Пока никто не видит, я гордо и многообещающе обзову это прологом

— Гарри Джеймс Поттер, по решению суда вы обвиняетесь в убийстве последних представителей аристократических родов Лестренджей, МакНейров, Эйвери, Ноттов, клевете, распространению информации, могущей привести к мятежу против существующего порядка. Предварительный приговор — двадцать лет Азкабана.

Я смотрю на зрителей — Рон отводит глаза, а вот Гермиона смотрит прямо, хоть и виновато. Кажется, кому–то очень жаль, что все происходит именно так, но… У них есть представление о том, что я могу, и, что важнее, у них есть семьи. Сам профессор Дамблдор — копия Грейнджер, найди, называется, десять отличий. Кингсли, сидящий рядом с ним, совестливо опускает взгляд. На трибунах грустно улыбается Снейп, в глазах которого — всемирная тоска. Ему жаль меня, но делать что–либо он не собирается. Нервный взгляд Фаджа мечется между мной и Дамблдором. Стоящая рядом с ним Амбридж сейчас, кажется, лопнет от счастья. У Скиттер разве что слюнки не текут от такой сенсации, Прыткопишущее перо, по–моему, двигается по листу на сверхзвуковой скорости.

Если перевести взгляд вправо, я увижу своих бывших сокурсников — Малфоя, Забини, Паркинсон, Гринграсс… У каждого на плече метка и в перспективе пожизненное — нынешний суд не приемлет «был под Империо, ничего не помню», уж слишком свежие в голове воспоминания о войне, закончившейся вчера.

И оттуда — тоже жалость. По их взглядам вижу, что они тоже удивлены вероломством Светлой стороны. Самое смешное, что они хотят мне помочь, но ничем не могут. А хотя нет, самое смешное в том, что, пожалуй, я всю судейскую коллегию и ребят на трибунах понимаю. Ну, тех, которые вроде как «предатели».

Краем глаза замечаю, как Билл осторожно выводит из зала злую Флер. Судя по всему, решениями директора не все довольны. Вейла порывается вырваться и пройти к кафедре, за которой должен стоять мой адвокат, которого, конечно же, нет, но недооборотень (во мне что–то злорадно, презрительно хихикнуло) сильнее.

Все это замечаю отстраненно. Я будто в ином измерении. Я потерян и не знаю, что делать. Я заранее согласен с приговором — вот что забавно. Люпин и Тонкс помогли бы, но первый в коме после финального боя, а вторая зареклась от него отходить.

Джорджа я последний раз видел у тела брата, он не двигался и пустым взглядом смотрел в одну точку. Он бы тоже не предал. Как и Фред. Им всегда было плевать на то, кто я и что за мной стоит.

Я в ступоре. Я боюсь даже двигаться, пока авроры цепляют на меня кандалы, чтобы увести в Азкабан. На двадцать лет. Когда я выйду, мне будет уже тридцать семь. Если выйду. Хотя нет, я‑то выйду…

«А смысл?» — возникает в голове ехидная мыслишка.

Мы — я — победили. Волдеморт мертв окончательно, хоркруксы уничтожены, все магическое общество бодро летит вперед ногами в светлое будущее, а я… А что — я? Что я теперь могу делать? Для чего нужен? На моих руках такое количество крови, что, если вспомнить о пафосе и самолюбии, хватит на немаленькую часть мирового океана.

Я знаю, что так будет лучше. У меня на самом–то деле нету ничего, что бы было мне дорого — из того, что у меня сейчас пытаются отнять, конечно же. Все, кто мне дорог и выжил — живы до сих пор, и будут жить дальше. Конец истории.

А еще я знаю, что после меня судили Малфоя.

Сейчас я сижу и смотрю на жучка, который ползет по серым стенам Азкабана. Моей камеры, точнее. Ее номер — три шестерки. Готичненько.

Меня окутывает знакомый холод — дементоры. Рядом с ними сразу веришь, что жизнь прекрасна и удивительна.

Только тишину камеры разрывает что–то совершенно лишнее, абсолютно несвойственное для тюрьмы… И это явно что–то знакомое. Ритм. Я знаю, что это!

* * *

— Поднявшись на ноги, возвращаюсь на улицу… — надоедливо вещал из колонок по периметру комнаты Билл Конти. Правду говорят, хочешь возненавидеть песню — поставь ее на будильник!

В первое утро, конечно, тема из Рокки меня замотивировала, но уже на следующий день обнаружилось, что под нее очень даже хорошо спится. Впрочем, каким–то ведь чудом я до сих пор просыпался?

С трудом разлепив веки, я враждебно уставился на бежевый потолок своей спальни. Пару лет назад я всерьез собирался перекрасить его под темно–серый камень — как в Азкабане, но необходимость дальнейшего ремонта меня достаточно напугала, так что пришлось отказаться от этой идеи.

У каждого в нашем мире свои небольшие проблемы. Кого–то приводит в священный ужас прыщ на носу, кто–то медленно седеет, сострадательно размышляя о проблемах всего сущего… У меня, в общем–то, довольно безобидный пунктик, так сказать — стабильно повторяющийся кошмар про то, что никогда не происходило. Сначала, конечно, сон и моя беспомощность в этом самом сне безумно бесили. Первые лет восемь, если посчитать примерно. А теперь… ну сон и сон. Не чувствую себя выспавшимся — это печально, но, будем честными — отоспаться на работе мне ничего не мешает.

На завтрак у меня ужасающая многих «адская смесь» чипсов и сладкой газировки. Иногда особо суеверные знакомые угрожают мне гастритом и диетой из невкусных зелий. Я обычно отговариваюсь тем, что, во–первых, поколебать мой желудок удастся если и чипсам, то как минимум урановым, и вообще — кто–нибудь хоть примерно представляет себе, как готовит новая миссис Уизли? Как правило, аргументов против готовки Гермионы не находит никто. Кто–то наслышан, а кто–то, как и я, попадет на небеса, потому что пробовал…

На работу я, как и всегда, опаздываю. Собственно, я и хожу–то в Министерство для проформы. Ну и ради холиваров с ныне редкими идиотами.

В своем родном офисе скатываю нормативно–правовые акты и разнообразные иски вкупе с повестками в комки и пытаюсь попасть ими в урну в углу кабинета. Я прямо–таки загружен работой. Понимаете, о чем я?

Но должен заметить — после восьми лет практики в корзину попадают восемнадцать из девятнадцати.

Я сижу в офисе с половины одиннадцатого и до двенадцати, после чего благополучно ухожу на обед.

По пути в столовую, как гордо обозвали маги компактный буфет, обмениваюсь кивками с четой Уизли. Наше общение и ограничивается пятью кивками в месяц, скоро уже юбилей будет с начала этой «эры кивков».

Обедаю со слизеринцами. Они вообще очень плотно окопались в святая святых британского магического общества, и потихоньку, я бы сказал — медленно и неотвратимо, подбираются к креслам Министра и его замов. У них, между прочим, есть даже небольшой внутренний турнир по игре в покер с общим рейтингом. Насколько я знаю, по результатам этого рейтинга на момент следующих выборов и распределятся официальные должности между ребятами. Лидирует, к слову, пока Забини…

Все идет достаточно мирно, пока за столик не подсаживаются Лонгботтом, Чанг, Лавгуд (которая теперь на самом деле Лонгботтом) и Джордж Уизли.

Дюжина взрослых обеспеченных людей ведет себя соответственно статусу и положению, не забывая о титуле и чувстве собственного достоинства. Эти гении (ну, и я в том числе) трансфигурируют столовые приборы в самолетики и затевают небольшое авиасражение возле люстры. В результате имеется все та же дюжина взрослых и так далее по тексту с невозмутимыми лицами, занятых важной беседой, сидящих на фоне упавшей люстры, на которой триумфально застыла вилка леди Гринграсс…

Завершается все обыкновенной болтовней, после чего я уворачиваюсь от нескольких подзатыльников и с чувством выполненного долга и законченного рабочего дня аппарирую на Косую аллею, в кафе Фортескью.

Здесь меня уже ждет отдельный уютный кабинет (два диванчика, между ними тяжелый массивный стол темного дерева, общие цвета оформления — красный, белый, коричневый) и очень вкусное фисташковое мороженое…

— Оно больше напоминает детскую неожиданность, — приветливо здоровается со мной еще одна миссис Уизли. Впрочем, кулинарными талантами эта ушла не так уж далеко от своей товарки по несчастью. — Ну, — говорит она, присаживаясь напротив и угрожая схваченной ложкой вазочке с кофейным мороженым, — какую похабщину на мой счет ты подумал на этот раз?

— Да вспомнился мне твой чудесный пирог, знаешь ли, — вяло огрызаюсь. — Твое, между прочим, по цвету и вовсе похоже на детскую ожидаемость…

— Кошмар, — возмущается она. — Пришел в мой дом!.. Съел мою еду!.. И еще возмущается, что она не совсем вкусная!

— Тем не менее, свою семью ты этой едой кормить не рискнула. И правильно, между прочим, — мстительно заметил я. — От тюрьмы бы я тебя отговорил, конечно, но репутация была бы подмочена, двойное убийство еще никому популярности не придавало…

— Кроме госпожи Забини, — въедливо уточняет она, и тут же добавляет: — А ты думаешь, почему я с тобой дружу? — манерно приподнимает бровь. — Исключительно выгоды ради, мистер Поттер!

— Да тут не вопрос, — важно поднимаю ложку и: — Вопрос в том, почему я с тобой дружу–то, а, Делакур?

— Я хороший человек, — невинно похлопала ресницами в мою сторону Флер.

— Ты ругаешь меня постоянно!

— Да потому что хоть кто–то должен!

— Меня чуть не вся страна ругает! — праведно возмущаюсь.

— Ага, только не в лицо! — ну вот, начинается…

— Опять будешь рассказывать, какой я монстр? — ворчу, прячась за креманкой.

— Не путайте, пожалуйста, ребенка и монстра, — педантично поправляет прическу Флер.

— Есть разница?

— В твоем случае — нет, — отрезает она.

— Эй!

— Что «эй»? Кто позавчера разбил фонтан в атриуме?

— Оно само, — сразу открестился я. — Уже пожаловались, да?

— Я, конечно, не специалист, — доверительно наклонилась ко мне она. — Но по–моему… это чисто мое мнение, которое не претендует на святые истины… очень трудно, знаешь ли, не заметить в холле Министерства в прах разбитый фонтан!

— А почему сразу я? Про меня и слова не было!

— Собственно, вот поэтому и ты, что, я тебя не знаю, что ли? Ах да, еще потому, что неожиданно появился заверенный задним числом акт о реставрации холла и перестройке фонтана, а на твой счет поступили деньги за вспомогательные работы.

— Финансисты, — я закатил глаза. — Ненавижу финансистов.

— Да, да, я в курсе. Потому что это…

— Хитрые, продуманные и опасные люди с заначками всех видов на все случаи жизни! — закончили мы хором и засмеялись.

— А если серьезно, — отсмеявшись, с любопытством спросила Флер, — как вы это сделали?

— Ну, — загадочно сказал я. — Смеркалось… Празднование дня рождения Крэбба было в самом разгаре. Мы дискутировали и случайно сломали стол в главной зале. И в ходе обсуждения происшествия прозвучала фраза, автора которой идентифицировать так и не удалось…

— И?.. — Флер азартно подалась вперед, отставляя в сторону пустую вазочку с мороженым. — Фраза?

— Конечно, сломан, это ведь тебе не фонтан в Министерстве!

— Мерлин, — простонала Флер, выползая из–под стола. Я невозмутимо доедал мороженое. — Вы, человек двадцать, если я не ошибаюсь, — она сдавлено хихикнула, — пробирались ночью тайком в Министерство?

— В парадных костюмах и вечерних платьях, — с прискорбием уточнил я. — Дафна потом очень хотела найти того, кто подал идею — у нее на любимом платье утром обнаружилось странная дыра, безумно похожая на повреждения от драконьей кислоты. Прямо на самом интересном месте. Причем сама она не пострадала… — Флер придушенно всхлипнула, примерно представляя себе реакцию леди Гринграсс с учетом ее любви к шмоткам и ангельского характера. — Но все почему–то больше всего ненавидели меня, хотя готов держать пари — не я был инициатором!

— Еще бы они тебя любили, с твоими–то привычками в одежде… Мерлин, Поттер, вспомни только, как ты ходил на самое масштабное заседание Визенгамота за последнее десятилетие!

— Между прочим, я там, как настоящий джентльмен, был при галстуке.

— Только потому, — проворчала обреченно Флер, — что я сказала тебе в вечер перед заседанием надеть галстук. До сих пор удивляюсь — почему, зная тебя, я не уточнила, что галстук нельзя надевать поверх футболки и толстовки? Нужна рубашка, пиджак, брюки, туфли… Тебе вообще знакомо слово «дресскод»?!

— Конечно, — киваю. — Оно фигурировало в следующем после того же заседания деле. Меня пытались обвинить в неуважении к судебной системе и государству…

— Чертов мошенник, — прошипела она себе под нос, припоминая.

— …но ведь эта «система приличествующей одежды», во–первых, не утверждена законодательно, а, во–вторых, противоречит фундаментальному праву человека на самовыражение.

— Поттер, — она поднимает руки, — ты жук. Жучара. И я помню, что тебе глубоко наплевать и на этикет, и на все, что о тебе думают остальные, но учти — если ты появишься на моем грядущем дне рождения в неофициальном костюме… — она так многообещающе на меня посмотрела, что мне сразу захотелось пойти и купить десяток смокингов.

— Понял, — я только и смог, что кивнуть, благо, этого хватило, и ласковая желтизна радужки якобы полувейлы уступила цвету неба. Флер удовлетворенно кивнула и расслабленно оперлась на спинку диванчика… Ненадолго.

— Шантажистка, — обиженно пробормотал я себе под нос, незаметно заколдовывая ближайшую салфетку. Спустя секунду коварная Делакур была злодейски атакована тряпичным фэнтезийным гоблиненком на метле.

— Поттер! — тут же вскинулась эта неуравновешенная блондинка.

— Что? Почему сразу я?

— Нас здесь всего двое, гений! — ауч!

— Ты сломала мне плечо, — жалобно простенал я, картинно сжавшись в комок на своем диванчике. — И вообще, это спонтанный выброс скопившейся в переулке магии, такое случается, — сразу же деловито уточнил, осторожно выглядывая из–за собственного локтя.

— Я тебе не Визенгамот, я гипнозу не поддаюсь и в принципе слушать тебя не собираюсь, — спокойно ответила мне Флер. — Это без учета того, что я знаю точно, кто виноват.

— Как хорошо, что ты не Визенгамот, — я огорченно вздыхаю. — Иначе как бы я работал?

— Можно подумать, — фыркает Флер, — что ты работаешь… Это я работаю! Мерлин, Мордред и Мограна! — хватается за голову один из лучших финансистов магического мира. — Я же работаю! Ты, коварный, сладкоречивый негодяй, я опаздываю на совещание! — и вновь мне ни за что досталось, на этот раз салфеткой.

— Конечно, всегда вам во всем Поттер виноват, — смиренно произношу я, трагично глядя в пол.

— Официальная статистика говорит, что в семидесяти четырех процентах происшествий в той или иной роли мелькает поттеровская чернявая макушка, — ехидно говорит мне на прощание Флер и уходит, оставляя после себя легкий флер духов со вкусом свежести (правда, когда я их пару лет назад случайно выпил, она очень обижалась) и неоплаченный счет. Все как всегда.

Затем следует небольшая прогулка по городу. Кто знает, как прекрасен вечерний Лондон? Для меня его великолепие раскрывается полностью только в вечерний час (или рано утром, но вставать ради хиленького и, честно говоря, потихоньку загибающегося чувства прекрасного рано утром — подвиг, на который я морально не готов), когда темные громады зданий утопают в молочно–белом тумане или размазываются, настороженно прячась за мелкой моросью дождя.

Увы, философскую идиллию прерывает пищащий мобильник. Я не могу удержать смешка, видя высветившуюся на дисплее фамилию. Сейчас в гостевой зале Малфой–менора хозяин, разодетый в пух и прах, держит двумя пальцами около уха ужасно не вписывающийся в обстановку смартфон. Очередное поколение аристократов следует традициям и с большой настороженностью и неприязнью относится к современным девайсам, так что он страдальчески кривится, выслушивая гудки. Ну и, разумеется, шлет на мою голову все возможные проклятия.

— Поттер, чтоб на тебя Гринграсс разозлилась, где тебя носит?!

— Оставь меня, смертный, — высокомерно и лирично ответил ему я. — Ты мешаешь мне пафосно созерцать красоты нашей необъятной родины…

— Хватит издеваться, — раздраженно вскинулась трубка. — Да–да, души своего внутреннего засранца и тащи свою задницу в мой фехтовальный зал, ясно?! Иначе я натравлю на тебя Скорпиона Малфоев!

— Напугал, — фыркаю, но все же сбрасываю звонок и захожу в ближайшую подворотню, чтобы аппарировать. Честно говоря, всей этой скрытностью перемещений я напоминаю себе Спайдермена. Настоящий волшебник подобен Человеку–пауку, только без мутации, костюма в облипочку и стремления спасти весь мир.

Эту мысль я вместо приветствия рассказываю Драко, причем абсолютно безвозмездно, но увы, как и всякий гений, я остаюсь недооцененным современниками, и в качестве аплодисментов в меня летит фехтовальная сабля, благо, не лезвием…

— Сразу? — внимательно глядит на меня белобрысый агрессор.

— А то ты меня не знаешь, — пожимаю плечами, плавно становясь в базовую стойку.

— Как ты ухитряешься обходиться без разминки? — с почти незаметной завистью в тысячный раз спрашивает меня Малфой.

— Как и весь аврорат, — фыркаю в ответ. — Нас, знаешь ли, не предупреждали за полчаса до нападения, чтоб мы разогрелись и ненароком не порвали себе связки при торопливом бегстве… — он скалится в ответ и атакует.

Малфой фехтует очень хорошо, мне даже, признаться, стыдно его побеждать. Нечестно ведь.

— Папа, Гарри! — где–то спустя час коротких схваток с передышками от двери с нескрываемым восторгом кричит главный местный монстр.

— Кого я вижу, неужели это… Скорпион! — ошарашенно выдыхаю я, с выпученными глазами отскакивая в угол, и торопливо пытаюсь залезть на тяжелую и крепкую штору.

— Даже не думай, — тихо и ласково говорит от двери олицетворение домашнего уюта — Астория Малфой. И вы знаете, мне как–то сразу подумалось: какая же все–таки дурацкая идея — лезть на штору…

Вскоре, после небольших гонок и валянья на полу в компании отца и странного папочкиного друга, угроза всех местных ваз и ковров отправляется спать, провожаемый матерью, а мы с Драко вольготно располагаемся в одной из бесчисленных малых гостиных менора, наслаждаясь коллекционным вином.

— Классно тут у тебя, — без задней мысли отдаю должное обстановке, и тут же нарываюсь на нравоучительное:

— У тебя, держу пари, не хуже, — Малфой салютует мне бокалом. — Пятьдесят лет назад господа аристократы глотки друг другу грызли за приглашение на бал к Поттерам…

— М, какой трагический упадок переживает мой род, — равнодушно говорю я, изучая содержимое своего бокала.

— Мерлин, Поттер… Ты хоть понимаешь, какие средства пластом осели на поттеровских счетах? Сколько недвижимости блокировано? Только по нашим данным у тебя по всей Европе раскиданы дома — где целое поместье, где землянка… На любой вкус, на все случаи жизни!

— Драко, уже все, включая тебя, в курсе — этот разговор ни к чему не приведет. Мне невыразимо плевать на род, вот такой вот я, извини уж, бестолковый. У меня достаточно денег, знаешь ли, заработанное мной меня вполне удовлетворяет… Даже более чем. Мне есть где жить. Я даже честно приобщился к наследию своей семьи и вскрыл один из старых сейфов — поверь, там ничего особо критичного или интересного не оказалось…

— Дурак ты, Поттер, — беззлобно сокрушается Малфой. И тут же решительно смотрит в мою сторону: — Тебе надо жениться.

— На ком? Всех лучших уже разобрали! — горестно трясу я опустевшим бокалом, а на противной малфоевской морде расплывается неприлично довольная ухмылка. Ненадолго, правда.

— Гарри, я серьезно. Поверь, мы все прекрасно осознаем прелести холостяцкой привольной жизни… Но что будет, если ты так и умрешь одиночкой? Что станет с твоим родом?

— Его примет старшенький сынок Забини, и ты это знаешь, — я легко отмахиваюсь от не особо настойчивых нравоучений. Разговоры об ответственности перед своей семьей ведутся уже который год, и аргументы — все, без исключения, — упоминаются уже не впервые. А что я? По мне пафосно называться главой рода из себя самого — глупо. Если бы я хотел достичь чего–то приличного, если бы у меня было достаточно этой самой ответственности, если бы… Но я не вижу причин для того, чтобы врать себе и остальным.

— Ты ведешь себя, как безответственный ребенок, — качает головой Малфой.

— Ты цитируешь Флер, — отмечаю в ответ я.

— Ну, это оправдано. Ее–то ты хоть иногда слушаешься.

— Ну, а что мне, бестолковому тридцатилетнему раздолбаю, остается? — хмыкаю я.

— Ты не бестолковый, ты безответственный, — важно грозит мне пальцем Драко. — И, кстати об ответственности, что ты собираешься дарить Флер?

— Портрет, — пожимаю плечами. — Он уже, между прочим, готов, пылится теперь под простынкой в углу комнаты.

— Хитер, — завистливо присвистнул Малфой. — А мне что делать?

— Не знаю, — сходу открещиваюсь я от его проблем. Я‑то мучился, пока рисовал. Усилия прикладывал. Три карандаша сломал…

— Ну вот, — укоризненно глядит на меня белобрысая честь и совесть всей магической Британии, — не хочешь помочь другу, упростить замученному работой бедняге задачу, да?

— Ничего никогда не бывает просто, — делюсь я с ним откровением, пригубливая немного вина из уже наполненного бокала. Драко, вопреки моим ожиданиям, ненадолго задумывается и вскоре говорит:

— Красивая фраза. Хорошая.

— Отец сказал, — пожимаю плечами. Я на такие глубокие наблюдения явно способен не был.

— Серьезно? — удивляется Малфой.

— Да. Это последняя запись в его дневнике. Тридцать первое октября, два часа пополудни, — флегматично киваю я. — Мой девиз в делах, между прочим, — важно выпячиваю губы.

— Да уж, мистер Мейсон, оно себя оправдывает, — качает головой в ответ Малфой. — А я все думал, как ты ухитряешься сам все понимать, но всех остальных запутывать? А ты вот как хитро мир видишь…

— Да ладно тебе, запутываю…

— Обожаю твою ложную скромность, но, как ты знаешь, мне уже есть чем ответить! Помнишь уважаемого мистера Хевисайда, эмигранта, австрийца британского происхождения? Там еще история была с убийством, когда он приезжал заключать контракт, ну, когда ты после заседания врезал–таки Смэшу… Он до сих пор сам не может разобраться — был он все–таки в стране в тот момент, когда подписывал контракт, или и впрямь каким–то мистическим образом обстоятельства сложились так, что он тогда был вообще в Италии, а все события здесь развивались без его непосредственного участия!..

После тренировки и дружеских посиделок я еще немного гуляю по городу и затем все–таки возвращаюсь домой.

Моя жизнь уже давно вошла в определенную колею, и привычную рутину развеивают ныне редкие новые дела или праздники. Я предоставлен сам себе, живу в свое удовольствие, у меня потрясающие друзья и интересная разнообразная работа. Правда, с властями отношения не лучшие.

Впрочем, я не жалуюсь.

Хотя, вообще–то, жалуюсь. Но — исключительно себе.

Ах да… еще мне время от времени снится замечательный сон о Дне после Победы. Ну, про это было выше. Но всего этого действительно не было.

Слизеринцев, между прочим, (по крайней мере, младшее поколение) особо никто не пинал и, пока они не высовывались и сидели в своих поместьях — претензий не было в принципе.

А я… После Победы Гарри Джеймс Поттер официально заявил, что уходит в изоляцию — полечить нервишки, и, появившись через пару лет, как выяснилось, полностью сменил круг общения. Сначала старые друзья пытались ко мне подходить, но я… не знаю, может быть, был слишком обижен, или не хотел поднимать ничего из своего «гриффиндорского» прошлого. Поначалу я еще пытался вернуться к старой дружбе, но разговоры были топорными и неловкими, и оставляли после себя не лучшее настроение, так что… Кивки пять раз в месяц при редких встречах.

Как бы то ни было, подсознание любезно пытается предложить мне что–то более приятное для самолюбия, чем сакраментальное и в моем случае более чем правдивое «Сам дурак».

Потом я поступил на заочный юридический факультет одного из магических университетов.

Окончил, кстати, с отличием. Без красного диплома об идеальности, но с отличием.

* * *

Четко помню, как лет так через пять, после очередного выигранного мною дела о военных преступлениях, ко мне подошел злой Шеклбот. Он сказал:

— Какой же ты все–таки оказался сволочью!

Я многое хотел сказать. О том, что победа была для них. О том, что они, черт побери, были моей семьей. О том, как я шел на смерть ради них — и как убивал, и как до сих пор не могу определиться, что для меня было поначалу страшнее. О том, что я пережил, осознавая себя заново — уже одиночкой. О том, что я так и не смог до конца понять, почему они — и сейчас улыбаются друг другу, встречаются на годовщинах и жмут друг другу руки, а я внезапно оказался вне всего этого. Единственное, чего мне тогда не хотелось — расплакаться подобно девчонке, а так — полный комплект тем для самокопания и самоуничижения.

Но я только ухмыльнулся и в лучших традициях Слизерина громогласно объявил:

— Да, я сволочь. Но я знаю законы и умею красиво говорить. И если еще хоть один «поборник справедливости» меня обзовет, я подам в суд за оскорбление личности!

* * *

Из старых знакомых я общался только с Флер, Джорджем, Ремусом, Тонкс, Чанг, Невиллом и Луной. С остальными я не хотел иметь ничего общего, да они и сами после многих бесплодных попыток не особо рвались обратно ко мне в товарищи.

Сейчас мне тридцать лет, и, несмотря на все, что у меня есть, я считаю себя неудачником. Просто потому, что все, кого я знаю, смогли приспособиться к новой жизни, врасти в нее и чувствовать себя комфортно, а я… Чувствую себя чужим.

Впрочем, пора заканчивать с рефлексиями. Я отошел от окна, в которое настроения ради бессмысленно пялился, и решительно потопал к кровати.

…И еще иногда очень хочется второго шанса…

— Значит, второй шанс… — прошелестел ветер за окном. Я недоуменно обернулся и ничего не заметил. Наверное, слишком устал.

Проснулся я в отличном настроении, без будильника и, что примечательно, выспавшись! Во всем теле чувствовалась невероятная легкость, я ощущал себя… ну, лет на пятнадцать, наверно. Знаете, когда встаешь с утра и уверен — через пару шагов станешь королем мира!

Но когда я открыл глаза, все настроение улетучилось. Вместо родного бежевого я увидел потолок темно–зеленого цвета.

Когда я встал — был, мягко говоря, весьма и весьма обескуражен. Абсолютно незнакомая мне обстановка. Рабочий стол (с внушительным слоем пыли), стул (педантично приставленный ровнехонько к столу и тошнотворно чистый, без лишнего хлама… как и стол), ковер (со страшной змеей, больше похожей на червяка, страдающего ожирением), шкаф (сознание было поставлено в тупик: зачем шкаф? — стул есть!), зеркало (вот это точно не мое, мне одного зеркального листа в ванной более чем хватает) — такого в моей спальне не было!!!

В голове автоматически промелькнули номера статей за похищение и изменение личных вещей без разрешения хозяина.

Я подошел к зеркалу.

…….!!!! — мысленно я непроизвольно перечислил родословную неизвестного мне, но явно недоброго человека, не стесняясь в выражениях и межвидовом скрещивании.

Из зеркала на меня ошалело смотрел зеленоглазый пацан лет четырнадцати. Поттер с фирменным интеллектуальным выражением лица и печатью аристократа в третьем поколении на чубе. Я мелкий, в общем.

Интересно, за нелегальное исполнение неконкретизированных желаний статья полагается?!

 

Глава первая, ознакомительно–семейная

Я пытался как–то уместить в своей голове имеющуюся реальность и подогнать ее под свое привычное мироощущение. Получалось плохо.

Попутно мерил шагами комнату (десять в длину, шесть в ширину, почти двенадцать по диагонали) и рассматривал окружающую обстановку. Что я могу сказать? Меня окружали серебристо–серые обои и здоровенная стена ступора и непонимания.

Так, — я попытался сосредоточиться. — На сон все это мало похоже. Я знаю, о чем говорю, ибо за прошедшие полчаса на моих руках уже не осталось ни единого живого места от щипков, пострадали также ноги, лоб и (ради интереса и справедливости) спина. Правда, попытки ущипнуть себя за спину ненадолго отвлекли меня от проблемы, но это уже не важно. Важно то, что у меня получилось!

Мистер Поттер, вы слишком часто отвлекаетесь от дела, — строго сказал я себе и вернулся к тревожным размышлениям о будущем… прошлом… Ну, в общем, о том, что со мной происходит.

Ладно, — я глубоко вздохнул и сел на кровать, расслабленно упершись спиной в стену.

Итак, я мыслю — следовательно, существую. Другое дело — кем я существую?..

Я осознаю себя как Гарри Джеймса Поттера, зажравшегося тридцатилетнего мужика с внушительным набором плохих привычек и куда менее внушительным — хороших дел, бывшего героя (звучит, правда, как признание в обществе анонимных алкоголиков… только еще чуть хуже), адвоката с блестящей репутацией. Это подтверждают и мои воспоминания… Так, кратенькая инвентаризация воспоминаний. Что, собственно говоря, я помню?

Месячная депрессия после победы. С одиннадцати лет я не чувствовал себя одним — пусть где–то далеко, но у меня были друзья, люди, которым я был зачем–то нужен, кто–то, сопереживающий моим неудачам и радующийся моим победам. Забытое одиночество вернулось неожиданно, да так славно, что хотелось вешаться от счастья. Я сидел взаперти в особняке на Гриммо и методично уничтожал, оказывается, доставшийся мне в наследство вместе с домом алкоголь. Время от времени ко мне приходили газеты и письма от друзей — все это копилось в здоровенной куче макулатуры у окна. Я тихо, но основательно упивался своей ненужностью и не хотел, чтобы мне что–то мешало в этом деле.

Неизвестно, чем это могло бы закончиться, но все сложилось так, как сложилось. Месяц спустя меня безжалостно выковырял из моего уютного логовища встрепанный раздраженный Снейп.

Как я уже сказал, я вовсю поддерживал в себе унылые мотивы. И тут неожиданно оказалось, что кому–то я все–таки нужен. Многовековую защиту он старательно и неутомимо ломал целую неделю, после чего — это я ясно помню, — вытащил меня за волосы на порожек и окунул в ближайшую лужу с коротким:

— Протрезвей…

Положа руку на сердце — я слабо представляю, что тогда происходило со мной, с домом и со Снейпом. Моя память недобросовестно выводит мне вместо тех событий девственно чистый лист, я проснулся уже чистеньким, аки ангел небесный, в кроватке с балдахином под сводами Малфой–менора, бодрым, энергичным и всем довольным. Снейп же любезно поведал, как несколько дней пытался выманить меня из донельзя уютного малого винного погреба — тогда в доме Блэков разверзнулся небольшой филиал войны с баррикадами, ловушками, пьяными матами в моем исполнении и бесплодными (еще редкими и не очень корректными) попытками переговоров со стороны Снейпа. Надо отдать ему должное — он не только справился со всеми моими гадостями (а после войны у меня был внушительный арсенал сюрпризов разного рода) и выкурил–таки меня из подвала, но и совершил невозможное. Компания из Снейпа и не очень–то радующихся моему неожиданному появлению слизеринцев превратила депрессивное тело, в алкоголе которого не было обнаружено крови, и с психикой, лежащей почти что в руинах, в личинку Гарри Поттера, меня теперешнего то бишь.

Очнувшись, я добросовестно послал Снейпа в далекие дали, попытавшись доступно объяснить, что мое «лечение нервов» есть процедура нужная и вполне себе полезная, причем не только для меня. Он сухо ответил тогда:

— Я уже в курсе. Но я обещал твоей матери позаботиться о тебе, и, раз уж мы все ухитрились пережить Волдеморта, я должен довести дело до конца и превратить агрессивного балбеса во что–то более–менее приличное и жизнеспособное. И я буду делать это так, как мне удобно. И тебе придется быть предельно корректным и внимательным, потому что родителям твоих бывших однокурсников я обещал то же, так что имеет смысл осчастливить вас всех скопом. Так что успокойся заранее и готовься стать кем–то получше…

Новый я (на момент разговора со Снейпом) был все еще горячим гриффиндорским парнем, но уже не лишенным здравого смысла, который в отсутствие военных действий и необходимости критиковать планы боев–захватов–диверсий нашел себе применение в житейских делах. Ну а дальше, как говорится, с кем поведешься — я обзавелся хитростью, изворотливостью, профессией, оравой новых привычек и предпочтений, ну и, как мне ласково многие говорят, демо–версией мозга, работающей в частных случаях. Нередких, но частных.

Слизеринцы были одной большой семьей — и сейчас, когда от ранее сильных, многочисленных и не очень родов осталось по одному–двум представителям, это было действительно видно. Изнутри, по крайней мере. Они действовали как единый организм — в сущности это напоминало что–то вроде муравейника, если знания биологии меня не подводят. По отдельности каждый из них получил приличествующее воспитание, которого вполне достаточно для самостоятельной жизни и ведения дел — на деле же, стоило им собраться вместе, сразу было видно — это не одиночки, но команда. Причем команда сработанная, не имеющая лишних разногласий. Леди Гринграсс была по уши вовлечена в финансовые вопросы всех остальных; вопросы общения, политики, сотрудничества с кем–либо курировал Малфой, впрочем, к нему часто присоединялся Забини. Безусловно, у каждого из них был немного отличный от остальных круг общения, свои друзья, не связанные с «семьей», и, разумеется, собственное мнение — но общая линия поведения была всегда.

Винс Крэбб, к моему изумлению, оказался — да, заторможенным, да, тихим, да, невыразительным, но очень и очень хорошим аналитиком. Паркинсон была блистательной светской дивой, которая знала все обо всех и чуть больше. Были среди ребят и, так скажем, «непричастные к большому плаванию» — ремесленники, то есть зельевары, ботаники… Учителя, журналисты, авроры, драконологи — чета Лонгботтомов, Люпины, Чанг (с которыми я, как неожиданно выяснилось, чувствовал себя вполне комфортно) на удивление легко и органично, пусть и не быстро, влились в «семью». В семью.

Я относился к целому полку «решателей проблем», где не было никаких лишних забот или ответственности — что меня, разумеется, полностью устраивало.

Правда, прежде чем настало время лени и благоденствия, пришлось плотно потрудиться. Я обрастал лоском постепенно, день за днем находясь в компании тошнотворно воспитанных слизеринцев — я имею в виду, что слышать раз за разом вычурное «Мистер Поттер, не могли бы вы»…

На время все поселились в любезно предоставленном Малфоем меноре, где проходил наш своеобразный полуторалетний эскапизм. Все учились, чтобы вскоре выйти в большой мир с аттестатом, четко выверенным жизненным планом и серьезной поддержкой за спиной для осуществления этих самых планов. Учил нас прежде всего Снейп и еще несколько иностранных репетиторов. Но, все же, в основном Снейп. Именно зельевар выгонял меня на фехтование и заставлял размахивать саблей, и именно он выдумал эту извращенную систему обучения этикету — когда все вокруг бесконечно вежливы и возвышены в независимости от ситуации, и банально не обращают на тебя внимания, если ты не ведешь себя также. В первые дни от нескончаемых «уважаемый мистер Поттер, не будете ли вы так любезны», «право, неловко вас тревожить, но» к вечеру голова просто раскалывалась. Но, к счастью, когда я с честью и без ошибок выдержал неделю такого общения, мучения кончились, и неукоснительное соблюдение этикета осталось или на каких–нибудь мероприятиях, или в дружеских шутках.

Вскоре Снейп одобрительно окинул взглядом наши выстраданные аттестаты, на которых золотым тиснением значилось «С отличием», и отеческим кивком выпустил выпестованный гадючник в большой мир. Гадючник, то есть мы, весьма обрадовался перспективам и первым делом осчастливил своими документами предварительно выбранные высшие школы. Лично я слабо себе представлял, чего хочу в дальнейшем, так что доверился выбору своего подсознания, которое, судя по кошмарам, весьма симпатизировало судам.

Мое поступление в университет было достаточно запоминающимся, в основном благодаря одной милой женщине — леди Синклер, сидевшей в приемной комиссии. Она мучила меня дольше всех, ювелирно ехидничала — так, что было не придраться ни к тону, ни к словам, я же, уже имея нехитрый жизненный опыт в этом вопросе, молчал и всепрощающе смотрел на нее глазами умирающего оленя. В общем, раздражение и неприязнь были взаимными.

Не передать всю степень моего умиротворения, когда эта самая противная тетка из комиссии появилась на нашем первом уроке, многообещающе поздоровалась лично со мной, представилась куратором курса и преподавателем по большинству профильных дисциплин.

Первый год в университете был интересным в основном уроками той самой стервозной леди Синклер. Любой мой, даже мимолетный, взгляд в любую сторону мгновенно подводился ею под статью, причем каждый раз — под разную. И что самое смешное — каждый раз вроде правильно и обосновано. Правда, самое большое разочарование в жизни постигло меня в тот момент, когда я осознал, что больше половины названых ею статей были ее же выдумкой. Но это же и стало самым важным уроком, собственно говоря…

Физкультура… Сколь много в этом слове. Куратор активно рассекала по залу вместе с нами, фактически уроки с официальным преподавателем они вели как бы напополам. Помню, как в первый раз зашел в спортзал. Я увидел нереальную полосу препятствий. Ехидный голос Синклер участливо сообщил, что сие — полоса препятствий, которую выпускник Академии авроров должен проходить за семнадцать минут, а окончивший первый курс нашего прекрасного университета — за пятнадцать. Тогда я не до конца понял всей многозначительности этой фразы — увы, юношеский тупняк был во мне еще жив, даже вопреки тому, что уж я‑то должен был все понять первым.

Нас предусмотрительно готовили к самым разным конфронтациям с правоохранительными органами.

…А на сдаче итогового норматива эта дамочка довольно хлопала по плечу каждого сдавшего и наставительно говорила — «Хороший юрист долго не живет! А тренированный хороший юрист живет чуть дольше».

Помнится, мне пришлось потом перейти на заочное обучение из–за того, что моих новых друзей снова начал доставать аврорат и Визенгамот. Леди Синклер неизменно выражала мне свое глубокое разочарование этим фактом на экзаменах. И позже она лично вручила мне диплом с оптимистичным: «Понятия не имею, как это может происходить, Поттер, но, кажется, ты все–таки ухитрился доучиться вопреки законам мироздания».

Через полгода после моего выпуска умер Дамблдор. Я так и не посетил его могилу — после войны мы с ним вовсе не общались, разве что встретились один раз — мне достаточно было посмотреть на него, чтобы навсегда закрыть общий для нас вопрос. И теперь я не видел смысла так или иначе прерывать обоюдное молчание.

Еще через два года преставился Снейп. Вот рядом с его могилкой я топтался достаточно часто — раз в полгода так точно. Впрочем, не могу быть уверенным в том, что ему это нравилось. Он многое мне дал и не раз спасал жизнь, но… Учитывая, как он не любил фальшь, скажу об этом открыто — он все же был и оставался порядочной сволочью, и мы с ним вопреки плодотворному сотрудничеству и взаимной заботе ладили плохо.

Леди Синклер, к слову, сама подтвердила свою присказку. Одновременно с обучением новых поколений юристов она занималась прокурорской практикой, и в конце концов благодарные осужденные смогли устроить ей пару капель яда в чае. Насколько я знал, к моменту смерти ей не исполнилось и сорока… Ее похороны были аккурат полгода назад. Или лет так пятнадцать вперед?..

Я помню и старые события — Рождество девяносто восьмого года, к примеру, увлекательно прошедшее под эгидой «Здравствуй, елка — Темный лорд!».

Помню, что после обучения так и не вернулся в дом на Гриммо, предпочтя ему квартиру неподалеку от центра Лондона и входа в Министерство.

В общих чертах в памяти достаточно четко сохранились все тридцать с хвостиком лет моей жизни. И я хочу узнать, какого черта мне сейчас?!. Сколько мне лет, кстати?..

Возле зеркала висел не замеченный мною сначала календарь. Четырнадцатое июля тысяча девятьсот девяносто четвертого года.

Ух ты. Мне четырнадцать лет. Мм, так и предвкушаю — гормональный взрыв, уютные рамки неполной дееспособности, вполне вероятно, школа — уроки, учителя, одноклассники… Хотя, скорее, прогулы, смутно знакомые взрослые люди и несметное количество ребятишек с возом личных «невероятно важных» проблем и мнений.

Проклятье, о чем я только думаю?..

Стоп!! Это ж получается, Снейп жив?! И Дамблдор — жив?!

…Убить их что ли для душевного спокойствия и на всякий случай?..

Хм… или нет? В смысле, не живы?

Я примерно представляю, кто я — по крайней мере, внутренне точно. Да и напрочь поттеровская рожа дает мне основания подозревать некоторую связь с указанным родом.

Я уже в курсе, когда я.

Осталось узнать, где и с кем. А то я что–то не припомню такой комнаты в доме Дурслей. В моей квартире — тем более. Вообще не припомню, а это уже о многом говорит, учитывая мой богатый опыт посиделок в чужих домах.

Значит, надо разузнать обстановку.

Или не надо? Собственно говоря, чего это я тут паникую, думаю всякую чушь… Если мыслить здраво — какова вероятность того, что я могу внезапно, ни с того ни с сего, оказаться где–нибудь в чужом теле, мире?

Некстати вспомнился один из последних девизов Джорджа Уизли: «Есть магия, а значит, нет ничего невозможного».

Так, что я там думал? Разузнать обстановку?..

Не успел я задуматься над более подробным планом, как дверь в мою комнату открылась и вошла…

— Сынок, ты уже проснулся? — из проема вещала самая натуральная Лили Поттер, правда, несколько старше той, которую я чуть не каждое утро видел на фотографии в собственной гостиной.

Признаться, для меня это было уже слишком. Чересчур. С перехлестом. Кома, наркотики, сон, перерождение — что бы это ни было, пока эта Лили Поттер хоть сколько–нибудь похожа на реальную, настоящую, живую… пока она называет меня сыном… Черта с два я отсюда уйду!

Пока в моей голове происходила почти молниеносная переоценка ценностей и перестановка приоритетов (готов спорить, в этот момент кто–нибудь особо хорошо слышащий мог опознать едва уловимый деревянный скрип), сознание действовало на автомате. Плохоньком, но пианист, знаете ли, играет, как умеет…

— Верно, — хрипло ответил я, медленно и осторожно моргая. Честно говоря, я просто боялся, что она в любой момент может пропасть. Я безумно, больше всего на свете хотел, чтобы происходящее сейчас было настоящим — но я, тем не менее, был взрослым человеком со своим набором постулатов о реальности и богатым опытом подстав, так что… Я все еще не верил.

Лили… мама. Мама как–то странно на меня посмотрела, после чего шагнула чуть ближе и озабоченно спросила:

— Дорогой, с тобой все в порядке?

Я вскочил с кровати, суетливо поправляя одеяло — впервые, пожалуй, лет так за десять я озаботился тем, чтобы заправить постель. Мне стоило огромных усилий отвернуться, но видеть такой яркий призрак прошлого–несбывшегося–желаемого было еще труднее.

— Вроде, — отстраненно сказал я. Морщинки на покрывале вероломно и почему–то очень быстро кончились, так что я повернулся обратно к Л… маме.

— Ты уверен, что все нормально? Ты как–то странно на меня смотришь… — она с тревогой и недоумением следила за моим выражением лица.

— Действительно? — вяло удивился я.

— Ты не выспался? — осторожно спрашивает она, подходя ко мне почти вплотную и легко кладя ладонь мне на лоб.

— Точно, — киваю, честно пытаясь устоять на ногах. Кто не был сиротой, пусть даже уже великовозрастным и вполне самодостаточным — тот никогда не поймет моих чувств.

Она, колеблясь, покачала головой:

— У тебя каникулы, ты можешь спать столько, сколько хочешь, — мама ободряюще на меня посмотрела: — Так что можешь прямо сейчас завалиться обратно на кровать и вдоволь подремать, — она ласково потрепала меня по плечу и добавила: — Но, если что, мы все будем рады видеть тебя на завтраке.

— Здорово, — заторможено говорю в ответ. Она тихо смеется, гладит меня по голове и уходит.

Пропустить завтрак? С ней?! Ради сна?!

Да я лучше умру и не буду высыпаться больше никогда!

Я повторно поглядел на себя в зеркало, мимоходом отмечая страшнючие хлипкие патлы до плеч, в общем–то худосочное телосложение, и, что на данный момент самое актуальное и подлежащее быстрой корректировке — серо–зеленую пижаму со змейками, складывающимися в буквы «S». Я позже подумаю о значении всего этого, а сейчас — быстро одеться и…

Одеться быстро, увы, не получилось. Сначала я немного подвис на своем гардеробе все в той же серо–зеленой цветовой гамме. А потом случилось то, что должно было случиться.

Наконец–таки включились тормоза и здравый смысл.

Да, «мама» — пожалуй, самое прекрасное в мире слово. Но! Прежде всего, она — мама моего тела, не меня. А тело мое, нейтрально буду говорить — предшественник, судя по обстановке и внешнему виду, был чем–то средним между скелетом и слизеринским маньяком… я еще раз осмотрелся… со спартанским характером или полным отсутствием индивидуальности. Во–вторых — да, она чертовски милая и заботливая, но… По сути она мне чужой человек. Не ее вина, не моя — так сложилось. Нет абсолютно никакой гарантии, что она — именно то, что я себе представлял. Да даже если и так… Воспоминания друзей–учителей, пара фотографий и разные архивные документы — это слишком мало, чтобы говорить, что ты знаешь человека. Моя информация трагично заканчивалась на ее смерти — здесь она была по крайней мере лет на тринадцать старше того момента, а уж я, считайте, спец по быстротечным изменениям, так что… За тринадцать лет из невинного добродушного ангела моя мама вполне могла превратиться в страшный сон всего магического общества с Волдемортом во главе. Или с Волдемортом, падающим ниц к ее ногам — все говорили, что моя мама талантлива и обладает незаурядным умом и фантазией…

Так, со слепым всепоглощающим восторгом справились… Идем дальше.

Быстро нацепил на себя серые джинсы и зеленую простую футболку без слизеринской символики (ну, по крайней мере, я примерно представляю себе свой факультет в Хогвартсе… если я все–таки учусь именно там) и завязал на затылке кривой хвостик, который больше, если честно, смахивал на крысиный. Если задержусь здесь — необходимо при первой же возможности обстричь эту пародию на волосы. И возиться не придется, и неудачный вариант рахитичного и затюканного Снейпа напоминать перестану.

Еще минут пять смотрел в зеркало, все пытаясь понять, что не так в моей внешности — явно же какая–то мелкая деталь, которая меня безумно раздражает… Так и не смог.

Держаться решил тепло, но без лишних соплей счастья и слюней радости. Ну и, по возможности, не вызывать лишних подозрений. Обязательно контролировать словесный поток! Правда, не слишком сильно, не скатываться в односложные предложения. Я воспроизвел в голове нашу беседу с мамой — нда, разговор заботливого доктора с дурачком из пятой палаты…

Так, ладно. Самое первое, сокрушительное и, не могу не признать, приятное впечатление на меня уже произведено. Я морально подготовился к любым неожиданностям, включая постаревшего Джеймса Поттера с вилкой наперевес и голого Дамблдора посреди гостиной… О, фу… Так, о чем я? Все, мироздание, трепещи — я уже ничему не удивлюсь!

Если бы за всем этим со стороны наблюдал Ли Джордан, добившийся немалых успехов на ниве комментирования разнообразных событий, он бы описал следующую минуту примерно так:

— Поттер ювелирно обходит дверной косяк и прямым переходом оказывается на лестнице. Ступеньки… пара шагов внизу… И МИРОЗДАНИЕ НАНОСИТ ПОТТЕРУ СОКРУШИТЕЛЬНЫЙ УДАР!!!

Сначала самое мирное — кухня была сравнительно небольшой и очень домашней, уютной. Оформлена в тускло–желтых и синих тонах, со шкафами и всяческим кухонным оборудованием вроде духовки и холодильника у стен и небольшим столом в центре.

За столом сидел аккуратный и невозмутимый (какой–то даже странно домашний) Снейп и с интересом изучал газету, время от времени поглядывая в сторону мамы. Мама стояла около плиты и сосредоточенно медитировала на сковородку, время от времени отвлекаясь на переглядки с вышеуказанным Снейпом. Причем смотрели друг на друга они, как Астория с Драко — то есть как супруги с многолетним стажем и неугасающей взаимной приязнью. Смотрелись они на диво мирно и гармонично. Как будто так и надо.

Справа от Снейпа, облокотившись на стол, сидел скучающий ребенок лет двенадцати. Черноглазый брюнет с едва заметной снейповской усмешкой и взглядом и скулами Лили.

В довершение всего с разворота той самой газеты, что читал Снейп (поостерегусь пока называть его зельеваром), на меня смотрел самый что ни на есть натуральный я, только коротко стриженый и в полном комплекте — с очками и шрамом. Так вот что я не мог найти в зеркале… Этот Поттер спокойно и чуть снисходительно улыбался в камеру и гордо косился на стоящего рядом серьезного Джеймса Поттера — тоже постаревшего по сравнению с теми фотографиями, что были у меня.

Я так и застыл в дверном проеме. Снейп же секунд через тридцать отложил газету и мягко спросил:

— Мэтт, что–то не так?

— Торможу просто, — охотно откликнулся я, отлипая от дверного косяка и подходя к столу. — Не выспался немного, — уточняю, на что Снейп чуть иронично кивает, а паренек рядом с ним едва слышно хмыкает.

Я присаживаюсь рядом… э, со своим братом?.. что не вызывает лишних взглядов и удивленных восклицаний, и отвлеченно анализирую услышанное. Значит, меня зовут Мэтт. Мэтью.

Мэтью! Я не люблю людей по имени Мэтью! Все встреченные мне люди с этим именем так или иначе причиняли мне неудобство. Один должен был мне две тысячи галеонов и не отдавал, другой набил мне лицо на студенческой вечеринке, третий вообще пытался меня засудить.

Теперь мой список пополнился еще одним Мэтью, которого я вполне справедливо могу обвинить во всех своих проблемах. Если бы еще это не был я сам…

А Снейп? Мы живем дружной семьей, так, что ли?

— Мэтт, чего ты хочешь? — как–то я себя слабо представляю бросающимся на шею к Снейпу и с восторгом орущим «Папочка!!!». Брр…

Так, меня сейчас о чем–то спросили? Чего я хочу… Покоя, тишины, бутылку коньяка, пачку сигарет и пару красивых девушек в придачу.

На секунду я даже всерьез собирался все это сказать. Хотя бы для того, чтоб увидеть их реакцию.

— Мне как всегда, — нейтрально сказал я, пожав плечами, и тут же перед моим лицом оказалась тарелка с яичницей. Ну, не самая плохая перспектива. Когда я ее ел в последний раз? А правда — когда?..

Одной рукой я потянулся за хлебом, с помощью другой аккуратно приватизировал отложенную Снейпом газетку. Уже укладывая хлеб на краешек тарелки, а выкидыш прессы, называемый «Пророком», под локоть, я настороженно замер под удивленными взглядами мамы, Снейпа и паренька.

— Прости, — почти сразу улыбнулась мама, — просто ты обычно не ешь хлеб, — и легко пожала плечами.

— И, о господи, это что, попытка чтения? — тихо пробормотал себе под нос мой малолетний сосед.

— Себастиан, — тут же укорил его Снейп, и мелкий тут же с виноватой миной выставил перед собой руки.

— Ну, я просто сегодня утром подумал — может, стоит что–то изменить в своей жизни? — наконец вмешался в разговор я, посверкивая извиняющейся улыбкой, и указал глазами на злополучный хлеб: — Решил начать с малого.

Удовлетворенные моим ответом, все вернулись к завтраку, только Себастиан ехидно косился еще пару минут.

В целом завтрак можно описать одним словом — фейл. Я чувствовал себя откровенно не в себе, как бы издевательски это не звучало, часто подвисал, из–за чего пропустил большую часть разговора. Больше того — все обсуждали вчерашнюю прогулку, и, по–видимому, от меня тоже ожидались какие–то реплики. Я честно пытался отделываться односложными нейтральными комментариями, — потому что ну что я могу сказать? — но получалось почти всегда плохо и невпопад. И газету мне, к слову, почитать так и не удалось.

Тем не менее, все имеет свойство кончаться — вот и завтрак себя изжил, все сразу засобирались кто куда, а мама начала собирать тарелки. Изначально в ходе завтрака я примерно набросал себе план на день — осмотреться, почитать про окружающий мир и современные проблемы–веяния, если удастся отпроситься — так и вовсе прогуляться по паре адресов… Даже если все это мне снится — подстраховка будет не лишней, хотя, конечно, такие детальные сновидения — вынос мозга… Если действительно вдруг проснусь — сразу к психоаналитику, без вариантов.

Но тут, при виде собирающей тарелки мамы, я совершенно внезапно вспомнил, что я же — Гарри Поттер! Один из немногих конкурентоспособных волшебников на рынке труда домовых эльфов, обладающий, кроме прочих плюсов, более чем десятилетним опытом отдраивания разных поверхностей и всякого пылестирания. Так разве позволю я своей внезапно обретенной матери (пусть даже и фантомной, я до сих пор не исключаю такой возможности) корячиться в гордом одиночестве?

— Я помогу, мам, — торопливо подхватился я, одним слитным пируэтом подхватывая свою и Себастиана тарелки и телепортируясь к раковине. Мама очень удивилась, но поблагодарила меня и подала уже собранную стопку; спустя пару секунд меня пихнул локтем вернувшийся Себастиан, вооружившийся полотенцем и теперь, видимо, ожидавший от меня вымытых тарелок.

— Что за хрень сегодня происходит в этом доме? — только и пробурчал он, и я едва услышал этот комментарий, но не смог с ним не согласиться. Вот уж точно.

За нашими спинами растерянный Снейп методично, круговыми движениями полировал стол — потому что протер он его точно с первого раза. За этой идиллией «Все, кроме мамы, чем–то провинились», опершись на косяк, потрясенно наблюдала собственно мама.

Да, парень, — подумал я тогда, — ты совсем не вызываешь вопросов…

На этом семейное утро все–таки закончилось, и мы разошлись кто куда. За остальными я не следил, а сам направился в свою комнату. Семья семьей, но археологические раскопки проводить надо, а то я уже достаточно пришел в себя, чтобы ощущать дискомфорт от дефицита хотя бы базовой информации, скажем так.

К моему превеликому сожалению, за время моего отсутствия в комнате ничего не изменилось — то есть на полу все также лежал психоделический ковер с агрессивным червяком, общая обстановка радовала уже опостылевшей мне серо–зеленой расцветкой и ненавязчивым запустением… Ну и самое главное — какой–нибудь лампы со всезнающим любезным джинном, представительного честного джентльмена, жаждущего ответить на все мои вопросы, или, на худой конец, висящей в воздухе тетрадки с крупной надписью «Часто задаваемые вопросы по миру. Недоумевать сюда» по–прежнему не было. А жаль.

Под кроватью я нашел три носка, странного вида тапочек, тетрадь с конспектом по истории магии за первый курс и поистине стратегические запасы пыли. Впрочем, совсем бесполезным мой заход не был, итого: я учился в Хогвартсе, на факультете Слизерин, преподавал историю на тот момент Биннс, мое полное имя — Мэтью Дэниэл Снейп.

Обиженным чихом я высказал миру все, что о нем думаю, и приступил к дальнейшей инвентаризации как минимум временно моего имущества.

Продолжил с самого, по моему мнению, муторного. Шкаф подвергся безжалостной ревизии, впрочем, кроме одежды и коробок с обувью внизу там действительно ничего не было. Только пятьдесят оттенков серого и столько же — зеленого, в самых разных ипостасях. Веселенькие ярко–зеленые джинсы, пусть и лежащие комом в самом дальнем углу шкафа, убедили меня в том, что я совершенно точно не хочу знакомиться со своим предшественником… Правда, будет несправедливо сказать, что не было нормальных вещей — вполне себе умилительно–черные учебные мантии, официальные черные брюки, белые рубашки. Аж две белых рубашки. А вообще — да, много рубашек и брюк. Этим гардеробом стоит заняться, а то что–то я не хочу ходить официальной слизеринской глистой…

Стол принес куда больше интересного. Во–первых, бесконечно малое количество книг, безнадежно стремящееся к нулю, я бы сказал. Впрочем, учитывая, что это все же дом Снейпа (планировку жилплощади после некоторых раздумий я признал однозначно знакомой), не удивлюсь, если практически вся печатная продукция тут скрупулезно стаскивается в комнату, выбранную под библиотеку, и выносится оттуда редко и ненадолго.

Во–вторых — именно там, в одном из нижних ящиков, валялась волшебная палочка. С ума сойти.

Но главное, что удалось понять — я к данному моменту окончил третий курс и — барабанная дробь! — с сопливого детства вел личный дневник!

Честно говоря, может, и полезная, но по моему мнению откровенно идиотская привычка. Я мельком пролистал довольно–таки толстую, до половины исписанную тетрадку (без замка или хотя бы завязочек) — все записано аккуратным каллиграфическим почерком, четко прописаны даты, иногда встречаются заголовки…

Да, этот парень совершенно безнадежен. Абсолютно.

У меня тоже, к примеру, был блокнот для записей. Мало того, что там сам черт/Мерлин/Дамблдор/Роулинсон (нужное подчеркнуть) сломают ноги, глаза и мозги — я сам через неделю смотрел на записанное в искреннем неувядающем недоумении. Причем вопросы начинались даже не с «Проклятье, с какой стороны и куда это читать?!», а с банального «О мой бог, это я записал что–то важное, пытался вызвать дьявола или просто абстрактные каракули?» Правда, такое разнообразие вариантов возникало больше потому, что я в том самом блокнотике действительно любил и порисовать, и бредовую теорию вроде влияния мозгошмыгов на румынские драконьи заповедники записать, причем на придуманном и немедленно забывающемся языке. Мог написать сразу и расшифровку этого самого придуманного языка, рядышком — правда, позже идентифицировать ничего все равно не удавалось…

— Мэтт? — вынул меня из горделивых воспоминаний о «Самой черной книге нашего времени» по версии Дафны Гринграсс юношеский голос, который спустя секунду был опознан как принадлежащий Себастиану Снейпу. Я, в тот момент задумчиво помахивающий дневником настоящего Мэтью и раскачивающийся на стуле, едва не навернулся от неожиданности, чудом балансируя на одной ножке и сохраняя внутреннюю гармонию. Впрочем, дневник я все же ухитрился почти уронить, и окончательно поймал только после двух не совсем удачных попыток.

— О, прости, — без малейшей нотки раскаянья сказал этот добрый юноша. — Я, кажется, отвлек тебя от чего–то очень важного, — с наигранной вежливостью произнес он.

— Нет, совсем нет, — непринужденно отозвался я, закидывая дневник в ближайший ящик. Себастиан иронично приподнял бровь, проследив взглядом полет тетрадки, и вновь обернулся ко мне:

— Просто мама просила на всякий случай, — он закатил глаза, утрированно растягивая гласные, — напомнить тебе про сегодняшнюю прогулку.

— О, э, ну, — я растерянно посмотрел на мальчика и, даже не пытаясь добиться хоть какой–нибудь достоверности, обескуражено сказал: — А у меня голова разболелась. Сильно.

Себастиан хмыкнул, покачал головой и ушел, тактично заперев за собой дверь. Лишь напоследок сказал:

— Ну, к вечеру ей лучше бы пройти…

Его поведение в очередной натолкнуло меня на серию размышлений о странности происходящего — и отношения между братьями, и взгляды за завтраком… Странновато «я» с ними общаюсь, да и… То, что мы как бы волшебная семья, сомнений не вызывает. Но почему в таком случае на кухне все делалось ручками? В доме Уизли, помнится, по кухне со страшной скоростью летала всякая всячина — от половников и мисок до стайки картофельных очисток и жутковатой массы кроваво–красного клубничного желе. Да и посуда мылась сугубо самостоятельно, без помощи рук простых и непростых смертных.

Итак, дневник. Надеюсь, он многое прояснит.

В целом прочтение этого гениального опуса «О жизни такой непростой» авторства М. Д. Снейпа и многое для меня… не прояснило — открыло, скажем так. Такого я, наверно, и в страшном сне не представлял.

Меня — «Гарри Поттера» в этом мире сейчас было двое, один собственно оригинальный — назовем так местного, другой — Мэтт — старший брат–близнец оригинала. Вот в старшенького я и попал.

История развивалась достаточно причудливо: да, на пятом курсе Эванс и Снейп поссорились, но вскоре очень даже помирились, и зельевар (а Снейп все–таки не поменял профессию) вновь прочно угнездился во френдзоне мамы. Так прочно, что даже время от времени получал приглашения на дружеские ужины в компании Лонгботтомов, Люпина, Блэка и прочего семейного круга, и так угнездился, что эти самые ужины иногда посещал. Это мой предшественник почерпнул из редких рассказов папочки-Снейпа и мамы.

Затем у мамы рождаются близнецы, и их называют в честь папиного деда (Гарри Джеймсом) и маминого (Мэтью Дэниэлом). Это данность.

В знаменитый Хэллоуин отец–аврор в результате неких чужих махинаций оказался на патруле в компании Блэка и Люпина, маму–медика вызвали на срочную операцию в больницу. Снейпа в тот момент было не дозваться — из дальнейших оговорок–описаний, малозаметных для самого Мэтта и, возможно, какого–нибудь менее придирчивого и подозрительного читателя, я смог понять, что папочка-Северус вполне вероятно был тогда там же, где папочка-Джеймс, только по другую сторону баррикад. Короче, почти у всех был самоотвод, но вышло в итоге так, что сидел с нами Петтигрю. Секретный агент Темного Лорда.

Забегая вперед: судя по дальнейшим записям и некоторым событиям, а также газетным статьям, Волдеморт здесь оказался очень славным малым, достаточно умным и интеллигентным. Но, видимо, в тот день, а точнее, промежуток в пару лет, продлившийся до «того дня», ему крестраж в голову ударил или еще чего…

В общем, по какой–то причине Темный Лорд пожелал увидеть Питера с парной люлькой в зубах, люльку желательно было укомплектовать поттеровскими отпрысками. А Петтигрю, между прочим, парень вполне себе исполнительный…

Как раз накануне, где–то за часик–два до собственно драмы, я злодейски отобрал у Гарри погремушку, которой и огрел братишку по лбу, после чего заснул и проспал сном младенца все самое интересное. А вот Гарри, разобиженный на весь мир, насуплено смотрел на все и спать не хотел. Волдеморт внимательно оглядел меня и брата и пришел к выводу, что Гарри ему не нравится больше, причем настолько, чтоб запустить в угрюмого грудничка чем–нибудь вроде Авады.

После этого черный маг, видимо, решил, что имидж — все и пафосно рассыпался пеплом прямо на коварной улыбке, появившись вновь только через восемь лет уже зловещей фигурой в темном плаще. И с подправленной политической программой. И вообще в двух ипостасях — потому что неожиданно появилась новая политическая группа с Томом Реддлом во главе.

Ну да ладно, речь сейчас совсем не о нем.

Волдеморт повержен, его злобные сподвижники, которых почему–то никто не зовет Пожирателями Смерти, притихли, несомненно, разрабатывая усовершенствованные версии подлости и коварства, мир праздновал победу. Хотя, сказать откровенно, вариант терроризма здесь был более чем бюджетный и недолговечный, но об этом тоже позже.

Так вот, рассыпался Волдеморт пеплом, Гарри плачет и злится, я благополучно дополняю его тихим сопением, Петтигрю стремительно скрывается в неведомые дали, даже не подумав нас добить или вернуть — он всегда был рассудительным и предусмотрительным малым, да… Старшее поколение Поттеров, то бишь родители, почти одновременно возвращаются домой и закономерно удивляются отсутствию в оном кого–либо живого, кроме фамильной древней мышки в подвале и парочки домовых эльфов. Те же домовые эльфы вскоре и проясняют ситуацию, предварительно доставив в родные пенаты ту самую люльку с полным комплектом детей. Дальше идет всякая естественная в данном случае мишура, медицинские осмотры, пьянки, планирование захвата мира с учетом новых обстоятельств… Я опять ушел от темы.

Гарри отделался, в принципе, одним шрамом, впрочем, в нем еще может сидеть крестраж — но лично мне, например, он за последние полтора десятилетия ну совсем не мешал. Но, видимо, более–менее удачное разрешение ситуации было скомпенсировано последующими событиями, а именно — резкой сменой обстановки в одной отдельно взятой ячейке общества.

У папочки-Джеймса пошел ощутимый сдвиг любви к детям на любовь к Гарри; кроме всего, счастливый папаша героя начинает ходить по барам и по бабам. Мама терпит, в семье чередуются ссоры и мир (хотя мы с Гарри их не видим, просто общаются родители с перепадами — то нормально, то напряженно), Гарри, видя новый расклад, потихоньку наглеет. Я с папочкой-Джеймсом общаюсь напряженно, ибо я маму больше люблю, и вот в решающий момент появляется доблестный Снейп. В черном пальто и с эффектно поблескивающими колбочками с какой–то гадостью в руках.

На самом деле ничего критичного или жуткого не произошло — просто в какой–то момент мы с мамой въехали в дом Снейпа и уже не выезжали из него, причем вскоре выяснилось, что фамилия у нас одна на всех. Гарри остался с Джеймсом Поттером, и с матерью практически не общался — разве что редкие случайные встречи и холодные отписки в стиле «Все в порядке, скучаю, бывает».

После холодного и отстраненного папочки-Джеймса Снейп, неловко улыбающийся, стесняющийся и заставляющий маму улыбаться, кажется мне ангелом небесным и всеми магическими канониками вроде Мерлина в одном лице. Итак, я сотворил себе первого кумира.

Ну а моя приметная благодаря популярности братишки мордаха определила сотворение второго — я рос чересчур тихим ребенком, эдакой аморфной массой, и блистающий с таблоидов уверенной улыбкой Гарри в моем воображении становился куда–то на одну ступеньку со Снейпом. Что–то вроде «сам таким не буду — так хоть другими повосхищаюсь».

Разумеется, и в дневнике было больше мусора вроде «Я рад, сегодня хороший день, у меня новая футболка», а не информации, но о чем–то я смог догадаться из контекста, кое–где всплывали воспоминания оригинала — чаще какие–то кратковременные запаховые, редко слуховые иллюзии, иногда даже образы или обрывки каких–то сцен. Собственно, в большей степени по этим вот подсознательным подсказкам я и составил версию, которая, как оказалась, практически полностью повторяла официальную (в части про Волдеморта и развод) и реальную (это про собственно Мэтта).

Эта часть мира мне не нравилась, да и лично для меня была несколько сомнительной хотя бы в части про развод и общение — я имею в виду, там явно не все чисто и безболезненно… Но возможности проверить пока нет. Может даже, и не будет — мало ли, вдруг завтра проснусь «в своей тарелке», хе–хе… Я теперь даже колеблюсь между «хочу в себя» и «а тут не так уж плохо».

Оставшаяся часть дневника была уже не такой сомнительной, но принесла не меньше радости: она собственно давала возможность узнать, что же это такое — Мэтт Снейп? И я осознанно говорю не «кто», а «что».

Нечто мужского пола, возрастом почти четырнадцать лет, окружившее обожанием Снейпа (тихо и про себя) и Мальчика — Который-Выжил (при встрече очень даже громко и восторженно).

Благодаря Северусу я был просто в неугасающем восторге от факультета Слизерин; благодаря конфронтации Поттера со слизеринцами я представителей этого самого дома почти что ненавидел — такой вот парадокс. Мне не отвечали особо взаимностью ни на факультете, ни в компании Поттера. В лучшем случае это было жалостливое игнорирование, при плохом настроении ребят — некие намеки на издевательство или шутки средней степени обидности, правда, ни то, ни другое мистер Мэтью Снейп в упор не видел, в дневник записывая лишь что–то вроде «Они со мной разговаривают уважительно», «Я сказал то–то, и мне даже не посмели возразить. Может, со мной хотят наладить отношения? В любом случае нет».

Похоже, небеса все–таки планировали для Лили и Джеймса Поттеров одного ребенка. Не очень умного. И в любом случае все доступные мозговые ресурсы достались Гарри…

На Слизерин я, кстати, прошел исключительно потому, что Шляпа плохо выносит бесконечное нытье на одной ноте. Да–да, для Гарри Поттера — «Только не Слизерин», для Мэтью Снейпа — «Только в Слизерин, ну пожааааалуйста».

Итак, подобьем итоги: на своем факультете я — изгой, на всех уроках — аутсайдер, ибо больше занят разглядыванием Поттера. Девушки нет, друзей — нет, мозгов — нет, здравого смысла — нет, вкуса — нет… населен роботами. В виде здоровенных тараканов. Кажется, именно они до этого момента заменяли мне эти самые отсутствующие мозги.

Печально, однако.

Наверно, стоило впасть в депрессию, но Поттеры… или Снейпы… в общем, за так я унынию не отдамся.

Стоит, пожалуй, отвлечься на что–нибудь привычное, успокаивающее… Мой взгляд упал на перерытый стол, точнее — на россыпь карандашей–перьев и листков. После войны мне было достаточно сложно адаптироваться к мирной жизни, труднее всего далось миролюбие. Точнее, Снейп, вконец доведенный выходками агрессивных взрослых детишек в Малфой–меноре, идентифицировал меня как главного зачинщика и прописал мне долгосрочные занятия чем–нибудь умиротворяющим и требующим сосредоточенности. Рисованием, например. Правда, поначалу меня это не приводило в восторг, поэтому Снейп часами стоял у меня над душой и заунывным голосом зачитывал что–то запредельно скучное — или молчал, если я вяло калякал что–то на бумаге. «Калякать» оказалось более удобным и дешевым выходом из ситуации. А там я и сам увлекся…

Нормально рисовать сходу я не смог — рука поначалу дико дрожала, линии выходили или слишком вдавленными в бумагу, или едва заметными, к тому же большей частью косыми, в смысле, явно не тем, что я планировал. Я даже начал думать, что теперь мой удел — минималистические шедевры в стиле «палка–палка–огуречик» или что–то из очень–очень возвышенного абстракционизма с пафосным «я так вижу».

Но нет, после некоторых мучений на листе начала–таки вырисовываться Лили Снейп, до последнего замужества Поттер и в девичестве Эванс. Прогресс был просто потрясающим — учитывая, что у меня в прошлой жизни–то начало получаться что–то нормальное только после года попыток…

Надо сказать, рисунком я увлекся. Смотреть на фотографии — совсем не то, что видеть человека наяву, разница между безжизненной, пусть и двигающейся картинкой, и живыми эмоциями, жестами, мимикой, мимолетными взглядами, полуулыбками… На бумаге постепенно появлялась мамина уютная усмешка, ямочки на ее щеках, спокойный, но с едва заметной грустинкой взгляд, короткая прядь у виска, выбившаяся из наспех завязанного утром хвоста…

— Мэтт?

Я даже не заметил, как в комнату вошла мама.

— Мам? — я сразу заполошно подскочил со стула. Как–то не получается у меня к ним всем сходу привыкнуть. Особенно к ней.

— Себастиан сказал, что у тебя болела голова и ты лег спать, — обеспокоенно начала мама, и тут ее взгляд упал на стол. Она с каким–то приятным изумлением рассматривала простенький, в общем–то, рисунок.

— Просто… хотел сделать сюрприз, — не сразу нашелся я с ответом.

— Ты раньше не говорил, что рисуешь, — она, взглядом спросив разрешения, взяла со стола лист.

— Таился ради этого выражения лица, — растерянно улыбнулся я. — И сюрприза. И стеснялся. Мы можем поговорить об этом как–нибудь потом? — когда я придумаю что–нибудь относительно правдоподобное…

— Это потрясающе, — мама покачала головой и неожиданно крепко обняла меня. — Спасибо, мне очень приятно…

Я смог только пожать плечами. Мама отстранилась и задумчиво потерла щеку.

— И давно ты рисуешь?

— Ну, сравнительно, — врать откровенно не хотелось, но и говорить «уже лет пятнадцать» явно было не лучшей идеей.

— Это очень здорово, правда, — мама несколько секунд на меня гордо смотрела, потом скорчила легкомысленную гримасу и еще раз обняла меня. — Ты очень талантлив, Мэтью, — на это я промолчал. — Ладно, юный Леонардо, ты окажешь нам честь и спустишься к ужину?

— Да, конечно, — я торопливо кивнул, мама, взяв меня за руку, направилась на кухню.

Ужин был очень похож на завтрак, с той поправкой, что теперь обсуждалась дневная прогулка, то есть я со спокойной душой мог молчать или спрашивать о каких–то деталях. Приходилось делать второе — меня упорно вовлекали в беседу. Про мои внезапно прорезавшиеся художественные таланты не было сказано ни слова — мама, очевидно, приняла близко к сердцу слова про сюрприз и «как–нибудь потом», правда, от частых гордых взглядов не воздерживалась.

В целом вечер прошел тихо и уютно. За ужином и повторной коллективной чисткой кухни последовали мирные посиделки в гостиной. Ну и, конечно же, сон.

Ложился спать я с легким сердцем. Прежде всего благодаря своей стрессоустойчивости, ну и с неким подражательством одной небезызвестной темноволосой стервозе — я решил, если придется, побеспокоиться обо всем завтра. Кроме всего, во мне чудесным образом жило две надежды — на то, что я завтра проснусь собой и на то, что теперь я буду каждое утро просыпаться здесь.

Просыпаться долго не хотелось. Я валялся на кровати, не открывая глаз и, как это ни парадоксально, ждал будильника. Что могу сказать — будильник не спешил.

В конце концов я все же решился открыть глаза, и с неким внутренним противоречием узрел родной бежевый потолок. Ну… сон. Что ж, это было достаточно приятно и поучительно…

Я натолкнулся взглядом на часы и озадаченно нахмурился — на них было три часа, окраска вида за окном недвусмысленно намекала либо на ночь, либо на конец света, либо на эпичное затмение. По крайней мере, я понял, почему будильник не звонил.

В комнате все было по–прежнему, кровать не двигалась, тумбочки злодейски стояли в засаде, беззаветно поджидая возможности ушибить мне пальцы ног, телевизор на стенке безучастно пялился на пол черным чуть поблескивающим провалом, портрет Флер и тот мирно стоял в уголке. Я в очередной раз откинул простыню, защищавшую полотно от лишнего света, и посмотрел на картину. Забавно, на карандашном рисунке Флер неизменно получалась искренне улыбающейся, с задорной хитринкой в глазах, а вот слой красок сделал ее холодной и колючей, с хищной, хоть и все еще приятной ухмылочкой и ледяным издевающимся взглядом… Карандашные версии у меня всегда были добрее и человечнее, чем они же, обросшие краской (эти были, как правило, с холодом и скрытой агрессией). Не знаю, почему так. Дафна, Драко и Блейз время от времени пытались задвинуть на эту тему какое–то поэтичное объяснение, но я никогда к ним не прислушивался.

На всякий случай выглянул в окно еще раз, даже высунулся наполовину. Выяснилось, что уютный экстерьер дома был дополнен симпатичным белым контуром на асфальте прямо под моим окном.

— Надо хоть узнать, кто тут суицидом переувлекся, — пробормотал я себе под нос.

— Ты, — со смешком заметили откуда–то из–за спины.

— Вы посягаете на частную собственность, — проинформировал я визитера, спокойно оборачиваясь. Поправочка — визитершу. Хрипловатый низкий голос, хоть и был опознан мной как женский, все же заставил повременить с окончательными выводами, но зря. Итак, неподалеку от дверного проема, опершись спиной на стену, стояла невысокая брюнетка в темном брючном костюме. Лицо с тонкими, чуть неправильными чертами сейчас выражало причудливую смесь фальшивого сожаления и неагрессивной издевки. Женщина небрежно обмахивалась газетой («Пророк», кажется), которую держала в правой руке, а левой ловкими неосознанными движениями вертела брелок, кажется, с боевой косой — точно рассмотреть не удалось.

Одна проблема — конкретно в этой квартире после того, как были произведены все ремонтные работы, никогда не было ни одной живой души — кроме меня, разумеется.

— Несомненно, ты засудишь меня за это, — покаянно фыркнула она, забавно приподняв брови домиком, и тут же легко улыбнулась: — Я могу сказать в свое оправдание, что принесла газету?

— С каких пор газета стала достаточным поводом для вторжения в чужой дом? — иронично спросил я, присаживаясь на подоконник.

— Газета? Никогда им не была, я думаю, — брюнетка оттолкнулась от стены и внимательно посмотрела на меня. — Но информация всегда считалась ценной, не так ли? — и она бросила мне «Пророк». Пришлось даже соскочить с подоконника, чтобы его поймать…

Подозрительно покосившись на незваную гостью, я развернул газету. Прочитал заголовок. Сложил обратно.

— Это что, серьезно?

— Вполне, — невозмутимо кивнула брюнетка.

— Поразительно. Как мне, кстати, тебя называть? — спохватился я. Правила приличия никогда не были моей сильной стороной. Я по сей день почтительно выкаю нашему нынешнему Министру, потому что никак не могу запомнить его имени…

— Уверена, — хмыкнула она, — что у тебя уже готово около сотни прозвищ с самыми разными направленностями. Не стесняйся, выбирай любое.

— Ладно… — я покачал головой, еще раз развернул газету и выразительно прочитал: — Гарри Джеймс Поттер, кавалер ордена… так, это неинтересно… а, вот: …и успешный юрист прошлой ночью выпал из окна! Кто этому вообще поверит?! И кто устроил этот фарс?

— Отвечая на твои вопросы… Поверят в это все, так как, видишь ли, это суровая и беспощадная реальность. Твой труп уже даже освидетельствовали и даже сожгли, чтоб ты случайно не воскрес. А устроила… Ну, — она покаянно взглянула на меня и с тяжким вздохом произнесла: — Я.

— Ты, — я кивнул. Брюнетка, видимо, про себя искренне потешаясь, серьезно кивнула в ответ, я, движимый непонятным упрямством, кивнул еще раз… С минуту мы сосредоточенно обменивались кивками. Наконец, я опомнился: — А ты вообще кто?

Брюнетка с беспросветной тоской покачала головой:

— Сколько раз ты был уже почти в моих руках, но все же ускользал… Я даже думала, что мы никогда не встретимся…

— До того, как ты сыграла финальный аккорд моей бурной карьеры, — ворчливо отозвался я, — на это были все шансы!

— Здесь ты достиг высшей точки успеха, — укоризненно посмотрела на меня она. — Хотя знаешь, было интересно наблюдать за твоими действиями, твоей жизнью. Действительно интересно. Что неожиданно дало тебе некую привилегию… Видишь ли, иногда в мирах попадаются настолько ничтожные личности, что боги их просто… уничтожают. Неяркие, несамостоятельные, живущие непонятно как и непонятно зачем. Этот Мэтью Снейп оказался таким. И когда встал вопрос — что делать с ним, вспомнили про тебя. И решили дать тебе сумасшедший шанс все переиграть…

— Вернись во времени лет на тринадцать, — сочувственно посоветовал женщине я. — Тогда у тебя есть маленький, ничтожный шанс, что я тебе поверю. Не то чтобы я сильно обижался, но рассказывать такие хлипкие сказки главному сказочнику страны, а то и больше… Я, конечно, понимаю, что вы там пребываете в искренней уверенности, что вашу всемогущую шарашку «Наверху» по судам не затаскаешь…

Моя собеседница звучно шлепнула себя по лбу, не совсем разборчиво простонав что–то вроде «Кто о чем…», и, решительно тряхнув головой, твердо посмотрела мне в глаза.

Неожиданно обстановка поменялась. Вместо родных стен вокруг возникла светлая просторная комната, наполненная смехом и гомоном.

— Помнишь этот вечер?

Я осмотрелся. В креслах и диванчиках сидел неполный состав «будущего страны»: я, Малфой, Забини, Гринграсс…

— Да таких вечеров было знаешь сколько? — фыркнул я в ответ.

— А здорово было бы, наверно, оказаться в самом себе несколько лет назад, — фыркнул внезапно Забини. — Столько времени сэкономить можно, да и над всеми вами поиздеваться всласть…

Его фраза тут же спровоцировала бурное обсуждение предпочтительных сроков и личностей, в которых можно оказаться, за шутками зазвучали дьявольские планы по завоеванию мира и причинению добра.

Я помнил этот вечер.

— Эй, ребята, — лениво вмешалась моя копия, чуть даже привставая с кресла. — Ну что вы говорите такие масштабные вещи, кто что когда должен сделать…

— Я понял твою мысль, — повернулся я к брюнетке.

— На самом деле, знаете что? Если меня вдруг закинет в новую–другую–чужую жизнь…

— Но не думай, что это освобождает тебя от объяснений ситуации.

— …Независимо от возраста, обстоятельств, долгов и обязательств, окружающего мира и точки отсчета, невзирая ни на что!..

— Тебе просто удалось отложить разговор в этот раз. Только в этот, — брюнетка закатила глаза и кивнула. Я обернулся к своему расслабленному двойнику, который уже поднимал бокал в честь спонтанного тоста. Я уже чувствовал, что просыпаюсь под этот тихий смех и чуть торжественный звон стекла.

Последние слова мы договаривали с ним вместе.

— Я проживу эту жизнь в свое удовольствие.

 

Глава вторая, прогулочно–финансовая

Да, давненько я не бодрствовал в шесть утра. Ну, если не считать тех случаев, когда я на этот момент просто еще не лег спать…

Итак, в несусветную рань я стоял, игнорировал зверский голод и придирчиво разглядывал себя в зеркало. Очень придирчиво.

Ну, волосы можно подстричь. Без очков я даже смотрюсь более легкомысленным и молодым, если, конечно, эти слова в принципе применимы к четырнадцатилетней сопле, коей я являлся. К слову о соплях — я задрал рукав футболки, согнул в локте и напряг руку. Хм. Вчера я показался себе каким–то менее массивным. Мягко говоря. Ан нет, в этом теле все же было какое–никакое, а мясо.

Мда, мне необходимо поесть, а то уже мысли с людоедским уклоном пошли…

И вот, тихонько орудуя ножом на кухне, я прикидывал свои планы и возможности в сложившейся обстановке. Впрочем, какие планы? План один — расслабиться и получать удовольствие. Ну и помалу готовиться к феерической гадости, которую запланировали или внезапно для себя обнаружили товарищи, которые меня сюда и переправили.

В общем, все как всегда. Наслаждаться жизнью и быть готовым к неожиданностям.

Как вести себя? Да как обычно, так, как я привык. Не сразу, правда, сначала надо будет, пожалуй, решить парочку вопросов, да и придумать толковые оправдания на все случаи жизни… Но это точно не составит проблемы — в конце концов, я ведь выдаю придуманное и желаемое за действительное на профессиональном уровне. Как–никак, фальсификация жизни — моя работа.

Поедая гигантский бутерброд, я с удовольствием просчитывал количество непоняток, коэффициент настороженности и примерную степень раздражения тех, кого так или иначе затронут мои действия. Особенно реакцию на «сильно изменившегося за лето» Мэтью Снейпа.

Люди, в сущности, мне не очень интересны, я почти самодостаточен и способен функционировать в гордом одиночестве. Но удивлять кого–то — это сродни наркотику. Ради минутки триумфа иногда стоит терпеть годы. К тому же есть те, без кого я действительно не могу чувствовать себя комфортно. Друзья, семья, свои — называйте как хотите.

Придя к окончательным решениям по поводу предстоящих мероприятий, я задумался насчет текущих дел. Вспомнилось, что скоро вроде как всеобщий подъем в доме Снейпов. Ну, раз уж я не сплю… и это все–таки моя семья… к тому же братишка младший…

Спешите видеть, дамы и господа. Впервые за многие–многие годы на арене Гарри Поттер с фирменным и неустаревающим номером «Готовка завтрака».

Сказать, что обитатели дома в Паучьем Тупике удивились — это просто не сказать ничего. Судя по их реакции, до этого утра я с суеверным страхом шарахался от плиты, пытался сжечь сковородки на священном костре и искренне полагал, что готовка — не просто не мужское занятие, а и вовсе не приличествующее и оскорбительное действие для любого хоть сколько–нибудь похожего на человеческое существа.

Хм, пусть лучше будет «удивились».

После завтрака я не стал терять времени зря и, изящно увернувшись от попытавшегося было заговорить со мной Снейпа, словил в гостиной маму и отпросился у нее на денек погулять в Косом. Снейп, подошедший за мной, было заикнулся о какой–то запланированной загодя культурной программе, в которую мое спонтанное предложение не совсем вписывалось, но внезапно кардинально изменил свое мнение и горячо поддержал меня. Они с мамой переглянулись, с энтузиазмом покивали и похвалили мою инициативу. Правда, радость и гордость за активного сыночка не помешали им благополучно сгрузить на меня Себастиана. Чета Снейпов выдала мне на руки мешочек с деньгами и в считанные минуты покинула дом, а я все стоял в гостиной и пытался понять: что это вообще было и кто от кого все–таки сбежал? Впрочем, на последний вопрос ответ явно был очевидным.

От ступора меня отвлек Себастиан, подергавший меня за локоть с требовательным:

— И?

Пришлось в темпе собираться и выводить ребенка на прогулку.

— Как будем добираться? — деловито спросил меня братишка, когда я снова спустился в гостиную. Причем мальчик с явным недовольством косился на камин.

— На самых фееричных тошнотиках двадцатого века, — я завлекающе махнул рукой и последовал на улицу, убедившись, правда, что мелкий, всем своим видом выражая «мне просто надо пережить этот день», плетется за мной. М, сразу видны любовь и взаимопонимание в семье…

Впрочем, это и неудивительно. С Себастианом я до этого общался холодновато, в основном потому, что не испытывал особого восторга по поводу его появления и ревновал к нему родителей. Хотя стоило скорее восхищаться.

Я, кстати, вчера ошибся с оценкой его возраста — Себастиану было на самом деле всего десять лет. Но вел он себя намного взрослее. Да и выглядел — темные тона в одежде, серьезное выражение лица и сдержанность в эмоциях прибавляли ему пару годков. Ну и говорил он достаточно здраво. Не без ехидности, но все–таки здраво.

Например, когда мы вышли из «Ночного Рыцаря», он, несмотря на стойкий зеленоватый оттенок лица и сумасшедшие глаза, только твердо посмотрел на меня и сказал:

— Назад лучше камином…

Проблема возникла там, где я ее, после недолгих размышлений, и ожидал. Мы зашли в кафе Фортескью, я заказал Себастиану несколько ведер разного мороженого, сам не удержался и слопал креманку фисташкового, и, наконец, приступил к делу. Надо сказать, Себастиан насторожился еще на моем щедром «Что хочешь».

— …Какого черта я должен оставаться здесь? — с негодованием возмутился он.

— Так, Себастиан, следи за языком! — рефлекторно вскинулся я.

— Ты же не следишь, — сходу резонно окрысился он, а я подумал, что в следующий раз надо спотыкаться молча. И не комментировать поездку в автобусе.

Не имея опыта в воспитании детей, я даже не сразу нашелся с ответом.

— Ну, — сказал я, стараясь казаться уверенным, — я же не могу лгать матери, — Себастиан потерялся уже на этом моменте, ошарашенно глядя на меня и отчаянно пытаясь понять, к чему я веду. — Что я ей скажу в ответ на вопрос «Ругается ли Себастиан?», что вообще могу сказать? К тому же привыкай говорить нормально, бывает, что не удается прямым текстом высказаться без последствий, — деловито поделился я с ним бесценным жизненным опытом.

— И как же непрямым текстом сказать человеку, что он кретин? — со скепсисом осведомился мальчишка.

— Многоуважаемый сэр, — высокопарно ответил ему я, салютуя воображаемой шляпой, — должен признать, что потрясен вашим интеллектом, — и фиглярский поклон.

— А почему «многоуважаемый»? — полюбопытствовал Себастиан, отсмеявшись.

— Мы все же помним о вежливости. К тому же, к примеру, твой гипотетический собеседник себя скорее всего уважает, существует также немаленький шанс, что у этого парня есть домовой эльф, а они хозяев в большинстве своем уважают. Уже множественное число.

— Хлипкая гипотеза, — хмыкнул младший Снейп, — но сойдет.

— Ладно, мне пора идти, — закруглил разговор я. — А ты можешь погулять тут недалеко, в зоне видимости от кафе Фортескью. Повыдумывай витиеватые варианты оскорблений, что ли…

— Эй, подожди, — Себастиан кинул на меня лукавый взгляд исподлобья. — Я уже понял, что тебе не терпится смыться, и даже готов сидеть тут целый день… Но что я получу за это?

Я укоризненно посмотрел на паршивца. Он невинно улыбнулся мне в ответ.

— Ладно, начнем первый тур переговоров… Что ты хочешь, Себастиан?

— Ну, я торжественно клянусь простить тебе отсутствие и молчать до скончания веков, если потом ты меня сводишь на главную теневую аллею страны, — лукаво глянул на меня мальчик.

— Ладно… Но мне хотелось бы уточнить, что я не утверждаю, что на этой самой главной теневой аллее страны ты найдешь должную степень комфорта… и, весьма вероятно, ты не будешь там чувствовать себя в безопасности, — безразлично пожал плечами я.

— Как красиво ты про Лютный сказал, — фыркнул Себастиан.

— Я говорил не про Лютный, — и, завершив на этой эффектной ноте разговор, я развернулся и направился в первый пункт моего крестового похода против бытовых трудностей — библиотеку.

Спустя два часа, наевшись пыли и получив какую–то доказательную базу для своих притязаний и предложений, я направил свои стопы в оплот финансов и процентов.

Банк Гриннготтс, как и всегда, радовал приятной архитектурой и жизнеутверждающими строками на дверях. Внутри была уютная атмосфера работы слаженного аппарата прижимистых клерков, и отовсюду подтекстом сверкало: «Клиент всегда не очень умный».

Я выбрал наугад одну из стоек без очереди и подошел к ней. Гоблин, сидящий за стойкой, не обратил на меня ни малейшего внимания, сосредоточенно сортируя какие–то бланки.

По опыту я знал, что стоящий над душой антропоморфный смертный ничуть не мешает гоблину работать, поэтому меряться терпением не стал и постучал по стеклу окошка. Гоблин смерил меня недовольно–презрительным взглядом и пропищал:

— Сэр, я занят.

— Сэр, я тут тоже не развлекаться пришел. Хочу встретиться с хозяином банка, — сходу приступил к делу я. Наконец–то мне удалось действительно привлечь его внимание! Мм, первый раз в жизни вижу изумленного гоблина!

Карликовый клерк даже снял очки–велосипеды со своего внушительного носа:

— Вы понимаете, о чем просите?

— Я не прошу, а предлагаю, — серьезно посмотрел я на гоблина. — Могу даже сказать вам, что именно…

Он долго смотрел на меня, внимательно анализируя каждую деталь моего довольно непритязательного облика (я не стал серьезно относиться к выбору одежды, пафосный наряд — отнюдь не то, что могло когда–либо впечатлить гоблина, так что футболка и джинсы), взвешивал про себя происходящее, и все–таки сказал:

— Подождите здесь, сейчас за вами придут.

Гоблины — очень демократичный, деловой и логичный народ. На самом деле вообще любой, даже самый распоследний человеческий забулдыга, может потребовать встречи с любым гоблином — хоть с самим мифическим вождем. Вопрос в причине. К низкоуровневому клерку я могу подойти за так и просто рассказать анекдот. Требование встречи с кем–то более высокого положения уже подразумевает внушительную причину. Если я полезу к ним с какой–нибудь чушью, а то и с недобрыми намерениями — я, согласно их законам, должен быть наказан. А наказание у них, кстати, одно, как говорится, смерть снимает любую вину.

Как я уже сказал — демократичный, деловой и логичный народ.

Внутренние помещения банка бесконечны, но то, что я видел, в целом делится на три уровня. Первый, самый нижний — подземные этажи, причем они идут куда–то к центру планеты (уточню — это я сказал образно) и начинаются где–то с минус третьего этажа. Второй уровень — общерабочие помещения, несметное количество огромных залов, в идеальном и неизменном порядке заполненных рабочими столами. Там очень атмосферно, если можно так сказать, и даже как–то страшно — все вокруг будто роботы, выверенные отточенные движения, редкие шепотки по рабочим вопросам, сосредоточенные гоблинские мордочки и бесконечный шорох бумаг. В будущем в обиход войдет меткое «опенспейс» — вот он самый.

Третий уровень — личные кабинеты. Их сравнительно немного, в разы меньше, чем опенспейсов, они или для самых высокоранговых, или для самых опасных — в смысле, всякие внутренние службы безопасности и контроля. Больше, увы, я в гоблинском банке — хотя правильней было бы звать Гриннготтс здоровенным комплексом, — ничего не видел. Но могу сказать еще одно — у них очень классные коридоры. Казалось бы — для внутреннего пользования, значит, под гоблинов — ан нет, по каждому пройдет три Хагрида, держащихся за ручки, подпрыгивающих и водящих хоровод. Опять же — почти все помещения закрытые и без окон, но при этом освещение прекрасное, яркое, но ненавязчивое и не режущее глаз.

Меня вели по коридорам два невозмутимых гоблина с секирами, я, поддавшись атмосфере, состроил серьезную мину и, подобно арестантам, трагично сложил руки за спиной.

Ну а пока я восхищался предельно аскетичной, но вместе с тем обаятельной гоблинской архитектурой, мы дошли до кабинета директора Гриннготтса.

— Прежде, чем мы начнем, — не успел я зайти, как уже ко мне обратились, — я призываю вас еще раз подумать о нашем разговоре и даю шанс передумать до того, как вы займете еще больше моего времени. Сейчас вы еще можете спокойно уйти своими ногами.

— Я все еще думаю, что нам стоит побеседовать, — дверь за мной аккуратно закрылась и я повернулся к своему собеседнику.

Две боковых стены кабинета полностью занимали толстые широкие полки с не менее толстыми и широкими учетными книгами. Удобное кресло для посетителей, массивный дубовый стол, на котором в непонятном мне порядке располагались кипы бумаг, за столом собственно гоблин, ничем особо не отличающийся от своих собратьев — ни выражением морды, ни богатым нарядом. Не любят они особо высокомерия и вещизма. За гоблином — окошко, пейзаж за окном не виден, света слишком много.

— И по какому же вопросу вы ко мне обращаетесь?

— По единственно стоящему, — я без спросу присел в кресло для посетителей. — Хочу получить свое и вернуть вам ваше.

— Вот как, — гоблин с интересом меня оглядел и даже отложил в сторону бумаги, до того занимавшие его внимание. — И вы, мистер Снейп, полагаете, что у нас есть что–то ваше, а у вас — что–то наше?

— Не совсем так, — я покачал головой и достал из заднего кармашка джинсов вчетверо сложенный листок бумаги. — Начнем с моего, если вы не возражаете? — гоблин покачал головой и я протянул ему копию документа. — Пятьдесят лет назад вы отдали головному Британскому архиву часть документов, связанных с общественными счетами, также как и некоторые бумаги, связанные с временами восстаний гоблинов. Двадцать лет назад документы, не попавшие под грифы секретности и государственной важности, перешли в библиотеку в открытый доступ. В числе отданных вами и затем перекочевавших библиотеку бумаг внезапно оказалась целая папка с листиками, подобными вот этому, — я кивнул на свою находку и замолчал.

Была у Гриннготтса такая фишка — резервные сейфы. Можно было заключить с банком особый контракт, который запрещал доступ в этот самый резервный сейф до какого–то срока после смерти вкладчика — то есть, грубо говоря, это было что–то вроде отложенного наследства. Про эти контракты особо никто не распространялся, разве что делались предложения особо ценным клиентам, в числе которых оказался мой прапрадед, Джерард Поттер. У него были плохие отношения как с друзьями, так и с семьей, так что он благополучно закрыл в сейфе свои накопления и завещал передать все потомкам лет через пятьдесят.

На самом деле в библиотеке просто были списки всех, заключивших такой контракт, за последние пятьсот лет. И когда через двенадцать лет эту папку «случайно» обнаружит один из предполагаемых наследников, на вытащенных из гоблинских архивов договорах их любимый и нежно лелеемый пункт «до востребования» — мелким шрифтом в уголочке, сменится пунктом «с извещением всех заинтересованных лиц». Эта афера в свое время влетела гоблинам в копеечку даже с моим вмешательством и помощью — впрочем, я смог существенно сэкономить их деньги до востребованного капитала (без штрафов и компенсаций, в соответствии с указанным в контрактах распорядком). Причем об объеме внутренних чисток мне осталось только догадываться, но головы летели уж точно. В самом прямом смысле этого слова.

— Прекрасно, сэр, — кивнул мне гоблин, — вы, как действующий член семьи Поттеров, можете получить свои деньги прямо сейчас, — я прикрыл глаза, на секунду отстраняясь от беседы, но тут же вернулся к реальности. Я подумаю об этом позже.

— Дело не столько в моих деньгах, уважаемый, сколько в ваших, — жестом попросил его остановиться я. — У меня есть информация, что появление таких документов в общем доступе — не случайность. И, более того, я бы советовал вам на всякий случай проверить состояние и корректность хранящихся у вас договоров.

Гоблин посмотрел на меня уже более внимательно и медленно кивнул:

— Что–то еще.

— Конечно, — улыбнулся я, — напоследок самое вкусное. Разве полез бы я к вам с жалкими денежными вопросами? — он с интересом оскалился, предвкушая бредовую аферу, и я его, думается, не разочаровал. — Что, если я укажу текущее местонахождение одного артефакта? Это меч, серый с красноватым отливом, простая рукоять без украшений, обмотанная тролльей шкурой… Гоблинская работа, говорят, сам Хевардт автор.

История у этого меча прелюбопытная. Оружие Хевардта, вождя очередного восстания, выкованное им самим, в одной из битв перешло к магам, и с тех пор в течение столетия меч старательно отыгрывал роль переходящего приза. Гоблины убили предыдущего владельца–мага и пошли на штурм, потрясая добытой реликвией. В течение одного–четырех боев владельцем меча вновь становился жалкий волшебник, который, опять же, долго после этого в живых не оставался. Веселое было время, да.

А потом очередной волшебник обнаружил в себе каплю здравого смысла и просто пропал. Как все бесились! На тот момент завладеть вожделенным ковыряльником гоблинской работы было уже чем–то вроде национального спорта для обеих сторон, куда круче квиддича, а тут внезапно игрушку спионерили… Все обиделись и резко завершили период гоблинских восстаний кровавым финальным аккордом, настали мир и благодать.

А меч уже полторы сотни лет старательно ищут сами гоблины. Реликвия, как–никак. Самое главное — когда нашли, не пошли на новое восстание. Вот и ладненько.

Нашли его, кстати, тоже не без моей помощи. Мда, Флер права — куда ни плюнь, отовсюду в той или иной мере торчит моя голова…

— Вы понимаете, чем это обернется для вас, если это глупая попытка пошутить? — прошипел гоблин, широко раскрыв глаза и склонившись ближе ко мне.

— А если это не шутка? — спокойно спросил я.

— А если это не шутка, то чего вы хотите?

— Дружбы, — я развел руками. Гоблин, приподняв брови, выжидающе смотрел на меня. — Серьезно, просто дружбы. Безо всяких союзов, альянсов, услуг, одолжений, наград и пактов о ненападении. Даже не партнерство — просто хорошие отношения. Двусторонние. Дружба. Понимаете?

— Нет, — обрубил гоблин. — Но у меня будет время, чтобы обдумать это. Хотя я, как и все, предпочитаю более вещественное и стабильное утверждение благодарности и иных отношений.

Я пожал плечами.

Из банка я вышел часом позже, уже являясь обладателем личного счета и, соответственно, сейфа, и вынеся маленькую часть своего капитала с собой. Необходимые дела, в принципе, закончены. Теперь — первоочередное.

Стрижка заняла всего полчаса, и на сегодня с походами я решил закончить. Следующая моя цель находилась на другом конце города — а я и так заставил Себастиана ждать.

При виде меня братишка в ужасе схватился за щеки и, доверительно поглядев мне в глаза, деликатно спросил:

— Мэтт… э… а тебе… ну… сказали, что ты… с такой стрижкой… ну… похож на человека? — громким шепотом выдохнул в конце поганец, и выжидающе приподнял брови.

Я честно пытался придумать что–то остроумное и необидное в ответ, но, в конце концов, махнул на все рукой и рассмеялся. Себастиан облегченно выдохнул — видимо, моя более ранняя версия не отличалась таким упрощенным восприятием подколок, — и сказал:

— А в общем–то ты быстро справился, — очевидно, закрыв для себя тему моих метаморфоз. — Ну что, пойдем в НЕ Лютный переулок?

— Рано, шкет, — я помотал головой, присаживаясь к нему за столик, и не отказал себе в удовольствии уничтожить содержимое свежепринесенной креманки с фисташковым мороженым. — Сегодня у нас облегченная программа, без криминала, окровавленных одежд, превозмогания и пафосного ухода в закат после бурного вечера в компании недружелюбных врагов… — Себастиан смотрел на меня абсолютно круглыми глазами и, если честно, в таком изумленном состоянии был даже немного похож на ухоженного домового эльфа. — Сегодня просто по Косому, ладно? До вечера еще вагон времени, можем обойти все, что тебе интересно…

— Я так и знал, что с Лютным ты меня прокатишь, — надулся пацан.

— Там грязно, — я укоризненно приподнял брови. И еще я не сунусь туда без нормальной палочки. Как показала попытка колдовства в посещенном сейфе — или я полнейший бездарь, или у меня категорические проблемы с палочкой. Скорее, впрочем, второе, особенно если учесть, что у меня не получается воспринимать как магический инструмент имеющийся кусок дерева с неизвестной мне начинкой… Более того, учитывая поистине краеугольные различия в моем и реципиента характерах… — Но, если хочешь, мы сходим и туда. Позже. Давай на Темную аллею через неделю, а в Лютный — потом, как придется? — сделал ответный ход я.

Младший Снейп смотрел на меня с каким–то нехорошим скепсисом, но потом вздохнул, покачал головой и бодро вскочил со стула, только бросив напоследок:

— Кто ты такой и что сделал с моим братом? Впрочем, — проворчал он тут же, — я не то чтобы недоволен…

Оставшаяся часть дня прошла очень даже весело. Мы действительно просто ходили по Косому, заходили в магазинчики, иногда покупали какие–нибудь безделушки, разумеется, смеялись, препирались и спорили. Себастиан, похоже, еще в кафе Фортескью твердо решил забыть обо всем и ничему не удивляться, но все равно время от времени недоверчиво посматривал на меня. А уж когда я поспорил с ним на конфетку, что прохожу полчаса с облегченным походным котелком (настоящим котелком) на голове и уже через полчаса таки выиграл… Причем меня не смутили ни взгляды прохожих, ни шепотки продавцов. Я волшебник, мы все по–своему эксцентричные, так что нечего тут крутить пальцем у виска. Люди вон, в халатах на голое тело ходят и в платьях века так шестнадцатого — я же молчу…

В лавке ингредиентов для зелий этот чудовищный ребенок брал чуть не голыми руками страшненький дешевый ширпотреб вроде чьих–то кишок, печенок, трупиков ящерок и прочей праздничной мишуры общины некромантов, и, угрожающе потрясая этим нехитрым инвентарем, пугал меня. Я послушно пугался, а на выходе заставил его вымыть руки с мылом семнадцать раз, так что вышли из магазинчика мы в равной мере довольные и успокоенные.

В книжном Себастиан на полном серьезе взял с полки какой–то устрашающей толщины талмуд по чарам и начал его вдумчиво листать, пробегая текст по диагонали и время от времени вчитываясь. Он хмурился, кусал губы, иногда кивал, иногда качал головой… Я изучил все спортивные и мужские журналы со стенда, успел присмотреть себе пяток брошюрок типа «Пятьдесят заковыристых проклятий и заговор на геморрой» и даже приценился к красивому подарочному тому «Яды, кислоты и Феликс Фелицис — самое интересное в зельеварении», а мелкий все дегустировал потенциальную духовную пищу и, похоже, не собирался отвлекаться в ближайшие пару дней. В конце концов я отнял у ребенка книгу и, звучно захлопнув ее, потащил Себастиана к кассе.

— Эй, я не досмотрел! — возмутился мальчик.

— Дома досмотришь, — безапелляционно заявил я, попутно закинув пособие по чарам в свою кучу покупок.

— Но мне там не все понятно, я думал еще с чем–то сравнить…

— Слушай, мы тут уже сорок минут, Басти…

— Меня зовут Себастиан!! — взбешенно прошипел он мне, мгновенно забывая про книгу, магазин и вообще окружающий мир. Я шарахнулся назад:

— Да, Себастиан, Себастиан… — брат успокоился также быстро, как вспыхнул. Но упрямо повторил:

— Я все еще не уверен в целесообразности покупки именно этой книги.

Продавец, подбивающий чек, время от времени бросал на нас ехидные взгляды. Хотя он прав, моя выборка и покупка Себастиана, уточню — развлекательный мусор и серьезный научный фолиант, — были очень… суровым набором. Особенно если соотнести литературу с покупателем.

— Слушай, клянусь — если что–то тебе будет непонятным, я все объясню, ладно?

Себастиан фыркнул и покачал головой, но спорить перестал.

Мы зашли в магазинчик с животными, полюбовались на разнообразных сов, змей, котов… В моей голове крутилась шальная мысль прикупить какого–нибудь карманного василиска, тихого и опасного, как сотня крупных… Жаль, таких не существует в природе. Себастиан же обращал куда больше внимания на усатых–хвостатых пушистых тиранов, и явно решил в будущем приобрести себе котенка в домашние питомцы. Особенно ему приглянулся наш темно–стальной вислоухий соотечественник с умным взглядом светло–рыжих глаз. Полагаю, одним из важнейших побудителей такой преданной симпатии стало знакомство — паршивец привлек к себе внимание, когда зацепил своей когтистой лапой мою ногу. До крови процарапал, гаденыш… Они с Себастианом почти сразу полюбили друг друга, как вы понимаете. Пока малыш играл с котенком, я смог втихую условиться с продавцом насчет того, чтобы попридержать британца. Думаю, мне удастся уговорить родителей на появление нового жителя в доме. Я уже продумывал аргументы, пока самым лучшим было мстительно–довольное «Домашние животные украшают нашу жизнь! А в трудную минуту — стол…», но я не останавливался. Котенок, наверно, что–то почувствовал, поскольку на прощание мне досталось еще одно украшение — теперь на запястье, и подозрительный взгляд в спину.

А потом произошло событие, предопределившее весь оставшийся вечер.

Себастиан скептически оглядел толпу ребят, собравшуюся возле витрины магазина «Все для квиддича», и презрительно хмыкнул.

— Не любишь квиддич?

— Глупое, бессмысленное и бесполезное времяпровождение для идиотов. Такое же идиотское изобретение, как и метлы.

— Это ты зря, — ревниво ответил я и потащил его прямиком в лавку.

Я провел парня по всему магазину, уделив внимание едва ли не каждой единице товара. Мимоходом проехался по снитчу и ловцам, упомянув их искусственное появление в игре. Рассказал про самые известные финты, благо, в магазине был целый памятный стенд с иллюстрациями, не забыл и описать обстоятельства появления оных. Рассказал и про знаменитый снитч, который команды не могли найти полгода — и не нашли до сих пор.

Мало–помалу недовольно–ироничное выражение уходило из глаз малявки, Себастиан даже начал коситься на полетный инвентарь с интересом.

— Надо же, я и не знал, что ты ярый квиддичный фанат, — сказал он в конце импровизированной экскурсии.

— Станешь тут фанатом, — фыркнул я в ответ. — Хотя ты немного неправ. Я не фанат команд или лиги — мне просто нравится сам спорт… и играть, особенно если без ловцов, — я пожал плечами.

— То есть играть, но не наблюдать? — уточнил Себастиан.

— О-о нет, — протянул я, — не всегда. Например, я с большим удовольствием поприсутствовал бы на игре Франция — Испания в семьсот девяносто третьем… Самый знатный матч! Испания была аутсайдером в группе, чтобы пройти в следующий раунд, ей кровь из носу нужна была победа, причем с отрывом не меньше чем в сорок очков. Франция же была на первом месте, ее, в принципе, устраивал даже несерьезный проигрыш. На турнире возникли какие–то организационные проблемы, так что на той игре отсутствовал снитч — все зависело исключительно от вратарей и охотников, ловцы даже не вышли на поле. Игра шла не на жизнь, а на смерть — палочки–выручалочки в виде снитча не было, каждый гол мог стать роковым… Счет был даже по нашим школьным меркам скромным: сорок — ноль, благо, в пользу Испании, уже матч подходит к концу, но… Внезапно охотник Франции пробивается–таки к воротам испанцев и забивает! До конца матча четыре минуты, близится катастрофа, и тут… Хитрые испанцы разом накидывают три автогола. Ничья, судьи дают дополнительное время, действует правило золотого гола. Понятия не имею, каким местом думали организаторы, но правила турнира утверждали, что золотой гол дает забившей команде пятьдесят очков…

— Снейп? — раздалось у меня из–за спины. И голос какой–то знакомый… Я обернулся.

Надо же, какая встреча. Думаю, удивились мы все примерно одинаково — что я, что Гарри Поттер с парочкой Грейнджер — Уизли.

— Поттер, — кивком поздоровался я с ним и, чуть погодя, с его друзьями. Попутно осмотрелся — меня слушал едва не весь магазин, да и поблизости мелькнула пара знакомых лиц, однокурсники… За спиной подозрительно сопел Себастиан, я же присмотрелся к своему двойнику.

Он стоял уверенно и, кажется, был чуть выше меня–прошлого, на носу у него покоились интеллигентные тонкие очки в прямоугольной оправе. Одет Гарри был в дорогую мантию, как и его спутники, в общем–то.

— Знаешь, — я еще раз критично осмотрел Поттера и покачал головой: — все же велосипеды тебе пойдут куда больше, — и повернулся обратно к Себастиану, продолжая рассказ. — Французы быстро подсчитали все и поняли, что им, в принципе, неважно, куда именно забивать гол, при любом раскладе, если забьют они, будет или победа, или проигрыш в десять очков — а с ним они вполне проходят дальше. И со свистком судьи охотники Франции в полном составе ломанулись к своим воротам…

Дальше последовал увлекательный пересказ злоключений испанцев, которым пришлось оборонять и свои, и чужие ворота. Я старался, передавая события едва не в лицах — пусть этот матч был не самым популярным, но он был довольно хорошо описан, не в последнюю очередь благодаря тому, что каждый участник со стороны обеих команд не поленился и написал полный отчет о своих действиях во время матча. Единственный настоящий сборник этих мини–мемуаров в виде папки с оригиналами отчетов стоил немало — хорошо хоть, дед Драко мог себе позволить и большие траты, и не отказал себе в удовольствии приобрести этот коллекционный лот. Ну а я сумел ознакомиться…

Сам матч закончился достойно — испанцы таки забили французам на дополнительном времени и получили свой законный проход в следующий раунд[1].

Выходили мы из магазина уже затемно. Нас провожали хлопки по плечам и одобрительные выкрики, продавец вручил мне снитч с подписями действующих чемпионов в подарок и сердечно попросил заходить еще, можно с другими братьями, столь же не интересующимися квиддичем. Себастиан спрашивал у меня, насколько сложно играть в квиддич, на чем и в чем лучше летать и не мешают ли полеты учебе. На последний вопрос я затруднился ответить, так что сказал честно:

— В моем случае учебе мешает решительно все, другие вроде справляются… Но ты лучше спроси отца, он вроде как декан, должен знать.

Дома родителей не оказалось, так что вечер мы провели в гостиной, покрошив бутерброды на диван и фигурно разложив дрова в камине — сначала, правда, в неприличные фигуры, а потом в интересную абстракцию. Сыграли несколько раз в шахматы, где сначала я совсем позорно продул мелкому, потом с горем пополам сводил игры вничью, два раза даже выиграл.

Когда мы пошли спать, родителей все еще не было, хоть часы и показывали два пополуночи. Я уже почти заснул, когда ко мне постучался Себастиан:

— Мэтт? Ты уже спишь?

— Да, мертвым сном. Сейчас и тебя усну. Себастиан, я устал, честное слово, и на очередной игре в шахматы просто упаду глазом на ферзя, насмерть…

— Эй, — со смешком сказал он, — я просто хотел поблагодарить тебя. Это было клево.

— Что? — сонно уточнил я.

— Все. Спасибо, — и он потопал к себе, не забыв закрыть дверь.

А утром магия кончилась. В смысле, меня с горем пополам растолкал Себастиан, и я в состоянии вареного и недорасчлененного полутрупа спустился вниз.

Завтракали мы уже полным составом, и Себастиан с радостью рассказывал родителям свои впечатления от вчерашней прогулки. Я откровенно клевал носом, все вопросы слышал раза, наверно, с третьего–пятого, так что вскоре меня оставили в покое.

Завтрак быстро закончился, и Себастиан уже сноровисто подмел тарелки со стола, Снейп потянулся за тряпкой, я, оценив расклад, стал к мойке. Меня тут же потеснила мама, и мы в четыре руки справились с коварной аннексией наших тарелок жиром и грязью.

Физический труд немного приободрил меня, так что, собравшись с духом и соскребя мысли по поводу ситуации в более–менее плотную кучу, я дернул Снейпа за рукав.

— Мы можем поговорить? — проникновенно спросил у него я, чуть покачнувшись.

— Полагаю, лучше будет присесть, — тонко улыбнулся он, видя мое состояние. — Или доспать и потом поговорить? — предложил Снейп.

— Нет, — решительно мотнул головой я. Снейп заинтересованно посмотрел на меня и, кивнув, пошел в библиотеку.

По пути я незаметно встряхнулся и подготовился к предстоящему спектаклю. Зельевар в моем «курсе молодого Мэтью Снейпа» играл не последнюю роль — во–первых, уроки с ним легализуют и/или реанимируют мои навыки в фехтовании, во–вторых… При всем уважении к Малфою и остальной компании, спарринг–партнеры из них после Снейпа… ну, хорошие, конечно, но только потому, что Северус действительно был лучшим.

Я сел в кресло, Снейп расположился в кресле напротив. Я старательно уставился в стену. Мы помолчали пять минут.

Я неуверенно покосился на Снейпа и с осторожностью сказал:

— У меня день рождения скоро…

— Точно, — с улыбкой кивнул Снейп. — Ты решил, что хочешь в подарок?

— Ну, да… То есть нет… В общем, не совсем, — вымученно выдохнул я. Снейп в ожидании приподнял брови. — Мне будет четырнадцать, — решительно начал я. — Это ведь… уже целая жизнь, да? В смысле… — есть! Попадание. Снейп сделал серьезное лицо и чуть подался вперед, внимательно глядя на меня и слушая. — Я просто задумался… Давно, на самом деле, — я неопределенно махнул рукой и нервно рассмеялся. — Много дней назад. Просто Себастиан — он ведь умный, намного умнее меня, а я… так… никто, — я закусил губу и отвернулся к окну. Двойное попадание — Снейп аккуратно встал, подошел ко мне и, сжав мое плечо, сказал:

— Это не так…

— Нет, так, — я резко повернулся к нему и горячо продолжил: — Мы вчера с Себастианом гуляли по Косому, я видел пару книг, вроде «Уложения о воспитании наследника», — ну не все же я на эротические плакаты любовался, в самом–то деле. Можно подумать, я там чего–то не видел. Хотя да — конкретно эти выпуски я не застал… — Знаешь, сколько всего должен уметь человек в моем возрасте? Этикет, финансы, юриспруденция, танцы, фехтование… А я, — и я напряженно замолчал.

— Ну, — улыбнулся мне Снейп, — если вся твоя проблема в этом… Знаешь, я был неплохим фехтовальщиком в школе, — «неплохим фехтовальщиком в школе» — так вот что люди называют скромностью? Но… да! Да! Получилось! Ой, как стыдно–то… Скажи мне кто–нибудь, что я буду обманывать Снейпа и чувствовать себя при этом неловко… Хотя Снейп бы тоже долго смеялся, если бы ему сказали, что он будет моим отчимом. Интересно, задушил бы он меня в люльке?.. — А твоя мама просто потрясающе танцует, да и со знанием этикета все не очень сложно. Правда, в финансах и юриспруденции…

— Я сам попробую разобраться, — твердо кивнул я, почесав затылок. — Должен же я хоть что–то сделать сам. Пора начинать, по крайней мере, — тут же неуверенно пожал плечами, и Снейп неожиданно крепко обнял меня, потрепав по голове.

— Если возникнут вопросы — мы поможем, — сказал он. — Я очень горд, что ты начал задумываться о себе и своем будущем, Мэтт, — проникновенно произнес Снейп, я смущенно улыбнулся ему в ответ.

— Спасибо, — почти искренне ответил я, и, помедлив, добавил: — Пап.

Он кивнул и, потрепав меня по плечу, направился к двери. Вроде все…

— О, пап! — второй раз это слетело с языка почти легко, хотя и… Но не звать же мне его «эй, ты», правда? Мне ведь нужно было как–то остановить Снейпа и привлечь его внимание… Северус вопросительно на меня посмотрел. — В Косом… Себастиану понравился один котенок… Ужасный, правда, — я раздраженно скривился, вспомнив мелкого британца. Надо же, я пробиваю легализацию твари, с которой у меня «любовь» с первого взгляда. А ведь пакостник еще маленький — какие войны будут между нами, когда хвостатый подрастет? Или помиримся? — В общем…

— Я понял, — мягко кивнул Снейп. — Покажешь его сегодня? Мы как раз идем в Косой, как ты помнишь. Если Себастиану действительно так приглянулся кот, выйдет неплохой подарок к Хогвартсу… Кстати, хорошая стрижка.

— А? Спасибо…

— Мы сказали тебе это семь раз за завтраком, — рассмеялся Снейп. — Мама, кстати, немного обиделась из–за того, что ты даже не сказал ей, — он рассеянно почесал в затылке и ушел.

Я сидел и медленно пытался понять, что и где проглядел. В Хогвартс вроде как идут детишки с одиннадцати лет, Себастиану только десять, а день рождения у него, если я не ошибаюсь и Мэтт коварно не записывал в дневнике каждый год неверную дату, только в феврале… Хм. Сомневаюсь, что Снейп отложит на год покупку кота или подарит сыну фамилиара за год до официального события. Значит, младший представитель семейства Снейпов идет в школу в этом году.

Ничего не понимаю…

— Мэтт, — заглянул в библиотеку Себастиан, — ты готов? Мы через десять минут выходим…

Футболка, джинсы, кеды — все в моей теперь, похоже, любимой серой цветовой гамме. Готов ли я? Абсолютно!

Мы вышли на улицу и зачем–то остановились. Вскоре стало ясно, зачем, — к нам подкатил вместительный джип, за рулем которого сидел приветливо улыбающийся Вернон Дурсль. С заднего сидения радостно здоровались и махали руками Петуния и Дадли.

Да, вот теперь я действительно ничего не понимаю.

Было, признаться, очень странно ехать в компании людей, с которыми не очень ладил в прошлой жизни. Еще удивительней было видеть поведение и окружение самих Дурслей. Да–да, у тех самых людей, которые шарахались от магии, был увеличенный изнутри джип — разумеется, с помощью этой самой магии. Вернон абсолютно спокойно поблагодарил, как я понял, в очередной раз, Снейпа за такую помощь — мол, они по сей день нарадоваться не могут. Семья, в которой в моем мире были запрещены слова на букву «в», находилась в приподнятом настроении — несмотря на то, что Косой они посещали два–три раза в год, там всегда было ново и интересно.

Петунья похвалила мою стрижку и сказала, что у меня не будет отбоя от девчонок. Вернон одобрительно оглядел меня и назвал серьезным парнем.

Дадли сначала меня стеснялся. Серьезно. Неловко себя чувствовал, говорил неуверенно и на пониженных тонах. С Себастианом у него, кстати, проблем не возникло, собственно, мелкий нас потихоньку и свел, так что вскоре мы уже бодренько разговаривали втроем. Старшие Дурсли похвастались, что Дадли занимается боксом и делает огромные успехи, на что Большой Дэ пожал плечами и только сказал:

— Ну, на самом деле мне еще очень далеко до совершенства.

Я, кстати, немного подумав, снова поднял эту тему и вполне успешно примазался к его тренировкам. Дадли пообещал помочь и тут же выдал на–гора с десяток грамотных советов по питанию, режиму и прочей невообразимой для меня ереси, связанной со спортом. У меня всегда были проблемы с самоорганизацией и распределением времени, не говоря уже о том, что есть я предпочитал то, что вкусно, вне зависимости от степени полезности еды.

В целом день прошел уютно и спокойно — сначала мы немного пошатались по сувенирным лавкам, потом, с подачи Себастиана, разделились. Сестры, которые в девичестве Эванс, направились на штурм магазинов одежды, их мужья тоже куда–то пропали — кажется, ушли в направлении бара, а младшее поколение, то есть мы, были оставлены на самих себя с наказом развлекаться и не шалить. В целом повторилась вчерашняя наша с Себастианом прогулка, и все были довольны… Вот только мирный Дадли, из которого даже получился приятный собеседник, все еще повергал меня в тихий шок.

В квиддичном магазине нам обрадовались, как родным, от избытка чувств продавец, конечно же, после обширной экскурсии в моем исполнении, вручил Себастиану такой же снитч, как у меня, а Дадли — квоффл и маленький сувенирный набор линейки метел от «Чистомета». Каждая длиной в ладонь и соответствующего размера, зато со всей сопутствующей магией и не требующая наездника — метлы и летали, и вредничали совершенно самостоятельно. Младший Дурсль был в полнейшем восторге, Себастиан тоже посматривал в сторону набора с немалым интересом, так что, махнув рукой, я купил ему похожий — уже от «Нимбуса». Ребята не в шутку обрадовались перспективам и устроили в кафе Фортескью небольшие соревнования на скорость, маневренность и высоту полета. Успехи были переменными, но окружающий мир уцелел, так что…

Вскоре к нам присоединилось и старшее поколение, родители подошли почти одновременно. Все с пустыми руками, но по мечтательным лицам мам, в принципе, можно было определить примерное количество уменьшенных свертков и пакетов в их карманах.

И вот, после счастливого воссоединения семьи мы направились… в магазин с волшебными и не очень животными. Я с ребятами, кстати, уже там был. Себастиан получил очередную дозу мурлыканья и преданных взглядов, мы с Дадли получили по рукам.

В этот раз по рукам получили еще и Снейп с Верноном, на мам британец среагировал разве что с чуть меньшим восторгом, чем на Себастиана. Мы так и вышли из магазина — котяра на руках у мелкого, с двух сторон его в четыре руки почесывали умиленные родительницы, а я, Дадли и отцы шли позади угрюмой четверкой отщепенцев…

Глядя на поведение вислоухого хитреца, я понял, что в Хогвартсе Себастиан будет клеить девчонок котом. Или, скорее, кот будет клеить девчонок для Себастиана — вон у паршивца какая морда довольная, наверняка в первый же вечер прошвырнется по всем женским спальням Хогвартса в поисках почесона и восторгов. Главное, чтоб потом МакГонагалл с претензиями не пришла.

Проклятье, о чем я думаю?..

Котяру назвали Дымком, внести свою лепту в обсуждение и предложить в качестве вариантов «Пушистую тварь» или «Когтистую блошиную квартиру» я все–таки постеснялся. Но, думаю, если бы я это сделал, было бы четыре голоса против трех, кота не учитываем. Тем более что, как мне показалось, Снейп, Вернон и Дадли тоже во время обсуждения оставили многие свои мысли при себе. Ехидный взгляд котяры только добавлял вдохновения для выдумывания таких невысказанных вариантов.

Ужинали мы в доме Дурслей. Мне опять было не по себе — обстановка полностью повторяла ту, в которой я когда–то жил, а это не самые приятные воспоминания, согласитесь. С другой стороны — теперь в доме было гораздо уютней, то ли за счет разницы в восприятии мира между мной тогдашним и мной теперешним, то ли благодаря самим Дурслям, серьезно отличавшимся от своих копий в моем мире.

После ужина мы попрощались и пошли домой — и недалеко, и приятная прогулка перед сном. Мы с Себастианом чуть отстали — с моей подачи, и я сказал ему:

— Слушай, есть возможность погулять без надзора завтра?

На меня тут же посмотрели с усталым скепсисом — причем и брат, и кот.

— Мне опять сидеть где–то несколько часов, да?

— Думаю, ты не будешь скучать, даже в маггловской части Лондона, — привел аргумент я.

— Ты еще за прошлый раз не расплатился, — вяло сказал он.

— Вот моя завтрашняя прогулка и приблизит час расплаты.

— Предложить должен я, да? — устало уточнил Себастиан. Причем таким умирающим тоном, что мне даже стало стыдно.

— Догадливый, — хмыкнул я в ответ.

— Иначе ты бы меня завтра поставил перед фактом, — проворчал брат. — Ладно, я завтра спрошу. Хотя не считаю, что твое внезапно явившееся желание проводить со мной время для родителей было бы подозрительным…

Мда.

С утра нас опять благодушно и с энтузиазмом отпустили. Я оставил ворчащего Себастина в игровом центре, строго наказав быть осторожным, никуда не уходить и не разговаривать с незнакомыми людьми. Брат скептически смотрел на мои метания и с иронией выслушивал рекомендации.

— Такое впечатление, — в конце концов перебил он меня, — что ты не оставляешь меня в людном месте с охраной, а по меньшей мере шлешь в темный подвал с оборотнями в ночь полнолуния.

— Но ты тут совсем один! — я нервничал. О, я очень нервничал. — А вдруг что–то случится? — ему всего десять лет, как–никак, и каким бы взрослым он не выглядел… А я позавчера оставил его одного! Идиот! — Нет, это плохая мысль, — покачал головой я и решил: — Потом как–нибудь. Давай, что тебе здесь нравится? Пошли, поиграем…

— Паникер, — закатил глаза Себастиан, и, твердо посмотрев мне в глаза, сказал: — Мэтт, — и начал махать руками, отгоняя меня: — вали по своим делам и возвращайся через пару часов, как договаривались.

Затем началась комедия. Я действительно не хотел уходить, пусть мы знакомы с мелким всего пару дней, я уже прикипел к нему душой. И богатая фантазия наряду с не менее богатым жизненным опытом давали мне такой список всевозможных происшествий… В общем, я не хотел уходить и тащил Себастиана к автоматам; он, в свою очередь, упирался и методично уговаривал меня уйти, потому что ничего с ним не случится. Прохожие смотрели на нас… Ну, озадаченно.

Самое смешное — уговорил.

Хотя сколько нервов я сжег, пока дошел до пункта назначения!

Так, вот на дороге неприметный нищий. Ну, надеюсь, память меня не подведет…

Я подошел к попрошайке и, отсчитав семнадцать пенсов, отдал монеты ему в руки. Затем отсчитал двадцать семь пенсов и закинул уже в пыльную и потрепанную шляпу–котелок на дороге. Нищий кинул на меня острый взгляд и вновь уперся глазами в тротуар, бормоча себе под нос что–то среднее между молитвой, благодарностью и проклятьем.

Так, теперь дом, этаж, квартира…

Открыл мне дверь хлипенький пожилой мужчина, на вид лет семидесяти. Я не обманывался — через двадцать лет он будет выглядеть также.

— Чего надо? — миролюбиво прошамкал он. Вместо ответа я протянул ему палочку предыдущего Мэтта. Он взял ее в руки, повертел так и сяк и вернул обратно: — Чудная штуковина, только зачем она мне? — пожал плечами и попытался закрыть дверь.

— Как образец, — терпеливо ответил я, вставив ботинок между дверью и косяком.

— Шуточки ваши, хулиганье, — вдруг резко сказал он, быстро открывая дверь и тут же ее захлопывая. Я едва успел спасти ногу.

Пожав плечами, я вышел из подъезда и, опершись спиной на стену рядом с дверью, приготовился ждать.

Старика все звали Дэн, квартира, в которой он жил, была вовсе записана на Бриджит Торнтон, поэтому узнать его полное или настоящее имя не представлялось возможным. Да никто и не ставил всерьез такую задачу.

Дэн и его друзья вот уже двадцать (в лично моем недалеком прошлом все сорок) лет подделывали палочки. Точнее, они делали палочки, но за дополнительную оплату существовали некоторые бонусы. К примеру, по желанию волшебника некоторые использованные им волшебные формулы, вербальные и невербальные, не отображались после заклинания проявления. Или при проверке палочка выдавала другие параметры в качестве материалов. Вот например: палочка на самом деле из дуба и волоса единорога, а выдает ясень и чешую русалки. Понятия не имею, как это делается, но Олливандер и тот ошибется.

В моем случае, когда палочка уже есть, но ощутимо не подходит — идеальный вариант.

Одна только проблема — так как Дэна и его таинственных друзей практически с момента начала деятельности очень хочет получить или хотя бы порешить официальная власть и доблестные охранники правопорядка, которые вовсе не рады практически всем «бонусам», они очень подозрительны.

А тут пришел не пойми кто, сопляк четырнадцати лет, порядок знает, но рекомендаций и предупреждений не поступало… Я бы на их месте тоже насторожился.

Спустя пятнадцать минут Дэн энергично вышел из дома, правда, наткнувшись взглядом на меня, резко остановился.

— Эй, я знаю, что ужасно подозрительный и на первый взгляд некредитоспособный, — поднял я руки перед собой. — Но дайте же мне хоть один шанс. Мне позарез нужна палочка, эта категорически перестала слушаться, — я бросил палочку ему. Дэн автоматически подхватил ее и, поджав губы, нахмурился. — Могу заплатить вдвое…

— Даже стократная стоимость не окупит мою жизнь и безопасность, — сухо сказал он в ответ. Нищий, до этого косо посматривавший на нас, уже открыто повернулся в нашу сторону.

— Если позволишь, — я медленно, аккуратно достал из кармана перстенек, который предусмотрительно выпросил в гоблинском банке. — Я играю за другую команду, ясно? Знакомо?

Помедлив, Дэн подошел ближе. Гоблины выдают этот дорогой аксессуар с индивидуальной гравировкой только самым верным клиентам, отношения с которыми вышли за рамки чисто деловых и финансовых. Насколько я знаю, у Дэна был такой же — видел однажды мельком. Или будет. Но в любом случае он знает, что это, только идиот называет себя артефактором, если не может узнать такие узкоспециализированные штуки.

И Дэн знает, что еще ни один представитель официальной власти не получал такой подарок.

Он еще раз посмотрел на мою палочку.

— Ольха и волос единорога… И что тебе надо? — недовольно выпятив подбородок, спросил старик.

— Палочку под эту. Желательно с функцией выборочного скрыта.

— Четыреста галеонов, — бросил он мне, направляясь обратно к подъезду. Попрошайка вновь уставился на свои ноги. Я торопливо спрятал гоблинский подарок обратно в карман и поспешил за ним.

— Ничего себе, — пробормотал я. Это, конечно, не делало меня банкротом, но все же ощутимо било по кошельку. Особенно в сравнении с семью–десятью галеонами у Олливандера.

— Ты сам сказал, что заплатишь вдвое, — безразлично пожал плечами Дэн.

Надо меньше болтать, — мысленно завязал узелок я. Хотя зачем? Все равно не поможет…

Мы зашли, наконец, в квартиру. Если честно, я слабо себе представляю, как можно жить в такой обстановке — минимум мебели, все тускло–серое и порядком потрепанное… Дэн заметил мой взгляд и только ухмыльнулся в ответ.

Он ненадолго пропал в глубине квартиры, после чего, выйдя, кинул мне небольшую закрытую колбу. Стекло было необычным — оно голодно поблескивало розоватым светом, впрочем, это было малозаметно в сумраке коридора.

Я примерно представлял, что надо делать — в свое время все ребята, предназначенные для решения силовых вопросов, взяли себе по палочке у Дэна и, бывало, делились впечатлениями и воспоминаниями. Многие слизеринцы также не отказались от обновки, правда, я остался верен своей старой палочке. Раз уж она от меня не отказалась, то почему я мог позволить себе предательство?

На Дэна нас вывел, кстати, все тот же Снейп — до сих пор поражаюсь его многогранности и разносторонности. До чего интересной сволочью он был…

Я крепко сжал колбу в левой руке — той, что ближе к сердцу, и с трудом вытерпел жжение, почти нестерпимое в самой ладони, успокаивающееся к локтю. Через пару минут мучений отдал колбу, уже, должно быть, абсолютно прозрачную, и полную моей крови, Дэну. Он посмотрел материал на свет, придирчиво и щепетильно приглядываясь к малейшим оттенкам, и, отложив емкость в кармашек, где уже покоилась «моя» нынешняя палочка, бросил:

— Заходи через две недели с деньгами, — после чего, не утруждаясь прощанием, направился в одну из комнат.

Я не обиделся и вышел, потирая левую руку — она все еще болела. Дверь за мной захлопнулась сама.

А потом я, наверно, побил мировой рекорд, добираясь обратно к Себастиану. Он, очевидно, немало развлекся, наблюдая за моим лицом в те несколько секунд, когда я пытался найти его взглядом и не находил. Подошел еще из–за спины и хлопнул по плечу:

— Спокойнее, я жив, здоров, в полном комплекте и не похищен…

Я медленно повернулся к паршивцу.

— Сейчас пожалеешь об этом, — с чувством высказал ему, и он, заметив на моем лице что–то для себя небезопасное, быстро откатился в сторону. Я рванул за ним.

Не поймал, пришлось выманивать мороженым…

[1] — идея и реализация «© пи, жена» из реальности. Оригинал — матч Барбадос — Гренада, 27.01.1994, Кубок Карибского Моря «Шелл» (Shell Caribbean Cup). Почитайте и посмотрите ролики, оно очень забавно и стоит внимания. АПД: спасибо Andrey_M11, вот ссылка на описание (для чувствительных — осторожно, маты).

 

Глава третья, тренировочно–распределительная

В целом дальше жизнь текла довольно–таки рутинно.

Дадли всерьез проникся проблемами моего здоровья, и не только затащил меня пару раз на ринг (бью я «пока слабо», но зато «верткий как зараза!»), но и каждое утро добросовестно поднимал меня из кровати и вытягивал на пробежку. В первые пару дней это далось ему большим трудом, поскольку свой утренний сон я готов был оборонять любыми средствами… пассивно, разумеется. Добиться хоть чего–нибудь от моего малоподвижного и невозмутимо спящего тела представлялось маловероятным, но Дадли обладал важными для спортсмена качествами: он был упорным и никогда не сдавался, так что, под мой несмолкающий монотонный голос, перечисляющий аргументы против побудки, пробежки и физических нагрузок в общем, спустя сорок минут с его появления в нашем доме он все же стягивал меня с порога и заставлял двигаться, впоследствии даже бежать.

И хотя Дадли не жаловался и такое положение вещей более чем устраивало мою семью, в особенности Себастиана, который не ленился встать пораньше и понаблюдать за бесплатным цирком, я решил, что это не дело, и подошел к решению проблемы со своей фирменной смекалкой.

Сон сразу в спортивных штанах и футболке оправдал себя: поутру оставалось лишь сунуть ноги в кроссовки, а это было делом пяти минут. Задача местной надежды бокса существенно облегчилась, так что он оперативно выпинывал меня из дома и заставлял бежать; ближе к концу маршрута, находясь уже неподалеку от дома, я просыпался бодрым, довольным жизнью и уже «отбеганным». Интересы всех участвующих лиц были соблюдены, разве что Себастиан иногда огорченно ворчал на тему «раньше это было весело».

Как мы и договорились со Снейпом, за мое образование взялись родители. Тогда–то и выяснилось, что старший сын у них золото, а не ребенок — и схватываю я все быстро, и вообще интуитивно грамотный и смекалистый… Так легко, наверно, этикет еще никому не давался. С танцами и фехтованием было, конечно, немного сложнее — надо немного подтянуть физические кондиции, ну и, разумеется, больше опыта и практики. Хотя, конечно, фехтовальщик из меня определенно прирожденный! Чудеса–чудеса небывальщина, хе–хе… Собственная топорность и непривычная усталость, если честно, невероятно раздражали, как и необходимость почти постоянно попадаться на самые базовые и достаточно очевидные ловушки, которых я «никогда не мог видеть». Ну да лиха беда начало, может, моими темпами «гения» через полгодика вытяну из Снейпа человеческий спарринг. В танцах, конечно, обошлось без ловушек и подобных проблем.

Для занятий, кстати, в доме Снейпов существовал довольно–таки просторный и хорошо освещенный подвал. Там проходили и танцы, и игрища с холодным оружием. Впервые сдавая меня с рук на руки Снейпу, мама, кратко передав отчиму полезную информацию насчет того, как я двигаюсь и насколько быстро устаю, пожелала нам удачи и начала удаляться со словами:

— Сталь и кровь — неприличествующее занятие для слабой женщины.

Снейп, не удержавшись, тут же ехидно (но очень тихо!) сказал:

— Это точно, сынок, запомни на будущее: твоя мама со свойственным ей изяществом как правило предпочитает взрывные заклятия и кувалду… — злословие в сторону мамы в отдельно взятом доме, очевидно, в своих свойствах имело еще и мгновенную карму в виде мягкого тапочка, прилетевшего Снейпу в затылок. Почесав пострадавшую часть тела, зельевар честно исправился: — И тапки тоже, да…

Себастиан, кстати, занимался с нами. Причем когда мама учила меня танцевать, он просто комментировал процесс в свое удовольствие — сам мелкий гаденыш в свои десять уже вполне мог похвастаться неплохими танцевальными навыками, а вот на фехтовании мы действительно занимались вместе — хотя он и знал уже базис, мое физическое превосходство давало нам возможность небезынтересной практики. Со Снейпом–то Себастиану в спаррингах совсем скучно и беспросветно…

Можно было бы, конечно, пожаловаться на большую осведомленность и образованность мелкого, если б мой предшественник ранее не отказывался наотрез от любого ликбеза. Все усилия родителей в свое время оказались бессмысленными, поелику мистер Мэттью Снейп попросту бойкотировал их уроки, показательно пялясь в окно и стоя истуканом. Бывает же…

А теперь чета Снейпов не могла на меня нарадоваться. Безнадежный социальный труп ожил и начал активно подавать признаки жизни. Не сомневаюсь, Снейп, как декан и учитель, знал во всех деталях подробности моего учебного процесса и общения со сверстниками. Я, в принципе, уже читал про все это в дневнике мистера М. Д. Снейпа, и могу честно охарактеризовать указанные аспекты жизни предшественника. Еще и одним словом. К сожалению, нецензурным.

Так что кто–кто, а Снейп был в курсе, что я-предыдущий из себя ничего не представляю и являюсь бесхребетным, по сути апатичным ко всему кроме «своих прелессстей» существом. Мама, естественно, тоже мною интересовалась, и, несомненно, Снейп ей что–то рассказывал. Даже если не все, с восхвалительными ремарками и купюрами — скажу честно, из того, что было, крайне трудно сделать хотя бы удобоваримую картину…

Конечно, меня пытались исправить. Подкидывали интересные мотивирующие книжки, которые непрочитанными отправлялись в библиотеку, проводили воспитательные беседы, которые пропускались мимо ушей, пытались и хобби мне подыскать… все без толку.

Насколько же обидно было осознавать весьма и весьма требовательному на самом–то деле Снейпу, что Мэтт даже по сильно сниженным меркам — никакой? К своим птенцам, я заметил еще в том мире, он относился со строгостью и заботой, оценивал их совсем по другим критериям, существенно завышенным. На все заикания своих учеников «А вот остальные…» Снейп всегда отвечал: «То — остальные». И он, пожалуй, винил себя за то, что вырастил меня таким, что и с большой натяжкой я не пройду ни один из его зачетов.

Забавно, что маму, к которой на данный момент я отношусь все же теплее, чем к Снейпу, я знаю ощутимо хуже. Но, думаю, она тоже была не очень рада тому, каким я вырос.

А теперь у них, похоже, что ни день — то праздник, я ведь внезапно стал активным и любознательным, вон, к непрофильным наукам тянусь. С Себастианом мы так здорово общаться начали. Под шумок и с родительского благословения я даже избавился от червяка на полу комнаты и немного освежил гардероб… Кислотно–зеленые джинсы Снейп, будучи демократичным и мирным родителем, самолично и с очень довольной улыбкой порезал на аккуратные полоски. Наверно, они были его любимыми…

Кроме занятий с родителями я еще и «занимался самообразованием»: образцово–показательно перелистывал школьные учебники и имеющиеся в доме книжки по юридическому делу, своды законов, кодексы всякие интересные, примеры забавных прецедентов. Заседал я в компании Себастиана, увлеченного своими заумными энциклопедиями. Время от времени мелкий задавал мне заинтересовавшие его вопросы — и если поначалу спрашивал он опасливо–вежливым тоном и был явно удивлен, услышав что–то толковое, потом он уже серьезно уточнял мое мнение насчет той или иной теории или рецепта. Для справедливости уточню, что все же ничего заоблачного или сильно уж специфицированного парень не спрашивал — все в рамках школьного курса, просто более детализированное по вопросам «зачем», «как» и «почему».

Довольно быстро и совсем неожиданно для меня наступил мой же День Рождения. Проснувшись поздним утром, я не сразу понял, почему нахожусь в своей кровати и в горизонтальном положении, а не стою в пятидесяти метрах от порога родного дома. К своему стыду должен признать, что, когда встал с кровати и наткнулся ногами на сверток, очень напоминающий завернутую в бумагу метлу, орал, как не всякий подросток. К сожалению, когда выяснилось, что внутри свертка все–таки метла, и не просто так, а самая настоящая «Молния», я уже порядком охрип, так что не смог выразить свой восторг и удивление в полной мере. В самом прямом смысле удивление — чтобы подарить человеку «Молнию», надо быть или Сириусом Блэком (забегая вперед — он был моим крестным и от него подарка в тот день я так и не получил), или желать этому человеку быстрой не очень болезненной смерти. Ну, если вы не уверены в феерических летательных способностях получателя. Учитывая, что до этого Мэтт летал только на детской метле под чутким руководством все того же Сириуса Блэка…

Моя сияющая рожица за завтраком могла посоперничать с солнцем в добром деле освещения всего и вся. За завтраком же я получил в дополнение к метле очки для полета, набор по уходу за метлой и небольшой дуэльный кинжал под левую руку.

После завтрака Снейп все же немного подпортил мне удовольствие, шепотом предупредив, что по первости летать я буду низко, медленно и только в его компании. Впрочем, точные сроки «первости» и условия снятия родительского контроля все еще оставались открытыми, и ожидания на этот счет у меня были самые оптимистичные. В полетах–то я уж точно не налажаю.

На протяжении дня прилетали совы от однокурсников с открытками, Дадли потом поднес открытку от ребят, с которыми я пару раз тренировался. Это я к чему? Удивительная штука — вежливость…

К обеду подошли Дурсли, и я обзавелся дорогой и, что немаловажно, качественной и теплой летной курткой. От магического производителя, между прочим.

Кажется, меня всерьез вознамерились выпнуть из гнезда и отправить в свободный полет…

Дадли, закатив глаза и пробормотав что–то про «сломал систему» протянул коробку с игровой приставкой и несколько дисков с играми. Я, Себастиан и сам Дадли пропали для мира, и нас с трудом удалось выманить на ужин.

После ужина Снейп, сжалившись надо мной, разрешил первый полет.

Для этого, правда, пришлось прогуляться на пустырь за городом. Зная Снейпа — загодя зачарованный пустырь.

Итак, на мне, как полагается, куртка, очки и защитные и утепляющие чары от мамы. Снейп, придерживая рядом с собой еще одну метлу, на которую, впрочем, не торопился сесть, обвел рукой пустырь, почему–то покрытый мягким дерном, и попросил за границы площадки не вылетать.

Я в который раз за день взял в руки метлу. Первое знакомство, на самом–то деле, как и первый полет, довольно важны. Если говорить про информацию под ярлычком «не для всех» — безусловно, к этому типу относится полное определение метлы, содержащее в себе настораживающую пометку «псевдоразумный артефакт». Народ вообще плохо относится к любому своеволию предметов обихода, будь то даже столовая ложка, а уж если всерьез принять возможность того, что довольно опасный вид транспорта в неурочный час может заартачиться… Как бы то ни было, метлы тоже имели своеобразную личность — крайне слабо проявляющуюся и почти незаметную, но тем не менее. Очень много для метлы значил хозяин — как правило, единоличный владелец получал полное подчинение и верность, даже будучи неуверенным летчиком и конченным параноиком и невротиком. Но, опять же, всегда были на первый взгляд не очень заметные и малозаметные аспекты — у такого хозяина метла будет летать в первую очередь безопасно, возможно, в ущерб скорости и прочим характеристикам — и даже порой будет показательно тупить на опасные приказы. У экстремальных летчиков и испытателей получается выжимать из метел невозможное — но и после них эти метлы разве что в рабочий инвентарь дворника стоит отдать. Или придется долго приводить все в порядок.

Есть и другая сторона медали — хозяин вполне может не понравиться метле. К примеру, заточенная под семейные нужды, тяжелая и тихоходная метла будет не очень хорошо взаимодействовать с одиночкой–экстремалом. Но подобное несоответствие быстро становится явным. Метлы общего пользования, у которых часто меняются наездники, обладают весьма шкодным характером — как та, например, что недобро поиздевалась над Невиллом на первом курсе.

Лучше не летать на метлах, которым ты не нравишься, или на метлах, которые не нравятся тебе. Отношение к себе они тоже чувствуют и вполне могут ответить взаимностью. Если бы мой первый Нимбус не очень любил меня, мы бы влетели в Гремучую Иву вместе, и Гарри Поттера вполне могло бы и не стать. А так — падение с не очень большой высоты… Известны случаи, когда метлы долетали до пункта назначения с хозяином, потерявшим сознание в пути, или с раненным всадником. Известны и случаи, когда не долетали. Или долетали без всадника.

Не даром же квиддичисты крайне неохотно пересаживались со старых метел на новые, пусть даже более быстроходные.

Я, впрочем, не беспокоился. На протяжении своей жизни я очень хорошо ладил со всем, что летает и в перспективе может прокатить меня, будь это метлы, гиппогрифы, фестралы или слепые драконы, намеревающиеся меня поджарить и/или съесть.

— Ты же не будешь меня обижать? — мирно шепнул я метле перед тем, как усесться на нее. Сходу она меня не сбросила — значит, была согласна.

Пробный полет в метре над землей на скорости среднего пешехода оставил достаточно приятные впечатления, даже если учитывать мизерные высоту и скорость.

— Пап, — я подлетел к семье, терпеливо ожидавшей на краю поля. — За край площадки не вылетать, так?

— Да, — спокойно кивнул Снейп.

— Ну а на площадке я могу летать, так? Даже быстро? — Снейп опять кивнул. Да уж, он все предусмотрел, за сорок–то метров не особо разгонишься и затормозишь…

Существовала такая штука, впрочем, как синдром часового. Не знаю, как он правильно называется и есть ли вообще это правильное название… Назван синдром в честь часового, который проверяет коридоры, но никогда не смотрит наверх, на потолок — а именно там притаились коварные воришки.

Синдромом часового страдают люди, забывающие или не принимающие во внимание трехмерность окружающего мира.

Не думаю, что Снейп им страдал; скорее, предполагал за мной этот недуг. Но, как бы то ни было, я вовсе не собирался с огоньком рассекать на сорока метрах — у меня была дорожка подлиннее, по крайней мере, несколько километров, пока не станет слишком сложно дышать или слишком холодно. Впрочем, и так высоко я подниматься не собирался.

Едва дождавшись кивка, я отлетел ближе к центру площадки и со всей дури рванул вверх. Кайф!

Не могу сказать точно, сколько я резвился в воздухе, пробуя всякие трюки — пока исключительно безопасные, настоящее развлечение будет в Хогвартсе, когда у меня будет доступ к нормально зачарованному полю и мадам Помфри с неограниченным запасом лечебных заклятий, зелий, нотаций и ворчаний. Так что просто всякие бочки, никаких переподвывертов, пике или разворотов. В самом начале еще заметил неподалеку Снейпа на метле — он минут пять понаблюдал за мной, потом махнул рукой и пропал.

Спустившись, я обнаружил свое одиночество и небольшое магическое письмо — иллюзию конверта, голосами Снейпа и мамы быстро отчитавшее меня за несанкционированные игрища, похвалившее мои полетные таланты и посоветовавшее возвращаться домой.

И все вернулось на круги своя. Следующим утром я вновь проснулся бегущим, после завтрака, правда, родители отозвали меня на серьезный разговор насчет полетов. Кажется, они не были в особом восторге от фразы «До Хогвартса я все равно не буду делать на метле ничего на самом деле интересного», но удовлетворились и тем, что шею я себе не сломаю случайно. Почему они были такими спокойными, я смог узнать несколько позже.

Тем не менее… Вскоре после дня рождения я получил еще один запоздалый подарок. Чудесная, восхитительная, немного сварливая и своенравная, но достаточно послушная, легкая и сильная… Глубокой ночью я получил сову со своей палочкой. Ель и перо грифона, одиннадцать и три десятых дюйма.

Едва смог заставить себя лечь досыпать, но сразу после завтрака сумел умыкнуть Себастиана на роль прикрытия и улизнуть в Косой переулок.

Сразу понесся в банк. Озадачил приставленного ко мне гоблина покупкой квартиры — той самой, в которой жил я, который Гарри Поттер, и, пока он разбирался с ситуацией и сопутствующими бумагами, я бесплатно развлекался на защищенной от магического и родительского надзора территории, во всю испытывая обновку. Даже не знаю, как правильно описать свое состояние. Это какой–то катарсис, наверное…

Потом, очевидно, на волне эйфории, почти не глядя подписал протянутые гоблином бумаги и на крыльях счастья вернулся к скучающему в кафе Фортескью Себастиану. После небольшой дозаправки мороженым я провел ребенка по Лютному, даже расщедрился на небольшие инструкции насчет того, где в основном дешевый антураж, а где можно действительно найти что–нибудь интересное. Заодно мы с ним перезнакомились с продавцами — пока вежливо и шапочно. Если мне действительно что–то понадобится у кого–то из них, я в курсе, кого чем прижать или у кого узнать, кого чем прижать.

Себастиану, кстати, в Лютном понравилось, и он теперь с нетерпением ожидал путешествия на «главную теневую аллею страны». Затягивать с этим я не планировал, памятуя, что уже, в принципе, до середины августа вполне себе недалеко. А там и Хогвартс…

Эти мысли напомнили мне о парочке важных дел, которые следовало сделать до школы. Во–первых, домашние задания. Впрочем, все знания школьной программы, которые я благополучно забыл после седьмого курса и намертво запомнил во время подготовки к пересдаче ЖАБА со слизеринцами и их деканом, позволяли мне с легкостью справиться со всем заданным. А вот способ их изложения — нет: переучившийся на маггловские «Паркеры», я с ненавистью смотрел на гусиное перо. Так что дело двигалось, но более чем постепенно.

Во–вторых, я, коварно воспользовавшись тем, что Снейп все–таки мой декан, уговорил его перевести меня с весьма полезного предмета, изучающего магических существ, на что–нибудь менее обременительное. Типа Рун или Нумерологии. Тем более что минимальный курс этих предметов в меня тоже в свое время впихнули, так почему бы и?.. Прорицание решил все–таки оставить. Где еще, кроме, разумеется, истории, я смогу невозбранно поспать? И всласть поразвлечься с придумыванием несчастий и неприятностей в домашних заданиях…

В-третьих, я все–таки узнал, почему Себастиан, будучи десятилетним мальчишкой, идет в школу. Ничего военного в этом не оказалось — в Хогвартс вообще можно было идти с семи лет, имея на руках свидетельство об окончании маггловской младшей школы, что подразумевало навыки письма и некоторую подготовку к учебному процессу. Правда, об этих деталях были осведомлены только родители–волшебники, которые, во–первых, знали о Хогвартсе вообще и, во–вторых, поинтересовались–таки условиями поступления. Дети аристократов, кстати, получившие домашнее обучение, все равно сдавали письмо, счет и еще что–то там нужное для школы. Мы с Себастианом все–таки посещали маггловскую младшую школу, так что прошло и просто свидетельство о ее окончании.

Вернемся к младшему Снейпу. С классом в школе у ребенка отношения не заладились — не то чтобы его там обижали, просто ни с кем особо не задружился. Сидеть на уроках было скучновато, хотелось свободы действий, чего–то более интересного, чем нудный английский, да и просто — колдовать. Ныть о несовершенстве мира, конечно, немного забавно, но характеру Себастиана не подходило, так что в прошлом октябре он зарылся в домашнюю библиотеку и нашел решение. С родительского благословения и с родительской же помощью прошел два года за один, пока я сдавал экзамены в Хогвартсе, он сдал экзамены на окончание младшей школы, о том, чтобы записать Себастиана на поступление, позаботился уже Снейп… Вот и вся история, в общем–то. Оставалась еще возможная проблема с коллективом, косо смотрящим на выскочку–десятилетку, но характер у Себастиана был вполне боевитый. А чтоб быть уверенным в том, что моего братика поостерегутся обижать, я с ним по вечерам разучивал практики тихой войны в стиле «Даже если все железобетонно знают, что виноват ты, не должно быть никаких доказательств и улик» и некоторые несложные, но мерзкие заклятия. Пока в теории, конечно, и строго раздельно — жесты моей палочкой без вербальной формулы, вербальная формула с жестом, но без палочки… Люмосу или там Протего его и мама научит, Ступефаю — папа, а проклятью Невменяемости, которое в народе метко прозвали «алкоголиком», кто, кроме меня? Тем более, что это вещь полезная, длительная, без лишних побочных эффектов и почему–то незаслуженно забытая… А уж мелких гадостей в моем арсенале с лихвой хватит на десятерых Себастианов, поступающих в крайне агрессивный класс, что есть то есть.

Сошлась задачка и с семейными завтраками. Ответ был неочевиден, но прост — у родителей был отпуск.

Снейп, как уже говорилось, работал деканом в Хогвартсе. Работа ответственная, требующая иногда даже круглосуточного присутствия на рабочем месте: как преподаватель он вел уроки, факультативы и отработки, как преподаватель же был записан в графике ночных патрулей Хогвартса. Как декан имел еще и кучу проблем с разбором бесконечных проблем учеников факультета Слизерин всех курсов, также как и учеников смежных факультетов, когда проблемы оказывались затрагивающими не только слизеринские интересы. Как нередкие драки и дуэли, например. Да и вел Снейп довольно муторный предмет, весьма взрывоопасный к тому же. Выходные не всегда гарантированы, тем более если запланирован поход в Хогсмид или квиддичный матч, во втором случае проще сразу повеситься. Общение с профессором Лонгботтомом обогатило меня знаниями о школе «с той стороны». Зарплату, и даже неплохую, учителям платили не зря.

Мама, в свою очередь, тоже не сидела сложа руки, а работала в больнице Мунго. Будучи одним из лучших медиков страны, плюс еще и уверенно практикующим маггловскую хирургию (а мама не поленилась и с отличием окончила маггловскую медицинскую академию), она тоже имела довольно плотный график и серьезную нагрузку на работе. Несколько раз она пропадала и при мне — ее отзывали из отпуска на сложные операции.

Неудивительно, что с Дурслями у нас такая дружба — мы с Себастианом по малолетству (да и сейчас, но уже по доброй воле) часто оставались у них, пока родители горели на работе. Я, правда, был неконтактным интровертом и не сильно с ними ладил, но и того отношения, что было в прошлом мире, не существовало. Себастиан до недавнего времени общался с Дурслями не в пример активней и веселей, чем я.

Наверно, родители обрадовались, когда братишка изъявил желание попасть в Хогвартс на год раньше — отпала необходимость мотаться с работы домой в любую свободную минуту. Насчет мамы пока не очень знаю, но к чести Снейпа — даже в таком режиме он восемь лет назад презентовал обществу Ликантропное зелье.

Так вот, за примерно десять месяцев «недомашнего» образа жизни в чете Снейпов просыпалась семейственность и хозяйственность. Оптимальное лекарство было найдено достаточно давно. Каникулы у нас с Себастианом летние — есть, у Снейпа, в силу специфики работы, примерно тогда же и длительный отпуск. Мама выбила и себе чуть больше полутора летних месяцев в отпуск. Тем более что на зимних праздниках она хронически пропадает в больнице.

Вначале идет так называемое «время домашнего очага», когда стирка, уборка, готовка и прочие домашние дела проводятся вручную и без помощи магии. На то, чтобы успокоить взбунтовавшуюся «домашнюю» часть себя, у родителей уходит чуть меньше месяца. Затем целиком и полностью удовлетворенный «семьянин» в обоих засыпает примерно на год — до следующих каникул.

Тихо и незаметно дом перешел обратно на эльфийскую тягу, на которой и существовал почти всегда. Я даже не сразу понял, что не так, в один прекрасный день обнаружив за завтраком невозмутимо сидящую за столом семью и появляющиеся, исчезающие и плавающие по воздуху тарелки.

Домовых эльфов у нас было целых три. Один из них, Тимми, отличавшийся от приснопамятного Добби разве что именем и цветом и текстурой кожи, однажды появился передо мной и вежливо сообщил, что родители попросили его проследить за моими полетами. Я чуть не выронил метлу, которую достал впервые со дня рождения. А потом чуть не получил сердечный приступ при мысли о том, что домовик следил за мной все время, ну или хотя бы контролировал мои перемещения — иначе как бы он вычислил момент, когда я уйду летать?

К счастью, родители все же были менее испорчены, чем я, к тому же деликатно относились к моей частной жизни и уважали личное пространство. Тимми было приказано следить за метлой, и, когда я возьму ее для полета, еще и предупредить меня о «родительском контроле».

Себастиану, кстати, на метле летать, пусть и со мной, очень понравилось. Видя мое трепетное отношение к «Молнии», самостоятельно кататься не просился, но, судя по его расчётливым взглядам и разговорам насчет полетов и правил Хогвартса, в школе он возьмет метлу и не слезет с меня, пока я не научу его летать.

Дадли тоже удалось прокатить, но уже не так высоко и не так быстро, как брата — все же лучший боксер Литтл — Уининга был ощутимо тяжелее худосочного десятилетки, и я решил не баловаться с таким весом.

Мелкозлобная тварь, из–за моего глупого порыва таки поселившаяся в нашем доме, все же не сильно досаждала. Почти всегда или был кто–то, кто интересовал Дымка больше, или ему хватало мозгов не лезть. К примеру, Снейпа он не любил больше, чем меня, а мама всегда могла успокоить паршивца; из подвала, стоило Снейпу появиться и потянуться к оружию, кот буквально испарялся. При полетах на метле он лишь беспомощно шипел и обидчиво задирал хвост. В мою комнату не совался — да, там пострадала мебель, частью одежда, некоторое время пробыл неприятный запах, но и я все–таки смог продержать засранца запертым целых два дня. После этого противостояния мы со зверем обменялись мстительными взглядами и взаимно решили этот опыт не повторять. И то, что его никто не выпустил, как и почти моментально наведенный порядок, говорит о том, что домовики все–таки на моей стороне.

Но вот что Дымок любил — так это путаться под ногами. Из–за него я неоднократно целовался с полом, Снейп тоже. Впрочем, проходив полдня бритым наголо (к чему я не имел ни малейшего отношения), британец избавился и от этой привычки. Мама, взмахом палочки нарастившая пострадавшему новый меховой покров, и Себастиан, правда, потом целый вечер не разговаривали со Снейпом, но он, не особо расстроившись, заманил меня сливочным пивом в библиотеку и мы чуть не полночи проговорили о всякой всячине.

И настал великий день — поход в Косой переулок. От всех остальных прогулок по главной (условно, не могу не добавить я) магической витрине страны эта отличалась посещением лавки Олливандера. Мистер Себастиан Снейп сегодня получал свою самую первую палочку.

Ни разу не видел Себастиана более взъерошенным и одновременно неуверенным и одухотворенным.

Снейпам не откажешь в извращенном чувстве юмора — с вежливыми улыбками нас битых четыре часа водили по всему переулку. Учебники, письменные принадлежности, учебные и парадные мантии… Зашли даже в лавку с животными — не хочет ли Мэтт себе какого–нибудь зверька? А может, возьмем Себастиану и сову в дополнение к коту?

Саму палочку, кстати, выбрали быстро, так что уже через десять минут после того, как мы вошли к Олливандеру, Себастиан баюкал в руках свою драгоценную «девять и три четверти дюйма, ясень и чешуя саламадры».

Впрочем, в том, что мы обошли едва не все, что находилось в Косом, включая склады и подсобные помещения, были и плюсы. Я, к примеру, смог найти буклет из родного университета. Даже с «профессором Синклер» в преподавательском составе, дела…

В сборе «студенческих корзин» наша семья была не одинока — мельком видел Лонгботтома, Финнигана и вообще довольно много детишек с родителями, кое–кого, видимо, из будущих первокурсников, — в сопровождении школьных профессоров. Мы лично пересеклись с Малфоями, и после приветствий наши родители затеяли неспешную светскую беседу. Вежливость проявило и младшее поколение, куда без нее… Я даже мирно поздоровался с Драко, чем, кажется, немало удивил последнего — Малфой и здесь был соперником Поттера, чего я, ярый фанат Мальчика — Который-Выжил, разумеется, простить парню не мог. Мы с Драко еще и ухитрились о погоде поговорить! Я, чтобы окончательно добить белобрысого слизеринца, смешно пошутил — трижды, один раз при этом проехавшись по брату–близнецу. Кажется, этот день Малфою запомнится надолго. Если судить по тому, как он дико оглядывался, уходя — и вовсе навсегда. Наверно, обведет дату красным в календарике… После того, как очнется от тяжких дум на тему «Что это было?!».

Не люблю оставлять за собой долги. Именно поэтому ближе к концу августа я вытянул–таки Себастиана из дома и мы направились в Лондон.

Разумеется, если бы на Лютном действительно было что–то уж чересчур незаконное и недоброе, переулок бы сравняли с землей еще в незапамятные времена. Кому нужно такое вот неблаговидное бельмо на глазу, да рядом с парадной улицей? Вон, если пройти до конца Косого и повернуть, будет небольшая улочка с ресторанчиками на любой вкус — и уютными кофейнями, и пафосными заведениями, куда пускают только по пригласительным или по знакомству. Да и в меню последних присутствуют позиции, относящиеся далеко не к еде… Соседства с Лютным, будь этот переулок чем–нибудь, кроме мелкомасштабной пугалки и своеобразного антуража для туристов, никто бы не потерпел.

Собственно реальный «Лютный» по сей день ищут и ищут, не могут найти… То есть, конечно, найти могут. Пару раз за последнее тысячелетие даже накрывали горяченьким — с продавцами, товаром, клиентами и зафиксированным фактом сделки. Чаще доблестные стражи порядка все же опаздывали и, придя по горячим следам, обнаруживали лишь пустые дома — без людей и чего–либо законного и не очень.

Собственно филиал черного и очень черного рынка в Англии даже не имел толкового названия. В основном все так и говорили — рынок, невозмутимо, буднично, без придыхания, с маленькой буквы. Зато выглядел этот рынок всегда одинаково — опрятная небольшая деревенька, практически полностью состоящая из магазинчиков. Одна скромная гостиница, пара ресторанчиков с весьма обширным меню для всех. Лучше смотреть только в раздел «Людская раса и подобные ей», меню для оборотней тоже частью удобоваримо, отличается обилием видов мяса с кровью — включая человеческое… Здесь, как и в гостинице, и в любом местном магазинчике, на высшем уровне обслужат даже арахнида или дементора, если они будут вежливыми и при деньгах…

— Слушай меня внимательно, — говорил я Себастиану, пока мы блуждали по улочкам Лондона. — И запоминай накрепко. Правило первое — будь вежливым. Всегда, где и с кем угодно. Толкнул кого–то — извинись и иди дальше, тебя толкнули — прими извинения и иди дальше. Правило второе — никому и ничему не удивляйся. В основном потому, что это невежливо. На это, конечно, не особо обращают внимание, но постарайся все же не ахать, не показывать пальцем и не пялиться сильно… Правило третье — никого и ничего не бойся. Это нейтральная территория, главный закон которой — живи сам и дай жить другим, смутьянов здесь очень не любят и мгновенно устраняют. Подозреваю, пускают на свои нужды в зависимости от ситуации. Без права помилования, оправдания или хотя бы апелляции. Затеял драку — виноват, участвуешь в драке — виноват. Если вдруг, пусть вероятность этого и ничтожна, рядом возникнет какой–нибудь конфликт — беги, прячься в ближайшем магазине, за ближайшим продавцом — даже если в роли продавца ужасная бородавчатая ведьма–людоедка или жуткий полуволк. Понял?

— Да, — сосредоточенно кивнул Себастиан. Ну и ладненько. Конечно, не все так ужасно, и с самообороной, если она аккуратная, разберутся, и к детям там относятся более чем лояльно… Но лучше не рисковать и не раздражать зря народ. В конце концов, несмотря на жесткие правила, бесчисленное количество идиотов то и дело затевают что–нибудь бесперспективное, будь то драка, ограбление или попытка убийства. Каждый месяц стабильно происходит два–три подобных события. Не знаю, чем думают эти психи — на всей деревне лежат мощные чары отнюдь не светлой расцветки, ходят слухи, «топливом» для этого защитного контура регулярно закупаются едва не во всех маггловских тюрьмах Великобритании. Кроме того, в деревню, которая фактически представляет собой перекресток, ведут четыре входа (но собственно попасть в эти входы можно из многих мест, правда, тоже стационарно), из нее, соответственно, четыре выхода. По всей территории не действуют порталы, аппарация, метлы годятся только для уборки, а ковры–самолеты превращаются в обычные подстилки. Сама деревня условно поделена на квадраты, и эта «сетка», разумеется, не просто для красоты. По сигналу в любом квадрате практически мгновенно пропадает почти любая возможность колдовать — остаются только естественные способности вроде метаморфмагии или животной трансформации. Но и это еще не все — наряду с «обезмаживанием» или отдельно можно парализовать и/или усыпить всех на квадрате. А система оповещения о внештатных ситуациях работает очень хорошо — мне довелось быть и очевидцем, и участником, благо, хватало мозгов не начинать драки и в случае чего уходить в глухую оборону.

Бродить по городу пришлось недолго — довольно быстро я смог отыскать нужный подвал. Там продавали видеокассеты и за отдельную плату в уютной комнатке можно было сразу посмотреть выбранный фильм. Там же располагалось вполне себе официальное магическое казино. Разумеется, в него можно было и аппарировать, но в случае чего аристократам предоставлялась возможность всласть попрезирать глупых странных магглов. В любом случае, через одну из арендуемых комнатушек для просмотра фильмов можно было попасть в казино.

Если знать чуть больше, то через другую вполне можно попасть на рынок, что мы с Себастианом и проделали.

Аккуратная разлинованная строгость, неявная дисциплина и уютная негромкая атмосфера сильно впечатлили ребенка. Не меньше внимания получили и посетители. Компактная тучка пикси, кропотливо тянущая небольшой мешок, чье содержимое сосредоточенно пыхтело и неутомимо лягало окружающий воздух. Бледноватая девушка едва не младше меня, без компании, которая рассеянно прогуливалась и скучающе присматривалась к витринам — не хочу даже предполагать, что здесь ищет высший вампир категории «кому за триста пятьдесят». Темный бесформенный балахон без капюшона, из которого то и дело на уровне груди высовывалась склизкая серо–зеленая конечность, сильно похожая на паучью лапу — не представляю, что это. Чистенький белый скелет в идеально выглядящей форме королевского флота времен Нельсона — застыл и держит в руках стопку книг, видимо, хозяин докупает нужное где–то неподалеку. Внушительного размера бородач в кедах, джинсах и футболке, сидит, опершись спиной на стенку магазина, и невозмутимо смолит, время от времени нежно поглаживая непонятную, частью чешуйчатую, частью обросшую мехом химеру. Химера раздраженно и довольно противно поскрипывает зубами, поглядывая всеми четырьмя глазами на прохожих.

К моему удивлению, внимание Себастиана привлек вполне обычный волшебник с добрыми глазами. Брат дернул меня за рукав, и, когда я наклонился, он шепотом спросил:

— Правильно ли я понял общую атмосферу… Если я здесь вдруг увидел психа и кровавого маньяка, который разыскивается в семи странах, включая нашу… Я не должен об этом никому сообщить и вообще мне лучше забыть и никогда не думать о том, что я его видел?

— Верно, — кивнул я, присматриваясь к «психу и кровавому маньяку». Тот заметил мое внимание, польщенно улыбнувшись, чуть поклонился, и пошел дальше по своим делам. — Как–то так.

— Тут… своеобразно, — покачал головой Себастиан.

А дальше мы просто гуляли по рынку, время от времени заходя в заинтересовавшие нас лавки. Из книжного Себастиана пришлось вытаскивать силком, причем при вялом сопротивлении продавца: бодрому дедку мелкий явно приглянулся, особенно после того, как завис над одной книгой и начал задавать вопросы по содержанию. Восторженный старец раз восемь пригласил «юный пытливый ум и большой талант» к себе в ученики, прельщая могуществом и сакральными знаниями. Причем на полном серьезе — шутки на серьезные темы и тем более обман тут тоже были, мягко говоря, не в цене. Самое… а, даже не знаю, как отнестись… Себастиан всерьез начал рассматривать перспективу становления темным ритуалистом — востребованная профессия, в конце–то концов, особенно если учесть отнюдь не перенасыщенный рынок труда в этой сфере, да. Расстались, к счастью, без лишнего ученичества, правда, дед таки всучил Себастиану одну из копий своего Инкантуса (судя по оговоркам, у мужика их полсклада) — что–то вроде учебной книги и дневника для экспериментов в одном флаконе.

— Ты попробуй, — напутствовал хитрый книжник, — вдруг понравится… Ежели сильно понравится–то — так я тебя всегда тут жду, заходи. И если не попробуешь, и если не понравится — все равно заходи, хоть чайку выпьем, вдруг я тебе чего интересного смогу рассказать…

Только мы зашли за угол — я тут же отнял пособие для юных вивисекторов у ребенка. Он там, кажется, уже вычитал что–то для себя интересное, но я все равно отнял.

— Эй! — возмутился Себастиан.

— Отдам не раньше, чем тебе исполнится пятнадцать, — неприступно сказал я, закидывая книгу в одолженный у Дадли рюкзак — «всякий случай», на который он был взят, думаю, наступил.

— Так не честно, это мое! — негодовал мальчишка.

— Ну, или если родители разрешат, — не сдержав ухмылку, «уступил» я. Себастиан скуксился и молча отвернулся.

В остальном обошлось без обновок и приобретений. Посмотрели оружие в разных лавках — где обычное, где зачарованное, где проклятое. Себастиану особо приглянулся кинжал–душелов, Рапира Доброты — при нанесении раны сопернику начинает трансформацию его крови в кислоту, и меч–бастард с поэтичным именем Слеза Прощания — при касании к противнику вызывает у того неконтролируемую истерику, переходящую в припадок и логично оканчивающуюся долгой неприятной смертью от удушья. Пока брат восхищался товаром, я мучительно размышлял — это нормально или уже нужно расценивать как опасные наклонности?

Зашли и в местные лавки с питомцами. Там, пожалуй, нужно взимать плату просто за вход, потому что даже просмотр результатов природного разнообразия и извращений человеческой фантазии стоил денег, и немалых. Самые разнообразные животные и химеры… Стоя рядом с ними, я понимал, насколько же скучный и обычный я сам и насколько же скучно и обычно я живу… Было действительно много всех и всего, со скромной припиской на каждой витрине: «Если вы чего–то не нашли, то вы всегда можете сделать заказ… Или подать идею!». Авторы тварей искусственного происхождения были разносторонними людьми с самым широким кругом интересов, что доказывали гибрид ската, кота, черепашки и ели (да, ели, ёлки, дерева!), почему–то похожий на лорда–протектора Кромвеля и одетый в мундир без знаков различия (!!!), и самый натуральный Пикачу* («бьется током, рабочий покебол в комплекте» — это из описания, кстати). Последнего чуть не купил, честное слово. Вовремя одумался.

Определенно, — решил я по выходу из последней лавки, — не зря запретили химерологию и некромантию. Очень даже не зря.

Ушли мы с рынка едва начало темнеть. Перед выходом Себастиан с чувством сказал:

— Мэтт, ты самый клёвый старший брат в мире!

— Спасибо, — смутился я.

Сразу попасть домой, правда, не вышло — сначала я срочно забежал в банк и арендовал для себастианового подарка ячейку, как можно дальше от поверхности. Не буду же я с этой книгой по городу ходить или хранить что–то с явно не самым светлым содержимым в тумбочке… Даже если это почти мирный «Справочник и дневник юного ритуалиста». По крайней мере, я, учитывая рекламу старика и нытье Себастиана, интерпретировал содержание этого Инкантуса именно так. Для меня книга выдавала только девственно чистые листы, где бы я ее не открыл.

По возвращении домой нас ждала одинокая записка в гостиной. Маму вызвали на операцию и будет здорово, если она вернется к утру; сам Снейп передавал привет, пожелания приятного вечера, надежды на наше с Себастианом благоразумие (я припомнил наши с братом прогулки — да-а, тут отчим явно промахнулся…) и что он до утра же побудет в лаборатории, то есть вне дома. Лаборатория Снейпа была помещением секретным, простым смертным вроде нас неизвестным, так как даже размещалась не дома.

Иными словами, мы с Себастианом по крайней мере до утра одни дома.

Впрочем, этот факт мало что менял — мы мирно и без лишнего апломба поужинали и расположились в библиотеке. Себастиан устроился с очередной книгой, а я, лежа на полу, игрался с его котом. Точнее, мы с Дымком просто шипели друг на друга… на самом–то деле я банально кривлял пушистого деспота, на что тот очень нервно реагировал. Это порочный непрерывный круг…

— Что ты чувствовал, когда впервые попал в Хогвартс? — ну… почти непрерывный. Я честно припомнил свои ощущения.

— Восторг, — не смог сдержать улыбки, вспоминая, каким мелким был и насколько же волшебным и чудесным мне казалось все вокруг. Даже люди. Даже Малфой. Даже Квиррел и даже в тот момент, когда я сжигал ему лицо… — Там так… потрясающе. Хогвартс словами не описать. Все казалось особенным, важным… А на распределении я очень боялся услышать, что не прошел, что произошла какая–то ошибка, и я не поступаю в школу, а возвращаюсь домой и живу обычной жизнью, — пожал я плечами. Теперь все детские страхи казались надуманными и смешными.

— Боялся? Почему? — недоуменно нахмурился Себастиан. — Ты ведь был волшебником, и подходил по возрасту, и был уверен, что пройдешь на Слизерин…

Я повернулся так, чтоб лучше видеть мелкого, и внимательно посмотрел на его макушку. Себастиан упрямо уткнулся в книгу, и ярко–малиновые уши довольно гармонично контрастировали с его смоляной шевелюрой. Готичненько, я бы сказал.

— Мистер Себастиан Снейп, — сказал я: — Про волшебника сразу отметаем, ты в лавке Олливандера произвел фурор, старик, наверно, несколько дней убирался, — это правда, палочка настолько подошла Себастиану, что не замедлила завалить три шкафа со своими товарками. — Итак, ты боишься поступить на факультет, который не устроит родителей, и боишься, что еще недостаточно взрослый для Хогвартса? Ну, что я могу тебе сказать… Впервые оказавшись в школе я, как и подавляющая часть моих однокурсников, был в разы тупее и… ну… психологически младше, что ли, чем ты. Как и толпы первокурсников каждый год. Ну, а если тебе начнут пенять возрастом, то только потому, что захотят придраться и не найдут ничего другого. Но, думаю, найдут, — подбодрил я парня и едва успел увернуться от того, что он читал. Надо братца приучить к комиксам каким–нибудь, брошюркам… К легкому чтиву в самом прямом смысле этого слова. — А факультет… Ну а что — факультет? Я голосую за Хаффлпафф, если что. У них галстуки желтые, мне больше всех остальных нравятся. Мама училась на Гриффиндоре, лояльно относится к этому факультету, отец декан Слизерина, и при этом они оба нормально относятся к Равенкло… Так что даже при самом худшем раскладе у тебя останусь как минимум я… Ну да, это в принципе мотив не поступать на Хаффлпафф, — теперь обошлось — в меня полетела всего лишь подушка.

— Я попрошу тебя о небольшом одолжении, Мэтт, ладно? — спокойно сказал Себастиан. — Если я когда–нибудь вдруг начну о чем–то волноваться, и ты захочешь меня успокоить… Не делай этого, хорошо? — несколько секунд мы просто смотрели друг на друга.

— Я, значит, ему помогаю. От всей души… — не менее спокойно произнес я, и рывком попытался достать и ударить паршивца. Себастиан, увы, опять среагировал чуть раньше и успел уклониться. Почему у меня никогда не получается? Надо больше тренироваться…

Август кончился достаточно мирно. Двадцать шестого я поставил заключительную точку в предложении, строке, абзаце, эссе и домашней работе в целом. С гордостью замечу, что последние две трети работ — без клякс! А вот самую первую я дважды переписывал. Причем начальный вариант… я до сих пор с тоской вспоминаю момент, когда поднял глаза и узрел написанное — практически полностью черный от клякс лист.

Тридцатого мы в компании Дурслей добрым словом и вкусным ужином помянули окончившееся лето, каникулы и отпуска. Тридцать первого Дадли уже уезжал в свою крутую школу, мы с Себастианом и отчимом — в свою.

Чета Снейпов благополучно усадила своих детей на Хогвартс–экспресс и, едва дождавшись отправки, испарилась в неизвестном направлении прямо с перрона.

Разумеется, мы с Себастианом не были расстроены. Он уж точно — у него была волшебная палочка, а в памяти покоилась целая туча неопробованных заклятий. Если еще вспомнить, что в Хогвартс–экспрессе уже можно, выражаясь казенным языком, производить волшебные действия…

В общем, под моим чутким руководством он начал пробовать изученное на двери. Единогласно мы решили, что если кто–то не стучится и врывается в чужое купе — так ему и надо. Ну и если что, я знаю, как снимать все, что бросает в дверь Себастиан.

Что мы не учли, так это аргументы самой двери. Так что когда она внезапно попросту упала внутрь купе, оставив в косяке замок и петли, мы определенно удивились больше, чем следовало. Благо, на шум предусмотрительно никто не вышел, хотя, может, их просто напугали наши предыдущие тренировки… Как бы то ни было, дверь мы с Себастианом аккуратно протащили в коридор, после чего брат нырнул обратно в купе, а я нежно прислонил пострадавшую обратно. По–хорошему все можно было исправить гораздо проще и в две минуты с помощью левитации и банального Репаро. Но Себастиан зарубил мои инициативы на корню — мол, он напортачил, ему и исправлять. И вот теперь он, после экстренного пятиминутного тренинга от меня, осваивал Репаро на практике. Дверь, закаленная десятком проклятий и сглазов, высокомерно игнорировала все потуги Себастиана. Я караулил снаружи.

Мы развлекались, как могли.

Стоять на карауле оказалось весело. Довольно быстро развеял однообразие и скуку братец, который близнец и Гарри. Этот был умнее моей молодой версии — может, перенял неплохую тактику Малфоя, и таскал за собой группу поддержки. Да внушительную — помимо Рона и Гермионы за ним виднелись Томас, Лонгботтом, совсем младшая Уизли и мисс Браун в неразрывном дуэте с мисс Патил (которая гриффиндорка).

— Мэтт, — чересчур громко, с фальшивой вежливостью воскликнул Гарри.

— Доброго времени суток, дамы и господа, — чопорно произнес в ответ я. — Не то чтобы я намеревался каким–либо образом контролировать ваши перемещения, и, разумеется, я безгранично рад вас лицезреть здесь, но, если таковое будет позволительно, я бы посоветовал вам немедля выдвинуться обратно, — с чувством закончил. Пусть валят, а то такая толпа идет — кто–то по любому заденет дверь, а деликатную ситуацию со входом в наше купе пока не хотелось бы предавать огласке. Тьфу ты… — Кстати, фразу «Мэтт, ты сильно изменился за лето» можете заменить просто открытым ртом, — не удержавшись, добавил я. Опущенные челюсти брата и его друзей прямо–таки пролились бальзамом на мое сердце. Сердце мое, между тем, вполне нормально жило и функционировало и без подобных процедур, так что обзовем все это полезной профилактикой. — Трогательное единодушие, где бы еще такой хор отыскать, — пробормотал я себе под нос. Тем временем группа гриффиндорцев, внемля почему–то моей просьбе, развернулась и бодро пошагала обратно.

Заскучать вновь мне не дали — довольно скоро с другой стороны явился Малфой. Что характерно, в гордом одиночестве.

Увидев меня, отпрыск древнейших и благороднейших настороженно остановился прямо посреди коридора.

— Э… Привет, Драко? — пожав плечами и разведя руками, предположил я. Малфой глянул на меня совсем уж недовольно, передернул плечами и, пробормотав себе под нос раздраженно и немного нервно: «Опять… Да что ж такое–то?!», тоже развернулся и удалился туда, откуда пришел.

Мда.

Дверь, увы, починить так и не удалось. Даже мне. После часа бесплодных попыток мы с братом вынуждены были признать свое поражение и тихо, пока никто не заметил, переместиться в другое купе. А то мало ли, еще на нас подумают…

Оставшаяся часть поездки прошла тихо и непримечательно.

Я неожиданно для себя осознал, что еду на свой четвертый курс в Хогвартсе. Грюм, Турнир Трех Волшебников, школьная жизнь, юная Флер Делакур, над которой можно невозбранно поиздеваться, если в меру и не очень заметно, студенты из Дурмстранга — примечательная компания, почти половина мои потенциальные клиенты… Одним словом, безудержное веселье!

Вскоре поезд остановился на станции Хогсмит, и студентов попросили сойти на перрон. Я проследил, чтобы Себастиан соединился с толпой первокурсников, и комфортно устроился на лавочке, ожидая, пока старшекурсники займут кареты и уедут. Фестралами полюбовался, страшненькие, конечно, но вот что–то в них есть… Толпа потихоньку рассосалась, тогда отправился и я. В карете не оказалось никого из моих знакомых — какой–то чересчур серьезный семикурсник и пугливая девчнока–второкурсница — вот и все пассажиры. Ну и я еще, конечно.

В Большом зале спокойно устроился на краю стола, поближе к учителям и, разумеется, Распределению.

Вереница незнакомых имен, конвейер имени Годрика Гриффиндора, стабильно отправляющий детишек за тот или иной стол и вот, наконец–то…

— Снейп, Себастиан! — МакГонагалл пристально следила за подошедшим к ней мальчиком. Тоже переживает, наверно.

Не знаю, чего я ждал. Пятиминутных раздумий Шляпы? Нет, пожалуй… Но и не того, что произошло! МакГонагалл даже не успела толком надеть на Себастиана Шляпу — та уже взахлеб орала:

— Гриффиндор!!!

Такого ступора Большой зал не видал давненько…

— Должен признать, что также удивлен такому повороту событий, — невозмутимо сказал брат, и, под редкие, но постепенно набирающие силу аплодисменты прошел к своему столу.

На старшего Снейпа за учительским столом было страшно смотреть. На МакГонагалл немного забавно.

Дальше ничего особенного не произошло. Традиционная речь Дамблдора, сообщение о Турнире и иностранных гостях, об отмене квиддичных соревнований. Радостный гул, довольно–удивленные шепотки и недовольные вопли соответственно.

После ужина я пристроился к гриффиндорским первокурсникам и успел шепнуть Себастиану:

— Видишь, а ты боялся — Хаффлпафф, Хаффлпафф… — он скорчил мне рожицу в ответ.

Я на самом деле беспокоился за брата. На Снейпа–гриффиндорца косился едва не весь зал, сам он не съел за ужином и куска хлеба.

Ну, по крайней мере я мог небезосновательно надеяться, что Себастиан не даст себя в обиду.

Утро показало, что я серьезно недооценивал брата. Правда, совершившие ту же ошибку гриффиндорцы определенно сильнее сожалели о своей недальновидности.

*Да, я знаю, что Покемоны появились только в 1996 году. Авторский произвол. Но, согласитесь, хотя бы ради интереса, хотя бы одного, если бы были возможности и средства, кто–нибудь бы да вывел.

 

Глава четвертая, учебно–воспитательная

Juls, с Днем Рождения!:)

Если бы я был менее спокойным человеком, я бы, наверно, не смог заснуть из–за беспокойства о брате. Впрочем, показателем моей тревоги является тот факт, что, вопреки своим планам, я самостоятельно (хоть и с большим трудом) проснулся и отправился на завтрак, хотя намеревался проспать все и вся, включая первые уроки. По школе я, конечно, соскучился, но не настолько, чтобы быть образцовым студентом.

Пришел в Большой зал я не первым — к моменту моего появления большая часть ребят уже наслаждались овсянкой, тостами с джемом и прочими вариациями завтрака. Я даже не сразу понял, что царапнуло мое внимание.

Себастиан сидел за своим столом и напряженно ковырялся в овсянке. Все остальные гриффиндорцы также вели себя нервно и завтракали без аппетита, но почему–то упорно сидели за столом и создавали массовку. Притом стол был полупустым, и преобладали младшекурсники и девочки.

Себастиан, увидев меня, округлил глаза, мгновенно оставил тарелку. Почти сразу я почувствовал, как кто–то взял меня за плечо. Обернувшись, увидел гриффиндорскую старосту, шестикурсницу Маргарет Фишер.

— Снейп, — с какой–то странной радостью поздоровалась она. Тут же подоспел Себастиан:

— Мэтт! Я со всеми подружился! — оптимистично известил он меня. — И теперь хочу показать тебе свою комнату и гостиную! А Маргарет мне поможет…

В его глазах застыла такая мольба о помощи, что я даже не сопротивлялся, пока буксир имени Гриффиндора тащил меня по направлению к логовищу красно–золотых.

— Один небольшой вопрос, Снейп… который старший, — монотонно сказала Фишер, когда мы уже подходили к гостиной. — Даже два. Первый — почему твоего брата распределили на Гриффиндор? И второй… — Полная дама, завидев нас, торопливо открылась самостоятельно, без лишних слов и паролей. — Почему твоего брата распределили на Гриффиндор, а не в разведывательно–диверсионное подразделение аврората?

Картина, представшая моим глазам, была достойна увековечивания в триптихе или даже серии полотен, не меньше.

С первого взгляда казалось, что гриффиндорцы сильно отметили начало учебного года. Со второго взгляда я начал понимать, что, кажется, перестарался с заботой о брате. С третьего уже навскидку определил, кому каким проклятьем прилетело.

— Как? — был единственный вопрос, оставшийся у меня в голове.

— Вчера в гостиной был небольшой конфликт, — меланхолично прояснила Фишер. — Ты можешь видеть всех, кто нелицеприятно высказывался о тебе или вашем отце.

Пострадала едва не треть факультета. Еще некоторая часть, видимо, была оставлена, чтобы контролировать ребят, ударившихся в обдумывание судьбы мироздания или в безудержное веселье.

Около десяти человек создавали атмосферу. Проклятье Невменяемости или «алкоголик» помогло им избавиться от будничной скучности и зажатости. Трое пятикурсников зажигательно танцевали на столах, один довольно профессионально изображал сальсу, другой умудрялся помогать первому и вносил в танец элементы балета. Учитывая довольно плотное телосложение и откровенно поганую растяжку «балеруна», получалось не очень — зато всем было весело. Третий пошел дальше всех — вяло покачиваясь, он упрямо пытался явить народу чудо стриптиза — увы, стоящая рядом с ним девушка упорно не давала парню раздеться больше, чем до штанов.

Еще один «атмосферник» рассказывал всем вокруг анекдоты и постоянно предлагал какие–то конкурсы. Этого помню еще по прошлой жизни — тихоней парень был еще тем… Вот что проклятье животворящее делает! Над «ведущим» упорно смеялись и участвовали в конкурсах еще человек пять — трое с лицами «куда уж хуже» и чудовищной координацией движений, здесь поработало проклятье Дезориентации, еще парочка тоже под Невменяемостью.

В центре гостиной притаились, видимо, чрезмерно активные ребята, которые ныне мирно сопели в две дырки под оглушением и караулом бдительных девчонок из квиддичной команды. В разных уголках комнаты немыми вертикальными копиями бузотеров замерли «мыслители» — несчастные, словившие, видимо, проклятие Глубинного Смысла или «вечный тормоз». Любой предмет вызывает бесконтрольную цепочку ассоциаций, которые рано или поздно приводят к долгим раздумьям о смысле жизни, глобальных проблемах и тайнах мироздания. В какой–то момент ребятам, видимо, надоедало размышлять — тогда они фокусировались на окружающей действительности. Могли сделать шаг или два, повернуть голову, присесть или упасть — как бы то ни было, в течение минуты обязательно находился новый объект для очередного ступора и…

В кресле у камина паренек горячо спорил сам с собой на немецком; время от времени он сердито стучал себя по ногам, рукам, груди и голове. Синяк на скуле, я подозреваю, получен как раз в результате этой монодискуссии. Сколько раз видел действие проклятья Дурного Собеседника (оно же Сам Дурак), а все равно впечатляюсь — выглядит со стороны феерично. Драко Малфоя в процессе работы сильно напоминает…

— У вас тут весело, — не смог не признать я.

— Что ты, что ты, — просветила меня Фишер, — это еще цветочки…

После того, как Себастиан провел свою диверсию и отомстил самым провинившимся — когда точно и как именно, не мог сказать никто, прошло, вероятно, некоторое количество времени и… Около двух часов ночи проснулся и захотел пить один из «алкоголиков». Пить ему быстро перехотелось, а вот на приключения тянуло. Он разбудил своих друзей и начал выдвигать идеи на тему «что бы такого монументального совершить», идеи, как вы сами понимаете, были далеки от реальности и в принципе адекватности. Когда еще один друг внезапно начал поддерживать «активиста» и эти двое почти сошлись на плане расковырять часть Хогвартса и построить из этого свой Диснейленд, с магией и Дамблдором, остальные двое начали понимать, что разговор зашел куда–то не туда. После срочного совещания и неудачных попыток выяснить, что все–таки происходит, было решено обратиться к старосте. Староста мальчиков, к сожалению, помочь ребятам не смог, ибо, проснувшись, тут же начал медитировать на собственную тумбочку. Тут уже было ясно — что–то идет не так. На всякий случай парни решили дозваться старосты девочек — таковыми на Гриффиндоре традиционно становились самые ответственные и благоразумные. Доступа к комнате девочек у ребят не было, и было решено использовать золотой запас — шутиху из Зонко. Тем более что парочка основателей Диснейленда уже почти утвердила план строительства и смету, и теперь пыталась на пробу вытащить из стены камень — благо, внутри гостиной.

Шутиха разбудила половину факультета, зато в числе разбуженных оказалась и долгожданная староста. Себастиан мирно дрых в этот момент, кстати, отгородившись от окружающего мира пологом кровати и заклинанием.

Теперь, когда людей стало значительно больше, проблема была уже очевидной. Не заметить «алкоголиков», мыслителей и неожиданных эквилибристов было довольно сложно.

Кое–как порядок был наведен, особо активных, как, например, безуспешных строителей, угомонили Ступефаем. К слову, один из строителей все–таки был абсолютно адекватен… в смысле, в своем уме, просто по жизни такой неординарный. Так вот, после того, как слабое подобие порядка было наведено, подсчитали количество пострадавших, разделили их на группы и расположили в приблизительно разных частях гостиной, приставив к каждой компании по несколько наблюдателей и контролеров. Потом была пара часов мучений, в течение которых старосты, посовещавшись, решили, что лучше перебдеть, чем недобдеть, и разбудили еще и всех, кто к этому моменту еще не проснулся. Ну, и кого смогли растолкать. К тому же пятерых так и не смогли поднять — а вот и Смена Караула: беспробудный двенадцатичасовой сон, я‑то все думал, что Себастиан посчитал это заклятье не стоящим внимания…

Как бы то ни было, со всеми был поднят и Себастиан. И вот при взгляде на заспанную снейповскую морду в голове Фишер сложился паззл: под неизвестные проклятья–то попали те, кто вчера попытался устроить ребенку не очень радушный прием! И виноватый взгляд мальчика, увидевшего разброд в гостиной, только подтвердил ее мысли.

В общем, после долгих безуспешных попыток снять с ребят доставшиеся им «подарки», перелопачивания всей имеющейся литературы, где так и не нашлось панацеи (Гермиона, думаю, была сильно расстроена), гриффиндорцы ждали гуманитарной помощи в моем лице. Теребить декана единогласно решили в последнюю очередь.

Чтобы не вызывать подозрений, отрядили людей на завтрак, изображать, что все в порядке.

— Мда, — только и смог сказать я, все еще не отойдя толком от шока. — Объясни мне, — спросил я Себастиана, — как ты все это провернул?

— Это не я, — зачем–то сказал мелкий, глядя на меня испуганными глазами. Под звучную встречу моей ладони с моим же лбом изумилась староста:

— Но ты же сказал…

— Я только сказал, что мой брат умеет это снимать, — упрямо пробубнил Себастиан себе под нос.

— К такому меня на старостате не готовили, — только и простонала Фишер.

— Ладно, — обреченно выдохнул я, — будем исправлять.

Самые спящие будились достаточно легко, но, опять же, специфицированно — заклятьем Тревоги. Вообще конкретно эта пара заклинаний была взята когда–то всезнающей Гермионой из арсенала пожарных. Правда, пожарные части в магическом мире существовали недолго и довольно быстро были расформированы, но кое–что, под них разработанное, жило до сих пор. И сильно помогло нам в войне.

Дальше пришлось работать уже с каждым индивидуально. Позабавил меня разве что Рон, под чутким руководством Грейнджер глубокомысленно и медлительно застегивающий мантию. Поттер, кстати, оказался в числе хорошо выспавшихся.

В принципе справились потом гриффиндорцы оперативно — каждый приведенный в норму мгновенно конвоировался в свою спальню, откуда через пять минут выходил уже застегнутым на все пуговицы и с сумкой на плече. Потихоньку гриффиндорцы покидали гостиную, на выходе подхватывая один или два сэндвича с тарелки у камина — Фред и Джордж, кстати, так и не пострадавшие, подсуетились и прошлись к замковым эльфам.

Отпустив последнего пострадавшего, который из–за проклятия Дезориентации при дружелюбной попытке пожать мне руку едва не вбил мне глаз, я и сам удалился из башни, потихоньку обдумывая план… наказания, что ли.

Не гриффиндорцев, разумеется. Неприязнь ко мне и Снейпу–старшему была более чем ожидаема, я бы скорее удивился, если бы красно–золотые оставили Себастиана без комментариев по поводу его родни.

Благодаря произошедшему у меня наконец включились мозги. Или спали розовые очки. Я потихоньку начал осознавать, что за лето очень даже успешно заготовил личинку монстра из Себастиана. Да и сам как–то… чересчур трепетно относился к нему. Конечно, о гриффиндорцах можно сказать много плохого, я‑то при желании могу и вовсе сплести чудесный образ горячих безбашенных психов с эмоциональным диапазоном бревна и чуткостью столовой ложки… Но по сути они на самом деле ребята неплохие. Бесцеремонные, аристократизм и этикет там не очень–то в цене, родословная и кошелек также играют далеко не первую роль. Старшие бы точно Себастиана не тронули, а конфликты среди первокурсников — более чем естественны. В свое время и я грызся с теми же Томасом и Финниганом, с Роном, бывало… Лонгботтом, что есть то есть, был невероятно неконфликтным — и то с ним получались мелкие дрязги.

Так чего я беспокоился–то? Сдуру, не иначе.

А вот сам Себастиан меня… не пойму — не то удивил, не то разочаровал. Во–первых, Снейпа, при его–то стиле преподавания, большая часть Хогвартса не любит. Подавляющая, я бы сказал. Даже среди слизеринцев к нему, как к преподавателю, отношение довольно осторожное — за него в данном случае играет деканство и, если можно так сказать, имиджевое покрывательство. Да, внутри факультета и без лишних зрителей провинившимся достается покруче, чем они того заслуживают, но на людях слизеринцы все в белом и могут безбоязненно ухмыляться. Снейп — это вам не МакГонагалл, которая прилюдно снимет баллы и вкатает отработок на два месяца, или поставит двойку Поттеру за поганую контрольную.

У слизеринцев по зельям ровный ряд «П» или «В» — правда, они и сидят и переписывают эти чертовы контрольные до бесконечности, пока содержание не начнет дотягивать до журнальной оценки.

И кстати, ребята с других факультетов тоже могут переписать неудовлетворяющие их работы. Если додумаются и наберутся смелости попросить…

Так что — каждого недовольного Снейпом проклинать? Что за дурацкая идея? Можно вообще школу превратить в полигон, чего уж там. Если я каждого, кто мне не нравится или сказал что–то не то, начну проклинать — тут через месяц останется только учительский состав и очень молчаливые ученики… Штук двадцать очень молчаливых учеников.

Во–вторых, при всем уважении к Маргарет Фишер — аналитик из нее если и получится, то не очень хороший. Она потом вроде пойдет куда–то в научный центр работать, новые росянки выводить, что ли… Травология — вот это ее, да. Так о чем я… Если уж она в три секунды все сопоставила, то… Что это вообще за преступление — когда алиби нет, мотив есть, возможность есть, в наличии средств сам косвенно признался?

О, я не поленюсь, я потрачу свое время, я убью несколько выходных — но я так задолбаю Себастиана!.. Я умею говорить настолько нудно, что уже через час хочется повеситься от тоски. Он у меня на всю жизнь запомнит, что существует вымогательство, шантаж, провокация, попросту подстава — в общем, довольно много способов хорошо развлечься и неочевидно напинать непонравившемуся человеку.

А то разбушевался тут… Запалил весь известный ему арсенал пакостных заклятий. И еще и не признался своему брату, как он все провернул, паршивец!

Справившись–таки с праведным негодованием, я, почти дойдя обратно до Большого зала, все же сообразил свериться с расписанием. Первым уроком было Прорицание.

Предвкушая небольшую сессию борьбы с лестницами и увлекательный путь наверх, я вздохнул и поплелся–таки к нужной башне. Впрочем, сам факт урока тут же поднял мне настроение.

Снейп, нельзя не признать, дал мне путевку в жизнь и сделал из меня то, чем я есть сейчас. Но все же главный жизненный урок преподал мне не совсем он. Пусть и понял я суть спустя годы…

Главный и самый важный курс на самом деле ведет в Хогвартсе профессор Трелони. Делает она это довольно хитро и неочевидно, но тем не менее…

На урок я все же опоздал — сказалась прогулка к Большому залу, так что пришлось маяться под люком и заунывно выть «Впустите меня!». Проползавший мимо Пивз едва не сверзился с потолка, услышав мои вокальные импровизации, и то сразу торопливо пополз обратно. Но спустя пару минут люк все же настороженно открыли…

— Простите за опоздание, — повинился я перед Трелони, скромно шаркнув ножкой по полу. Великодушно кивнув, она подсадила меня за стол к Поттеру и Уизли.

Рон буркнул себе под нос что–то, отдаленно напоминающее «Сдо…вствуй», и, подавив мрачный зевок, уставился в стоящий на столе шар. Поттер, кажется, был настроен несколько более дружелюбно. По крайней мере, смотрел на меня с любопытством, а не с пренебрежительным раздражением.

— Привет, Мэтт, — неожиданно сказал он, чуть склонившись к столу и отвернувшись от Трелони. Я кивнул в ответ, преподавательница резко обернулась и, сверкнув очками, направилась в нашу сторону. — Мм… как провел лето? — решил начать с нейтральных тем братишка. Опять же — зря.

— Быстро, — отозвался я и, специально для приближающейся профессорши, продолжил, чуть повысив голос: — О, Гарри! Я сделал множество расчетов, использовал кофейную гущу и хрустальные шары… — все внимательно меня слушали, даже Рон оторвал подбородок от стола и сосредоточенно нахмурился. Что ни говори, а с развлечениями на Прорицании худо. Тем более что львиная доля здесь присутствующих посещает этот урок просто ради того, чтобы не быть записанным на другой предмет с более прихотливым в плане домашних и классных работ преподавателем.

Я резко оборвал фразу на полуслове и, припоминая весь бред, что когда–то щедро вешала мне на уши все та же Трелони, ну а позже в виде откровенных угроз различные доброжелатели, начал вещать хриплым голосом, уставившись в никуда:

— Семнадцать… семнадцать лет проживет Герой… и оставит… после себя… семнадцать детей!.. Его четвертуют, колесуют, повесят, утопят, проклянут, — лица слушателей постепенно вытягивались. — Переедут паравозиком, спалят на костре, разрежут на мелкие кусочки и… — драматичная пауза. Трелони определенно смотрела на меня с одобрением, Гарри являл собою каноническое определение полнейшего шока: для измерения расстояния между верхней и нижней челюстью не всякой линейки хватит, брови стремительно дезертировали ближе к линии роста волос и до сих пор упорно пытаются заползти еще выше, и, конечно же, левый глаз довольно–таки ритмично подергивается. Вдоволь насладившись этой картиной, едва слышным шепотом я вякнул в сторону брата: — Печальная судьбинушка, агась? — и под звук падения — возмущенно отшатнувшийся Гарри закономерно встретился спиной с полом, — я моргнул и дрожащим голосом произнес уже в аудиторию: — Оно… ушло.

Трелони смотрела на меня с восхищением, однокурсники — с любопытством, Поттер булькал, активно жестикулировал, испепелял меня взглядом и пытался плеваться ядом… Благодать!

Нет, зря я, конечно, малявку третирую… У него, конечно, не было моего трудного детства с восьмибитными игрушками и подушкой, прибитой к кровати. Но, с другой стороны, развод родителей вряд ли и для него прошел бесследно, да и последствия славы победителя Темного Лорда сложно назвать абсолютно позитивными. Жил он лучше, чем я, и возмущаться этим в принципе глупо, как и желать всякой мерзости ребенку.

Но Гарри для меня был что та красная кнопка с жирной подписью «Не нажимать!» — так и хочется от души ладошкой врезать и полюбоваться на результат, а хоть бы и на отсутствие оного. Ну кому бы более спокойная, счастливая и уверенная версия молодого себя не мозолила бы глаза? Не мне точно…

В размышлизмах на тему моего отношения к Поттеру и надобности коррекции оного и прошел урок. Трелони, воодушевившись моими «успехами», даже великодушно разрешила мне не писать проверочную в конце пары, взамен поручив краткое эссе на тему «Как отличить фальшивое предсказание от настоящего». Я не поленился и даже составил таблицу на двадцать один пункт, включая внешние признаки, интонационные неточности и детали при ментальном вмешательстве. Детали и условия в делах могут быть очень разными, и их просто необходимо знать — иногда пять минут, затраченные на ознакомление с нужным параграфом в справочнике или на консультацию со специалистом могут стать решающими.

Разумеется, настолько подробное руководство, учитывая мой официальный четвертый курс и отсутствие обнародованного сотрудничества со спецслужбами, сдавать было неразумно и попросту глупо. Так что памятку я составил исключительно мысленно, а на стол Трелони в итоге все равно попал чистый лист, который и был ею спокойно подписан.

После звонка профессор попросила меня остаться ненадолго, чтобы обсудить перспективы, открывающиеся с такой неожиданной эволюцией моего третьего глаза.

— Мистер Снейп, — она приподняла мою работу и с любопытством посмотрела на свет. Нарисованный карандашом и стертый ехидный чертик стал виден. — Как известно, подавляющая часть студентов, посещающая мои уроки, абсолютно бездарна и не имеет ни малейших перспектив в нелегких делах гадания и прорицания. Для них успех в этом ремесле может быть обусловлен либо мошенничеством, либо удачей, — я покивал в такт. Трелони иронично меня поосматривала с минутку, покачала головой, покосилась еще раз на лист… — Но вы, мистер Снейп, определенно один из тех уникумов, которые обладают более чем впечатляющим… кхм… талантом. Вся та обыденность, которую изучают ваши однокурсники, для вас будет бесконечно скучна, неинтересна и бесполезна. Посему я освобождаю вас от посещения моих уроков. Также напоминаю вам о факультативе, который веду. Он, как вы сами понимаете, особый — о нем никогда не сообщается, время и день вы должны предвидеть сами. Да, если что — я всегда в башне…

— Серьезно? — на такую удачу я даже не надеялся.

— Мистер Снейп, — вздохнула Трелони, откладывая мой многострадальный лист в сторону. — Я, конечно, в глобальном смысле пророчица с большой буквы П… Но на протяжении ближайших триместров мой урок у вас стоит первой парой. А вы, сдается мне, даже если и посетите мой кабинет в назначенное время, пользы принесете мало… Да и слюни вы во сне пускаете.

— Не пускаю! — справедливо возмутился я.

— Не пускаете, — согласилась профессор. — Но лицезреть вашу умиротворенно спящую рожицу тоже удовольствия мало. Преподаватели тоже люди, в конце концов, им тоже бывает завидно. А теперь — брысь! И не споткнитесь, — ехидно кинула она мне в спину.

— А вот и не спотк… — с честью ответствовал я, едва не навернувшись у самого люка. — До свидания, в смысле…

Трелони преподавала на данный момент чуть меньше пятнадцати лет, в перспективном будущем, которое знаю я — чуть больше тридцати. И, скажу я вам, была она спокойной теткой, обладала чувством юмора и неизбывным стремлением к троллингу всех и вся. В основном с ней регулярно квасил Лонгботтом, и отзывался он о женщине восторженно — нашлось, наконец, с кем всласть обсудить студентов и преподавательские проблемы. Я общался с ней мало и редко, что, впрочем, не избавило меня от добрых предсказаний на близкую и дальнюю перспективу при каждой встрече. Стоит, правда, признать, что однажды она просто серьезно посоветовала мне этим вечером остаться ночевать у друзей. Я ради интереса послушался, и сначала даже думал, что это тоже прикол, но нет — из–за моего сильного опоздания на работу в итоге пострадал клерк, сунувшийся в мой кабинет, пока меня не было. Парень отделался сотрясением мозга, парочкой ожогов и легким испугом, его спасла хорошо защищенная папка с очень важными документами, которую он любовно прижимал к груди; документов, кстати, мы лишились, пришлось восстанавливать. Но факт есть факт, будь все как обычно и приди я вовремя, соскребали бы потом со стены мистера Гарри Поттера, и вряд ли бы все ограничилось парочкой неприятных месяцев в Мунго…

Вернемся к Трелони. Была у нее фишка, которая никак не могла уложится в голове своеобразно дисциплинированных студентов Хогвартса — профессор спустя рукава следила за посещаемостью и откровенно забивала на проверку разных работ. В конце концов, она прекрасно знала, как большая их часть пишется — от потолка и чтобы было покрасивше. Так писали мы с Роном, наши однокурсники и бесконечные поколения Хогварстких школяров. Так что и Трелони не заморачивалась, выбирая из стопки пару–тройку работ, написанных серьезно (к примеру, авторства фанатичных Браун и Патил), на остальные ставила баллы в зависимости от симпатичности фамилии и настроения левой пятки. И главное — всегда угадывала, прорицательница, ну что тут скажешь…

Честно говоря, мне до сих пор не верилось, что удалось так легко отмазаться от Прорицаний, но, думаю, я быстро смогу привыкнуть. А вот следом шли зелья — тут легко соскочить не получится.

Возле кабинета Зелий все стояли странно задумчивые. Эпицентром безудержного веселья была вечная парочка Поттер — Малфой, но на этот раз они не ссорились. Поттер, нахмурившись и приклеив на лицо маску озадаченного философа, сосредоточенно буравил взглядом стену, игнорируя все вокруг; дерганный Малфой, стоящий рядом, напряженно сканировал пространство, орлиным взором окидывая периметр. Очевидно, целью его поиска был я, так как при виде меня блондин несколько подуспокоился, лишь время от времени подозрительно косился в мою сторону, упорно что–то обдумывая.

Я пожал плечами, солидарно нахмурился и стал в сторонке.

Появившийся отчим, как всегда угрожающе мрачный, не нарушил гармонии. В гробовом молчании мы зашли в класс, и Снейп выдал свое удивление только одним взглядом в мою сторону. Вопрос в его глазах можно было охарактеризовать кратко: Что за ересь происходит? Я мог только пожать плечами в ответ.

Уютно устроившись за своим рабочим местом (сидящий рядом Забини посмотрел на меня с явным противоречивым вопросом в глазах), я обратил свое внимание на стол и едва смог сдержать ностальгическую улыбку. В небольшой аккуратной колбочке мягко переливалась на свету бронзово–золотистая жидкость насыщенного оттенка.

Ах, сколько было с этим зельем связано! Полезная в быту штука, несомненно. Да и не только.

— Итак, — фирменным профессорским «вы–все–пыль–под–моими–ногами» тоном сказал Снейп, — в этом году мы будем продолжать изучение раздела базовых зелий. Теперь сосредоточимся не на учебных вариантах, а на бытовых либо массового производства зельях. К примеру, тема сегодняшнего урока, — он плавным жестом указал на одинокое зелье на столе. — Кто мне скажет, что находится в данной колбе?

Класс молчал. Даже всезнающая обычно Грейнджер спасовала. Не в последнюю, кстати, очередь из–за нее Снейп начал выходить за рамки учебной программы. Раздражала его старательная девочка неимоверно. Сидит, на уроках руку тянет, разбивает уютный образ класса дегенератов и баранов… Хочет учиться? Да пожалуйста, специально для нее задачку поинтереснее подобрать можно. Базис, если что, в учебнике найдет, а остальным глубоко наплевать на уроки, так что разница для них ничтожна.

Но тем не менее… Угадайте, кто из всех попал под раздачу? Разумеется, единственный человек, расслабленно созерцавший потолок в пику сокурсникам, угрюмо упершимся в парты.

— Мистер Снейп, — попытался проморозить меня репликой отчим, — судя по вашему неозабоченному виду, вы прекрасно знакомы с имеющимся образцом зелья. Не поделитесь ли с товарищами своими знаниями?

— Конечно, профессор! — бодренько ответил я, поднимаясь со стула. Сзади придушенно хрюкнул Малфой, по классу прошел шепоток: «Ну надо же», «Оно живое?», «Я что, пропустил переворот мира?» и все от того же Малфоя:

— Я что, не один это вижу?!

— Итак, — интригующе начал я. — На столе мы имеем счастье лицезреть бытовое зелье под названием метанит, разработанное в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году на основе природного газа, обладает, что логично, похожими свойствами и назначением. — И, что важнее, его можно, так же как и газ, впрочем, использовать в целях, отличных от бытовых. К концу войны более–менее сносный метанит уже варил даже Рон — уж очень удобно было использовать его при штурме. При определенных условиях метанит очень удачно совмещает в себе возможности взрывной и газовой гранат. Пару сильно неосторожных пожирателей даже удалось напоить этим зельем… Да и после войны не сказать, что оно не пригодилось — и я вовсе не имею в виду обслуживание каминов и отопление. — Названо, соответственно, в честь метана, и по его же примеру само зелье не имеет запаха и цвета; фактически неотличимо от воды. Выявить метанит можно двумя способами: к примеру, попробовать, вкус у него преотвратный, — если судить по лицам жертв, они после глотка мечтали о том, чтобы вырвать к чертям из себя все вкусовые рецепторы. — После пробы есть около трех минут на то, чтобы сообщить о наличии неучтенного метанита. Также действенен классический индикатор Кессера, но это более безопасный и менее интересный способ. Ну и ради спокойствия людей, достаточно благоразумных, чтобы не пить непонятные жидкости, но не имеющих при себе нужного индикатора, на определенной стадии приготовления метанита в котел с зельем добавляется смесь сока цикуты, порошка Бальзы и крови фестрала. Это никак не влияет на свойства зелья, но окрашивает его в бронзовый цвет и придает резкий неприятный запах. Метанит относится к третьему классу зелий по ле Трекасу, возможно приготовление авторского и стандартизированного варианта. Второй имеется в учебнике, первый, как известно, для каждого мастера свой, но пока никто не напрягался с уникальным рецептом для зелья, и так производящегося в промышленных масштабах. Вот, — скромненько закруглился я.

На отчима было любо–дорого посмотреть, такой он был одновременно удивленный, недовольный и при этом гордый. Наконец, он опустил брови на место, запланированное природой, и хлопнул ладонью по столу, привлекая внимание:

— Превосходно, Снейп, садитесь. Класс, приступаем к зелью, рецепт, — мягкий взмах рукой в широком рукаве — действительно чем–то напоминает крыло летучей мышки, — на доске.

Однокурсники почему–то не спешили начинать; я, хоть и хотел до поры до времени подремать, — готовится–то зелье в принципе быстро, вопрос в том, чтобы настоялось хорошо — а подорвался и побрел к шкафу с ингредиентами. На фоне всеобщей тишины мое бездействие было уж слишком заметным.

Все в той же почти хирургической тишине приступил к работе. Быстро насыпал в чашку кровь невинно порезанного уберскелета коня (сколько живу — столько недоумеваю, где там у фестрала кровь?), порошок Бальзы и сок цикуты — перемешаю как следует потом. Пошинковал нужное для первой стадии приготовления, закинул в котел — теперь только довести до кипения, а потом заморачиваться с помешиваниями, добавлениями, доливаниями… Пока можно и посидеть спокойно.

Толкнул локтем наблюдающего за мной с каким–то анатомическим любопытством Забини, обернулся к Малфою. Тот, поймав мой взгляд, прекратил изображать соляной столб и в очень искреннем порыве ткнул в меня пальцем. Я терпеливо переждал еще два тычка, и Малфой уведомил подобравшийся народ:

— Настоящий… — потом для верности ущипнул себя за запястье, на котором определенно уже проступал синяк: — Не сплю…

— Коллективных галлюцинаций не бывает, — уверенно вякнул Финниган, и почти было начавшуюся дискуссию жестко пресек Снейп. Народ потихоньку зашумел и потянулся к котлам и шкафам, вскоре в кабинете уже царило привычное шевеление, разбавляемое небольшой дымкой под потолком и шепотками.

Второй урок — полет нормальный.

Метанит был мною приготовлен достаточно чисто, но не без огрех — в самый раз для того, чтоб сдать, забыть и не иметь лишних проблем с «внезапно прорезавшимся талантом зельевара». Настроение и условные рефлексы — великое дело, еще на середине процесса нарезки рядом с сосредоточенностью крепко угнездилось бесшабашное веселье, всегда сопровождавшее меня в разных аферах и гадостях. Предвкушение решения какой–то проблемы или доставки проблем другим (доставка работает круглосуточно, бесплатно, без лишних юридических заморочек). Сдавать зелье в безраздельное владение отчима было почти больно — как так, и ничего не взорвать даже?! Но пришлось себя заставить, а то Хогвартс бы не досчитался пару комнат уже к вечеру. В лучшем случае — Хогвартс, и в идеале — только пары комнат…

В целом больше ничего интересного и в тот день, и дальше, в принципе, не происходило. В компенсацию урока Снейпа следующими парами шли мирные лекции по Истории Магии и Астрономии, где я всласть отоспался. Вечером, вооружившись метлой, пошел воевать с Хуч, которая после пятиминутного диалога все же согласилась пустить меня на поле. Правда, согласилась она очень эмоционально, больше даже было похоже на прямой посыл, ну и ее попытку попасть в меня связкой ключей я никуда толком вписать не могу — то ли позаботилась о том, чтобы я комфортно переодевался в квиддичных раздевалках, то ли я действительно ее достал… ключи, правда, я вернул сразу и поспешил скрыться — больно недобро она взвешивала их в руке и провожала меня взглядом. Как бы второй раз возвращать не пришлось…

Как бы то ни было, согласие, пусть довольно противоречивое, у меня было, так что я пошел летать. Первый вечер отдал на ознакомление и полеты на более–менее масштабном поле, так что никаких финтов и изворотов. А вот в следующие два месяца я после полетов наведывался к мадам Помфри частенько, и никакие профилактические беседы с преподавателями и письма с завуалированными угрозами от мамы не помогали. Мне даже запретили однажды появляться на злосчастном поле — ненадолго; это была веселая неделя, полная «встреч со швабрами», «падений с лестницы», «спотыканий» и «поцелуев с дверью». Наверно, никто раньше не подозревал, что школа — невероятно травматичное место. Конфискация метлы, тоже временная, не очень помогла. Зато вытер отчиму пыль на складах… И с Забини подружился, у него тоже была метла, которую он мне любезно и тихо одалживал. Что в нем есть — так это флегматичный характер, не лишенный нотки ленивого авантюризма: сам он вел себя образцово–показательно, но наблюдение за моей небольшой войной с преподавателями доставляло ему невероятное удовольствие, так что, чуть подумав, он решился внести в нее свою лепту.

И благоразумие и забота потерпели поражение от ослиного упрямства. Единственным условием от отчима в конце концов стало участие в наборе в сборную Слизерина. МакГонагалл, правда, уточнила, что если вдруг мне в этой самой сборной что–то не понравится, сборная Гриффиндора всегда ждет меня с распростертыми объятьями. Как минимум на тренировках, а вообще квиддичное легионерство, знаете ли, в Хогвартсе правилами не запрещено… Пока я медленно переосмысливал поведение МакГонагалл, отчим твердо сказал: не запрещено, но нежелательно.

На следующий день, кстати, кабинет трансфигурации просто жутко пропах валерьянкой, но и пятикурсники Равенкло — Хаффлпафф рассказывали, что в начале урока на столе Снейпа обнаружилась композиция из десятка колб, весьма причудливо изогнутых. И складывались они, на первый взгляд (как и на остальные) во что–то совершенно неприличное…

Все развлекаются, как умеют.

Была еще небольшая стычка между Министерством и аристократией. По легенде, Волдеморт возродился пять лет назад, местный узник Азкабана в лице Петтигрю явно оказался менее терпеливым, чем когда–то в моем мире Сириус. Вопрос о том, почему, имея возможность сбежать, крестный мариновался в тюрьме тринадцать лет — аккурат до внезапной вспышки жажды мести, до сих пор остается открытым.

Так вот, несмотря на то, что в данный момент конфликт между злобным Темным Лордом и Добрыми Светлыми Магами напоминал скорее вялотекущее попинывание друг друга на строго установленных файв–о–клоках, некоторые действия, похожие на адекватные, все же производились. Недавно в аврорате сменился руководитель, и новая метла всерьез решила поскрести по уже раз попавшимся сусекам: время от времени товарищи авроры совершали визиты вежливости в дома аристократов, когда–то попавшихся на пособничестве Волдеморту, пусть даже «был под Империо, ничего не помню». С одной стороны, достаточно логично, с другой стороны — черта с два там что–то найдут, ага. Аристократы тоже не идиоты, хранить что–нибудь незаконное на видном месте. А тайники вскрывать — нужна комиссия и разрешение разбирать дома на молекулы, которое никто, разумеется, не даст, момент пока не тот.

Тем не менее «гости» из аврората нервировали даже самых гостеприимных хозяев. Главе аврората хватило мозгов сформировать проверочные отряды из магглорожденных или обделенных аристократов вроде мистера Блэка, неласково относившегося к своим бывшим собратьям по статусу. Классовая ненависть во всей своей красе цвела и пахла, авроры были хамоватыми и неаккуратными, часто после недосчитывались либо просто вещей, либо сохранивших свою целостность. У Малфоев вообще разбили любимую вазу Нарциссы! Правда, Сириусу — а провинился именно он, — и досталось порядочно, неприятные нарывы по всему телу сходили неделю, и ни один колдомедик не помог. Да, хозяева получали компенсационные выплаты (как правило, недостаточные) или моральное удовлетворения от проклятья на голову нерадивого болвана в форме (право же, штрафы того стоили; тем более, идеально совпадали с компенсациями), но любимую вазу уже не вернешь…

В общем, аристократы были недовольны. Но если мести де–факто им не хватало, официально выступать против действующей власти в юридическом поле пока никто не хотел. Средства–то были, но подставлять личного адвоката никто не хотел, одно дело рассеивание неприязни по всем семьям, другое дело — уже практически личные контры одного человека с Министерством. Куча мелких дел — радует, конечно, министерских юристов, но масштаб не тот. Одно комплексное заводить — частные выступать против… ну я уже сказал.

Подкатить к старосте с этой деликатной беседой не составило труда. На самом деле я бы и не напрягался, если бы не предполагаемое участие Снейпа в деятельности мистера Риддла. Так что прежде всего я беспокоился о том, чтобы отбить уважаемых правоохранителей от своей семьи — такие вот превентивные меры. Кроме того, дело обещало быть хлебным и достаточно интересным, а я, пусть и был индивидуалистом и собственником, все же не следовал принципам собаки на сене. Так что почему бы и не подсобить доброму человеку?

Визитку «доброго человека», а на деле — самой что ни на есть злой женщины, я благополучно вручил старосте с напутствием встречаться, артистично плакать и не торговаться. В свою пользу попросил парня оставить источник, то есть меня, неназванным, на что он благополучно согласился.

Уже к октябрю Синклер раскатала Министерство по бревнышку. Пострадавшие аристократы получили извинения и компенсацию, Синклер — гонорар, авроры — втык, Главный Аврор — строгий наказ не беспокоить уважаемых людей. Дело, конечно, могло надолго затянуться, я даже немного постыдился, что передал аристократам строгие рекомендации ни в коем случае не соглашаться на почасовую оплату труда моей бывшей преподавательницы. Хотя и мирно, но неким образом отомстил, да…

Но главное разнообразие в мою жизнь, безусловно, вносили уроки ЗОТС. Их вел Аластор Грюм, и в истинности его личности не могло быть никаких сомнений. Барти Крауч–младший мог быть строгим психом, недобрым преподавателем и не следовать учебной программе… Но с незабвенной техникой и лексикой Грюма не выдерживал ни малейшего сравнения. Любой, кто хоть чуть–чуть прочувствовал на себе учебную методику аврора Грюма, никогда в жизни не спутал бы их.

Первый урок, разумеется, Грюм начал в своем стиле. С вопросов. Походил между партами, окидывая жертв орлиным взором, поозирался, посмотрел было в сторону Лонгботтома, но тут же скривился и махнул рукой, отворачиваясь в другую сторону. Выбрал, конечно, ряд слизеринцев — досадливо поморщился, видя излишнее, на его взгляд, количество девочек (больше нуля), и вытянул руку в сторону Гойла:

— Ты! Встать, — говорил он резко, рвано, не размениваясь на вежливость и прочие словесные излишества. — Назови мне все защитные заклятья, которые знаешь.

— Протего, — послушно сказал Гойл.

Грюм постоял еще секунд тридцать, выжидающе глядя на Грега, выразительно закатил глаза (в исполнении магического это выглядело вообще феерично) и кивнул:

— Поднимай товарища слева.

Поднялся Крэбб. Он тоже знал Протего.

Вскоре стоял все. Стопроцентное знание детьми Протего придирчивого аврора не удовлетворило; более глубокие познания некоторых тоже не заставили ум, честь и силу аврората смилостивиться. Даже на Поттера, назвавшего аж семь позиций («Что стоим, почему никто не пишет?!») — и неплохих, должен признать, он только тяжело покачал головой. На мое перечисление всего, что мы учили, начиная с первого курса, хмыкнул и дернул ладонью, я послушно замолк.

— Все записали? — ровно спросил он и удовлетворенно кивнул, услышав нестройное «Ага — Да-Все». — По пять человек к манекенам, пробуем все написанное.

У Грюма была довольно нехитрая метода. Упал–отжался! Колдуй. Не получается? Упал–отжался! Колдуй! Не понимаешь? Упал–отжался! Колдуй. Вот, все верно. Упал–отжался! Колдуй…

Первую группу он быстро собрал с первых парт плюс случайный человек из аудитории. Я быстро подсчитал — сижу на четвертой, если великий рандом помилует, времени у меня едва не до конца урока… Пора заняться делом.

Под непонятным взглядом Забини я оставлял свой след в истории Хогвартса и послание следующим поколениям. На парте медленно, но верно выцарапывалось: «Все, кому от глупости может помочь только топор, без исключений ровно идут на факультет Гриффиндор!». Истина, достойная увековечивания, пусть и до байроновских творений не дотягивает…

Так о чем это я? В общем, первый урок по ЗОТС еще прошел довольно уютно и мирно.

А потом мироздание показало — как бы не сложилась жизнь, с Грюмом я буду цапаться.

При всем уважении к старику, в его уроках меня не устраивало обилие самостоятельной работы. Надменно кривясь, он выдавал нам проверочные по той теории, что мы якобы читали вне уроков. Должны были, по крайней мере. Я здраво возмущался, апеллируя к правилам Хогвартса и законам страны, на первой же проверочной. Грюм возмущался не меньше, настойчиво стоял у моей парты, опершись на нее руками и пытаясь давить взглядом и авторитетом. Прокатывало идеально, но не со мной — меня, наоборот, выкидывало в высокий стиль, и весь класс во главе с собственно Грюмом медленно удивлялись моим требованиям «доступных дефиниенсов к адекватным имеющемуся плану дефиниендумам». Очевидно, так хитро объяснений и следования школьной программе у Грюма еще никто не просил…

Мало–помалу и тут стороны достигли компромисса — занятия по ЗОТС стали делиться на обычные и практические. На первых Грюм пусть и плохонько, но объяснял теорию и рассказывал про всякую гадость, могущую поджидать нас за любым углом — это, кстати, выходило у него особенно интересно и красочно. Со смаком описывать кровь–кишки–мясо и злобно хихикающих темных тварей Грозному Глазу удавалось просто бесподобно, куда там Локонсу… На вторых мы занимались милыми сердцу старого аврора занятиями, то есть попытками проклясть ближнего своего и защититься от него же, кроме того, он все–таки пробил у Дамблдора нормативы по ЗОТС. Так что теперь Хогвартс в полном составе приседал, бегал челноки и отжимался — каждый курс на своих занятиях, но по жалобам выходило, что Хогвартс перешел в военный режим и бедных студентов злобный Грюм терзает еженощно, ежеутренне и вообще ежеминутно. В жизни не слышал так много разговоров вокруг десяти приседаний в неделю. От Вуда в свое время мы страдали на порядки больше — да, ныли и ворчали, но так масштабно не жаловались…

Одна только проблема — Грюм меня явно запомнил, и теперь при каждой встрече выражал свое бесконечное уважение и благодарность. Я не отказывал себе в удовольствии побеседовать с ним. Дошло до того, что меня попросту за руки уводили от профессора однокурсники, правда, нам с Аластором лишняя динамика никогда не мешала, и вежливые намеки на то, кто насколько умный, чем занимается в свободное время и прочее, заканчивались лишь у дверей очередной аудитории, когда Грюма вручную разворачивал ждущий нас на урок профессор…

Споры с Грюмом были на самом деле очень полезны и познавательны: мы разбирали с разных сторон одну и ту же ситуацию, пытаясь доказать собеседнику своё мнение. Минус был в том, что я, пренебрегая адекватностью, как это делает суд, рассматривал любое деяние исключительно с правомерной точки зрения; Грюм неизменно присандаливал к спору причудливую смесь эффективности, тактики и морали в разных пропорциях. И выходило у него довольно убедительно. Я неизменно при разговоре сдавал позиции, но иногда для себя осознавал, что, будь спор действительно серьезным — аврор Грюм при всем моем красноречии и знании законов меня бы сделал. Столкновения правоохранителей и законников (а поверьте, это могут быть порой диаметрально противоположные понятия) были нередкими, щедро жалуемый Грюмом опыт — бесценным.

Кроме морального удовлетворения и неторопливого совершенствования навыков я получил также благодарности сокурсников — пока Грюм увлекался полемикой и демагогией в моей компании и во время бесконечных соревнований «кто лучше наизусть знает кодексы» Грозный Глаз вяло реагировал на остальных, что сделало уроки ЗОТС у четвертого курса Гриффиндор — Слизерин в некоторой мере более спокойными и расслабленными. Но действительно лучшим моментом была неожиданная встреча с мадам Хуч в одном из коридоров Хогвартса: заметив меня, женщина умиленно улыбнулась и со словами «Умница, так ему и надо» погладила меня по голове, после чего умиротворенно удалилась. Личность «его» у меня особых сомнений не вызвала, а вот вопросы насчет тонкостей отношений между Хуч и Грюмом на пару секунд даже заинтересовали. Впрочем, я все еще помнил фразы «не мое дело» и «своих проблем хватает», так что не зацикливался на этом инциденте.

Можно еще вернуться к полетам — школа кипела и булькала в ожидании иностранных гостей, но это не отменяло разочарования из–за квиддичных соревнований, вернее, их отсутствия. Грустные семикурсники, для которых нынешний сезон — последний и мог бы стать победоносным, печально вздыхали и слонялись вечерами по гостиной, недовольно мяли в руках буклеты команд и спортивные журналы и угрюмо подсчитывали в библиотеке статистику чемпионата. На ноябрь назначили набор новой команды — уже на следующий год, и гаденько улыбались претендентам, в красках описывая мучения на будущих тренировках. Турнир турниром, а форму терять не комильфо. Флинт, кстати, пару раз смотрел, как я летаю, и в ультимативной форме сообщил, что место в команде на меня уже зарезервировано. Мол, может и найдутся люди, которые летают лучше, но с такой «сорванной напрочь башней, идиот, чем ты вообще думаешь!!???» (в медпункт после неудачного пике он тащил меня очень экспрессивно) точно больше нету.

Ну и самое интересное… Себастиан. Его попадание на Гриффиндор не было ошибкой, о нет! За первые два месяца обучения мелкозлобный Снейп попался на ночном брожении по школе раз десять, причем в компании таких же энтузиастов–первокурсников. Он вложился и в дело объединения факультетов, собрав кроме себя еще одного гриффиндорца, хаффлпафца, слизеринца и пару равенкловцев — так что отчиму было в компании кого краснеть перед директором.

Из менее нашумевших проказ за Себастианом уже числилась помощь близнецам Уизли и небольшой победный для малышни Гриффиндора квиддичный матч на первом уроке полетов — в качестве квоффла выступила тугая связка нескольких шапок и шарфов.

Отцовское негодование на паршивца действовало мало, зато мои несколькочасовые занудные лекции на тему закона, порядка, морали и гордого образа студента Хогвартса — попросту безотказно! Себастиан страдал, пыхтел, пытался сбежать, но больше на проработанной глупости не попадался. А касаемо эффективности лекций… Даже отчим, однажды зашедший на наши с Себастианом посиделки, теперь обходил ту часть замка по большому кругу в субботние дни. А мне предложили в качестве участия в общественной жизни проводить наставительные лекции для провинившейся малышни, я, быстро заскучав на сухой учебной программе и нехитром досуге, согласился. Количество хулиганов от лекции к лекции уменьшалось…

 

Глава пятая, приветственно–подготовительная

Прибытие гостей в Хогвартс прошло почти буднично. Па–адумаешь, согнали весь студенческий состав в холл и наводнили школу какими–то странными подозрительными людишками… Аврорские мантии на приблудившихся типах лично мне только прибавляли подозрений.

Для парадной встречи было, если честно, холодновато. Я демонстративно дрожал и злобно поглядывал на преподавателей, пока рядом со мной изящно не поставили Грюма. Преподавательскую смекалку недооценить было трудно — они разом и избавились от раздражающих элементов в виде меня и Грозного Глаза, и развлекли ребят вокруг нас.

Впрочем, появление чужих студентов я не пропустил: довольно метко закруглив нашу беседу с Грюмом фразой «Время понаблюдать за возможностями противника» (профессор одобрительно кивнул), я не отказал себе в удовольствии подставить глаза под пускаемую в них гостями пыль. В конце концов, все действительно было обставлено красиво.

Дурмстранг по–джентельменски уступил право первого появления Шармбатону; хрупкие, казалось даже, воздушные пегасы несли за собой достаточно компактную карету, также выполненную из светлых легких материалов. Очень сложный комплекс заклятий, особенно если учесть, что пегасы там для красоты — слишком ровно и независимо от движения крылатых коней шла карета. Временный дом студентов Шармбатона сделал пару пируэтов в воздухе, показал неплохие возможности полета и медленно, кругами начал снижаться, позволяя обратить внимание…

По сути, никаких особых эффектов, заставляющих повернуться в сторону озера, не было — ни вспышки, ни звуков лишних. Просто в один момент как по команде все взгляды обратились к водоему — и так же, в идеальной тишине эффектно вынырнул из воды корабль болгар. Покачался на воде, красиво обтек водой по борту, сделал круг почета по озеру, демонстрируя небольшие, но все же внушительные пушки, и замер — только обтрепанные паруса неторопливо трепыхались на ветру.

Вышли французы и болгары одновременно и идеально отрепетировано — ровным шагом, Дурмстранг — строевым, Шармбатон — мягким и танцующим, гости направились к нам. Впереди, разумеется, шли директора — серьезнее сердечных приступов, правда, мадам Максим нет–нет, а позволяла себе добрую улыбку.

Опять же, француженки приземлились ближе — они и прошли первыми, легковерно улыбаясь и одаривая неровный строй англичан легкими книксенами и смеющимися взглядами. Следом, печатая шаг, прошли болгары, ровно сжимая в руке посохи и отстукивая ими ритм. Эти уже не разменивались на вежливость — каменные лица и пустые взгляды поверх головы впереди идущего.

Расселись в Большом зале уже виденной мной схемой — дурмстранговцы в большинстве своем предпочли стол серебристо–зеленых, шармбатонки в основном облюбовали лавочки рядом с равенкловцами. Правда, часть гостей, видимо, самая любопытная, рассеялась по всему залу, расцвечивая бледно–голубым и консервативно–черным также гриффиндорские и хаффлпаффские столы.

Очевидно, настала наша очередь чудить; смею надеяться, Хогвартс, хоть и опять наверняка показался той же Флер некомфортным чудовищным замком, все же впечатлил гостей чуть больше, чем в моей прошлой жизни. Не зря ж я Флитвика две недели провоцировал?!

На правах хозяина вечер должен был начать Дамблдор, но он не торопился к кафедре. Терпения иностранцев не хватило и на минуту — они скучающе заозирались и вскоре почти все заметили присутствующих у стен привидений. Оценив количество ожидающих, Дамблдор легким кивком дал отмашку — в секунды зал заполнил тихий шорох и довольно неплохое количество замковых привидений. Они вначале с большой скоростью носились по залу по своим траекториям, закрыв потолок мутно–белесой массой, а затем организовали довольно четкий рисунок герба Хогвартса из самих себя.

Ох и непростых усилий стоило договориться с ними всеми! Репетировали ночью, и довольно сварливая эктоплазма попортила немало нервов преподавателям, наблюдать было одно удовольствие. Главное — не попасться, а то даже как–то неловко — я, на данный момент упорно держащий титул главного моралиста Хогвартса, и в неположенное время в неположенном месте… Но ведь не зря я взрослый, умный самодостаточный мужчина — удирал даже от Пивза секунд за десять! Стоило вырасти, чтобы невозбранно шляться по школе ночами.

Тем временем привидения на секунду замерли — и тут же рисунок был разбит стаей корнуэлльских пикси. Монстрики устремились было вниз с явно недобрыми намерениями, но прямо из пола внезапно вылетели грифоны, отгоняя поганцев от студентов. Из теней у потолка и собственно из потолка, точнее, «с неба», на подмогу пикси устремилась всякая британская нечисть довольно устрашающего вида, — Грюм развернулся не по–детски и внес наибольшую лепту именно в эти иллюзии, — но грифоны не отступали, более того, им на помощь уже торопилась густая стая воронов, хорошо прореживали ряды противника и змеи, притаившиеся до поры на стенах, время от времени по столам катались клубки из барсуков, облепленных всякими гадами. Эффектное побоище сопровождалось торжественной музыкой, некоторыми световыми эффектами, да и само по себе было интересно — в частности, в уголке, например, противники вполне мирно распивали пиво. На эту крохотную диверсию я подбил близнецов Уизли; уже они шерстили факультеты на предмет талантливых чародеев, которые помогли внести коррективы в отработанный преподавателями план.

Разумеется, «хорошие» победили, собутыльники из числа нечисти и те в конце концов схватились за голову и страдальчески рассыпались пеплом. Настала финальная часть — четверки грифон–змея–ворон–барсук сплетались и подлетали в воздух, тотчас осыпаясь блестками или вспыхивая фантастичным ярким салютом. Как только в центре зала пропала последняя четверка факультетских талисманов, прозвучало громогласное:

— Добро пожаловать в Хогвартс!..

Дальше Дамблдор планировал очередную пафосную речь про турнирный дух, гостеприимство и еще какую–то малоинтересную в непропагандистких целях ересь, и, разумеется, его планы исполнились. Высказались также директора других школ, мелькала у кафедры и мантия Бэгмена. На отмашку:

— Пусть победит достойнейший! — во вспышке огня появилась тумба с Кубком. Последовал краткий ликбез на тему обращения с «лотерейными» артефактами, предупреждение о том, что «детям до семнадцати не рекомендуется», и — еда, наконец–то!

Ужин прошел спокойно. Я, немного нервничавший из–за всего светопреставления и всерьез расслабившийся после его благополучного окончания, уже не хотел никакого общения и приобщения к чужой культуре. Тишину обеспечили соседи — Забини и Малфой, заинтересовавшиеся болгарами в зоне доступа, но в силу своего положения за столом надежно заблокировавшие меня от излишних поползновений со всех сторон. Наибольшей популярностью пользовался Крам — к нему еще во время ужина выстроилась небольшая очередь из студентов разных факультетов с соответствующими фотографиями в потеющих от волнения лапчонках. Сидящий рядом с Виктором слизеринец вообще старательно скрывал довольную ухмылку и в целом счастливое выражение лица…

Я же продумывал свои следующие шаги и прикидывал, как выкроить время на сон.

Утром в Большом зале было по большему счету тихо и скучно. Близнецы, желающие славы и богатства, как и другие шалопаи Хогвартса, были мною надежно нейтрализованы в плане шалостей с кубком. Теперь рядом с вяло горящим распределителем Чемпионов маялись менее изобретательные и умелые ребята, впрочем, «уизлизаменителям» также хватило фантазии на старящее зелье. За усилиями энтузиастов без особого ажиотажа наблюдали остальные, группа особо заинтересованных лиц, представленная активными мальчишками пятнадцати–четырнадцати лет. В их числе еще находился Себастиан, который развлекал народ ехидными комментариями на тему «Ничего–то у них не получится». Испытатели уже приняли зелье и обзавелись не только бородами, но и близорукостью с тремором, и теперь с откровенным сомнением косились в сторону заветного круга с Кубком; в те редкие моменты, когда они отводили глаза от преграды, Себастиан получал злобные взгляды своих невольных жертв. От каких–то более активных действий в сторону малолетнего паршивца последователей великих испытателей отваживала, во–первых, компания самого младшего Снейпа, уже успевшая прославиться разного рода пакостями, и, во–вторых, стоящий с независимым видом за спиной поганца Поттер. Близнец, кстати, при непосредственной встрече и после неудавшегося первосентябрьского вечера очень даже неплохо поладил с Себом, куда лучше, чем со мной.

Я присмотрелся к потенциальным Чемпионам Хогвартса — гриффиндорец Хорнблай в связке с неуютно чувствующим себя равенкловцем Грейменом. Последний, заметив меня, даже обрадовался — он был в числе парней, помогавших с организацией собутыльников в приветствии Хогвартса, и знал, что я хорошо просчитываю риски в заклятиях; да и как хороший теоретик зелий я себя уже показал. Я не поленился и подошел, мне, в конце концов, тоже интересно.

— Крайне интересный вариант старящего. Такой… достоверный, — не удержался от комментария, и Греймен страдальчески поморщился:

— Лишь хромой не пинал проигравшего, — загробным голосом выдохнул он и покачал головой. — Что думаешь?

— Что вы облажались, — честно признался я. — Причем еще тогда, когда решили варить зелье — организаторы тоже не дураки, знаешь ли, они защиту не от комаров наложили. Думаю, люди подозревают в других людях способности к хитровыделанности.

— Ну, — философски пожал плечами парень, — на иллюзии вчерашние тоже защиту накладывали, мы же ее обошли…

— Я и не говорю, что эту защиту нельзя обойти. Но есть же более легкие и менее очевидные способы…

— Держу пари, — фыркнул Греймен и протянул мне листок со своим именем. — Закинешь мое имя в Кубок — я буду должен тебе желание.

— Не сидится тебе на месте, — покачал я головой, комкая протянутую бумажку и одним слитным движением закидывая получившийся снаряд точнехонько в Кубок, который довольной вспышкой подтвердил получение нового претендента. И хлопнул по плечу равенкловца, выглядевшего так, будто ему нежданно явился сам Мерлин: — И, если уж говорить о желании — попробуйте все–таки пройти защиту Кубка, народ ждет логичного завершения вашей клоунады.

На результат столкновения состарившихся благодаря зелью парней и доработанной мною вкупе с братьями Уизли и еще парочкой парней защитой я смотрел с заслуженной гордостью. Вот защита активировалась, мгновенно отталкивая посягателей, послала сигнал преподавателям и породила предупреждающую вспышку. Дальше уже наша надстройка — из вспышки явился Человек Кубок Огня, частью бессовестно слизанный с воспламенившегося Джонни Сторма из комиксов. В каждой руке сплагиаченный герой держал по монструозной копии Кубка. Продемонстрировав ошарашенной публике азы фехтования не приспособленными для драки предметами и специально для нашедшегося неподалеку старшего Криви встав в величественную позу, он раскатистым басом вопросил:

— Что за крах мироздания?! Как посмели вы, смертные, осквернить обманом священный Кубок Огня!? Отныне и навеки вы лишены блага пламени! Все огненные создания сочтут вас своими врагами! Фениксы проклянут вас и плакать не станут, драконы вами в квиддич поиграют — но недолго, вейлы доведут до самосожжения своей недостижимостью и совершенством, и даже самая задохлистая саламандрочка хоть штанину, но подпалит! Нет вам прощения!!! А вообще говоря, — доблестный страж подлетел чуть выше и задумчиво почесал правым кубком подбородок, — можно я их сожгу? — обратился он к появившимся и немедленно впавшим в ступор преподавателям. Дамблдор вежливо кашлянул и тактично сказал свое веское «Лучше не надо».

— Ну нет так нет, — невозмутимо пожал плечами созданный нами охранник, и, погрозив нарушителям кубками напоследок, рассыпался искрами, которые вернулись в главный Кубок.

— Сколько сюрпризов таит в себе старая магия, — по–доброму покачал головой директор и обратился к до сих пор хлопающим ресницами «взломщикам»: — Мистер Хорнблай, мистер Греймен, рекомендую вам посетить медпункт в самое ближайшее время. Кто знает, как еще отразятся на вас последствия не совсем верно сваренного зелья…

— Кроме как двойками по зельеварению, — поддакнул отчим.

— А… этот? Огонь как же?

— Я думаю, велеречивый хранитель Кубка сменит гнев на милость, — пообещал директор, глядя почему–то на меня. Я ответил ему честнейшим взглядом из своего арсенала, подействовало — правой рукой невольно шагнувший назад старик потянулся к палочке. Потом кашлянул еще раз и поспешил удалиться; я для себя уяснил, что над честнейшими взглядами надо поработать…

Ну а дальше были уроки, которые прошли унылой будничной канвой… Гнусная ложь!

Даже у «чистых» младших курсов на всех предметах горело обсуждение гостей, Турнира, предполагаемых Чемпионов. Преподаватели добродушно махнули рукой на подобное нарушение дисциплины, а кто поблагодушнее, вроде Флитвика, и вовсе принимал живейшее участие в обсуждении.

Разбавленные же старшие с моей, не скрою, подачи, сегодня развлекались, как могли. Подколоть соседа — ну что может быть лучше? А если уж сосед ажно иностранец, да с таким пафосом и помпой вчера прибывший…

Сценарий приколов был тщательно подготовлен еще за две недели до прибытия гостей, в нем также принимали активнейшее участие сами близнецы Уизли и та часть студентов, которая в дальнейшем планировала реализоваться в публицистике. Небольшой журнал «Хогвартс сегодня и в традициях» был аккуратно написан, проиллюстрирован (спасибо мистеру Криви) и размножен, чтобы с самого раннего утра сегодняшнего дня поступить в нелегальную продажу по бросовой цене в четыре кната. Покупатели в лице иностранных студентов презрительно качали головами в сторону меркантильных студентов (они же не знали еще, что их нагревают за их же деньги), но основная цель была достигнута — журнал попал к ним в руки, был прочитан и принят к сведению.

Натренированные тихими репетициями, наши старшекурсники отыграли идеально.

Урок зельеварения у седьмого курса начался с того, что рассевшиеся студенты, вначале хогвартские, а потом и иностранные, звонко уткнулись лбами в парты и протянули в сторону вошедшего Снейпа свои пустые котлы со словами:

— Хороший день для зелий, мастер Снейп! Да благословит нас великий дух на добрую работу! — разумеется, нетренированные чужестранцы вносили некую рассогласованность в этот хор, но, говорят, вышло неплохо.

Снейп, ранее с подзатыльником конфисковавший у меня черновую версию журнала и более менее подготовленный к такому развитию событий, молитвенно сложил руки на груди и с поклоном ответил:

— Великий дух сегодня благоволит к вам, о юные адепты тончайшего из искусств! — говорят, на этом моменте уже кто–то из наших тихо плакал в парту. — Эх, — разогнувшись, мечтательно добавил отчим, — обож–жаю эту традицию, великолепное начало для урока, — а вот тут, уловив смысл, плакать захотели все участвующие в шутке. Французы и болгары, к их чести, даже не покрутили пальцем у виска.

Флитвик был весьма удивлен, когда, войдя в кабинет, оказался в коридоре почета из собственных студентов. Лица, старательно избавленные от любых следов печати интеллекта, поднятые вверх палочки и левитируемые в два ряда перья. Опять же, у гостей получалось не совсем синхронно, но лиха беда начало…

Едва полугоблин осмыслил открывшуюся перед ним картину, прозвучало гоблинское приветствие от учеников к мастеру — немного подправленный разговорный вариант. После долгих редакций удалось избавиться от двух абзацев с описанием проклятий и недугов, которые падут на голову безалаберных студентов; матерные слова, впрочем, все же было решено оставить.

Ну и на протяжении всего урока Флитвика ожидали максимально короткие и емкие ответы плюс гоблинские «да» и «нет» вместо английских. Ошарашенный подобным поворотом событий и мучительно пытавшийся обдумать происходящее, Флитвик даже ненадолго сошел за описанный в журнале образ полугоблина–деспота.

Для Спраут мы подобрали простенький языческий ритуал с нехитрым смыслом «чтоб все росло и плодилось». Тем более, там был довольно несложный танец и глотание червяка, загодя подготовленного и умерщвленного. Подсоленными разноцветными гибкими сосисками (спасибо домовикам за сотрудничество) хозяева гостеприимно поделились, вроде даже, стошнило всего пятерых иностранцев…

МакГонагалл решила впечатлить будущих своих подопечных и, как и всегда, предстала перед студентами в виде кошки. Это, кстати, действительно очень большое достижение, пусть, будучи первокурсником, мы этого и не понимали. В Британии всего девять зарегистрированных анимагов, с незарегистрированными можно увеличить это число в два с половиной или три раза. Обычно звероформа имеет большое влияние на мага, вон, у Сириуса порой проявлялись собачьи повадки, мой биологический папа вполне себе может тайком от большого мира глушить по выходным ягель, Петтигрю, кроме крысиного характера, получил и не самые приятные изменения во внешности. На Минерве же ее форма в людской оболочке практически никак не отражается, а это требует очень серьезного контроля и воли, тем более при хищной форме, даже такой маленькой.

Так вот, профессор МакГонагалл, значит, сидит строго на своем столе. Я это предусмотрел, поэтому в описании профессора трансфигурации особенно упомянул склонность женщины опаздывать и наличие и нее милой кошечки. Кошка очень дружелюбная, любит, когда ее чешут за ушком и дают всякие вкусности, благосклонно относится к сюсюканью и, в силу профессии хозяйки, просто обожает, когда ей пересказывают какие–нибудь трансфигурационные законы. Сама профессор нестрого относится к дисциплине и даже радуется, когда ее любимицу балуют.

В свое оправдание могу сказать, что я уже заказал для МакГонагалл очень редкое издание одной профильной книги, которой у нее не было и на которую она точила зубы. Кхм…

Увидев разрозненную толпу студентов, расхлябанно вошедшую в класс, и часть, преимущественно женскую, направившуюся к ней, профессор неслабо удивилась, от неожиданности даже упала на бок и от атаки чужими духами озадаченно чихнула. Волна умиления на этом моменте захлестнула абсолютно всех, даже наших, что уж говорить о неподготовленном и непредупрежденном зрителе?

Впрочем, профессор довольно быстро удрала от сраженных ее кошачьим обаянием студенток, и вскоре вернулась в кабинет в людском обличье, где устроила небольшой красный террор. В ходе репрессий были конфискованы несколько экземпляров журнала. Профессор пролистала издание, потом вчиталась… Собственные невзгоды были быстро забыты, да и сама профессор довольно быстро успокоилась, вытерла слезы, для верности хряпнула валерьянки, дала классу контрольный опрос и направилась к директору.

Отчим сказал, что собрались вначале только «пострадавшие», и в кабинете директора очень долго решался вопрос: остановить сумасшествие или все–таки полюбоваться дальнейшими результатами? В конце концов, победила солидарность: всем хотелось увидеть реакцию Грюма, «добродушного свойского парня, но сухого теоретика, магистра в области структурных построений и ритуалистики, пренебрежительно относящегося к практике. На уроке расставить парты елочкой, подготовить чернила и пергамент, со звонком начать перерисовывать одного монстра из учебника, после определить для него руны удержания на пентакле. Только по окончанию работы обратить внимание на преподавателя; возможно, он будет всячески мешать работе».

Ну и на вторых местах уже были: Трелони, на урок к которой «обязательно являться с рисунком «Доши–ро кито» — доверяю судьбе, на лбу; сидеть на пуфе, поджав ноги под себя и положив руки ладонями на стол; никогда не встречаться с пророчицей взглядом. Если вначале урока вам не выдали лягушку или иное земноводное — попросить его. Возможен каверзный вопрос «зачем?!» в разных вариациях, в качестве ответа выразительно закатить глаза в сторону знака на лбу и хлопнуть в ладоши». Вектор, которую в качестве приветствия ожидала добрая поэма про чудеса арифмантики, трагическую любовь параллельных прямых и кровавую войну асимптот с интегралами, которые, вообще–то, побоку друг другу, но честь предела и производной надо защитить ведь… На ритм шекспировского «Дня святого Криспиана», между прочим.

Ну и так далее.

Самое смешное, что первые две страницы журнала были отдельно выделены на близнецов Уизли, которые и загоняли журналы. Там белым по черному было написано — официально признанные главные приколисты школы, не брать ничего из их рук, не верить ни единому их слову… Хоть бы кто–то задумался, ей–ей — но нет, образ пустозвонов и торгашей застил ребятам глаза… Вот где нужна, как время от времени говорит Грозный Глаз, постоянная бдительность.

К вечеру все старшекурсники уже слили воспоминания во флакончики; на выходные Малфой обещал выпросить у отца Омут Памяти, и за предоставленный материал поделиться оным с другими факультетами. Сеансы просмотра уроков уже были предварительно расписаны, пока решался вопрос — приглашать ли наших иностранных коллег (в конце концов, они нам веселье обеспечили, теперь время насладиться их фейспалмами), и если да, то к кому?

По итогам продаж, кстати, мы не только окупили затраты на материалы в журнале, но даже смогли немного навариться. Было единодушно решено с лишних средств проспонсировать еду и сливочное пиво для факультета на время просмотра итогов шутки.

Но как бы то ни было, наступил вечер. Праздничный ужин по случаю истечения суток с момента начала турнирного отбора, определение Чемпионов… Кандидатов было очень, очень много — эльфы едва успели убрать все залежи бумаги у Кубка, к концу дня там накопился едва не футовый слой бумаги. И судя по ожидающим взглядам многих несовершеннолетних студентов — процент попаданий в Кубок был отнюдь не самым худшим…

И настал час икс! Разговоры смолкли, и на правах хозяина объявить результаты отбора вышел Дамблдор.

— Чемпион Шармбатона! — громогласно объявил он, и Кубок тут же выплюнул чуть тлеющую бумажку: — Флер Делакур!

— …Чемпион Дурмштранга! — продолжил директор, когда стихли аплодисменты и по уши довольная Флер удалилась в отдельную комнату для инструктажа. Закономерно получился Крам. И, наконец: — Чемпион Хогвартса!

Все выжидающе смотрели на Кубок. И смотрели. И смотрели. Очевидно, артефакт был всерьез озадачен количеством заявок. Почувствовав неладное в затянувшейся паузе, Дамблдор картинно поднял брови, пожал плечами, развел руками и подошел ближе к Кубку; к нему уже спешили и некоторые преподаватели. После быстрых манипуляций Кубок зашипел, забулькал и очередью выплюнул сразу два листочка.

— Гарри Поттер, — в ошеломленной тишине озвучил Дамблдор первый, удивленно–радостного брата захлопали по плечам соседи. — Мэтт Снейп, — сидящий напротив Нотт расстроенно выдохнул, обтекая только что выплюнутым мною в него соком. Забини, взглянув на мое лицо, тихо сползал под стол.

Надо сказать, я был в шоке. Честно. Но тут же начал обдумывать перспективы. Аккурат пока в компании еще одного свежеиспеченного Чемпиона шагал к чудо–комнате сбора.

Турнир Трех Волшебников, в целом, ничего опасного лично для меня не представлял, особенно в свете моей подготовки и знаний, вынесенных из этого же Турнира, но в другом мире. Расторгнуть контракт на участие можно, но тут как в анекдоте — проще уже поучаствовать… Был и еще мотив — не зря же я в этом году в школе вечно нахожу куда приткнуться, то с шутками, то с воспитательной работой! Учиться во второй раз, не скрою, шикарно, особенно без зашоренного восприятия примерного мальчики — тут и уроки прогулять можно, и еще какую пакость сделать, и с преподавателями общаться уже совсем не боязно… Но весело было только вначале, пару недель в сентябре, потом предсказуемость событий и свобода действий наскучила. Участие в турнире определенно вносило некоторое разнообразие в рутинные будни. Нет, я и так собирался сунуть свой нескромный метафорический нос в происходящие в Хогвартсе события, но развлекаться в Турнире изнутри — совсем другой уровень… Тем более, что можно это делать со всем официальным комфортом. И с полным доступом на площадки Испытаний.

Поттер тоже, судя по всему, уже избавился от первого восторга и начал муторно осмысливать свой новый статус. Не знаю, о чем он там размышлял, но на лице его отразился такой священный ужас, что я даже невольно оглянулся в поисках какого–нибудь монстра, может даже, Грюма в корсете и юбке с разрезом. Какой у нас национальный герой, однако, впечатлительный…

Так мы и вошли в комнату: Гарри, фантастически совмещавший в себе одновременно и детскую радость, и тоску невыгулянной собаки, и я, глядящий на все вокруг счастливыми глазами гоблина–бессребреника. Правда, частично наш готично–драматичный шарм был разрушен, когда Флер в своем фирменном волнующемся стиле (а, волнуясь, она становилась практически невыносимой) выразила недоумение по поводу присутствия в компании Чемпионов «какой–то малышни»; я не замедлил ответить и совершенно по–взрослому, вальяжно и с расстановкой, улучив момент, «сделал нос».

В общем, в этом мире наше первое знакомство с мадемуазель Делакур вышло еще лучшим, чем в прошлом.

Вскоре явились Крауч, Бэгмен и еще четверо мужчин разной степени заумности. Мадам Максим ругалась и возмущалась количеством и качество Чемпионов принимающей стороны, Каркаров каркнул презрительно что–то вроде «ну да, трусливые англичане, чего еще можно было ждать», Дамблдор доброжелательно пытался всех успокоить и направить стихийную дискуссию в конструктивное русло, министерские копались в не пойми откуда взявшемся талмуде с правилами Турнира. Прошло минут десять. Народ стоял в целом смирно, один Гарри страдальчески пялился в потолок, раскачивался на пятках и был уже близок к тому, чтобы начать назидательно ходить и сердито зыркать в сторону увлекшихся взрослых. Я и то был — сама кротость! Правда, Дамблдор, видимо, хорошо запомнил мой честный утренний взгляд: несмотря на то, что сейчас придраться к моему примерному образу было невозможно — знаю, проверял на Себастиане, — он нет–нет, а посматривал подозрительно по моим координатам…

Но я на самом деле не собирался чудить. Мало ли, еще найдут, как исправить получившийся казус, и обломится мне участие в Турнире. Не то чтобы вероятность последнего была велика — о нынешних крючкотворах я был невысокого мнения, покопаются в правилах для острастки, ткнут Министру в нос бланк «В пустыне песка не обнаружено» и успокоятся. Но от случайностей никто не застрахован…

Нас промурыжили еще минут пятнадцать, наверное, и потом отпустили с миром кушать. Министерские, правда, еще потрясали талмудом с правилами и грозились найти виноватых, невиновных и посторонних, но неубедительно.

Самым сложным оказался разговор со Снейпом. Я как–то не ожидал статуса Чемпиона для себя, поэтому оказался практически не подготовленным к беседе с отчимом. Проблема была в том, что, как и любой здравомыслящий родитель, Снейп будет категорически против забрасывания меня в Турнирную мясорубку, с него станется также и додуматься до самого примитивного метода избавления меня от обязательств перед Кубком — банального перевода в другую школу. Даже при всем моем новом имидже я оставался для Северуса четырнадцатилетним пацаном с минимумом полезных навыком и практически полным отсутствием жизненного опыта; тем более, была еще мама, которая также выразит протест, что для нашего семейства умеренных подкаблучников довольно весомо и может стать решающим аргументом в споре насчет Турнира.

За полчаса, на которые я растянул свой ужин, я так и не смог придумать оптимальную линию поведения. Любые мои аргументы через призму родительского восприятия будут выглядеть желанием выделиться или подростковой бравадой, к слову, летний разговор со Снейпом, в котором я анонсировал свои изменения, здесь играл только против меня. С каждой бесплодной минутой я злился все больше, что не помогало, сосредоточиться также мешал вид Снейпа, о чем–то негромко, но бурно спорящего с директором.

Я понимаю, когда все идет не по плану. Или когда плана нет, но события для меня если не благоприятные, то хотя бы нейтральные. Но когда у меня нет плана и происходит что–то, что мне не нравится… Я со злостью ткнул вилкой в упорно удирающий от меня кусок мяса — частью даже удачно, мясо на вилку накололось. Правда, кроме мяса на вилке теперь присутствовал и стол, а расколотая на две неравные половинки тарелка укоризненно поблескивала, чуть бликуя от огоньков свечей. Судя по всему, это и есть конец ужина для меня. Встав, я торопливо вышел из Зала и, пройдя несколько поворотов, тихо уперся лбом в прохладу стены.

Что на меня нашло? Странно, неудачи были порой поводом для уныния, чаще — для спортивной злости, но никогда не доходило до такого всепоглощающего бешенства, которое я испытал парой минут ранее.

Глубоко вздохнув, я убедился, что смог взять себя в руки, и наметил примерно действия на ближайшее время.

В конце концов, если я не готов к разговору, значит, надо отложить заседание… В смысле, беседу со Снейпом. Благо, не поговорив со мной, в ближайшие сутки он ничего предпринимать не станет, соответственно время подумать у меня есть, достаточно лишь не попадаться на глаза ни ему, ни другим преподавателям. А то ведь ночь на дворе, еще часик — и все, пора если не спатоньки, то хотя бы в гостиной заседать безвылазно. Поймают — отконвоируют к декану.

Благо, именно эта часть плана совсем не представляла для меня трудностей. Я ли не гулял с начала года здесь? И ни разу не попался!

Итак, что может в целом сказать мне Снейп? Множество вариаций на одну и ту же тему: это опасно. Из субъективных вариантов личное нежелание. На этом все.

Чем я могу ему ответить? «Это действительно опасно, но я справлюсь»? Нет, идти в лоб неудачный вариант, Снейпа так не передавить. А вот подловить на обратном, пожалуй, можно.

С такими мыслями я решительно направился искать отчима, который, судя по моим наблюдениям последних трех часов, также решительно искал внезапно потерявшегося меня. Нашел я его в одном из коридоров, примерно выяснил для себя маршрут и пошел в обход.

Снейп нашел меня на подоконнике, очень грустного, подтянувшего колени к груди и лирично глядящего в окно.

— Мистер Снейп, — деланно строго начал он, — вы осознаете, где должны находиться в данный момент?

— Да, сэр, простите, — я немедленно соскочил со своего насеста и покорно вытянулся перед деканом.

— Я провожу тебя в гостиную, — уже мягче сказал отчим. Я кивнул и поплелся по направлению к почти родной спальне. Снейп, немного помолчав, нагнал и ободряюще хлопнул меня по плечу: — Ты как?

— Да нормально, — сказал я в сторону. — Просто переволновался немного. Турнир… и я. Несуразица. Ладно еще Гарри, он герой…

— Это что еще за новости? — почти рефлекторно среагировал отчим. — Ты, уж поверь мне, ничем не хуже не только Гарри Поттера, но и остальных Чемпионов тоже. Что за глупости?

— Да брось, — махнул рукой я. — Можешь не пытаться меня ободрить, я и сам все понимаю. И возраст, и навыки… Меня на первом же испытании раскатают в тонкий блин. Даже если позволят участвовать — у меня нет никаких шансов.

И он поймался.

— Я не ободряю, — сухо и серьезно сказал Снейп. — Я видел всех Чемпионов, и у меня достаточно опыта. Чтобы примерно представлять кто чего стоит. Может, ты и не фаворит Турнира, но уж точно и не в конце рейтинга — по меньшей мере твердый середнячок. Так что не нужно тут разводить уныние. Кроме того, за тобой еще факультет Слизерин и семья, между прочим, а поддержка — немаловажная часть подготовки.

На полушаге я сверкнул улыбкой и атаковал Снейпа обнимашками номер три — не официальные, достаточно теплые, но не чересчур, ребра не ломать и со временем не перебарщивать.

— Спасибо, пап! Я… Спасибо! — и торопливо умчался в родные пенаты, оставляя в коридоре Снейпа, медленно осознающего только что им сказанное. Теперь не отвертится, разве ж может он разочаровать ребенка? Нет, может–то может, но сейчас не будет. Даже, может, перед мамой заступится.

А завтра я его успокою жалобой. Вместе составлять будем, результаты, конечно, пока неизвестны, но наверняка старшей части моего семейства даже от одного факта станет повеселей.

Дальше все было достаточно быстро и скучно. Тихо и ненавязчиво я подал жалобу. Спустя три дня, естественно. Заставил всех слизеринцев рыться в библиотеке, подключил и Снейпа–старшего, дальше было лишь дело техники — подкинуть кому надо важные мне книги и поставить под итоговым вариантом отчима и Джеймса Поттера подписи. Координацию со стороной Поттера осуществляла нейтральная группа в лице Себастиана со товарищи. В наличии младшего брата есть свои прелести. Надо будет летом заставить его таскать мне лимонад из холодильника…

А то ведь мы с Гарри маленькие, беззащитные, и участвуем в Турнире без своего на то желания… Зато с большими преимуществами!

Во–первых, нам дали фору в десять очков. Во–вторых, за три дня до испытания нам сообщается его суть и детали, а за день до — позволено побывать на площадке.

Да, это было нечестно. В моем случае это вообще жуткое читерство. Мне даже было чуть–чуть стыдно.

В-третьих, нам пришли копии отчетов экспертов насчет выбора Кубка. Все очень сложно и запутанно, каким–то образом сработала мифическая связь близнецов — Кубок выбрал изначально одного, совершеннолетнего, и разом подтянул второго, приняв сходство магического отпечатка за две копии одного и того же человека. Я вчитывался в эту фразу наверно раз двадцать, пока до меня дошло, что именно имел в виду автор отчета.

Правда, на вопрос о том, какого же черта все–таки выбрали хотя бы одного из нас и как моя бумажка оказалась в Кубке, если я ее не писал даже, так и не дали.

Проверка палочек прошла довольно тихо и спокойно, и даже утаскиваемый Скиттер в подсобку Поттер не выглядел растерянным и опечаленным. Да и статья о Чемпионах порадовала — конечно, мне не выделили отдельную полосу, но хоть имя написали правильно — и то хорошо.

Так что жизнь наладилась. Школа несколько дней помусолила новость о количестве Чемпионов и пинала нас с Поттером — правда, до конца симпатии публики так и не определились, кто винил Мальчика — Который-Выжил, кто косился на меня, потому что «этот Снейп вообще с самого начала года подозрительный, да и брат у него шкода — мало ли что там, в тихом–то омуте». Были и те, кто не пытался идентифицировать из двух близнецов главного виновника инцидента (склонялись все больше ко мне, сыграло мнение старшекурсников, помогавших с приветствием Хогвартса и мой энтузиазм). Собственно, нейтральными остались все те же квиддичисты, которые до конца осознали, что все развлечения, которые им светят до конца года — это тренировки и наблюдение за страданиями Чемпионов. Они потерянно тынялись по гостиной и ныли о невозможности надрать другие факультеты и получить или продуть Кубок.

Обе фракции мне достаточно быстро надоели, так что я нашел удовлетворительное решение проблемы — и бедняги–квиддичисты оказались заняты, и школьные сплетники получили новую, более хлебную тему для разговоров.

При горячей поддержке мадам Хуч, которая в сути своей мало отличалась от квиддичистов–студентов, были введены совместные тренировки факультетов. И как–то так совпало, что в те дни, в которые могли играть два каких–то факультета, два других были абсолютно заняты какими–то своими вывертами расписания. Короче, при тщательном следовании объявленным Дамблдором правилам я инициировал организацию неофициального Кубка Хогвартса по квиддичу. Спустя еще пару дней количество предстоящих совместных тренировок к восторгу всех участвующих увеличилось, поскольку иностранные студенты тоже скромно выразили желание поучаствовать. У Шармбатонок вообще по итогам заявок набралось два состава команды, заменяй — не хочу…

Первую «тренировку» назначили за неделю до первого же Испытания — и время зажить ранкам у нас с Гарри будет (конечно же, поставили Гриффиндор — Слизерин, как главных инициаторов… Если от Хуч я еще ожидал горячего энтузиазма, то вот Снейп с МакГонагалл переругивались и боролись за турнирную сетку что те дети, хотя обоим уже лет и лет — удивили), и чтобы сменить ландшафты стадиона семи дней должно хватить с лихвой.

Снейп, более–менее удовлетворившись предоставленными младшим участникам в моем лице преференциями, всерьез взялся за подготовку меня к Турниру. Разного рода артефакты и амулеты были запрещены, от претендента требовался он сам и его палочка, ничего больше. Ну, одежда конечно, и в принципе то, что он добудет уже в процессе Испытания, а так — все… Так что отчим каждый день заботился о моем досуге — или гнал на поле для «слетывания» с командой («Не хватало еще продуть красно–золотым на тренировочном матче!»), или заманивал едой в свой кабинет и выдавал на руки скромные списки заклятий (стандартные защиты, некоторые атакующие заклинания; но порой от прочитанного у меня глаза лезли на лоб — таким арсеналом пакостных штучек из рядов условно разрешенных и условно запрещенных (что практически одно и то же) не мог похвастаться ни я, ни мои знакомые из старой жизни. Силен!), или тщательно следил за тем, чтобы меня не было ни на поле, ни в классе с отработкой щедро им выданного — отдых ведь тоже важен.

Свою лепту внесли и другие. Однокурсники, к примеру, кроме помощи с разбором литературы для жалобы, одарили магическими туристическими вещами — практичные брюки, ботинки и кофта с хорошим капюшоном, обладающие большей крепостью и устойчивостью к вывертам окружающей природы вроде огня, воды и еще чего–нибудь. Одежда не была артефактной в полной мере — просто особый пошив из особых материалов плюс пара рун, так что под запрет Турнирных правил не попадала.

Забегая вперед — ближе к Испытанию вездесущая малышня в лице Себастиана доверительно донесла мне про присутствие драконов на территории школы и предполагаемый способ их использования. Я взамен щедро спрятал его под кроватью, потому что незамеченным совсем малой не ушел, и теперь его искал запоздавший с теми же новостями Снейп, чтобы уточнить — а чего это он, шпионя, запалил недалеко от себя знакомую макушку?

Девчонки курсом постарше как–то заловили меня в углу и не выпускали оттуда, пока я не сдал им азы первой помощи самому себе, вроде заклинания обеззараживания и бинтов. Грюм сосредоточил на мне свое внимание и теперь то и дело пытался меня подловить с разных точек, сначала только заклятиями, а потом еще и отеческими пинками. Класс воспринял новую версию наших с ним дискуссий с большим энтузиазмом, даже ставки делали. Поттер, кстати, страдал от Грюма также, но огребал чаще, что и обусловило более высокие ставки на его успех. Внезапным появлением букмекерской конторы я был возмущен до глубины души, я не замедлил обрушить паршивцам всю систему, поставив через пару знакомых неплохие суммы и разыграв на очередном уроке свой провал и сокрушительную победу Поттера. Деньги свои я вернул, долги великодушно простил, но пригрозил — еще хоть раз… Меня честно послушали и пообещали. Не прекратили, конечно, но маскировать свою деятельность стали получше.

В общем, затея с Турниром теперь сжирала хоть и меньше моего времени, чем в прошлый раз, но по моим нынешним ленивым меркам все равно порядочно. Единственным абсолютно свободным временем оставалась по–прежнему ночь.

Гуляю я значит спокойно, мирно меряю шагами коридоры Хогвартса. Все маршруты и графики дежурств преподавателей давно выучены, миссис Норрис меня не трогает (немного кошачьего корма, витаминок, почесона за ушком — и дело в шляпе. Главное — не перепутать ее впотьмах с МакГонагалл, а то со мной один раз чуть не случился такой казус — вот была бы неловкая ситуация). Пивз и тот после пары конфликтов проходя мимо, проходил мимо, даже молча. Единственный вариант неожиданности кроме фантастических вроде нападения на школу или внезапного появления пришельцев — это менее удачливые полуночники, встреч с которыми я до сих пор удачно избегал.

Вот вроде этих девчонок внизу. Я, притаившись на лестнице с неугасающим любопытством наблюдал, как пять шармбатонок, предусмотрительно накинувших капюшоны для пущей маскировки, этажом ниже старательно крадутся незнамо куда. Цель этой вылазки оставалась для меня тайной. В целом девушки шли хорошо, тихо и довольно ловко, впечатление портила только одна фигурка, которой, видимо, на мысочках было идти неудобно, а крадущийся шаг ей явно не давался. Масла в огонь моего любопытство подливал тот факт, что, к примеру, за ближайшей колонной злорадно притаился Пивз, через полторы минуты на этом самом месте будет стоять Филч — это если не поторопится на крики полтергейста, а в двух коридорах от девчонок в данный момент проходила МакГонагалл. Иными словами, я наблюдал довольно неплохую спонтанную инсталляцию на тему «за секунду до…», и с нетерпением ждал продолжения.

Пивз вылетел из–за колонны достаточно неожиданно и заорал:

— Нарушители!!! — тут же, вторя ему, довольно громко заорала сирена, обычно предупреждающая магглов о биологической опасности, кроме того, полтергейст азартно размахивал красной гирляндой, дополняющей антураж.

Похоже, не один я заключил паритет с главным доставалой школы — точно такую сирену, например, к одной коробочке по просьбе Себастиана прикрутил я лично, а в гирлянде определенно угадывалась работа Грейнджер. Дела…

Не нужно владеть картой Мародеров, чтобы с точностью до метра предсказать движения пока невидимых Филча и МакГонагалл. Ну а реакцию девушек я имел честь видеть лично: следуя короткому движению руки самой первой фигурки, ночные гостьи бросились врассыпную, каждая в свой коридор. Одна совсем неудачно — мало того, что пошла по направлению к Филчу, так еще и споткнулась об кошку. Дважды. Кошачьи мозги Норрис могли победить в тактике поимки нарушителей многих студентов Хогвартса, и для задержания преступников животинка совсем не щадила свою шкурку. О, теперь неудачливая барышня споткнулась об кошку трижды…

На этом шоу в принципе было закончено — любоваться на разборки подошедшего завхоза и попавшейся француженки я уже не стал. Аккуратно откатившись от перилл лестницы, за которыми меня было очень даже видно, я ползком добрался до нужного мне этажа и продолжил прогулку.

Но незаслуженно забытые беглянки аукнулись и мне. Минут через пятнадцать, заворачивая за угол, я был коварно подбит вражеской канонеркой в лице… так, с девушки слетел капюшон… Ух ты, мадмуазель Флер Делакур!

Француженка, вольготно разместившаяся на моей мужественной груди, заикнулась было на французском:

— Как ты?.. — но, подняв голову и увидев незапланированного меня (видимо, ожидалась ее товарка по несчастью… тоже мне, можно подумать, они имеют монополию на ночные прогулки по Хогвартсу!), немного подвисла. Секунд десять мы просто смотрели друг на друга, после чего я, поняв, что гляделки явно затягиваются, расслабился, примостил голову поудобнее и попытался задремать. Только–только собиравшаяся прийти в себя Флер, судя по следующей минутной паузе, была снова повергнута в ступор. Впрочем, через эту самую минуту она все–таки начала двигаться, даже соизволила с меня скатиться.

— Кхм, — подала голос француженка, и я открыл глаза, чтобы увидеть выставленную ею руку. Приняв помощь, я поднялся. Мы снова постояли и помолчали. Чуть помявшись, она все же обратилась ко мне:

— Мм, Марко?

— Мэтт, — поправил ее я, с интересом ожидая продолжения.

— Да, прости, Мэтт, — чуть успокоившись, сказала Флер. И акцент стал менее режущим слух. — Ты случайно не знаешь, как отсюда добраться до выхода?

— Кодекс хорошего парня строго гласит, что я обязан провести тебя до выхода и убедиться в успешном завершении твоего ночного променада, — я вздохнул. — Кодекс плохого подсказывает, что я должен воспользоваться ситуацией. Так что я проведу тебя, но возьму за это небольшую символическую плату, — теперь улыбнулся самым препохабным образом. Чудесное перевоплощение из скромной нуждающейся в помощи барышни в пока спокойную фурию. И кончик палочки так ненавязчиво выглядывает из рукава…

— И что же за плата? — ровно спросила Делакур, явно уже готовясь преподать мне урок хороших манер. Я улыбнулся еще более мерзко, немного продержал чудовищный перекос на лице (чуть челюсть не треснула, чесслово!) и, прекратив испытывать нервы девушки, мирно заметил:

— Информация, конечно! Видишь ли, — я обвел руками вокруг себя, — я в этой школе годы и процентов на восемьдесят бы уверен, что ничего нового хотя бы в этой части Хогвартса мне не откроется. Но вот в чем закавыка… Коридор, в котором мы сейчас стоим, можно сказать, круговой, а не сквозной — у него один–единственный выход, он же вход. Мы сейчас стоим примерно на середине, так что входить должны были приблизительно вместе, но будь все так — я бы тебя заметил. Тут две классные комнаты, но двери в них адски скрипучие, если бы ты пряталась там и вышла только сейчас — я бы услышал. Да что там я, половина Хогвартса по меньшей мере, — обескураженно пожал плечами я. — Внимание, вопрос: о прекрасная нимфа, откуда ты взялась здесь?

Флер только хмыкнула и послушно провела меня к гобелену, за которым оказался ход. Какое коварство архитекторов! С недовольством покосившись на Флер, я все же отложил исследование нового секрета на потом, и повел ее к выходу. По пути мы разговорились — шепотом, конечно. Флер кратко поведала мне, почему оказалась в неурочное время в неурочном месте. С некоторыми купюрами, конечно, но даже так было ясно, что ее и ее подруг банально развели на «слабо», правда, что стояло на кону, она так и не призналась. Я в свою очередь доложил ей о поимке по меньшей мере одной товарки, что ее порядком расстроило, но не обеспокоило. За ночные прогулки тут не убивает, все, что грозит — пара неприятных отработок, а остальных ее подруга все равно не выдаст. Так что нынешний план–минимум — незаметно выбраться из Хогвартса, незаметно же проникнуть в родную кареты и тихо и незаметно выяснить потери среди личного состава.

Я учел ее пожелания, да и наверняка после поимки иностранки учителя додумались поставить кого–нибудь на главный выход, так что недалеко от Большого зала мы свернули в сторону. Одна из неиспользуемых комнат имела, кроме всех прочих достоинств, широкое и удобное окно, плюс возвышение за стеной — так что прыгать из него можно было спокойно. Два метра с хвостиком — даже для десятилетки не так уж и жутко.

Одно я не учел — не мне одному известно про это окно.

Стою я у подоконника, сцепил руки с Флер, чтоб потихоньку ее спустить без лишних прыжков, а то ей наверняка боязно прыгать в никуда — темень–то на улице непроглядная, а Люмос демаскирует. Флер себе приземлилась спокойно, и тут выглянула луна, осветив, кроме прочего, еще и донельзя ехидную кошачью морду. Хвостатая зараза, не обратив ни малейшего внимания на мое размахивание руками и «Шшш!», тут же разразилась громким мяуканьем. Лицо Флер надо было видеть, впрочем, мое, подозреваю, не лучше. На самом завершении миссии так попасться!

Я шепотом рявкнул Флер присесть, что она сразу сделала, впрочем, одарив меня взглядом, выражающим явное сомнение в моей умственной полноценности. Сам же я рывком преодолел подоконник и приземлился рядом с ней. Норрис, заметив меня, виновато мяукнула и, попятившись, скрылась в ночи.

— Так–так–так, — проскрипел удивленно Филч. Я стоял, независимо засунув руки в карманы и прикрывая Флер, благоразумно накинувшую капюшон. Надежда, как говорится…

— Вот кого я уж точно не ожидал увидеть, — покачал головой завхоз, со смешинкой в глазах осматривая открывшуюся ему картину. — Ну и что же здесь происходит?

— Вы поймали нарушителя, — преданно посмотрел на него я. — Одного. Злостного и непослушного меня.

— Да вот мстится мне, что вас тут двое, — хмыкнул старик.

— Ну мы же джентльмены, — укоризненно глянул на него я. — Мы же не можем допустить, чтобы честь дамы пострадала? — Филч в ответ только умилительно приподнял брови и выгнул губы в насмешливой улыбке. Я, резко повернув голову чуть влево, выбросил вперед руку: — Ой, смотрите, что там?

Завхоз побуравил меня взглядом еще пару секунд и, вновь хмыкнув, показательно отвернулся, заложив руки за спину.

— Ух ты. Да ну. Поразительно, — равнодушно проговорил он, пока я прогонял Флер в сторону ее кареты. Также великодушно он не заметил ни моего «Дальше сама, хотя с твоей удачей…» и «Будешь должна», ни радостного «Сам дурак» француженки.

Еще немного мы с Филчем полюбовались на удаляющуюся спину девушки, после чего он окончательно закруглил мою прогулку:

— Ах, любовь… Ладно, нарушитель, ходу. Тебе еще в субботу архивные записи разбирать…

Конечно, моя репутация как примерного мальчика, так и неуловимого шалопая, была подмочена. Но, во–первых, я более–менее наладил отношения с Флер — до этого я и не осознавал в полной мере, как мне ее не хватало, во–вторых, получил что–то полезное от нее в дальней перспективе, что–что, а долги такие негодяи как я, забытыми и неоплаченными не оставляют. И в-третьих — к счастью, моя дружба с завхозом от этого ночного инцидента не пострадала. Было бы обидно потерять его уважение, заработанное долгими нудными нотациями для всяких шалопаев — он, к примеру, их слушал внимательно и с удовольствием.

Пришлось только прочитать лекцию самому себе — назидательные фразы и виноватые ответы, мой поучительный разговор с самим собой отчитывавшие меня преподаватели выдержали всего семь минут, выпихнув в конце концов из кабинета под поручительство Филча. Ну и да, в субботу пришлось крепко посидеть над бумагами восьмидесятилетней давности. О договоре с Трелони и возможности смыться я, голова моя дырявая, вспомнил только через четыре часа, так что в целом довольный завхоз отпустил меня без лишних придирок.

Но подпись Диппета я выучил наизусть, и то она мне еще три недели снилась!