Ли — имя мое, а это мой дом, и в нем я ожидаю тебя. Долгие годы ты отсутствуешь, и долгие годы я жду. Но я жду терпеливо, потому что еще немного, и ты вернешься.

Возможно, ты и не подозреваешь о моем существовании, но я хорошо знаю тебя. Я знаю тебя лучше, чем кто-либо из ныне живущих, ведь мы родились в один день, и с этого дня я наблюдаю за тобой, и я жду.

На моих глазах ты неохотно появился на этот свет из своего укрытия, и на моих глазах ты горевал о том, что оставил позади. И твое горе стало твоим первым подарком мне, и твое горе было взлелеяно мною.

Ты взрослел, и я тоже, всегда оставаясь у тебя за спиной, наблюдая за тем, как ты делал первые неуверенные шаги по дороге жизни, как ты обрел радость, как познал наслаждение. Но и другое известно мне: как к тебе пришла скорбь, как ты изведал гнев, как тебя нашла боль. И когда ты познал все это, ты повернулся ко мне. Ты повернулся ко мне и поднес мне свою печаль, и поднес мне свой гнев, и поднес мне свою боль, и наказал мне заботиться о них. И эти дары были приняты и взлелеяны мной.

На каждом перекрестке тень моя следовала за твоей тенью, глядя, как ты шел по тропе, единожды избранной тобою. Но всякий раз, выбирая новый путь, ты отказывался от всех остальных и испытывал сожаление о тех дорогах, по которым не удалось пройти, и о том, над чем ты был не властен, и о том, что когда-то могло случиться, но уже не сможет произойти. И так ты познал разочарование и чувствовал горечь. И ты предложил мне все это, и все это стало заботой моей.

Твои тревоги подарили мне силу, твое горе наделило меня стремительностью, твой гнев дал мне гибкость, а твоя печаль придала мне смелости.

И вот теперь здесь, в своем доме, я жду. На чердаке, в подвале или в каком-нибудь укромном уголке я жду. Ибо год за годом мне не остается ничего иного, как ждать. Иногда ночью, когда лишь звезды наблюдают за мной, я выбегаю в сад, упиваясь его запустением. Иногда на рассвете я выхожу на берег и там отдаюсь благодарным водам. Иногда на закате я стою у зеркала, совершенствуя свои фантастичные позы, восхищаясь косым лучом света, играющего на безупречных очертаниях моего тела, плавной линией рук и ног, нежным контуром скул.

Но больше всего остального я люблю танцевать. Я танцую под мою тайную, темную музыку. Безмолвно выполняя бесконечный узор, вращаясь в переплетении арабесков, качаясь, наклоняясь, кувыркаясь, подскакивая, скользя, переворачиваясь с ног на голову — земля над головой, ноги в воздухе, — я исполняю танец тени.

И скоро пробьет час, когда тебе придется узнать меня. Скоро настанет время, когда тебе не останется другого выбора, иначе как толкнуть приоткрытую дверь — дверь, которая защищает тебя от всего, что ты хотел бы забыть. И когда ты отворишь приоткрытую дверь этого дома, тебе придется посмотреть мне в глаза.

Ибо я твоя тень, и я защищаю тебя. Ты боишься меня, но нуждаешься во мне, ибо твой страх — это защита твоя, твой страх — это оборона твоя. Да, стены этого дома сложены из страха, и они крепки. Крепки настолько, чтобы защитить тебя от всего, что тебе нужно, но что ты не смеешь назвать; на столько, чтобы оградить тебя от всего, что ты желаешь, но не смеешь принять.

Ибо этот дом — мое царство, и в нем наедине с твоею скорбью и печалью, болью и гневом я обретаю все большую силу. Я становлюсь сильнее, я становлюсь стремительнее, я становлюсь смелее, становлюсь послушнее и готовлюсь к тому, что вот-вот произойдет.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Пятница, 23 января

Зима оказалась особенно суровой, и мое жалкое существование в этой убогой комнатушке постепенно стало приводить меня в отчаяние. Я истратил почти все сбережения, поэтому сейчас не могу позволить себе даже самое маленькое развлечение, и вынужден питаться самой простой, скудной пищей. У меня даже нет возможности поддерживать огонь в очаге на протяжении всего дня, поэтому около полудня я обычно отправляюсь прогуляться. В те дни, когда идет сильный дождь и гулять становится невозможно, мне не остается иного выбора, как лежать целый день в постели, завернувшись плотнее в пуховое одеяло, чтобы не замерзнуть.

Поначалу, уйдя в отставку с королевской службы, я полагал, что моей пенсии хватит, чтобы продержаться, по меньшей мере, месяцев пять. К моему прискорбию, на поиски приличной работы ушло гораздо больше времени, чем я рассчитывал. Проходят дни, складываясь в недели, и одно разочарование следует за другим. Я вынужден перебираться во все более и более дешевое жилье, и каждая новая комната оказывается темнее и холоднее, чем предыдущая. Иногда я ловлю себя на мысли, что сожалею о том, что решил оставить службу. Но, по чести, я вынужден признать, что человек моих лет больше не годен для армии.

Однако я привык к дисциплине и поэтому установил некоторый распорядок дня, от которого не позволяю себе отступать. Каждое утро в обязательном порядке я просматриваю колонки объявлений, обращая внимание на любую вакансию, которая дарит хотя бы небольшую надежду на то, что у меня будет работа. Я пишу прошения, а также прочитываю и складываю в папку все ответы, которые приносят с утренней доставкой. Увы, до сих пор ответов пришло совсем немного. И, откровенно говоря, вынужден признать, что нетребовательная позиция среднего звена, в которой я провел столько лет, плохо подготовила меня к тому, чтобы обрести новое место в этом незнакомом мире за стенами гарнизона.

Сегодня, к примеру, я написал семь писем. Однако с утренней почтой пришло только два ответа. В одном из них содержалось обещание сохранить сведения обо мне до тех пор, пока мои услуги не понадобятся, — сколько раз я читал подобные строки! — а в другом был категорический отказ. На большинство своих писем я так и не получил ответа.

Хорошо, хоть дождя сегодня не обещают. Как только закончу эту запись, отправлюсь, по своему обыкновению, на прогулку до курьерской конторы, что на другом конце улицы. После этого зайду на рынок. В последнее время моя еда состоит из тушеных овощей, но, чтобы подбодрить себя во время одиноких выходных, я время от времени позволяю себе роскошь — кусок дешевого мяса.

Понедельник, 26 января

В это утро посыльный не принес ничего, но спустя некоторое время в дверь моей комнаты неожиданно постучали. К моему удивлению, за дверью стояла хозяйка меблированных комнат — дородная женщина, которая обычно без особой охоты поднимается по лестнице, предпочитая оставаться внизу, на кухне, со своими собаками. Однако сейчас она поднялась ко мне, держа в руке длинный белый конверт, с ярко-красной восковой печатью и моим именем, написанным торопливым, неразборчивым почерком. По ее словам, это письмо только что принесла пожилая дама, в длинном старомодном платье, явно не из Службы курьеров! Я поспешил к окну, но никого не увидел.

Как только хозяйка спустилась к себе, я дрожащими руками сломал печать на конверте и развернул единственный листок пергамента, который был внутри. Со все более растущим изумлением я прочитал письмо, которое оказалось не чем иным, как предложением работы! Я не смог вспомнить вакансию, на которую ссылался его автор, но, просмотрев свои папки, обнаружил следующее объявление:

ТРЕБУЕТСЯ ПОМОЩЬ В РЕСТАВРАЦИИ

Мой особняк пришел в запустение. Он довольно велик, поэтому требуется немало труда, чтобы привести его в пригодное для жилья состояние.

Я бы с удовольствием воспользовался услугами надежных и трудолюбивых людей.

Если вы сочтете, что обладаете соответствующей квалификацией, пожалуйста, напишите по адресу…

Подпись была неразборчива. В последние месяцы я ответил на такое количество подобных объявлений, что эта коротенькая заметка, видимо, просто вылетела у меня из головы. Я попытался вспомнить, что именно я мог написать тогда, предлагая свои услуги. Вероятно, я приложил немало усилий, чтобы особо подчеркнуть методичный склад ума, способность руководить людьми, талант вести счета и блестящую способность быстро и эффективно решать организационные задачи, какими бы сложными они ни были.

Я внимательно прочел последние строки письма. Тот, кто написал его, приглашал меня прийти в любое удобное время по указанному адресу. Дом находился на окраине города. Название местности было мне знакомо, хотя как я ни пытался, но не смог припомнить частных домов в этом месте — ни полуразрушенных, ни еще каких-нибудь.

Во всяком случае, перед выходом мне нужно будет натереть ботинки, подровнять усы и почистить щеткой старый добрый мундир. Я полон решимости появиться перед будущим работодателем в самом располагающем виде.

 

Рыжик Браун и его мама

— Подтяни носки, Майкл! Не смей идти в школу в таком виде!

Рыжик Браун остановился у ворот. Опершись о столб — ранец неуклюже свисал спереди, — он, осторожно балансируя сначала на одной ноге, потом на другой, натянул колючие серые носки. Он слушал, что говорила мать.

— И не забудь закрыть за собой ворота, — ее голос звучал раздраженно, — а то листья налетят и замусорят всю клумбу. И после школы сразу домой! Я запрещаю тебе болтаться на лужайке с мальчишками Хопкинсов!

Рыжик, вздыхая, потянул створки ворот, чтобы они закрылись, и сдвинул ранец на бок. Затем он побрел по узкой дорожке до угла, где та выходила на главную улицу деревни.

Мальчик жил вдвоем с матерью. При крещении ему дали имя Майкл Браун, но из-за его веснушчатого лица и копны рыжих волос, торчащих в разные стороны, все в деревне звали его Рыжик. Все, кроме матери и, конечно же, бабули Хопкинс. Его мать не любила клички. В сущности, в мире было множество вещей, которые не любила мама Рыжика. К примеру, она не любила стирать простыни и взбивать подушки. Это было удивительно, потому что она, казалось, стирала их почти всегда, не считая того времени, когда помогала в деревенской церкви. Она говорила Рыжику, что вынуждена стирать вещи других людей, чтобы зарабатывать на жизнь, и что иногда людям приходится делать то, что им не хочется. В доме всегда пахло мылом, крахмалом и выглаженным льном. Иногда дамы из больших домов приходили за своим бельем и забирали его через заднюю дверь, но чаще миссис Браун приходилось самой идти по главной улице, чтобы отнести готовый заказ.

А еще миссис Браун не любила, когда Рыжик спрашивал о своем отце. Она всегда говорила, что давным-давно ему пришлось уехать и что он никогда не вернется. Когда Рыжик пытался расспросить ее подробнее, она начинала креститься, и спустя некоторое время он понял, что ему не хватает храбрости спросить ее вновь.

В их домике почти не было новых вещей. Стол был старым и поцарапанным, кастрюли погнутыми, а из кресел торчала набивка. Если миссис Браун не занималась стиркой, она обычно сидела у очага в маленькой гостиной и вязала, штопала или чинила одежду.

— Сегодня со мной разговаривал учитель, — сообщила миссис Браун однажды вечером. Она сидела на своем обычном месте у очага, пришивая заплату на старые штаны Рыжика. Вторая, и последняя пара брюк была на нем. — Он сказал, что тебе хорошо дается учеба.

Рыжик заерзал на стуле.

— Нет, погоди. Он сказал, что если ты будешь стараться, то сможешь учиться в школе и дальше, когда подрастешь. А потом, может быть, даже получишь место в одной из академий. Как думаешь, тебе этого хотелось бы?

Рыжик кивнул. Ему нравилось учиться, но он никогда серьезно не задумывался о своем будущем.

— Потом ты мог бы отправиться в город, выучиться какой-нибудь профессии. — Рыжик заметил, что, говоря это, она смотрела в угол комнаты, словно разговаривая сама с собой. — Ты мог бы позаботиться обо мне, когда я постарею. Я не хочу стирать простыни вечно. — Она взглянула на него. — Конечно, тебе придется много учиться. Но тебе же это нравится, не так ли?

Деревня, в которой они жили, была маленькой и находилась в отдаленной части страны, не отмеченной даже на карте. В пределах досягаемости был только один небольшой городок, а королевская столица и оживленные дороги, ведущие к ней, располагались намного дальше. Мимо деревни проходило мало чужаков, все жители знали не только друг друга, но, похоже, и все друг о друге. Правда, здесь все же была собственная школа, которая состояла всего лишь из одной классной комнаты и одного учителя, человека в старом твидовом пиджаке, насквозь пропитанном запахом табачного дыма. Единственным взрослым, кто заходил в школу, была бабуля Хопкинс, и ей, должно быть, перевалило за восемьдесят. Это была сварливая старая женщина, приходившая каждое утро, чтобы подмести пол классной комнаты и растопить большую чугунную печь в углу.

Когда Рыжик прибежал в школу, бабуля Хопкинс как раз выходила через школьные ворота. Она метнула на него быстрый взгляд.

— Поторопись, Майкл, — проворчала старая женщина. — Опаздывать нехорошо.

Рыжик остановился на краю школьного двора и осмотрелся. Эйлин Джилберт с другими девчонками пели песенки, несколько мальчишек пинали мяч. В дальнем углу двора Колин Хопкинс и его брат Сэмми неуклюже карабкались по турнику до перекладины. Рыжик смотрел на всех, но не спешил к кому-либо присоединиться. Он был счастлив, играя сам с собой. Или, по крайней мере, не очень несчастен.

В то утро в классе было жарко, и Рыжиковы носки начали колоться. Потихоньку, пальцами ног, он спустил их к лодыжкам. Он знал, что должен не забыть натянуть их снова, прежде чем вернется домой к матери, еще он знал, что учитель не особенно возражает против подобных вольностей.

Рыжик украдкой посмотрел на других детей. Они сидели парами за двойными партами, и только он сидел один. Их одежда была поновее, и когда он подумал, что к тому же у них есть отцы, то на мгновение почувствовал себя одиноким.

Вдруг он встретился глазами с учителем и быстро перевел взгляд на тетрадку с колонкой арифметических примеров, лежащую перед ним. Легко решив первый пример, он почувствовал, как мало-помалу погружается в уютный мир чисел. Он даже не заметил, как учитель вышел из комнаты, и совершенно не обратил внимания на то, что остальные ученики принялись шуметь. Когда на парту перед носом Рыжика приземлился бумажный шарик, он смахнул его, все еще увлеченный примерами. Мальчик так и не поднял голову от тетради, пока не почувствовал легкое прикосновение к плечу. Это учитель вернулся в класс и теперь стоял возле парты Рыжика. А рядом стояла незнакомая маленькая девочка.

— Это Лорел, — сказал учитель. — Лорел, ты будешь сидеть здесь. Познакомься, это Майкл Браун. Мы обычно зовем его Рыжик, наверное, ты поняла почему. Браун, семья Лорел только что приехала в деревню. Я попросил бы тебя присматривать за ней. Помоги ей освоиться здесь, ну и все прочее.

Рыжик сразу же отметил, что одежда у Лорел была такой же старой, поношенной и залатанной, как и у него. У нее были длинные волосы, густые, черные и непослушные, что свободно падали на плечи, не будучи убраны ни в косички, ни в пучок. Щеки девочки выглядели бледными, на них лежал желтоватый оттенок, а большие темные глаза смотрели прямо на Рыжика и, казалось, светились особым светом. Движения Лорел были стремительными и резкими. Рядом с ней остальные дети внезапно показались медлительными и неуклюжими. Рыжик не мог отвести от девочки взгляд, пока она устраивалась рядом.

— У Рыжика появилась подружка!

Резкий голос с задней парты принадлежал одному из братьев Хопкинс. Вслед за этим выкриком раздался смех, но вспышка веселья тут же угасла под строгим взглядом учителя.

Поначалу Рыжик стеснялся Лорел. Остальные дети отнеслись к ней с недоверием, как к любому новичку, вдобавок еще и не похожему на других, и держали настороженную дистанцию, так что, по воле случая, Рыжик и Лорел оказались вдвоем. Во время перемены он показал ей школьный двор и маленькое грязное поле на дальнем конце двора. Вскоре Рыжик обнаружил, что Лорел нужна помощь с домашними заданиями. «Должно быть, в прежней школе у них не было этих предметов», — думал он.

А за следующие несколько недель они подружились. В хорошую погоду они иногда сидели вместе на турнике, на самом верху, и болтали ногами. Лорел умудрялась протиснуться между перекладинами, словно кошка, посмеиваясь над Рыжиком, пока он старательно лез следом. Когда шел дождь, они обычно сидели в маленьком сарае на дальнем краю поля, на скамейке, царапавшей им икры своими трещинами и зазубринами.

— У тебя сползли носки, — однажды поддразнила его Лорел.

— Все равно, — ответил Рыжик. — Хотя мама всякий раз из-за них ругается.

— Мне тоже все равно, — сказала Лорел.

Внезапно она наклонилась ближе и прошептала ему в ухо:

— К тому же у тебя красивые ноги.

Рыжик почувствовал, как краска заливает его лицо и шею. Но в тот момент вдалеке учитель стал звонить в колокольчик, и это избавило мальчика от необходимости что-то ответить на это замечание.

— Привет, Лорел, — сказала миссис Браун, появляясь из крошечной кухни и держа в руках поднос, на котором были пирог с вареньем и два стакана молока.

— Майкл мне все время про тебя рассказывает. Да-да, вот уже несколько дней он не говорит ни о ком другом. Проходи, пожалуйста, и садись за стол.

Мама Рыжика очень хотела познакомиться с его новой подружкой и, в конце концов, уговорила его пригласить девочку в гости. Теперь она стояла у кухонной двери, наблюдая, как дети едят.

— Смотри, что у меня есть, — сказала Лорел, когда они расправились с пирогом.

Из внутреннего кармашка платья она достала смешной маленький кожаный кошелек, из которого вытряхнула на скатерть несколько грязных монет. Рыжик уставился на них.

— Все до одной из разных стран, — объяснила она. — Мне отдала их прабабушка. Она собирала их повсюду, где бывала.

Завороженный Рыжик внимательно рассматривал коллекцию, восхищаясь необычными формами и цветами. У некоторых монет в середине были дырочки, другие были сделаны из кости. А вот монета в форме звезды… Он взял наугад серебряный шестиугольник, положил его на ладонь и перевернул. На одной стороне монеты была изображена голова женщины, наверное королевы какой-нибудь чужой страны, а на другой стороне — маленькое животное, похожее на собаку.

— А откуда же эта? — задумчиво сказала Лорел. — Прабабушка рассказывала мне, но я уже не помню. Хотя мы всем придумали имена. Вот эту мы называли «пенни-щенок». Нравится?

Рыжик молча кивнул.

— Можешь взять, если хочешь, — беззаботно сказала Лорел. — У меня еще вон сколько.

Так и не произнеся ни слова, Рыжик сунул монетку себе в карман. И в этот момент ему показалось, что в темных глазах Лорел мелькнул какой-то огонек и тут же исчез. Когда Лорел принялась собирать остальные монетки, из кухни вышла миссис Браун. Она взглянула на стол, и Рыжик не смог не заметить суровое выражение, которое появилось на лице матери.

После того как Лорел ушла, миссис Браун немного поговорила с ним о разных вещах, о женщинах из прихода и о старом Короле, который живет в своем дворце в столице. Она немного поштопала, сложила несколько простыней, протерла серебряные подсвечники. Она ни словом не упомянула Лорел и не предложила пригласить ее снова. Рыжик почувствовал, что девочка почему-то не понравилась матери, поэтому тоже ничего не сказал.

— Смотри, — сказала Лорел.

Они стояли в углу двора на следующее утро. Лорел повернулась лицом к стене. Она медленно подняла руки вверх и выставила один носок вперед. Рыжик озадаченно смотрел на нее, не понимая, что она собирается делать. Еще некоторое время Лорел просто стояла. Затем она сделала резкое движение и, прежде чем Рыжик осознал, что происходит, взмахнула руками, опустила их перед собой до самой земли и, оттолкнувшись ногами, внезапно перевернулась вниз головой на фоне стены. Пряди темных волос качались туда-сюда между ее вытянутых рук, поношенная юбка свешивалась на лицо, смуглые ноги вытянулись прямо, каблуки избитых башмаков слегка опирались о стену. Рыжик онемел. Он никогда не видел ничего подобного. Он почувствовал, как желудок переворачивается и сердце, казалось, колотится где-то в горле. А потом вдруг, в кружении рук и ног, Лорел снова встала ботинками на землю, она раскраснелась и хихикала, стряхивая дворовую пыль с ладошек.

— Держу пари, ты так не сможешь. — Лорел откинула с лица непослушные черные волосы.

Рыжик затаил дыхание, ему показалось, будто его привычная одежда стала уже, чем обычно, и жмет во всех местах.

— Эх, как бы я хотел, — наконец удалось выговорить ему. — Ты покажешь мне?

Лорел посмотрела на него. Потом медленно подняла брови и усмехнулась.

— Ладно. — Теперь она смеялась вовсю. — Но сначала догони. — И стрелой помчалась через двор.

 

Театр магии

Звон колоколов Института классификации разносился по городу, когда человек в шляпе с широкими полями прошел через Западные ворота и важно зашагал по широкой тенистой аллее, ведущей в самый центр торгового квартала. Завидев развевающуюся мантию волшебника с ало-золотой эмблемой, заслышав тяжелую поступь кованых сапог, встречные сворачивали в сторону. Каждое утро вот уже двадцать лет подряд он проходил знакомым путем через весь город — от своего жилища на Западной окраине до мастерской во дворце Короля, — и все, что происходило вокруг, его уже давно не интересовало. Быстро шагая по шумной рыночной площади, не обращая внимания на нестройный звон колокольчиков на повозках, волшебник прокладывал свою неуклонную борозду сквозь оживленную улицу. При этом он глядел себе под ноги так отрешенно, словно вокруг не было никого и ничего. Он поднял глаза лишь тогда, когда перед ним возник дворец, чтобы вглядеться в колышущуюся линию сигнальных воздушных змеев, натягивавших веревки, которыми они были привязаны к воротам дворца.

Битва на границе продолжается… Король пробудет в своей резиденции всю неделю… Шестнадцать преступников арестованы… Волчата совершили еще одно кровавое убийство… Другими словами, ничего необычного не происходило. Задумчиво кивая в такт своим мыслям, волшебник прошел через главные ворота во внутренние покои дворца, коротко поприветствовав пожилого часового, который занимал этот пост с незапамятных времен. Волшебник стремительно пересек двор, открыл неприметную дверцу в высокой каменной стене и быстро поднялся по узкому пролету лестницы. Повернул налево, затем направо и оказался в длинном прямом коридоре. Все так же глядя в пол, он продолжал идти вперед, и звук шагов эхом отдавался в каменных плитах. Наконец он остановился перед тяжелой дубовой дверью, на которой было написано:

ТЕАТР МАГИИ

ЛЕОНАРДО ПЕГАС,

Главный Волшебник Короля

Позвоните, и вам откроют

Ворча себе под нос, волшебник порылся в складках мантии, вынул большой железный ключ и вставил его в замок. Замок протестующе заскрежетал, и ключ повернулся в скважине. Волшебник распахнул скрипучую дверь, аккуратно вытер ноги о потрепанный коврик и нагнулся, чтобы поднять несколько конвертов. Потом равнодушным взглядом окинул прихожую, пыльную груду разбитой мебели, кренящиеся кипы бумаг, книги, беспорядочно сваленные на полках, и сломанные детали разнообразных приборов. Слабый свет проникал в комнату через одно маленькое окно с решеткой, но вошедшему было достаточно этого освещения, чтобы понять, куда идти дальше. Он рассеянно посмотрел на пачку писем в руке. Большую часть небрежно швырнул на крохотный журнальный столик — и тут же поднялось небольшое облако пыли. В руках у него остался конверт с королевской печатью, и это письмо, он знал, не могло ждать. Волшебник сломал печать, развернул пергамент и прочитал то, что там было написано, пункт за пунктом, время от времени делая пометки огрызком карандаша, который выудил из кармана жилета.

Внезапный резкий звук колокольчика оторвал волшебника от чтения. «Кто еще там?» — раздраженно подумал он и тут же увидел в дверях двух носильщиков, которые, похоже, явились не по тому адресу. Разобравшись с ними, волшебник с большим облегчением напомнил себе, что скоро у него появится новый помощник. Просто необходимо снова иметь человека, который будет следить за этим местом, хотя с другой стороны…

Он опять вспомнил, как долго взвешивал все «за» и «против» найма ассистента, затем решил оставить эти размышления, чтобы вернуться к ним позже. Сняв мантию и шляпу, он швырнул их на приставной столик, а затем протиснулся через нагромождения к старым, полинявшим бархатным занавескам, которые когда-то были ярко-малиновыми, а теперь почти обесцветились. Волшебник отдернул их в сторону. За ними оказалась узкая дверь, сверкнул, легко поворачиваясь в замочной скважине, маленький ключ, и волшебник, слегка наклонившись, вошел в низкий дверной проем. Всего три небольшие ступеньки отделяли его от царства, раскинувшегося внизу.

Несколько мгновений волшебник шарил в темноте, пока его пальцы не добрались до панели с тяжелыми электрическими автоматическими выключателями. (В те времена лишь некоторые части дворца были подключены к электричеству, но работа волшебника была такова, что требовала доступа к самым последним изобретениям.) Он повернул выключатель, и похожее на пещеру, сводчатое пространство Театра магии вернулось к жизни. Его ноздри рефлекторно вдохнули знакомый аромат пыли и гари, смешанный с запахами краски, клея и озона. Леонардо Пегас ненадолго задержал дыхание. Затем он поднялся на главную сцену своего театра и принялся за работу.

В тот момент она была полностью занята огромной рельефной моделью, изображавшей южную границу королевства. Последние полтора года Король вел там военную кампанию, и изобретение волшебника во всех подробностях демонстрировало состояние дел на границе. Рельеф местности был отображен здесь до мельчайших подробностей. Крошечные, уменьшенные в размерах модели войск и военных машин усеяли ландшафт, некоторые из них были малочисленными и маломощными, другие сильными и хорошо оснащенными, чья еле сдерживаемая энергия, казалось, чувствуется на расстоянии. Каждое подразделение было тщательно исследовано на предмет подготовленности, оборудования и качества командования. Кое-где противоборствующие армии были частично затемнены подвижными полупрозрачными лоскутами всевозможных размеров и цветов, они символизировали свет и тьму, облака и дождь. Волшебник изучил пачку заметок, которые он все еще держал в руках, затем что-то покрутил и пощелкал, чтобы настроить модель в соответствии с последними сводками. Наконец, довольный проделанной работой, он пробрался в дальний угол театра, к запертой двери, где хранилось специальное оборудование. Оттуда он осторожно выкатил Машину Эмпатии и установил ее на сцене.

Машина Эмпатии хранилась в шкафу из красного дерева, размером примерно с большой комод. У нее имелось подбитое кожей сиденье, прикрепленное прочными чугунными скобами, на которое волшебник садился, повернувшись лицом к пульту управления. Перед ним на наклонной панели в несколько рядов располагались круглые циферблаты и переключатели, а спереди и по бокам торчали разные латунные рычаги, рукоятки и педали. Сзади находился люк, куда уходили катушки разноцветного кабеля с всякими механическими приспособлениями. Леонардо размотал две катушки и аккуратно прикрепил их к маленькой фигурке вражеского главнокомандующего. Второй блок проводов он прикрепил к главному штабу армии Короля. Затем вытащил пару бакелитовых наушников и надел их на уши. Устраиваясь на сиденье и что-то бормоча, волшебник потянулся к углублению на панели управления, из которого вытащил пару затемненных окуляров, прикрепленных к машине длинными разболтанными щипцами. Вперив взгляд в окуляры, Леонардо начал регулировать панель управления. Он работал в полной тишине с неослабевающей сосредоточенностью. До следующего визита Короля оставалось лишь несколько часов.

Наряду с главной сценой, на которой сейчас трудился Леонардо, в Театре магии было несколько сцен поменьше, где размещались другие модели, находящиеся на разных стадиях разработки. Один подобный проект касался предстоящей реорганизации Департамента Герольда. Модель на сцене представляла ведомственные службы, и фигурки людей можно было передвигать со стола на стол в поисках расположения, удобного всем. На другой сцене разместились предварительные наброски крайне амбициозного изобретения, которое, по замыслу волшебника, должно было предсказать последствия разрабатываемого налогового законодательства, которое будет оглашено на Совете осенью. В дальнем краю комнаты стоял большой стол, заваленный грудой свитков, книг, заметок, диаграмм и планов, их покрывал толстый слой пыли.

Но в самом укромном углу театра любопытный посетитель мог бы с удивлением обнаружить еще одну сцену, спрятанную за занавеской, подальше от любопытных глаз. На ней находилась модель самой мастерской Леонардо. В центре мастерской застыла миниатюрная фигурка волшебника, а рядом с ним замерла другая фигура — тонкая бледная молодая женщина со светлыми волосами.

 

Секрет Лорел

Вот уже несколько дней в деревне шел сильный дождь, и детям на всех переменах приходилось сидеть в классе. Как только тучи немного рассеялись, учитель разрешил им выйти на улицу, чтобы побегать и попрыгать. Рыжик порылся в коробке с играми и из-под пахнущих плесенью «бобовых пуфов» и скакалок вытащил свой любимый набор колец для метания в цель.

Он не умел метать кольца. Как он ни старался, расслаивающиеся резиновые кольца все время соскальзывали с колышка, но все же мальчику нравилось продолжать попытки. Иногда он пробовал бросать по-другому, надеясь, что однажды найдет свой особый прием, но сегодня получалось еще хуже, чем обычно. Рыжик собирал кольца из луж, куда они, как нарочно, все время норовили упасть, когда мимо пролетело три последних кольца. К его изумлению, они попали точно в цель и закрутились на колышке. Обернувшись, он увидел Лорел.

— Чего рот открыл? — хихикнула она. — Ну и вид у тебя!

— Как тебе это удалось?! — восхищенно выдохнул Рыжик.

— Не знаю, — ответила Лорел. — Я вроде как поняла, что могу попасть. Я… ну, представляю, что они там, и вот они там. Давай, попробуй, я тебе помогу.

Рыжик толком не понимал, как Лорел ему поможет, но, когда попытался сосредоточить внимание на мишени, он, к своему удивлению, увидел, что последний бросок оказался удачнее.

— Ты мне вчера снился, — сказала Лорел, метнув следующее кольцо. — Ты был в большом старом доме. Как будто ты кого-то ждал.

— Мне тоже приснился смешной сон, — сказал Рыжик. — Я плыл со стариком в лодке. У него были усы. И он был одет как солдат. А потом лодка застряла между скал, и я нырнул в воду и поплыл на остров. И…

— Ты умеешь плавать? — прервала его Лорел.

— Немного, — ответил Рыжик. — Мама иногда разрешает мне сходить на речку. А ты?

— Как выдра, — ответила она. — И нырять я тоже умею. Ты когда-нибудь плавал в море?

В этот момент на землю снова стали падать тяжелые капли дождя. Они подобрали кольца и побежали по полю к сараю, шлепая по лужам, обдавая друг друга брызгами воды и весело крича.

Они вместе завалились на скамью, без остановки хихикая, их плащи промокли до нитки. В сарае пахло влажным сукном.

— Я знаю один секрет, — сказала Лорел.

— Я знаю кучу секретов, — рассмеялся Рыжик. — Спорим, больше, чем ты.

— Может быть, и так, — Лорел понизила голос, — но могу поспорить, что мой секрет самый большой. — Она замолчала, потупилась, затем подняла на него глаза. — Самый большой и самый опасный. Если хочешь, я расскажу его тебе. Только ты не должен никому о нем говорить.

Внезапно она перестала смеяться. Лорел дотронулась до плеча Рыжика, он увидел ее манящие темные глаза близко-близко и почувствовал, как свет этих глаз плывет к нему. На мгновение время замерло, и Рыжику показалось, что его сердце поворачивается к девочке. И там, далеко, в глубине ее темного взгляда, он уловил проблеск горящих страшных огней. Лорел наклонилась к нему, и ее теплое дыхание обжигало щеку Рыжика, пока она шептала что-то ему на ухо.

На следующее утро Лорел не было в школе. Она не пришла и во время перерыва, и Рыжик заметил, что в классе пустует несколько мест. Слоняясь по двору, он нечаянно услышал обрывок девчоночьей болтовни.

— Мама Джанет сказала, что у нее скарлатина, и их Томми тоже не пришел в школу.

Слово «скарлатина» напугало Рыжика, и, в конце концов, он набрался храбрости, чтобы поговорить с учителем.

Тот вынул трубку изо рта и немного повертел ее в руках, прежде чем ответить.

— Да, юный Браун, в деревне эпидемия, — наконец произнес он. — Но не переживай, она вспыхивает каждые несколько лет, и через несколько недель больные поправляются.

— А что с Лорел?

— Я уверен, что она выздоровеет. — На мгновение учитель словно задумался о другом. — Судя по всему, вы с Лорел подружились.

— Она ничего. Хотя… немного странная.

— Что ж, это хорошо, не так ли? — качнул головой учитель. Он смотрел на Рыжика пристальным и странным взглядом. — Мы можем многое узнать у странных людей. Возможно, ты научишься у нее чему-нибудь. Похоже, тебе немного скучно на моих уроках.

— Иногда они кажутся слишком легкими, — ответил мальчик. — Но мне все равно интересно, о чем вы будете рассказывать на следующих занятиях.

Учитель задумчиво смотрел на него, все еще вертя в руках свою трубку.

— Пора идти в класс, — наконец сказал он. — Где мой колокольчик?

На другом конце двора дети уже начали строиться в шеренгу.

 

Контора Герольда

Утро уже подходило к концу, когда волшебник прервал работу, вышел в приемную и поставил чайник на плитку. От вяжущего вкуса растворимого кофе его передернуло, и тут он вспомнил, что в следующий понедельник сюда придет Элис. Это и была та самая светловолосая женщина, чье изображение Леонардо так тщательно спрятал от посетителей. Интересно, умеет ли она готовить приличный кофе?

Он познакомился с Элис в один из своих обычных визитов в Контору Герольда. Герольд была чиновником, в чьи обязанности входило объявлять королевские решения, обнародовать протоколы заседаний Совета, а также сообщать народу все прочие новости, которые были хоть мало-мальски интересными. Ее контора располагалась в обветшалом кирпичном здании с деревянной пристройкой, куда вела узкая дорожка, отходящая от главной дворцовой улицы к подножию холма. В то время многие люди еще не умели читать, поэтому новости объявляли команды глашатаев. Эти люди с лужеными глотками были наняты, чтобы выкрикивать новости, стоя в специально отведенных для этого местах — на городских площадях, рынках, шумных и оживленных улицах. Любой желающий внести какую-либо новость в еженедельные бюллетени приносил необходимые бумаги в Контору, где после уплаты установленного взноса эта новость регистрировалась одним из служащих. Затем материал сортировали по категориям, переписывали и наконец наклеивали на объемистые куски пергамента, которые назывались «рабочие рулоны». С них служащие снимали копии для еженедельных свитков, с которыми каждый глашатай отправлялся на свое рабочее место. Там он бил в барабан, пока не начинала собираться толпа, тогда он торжественно ломал печать на свитке и принимался выкрикивать новости. Хороший глашатай не просто читал то, что было написано в его рулоне. Хороший глашатай обладал даром сплетать факты в настоящую историю — красочный и завораживающий рассказ, который собирал множество зрителей, разжигал их воображение и держал их в плену, доходя до апогея при сообщении главной новости, после чего они воодушевленно аплодировали, а иногда, в особенно удачные дни, швыряли деньги. Рокот барабана возвещал окончание «выпуска», и слушатели расходились, возвращаясь к своим делам в состоянии почти восторженной радости. Хороший глашатай, работая в районе, где жила публика побогаче, мог по праву стать знаменитостью, иногда даже нанимал собственных музыкантов, чтобы они били для него в барабаны. Выкрикивание новостей зачастую могло оказаться стоящей карьерой.

Леонардо встретил Элис в пятницу. Большая часть работы по предварительным свиткам приходилась на выходные, поэтому накануне Контора Герольда обычно оказывалась удачным местом для встреч с влиятельными людьми, с которыми можно было обменяться кое-какой информацией. Посетители Конторы попадали сначала в длинный и узкий вестибюль, а затем, по неровному старому полу, вымощенному камнями, проходили в большой зал, который, однако, казался тесным из-за того, что был разделен на множество маленьких закутков и отсеков. Пожелтевший потолок поддерживали резные колонны, пошатывающиеся от старости, но это мало кого заботило. Это помещение совершенно не подходило для многолюдной толпы, которая двигалась вокруг столов приема, но горожане приходили сюда поколение за поколением, и никому не приходило в голову, что Контора может куда-то переехать. Оживленная болтовня, раздраженные выкрики служащих «Следующий, пожалуйста!» и взрывы хохота, которые раздавались время от времени, когда кто-то, уже хорошо знакомый с установленным порядком, вдруг понимал, что стоит не в той очереди, — все это создавало чудовищную какофонию, которая, казалось, не имела конца и начала. А так как большинство чиновников в то время все еще носили традиционное одеяние своих братств, дополненное геральдическими символами, толпа являла собой палитру самых несочетаемых красок, которые резали глаз не меньше, чем гомон резал ухо.

Поэтому в ту пятницу, о которой сейчас пойдет речь, фигура волшебника, облаченная в яркие одеяния, не привлекала особого внимания. Он нырнул в толчею и примкнул к веселой, шумной борьбе за места в очередях, змеившихся по направлению к приемным столам. Когда Леонардо наконец-то нашел, как ему показалось, нужную ему очередь, резкий, скрипучий голос внезапно вывел его из привычной задумчивости.

— Ну и ну, неужели это Маг, Мудрый Волшебник? Лучше бы мы встретились в более уютном местечке! — раздалось откуда-то снизу.

Леонардо поморщился, когда услышал такое непочтительное прозвище. Обладательницей хриплого голоса была Вероника, давнишняя его приятельница, один из Старших Клоунов в Департаменте Шута.

— Как делишки, Веро? — крикнул волшебник, преодолев раздражение.

— Лучше всех, дорогуша, — похвасталась Вероника, поднимаясь на ступеньку к старому другу. — Наш департамент нарасхват, всегда таким и останется. Сколько раз я уж это твердила. Всем нужно смеяться, особенно в такое время. Что я говорю тебе все эти годы? В трудные времена волшебник худеет, а клоун всегда остается толстым.

Она похлопала себя по округлому животу, а потом ткнула Леонардо в ребра для сравнения.

Леонардо посмотрел с раздражением на коротенькую, пузатую фигуру в пестром костюме и нелепом гриме. Он считал Веронику невыносимым собеседником, ее бесцеремонность частенько не на шутку раздражала Леонардо. Но ему приходилось многое прощать клоунессе, потому что в трудные времена она всегда была ему верным другом.

— Похоже, эти очереди с каждой неделей увеличиваются, — заметил Леонардо.

— Во всяком случае, на развлечения заказов куда больше, чем на магию, — последовал язвительный ответ. — Ух ты, какая забавная девчонка сидит за твоим столом! Не видела ее раньше. Правда, по мне, так худовата.

Леонардо поймал короткий взгляд, брошенный на него тоненькой серьезной молодой женщиной. У нее было бледное лицо со строгими правильными чертами и прямые светлые волосы. Но прежде чем ему удалось разглядеть ее получше, за один из приемных столов сел служащий, и очередь в отдел развлечений ринулась вперед, оттеснив Леонардо за колонну. Девушку заслонили спины многочисленных посетителей, и он в который раз задумался, как неудобно работать в одиночку.

В конце концов волшебник дождался своей очереди. Молодая женщина коротко улыбнулась, узнав его, когда Леонардо подал свои документы. Он с одобрением отметил ее спокойную сосредоточенность, пока она быстро просматривала текст, прикрепляла к бумаге официальный бланк и задавала ему обычные, рутинные вопросы о содержании, срочности и важности документа. Девушка смотрела на него с выражением вежливого ожидания, пока он шарил по карманам в поисках вознаграждения. Ее глаза были необычного синего оттенка.

— А ведь я не видел вас здесь раньше, не так ли? — отважился спросить Леонардо.

— Я только недавно приступила, — ответила она. Ее легкий акцент подсказал ему, что девушка родилась не в городе.

Он на минуту прервал поиски денег.

— Вы приехали издалека?

— В общем, да. Издалека.

Немногословная женщина. Судя по акценту, можно было предположить, что незнакомка родом из северо-восточной части королевства, возможно с одного из дальних островов.

— Вот, пожалуйста, — наконец Леонардо нашел нужную сумму. — Надеюсь, вам здесь нравится.

— Да, похоже на то, спасибо. — Она начала выписывать квитанцию. — Хотя здесь все по-другому.

— Спасибо. Нет, оставьте себе, я все равно не знаю, что делать с этими маленькими клочками пергамента.

Еще одна мимолетная улыбка осветила ее лицо.

— В общем, пойду я, а то другие ждут. Возможно, скоро увидимся. Кстати, а как вас зовут?

— Элис.

— Что ж, до свидания, Элис. Уверен, вам понравится город, когда вы немножко пообвыкнете. Да, кстати, иногда меня называют Маг. Но мое настоящее имя — Леонардо Пегас. А официальный титул — Мастер Пегас.

— Ах да… — Девушка замолчала, а затем заговорила вновь: — Мастер Пегас. Кажется, я что-то о вас слышала. Ну что ж, до свидания.

— До свидания.

Она одарила его еще одной короткой улыбкой, пока он пробирался к выходу, затем толпа скрыла ее от глаз Леонардо.

После этого случайного знакомства волшебник начал серьезно размышлять о том, чтобы нанять помощницу. Он сделал последний глоток отвратительного кофе. И снова подумал: интересно, какой кофе готовит Элис?

 

Малыш

Приближались двухнедельные каникулы, а там и ежегодная ярмарка, и в деревне росло волнение. Ярмарка была событием, которого каждый с нетерпением ждал весь год и которое потом все вспоминали еще несколько месяцев. На ежегодной ярмарке можно было найти товары, каких никогда не встретишь ни на воскресном рынке, ни у бродячих торговцев. Здесь предлагали товары со всех уголков света: ткани и материи всевозможных цветов, вина и напитки в огромных бочках, невероятно сложные на вид устройства для домашнего хозяйства, вьючных лошадей, скакунов и племенных жеребцов и прочую живность и утварь. Вместе с торговцами на ярмарке появлялись необычные артисты: актеры пантомимы, танцоры, жонглеры и кукольники, бродячие глашатаи, приносящие новости из маленьких и больших городов, а еще таинственные люди, которые показывали представления в закрытых палатках, куда не пускали детей. Неудивительно, что в сельском захолустье ярмарку продолжительностью две недели с нетерпением ждали весь год.

Но в этом году в преддверии ярмарки Рыжик Браун вдруг обнаружил, что почему-то не чувствует волнения. У мальчика из головы не шла скарлатина, он боялся за Лорел и чувствовал, что ничто не сможет развеселить его, пока он не узнает, что с ней снова все в порядке. Он собрался было даже навестить Лорел, но вдруг понял, что не знает, где она живет, и почему-то не может набраться храбрости, чтобы у кого-нибудь об этом спросить. Во время переменок он в одиночестве бродил по двору. Пару раз Рыжик пробовал перевернуться так, как это делала Лорел, но лишь ободрал коленки и заработал шишку на голове.

Дни проходили, выздоровевшие дети один за другим возвращались в школу, и к началу каникул все, кроме Лорел, приступили к занятиям. Эпидемия постепенно отступила в прошлое, а Рыжик становился все более удрученным и беспокойным. Мальчик кое-как заставлял себя есть, в глубине души почему-то зная, что должен скрывать свою печаль от матери.

Наконец начались каникулы. Рыжик шел по главной улице, что вела мимо церкви к ярмарочной площади. Был жаркий, сухой день, и из-под поношенных сандалий, которыми шаркал Рыжик, поднимались клубы желтой пыли. По сравнению с другими годами ярмарка оказалась вялой и скучной. Поникшие флаги висели в безветренном воз духе, товары на лотках выглядели засохшими и унылыми, а животные, устало почесываясь, сидели в своих загонах. Музыка, которую он услышал, больше подошла бы к похоронам, а глотатели шпаг и пожиратели огня выглядели так, словно у них несварение желудка. Рыжик ходил от палатки к палатке, не обращая внимания на крики зазывал, пока неожиданно его взгляд не упал на невзрачный потертый прилавок для бросания колец, который располагался позади оживленного главного ряда.

— Бросьте кольцо и выиграйте приз, молодой джентльмен! Каждое кольцо, попавшее на колышек, получает приз! Три подряд закинутых кольца выигрывают особый приз! Зайди и испытай удачу, юный Рыжик!

Когда Рыжик услышал свое имя, он испугался, потому что был уверен, что никогда прежде не встречал этого человека с желтоватым лицом. Возможно, тот просто угадал его прозвище, ведь не так уж это трудно, в самом деле…

Забыв обо всем, Рыжик стал шарить в кармане в поисках монетки. Его пальцы ничего не находили, только всякую ерунду: кусок нитки с привязанным крючком для ловли рыбы, подтаявшую мягкую ириску… но вдруг он почувствовал, как что-то маленькое, плоское, шестиугольное выкатилось из своего укромного уголка прямиком ему в пальцы. Это был пенни со щенком, который подарила ему Лорел. Сомневаясь, стоит ли «пенни-щенок» хоть полгроша, Рыжик протянул монетку мужчине. Тот пристально осмотрел ее, затем кивнул, быстро швырнул в плошку с медяками и дал мальчику три старых деревянных кольца.

На секунду Рыжику показалось, что в глазах зазывалы что-то вспыхнуло. Но в следующее мгновение мальчик забыл обо всем, пораженный тем, как стремительно, одна за другой, пронеслись у него перед глазами картины: три кольца, кружащиеся на деревянном колышке, три кольца, резко скользящие в воздухе. И затем его рука бросала кольца одно за другим прямо в цель, и все вокруг хлопали.

— Отличная работа, молодой джентльмен! На самом деле отличная! — закричал владелец аттракциона. — Победитель получает особый приз!

Он нагнулся под прилавок и неожиданно вытащил смешного коричневого щенка с подрезанными ушами, темным пятном на одной стороне морды и тонким, энергично машущим хвостиком.

— Каждому мальчику нужна собака, молодой джентльмен. Его зовут Малыш. Береги его.

Рыжик ошеломленно брел по ярмарке, таща щенка за собой на длинной волосяной веревке, которую дал ему владелец аттракциона. Он не был точно уверен, хочет ли он иметь собаку, но был твердо убежден, что мать не разрешит ему оставить Малыша. В конце концов он решил отвести щенка обратно. Но как ни пытался, так и не смог снова отыскать ту палатку. Тогда мальчик отправился домой, натирая веревкой ладони, потому что щенок все время рвался исследовать какие-то невидимые предметы по обеим сторонам дорожки.

Когда они наконец добрались до дома, реакция матери удивила Рыжика.

— Не знаю, как нам его кормить и сможем ли мы позволить себе держать собаку, — сказала она. — Хотя посмотри-ка под лестницей, там, по-моему, валялась старая корзина. В ней он сможет спать. Придется поставить корзину в твою комнату, я не позволю щенку пачкать чистые простыни.

— Ты хочешь сказать, что я могу его оставить?

На секунду мать задумалась.

— Полагаю, что так. — Ее голос звучал мягче, чем обычно. — Возможно, тебе будет немножко веселее. Я ведь вижу, что ты приуныл, с тех пор как… — Она замолчала, затем словно собралась с духом. — Это имеет отношение к Лорел?

— Ой, да! Где она?

Внезапно Рыжик почувствовал, как в уголках его глаз собираются слезы.

— Мне очень жаль, Майкл, — медленно сказала миссис Браун. — Когда-нибудь тебе придется это понять. Видишь ли… Лорел больше не придет.

— Что, никогда?

— Да, никогда.

Теперь слезы уже бежали по веснушчатым щекам Рыжика. Он крепко прижал к себе щенка, чувствуя, как под гладкой шкуркой бьется маленькое сердце.

 

Элис

В последний период своего царствования Король окружил себя множеством личных советников, из которых Леонардо Пегас был главным специалистом в неких волеизъявлениях, которые в те времена все считали магией. Положение Леонардо давало ему право на определенные привилегии. Он жил за стенами города, в престижном месте на ухоженных склонах Западной окраины, ему платили щедрое жалованье, его работа была приятной и лишь изредка обременительной. Кроме того, Леонардо обладал правом нанять помощника.

Большинство его коллег уже обзавелись одним или несколькими помощниками. Каждый год множество энергичных юношей и девушек заканчивали различные академии города, а еще больше честолюбивой молодежи стекалось в столицу со всех уголков королевства. Все они надеялись найти должность, где могли бы научиться основам того или иного ремесла, дающего возможность начать успешную карьеру. Разумеется, предполагалось, что сначала юнцы будут выполнять всю низкооплачиваемую рутину, которой было полным-полно в каждом департаменте, но считалось, что это справедливая цена за блага, уготованные им в будущем.

Естественно, должность помощника при советниках Короля была одной из самых желанных для начинающих, что позволяло советникам быть очень привередливыми в выборе подручных. Между ними существовало негласное соревнование — кому именно удастся заполучить самого талантливого и привлекательного ассистента. Однако Леонардо, последний из своего цеха, долгое время сопротивлялся этой привилегии. Из своего краткого опыта он вынес убеждение, что не хочет руководить людьми, так как был твердо уверен, что быстрее сделать что-либо самому, чем объяснять. А еще, наблюдая за своими сослуживцами, волшебник заметил, что присутствие помощника, особенно молодого и привлекательного, таит в себе немалую опасность.

В те дни огромные привилегии, которыми обладали чиновники, уравновешивались суровыми ограничениями. Советникам Короля было запрещено сочетаться браком, а также вступать в любую форму любовной связи. В советники принимались только не состоящие в браке мужчины и женщины с безупречной репутацией. Каждого новоиспеченного советника заставляли принять торжественную присягу, где среди прочего говорилось, что он или она клянутся остаться непорочными, пока будут исполнять свои обязанности. Разумеется, в действительности советники Короля испытывали те же потребности, что и любые другие мужчины и женщины, и, хотя о подобных вещах редко говорили вслух, нередко отношения с помощниками заходили гораздо дальше, чем того требовали сугубо профессиональные цели.

Само собой, подобные связи (конечно, если допустить, что они вообще существовали) осуществлялись с величайшей осторожностью. И если некоторые из них становились достоянием общественности, то это случалось крайне редко и всегда сопровождалось скандалами и шантажом. Но так уж получилось, что многие коллеги Леонардо в последнее время стали жертвой того или иного неприятного стечения обстоятельств. Например, Главный Регистратор, который долгое время потакал своей слабости к темнокожим мальчикам, неосмотрительно забыл закрыть ставни своего кабинета на верхнем этаже в тот день, когда в его конторе должны были мыть окна. Не скоро забудут жители королевства и то, с каким позором свернул с праведного пути помощник начальника дворцовой охраны из-за длинноногих, уверенных в себе красавиц близнецов из далекого горного района. Оба чиновника были спешно сосланы в отдаленные представительства, и никого из них теперь никогда не увидят в городе, по крайней мере, во время правления нынешнего Короля.

Возвратившись из Конторы Герольда к себе в мастерскую, Леонардо с дрожью представил себе перспективу оказаться в опале из-за светловолосой незнакомки. Но затем его мысли вернулись к кофе, и возникла другая, более обнадеживающая идея. Волшебник достал счеты и принялся подсчитывать, сколько времени он тратит впустую, потому что ему приходится лично решать множество рутинных задач. Он достал перо, чернила и кусок пергамента, на котором собрался составить список, потом подсчитал количество часов, которые тратил каждую неделю, открывая конверты с почтой, распахивая дверь, относя сообщения… и, разумеется, готовя кофе. Определенно вторая пара рук будет не лишней, ему нужен помощник, который наведет порядок в Конторе. Он мог бы нанять кого-то разумного, умелого, кого-то с приличным профессиональным опытом. Это позволило бы ему сосредоточиться на более важных делах и, кроме того… дало бы возможность разработать один проект, о котором он размышляет вот уже многие годы.

Бледное, серьезное лицо девушки из Конторы Герольда возникло в его памяти, словно картинка, изображенная на чистом листе пергамента, как будто он до сих пор смотрел на Элис.

В следующие несколько месяцев Леонардо с нетерпением ждал визитов в Контору Герольда. Его разговоры с Элис всегда были краткими, рассказывала она о себе очень мало, но Леонардо начал понимать, что каким-то непостижимым образом его увлекли их краткие разговоры, подчеркнутая теплота ее редких улыбок, невозмутимый взгляд ее необычно синих глаз. Он позволил себе поверить, что между ними есть некое не поддающееся определению взаимопонимание или близость. И мало-помалу его визиты становились все более частыми. Однажды он даже забыл взять с собой документы, которые якобы должен был срочно оформить.

Элис постоянно присутствовала в мыслях волшебника. Когда она стала появляться в его снах, Леонардо понял, что пришло время что-то предпринять.

Вот как случилось, что в свободные часы Леонардо Пегас начал строить модель маленькой сцены, которую прятал за занавесью в своей мастерской. Он восстановил по памяти внешний облик девушки до самых мельчайших подробностей, какие только мог вспомнить. Он нарядил маленькую фигурку в ливрею Братства волшебников и установил ее рядом с собственным миниатюрным изображением. Он соединил модель с механизмом Эмпатии и с его помощью пристально изучал двух маленьких человечков их собственными глазами и ушами, проникая в их мысли и чувства. И волшебнику вполне удалось убедить себя, что будущее, которое он создает, является для него ничем иным, как благом. Он проверил каждую деталь своего плана и на каждый вопрос нашел удовлетворяющий его ответ. Но был один вопрос, который он почему-то позабыл задать себе.

Может показаться странным, но, несмотря на долгие годы образования и обучения, несмотря на свое положение первого волшебника королевства, Леонардо легко и безоглядно позволил себе забыть одно существенное условие Кодекса Братства волшебников, Кодекса, который он столько долгих ночей учил наизусть, готовясь к последним экзаменам в Академии магии. А между тем Кодекс гласил:

8. 14. Использование третейского судьи.

Если волшебник лично присутствует в качестве участника в модели будущего, которую он создает, эта модель не может считаться правильно составленной, пока он сам не станет предметом внимательного осмотра независимого третейского судьи, у которого нет личного интереса в этом деле.

Наказание за нарушение этого Правила — немедленное изгнание на отдаленное поселение, не подлежащее обжалованию.

Разумеется, в действительности большинство чиновников не придавали этому условию никакого значения. Ведь было так удобно — и в старые времена, и в наши дни — использовать волшебное мастерство для того, чтобы достичь исполнения своих маленьких желаний, и лишь немногие могли устоять перед этим искушением. Естественно, и Кодекс был предназначен для борьбы с вопиющими или опасными злоупотреблениями, а не для того, чтобы чинить бессмысленные препятствия тем, кто всего-навсего хочет сократить путь, ведущий к цели. Кроме того, риск оказаться пойманным был на самом деле очень небольшим. Леонардо с высокомерием, свойственным большинству его коллег, убедил себя, что может судить о собственном будущем совершенно объективно. В глубине души волшебник решил, что создание этого самого будущего, которое он разрабатывает в миниатюре, полностью оправдывает его.

По счастливой случайности реорганизация Конторы Герольда находилась в списке текущих проектов Леонардо. Он знал, что большинство лиц, занимающих низшие должности, связаны с Конторой по меньшей мере трехгодичным контрактом, но при этом он знал и то, что подобные соглашения запросто расторгаются власть имущими, когда те посчитают нужным. Волшебник пристально вгляделся в модель. После недолгого обдумывания он закатал широкие рукава своей мантии, добрался до угла, где хранились ножницы и клей, и выбрал два соседних рабочих стола. Он внимательно изучил их через очки, повернул туда-сюда, затем придвинул друг к другу так, чтобы получился большой длинный стол… Возможно, теперь трое могли бы делать работу четверых… Теперь главный клеильщик ни при каких обстоятельствах не мог работать в одной комнате с копировальщицей… зато на должности в копировальной студии определенно преуспела бы какая-нибудь талантливая…

Он работал до самой ночи, делая все более и более удачные перестановки и время от времени соединяясь с Машиной Эмпатии, чтобы проверить на практике новое положение дел. И наконец он начал понимать, что нужно во всем этом изменить.

В должное время части плана Леонардо сложились в одно целое. Было объявлено о реорганизации Конторы Герольда, и Герольд лично поздравила Леонардо с его изобретательностью. Она сказала, что полностью удовлетворена новой структурой Конторы, не придавая значения тому неприятному факту, что после осуществления реорганизации многие будут освобождены от занимаемых ими должностей.

Когда это случилось, одной из уволенных оказалась недавно принятая на работу секретарь по имени Элис. И хотя Элис работала в Конторе Герольда значительно меньше всех остальных коллег, Герольд с облегчением сообщила ей, что ее ждет новая должность — личного помощника у одного из старших советников Короля.

В тот день, когда Элис перешла на новое место, на рыбном рынке случился массовый побег морских раков, и поэтому Леонардо, к вящему раздражению, задержался по пути на работу. Ему пришлось ждать в толпе других расстроенных пешеходов, пока торговцы рыбой соберут беглецов. Когда наконец волшебнику удалось пройти, он продолжил свой путь куда быстрее, чем обычно. Заворачивая за последний угол коридора, Леонардо опаздывал на несколько минут. Он вздохнул с облегчением, увидев стройную фигуру Элис, терпеливо ожидающую его у двери. Услышав, как стучат его сапоги по каменным плитам, она повернулась к своему начальнику лицом.

Леонардо одобрительно оглядел ее. Элис уже оделась подобающим образом. На ней был новый церемониальный колпак с ало-золотой эмблемой Братства волшебников, а черные чулки, черные сапоги с острыми носами, бледное лицо и светлые волосы делали ее очень похожей на героя колоды игральных карт.

В приподнятом настроении от встречи Леонардо провел Элис в приемную и принялся объяснять, как все устроено. Она несколько раз обращалась к нему, но вскоре волшебнику стало ясно, что девушка прекрасно понимает все, что он рассказал, и задает вопросы только тогда, когда ей нужно что-то уточнить. Нервы Леонардо потихоньку начали успокаиваться, он чувствовал, что его партнерству с Элис действительно предначертано оказаться благоприятным.

Элис быстро научилась всему и через несколько дней без усилий справлялась с корреспонденцией, а также ликвидировала груды мусора, которые угрожали переполнить переднюю. Она выполняла каждое задание со спокойной деловитостью, и Леонардо никогда не приходилось повторять свои указания. Каким-то образом Элис удавалось не оставлять следов своего присутствия. Каждое утро девушка была на работе в строго установленное время. В течение рабочего дня полностью посвящала себя делу. А в конце исчезала. Странно, но Леонардо не мог вспомнить, видел ли он, как она приходит и уходит. Он начинал верить в ее бестелесность, почти невесомость. Она не производила шума, не создавала суеты, не приносила в контору предметы личного пользования и передвигалась по комнате только в случае необходимости, легко колебля воздух вокруг себя. Иногда Леонардо казалось, что она ему всего лишь снится.

И все-таки через очень короткое время волшебник обнаружил, что уже не представляет, как же он мог раньше без нее обходиться.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Понедельник, 26 января (продолжение)

Хотя дорога была мне знакома, я не сразу смог найти адрес, который искал. Я несколько раз прошел туда и обратно, прежде чем наконец-то увидел то, что когда-то являлось внушительным входом.

Ворота из кованого железа, почти целиком спрятанные под высокой изгородью из разросшихся колючих кустарников, были толстыми и ржавыми. Закрытые створки косо висели на одиночных кривых петлях, но между ними была щель, достаточно широкая, чтобы туда мог пролезть человек, и после недолгого мрачного предчувствия, охватившего меня, мне удалось протиснуться в эту щель. Я остановился, чтобы отряхнуть мундир, огляделся и увидел, что было за воротами.

На некоторое время я остолбенел от восхищения. Перед моими глазами на самой вершине холма возвышался дом. Это было внушительное строение, выдержанное почти полностью в готическом стиле, с множеством узких окон, фронтонами, башенками, металлическими колпаками над трубами, флюгерами и горгульями. Нижние этажи были окружены плотными джунглями разросшихся кустов и молодой поросли деревьев, которая не пропускала свет в окна. Из этого дикого переплетения стеблей и веток скрученные усики вьющихся растений полз ли во все стороны сада, оплетая водосточные трубы и забивая желоба. Тропинки заросли. Буйная зелень заполнила весь сад, опутав высокий забор и даже ворота, через которые я только что пролез. Надо мной высились высокие деревья, чья наводящая тоску тень закрывала любые проблески света, которые могли бы сюда проникнуть. Я не мог даже представить, как далеко простирался сад за домом, и что находилось там, в сырой лесной поросли. Возможно, это было всего лишь мое воображение, но воздух за воротами казался холоднее и влажнее. В изумлении я двинулся дальше.

Дорожка вела меня вверх, через ряды неровных каменных террас. Я осторожно пробирался между огромными стволами чертополоха, которые проросли между плитами, и наконец подошел к пролету крутых потрескавшихся ступеней, которые привели меня к рассыпающимся колоннам и внушительному переднему крыльцу между ними. Прямо передо мной находились входные двери, с которых давным-давно осыпалась краска, обнажив серую древесину заветренного дуба. Я дернул ржавый язычок колокольчика, но в ответ не услышал ни звука. С минуту я ждал, но ничего не произошло, поэтому в конце концов я осторожно толкнул правую створку двери. К моему удивлению, она со скрипом отворилась.

Я оказался в холле с высокими потолками. Надо мной висели остатки огромного канделябра, теперь покрытого толстым слоем пыли и паутиной. Справа устремлялась вверх тяжелая лестница из красного дерева, которая так и манила за собой, в полутьму верхних этажей. Дальше виднелась пара двойных дверей. В каждой из них было прорезано узкое окно с потускневшими стеклами. Чтобы посмотреть сквозь эти окошки, мне пришлось подняться на цыпочки. За дверями я мельком увидел длинный пыльный коридор, а по бокам через равные промежутки были закрытые двери. Слева от себя я обнаружил что-то вроде места для ожидания. Очевидно, кто-то совсем недавно пытался навести здесь порядок. Пол был вымыт, а с подоконников стерта пыль. На низком столе в середине комнаты располагалась уже раскрытая доска для игры в шахматы. Вдоль стен расположились три длинные деревянные скамьи, которые, возможно, когда-то стояли в церкви. На них сидели двое.

Кивнув им, я тоже сел, аккуратно поддернув брюки, чтобы не помять складки. Последовало короткое молчание, во время которого я принялся изучать двух своих товарищей. Первый был худым пожилым человеком с седеющей головой и круглыми очками в золотой оправе. Он сидел, наклонившись немного вперед, и был одет по-старомодному официально: черный пиджак и жилет, черные ботинки тщательно отполированы, серые полосатые брюки с отворотами, стоячий высокий воротник и галстук. Золотая цепочка от часов разделяла жилет надвое, а из кармана он иногда доставал тяжелые золотые часы, по которым проверял время, фыркая со все возрастающим неодобрением. Второй мужчина выглядел моложе и отличался крепким телосложением. Это был парень в грубой спецовке и тяжелых сапогах, что выдавало в нем рабочего. Рукава его толстой рубашки без воротника были закатаны выше локтей, открывая мускулистые руки, которые он все время скрещивал и разнимал. Мне пришло в голову, что мы трое, должно быть, претендуем на одно место.

Молчание явно затягивалось. Наконец я решился нарушить его, спросив, что привело сюда моих товарищей. Тот, что постарше, назвался Гарольдом и рассказал мне, что до своей отставки служил библиотекарем. Гарольд сказал, что ищет скромное место с неполной занятостью, которое стало бы подспорьем к пенсии. Как раз недавно он увидел рекламу, на доске объявлений в местном клубе пенсионеров, написал письмо и получил приглашение. Молодого человека звали Сэм. Он сказал, что время от времени подрабатывает разнорабочим и недавно приехал из деревни. Он помолвлен с одной девушкой из своей деревни и ищет постоянную работу, что бы отложить денег на свадьбу и семейную жизнь. Сэм услышал об этом месте от своего знакомого, с которым вместе сидел в пивной. Он написал заявление и получил такой же ответ, что и я. С тех пор как Сэм появился здесь, он также никого не видел.

Ни один из нас не был силен в искусстве общения, поэтому снова последовало молчание. Я смотрел на низенький столик передо мной. Спустя некоторое время мои глаза случайно наткнулись на шахматную доску. Пока я разглядывал ее, до меня постепенно дошло, что это не обычная доска. Вместо привычных квадратов игровое поле состояло из лабиринта лучеобразных линий и концентрических кругов. И вместо обычного красного и белого шахматные фигуры были раскрашены в три цвета — черный, белый и серый. Только я отметил, что сами фигуры были необычной формы, как вдруг увидел, что из-под доски торчит уголок конверта. Я наклонился и потянул его к себе. На конверте были две строчки, написанные знакомым витиеватым почерком:

Гостям моего дома.

Прошу вас, откройте и прочитайте.

Остальные, должно быть, заметили его в то же самое время, ибо, оглянувшись на них, я увидел молчаливый вопрос в их глазах. Я поднял брови, все так же глядя на них. Молодой человек незамедлительно кивнул, и, после краткого обдумывания, старик ответил тем же. Сломав печать на конверте, я громко прочитал вслух:

Дорогие друзья и помощники, в настоящее время я живу во временном пристанище, но надеюсь однажды вернуться в свой дом. Поэтому я был бы благодарен вам, если бы вы восстановили его для меня. Делайте все, что считаете нужным. Вы найдете чековую книжку, которая обеспечит вас достаточными средствами. Хватит ли вам года, чтобы все подготовить? Пожалуйста, сообщите, если нет. С нетерпением жду нашей встречи по моем возвращении. Удачи.

Подпись тоже была неразборчива.

Я посмотрел на своих товарищей, а они на меня. А затем все мы поднялись, как один, подошли к двойным дверям и прошли в главную часть дома.

 

На самом верху этого дома находится мое любимое место, где я могу смотреть и ждать. Узкая винтовая лестница поднимается до высокой башенки, а в ней — единственная шестиугольная комнатка, без мебели, с высоким окном на каждой стене. Под потолком тянется балка, и с этой балки час за часом я свисаю, зацепившись коленями, и смотрю на пейзаж, который простирается подо мной. И отсюда, стоит лишь немного сосредоточиться, я вижу все, что хочу.

В деревне, у подножия холма, я вижу мальчика и собаку. Они гуляют, вместе погруженные в невинные развлечения детства. Сегодня они перешли вброд речку и забрались на маленький остров, где любят играть долгими часами. Я смотрю, как они карабкаются по деревьям, ловят колюшку или плавают, я смотрю, как они играют в разбойников, пиратов и контрабандистов. Я знаю, что у мальчика мало друзей среди сверстников, и еще я знаю, что за его привязанностью к собаке скрывается душевная боль его детства. Я смотрю на мальчика, и в его одиночестве я становлюсь сильнее.

В другой стороне, в большом городе в сердце страны, я вижу человека, который обладает внушающим благоговение могуществом, — он советник, волшебник. Я дрожу, когда смотрю на него, ибо он собирает неведомые силы, чтобы поймать в ловушку невинную девушку, девушку, чье изящество очаровало его. Возможно, он еще не осознает путь, по которому следует, может, он еще не до конца постиг истинную природу своих действий, но я знаю, что волшебник тоже когда-то залечил рану в душе, и я знаю, что теперь он стремится исцелить ее любыми средствами, подвластными ему. Я становлюсь сильнее, когда смотрю на него, ибо расцветаю на его муках, и на его боли, и на его страсти.

Рассматривая далекие горы и холмы внизу, я могу следовать за каждым из вас. Я вижу, как вы колеблетесь на каждом перекрестке, выбирая дорогу, как ломаете голову над приметами, как делаете первые неуверенные шаги. И я смотрю, как вы очерчиваете свои пересекающиеся тропы, иногда сворачивая с них, чтобы встретиться, иногда объединяясь в счастье и радости, но чаще отвергая друг друга, отказываясь от надежды на воссоединение, а потом глубоко печалясь о своей потере. Я с любопытством изучаю дороги, по которым вы следуете, но моя глубочайшая любовь, моя самая темная страсть находится на тех путях, которые вы отвергаете, ибо именно по ним я однажды вернусь, чтобы овладеть вами.

Можно было бы остаться здесь навсегда, потому что я люблю смотреть на узор, который вы плетете, но сегодня утреннее пробуждение подсказало мне — приближаются посетители. И это значит, что вскоре предстоит работа.

Ибо я знаю, что ты вот-вот вернешься в мой дом. Долгие годы ты отворачивался от меня, долгие годы ты убеждал себя, что ты один в ответе за свою судьбу, но скоро ты вернешься. За то, что ты пренебрегал мной, Лазарус, и так долго не являлся в мой дом, ты заплатишь мне высокую цену. Теперь ты должен обратить на меня внимание. Ты должен обратить внимание, пока не стало слишком поздно.

Со своей высоты я терпеливо смотрю, как ты и твои товарищи пересекаете порог моего дома, что бы бросить вызов моему царству.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Понедельник, 26 января (продолжение)

Когда мы прошли один за другим через двойные двери, то с трудом могли дышать. Каждый звук приглушала вековая пыль, а молчание и полумрак дома захватили нас целиком. Вокруг неясно вырисовывались громоздкие предметы мебели и рулоны ковров, их очертания смягчались слоями пыли и затемнялись паутиной. Хлопья пыли, словно одеяло, покрывали люстры и забивали чугунные обогреватели. Бесчисленные пылинки летали в полумраке, потревоженные сквозняком нашего вторжения. Пыль слоями лежала даже на плитах, по которым мы шли. Пока мы медленно переходили из комнаты в комнату, за нами тянулась цепочка наших тройных следов.

Безмолвие дома оставалось непотревоженным до тех пор, пока Гарольдом внезапно не овладел приступ кашля. После многочисленных извинений он наконец был вынужден накрыть рот и нос большим носовым платком и только тогда смог продолжать путь. Сэм и я решили последовать его примеру, прежде чем идти дальше.

Открывая одну дверь за другой, мы оказывались в комнатах, где стояли запертые шкафы, в комнатах, где лежали тщательно упакованные свертки, и в комнатах, где все было разбросано. Когда мы поднялись на второй этаж, там оказалась целая анфилада комнат, которые, похоже, использовались в качестве кладовых, где пол был завален шатающимися пачками книг, альбомов, бумаг, достигающими человеческого роста. Наконец мы добрались до самой верхушки дома, куда поднялись по узкой винтовой лестнице. Она привела в шестиугольную башенную комнату, которая казалась довольно пустынной. Я не стал там задерживаться, потому что мне показалось, что воздух вдруг стал неприятно холодным.

Исследовав каждую комнату, мы повернули назад и начали спускаться. К тому моменту, когда мы достигли первого этажа, дневной свет уже сменился сумерками. Поэтому мы договорились, что сейчас разойдемся по домам и снова встретимся рано утром.

В который раз, вернувшись под холодную защиту своего жилья, я попытался привести свои мысли в порядок. Не могу похвастаться, что наделен богатым воображением, но, пока мы обследовали этот странный дом, я не раз испытывал острое ощущение тревоги, готовое в любую минуту превратиться в страх.

В какой-то миг я оказался один в пустой комнате этого дома и вдруг боковым зрением заметил быстрое движение, которое могло оказаться колебанием занавески или мимолетной тенью. Но когда я повернулся, чтобы приглядеться, там ничего не было. Мне не хотелось выглядеть чудаком, и поэтому я решил не говорить ничего об этом ни Гарольду, ни Сэму.

Но моим самым тревожащим открытием стал последний коридор, который вел в башенную комнатку. Повернув за последний угол, я немного обогнал остальных и направился к винтовой лестнице, отбрасывая ногами в стороны клубы пыли. И вдруг в этой пыли я увидел извилистые следы, которые начинались ниоткуда и уходили в никуда. Не могу сказать наверняка, кому они могли принадлежать — человеку, животному или демону.

Некоторые из них, казалось, были оставлены босой ногой, а некоторые были похожи на отпечаток ладоней. Мой разум не в состоянии постичь, какого рода существо могло оставить подобный след.

 

Ведьм не бывает

Рыжик Браун тяжело дышал, преодолевая на велосипеде последние несколько ярдов к верхушке холма. Потом, когда перед ним раскинулся знакомый вид на долину, он включил самую высокую передачу и расслабился в седле, чтобы велосипед свободно катился вниз по длинному ровному спуску в деревню. Рыжик устал от долгой поездки, и грязь футбольного поля начала неприятно засыхать на ногах. Он представил себе большой чайник, который будет кипеть на печи. Как будет здорово добраться до дома и помыться!

Рыжик уже почти два года ходил в школу для старших, расположенную в соседнем городке. Когда дороги были сухими, ему нравилось проезжать на велосипеде путь в восемь миль, но зимою добраться до школы по глубоким колеям и густой грязи можно было только в тележке перевозчика — трясясь и подпрыгивая на ухабах. Мальчик испытывал облегчение, когда приходила весна. Легкий ветер ерошил медно-рыжие волосы Рыжика, пока он мчался мимо здания прежней школы и с плеском переехал вброд речку, заставив полдюжины уток яростно крякать и разлетаться во всех направлениях. Напротив «Большой Медведицы» мальчик резко повернул вправо, чтобы срезать путь по дорожке, разрезающей деревенскую лужайку надвое, и через несколько секунд выехал на дорогу, которая вела прямо к дому. Разогнавшись до середины горбатого моста, Рыжик на одно волнующее мгновение оказался в воздухе, но тут же съехал на землю, снова резко свернул направо и остановился как вкопанный на заднем дворе. Встревоженный визгом тормозов, Малыш скатился вниз по лестнице и выскочил в заднюю дверь, чтобы приветствовать своего хозяина.

Миссис Браун смотрела через кухонное окно, как ее сын прислонил велосипед к маленькой при стройке за домом, пока пес возбужденно крутился вокруг него, лая и виляя хвостом. Она взглянула на печь. Чайник уже закипал, и, пока Рыжик снимал парусиновые туфли и вешал куртку с ранцем на крюк задней двери, она сняла чайник с печи и осторожно налила кипящую воду в миску с отколотой эмалью, стоящую в раковине. Она добавила ровно столько, сколько нужно, холодной воды из крана, затем разложила мыло и мочалку на сушилке. Пока Рыжик стоял у двери, стягивая через голову джемпер в разноцветную полоску, она не удержалась и бросила печальный взгляд на его футбольные носки, которые, как обычно, сползли на лодыжки. За многие годы носки Рыжика превратились в объект для постоянных шуток. Мальчик поймал взгляд матери и усмехнулся. Она задала свой обычный вопрос:

— Как игра?

— Ой, ну ты же знаешь. Как обычно!

Миссис Браун мысленно улыбнулась. Ее сын никогда не отличался на спортивной площадке. У него отсутствовал соревновательный инстинкт, но в нем было много энергии, присущей молодости, и казалось, ему нравится давать ей волю во время игры. Она протиснулась мимо него в гостиную, оставляя его мыться, пока Малыш суетливо охотился на брошенный свитер.

Стоя на коленях у очага и подкладывая дрова в огонь маленькой печи, миссис Браун поймала себя на том, что смотрит на мальчика через кухонную дверь, пока он стоит у раковины в полинявших синих шортах и шерстяных носках, задрав одну ногу на сушилку, стирая грязь с колена с тихой сосредоточенностью. Она была тронута его изящной, гибкой осанкой, которую он сохранял, проделывая эти простые действия. Теперь Рыжик был ростом уже почти с нее, и его худое тело начинало набирать массу. Пока мать смотрела на Рыжика, он на секунду остановился: его внимание привлекло что-то в далеких полях за окном. Она увидела профиль сына, вырисовывавшийся в свете уже начинающего блекнуть солнца, и в первый раз отметила, что его черты начали приобретать резкость, которая приходит с юностью. Мальчик смахнул с глаз прядь волос, и этот жест на мгновение напомнил ей его отца. Она вдруг осознала, что еще совсем немного, и он больше не будет ребенком. Есть вещи, о которых ей вскоре придется рассказать ему, но не сейчас, только не сейчас. Внезапная боль уколола ее, заставила увлажниться уголки глаз, и на секунду женщина ослабела, скорее наслаждаясь этим ощущением, чем борясь с ним. Затем внезапный крик сына вернул ее к действительности.

— Мама, Малыш снова жует мой свитер!

Она поспешила отобрать свитер прежде, чем собака с ним расправится.

— Похоже, ему нравится этот запах, мам… — рассмеялся Рыжик.

Она принюхалась, наморщила нос.

— Совершенно не понимаю почему.

Некоторое время спустя они сидели в старых продавленных креслах по обеим сторонам печи, держа в руках кружки с чаем. Малыш был наказан и изгнан во двор, где занимался своим любимым занятием — закапывал предметы и откапывал их снова. Рыжик, расслабившись после дня, полного движений, наслаждался теплом огня и горячим сладким чаем, согревавшим его изнутри. Он рассеянно слушал рассказ о том, как миссис Браун провела утро в церкви, убираясь там и поливая цветы.

Рыжика немного смущало, что мать так предана церкви. Хотя работа там отнимала у нее много времени и сил, похоже, она воспринимала ее со смирением, однако не проявляла ни твердой веры, ни даже энтузиазма. Когда Рыжик был помладше, мать брала его с собой на воскресные службы, но они не вызвали у мальчика никакого интереса, и мать не стала настаивать на том, чтобы он ходил с ней и дальше. Рыжик удивлялся, что же все-таки она нашла во всем этом, если вообще хоть что-нибудь нашла. В любом случае утренняя уборка была для миссис Браун щедрым источником новостей и сплетен.

Убаюканный ручейком ее слов, Рыжик почти заснул, как вдруг случайная фраза вернула его к действительности.

— … И я на самом деле могла бы задать трепку этой глупой старухе миссис Хопкинс. Представляешь, она и вправду ждет, что мы поверим, будто кто-то наложил проклятие на нашу деревню.

— Что сделал?

Эти слова разительно отличались от того, что обычно говорила мать, и потому сразу привлекли внимание мальчика.

— Почему ты никогда не слушаешь меня? Я говорю, некоторые женщины в церкви, жены фермеров, рассказывают, что на деревню пало проклятие. Люди до сих пор помнят погибший урожай прошлого года, да и в этом году никому, похоже, не удастся вырастить хоть что-нибудь, кроме нескольких крокусов. И тогда миссис Эванс сказала, что почти все их овцы родились мертвыми и… ну, похоже, это напугало людей. Некоторые женщины бормочут о колдовстве, а мужчины… большинство из них просто сидят весь день на скамейках возле своих домов и даже не идут работать в поле… Теперь люди начали судачить, что все это началось с того дня, когда колокол упал в реку.

Рыжик вспомнил странные события, которые произошли прошлым летом. На церковной башне велись какие-то восстановительные работы. Рабочим, находившимся на лесах, пришлось снять колокол. Пока они его снимали, часть лесов обрушилась, колокол упал с подпорок, покатился по склону возле церкви и свалился в реку, где необъяснимым образом застрял между двух скал. Поднять его никому не удалось, и уже почти год в деревне не было колокола, который бы призывал верующих к молитве.

— Какое это имеет отношение к колоколу? — спросил Рыжик, в недоумении нахмурив лоб.

— Мне кажется, все дело здесь в глупых предрассудках, — быстро ответила мать. — Но некоторые люди все еще верят в эти бредни. Старая миссис Хопкинс — бабушка Колина и Сэмми, ей, должно быть, около девяноста, — так вот, она говорит, что нас постигло проклятие ведьмы, и удача не вернется в деревню, пока колокол не окажется на своем прежнем месте. По правде говоря, это сущие глупости. Времена меняются. Появились города, большие дороги и механизмы. Ведьм больше не существует. Это просто дикие суеверия, вот так-то.

Рыжик допил остатки чая, уже чуть теплого.

— Значит, раньше ведьмы были? Они были…

Мать резко оборвала его:

— Нет, конечно же! Я говорила тебе, это всего лишь россказни. И думается мне, у тебя есть более важные вещи, о которых стоит поразмышлять, например, что скоро экзамены и все такое. А значит, уже самое время приниматься за домашние задания.

— Но, мам…

— Никаких «но». Марш наверх.

 

Волшебник и Принц

По предложению Элис волшебник купил и установил в приемной маленькое устройство с механическим приводом, предназначенное для измельчения и настаивания кофе, и — тоже по совету Элис — ввел в распорядок дня приготовление свежего настоя по утрам. Когда кофе был готов, Элис наполняла две тонкие фарфоровые чашки в бело-голубую полоску, которые они держали для личного пользования, и звала Леонардо. Тот отрывался от работы, они садились вместе в приемной, пили кофе и обсуждали текущие дела.

За несколько месяцев работы у Леонардо Элис превратила приемную в довольно элегантное помещение. Лишний хлам убрали в кладовку, и теперь перед посетителем открывалась просторная комната, скромно меблированная угловыми креслами и низким кофейным столиком и украшенная невысоким декоративным кустарником в расписных горшках. Также там стоял стеллаж причудливой формы, где было собрано множество ежемесячных свитков, которые недавно начала выпускать Контора Герольда. Леонардо настаивал, чтобы свитки лежали на виду, но был не слишком уверен, нужны ли в приемной цветочные горшки. Однако Элис, похоже, нравилось ухаживать за растениями, и волшебник был счастлив видеть, что девушке есть чем заняться в свободные от работы минуты.

В этот день во время перерыва на кофе у Леонардо и Элис имелся всего лишь один предмет для обсуждения. Молодой Принц, наследник престола, должен был посетить мастерскую с минуты на минуту. Леонардо нервно теребил в руках записку, которая пришла на прошлой неделе. Записка была начертана витиеватым почерком старшего писца Короля на прямоугольном листе личного пергамента Короля.

Дорогой Пегас,

Наше Королевское Величество соизволяет, чтобы сын мой, Принц, в качестве продолжения своего образования получил наставления в делах касательно правления, а именно в следующих: искусство управлять государством, методы ведения войны, политическая деятельность, геральдика, шутовское искусство, рыцарские состязания и магия.

В отношении последнего желание наше таково, чтобы ты нашел время в своем календаре и кратким образом изложил Принцу основные принципы магии. Мы полагаем, что ему будет удобно нанести визит в твое ведомство сразу же после дневного отдыха в четверг на следующей неделе.

Будем весьма благодарны, если ты поддержишь нас в этом скромном деле.

Далее была приложена королевская печать и добавлено несколько строк, написанных торопливой рукой самого Короля:

P. S. Только основные принципы, Пегас, избавь мальчика от деталей! Не думаю, что Принцу когда-либо понадобится практиковать магию лично, но нанимать на службу людей, которые ее практикуют, ему придется. Возможно, даже тебя, если ты все еще будешь на что-нибудь годен, когда он займет мое место! Похоже, пришло время, чтобы мой сын начал понимать все эти скучные правила взрослого мира, ведь ему однажды придется воспользоваться ими.

P. P. S. Он очень любит глазированные булочки с изюмом. Сделай одолжение.

Леонардо проверял список необходимых к встрече приготовлений, составленный Элис.

— Нам будет нужно где-то сидеть, — размышлял он. — Я прибрал боковую сцену театра, постелил на ней коврик, поставил два кресла и маленький столик. Надо бы отнести туда чернила и готовый пергамент, на тот случай, если он захочет что-нибудь записать.

— Все уже там.

— Еще у меня есть доска и мел, на тот случай, если мне вдруг захочется нарисовать одну из моих диаграмм. Мы же повторяли надлежащую форму обращения к нему…

— Мы могли бы обратиться к нему, даже стоя на голове, если бы это было нужно. — Элис засмеялась, чем удивила волшебника, ведь она так редко смеялась. Но Леонардо был слишком взволнован, чтобы оценить шутку своей помощницы.

— Действительно. Итак, вы забрали тот красный ковер для входа в Контору?

— Он там, в углу, все еще свернут. Мы можем постелить его перед самым приходом гостя.

— Отличная идея. Значит, остались только булочки.

— Они уже заказаны. Нужно будет забрать их из пекарни перед его прибытием.

Удивлению Леонардо не было предела.

Элис, как правило, настаивала на предоставлении ей целого часа в середине дня, во время которого, по их молчаливому соглашению, Леонардо удалялся, уважая ее уединение. Сам же он в основном просиживал намного дольше часа в одной из таверн, которых на главной улице было в избытке. Иногда он наслаждался выпивкой в одиночестве, иногда делил бутыль эля с клоуном Вероникой или с кем-нибудь еще, кого встречал там. Он твердо знал, что все это время Элис остается в конторе. Иногда он задумывался над тем, что же делает его помощница в это время.

— Да, булочки… — Он собрался с мыслями. — Из пекарни. Очень хорошо. Пожалуй, это все. Вы нервничаете?

Она снова засмеялась:

— Нет, конечно. Он ведь просто один из посетителей, не так ли? — Девушка вдруг озабоченно нахмурила свой бледный лоб. — Но вы почему-то тоже волнуетесь?

Мгновенно застигнутый врасплох этим проявлением заботы, Леонардо с трудом удержался, чтобы не прикоснуться к ее руке.

— Да, полагаю, есть немного. В конце концов, он однажды станет Королем. Очень важно, чтобы я произвел на него хорошее впечатление.

Элис улыбнулась, и теплота ее улыбки согрела волшебника.

— Я уверена, вы произведете самое благоприятное впечатление. Так что не тревожьтесь.

— Ну да. Пожалуй, я переживал моменты и поважнее. Однако мне пора завершить работу над театром. — Он помолчал, по-видимому, глубоко задумавшись. — А после, наверное, уйду обедать пораньше.

— Главное, не опоздайте к началу.

— Его Королевское Высочество Принц Мэтью.

Элис сохраняла идеально бесстрастное лицо, пока с легким акцентом произносила эти официальные слова своим мелодичным голосом. Она изящно удалилась с вежливым поклоном, как только Принц стремительно спустился по коротенькой лестнице в Театр магии. Леонардо склонился настолько низко, насколько могла позволить больная спина, осторожно выпрямился, а затем поднял голову, чтобы увидеть ближе высокого гостя.

Прошло несколько лет с тех пор, как волшебник в последний раз встречался с сыном Короля, и почему-то он ожидал увидеть двенадцатилетнего мальчика, каким Принц был тогда. Так что Леонардо слегка изумился, обнаружив перед собой хорошо сложенного, сдержанного молодого человека с короткой бородкой. Он также поразился, что Принц облачен в полуофициальный костюм, состоящий из колпака, чулок и туники, а не в наряд по всем правилам, который был принят при дворе для официальных визитов.

— Почту за высокую честь находиться в присутствии Вашего Высочества.

Практические занятия с Элис не прошли бесследно. Принц оглянулся через плечо, чтобы проверить, закрыла ли Элис дверь за собой. Затем снял колпак и сунул в карман.

— Давайте обойдемся без средневековой бессмыслицы, теперь, когда мы остались одни. — Его манера вести себя внезапно сменилась со строго формальной на энергично-деловую. — Все эти фетиши вылетят в окно, как только я займу трон.

— Как пожелает Ваше Высочество, — пропел Леонардо, уже не уверенный, так ли нужно отвечать. Принц поморщился. — В смысле, нет проблем. Что бы Ваше… то есть что бы вы хотели увидеть сначала?

— В последние несколько недель я нанес визиты большинству советников отца — ну, вы в курсе, всяческим геомантам, прорицателям, гадалкам на магических кристаллах, счетоводам, гипнотизерам, картографам, ясновидцам и многим другим, которых я едва ли запомню. Может, вы сможете доступно объяснить мне, чем то, что вы делаете, отличается от всего того, что делают другие.

Расхаживая среди сцен, Принц подошел к столу планирования, безукоризненно вычищенному и выскобленному Элис. Он поднял пачку потрепанных документов:

— Что это?

— Это, Ваше… э… это проект, в данное время находящийся в процессе разработки. Я называю его Машиной Множественной Эмпатии. — Леонардо решил, что пришло время подвести Принца к креслам. — Но почему бы нам не пойти и не присесть вот здесь, Ваше… э…

— Лучше зовите меня Мэт. Так что там с вашей магией?

Они устроились поудобнее, Леонардо откашлялся:

— В целом картина выглядит так: все представители магов пытаются по-разному заглянуть в будущее, чтобы помочь вашему отцу Королю заранее узнать, что лежит перед ним. Геоманты и гадалки по магическим кристаллам заглядывают в камни различных видов, гипнотизеры и ясновидцы обращаются к разуму и душам людей, а прорицатели… на самом деле я не слишком осведомлен, куда именно они смотрят, но, конечно…

— Да-да, — нетерпеливо прервал его Принц. — Я встречался со всеми. Сегодня я хочу узнать, чем занимаетесь вы.

Леонардо замолчал, обдумывая ответ. Его не слишком часто просили объяснить свое искусство непосвященному, и, когда ему удалось собрать все свои мысли воедино, он заговорил с некоторой неуверенностью.

— На самом деле я помогаю создавать будущее, — начал Леонардо. — После того как ваш отец Король узнаёт мнения остальных советников, заглядывает во все возможности, какие ему предлагаются… после этого он может решить, какое будущее хочет избрать на самом деле. Таким образом, в конце концов, он выбирает будущее, и потом… прежде чем создать его, он зовет меня, и я… я помогаю ему опробовать, так сказать, модель этого будущего.

— И как именно вы это делаете?

— Ну, Мэтт… — Леонардо испытывал внутреннюю борьбу, используя неофициальную манеру об ращения, — я его строю. В уменьшенном варианте.

Быстрым взмахом руки волшебник указал на раз личные модели сцен, усеивающие большую комнату.

— Когда у вашего отца Короля появляются определенные идеи, он дает мне аудиенцию и раскрывает, что у него на уме. И мне позволено задавать ему вопросы.

— Вам разрешено задавать вопросы Королю? — Молодой человек, казалось, искренне изумился.

— Именно так, Ваше… э-э… Мэт. Цель этих вопросов состоит в том, чтобы дать возможность вашему отцу Королю постичь с большей ясностью то представление о будущем, которое он выбрал. Другими словами, — Леонардо поймал насмешливый взгляд Принца, — мы стремимся узнать, насколько правилен выбор вашего отца Короля.

Несколько секунд Принц обдумывал сказанное, возможно вспоминая некоторые из наиболее прихотливых обеденных фантазий Короля.

— Очень разумно, должен признать, — наконец заключил он сухим тоном. — А какие именно вопросы вы задаете?

Леонардо принял вид надменного высокомерия:

— Это, Ваше Высочество, является тайной моего ремесла.

Принц сделал пометку на обрывке пергамента, который Элис благоразумно оставила специально для этого.

— Так, а при чем здесь ваши игрушки и куклы?

В душе Леонардо очень обиделся, когда услышал, как назвал Принц его умело изготовленные инструменты, но усилием воли постарался сдержать свои чувства. Тем не менее, чувствуя, что разговор идет не совсем так, как надо, он бессознательно начал возвращаться к старомодному формализму:

— Возможно, я объяснился с Вашим Высочеством с недостаточной ясностью. Ваш отец Король излагает мне выбранное им будущее в исчерпывающих деталях. Он объясняет мне, чего бы он хотел достичь на практике. А затем я конструирую это будущее в миниатюре.

— И это помогает отцу увидеть будущее в реальности?

— С помощью, — Леонардо сделал паузу, чтобы усилить драматический эффект, — моей Машины Эмпатии, Ваше Высочество. Второй тайны моего ремесла. Посредством Машины Эмпатии ваш отец Король может фактически видеть, слышать, жить и дышать в том самом будущем, которое он создал в своей голове. И не только своими глазами и ушами.

Леонардо начал настраиваться на свой любимый предмет.

— Он может испытать выбранное им будущее, словно… глазами и ушами другого человека. Фактически любого человека, который подключен к Машине. Любого, кого он выберет. Пойдемте. — Он провел молодого человека через всю комнату к главной сцене и снял с нее изношенное бархатное покрывало.

— Эта модель представляет военную кампанию, которая в настоящее время ведется на границе. Не сходя с этого места, ваш отец Король может испытать любое возможное положение дел в будущем, прямо как если бы это происходило с ним именно сейчас. Если он только пожелает, я мог бы настроить машину вот так, — он поспешно соединил провода, — и тогда он может испытать все эмоции битвы с позиции командующего армией противника или с позиции обычного солдата в шеренгах или взглянуть на это глазами крестьян из местной деревни. Таким образом, он может быть уверен, что выбранный им путь действий произведет на каждого из участвующих именно тот эффект, который нужен Королю.

Понимая, что энтузиазм увел его в сторону, Леонардо попытался на этом остановиться. Принц тем временем, казалось, погрузился в раздумья. Спустя довольно долгое время он осторожно сформулировал вопрос:

— Но где проходит граница ваших возможностей? Кампания такого масштаба определенно повлияет на каждого человека в королевстве — тем или иным образом. Не только на моего отца и армию, но и на советников, распорядителей, торговцев, на крестьян в полях и странников на дорогах… Чтобы испытать любое возможное будущее с точки зрения каждого человека в королевстве… ну, это точно затянулось бы навечно! А потом, как вы решите, кто из них имеет значение, а кто нет?

— А это, Ваше Высочество, — (Принц поморщился), — является третьей и самой глубокой тайной моего ремесла, — сказал Леонардо, натягивая покрывало обратно на модель. — Как только ваш отец Король увидит, услышит и вдохнет будущее с самой подходящей точки зрения, — (Принц поднял бровь), — он начнет понимать, правильно ли это представление о будущем сконструировано. Если нет, он приказывает сделать необходимые корректировки и потом в должный час возвращается к Машине Эмпатии, чтобы снова испытать будущее, и так далее, пока он не будет полностью удовлетворен. И когда Король наконец посчитает, что будущее создано хорошо… — здесь Леонардо снова замолчал, прежде чем драматически завершить свою речь, — Машина Эмпатии предложит ему увидеть будущее такой непреодолимой силы, что каждая его деталь навсегда отпечатается в сердце Короля и его воле. И мощь этого видения будет такой, что будущее, которое желает Король, тут же наступит. И необходимость в любом дальнейшем напряжении с его стороны отпадет.

— Да? — Принц озадаченно взглянул на Леонардо. — А что же происходит на самом деле?

— Ваш отец просто отдает приказы своим подданным, они уходят и исполняют его инструкции.

Принц начертил диаграмму на своем пергаменте и задумчиво поднял глаза:

— Короче, это выглядит так: у моего отца появляется идея. Он проверяет ее. С вашей помощью, разумеется. Он отлаживает ее, а затем осуществляет. Я правильно понял?

Для Леонардо оказалось полной неожиданностью, что его мудреное ремесло оказалось сведено до размеров такой лаконичной формулы.

— Ну, полагаю, в двух словах… если оставить сложности трех уровней таинства… и считать данностью мудрость, накопленную представителями моей профессии и передаваемую из поколения в поколение… Я признаю, что в целом вы правы.

— Понятно. — Казалось, Принц снова погрузился в размышления. — И как много советников на службе у моего отца?

— Не уверен в точной цифре, Ваше… Мэт. Несколько сотен по меньшей мере.

На несколько секунд снова воцарилась тишина. Ее нарушил резкий щелчок дверной щеколды. Глубоко поклонившись, Элис вошла в комнату, неся поднос с кофе и булочками.

— Не соблаговолит ли его Королевское Высочество отведать поданные закуски? — нараспев произнесла она с безупречной церемонностью.

Принц внимательно посмотрел на булочки, обильно политые глазурью, и снова поморщился.

 

Книга учителя

По четвергам Рыжик обычно делал остановку на пути домой, чтобы выпить чашку чаю вместе со своим старым школьным учителем. Он был единственным учеником в деревне, которому удалось поступить в старшие классы, и учитель всегда страстно желал быть в курсе всего, что происходит там. Большинство бывших одноклассников Рыжика уже начали учиться семейному ремеслу или нанялись работать в полях.

Остановившись у дорожки между ухоженными клумбами, что вела к дому, Рыжик услышал, как учитель наигрывает свою необычную музыку на покосившемся старом пианино. Его левая рука выводила одну и ту же мелодию, в то время как пальцы правой проворно танцевали по клавишам, выписывая потрясающие узоры ритма. Рыжик подождал перерыва и лишь тогда постучался в окно.

— Добро пожаловать в мой дом, Майкл Браун, — послышалось обычное приветствие. — Заходи, чайник на плите.

Спустя короткое время они сидели у огня в кабинете, пропахшем табаком, поджаривая кексы на длинных медных вилках.

— Ну, что поведает мне юный Браун об этой неделе?

— Ничего особенного, сэр. Ах да! Мама сказала мне одну странную вещь. Она сказала, что некоторые старые люди верят, что деревня проклята. Ведьмой.

— Ведьмой? — резко сказал учитель. — Люди до сих пор верят в ведьм?

— Вот и мама говорит, что это чепуха.

Мальчик замолчал, откусывая большой кусок от своего кекса. Струйка подтаявшего масла стекла по его подбородку, и он поспешно вытер ее тыльной стороной запястья.

— А вы в них верите, сэр?

Учитель ответил не сразу. Он принялся неспешно набивать трубку, затем положил ее, так и не зажегши.

— Что ж, ведь все эти старые истории должны были откуда-то появиться, — задумчиво начал он. — Возможно, задолго до того, как эту землю населили такие, как мы, здесь жил кто-то другой. Люди, не похожие на нас, люди, которые поклонялись другим богам, не тем, которым мы поклоняемся сегодня.

Он говорил медленно, осторожно подбирая слова:

— А потом появились другие, и тем, кто поклонялся старым богам, пришлось отступить в далекие уголки земли, в отдаленные места, где они могли по-прежнему следовать своим древним верованиям. И вероятно, через некоторое время те, кто пришел позднее, стали испытывать перед ними страх. Похоже, люди всегда боятся того, что отличается от них. — Он замолчал на минуту. — Они могли даже придумать для них такие имена, чтобы пугать внуков.

— Ведьмы? — задумчиво произнес мальчик. — Я не помню, чтобы вы говорили что-либо подобное на уроках.

— Ничего этого в учебниках нет. Но я немного интересовался древними легендами, тем, что называется суевериями. Если тебя это увлекло, у меня имеется пара книжек. Не в этой комнате. — Внезапно учитель поднялся. — Оставь чай здесь.

На его лице появилось странное выражение, которое Рыжик никогда раньше не видел. Сутулясь, он отогнул в сторону занавеску и повел мальчика внутрь дома через низкий дверной проем. Они оказались в маленькой темной комнате, заваленной разными вещами. Учитель зажег свечу, и в небольшом пятне света взгляд Рыжика приковал невысокий книжный шкаф со стеклянными дверцами. Из кармана жилета учитель извлек ключ и отпер его. Изнутри пахнуло плесенью. Прищурившись, Рыжик с трудом разглядел в дрожащем свете несколько неровных рядов старинных книг. Почти все имена авторов были ему незнакомы, так же как и большинство языков, на которых были начертаны названия. Учитель быстро вытащил маленький, обтянутый кожей том, на котором значилось: «Легенды забытого времени».

— Если хочешь, можешь взять почитать, — сказал учитель, и Рыжик заметил, что его голос понизился до шепота. — Ты узнаешь здесь кое-что интересное. Вернешь в следующий раз. И, — на мгновение он встревожился, — лучше не показывай эту книгу своей матери.

В ту ночь Рыжику удалось стянуть в свою комнату огрызок свечи и несколько спичек. Когда он убедился, что мать легла спать, он вытащил из-под подушки книгу учителя, чтобы полистать в поисках истории, которая захватила бы его воображение. На мгновение его сбил с толку Малыш, который, почувствовав, что происходит что-то необычное, с любопытством обнюхивал кровать.

— Тише, Малыш, хороший мальчик, — успокоил Рыжик собаку. — Я просто читаю. Иди спать.

Наконец Малыш заснул, и Рыжик погрузился в книгу. Вот что он прочитал.

ЛЕГЕНДА О СТРАННИКАХ И ОСТРОВИТЯНАХ

И вдохнул Великий жизнь в Землю, и в горы, и в реки, и в деревья. И после вдохнул Великий жизнь в людей Земли, и частица Великого осталась навечно в сердце каждой женщины и в сердце каждого мужчины.

Суровым и неприветливым местом была Земля в ту пору, заросла она лесами непроходимыми, и обитали на ней звери дикие. Одно только место могло защитить мужчин и женщин, и было это место Островом безымянным. Остров сей был отделен от Большой земли водой, полной опасностей, и от злодеев хранили его острые скалы да утесы. Но за скалистым побережьем пролегали луга безмятежные и холмы пологие, и в самом сердце Острова лежало священное место, и дорого было оно сердцу Великого. Но хоть красив был Остров сей, был он слишком мал, чтобы питать такое множество людей. И тогда Великий принял решение: пусть мужчины и женщины разделятся на два племени — племя Странников и племя Островитян. И пусть пребывают в согласии они и вместе управляют делами Земли. И так разделят они задачи свои.

Путешествия стали уделом Странников. Добывать пропитание, собирать топливо и слушать новости должны были они, и делиться этой пищей и топливом с Островитянами, и рассказывать все, что узнали в скитаниях своих. Тем временем Островитянам положено было оставаться на Острове, готовить должны были они, ткать и убирать. И ухаживать за святым местом было долгом их, ибо в месте том мудрецы племени постигали желания Великого и имели знамения, что все сделано по правилам Его. И Островитяне должны были радушно принимать Странников и рассказывать им обо всех желаниях Великого.

Шли годы. Все дороги стали ведомы Странникам, все леса и ущелья и все ручьи и реки Земли, а Островитяне присматривали за родным домом, священным местом и всякий день слушали Великого. Из поколения в поколение передавались секреты Странников и секреты Островитян.

Доволен был Великий, и решил Он тогда, что пора настала наградить людей особым даром. И случилось так: узнали Странники, как смотреть в глаза друг другу, чтобы видеть все направления жизни другого Странника, что переплетались и возвращались к самому дню рождения его и к тому дню, когда покинул он Остров. И о тех, кто обладал таким свойством, говорили, что Дар несут они. И случилось так: каждый Островитянин знал теперь, как увидеть всю Землю беглым взглядом одним, словно глазами хищной птицы, парящей на огромной высоте. Научились они презирать пути, в которых жизни всех мужчин и женщин сплетаются вместе, чтобы образовать нескончаемую неразрывную паутину. И о тех, кто нес в себе это свойство, говорили, что они видят Землю глазами пустельги.

Но время шло, и начал рушиться завет племен. Все дальше и дальше уходили Странники от дома и возвращались в дом родной все реже и реже. Островитяне же оставались под защитой родных стен, отваживаясь уходить лишь в место священное. И вот, Странники стали завидовать Островитянам, ибо спокойной была их жизнь и не смотрели они в лицо опасностям и трудностям. А Островитяне стали завидовать Странникам, ибо доводилось им видеть всякий день места новые и бродить свободно по Земле со всеми ее волнениями и неожиданностями.

И вот, Странники возвращались на Остров все реже и реже. Недоверчивыми стали они, перестали рассказывать новости, какие удавалось собрать. Островитяне же поняли, что им все меньше хочется поддерживать в чистоте дома Странников или пополнять их запасы пропитания, и, в конце концов, они стали умалчивать даже о желаниях Великого. Поэтому все планы, что строили Островитяне, были основаны на сведениях уже не новых, в то время как все путешествия, на которые отваживались Странники, были неверно задуманы, плохо подготовлены и ни к чему не приводили.

Так случилось, что Странников отлучили от Великого, и тогда они обратились к другим богам, диким духам, что жили в рощах придорожных, реках и горах Земли. А тем временем Островитяне оставались на Острове, забытые почти всеми.

Теперь, конечно же, они уже не жили как прежде, поскольку каждое племя не могло ничего добиться в одиночку. Но так случилось, что в это время на Земле начали появляться Обиженные. Умными были они, умели убеждать, ловкими были они. Обиженные быстро построили маленькие и большие города, проложили свои дороги и наладили особую систему торговли, производства и услуг, отвергая древние верования и поклоняясь своему бесцветному Богу. Странников оттеснили на обочину жизни, окольные пути стали дорогами их, а Островитяне затерялись на своем Острове. Обиженные подчинили себе Землю и стали могущественными, процветающими и самодовольными.

А Великий видел все это и страдал, ибо Странники продолжали следовать извечным циклам и спиралям своего великого движения, не зная их направления, а Островитяне продолжали жить в одиноком общении с Великим Духом, но лишились всех знаний о мире за пределами родного Острова. А Обиженные управляли целым миром, погрузив его в серую деловитость.

— Пожалуй, мне нравится эта история, — сказал Рыжик, когда в следующий раз навестил учителя. — Но окончание показалось немного нелепым.

Учитель пристально рассматривал кусочки сливового пирога на тарелке и потому не сразу ответил.

— В каком смысле — нелепым? — наконец спросил он.

— Ну, почему Великому было не расставить все по местам?

— Не думаю, что это было так просто, — изрек учитель, измеряя ломтик пирога транспортиром. — Ведь если задуматься, мир и сегодня остается таким же.

— И еще кое-что, — сказал мальчик. — Я все еще не понял, как с этим связаны ведьмы.

Наконец, разделив пирог и оставшись довольным результатом, учитель посмотрел на него:

— Если уметь читать между строк, то в этой книге довольно много сказано о ведьмах. Понимаешь, стоит только начать приглядываться, как ты увидишь, сколько людей до сих пор странствуют по дорогам. Разносчики, лудильщики, перевозчики, точильщики ножей, артисты — все они скитаются, все они путешествуют, и очень может быть, что многие из них имеют общее происхождение. И они определенно наделены довольно необычными способностями. О некоторых из них, чистокровных, даже говорят, что они несут Дар. Это есть в той истории. Как там написано? «Тот, кто обладает Даром, может посмотреть в глаза другого и увидеть всю дорогу его жизни, отмеченную, словно на карте, со всеми своими поворотами и изгибами». Во всяком случае, что-то вроде того.

Казалось, взгляд учителя был прикован к далеким горизонтам. Спустя некоторое время он отвел глаза и снова обратился к мальчику:

— Знаешь ли, очень может быть, что невежественные люди по ошибке принимают Странников за ведьм и колдунов. Обычные люди не доверяют им, называя всех бродяг ворами, лгунами и даже хуже.

— А некоторые так дорожат своей репутацией и покоем, — Рыжика удивил резкий оттенок неприязни в этом слове, — что предпочитают вовсе не разговаривать со Странниками.

Рыжик подумал о своей матери. Он швырнул в огонь сливовую косточку.

— А Островитяне?

Учитель странно взглянул на него:

— Возможно, они до сих пор живут на своем Острове, хотя, похоже, никто не знает толком, где он находится. Я уверен, что изредка кто-нибудь из них приезжает на Большую землю. Но их бывает здесь мало, действительно очень мало.

Казалось, он хочет сменить тему.

— А Странники… они все время проходят мимо. Неужели ты не помнишь ту смешную маленькую девочку, которая когда-то сидела с тобой за одной партой? Как там ее звали — Лорел?

Сердце Рыжика замерло.

— Лорел была Странницей?

Казалось, стены кабинета задрожали у него перед глазами.

Конечно! Ее семья временно разбила лагерь возле деревни. Они простояли здесь несколько недель — в любом случае это довольно большой срок, чтобы отправить ее в школу. Кажется, они были лудильщиками или дорожными рабочими. Да, именно дорожными рабочими. И однажды они уехали, поспешно собравшись. Должно быть, это произошло во время скарлатины.

— Но мне казалось… — Рыжику с трудом удалось выговорить эти слова. — Разве Лорел не умерла во время эпидемии?

— Умерла? Почему ты так решил? Лорел, я уверен, поправилась к тому времени, как они уехали.

— Значит, она, может быть, где-нибудь живет сейчас?

— Вне всяких сомнений. Но тебе придется оставить мысль о том, чтобы разыскать ее. Странники никогда не проходят одной и той же дорогой дважды.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Вторник, 3 февраля

Наконец-то мы приступили к основной задаче — приведению особняка нашего хозяина в порядок. Всю прошлую неделю я был слишком занят, чтобы вести свои ежедневные записи. Однако сейчас у меня выдалась свободная минутка, и я попытаюсь зафиксировать события, которые произошли за это время.

Утром на следующий день мы встретились снова, как и условились, и по моему предложению начали с того, что составили перечень дел, которые необходимо выполнить в первую очередь. Получилось следующее.

I. Внутри дома:

Убрать помещения.

Внимательно осмотреть дом внутри и составить опись того, что требует ремонта.

Составить опись имеющегося в доме имущества.

Нанять рабочих для ремонта помещений.

Заново меблировать дом и сделать перестановку.

II. Вокруг дома:

Вырубить поросль.

Внимательно осмотреть внешнюю часть дома и составить перечень того, что нужно отремонтировать.

Нанять рабочих для ремонта снаружи.

Заново разбить сад.

В следующие дни мы быстро нашли подходящий метод работы. Поскольку у меня имелся большой опыт командования, меня выбрали руководителем и организатором группы. Гарольд, долгое время проработавший в библиотеке, предложил пару-тройку отличных идей насчет того, как можно классифицировать и упорядочивать предметы, и теперь он применяет свои идеи ко всему, что имеется в доме. У Сэма практический склад ума, он парень находчивый и сильный, поэтому я поручил ему выполнение всякого рода тяжелой работы.

Когда мы решили тщательно осмотреть дом и окрестности, Гарольд вытащил из чемодана тяжелую амбарную книгу и принялся делать заметки в виде маленьких, аккуратных значков. Тем временем Сэм исследовал подвал, где обнаружил котельную и генераторы, и вскоре мы включили свет и отопление, чтобы было проще со всем разобраться. Пока мы с Гарольдом продолжали осматривать содержимое дома, Сэм сбегал в город, где нанял бригаду рабочих. Им было дано первое задание — вырубить и сжечь поросль, которая заполонила сад. С наступлением темноты мы с Гарольдом продолжили осматривать комнату за комнатой, наше продвижение освещалось сверху колеблющимися пятнами желтого электрического света, а на каждой стене красными пятнами колебалось пламя факелов. Стоя или сидя на корточках на голых досках настила, Гарольд продолжал составлять свои бесконечные списки, я озирался по сторонам и изумлялся многообразию необычных предметов, которые окружали нас.

Мы обнаружили коллекцию книг, говорившую о широком круге интересов ее хозяина, как практических, так и научных. Мы том за томом открывали личные дневники, которые описывали жизнь ученого, путешественника, делового человека, спортсмена. Там были ящики с минералами, бабочками, картины, нарисованные маслом, альбомы с акварелями, альбомы с фотографиями, шкафы с музыкальными инструментами, стопки исписанной нотной бумаги, научное оборудование, кухонные приспособления, охотничьи трофеи, спортивные награды и бесчисленное множество других предметов, которые мы тем не менее должны были занести в каталог.

Похоже, жилые помещения владельца занимают всего лишь несколько комнат, остальные больше напоминают музей.

 

Рыжик и Малыш идут в цирк

Рыжик никак не мог понять, почему мать не рассказала ему правду о Лорел, но после предупреждения учителя чувствовал, что не готов спросить ее прямо. И в самом деле, еще некоторое время после того памятного разговора он нервничал и робел в присутствии матери. Малышу передалось его настроение, и он стал все больше и больше времени проводить наверху, в комнате Рыжика, увлеченный своим любимым занятием — жеванием футбольных джемперов. Потом случилось одно событие, которое повлекло за собой долгожданное развлечение.

Было начало лета, суббота. Распираемые избытком энергии, Рыжик и Малыш рано утром выскочили из дома, чтобы пробежаться по деревенским лужайкам. Когда они мчались по горбатому мосту, уши Малыша поднялись торчком, и Рыжик тут же сам понял, что происходит что-то необычное. В отдалении звучала музыка.

В повседневной деревенской жизни было мало музыки. Да и ту, которую доводилось слышать местным жителям, нельзя было назвать особо искусной. Странная игра учителя на пианино была знакома всем, кто закончил школу. Прихожане научились терпеть унылые аккорды, которые суровый доктор Джилберт выуживал из свистящей фисгармонии, считая, наверное, что они соответствуют природе человеконенавистнического бога, которому поклоняются люди. А в преддверии ежегодной ярмарки бродячие музыканты приходили и ненадолго оставались в деревне, развлекая жителей незатейливыми сельскими мелодиями, исполняемыми на мандолине или гармошке. Но ни одна из них не могла соперничать с глубокими, едва слышными, веселыми звуками, доносившимися сейчас со стороны деревенской лужайки.

Когда Рыжик и Малыш обогнули по тропинке излучину реки и увидели большую часть деревни, их глазам предстало удивительное зрелище. Шесть или семь музыкантов в красной с золотым униформе, с трубами, барабанами и другими инструментами, которые Рыжик даже не смог бы назвать, маршировали по главной улице. Сразу же следом за ними неуклюже двигались два огромных зверя, Рыжик неуверенно предположил, что это слоны. Музыкантов и зверей сопровождала пестрая толпа людей в разноцветных костюмах и причудливых париках, их лица были диковинным образом раскрашены. Вокруг деревенской лужайки громоздились беспорядочные ряды повозок и фургонов на колесах, а в центре несколько силачей устанавливали невероятных размеров шатер.

Рыжик слышал о цирке, но никогда его не видел. Первые афиши появились в деревне на прошлой неделе, и ему с трудом удавалось сдерживать волнение. И теперь наконец-то цирк приехал! Он стоял с открытым ртом, пока с ним не поздоровался один из клоунов. Несмотря на яркий грим и парик, его голос звучал вполне обычно:

— Хочешь посмотреть представление, сынок?

Рыжик молча кивнул.

— Тогда, может быть, разнесешь приглашения? По одному в каждый дом. Вот тебе билет, а собака может пройти бесплатно, если будет вести себя хорошо.

Он исчез, а Рыжик остался стоять, зажав в руке целую стопку цветных листочков и светло-зеленый, небрежно отпечатанный билет с тонко продырявленной линией отрыва в середине. Он тут же отправился к ближайшему почтовому ящику, Малыш возбужденно скакал сзади.

Идя от дома к дому, Рыжик заметил, что многие местные ребятишки тоже устроились помогать прибывшим в деревню. Некоторые раздавали приглашения на улицах, двое его бывших одноклассников притащили ведро с клеем и проворно мазали им каждую стену и дерево, наклеивая афиши. На самой лужайке несколько девочек помогали выносить из повозки груды костюмов для выступления, а Колин Хопкинс и его брат Сэмми залезли на дерево и привязывали к нему конец длинной обтрепавшейся веревки с флагами.

Вернувшись домой намного позже, чем хотел, Рыжик увидел, что мать, по своему обыкновению, развешивает простыни на заднем дворе. Как он и ожидал, она не разделила его восторгов по поводу предстоящего представления. Мать недовольно изучала приглашение, пока Рыжик и Малыш нерешительно смотрели на нее.

— Ладно, думаю, ты можешь пойти, — наконец произнесла она. — Но потом сразу домой. Не хочу, чтобы ты слонялся по парку. Среди этих бродячих артистов встречаются плохие люди, поэтому не разговаривай с незнакомцами.

— Да, мама. Можно мне пойти сегодня?

Она снова недоверчиво посмотрела на приглашение.

— Не хочу, чтобы ты болтался где-то в парке, когда стемнеет. Иди лучше днем, вечернее представление закончится слишком поздно. Кстати… — (Рыжик уже был готов потихоньку ускользнуть.) — Нет, погоди, я еще не закончила. Ты хоть задумался о том, что делаешь, когда разносил эти приглашения? Этим людям не следует привлекать детей к выполнению своей же работы. Так, а теперь перестань-ка ерзать и помоги мне с простынями.

— Но, мама…

— Простыни. Давай.

Итак, в тот день Рыжик и Малыш присоединились к очереди, которая начала собираться у входа в цирковой шатер. Зрители входили по одному, чтобы занять свои места на деревянных скамьях, рядами окружающих арену. В шатре слышалась болтовня, а на заднем фоне можно было различить низкий гудящий звук, который, как понял Рыжик, должно быть, исходил от генератора, который включал электрические огни для представления. Высоко наверху ему удалось рассмотреть таинственную сложную паутину из множества веревок, проводов и воротов, почти неразличимую в свете ярких огней. Прищурившись, Рыжик скользил взглядом по лабиринту линий, пытаясь понять, как они соединены. Тем временем острый нюх Малыша уловил запах неведомых животных, смешанный с резким ароматом апельсинового сока, который двое клоунов предлагали ожидающей толпе.

Как только луч прожектора осветил музыкантов, другие огни стали тускнеть, пока не погасли совсем. Дирижер постучал по пюпитру своей палочкой, толпа затихла, и энергичные, пугающие аккорды фанфар заглушили все другие звуки. Сердце Рыжика забилось чаще. Он вцепился в ошейник Малыша. Представление началось.

Небольшая толпа была захвачена последовавшим зрелищем, но вскоре Рыжик почувствовал, что это не совсем то, чего он ожидал. Позже, когда мать попросила его описать свои ощущения, Рыжик вынужден был признать, что зрелище скорее напугало его. И действительно, мальчик был очарован представлением, но оно несло в себе жестокость, которая расстроила мальчика. На коже животных были видны отметины кнута, они злобно рычали, когда дрессировщики дразнили их. Потом выступали акробаты: двое мужчин и молодая девушка, в облегающих черных трико, которые подчеркивали каждый изгиб тел, и зловещих черных масках, скрывающих лица. Они шли по натянутому канату, фантастически исполняли повороты, и все это с пугающе безразличным видом. На одну секунду, проходя близко от Рыжика, девушка встретилась с ним взглядом и посмотрела на него с такой сосредоточенной ненавистью, что он похолодел и едва смог досмотреть выступление до конца. Музыка, сопровождавшая представление, была неблагозвучной, ее резкий ритм оставлял во рту кислый привкус. Жонглеры подбрасывали в воздух и кидали друг другу страшно изогнутые ножи, а клоуны старались рассмешить зрителей, нанося друг другу удары, с каждым разом все сильнее и сильнее. По окончании представления, когда музыка достигла кульминации, все артисты собрались вместе для финального выхода на сцену, и под бравурные аккорды в самом центре арены вдруг грянул оглушительный взрыв. Когда дым рассеялся, Рыжик с испугом увидел, как артисты без движения лежат на земле в залитых кровью трико. Затем свет неожиданно погас, и когда он снова зажегся, арена была пуста, не считая нескольких зловещих пятен красного цвета, видневшихся на опилках. Потрясенная публика затихла, а потом раздались неуверенные аплодисменты. Звонков об окончании представления не последовало.

Толпа смущенно вышла на улицу, где уже сгущались сумерки. На дальнем краю лужайки Рыжик разглядел сутулую фигуру бабули Хопкинс, медленно ковыляющую по траве и подбирающую кусочки мусора.

— Отправляйся прямо домой, Майкл, — крикнула она старческим хриплым голосом. — Не ищи неприятностей на свою голову.

И Рыжик последовал ее совету, Малыш тихо трусил сзади.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Среда, 4 марта

Рад сообщить, что наша работа продвигается методично и неуклонно, не встречая на пути серьезных помех. Гарольд нанял группу конторских служащих, чтобы они помогали ему в сортировке и занесении предметов в каталог. Сэм нашел рабочих для восстановления фундамента здания. В коридорах вскрыли полы, чтобы проверить электропроводку. Мы составили план, как подготовить полки, шкафы и галереи для размещения множества картин, скульптур и прочих произведений искусства, а группа садовников занялась ландшафтной архитектурой сада.

С определенным удовольствием отмечаю, что под моим руководством рабочие превратились в высокоэффективную команду. Недели проходят, и я начинаю все лучше и лучше понимать сильные и слабые стороны своих сослуживцев. Гарольд обладает поразительно четким представлением, как все должно быть расставлено, хотя время от времени проявляет упрямство. В качестве примера могу привести следующий случай: он настоял, чтобы все биографические работы были отнесены к художественной литературе! Сэм оказался трудолюбивым и славным парнем, хотя временами бывает немного небрежным. Пару раз его подчиненные роняли и разбивали фарфоровую посуду, а однажды кончик сигареты Сэма чуть не сжег пачку рукописей. Но, учитывая общую степень прогресса в наших делах, на эти небольшие ошибки можно легко смотреть сквозь пальцы.

Что касается меня, я установил командный пункт и канцелярию в стратегически выгодном месте, на втором этаже дома, откуда могу наблюдать все приготовления, выполнять расчеты и вести руководство. Аккуратные колонки цифр, составленные Гарольдом, убеждают меня, что все под контролем, и я уверен, что нам хватит времени для того, чтобы вернуть зданию прежний облик к возвращению владельца.

Остается отметить только одно. К счастью, следов ног или рук больше не встречалось, но коридоры теперь довольно часто подметают, так что тут удивляться нечему. Однако приходится признать, что время от времени я снова испытываю тревожное ощущение, как будто за мной наблюдают. Однако продолжаю напоминать себе, что причин для страха нет, поскольку здесь постоянно работает множество людей в каждой части дома. В эти дни я редко остаюсь один.

 

Цирк ночью

Миссис Браун видела, что Рыжика расстроил поход в цирк, и, когда она предложила лечь спать раньше обычного, он не стал спорить. Уже много лет она не приносила ему перед сном горячее молоко и печенье, но сегодня этот надолго забытый ритуал вдруг решил напомнить о себе. Мальчик быстро выпил молоко и почти сразу же уснул.

Рыжик спал плохо, временами проваливаясь в сон, вертясь туда-сюда на своей узкой кровати. Его сны начинались как обычно — переправой через реку, волны бились о борт лодки, бесстрастный старик паромщик невозмутимо греб. Затем, задрожав и накренившись, лодка застряла между скал.

— Плохи дела, — в конце концов произнес тот, кто сидел на веслах. — Дальше мы плыть не можем. Теперь я тебе не пригожусь.

После этих слов он нырнул в черную воду. На несколько мгновений Рыжик оказался в полной темноте. Затем один за другим к нему приблизились образы из цирка: рычащие животные в шрамах, насмешливые лица клоунов в ярком гриме, акробаты с презрительными усмешками на губах. Жонглер вы хватил нож с длинным лезвием, стремительно метнул его со смертоносной точностью в самое сердце. Рыжик проснулся, крича от ужаса, и почувствовал две тяжелые лапы на своей груди. Обеспокоенная морда Малыша громко сопела в нескольких дюймах от его лица.

— Это просто сон, Малыш, просто плохой сон. Иди спать.

Мать, должно быть, спит в большой спальне, подумал Рыжик, иначе она точно прибежала бы на его крик. Долгое время он лежал без сна, ворочаясь с боку на бок, стараясь устроиться. До него чуть слышно доносились музыка из цирка и аплодисменты следом. Должно быть, вечернее представление только что закончилось. Как только образы артистов пронеслись у Рыжика перед глазами, его начали обуревать противоречивые чувства. На мгновение мальчика снова охватил ужас и страх перед цирком, и ему сразу захотелось спрятаться куда-нибудь далеко-далеко. Но одновременно он почувствовал, как его тянет к большому шатру, словно околдованного тайной. Цирк манил, и Рыжик вдруг ощутил, как что-то зашевелилось у него внутри. Что-то крепко сплелось, закрылось и сложилось, что-то сжалось за темными, защитными стенами страха. Мальчику почудилось, как его окликает чей-то голос, и это был голос той части Рыжика, что отчаянно стремилась наружу.

Ужас и волшебство, переплетясь, проникли в душу мальчика, пока он лежал не шелохнувшись. Они постепенно растворились друг в друге, и мало-помалу волны ужаса начали медленно отступать. Пока волны волшебства вздымались внутри его, перед Рыжиком мелькнула картина, как он молча выскользнул из постели, быстро оделся в темноте, осторожно спустился по лестнице на цыпочках, украдкой отодвинул засовы на кухонной двери. Пока он обходил двор, безотчетно стараясь держаться в тени, чуть слышный шорох сзади сообщил ему, что Малыш решил присоединиться к хозяину в этой ночной вылазке.

Луна освещала их длинные острые тени, пока они бежали по дорожке. На деревенской лужайке все было тихо. Представление закончилось, зрители ушли, и цирковой народ разошелся спать по своим повозкам. Двигаясь вперед, мальчик и собака беззвучно обогнули большой шатер, прокрались мимо все еще теплого блока генератора, вдоль беспорядочно стоящих рядов жилых повозок.

Но, оказывается, еще не все уснули. Между занавесками одного из фургончиков виднелся мерцающий свет, и, подходя ближе, Рыжик услышал голоса. Ведомый любопытством, он вскарабкался на бочку и заглянул в просвет. Внутри находились две женщины: одна совсем еще молодая девушка, а другая старая и морщинистая. Они обе курили глиняные трубки, от которых исходил соблазнительный аромат. Сквозь треснувшее толстое стекло Рыжик услышал обрывок их разговора.

— Почему вы не разрешаете мне метать ножи, мадам? — умоляла девушка. — Ненавижу все остальное. Я хочу метать ножи!

— Ты еще слишком молода, — проворчала женщина. — Кроме того, в нашем цирке ножами занимаются мужчины. И прикуси язык! Чтоб я этого больше не слышала!

Хотя из своего неустойчивого положения Рыжик не мог разглядеть девушку полностью, он был уверен, что именно она была той самой угрюмой артисткой, которая так ненавидяще посмотрела на него с арены. Значит, ей надоело быть акробаткой… Он подумал, что эта пожилая женщина может приходиться ей бабушкой. Загипнотизированный сценой, которая развернулась перед ним, Рыжик вытянул шею, чтобы разглядеть девушку получше, наклонив бочку под опасным углом. Затем внезапный резкий лай Малыша предупредил его, правда, слишком поздно, что он загостился.

После этого события понеслись с молниеносной быстротой. Рыжик потерял равновесие, и бочка перевернулась, опрокинув их с Малышом на землю, громко ударившись о стенку повозки. Внутри фургончика раздались резкие крики, и в то же мгновение двое мужчин внезапно выскочили из-за угла и резко остановились, увидев Рыжика. Ему пришло в голову, что это, должно быть, двое других акробатов — может быть, братья девушки. И тут они бросились к нему.

— Шпионишь за нашими женщинами? Так вот, это нам не по душе, правда, Чарли?

Злые сильные руки схватили Рыжика за локти, но ему удалось вывернуться. Не осознавая, что делает, он нырнул под повозку, прополз на другую сторону, вскочил на ноги и побежал. Позади слышались лай Малыша и крики мужчин. Стремительно несясь между повозок, Рыжик всей кожей чувствовал тяжелую поступь преследователей. Они были старше, сильнее и быстрее. У Рыжика же имелось лишь одно преимущество: он находился на своей территории.

Не думая ни о чем, мальчик бежал зигзагами между повозок к той стороне лужайки, где лунный свет серебрил гладь реки. Он спрыгнул к воде и, низко наклонившись, быстро помчался вдоль самой воды по узкой тропинке. В боку появилась резкая боль, но он, задыхаясь, несся вперед, ловя ртом воздух и понимая, что дальше бежать не может. Но удача была на его стороне. Под маленьким горбатым мостом Рыжик знал одно тайное место.

Припав в темноте к земле, он пытался перевести дух, отчаянно надеясь, что циркачи прекратят погоню. Постепенно дыхание стало равномерным, и мальчик позволил телу расслабиться. Стояла теплая ночь, под мостом было сухо и удобно. Рыжик устроился на мягкой траве поудобнее, прислонился к кирпичной кладке, на секунду прикрыл глаза… Если повезет, через пару минут он сможет выскользнуть отсюда. Мальчик уже начал придумывать, как пробраться в комнату, не разбудив мать, когда тишину нарушили приближающиеся шаги. Его сердце рванулось из груди, когда он понял, что преследователи идут вдоль берега. На Рыжика накатил приступ паники, потому что он знал — дальше бежать некуда. На дорогу ему уже не выбраться, если только… Рыжик поспешно стянул с себя тяжелую одежду и засунул ее под кусты ежевики. Затем тихо скользнул в воду.

Вода не была холодной, и течение было не слишком сильным, но мальчик устал, и ему с трудом удавалось плыть против течения. Однако при мысли, что те двое теперь прекратят поиски, Рыжик почувствовал облегчение. Он плыл все дальше, его медленные взмахи рук почти не волновали поверхность воды. Это было странно — река казалась глубже, чем он помнил. И вдруг на дне реки он увидел колокол, освещенный лунным светом.

Рыжик был совершенно уверен — это тот самый колокол, что упал с церковного шпиля. Он располагался почти вертикально, застряв между камнями, как и описывала мать. Глядя на него, Рыжик почувствовал прилив неожиданного спокойствия, мягко окутавшего его, подобно волне. Он набрал в легкие побольше воздуха, нырнул и поплыл к колоколу, делая руками длинные размеренные гребки. Вскоре Рыжику удалось дотронуться до железного колокольного бока.

От прикосновения кончики пальцев задрожали. Затем задрожала вся рука, и внезапно тело Рыжика пришло в движение, словно его зарядили электричеством. Казалось, колокол немного подвинулся. Мальчик уперся обеими руками, толкнул железную гору ногами, и та снова подвинулась. Рыжик почувствовал, что еще немного, и ему удастся освободить колокол…

Но тут легкие начали разрываться от недостатка воздуха, он быстро развернулся и выплыл наружу, ловя ртом воздух. Мокрые волосы налипли на лоб. Когда Рыжик приготовился нырнуть еще раз, луна исчезла за облаком, и колокол скрылся из виду. Мальчик добрался до мелководья и, дрожа, вышел на берег.

Рыжик не мог понять, где находится, и несколько секунд растерянно озирался, прежде чем увидел, что оказался на скалистом острове посередине реки, куда когда-то приходил играть с Малышом. Он попытался разобраться, в каком направлении расположен его дом, но вдруг из-за темной расселины между скалами услышал голос:

— Иди в пещеру, Рыжик Браун.

Голос был мягким, музыкальным… Несомненно, подумал он, если бы на этом острове была пещера, он точно знал бы об этом… А голос, должно быть, той самой ведьмы, которая наложила проклятие на деревню… Она наверняка разозлилась за то, что он пытался сдвинуть колокол…

Завороженный, словно ведомый какой-то невидимой силой, Рыжик осознал, что он медленно поворачивается к трещине, без усилий протискивается между скалами…

— Заходи, не бойся, Рыжик Браун.

В пещере было сыро, но теплее, чем он думал, стены осклизли и сочились сыростью. Сначала Рыжику показалось, что внутри совершенно темно, но затем он начал различать слабый отблеск света впереди.

— Иди глубже, Рыжик.

Охваченный страхом, но притягиваемый какой-то силой, которую не мог осознать, мальчик почувствовал, что его неумолимо тянет вперед. Теперь он увидел ту, что говорила, прямо перед собой — она шептала заклинания. Конечно же, это была та девушка из цирка! Она танцевала перед ним, гладкий черный костюм обрисовывал каждый контур ее гибкого тела, черная маска скрывала глаза. Когда она подошла ближе, он понял, что она моложе, чем он представлял, настолько юная, что могла бы ходить в школу с ним вместе и сидеть за одной партой.

— Лорел? — выдохнул Рыжик. — Лорел, это ты?

Он все так же не видел ее глаз, но теперь ее губы улыбались. Стройные бедра двигались, описывая круги, извивающиеся руки тянулись к нему. Ужасная мысль молнией пронеслась в голове мальчика: «Я не готов к этому!»

Рыжик пытался сопротивляться, но больше не мог управлять своими движениями. Он чувствовал, как мягкие руки обнимают его, словно щупальца, а потом глаза, скрытые маской, вспыхнули, ослепляя его, темные, яростные глаза, в которых горел мрачный огонь…

Невесть откуда с внезапным всплеском и лаем в пещере появился Малыш. Испустив резкий крик, девушка отскочила от своей жертвы в сторону, и на мгновение Рыжику удалось разглядеть ее истинный облик: скрюченная, безобразная и злая. Внезапно колдовство рассеялось, он вырвался и помчался к берегу, спотыкаясь и падая. Затем Рыжик потерял равновесие, упал, стукнулся головой о камень, и темные воды сомкнулись над ним.

 

Тайна Элис

В те дни, когда Король все еще восседал на троне, Конгресс советников, как правило, созывали днем, каждый второй вторник месяца. На Конгрессах обычно согласовывали политику различных консультирующих ведомств, а представители разных департаментов обменивались информацией о делах, имеющих общее значение. Если бы заседания Конгресса вел строгий председатель, то все продлилось бы не больше пятнадцати минут, но на практике члены собрания — привилегированные господа и дамы, которые редко куда-либо торопились, — были счастливы воспользоваться своими преимуществами, которые предоставлял такой случай. Им предстояло провести приятный день, когда можно обменяться сплетнями, пожаловаться, поупражняться в злословии, позавидовать соперникам, посмеяться над теми, кто отсутствует, отругать молодых и подробно обсудить цены на кофе. Таким образом, эти встречи обычно затягивались до вечера, и Леонардо, который никогда их не пропускал, хотя и не сильно жаловал, ввел в привычку сразу после собраний возвращаться домой, не заходя в мастерскую.

Хотя Леонардо гордился тем, что помнит все намеченные дела и ему не приходится заглядывать в ежедневник, на самом деле его гордость была весьма безосновательна. Волшебник управлялся со своим временем довольно беспорядочно, но все еще противился попыткам Элис контролировать его расписание. К счастью, о ежемесячном Конгрессе всегда предупреждали заранее. Еще за три дня до начала заседаний в городе появлялись воздушные змеи. Поэтому у Леонардо с раннего утра перед глазами маячило напоминание, когда он шагал своей обычной дорогой ко дворцу.

— Сегодня я уйду обедать раньше, — сказал он Элис сразу после полудня. — А оттуда прямо в Конгресс. Уверен, вы со всем справитесь и без меня.

Элис на мгновение подняла глаза от заметок, которые писала.

— Не сомневаюсь в этом. Только постарайтесь выйти из таверны загодя.

Кратчайший проблеск улыбки, а затем она снова погрузилась в работу.

— А после я пойду прямо домой. Значит, увидимся завтра.

Она рассеянно кивнула, не поднимая глаз.

Остановившись у дворцовых ворот, Леонардо позволил себе насладиться панорамой южной части города, которая раскинулась перед ним. Был ясный день, дул ровный ветер. Слева скучные квадратные здания административного района уступали дорогу остроконечным развалинам и обшарпанным кварталам бедной части города, теперь охваченным новой напастью — кровавыми нападениями Волчат. Кое-где от брошенных участков земли косо поднимались столбы дыма. Леонардо вдруг подумалось, зажжены ли эти костры сознательно или случайно? В любом случае ветер сегодня был благоприятный. Когда он дул с востока, вонь бедной части города становилась невыносимой.

Справа же тянулись аккуратные улицы торгового района, над каждым сооружением парил геральдический воздушный змей той или иной гильдии. Воздух над рыночной площадью был почти целиком заполнен теснящимися разноцветными змеями всевозможных форм. Столкновения из-за воздушных змеев, их веревок и споры за воздушное пространство являли собой непрерывный источник коротких новостей глашатаев и были постоянным предметом выгодного бизнеса для адвокатов и малых сессий суда присяжных. Лениво раздумывая, когда может совершиться следующее убийство, связанное с воздушными змеями, Леонардо обратил взгляд на главную улицу, которая простиралась вниз по крутому холму к главным воротам города. Он разглядел далекий пост охраны у ворот, которому зубчатые стены придавали вид игрушечной крепости. К воротам был привязан одинокий, трепещущий на ветру воздушный змей с посланием этого дня всем посетителям города, но Леонардо не мог прочесть его отсюда — слишком далеко. По ту сторону постовой будки и ворот мерцала широкая серебряная полоса реки, неся свой вечный поток к пристани и дальше. За рекой уже ничего не было видно. Что бы то ни было, оно терялось в дымке.

Леонардо увернулся от пары небольших автомобилей с механическим приводом, когда переходил на боковую дорожку. Он прошел через знакомые двойные двери в шумную дымную атмосферу кабачка «Отдых глашатая». Несмотря на ранний час, кабинки на несколько человек уже были заполнены обедающими. Леонардо принялся раздраженно оглядываться и, в конце концов, нашел Веронику, которая сидела на дальнем конце одной из длинных скамеек, что тянулись вдоль общего стола. Он взял кружку с элем и присоединился к приятельнице.

— Вот как оно оборачивается, Маг! — последовало знакомое ворчание. — Похоже, Маг нынче слишком занят, чтобы заходить к глашатаю!

— Да не то чтобы… — Леонардо улыбнулся, присаживаясь. — Теперь Элис берет сводки о новостях почти каждую неделю. Это упрощает мне жизнь.

— Ах да, красавица Элис! Прекрасно сложена, не так ли? — Клоунессе удалось придать этим словам оттенок откровенной похоти.

Леонардо поморщился.

— Элис очень хорошо справляется с рутинной работой, если ты это имеешь в виду. Она полностью изменила все у меня в Конторе. Не знаю, как я раньше справлялся один. Элис делает всю хозяйственную работу, и теперь я могу свободно сосредоточиться на своей магии. Теперь всякая ерунда не занимает полностью мой рабочий день.

Вероника угрюмо кивнула. Король в последнее время стал слаб здоровьем и все меньше и меньше прибегал к услугам своих советников. Волшебник и клоун медленно потягивали эль, погрузившись в молчаливые раздумья, пока волна новых любителей выпить не заставила их тесно прижаться друг к другу, чтобы освободить немного места.

— Многое меняется, — наконец произнесла Вероника. — В Конторе Герольда теперь другая система очередей. Все идет быстрее. И канцелярская работа изменилась. Их заставили погоняться за собственными хвостами. А в отделе волшебства появилась новая тетка. Немного смахивает на дракона…

Казалось, клоунесса на секунду потеряла мысль.

— Хотя фигура хорошая, — продолжила она спустя некоторое время. — Я бы назвала ее настоящей женщиной. Почему ты не посадишь ее в свою приемную? Она бы отлично вписалась.

Она замолчала, чтобы прикурить маленькую вонючую сигару, затем резко сменила тему:

— Ты слышал? Эти Волчата снова принялись за свое.

Через завесу дыма, кислый запах пива и грубые шутки своей спутницы Леонардо услышал краем уха далекий звон колоколов Института классификации и забеспокоился, боясь опоздать на Конгресс. Услышав, что пробило без четверти десять, он принялся приводить в порядок свою мантию, готовясь уйти.

— Погоди, у тебя еще есть время для последней кружки, — сказала Вероника. — Давай. Я плачу.

Леонардо уже готов был сдаться, когда, ощупывая внутренний карман мантии, вдруг понял, что чего-то не хватает.

— Какой же я глупец! Я забыл свои записи! — Он начал суетиться. — Мне придется вернуться за ними в мастерскую. Прости, Веро. Надо бежать прямо сейчас.

Он поспешно поднялся и, попрощавшись с приятельницей, зашагал вверх по холму обратно во дворец.

Поворачивая ключ в замке прихожей, Леонардо совсем забыл, что у Элис сейчас время отдыха. По этому, войдя, он удивился, увидев, что ее колпак и туника аккуратно висят на спинке стула у двери, а под ним ровно стоят высокие сапоги с острыми носами. Затем он увидел Элис. Раздетая до черных чулок и майки, она танцевала.

Она танцевала в полной тишине, но, пока Леонардо наблюдал за ней, он почувствовал ритм и гармонию, которую создавала Элис, и что-то в душе волшебника, неведомое ему самому, отозвалось на этот призыв. Элис словно заполнила собой широкую приемную: она изгибалась, скользила и прыгала. Ее тело чертило пространство с геометрической точностью, создавая кончиками пальцев рук и ног замыкающуюся цепь широких кругов, ровных овалов и причудливых гипербол. Изгибаясь дугой и исполняя сальто, скользя и перетекая от одной позы к другой, Элис высекала, словно резцом, невидимую движущуюся скульптуру вокруг себя, выстраивая своим тонким телом гармоничную последовательность арабесков, пируэтов, узоров, и они говорили с волшебником с ужасающей резкостью на языке, которого его ум не мог постичь. Она была то тигром в прыжке, то летящей цаплей, то скорпионом, готовым к укусу. И наконец, после вращающей каденции поворотов, от которой у Леонардо перехватило дыхание, движения Элис сошлись с драматической внезапностью в одной точке, а изящный узор невидимой архитектуры все еще оставался в воздухе вокруг нее, медленно распадаясь на множество деталей, нежно замирая в замысловатой мозаике, мягко растворяясь в сумраке комнаты. Косой луч из окна осветил изящную линию ее ключиц, плеча, коленей. Ровно дыша, со спокойными чертами, Элис тихо встала лицом к лицу с волшебником, прямая, словно ствол дерева.

Его рука все еще сжимала дверную ручку. Леонардо внезапно почувствовал себя неуклюжим и смущенным, словно он подсмотрел что-то очень личное, не предназначенное для посторонних глаз. Волшебник кашлянул так вежливо, как только мог.

— Я… простите… я…

Казалось, Элис только сейчас его заметила. Она смотрела на него спокойно и невозмутимо.

— Все в порядке, вам не о чем волноваться. — Ее мягкий тон успокоил Леонардо. Последовало недолгое молчание, затем девушка сказала: — Теперь я должна одеться.

Стремительным движением она собрала свои вещи и исчезла в гардеробной, оставив взволнованного Леонардо искать свои забытые заметки. На Институте классификации далекий колокол пробил десять часов.

 

Особое безопасное место

Миссис Браун разбудили далекие крики Рыжика и испуганный лай Малыша. Она выскочила из постели, вбежала в комнату сына и обнаружила, что там пусто. Миссис Браун уже спустилась по лестнице, чтобы проверить другие комнаты, когда мальчик и собака вошли в заднюю дверь.

— Ты весь вымок! — воскликнула миссис Браун. — Посмотри, на кого ты похож! Закапал чистый пол! Ради всего святого, чем ты занимался?

Рыжик безучастно посмотрел на мать, не сразу собравшись с мыслями.

— Должно быть, это был сон. Кажется, я ходил во сне… Потому что, когда я проснулся, я был в воде. А Малыш пытался вытащить меня. Я так испугался, мама!

Внезапно он залился слезами. В следующую секунду мать обнимала его, гладя худые лопатки и волосы, с которых стекала вода.

— Ты уже много лет не делал этого. Но когда ты был маленьким, ты часто ходил во сне.

Мало-помалу прерывистое дыхание Рыжика выровнялось, и он перестал всхлипывать. Мать вытерла ему лицо.

— Так что же тебе снилось?

— Сон был о цирке, — запинаясь, вспоминал он. — Он казался таким настоящим… А еще там была ведьма, та, что украла колокол, а может, это была девушка-акробатка из цирка? Она тоже была во сне, мама. — Он испуганно помол чал. — У нее были глаза Лорел. Лорел могла быть в цирке?

Мать не сразу ему ответила.

— Бедный мой мальчик, — наконец произнесла она. Ее лицо выражало тревогу. Последовало долгое молчание, прежде чем мать повторила: — Лорел. Бедный мой мальчик!

Имя повисло между ними в воздухе, имя, которое ни один из них не произносил уже много лет, огромное запутанное препятствие, которое ждало, чтобы его преодолели. Когда миссис Браун продолжила, ее голос был полон страдания:

— Если бы только эта девчонка никогда здесь не появлялась! Если б только ты смог забыть ее, когда она уехала! Я думала, ты забыл. Я на самом деле была уверена, что ты забыл. А потом у тебя начались кошмары, и ты стал ходить во сне. Не знаю, что тебе снилось, но ты просыпался, дико крича, очень громко крича. Иногда я находила тебя во дворе. Однажды ты добрался даже до лужайки. Но все это было много лет назад. Я и вправду думала, что с ночными кошмарами покончено. Но мне следовало бы знать, что она вернется…

Миссис Браун удалось овладеть собой.

— Что помнишь о ней? — резко обратилась она к сыну.

Рыжик нахмурился, напряженно собирая в уме разрозненные фрагменты своих мыслей.

— Я помню, как мы с ней сидели в сарае на школьном дворе. И еще я помню, что она однажды пришла к нам в гости. Тебе вроде бы она не понравилась, я так и не понял почему. А потом я думал, она умерла от скарлатины во время эпидемии. Но теперь я в этом не уверен. Я разговаривал со школьным учителем, и он рассказал, что ее семья скиталась по дорогам и что они забрали ее. Поэтому я теперь не знаю, во что верить. Что произошло на самом деле, мама?

В его голосе звучало отчаяние, и тогда миссис Браун наконец поняла, что пришло время, когда она должна рассказать правду о событиях, произошедших много лет назад.

— Иди наверх и переоденься. Я растоплю печь. Будем тебя сушить.

Спустя некоторое время Рыжик уютно устроился на коврике перед камином у ног своей матери, положив голову ей на колени, как часто он делал, когда был маленьким. Малыш тоже удобно улегся рядом с хозяином, глядя на него встревоженными глазами. Миссис Браун нерешительно начала свой рассказ:

— Люди из семьи Лорел были Странниками, это правда. И она выжила во время эпидемии скарлатины. Она была крепкой девочкой. И после этого они ушли… Наверное, это было неправильно с моей стороны, я вроде как позволила тебе поверить, что она умерла. Ах, не знаю, я не хотела обманывать тебя… но я и вправду думала, что ты забудешь ее и, в общем… мне показалось, что так будет лучше. Видишь ли, ведь случилось еще кое-что. Кое-что, о чем ты, похоже, напрочь позабыл.

Теперь мать говорила быстрее. Слова обгоняли друг друга, словно она была не в силах остановить их.

— В тот день, когда они уехали, сюда приходила ее бабушка. Я открыла переднюю дверь, и она прошла прямо в дом… — Внезапно Рыжику показалось, что мать сменила тему разговора. — Ты помнишь хоть что-нибудь из того, что Лорел рассказывала тебе? Что-нибудь о каких-то тайнах и все такое в этом роде?

Рыжик замотал головой. Он смутно припоминал тот дождливый день в маленьком сарайчике на краю школьного поля, лужи на земле, запах мокрого сукна, но ни одно слово из их разговора не осталось в его памяти. Рыжик почувствовал глухую ноющую боль, словно потерял что-то невосполнимое.

— В общем, ее бабушка сказала… что Лорел поделилась с тобой одной из самых страшных тайн странствующего народа.

Сквозь голос матери Рыжику слышался другой голос, зовущий его через годы, и он сразу же понял, что однажды слышал эти слова. А мать все говорила и говорила, увлеченная своим повествованием:

— Вероятно, у них есть такой закон, по которому ни один чужак не может быть посвящен в их тайны, лишь тот, кто принадлежит к их племени. Бабушка Лорел сказала, что если бы тебе было позволено нести эту тайну, — я до сих пор слышу эти ее слова так отчетливо, словно она сказала их сегодня, — то последствия для тебя и нашего народа могли бы быть слишком ужасны, чтобы даже думать о них. — Миссис Браун замолчала, чтобы перевести дыхание. — А потом она сказала мне, что знает заклинание, колдовство, которое поможет тебе забыть. Я уж не знала, чему и верить. Все это казалось какой-то дикостью, но бабка так смотрела на меня… И я испугалась и сама не понимала, что делаю. В общем, в конце концов я согласилась, чтобы она произнесла это заклинание.

Рыжик застыл, словно его пригвоздили к полу.

— И тогда она отвела тебя куда-то и сделала то, что должна была сделать.

Когда он услышал это, забытый эпизод пронесся перед его глазами, подобно сцене из кукольного спектакля. Он увидел, как старуха ведет рыжего мальчишку через заднюю дверь дома к полуразрушенной уборной на дальней стороне двора, в то время как его мать тревожно ходит в доме из угла в угол. Он увидел, как за обструганной дверью, с задвижкой, выкрашенной черной краской, которая уже успела потрескаться, старуха начинает махать руками, создавая вокруг него лабиринт темноты и забвения. И наконец, еще он увидел, как она забрала секрет Лорел, покатив его, словно снежок, по укутанным пылью коридорам этого лабиринта. Он рос, пока не стал огромным, сверху на него слой за слоем накручивалась тишина, пока, огибая угол за углом, он не спрятался в перекрывающихся углах стен. Потом секрет кто-то запер в безопасном месте, и его следы затерялись.

А мать все говорила:

— Старуха сказала, что тайна будет спрятана в особом месте и что она будет в безопасности, пока…

— Пока?

— Пока однажды твоя жизнь не будет зависеть от нее. Бабушка Лорел знала, что тебя огорчит утрата девочки, поэтому в обмен сделала тебе подарок. Она сказала, что секрет будет надежно скрыт до тех пор, пока не понадобится тебе больше жизни.

Миссис Браун на секунду задумалась.

— Я до сих пор не знаю, правильно ли я поступила. — Ее голос зазвучал резко. — И даже сейчас не знаю, правду ли она мне говорила. Я только хочу, чтобы всего этого больше никогда не было. Ох уж эти Странники, они приносят с собой одни лишь страдания! Только бы они не пришли снова. Я хочу навсегда забыть и о них, и о том, что было.

Теперь Рыжик немного успокоился.

— Мам?

— Да?

— А у всех Странников такие глаза, как у Лорел?

— Глаза? Знаешь, не думаю, что я вообще заметила, какие у нее глаза. — Мать поглаживала мальчика по голове, знакомые интонации материнского голоса мягко успокаивали его. — Я помню только ее волосы. Они были черные, очень длинные и очень густые… И еще я помню странные монетки, в ее маленьком смешном кошельке… И я помню, как она смотрела на мои подсвечники… Теперь ты готов идти спать?

Но мальчик уже уснул на коленях матери.

На другой день цирк уехал из деревни. И следующую ночь Рыжик Браун снова спал спокойно. Но через несколько дней по дороге домой из школы он, к своему удивлению, услышал, как звон церковного колокола снова разносится по деревенской лужайке.

— А когда вернули колокол? — спросил он у матери.

— Разве ты не знал? Кто-то поговорил с людьми из цирка. Они вытащили его, перед тем как уехать. И ты никогда не угадаешь, как им это удалось, — его вытаскивал из реки один из их слонов, а сегодня мужчины повесили колокол на церковную башню. В твоем сне были слоны?

 

Я прячусь среди высоких балок, чтобы ты не мог заметить меня, когда без стука входишь во владения мои. Еще немного, и ты увидишь меня, Лазарус, как только поймешь, куда нужно смотреть. Пока идет время, я развлекаюсь тем, что оставляю всюду подсказки, чтобы подразнить и ошеломить тебя. Сейчас мои небольшие уловки можно истолковать как досадные случайности, мелкие проявления небрежности твоих товарищей. Но я предупреждаю тебя: если не сможешь прочитать это послание, мне не останется ничего иного, как подбрасывать вам подсказки посущественней, пока наконец ты не станешь относиться ко мне с большим уважением. Ты можешь быть уверен: я сделаю все, что нужно, пока не заставлю тебя обратить на меня внимание. Ибо ты должен заметить меня, Лазарус. Другого пути нет, и ты сделаешь это.

Хотя за все то время, пока ты и твои люди расчищают сад, считают и сортируют, я довольствуюсь тем, что остаюсь здесь, на самом верху дома, свешиваюсь со своей балки и вижу то, что можно рассмотреть в очертаниях далеких городов, лесов и гор.

Вокруг волшебника сгущаются тучи. Тучи, которые он не может увидеть, не может понять, что они значат и какое они носят имя. Ибо в облике и теле девушки Элис он смутно ощущает нечто, что тревожит и влечет его, нечто, что принадлежит тем сферам, перед которыми его интеллект бессилен.

Но мне ведомо то, что чувствует волшебник. Это нечто, что однажды тронуло его душу и после долго покоилось, скрытое в самых ее глубинах. И ведомо мне, что в девушке этой волшебнику чудится что-то связанное со мной. Ибо в подобном пересечении путей можно было бы почувствовать руку мою, в подобной встрече — уловить тень моего присутствия. Чувствует это волшебник, но смутно и только с помощью самой неразвитой из своих способностей. Может, кружит ему голову простое влечение, а может, прикосновение ледяной руки ужаса? Он не ведает. Возможно, в чувстве его скрыто и то и другое. Он борется, чтобы отстоять свое превосходство, но именно эту битву он обречен проиграть.

Тем временем мальчик излечился от своих кошмаров, он наслаждается недолгим счастьем, забывая на некоторое время о тайнах и ужасах тьмы. Пока его деревня освобождается от суровых цепей упадка, мальчик, похоже, обретает жизнь вместе с ней. Вступая в лето своего шестнадцатого года, он встречает девушку из той же деревни, и вместе они погружаются в обычные для молодых людей занятия. Я вижу издалека, как они гуляют по лесам и холмам, как купаются в реке, лежат в высокой траве, наблюдая за одинокой птицей, что парит в воздухе высоко над ними. И еще я вижу собаку, готовую в любой миг броситься на защиту своего хозяина, и ее суетливое присутствие плетет над юной парой хрупкую паутину охраны.

Иногда, бродя по окрестностям, они обмениваются словами приветствия с лудильщиками или точильщиками ножей, которых встречают на узких тропинках. Иногда они садятся рядом с ними, что бы застенчиво выкурить трубку или разделить простую трапезу. А время от времени, как сейчас, например, у мальчика возникает смутное ощущение, как будто он что-то разыскивает. Возможно, он просто получает невинное удовольствие в подобном обществе. Но оно не затягивается, ибо жители его деревни другие. Они нетерпимы к странствующему люду и считают всех бродяг опасным сбродом.

Я обращаюсь к тому, что происходит в доме моем. Работа движется семимильными шагами, и вскоре старое место возродится к жизни. Ты делаешь успехи, Лазарус. Как методично ты справляешься с делами, ты и твои помощники! Самый старший, Гарольд, неуступчив и непреклонен, и от него мне мало толку, а вот молодой, Сэм, более открыт, более податлив… У него доброе сердце, он умеет быть преданным и не слишком умен. А с какой готовностью он выполняет свою работу, не важно, твои ли это инструкции или мои. О да, от Сэма мне больше проку, ибо время от времени он бывает неуклюжим, и теперь наконец-то и ты начал замечать его неповоротливость. Мелкая неосторожность здесь, небольшая поломка там, — возможно, не всегда руками Сэма, но всегда при его участии. Скоро ты вызовешь его на разговор, но, обращаясь к нему, ты будешь разговаривать со мной.

Да, Лазарус, ты должен скоро столкнуться со мной, потому что эти грубые шутки начинают утомлять меня. Скоро начнется настоящее дело. И придет время, когда ты обратишь на меня внимание. Мне нужно набраться чуть больше терпения.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Среда, 18 марта

За последние несколько дней сад и территорию перед домом наконец-то расчистили от сорняков и валежника. Теперь дом целиком виден с дороги, и время от времени я начинаю замечать любопытные лица зевак, заглядывающих между прутьями ограды. До поры до времени это не мешало нашей работе, но сегодня днем произошло важное событие.

Мы с Гарольдом совещались в галерее со скульптурами, пытаясь закончить опись имущества, когда, к нашему удивлению, послышался резкий стук в парадную дверь. Я оставил Гарольда в галерее, а сам спустился по лестнице, чтобы узнать, кто бы это мог быть. Открыв дверь, я обнаружил на крыльце дородную даму средних лет. Ее голову украшала изящная шляпка с перьями, под мышкой дама сжимала объемистую сумку. Она представилась председателем местной Исторической ассоциации и, к моему изумлению, осведомилась, не разрешат ли ей осмотреть внутреннее убранство дома. Мне пришло в голову, что было бы благоразумно обсудить это с моими коллегами, поэтому я не стал отвечать ей незамедлительно, а предложил зайти на следующий день.

Четверг, 19 марта

Сегодня утром мы лишились одной из картин. Сэм со своим помощником вешали на стену довольно симпатичный небольшой пейзаж, нарисованный акварелью и вставленный в богато украшенную позолоченную рамку. Когда они цепляли картину на крюк, она каким-то образом умудрилась выскользнуть у них из рук и упала на пол. Рама сильно повреждена, стекло разбилось, и, что самое худшее, длинный осколок проткнул картину. Я решил, что, если подобная небрежность повторится еще хоть раз, мне придется сделать Сэму строгий выговор.

Дородная дама вернулась сегодня днем. (Я тем временем обсудил ее просьбу с коллегами, и мы пришли к заключению, что мы позволим ей — под строгим наблюдением, конечно же, — произвести осмотр внутреннего убранства дома.) Я лично повел посетительницу в обход по комнатам. В заключение нашего путешествия я пригласил ее на кухню, где она могла бы выпить чаю перед возвращением в город. Дама находилась, несомненно, под большим впечатлением от того, что увидела, и спросила, можно ли посетить дом рядовым членам ее организации. Очевидно, владелец дома был достойным жителем города и, многого добившись, снискал мировую славу. Дама упомянула его имя, но оно было мне не знакомо. И хотя я испытывал некоторые опасения, но согласился на ее просьбу, и мы назначили дату приема гостей.

Пятница, 3 апреля

Несмотря на мои сомнения, визит членов Исторической ассоциации прошел без происшествий. Однако я начинаю сожалеть о своей любезности, так как после их посещения со мной стали связываться другие люди и организации. Они просили разрешения тоже посетить этот дом. Согласившись на одну подобную просьбу, я уже не мог так просто отказать в ней другим. Местный художественный кружок хотел осмотреть коллекцию картин. Музыканты и композиторы выразили желание побывать в залах с инструментами и рукописями. Один весьма пожилой господин, согнувшись почти вдвое, тщательно изучал сад на предмет редких трав, которые, по его твердому убеждению, когда-то здесь росли. Списку желающих, похоже, конца и края не предвидится.

Я пытаюсь делать все, чтобы потакать энтузиазму каждого, но замечаю теперь, что удовлетворение этих просьб стало отнимать существенную часть моего времени.

Сегодня Сэм опять допустил оплошность. На этот раз от постамента, где стояла скульптура, откололи кусок. Странно, но в глубине души я противлюсь тому, чтобы сделать Сэму выговор, хотя на самом деле пора уже собраться с силами и побеседовать с ним.

Среда, 8 апреля

Работа продвигается довольно быстро. Сад сейчас заново засаживают растениями, многое предстоит еще сделать в задней части дома. Тем временем в самом здании большинство комнат на первом этаже уже привели в порядок, а книги из коллекции внесли в каталог и расставили на полках. Восстановление художественной галереи приближается к завершению, и теперь приходит настройщик рояля.

Во время одного из его визитов я решил провести внеочередное совещание с Гарольдом и Сэмом в канцелярии. Мне хотелось обсудить вопрос о посетителях и о том, как их лучше размещать. Наша дискуссия сопровождалась шумом, громыханием и бренчанием на заднем плане.

Мы горячо спорили о том, следует ли пускать в дом посторонних посетителей. Я попросил, чтобы мои коллеги высказали свое мнение по этому вопросу. Мнение Гарольда было таково: мы уже создали прецедент, впустив сюда членов Исторической ассоциации, и теперь жители городка имеют моральное право осмотреть коллекцию, которая представляет не только исторический, но и художественный интерес. Сэм был настроен еще более решительно. Он сказал, что дом все больше и больше становится похож на музей и поэтому должен работать в качестве музея, куда за установленную плату могут приходить посетители. Что касается меня, я пока не мог принять окончательное решение, потому что был уверен в том, что в первом письме владельца ничего не говорилось о свободном доступе в дом. Однако в ответ на мои сомнения Сэм и Гарольд высказали различные предположения по поводу того, что имел в виду хозяин дома. Уверенный в своей правоте, я предложил еще раз просмотреть наши письма, но, к моему недоумению, мы нигде не смогли их найти.

Учитывая, что самое важное доказательство исчезло, у меня не было иного выбора, как уступить, хотя и неохотно, моим товарищам. Было решено — допустить в дом общественность и отдельных посетителей. Мы договорились, что Гарольд составит расписание посещений, а Сэм повесит это расписание у главных ворот. Закончив совещаться, мы вышли из комнаты, чтобы приступить к своим многочисленным делам, и внезапно мой слух покоробили резкие звуки рвущейся струны рояля.

Четверг, 21 мая

События в доме продолжают развиваться неожиданным образом. Количество посетителей таково, что мне пришлось нанять несколько человек персонала, чтобы следить за ними. Гарольд организовал печатание входных билетов, установил процедуру их продажи и сейчас пишет брошюру-путеводитель для посетителей. Рабочие из команды Сэма соорудили гардероб, примыкающий к холлу, и занялись обустройством буфета. Миссис Праудфут, дама из Исторической ассоциации, объявила, что желает занять должность буфетчицы. И к моему огромному удивлению, мне, не спросив моего мнения, отвели роль хранителя того, что, в сущности, превратилось одновременно в библиотеку, музей, концертный зал и художественную галерею города! Внутри меня растет тревога: я больше не в силах контролировать то, что здесь происходит!

Среди толп народа, ежедневно осаждающих наш странный дом, я выделил несколько постоянных посетителей. Одним из них была пожилая дама в длинном старомодном костюме. Она втащила удобное кресло в комнату на втором этаже, где хранится коллекция минералов, и завела привычку дремать там днем. Когда-нибудь мы забудем о ней и запрем ее в доме на всю ночь! Еще есть группа музыкантов, которые проводят здесь все дни напролет, исполняя длинные импровизированные произведения на клавишных инструментах. Звуки, которые они извлекают, совсем не похожи на музыку, которую я когда-либо слышал, но многие посетители, похоже, высоко ценят их экзерсисы.

Приходили к нам и дети, которых в интересах образования было решено пропускать бесплатно. Те, что помладше, играют в комнатах с игрушками, а один рыжеволосый мальчик обнаружил среди журнальных подшивок коллекцию комиксов. День за днем он читает их, растянувшись на полу, совершенно поглощенный рассказами о приключениях и чудесах, в то время как его собака рыщет по саду, исследуя его окрестности.

Сейчас мне приходит на ум, что одной из причин моего первоначального нежелания пускать в дом посетителей было опасение, что количество поломок и происшествий увеличится. Но, к моему большому облегчению, этого не случилось. Однако все маленькие аварии, похоже, были каким-то образом связаны с Сэмом. Но я почему-то все также не могу решиться на серьезный разговор с ним. На самом деле нужно разобраться с этим как можно скорее.

 

Ночь со Странниками

— Щекотно!

Рыжик выдернул травинку из пальцев Эйлин и отбросил в сторону. Эйлин посмотрела на него с притворной обидой, потом рассмеялась:

— Это тебе не поможет. У меня их еще целое поле!

Они лежали рядышком в высокой траве, на вершине одного из холмов, неподалеку от деревни, лениво наслаждаясь теплом раннего лета. Немного поодаль Малыш гонялся за бабочкой, пытаясь схватить лапами ее трепещущие крылья. Высоко над ними парила одинокая пустельга. А из долины чуть слышно доносился звон церковного колокола, отбивающего время.

— Он отбил три или четыре часа? — пробормотал Рыжик себе под нос.

— Точно не знаю. В любом случае еще полно времени. Иди сюда!

Пустельга улетела прочь, и на несколько минут все снова стихло, пока Малыш внезапно не разразился коротким заливистым лаем. Рыжик и Эйлин неохотно сели.

— Глупая собака. — Эйлин начала приводить в порядок свои растрепавшиеся медные локоны. — Он что, не видит, что мы заняты?

Но внимание Рыжика уже привлек тонкий столбик дыма, поднимающийся над далекими зарослями деревьев за дорогой.

— Видишь? Как, по-твоему, что это?

— Спорим, это Странники, — сказала Эйлин. Она резко вскочила на ноги, расправляя платье. — Давай побежим и посмотрим.

И помчалась вниз по холму. Малыш бежал следом, возбужденно лая. Пожав плечами, Рыжик не спеша пошел за ними.

Повернув, они наткнулись на лагерь Странников, разбитый на маленькой поляне у дороги. Там стояла повозка, окрашенная в простой темно-зеленый цвет и удивительно удобная на вид. Прямо перед ней у огня сидел молодой мужчина в поношенной одежде и точил нож с длинным, странно заостренным лезвием. Тощая серая лошадь щипала траву в отдалении, откуда-то раздавался плач младенца. При звуках чужих шагов незнакомец поднял голову. У него были темные волосы, смуглое лицо и глубокие черные глаза. Гладкая кожа и темный пух над верхней губой свидетельствовали, что он всего на несколько лет старше Рыжика.

— Добро пожаловать, незнакомцы, — приветствие прозвучало неожиданно официально. — Имя мое Гидеон Блэквуд, по профессии — укладчик изгородей. Мой дом — ваш дом. — Он протянул руку Рыжику и Эйлин.

Рыжик немного помедлил, но Эйлин оказалась посмелее. Задев его плечом, она сделала шаг вперед.

— Приветствую тебя, Гидеон, — сказала она. — Я Эйлин, а это Рыжик. Ой, и еще где-то здесь бегает пес. Его зовут Малыш. Малыш, уйди оттуда!

Во время этого обмена любезностями из повозки вылезла женщина. Она тоже была совсем молоденькой, темноволосой и темноглазой, как и мужчина. Женщина держала на руках младенца, который крепко спал. Подойдя к ним, она скромно улыбнулась.

— Я Пэг, — сказала она. — Останетесь поесть с нами?

Рыжик заколебался.

— Наверное, моя мать… — начал он.

— С удовольствием, — прервала его Эйлин. — Какая красивая малышка. Как ее зовут?

— У нее еще нет имени, — ответила Пэг. — Среди наших людей ребенок не получает имя до своего первого дня рождения. Ей нужно немного времени, чтобы понять, кем она является.

— Можно, я чуть-чуть подержу ее?

— Пожалуйста. Почему бы тебе не зайти со мной внутрь? Ты можешь повозиться с малышкой, пока я буду готовить ужин.

Час спустя Гидеон и Рыжик, растянувшись у огня, передавали друг другу фляжку с мутным темно-красным вином. Повсюду на земле были разбросаны инструменты Гидеона для кладки изгородей, и Рыжик, забыв о застенчивости, засыпал его вопросами о жизни Странников.

— Как ты находишь дорогу от одного места до другого? — спросил мальчик.

Гидеон озадаченно посмотрел на него.

— Нам не приходится искать дорогу, — почти сразу же ответил он. — Дорога сама находит нас.

Теперь пришла очередь удивляться Рыжику, но, прежде чем он решился задать другие вопросы, Пэг объявила, что ужин готов. Рыжик ожидал увидеть экзотический овощной суп из вьющихся растений и плоти диких животных, поэтому был немного разочарован, когда получил тарелку довольно обычной еды, которую, очевидно, приготовили из содержимого консервных банок. Но в конце длинного дня любая еда бывает кстати, особенно с вином.

После ужина Гидеон набил трубку ароматными травами, зажег скрученной бумагой и, несколько раз глубоко затянувшись, передал Рыжику.

— Иногда по вечерам мы рассказываем истории, — сказал он, помолчав. — Ты, случаем, не знаешь подходящую?

— Ты слышал когда-нибудь об Островитянах? — спросил Рыжик.

Стало темнеть. Пэг зажгла пару лампочек, Гидеон вынес из повозки мандолину, и в сгущающихся сумерках музыка, вино и дым начали медленно сплетаться и обволакивать их ленивыми кольцами волшебства. Эйлин свернулась калачиком у правого бока Рыжика, ее голова тяжело давила на плечо. Малыш прижался к левому боку, его хвост слегка ударил хозяина и потом еще раз, пока пес не задремал. Треск огня, музыка и голоса соединялись в мерное успокаивающее журчание.

— Мы должны идти домой, — пробормотала Эйлин.

— Темно, — зевнула Пэг. — В такой темноте вам никогда не найти дороги. Ложитесь спать. Утром мы укажем вам путь.

И один за другим они уснули у огня.

На следующий день рано утром бабуля Хопкинс брела по деревенской лужайке, подбирая мусор. Она направлялась к «Большой Медведице», где работала каждое утро: подметала, мыла посуду, выносила бутыли, — в общем, делала это место пригодным для дневной торговли. Бабуле Хопкинс, должно быть, было не меньше девяноста, но глаза у нее были все еще зоркие, и она быстро заметила три растрепанные фигуры, двух человек и пса, спускающиеся по холму от церкви на главную улицу. Она без труда узнала их. Это был Майкл, сын Маргарет Браун, с его несносной собакой и девчонка — естественно, Эйлин Джилберт, дочка доктора. И что она себе позволяет! Бабуля Хопкинс громко фыркнула в неодобрении, прежде чем побрела дальше. Они что, провели всю ночь на холмах? В ее время молодежи подобное поведение с рук не спускали!

Само собой, все трое выглядели не самым лучшим образом. Копна рыжих волос Рыжика была украшена салатом из листьев, травы и другой растительности, а пуговицы на рубашке были всунуты не в те дырки. Эйлин потеряла пряжку с одной сандалии, ее сарафан был порван, да еще она оцарапалась, когда они продирались через колючую проволоку. Даже Малыш, трусивший рядом с ними, был в грязи, а шерсть местами торчала в разные стороны. Эйлин шла и крутила свои волосы, тщетно пытаясь придать им приличный вид.

— Почему ты не отвел меня домой вчера вечером? — жаловалась она. — Папу удар хватит. Что я ему скажу?

— Может, он еще не проснулся? — пытался утешить ее Рыжик. — Может, он думает, что ты спишь в своей комнате. — Он обнадеживающе сжал ей руку.

Эйлин остановилась и повернулась к нему лицом. Ее волосы растрепались, длинный развившийся локон свисал на лицо.

— Ты не знаешь его, Рыжик! Ты не знаешь, какой он. Он прождал меня всю ночь, — Она принялась всхлипывать.

И правда, когда они подошли к ее дому, то увидели открытую дверь и худую фигуру доктора Джилберта, маячившую на пороге. На нем была пижама, халат, а лицо налилось краской. Не обращая ни малейшего внимания на Рыжика, он вперил взгляд в дочь. Когда он наконец заговорил, его голос звенел от напряжения:

— Домой!

Эйлин поникла головой и вошла в дом, не произнеся ни слова. Доктор молча закрыл дверь, оставив Рыжика с Малышом глупо стоять у ворот. Малыш навострил уши. Из открытого окна кабинета на первом этаже доносился его голос:

— Даже представить себе не могу, что бы подумала твоя мать! — Доктор едва сдерживал гнев. — Видит Бог, я пытался воспитывать тебя правильно! А теперь ты говоришь мне, что провела ночь с сыном мойщицы! В лагере жестянщиков! Судя по запаху, исходящему от тебя, ты еще и курила их отвратительную траву. Может, ты еще о чем-то хочешь мне рассказать?

Бормотание Эйлин, прерываемое всхлипываниями и шмыганьем носа, нельзя было разобрать. Пока доктор продолжал свою тираду, Рыжик решил, что вряд ли от его присутствия будет какой-то толк. Он прикрепил поводок Малыша к ошейнику, и они побрели прочь, изо всех сил стараясь не думать о том, какой прием им окажет миссис Браун, которая тоже ждала их всю ночь.

 

Конгресс советников

От монотонного бормотания Старшего Советника Леонардо Пегас впал в состояние, похожее на транс. Он сидел на своем обычном месте за длинным столом из красного дерева, изучая лица своих коллег. Человек, сидящий напротив, выглядел невыносимо самодовольным, его сосед — раздражающе напыщенным, женщина в дальнем углу была такой суетливой, словно ею овладел приступ паранойи. Леонардо тяжело вздохнул. Он изнывал от скуки в их компании и хотел поскорее вернуться в мастерскую к Элис. Волшебник уставился на кусок пустой стены, позволив мыслям свободно плыть. На фоне сероватой стены ему привиделось, как тонкая фигура Элис снова танцует перед ним.

Танцы являлись действием, которое раньше не имело значения для мира Леонардо, но изящные движения Элис что-то пробудили в нем, некое хмурое, мятущееся существо, которое до сегодня мирно дремало в своем дальнем углу. Леонардо казалось, что ее танец говорил с ним каким-то не поддающимся определению способом — возможно, не языком слов, а какими-то тайными знаками, знаками могущественных форм странного вида, которые он не мог ни назвать, ни понять. Эти формы медленно кружили перед его глазами, плетя своим кружением узелковую сеть из странных незнакомых мыслей, заманивая его, сбивая с толку, запутывая.

Будучи человеком науки, Леонардо жил в мире слов, чисел и четко определенных понятий. У него было мало опыта в подобных вещах, которые населяли этот незнакомый новый мир. Он задумался: может быть, это чувства? Волшебник не мог заставить их исчезнуть, но ему пришло в голову, что можно добиться некоего контроля над ними. Он мог бы начать определять свои чувства и называть их. То, чему дано название, можно понять, а поняв — управлять этим.

Леонардо потянулся через стол к перу и чернилам и начал составлять список на пергаменте, лежащем перед ним. Восхищение. Это просто. Возможно, даже зависть. И удивление. И… вот это, судя по всему, вина. Словно он вторгся во что-то хрупкое и личное. Кроме того, волшебник был вынужден признать, что испытывал нечто вроде эстетического одобрения. В конце концов, какой мужчина мог бы остаться безучастным к изгибам стройного юного тела? Но и это было еще не все. Было что-то еще, что-то, не поддающееся определению, ускользающее сквозь частокол слов. Леонардо изо всех сил старался распутать то, что было в этом узелке, его пальцы бессознательно перекрещивались и сжимались. Да! Теперь он понял. Волшебник испытывал желание подчиниться… и еще — страх. Леонардо вздрогнул.

В это мгновение голос Старшего Советника ворвался в его мысли.

— А что на это скажет Главный Волшебник Короля?

Леонардо медленно поднял голову. Он ответил не сразу. Он наморщил лоб, словно размышляя над серьезными и важными делами. Он внимательно оглядел ряд ожидающих лиц. Наконец с важностью, накопленной многолетним опытом, он произнес:

— Я более чем согласен с мнением почтенных братьев и сестер.

Когда Леонардо в конце концов добрался до своей постели, он почувствовал невероятное бремя усталости. Конгресс продолжался до самого позднего часа. Хотя кофе, как обычно, имел привкус дезинфицирующего средства, остальные закуски были более-менее приличными, так что Леонардо наелся сандвичей и сумел избежать утомительного приготовления ужина. Но когда он приехал домой, оказалось, что одна из поднимающих пони захромала.

— Прошу прощения, отец, но без полной команды я не могу доставить вас выше третьего этажа. Может, прогулка будет вам не во вред, — извинился капитан поднимающей команды.

Раздраженно хрюкнув, Леонардо отклонил дальнейшую помощь и прошел пешком все восемь этажей до своей квартиры.

На следующий день ни Леонардо, ни Элис не упоминали о том, что произошло. День проходил за днем, и Леонардо начал испытывать неловкость, которую не знал, как прогнать. В свободные минуты он ловил себя на том, что внимательно смотрит на Элис, пока она занимается своими делами, и теперь он видел ее новыми глазами. Он осознал, что устойчивость и согласованность, которые она продемонстрировала в танце, наполняли все ее повседневные движения. Свою работу, как и свой танец, она исполняла, будучи сосредоточенной. Элис вела себя так уравновешенно, что это заставляло Леонардо верить, будто ею движет какая-то неизвестная сила, какая-то таинственная слаженность, которая формирует ее жизнь странным, поразительным, непостижимым образом. И вокруг нее царил все тот же ореол тайны. Элис открыла лишь малую толику сведений о себе и о своей жизни за пределами дворца. Как будто спрятала часть себя в тайном месте, окруженном невидимой стеной. Леонардо уже начал верить, что перед ним неземная форма жизни, возможно пришелица с другой планеты. И он поймал себя на мысли, что отчаянно хочет узнать о своей помощнице больше.

Но если Элис тоже чувствовала что-либо подобное, она определенно не показывала этого. Таким образом, их деловые отношения внешне оставались прежними.

В начале лета Элис попросила отпуск, чтобы навестить семью, которая, как она сказала Леонардо, жила на одном из островов на северо-востоке. В этой просьбе Леонардо не мог отказать и поэтому на несколько недель остался один.

Однажды, в пятницу утром, впервые за несколько месяцев он оказался в Конторе Герольда. По словам Вероники, очереди теперь двигались намного быстрее, и вестибюль был уже не так густо заполнен ожидающими. Стены красила бригада маляров, и Леонардо заметил, что пол заново выложен плиткой в черно-белую клетку и теперь стал непривычно ровным. Довольно быстро дождавшись своей очереди, он подошел к столу.

— Да?

Этот резкий голос принадлежал хорошо сложенной женщине средних лет. Очевидно, Герольды больше не облачались в наряд с гербами, поэтому женщина была запакована в черную кожаную куртку с немыслимым числом карманов, украшенную замысловатым узором из маленьких латунных заклепок. У нее были коротко подстриженные волосы и только взлохмаченная челка свешивалась прямо на глаза. На куртке сверкала официальная эмблема, которая сообщила Леонардо, что девицу зовут Нина. Он представился:

— Леонардо Пегас, волшебник.

Она подняла бровь:

— Пегас? Ах да! Да, я слышала о вас. Вы ведь новый начальник Элис, точно? То, что она отчалила в середине реорганизации, на самом деле расстроило все мои планы. Таким простофилям, как я, вечно не везет! Я никогда не хотела работать на входе, знаете ли. Это совсем не мое. Короче, а вам чего надо-то?

Сбитый с толку этим потоком слов, Леонардо принялся ощупывать карманы, пытаясь выискать свой пергамент.

Девица вздохнула:

— Давайте живее! Теперь слишком мало времени, номера теперь сокращают и все такое. А эти ведомости! Теперь мне больше нельзя пользоваться старыми, приходится заполнять новые, все пять видов, а их просто-напросто забирают насовсем. Еще и копий всегда не хватает. Ух, я бы добралась до того, кто придумал эту систему! Ой, ну что, нашли наконец-то?

Леонардо отошел от стола, чувствуя себя незваным гостем. И почему эта женщина не могла быть такой же сдержанной и смышленой, как Элис? Он вдруг понял, что ужасно скучает по Элис. Интересно, пришлет ли она ему открытку?

В тот вечер в «Отдыхе глашатая» Леонардо попытался объяснить Веронике сложные чувства, обуревавшие его. Леонардо очень ценил советы маленькой клоунессы, потому что Вероника обладала уникальной способностью видеть запутанные дела под простым углом зрения.

— Она тебе нравится? — спросила Вероника, хрипло смеясь. — Так и есть, да? Как считаешь, какова она в постели?

 

Братство картографов

Как-то раз Рыжик и Малыш с трудом добрались до своего любимого места на поросшем травой утесе, откуда открывался красивый вид на деревню. Миссис Браун потребовалось несколько недель, чтобы прийти в себя после ночи, проведенной ее сыном с Эйлин у Странников. В течение этого времени Рыжику приходилось утешаться лишь тишиной холмов и нетребовательным общением с Малышом. Теперь же, сонно вытянувшись на спине, он чувствовал надежную тяжесть песьей головы на своей груди. Ероша жесткую шерсть на шее Малыша, Рыжик разглядывал облака, размышляя о предубеждениях взрослых.

Едва закончив ругать сына за ночевку у Странников, миссис Браун отправила его прямиком в унылый дом местного священника, где Рыжику прочитали длинную назидательную лекцию о порочности нынешней молодежи и ужасающем возмездии, которое должно настичь грешников. Эйлин после скандала с отцом сидела в своей комнате, гадая, как тот решит ее наказать. Бесцельно слоняясь у ее дома, Рыжик видел, как девушка стояла у окна с несчастным видом, но, когда он позвал ее, Эйлин поспешно задвинула шторы.

Несправедливость всего, что случилось, заставляла Рыжика вздыхать от недоумения, но вскоре его мысли вернулись к летним прогулкам с Эйлин. Он вспомнил, как они прежде бродили по холмам днем, как они лежали бок о бок в высокой траве, глядя, как далеко в вышине над ними парит пустельга. Он вспомнил обрывки их разговора.

— Как ты думаешь, на что похож мир, который она видит? — задумчиво спросила Эйлин.

— Откуда ты знаешь, что это она? — поддразнил подругу Рыжик, и девушка в ответ шутливо ткнула его в бок:

— Я просто знаю это! А теперь застегни пуговицы, становится холодно.

Рыжик попытался отбросить воспоминания об Эйлин и сосредоточиться на пустельге, стараясь представить, каким она видит пейзаж сверху. Должно быть, перед ее взором дорожки, ручьи и холмы соединяются друг с другом, подобно узорам на ковре. Если бы птица умела говорить, то смогла бы объяснить, как найти дорогу от одного места до другого. Возможно, вдруг подумалось Рыжику, она могла бы показать Странникам дорогу до следующей деревни.

В разговоре с Рыжиком смуглый Гидеон Блэквуд коснулся одной детали, и теперь мальчик непрестанно думал о ней. Он пытался разузнать, как Странникам удается путешествовать от одного места до другого через всю страну, как у них получается приходить в деревню в то самое время, когда там устраиваются ежегодные ярмарки и случаются другие события. Но Гидеон, хотя и был готов свободно поговорить на любую тему, вдруг стал удивительно уклончивым. Из его односложных ответов Рыжик понял только то, что Странники не рассказывают друг другу, в каком направлении идти, что они не переписываются и не используют никаких схем и планов.

Этот последний пункт особенно заинтриговал Рыжика. На уроках по географии в старших классах им рассказывали о Братстве картографов, и учитель мимоходом упомянул о необычных диаграммах, которые, поговаривали, создают члены Братства. Эти диаграммы называются схемами.

Рыжика мгновенно заинтересовало замечание, что эти схемы могут указать тем, кто сумеет их растолковать, как с помощью дорог и тропинок соединяются друг с другом разные части земли, большие города с маленькими, а маленькие города с деревнями. Но когда он спросил учителя географии, может ли тот одолжить несколько схем, что бы Рыжик изучил их, учитель ответил, что работы Братства хранятся за семью замками и что эти схемы доступны лишь немногим посвященным привилегированным персонам. Учитель не хотел разочаровывать мальчика, но больше ничем помочь ему не мог.

Направляясь на велосипеде к дому, Рыжик подумал, что если один учитель не может помочь ему, возможно, это удастся другому. Поэтому он решил заглянуть к своему старому деревенскому учителю. Почти у самой реки Рыжик резко нажал на тормоз, велосипед занесло, и он остановился прямо у ворот перед домом старика. Рыжик прислонил своего «коня» к забору и пошел по дорожке к дому. Музыки не было слышно, но входная дверь оказалась, как обычно, приоткрытой. Рыжик нашел учителя сидящим за рабочим столом, на котором было разложено несколько дюжин деталей пианино.

— Оно расстроено, — объяснил учитель, не поднимая головы. — Я просто разбираю его на кусочки, а потом составляю их вместе. Обычно это срабатывает.

Рыжик перешел сразу к главному вопросу:

— Сэр, вам известно что-нибудь о Братстве картографов?

Старик посмотрел на него с упреком и изумлением одновременно.

— Сдается мне, юный Браун слишком уж увлекся тайнами, — сказал он после долгого молчания. — Так что это может быть не на пользу, а во вред. Мне кажется, мы определенно должны выпить по чашке чаю, прежде чем завести разговор о географии. Позволь, я пойду и поставлю чайник. — Голос учителя зазвучал слабее, когда он отступил на кухню. — Кстати, я даже уверен, что в кладовой завалялся последний кусок песочного кекса. Он глазированный, а я никогда не любил марципаны.

Наконец, пропустив несколько чашек чаю, они отправились в дальнюю комнату, к шкафу со стеклянными дверцами, и мальчик ушел домой с охапкой пыльных книг и документов, которые украдкой притащил наверх в свою комнату, пока мать разносила белье.

В ту ночь при дрожащем свете свечи Рыжик разложил книги на кровати. Очень скоро он обнаружил, что Братство уже нарисовало схемы главных городов земли и большей части побережья. Эти схемы, узнал он, были надежно скрыты в подвалах Братства. Дальше он прочитал, что сейчас в основном составляют схемы Королевских главных дорог и прилегающих к ним областей, а еще его заинтересовало, что пока не ведется практически никаких работ по составлению схем менее населенной деревенской местности, опасных горных районов и далеких островов. Кроме того, оказалось, что принципы картографии защищаются Древней и Неприкосновенной Хартией и что никто за пределами Братства не может быть посвящен в тайну составления схем. Тем временем Малыш, который уже привык к ночным бдениям Рыжика, мирно дремал в своей корзине.

Следующим утром Рыжик обыскал все ящики комода в своей маленькой комнате, копаясь среди старых кукол-уродцев, бесформенных кусков пластилина, обрывков воздушных змеев и оловянных солдатиков, пока не выкопал плоскую жестяную коробку акварельных красок, которые когда-то давным-давно ему подарили на день рождения. Он тогда порисовал ими немного, а потом забросил в дальний угол. Теперь Рыжик спустился на первый этаж, уселся за стол и разложил взятый с собой чистый лист строительного картона и чашку с обломанными краями, наполовину наполненную водой. Коробка красок стояла перед ним, кисточка ожидающе притаилась в специальном углублении. Малыш с любопытством принюхивался, вертясь рядом.

— Что ты делаешь? — крикнула миссис Браун из кухни, где стирала простыни. Вода доставала ей до самых локтей.

— Пытаюсь нарисовать деревню такой, какой ее видит пустельга с воздуха.

Его слова были адресованы скорее себе, чем матери. Он нахмурился, пытаясь сосредоточиться, окунул кисточку в воду, вытер о краешек чашки, чтобы стекла лишняя вода, покрутил до появления пены в нетронутом идеальном квадратике аквамариновой краски, затем помедлил, пытаясь мысленно представить кривую реки.

— Только не забудь, что через час мы садимся ужинать и стол должен быть чистым!

Поглощенный своим занятием, мальчик не ответил. Миссис Браун потянула корыто для стирки через двор, к стоящему там катку для глажения белья. Она не знала, что именно так внезапно увлекло Рыжика, но что бы это ни было, мать надеялась, это отвлечет его от глупых мыслей. Он уже достаточно долго хандрил из-за этой девушки.

После первой, неуверенной попытки Рыжик стал проводить довольно много свободного времени, рисуя схемы. Он нарисовал несколько вариантов схем деревни и, когда удовлетворился ими, переключил свое внимание на окрестности. Иногда он целыми днями гулял по холмам, представлял, как парит на одной высоте с пустельгой, восхищенно глядя, как дорожки, речки и леса соединяются друг с другом, и записывал свои видения в толстом блокноте из скрепленной плотной бумаги. Иногда он просил Малыша нести коробку с красками, но собаку, похоже, больше привлекал поиск скомканных бумажных шариков, в которые превращались менее успешные попытки хозяина.

Время шло, и миссис Браун привыкла к рядам разноцветных схем, растянувшихся вдоль стены в спальне ее сына, и, когда спустя год он сообщил ей, что хочет учиться в Академии картографии, она с радостью благословила его. Она ничего не понимала в этих странных новых науках, но смутно чувствовала, что то, чем хочет заниматься ее сын, может иметь практическое значение. И еще она знала, что в больших городах нужны молодые люди с такой квалификацией. Миссис Браун представляла, как ее сын получает диплом, делает выдающиеся успехи и заботится о ней в старости.

 

Последнее выступление Лорел

— Пять минут, Лорел! Клоуны уже на арене.

— Я почти готова, мадам.

В тусклом свете циркового фургончика Лорел скосила глаза на свое отражение в потемневшем зеркале, пока наносила последние мазки черной помады. Удовлетворенная, она надвинула маску на глаза, разгладила трико и осторожно привела в порядок складки плаща на своих плечах. Лорел не обернулась, чтобы посмотреть на мадам Констанцу, но девушка всегда чувствовала, когда старое морщинистое лицо появлялось в дверном проеме. Лорел позволяла себе немного расслабиться, только оставаясь одна. Она так и не смогла избавиться от ощущения спазма в животе, которое приходило перед каждым выступлением, но сегодня ей приходилось вдвойне тяжело, а поделиться было не с кем. Это представление должно стать последним для нее. Был канун семнадцатого дня рождения Лорел, в конце сегодняшнего представления она уйдет с цирковой арены, и никто не в силах будет вернуть ее.

Хотя с цирком была связана вся жизнь Лорел, в течение последних десяти лет, девушка до сих пор бережно хранила воспоминания о предшествующих временах. Как все цирковые люди, она с рождения была Странницей, но, в отличие от других, не принадлежала к цирковой семье. Люди ее отца были дорожными рабочими, и мать объяснила Лорел, что семья вынуждена скитаться, потому что по всей земле есть дороги, которые нуждаются в починке. В любом случае, насколько могла помнить Лорел, пейзаж за окном повозки всегда менялся: от месяца к месяцу, от недели к неделе.

Отец считал, что девочка должна учиться. Где бы они ни остановились, если это затягивалось дольше чем на несколько дней, Лорел определяли в местную школу, где время от времени она пыталась уловить, о чем рассказывают на занятиях. Естественно, мать и бабушка всегда предупреждали ее держаться подальше от других детей, которые жили в деревне, и никогда ни под каким предлогом не делиться с ними особыми знаниями, которыми владел странствующий народ. И Лорел честно хранила молчание, или, по крайней мере, старалась делать это до того дня, как встретила маленького рыжеволосого мальчика.

Ибо он единственный был причиной всех ее горестей и бед! Стояла ранняя осень, и семья Лорел расположилась лагерем неподалеку от одной деревушки на краю холмов. Отец сообщил, что ему предстоят несколько недель работы на одном месте, и поэтому девочку отправили в школу. Сначала ей показалось, что эта школа ничем не отличается от множества других, которые она посещала раньше, но в первое же утро она познакомилась с мальчиком по имени Майкл Браун, мальчиком, который казался непохожим на других детей, живущих в той деревне. Как и Лорел, он сторонился остальных, его одежда была старой, залатанной и поношенной, как и у нее. Сначала они отнеслись друг к другу настороженно, но постепенно стали доверять друг другу, начали шептать друг другу на ухо свои секреты и вскоре подружились. В конце концов Лорел даже пригласили в гости к мальчику домой. Мать напоила и накормила гостью, но, несмотря на свое гостеприимство, она показалась Лорел женщиной замкнутой и несчастной. Миссис Браун рассматривала Лорел с недоверием и не пригласила ее приходить снова.

Но Лорел продолжала чувствовать, что ее тянет к мальчику, она так и не смогла толком понять почему. Спустя некоторое время, одним дождливым днем на школьном дворе девочка почувствовала внезапное побуждение показать ему то, чего бабушка предостерегала никогда, никогда не делать! Тогда она подумала, что ничего особенного не произошло, но потом, когда ее семья узнала, что случилось, Лорел сразу же забрали из школы и держали в повозке, пока не пришло время двигаться дальше. Она вздрагивала, когда вспоминала трепку, которую ей задал отец, слезы, которые пролила мать, и недоумевающую ярость на лице бабушки.

Вскоре после этого началась жизнь Лорел в цирке. По прибытии сюда ее поместили под опеку мадам Констанцы, крошечной морщинистой дамы, которая болезненно хромала, опираясь на толстую узловатую палку. Мадам управляла цирком вместе с одним из своих сыновей. Она вела театральную кассу, а еще на ней лежала ответственность за обучение и тренировки цирковых детей.

— Я не всегда была такой, как сейчас, — сказала Лорел мадам Констанца в первый день их знакомства. — Когда-то я была великой канатоходкой. Мир лежал у моих ног. До этого. — И она два раза стукнула палкой по полу вагончика.

Каждое утро они проводили тренируясь. Сначала Лорел нравилась новизна всего происходящего. Она проявила природный талант в цирковых искусствах, быстро освоила основы жонглирования, акробатики и канатоходства. Не прошло и трех месяцев со дня появления девочки в цирке, как ей уже разрешили выступить на арене. Но когда она услышала пугающий шум толпы, рев, топанье и свист, в ней родился страх, который с тех пор не покидал ее. После этого она напрочь забыла о своей первоначальной радости и ничего не чувствовала, только лишь страх перед ареной, только лишь ненависть и презрение к толпе, которая пялилась на нее. Несмотря на то что Лорел выступала все лучше и лучше, в ее выступлении всегда сквозило мрачное безразличие, которое приводило мадам Констанцу в отчаяние.

— Почему ты такая? — спросила старуха однажды утром.

— Ненавижу арену, — расплакалась Лорел. — Я хочу обратно домой!

— Ты знаешь, что не можешь вернуться туда! — рявкнула мадам. — Твой отец подписал контракт.

— Ты обязана оставаться здесь, пока не достигнешь совершеннолетия. А теперь перестань реветь и покажи кувырок еще раз.

Не совсем понимая почему, Лорел связала свои несчастья с рыжеволосым мальчиком, которому она прошептала на ухо секрет. Озадаченная этими мыслями, однажды она набралась храбрости и спросила, что об этом думает мадам. Старая дама внимательно выслушала девочку.

— Выбрось это из головы, дитя, — наконец произнесла она. — Через некоторое время все встанет на свои места. А сейчас ты должна упорно работать и быть терпеливой.

Лорел не удовлетворил этот ответ, но по натуре своей она не любила копаться в себе и вскоре нашла чем заняться. Лорел повзрослела и заметила, что некоторые мальчики в деревнях стали обращать на нее особое внимание. Они были странными неуклюжими созданиями, с бегающими взглядами и невнятным бормотанием, не умевшие четко выразить, что хотят сказать. Но их внимание тревожило Лорел, и сначала она толком не знала, как себя вести. Наконец ей пришло в голову, что, если бы она не начала дружить с тем рыжеволосым мальчиком, ни одна из этих бед не обрушилась бы ей на голову. Поэтому Лорел твердо решила, что никогда не позволит, чтобы что-то подобное снова случилось с ней. В любом случае то, что хотели эти мальчишки, от нее они никогда не получат. Через некоторое время Лорел научилась у других цирковых девушек умению выделить мальчика из толпы, привлечь его взглядом и многообещающими ужимками довести до безумия предвкушения. А потом — обмануть его, обворовать и унизить сотнями способов! Лорел знала, что на следующий день цирк двинется дальше и очередной косолапый дуралей навсегда исчезнет из ее жизни. Пусть даже она никогда не увидит рыжеволосого мальчика снова, но отомстит остальным.

Через некоторое время Лорел научилась метать ножи и тогда решила, что именно этим способом даст выход своей ярости. Она работала с двумя юношами на трапеции, когда старого метальщика ножей помял слон, и ему пришлось покинуть ринг.

Лорел давно восхищалась мастерством старика и умоляла мадам, чтобы та разрешила ей взять на себя это выступление. Сначала старуха противилась, но в конце концов уступила, и после нескольких недель репетиций Лорел начала переделывать избитый номер на свой собственный, ни на что не похожий лад. Время шло, и девушка обнаружила, что может все лучше и лучше выплескивать свой гнев, обиду и ненависть в процессе выступления, и по мере того, как в Лорел зрела женщина, она совершенствовала свой жестокий стиль, который приковывал внимание и гипнотизировал каждого мужчину в толпе. Лорел получала удовольствие от этой приобретенной власти над мужской массой, иногда даже веря, что может проникнуть в их сны, чтобы дразнить своих врагов, в то время как их безразличные жены сопят рядом. Но если бы хоть раз мужчина или мальчик вздумал пересечь границу, которая отделяла артиста от зрителя, он встретился бы с ледяной враждебностью и презрением.

Мадам Констанца и ее сын, поначалу встревоженные этими открытыми проявлениями мужененавистничества, вскоре были удивлены тем, как резко возросли сборы, и в конечном итоге остались очень довольны. Они предложили Лорел написать ее имя на афише большими буквами и посулили приличную оплату, но девушку не интересовали подобные вещи, ибо обида продолжала тлеть в ее сердце так же остро, как и раньше. И Лорел поняла, что привязана к цирку только до тех пор, пока не станет совершеннолетней. Она знала, что в этот день снова станет свободной, чтобы уйти куда глаза глядят. В этот день срок ее приговора подойдет к концу.

Едва заметно поклонившись толпе, Лорел схватила свой плащ, и, до того как аплодисменты стихли, убежала с арены, и стала быстро пробираться между лужами к фургончику, где она жила вместе с мадам. Она знала, что мадам останется в кассе подсчитывать выручку. Лорел могла надеяться на несколько минут одиночества. Она проверила, плотно ли задернуты занавески, сорвала с себя трико и швырнула его, как всегда, на пол, чтобы мадам потом убрала. Затем, не останавливаясь, чтобы смыть или стереть грим, втиснулась в походную одежду. Она залезла под туалетный столик, чтобы достать сумку, которую спрятала перед представлением, сунула туда комплект для метания ножей и стремительно направилась к задним воротам лагеря.

Держась в тени, Лорел кралась вдоль ряда повозок и уже завернула за последнюю из них. И тут, когда до ворот оставалось несколько шагов, ей внезапно преградила путь крошечная фигурка мадам Констанцы.

— Мадам, я просто… — заикаясь пробормотала Лорел, но старая дама перебила ее:

— Я знаю, дитя мое. Ни слова больше. Завтра тебе исполнится семнадцать, и цирк не сможет больше держать тебя. В душе я надеялась, что ты решишь остаться с нами, ведь у тебя большой талант к нашему делу, но, по правде говоря, ты всегда была сама себе хозяйка.

Она пристально посмотрела на девушку. Внезапно Лорел почувствовала, что вот-вот расплачется.

— О мадам, я не хотела, чтобы мы расставались вот так. Но я никогда не была здесь счастлива, я ничего не скрываю от вас, но…

— Тише, дитя, тише. Ты должна делать то, что считаешь правильным для себя. Знай, что ты всегда найдешь здесь свой дом, если пожелаешь вернуться, но сегодня и в другие ночи перед тобой лежит длинная дорога. Так что иди быстрее, пока не передумала. И пусть удача сопутствует тебе.

И, не сказав больше ни слова, старая дама повернулась и, прихрамывая, побрела назад.

Мгновение Лорел колебалась. Она оглянулась на знакомые огни цирка, затем посмотрела вперед на неровную дорогу, круто поднимающуюся вверх по холмам. Возможно, там ей встретятся дикие животные. Она сунула руку в сумку, нащупала кривое лезвие ножа и почувствовала быструю теплую волну, приливающую к животу. С этого момента ее друзьями станут ножи. Другие друзья ей не нужны.

Затем, шмыгнув носом и прогоняя подступившие слезы, Лорел завернулась в плащ и зашагала в ночь.

 

Черные воздушные змеи

Следуя своей обычной утренней дорогой через весь город, Леонардо Пегас снова погрузился в раздумья. Его мысли были направлены не на неотложные дела, а на очень важную задачу — он пытался вспомнить точную форму левой коленки Элис. Эта коленка привлекла внимание волшебника во время перерыва на кофе предыдущим утром, когда Элис сидела на стуле, согнув одну ногу так, что колено оказалось почти прижатым к плечу. Однако, даже думая о подобных существенных вещах, Леонардо не мог не заметить, что жители города были чем-то сильно удручены. На дорогах почти замерло движение, мостовые практически опустели, а на рыночной площади прекратилась торговля. В голове Леонардо мелькнуло подозрение, и когда он вышел на главную улицу, то понял, что оказался прав. Над крышей дворца развевался ряд черных воздушных змеев.

Краткий разговор с часовым подтвердил догадку Леонардо.

— Пора и мне уходить на покой, — бормотал старый солдат. — Не могу я мириться с этими переменами! Надеюсь, мы с моей Бесси сможем прожить на пособие…

В мастерской Элис открывала свитки утренней доставки.

— Похоже, этот Принц Мэтт действительно умный парень, — бодро сказала она. — Наверное, он будет править хорошо.

Леонардо не был в этом уверен. Он бесцельно слонялся по Театру магии, мрачно глядя на сцены с моделями, на их неподвижные и заброшенные персонажи. Он вспомнил, что Принц высказал довольно невысокое мнение об инструментах его ремесла. «Игрушки и куклы» — вот как он о них отозвался! Леонардо поднял миниатюрного кавалериста с главной сцены и покрутил в руке, булавочные глазки глупо смотрели на волшебника. Намерен ли новый Король продолжать кампанию на границах? И сохранит ли он хоть какие-нибудь старые традиции? Леонардо вздохнул.

Он собрался было посидеть с Элис за чашкой кофе, но решил, что наивный оптимизм девушки — это не то, что ему сейчас нужно. Подошло время раннего обеда. Леонардо поднялся и пошел к таверне, оставив Элис изумленно смотреть в пустой дверной проем.

Похоже, «Отдых глашатая» являлся в тот день единственным местом, где царило хоть какое-то оживление. В узком зале пивной уже толпились посетители, и все жаждали выразить свои взгляды на то, как изменится жизнь при новом Короле. Пока Леонардо протискивался сквозь толпу, до него долетали обрывки разговоров.

Что бы ни случилось, людям нужно будет рассказывать, что происходит в королевстве…

Похоже, его заинтересовали мои кристаллы, когда он посетил лабораторию…

Не думаю, чтобы он оставил много геральдической одежды. Вы бы видели эскиз нового придворного платья…

Говорят, он хочет сжечь Нижний город дотла…

В этой многоголосице Леонардо различал ноты беспокойства, самодовольства, паранойи, напускной храбрости и даже ужаса.

— Ты в любом случае будешь смеяться, волшебник, — хрипло проворчал знакомый голос у локтя. — От одного ему точно не отделаться!

Леонардо озадаченно посмотрел на клоунессу.

— Ему волей-неволей придется строить планы на будущее!

Два часа спустя Леонардо и Веронику оттеснили к дальнему концу длинного стола, за которым они сидели.

— Я только пытаюсь втолковать тебе, — невнятно бормотала Вероника, — что Принц… полагаю, теперь уже новый Король… этот новый Король… Жалок! Мал! Дрянь! — Она выделила каждое слово, стуча кружкой по столу, при этом проливая изрядное количество эля. — Все, что смешно… или глупо… или забавно… или…

— Не служит практической цели? — предположил Леонардо, который в пьяном виде заканчивал мысли других людей лучше, чем выражал собственные.

— В точку, мой старый колдун, в точку! Не служит практической цели. Именно это мне нравится! Лучше и не скажешь. Да! Не служит практической цели! Да… Да… О чем это я?

— Что новый Король обладает неразвитым чувством веселья.

— Именно так! Снова в точку. Он жалкий. Ничтожный. Дрянь. — Вероника повторила свое выступление с кружкой, лишившись остатков выпивки в его процессе. — Он не захочет иметь шутников.

— Не захочет видеть клоунов. Наша участь предрешена, вот увидишь.

— Еще кружку? — предложил Леонардо, становясь немногословным.

— Погоди-ка. О чем это я?

— Что твой отдел закроют.

— Закроют, распустят. Да. Правда, у вас-то все будет путем, у волшебников. Он серьезный, понимаешь, вот что с ним такое. Будущее — это ему важно. Он захочет много таких, как ты. Вы все устроитесь. Может даже, одни из немногих.

Клоунесса, похоже, нашла это очень забавным и повторила несколько раз в перерывах между взрывами хриплого смеха. Слезы катились неровными дорожками по густому слою белого грима на ее щеках.

— Я в этом не уверен так твердо, — наконец произнес Леонардо. — Когда он пришел посмотреть на меня, кажется, мои изыскания его не впечатлили.

— Это так на него похоже. — Вероника принялась вытирать глаза. — Жалкая дрянь! Не ведает чувств. Не держит душу нараспашку…

— Что есть, то есть, — согласился Леонардо. — Полагаю, моя очередь платить.

Старого Короля похоронили, полагающийся период траура прошел. Король Мэтт устами глашатаев объявил, что вскоре ожидаются кардинальные изменения в жизни страны в целом и в городе в частности. Будут созданы новые департаменты, а старые закроются. У некоторых лиц из знати появятся новые обязанности. Другие же важные люди не будут больше играть никакой роли. Один за другим в алфавитном порядке советников вызывали в тронную комнату, чтобы сообщить об их дальнейшей судьбе. Кое-кто из них вышел оттуда с выражением триумфа на лице, но эти немногие держались замкнуто и не желали открывать то, что им было сказано. Большинство же после королевской аудиенции выглядели несчастными, раздосадованными и смущенными.

Поэтому Конгресс советников в тот месяц оказался мрачным мероприятием. Многие из присутствующих составляли прощальные речи, некоторые были хитроумно уклончивы, а те, чьи имена находились ближе к концу алфавита, как Леонардо, хранили молчание, ибо их судьба была еще неизвестна. После собрания традиционный фуршет затянулся далеко за полночь и был необычно эмоциональным.

Когда Леонардо в конце концов добрался домой, он обнаружил, что пони из подъемной команды все еще отпущены в честь траура по старому Королю и что ему снова придется подниматься по ступеням.

— Я должен выказать уважение старику, — мрачно сказал капитан подъемника. — Иначе и быть не может.

 

Экспедиция в горы

Правила Академии картографии строго запрещали держать животных в крыле, где проживают студенты, поэтому, когда Рыжик спустил свой дорожный чемодан с тележки носильщика, его первой задачей было прочесать город в поисках сговорчивого домовладельца, готового проявить снисходительность к присутствию Малыша. Для Рыжика это предприятие оказалось довольно изнуряющим, потому что ему пришлось таскать свой неподъемный чемодан от двери к двери, и для Малыша тоже, потому что пес уже был немолод и не любил длинные прогулки, как раньше. В конце концов им все-таки удалось поселиться у миссис Робертс, крупной, добродушной женщины, которая, казалось, никогда не выпускала из рук метелку для смахивания пыли. К сожалению, дом располагался довольно далеко от лекториев Академии, и, хотя Рыжик был счастлив начинать каждый день с прогулки, спустя короткое время Малыш пожалел, что хозяину приходится посещать так много занятий.

Рыжику нравилась новая жизнь, он прилежно учился и вскоре познакомился с несколькими юношами и девушками, похожими на него. Малыш находился рядом, куда бы он ни пошел, и Рыжик быстро стал известен среди студентов. Каждую неделю он писал матери письма, вверяя их сложной цепочке перевозчиков и Странников, которые в то время были единственным каналом общения между поселками, деревнями и большими городами.

В конце учебного года в Академии распределяли работу на каникулы. Студенты, разбитые на маленькие группы, ожидали отправки в еще не отмеченную на карте часть страны, чтобы исследовать указанную область и разработать исходную схему, показывающую дороги, ландшафт и населенные пункты. Большинство студентов стремились попасть в одну группу со своими друзьями, чтобы экспедиция была не только работой, но и приятным времяпровождением.

Рыжик тоже нашел для себя подходящую компанию и вскоре узнал, что эта группа должна направиться в далекую горную область, где от них требовалось исследовать и составить схему южных склонов одного из небольших горных хребтов. Товарищи Рыжика с радостью согласились взять с собой и Малыша.

— Ты вчера слегка переборщил с этим делом!

Том Слейтер, как обычно, сел завтракать первым, и Рыжик нашел его жадно уплетающим яичницу с беконом из большой тарелки; длинные ноги Слейтера неловко торчали из-под маленького столика. Рыжик, чувствовавший себя немного разбитым, с сомнением рассматривал содержимое буфетной стойки, размышляя, понравятся ли Малышу рубленые почки с острой подливкой. В течение предыдущих нескольких вечеров четыре студента проводили все стороннее и тщательное исследование качества и крепости местного эля, а накануне вечером под конец мероприятия даже состоялось что-то вроде соревнования.

— Зато не сдался так быстро, как некоторые, — парировал Рыжик. В конце концов, выбрав овсянку для себя и бекон для Малыша, он подсел за стол к приятелю.

— Чарльза и Салли сегодня уже видел?

Том бросил косой взгляд в направлении спальни.

— Не думаю, что они покажутся в ближайшие пару часов. Слышал, как они вопили ночью? Ты, по крайней мере, мне хоть спать не мешал.

Рыжик почувствовал некоторое раздражение, от того что еще один летний день начнется так поздно, но промолчал. Он относился к работе немного серьезнее, чем его приятели, но задание казалось довольно простым, и впереди было еще много времени, чтобы его закончить. Рыжик налил себе еще кофе.

Трактирщик стоял облокотившись на стойку и с любопытством исподтишка наблюдал за двумя молодыми людьми. Горы, похоже, привлекают всяких людей. В свое время он давал пристанище полицейским, преследующим бандитов, бандитам, скрывающимся от полиции, людям с широко посаженными глазами, которые приходили сюда в поисках просветления в разреженном воздухе, серьезным людям, которые изучали травы, людям с острыми лицами, которые изучали насекомых, людям, которые исследовали горные пики… а теперь эти четверо. Они бродят весь день и возвращаются с необычными чертежами, которые отчаянно пытаются спрятать. Схемы — вот как они их называют. Буфетчик пожал плечами. Сам он не понимал, что такого красивого в горах. Холодные, враждебные, опасные. Чем плохо уютно сидеть у камина?

Малыш дремал на утреннем солнце, пока Рыжик сидел на крыльце трактира, приводя в порядок ремни своего ранца. В тот день была его очередь нести картографическое оборудование, и он уже потратил немало времени, просовывая тяжелые механизмы октантов и триангуляции в узкое отверстие брезентового чехла. Когда это ему наконец удалось, юноша сунул ноги в толстые походные сапоги, потом завернул носки из грубой пряжи за край сапог. Рыжик вдруг на мгновение подумал о своей матери и слегка улыбнулся, вспомнив то время, когда она ругала его, если он стягивал носки на щиколотки. Завершив приготовления, Рыжик поднял голову.

Перед ним разворачивалась панорама гор. На переднем плане тянулись волнистые зеленые возвышенности, так похожие на холмы его родных мест. А дальше простирались зазубренные вершины, они уходили наверх в дымку. Ему удалось различить только один невысокий пик, который был объектом их изучения уже целую неделю. Дыхание свежего незнакомого горного воздуха щекотало ноздри.

Наконец, около полудня, небольшая группа двинулась в путь. Им предстоял долгий подъем, прежде чем начать работу. Том шел впереди по крутой дорожке длинными упругими шагами. Чарльз и Салли, полные энергии даже после прошлой ночи, шагали за ним бок о бок. Рыжик замыкал процессию из-за Малыша, который уже начал жалеть о своем решении присоединиться к компании. Когда Малыш с Рыжиком добрались до первого поворота, Салли повернулась и крикнула им:

— Мы подождем у моста сразу после развилки, если вас нужно подхватить.

Рыжик и пес медленно, но верно поднимались в гору, пока плоскогорья, покрытые травой, не уступили место каменистой местности. Малыш настаивал на все более и более частых остановках, и в результате Рыжик давно потерял из виду своих попутчиков. Дойдя до места, где дорога разветвлялась, он снял рюкзак и сел на него сверху, вертя головой, не зная, какую дорогу выбрать. Он попытался вспомнить вчерашний разговор. Он был уверен, что Салли сказала ему повернуть направо, но дорога справа спускалась вниз, а значит, это был не тот путь. Рыжик колебался, пока Малыш не обрел второе дыхание и не затрусил живо по левой тропинке. Рыжик знал, что у Малыша хорошо развит инстинкт в подобных вещах, и научился доверять ему. Он надел рюкзак на спину и последовал за собакой.

Они поднимались все выше и выше, Рыжик начал чувствовать сырой холод в воздухе. Он приостановился, туже застегивая водонепроницаемый плащ. Начал сгущаться туман, но, пока видно тропинку, они не заблудятся. Остальные ждут его на мосту…

Рыжик уже не мог различить очертания холмов по обеим сторонам. Он понял, что идет по этой тропинке слишком долго. От моста до развилки дорога должна была занять минут пять. Должно быть, он позволил Малышу завести его не в том направлении. Теперь юноша испугался и медленно повернул назад. И вдруг увидел, что перед ним маячит высокая фигура, отчасти скрытая туманом.

— Том?

Ответа не последовало. Рыжик снова повернулся и мельком увидел, что сзади появился еще один человек, а затем еще и еще, справа и слева. Похоже, их окружили! Рыжик пытался сглотнуть, но в горле пересохло. Он потянулся рукой к ошейнику Малыша. Пес дрожал, шерсть на его загривке встала дыбом от ярости.

— Салли? Чарльз?

Круг сужался. Сердце Рыжика бешено колотилось, пока фигуры молча подходили ближе. Теперь он увидел, что их лица скрыты шарфами и платками. Взгляд скользнул по изогнутой бронзовой ручке, он вдруг понял, что у них в руках незачехленные ножи, и испугался. Бандиты! Рыжика охватила дрожь. Он не раз слышал истории о бандитах, которые скитались в горах, о шайках отчаянных людей, которые сначала убивали свои жертвы, а потом грабили. Юноша и его пес замерли в ужасе, когда предводитель бандитов приблизился к ним. Изогнутое лезвие в его руках мерцало. Зловещие глаза сверкали под черной маской.

Вдруг Малыш выскочил вперед, поднял морду и пронзительно завыл. Атаман вздрогнул и взглянул вниз на маленького пса, затем на Рыжика. Потом снова на собаку. И в это мгновение что-то произошло между ними, что-то такое, что Рыжик не смог бы ни понять, ни назвать, ни взять под свой контроль. Но что-то случилось… Атаман дал непонятную Рыжику резкую команду, вся шайка развернулась и исчезла в тумане. А Рыжик, смущенный и оцепеневший, понял, что ему сохранили жизнь.

А еще он понял, что главарем бандитов был не мужчина, а женщина, молодая женщина примерно его возраста. Молодая женщина с большими черными глазами, в глубине которых горели жестокие огни.

Три товарища Рыжика, которые, оказывается, были неподалеку, услышали вой Малыша и бросились на помощь. Том на своих длинных ногах прибежал первым. Он нашел Рыжика замершим на месте, говорить тот был не в состоянии. А у его ног, не шевелясь, лежал обмякший Малыш.

Трактирщик повидал много людей, которые направлялись в горы, и те из них, кто возвращался, приходили оттуда другими, меняясь тем или иным образом. Поэтому он не очень удивился, когда четверо студентов, составляющих схемы, появились в тот день раньше, чем ожидалось. Они выглядели смущенными и испуганными. Рыжеволосому парню с собакой, похоже, досталось больше других. У него были дикие глаза, а одежда смята и разорвана. Он нес на руках обессилевшего пса, крепко прижимая его к груди, хотя казалось, что и сам еле стоит на ногах. Его товарищам с трудом удавалось держать Рыжика вертикально, пока девушка сбивчиво рассказывала, что, по ее мнению, произошло в горах. Трактирщика это не удивило. Он был рад распорядиться насчет того, чтобы в комнату подали суп, рад был послать за местным врачом, согласился, чтобы парень оставался в кровати столько, сколько нужно, пока платит за проживание. С гор возвращались в виде и похуже этого.

Рыжик пролежал в лихорадке три дня. Он не ел, бредил и, похоже, не совсем понимал, где он находится, и что ему говорят. Врач посоветовал друзьям дать ему время, подождать, пока ему не станет лучше настолько, что его можно будет отправить домой. Его товарищи так и сделали. И Рыжик спал.

Вода плескалась о борт лодки.

— Плохи дела, — наконец произнес тот, кто си дел на веслах. — Дальше мы плыть не можем. Теперь я тебе не пригожусь.

Он нырнул в черную воду. На мгновение ничего не было видно, но потом что-то начало приближаться к нему в темноте. Оно приблизилось, и он увидел, что это два мерцающих огонька, совсем рядом. Они были похожи на… глаза. Два глаза за маской. И какой-то импульс, исходящий из этих глаз, передался сначала собаке, затем ему. А в глубине глаз продолжал гореть жестокий огонь. Глаза за маской. Глаза Лорел.

Что-то произошло, что-то связало их троих вместе. Нечто вроде тропинки, вроде паутины, сети… И в самом сердце этой сети что-то было спрятано от него, пустое место, темное ничто, тайна… секрет, вот что! Секрет в самом сердце лабиринта. Секрет Лорел, живущий в сердце этого темного тайного места, пере плетенный сетью троп, связавший каким-то образом девушку, собаку и его… Рыжик чувствовал тяжесть темноты, окружающей его… это было какое-то незнакомое место… темные складки тяжелой ткани — плаща или занавеса… да, занавеса, который накрывал сцену кукольного театра, труппу марионеток… Если бы только он мог раздвинуть этот занавес…

На ощупь прокладывая путь в темноте, вверх, вниз и вокруг этого темного места, Рыжик чувствовал, какой он, этот секрет, слышал, как шуршат его складки, вдыхал его несвежий запах… Запах чего-то давно закопанного, как будто это косточка, которую спрятал Малыш… Малыш… долгие годы охранник кости… и секрета, ибо только Малыш мог знать его форму, запах… ничего, что бы сам Рыжик смог увидеть четко или облечь в слова… если бы только этот занавес можно было раздвинуть…

Этот лабиринт тайных троп расходился во всех направлениях, невидимо соединяя их троих, выходя за пределы, обращаясь к остальным, простираясь, ветвясь, охватывая все больше и больше дорожек, создавая невидимый фон, связанный нескончаемой филигранной сетью нитей… Он чувствовал эти нити, мог схватить их в руку, сжать и дернуть… и когда он дернул, занавес сцены кукольного театра на мгновение открылся… ему удалось разглядеть двоих: темноволосого мужчину и светловолосую девушку, которую тот обнимал за плечи… Мужчину Рыжик не знал, но лицо девушки показалось ему знакомым, она говорила мягким голосом, голосом, который, казалось, он знал всю свою жизнь, голосом, который успокаивал и утешал, голосом…

А потом занавес снова закрылся, и он оказался один в темноте, горячей, грохочущей темноте, наполненной переплетением танцующих нитей, неровно оторванных, грубых, дрожащих нитей, которые царапали, рвали и жгли, словно жесткие огни… словно яростные огни в глубине глаз темноволосой девочки, той, которая поделилась тайной, тайной, что так долго покоилась в сердце маленькой собаки и теперь принадлежала только Рыжику Брауну.

И вдруг он вспомнил вопрос, который однажды задал матери:

— У всех Странников глаза как у Лорел?

А его мать ответила:

— Не думаю, что я вообще заметила, какие у нее глаза.

 

Перемены

Наконец Леонардо Пегаса вызвали в тронный зал Короля Мэтта. Отдав дань серьезности момента, он решил, что будет лучше всего предстать перед Королем в полном геральдическом облачении Братства волшебников. Парадный наряд составляли длинная, до пят, стеганая церемониальная мантия, сапоги с острыми носами и чрезвычайно широкополая шляпа. Волшебник обдумывал, не попросить ли Элис сопровождать его и нести шлейф, но в конце концов решил, что более приличествует явиться одному. Он был свято в этом уверен, до того момента, пока наконец его не ввели в тронный зал. Лишь тогда волшебник понял, что неправильно оценил ситуацию.

На молодом Короле не было придворного платья. На нем не было даже полуофициального платья. Вместо этого Король облачился в простой темно-серый пиджак, такие же брюки и белую рубашку со стоячим воротничком, который был подхвачен галстуком с неярким узором. Волосы и борода Короля были коротко подстрижены, шляпа отсутствовала. Осматриваясь в смущении, Леонардо обнаружил, что комнату обставили по-новому. Тяжелые, богато украшенные занавеси заменили деревянными жалюзи. Древние фрески, изображающие сцены из жизни многих поколений Королей, были замазаны слоем краски тусклого белого цвета. Бесценные канделябры сняли. А на их месте появился ровный ряд безобразных громоздких механизмов для освещения, питающихся энергией. Не было даже трона или какого-либо возвышения. Теперь Король сидел на обычном стуле с высокой спинкой за большим, очень чистым столом, чья лаконичная форма была последним писком моды. Он не поднял головы от каких-то бумаг, которые внимательно читал.

— Доброе утро, Мастер Пегас. Я не задержу вас надолго. Пожалуйста, присаживайтесь.

Леонардо не ожидал, что его пригласят сесть в присутствии Короля, и с некоторыми трудностями втиснулся в своем громоздком церемониальном одеянии в узкое кресло. Он постарался устроиться, чувствуя себя крайне неуютно и начиная потеть.

— Как вы знаете, мой отец пользовался услугами огромного количества специальных советников. — Король говорил быстро, словно цитируя заготовленную речь уже в сотый раз. — Я решил управляться с делами несколько другими методами. — Впервые за все это время он поднял глаза на Леонардо. — А именно, я буду принимать советы относительно своего будущего в другой форме.

В ответ на невысказанный вопрос Леонардо Король повернул голову к боковой двери и позвал:

— Кевин!

Секунду спустя в дверном проеме появился молодой человек со смугловатым лицом и темными вьющимися волосами. Одет он был примерно так же, как Король, а на его лице играло самодовольное выражение. Под мышкой он нес что-то вроде маленького плоского чемоданчика. Он положил этот предмет на стол и открыл крышку. В основании ящика находилось несколько рядов скользящих разноцветных круглых шаров, очень похожих на счеты, которыми пользуются торговцы на рынке. Поверхность крышки была стеклянной и в середине немного выступала. Слегка дрожащими пальцами молодой человек передвинул несколько шариков из стороны в сторону, и где-то внутри стекла появился светящийся неясный рисунок. На глазах у Леонардо он толкнул другой шарик, и рисунок начал меняться. Волшебник в недоумении смотрел, как серии геометрических фигур возникают перед ним, перемещаются, сталкиваются друг с другом, меняют цвет и форму. Сердце Леонардо бешено забилось. Во рту пересохло. Прежде чем он смог подобрать слова, Король продолжил свою речь.

— Это называется Машина Советов, — сказал Король. — Она будет моим предсказателем, счетоводом, волшебником, глашатаем… даже моим шутом, если я когда-либо почувствую надобность в подобных вещах. Кевин и его помощники уже долгое время работают над ней. Спасибо, Кевин.

Чуть сузив глаза, молодой человек закрыл крышку машины, сунул ящик обратно под мышку и удалился. Король подождал, пока дверь закроется. Когда он заговорил, его взгляд был прикован к поверхности стола.

— Итак, я уверен, вы понимаете — ваша помощь мне больше не понадобится. Фактически, принимая во внимание тот факт, что переход к новой системе управления является чем-то вроде пробного периода для всех нас, само ваше присутствие в городе будет мешать этому процессу. Таким образом, соберите все имущество, которое вам понадобится, и освободите свое рабочее помещение и жилье в течение месяца. Вы получите денежный расчет, который поможет вам осуществить переезд. Вопросы есть?

Было множество вопросов, которые Леонардо, наверное, следовало бы задать, но, потрясенный и охваченный смущением, он вспомнил только об одном:

— Что будет с Элис?

— Элис? Вашей помощницей? — На мгновение Король смутился. — Элис — незаурядная личность. Мне будут нужны такие люди. Я намерен предложить ей должность в новой структуре управления. Ей уготовано блестящее будущее. Итак, еще хотите что-нибудь спросить?

Мысли покинули Леонардо. В своем детально продуманном костюме он чувствовал себя неуклюжим, старомодным и нелепым. Волшебник молча покачал головой.

Как в тумане, он медленно брел к своей лаборатории, раздумывая, как сообщить эти новости Элис. Войдя в переднюю, он заметил ее тунику на стуле и понял, что снова вторгся в ее уединение. Он поднял взгляд.

На этот раз Элис не танцевала. Она балансировала, стоя в невероятном положении на руках, точно в середине комнаты, носки вытянутых ног словно тянулись прямо в потолок, ее перевернутые черты лица безучастно смотрели в его сторону. Леонардо вдруг отчаянно захотелось, чтобы его выслушали и поняли. Он схватился за дверной косяк.

Элис оставалась перевернутой и не шевелилась, даже ее дыхание было едва уловимо.

— Элис, — выдохнул волшебник. — Элис!

Но для подобного трюка требовалась такая сильная сосредоточенность, что девушка, похоже, не услышала его. Испуганный и сбитый с толку, Леонардо повернулся в проеме двери и исчез. Он бежал без остановки, пока не добрался до «Отдыха глашатая».

На следующий день Леонардо пришел в мастерскую довольно поздно и нашел там записку, написанную знакомым круглым почерком Элис.

Меня вызвали в королевские апартаменты, что бы помочь подготовить новые кабинеты. Надеюсь, Вы не против. Приду завтра и разберу почту. Э.

От пергамента исходил слабый запах ее духов. Леонардо вдохнул его, потом снова, еще глубже. Он закрыл глаза и на секунду очутился в спокойном мире с высокой травой, клевером и морем. Затем видение рассеялось, он открыл глаза и оглядел приемную. Волшебник заметил, что горизонтальные поверхности уже покрылись тонким налетом пыли. Не которые растения в кадках нуждались в поливке. На коврике у двери небрежно валялись нераспечатанные конверты.

В Театре магии Машина Эмпатии стояла в углу заброшенная, ее покрывало сбилось набок. Леонардо вспомнил, что она временно не работает, потому что он ждет замену запасной части. На мгновение машина предстала пред ним в виде жалкого, неправильно задуманного остова из ненужного металла. Медная ручка вдруг отвалилась и, словно насмехаясь, покатилась по полу.

В следующие дни Элис все реже и реже появлялась в мастерской, а Леонардо все чаще сидел в «Отдыхе глашатая». Однажды, глядя на увеличивающийся слой пыли на столах в своей приемной, Леонардо удивился, увидев одно круглое пятно совсем без пыли. Оглядев комнату, он заметил другие такие же пятна то здесь, то там. Сначала он не понял, но потом до него дошло: кусты в горшках исчезли! Элис больше не вернется.

«Если бы только она была здесь, если бы только она была здесь…»

Леонардо и Вероника сидели на своем обычном месте в таверне. Король постановил, что Департамент Шута остается действующим, хотя и в сокращенном виде. Вероника до сих пор не знала, окажется ли она среди тех, кто ищет новое место работы, или же ее оставят в департаменте, но, похоже, ближайшее будущее ее не слишком заботило. Уже было поздно, и деревянный стол был заставлен пустыми кружками. Леонардо дошел до состояния многословной жалости к себе.

Если бы только она была здесь, все было бы не так уж плохо. Плевать мне на мастерскую и на всю рухлядь, которая громоздится там, и на убогую квартиру, и на бесполезных пони капитана подъемника, и на положение, и на деньги… Наверное, я могу отправиться куда-нибудь и найти чем заняться… Но почему он забрал у меня Элис?

— Ох, да брось ты! Что хорошего в этой девчонке? Все равно я никогда не понимала, что ты в ней нашел. Тощий маленький сорванец. — Клоунесса шумно посасывала короткую сигару. На ее лице появилось хитрое выражение. — Может, ты думал, что нравишься ей?

— Наверное. Не знаю. Откуда мне знать? — Леонардо осушил свой стакан.

— Спокойно. Иди и повидайся с ней. Пригласи ее поужинать. Конечно, она может отказаться. Но кто знает? — Вероника непристойно подмигнула. — А вдруг тебе повезет?

Леонардо громко застонал:

— Веро, мне самому не верится, что иногда я слушаю твои шутки! Ты ничего не понимаешь. Я не хочу, чтобы мне, как ты говоришь, «повезло». Не у всех мысли такие же грязные, как у тебя. Я восхищаюсь Элис. Она совершенно особенная! У нее столько… уникальных качеств. — Несколько секунд он боролся со своими мыслями. Наконец ему в голову пришла идея. — И все-таки, что было бы, если бы она и вправду сказала «нет»? Я просто хочу… я просто хочу… Ой, да я сам не знаю, чего хочу, — заключил он в раздражении.

— Еще выпить?

— Ну да, давай, на дорожку.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Вторник, 2 июня

Похоже, наш дом преследуют несчастья. Сегодня утром случилось ужасное происшествие. Несколько рабочих устанавливали на главной лестнице большую статую, которую я обнаружил спрятанной под брезентом в примыкающей постройке. Это была красивая фигура в человеческий рост, изображающая юношу, замершего в героической позе, и насторожившуюся собаку рядом. Гарольд заметил, что статуя будет впечатляюще выглядеть, если ее установить наверху, на главной лестничной площадке.

Сэм командовал, и рабочим оставалось поднять статую всего на несколько дюймов, как вдруг одна из веревок порвалась и фигура покатилась вниз по ступеням. Она сильно деформировалась, разбила перила, порвала ковер на лестнице и расколола несколько плит пола. Но самое ужасное, что, когда статуя рухнула вниз, один из рабочих оказался под ней.

Все, кто находился поблизости, бросились к нему на помощь, и, когда нам удалось поднять покореженную статую, мы обнаружили, что рабочий все еще жив, хотя и сильно покалечен. Боюсь, однако, что вдобавок к телесным повреждениям он, должно быть, тронулся рассудком, потому что, придя в себя, стал кричать, что видел «создание тьмы». Насколько я понял, ему померещилось, что какое-то неведомое чудовище зубами перегрызло веревку за мгновение до того, как статуя рухнула.

Мы сразу же послали за врачом, и беднягу увезли в лазарет, где сейчас он балансирует между жизнью и смертью. А чтобы исправить урон, нанесенный дому, понадобятся большие ремонтные работы. Завтра я обязательно должен поговорить с Сэмом! Я и так слишком долго это откладывал.

Среда, 3 июня

Наконец-то беседа с Сэмом состоялась, но признаюсь, после нее я еще сильнее сбит с толку. Сегодня утром я позвал Сэма в канцелярию и, не приглашая сесть, перечислил ему те несчастные случаи, которые произошли в непосредственной близости от него. Когда я начал говорить, выражение ужаса появилось на лице Сэма и усиливалось по мере того, как я продолжал. Закончив, я потребовал у него объяснений. Несколько секунд Сэм молчал, но после того, как я повторил свое требование настойчивее, он начал сбивчиво что-то лепетать. Сначала мне не удавалось понять смысл этой несвязной речи, но постепенно до меня стало доходить: Сэм верит, что не контролирует свои действия, а подчиняется какой-то неизвестной силе.

Проговорившись об этом, он вдруг так сильно перепугался, что не смог продолжать. Я почувствовал, что сейчас надо вести беседу по-другому, и пригласил его сесть. После долгих уговоров Сэм смог продолжить свой рассказ. Каждый раз, когда происходит несчастный случай (рассказал он мне), он испытывает жуткое ощущение — как будто он отделяется от своего собственного тела. Ему кажется, что он наблюдает за событиями, которые разворачиваются далеко внизу, словно все происходит с каким-то другим человеком, а он сам просто наблюдатель, который стоит где-то, откуда все отлично видно, например на крыше дома. Мое недоверие усилилось еще больше, когда Сэм сообщил, что после каждого происшествия он снова обретает собственное тело.

Я едва сдерживал свой гнев по поводу этой смехотворной выдумки и уже собирался назвать его слова невообразимой чепухой, когда вдруг заметил то, что заставило кровь похолодеть в моих жилах. Пока Сэм жалко мялся, пытаясь сформулировать следующее предложение, его челюсть расслабленно открылась, глаза стали безжизненными, и внезапно за его дрожащим телом я заметил другой силуэт, темный и узкий, который напоминал человека, как карикатура напоминает предмет, который она пародирует. Эта тень предстала передо мной всего лишь на долю секунды, а потом исчезла, и я снова увидел знакомого мне Сэма. Он побледнел и задрожал, но в любом случае теперь это определенно был Сэм.

Обычно я человек уравновешенный, кто-то даже сказал бы — флегматичный. Но сейчас я был потрясен и напуган тем, что увидел. Когда мне удалось собраться с мыслями, я смог только пробормотать, что Сэм работает слишком много и что его воображение вышло из-под контроля. Я предложил Сэму отдохнуть несколько дней и вернуться сюда, когда он почувствует себя лучше. Он с готовностью согласился и, рассыпаясь в благодарностях, повернулся, чтобы уйти.

И в этот миг я заметил неясную тень, которая следовала за ним. Что-то в манере Сэма идти, в том, как он держал свои плечи, внушило мне неопровержимое ощущение, что он смеется надо мной!

Но, как только мои глаза увидели этот глумящийся образ, он исчез. Еле переведя дух, я поспешно закрыл дверь трясущимися руками и повернул ключ в замке. Я сел за свой стол и быстро поведал бумаге каждую деталь вышеупомянутых событий.

(Позже)

Закончив записи, я опустил голову на руки и начал отчаянно напрягать мозги в поисках объяснений. Я напряженно думал об ужасных и странных событиях, которые произошли за последние несколько дней. Просмотрев более ранние записи в своем дневнике, я увидел, что, если сопоставить кое-какие происшествия, можно получить зловещую закономерность.

Я вспомнил то необъяснимое ощущение в самый первый день, когда мне казалось, словно за мной наблюдают. Я снова прочитал о смутном образе, который заметил мельком в одной из комнат, о странных следах ног и рук, отпечатавшихся в пыли. Я перечитал записи о том, как я видел призрачные тени, и в конце концов пришел к крайне тревожащему заключению.

В этом доме тайно обитает самозванец, мрачное, таинственное существо, которое стремится смертельно навредить мне и моим товарищам, существо, которое, возможно, желает подвергнуть опасности все наше предприятие и саму нашу жизнь.

Сейчас уже поздно, но завтра я объявлю ему войну! Злоумышленника нужно поймать любой ценой.

(Полночь)

Из лазарета доставили послание. Рабочий умер.

Четверг, 4 июня

В начале дня я собрал в главном холле всех своих работников. Я рассказал им все, что видел, и объяснил, что мы теперь должны сделать. Нам предстояло тщательно обыскать дом, от подвала до чердака. Я предложил вооружиться всем, что нам попадется под руку, и тщательно осмотреть комнату за комнатой. Заглядывая за каждый шкаф, в каждый ящик, под каждый стол. Работники наградили меня парой скептических взглядов, но приступили к выполнению задания охотно.

Пока продолжались поиски, я ходил среди своих товарищей, чтобы убедиться, что они сохраняют бдительность. Находясь в состоянии возбужденного любопытства, я не раз испытывал чувство, что снова кто-кто смотрит на меня злобным взглядом. Но всякий раз, обернувшись, я не видел никого, кроме своих работников.

В конце концов поиски были завершены, и мы опять собрались в холле. Детально опросив людей, я убедился, что каждая комната, каждый коридор и все пристройки проверены. Однако, несмотря на все наши старания, самозванец каким-то образом спрятался. Я был очень разочарован, но заключил, что в этот раз ничего больше сделать нельзя. Поэтому я поблагодарил работников за приложенные усилия и приказал им вернуться к своим обычным обязанностям, в последний раз напомнив, что нужно постоянно быть начеку. До моих ушей донеслось недовольное бормотание, и я перехватил пару жалостливых взглядов, брошенных на меня, но вскоре все вернулись к своим делам. Недовольный тем, что наша экспедиция не увенчалась успехом, я продолжил бродить по дому в поисках подсказок, но ничего не нашел.

Среда, 10 июня

Вчера я позволил себе выходной, чтобы присутствовать на похоронах человека, который погиб, работая под моим руководством. Среди присутствующих был Сэм, который, похоже, приходил в себя. Я обрадовался этому и осведомился о его здоровье. Сэм сказал, что чувствует себя намного лучше и собирается вернуться к своим обязанностям на следующей неделе. Я буду рад его возвращению.

С облегчением отмечаю, что больше в доме ничего страшного не происходит, и снова начинаю мучиться подозрением, не слишком ли у нас с Сэмом разыгралось воображение. Вполне возможно, что это просто результат переутомления.

 

Вспоминая Элис

Леонардо порвал бумагу, на которой писал список вещей, швырнул клочки на пол и мрачно оглядел груды свитков и книг на полках. Он знал, что еще немного, и ему придется начать собираться, а это значит — принимать решения о том, что взять с собой, что отдать кому-либо, а что просто-напросто выбросить. В какие-то моменты волшебник чувствовал, что готов выбросить все и уйти из города налегке, но, когда ему удавалось взять себя в руки, Леонардо понимал, что ему понадобятся и книги, и свитки, и материалы, и оборудование, что бы продолжать заниматься своим ремеслом в будущем. Однако волшебнику было невероятно сложно решить, какие именно предметы нужно взять, а все потому, что он плохо представлял себе, чем именно будет заниматься в будущем. Есть ли необходимость в магии за стенами королевской столицы? Леонардо понятия не имел и не знал, у кого спросить. Он представлял себе, как странствует по дорогам земли, добиваясь аудиенции в старинных замках, показывая Машину Эмпатии любому небогатому барону, графу или землевладельцу. Вздыхая, он потянулся за следующим листом пергамента и далеко не в первый раз написал сверху: «Необходимые вещи». Он подчеркнул эти два слова и задумался.

Но прежде чем он успел закончить, раздался колокольный звон с башни Института классификации. Леонардо подумал было сделать остановку в «Отдыхе глашатая», затем строго сказал себе, что еще слишком рано, и решил сварить кофе. Воюя с аппаратом, он поймал себя на мысли, что хочет видеть за этим занятием Элис. Он снова вздохнул. Как волшебник ни старался отвлечься, его мысли все равно возвращались к Элис. Он прошел через всю комнату к большому листу пергамента, который был криво прикреплен к стене. На пергаменте были начерчены горизонтальные и вертикальные линии. В пространстве, которое окружали эти оси, были нарисованы маленькие крестики. Он достал перо, окунул его в большую чернильницу и нарисовал еще один крестик.

Идея составлять график пришла ему в голову четыре дня назад, на следующий день после того, как исчезли горшки с цветами. Леонардо решил, что всякий раз, когда он думает об Элис, необходимо ставить крестик. Он верил, что если будет фиксировать свои мысли таким образом, это поможет ему обрести хоть какой-то контроль над ними. График показывал, что со дня исчезновения цветочных горшков он думал об Элис не меньше шести раз за час, иногда даже каждую минуту. Он смотрел на крестики, надеясь разглядеть в них некую систему. Ячейки, густо помеченные черными крестиками, бессистемно перемешивались с областями, где крестиков было меньше. Маленькие крестики, казалось, представляли танец-пародию. Они, словно поддразнивая Леонардо, сплетались в смутные фигурки, которые катились кувырком и делали пируэты перед его глазами, прежде чем внезапно снова раствориться в бессмысленных каракулях. Волшебник смотрел на них, не отрываясь, пока поток мыслей не прервал шипящий звук поднимающегося пара и вытекающей жидкости из кофеварки. Бормоча проклятия, он бросился искать тряпку.

В конце концов ему удалось сварить довольно сносный кофе. Он сел в кресло и снова подумал об Элис. Иногда Леонардо тешил себя надеждой, что она позвонит без предупреждения в мастерскую. Но пока Элис этого не сделала. Он задумался, найдется ли в нем храбрость последовать совету Вероники и зайти на новое место работы к своей бывшей помощнице. Он пытался прорепетировать, что скажет ей при встрече!

«Привет, Элис, какой сюрприз! Я уже стал забывать, что мы когда-то работали вместе». Нет, слишком легкомысленно!

«Привет, Элис. Я случайно проходил мимо. Решил узнать, как вы тут». Неплохо. Может, только слишком по-отечески?

«Я скучаю по вам, Элис. Может, как-нибудь поужинаем вместе?» Дерзко, но это могло бы сработать. Он пытался представить, как она ответила бы на эти слова. Холодное безразличие? Резкий отказ? Ловкое увиливание? Или, может быть, порывистое согласие? Используя профессиональные навыки, Леонардо немного задержался на последнем варианте, представляя возможное развитие событий. Он даже подумал было заново подключить Машину Эмпатии. Запасную часть наконец-то привезли сегодня утром. Волшебник уже принялся искать свою отвертку, когда вспомнил, что в его мастерскую королевским указом прекратили подачу электричества.

Он протянул руку, хотел было настроить кофеварку, обжегся и с досадой сунул палец в рот. Налил себе еще кружку кофе. Кофе все-таки был плохой. Каждый раз, когда он серьезно обдумывал предложение Вероники, перед ним вставало одно непреодолимое препятствие. Он не мог вынести мысль о том, что увидит Элис в другом окружении, исполняющей распоряжения нового начальника. Леонардо знал, что она больше не будет носить ливрею Братства волшебников, потому что, бродя по коридорам дворца предыдущим утром, случайно столкнулся с Элис. Она была в строгом деловом костюме серого цвета, который теперь являлся формой одежды для работников управляющего Департамента Короля. Она коротко улыбнулась и даже приостановилась, что бы обменяться несколькими словами. Несмотря на ужасный серый костюм, эта мимолетная встреча подняла настроение Леонардо на все утро. Больше часа он сидел за своим столом для планирования, размышляя над парой фраз, которые она бросила ему, выискивая в них скрытый смысл, мечтая о следующей случайной встрече, придумывая, что сказать. В тот же день у дворцовой булочной Леонардо увидел Элис снова, но на этот раз она прошла мимо, не заметив его. Это повергло волшебника в состояние уныния до самого вечера, и его график пополнился целой колонкой взволнованных яростных крестиков.

Леонардо сделал глоток кофе, который был еще достаточно теплым, чтобы его можно было пить. Он угрюмо представил Элис на новом месте работы: как она берет заметки у новоиспеченного Короля, не обладающего чувством юмора, как она смеется со своими новыми коллегами, как она варит кофе в какой-нибудь новой маленькой тихой кофеварке. Потом его мысли снова вернулись к тем временам, когда Элис была здесь. Элис в своем наряде пажа; Элис провожает посетителя; Элис делает набросок записей; Элис сидит, подняв одну ногу на стул и согнув в колене; Элис с чашкой кофе, покоящейся в ее руках; Элис положила подбородок на колено; Элис танцует; Элис вверх ногами. Элис, Элис, Элис…

Леонардо затрясло. Он взял в руку чашку с кофе и с удивлением обнаружил, что темная жидкость стала совсем холодной. Снова зазвонил колокол. Скоро откроется «Отдых глашатая».

 

Салли тревожится

— Ты уверен, что с тобой все будет хорошо?

На добром лице Салли появилось выражение озабоченности. Повозка подъехала к дому, где Рыжик снимал квартиру, и Салли помогала ему спуститься с вещами на землю. Рыжик на секунду задержал на ней тусклый взгляд. Затем, с явно большим усилием, выдавил несколько слов:

— Да, пожалуй. Не волнуйся.

Крепко прижимая Малыша к груди, он повернулся спиной к девушке и вошел в дом, не обернувшись. В узком коридоре он прошел мимо Чарльза, который выгружал его багаж, и направился по лестнице прямо в свою комнату. Из кухни до него доносился лай собак миссис Робертс. Внизу, на лестничной площадке, дорогу ему преградила сама миссис Робертс, сжимая в мясистой руке все ту же метелку для смахивания пыли.

— Хорошо ли прошла поездка, мистер Браун? — громко спросила она.

Мрачно мотнув головой, Рыжик проскользнул мимо нее, не сказав ни слова, и исчез на втором этаже. Пожав плечами, хозяйка продолжила уборку.

— Студенты! — проворчала она про себя.

На улице Чарльз и Салли забрались в повозку.

— Ты уверен, что его не опасно оставлять одного? — обеспокоенно спросила Салли. — Похоже, у Рыжика тяжелый шок, и лучше ему не становится.

Чарльз отнесся к этому проще.

— Дай ему время прийти в себя, — решительно сказал он. — Через денек-другой мы навестим его.

Но Салли все равно не успокаивалась.

— Полагаю, миссис Робертс знает, что делать, — наконец проронила она. — К тому же она давно держит собак, так что сможет помочь с Малышом.

Оставшись наконец один в своей убогой комнатенке, Рыжик осторожно положил Малыша в корзину и укрыл своим старым, рваным одеялом. Потом он упал лицом вниз на узкую железную кровать, натянул на плечи стеганое покрывало и провалился в тревожный сон. Дверь, которую он оставил открытой, тихонько закрыла миссис Робертс, когда спустя некоторое время поднялась его проведать.

 

Предложение Вероники

— Меня достало твое нытье! — резко сказала Вероника. — Чего ты трясешься? Ты знаешь, где ее найти, знаешь, где она работает. Если хочешь увидеть ее, просто пойди туда — и повидайся. Разве ты не волшебник? Иногда мне кажется, что ты совершенно никчемен. — Она допила содержимое своей кружки и, прищурившись, выразительно заглянула в ее пустые глубины.

— Тебя послушать, так все просто, — пьяно простонал Леонардо. — Что я скажу ей? И что я буду делать, если она не захочет со мной разговаривать?

— Ты мужик или кто? — Клоунесса потеряла терпение. — Пригласи ее на ужин. В какое-нибудь интимное местечко. Чтобы все как полагается. Розовые скатерти. Свечи. Блюдо со сладким мясом. А если она откажет, ну что ж, тогда на том и должно все закончиться. — Она выплюнула окурок, и он пролетел через всю комнату.

— Но я не вынесу, если она откажет! Что же мне делать? Это будет так… окончательно. Она никогда не будет моей.

— Она и сейчас не твоя! — закричала клоунесса. — На самом деле она никогда не была твоей! Но если ты предложишь ей, не исключено, что она согласится. Правда, сначала тебе придется спросить ее об этом. Она ведь не может бегать за тобой сама! И вообще, ты собираешься купить нам еще выпивку?

В толкотне пивной Леонардо, уже с трудом контролирующий свои движения, тяжело наступил на чью-то ногу, из-за чего пролил немного жидкости, нарвавшись на чью-то сварливую брань. Когда он в конце концов вернулся на свое место, Вероника, к которой, похоже, проснулось доброе расположение духа, намеревалась обсудить новую тему.

— Ты слышал последние новости глашатаев? — хрипло спросила она с интересом. — О том, что происходит в Трущобах? Там снова объявились эти маленькие Волчата. Вчера вечером напали на двух женщин. — Она нахмурилась. — Правда, не изнасиловали. И денег не взяли.

Нападения Волчат, так их все называли, случались время от времени уже в течение нескольких лет, и всякий раз по одной схеме. Жертву окружали, преследовали по темным улицам Трущоб, загоняли в угол или в конец переулка, затем нападали и забивали до смерти. А затем… Принимая во внимание некоторые детали смерти, то, как выглядели тела и в каких положениях они были оставлены, полиция и глашатаи не обнародовали. В результате этого по городу кружило невероятное количество слухов. Говорили, что нападающие — это опустившиеся существа, бывшие некогда людьми, но теперь больше похожие на диких зверей. Говорили, что они обитают на заброшенных стройплощадках, питаются отбросами, бегают на четвереньках и охотятся стаей. Говорили, что их жертвы чудовищно изувечены, хотя денег у них никогда не забирали. Один изобретательный глашатай, творчески использовав обрывки информации, придумал странное прозвище, которым все теперь называли этих убийц.

— Интересно, зачем они это делают? — задумался Леонардо.

— Я могла бы рассказать тебе парочку вещей. — Клоунесса говорила одновременно веселым и зловещим тоном. Она близко наклонилась к Леонардо, чтобы усилить драматический эффект. — Они убивают голыми руками. Разрывают плоть ногтями. Пьют кровь. А иногда, — она сделала паузу, — едят мясо.

— Ради всего святого, Веро, не придумывай всякую чушь! Подобные вещи не происходят в наши дни и в нашем городе. Откуда только ты берешь эти истории?

— Это не просто истории. — Вероника казалась необычайно взбудораженной. — Я их сама видела, этих Волчат… Я знаю, где ходить. Ты можешь пойти со мной как-нибудь ночью, если не веришь. Увидишь их в действии.

Леонардо долгое время не мог вымолвить ни слова.

— Ты сошла с ума! — в конце концов пробормотал он. — Даже не верится, что ты можешь быть такой глупой. Никто, обладающий здравым смыслом, не пойдет в Трущобы ночью.

— Не так уж все страшно, если знаешь, как ходить, — беспечно ответила его подруга. — Многие наведываются в Трущобы. Твоя драгоценная маленькая Элис, например, ходит туда каждую ночь.

— Что?!

— Элис. Она туда ходит. Во всяком случае, проходит каждый раз. Она живет в Северных районах. Ходит домой через Трущобы.

— Откуда ты это знаешь? — ошеломленно спросил Леонардо.

— Да не знаю я, — туманно ответила Вероника. — Так, слышала.

В ту ночь волшебнику снилась Элис в Трущобах, Элис в лохмотьях, Элис босая, Элис с немытыми спутанными волосами, Элис, бегущая на четвереньках во главе рыскающей стаи волков. Ему снилась Элис, сидящая на его распростертом теле, свирепая, стройная и неумолимая, ее голова откинута, спина выгнута, бедра клещами сжимают его грудную клетку, разламывая кости, выпуская дыхание из легких. Ему снилась Элис с волчьими когтями и острыми клыками, жестоко рвущая его плоть на полосы. Ему снилась Элис, кровь текла у нее изо рта, расплываясь по бледному подбородку, горлу, острым грудям. Ему снилась Элис, визжащая в бессловесном торжестве над его изуродованным, бездыханным телом.

Когда волшебник проснулся, ему показалось, что во рту он ощущает резкий соленый вкус крови.

 

Сюрприз для миссис Робертс

Когда Рыжик проснулся, была глубокая ночь, и комната освещалась через открытые шторы резким светом каменных уличных фонарей, которые были недавно установлены в городе. Он сел, выпрямившись, на кровати, дрожа и обнимая колени, чтобы согреться.

Он безучастно оглядел свою убогую комнату. Предметы, окружавшие его, казалось, больше не имели смысла. Неровные груды книг уже покрылись пылью. Схемы неузнаваемых местностей громоздились на шатком столе, стояли в углу, свернутые в рулоны, растянулись на стенах, приколотые к обоям в цветочек, там, где булавки отвалились, уголки закручивались. На единственном жестком стуле висел унылый свитер, изъеденные молью шерстяные носки лежали, скомканные, в двух разных углах комнаты. Все это казалось не больше чем хламом, бесполезной суетой бессмысленной жизни. В зеркале туалетного столика он мельком увидел человека, в котором не сразу узнал себя. Безучастное лицо с дорожками от слез, которое дико смотрело на него, должно быть, принадлежало незнакомцу.

Только Малыш, спящий в своей корзине, мог утешить его. Рыжик поднялся, заковылял через всю комнату, тяжело упал на колени перед корзиной и снова прижал собаку к груди. Ему не хотелось оставаться здесь, среди всех этих бесполезных вещей. Он хотел убежать далеко-далеко.

И затем, стоя на коленях на потертом ковре, лицом к стене, прижимая к себе собаку, он слабо почувствовал, как его что-то подталкивает. Что-то, спрятанное в глубине его существа, что-то, что свернулось, незамеченное, за тусклой стеной страха, но в то же время стремилось вырваться наружу. Оно разворачивалось вокруг него, поднималось из самых глубин его сущности, и Рыжик снова начал чувствовать сеть троп, которая расходилась от него во всех направлениях, распространяясь по земле. Переплетаясь, ветвясь и ведя его…

Куда? Он не знал. Возможно, куда угодно.

— Давай, Малыш. Пора идти.

Он, пошатнувшись, поднялся на ноги, спотыкаясь, тяжело выбрался на лестничную клетку, спустился по ступеням, распахнул входную дверь и вышел в ночь.

Этот шум разбудил миссис Робертс, дремавшую над своим какао, и она отставила кружку. Пошаркала к двери в тапочках и крикнула своему квартиранту:

— Приятного вечера, мистер Браун! Увидимся завтра. Завтрак в восемь?

Но ответа не последовало. Миссис Робертс пожала полными плечами. Он был таким милым молодым человеком, когда въехал сюда. А теперь, похоже, стал совершенно невменяемый. И даже не закрыл за собой входную дверь.

Со вздохом миссис Робертс заперла дверь на засов и вернулась в тепло кухни.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Четверг, 11 июня

Я опрометчиво ослабил свою бдительность, и это привело к трагическим последствиям. Сегодня случился пожар, который нанес дому невосполнимый урон, но зато я видел лицо своего врага. Я попытаюсь подробно изложить события и их последовательность, со всей беспристрастностью, на которую способен.

Пожар начался, когда день уже клонился к вечеру. Последние посетители направлялись к выходу, и немногие рабочие, которые еще оставались здесь, приводили дом в порядок для следующего дня.

Я остался один в канцелярии, доделывая кой-какие административные мелочи. Поглощенный колонками цифр, лежащими передо мной, я сначала не обратил внимания на запах, который начал просачиваться в комнату. Почувствовав, что пахнет горелым сахаром, я не стал беспокоиться, полагая, что миссис Праудфут передержала несколько имбирных пряников в духовке. Только когда запах усилился, я нехотя оторвался от расчетов и с испугом увидел дым, клубившийся под дверью.

Оставив бумаги, я выскочил за дверь и оказался прямо посреди густого черного облака, которое поднималось с нижнего этажа. Прижав носовой платок к носу и рту, я метнулся по лестнице, чтобы найти источник дыма. Как я и подозревал с самого начала, он, похоже, исходил из комнаты, переделанной под кухню. Я толкнул кухонную дверь, но тут же отскочил от волны обжигающего воздуха. Все вокруг было охвачено огнем!

На секунду я остановился в нерешительности и стоял, беспомощно глядя на языки пламени, отчаянно пытаясь обдумать, стоит ли спасать дом. Затем я взял себя в руки и захлопнул дверь, надеясь таким образом задержать пламя хоть на несколько драгоценных секунд. Я стал звать на помощь, и, к счастью, она не замедлила прийти. Должно быть, кто-то в городе уже заметил пожар, потому что в ту же секунду явились пожарные с топорами, насосами и рукавами, и в конце концов пламя было погашено.

Когда все поутихло, я тщательно исследовал поврежденные части здания. Дом сильно пострадал, и я начал сомневаться, успеем ли мы ликвидировать повреждения, нанесенные пламенем, дымом и водой, к приезду владельца.

Однако сам дом волнует меня сейчас меньше всего. Потому что в тот момент, когда я, прикованный к месту, смотрел, как огонь пожирает плоть дома, моим глазам предстало зрелище, к которому ничто на земле не смогло бы меня подготовить. В бушующем пламени бесилось, прыгало, визжало в дьявольском ликовании и танцевало темное, длинное, тонкое, искривленное существо, очевидно, то самое, которое я случайно увидел в день моей беседы с Сэмом. Пока оно кружилось на своих кривых пальцах, на какой-то момент мы встретились с ним взглядами. Затем пламя взметнулась вновь, и извилистое тело призрака исчезло с моих глаз.

Так вот, по одному вопросу я принял твердое решение. С этого момента я буду находиться здесь дни и ночи напролет, пока не призову к ответу чудовище, кем бы оно ни было. Ибо теперь, когда я увидел лицо своего врага, я знаю, что это создание будет и дальше скрываться в ожидании меня, и я знаю, что, пока не найду и не уничтожу его, не будет мне покоя. Ибо в последний момент, прежде чем существо исчезло в пламени, оно заговорило со мной. Оно заговорило голосом, который я не смогу описать, голосом, который был одновременно громким и мягким, грубым и вкрадчивым, женским и мужским. И этот голос сказал слова, которые останутся запечатленными в моей памяти до конца моих дней:

— Обрати на меня внимание, Лазарус. Обрати внимание на свою тень!

 

Время от времени мысли мои обращаются к тем, кто далеко, — к рыжему юноше и немолодому волшебнику. Юноша наконец обнаружил во всей неприкрытости то, что покоится в самом сердце мрачного лабиринта его мыслей, и оказался лицом к лицу с тем, чем его воля не умеет управлять, а разум еще не готов постичь. Возможно, на некоторое время ему не останется ничего другого, как подчиниться. И как бы ни было сложно, мне придется наблюдать за ним, ждать, и только.

Волшебник тоже не может больше управлять волей своей, отдаваясь во власть искушений в тумане прокисшего эля и жалости к себе, следуя глупым советам клоунессы Вероники. В отчаянии он полностью забросил свои обязанности, и все время скорбит о той, которую потерял, об Элис, девушке, чей образ преследует его ежечасно, и наяву, и во сне. Девушка эта неосознанно, но неумолимо приближает час расплаты волшебника. Но волшебник заблуждается, ибо светловолосая Элис никогда и не должна была принадлежать ему, но предназначена для всецелого служения другому хозяину.

И сейчас из черных глубин города Трущобы зовут своих детей домой. Домой, чтобы встретиться со страхами своими, чтобы столкнуться со спрятанной частью существа своего, домой, чтобы посмотреть в лицо стремлениям своим, тоске своей, не осмеливаясь дать ей имя. Да, зов Трущоб и в самом деле могуществен, и хотя бы однажды он обращается к каждому.

А в доме твоем, Лазарус? В доме своем ты наконец на мгновение увидел меня, когда мне пришло в голову задержаться, чтобы насладиться творением своим. Сквозь языки пламени глаза твои встретились с моими. Теперь я понимаю, что слишком долго являюсь врагом тебе, что ты и так много выстрадал, и потому умоляю тебя заметить меня, открываю тебе свою истинную сущность, Лазарус. Ты смог бы разглядеть ее, но, охваченный страхом, ты услышал лишь то, что хотел услышать, увидел лишь то, что хотел увидеть. Охваченный страхом, ты закрыл дверь, которая приоткрылась между нами.

Итак, теперь я страстно желаю обратиться к тебе, притянуть тебя к темной сущности дома моего, вернуть тебе все то, от чего мне так хотелось уберечь тебя. Теперь мне нужно найти способ вернуть тебя обратно. Мне нужно найти возможность дотянуться до тебя, и ты в свою очередь должен найти способ дотянуться до меня. Умоляю тебя, Лазарус, тебе ничего не остается, как только разыскать меня и протянуть руку. А потом, когда наши руки встретятся, ты наконец поймешь, что должен сделать.

 

Ряд Нищих

На следующее утро после ежемесячного Конгресса Леонардо Пегас, как обычно, отправился в свою мастерскую — не потому, что его ждали дела, а потому, что он знал: как только поддерживающий его жизнь режим нарушится, на смену ему придет безумие и примется распоряжаться его жизнью. Подъемник спустился с ужасающей скоростью, опасно ударившись о дно.

— Прости, отец, — извинился капитан. — В команде теперь новый пони. Послушный, но слишком резвый. Понадобится пара месяцев, чтобы укротить его.

— Через пару месяцев меня здесь уже не будет, — вздохнул Леонардо.

— Собираетесь куда-нибудь отдохнуть?

Этой фразы, к счастью, волшебник не расслышал.

Приближаясь к главному входу во дворец, Леонардо, повинуясь внезапному порыву, решил изменить маршрут. Вместо того чтобы по привычке пройти через главные ворота, он повернул направо и направился по верхней окружной дороге, которая опоясывала дворцовую стену с трех сторон. Если бы его спросили, зачем он это делает, он сказал бы, что просто хочет полюбоваться на новый вид вокруг, но это было бы правдой лишь отчасти. Позади дворца находились служебные ворота, через которые осуществлялись поставки, а также ежедневно входили и выходили более скромные работники. От служебных ворот до окружной дороги тянулась круто уходящая вниз улица, мощеная камнями. Она называлась Ряд Нищих и была, как подсказывало название, одним из немногих мест в городе, где все еще допускалось попрошайничество без лицензии. Как обычно, в Ряду стояли оборванные, странные люди, прячущие лица. Леонардо встал в самом начале, равнодушно прислонившись к стене.

Вид, который открывался отсюда, отличался от того, к которому он привык. Внизу перед ним расстилались однообразные кварталы промышленного района, летали блеклые корпоративные воздушные змеи производственных и обслуживающих контор, у которых здесь находились главные отделения. За ними Леонардо удалось различить позолоченные крыши Западной окраины, где стоял дом, который, по меньшей мере, еще несколько недель будет его пристанищем. А там, вдали, находились доки, на что указывали возвышающиеся мачты и оснастка морских кораблей, стоявших на якоре. Перед ним тянулась длинная улица серых магазинов и разорившихся торговых компаний. Она вела на север, к развалинам Третьих городских ворот, пролетая через пустынную местность у городских стен. А еще Леонардо видел ощетинившиеся зазубренными крышами вонючие улочки Трущоб, за которыми можно было четко разглядеть внушительные прямоугольные кварталы Северных районов. Теперь он знал, что там живет Элис. Если он будет стоять здесь какое-то время, она точно пройдет мимо по дороге на работу.

Леонардо прождал больше часа. За это время через служебные ворота прошло огромное количество служащих дворца, некоторые бросали попрошайкам монеты, но Элис среди них не было. Он подождал еще немного, глядя на множество спешащих мимо людей, и наконец неохотно пришел к заключению, что в этот день он Элис не увидит. Тогда он решил отправиться в мастерскую и провести там время, заполняя график новыми крестиками.

Волшебник повернулся и медленно направился к служебным воротам мимо вереницы нищих, изредка бросая взгляд на жалкие сгорбленные фигуры, которые стояли, прислонившись к стене, скрючились под ней или лежали вдоль нее. Волшебник быстро нарисовал в воображении картину, как сам занимает место среди них: помпезное одеяние превратилось в обноски, дорогие сапоги протерлись до дыр… Старик с деревянной ногой постучал жестяной кружкой рядом с ним. Слепая женщина молча сидела на земле, ее вытянутые ноги были ровными, как у куклы. Обычно Леонардо был не особенно щедр, но время от времени любил развлечься случайным актом милосердия. Он нащупал в карманах монетку.

Нищий, которого он выделил для своего благодеяния, был моложе остальных, совсем еще мальчик, пожалуй не старше двадцати лет. Он безучастно сидел на земле, уткнувшись подбородком в согнутые колени, обхватив их руками, лицо почти полностью скрывала взлохмаченная копна рыжих волос. У него не было ни кружки, ни шляпы для денег, он даже не подобрал те несколько монет, что валялись рядом. А у его ног, свернувшись клубочком, лежала маленькая коричневая собака.

Именно она привлекла внимание волшебника. Он очень любил собак, и даже когда-то у него был собственный пес. Все еще держа монетку в руке, Леонардо наклонился, чтобы погладить животное. Как и мальчик, пес не шевелился. Он пригляделся.

Собака выглядела нездоровой. Ее тусклая шерсть свалялась, от тела исходил холод, и в том, как она неподвижно лежала, было определенно что-то неестественное. Шокированный, Леонардо с опозданием уловил запах гниения. Поспешно бросив монету, он повернулся и быстро зашагал прочь, стараясь подавить позыв к рвоте.

 

Клык и Порез

Сумерки. Под покровом теней два тощих оборванных существа стремительно и беззвучно скользят по своему тайному пути в лабиринте разоренных Трущоб. До наступления ночи они всегда прячутся в тени, ибо только в тени они могут остаться незамеченными для тех, кто ходит днем. Но по правде говоря, даже в тени им неуютно — по крайней мере, пока не опустится ночь. Дневной свет нервирует их, они с нетерпением ждут темноты, чтобы свободно бродить незамеченными и делать то, что им так нравится делать. Они могут почуять добычу, преследовать ее, приблизиться к ней и сломить ее волю. Иногда стражи порядка организуют охоту на них, но в большинстве своем это полные мужчины средних лет, поэтому существа легко обгоняют их. Как правило, им даже не приходится спасаться бегством, ведь им знаком каждый переулок, каждая сточная канава, каждая водопроводная труба, каждый мостик в их владениях. Когда им необходимо исчезнуть, они могут исчезнуть. А когда настает время вернуться, они возвращаются, тихие, босоногие, беспощадные, смертоносные.

Клык и Порез отлично наелись в последние несколько ночей, поэтому сегодня ночью решили погулять без стаи. Иногда им нравится веселиться только вдвоем, и сегодня они учуяли что-то особенное в воздухе, что сообщило им — впереди их ждет отличное развлечение. Кто-то непохожий на других появился в городской толпе, кто-то умный, особенный, прекрасный и заманчивый! Итак, когда тьма накроет Трущобы, они потянутся, на цыпочках улизнут от спящей стаи, прокрадутся по главным улицам, взберутся по стенам, молча заглянут во дворы, пробегут по путанице аллей. Они всегда избегают многолюдных улиц и торных путей, придерживаясь только тайных троп ночного народа. И вот, стены дворца неясно вырисовываются перед ними. Они переходят на другую сторону окружной дороги и, крадясь вдоль стены, идут к дворцу, туда, где ждут попрошайки.

Обычно они не имеют дела с убогими. Это слишком легкая добыча — костлявые и быстро сдаются, — но сегодня ночные существа чувствуют, что здесь появился кто-то новый. И когда последние мерцающие дневные огни тают, нищие один за другим поднимаются на ноги и разбредаются в разные стороны. Еще немного времени, и в ряду остается сидеть лишь один, равнодушно ссутулившись, он смотрит в землю. Клык и Порез немного ждут, озираются, пока не убеждаются, что на спуске никого нет. Затем выбираются из своего укрытия и мягко крадутся вдоль Ряда Нищих к одинокой фигуре. Это он, точно. Красивый, вкусный рыжий парень!

Они садятся перед ним. Он не поднимает глаз. Его внимание, похоже, сосредоточено на собаке, что без движения лежит на булыжниках перед ним. Отвратительная вонь, червивая плоть говорят о том, что та сдохла слишком давно, чтобы быть съедобной. Клык и Порез переглядываются. Затем Клык скользит по камням ближе, берет одну монетку из тех, что разбросаны вокруг, играет с ней, затем бросает на землю. Разбуженный слабым звуком, юноша медленно поднимает голову. На его безучастном, грязном, веснушчатом лице не отражается ни одной эмоции. Теперь Порез подбирает другую монетку, вертит ее прямо перед лицом мальчика. Пустые глаза остаются безучастными. Теперь Клык сгребает все монеты, подбрасывает в воздух, чтобы они раскатились шире. Потрескавшиеся губы мальчика кривятся, но не более того. Тогда Порез наклоняется, хватает собаку за хвост и начинает медленно тащить ее к себе.

Внезапная паника мелькает на лице мальчика. Медленно Порез встает на ноги, покачивая собаку за хвост. Паренек тоже медленно встает. Его дыхание учащается, и неожиданно на его глазах выступают слезы. Все так же держа собачий хвост, Порез начинает пятиться, глумливо усмехаясь. И тогда юноша устремляется за ним, крича и царапаясь, словно обезумевший. Визжа от радости, Порез спускается к концу Ряда и принимается бежать, мальчик следует за ним по пятам. Затем, через мгновение, Клык бросается на мальчика, хватает его обеими ногами, и они оба катятся по земле в жестоком сплетении тел. В следующую секунду они вскакивают и все трое принимаются бежать.

Они несутся по Трущобам, петляя по лабиринту улочек, Клык и Порез бросают собаку друг другу, всякий раз позволяя юноше почти догнать их, и снова перебрасывают ее. Однажды им показалось, что тот отстал, но через мгновение он спрыгивает на них со стены, крича и опрокидывая их на землю, и вот они уже вскакивают на ноги и царапают его ногтями. Теперь собака у него, и теперь его очередь бежать перед ними, и он мчится прочь, всегда ускользая, всегда зная, куда свернуть, и с голодным восхищением они понимают, что встретили достойного противника. Теперь его загнали в угол, и собака снова у них, и они позволяют ему гнаться за ними, и вскоре все трое гонятся друг за другом по кругу, когда на ногах, а когда и на четвереньках, пока враждебность не забыта, и они больше не знают, кто охотник, а кто добыча. Узкие дворы Трущоб отзываются эхом на их беспечный смех — они прыгают, играют в чехарду и кувыркаются в ночи, пока наконец их не ровное дыхание не начинает разрывать легкие, и они понимают, что бежать больше нет сил. Тогда они тяжело шлепаются в траву, устало катятся по насыпи и вместе валятся в кучу мягкого мусора.

И там, обхватив друг друга, в теплой неразберихе рук и ног, на гниющих овощах вместо одеяла и с мертвой собакой вместо подушки, они засыпают.

Запах будит его. Холодная серая полутьма говорит, что сейчас либо рассвет, либо сумерки, — Рыжик потерял счет времени. Когда глаза привыкают, юноша видит, что место, где он заснул, плотно усеяно другими оборванными существами. Они сидят на корточках, сохраняя дистанцию, выжидая, и рассматривают его с осторожным уважением. Два его новых друга, которых подарила прошлая ночь, близко нагнулись к нему. Один из них, тот, кого зовут Клык, что-то протягивает, подсовывая под самые ноздри. Это оторванный кровавый кусок сырого мяса. Запах густой, свежий, аппетитный. Его ноздри расширяются, и он начинает исходить слюной. Тот, кого зовут Порез, наклоняется ближе.

— С нами… — шепчет он. — Будь с нами.

Мальчик больше не может выносить этот запах. Ни о чем не думая, он хватает мясо, рвет на куски, гложет, жует, проглатывает; кровь и слюна текут по его подбородку. А съев, жадно тянется за новым куском.

 

Приглашение на праздник

После эпизода с мертвой собакой Леонардо оставил мысль о том, чтобы ждать Элис у служебных ворот. Спустя пару дней, проходя, как обычно, по главной улице, он кинул привычный взгляд на ряд сигнальных змеев, которые дрожали над воротами. Там были сообщения о последнем убийстве, совершенном Волчатами, об эпидемии, которая унесла жизнь нескольких пони с городских подъемников. Затем Леонардо прочитал, что обновленное административное ведомство Короля в кратчайшие сроки откроется для работы и что на следующей неделе по этому случаю состоится празднование в новой пристройке, где теперь находятся эти конторы. Леонардо неодобрительно поворчал. Когда он проходил через ворота, его приветствовал пожилой часовой:

— Доброе утро, мистер Пегас. Надеюсь, вы посетите праздник?

— Не думаю, что им понравится присутствие людей вроде меня, — пробормотал Леонардо. — Мы напоминаем им обо всем, что они хотят забыть. Если меня действительно пригласят, то только из-за чувства вины. И даже в этом случае я не пойду. Я знаю, каково оказаться нежеланным гостем.

— Ну конечно, это ваше дело, Мастер. Однако я тоже не пойду. Со следующей недели я здесь уже не работаю.

Леонардо почувствовал, как к сердцу прилила внезапная волна печали. К собственному удивлению, он схватил старика за руку.

— Мне будет вас не хватать! — горячо воскликнул он и почувствовал, как слезы щиплют глаза. — Без вас здесь все будет не так. — Он вдруг понял, что никогда даже не знал, как зовут этого охранника. — Они уже нашли вам замену?

— О нет, Мастер, замены не будет, — ответил часовой с неожиданной веселостью. — Они поставят здесь какой-то механизм безопасности. Они называют его контролером пропуска. Вам придется опускать в прорезь что-то вроде жетона.

Зайдя в мастерскую, Леонардо не удивился, увидев на коврике только один конверт. С тех пор как его контору распустили, очень немногие желали поддерживать с ним отношения. Он наклонился и поднял маленький свиток, всмотрелся в него в полумраке, затем подошел к решетчатому окну, которое было теперь единственным источником света. Внимательно рассмотрев пергамент, он с удивлением узнал эмблему административного ведомства Короля, но, увидев аккуратный, круглый почерк, которым был написан адрес, он на секунду почувствовал, что сердце словно перестало биться. Затем сломал печать. Администрация Короля приглашала волшебника на праздник. Основной текст был безличным, его диктовали механическими пишущими машинами, которые недавно вошли в моду, но короткая приписка внизу, как и адрес, была добавлена знакомой рукой Элис:

Надеюсь, Вы придете. Э.

Эти несколько слов изменили все. Леонардо посмотрел на календарь, сосчитал дни. И некоторое время был так счастлив, что забыл поставить крестик на графике.

 

Жизнь с Волчатами

Мне нравится смотреть на них. Днем они спят в сточных канавах, брошенных домах или на грудах мусора. Ночью они бегут, двигаясь, думая и действуя как один, и я тоже люблю бежать среди них.

В сумерках они просыпаются, почесываются, потягиваются. Они принюхиваются к ветру, готовые почуять запах свежей добычи. При каждом запахе они обмениваются взглядами, сигнализируя «да» или «нет» когтями, бровью, пока не почуют запах, который покажется им хорошим, и затем вместе поднимаются, молча мчатся по тайной паутине своих тропинок, мягко начинают незаметное преследование, осторожно подкрадываясь, держась против ветра, пока все не развернутся и не будут готовы. Затем один или два тихо проскальзывают вперед, становятся по ветру, дают жертве увидеть их, почувствовать запах вожака…

И тут стая ловит острый запах страха, и начинается погоня, жертву уводят от главных дорог в путаницу все более и более узких тропинок, стая умело плетет невидимую сеть, дыхание сбивается, сердце дрожит в груди. Бегущие по краям начинают толкаться, сужая круг, затягивая петлю, пока жертва не останавливается, окруженная, съежившаяся, всхлипывающая…

И затем они набрасываются на нее, железной хваткой удерживая молотящие руки и ноги, клыками и когтями раздирая надувающиеся вены, острые языки лакают горячую густую кровь, когда она хлещет, льется и струится в голодные глотки, тело слабо дергается, пока наконец не расстанется с жизнью. И теперь когти врезаются глубоко в мягкую плоть, клыки отрезают куски безжизненной плоти. Мясо на вкус сочное, влажное, вкусное.

А потом, когда голод утолен, один за другим они разворачиваются, крадутся прочь, оставляя растерзанное тело крысам, ползут на четвереньках туда, где уснут, прижимаясь друг к другу, спасаясь от холода, обнимаясь, гладя, хихикая, капая кровью друг на друга в чудовищной путанице уставших тел.

А на следующую ночь они снова проголодаются.

 

Празднество

Новое административное ведомство дворца представляло собой большой зал, расположенный в недавно сооруженной шестигранной надстройке на крыше дворца. На каждой стороне имелись огромные окна, которые открывали бы потрясающий вид на город, если бы архитектор благоразумно не снабдил их железными ставнями, запирающимися на замок, вероятно заботясь о том, чтобы служащие не отвлекались от своих обязанностей.

Леонардо поднялся на крышу дворца, затем пробрался между металлическими колпаками, прикрывающими трубы, и осями вентиляторов к веренице новых серых воздушных змеев, которые были привязаны к пристройке и развевались на ветру. Оказавшись внутри, он огляделся. Интерьер зала показался ему однообразным и непривлекательным. Пол был покрыт какой-то шершавой серой искусственной тканью, а пространство заставлено металлической мебелью, окрашенной в серый цвет. По всему залу жужжали, чирикали, вспыхивали и подмигивали со зловещим самодовольством разнообразные управленческие механизмы. И только бесцветные воздушные шарики говорили о том, что сегодня здесь состоится торжество.

Похоже, праздник длился уже несколько часов. Большинство присутствующих были в одежде унылого серого цвета, согласно новому порядку. Служащие поскромнее нарядились в спортивные костюмы, а рангом повыше — в плотные официальные униформы. Все бойко разговаривали. Выделяясь на фоне серого цвета, Леонардо заметил несколько цветных фигур, облаченных в прежнюю одежду с гербами, в такую же, как он сам, — предыдущее поколение придворных. Теперь они выглядели старомодно и явно не к месту. Мебель уныло стояла вдоль стен. Музыкальный инструмент с механическим приводом скрипел от натуги, выдавая однообразные аранжировки неузнаваемых мелодий, а толпа странным образом двигалась и вертелась вокруг него. Леонардо вглядывался в танцующих, высматривая, есть ли среди них Элис, но, прежде чем найти ответ на этот вопрос, он почувствовал, как кто-то взял его за локоть. Он повернулся и увидел смуглого молодого человека по имени Кевин, который показывал ему машину для советов во время аудиенции у Короля. Молодой человек сверялся со свитком, испещренным длинным списком имен.

— Добро пожаловать… э-э… господин Пегас — Тон Кевина был заискивающим. — Мы так рады видеть вас, рады, что вы воспользовались возможностью поддержать наши профессиональные отношения.

— Я смотрел на танцующих, — ответил Леонардо, не вполне понимая, чего от него ждут.

— Мэтт очень хочет, чтобы как можно больше людей танцевали, — сказал Кевин. — Он страстно желает, чтобы у его работников была возможность выражать себя.

Леонардо не удалось подобрать подходящий ответ на эти слова. Он видел, что лица танцующих выражали смущение и замешательство.

— В общем, наслаждайтесь, — мягко продолжил Кевин. — Может быть, еще как-нибудь поговорим.

Он исчез в толпе, оставив Леонардо сбитым с толку.

— Закуски? — прозвучал женский голос.

Он оказался лицом к лицу с настороженной женщиной в сером поварском фартуке. В руках у нее был большой поднос с аккуратной, геометрически правильной горкой маленьких квадратиков сухого хлеба. Леонардо взял светло-коричневый квадратик и осторожно откусил. Он оказался тем, чем и выглядел, — ржаным хлебом, и не первой свежести. Заметив, что он никак не может проглотить кусок, женщина пожалела его.

— Вон там, на большом столе, вода, — сказала она. — Простая или подсоленная. Может, вам станет легче. — Потом и она исчезла.

Леонардо растерянно протиснулся к столу через толпу. Эти люди ставили его в тупик. Их танец казался непристойным, болтовня напыщенной, еда несъедобной. Он оглянулся, надеясь увидеть знакомое лицо. В отдалении он разглядел Нину, болтливую женщину из Конторы Герольда, на ней была все та же кожаная куртка с заклепками. Она опиралась на колонну, оживленно разговаривая с высоким мужчиной средних лет. В другом углу Леонардо внезапно увидел Веронику. Она была сама на себя не похожа — в новом сером наряде, высота ее парика и яркость косметики значительно уменьшились. Леонардо стал пробираться через всю комнату, чтобы поздороваться с подругой, но, не дойдя до нее, вдруг увидел Элис.

Она танцевала в группе молодых людей, сгрудившихся около музыкального автомата. Остальные двигались так усердно, словно только что прослушали инструкции, но демонстрировали только посредственность или совершенную бездарность, но танец Элис был исполнен изящества, энергии, страсти. В глазах Леонардо она сверкала среди серой массы, словно комета, и он не понимал, почему другие не обращают на нее внимания. Завороженный, он все смотрел и смотрел, пока в конце концов Элис его не заметила.

— Мастер Пегас! Вы пришли!

Она перестала танцевать, извинилась и подбежала, чтобы поздороваться с ним.

— Привет, Элис. Ну как вы тут? — спросил Леонардо.

— Ну, не так уж и плохо, совсем не плохо! Уже начинаю привыкать. Почему бы вам не пойти танцевать?

— Я бы так и сделал, если бы умел танцевать, как вы. — Леонардо был поражен собственной искренностью.

— Но это же так просто! Это может любой. Я могла бы научить вас, если хотите.

— Да, с удовольствием. С большим удовольствием.

Леонардо нерешительно посмотрел на танцпол. Внезапно он почувствовал острое желание присоединиться к танцующим, но его ноги словно приросли к полу. Возникла неловкая пауза, во время которой Элис то оборачивалась на танцующих, то снова смотрела на Леонардо. Наконец она нарушила молчание.

— Пожалуй, мне лучше вернуться к остальным, — весело произнесла она. — Надеюсь, увидимся позже. — Девушка похлопала его по плечу и ушла.

Ошеломленный Леонардо смотрел, как ее фигурка растворяется в толпе. Она так быстро подбежала к нему, а потом так же быстро оставила его. И только он начал анализировать их краткий разговор, как знакомый хриплый голос прервал его мысли.

— Ну вот, ты и пришел, волшебничек, — проворчала Вероника с двусмысленной усмешкой. — Она с тобой явно заигрывала, если я хоть что-либо смыслю в этих делах. Не спускай с нее глаз, чтобы не пропустить, когда она уйдет.

— Ах, оставь, Вероника, — простонал Леонардо. — Мне нужно выпить прямо сейчас. На этом празднике есть хоть какая-нибудь приличная выпивка? Мне нужно что-нибудь покрепче солоноватой воды.

— Держись старой Вероники, — прохрипела клоунесса. — Я кое-что припасла для нас. — Она сунула руку в карман своего костюма и достала маленькую, но многообещающую бутылку.

Следующие пару часов Леонардо провел в компании еще парочки недовольных, которые тоже пронюхали, что у Вероники можно разжиться выпивкой. Он изредка оглядывался через плечо, что бы последить за движениями мелькающей фигурки Элис. Спустя некоторое время выпивка подействовала чудесным образом, и Леонардо уже почти начал получать удовольствие от происходящего, когда клоунесса нагнулась к его уху.

— Она уходит, — просвистела Вероника, выпуская облако тошнотворного сигарного дыма в лицо волшебника. — Беги за ней. Молодчина!

Возможно, это был эффект алкоголя или просто игра света, но на мгновение Леонардо показалось, что за знакомым силуэтом толстухи Веро он различает чьи-то темные, размытые очертания. Однако у него не было времени на раздумья. Грубые руки подняли его из кресла и поставили на ноги. Грубые голоса подбадривали его. А на другом конце комнаты Элис исчезала за входной дверью. Пошатываясь и тяжело дыша, Леонардо последовал за ней. Позади он слышал слабеющий крик Вероники: — Задай разок и от меня!

Сгущались сумерки и начал накрапывать мелкий дождь, когда двое прошли через служебные ворота и отдельно друг от друга последовали по неровно вымощенному, вьющемуся Ряду Нищих, теперь опустевшему в преддверии ночи. Первой шла девушка, быстрая, уверенная, прямая. Светлые волосы спадали ей на спину, накидка от дождя изящно вздымалась вокруг узких плеч. На некотором расстоянии от девушки, пошатываясь, шел волшебник, спотыкаясь о неровную мостовую, его шляпа покосилась, мантия влажно хлопала о бока, глаза застилал туман, от выпитого дыхание стало тяжелым. Стройная фигура впереди полностью завладела вниманием Леонардо, здания по обеим сторонам от нее, казалось, качаются, вытягиваются, разваливаются и растворяются в раздражающей мелкой мороси.

Крадучись по окружной дороге, волшебник заметил, как Элис свернула на Северный путь, но к тому времени, как он дошел до развилки, она уже исчезла из виду. Он остановился, тяжело дыша. Пойдет ли она по главной улице или, как предположила Вероника, срежет путь по рискованному лабиринту Трущоб? Может быть, он уже не догонит Элис. Не зная, куда лучше свернуть, Леонардо колебался. Затем его взгляд привлек весело освещенный коричнево-кремовый воздушный змей, колышущийся над навесом кофейной палатки. Он посмотрел на змея, и какая-то разумная часть его сознания с неохотой признала, что мудрее всего будет прекратить охоту и немного перекусить. Он покорно зашел под навес, пробрался среди пустующих столиков к прилавку, купил кофе и уселся, оглядываясь. И вдруг сердце замерло.

Там сидела Элис, за столиком в углу! Перед ней стояли кружка с кофе и тарелка с удивительно огромным куском торта, который она разрезала ножом. Поднеся кружку с кофе к губам, Леонардо наблюдал за своей бывшей помощницей, изумляясь сосредоточенности ее движений. В восторге он почувствовал, как пальцы начинают расслабляться, и слишком поздно понял, что кружка выскальзывает из ладоней. Он вскочил, подпрыгнул и вскрикнул от боли, а обжигающая жидкость продолжала впитываться в его рубашку и бриджи. Элис испуганно подняла голову. Ей понадобилась секунда, чтобы узнать шатающуюся, дрожащую, безумную фигуру.

— Элис! — закричал волшебник, жалобно протягивая к ней руки.

Она застыла от изумления, а потом ее лицо смертельно побледнело. Девушка быстро положила нож, вскочила на ноги, обогнула стол и исчезла. Леонардо потребовалась еще секунда, чтобы собрать остатки разума, а потом он тоже выбежал в ночь.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Пятница, 12 июня

На следующее утро после пожара я тщательно проверил те части дома, что были повреждены больше всего, и приказал, чтобы их опечатали, до того времени, когда там будет безопасно.

Нам очень повезло: большинство комнат, доступных публике, осталось невредимыми. Это означает, что все необходимые работы можно продолжать, не прекращая ежедневный прием посетителей. Команда рабочих принялась за дело с первым лучом солнца, но начали они ремонт бессистемно и продвигались вперед очень медленно. Я чувствую, что это задание им почему-то не по сердцу. Когда вернется Сэм, я вздохну с облегчением, ибо он, похоже, умеет настроить своих людей на рабочий лад, что не слишком хорошо удается мне.

Тем временем я приказал, чтобы в канцелярии поставили раскладушку. Я намерен оставаться в доме днем и ночью, пока не выслежу врага, который называет себя моей тенью.

Три ночи назад я в последний раз заходил к себе на квартиру, чтобы собрать все необходимое. Самой главной вещью был мой служебный револьвер, который я решил носить при себе все время. С началом каждого часа я обхожу дом, вооруженный и готовый ко всему. Таким образом, любая случайность не застанет меня врасплох.

Плохо лишь то, что я стал замечать нарастающее ворчание и недовольство среди рабочих. Пока еще никто не решается оспаривать мою власть, но, если дела пойдут так и дальше, мне придется увеличить жалованье, чтобы сохранить их преданность. Этим утром я даже подслушал, как двое из них назвали меня Безумным Лазарусом. И тем не менее я не должен позволить, чтобы подобное поколебало меня в моей цели. У них своя работа, У меня своя.

Четверг, 18 июня

Наконец-то Сэм вернулся. По моей просьбе он немедленно взял на себя руководство всеми восстановительными и строительными работами, а Гарольд продолжал следить за выставками и приемом посетителей. Я не могу в достаточной мере выразить, какое я испытал облегчение, освободившись от бремени каждодневной ответственности. Теперь я могу полностью сосредоточиться на преследовании неведомого негодяя, который стремится уничтожить меня, этой призрачной тени, которая крадется по коридорам днем и проникает в мои сны ночью.

Не могу не отметить, что теперь рабочие сторонятся меня и отводят глаза, когда я подхожу к ним. Судя по всему, они стали бояться меня, хотя никак не могу взять в толк почему. Я никоим образом не стремился поселить в них страх, ибо единственное, чего я страстно хочу, — это уничтожить злодея, который преследует меня. Почему кого-то волнуют мои личные дела, ведь им продолжают платить за работу?

Четверг, 25 июня

Сэм решил обновить электропроводку во всем доме. Сегодня он зашел ко мне и очень убедительно изложил эту идею. По его мнению, пожар на кухне был вызван перегревом каких-то старых кабелей, и он уверен, что в интересах безопасности все провода следует снять и заменить новыми и надежными. Выражая свое согласие, я едва успел взглянуть на план, который он показывал, и подтвердил, что разрешаю ему делать то, что он считает нужным. Сэм, похоже, был поражен моим очевидным легкомыслием.

Обходя дом сегодня днем, я с воодушевлением увидел, что в разных частях дома плиты пола были сняты и старые кабели торчали наружу, ожидая замены. Я воспользовался возможностью и бегло осмотрел проводку. Она действительно выглядела небезопасно. Я заметил, что изоляция была сделана из брезента, давно вышедшего из употребления, и к тому же местами ее начисто съели мыши.

В последние несколько дней мне не удалось обнаружить никаких следов злоумышленника.

 

Элис в Трущобах

Он стряхивает последние остатки сна, садится, принюхиваясь к ветру. Запах, который он ловит, волнует его, потому что кажется новым и незнакомым. Он не похож на городской запах и на тот, что носится в зловонном воздухе Трущоб. Запах далекого, уединенного места, о котором здесь и не слышали… Он различает резкий свежий воздух, дуновение ветра, морскую соль… благоухание высокой травы, тонкий аромат клевера… И что-то еще. Может быть, легкий, освежающе синий штрих страха… а еще, вероятно, просто запах кофе?

Он ожидающе поворачивается к остальным. Клык в ответ сужает глаза. Порез сжимает челюсти. Клык и Порез его друзья, они знают, что он особенный, они знают, что он другой. Остальные не отвечают. Что бы ни привлекло его внимание, остальным нет до этого никакого дела. Он разочарован и теперь оставляет этот запах в покое и пытается уловить другие.

Ну да, вот еще один! В нем тоже есть аромат кофе, но на этот раз переплетенный с тем, как пахнет грубая, жесткая одежда. Здесь пот, свежий и затхлый, сильное ядовитое питье, а там, в центре этого клубка, что-то поврежденное, что-то раненое, когда-то это называлось надменностью или гордостью, а теперь несет в себе угрюмый, желтоватый привкус горечи… и черное зловоние ярости. Он оглядывается на остальных. На этот раз сомнений нет. Здесь добыча, на которую можно рассчитывать. Они поднимаются все как один, расходятся и исчезают в ветвящемся лабиринте троп.

Когда Леонардо добрался до Северного пути, Элис уже успела значительно удалиться, проворно минуя подозрительных людишек, которые до сих пор не разбрелись по домам. Он поспешно следовал за ней, распихивая локтями встречных, не обращая внимания на их возмущенные крики. Потом волшебник увидел, что Элис рванулась в сторону, к засиженной мухами аптекарской лавке. Когда Леонардо завернул за угол, девушка все еще была в поле зрения, но через секунду исчезла, куда-то свернув. Волшебник отпихнул несколько ротозеев, в чьих взглядах удивление смешивалось с угрозой, и в следующее мгновение продолжал преследовать Элис, которая почти бежала по петляющей улочке с обветшалыми заколоченными домами.

За разбитой стеной на брошенном клочке земли пристально сузившиеся глаза отмечали тяжелый бег Леонардо, и в следующий момент босоногое тело скользнуло на дорожку вслед за ним.

Не думая об опасности, Леонардо сосредоточился на преследовании тонкой фигурки, которая, казалось, неслась перед ним в движущемся сужающемся туннеле. Он едва замечал детали окружающей обстановки. Они представлялись ему чередой безликих объектов, мимо которых он прокладывал свой путь. Он бежал, не обращая внимания на куски треснувшего бетона, горы ржавых задвижек, остовы машин, выжженные изнутри, облезлые афиши, переполненные отходами баки и водосточные трубы, из которых сочилась вода. Призрачное существо, которое неслось у него за спиной, осталось совершенно незамеченным. Даже когда появилось еще одно, спрыгнувшее со стены справа, взгляд волшебника был прикован только к собственной цели. Одно за другим существа появлялись сбоку, спрыгивали с крыш, выскакивали из сточных труб, громыхающих под ногами Леонардо. За несколько минут Леонардо оказался в центре молчаливого сужающегося кольца голодных хищников.

Теперь девушка бежала со всех ног, она выскочила на ярко освещенную аллею, славящуюся как место сомнительных развлечений. Волшебник все еще следовал за Элис, но его внезапно ослепили вспыхнувшие огни разноцветных воздушных змеев, он споткнулся о какой-то булыжник, а когда вы прямился, то вдруг понял, что потерял свою цель из виду.

— Элис, — слабо позвал он. — Элис! Вернись!

Но вместо этого его путь преградили две оборванные фигуры. Волшебник вдруг осознал, как часто и прерывисто дышит и как яростно бьется сердце.

— Простите… Дайте пройти.

Двигаясь как один, оборванные фигуры сделали шаг вперед. Начиная паниковать, Леонардо неуклюже повернулся. Его отступление отрезали еще трое. Со стены слева молча спрыгнули двое. Он стал неловко шарить в складках мантии в поисках бумажника.

— Вот. У меня есть деньги. Они вам нужны?

Ответа не последовало. У него перехватило дыхание, прежде чем они сделали еще шаг вперед, сужая круг. Освещаемые зеленым, потом пурпурным, потом синим огнями воздушных змеев, их худые юные лица были голодными, безжалостными и радостными. В зеленом, пурпурном и синем свете он увидел сузившиеся глаза, подергивающиеся мышцы на шеях и тонкие струйки слюны, сочащейся из приоткрытых ртов. Затем клыки и когти обнажились, и существа бросились на волшебника; отвратительная вонь, исходящая от них, проникала в его ноздри, их голые ноги тихо скользили по мокрым камням. Леонардо рухнул на землю, не ощущая ударов, чувствуя лишь облегчение, когда черная волна захлестнула и поглотила его.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Четверг, 30 июня

Сегодня впервые за много недель я снова мельком увидел зловещую тень, но враг ускользнул от меня! Я обходил лестничную площадку второго этажа, когда это существо вдруг совершенно ясно показалось. Оно висело на перилах кверху ногами, зацепившись коленями, и злобно глядело на меня. Я тут же схватил свой револьвер, выставив ногу вперед для устойчивости, но внезапно упал! Моя нога попала в одну из дырок в полу, откуда сняли доски люди Сэма. Пока я пытался выпрямиться, существо молча упало на руки, удержало равновесие, оставив ноги вытянутыми вверх, прищурившись, посмотрело на меня еще раз, перевернулось и умчалось в коридор. К тому времени, как ко мне вернулось хладнокровие, демон исчез. Не важно: если только я буду бдителен, я поймаю его рано или поздно.

 

Неожиданное спасение

Темноту внезапно прервал долгий пронзительный свист. Словно сквозь вату, до помраченного сознания Леонардо донеслись крики и топот убегающих ног, а потом он почувствовал, что кто-то трясет его за плечо. Волшебник начал приходить в себя. Он слегка пошевелился, растянувшись на мокрых булыжниках, и острая боль сразу же разлилась по всему телу. Леонардо был сплошь покрыт синяками, царапинами и кровоподтеками.

— Все в порядке, — удалось ему невнятно пробормотать. — Я сейчас встану.

Он осторожно открыл глаза и с трудом разглядел пару тяжелых черных изношенных сапог. Один из них твердо стоял на земле прямо перед его лицом. Другим его ритмично толкали в плечо. Леонардо разогнул шею, чуть не вскрикнув от боли, и посмотрел вверх. Сапоги продолжались парой сильных женских ног в колготках в сеточку. Дальше ноги исчезали под короткой узкой черной юбкой, которая в свою очередь уходила в черную, сильно поношенную кожаную куртку.

— Ой, — сказал знакомый отрывистый голос, — это вы!

Владелица сапог, ног, колготок, юбки и куртки откинула челку с глаз. Леонардо узнал женщину из Конторы Герольда. Она вертела в руке маленький серебряный свисток.

— Вы Нина, да? — спросил Леонардо. — Что вы здесь делаете?

— Я шла домой, — ответила Нина. — Я живу здесь. И с этим вам повезло.

Она присела на корточки, чтобы повнимательнее осмотреть его.

— Что-нибудь сломано?

За ее грубыми манерами Леонардо удалось различить слабую нотку участия. Он снова пошевелился.

— Похоже, нет, — наконец произнес он. — Правда, отделали меня крепко.

Нина коротко кивнула:

— Вы можете подняться?

Леонардо позволил ей помочь ему подняться. Затем осторожно огляделся, перед глазами стояла пелена, в которой разноцветными огнями мерцали воздушные змеи вверху. Но нападавшие, похоже, бесследно исчезли. Он задрожал. Дождь усиливался. Нина на мгновение внимательно взглянула на него, словно обдумывая варианты действий. Потом она приняла решение:

— Ладно. Пошли ко мне. Это недалеко.

Леонардо шел медленно, опираясь на Нину. Их пара выглядела похожей на участников «бега на трех ногах» (правая нога одного привязана к левой ноге другого), идти было очень неудобно, но они довольно быстро, хоть и прихрамывая, миновали пару переулков, пересекли большую улицу, которая была незнакома Леонардо, и окунулись в лабиринт обветшалых многоквартирных домов. В этой части города не было лифтов, как приводимых в движение пони, так и других, поэтому Леонардо ожидало мучительное восхождение на верхний этаж. В конце концов волшебник тяжело опустился в продавленное кресло напротив шипящей газовой плиты в передней обшарпанной квартиры Нины. Он окинул взглядом груду потертой мебели, небрежные кучи книг и свитков, все это обвивалось буйной листвой многочисленных растений в горшках. Большая кошка ходила вокруг кресла, подозрительно изучая его, наконец прыгнула к нему на колени и удобно устроилась там.

— Тебе оказана честь, — заметила Нина, появляясь из кухни с двумя дымящимися кружками пунша. — Чучело не слишком жалует моих гостей. Ну, так ты расскажешь мне, что привело тебя в Трущобы?

Леонардо задумчиво погладил кошку. На этот вопрос сложно было ответить лаконично.

— Я шел следом за одним человеком, — объяснил он после долгого молчания. — Элис. Я шел за Элис. А потом на меня напали. Они выглядели как дикие животные. Как ты думаешь, это были Волчата?

— Возможно, — сказала Нина. — Ребят вроде них можно запросто встретить в нашем районе. Здесь хорошо тем, что арендная плата очень низкая, но зато полно всякого сброда. Так как же тебя угораздило следить за нашей малюткой Элис?

Мало-помалу Леонардо поведал добродушной хозяйке всю свою историю. Умиротворенный мерным сопением кошки, убаюканный теплым пламенем пунша, он рассказал Нине о том, как был очарован девушкой из Конторы Герольда, о том, как придумал заманить ее в мастерскую, о расформировании его конторы, о неутихающем горе, когда она ушла. Увлекшись, Леонардо упомянул даже о графике, который начал чертить. Единственное, о чем он предпочел умолчать, был тот случай, когда он вошел в приемную во время обеда и увидел, как Элис исполняет свой тайный танец. Почему-то ему казалось, что здесь он прикоснулся к какой-то сокровенной тайне Элис и не вправе рассказывать о ней кому бы то ни было.

Пока Леонардо говорил, он обнаружил, что не в состоянии больше сдерживать свои чувства. И он с благодарностью позволил слезам катиться по щекам. Сидя на потертом ковре у его ног, Нина внимательно слушала Леонардо, изредка вставляя краткие реплики, передавала ему носовой платок, когда тот был нужен, и время от времени пополняла кружки.

— Так каковы твои чувства к Элис после всего, что произошло? — наконец спросила она.

— Странно… — Леонардо так сжал подлокотники кресла, что костяшки его пальцев побелели. — Как будто она привела меня туда. И Вероника. Она тоже всячески меня подзуживала. И даже Король… Если бы не он, ничего бы этого не случилось.

Нина посмотрела на него взглядом, в котором в равных долях смешивались насмешка и упрек.

— Давай-ка разберемся! Ты что, хочешь сказать, что тебя побили из-за Короля?

Ярость Леонардо внезапно утихла.

— Да нет… Конечно нет! Хотя я не знаю. — Волшебник зевнул. Он вдруг понял, что сказать ему больше нечего, и заметил, что Нина тоже зевает. Он понятия не имел, который сейчас час, и снова зевнул.

— Ой, прости! Наверное, мне нужно пойти спать.

— Я в этом не сомневаюсь, — ответила Нина. Он заметил, что она уже давно гладит его запястье. — Еще бы, у тебя сегодня был такой ужасный день. Но суть в том, дорогуша, что у меня только одна кровать. Правда, довольно большая…

С этими словами она начала расстегивать пуговицы на рубашке Леонардо.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Оставляю эту запись без даты, ибо начинаю терять всякое чувство времени. Ночью и днем злодей преследует меня, и я теперь плохо понимаю, сплю я или бодрствую. Я не могу заставить себя ни пить, ни есть, худею и слабею на глазах, а главное — теряю надежду когда-нибудь настигнуть своего врага. Посетители и рабочие разбегаются, завидя меня, когда я крадусь по коридорам, их лица бледнеют от ужаса. Ночью я ворочаюсь на своей узкой кровати и держусь до последнего, чтобы не уснуть. Потому что в моих снах это мерзкое создание преследует меня в тысяче обличий: то набрасывается как волк, то как убийца, скрытый плащом, то как безликий и безжалостный посланник ужаса, иногда огромный и угрожающий, иногда неуловимый и иллюзорный.

Вчера ночью мне приснилось (по крайней мере, я молюсь, чтобы это было сном), что наш дом уничтожен. Полосы черепицы одна за другой скользили с крыши, шум становился все сильнее и сильнее, пока наконец не превратился в оглушительный грохот. Кирпичная кладка гнулась и раскалывалась в облаках удушливой пыли и осколках бьющегося стекла. Полы, потолки, лестницы, даже балки с крыши стонали, трескались и расщеплялись, и внезапно, в отдающейся эхом какофонии демонического смеха, дом превратился в гору пыли. От него ничего не осталось!

Вокруг было темно. Я, пошатываясь, брел среди обломков, слабо зовя на помощь. Сначала мне казалось, что я здесь один, но издали до меня донеслись глухие крики Гарольда и Сэма. Никогда еще я не был так счастлив слышать человеческий голос! С первым слабым лучом рассвета они появились: сначала Сэм в своей спецовке, с молотком в руке, затем Гарольд, все еще сжимая в руках свой гроссбух, словно от этих бумаг зависела его жизнь, а может быть, так оно и было. Окруженные осколками руин, мы разожгли огонь и сгрудились вокруг него, в ожидании дня. Было страшно холодно. Сэм на скорую руку соорудил что-то вроде сарая из обломков. Мы забрались внутрь и стали ждать. Меня вдруг охватило такое чувство, словно мы готовимся встретить посетителя.

Когда я проснулся, то обнаружил, что лежу на жестком полу, окруженный остовами обуглившейся древесины. На мгновение мне показалось, что кошмар продолжается, пока позднее я не понял, где нахожусь. Я лежал на обугленной от огня кухне. Должно быть, я ходил во сне и без чувств упал на пол. В ушах все еще раздавался далекий издевательский смех, но злодея по-прежнему нигде не было видно. Я в отчаянии. Неужели это безумие продлится еще долго?

Итак, ты начал бояться меня, Лазарус. Ты обходишь коридоры дома с револьвером, ты мстительно клянешься уничтожить меня, когда мы встречаемся. А я теперь тоже боюсь, прячу лицо, даже когда пытаюсь показаться тебе, убегаю в ужасе, когда ты подходишь ближе. Однажды ты увидел меня в коридоре, но, преданный собственной неуклюжестью, ты застрял, попавшись в ловушку, и к тому времени, когда ты выпрямился, моя сила воли покинула меня, у меня не хватило сил оставаться там дольше.

И вот теперь я навещаю тебя в твоих снах. Чистой и изящной девочкой я пришла к тебе, исполняя танец самого Великого, и я смотрела, как пробуждаются твои чувства. Ты стонешь и вытягиваешь руки во сне, и мне становится ясно, что даже в своих снах ты видишь меня только как посланника ужаса, хватающего твое сердце костлявыми руками.

И теперь, когда было столько разных попыток добраться до тебя, я чувствую усталость. Итак, я горюю, худею, слабею и отчаиваюсь когда-либо обрести тебя.

Но глубоко в моем доме обитает еще кое-кто, некто, кто понимает все, что здесь происходит. В далеком углу, куда почти никто не заглядывает, в глубоком кресле дремлет старая дама. Именно она протянет мне руку утешения, она знает, что мне необходимо сделать, когда все возможности будут исчерпаны.

И теперь я тоже знаю это.

 

Волшебник ищет рынок

Леонардо почувствовал, как что-то тяжелое сдавливает грудь, прижимая его к земле, не давая вздохнуть. Леонардо открыл глаза и встретился взглядом с невозмутимой кошкой, которая уютно устроилась у него на груди. Он успокоился и огляделся. Он был один. Кровать, на которой он лежал, занимала почти всю крошечную комнату задней части квартиры. Стены из потрескавшегося пластика, тусклый свет проникает сквозь застекленную крышу. На улице шел дождь. Леонардо смотрел, как капли дождя барабанят по косому стеклу, и уже начал задумываться, что стало с Ниной, когда она появилась в дверном проеме, закутавшись в халат. Она несла большой поднос с горячими пшеничными лепешками и кофе.

— Посидишь со мной? — спросил Леонардо. — Так давно никто не приносил мне завтрак.

Они завернулись в толстое, немного колючее, стеганое одеяло с пейслийским узором и принялись за еду в благодушном молчании. Чучело присоединилась к ним, подбирая изюм с лепешек.

— Как там жизнь, в Конторе Герольда? — наконец спросил Леонардо.

— Даже не спрашивай, — отмахнулась Нина. — По правде говоря, меня это все совершенно достало. С тех пор как была проведена та идиотская реорганизация, стало только хуже. Все висит в воздухе. Новые постановления, новая канцелярская работа, новые процедуры. Все совершенно бестолково и… и почему-то очень скучно в то же время. — Она немного помолчала, уставившись на одеяло, затем на ее лице появилась улыбка. — Послушай, хватит обо мне. Скажи лучше, чем ты собираешься заняться в своей жизни.

— Толком не знаю, — ответил Леонардо, прихлебывая кофе. — У меня при себе все свитки и оборудование, а Король дал мне небольшую денежную выплату. Полагаю, отправлюсь куда-нибудь и снова устроюсь в качестве волшебника. — Он помолчал. — Но я понятия не имею, с чего начать.

Нина некоторое время в размышлении смотрела на него.

— Я могла бы помочь тебе, — задумчиво произнесла она. — Если только ты этого захочешь. Есть в моей работе одно достоинство: я действительно знаю, что происходит вокруг. Если смотреть внимательно, можно найти все, что угодно, ну ты понимаешь, контакты, возможности и все такое. Как ты считаешь, это могло бы помочь?

— Да, думаю, это помогло бы, — сказал Леонардо. — Спасибо, Нина, это было бы очень полезно.

— Без проблем. И знаешь, если я могу еще что-нибудь сделать, ну там, помочь собраться и так далее…

Леонардо потянулся к подносу, чтобы поставить на него кружку, и внезапно почувствовал резкую боль. Он поморщился.

Нина обеспокоено посмотрела на него.

— Пожалуй, мне лучше снова ненадолго прилечь.

Она помогла ему поменять подушки, устроила в удобном положении, спихнула с кровати кошку.

— Вот так-то лучше. — Нина наклонилась к нему. — Ничего, если я присоединюсь?

Понадобилась еще пара недель, для того чтобы Леонардо стал ходить быстро и не испытывая боли. Но все равно ему приходилось опираться на палку, и эту поддержку с радостью принимали его ноги. На следующий день он вошел во дворец через главные ворота, увернулся от механизма допуска, который работал еще не очень четко, и отправился в мастерскую. Теперь у него было лишь несколько дней, в течение которых он должен был собрать свои пожитки, поэтому предложение Нины о помощи было кстати. Он смотрел на высокую стопку свитков, не зная, с чего начать, когда услышал звук ее шагов у входной двери.

— Так вот где все происходит. — В течение нескольких секунд Нина изучала комнату, затем швырнула свою кожаную куртку в кресло и подошла к Леонардо, чтобы вместе разбирать груды свитков.

— «Основы Эмпатии»… «Дышать, как дышат другие»… «Толкование условного будущего»… Эй, а у тебя здесь полно всяких интересных книжек!

Леонардо смотрел, как она идет вдоль ряда свитков и книг. Вот Нина взглянула на остатки модельных сцен, пролистала бумаги на столе планирования.

— «Цели Машины Сложной Эмпатии». Это что такое?

— Да это старье, — отмахнулся Леонардо. — Идея, которая пришла мне в голову некоторое время назад. Я так и не собрался развить ее дальше. Это довольно сложно объяснить.

Она с любопытством взглянула на него:

— А ты попробуй.

— Ну тогда мне придется начать с рассказа о базовых принципах создания условного будущего и…

— Основы магии? — На лице новой подруги Леонардо появилась снисходительная усмешка. — Нет проблем! Я же посещала лекции.

Леонардо поднял брови в изумлении.

— Ну в Академии. Когда получала степень. Разумеется, я специализировалась по курьерским донесениям, но на последнем курсе можно было выбрать — как это называется? — спецкурсы. Поэтому я начала слушать курс магии, он длился двадцать недель. — Темные брови Нины на мгновение сошлись на переносице. — Думаю, с твоих времен образовательный процесс изрядно изменился.

— Похоже на то. Значит, тебе понятно, как конструируется будущее?

Она нетерпеливо кивнула.

— Сущность Эмпатии?

Она кивнула опять.

— Тогда, я полагаю, Машина Эмпатии будет тебе понятна. Я начал использовать ее, когда был юным волшебником, и теперь все еще продолжаю совершенствовать работу с ней. — Леонардо присел. — В общем, как ты знаешь, каждое условное будущее должно быть проверено, прежде чем осуществлять его, и Машина Эмпатии является своего рода тестирующим механизмом. Если я проверю условное будущее со всех возможных точек зрения, тогда я могу быть уверен, что оно создано правильно. — (Нина кивнула.) — Так вот, я уже занимался этой проблемой несколько лет, когда решил, что весь процесс отнимает слишком много времени. Мне приходилось тестировать любое условное будущее со всех последовательных точек зрения. Это было то, что ты можешь назвать линейным процессом, и он казался нескончаемым. Итак, я начал раздумывать, нельзя ли чем-нибудь пренебречь. Кстати, кофе хочешь?

Нина помотала головой.

— Может, позже? О чем это я? Ах да, сложная Эмпатия. Ну, я подсчитал, что будет значительно быстрее, если мне каким-то образом удастся проверить разные точки зрения одновременно, а не последовательно. Так сказать, собрать их воедино. Это был основной принцип Сложной Эмпатии. Кажется, я даже нарисовал несколько планов для этой машины. Но так и не выбрал времени построить ее.

Следующие несколько минут Нина не проронила ни слова. Леонардо начал рассказывать что-то еще, но она нетерпеливо махнула рукой, обрывая его. Наконец она медленно покачала головой.

— Как удивительно, — наконец произнесла она. — Я пыталась понять, что напоминает мне твоя Машина. И теперь до меня дошло. Есть одна история, которую часто рассказывала мне бабушка, когда я была маленькой. Вероятно, ты слышал ее. О Великом, который сотворил мир? Часть Великого оказалась в сердце каждой женщины и сердце каждого мужчины… Я думаю, так оно и было на самом деле. Конечно, это всего лишь легенды. Но твоя Машина Сложной Эмпатии… она была бы словно… словно… воплощением Великого. Вложить частичку себя в каждую женщину и каждого мужчину. Что-то вроде того, чтобы быть каждым в мире. Одновременно. — Она взволнованно рассмеялась. — Неужели ты не понимаешь, что у тебя здесь находится?

— Наверное, в чем-то ты, может быть, и права, — с сомнением сказал Леонардо. — Но, на мой взгляд, это весьма странное толкование.

— До тебя не доходит, что ли?! Неужели ты не видишь, что сидишь на настоящей золотой жиле?! — воскликнула Нина, в раздражении размахивая руками. — Да сотни людей отдали бы за эту идею целое состояние! Ты мог бы найти хороший рынок сбыта. Зарабатывать настоящие деньги. Придумай ей стильное название… например, Мгновенное Просвещение… или Духовное Погружение… или даже Сложная Эмпатия, хотя это звучит, наверное, чересчур научно. Все, что тебе нужно, — это определить рынок!

— Полагаю, это было бы довольно интересно, — задумался Леонардо. — Но, видишь ли, есть загвоздка. Я даже ничего не знаю о… как там его… маркетинге и уникальных видах продаж или целевых потребительских группах — короче, обо всем, что так часто упоминают люди сегодня. Мне нравится думать, что я знаю свое ремесло. Я хороший волшебник, по крайней мере, мне так кажется, но, займись я предпринимательством, мне бы понадобился… как это называется?..

— Агент? — предположила Нина.

— Агент. Точно, — подтвердил Леонардо. — И где же я найду такого?

Казалось, Нина взвешивает все «за» и «против».

— Дорогой, позволь мне сделать тебе предложение, — наконец сказала она, усмехнувшись. — Я буду твоим агентом. У нас имеется техническое новшество. Я могу обеспечить поиск необходимой информации, уладить дело с маркетингом. Мы становимся партнерами, отправляемся в путь и продаем Сложную Эмпатию. Этот план не может подвести. Что скажешь?

Леонардо прекрасно осознавал, что время утекает сквозь пальцы. То, что говорила Нина, было самым лучшим предложением из всех возможных вариантов.

— С чего начнем? — быстро сказал он.

Нина оглядела мастерскую:

— С разгребания твоего бардака!

Нина отнеслась с презрением к привычке Леонардо составлять списки и предложила более четкий подход к работе:

— Посмотри на этот хлам. — Она махнула в сторону рукой. — Конечно, тебе понадобится кое-что, но на большую часть ты, возможно, никогда даже не взглянешь. Так что давай начнем прямо здесь, у двери. Просто бери в руки любой предмет. Смотри на него. И решай. Если эта вещь тебе нужна, она остается здесь, в комнате. Если нет, то отправляется прямиком туда, в театр. — Она замолчала, явно производя в уме какой-то подсчет. — Я думаю, что такая сортировка займет у нас дня четыре. А потом мы просто упакуем все, что останется в комнате.

Леонардо все еще сомневался.

— А что насчет тех вещей, по поводу которых я не смогу ничего решить? — обеспокоено спросил он.

— Рано или поздно тебе придется что-нибудь придумать! Так что давай сделаем это сейчас. Если мы где-то и ошибемся, нам все равно придется жить дальше. Ошибки неизбежны, даже если мы проведем остаток дней в поисках решения. Главное — ошибаться как можно меньше. Так что давай приниматься за работу!

И они принялись. Леонардо нравилось время от времени делать перерыв на кофе, но похоже, кофеварку выкинули в самом начале процесса или запихали куда-то далеко, и Нина не позволила Леонардо тратить время на ее поиски. В последующие несколько дней они только и делали, что сортировали вещи, прерываясь только на еду и краткий сон, но в конце концов задача была выполнена. Совершенно измученные, они упали на пол и смотрели, как пыль оседает вокруг. В приемной высилась небольшая кучка полезных предметов: коробки со свитками, все помеченные, куски механического оборудования всяких размеров, полезные куски древесины, небольшие предметы мебели и найденная кофеварка. В театре же образовалась настоящая свалка ветхих и ненужных свитков, сломанного оборудования, трухлявой древесины, старой мебели, полупустых банок из-под краски, банок с засохшей патокой, кружек с отбитыми краями и еще множества других предметов, о которых Леонардо даже не смог вспомнить, как они вообще сюда попали. Он подобрал какую-то штуковину, которая могла оказаться остатками Счётов Равновесия или игрушкой, забытой здесь бывшим Принцем, и швырнул это обратно на кучу.

— Что мы будем делать со всем этим? — Рассеянно взмахнув рукой, Леонардо показал на обломки его прежней жизни.

Нина, как обычно, принялась раздумывать.

— Ну, вряд ли нам разрешат развести костер, — наконец произнесла она. — Будет не очень умно сжечь дворец дотла. Так что давай просто оставим все вещи здесь. Закроем дверь. Пусть этот хлам увозит тот, кому это зачем-либо понадобится.

Она обошла вокруг кучи, последний раз окинув ее взглядом. Взгляд помощницы Леонардо привлекла связка пожелтевшего пергамента, высовывающаяся из-под руин главной сцены.

— Что это?

Леонардо выдернул свиток и развернул его. Они разом уставились на пергамент. Это были планы Машины Сложной Эмпатии. Уже не в первый раз на этой неделе Нина вышла из себя.

— Это ты положил свиток сюда?! — горячилась она. — О чем, скажи на милость, ты тогда думал?!

— Прости, Нина, — робко сказал Леонардо. — Я действительно очень рассеян. — После напряженной паузы он сделал еще одну попытку помириться: — Ты же сама говорила, что мы можем совершать ошибки.

Нина протянула руку.

— Лучше позволь мне присматривать за этим, — решительно произнесла она.

— Хорошая мысль, — смиренно согласился Леонардо.

Сунув планы во внутренний карман своей куртки, Нина прошла в приемную.

— А как насчет краски? — простонал Леонардо, все так же глядя на кучу вещей, с которыми предстояло проститься навсегда. — Она может когда-нибудь пригодиться…

Нина закатила глаза:

— Иди сюда и закрой дверь. Живо.

В тот вечер у них было немного свободного времени, чтобы расслабиться в одной из частных кабин в «Отдыхе глашатая». Нина горела желанием обсудить их следующий шаг.

— Вот что нужно нам теперь, так это повозка, — говорила она. — Не та, что работает от энергии. В мире еще слишком много мест, где ты не сможешь заправить ее. Старомодная повозка с лошадьми. Мы можем загрузить ее всем нашим барахлом. И ехать куда захотим. Искать наш рынок сбыта.

— А у нас хватит денег на повозку?

— Да, я все подсчитала, денег нам хватит как раз впритык. У нас есть твое пособие и мои сбережения, и, если мы сложим все вместе, нам как раз хватит. Это будет хорошим вложением средств. Ах да, кое-что еще! Я знаю кое-кого на конюшнях. И могу позаимствовать каретный сарай. Там мы можем поставить повозку.

Леонардо, чувствуя, что засыпает после нескольких дней тяжелого труда и нескольких бутылок эля, почти не обращал внимания на ее восторженный поток слов. Его взгляд блуждал по шумной комнате. Группа энергичных молодых служащих дворца, одетых в функциональный серый, заняла одну из кабинок на противоположной стороне комнаты. Он сразу же узнал среди них Элис. Их глаза на мгновение встретились, затем она быстро отвернулась.

Леонардо порадовал краткий момент подлого удовлетворения. Он был рад, что Элис увидела его с Ниной. Он задумался, какие отношения связывают его с двумя женщинами. Нина, несмотря на временные приступы раздражительности, оказалась сердечной, доброй, толковой… И была ему полезна. Элис, с ее безукоризненным профессионализмом, в конечном счете, была холодной, безжалостной, эгоцентричной. Он удивлялся, что такого он в ней нашел.

Возможно, Элис просто слишком молода, чтобы понять, что ему нужно, слишком незрела, чтобы ответить взаимностью. Он внимательно рассматривал ее угловатую фигуру, мысленно противопоставляя ей женственное тело Нины. Затем он почувствовал, как кто-то толкает его под руку.

— Ты не слушаешь, так ведь? — Нина прервала поток своих мыслей. — Перестань пялиться на Элис, эта история теперь в прошлом. Я говорю, что нам придется снести все по черной лестнице к служебным воротам, поэтому на то, чтобы загрузить повозку, нам понадобится еще пара дней. Но я полагаю, что мы все же можем тронуться в путь в пятницу с раннего утра. Точно по расписанию.

Леонардо обдумал сказанное.

— А не могли бы мы не выезжать так рано? — осторожно предложил он. — Мне бы нужно было навестить несколько человек во дворце, официально попрощаться и все такое.

Нина сперва разозлилась, но затем передумала.

— Без проблем, — быстро сказала она. — Мне понадобится немного времени, чтобы прикрепить груз, засунуть Чучело в корзину, запрячь лошадей и все такое. Думаю, от тебя здесь будет мало толку. Мы можем встретиться у служебных ворот перед перерывом на обед.

— Отлично, — ответил Леонардо. — Ты обо всем помнишь. — Он зевнул. — Мы можем пораньше пойти спать?

Она засмеялась.

— Тогда давай. Допивай.

К пятнице погода улучшилась. И солнце вовсю светило, пока Леонардо направлялся к подножию Ряда Нищих, чтобы дожидаться Нину. Даже попрошайки выглядели чище и бодрее, чем обычно. Леонардо прислонился к стене и стал смотреть на город, на воздушных змеев, которые весело полоскались над доками, на еще не задымленные Трущобы, безмятежно раскинувшиеся в полуденном солнечном свете. Справа от себя, по другую сторону окружной дороги, он разглядел узкую проезжую часть, ведущую к дворцовым конюшням, где, он знал, Нина делает последние приготовления с их аккуратно нагруженной повозкой, чтобы отправиться в путь.

На Институте классификации зазвонили колокола. Пришло время обеда. Из служебных ворот вышли несколько человек, привлеченные солнцем и возможностью передохнуть на свежем воздухе. Леонардо смотрел на них, снисходительно улыбаясь.

Через час, уже начав немного беспокоиться, волшебник смотрел, как те же люди возвращаются во дворец, чтобы продолжить работу. Он начал подозревать, что с Ниной что-то случилось. Снова прозвонил колокол. Он прождал еще час. Она так и не появилась.

Теперь Леонардо разволновался всерьез. Ведь с Ниной и вправду могло произойти какое-нибудь несчастье. Он нарисовал в воображении, как она лежит в лазарете со сломанной ногой, как она падает с каменной кладки, как на нее набрасываются Волчата. Солнце продолжало светить, но Леонардо больше не чувствовал тепла. Ужасное подозрение промелькнуло в его мозгу: Нина никуда не собирается ехать с ним! Он напрасно гнал прочь эту мысль, всякий раз она возвращалась, еще более упрямая и сильная, чем прежде, и волшебника начала бить крупная дрожь. Леонардо устало вздохнул. Он попытался составить план, но голова отказывалась соображать. Наконец он пришел к выводу, что самым разумным решением будет оставаться на условленном месте и ждать до конца дня. Если Нина все-таки появится, он не должен ее пропустить.

Итак, он ждал. В конце концов небольшие группы людей снова начали выходить из дворца. Они улыбались и смеялись, готовясь к приятным выходным, которыми завершится неделя их тяжелого труда. Леонардо оперся о стену и закрыл глаза.

— Мастер Пегас, с вами все в порядке?

Знакомый мягкий акцент вернул его к действительности. Открыв глаза, он увидел перед собой стройную фигуру Элис, она стояла, наклонившись к нему, бледное лицо девушки выражало озабоченность.

— Все нормально, спасибо, Элис. Я жду кое-кого. Может, вы ее видели. Это Нина из Конторы Герольда.

Элис склонила голову набок и очень странно на него посмотрела:

— Я действительно видела ее. Но это был первый человек, которого я встретила сегодня. Я шла на работу. Она ехала на повозке и правила лошадьми, направляясь к Северному пути. Похоже, очень торопилась и чуть не сбила меня. — Должно быть, Элис заметила взгляд Леонардо, полный отчаяния, потому что вдруг смягчилась. — Простите. Мне передать ей что-нибудь, если я ее увижу?

— Нет, — простонал Леонардо. — Ничего не надо.

Элис долго смотрела на него.

— Ну тогда я лучше пойду. Вы уверены, что с вами все в порядке? Сегодня у меня тренировка. Я не должна опаздывать.

— Тогда идите, — ответил Леонардо. — Приятных выходных.

— И вам. — Она улыбнулась, легко дотронулась до его руки, затем повернулась и ушла.

Леонардо смотрел, как она идет к Северному пути, пока Элис не пропала из виду. Затем он начал мерить тяжелыми шагами окружную дорогу по часовой стрелке, не имея ни малейшего представления, что ему теперь делать. Нина обманула его и практически полностью обворовала! Теперь у него не было ни гроша. У него не было даже Машины Сложной Эмпатии, на которую он возлагал столько надежд!

Подойдя к главным воротам дворца, волшебник остановился. Теперь пропускной механизм работал как надо. Он смотрел, как люди опускают входные жетоны и проходят через турникет. У него нет ни жетона, ни имени, и теперь дворец закрыт для него. Он помедлил немного, чтобы собрать остатки своей энергии, отряхнул мантию и бросил последний взгляд на хорошо знакомый ему вид, на торговые и административные районы, сбегающий вниз склон главной улицы, далекую сторожку у ворот, реку.

Потом, впервые в жизни, он позволил взгляду сосредоточиться на сельской местности и далеком пейзаже, который располагался за рекой. Он подумал, что может ждать его там. И затем, не оглядываясь, зашагал вниз по холму.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

(Без даты)

Ночью меня разбудил слабый прерывистый шум, который, казалось, исходил из какой-то далекой части дома. Сначала он звучал как демонический смех, который я слышал в своем сне, но, внимательно прислушавшись, я начал думать, что звук больше похож на всхлипывания ребенка. Подталкиваемый любопытством, я поднялся со своей раскладушки и прямо в пижаме осторожно вышел из своей комнаты в коридор.

В ту ночь было полнолуние, и холл, развернувшийся передо мной, освещался бледными лучами рассеянного света, который лился из высоких окон с решетками. Выйдя из комнаты, я ясно услышал всхлипы, хотя все еще не мог понять, откуда они доносятся. Я осторожно начал исследовать дом, открывая каждую дверь и осматривая каждую комнату. Когда я проходил мимо главной лестничной площадки, мне почудились мягкие шаги. Я быстро повернулся, но никого не увидел. Когда я пошел дальше, всхлипывания продолжились, как и раньше.

В конце концов я дошел до комнаты с минералами, последней, куда я заглянул. Здесь я заметил, что шум стал не то чтобы громче, но еще отчетливее. Я открыл дверь. Кожаные кресла, как обычно, стояли спинками ко мне. Я молча протянул руку, чтобы щелкнуть выключателем, но свет не зажегся. Я вспомнил, что Сэм как раз работает над установкой проводки в этой части дома.

Я осторожно прокрался на цыпочках к дальнему углу комнаты. Когда мои глаза медленно привыкли к сумраку, я увидел, что одно из кресел занято крохотной фигуркой. Я медленно подошел ближе, пока не смог различить черты лица. К своему совершенному смущению, я увидел перед собой не демона-акробата, а пожилую даму. Это была та самая дама, что, по обыкновению, днем занимала это кресло. Как обычно, она крепко спала.

Я мог только заключить, что Гарольд забыл разбудить ее, когда делал последний вечерний обход. Я колебался, не зная, что лучше предпринять. Стоя в замешательстве, я заметил, что звуки всхлипов продолжаются, и до меня медленно дошло, что они исходят не от старушки. Я уже собирался развернуться, когда она открыла глаза.

Должно быть, я являл собой нелепое зрелище. Небритый, наверняка с торчащими вбок усами, одет только в свою широкую ночную рубашку и стоптанные тапочки. Но если старушку это и смутило, она не показала вида. Загадочная обитательница комнаты смотрела на меня спокойными старыми глазами на маленьком личике, которое в полутьме выглядело нежным, как у ребенка. Затем она заговорила.

— Твоя тень плачет, Виктор, — сказала она. — Посмотри же на нее внимательно и сделай то, что должен сделать.

Она долго глядела на меня. Затем морщины усталости и старости вернулись на ее лицо, и в следующую секунду старушка закрыла глаза и снова заснула.

Затем я понял, что всхлипы прекратились, оставив после себя тяжелую тишину, которая, казалось, физически наполнила комнату. Я осторожно потянулся за револьвером, но вдруг мое сердце опустилось: я понял, что оставил его под подушкой. Нервы были напряжены, я медленно повернулся. Там, в центре комнаты, в лунном свете вырисовывалась тонкая темная колеблющаяся фигура. Она вглядывалась в меня светящимися глазами. Вот наконец я и оказался лицом к лицу со своей тенью.

Сжав кулаки, я осторожно шагнул вперед, и тогда призрачное тело тоже сделало шаг вперед. Шаг за шагом мы подходили друг к другу, пока я не разглядел это невероятное создание полностью.

Сначала я не поверил тому, что увидел. Эта тень оказалась непохожей на высокую, угрожающую фигуру из моих кошмаров. Передо мной стоял согнутый тощий трогательный человечек, одетый в потрепанный, не по размеру, камзол и изношенные чулки, порванные на коленях. Спутанные волосы свисали на лицо, а на чумазых щеках виднелись полоски от слез. Он оказался совсем юным, не старше тринадцати или четырнадцати лет, и совершенно беззащитным. Неужели это плачущее существо столько месяцев держало меня в страхе? Я почувствовал такое облегчение, что еле сдержался, чтобы громко не засмеяться.

В тот момент мальчик сделал еще один нерешительный шаг в мою сторону, его нога провалилась под одну из плит, не закрепленных Сэмом. Он споткнулся и упал на пол лицом вперед; сделал слабую попытку встать, но не смог, потому что для этого требовалась сила. Он лишь шмыгнул носом и снова принялся плакать. И я опять совершенно растерялся. В конце концов в голову мне пришла мысль, что единственно верным решением будет заключить мальчика под замок до утра и все хорошенько обдумать утром.

 

Особое задание

Когда колокола начали звонить, оповещая о конце рабочего дня, Элис отключила управляющий механизм на своем столе, аккуратно заперла шкаф, сложила личные вещи в маленькую сумку и направилась к двери. Элис приучали исполнять свои обязанности с рвением и деловитостью, но ее преданность службе заканчивалась, как только заканчивался рабочий день. Ее обязанности в административном корпусе Короля Мэтта были необременительными, коллеги — довольно милыми, но сегодня вечером Элис шла на тренировку, и она не собиралась задерживаться.

Последние лучи дневного света начинали блекнуть, когда она прошла своим обычным путем, через служебные ворота позади дворца, и поспешно миновала Ряд Нищих. Она чувствовала жалость к попрошайкам и иногда швыряла им маленькую монетку, но в тот день ее голова была занята другим.

В то утро один из коллег Элис пожаловался на смотрителя автомата для кофе. Элис случайно это услышала, предложила использовать другую модель кофеварки, и мысли о кофе повлекли за собой воспоминания о ее бывшем начальнике, необычном волшебнике Леонардо Пегасе. Прошло несколько месяцев с тех пор, как они виделись в последний раз, и она понимала, что теперь он, возможно, покинул город навсегда. Она жалела, что у нее не было возможности попрощаться с ним должным образом, потому что Элис верила в то, что все нужно делать правильно. Несмотря на временами странное поведение волшебника, он очень нравился ей. Но Элис редко видела своего бывшего начальника, с тех пор как он оставил должность, а в те несколько раз, когда им удавалось перекинуться словом, он действительно вел себя очень странно. Почему-то ей казалось, что он хочет что-то от нее услышать, но всякий раз, когда они виделись, ей все сложнее было понять его, и в конце концов она стала бояться его нескладных речей и неуправляемых порывов. В растерянности Элис помотала головой.

Вечернее движение уже начало уменьшаться, поэтому Элис, не останавливаясь, перешла окружную дорогу. Торопясь мимо кофейной палатки на Северном пути, она вспомнила ночь празднества. Господин Пегас окликнул ее в кафе, а потом шел за ней следом через весь город, пошатываясь и что-то бессвязно бормоча под нос. При этом воспоминании ее передернуло. Что с ним случилось? Она отчаянно хотела, чтобы у него все сложилось как можно лучше, но понятия не имела, что может сделать, чтобы помочь ему.

Элис продолжила путь по обшарпанному Северному пути. Она ненавидела этот город, ненавидела его грязь, нищету, его грубых жителей, и она снова пожалела себя, как жалела каждый день, с тех пор как ее сюда послали. Она вспомнила свой родной Остров, с его бескрайними изумрудными пастбищами и золотистыми берегами моря, безбрежным небом, в котором отдавалось эхо, и священным местом, скрытым в молчаливом сердце Острова, о котором заботились люди ее племени столько, сколько они себя помнили. Она представила себе спокойный, тихий народ Острова, своих сестер, родителей и тихого серьезного человека, за которого она надеялась когда-нибудь выйти замуж.

Остров был расположен в дельте Великой реки, в далекой северной провинции королевства, далеко от столицы. Жизнь его обитателей была трудной, но они несли эту ношу с силой, изяществом и стойкостью.

Когда Элис была ребенком, ее учили истории ее народа, и она узнала, что все эти качества воспитывались и развивались на протяжении бесчисленных поколений с помощью определенных упражнений и магических формул, чему неукоснительно следовали и во времена раздоров, и в мирные времена. Когда Элис выросла, она в свою очередь научилась соблюдению этих обычаев. Как и многие другие, она сначала выполняла ритуалы сбивчиво и неточно, но спустя некоторое время обрела уверенность, и мало-помалу они стали неотъемлемой частью ее существа. Среди людей ее народа были мудрецы, которые верили, что ритуалы предписаны Великим от начала времен, но Элис, подобно большинству Островитян, просто следовала им, как ей приказывали, не интересуясь такими высокими материями. К сожалению, Остров был маленьким, и его природные ресурсы могли обеспечивать только ограниченное количество жителей. Не всем рожденным там разрешалось остаться. И в канун семнадцатого дня рождения Элис предстала перед советом мудрых. Там ей мягко, но решительно сказали, что есть особое задание, которое она должна выполнить, и что для этого ей требуется отправиться немедленно в столицу королевства, найти жилье и надежное место работы и ждать, пока ей не пришлют дальнейшие инструкции.

— Неужели я должна жить среди Обиженных? — с ужасом спросила девушка.

— Ты должна жить среди Обиженных, — подтвердили Мудрые.

Когда она начала расспрашивать о самом задании, Мудрые просто посоветовали набраться терпения, сказав, что в должное время все станет ясно. Элис пришлось довольствоваться этим.

Унылые, закрытые ставнями витрины Северного пути вернули Элис к мыслям о невзгодах городской жизни. Первые дни приезда. Одна в своей каморке. Единственное, что давало ей силы, чтобы выдержать свое заточение, были ритуальные упражнения, которым ее научили еще в детстве и в которых она обретала утешение. Как только она входила в соприкосновение с порядком движений, запахи и звуки ее Острова начинали медленно проникать в ее сущность, возвращая ей силу, изящество и стойкость, в которых она нуждалась больше, чем когда бы то ни было. Позже, когда Элис удалось найти работу, у нее появилась привычка выполнять ритуал во время перерыва на обед. А недавно она записалась на танцевальные тренировки возле своего жилья в Северных районах, сначала всего лишь на один вечер в неделю. Но позже она обнаружила, что хочет посещать их чаще.

Обрывки воспоминаний всплывали в сознании. Несколько месяцев назад во время перерыва на обед она, как обычно, исполняла свой полуденный ритуал, когда в комнату неожиданно вошел Мастер Пегас. Некоторое время он стоял у двери, глядя на нее. Он не проронил ни слова, но она заметила странное выражение, которое появилось на лице волшебника, взгляд, который одновременно казался и вожделеющим, и напуганным. Впоследствии Пегас ни разу не упомянул об этом случае, который, если задуматься, был сам по себе очень странным. Элис вдруг поймала себя на мысли, что, возможно, каким-то своим тайным чувством волшебник обнаружил в ее личном ритуале что-то такое, в чем давно нуждался, что помогло бы ему залечить саднящие раны в его душе. Элис с сожалением подумала, что осознала она это, наверное, слишком поздно.

Его ноздри подрагивают. Снова этот особенный запах, этот опьяняющий коктейль из моря, травы, ветра и клевера, окруженный мягкой мантией спокойствия. Этот волшебный запах, который волнует его намного больше, чем вонь пота или острая боль страха.

И на этот раз он знает, что остальные после дуют за ним. Теперь он вожак, и когда он ловит запах, сначала его подхватывают Клык и Порез, а потом и остальная стая. Он бросает взгляд на круг ожидающих его и почти незаметно кивает.

Еще секунда, и они бегут: его заместители по бокам, остальные веером разворачиваются позади. Он не зависит от остальных членов стаи. Он молча скользит впереди. Эта добыча принадлежит только ему.

Элис свернула на боковую улицу, чтобы пойти по своему обычному короткому пути через Трущобы. Когда она рассказала коллегам, что каждый день ходит этой дорогой, они были поражены, даже шокированы, поэтому позже Элис перестала упоминать о своем маршруте. Но Элис не боялась Трущоб. Она чувствовала жалость к несчастным существам, которые обитали там, скитались и копались в отбросах. Иногда девушка задумывалась, что же довело их до подобного состояния, но никто из них никогда не приближался к ней. Поэтому, когда Элис, завернув за угол, оказалась лицом к лицу с группой подростков, облаченных в вонючие лохмотья, она не обратила на них внимания. Следуя естественной склонности, девушка улыбнулась им и шагнула вперед, ожидая, что они отступят в сторону. Но они не отступили. Молча глядя на нее, они стояли не двигаясь. Все еще недоумевая, Элис легко наступила на водосточный желоб, обогнула подростков и продолжила свой путь. Спустя мгновение она осознала, что они следуют за ней, и ее сердце замерло.

Элис смутно припомнились какие-то жуткие истории, которые так любили рассказывать ее коллеги. Она пошла быстрее и импульсивно свернула на незнакомую дорожку, надеясь, что преследователи отстанут. Но мягкие шаги продолжали звучать следом. Уже почти стемнело. Элис не могла понять, на какой улице находится. С растущим чувством паники она поняла, что заблудилась. Сердце тяжело стучало, она выскочила в переулок, обогнула груду мусора, затем оказалась перед высокой кирпичной стеной. С нарастающим ужасом Элис поняла, что попала в ловушку.

Она медленно повернулась. Ей преградили путь трое худых, босоногих существ, отрезая все возможности для побега. Чуть поодаль она различила неясные очертания остальных, усеявших вход в переулок, они смотрели и ждали. Затем один из них — Элис догадалась, что он здесь главный, — подошел к ней, резко заслонив собой остальных. Он был тощим и обтрепанным, со спутанной копной грязных рыжих волос и резким, тревожным веснушчатым лицом, на котором отражались самые противоречивые эмоции. Его одежда, или то, что осталось от нее, была грязной и рваной, колени, плечи и костлявая грудь торчали наружу. Вокруг шеи болталось жалкого вида ожерелье. Оно, похоже, было сделано из костей маленького животного. На них налипли ошметки гниющей рыбы.

Внезапно, словно в ответ на невидимый сигнал, два его товарища бросились вперед и схватили Элис за руки, а другие остались в отдалении, по-видимому понимая, что это не их добыча. Рыжий мальчик сделал еще шаг к ней. Его рот был слегка приоткрыт, обнажая зазубренный ряд белых зубов, с губ капала слюна. На его лице противоречивые чувства сменяли друг друга, как грозовые тучи, и глаза мальчика дико блуждали. Внезапно он протянул костлявую руку и, словно тисками, сжал ее горло, толкнув к стене. Отведя взгляд, Элис почувствовала, как он навалился на нее, его горячее дыхание, его вонь наполнили ее ноздри. Хватка усилилась. Ее сердце яростно колотилось о ребра. Она попыталась закричать, но из горла вырвался лишь удушливый кашель. Элис отчаянно сопротивлялась, рванувшись, она освободила одну руку и вцепилась в щеку нападавшего. Элис услышала невнятное восклицание и почувствовала, что хватка ослабла. Девушка умоляюще подняла глаза на своего врага.

Теперь по его лицу стекала кровь, вместе с грязью и слюной, но внезапно взгляд юноши стал спокойным и глубоким, он внимательно смотрел в глаза Элис. И в этих глазах девушка с изумлением увидела то, что уже никак не ожидала встретить в этом ужасном городе… Она узнала, смутно, но безошибочно, зов своего родного края.

Юноша тоже застыл в изумлении. Теперь он видит только большие синие глаза. В этих глазах он читает страх, смертельную панику, но помимо этого в них таится что-то еще. Что-то, что пугает его, но в то же время притягивает. Юноша чувствует себя обескураженным и беззащитным. Ибо глубоко в этих глазах, там, куда не может дотянуться его рука, лежит бескрайний, невероятный океан вечного спокойствия.

И затем, на мгновение, ему кажется, что он видит всю сцену — город, переулок, замершего юношу и девушку, прижавшуюся к стенке, — с высоты, словно глазами пустельги.

Его худое тело начало расслабляться. Словно зачарованный, он убрал руку с горла своей жертвы, осторожно посмотрел, как она прерывисто глубоко вздохнула, бережно наклоняя шею, еще хранящую следы его пальцев, глядя исподлобья, как раненое животное. И юноша медленно начинает понимать, что натворил. Он смущен и обеспокоен, теперь его сердце колотится так, будто хочет выскочить из груди, и ноги отказываются держать его, когда он отступает от девушки. Остальные смотрят на него в недоумении. Затем он заговорил, и ему еле удалось выдавить из себя слова.

— Не ее, — выдохнул он. — Не сейчас. Оставьте ее!

Его лицо исказилось от муки, и с криком боли он повернулся и исчез. В следующую секунду остальные, оставшись без вожака, развернулись и последовали за ним.

Элис привалилась к стене, шея болела, дыхание сбивалось, малейшее движение причиняло боль, слезы облегчения текли по лицу. Она с удивлением смотрела вслед юноше. Наконец-то Элис начала понимать, в чем состоит ее особое задание.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Той же ночью (продолжение)

В канцелярии на двери надежный замок, поэтому я рассудил, что будет безопасно устроить моего пленника там на ночь. Я встал на колени, чтобы поднять маленькое безвольное тельце, и обнаружил, что оно почти ничего не весит. Я отнес его вниз на руках, осторожно положил на раскладушку (благоразумно убрав из-под подушки револьвер) и остановился, чтобы еще раз взглянуть на маленькое существо, свернувшееся калачиком. Внезапно меня охватило ощущение, которое сначала я и сам как следует не понял. Должно быть, я ожидал, что меня охватит гнев или справедливое негодование, но ничего подобного. В следующую минуту мне стало ясно, что я позволил себе поддаться чувству сродни состраданию к пойманному. Я сурово упрекнул себя и напомнил, что это тот самый злодей, который наделал столько бед! Его следовало держать в заключении и строго с ним расправиться. Я дважды повернул ключ в замке, затем наклонился, чтобы посмотреть в замочную скважину. Маленькое существо лежало без движения, можно было расслышать, как оно тихо сопит. Прошептав «спокойной ночи», я бес шумно пошел прочь, все еще пораженный своим поведением.

Но перед тем как отправиться спать, мне предстояло позаботиться еще кое о ком. Но к своему крайнему удивлению, добравшись до комнаты с минералами, я не нашел там старушку! Еще одно поразительное событие за эту самую тревожную ночь!

 

Итак, теперь ты увидел меня в несчастье моем, и наконец жалость проснулась в тебе, и ты поднимаешь меня на руки и несешь, словно ребенка, в безопасное место, и кладешь меня на мягкую кровать, и наконец я засыпаю. И пока я сплю, мне снится сон.

Мне снится сон о мальчике, который оставил себя ради соблазна Трущоб. Некоторое время, неверно направив могучую энергию молодости, он бегал, искал и убивал невинные жертвы, вместе с дикими существами, что живут в Трущобах, разрушая свое тело ночь за ночью, подавляя разум, предавая дух забвению. И время от времени я признаюсь, что не могу противиться зову бежать с ним рядом. Но теперь, хотя он еще не совсем это понимает, он начал ощущать, что именно он ищет, начал ощущать, что пришло время двигаться к своей цели.

Мне снится волшебник, покинувший город, он ничего не взял с собой, у него никакого имущества, кроме одежды, что на нем. Он был охотником, и на него охотились, и в конечном счете его ловко и бесстыдно обманула женщина по имени Нина, но он все равно шагает вперед, полный воли к жизни. Ибо город был тюрьмой его, а дворец — оковами, и, только сбросив их, он может начать поиски того, что ему нужно по-настоящему.

И мне снится женщина, она едет через все королевство с тем, что она украла, с предметом, который, как она верит, обогатит ее. И ненадолго мне становится грустно, ибо я знаю, что вещь, похищенная ею, слишком сложна для ее понимания, слишком сильна, чтобы овладеть ею, слишком могущественна, чтобы насытить алчный дух своей временной хозяйки. Но еще мгновение, и меня снова охватывает ощущение счастья, потому что я знаю, что ей будет суждено узнать все опасности дороги, которой она следует.

Но чаще всего мне снится, как будто я поднимаюсь в высоту, и мне снится обновление, и мне снится надежда. Я испытываю радость, Виктор, потому что ты нашел меня и позаботился обо мне. Ибо теперь, когда я сплю в твоей постели, мы с тобой можем приняться за настоящее дело, которое я так давно хочу начать. Я вознагражу тебя за твою доброту, Виктор. Ты был ласков со мною, и теперь я буду твоим другом. И тогда ты и я, мы сможем начать узнавать друг друга.

 

В бегах

Он побежал и уже не хотел останавливаться. Позади он слышал лающие крики своих товарищей, чьи-то возгласы, стук тяжелых сапог полицейских, случайные выстрелы. Неутомимые ноги по дорожкам и переулкам Трущоб вынесли своего хозяина на оживленный Северный путь, где он врезался в толпу испуганных горожан, не обращая внимания на проклятия, которые посылали ему владельцы разбитых витрин, уворачиваясь от повозок и экипажей.

Добежав до разрушенной сторожки у старых городских стен, он позволил себе сбавить ход и стал красться через однообразные застройки Северных районов. Наконец, добравшись до южного берега реки, он нашел сухое место и уснул там, среди шатких столбиков причала, рядом с паромом, стоящим в доке. У него не было денег, чтобы заплатить за переправу, а река была слишком быстрой и широкой, чтобы ее переплыть. Но на следующий день, рано утром, он рискнул перебраться через реку, зацепившись за тяжелую веревочную решетку, свисающую с борта лодки, по грудь в ледяной мутной воде.

К полудню он добрался до северного конца города, где впервые ему удалось различить очертания далеких холмов. Некоторое время он брел по Королевской дороге, но вскоре ее суровая каменистая поверхность измучила его, а огромные самодвижущиеся механизмы, которые проносились мимо с угрожающим шумом, заставляли его задыхаться от облаков сажи. Поэтому при первой же возможности он свернул в сторону и исчез в спутанной сети петляющих троп, стелющихся по сельским угодьям, которые, как он знал, должны привести его к цели.

Позже в тот день пошел дождь, и ему пришлось искать убежище в далеком заброшенном доме, почти целиком спрятавшемся в разросшемся саду. В одной из комнат на стене все еще висело потрескавшееся зеркало. Он вглядывался в свое отражение, в отражение жалкого существа, которым он почему-то позволил себе стать — грязный, босоногий, последние лохмотья одежды едва прикрывают тело. Волосы длинные и тусклые, на щеке кровавый след от ногтей девушки. Один глаз опух и не открывается, одно плечо ниже другого, из-за чего тело неровно ссутулилось. Он остановил взгляд на ужасном ожерелье из костей, что царапало грудь. Содрогнувшись, он сорвал его с шеи и швырнул о стену, оно рассыпалось с глухим насмешливым стуком.

В ту ночь он впервые за долгое время спал под крышей дома, и ему снилось, как полицейские с пистолетами крадутся по комнатам в поисках его. На следующее утро, сгорающий от стыда, он снова взглянул на свое отражение в зеркале и понял, что не может позволить кому-либо видеть себя при дневном свете. Он остался в доме до наступления ночи и лишь потом выскользнул в спящую деревню.

С этого времени он спал днем в развалинах, при дорожном кустарнике или просто в лесу, а шел ночью. Голод постоянно терзал его, и ему приходилось перебиваться пищей, которую удавалось стянуть с поля или с фермерских угодий. Время от времени он встречал на своем пути других ночных путешественников. Большинство из них быстро перебегали на другую сторону дороги, а одна старуха пробормотала что-то похожее на проклятие, отгоняя его злым взмахом руки. Однажды ночью компания деревенских парней обнаружила его, когда он прятался за таверной, они прогнали его, кидая вслед камни, ножи и яростно ругаясь.

Несколько дней спустя у деревни на краю холмистого края ему, подгоняемому холодом, голодом и отчаянием, пришлось искать убежища в коровнике, где терпеливая корова позволила ему попить густого сладкого молока из своего вымени. Довольный и насытившийся, он бросился на колючую кучу соломы, где сразу же заснул.

Его разбудил металлический громыхающий звук. Он осторожно приоткрыл глаза. В луче вечернего света, льющегося через полуоткрытые двери, ему удалось различить очертания молодой деревенской девушки, которая несла пару цинковых ведер и трехногую скамеечку. Наполовину зарывшись в солому, он смотрел, как девушка приступила к дойке, сосредоточенно работая руками, вполголоса напевая коровам обрывки песен. Рыжик осторожно сел. Восхищаясь тем, как она поглощена своим нежным делом, он уныло думал, сможет ли когда-нибудь снова стать частью обычного мира. Сейчас, казалось, он бы все отдал, только бы поменяться с девушкой местами. Рыжик не сумел сдержать стон.

Услышав этот неожиданный звук, девушка вздрогнула и обернулась. Прятаться не имело смысла — она сразу увидела его. Доярка закричала от ужаса и стремглав бросилась вон из сарая, ведра загремели, молоко расплескалось, коровы замычали в недоумении. Рыжик, пошатываясь, пошел к двери и остановился, ослепленный красным диском заходящего солнца.

— Не бойся! — слабо крикнул он ей вслед. — Я просто…

Но девушка, должно быть, уже подняла тревогу, потому что в следующую секунду со всех сторон к нему неслись дюжие мужчины, они кричали, размахивая топорами и вилами. Он безумно озирался, решая, в какую сторону бежать, и, наконец выбрав путь, понесся что есть мочи.

Дорожка от фермы вывела Рыжика на главную улицу деревни, и он помчался к полям. Работники фермера гнались за ним по пятам, и любопытные уже начали высовывать головы из дверей и окон. Прежде чем он достиг конца деревни, за ним бежали все ее жители. Но зато бегать Рыжик умел. Он бегал быстрее ветра. Это было единственное, чему его научили Волчата. Он пронесся впереди толпы, перепрыгнул через ворота в поле и начал петлять среди стада перепуганных овец. Затем, заметив впереди спасительный лес, внезапно свернул вверх на крутую узкую тропу, босые ноги быстро и уверенно карабкались по каменистой поверхности. Его сердце яростно билось, дыхание в груди прерывалось, но он знал, что расстояние между ним и преследователями увеличивается. К тому времени, как он добрался до безопасного леса, они остались далеко позади. Рыжик пролез между деревьями, повис, раскачиваясь на ветвях высокого дуба, и с облегчением увидел, что охота закончилась, — крестьяне, один за другим, расходились по домам. Теперь стало холоднее, и свет уже почти погас. Измученный, он прислонился к развилке ветвей, поплотнее завернулся в лохмотья и тут же снова заснул.

Когда беглец проснулся, ночь отступила. Пока он стряхивал остатки сна, ноздри почуяли незнакомый запах, пахло сладким, удушающим дымом. Рыжик услышал, как кричат люди и лают собаки. Он быстро забрался повыше и огляделся. Колеблющиеся огни света растянулись в длинную процессию вдоль тропы и ползли по краям леса. Крестьяне вернулись с подкреплением.

Рыжик отругал себя за то, что уснул. Яростно пытаясь размять затекшие ноги, он внимательно оглядел местность до горизонта. Ближайший край леса и проход к самому дальнему холму были еще свободны. Такой путь казался Рыжику самой лучшей возможностью для побега. Он уже приготовился спрыгнуть с ветки, как вдруг услышал внизу голоса и быстро спрятался, осознав, что лес наводнен людьми. Под ним в колеблющемся луче света, льющегося из фонаря, он различил двоих. Один человек, тот, что нес фонарь, сдерживал огромную злобную собаку, которая рычала и натягивала поводок. На другом была одежда священника. В руках он держал большую открытую книгу и нараспев произносил слова на каком-то неизвестном языке.

Нельзя было терять ни минуты. С диким криком мальчик вскочил на ноги прямо на дереве. Мгновение оба испуганно смотрели на него, подняв головы, затем он прыгнул босыми пятками прямо на плечи священнику, толкнув его на поводыря собаки. Все трое тяжело упали на землю, а священник и человек с собакой запутались в густой поросли ежевики. Фонарь кувырнулся в подлесок, Рыжик услышал звук бьющегося стекла и увидел, как вверх потянулись языки пламени. Вскочив на ноги, он оказался нос к носу с приближающейся собакой, шерсть которой была поднята дыбом, а клыки обнажены в рычании. Стоя на земле, Рыжик посмотрел собаке прямо в глаза и протянул к ней руку. На мгновение он вспомнил Волчат. А потом Малыша.

— Хороший мальчик. Хороший пес.

Собака, ворча, остановилась и начала лизать ему ладонь. В это время он поймал конец болтающегося поводка, быстро обмотал его вокруг дерева, оттолкнул одного из мужчин, который пытался схватить его за лодыжку, развернулся и помчался к открытому пространству. Кусты ежевики раздирали плечи, корни хватали за ноги в темноте. Он услышал, как переругиваются мужчины, как неистово воет собака, и пламя поглотило лес.

Рыжик добежал до холмов. У вершины холма он остановился, чтобы оглянуться на пламенеющий лес. К своему облегчению, он не увидел позади людей с фонарями. Он подумал, что крестьян теперь больше волнует пожар, чем преследование одинокого Волчонка, но тем не менее решил бежать всю ночь.

Он хромал из-за своих ран, из порезов сочилась кровь, он полз на четвереньках, когда не смог больше идти, воя от боли на луну, перелезая через грязные канавы, тащась из последних сил по острым камням, через заросли чертополоха. Наконец, когда силы были на исходе и Рыжик не мог больше двигаться, он повалился на землю, уже не понимая, стоит он или лежит, потеряв ощущение самой земли. Он покатился и скользнул в канаву, ударился ребрами обо что-то твердое, в голове вспыхнул слепящий взрыв света. А потом сознание оставило его.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

(Без даты)

С первым лучом солнца я вернулся в канцелярию. Под складками одеяла отчетливо вырисовывались очертания тела плененного мною создания. Оно лежало без движения, но по его дыханию мне стало ясно, что оно не спит. Пока я смотрел, одеяло откинулось, и глаз-бусинка уставился на меня сквозь спутанные непослушные волосы. Тонкий, охрипший голосок произнес несколько невнятных звуков. Сначала я не разобрал, что существо пытается мне сказать, но после нескольких попыток, подкрепляемых жестами, мне в конце концов стало ясно, что оно просит есть. Слишком изумленный, чтобы спорить, я отправился на задний двор, где в старой закрытой повозке миссис Праудфут обустроила временную кухню. Было слишком рано, и добрая женщина еще, по-видимому, спала, поэтому я разжег свою разбитую походную плитку, подогрел в миске молоко, затем перелил его в чашку, добавил туда несколько кусков белого хлеба, посыпал корицей и сахаром. Не думая о своем странном поведении, я возвращался в канцелярию, неся чашку перед собой.

Подойдя к ней, я с ужасом увидел, что оставил дверь комнаты открытой. Я кинулся внутрь, не замечая, что молоко льется на ночную рубашку. Кровать была пуста.

Я дико оглядывался по сторонам, пока мое внимание не привлек нерешительный кашель, исходивший от окошка. Существо сидело на подоконнике, покачивая худыми ногами. Оно спрыгнуло и заспешило ко мне, его ноздри задрожали при запахе пищи.

— Привет, Виктор, — отчетливо сказало существо. — Меня зовут Ли.

И Ли, схватив чашку, принялся жадно пить молоко.

 

Волшебник в пути

Леонардо Пегас не осмеливался выйти за стены города в течение многих лет, и теперь во время своих первых дней свободы, не имея в голове никакого определенного плана, он выбирал путь скорее наугад. Неожиданно для себя волшебник был рад тому, что может наслаждаться новыми звуками и запахами, сельскими видами, холмами, реками, незнакомыми ощущениями, гостеприимная дорога широко раскинулась перед ним. Иногда он шел, иногда соглашался на предложение подвезти его на телеге или повозке.

Время от времени Леонардо встречал других путешественников. Многие из них были обычным странствующим людом, занятым разной торговлей «на колесах», но кое-кто, подобно самому волшебнику, принадлежал к категории обманутых и обездоленных людей, которые стремились начать жизнь заново. Иногда он находил товарища, с кем на пару дней можно было разделить дорогу днем и жилье ночью. Леонардо обнаружил, что вдали от города питание и жилье стоят очень дешево, и горстка монет в кошельке легко позволит ему продержаться какое-то время, пока не удастся найти себе подходящее место.

Когда стало теплее, волшебник присоединился к группе Странников, которые жили под открытым небом, вместе скитались, вместе готовили нехитрую пищу и рассказывали друг другу истории, усевшись вокруг огня. Подремывая у костра, Леонардо слышал то обрывки древних легенд, то повествования о правдивых событиях, приключившихся с самими рассказчиками, и иногда ему было трудно различить, где заканчивалась одна история и начиналась другая.

Однажды ночью Леонардо вдруг подумал, что в новых условиях можно найти возможность для развития его профессионального навыка по созданию будущего. Он предложил вместо рассказов о прошлом придумывать истории о том, что еще не случилось, убедив своих товарищей, что это может оказаться интересным опытом. Эта идея вызвала немалое воодушевление в лагере. И вскоре остальные обнаружили, что под руководством Леонардо им удается с легкостью признаваться в самых тайных мечтах и плести фантастичные узоры из событий будущего, которые могли их ожидать.

Однажды пришла очередь Леонардо.

— Расскажи-ка нам свое будущее, Лео, — смеясь, попросили товарищи.

Леонардо долго молчал, глядя на языки пламени.

— Я бреду по пыльной дороге, — начал он. — Сейчас полдень. Я что-то ищу. Но пока не знаю, что именно.

Он снова замолчал. Остальные терпеливо ждали.

— Вдоль дороги растут колючие кусты, — наконец продолжил он. — Высокая живая изгородь. Я подхожу к месту, где, по моему мнению, когда-то был вход, и нахожу железные ворота, полностью покрытые ржавчиной, почти незаметные в зеленых колючках. Ворота скреплены цепью и заперты на висячий замок. Я не могу открыть их.

Внезапно он резко повалился назад, лишившись сил.

— Ты что-нибудь видишь за решетками? — раз дался чей-то голос.

— Терпение, — ответил волшебник. — Дайте мне перевести дыхание, и я продолжу. — И он снова уставился на пламя.

Леонардо вглядывался в щель в воротах. Сначала все было темным, но потом его глаза привыкли к сумраку, и он понял, что смотрит не в темноту, а в однородную бесформенную серую пустоту. Затем вдалеке что-то начало двигаться. Вьющиеся сгустки тьмы начали танцевать в этой пустоте, сливаясь друг с другом, снова расходясь и затем соединяясь в смутный образ. Внезапно картинка застыла, стала отчетливее, и Леонардо показалось, что кто-то толкнул его в живот. Перед ним образ девушки. Бледной, тонкой девушки со светлыми волосами, девушки, одетой в черное с головы до пят, девушки, невесомо танцующей в пустоте.

Леонардо вздохнул. Он коротко подумал о настоящей девушке, далекой и замкнутой, прикованной к своему рабочему месту в унылом сером городе, о девушке, еще больше недостижимой, чем образ из сна, танцующий перед ним в пустоте. Элис. Он попытался вызвать в памяти ее лицо, но обнаружил, что светлые волосы обрамляют лишь пустой овал.

— Так что там за воротами? — Товарищи прервали поток его мыслей.

— Там ничего нет. Сейчас я не смогу продолжить. — Леонардо неуверенно поднялся на ноги и побрел в темноту.

И все остальные тоже решили пойти спать.

Но в течение следующих дней, куда бы ни смотрел волшебник, ему казалось, что видение танцует перед ним, высмеивая его, преследуя, захватывая, вращающиеся петли изощренных движений окружали его, описывая замысловатые линии, которые заманивали, опутывали, сбивая с толку. Куда бы он ни сворачивал, его путь преграждало это существо — гибкое, бледное, пугающее. И даже когда Леонардо просыпался, призрачный смех, казалось, эхом разносился вокруг него.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Четверг, 15 октября

С огромным усилием я заставил себя направить внимание на первостепенные задачи. Навязчивая идея, которой я был подчинен столько недель, начала наконец ослаблять свою хватку, и только сейчас я стал осознавать, как преступно пренебрегал своими обязанностями. Пока я безрассудно тратил время, преследуя демонов и теней, Сэм и Гарольд остались одни, взвалив на плечи непосильный груз общей работы. Через три месяца, начиная с этого дня, должен вернуться владелец дома, и нам осталось слишком много работы, которую необходимо завершить. Таким образом, я решил начать все с самого начала. Этим утром я протер рабочий стол, разобрал почту и заглянул в календарь. Оказалось, что полную инспекцию помещений следовало провести давным-давно.

(В тот же день, позже)

К моему глубочайшему облегчению, со времени предыдущего осмотра имения произошли значительные сдвиги. Основная часть строительных работ завершена, проведено электричество, а внутреннее убранство дома по большей части находится в хорошем состоянии. На нижнем этаже заменили доски настила, кое-где их уже натерли и отполировали. Деревянные доски на кухне, что сгорели во время пожара, были сняты, поврежденную штукатурку на стенах заменили новой, и водопроводчики вот-вот приступят к работе. Миссис Праудфут подняла вопрос о новом оборудовании для кухни, и, очевидно, это пойдет хозяйству только на пользу. А еще эта дама категорично настроена по поводу приобретения плитки и моющихся обоев, и боюсь, что мне не остается иного выбора, как согласиться с ее требованиями.

Сад перед домом выглядит великолепно. Лужайки подстрижены ровными параллельными полосами, кусты аккуратно подрезаны, а на ограду нанесли свежий слой краски. Растения позади дома еще нуждаются в серьезном уходе, но я подозреваю, что их удастся привести в порядок только весной. Не прекращается поток посетителей, и Гарольд продолжает продавать им билеты, он нанял дополнительный персонал для проведения экскурсий и присмотра за чуланом.

По поводу пленника Ли я пребываю в своего рода затруднительном положении. Почему-то я не испытываю желания рассказывать своим коллегам о странных событиях, которые произошли в ночь полнолуния. Только старая дама знает мою тайну, но, к счастью, она продолжает дремать в кресле.

В маленькой башенной комнате под крышей дома я поставил для пленника раскладушку, стол и стул, и хотя дверь можно запереть, я ловлю себя на том, что часто забываю это делать. Однако Ли не обнаруживает стремления сбежать. Я регулярно приношу туда еду, но я слишком занят, чтобы продолжать размышлять обо всем этом. Работа движется быстро, и, обходя дом, я постоянно ощущаю прилив энергии и стремление действовать безотлагательно, чего раньше не было.

 

Хранительница Земли

Когда юноша проснулся, было очень сыро и холодно. Он лежал на боку, свернувшись калачиком на гладком голом камне. Он осторожно сел, завернулся в свои промокшие лохмотья и размял руки и ноги, чтобы кровь бежала быстрее. Потом он оглянулся. Небо только начинало светлеть, но различить пейзаж ему пока не удавалось. Он подождал, позволяя глазам привыкнуть к сумраку. Медленно в серой дымке рассвета он разглядел то, что его окружало. Прямо перед ним неясно вырисовывалась высокая темная фигура, обвитая туманом.

Он молча вскочил на ноги. Фигура неумолимо преградила ему путь. Он быстро повернулся, но обнаружил позади еще одну фигуру, высокую, зловещую и неподвижную. И теперь ему удалось разглядеть чьи-то тени, еще и еще, слева и справа, в молчаливом ожидании. Некоторые стояли так близко, что можно было протянуть руку и дотронуться, другие были едва различимы в отдалении. Рыжик опять оказался в окружении, и не было никакой надежды спастись. Его пульс бился с невероятной частотой, дыхание перехватило.

— Что вам нужно? — удалось ему выдохнуть.

Ответа не последовало. Ноги словно примерзли к земле, он ждал, чтобы противник сделал первый шаг. Однако прошло уже несколько минут, но ни одна из фигур не двигалась. Затем в облаках появилась брешь, неуверенный луч света проткнул темноту. Туман рассеялся, и Рыжик с облегчением увидел, что окружен не врагами, а хаотичной группой высоких молчаливых фигур, напоминающих скульптуры. Сначала он не мог понять, из чего они вырезаны: из дерева, камня или другого материала. Форма одних была геометрически правильной, очертания других поражали причудливостью. У некоторых были гладкие лица с непрорисованными чертами, других украшали замысловатые узоры, но в тусклом утреннем свете эти изваяния на несколько мгновений внешне походили на людей. Рыжик медленно, с облегчением выдохнул.

Участок земли, на котором стояли фигуры, покрывали гладкие мозаичные плиты, и в первых утренних лучах Рыжик увидел, что площадка выложена плитками в виде лабиринта — сплошные пересекающиеся линии и концентрические круги. Под его ногами, в центре лабиринта, находилась шестиугольная плита, которая была больше остальных и располагалась на холме, — должно быть, он провел ночь именно на ней. В отдалении все еще колыхался туман, и окружающее казалось размытым.

Когда солнце взошло, стало немного теплее. Рыжик зевнул, потянулся и принялся раздумывать, где найти еду и куда идти дальше. Напряжение отступило, а с ним и ужасы погони, поэтому, когда на его плечо легла ладонь, он почувствовал не испуг, а приятное удивление.

Он повернулся и оказался лицом к лицу с пожилой женщиной, высокой и довольно странной на вид. На ней была длинная мантия, которая делала ее похожей на монашку. Длинные седые косы были собраны на затылке в пучок, из которого небрежно выбивались завитки. Сквозь очки в круглой проволочной оправе она смотрела на него долгим, внимательным взглядом.

— Привет, — наконец произнесла она. — Значит, тебе удалось нас найти.

Тон ее голоса был мягким, знакомым, ободряющим, а сам голос добрым.

Юноша смог только молча кивнуть.

— Что ж, добро пожаловать к нам! Ты не первый и, осмелюсь предположить, не последний. Нет, нет, не пытайся сейчас разговаривать. Ты не обязан рассказывать мне, кто ты и что натворил. Я уверена, все к лучшему, обычно так и выходит. А еще осмелюсь предположить, тебе понадобится время, чтобы во всем разобраться, — большинству наших гостей это нужно. Мы попробуем подыскать тебе комнату, так что в любом случае ты можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь. Ах да, кстати, меня называют Хранительницей Земли. Это что-то вроде моего официального титула. Звучит довольно важно, не так ли?

Казалось, прошла уже тысяча лет с тех пор, как Рыжику говорили такие добрые слова. На какой-то момент слезы выступили у него на глазах, и он не смог произнести ни слова. Когда он наконец заговорил, ему удалось вымолвить лишь три слова:

— Пожалуйста, помогите мне. — Несмотря на то, что становилось теплее, он не мог справиться с дрожью.

— Так пойдем же внутрь.

Женщина обняла Рыжика за плечи. Укутав складками своей мантии, она провела его между высоких изваяний, ступая по пружинистому дерну, поворачивая лицом к долине, что раскинулась внизу. Теперь он увидел мягкие зеленые холмы, извилисто петляющую тропинку, большой гостеприимный дом, к двойным дверям которого вел короткий пролет каменных ступеней. А потом двери тихо распахнулись, и Хранительница ввела его внутрь.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Понедельник, 26 октября

Сегодня утром я направлялся в башенную комнату, как обычно с чашкой молока и ломтями хлеба, когда вдруг с удивлением услышал звуки, напоминающие музыку. Поднявшись по лестнице из кухни, я услышал сначала быстрый рокочущий ритм, напоминающий военный марш, исполняемый на расческах в стиле эстрадного оркестра, а подойдя ближе, различил сложную мелодию, которая вливалась в общий ритм в такой манере, что в голове моей появился образ змеи, извивающейся и ползущей в зарослях бамбука. Завернув за угол, я с изумлением обнаружил Ли с метлой в руке, подметавшего пол ритмичными взмахами и напевающего веселый мотив. Я молча стоял, не двигаясь, держась на расстоянии, не в силах оторвать глаз от происходящего. Спокойная обстановка и постоянная кормежка, видимо, пошли на пользу моему пленнику. Ли набрал немного веса и, казалось, стал выше, чем раньше. Он ловко подпрыгивал, выполняя свою работу с изяществом и уверенностью. Пока я смотрел на него, мной овладело незнакомое ощущение, которое я не смог сразу определить. Однако в следующий момент я внезапно понял, что это было чувство сродни желанию! Нет необходимости говорить, что я был в значительной степени испуган и смущен этим открытием и в результате резко чихнул несколько раз подряд. Обнаружив наконец мое присутствие, мой юный пленник повернулся ко мне лицом. На моих глазах краткая, едва заметная улыбка осветила лицо Ли. Я быстро поставил молоко и в смятении выбежал.

Да, ты хорошо позаботился обо мне, Виктор. Удивительно, сколького можно достигнуть с помощью небольшого количества еды, отдыха и доброты. Теперь я понимаю, что из-за меня ты испытал много горя и страха, но ты воздал мне за горе и страх ничем иным, как любовью, и постепенно я начинаю сознавать, что мне нужно вознаградить тебя за эту любовь, мне нужно вернуть что-то в дом, в этот дом, за который когда-то велась борьба и который чуть было не превратился в руины из-за моей глупости. Итак, в углу нашлась метла, и теперь я подметаю.

Сначала работа давалась мне нелегко, удалось подмести только несколько плит моей маленькой комнаты. Но мало-помалу я отваживаюсь выходить в коридоры дома, и пока дни идут, мне удается сделать все больше и больше. Я наслаждаюсь этой работой, получаю удовольствие от прилагаемых усилий, и теперь сила постепенно возвращается ко мне, руки и ноги становятся сильнее, тело наливается силой, выпрямляется спина. И сегодня мне на ум вдруг снова пришла музыка. Ты вошел неслышно, и мне уже не хотелось убегать и прятаться, как когда-то.

До меня донесся запах свежего хлеба, и стало понятно, что ты стоишь замерший и безмолвный. Ты стоял молча, ты смотрел на меня, и я знаю — тебе нравилось то, что ты видел. Я хочу возместить тот вред, что был причинен тебе, Виктор. Я хочу сделать тебя счастливым.

 

Волшебник снова грезит

В конце концов лето подошло к концу, и Леонардо решил на время оставить бродячую жизнь ради спокойного сна в теплой кровати. Пожелав всего хорошего своим новым друзьям, он продолжил свой путь в одиночестве, пока не вышел на одну из тех Королевских дорог, что сплетались в единую сеть, связывающую крупные города королевства. Она привела волшебника к большой, беспокойной придорожной гостинице, где он задержался на несколько дней из-за плохой погоды. Компания здесь подобралась не особо близкая по духу, поэтому впервые за многие недели Леонардо остался наедине со своими мыслями.

Устроившись за укромным столиком в углу, он смотрел в окно на серую пелену дождя. Ему вдруг пришло в голову, что в последнее время он наслаждался жизнью с таким упоением, что совсем перестал размышлять о своих планах, но теперь, когда он внезапно оказался один, ему ничего другого не остается, как только погрузиться в раздумья. Он вспомнил то время, которое провел со Странниками, те истории, которые они рассказывали у костра, свой эксперимент с историями о будущем и то, как у него не получилось преодолеть препятствия, с которыми он неожиданно столкнулся, пытаясь воссоздать собственную историю.

Его мысли вернулись к той ночи, когда пришла его очередь рассказать свою историю. Он с содроганием вспомнил, как не смог придумать хоть какого-нибудь будущего для себя, а в голове не возникло ничего, кроме тягостных образов ржавеющих ворот, о которых он рассказал товарищам, и демонического образа Элис, о котором умолчал. С той ночи Леонардо избегал смотреть на огонь. Но теперь он решил, что пришло время попытаться снова. На другой стороне комнаты было свободное место у огня. Леонардо быстро перешел туда. Глотнув эля и удобно устроившись на стуле, он задумчиво уставился на языки пламени. И позволил воображению медленно плыть по течению…

Он снова увидел ржавые ворота, но на этот раз они не были заперты. Теперь одна из створок неровно висела на единственной оставшейся петле, и между воротами виднелась щель, достаточно широкая, чтобы туда протиснулся взрослый человек. Не задумываясь о том, что делает, он поспешил внутрь. Теперь Леонардо стоял на неровно вымощенной поверхности. А затем, с вершины наклонного холма, он увидел дом.

Это был высокий, внушительный дом, с множеством окон. Сад вокруг сильно разросся, пряча в своей зелени нижние этажи, забивая водосточные трубы и желоба, но наверху волшебнику удалось различить башенки и фронтоны, колпаки над дымовыми трубами и горгулий. Перед Леонардо бежала тропинка. Он осторожно пробрался между зарослями чертополоха, который пробивался сквозь каменные серые плиты, и подошел к крутому пролету потрескавшихся ступеней. Они привели Леонардо к главному крыльцу, украшенному крошащимися от старости колоннами. Теперь он оказался перед входными дверями, с которых слезла краска, обнажив серую обветрившуюся древесину. Волшебник остановился, не уверенный, стоит ли делать следующий шаг.

Затем что-то нарушило тишину, какой-то слабый звук, исходящий из дома. Да, внутри дома что-то двигалось. И вот от легкого прикосновения двери распахнулись.

Ни секунды не колеблясь, волшебник прошел в холл с высокими потолками. Над ним висели обломки большого канделябра, покрытого густым слоем пыли и паутиной. Справа уходила вверх тяжелая лестница из красного дерева. Перед ним была еще одна пара двойных дверей, на этот раз в каждую была встроена прозрачная панель. Он всмотрелся в потускневшее стекло и разглядел длинный коридор, пыльный и обшитый панелями, справа и слева тянулись ряды дверей в многочисленные комнаты.

Леонардо чуть слышно крался из комнаты в комнату. Открывая каждую дверь, он обнаруживал кабинеты, в которых стояли запертые шкафы и лежали аккуратно упакованные и сложенные в кучу тюки, и комнаты, в которых предметы были небрежно разбросаны. Он поднялся на верхние этажи и нашел там помещения, которые использовались только для хранения разных предметов, где на полу громоздились шаткие груды книг, альбомов и документов в высоту человеческого роста. Все было покрыто толстым слоем пыли. Наконец он добрался до самого верха, поднимаясь по узкой винтовой лестнице, которая вела к низкому дверному проему. Дверь была такой тугой, что ему понадобилось приложить усилие, чтобы открыть ее. Волшебник оказался в крошечной шестиугольной комнатке.

Она была совершенно пустой, но каким-то образом Леонардо почувствовал, что находится здесь не один. Волшебник не мог понять, было это присутствие дружелюбным или нет. Дрожа, он быстро спустился в главную часть дома.

Вернувшись в холл, волшебник задумался. Если этот дом действительно представляет его будущее, ему понадобится изучить его куда пристальнее, прежде чем он придет сюда жить. Теперь волшебник пожалел, что, несмотря на всестороннее изучение и широкий опыт в искусстве магии, никогда не делал серьезной попытки создать подходящее будущее для себя. В безопасной атмосфере дворца в этом, казалось, не было необходимости, но теперь он пожалел, что не подумал о будущем раньше. Хотя Леонардо не совсем представлял, как он возьмется за это дело без своей Машины Эмпатии, модельных сцен и миниатюрных фигурок.

Внезапно ему пришло в голову, что можно было бы попробовать привлечь кого-нибудь на помощь. Возможно, он мог бы подать объявление… Ему пришло на ум, что в этом придуманном мире, без сомнения, все возможно. Он принялся искать то, что ему было нужно, в первых попавшихся комнатах, и в конце концов ему удалось обнаружить маленький кабинет, где стоял письменный стол, а на нем лежало несколько листов пергамента и стояли чернила. Немного подумав, Леонардо набросал следующее:

Требуется помощь в реставрации.

Мой особняк пришел в запустение, он довольно велик, поэтому требуется немало труда, чтобы привести его в пригодное для жилья состояние. Я бы с удовольствием воспользовался услугами надежных и трудолюбивых людей. Если вы сочтете, что обладаете соответствующей квалификацией, пожалуйста, напишите по адресу…

На этом месте Леонардо вдруг понял, что бутылка опустела. Он с раздражением осознал, что ни одно из его видений не приведет к чему-либо существенному. С другой стороны, подумалось ему, может, здесь удастся найти неплохую работу. Он решил приступить к активным действиям, попытаться сделать то, что Нина назвала бы «втюхать партию никчемного товара». Трактирщик может оказаться хорошим объектом для первой попытки. Мысленно волшебник отрепетировал то, что скажет своему будущему хозяину. Почувствовав, что готов, Леонардо прошел через всю комнату с пустой бутылкой в руках, заплатил еще за одну, затем, когда увидел, что привлек внимание трактирщика, откашлялся и произнес тщательно заготовленные слова:

— Вы, часом, не знаете кого-нибудь по соседству, кому могли бы понадобиться услуги опытного волшебника?

Трактирщик оглядел всклокоченного гостя с осторожной вежливостью.

— Нет, сэр, — серьезно ответил он. — Сейчас нет. Но если услышу хоть что-нибудь, обещаю, что вы узнаете об этом первым.

Довольный этими словами, Леонардо вернулся за столик. В его голове начал формироваться план, и этой ночью он спал хорошо. На следующий день погода, наконец, стала улучшаться, и он смог продолжить свое путешествие.

 

Дом отдохновения

Он смутно чувствовал, как его направляют нежные руки, радостные голоса приветствуют его, зовут в тепло, свет и круг друзей. Он осторожно выскользнул из своих грязных лохмотьев, с удовольствием погрузился в ароматную воду. Глядя, как вода вокруг становится черной, он засмеялся впервые за много лет. В конце концов, он отмылся, затем его завернули в мягкие полотенца и провели в тихое место, где он блаженно упал на мягкую кровать и заснул.

Несколько дней он почти все время спал, глубокий сон его прерывался только случайным приглушенным звоном колоколов. Иногда, просыпаясь, он находил еду, немного ел и снова засыпал. А однажды, когда он проснулся, его одолело любопытство.

Он обнаружил, что лежит на боку, лицом к грубо оштукатуренной стене. Некоторое время он смотрел на стену, скользя взглядом по четким линиям, оставленным мастерком штукатура, отмечая, как в одном месте они идут параллельно через ровные промежутки, а в других сгибаются и пересекают друг друга. Через некоторое время он повернулся на спину, глядя какое-то время в потолок, затем сел и оглянулся. Он лежал на железной кровати, укрытый четырьмя колючими серыми одеялами, их кайма была обшита ровными рядами выцветшей красной подстежки. Кровать стояла у стены в белой маленькой комнате, рядом приткнулся деревянный стул с прямой спинкой, а над стулом окно. Он увидел дубовую дверь, обшитую панелями. Она была открыта, и в проеме кто-то стоял.

— Привет, незнакомец! — раздался женский голос, резкий, но вполне дружелюбный. — Никогда не видела человека, который так долго спит. Ты готов вернуться в страну живых?

— Не знаю… — Рыжик растерянно пожал плечами.

Она вошла в комнату, оставив дверь приоткрытой, и уселась на кровать у него в ногах. Рыжик внимательно смотрел на нее. Это была не та пожилая женщина, что разговаривала с ним среди камней. Его посетительница выглядела моложе. Она была крепко сложена, короткие волосы взлохмачены, на плечи накинут полинявший синий халат. Она улыбалась.

— Меня зовут Хелен, — сказала незнакомка. — Возможно, на самом деле и не так, но мне дали это имя, когда я пришла сюда. Они попросили меня быть твоим проводником. Ну, типа, ввести тебя в курс дела, помочь устроиться и все такое. Если захочешь остаться, конечно…

— Что это за место? И где старушка? Та, что встретила меня?

— Эй, сбавь темп! Ты имеешь в виду Хранительницу? Она довольно занятая, но полагаю, ты еще не раз с ней встретишься. Ну, а теперь давай-ка я о тебе позабочусь!

В ту же секунду тишину нарушил звон колокольчика, доносившийся откуда-то из-за пределов комнаты.

— Колокольчики! — воскликнула Хелен. — Это место просто набито колокольчиками. Они звонят, когда надо просыпаться, когда надо идти спать, когда пора есть, они звонят по любому поводу! Раньше они просто сводили меня с ума, но в последнее время я чувствую себя даже немного растерянной, если не слышу их.

Звон колокольчика продолжался, но постепенно утих. Рыжик догадался, что звонящий перешел в другую часть дома.

— Ты уже давно здесь? — спросил он.

— Точно не знаю. Ты скоро узнаешь мою историю. Давай просто сосредоточимся на том, чтобы ты собрался. Кстати, этот колокольчик обозначал «подъем», так что пора бы уже одеться, а потом можем пойти поискать завтрак.

Показав на стул возле кровати, она тактично вышла. Рыжик взял в руки сложенную одежду и развернул ее: это оказался спортивный костюм, полинявший и залатанный, но чистый и тщательно выглаженный. Под стулом он нашел пару заштопанных шерстяных носков и пару ветхих парусиновых туфель на резиновой подошве, с потертыми шнурками. Он еще нетвердо стоял на ногах и давно отвык одеваться, поэтому пришлось потратить немало времени, распутывая шнурки, но в конце концов он был готов. В коридоре Рыжик нашел Хелен, которая стояла, прислонившись спиной к двери и засунув руки в боковые карманы комбинезона. Из дальней части дома доносились шум разговора, звон ножей и вилок. Обнадеживающий запах жареного бекона плыл Рыжику навстречу.

Войдя в большую многолюдную столовую, где голоса отражались гулким эхом, Рыжик сначала испугался большого количества людей, чье шумное и добродушное подшучивание друг над другом говорило о том, что они друзья. Хелен нашла два места за одним длинным деревянным столом и представила Рыжика паре своих друзей — молодому человеку и девушке примерно одного возраста с Рыжиком, но, к своему огорчению, он не смог запомнить их имена. Хелен, уловив его замешательство, ободряюще похлопала Рыжика по плечу, наклонилась ближе и прошептала:

— Все в порядке, дорогуша, мы все сначала чувствуем себя немного потерянными. Я-то уж точно — видел бы ты меня! Но теперь мне кажется, словно я жила здесь всю свою жизнь. Через несколько дней ты тоже так себя почувствуешь. А теперь давай ешь свою овсянку. Нет, и не спорь. Желтый сахар сойдет?

После завтрака они уселись в старинные кресла, стоявшие в общей комнате, которая днем пустовала. Их окружало множество предметов, что обычно придают дому особый уют, — полки с потрепанными книгами, большие разноцветные картины, старое пианино, низкие столики с шашечными досками, нардами и другими играми, незнакомыми Рыжику. Пара высоких окон, от пола до потолка, были открыты и вели на широкую, выстланную плитами террасу.

— Что происходит здесь днем? — спросил Рыжик. — В смысле, что здесь все делают?

— Ну, это зависит от того, в каком состоянии люди приходят сюда. Некоторые хотят что-то делать, например выращивать что-нибудь или заниматься музыкой. Некоторые присматривают за животными — здесь есть ферма, я могу показать ее потом, если захочешь. А кто-то хочет разговаривать, рассказывать истории или, может быть, делать упражнения, гулять по холмам. Не хочу тебя обидеть, но мне кажется, что Хранительница посоветует тебе начать с каких-нибудь упражнений. Или, может, историй. Хочешь рассказать мне о себе? Ты еще не сказал, как тебя зовут.

Он помедлил, вспоминая.

— Майкл, — наконец произнес он. — Майкл Браун. Большинство людей зовут меня Рыжик. На самом деле почти все, кроме моей матери. — Он помолчал, думая о ней. — И бабули Хопкинс, конечно. Должно быть, ей уже за девяносто. Если она, конечно, все еще жива. — Он нахмурился.

Хелен ободряюще улыбнулась:

— У тебя неплохо получается. Так как же Рыжик Браун оказался здесь?

На мгновение Рыжик растерялся. Хелен встала и махнула рукой в сторону французских окон.

— Пойдем-ка прогуляемся.

Он вышел из дома следом за ней, и они медленно зашагали по террасе, потом по зеленым лужайкам запущенного, сильно разросшегося сада. Время от времени сквозь листву ему мельком виделись вдалеке холмы, река, озеро.

— Когда-то у меня была собака, — наконец сказал Рыжик. — Ее звали Малыш. Он жил у меня еще с того времени, когда я был маленьким. Мы всюду ходили вместе. А потом, когда я вырос, он умер. Мы были на каникулах в горах. И потом произошло много плохого. Я делал ужасные вещи.

Они остановились, чтобы передохнуть, и присели на гранитную скамейку, покрытую лишайником, глядя на участок, выложенный плитами, где его нашла Хранительница. Теперь Рыжик увидел, что этот участок был расположен в естественном круге скошенной травы. В отдалении группа людей с веревками и рычагами занималась перестановкой одного из каменных изваяний на широкий постамент с завитками. Задумываясь о том, к чему все это нужно, Рыжик на несколько минут потерял мысль. Хелен не подгоняла его.

— Я не совсем понимаю, что со мной случилось, — наконец продолжил он. — Но полагаю, что я попал в какую-то очень плохую компанию. Наверное, сначала мне это нравилось, но, в конце концов, я сбежал. Люди гнались за мной, но я умею бегать быстрее. — Его рассказ набирал обороты, а сейчас вдруг остановился. — И я оказался здесь. Не помню, каким образом.

— Забавно, правда? — сказала Хелен. — Люди, похоже, всегда находят дорогу сюда. Ты нашел, и я нашла. А теперь ты расскажешь мне еще о Малыше?

Пока он рассказывал, они продолжали гулять, Хелен время от времени указывала рукой то вправо, то влево:

— Эта дорожка ведет к ферме…

— Если тебе интересно сходить в ткацкую мастерскую, можно заглянуть сюда… Дружелюбные улыбки приветствовали его всюду, куда бы они ни заглядывали, — бородатый мужчина в поношенном пуловере, женщина средних лет в вылинявшем платье, с волосами, к которым прилипли кусочки глины. В конце концов они оказались в главном холле дома. На боковом столике высилась стопка небольших продолговатых пакетов, аккуратно завернутых в шуршащую грязенепроницаемую бумагу.

— Бутерброды, — объяснила Хелен. — Некоторым нравится гулять, подкрепившись.

Рыжик взглянул на холмы, разворачивающиеся в голубой дали. Внезапно он почувствовал себя усталым.

— Скоро я смогу дойти туда, — сказал он. — Но не сейчас.

 

Странствующий волшебник

Медленно взбираясь на холм, Леонардо дошел до его вершины и остановился, чтобы обозреть пейзаж, который открылся перед ним. Он удовлетворенно хмыкнул. Ему дали верное направление. Дорога спускалась по склону почти по прямой в деревню, приютившуюся в долине. Все утро лил сильный дождь, и полы мантии все еще были сырыми, но шляпа с широкими полями защищала волшебника от сильной непогоды, а прочные сапоги как нельзя лучше подходили для бродячей жизни. Впервые Леонардо пришло в голову, что церемониальное одеяние его Братства может оказаться практичным для странствующего волшебника.

Потому что Леонардо Пегас стал странствующим волшебником. Сначала он, высоко оценив себя, скитался по королевству в поисках аудиенции у власть имущих, в их замках, крепостях и имениях. Большинство из них, кому его ранг внушал уважение, принимали волшебника с должным почтением, если не с радушием. Многие терпеливо выслушивали его речь, а потом объясняли вежливо, но твердо, что у них уже есть собственные советники.

Леонардо встречался с некоторыми из этих советников. По большей части это были молодые люди, скорее всего недавние выпускники Академий, и все они использовали новые миниатюрные машины для советов и еще неведомое ему оборудование миниатюрного размера, которое оставляло Леонардо совершенно озадаченным. С этими аппаратами неопытные советники могли использовать самые новые, самые сложные, самые могущественные формы магии, которая когда-либо существовала. Леонардо начал с грустью осознавать, что его собственные методы выходят из моды. Какое-то время его занимала мысль о преподавании своего искусства в школе детям, но, к его величайшему изумлению, оказалось, что такая магия считается старомодной даже для детских садов.

Иногда, забредая в отдаленные земли королевства, он встречался с местными баронами, помещиками и вождями кланов, которые совсем не нанимали советников. Некоторые из них никогда даже и не слышали об искусстве магии. Эти люди приводили Леонардо в недоумение. Он пытался объяснять им преимущества создания механизма эмпатии, продуктивность процесса конструирования различных вариантов будущего, важность процедуры третейского суда. В ответ волшебник встречал пустые взгляды, и его просили уйти, не всегда вежливо. Однажды его силой вышвырнули из маленького замка четыре крепких вооруженных всадника. После этого случая Леонардо окончательно убедился в том, что его перспективы на работу у тех, кто имеет власть и деньги, равны нулю.

Однако время от времени на некоторых одиноко стоящих фермах и в глухих деревнях еще находились те, кто нуждался в его умении. Волшебнику удалось немного заработать, повстречав фермера, которого измучили приступы меланхолии, горничную, страдающую от неразделенной любви, непослушных коров, которые отказывались стоять смирно во время дойки, владельца неровной кучи бревен, приводившей его в отчаяние. Время от времени Леонардо приходило в голову, что ни одно из этих занятий не связано с его сложным искусством магии, но он решил, что, возможно, это не так уж и важно, пока он может предложить людям посильную помощь и заработать хоть немного денег. Но даже в этом случае работы было не так уж много, и он понимал, что сбережения тают. Даже радушие простых сельских таверн скоро будет ему не по карману.

Порыв ветра хлестнул волшебника, дернув его за мантию. Он плотно надвинул шляпу на уши, вытянул руку и почувствовал, что дождь снова возвращается. К этому времени он привык спать на сеновалах и в амбарах, но сегодня, пожалуй, не отказался бы от ночлега в теплой сухой комнате.

Звук изрядно расстроенного пианино прервал поток его мыслей. В доме справа от него окно первого этажа было приоткрыто, оттуда-то и доносилось это звучание.

— Эй! — позвал Леонардо.

Музыка резко прекратилась, в окне появился пожилой мужчина. Он сжимал зубами большую, на вид довольно замысловатую трубку.

— Я могу вам чем-то помочь?

— Надеюсь, — отозвался Леонардо. — Я ищу, где бы остановиться. Мне сказали, что в этой деревне есть трактир.

— Да, действительно, — ответил мужчина. — Идите прямо, по мощеной дороге, и увидите его слева. Не пропустите, это уж точно. Он называется «Большая Медведица».

«Большая Медведица» оказалась старым, беспорядочно выстроенным, крытым соломой зданием, окна которого выходили на луг. Леонардо вошел внутрь, повесил шляпу и мантию на крюк у двери, попросил комнату на ночь, заказал кружку эля и уселся у камина. Было еще рано, и он оказался первым посетителем.

Леонардо обнаружил, что во многих далеких деревнях на странствующего волшебника, хотя и обычно заботливо принимаемого, смотрят по большей части с подозрением. Поэтому так повелось, что почти все вечера он проводил наедине с собой. Расслабившись у огня, волшебник стянул сапоги и уставился на пламя. Он подумал, что, несмотря на невзгоды кочевой жизни, он находит в ней больше смысла, чем мог бы предположить. А жил бы он так, если бы у него оставалась его Машина Эмпатии, свитки и прочие устаревшие принадлежности, с которыми сбежала Нина? Тогда это казалось ему ужасным ударом, но теперь он понимал, что, в конечном счете, разница была бы небольшой. На мгновение он печально подумал о Нине, о том, удалось ли ей разбогатеть, завладев его сокровищами, что она делает сейчас и какое имя носит. Он слегка улыбнулся и помотал головой. Признаться, воспоминания о Нине теперь мало его беспокоили.

В трактире начали собираться рабочие из небольших окрестных ферм, когда Леонардо подошел к стойке, чтобы забрать очередную бутыль эля. Как он и ожидал, местные жители держались от него в стороне, и волшебник, оставленный в покое, вернулся на свое место. Подхватив прерванную нить размышлений, он снова начал обдумывать свое будущее. Он не слишком хотел провести грядущую зиму в скитаниях, но не видел никаких перспектив найти хоть какое-нибудь местечко. Леонардо снова позабавила мысль, что за все годы работы в Театре магии, он провел столько часов, создавая будущее для других, и никогда не пытался сделать это для себя. Теперь он хорошо понимал, как был глуп и наивен. Закрыв глаза, Леонардо протиснулся через двойные ворота и пошел по знакомой тропинке к дому.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Среда, 28 октября

Сегодня я снова застал Ли за подметанием пола, на этот раз в нижней части дома. Мимо него проходили разные люди, занятые тем или иным делом, но, к моему удивлению, никто не обращал ни малейшего внимания на таинственное существо. Я обдумывал это некоторое время, пока наконец до меня не дошло, что за последние несколько месяцев дом превратился в суетливое и беспокойное место, где постоянно снуют по своим делам самые разные люди. В этих обстоятельствах, как я подозреваю, еще один человек, размахивающий метлой, — даже такой необычный, как Ли, — скорее всего останется незамеченным.

Четверг, 17 ноября

Постепенно Ли становится одним из членов нашего сообщества. Он всегда готов выполнить любое задание, он стремится исправить любое повреждение и возместить ущерб, который нам нанес. Веселая музыка, эхом разносящаяся по коридорам, теперь является фоном всему, что мы делаем, и мало-помалу мягкий нрав Ли начал передаваться остальной компании. Когда я брожу по дому и окрестностям, наблюдая за работой персонала и посетителями, я начинаю ощущать атмосферу радости, которая иногда переходит в веселье. Когда мы отдыхаем после своих трудов, Ли развлекает нас, съезжая по перилам, качаясь на канделябрах, кувыркаясь, показывая сальто и другие гимнастические трюки. Как приятно слышать звук смеха и видеть, что мрачная атмосфера этого дома рассеивается!

Но я вынужден добавить, что мы не можем позволять себе увлечься. Смех и веселье ни при каких обстоятельствах не должны отвлекать нас от выполнения нашего главного задания.

 

Капитан и Хранительница

На следующий день Рыжик сам нашел дорогу в столовую, набрал в тарелку еды и даже несмело заговорил с парой человек. Хелен пришла, когда он уже заканчивал есть. Она несла в каждой руке по тарелке и сразу подошла к Рыжику.

— Доброе утро, Рыжик! Хорошо спал? — поспешно затараторила она. — Послушай, я тут перекинулась парой слов с Хранительницей, все оказалось, как я и думала. Ты должен начать заниматься с группой, где тренируются, и сам выбрать, что делать днем. Ты уже начал осваиваться?

— Кажется, да, спасибо. Похоже, я справлюсь.

— Отлично. Тогда увидимся позже.

Она продолжила путь, потом обернулась и крикнула ему через плечо:

— Занятие начинается со следующим звонком! Не опаздывай!

Ее тон был строгим, но Рыжик заметил, что она подмигнула ему.

Группа для тренировок собралась в спортзале — пустой комнате с высокими потолками на первом этаже. На полу лежали длинные маты, к стенам были прикреплены штуки, похожие на лестницы, с балок свешивались трапеции. Рыжик оказался среди полудюжины людей разного возраста и различного вида, ими заведовал суровый мужчина средних лет с аккуратно подстриженными усами, который представился как капитан Лоусон.

— Встань сюда, — приказал капитан.

Он медленно обошел Рыжика кругом, оглядывая его сверху вниз, и наконец остановился прямо перед ним.

— Что ты сделал с собой, парень? — спросил он. — Ты выглядишь так, словно последние пять лет бегал на четвереньках.

Несмотря на суровую внешность, в следующие несколько недель капитан Лоусон проявил много терпения и сочувствия. Мало-помалу он научил Рыжика разгибать скрюченные ноги и руки, прямо держать позвоночник, расправлять плечи, управлять дыханием. Мальчик словно впервые учился стоять, сидеть, ходить, держать равновесие. Стараясь двигаться без боли, Рыжик наконец начал понимать, как много боли он нес в себе.

Днем Рыжик пробовал делать множество дел и вскоре обнаружил, что больше всего ему нравится помогать по хозяйству. Когда он чувствовал, что ему нужна компания новых друзей, он работал на кухне, нарезал овощи или размешивал суп в больших чанах. Прачечная, где ему поручили складывать простыни, напоминала о доме матери, и он погружался в ощущение покоя и защищенности, которое не испытывал вот уже много лет. А когда хотел побыть один, то брал метлу и выметал пыль из коридоров.

По вечерам Рыжик обычно присоединялся к тем, кто располагался в общей комнате, читал или играл во что-нибудь, а иногда пытался извлечь некое подобие музыки из дребезжащего старого пианино. Его стала интересовать странная настольная игра, которая была похожа на шахматы, но в нее играли трое, двигая фигурки по сетке соединяющихся линий и окружностей. Джефф, человек в выцветшем свитере, объяснил ему правила, и они обычно играли в нее по вечерам. Однажды к ним присоединилась Хелен, чтобы составить тройку. Как обычно, Джефф одержал быструю победу.

— Все дело в практике, — произнес он с задумчивой улыбкой. — А ее-то у меня было предостаточно. — Он с любопытством посмотрел на них, затем поспешил попрощаться: — Ну что ж, уже поздно, оставлю я вас, молодые люди. Завтра в то же время?

Когда он вышел из комнаты, Хелен изучающим взглядом посмотрела на Рыжика:

— Хочешь прогуляться? — Она показала на французские окна.

Была ясная ночь, стояла приятная свежесть. Они вышли на террасу под звезды.

— Ты хорошо выглядишь, — начала Хелен. — Похоже, система капитана подходит тебе. А еще говорят, что ты скоро будешь готов к настройке.

— Настройке? — Это слово ничего не говорило Рыжику.

— Вообще-то подобные разговоры не приветствуются. Во всяком случае, Хранительнице нравится объяснять такие вещи самой. Но я полагаю, именно для этого всех нас здесь и собрали. Остальное, знаешь ли, просто подготовка. В общем, ты скоро все узнаешь. — Она взяла его за руку. — Тебе нравится все это?

— Здесь замечательно. — Рыжика удивило собственное воодушевление. — Словно я нахожусь на отдыхе. Я не чувствовал себя так с тех пор, как…

— Как?..

— … как потерял Малыша, наверное. Кстати, — он шутливо толкнул ее в плечо, — ты еще не рассказала мне свою историю. Ты уже была, — он заколебался, с неуверенностью произнося незнакомое слово, — настроена?

— Нет. — Хелен казалась подавленной. — Пока нет. Говорят, я еще не готова. Мне необходимо много времени. — На мгновение она отвернулась от него, потом вновь овладела собой. — Знаешь, мне и рассказать-то о себе особо нечего. Понимаешь, когда я пришла сюда, я ничего не помнила. Совсем ничего, даже собственное имя. Они решили назвать меня Хелен, уж не знаю почему, и я до сих пор не знаю, кто я. Мне удалось вспомнить только какие-то обрывки… Ты уверен, что хочешь это услышать?

Рыжик кивнул. Она притянула его поближе к себе, а потом медленно продолжила:

— Ну, кажется, я когда-то взяла что-то, может быть, даже украла, что-то, что мне не должно было принадлежать. Я совсем не помню, что это было, но в любом случае что-то таинственное, может какое-то запрещенное знание, секретная формула или что-то в этом роде… И похоже… я, наверное, попыталась воспользоваться этим неправильно, так, как нельзя было пользоваться… Не знаю. В общем, что бы я ни сделала, это каким-то образом навредило мне, нанесло такой сильный ущерб, после которого потребуется много времени, чтобы восстановиться. Долгие, долгие дни… — Хелен словно ушла в себя на мгновение, затем ее лицо просветлело. — Но здесь действительно хорошо. Они позволяют мне делать разные вещи. Говорят, у меня дар помогать людям, даже если я не могу помочь самой себе.

Рыжик различил внезапный оттенок горечи в ее голосе. Она снова ненадолго замолчала.

— В общем, это все, что касается меня. — Она повернулась к нему и внезапно придвинулась ближе. — Послушай, дорогуша, ты бы не хотел подняться ко мне в комнату? Ты симпатичный мальчик, знаешь ли, а я… ну, девушке иногда бывает так одиноко по ночам…

К этому Рыжик был совершенно не готов. Ему не сразу удалось подыскать слова для ответа.

— Мне очень жаль, — наконец с запинкой произнес он. — Во всяком случае, не сейчас.

В последовавшей тишине он почувствовал, как она дрожащей рукой крепко сжала его ладонь. Из дома вышел кто-то еще, заметил их и тактично удалился.

— Мне очень жаль, — повторил он.

— Все в порядке, — наконец сказала Хелен, отпуская его ладонь. — Забудь о том, что я сказала. Ты хороший парень. И спасибо за то, что выслушал.

Они стояли, прижавшись друг к другу, глядя на бесконечное движение звезд.

— Вот теперь ровно! — ободряюще сказал капитан. — У тебя хорошо получается.

Рыжик почувствовал, что капитан поддерживает его за лодыжки, и осторожно позволил своим мышцам и костям приспособиться к перевернутому положению.

— Ты слишком усердно, работаешь, парнишка. Не нужно так морщиться.

Казалось, голос исходит откуда-то из-под ног Рыжика. Он попытался расслабиться и начал наслаждаться невесомостью, в которой оказались его ноги и бедра.

— Хорошо. Теперь готов обойтись и без поддержки?

Рыжику удалось невнятно хрюкнуть в ответ. Он почувствовал, как хватка Лоусона ослабевает, и на долгое восхитительное мгновение обнаружил себя во власти равнодействующих сил, которые поддерживали его тело в равновесии. Он начал улыбаться, чувствуя, что это может длиться вечно, затем почувствовал, как начинает терять контроль, попытался исправить это, понял, что слишком поздно, оттолкнулся не в ту сторону и неуклюже рухнул на маты, запыхавшись и скользя на гладкой поверхности. Капитан добродушно рассмеялся:

— Ладно, сынок, у тебя неплохо выходит! Посиди минуту спокойно, и мы попробуем снова.

В этот момент в спортзал вошла пожилая дама. Рыжик не видел ее с того самого утра, когда он оказался здесь.

— Как наш Волчонок? Справляется? — спросила она капитана.

Рыжик весь обратился в слух.

— Освоил базовые навыки, мэм. Начинаем средний уровень.

— Хорошо, капитан, только вольно, ради бога. — Казалось, она на мгновение улыбнулась, потом повернулась, чтобы осмотреть Рыжика, который поднимался на ноги.

— Покажи мне, как ты стоишь.

Внезапно она заговорила отрывисто. Рыжик принял стоячее положение, как его научили. Она задумчиво обошла его кругом.

— Нагнись. Давай, полностью. Ноги прямые, это хорошо. Снова выпрямись. — Теперь она пошла в другую сторону. — А ну-ка вытянись.

Этой позой она, казалось, особенно заинтересовалась и несколько раз обошла Рыжика, пока он сохранял ее.

— Хорошо. А теперь подними правую ногу и удерживай равновесие на левой. Медленно. Да, так хорошо. Вижу, ты делаешь успехи. Думаю, ты теперь готов.

Она остановилась перед Рыжиком и посмотрела ему в глаза:

— Очень хорошо, сегодня днем ты можешь начать настройку. Я приду на Участок сразу после звона колокола. И, пожалуйста, не опаздывай. — Она повернулась и направилась к двери.

— Но я…

— О, я уверена, повар найдет кого-нибудь другого для чистки овощей. Итак, увидимся днем.

У двери она обернулась:

— Еще кое-что.

— Да, мэм?

— Думаю, теперь можно разогнуть ногу.

Рыжик мог бы поклясться, что услышал нотки озорства в ее голосе.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Суббота, 19 декабря

Остается совсем мало времени до возвращения владельца дома. Я с удовлетворением отмечаю, что большая часть восстановительных работ завершена и все работают в приподнятом настроении. В скором времени я соберу наш коллектив для краткого собрания, чтобы известить о последних приготовлениях.

В последнее время я был слишком занят, чтобы много думать о Ли, но сегодня произошел любопытный случай, который дал мне повод для серьезных размышлений.

Кухню полностью привели в рабочий вид, и миссис Праудфут была очень занята, выпекая имбирные пряники, делая сандвичи и другие закуски. Этим утром, во время перерыва на кофе, я зашел к ней, чтобы, по обыкновению, оценить качество рогаликов. Пока я пробовал сдобу, краем глаза я заметил тонкую фигуру, одетую в фартук в цветочек, которая стояла у раковины и мыла посуду. Я не сразу узнал Ли.

Миссис Праудфут расплылась в улыбке и похлопала меня по руке.

— Ли такая веселая, — тихонько шепнула она. — Милая девочка.

Тогда я воспринял ее фразу как шутку, поэтому не сразу понял намек, скрытый в этих словах, но во время затишья днем слова доброй дамы проникли в мое сознание с новой силой. Миссис Праудфут явно считает, что Ли женского пола! С другой стороны, я до сей поры думал обратное, несмотря на отсутствие особых доказательств этого факта. Мне пришло в голову, что тонкое тело и охрипший голос, который, как мне казалось, принадлежит мальчику-подростку, может так же принадлежать и хрупкой молодой женщине. Я приложил усилия, чтобы представить себе и женское, и мужское тело этого существа, но не смог склониться ни к одному варианту, ни к другому. Затем я попытался представить себе лицо Ли, но обнаружил, что вообще не в состоянии вызвать его в памяти.

Воскресенье, 20 декабря

Прошлой ночью меня мучил сон, еще более тревожный, чем все остальные. Мне приснилось, будто прозрачное тело проскользнуло в мою узкую кровать и легло рядом. В темноте я чувствовал чью-то тонкую руку, пушок на мягкой щеке, горячие спутанные волосы, острую ласку зубов. Гладкие, жесткие руки и ноги обвили меня в страстном объятии.

Я проснулся с криком ужаса, который, должно быть, отразился эхом по всему дому. В полутьме я различил очертания Ли, к счастью, она находилась не в моей постели, а стояла на пороге, слабо улыбаясь, протягивая поднос с чаем.

Я все время твержу себе, что не стоит придавать слишком большого значения снам!

Через два дня начинается Фестиваль зимнего солнцестояния. Я решил закрыть дом до нового года, чтобы все смогли вернуться к семьям на время заслуженного отдыха. Что касается меня, то я возьму короткий отпуск и отправлюсь в горы, где хотел бы исследовать древние площадки для игр и прочие любопытные вещи. Немного удачи, и я вернусь свежим и готовым к любому повороту событий.

 

Настройка

— Всю свою жизнь мы сами ищем предмет для привлечения тех или иных сил.

Хранительница Земли медленно вела Рыжика вокруг каменной арены.

— Иногда эти силы соперничают друг с другом, иногда вытесняют одна другую. Искусство жить правильно состоит в том, чтобы сохранять равновесие между ними.

— Что-то вроде умения держать равновесие в спортзале?

Пожилая женщина подняла брови в знак одобрения:

— Именно так. Капитану Лоусону здесь доверена самая важная работа. Да, верно подмечено. Так вот, о чем я говорила? Понимаешь, каждое каменное изваяние олицетворяет определенную силу. — Пока они шли, она называла Камни один за другим: — Это Камень Инстинкта. Это Камень Причины. Это Камень Будущего, а вон тот — Камень Прошлого. А эти два — Камень Неба и Камень Земли. Когда я нашла тебя, ты лежал на Камне Земли, свернувшись калачиком, как маленький ребенок. — Она остановилась и повернулась к нему лицом. Казалось, она что-то обдумывала, затем продолжила: — Пока с тебя хватит, чтобы начать. Мне кажется, что мы расставили их в самой лучшей последовательности, чтобы ты начал. Если почувствуешь надобность в других Камнях, просто скажи об этом одному из проводников, и они установят его для тебя. Ну что ж, удачи тебе.

Она повернулась, чтобы уйти. Смущенный Рыжик крикнул ей вслед:

— Так что мне на самом-то деле делать?

Хранительница устало вздохнула:

— Неужели тебе ничего не сказали? Ах, некоторые из советников безнадежны, совершенно безнадежны! На самом деле это довольно просто. Видишь эту шестиугольную плиту? Там, где ты сейчас стоишь…

— Камень Земли?

— Именно. Так вот, Камень Земли расположен в центре Места. Для начала тебе нужно будет находиться здесь. Ты можешь стоять или сидеть… в общем, делать все, что тебе удобно. А потом ты откроешь себя влечению Земли.

Она дождалась, пока он осторожно вставал на Камень.

— Да, так и будет, если все пойдет правильно. Для начала нужно удобно устроиться. Потом, когда ухватишь суть, можешь начать пробовать другие Камни. На первый раз хватит и одного. Возможно, ты почувствуешь, что некоторые из них тянут тебя сильнее, чем другие. Поэтому помни, что у каждого Камня есть противоположный. Если почувствуешь, что тяга какого-то Камня слишком сильна, например Камня Разума, то все, что тебе нужно сделать, — это открыться его противоположности, которой, очевидно, является Камень Страсти, он стоит вон там. Довольно логично, правда ведь? Ах да, если захочешь, чтобы их подвинули, только скажи одному из советников. Вот, собственно, и все. Когда уловишь суть, ты обнаружишь, что можешь обрести равновесие между всеми Камнями. А затем ты со всем разделаешься. Теперь понимаешь? Что ж, если больше вопросов нет, то у меня действительно много дел.

И прежде чем он успел снова открыть рот, она исчезла.

Рыжик чувствовал себя довольно глупо, но казалось, нет иного пути, кроме как следовать инструкциям пожилой дамы. Он перепробовал разные положения, после чего решил, что удобнее всего чувствует себя стоя. Исследуя Камень Земли, он нашел у него в центре неглубокую впадину, в которую ловко поместились его ноги. Он осторожно приспособил свое тело к вертикальному положению, которому так старательно учил его капитан Лоусон. Он медленно позволил себе расслабиться и почувствовал, как глаза закрываются.

Он подождал, не зная, что же должно произойти дальше. Его сосредоточенности мешал непрерывный шепот беспорядочных мыслей где-то в глубине сознания, пока он не подумал о Камне Земли и не сконцентрировал свое внимание на нем. Постепенно он начал чувствовать под собой нечто огромное, прочное и тяжелое и вдруг понял, что Камень Земли тянется глубоко вниз под землю, успокаивая его и притягивая к ней. Теперь границы его сущности начали растягиваться, проникая в эту огромную утешительную массу. Он позволил увлечь себя в черную землю, сначала погружался медленно, а потом вдруг начал стремительно падать…

Он пришел в себя от острого приступа тревоги, открыл глаза, испуганный живостью и силой ощущения, огляделся. Сохраняя безмолвие, Камни стояли на своих постах. На краю поля он различил дом, из его труб шел дым. В саду прогуливались разные люди. Он медленно выдохнул, понимая, что бояться нечего, и в следующий момент снова закрыл глаза.

На этот раз все было проще. Дав своим чувствам полную свободу, он почувствовал, как настраивается на одну волну с Камнями, и затем начал слабо ощущать, как что-то тянет его слева. Эта тяга казалась не особенно приятной, и его первым порывом было воспротивиться ей, но, словно чувствуя его сопротивление, она стала набирать силу, и внезапно его силой протащило взад и вперед через Землю.

Теперь он запаниковал и начал бороться, но силы вокруг него вдруг пришли в бешенство, вышли из-под его контроля, подняли его тело с земли и швырнули прямо на плоский крепкий камень, выбив дыхание из тела.

— Полагаю, для первого дня достаточно.

Хранительница Земли вернулась, чтобы проверить, как у него дела.

— Похоже, ты познакомился с Камнем Будущего, — заключила она. — Вначале это может напугать. Почему бы тебе не выпить сейчас чаю и не попробовать завтра повторить все еще раз? И позволь, я дам тебе один совет. Не трогай Камень Будущего, пока не ухватишь суть Камня Прошлого.

В следующие несколько недель Рыжик продолжал посещать занятия капитана Лоусона и каждый день приходил на Место Камней. Сначала старая женщина наблюдала за ним, но в конце концов решила, что может оставить его одного. Следуя ее предложению, он начал общение с Камнем Прошлого. Когда он тщательно исследовал его, то обнаружил, что поверхность Камня покрыта маленькими картинками, похожими на рисунки из комиксов. Он наугад выбрал картинку.

На картинке было что-то похожее на дом… нет, не на дом! Это была палатка, большая палатка, цирковой шатер. Он вгляделся и обнаружил, что может видеть, что происходит внутри палатки, может разглядеть толпу людей, которые смотрят выступление, а в середине этой толпы различает мальчика и его собаку. Они не мигая глядят на арену, где выступает юная акробатка. На какое-то время он забыл обо всем от удивления, восхищаясь ловкостью девушки, разделяя волнение мальчика на картинке. Затем огни цирка потускнели, и Рыжик понял, что пришло время двигаться дальше. Он отступил и посмотрел на следующую картинку.

Шел дождь. В сарае, выходящем окнами на школьный двор, сидел тот же самый мальчик, на этот раз он был младше. Рядом с ним сидела неряшливо одетая темноволосая девочка. Казалось, она что-то рассказывает. Он вслушивался, но не смог различить слов. Тогда он попробовал взглянуть на другую картинку, на этот раз ему попалось изображение изящной светловолосой женщины, которая показалась ему смутно знакомой, а у нее за плечом маячила туманная фигура немолодого темноволосого мужчины. А потом образ этого мужчины словно расплылся, и женщина осталась одна. Затем он с ужасающей завороженностью смотрел, не отводя глаз, на дикое, изуродованное существо, живущее в стае, которое охотилось, убивало, пило горячую кровь и пожирало свежую плоть. И пока он смотрел на эти картинки, он почувствовал, как погружается в сцены прошедшего, иногда наслаждаясь их теплотой, иногда в ужасе отшатываясь от них. Спустя некоторое время картинки, казалось, потеряли отчетливость, их цвета потускнели, контуры стали мутными, и он понял, что пора остановиться. И тогда он попросил, чтобы Камень отодвинули дальше.

Теперь он смотрел на новый Камень. Издалека он не мог различить отдельные картинки, но впервые ему удалось разобрать четкую сетку перпендикулярных линий, которые отделяли изображения друг от друга. Он понял, что настраивается на Камень Разума. Это был прямоугольный, ровно отесанный камень с острыми углами. Глядя на полосы и сегменты, он вдруг вспомнил о турнике, что стоял в дальнем конце школьного двора, представляя собой высокое нагромождение прямоугольных металлических труб и горизонтальных деревянных балок. Свесив ноги со второй по высоте балки, он смотрел вниз на сильное тело Сэмми Хопкинса, наблюдал, как тот невозмутимо поднимается вверх, одна балка за один рывок… потом в дальнем углу рамки промелькнуло неведомое существо — гибкое, темное, изгибающееся, как кошка, в лабиринте линий, сплетая свой дикий узор в жесткую последовательность.

И вот он почувствовал сильный рывок Камня Страсти, словно один дикий голос вобрал в себя все остальные и они пронизывали друг друга в безумном многоголосии, которое не имело ничего общего с логикой, разумом и при этом создавало собственный цвет, собственную структуру, собственное пестрое полотно голосов, манящее его.

А потом это кипящее столпотворение словно приобрело форму, и на мгновение ему удалось схватить поддерживающие структуры математического контрапункта, которые наполняли смыслом даже этот запутанный мир.

А потом из этого полотна выделился один голос, поющий свою замысловатую мелодию, он был чище остальных и пробирался все ближе к Рыжику через лабиринт хаоса, обвиваясь вокруг Рыжика, двигаясь в воздухе по спирали, унося его вниз головой подальше от этой сумятицы, туда, где его ждет невозможное, безграничное спокойствие…

Камень Неба был значительно выше других Камней. Отсюда, словно глазами парящей пустельги, он видел ландшафт, простирающийся внизу: реку, далекие холмы, море, город, целую паутину пересекающихся троп, которые все это связывали, расходясь за пределы деревни, где он родился, простираясь по сельским угодьям, ветвясь, пересекаясь, неожиданно перекрывая тропы других путешественников. Он увидел незнакомого мужчину, уже немолодого, судя по всему — бывшего военного, и бледную стройную женщину, двух детей в мокрых дождевиках, маленькую собаку и секрет, который она хранила, темных созданий ночи, их жертв и преследователей, странствующего волшебника, который бродит по дорогам, лодку, севшую на мель у далекого берега среди скал, паромщика, терпеливо смотрящего на то, как его молодой пассажир прыгнул в черную воду и поплыл…

Их дороги снова разветвлялись, делились и воссоединялись в бесконечную живую цепь, и наконец он начал смутно различать, куда они ведут.

Итак, теперь он был готов опять настроиться на Камень Будущего. Его форма все еще была неопределенной, поверхность лишена выступов. Он мерцал, менялся, шептал ему слова, которые Рыжик пока не мог перевести. Но по крайней мере он знал, в каком направлении нужно двигаться.

Рыжик отправился в путь. Он шел долго-долго. И наконец в отдалении увидел дом. Медленно приближаясь, дом становился все больше и больше, пока спустя еще долгое, долгое время Рыжик не оказался перед высокими железными воротами. Он осторожно протянул руку. От прикосновения его пальцев ворота бесшумно открылись. Он вошел в них. Внутри дорожка повела его вверх, пролетая по симметричному ухоженному саду. На самом верху стоял дом, высокий, прочный, внушительный, каменный дом с множеством окон. Он понял, что это его дом, то безопасное место, где он может быть всем, чем захочет быть. Он поднялся по короткому пролету каменных ступеней на подпираемое колоннами крыльцо и вошел в свежевыкрашенные, гостеприимно открытые двери. Перед ним расстилался коридор, что вел на нижние этажи дома. Справа поднималась широкая лестница из красного дерева. Рыжик решил сначала осмотреть верхние этажи.

 

Внутри дома

Первая комната, куда он зашел, была чем-то вроде конторы. В ней находились расшатанные канцелярские столы, прогибающиеся под беспорядочными грудами схем, свитков и документов. Стены также были увешаны схемами и диаграммами, прикрепленными, казалось, совсем беспорядочно, местами перекрывая друг друга. В дальнем углу, отдельно от всего остального, стоял большой письменный стол. Похоже, именно отсюда организуется и координируется вся работа. Это была важная деловая комната, но Рыжика она не заинтересовала. Он прошел по лестничной площадке в комнату напротив.

Сначала он подумал, что в комнате темно, но постепенно перед глазами стали возникать бледные таинственные участки света, которые пульсировали, сверкали, медленно меняли свой цвет. Рыжик различил также какие-то слабые звуки, гудение, шипение, ритмичное пощелкивание и жужжание. Он почувствовал запах свежего воздуха, смешанный с паленой пылью, и тут же понял, что в этой комнате присутствуют могущественные силы магии, магии, которую в тот момент он не понимал, но надеялся, что однажды покорит ее.

Третья дверь привела в старомодную классную комнату. Около тридцати детей сидели за партами, стоящими ровными рядами. Их маленькие лица смотрели на него с нетерпеливым ожиданием. Словно он должен был рассказать им что-то очень интересное. Но Рыжик не мог себе представить, что именно.

Вернувшись на лестничную площадку, он заметил другие двери. Он догадался, что они приведут в спальни, ванные комнаты, уборные, в сушильные шкафы, и решил отложить осмотр этих комнат на потом. Затем его внимание привлекла узкая лестница, ведущая на верхний этаж. Он быстро поднялся по ним и обнаружил одну-единственную маленькую комнатку, шестиугольную, но очень узкую, с высоким окном в каждой стене. А в центре находилось любопытное устройство, которое, тем не менее, было ему чем-то знакомо. Оно представляло собой полированный шкаф из красного дерева, размером примерно с комод. К шкафу крепились скручивающиеся длинные кабели, латунные ручки и рычаги, пара бакелитовых наушников и массивный бинокль. Рыжик наклонился, чтобы посмотреть в него, но в последний момент передумал, а вместо этого выглянул в одно из окон. Отсюда открывался великолепный панорамный вид на окрестности, и Рыжик заключил, что эта комнатка, должно быть, служит чем-то вроде наблюдательного пункта.

 

Работа для волшебника

Внезапная жажда прервала видения Леонардо. Он потянулся за бутылью и обнаружил, что она пуста. Он прошел через весь трактир, который теперь заполнился народом, и присоединился к ряду нетерпеливых посетителей, которые ждали у стойки. Трактирщик временно оставил свой пост, чтобы обойти столы, вытряхнуть пепельницы и собрать бутылки. Когда он вернулся, Леонардо показалось, что тот был чем-то изрядно раздражен.

Опять вернувшись к дому своих грез, Леонардо снова спустился на первый этаж, наугад выбрал дверь и открыл ее. На этот раз он оказался перед узким пролетом ступеней, ведущих вниз. Он решил заглянуть в подвал.

Навстречу плыло жужжание оборудования и запах горячего масла. В полумраке он разглядел бойлеры, генераторы и многие другие таинственные механизмы, необходимые, чтобы поддерживать дом в порядке. Волшебник подумал о том, что, может, стоило бы найти помощника, который разбирается в механике, чтобы приглядывать за всем этим, но потом решил, что большую часть работы будет делать сам.

Он вернулся на первый этаж и неохотно подумал о том, что ему понадобится кладовка для метел и помещение для кухни. Его мало заботило наведение чистоты или кулинарные упражнения, хотя он провел исчерпывающее исследование различных технологий приготовления кофе. Леонардо решил открыть последнюю дверь, прежде чем пойти спать.

Комната была большой, с высоким потолком, она занимала все оставшееся пространство дома. В камине горело огромное бревно, деревянный пол был тщательно натерт и покрыт разноцветными ковриками. В углублениях стен он заметил полки с книгами в кожаных переплетах; аккуратные подставки с пергаментными свитками; внушительные скульптуры; большое собрание картин, написанных маслом; декоративные кадки, где цвели роскошные растения, а их усики тянулись в разные стороны, обвивая книги и статуи. Вокруг камина стояло несколько удобных кресел, а в углу притаился великолепно отполированный рояль. На низком столике небрежно лежал саксофон. Леонардо прошел через пару двустворчатых окон, доходящих до пола, и оказался на широкой каменной террасе, украшенной классическими скульптурами и изящными вазами. Аккуратно подстриженная лужайка сбегала вниз к густым зарослям кустарника, за которым Леонардо мельком увидел далекие холмы и водную гладь. Он вызвал в воображении шезлонг, поставил поудобнее и расположился в нем.

Раздумывая над тем, что он нашел в доме, Леонардо был вынужден признать, что больше всего на него произвели впечатление те усовершенствования, которые были сделаны согласно его распоряжениям. Но хотя волшебника и восхищало его будущее пристанище, чувство одиночества постепенно охватывало его. В доме было все, что необходимо, но не хватало жизни, не хватало духа. В тот момент, когда эта мысль пришла Леонардо в голову, он словно услышал чей-то безмолвный ответ на свой непроизнесенный вопрос. И этот сигнал подавали не тайные мысли Леонардо — он исходил от далекого существа, которое, возможно, обитало где-то в тайном уголке дома.

Это могло быть только одно место. Леонардо тяжело поднялся по узкой спиральной лестнице, которая вела в шестиугольную башенную комнату. На этот раз дверь легко открылась. Комната была все так же пуста, но волшебнику показалось, что она стала больше и светлее, чем в прошлый раз. А еще он заметил, что кто-то подмел пол.

— Я могу забрать эти бутылки?

Грубый голос трактирщика резко вернул Леонардо к действительности. Волшебник рассеянно кивнул, глядя, как хозяин трактира собирает еще одну коллекцию пустых бутылок, ловко просовывая палец в горлышко каждой, прежде чем унести их. Леонардо решил, что позволит себе еще бутылочку эля перед сном.

Зал теперь был переполнен народом, жители деревни, очевидно, желали извлечь максимальное удовольствие из последнего часа перед закрытием. Леонардо протолкался к бару, заказал выпивку, нащупывая кошелек. Он сглотнул. Кошелек был пуст.

— Простите, — запинаясь, произнес он. Трактирщик сурово смотрел на него. — Я не могу заплатить. — Но потом ему вдруг пришла в голову одна мысль. — Вы случайно не знаете, кому нужны услуги волшебника?

— Сейчас мне нужен только один вид магии, сэр, — ответил трактирщик. — Попробуйте применить свое искусство, чтобы вернуть пустые бутылки обратно на стойку. — Он указал на заставленные бутылками столы.

Леонардо задумался.

— А эта работа требует особых навыков?

— Нет, сэр. Думаю, вы удивитесь, как быстро научились. — Трактирщик ухмыльнулся.

Леонардо обдумал все варианты, снова взглянул на трактирщика и нерешительно подошел к ближайшему столу:

— Я могу забрать эти бутылки?

— Все твои, приятель, — ответил посетитель.

Трактирщик одобрительно кивнул из-за барной стойки:

— Так-то вот. Считай, научился.

Леонардо направился к следующему столику.

 

Снова в пути

— … Девяносто восемь, девяносто девять, сто! Молодчина!

Члены класса капитана Лоусона захлопали, когда Рыжик медленно опускал ноги на пол и осторожно возвращался в обычное положение. Он сел, чтобы присоединиться к остальным для последнего упражнения, чувствуя себя воодушевленным, одержавшим победу, готовым ко всему. Когда прозвучал обеденный звонок, и занятие подошло к концу, капитан отвел Рыжика в сторону.

— Теперь ты справишься, парень, — сказал он. — Ты справишься, вне всяких сомнений!

— А что будет потом? — спросил Рыжик.

Капитан ненадолго задумался.

— Я научил тебя всему, что знаю сам, — наконец сказал он. — Я не могу вести тебя дальше. С этого момента ты сам за себя отвечаешь.

Рыжик обнаружил, что, обретя жесткий контроль над собственным равновесием и душевным состоянием, он смог настроиться одновременно на все Камни Земли, удерживая баланс на протяжении всего времени, пока сложный механизм противоположных сил ослабевал, приливал и, играя, перетекал сквозь него. Наконец Рыжик понял, что может удерживать в равновесии любую Силу вместе с ее противоположностью, так что Инстинкт, Разум, Прошлое, Будущее, Земля и Небо, казалось, слились в одно целое, и он плыл, свободный, невесомый, в безграничном океане спокойствия.

Он оставался там долго-долго, смутно осознавая, как солнце опускается, и восходит, и снова опускается. А потом внушающая благоговение масса Камня Земли медленно заявила о себе, возвращая его вниз, к самому началу, к спрятанному центру мира, где бьется глубокий и тяжелый пульс самой Силы Жизни, предлагая ему наконец отблеск темного царства, которым она владеет, и страшных огней, которые горят там.

А потом, в самой глубине его существа, какие-то створки отворились с благодарным вздохом, запоры рухнули и вся радость, вся печаль, все чудеса влились в Рыжика и поглотили его. И в этот момент Рыжик в конце концов начал осознавать, кем он является на самом деле.

— Я нашел еще один Камень. Маленький такой, далеко от остальных.

Рыжик описывал свои ощущения Хранительнице Земли.

— Должно быть, это Камень Сострадания, — сказала старая женщина. — Он часто опрокидывается в последний момент. В следующий раз, когда навестишь нас, ты увидишь, что он стал больше.

— В следующий раз?

— Мне кажется, что ты уже сделал почти все, что намеревался сделать. Возможно, тебе нужно подумать о том, чтобы двигаться дальше.

Хотя Рыжик ушел не сразу, он и в самом деле начал задумываться об этом. Он провел в Доме отдохновения еще несколько недель, помогая на кухне и в прачечной, пытаясь рыхлить землю в огороде. Потом направил силу своих мышц к рабочим партиям, которые время от времени отправлялись к Земле, чтобы класть Камни для каждой новой настройки. Он даже стал на некоторое время проводником для таких же испуганных и потерянных людей, которые время от времени приходили в Дом и каким еще недавно был он сам. Но потом Рыжик понял, что старая женщина права. Ему необходимо двигаться дальше. Просто он еще не знал, куда именно хочет идти.

Но потом однажды он проснулся и понял. Он понял, что хочет вернуться домой.

— Уже покидаешь нас? — Хелен нашла Рыжика, когда он собирал вещи. — Послушай, у меня есть кое-что, что я хотела бы подарить тебе. Ты можешь подняться наверх ко мне на минуту? — Она заметила его испуганный взгляд и засмеялась. — Не волнуйся, я не собираюсь тащить тебя в постель! Но тебе в дороге понадобится теплая одежда.

Она повела юношу наверх. Ее комната оказалась маленьким шестиугольным помещением, находившимся в узкой башенке с высокой остроконечной крышей и высоким окном в каждой стене.

— Здесь немного сквозит, — поежилась Нина. — Но мне нравится вид из окна.

Рыжик смотрел из окна, вбирая в себя весь про стиравшийся внизу пейзаж. Мгновенно поддавшись восторгу, он пропустил следующие слова Хелен.

— Ты витаешь мыслями где-то далеко, глупый парень! Я только что сказала, что она была на мне, когда я пришла сюда, но она мне больше не нравится. А вот на тебе она будет смотреться отлично. Если хочешь, бери.

Сделав над собой усилие, Рыжик повернулся к Нине. Она показывала в направлении двери. У двери торчал гвоздь, на котором висела куртка. Это была кожаная куртка, черная, сильно поношенная, украшенная плотным замысловатым узором из сотен медных заклепок.

— Красивая. — Рыжик пощупал кожу. — Ты уверена, что она тебе больше не нужна?

Хелен пожала плечами:

— Забирай. И еще… береги себя, дорогуша. Было приятно с тобой познакомиться.

Она сказала это будничным тоном, но он заметил грусть в ее глазах.

Рыжик напоследок зашел к Хранительнице, что бы поблагодарить ее за все, что она для него сделала. Она посмотрела на него одним из своих странных взглядов:

— Ты определенно кое-чего добился. Вспоминаю, каким ты к нам прибыл! Должна признаться, что сначала я не питала особых надежд. — Старая женщина слабо улыбнулась. — В любом случае я, в свою очередь, хочу попросить тебя об одной вещи. Я хочу, чтобы ты взял с собой в большой мир все, чему ты здесь научился. Предлагай это щедро всем, кого встретишь, и этим ты воздашь мне больше, чем думаешь.

Она немного помолчала, словно задумавшись, стоит ли продолжать. Рыжик колебался, чувствуя, что в воздухе витает что-то еще. Хранительница вперила в него жесткий взгляд.

— Ладно. Прежде чем ты пойдешь своей дорогой, я хочу, чтобы ты понял одну вещь, — медленно произнесла она. — Я говорю это не всем своим гостям, но почему-то знаю, что тебе можно в этом признаться. Дело в том, — она снова замолчала, — что Поле и Камни не обладают никакой собственной силой. Все, что происходило с тобой, происходило у тебя внутри. Это случилось с помощью силы твоего собственного воображения и силы твоей собственной воли. И ничего больше. Место — это просто земля, вымощенная плитами. А Камни — это просто камни. А теперь иди.

И он пошел. Он не спрашивал направления, не сверялся со схемой, потому что точно знал, какой тропой должен следовать. День был промозглый, но на его плечах была куртка Хелен, и он чувствовал себя защищенным от любой непогоды. И когда он добрался до первого поворота дороги и оглянулся, старая женщина, дом и Камни исчезли в тумане.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Понедельник, 4 января

В этот день я созвал всех в танцевальный зал, чтобы обсудить последние приготовления к встрече владельца. Гарольд пришел со всеми своими садовниками и сторожами, Сэм стоял у двустворчатых окон с техниками и разнорабочими, а миссис Праудфут со своими поварятами завершала картину. Я призвал присутствующих к порядку, поздравил их с возвращением на работу, затем приступил к насущным делам. Я пришел, тщательно продумав план мероприятий, по которому остальные высказывали свои замечания. Гарольда заботило, что остались еще предметы имущества, которые не укладываются в его схему классификации. Сэма тревожило, что один из бойлеров продолжает работать с перебоями, а миссис Праудфут не могла решить, с чем сделать сандвичи — с печеночным паштетом или с копченым мясом. А лично мне пришлось еще добавить последние детали к своим расчетам, с которыми владелец дома, вне всяких сомнений, захочет ознакомиться во время своего визита. Несколько минут мы обсуждали план наших действий и достигли согласия по всем пунктам.

В заключение совещания я, соблюдая правила вежливости, спросил у всех присутствующих, нет ли у них вопросов. Я и не ожидал, что на эти слова кто-то отреагирует, и поэтому меня очень удивило, когда из дальнего угла комнаты донесся хрипловатый голос:

— А что насчет церемонии встречи хозяина?

Это была Ли. Возбужденный гул пронесся по комнате. Я тут же почувствовал, что требуется жесткая рука, быстро призвал собрание к порядку и терпеливо объяснил, что первая, и самая главная наша задача состоит в том, чтобы привести дом в порядок. Высказав это, я ненадолго замолчал, чтобы собраться с мыслями, и в этот момент мне пришло в голову, что владелец может оценить скромное проявление гостеприимства — соответствующим образом, конечно. Я доложил об этом собравшимся, с предложением повесить гирлянду из флажков или, может быть, выступить с коротким приветствием. Я снова замолчал. Мне пришло в го лову, что необходимо выбрать человека для того, чтобы все это организовать. Почти все собравшиеся были уже полностью загружены. Оставалось только одно.

— Ли, — сказал я, — я назначаю тебя ответственной за организацию радушного приема.

Последовала еще одна волна шушуканья, и то был гул одобрения.

Я быстро добавил:

— Только чтобы все было в пределах разумного.

— Спасибо, Виктор, — последовал ответ, — ты не будешь разочарован.

На этом собрание завершилось. Я заметил, что Ли тихонько улыбается, и отправился по своим делам с очень сильным дурным предчувствием.

 

Будь спокоен, Виктор, будь спокоен. Ты поручил мне организовать радушный прием, и ты вот-вот узнаешь, что я действительно могу превзойти самое себя. Ибо я устрою больше, чем просто встречу владельца. Я подготовлю празднество, карнавал, торжество! Я обещала тебе, что ты не будешь разочарован, и вновь подтверждаю это обещание. Однажды, давным-давно, ты боялся меня. Прошло время, и ты научился терпеть меня. Сегодня наконец ты научишься доверять мне.

Но время летит. Вскоре я должна буду подготовить свое выступление. В одном из чердаков дома есть костюмерная, и в эту комнату я иду сейчас, чтобы порыться в сундуках, чтобы поперебирать руками вешалки, чтобы примерить свое причудливое платье перед высоким зеркалом, ибо и сейчас, и потом я должна предстать перед тобой именно так, как это необходимо. Сначала я примеряю лохмотья босоногого мальчишки. Полинявшие, залатанные и порванные. Просто, слишком просто, чувствую я.

Дальше я разглядываю ливрею пажа: рубашка, чулки и берет. Возможно, чуть официальнее, чем нужно. Наряд атлета — спортивный костюм и парусиновые туфли? Слишком обычно, слишком просто. Или шутовской костюм? Трико акробата? А может, мех, клыки и когти дикого зверя? Нет, это, пожалуй, слишком страшно… Но вот наконец я нашла! Этот костюм я искала, костюм, в котором ты и все твои люди увидят меня, костюм, в котором я буду сама собой. Теперь я знаю, какой ты увидишь меня в этот день из дней, Виктор. Теперь я знаю.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Вторник, 26 января

Наконец-то я встретился с владельцем дома и теперь нахожусь еще в большем смущении, чем раньше. В добавление к моему замешательству вся суть радушного приема, подготовленного Ли, в конце концов раскрылась. Выражаясь короче, сегодня был самый удивительный день в моей жизни, и я думаю, что не засну, пока не приведу свои мысли в порядок.

Вчера вечером я до самой ночи находился в канцелярии, делая последние пометки в счетах и бумагах. Тем не менее проснулся я сегодня задолго до рассвета, обуреваемый слишком большим напряжением от того, что еще нужно успеть сделать. Некоторое время я еще провалялся, но с первым лучом солнца встал с постели.

Проделав утренний моцион, я получил первый намек на то, что события постепенно выходят из-под моего контроля, потому что, намыливаясь кисточкой для бритья, я расслышал далекие напевы музыки. Мною овладело мрачное предчувствие. Я быстро надел свой мундир, который Ли подготовила предыдущим вечером, и отправился выяснять, в чем дело. Оказалось, эти звуки исходят от духового оркестра, который расположился на эстраде, установленной на лужайке перед домом.

Встревоженный этим и обеспокоенный еще какими-то новыми звуками, я решил обойти весь дом. В задней его части я с удивлением наткнулся на ярмарку и цирк, там уже шла бойкая торговля. Чуть придя в себя от этих открытий, я почувствовал запах, доносящийся из кухни. Там я обнаружил миссис Праудфут, которая жарила курицу. Вдоль длинных узких обеденных столов дюжинами выстроились бутылки шампанского.

К этому времени я уже дрожал от негодования. Не было никаких сомнений — во всем виновата Ли. Это могла быть только ее работа. Выглянув из окна, я увидел, что сквозь главные ворота к нам плывут толпы посетителей. Там были семьи с детьми, пожилые люди и даже гости из иностранных земель, болтающие на непонятных языках. Я понял — уже слишком поздно, чтобы что-то исправить.

Мое сердце тревожно забилось, и я отправился к главному входу. Там я обнаружил Гарольда, одетого в безукоризненный фрак и шляпу, усердно раздающего посетителям отпечатанные программки. Я выхватил экземпляр у него из рук и прочитал расписание мероприятий. Подумать только, здесь должны будут состояться музыкальные концерты, поэтические чтения, эстафеты, гимнастические выступления, охота за сокровищами, трехсторонний турнир в шахматы и нечто под названием «Танец тени»! У меня закружилась голова. Я решил припереть к стенке злоумышленника, но нигде не мог найти и признака Ли.

Теперь я надеялся лишь на одно — перехватить таинственного владельца дома сразу по прибытии. Я встал у центральных ворот и приготовился принести свои извинения.

 

Новый помощник трактирщика

— Я могу забрать эти бутылки?

— Валяй, Лео, спасибо.

Волшебник ловко вставил палец в горлышко каждой бутылки на столе и быстро перенес их на стойку бара, откуда трактирщик тут же отправил их в раковину. Не отрываясь от работы, Леонардо скосил туда глаза. В раковине оставалось место еще для восьми бутылок. Когда раковина будет полной, он будет сушить и отставлять в сторону те, что сейчас стоят вверх дном на деревянной доске. Затем он будет споласкивать бутылки, которые мокнут в раковине, а потом перевернет их и перенесет на доску для сушки. С этого момента раковина будет готова к следующей партии. Леонардо посмотрел на большие часы над камином. Всего через час трактир закроется. Удивительно, как быстро пролетает время, когда голова занята мыслями.

Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как Леонардо Пегас занял место помощника трактирщика, и эта работа требовала применения всех его талантов в области тактического планирования, стратегической организации и системной концептуализации. Здесь была необходима напряженная сосредоточенность, четкая координация рук и ног и высокоразвитые навыки межличностного общения. Фактически она требовала полной и абсолютной самоотдачи и концентрации. Однако, несмотря на эти обстоятельства, роль помощника в трактире никогда не заставляла волшебника страдать от бессонницы. В эти дни Леонардо прекрасно спал. Ему часто снился дом, в котором он надеялся когда-нибудь поселиться, и иногда его тревожил умеренно эротический сон с участием Элис, но даже это случалось все реже и реже. В конце вечера, когда Леонардо протирал последнюю кружку и возвращал ее на свое место на полке, он ложился на соломенную постель, стоявшую на чердаке над конюшнями, совсем не задумываясь о завтрашнем дне до начала новой смены. Волшебник в полной мере наслаждался жизнью.

Постоянные посетители «Большой Медведицы» не интересовались жизнью Леонардо, но он все равно решил назваться коротким именем, чтобы не привлекать к себе внимания. Звание «Мастер» было торжественно упаковано и повешено на кривой шестидюймовый гвоздь, вбитый в поперечную балку под крышей, вместе с шариками от моли и церемониальной мантией и шляпой. В эти дни его рабочей одеждой стал длинный порванный бесцветный фартук, который ему задумчиво предложил трактирщик. Пара стоптанных тапок заменила тяжелые сапоги. В этом наряде Леонардо мог выполнять работу и оставаться практически незамеченным.

Только один посетитель серьезно заинтересовался им. Это был пожилой, явно образованный человек, который приходил в таверну раз в неделю, садился за столик в углу, попыхивал замысловатой трубкой и время от времени отпивал из небольшой кружки, словно пытаясь растянуть небольшую пенсию. Леонардо узнал в нем того симпатичного мужчину, что помог ему добраться до таверны. Волшебник заметил, что старик порой перекидывался словечком с кое-кем из молодых посетителей, толпившихся вокруг бара. Леонардо показалось, что старик когда-то был хорошо знаком с юной деревенской порослью и старается оставаться в курсе того, что происходит в их жизни. Отмечая про себя эти и другие детали, Леонардо в конце концов понял, что интересующий его старик когда-то был школьным учителем.

— Вы, похоже, хорошо образованны. Что привело вас сюда? — однажды спросил его учитель.

— Я пришел сюда из города, — ответил Леонардо. — Когда-то я был волшебником.

Его вдруг удивила не только собственная откровенность, но и то, что он употребил прошедшее время. После этого мужчины обменялись рукопожатиями, познакомились, и теперь учитель начал приходить в трактир так, чтобы его приход совпадал с выходным Леонардо.

— Меня всегда увлекала мысль о преподавании, — задумчиво произнес Леонардо однажды вечером. — Время от времени я нанимал помощников. Мне нравилось учить их чему-то новому, объяснять, чего я от них хочу, смотреть, как развивается их разум, и все такое. Полагаю, это был один из стоящих аспектов моей работы.

— Работа учителя определенно вознаградила меня, — ответил учитель. — Но временами я бы хотел побольше узнать об окружающей действительности, о том таинственном месте, которое люди упрямо называют реальным миром. Признаюсь, в этом я вам завидую. Иногда мне кажется, что все, что я изведал в своей жизни, словно прошло через вторые руки, прежде чем попасть ко мне.

— Но именно так я и жил — испытывал вещи после первых рук, — возразил волшебник. — Я даже изобрел машину в помощь себе. Уверен, я, должно быть, уже рассказывал вам о своих экспериментах с Машиной Эмпатии.

— Конечно-конечно, — торопливо прервал его новый приятель, стремясь помешать очередному повторению этой истории. — Еще по кружке?

— С удовольствием.

 

Рыжик вернулся домой

Знакомый вид деревни открылся перед Рыжиком Брауном, когда он добрался до вершины холма и преодолел последнюю, самую утомительную милю своего путешествия. Дойдя до реки, которую не раз переходил вброд, он аккуратно перешел ее по пяти камням, заметив, что третий и четвертый немного сместились с того времени, как он в последний раз, скользя, пробирался по ним. Напротив «Большой Медведицы» Рыжик, как обычно, срезал путь через лужайку и оказался на боковой дорожке прямо перед горбатым мостом.

А потом, перейдя мост, юноша увидел, что на краю дороги перед его домом стоит черная повозка. С растущим мрачным предчувствием он заметил, что шторы гостиной задернуты. С бьющимся сердцем подошел Рыжик к входной двери.

— Откуда ты взялся, Майкл?! Прими мои соболезнования. — Из дома вышла бабуля Хопкинс, сжимая в отчаянии скрюченные руки. — Никто не знал, где ты. Нам пришлось самим все устроить. Наверное, ты хочешь пойти к ней?

Внутри все казалось маленьким и съежившимся. Рыжик впервые заметил, какие низкие здесь потолки, какие тесные комнатки, какая узкая лестница. А когда он нерешительно толкнул дверь в комнату матери, лежащая на кровати фигура тоже казалась маленькой и сморщенной. Он оцепенело смотрел на тело матери, не понимая, что должен чувствовать. Легкое прикосновение к локтю прервало его мысли. Вздрогнув, он повернулся и увидел двоих высоких мужчин, одетых в черное, которые топтались на лестничной клетке. Он не узнал их сразу.

Должно быть, на лице Рыжика отразился страх.

— Простите, сэр. Мы не хотели вас напугать. Теперь ее можно забрать?

Позже Рыжик долго сидел на узкой кровати в своей старой комнате. Похоже, ею уже давно не пользовались, и все его детские вещи лежали на своих местах. Несколько схем, которые он начертил когда-то, были по-прежнему прикреплены к стенам. Коробка с красками небрежно лежала на комоде, словно ее отодвинули в сторону минуту назад. Он взял ее в руки, повертел и, безучастно глядя на нее, начал вспоминать вечера, которые проводил за столом в гостиной, рисуя схемы. Он все сидел и сидел, когда из далеких уголков прошлого появлялись все новые воспоминания. Воздушный змей… кегли… пугало…

А под маленьким столом, на своем старом месте, стояла корзинка Малыша, с полинявшим обрывком коврика внутри. Рыжик посмотрел на этот коврик, почувствовал его запах и наконец отдался своему горю.

 

Человеку нужно иметь увлечение

Приятной особенностью работы Леонардо в «Большой Медведице» было большое количество свободного времени в перерывах между сменами. Если бы у него было хобби, то сейчас наступило самое подходящее время, чтобы заняться им. Как только Леонардо пришла в голову эта мысль, он начал придумывать себе увлечение. Сеновал, на котором он спал, был широким, просторным, хорошо освещенным, только из конюшни доносился присущий ей резкий запах. Это было идеальное место, в котором, скажем, мало-помалу получилось бы построить что-нибудь большое и сложное. На самом деле Леонардо уже начал сооружать кое-что из того, что он намеревался сделать в течение многих лет, но никогда не мог найти времени. Конечно, теперь у него не было оригинальных схем, и поэтому не оставалось ничего другого, как вызвать их из памяти, но он был уверен, что может воспроизвести в точности все, что так долго хранил в своей голове.

Но, во-первых, Леонардо не знал, где можно достать необходимые материалы. Он применил всю свою смекалку и вскоре обнаружил, что водосточные желоба, корзины для мусора и свалки являются необыкновенными источниками ресурсов. Он построил каркас своей конструкции из подпорок для оград и длинных обломков различных деревяшек, а корпус соорудил из обрезков рифленого железа и листов асбеста. Ему сгодилось все: сломанные часы и ржавые велосипеды, брошенные сельскохозяйственные машины, изношенные кожаные пояса и шнурки стали механическими узлами, а остатки старых телескопов и очков превратились в бесценные источники линз. В темных уголках шкафов в кладовой таверны таились бесчисленные загадочные бутылки и банки, в которых хранились все необходимые вещества, что бы заряжать батареи, смазывать движущиеся части и снабжать топливом мотор. А изредка, если ему было нужно что-то особенное, он отправлялся в город на повозке носильщика. Городок был небольшим, а сбережения с зарплаты скудными. Но поразительно, сколько всего можно достать у некоторых предприимчивых торговцев в закоулках! Это стало настоящим увлечением Леонардо.

Конечно, время от времени волшебник напоминал себе, что его идеи могут напугать ограниченных жителей этого захолустья, поэтому большинство идей он держал при себе. Хотя иногда, особенно после выпивки, волшебник не мог удержаться и осторожно намекал кое на что своему товарищу.

— Множественная Эмпатия? — однажды задумчиво произнес учитель. — Сдается мне, что тому, кто ею управляет, необходимо обладать довольно необычными умственными способностями, чтобы самому не поддаться ей. Не будет ли это… чем-то вроде попытки быть всеми в мире, да еще одновременно? — Он задумчиво пыхнул трубкой.

— Более или менее это так, — согласился волшебник. На мгновение учителя скрыло облако дыма. — Да, я много думал в последнее время о том типе разума, который потребовался бы для этого. Трудность заключается в том, чтобы согласовать разные точки зрения. Там было бы столько… столько противоречий, несоответствий, столкновений перспектив. Для одного только этого потребовался бы разум, обладающий уникальной гибкостью. А сам маг должен был бы еще обладать способностью… видеть картинку целиком, если вы понимаете, о чем я. — Он широко развел руками, сбив пару пустых кружек. — И в то же время — воспринимать все это совершенно объективно. — Леонардо замолчал, чтобы набрать воздуху. — В руках неподготовленного человека это изобретение могло бы нанести огромный вред. Чудовищный. Окружающим, да и самому магу, если подумать.

Товарищи некоторое время молчали, каждый погрузился в собственные мысли.

— Что-то это мне напоминает, — наконец произнес учитель. — Сейчас я не смогу толком сказать, что именно. Но полагаю, дома в библиотеке найдется пара-другая книг. Я поищу, а если найду, постараюсь не забыть и принести на следующей неделе.

— Звучит интригующе, — ответил волшебник. — Как там ваша кружка?

 

В церкви и после

Куртка Хелен с узором из заклепок вряд ли была подходящей одеждой для похорон, поэтому Рыжик порылся в шатком бельевом шкафу в комнате матери, из которого пахло камфарой, в поисках других вещей. Там все еще висел строгий костюм, который Рыжик носил, когда учился в старших классах, и хотя теперь пиджак стал узок в плечах, Рыжик решил, что он вполне сойдет. Среди ремней и шарфов на узкой металлической вешалке он обнаружил простой черный галстук, который был ему незнаком, должно быть, тот когда-то принадлежал отцу. Рыжик не смог найти ботинки, и ему пришлось идти в парусиновых туфлях, которые дала бабуля Хопкинс.

За несколько минут до назначенного часа по деревне разнесся звон колокола. Рыжику пришло в голову, что это, должно быть, тот самый колокол, который застрял в реке много лет назад, тот самый колокол, за которым он нырнул, чтобы найти его, тот самый колокол, звон которого разносился по полям в тот день, когда он следил за полетом пустельги в небесах.

Придя в церковь в своем тесном официальном одеянии, Рыжик чувствовал себя стесненно и неудобно. Он подумал, что плохо подготовился к роли самого близкого родственника усопшей. Однако Рыжик справился с приветствиями и рукопожатиями без происшествий и дал усадить себя на почетное место в первом ряду. Подозревая, что этого не стоит делать, он все же украдкой повернулся, чтобы посмотреть на небольшую группу собравшихся. Он узнал своего старого учителя и почувствовал себя согретым его присутствием. Бабуля Хопкинс сидела на своем обычном месте в заднем ряду и выглядела особенно мрачной в черной шляпе с вуалью. Среди прочих пришедших Рыжик разглядел своих школьных приятелей Колина Хопкинса и его брата Сэмми. Они одновременно подняли руки, приветствуя его. Доктор Джилберт выжимал привычные унылые аккорды из фисгармонии. Рядом, тревожно глядя на Рыжика, сидела усталая молодая женщина, в которой он не сразу узнал свою бывшую подружку Эйлин. Она заметила, что Рыжик смотрит на нее, коротко официально кивнула и быстро отвернулась.

В тот момент его мысленный учет присутствующих был прерван прибытием гроба, и Рыжик поспешно повернулся, приняв, как он надеялся, почтительную позу. Через несколько секунд священник занял свое место. Только он начал обращение, как вдруг возле церковной двери послышался шум. Забыв о внешних приличиях, все повернули головы назад, чтобы узнать, кто пришел.

На скамьях в задних рядах церкви уселась группа из шести темноволосых, одетых в лохмотья мужчин со смугловатой кожей. Их лица украшали длинные усы, а у некоторых за пояс были заткнуты ножи. Сердце Рыжика учащенно забилось. Он сразу же узнал в них странствующий народ и понял, что они, должно быть, знали его отца.

После службы и погребения похоронная процессия направилась в школьный вестибюль, где женщины из церкви приготовили какие-то закуски. Печь в углу пылала обычным жаром, и теперь Рыжик чувствовал себя еще неуютнее, но он знал, что от него требуется исполнить роль хозяина. Он напомнил себе об этом и постарался обменяться хотя бы несколькими словами с каждым пришедшим.

— Твоя мать была такой трудолюбивой, — сказал священник. — Она действительно делала очень много для церкви. Не знаю, как мы управимся без нее.

— Хотя это странно, — ответил Рыжик. — Я знаю, что она много работала у вас, но почему-то мне казалось, что она делала это, потому что чувствовала себя обязанной. Не потому, что хотела этого.

Ошеломленный этой неожиданной откровенностью, священник замолчал на секунду, чтобы подобрать слова для ответа.

— Она пришла в деревню и была чужой для всех жителей, — наконец произнес он. — Она родилась в другой части земли, на одном из далеких Островов, как я припоминаю. Возможно, поэтому она старалась так сильно. Хотела, чтобы ее приняли в наше маленькое сообщество. Люди часто так делают, знаешь ли. Очень важно принадлежать к сообществу, ты так не считаешь?

— С Островов? Она никогда мне об этом не рассказывала. — Рыжик на мгновение задумался, потом ему удалось собраться и продолжить: — Я сам жил в одном сообществе. Это было здорово — являться частью чего-то большого, но спустя некоторое время я понял, что хочу идти дальше.

— Что ж, тебе всегда здесь рады, — ответил священник. — Кстати, отменные бутерброды.

Главный среди Странников представился.

— Меня зовут Люк Грининг, — сказал он. Он говорил сухо, словно произносил заранее подготовленную речь. — Я брат твоего отца. Я давно знал, что мой брат оставил в этой деревне женщину с ребенком, и, хотя мой род много лет не проходил мимо этих мест, я всегда был в курсе того, как вы живете. Поэтому, узнав о смерти твоей матери, я решил привести сюда свою семью, чтобы отдать дань уважения. Ибо, догадывался ты или нет, Майкл Браун, кровь Странников течет в твоих жилах, и, нравится тебе или нет, ты один из нас.

— Спасибо. Думаю, мне это скорее нравится. — Рыжик подхватил высокопарный тон старика. — Жив ли мой отец?

— Не могу сказать со всей уверенностью. — Люк Грининг на мгновение потупился. — Наши пути не пересекались много лет, и я ничего не слышал о его делах. Но позволь мне представить тебе других родственников. Это моя жена Александра, — (Рыжик обменялся кивками с высокой вежливой женщиной), — и мои сыновья, Гарет и Мартин. — Двое крепких молодых мужчин пожали Рыжику руку. — А это моя двоюродная сестра Джулия и ее сыновья, которых, к несчастью, тоже зовут Мартин и Гарет. — Он впервые улыбнулся. — Кто-нибудь остался? Ах да. Моя племянница. Ее зовут Лорел.

Перед Рыжиком стояла смуглая стройная молодая женщина со сдержанным выражением лица. Она казалась пугающе серьезной и взрослой.

— Привет, Рыжик, — сказала Лорел. Девушка сделала шаг вперед и сдержанно поцеловала его. — Давно не виделись.

— Привет, Лорел, — ответил Рыжик. — Как ты жила все это время?

— Ну, по-всякому. Мне есть что рассказать тебе. — Внезапно сдержанная маска взрослой дамы раскололась, и на лице Лорел появилась озорная усмешка. Рыжик снова почувствовал обаяние старого колдовства. Понимая, что происходит, Лорел быстро стерла с лица улыбку: — Мне кажется, ты должен подойти к другим гостям. Обещаю, мы поговорим позже. Иди же.

Рыжик все еще пытался сдержать свое волнение, когда оказался рядом с учителем.

— Ну как ты себя чувствуешь, молодой Браун? — спросил старик, как обычно попыхивая своей трубкой.

— Не знаю. Я стал старше.

— Старше?

— Да, но и моложе. Наверное. Я пока сбит с толку.

— Какие планы?

— Пока еще не думал об этом. Скорее всего, продам дом и отправлюсь снова куда-нибудь.

— Жаль это слышать. Понимаешь, с тех пор как я ушел на пенсию, в этой деревне нет учителя. Детям не у кого учиться, они совсем не учатся. Растут необразованными. Ужасно видеть это. Ужасно! — На мгновение показалось, что старика обуревают сильные чувства. — Школе нужен новый учитель. — Он многозначительно взглянул на Рыжика. — Возможно, молодой человек, хотя бы и с небольшим образованием? Молодой человек, который кое-что повидал в этом мире? — Его взгляд стал еще более выразительным.

Рыжик подыскивал вежливые слова для ответа.

— Я определенно об этом подумаю, — в конце концов вымолвил он.

Теперь он не только страдал от жары и неловкости, но еще чувствовал себя взволнованным и смущенным. В комнате было слишком много людей, слишком много сюрпризов, слишком много вещей, о которых он должен подумать.

— Пожалуйста, подумай об этом. Школе пригодился бы такой человек, как ты.

В этот момент Рыжик услышал резкие звуки. Он испуганно обернулся. Странники достали откуда-то свои музыкальные инструменты — гармошку, дудку и скрипку — и начали играть.

Учитель благоговейно прошептал ему:

— Должно быть, это их похоронная музыка. Я столько читал о ней, но никогда даже не мечтал, что доживу до того дня, когда услышу ее.

Все завороженно слушали. Приличествуя случаю, музыка началась торжественно, разразившись серией длинных скорбных аккордов, но через несколько минут темп начал медленно нарастать, ритм стал стремительным, и внезапно четверо молодых мужчин — Гарет с Мартином и Мартин с Гаретом — испустили крик и быстро выскочили вперед и начали плясать. Волна возмущения прошла по залу, одна пожилая пара демонстративно ушла. Музыка становилась все быстрее и громче, молодые люди теперь подбрасывали друг друга в воздух, выполняя акробатические прыжки, пока неровный ритм и угловатые мелодии вплетались в еще более сложные узоры. Рыжик открыл рот от изумления, когда вдруг почувствовал легкое прикосновение руки к плечу, мягкое дыхание у щеки.

— Это похоронный танец, — объяснила Лорел нежным шепотом. — Неужели ты никогда его не видел? Он рассказывает о путешествии в другой мир, обо всех опасностях, подстерегающих на том пути, и обо всем прочем. Его исполнение на чьих-либо похоронах считается огромной честью. А если его танцуют должным образом, все гости должны присоединиться. — Внезапно она снова усмехнулась. — И самый близкий родственник должен возглавить всех.

Рыжик обдумал ее слова.

— Почему бы и нет? Но я бы хотел, чтобы ты, — он сглотнул, — была моей партнершей.

Она вдруг нежно сжала его руку:

— Глупый. Конечно, буду. Только не торопись. Скорее всего, через минуту они заиграют вальс.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Вторник, 26 января (продолжение)

В состоянии наивысшего возбуждения я ждал нашего таинственного гостя у ворот, сжимая в руке книгу расчетов. Мне стоило огромных усилий не поддаться искушению и не выскочить на дорогу. Час проходил за часом. Я слышал, как струится в воздухе музыка оркестра, и время от времени до моего слуха доносились крики радости и взрывы смеха, перемежающиеся аплодисментами. Я терпеливо ждал. На конец, когда пробил полдень, на повороте дороги появилась далекая фигура. Сначала мне не удавалось разглядеть ее, но когда человек подошел ближе, я увидел, что это был мужчина средних лет, который шел усталой шаркающей походкой. Он был в длинной рваной мантии, тяжелых сапогах и скособочившейся шляпе с широкими полями. У ворот он остановился, чтобы восстановить дыхание и стряхнуть пыль со своей одежды. Я сразу понял (прошу, не спрашивайте откуда!), что это владелец дома.

Наконец мы оказались друг напротив друга. Я робко представился, неуверенно протянул книгу расчетов для просмотра. Владелец, недоумевая, посмотрел на меня.

— Ах да, книга, — наконец произнес он. — Прекрасно, Лазарус, прекрасно. Я взгляну на нее позже. А теперь, если вы не возражаете, я бы хотел пройтись по дому, проверить, что сделано, оценить работу и все прочее.

С этими словами он резко прошел через ворота и исчез в толпе. В течение следующего часа я напрасно пытался догнать владельца: всякий раз, когда я вот-вот готов был его схватить, он каким-то образом умудрялся ускользнуть от меня. Один раз я заметил, как он выходит из подвала с Сэмом, — вне всяких сомнений погруженный в разговор о неисправном бойлере. Потом я на мгновение разглядел его в комнате комиксов, где он смеялся вместе с маленьким рыжеволосым мальчиком над номером журнала «Чародей». Позже я увидел, как он устроился в тихом углу комнаты с минералами, попивая чай в компании старушки в кресле, которую, похоже, разбудило это мероприятие. Но каждый раз, когда я подходил к нему, он умудрялся ускользнуть. К концу дня я был близок к отчаянию.

Однако на этом неожиданные происшествия не закончились. Когда я шел по вестибюлю, знакомый хрипловатый голос внезапно послышался откуда-то сверху, эхом разнесся по дому и тут же привлек к себе общее внимание.

— Милорды, дамы и господа! — звучал голос. — Танец тени!

Головы всех присутствующих повернулись на этот голос, и тут же все затаили дыхание. На самом верху лестницы стояла высокая ослепительная фигура, полная пугающей грации и элегантности, тонкая и гладкая, облаченная в безукоризненный костюм Арлекина. Ноги существа оставались босыми, губы раздвинулись в двусмысленной улыбке, глаза прятались за черной маской. Мое сердце забилось от дурного предчувствия.

Затем, осторожно ступая, Ли спустилась по лестнице. Танец тени начался.

 

Рыжик и Лорел

Один за другим гости разошлись с поминок. Остатки еды убрали, мебель расставили по местам. Выходя из кухни, где Рыжик благодарил женщин из церкви за помощь, он столкнулся с Лорел. Казалось, ей тоже было не по себе.

— Мне очень нужно спрятаться на пару часов от своих родственничков, — тихо сказала она. — Ты не против, если я посижу у тебя недолго?

И вот, когда наступила ночь, Рыжик и Лорел сидели у очага в гостиной миссис Браун, допивая последнюю бутылку бузинного вина, приготовленного когда-то миссис Браун. Из своей сумки Лорел достала маленькую глиняную трубку и стала набивать ее ароматной смесью трав, которые так любили курить Странники. Она затянулась пару раз.

— Держи, — сказала она. — Попробуй. Это поможет тебе немного успокоиться.

Некоторое время спустя они растянулись на коврике перед камином, наслаждаясь дружеским молчанием. Рыжик играл с локоном ее черных волос, вдыхал их сильный, пряный запах, наполняя им легкие. Наконец он нарушил молчание:

— Помнишь тот маленький сарайчик на вершине холма? И то, что ты тогда прошептала мне?

— Как я могу забыть? — Она повернулась, глядя на него мерцающими темными глазами. — После этого все для меня изменилось. Вся моя жизнь перевернулась с ног на голову.

— Все изменилось? Почему? Что случилось?

— Разве ты не знаешь? Разве ты не помнишь, что я рассказала тебе?

Рыжик медленно покачал головой:

— Ты шептала что-то… Я чувствовал твое дыхание… Я никогда не думал о нем раньше… И запах… мокрых плащей… — Постепенно он вернулся в настоящее, к напряженному взгляду глаз Лорел. — Так что же ты тогда рассказала мне?

— Ты так и не узнал? — Она хихикнула. — Я передала тебе Дар.

— Что?! — В заброшенном уголке разума Рыжика тихо зазвонил колокол, но ему не удалось сразу осознать значение этой фразы.

— Дар, — повторила Лорел и беспокойно заерзала на коврике. — Послушай, все это довольно сложно. Я сейчас не могу тебе это объяснить. Может, завтра. Понимаешь, я подумала, что тебе можно рассказать… но потом моя семья сказала мне, что я не должна была этого делать. Они сказали, что я нарушила один из наших законов и должна быть наказана. Вот так все и перевернулось.

— И все из-за того, что ты рассказала мне! А я даже ничего не помню! Я до сих пор не совсем уверен, что это было. А как тебя наказали? Тебя били?

— Только один раз. Нет, все было гораздо хуже. Они отослали меня в цирк.

— В цирк? Значит, это тебя я видел? Но в любом случае это вряд ли, — он поцеловал ее в шею, — было тяжелым наказанием.

— Ты и вправду этого не понимаешь? Я тоже сначала не поняла. Но вскоре до меня дошло. Дело в том, что для нашего племени это самая убогая работа из всех, самая низкая, самая унизительная вещь, которая только может случиться с тобой. Мне пришлось показывать акробатические номера, жонглировать и все такое… Хотя звучит это, может быть, и весело, но спустя совсем немного времени я возненавидела цирк. Когда я начала взрослеть, становиться женщиной, ну ты понимаешь, стало только хуже. Это трико, — она снова хихикнула, — оно довольно… нескромное. — Теперь она смеялась во весь голос. — А все люди вокруг пялятся, мужчины выкрикивают разное… Сначала я не понимала, чего они хотят. Но потом…

Ее смех передался Рыжику, и несколько минут они не могли остановиться.

— И как долго ты пробыла в цирке? — в конце концов спросил Рыжик.

Ей удалось немного успокоиться.

— Да, это было суровое наказание. Моя семья серьезно относится к подобным вещам. Поэтому мне пришлось оставаться там до совершеннолетия. И… — она заколебалась, — я ненавидела себя за то, что меня туда отправили. Мне нужен был кто-то, чтобы винить его в этом. И я винила тебя, Рыжик. Я винила тебя. Потому что мне казалось, это ты виноват во всем. Я жаждала мести, Рыжик. Я так сильно хотела убить тебя, растоптать, унизить…

Сердце Рыжика забилось где-то в горле, но Лорел быстро почувствовала его волнение.

— Нет, глупый мой, теперь ты в безопасности. — Она дотронулась до кончика его носа пальцем. — Мне стало намного легче, когда мне разрешили метать ножи.

— Метать ножи?

— Да. Это было единственное, чем я хотела заниматься в цирке. Мадам Констанца учила меня трюкам и говорила, что это не женское дело, но я продолжала настаивать, и в конце концов она согласилась. И толпе это нравилось, особенно мужчинам.

Она вела любопытным пальцем по груди Рыжика, рисуя маленький кружок напротив его сердца.

— Я тогда была уже постарше, более женственной, если ты понимаешь, о чем я. И после этого я стала чувствовать себя немного лучше. — Она на мгновение задержала взгляд на огне в камине, затем снова взглянула на Рыжика. — Но я все равно ненавидела это место. Ты даже не представляешь, как я ненавидела его, Рыжик! Я хотела поскорее выбраться оттуда. Как только я достигла совершеннолетия, я сбежала. А потом немного одичала. — Внезапно она грустно засмеялась. — Я присоединилась к бандитам, поэтому в конечном итоге метание ножей мне пригодилось.

У Рыжика от изумления отвисла челюсть. Лорел снова разразилась смехом:

— И это определенно было лучше, чем цирк. Но ты же видел меня, не так ли?

— Да, именно. Я действительно видел тебя. В горах. И ты пощадила меня.

Рыжик замолчал, задумавшись. Лорел сильно затянулась трубкой и передала ее Рыжику. Он опасливо скосил на нее глаза, неуверенно затянулся. Вдохнул полный рот пепла и зашелся в долгом кашле.

— Ничего страшного, — засмеялась Лорел. — Я сейчас снова набью ее. Так на чем я остановилась?

— На нашей встрече в горах.

— Да. Я же могла тогда отомстить. Но почему-то, когда такая возможность представилась, я поняла, что больше не хочу этого. Я посмотрела вниз и увидела маленького пса, который смотрел на меня, и словно… словно что-то протянуло руку и остановило меня. Может, это было из-за твоей собаки?

Внезапно Лорел перестала смеяться. Ее лицо стало бледным, зрачки расширились.

— Ты был единственным, кого я пощадила, Рыжик! Мои руки все в крови. Столько крови…

Они молча смотрели друг на друга и на мгновение словно уловили что-то в глубине глаз друг друга, где-то глубоко во тьме, глубоко в жестоком пламени, которое горело в неизвестном царстве за краем земель.

— На моих руках тоже кровь, — наконец ответил Рыжик. — Позволь, я расскажу тебе мою историю.

И так они проговорили почти до самого утра. Они делились своими тайнами, своими страхами, своим падением и своими мечтами. Огонь в камине погас. Рыжик пошевелил последние тлеющие угли, смахнул золу с решетки, аккуратно закрыл заслонки. Но, делая все это, он видел краем глаза, как Лорел встает, поворачивается, как шуршат ее юбки, пока она молча поднимается по лестнице. С замершим сердцем Рыжик запер двери, погасил свет и поднялся следом. У лестницы он отпер шкаф для хранения белья и выбрал одну из ночных рубашек матери. Затем, поколебавшись минуту, тихонько постучал в комнату своей матери.

Дверь отворилась. Лорел стояла у кровати, уже полураздетая. Казалось, ее не смутило его вторжение, она даже не пошевелилась, чтобы прикрыться. Внезапно Рыжик почувствовал, что его одежда стала слишком узкой. Он протянул девушке рубашку.

— Прости. Я подумал, может, ты захочешь…

И умолк в смущении. Лорел укоризненно посмотрела на него:

— Не думаю, что нам это понадобится. Иди сюда, давай помогу тебе справиться со всеми этими пуговицами.

Рыжик молча принял ее предложение. Потом Лорел посмотрела на него с притворным беспокойством:

— Бедный Рыжик, ты все так же небрежен со своими носками. Будем надеяться, что с остальным у тебя все в порядке.

Она повела его к кровати. Но в последний момент он остановился. Покрывало все еще хранило отпечаток тела его матери.

— А мы можем?.. — запинаясь, начал он.

— Что «мы можем», Рыжик? — Она умоляюще посмотрела на него.

— Ничего. Это не важно.

В молчании я танцую, и, глядя на танец мой, каждый из вас познает свой ритм и свою собственную мелодию. Вот я раскидываю руки, чтобы охватить весь дом, и всю землю вокруг него, и все деревья, и все горы, и все далекие океаны. Прыгая, выгибаясь и скользя, плету кончиками пальцев рук и ног смыкающуюся сеть широких кругов, стройных эллипсов и стремительных гипербол, что с загадочной логикой очерчивают мое царство.

Выгибаясь, взлетая, кружась, скользя и растворяясь в каждой новой позе, я изображаю невидимую двигающуюся фигуру, которая сложена из разнообразных грациозных штрихов, что говорят с вами на непостижимом языке. Вот я предстаю перед вами Арлекином в украшенном блестками трико, вот вы видите милосердного ангела, что спускается с небес, а теперь дикий зверь готовится к прыжку.

И наконец, после непрерывного ритма изгибов, кувырков и пируэтов, которые перехватывают ваше дыхание, мой узор сквозь незаметные переходы замыкается в равновесии, изысканное переплетение невидимой архитектуры, парящее в воздухе вокруг меня. Оно медленно распадается на множество деталей, нежно проплывая среди вас в замысловатой мозаике, осколок застревает в сердце каждого, осколок, который вы будете носить с собой еще долго, даже когда забудете этот день.

И сейчас, пока мой образ еще не успел исчезнуть, возможно, вы уже начинаете забывать меня.

 

Ночью

— Рассказать тебе секрет? — сонно пробормотала Лорел.

Рыжик улыбнулся:

— Еще секреты? Ты уверена, что это хорошая идея? — Он поглаживал ее плечо пальцем.

— Ах ты! — Она поцеловала его в щеку. — Нет, это снова насчет Дара. Понимаешь, есть правила. — Внезапно проснувшись, она села. — Правила. И одно из этих правил гласит, что когда ты передаешь кому-то Дар, то сам теряешь его. Поэтому, передав тебе Дар в тот день, я лишилась его. Навсегда. И буду жалеть об этом до конца своей жизни. — Внезапно нота страдания прорезала ее голос. — Мне кажется, именно поэтому я так хотела отомстить.

Она повернулась, чтобы посмотреть ему в лицо. Теперь в ее взгляде не было пламени. У нее были глаза испуганного ребенка.

— Теперь ты несешь Дар, Рыжик. Учись использовать его. Ты мог бы делать удивительные вещи.

Она начала всхлипывать. Рыжик притянул ее к себе.

— Все хорошо, — прошептал он. — Поговорим завтра. А теперь спи.

И они вместе снова улетели в темноту.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Вторник, 26 января (продолжение)

Прикованный к месту, я стоял в толпе, не замечая никого, завороженный танцем тени, пока Ли постепенно не переместилась в другую часть дома. Я в замешательстве помотал головой. Медленно ко мне начали возвращаться чувства. Затем я внезапно вспомнил, что мне необходимо выполнить еще одно жизненно важное задание. Я повернулся, окидывая взглядом холл, в надежде хотя бы мельком увидеть нашего нового хозяина, но тщетно. Я уже было собрался пойти в другую комнату, когда с ужасом увидел, что в проеме входной двери мелькает порванный край его мантии.

Забыв о внешних приличиях, я рванулся с места и поспешил за ним. С крыльца я видел сутулую фигуру, которая ровными шагами удалялась по тропинке. В отчаянии, я припустил за ним, умоляя его просмотреть хотя бы счета. При звуке моего голоса странный гость остановился, повернулся и направился ко мне. Я быстро сбежал по ступеням.

Он смутился, что его подстерегли таким образом, и застенчиво объяснил, что больше не может оставаться в доме, так как должен рано утром отправиться в поездку. Даже говоря со мной, он уже начал отходить в сторону.

В тот момент я потерял контроль над собой и схватил владельца дома за руку, умоляя по крайней мере сказать мне, всем ли он доволен. Его явно поразило мое чрезмерное возбуждение, но тем не менее ему удалось выдавить из себя вежливый положительный ответ, а затем мягко напомнить мне, что я обязан вернуться к гостям. Говоря все это, он сумел высвободиться из моей хватки и, прежде чем мне удалось собраться с мыслями, быстро пошел прочь. Я попытался догнать его, но почувствовал, что словно прирос к месту. Казалось, меня покинули последние силы.

Яростно я закричал вслед удаляющейся фигуре, не надеясь на ответ: когда наш хозяин собирается вернуться? Но он уже вышел на дорогу, и то, что он прокричал в ответ, было еле слышно. В конце концов я собрался с силами и прошел по тропинке к воротам. Я безнадежно смотрел направо и налево, но наш гость уже исчез из виду. Ветер донес лишь слабые слова:

— Вернусь, когда дом будет готов.

Я медленно брел по тропинке к дому, пораженный поведением владельца, сбитый с толку потерей контроля над своими чувствами, в состоянии совершенного смущения, потому что не мог понять, чем стал этот день — провалом или триумфом? Должно быть, наш разговор продолжался дольше, чем я думал, ибо дневной свет уже начинал гаснуть и празднества подходили к концу. На площадке перед входом в дом оркестранты складывали инструменты. За домом на земле растянулась парусина циркового шатра, а качели и карусели уже были разобраны на части. У двери Гарольд выпроваживал последних посетителей, а из подвала доносилось, как Сэм поворачивает огромные клапаны, чтобы закрыть бойлеры. Я медленно бродил по опустевшим комнатам, в которых теперь раздавалось только эхо моих шагов. На чердаке я случайно наткнулся на Ли, она складывала трико Арлекина.

Оказалось, Ли поговорила с владельцем, который, по-видимому, остался доволен проделанной работой. Теплая волна облегчения накатила на меня. К своему удивлению, я схватил Ли за нежные руки и наговорил ей нелепых благодарностей. Ли улыбнулась таинственной улыбкой и поцеловала меня в щеку.

— Спасибо, Виктор, — сказала Ли. — Тяжелый выдался день. А теперь пора идти спать.

Стоя лицом к лицу с Ли, я вдруг осознал, что моя тень выросла. Теперь мы с ней стояли как равные, одинакового роста друг с другом.

 

На следующее утро

Рыжик проспал до самого полудня. Когда он потянулся к Лорел, то обнаружил, что вторая половина кровати пустая и холодная.

— Лорел!

Он заглянул во все комнаты, но ее нигде не было. А зайдя в гостиную, он увидел, что серебряные подсвечники матери исчезли со своего места на каминной полке. Он снова прошел по дому, осмотрел двор, заглянул в наружную уборную. Но сердцем чувствовал, что Лорел не вернется.

 

В трактире

— Я нашел ее. — Учитель принялся разжигать трубку, когда волшебник подошел к нему. — Вот. — Он протянул своему товарищу небольшого размера книгу в кожаном переплете с надписью «Легенды Забытого Времени». — Это книга старых историй, — объяснил он. — Одно время все это меня очень интересовало. Я отметил нужную вам страницу.

Волшебник уже сам нашел этот отрывок.

«Легенда о Странниках и Островитянах», — вслух прочитал он. — О чем это? «И вдохнул Великий жизнь в Землю…»

— Можете пропустить первый кусок, — вмешался его приятель. — Начните с середины страницы.

Волшебник принялся листать страницы.

— Так-так, уже нашел… «Из поколения в поколение передавались секреты Странников и секреты Островитян. Доволен был Великий, и решил он тогда, что пора настала наградить людей особым Даром». Вот это уже другой разговор. — Он медленно продолжил: — «И случилось так: узнали Странники, как смотреть в глаза друг другу, чтобы видеть все направления жизни другого Странника, что переплетались и возвращались к самому дню рождения его и к тому дню, когда покинул он Остров. И о тех, кто обладал таким свойством, говорили, что Дар несут они». — Он снова что-то пробормотал. — Это могло бы пригодиться, полагаю. «И случилось так: каждый Островитянин знал теперь, как увидеть всю Землю беглым взглядом одним, словно глазами хищной птицы, парящей на огромной высоте. Научились они презирать пути, в которых жизни всех мужчин и женщин сплетаются вместе, что бы образовать нескончаемую неразрывную паутину. И о тех, кто нес в себе это свойство, говорили, что они видят Землю глазами пустельги». Интересный поворот фразы, не находите?

Он снова прочитал этот отрывок, на этот раз про себя. Наконец поднял глаза, едва заметно улыбаясь.

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — сказал волшебник. — Здесь говорится, что Странник может видеть мир глазами другого человека. А Островитянин озирает мир с огромной высоты. Итак, Странников и Островитян осчастливили именно такими дарами, которые необходимы, чтобы понимать мир через мою Машину Сложной Эмпатии. — Он хмыкнул. — В идеале, думаю я, требуется человек, который наполовину Странник, наполовину Островитянин, если предположить, что такой вообще существует.

— Мне тоже так кажется. — Учитель как раз выпускал причудливое облачко дыма из своей трубки. — Есть и другие упоминания об этих племенах, но они написаны в других книгах. Я мог бы поискать, если хотите.

— Нет, не беспокойтесь, — ответил волшебник. — Ваше предположение очень интересно, но, в конце концов, это же всего лишь легенды… — Он заметил, что учитель поднял бровь. — А что, разве нет?

— Хороший вопрос, — кивнул учитель. — Как я уже, кажется, говорил, меня всегда увлекали древние легенды. И я пришел к выводу, что все они так или иначе основаны на исторических фактах.

Волшебник рассмеялся:

— Да бросьте! Вы говорите о сказках, а не о настоящей магии! Единственная магия, знакомая мне, — это не что иное, как инженерное искусство, и только.

Учитель попытался возразить, но поток речи, которым разразился волшебник, оказалось невозможно прервать.

— Я знаю, что вы собираетесь сказать. Да, конечно, мы даем этому название «магия», но, в конце концов, это не настоящая магия, по край ней мере не та, о которой рассказывается в сказках. Это инженерия, виртуозная механика! Не что иное, как гайки и винты. — Он сделал долгий глоток эля.

Несколько секунд учитель молча пыхтел своей трубкой.

— Разве? — наконец спросил он. — Лично я все же убежден, что потомки обоих племен до сих пор бродят по земле.

Они взглянули друг на друга в некотором смущении.

Спустя минуту тишину нарушило появление еще одного посетителя. Это был молодой человек с копной непослушных рыжих волос, в старомодных серых брюках и франтоватой черной кожаной куртке, украшенной замысловатым узором из медных заклепок. На ногах у него красовалась пара изношенных парусиновых туфель.

— Приветствую, молодой Браун, — позвал его учитель. — Подойди и познакомься с моим другом. Это Леонардо Пегас.

— Привет, — сказал юноша. — Меня зовут Майкл Браун.

— Мне нравится ваша куртка, — сказал волшебник. — Когда-то я знал кое-кого, кто носил похожую.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Понедельник, 17 мая

После визита нашего странного владельца прошло три месяца, но до сего дня я не мог заставить себя сделать хоть одну запись. Время от времени я задумываюсь над последними, таинственными словами, которые произнес владелец, но до сих пор не имею представления, что он имел в виду, когда сказал, что вернется, когда дом будет готов. Однако сейчас я рад отметить, что работы по дому ведутся наконец-то без проволочек. Благодаря вдохновению Ли, преданной службе Сэма и Гарольда, мы приобрели репутацию своего рода прибежища для художников, музыкантов и прочих творческих личностей. В любое время под нашей крышей находится кто-то из них, отдыхает или работает, задерживаясь у нас надолго или не очень. У Гарольда обнаружилась коммерческая жилка, и он начал планировать долгосрочную программу мероприятий, чтобы с выгодой для дела развлекать наших постоянных посетителей. Теперь он носит титул художественного руководителя и продолжает организовывать как экскурсии, так и представления. Что касается Сэма, то его стали называть управляющим поместьем. Он заботится о ежедневном поддержании порядка в доме и о ведении хозяйства в целом.

По поводу своего положения мне приходится признать, что в последнее время у меня не осталось никаких определенных занятий, хотя я весьма неохотно обнаружил бы это на людях. Поэтому в душе испытал облегчение, когда Ли обратила внимание на то, что я выгляжу безразличным, и предложила отправить меня в короткий отпуск.

Я поднял глаза от банки с джемом (мы как раз завтракали). Поразмыслив, я пришел к выводу, что это неплохая идея. Кроме того, отпуск мог бы принести мне желанные перемены, дать возможность все взвесить и даже попытаться распутать тайну намерений владельца. Я спросил, хочет ли она предложить что-нибудь конкретное. Этот вопрос был простой формальностью, поскольку к тому времени я уже знал, что у Ли всегда есть что-то на уме.

Предложение Ли состояло в том, чтобы тщательно исследовать запущенный сад позади дома. Всю зиму у нас до него не доходили руки, и теперь он требовал внимания. Сначала я воспринял эту идею без энтузиазма, потому что считал, что садом более пристало заниматься управляющему поместьем, но Ли стояла на своем. В конце концов я уступил, ибо, по правде говоря, уже научился доверять ее инстинктам в подобных делах. В конце концов, Ли живет здесь дольше всех нас.

Никто из нас не знал, насколько далеко простирается сад…

Итак, мы шагаем с рюкзаками на плечах, и наши друзья подбадривают нас перед дорогой. Сначала тропинка ведет нас через лужайки и знакомые буйные заросли кустов, но потом местность становится еще более дикой, мы углубляемся в дремучий лес, пересекаем негостеприимную вересковую пустошь и в конце концов подходим к границе труднопроходимой гористой местности. И там, ловко перепрыгивая с камня на камень, я веду вас каждый день по головокружительному горному хребту, по обрывистым скалам устремляющегося вниз ущелья и крутым склонам.

И каждую ночь у огня я нежно пою вам, и в ваших снах показываюсь вам, иногда в своем светлом обличье, иногда в темном, а иногда эти образы сплетаются друг с другом. Две моих ипостаси перемешиваются в таинственном согласии, два моих голоса теряются в темноте, куда не достает свет костра.

И вот, мало-помалу, мы движемся к равнине, лежащей за последней горой, и наконец выходим к побережью океана, который шумит далеко впереди.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Воскресенье, 13 июня

Много недель мы путешествовали по суровой и негостеприимной местности. Время от времени наш путь пересекался с тропами странствующего народа — с дорожными рабочими, точильщиками ножей и с маленьким бродячим цирком, — пока наконец мы не очутились в пустынном тихом месте, которое лежало под защитой горных вершин и с которого открывался великолепный вид на океан. Рассматривая горизонт сквозь полевой бинокль, я вижу множество Островов, разбросанных тут и там. Я могу даже различить лица их жителей.

На одном Острове я вижу священное место, где группа людей проводит торжественные ритуалы: они поют и принимают необычные позы. На другом Острове я различаю пожилую даму, сидящую у самой кромки воды, она дремлет в кресле. В ее фигуре мне чудится что-то знакомое. Может ли это быть та самая пожилая дама, которая раньше спала в нашей комнате с минералами? На другом Острове танцует изящная девушка, а другие, более неуклюжие танцоры стоят, образуя вокруг нее неровный круг.

Еще на одном Острове я вижу решительного мужчину с усами, который проводит гимнастическое занятие: люди разной комплекции и возраста наклоняются, приседают, прыгают и вытягиваются с мужественной решимостью. А еще на одном Острове я никого не вижу — только пустельгу, парящую в воздухе.

А на самом большом Острове, самом близком от побережья, я вижу только туман. И я почему-то знаю, что именно на этот Остров, скрытый белесой пеленой, мы должны попасть завтра. Что бы ни лежало в сердце этого тумана, там мы найдем то, за чем пришли.

Завтра мы попытаемся доплыть до Острова.

А сегодня в свете зари растворяется и гаснет последняя ночь нашего отпуска.

А сегодня, Виктор, ты наконец увидишь мое истинное лицо, ибо ты работал изо всех сил и заслужил свою награду. Пока ты спишь у огня, я войду в твои сны и в них покажу тебе, кто я на самом деле, ибо, как ты уже начал догадываться, у меня не одно, а два лица.

Одно лицо темное, его ты боялся, лицо, иссеченное шрамами, лицо рычащего Чудовища, с горящими глазами и острыми клыками. Но, возможно, ты наконец начал понимать, что это лицо не хищника, а защитника.

Ибо за темным лицом находится другое, бледное лицо, того высокого далекого светящегося существа. Часть его затаилась внутри тебя, и в каждом человеке, это существо ты так желаешь, но от него, в своем страхе, ты ищешь защиты у Чудовища.

И каждое из этих лиц является моим истинным лицом, ибо я одновременно и Темнота, и Свет, и Чудовище, и Защитник, и Испытание, и Дар. Да, Виктор, я, Ли, хранитель твоего Дара. Сегодня ты узнаешь меня. А завтра я должна буду попрощаться с тобой.

 

Внутренний карман

— Это очень удобная куртка, — сказал Рыжик. — Тут много карманов.

— У таких курток часто бывают потайные карманы, где-то в подкладке, — сказал Леонардо, изо всех сил пытаясь скрыть волнение. — Как она у тебя оказалась?

— Мне дал ее один человек, — не стал вдаваться в подробности Рыжик. — Женщина. — Он осторожничал. — Забавно. Я ни разу не подумал заглянуть за подкладку. Вот это да! Что это?

Он медленно вытащил какой-то маленький сверток, который оказался крепко связанной пачкой документов. Волшебник не мог больше сдержать волнения.

— Разверните их, — сказал он. — Осторожно, ради всего святого! Вытаскивайте.

Учитель отодвинул пустые кружки в сторону, уронив при этом несколько на пол. Леонардо не обратил на это внимания. Двое мужчин смотрели, как мальчик медленно разворачивает пожелтевший пергамент.

Рыжик смотрел на лабиринт линий, разворачивающийся перед ним. Он оказался в центре соединяющихся линий и концентрических кругов. От этой центральной точки тянулись сети тропинок, соединяя ее со всеми остальными точками, вырываясь в безграничную внешнюю структуру, которая растекалась во времени и пространстве.

И где-то, возможно на расстоянии вытянутой руки, его ожидало высокое, молчаливое кольцо из каменных глыб, похожих на фишки какой-то непостижимой игры, где каждая глыба поднимается в воздух, а ее подножие прочно стоит на земле. Ибо здесь были Камень Прошлого и Камень Будущего, Камень Страсти и Камень Разума, Камень Земли и Камень Неба. И молча его сущность открылась влечению Камней, молча его существо удержалось в прекрасном равновесии, в то время как замысловатый механизм противоборствующих сил отступал и лился через него, пока Страсть и Разум, Прошлое и Будущее, Земля и Небо словно объединялись в одно, а затем он поплыл, невесомо танцуя в безмерном океане спокойствия.

Рыжик оставался там долго-долго, смутно осознавая, как солнце опускается, и восходит, и снова опускается. А потом внушающая благоговение масса Камня Земли медленно заявила о себе, возвращая его вниз, к самому началу, к спрятанному центру мира, где бьется глубокий и тяжелый пульс самой Силы Жизни, предлагая ему наконец отблеск темного царства, которым она владеет, и страшных подземных огней, которые горят там. Наконец, медленно покачав головой, Рыжик поднял глаза.

— Ах, — слабо произнес он, — это…

— Что это? — спросил учитель.

— Господа, — сказал волшебник, — вы видите перед собой первоначальный комплект чертежей к моей Машине Сложной Эмпатии.

Рыжик резко побледнел, его взгляд словно замер, остановившись на каком-то невидимом предмете. Через некоторое время он спустился на землю.

— А как с этим связаны машины? — смог выдавить он.

Волшебник посмотрел на него долгим и загадочным взглядом.

— Давайте еще выпьем, — наконец сказал он. — Я попытаюсь объяснить.

Они проговорили до самой ночи. Волшебник рассказывал о городе, о Театре магии, о машинах Эмпатии и Машине Сложной Эмпатии. Рыжик рассказывал о Странниках, о Волчатах, о глазах пустельги и о Хранительнице Земли. А учитель говорил немного, но завороженно слушал волшебника и юношу, смотрел в огонь и грезил о Забытом Времени.

В конце концов трактирщик выставил их из зала. Все остальные посетители уже ушли. Когда огни гостиницы потухли, волшебник повел товарищей, натыкаясь на кусты и кочки, к сеновалу за домом. Перед лестницей, ведущей наверх, Леонардо остановился.

— Давайте я сварю кофе, — предложил он. — Мне удается готовить довольно сносный напиток в последнее время. Конечно, если притвориться, что у меня есть аппарат для кофе. Думаю, у меня есть еще кое-что, что могло бы вас заинтересовать.

— Я, пожалуй, получил достаточно волнений за сегодня, — засмеялся учитель. — Мы, старики, любим ложиться пораньше. Я вас оставлю.

Но Рыжик уже поднялся до половины лестницы. Оказавшись в сумраке сеновала, он разглядел огромную конструкцию, вырисовывающуюся над ним, но детали различить не мог.

— Погоди! — крикнул волшебник. — Я зажгу пару ламп!

Вспыхнул свет, и Рыжик увидел Машину. В центре комнаты возвышалась широкая трибуна, высотой в половину человеческого роста, собранная из старых упаковочных ящиков и обрезков листов гофрированного железа. Рыжику не удалось увидеть, что стоит на трибуне, потому что ее центр со всех сторон был окружен клубком странных механизмов. Извивающиеся кабели, распределительные коробки, похожие на пауков, лампы, вмонтированные в неустойчивые треноги, сооруженные из старых вешалок для пальто, треснутые линзы, качающиеся ряды датчиков, установленных в помятых банках из-под рыбных консервов, потрепанная арматура, обернутая вокруг старых, заржавевших бочек. Казалось, эта конструкция держится вместе только за счет скрепляющих ее ниток и старых шнурков, и выглядела она так, словно может развалиться от прикосновения пальца. В комнате витал смешанный запах озона, клея, краски и горелой пыли.

— Машина Множественной Эмпатии, — сказал волшебник, как будто извиняясь.

Он дернул пару шатающихся рычагов, и Машина с дрожью и раздраженным ревом проснулась.

— А что там, в середине всего этого? — Рыжик пытался разглядеть.

— Сейчас я подойду, — пробормотал волшебник, временно ставший невидимым. — Уверен, что кофеварка должна быть где-то здесь. Нет-нет, это не трогай! Посмотри-ка вот что. — Он с привычной легкостью протиснулся между грудой оборудования и дал мальчику разбитую пару латунных очков, прикрепленных к какой-то эластичной подставке, затем осторожно прижал к ушам тяжелые наушники.

На мгновение Рыжик погрузился в темноту и молчание. Затем постепенно стал различать приглушенные звуки, размытые формы и смутные цвета. Сначала он не мог разобрать, что именно слышит и видит. Затем, мало-помалу, изображение сфокусировалось. Словно он был подвешен в небе и глядел вниз…

Он смотрел сверху и видел огромный дом. Тот стоял на вершине пологого холма, защищенный искусно окрашенной оградой и окруженный безупречными лужайками и бордюрами. Это был высокий внушительный дом, готическое сооружение с множеством окон, где были фронтоны и колпаки над трубами, флюгеры и горгульи. Из окон лился свет, доносилась музыка, слышались голоса. А на самой верхней точке дома, как сосредоточение все го света, музыки и энергии, возвышалась шестиугольная башенная комната, с прозрачными окнами в каждой стене.

— Похожа на мамину старую банку для заварки, — пробормотал Рыжик.

— Вполне возможно, это она и есть, — расслышал он слабый голос волшебника. — Но не обращай внимания на дом. Попробуй осмотреть сад. Понимаешь, с дома я начал. Но потом обнаружил, что мне нужно добавить что-то вокруг него, и в конечном счете пришлось разработать весь ландшафт. Смотри вон туда.

Взгляд Рыжика направился к задней части дома. Ему показалось, что он видит, как кто-то двигается там, и он повертел окуляры, чтобы прибавить резкости. Теперь он мог разглядеть.

Из застекленных створчатых дверей вышли две маленькие фигуры, на одной из них — мужской, сильной и тяжело идущей — было надето что-то вроде военной формы, а другая фигура — молодая и более подвижная — танцевала, скакала и кувыркалась вокруг своего товарища, который был явно постарше. Рыжик смотрел, как они пересекли лужайку, пробрались через путаницу кустарников. Некоторое время они петляли между насыпей и запущенных кустов, пока местность не стала совсем дикой, и им пришлось продираться через лес, вересковые поля и холмы. Они шли без устали, преодолевая еще более опасную местность, пока наконец не вышли к труднопроходимой полосе гористого участка. И там они продолжили путь по головокружительным гребням гор, по обрывистым скалам, по устремляющимся вниз ущельям, через оглушающе ревущие пороги…

— Интересная деталь, эти пороги, вам не кажется? — Голос волшебника снова прервал Рыжика. — Я в какой-то мере горжусь ими…

Рыжик рассеянно кивнул, сосредоточившись на том, что происходило с двумя путешественниками. Теперь фигуры как будто приблизились, и он смог ясно разглядеть выражение их лиц. На самом деле Рыжик ощущал себя так, словно он сам бредет рядом с ними. Не понимая, что с ним происходит, юноша совершенно погрузился в происходящее, слился с этими людьми, пока они молча брели по жесткой горной дороге. Он совершенно забыл, где находится, и только следил за тем, как они наконец подошли к тихим берегам на дальней стороне гор.

Там две фигуры спустились по пологому склону к побережью океана, и перед ними раскинулись Острова, которые скрывались за горами. В ту ночь они разбили лагерь, и у огня тот, что помоложе, пел своему спутнику старую таинственную песню Забытого Времени. Музыка, слова и огонь свивали неспешные круги волшебства вокруг путешественников, пока наконец они не легли рядом и не уснули. Они беспробудно спали и видели глубокие таинственные сны.

Первые лучи солнца разбудили их, и они подошли к самой воде. Здесь, на маленькой пристани они нашли маленький ялик, он словно ждал их. Даже не обернувшись, они забрались в лодку и отвязали канат. Тот, что постарше, взял весла и начал равномерно грести к ближайшему Острову, а второй сидел у руля, без усилий ведя ялик через отмели.

Постепенно Остров приблизился, но, прежде чем им удалось добраться до него, ялик ударился об отмель. Внезапно судно накренилось на правый борт, и путешественники поняли, что сели на мель среди скал. Они пытались освободить лодку, но, несмотря на все усилия, ялик застрял прочно.

— Плохи дела, — наконец сказал тот, что постарше. — Дальше мы плыть не можем. Теперь я тебе не пригожусь.

В этот момент их разговор растаял, сцена внезапно уменьшилась и скрылась из виду. Сбитый с толку Рыжик неловко сдернул окуляры и наушники и медленно перенесся вновь на сеновал.

— Вот до этого момента мне удается дойти, — объяснил волшебник. — Они начинают грести к Острову, потом лодка застревает, садится на мель, или как там это называется. А потом и сама история застревает, мне не удается продвинуться дальше. Сколько бы я ни пытался, каждый раз этим все и заканчивается.

Но Рыжик начал понимать, в чем дело.

— Мне кажется, что я, наверное, мог бы помочь вам, — сказал он после долгого молчания. — Понимаете, эта часть истории кажется мне почему-то знакомой. Она раньше снилась мне. Время от времени она и сейчас продолжает мне сниться.

Волшебник внимательно слушал. Потом Рыжик надолго погрузился в раздумья.

— У меня есть идея, — наконец сказал он. — Мне кажется, что мы смогли бы продолжить историю, но я думаю, что для этого нужно что-то еще от каждого из нас. Может, нам стоит попытаться сделать это вместе? У вас есть еще очки?

— Кажется… — Волшебник принялся рыться в коробке с разным хламом, затем воскликнул радостно: — А вот и кофеварка! И как она сюда попала?

Перекусив и выпив кофе, они продолжили.

Они снова были в лодке. Тот, что был постарше, сидел на веслах. Молодой человек правил. Постепенно очертания Острова приблизились, но, прежде чем им удалось добраться до него, ялик ударился об отмель. Внезапно судно накренилось на правый борт, и путешественники поняли, что сели на мель среди скал. Они пытались освободить лодку, но, несмотря на все усилия, ялик прочно застрял.

— Плохи дела, — наконец сказал тот, что постарше. — Дальше мы плыть не можем. Теперь я тебе не пригожусь.

И вот, гребец как мог привел лодку в устойчивое состояние, в то время как молодой человек быстро разделся, без всплеска нырнул в воду и поплыл к Острову, равномерно взмахивая руками.

Гребец поднял его куртку со дна лодки, аккуратно свернул и положил на скамью рядом с собой. Он смотрел в свой полевой бинокль, как фигура товарища быстро уменьшалась, удаляясь от него. Затем он перевел бинокль на туманный берег Острова. Спустя короткое время пловец вышел из волн и легко ступил на гальку берега. Туман рассеялся, и тот, что постарше, смог разглядеть, что находится на Острове.

На самом верху лестницы из каменных ступеней стояла башня. Это была высокая, внушительная, шестигранная башня, башня из серого камня, с окном в центре каждой стены. На самом верху башни, в центре, находилась широкая, вымощенная плитами комната, ограниченная шестью высокими окнами под балочным потолком. А в центре этой комнаты был виден владелец дома. Он сидел за пультом управления какого-то механизма, деловито регулируя его работу. Он был так поглощен своим занятием, что не заметил прибытия посетителя.

Тот, кто остался в лодке, смотрел через бинокль, как вдалеке его молодой товарищ обернулся к нему и прощально помахал рукой, вода стекала с него и капала на пол. Затем он взошел по ступеням, поднял руку и дернул шнур звонка. Спустя секунду до лодки донесся звук колокольчика, который отчетливо пронесся по воде. Последовала короткая пауза, после которой дверь распахнулась, и юноша вошел внутрь.

— Кто там? — спросил владелец дома, отрываясь от работы.

И тут он увидел своего гостя, который стоял на пороге, прекрасный и сияющий.

— Кто вы?

В потоке тепла, энергии и света посетитель мягко приблизился.

Владелец поднялся на ноги:

— Я вас знаю?

И теперь наконец посетитель подошел к нему совсем близко, спокойный, с поднятой головой, светлые волосы обрамляют бледные строгие черты лица.

— Мастер Пегас.

Этот голос он слышал когда-то давным-давно, голос, в котором звучал мягкий акцент самых отдаленных Островов королевства. Посетитель сделал шаг вперед и взял юношу за руки.

— Привет, Элис, — произнес Леонардо. Можно было сказать ей столько вещей, но он, изумленный и смущенный, почему-то остановился на одной:

— Вы все еще можете так переворачиваться?

— Так вот что вы обо мне помните? — грустно засмеялась Элис.

Волшебник серьезно смотрел на нее.

— Когда-то вы пообещали, что научите меня танцевать.

— Ну, я как раз сейчас учу танцевать Волчат, — сказала Элис. — Они оказались способными учениками. Уверена, что вас я легко научу.

— Мне бы так этого хотелось! Думаю, теперь я готов.

Элис коротко кивнула. Затем задумчиво отпустила руки Леонардо. Она отступила назад, сделала пируэт, повернулась в элегантном кувырке. И вот она снова стояла перед ним.

— Когда вы хотите начать?

— Может, сегодня? — предложил Леонардо.

— Как насчет завтра? Понимаете, дождь собирается. Нам придется войти внутрь.

Волшебник огляделся. Точно, начинался дождь. Он поднял глаза, но потолка своей комнаты, к своему удивлению, не увидел. Должно быть, каким-то образом он оказался снаружи. Он посмотрел вниз и обнаружил, что плиты, на которых он стоял, были расписаны гравировкой из переплетающихся лучевых линий и концентрических кругов, которые замыкали друг друга, словно зубцы в громадном механизме. Он посмотрел на горизонт, думая, что увидит высокие окна, но теперь они казались разбитыми и неправильной формы. Они вдруг напомнили Леонардо огромные каменные глыбы, установленные на вымощенной плитами земле, словно фишки какой-то непостижимой игры.

Волшебник посмотрел на камни. Точеные грани и замысловатые узоры их поверхностей блестели от дождя. Он чувствовал мощные потоки энергии, которые начали сплетаться вокруг них. Было ли это игрой его воображения, или же они действительно на мгновение наклонились к нему? Возможно, они хотели что-то сказать ему? Но нет. Не сейчас. Пока что нет…

Он почувствовал нежное прикосновение к локтю и понял, что на какое-то время забыл даже об Элис. Теперь волшебник позволил девушке мягко отвести его на край участка, туда, где они могли спрятаться. Это было особенное место, безопасное, где можно удобно сидеть и слушать, как дождь тяжело стучит по земле. Это было место, где они смогут разделить все свои секреты, все страхи и все мечты, где в воздухе слабо пахнет мокрым сукном.

Не являясь больше частью истории волшебника, мальчик отступил, позволив себе набрать высоту в небе до той точки, где он мог парить и снова смотреть на мир словно глазами пустельги. Теперь он разглядел дом и городок, горы и тихую землю за горами, а еще он увидел, как они связаны друг с другом сетью дорог, троп и рек. Теперь он мог раз глядеть далекие Острова и тропы, которыми они соединялись с побережьем. И наконец, высоко над океаном он смог на мгновение взглянуть на узор, который составляли Острова. И в сердце самого далекого Острова, в молчаливом, священном месте, которое овевает запах клевера, высокой травы и моря, кто-то ждал его, кто-то, кого он точно знал когда-то давно…

И это был…

Испустив долгий вздох, Рыжик снял окуляры и наушники. Внезапно он почувствовал себя совершенно измученным. Он легонько дотронулся до плеча волшебника:

— Пойду я домой, совершенно вымотался. Может, увидимся завтра.

— Хорошо, — пробормотал волшебник, все еще поглощенный собственной историей. — А я еще немного посижу, если не возражаете. Мне вроде бы понравилась эта часть. Ах да, спасибо за помощь.

Его пальцы бессознательно пощупали очки, натянули их на лицо, настроили на более близкий просмотр.

Рыжик осторожно спустился по лестнице. Когда он вышел на свежий воздух, уже пробивался рассвет. Он не ожидал никого увидеть в такой ранний час, но, завернув за угол на деревенскую улицу, он, к своему удивлению, оказался лицом к лицу с бабулей Хопкинс. Старая дама подозрительно прищурилась:

— Доброе утро, Майкл. Я иду убирать в гостинице. А что ты делаешь здесь в такой ранний час? Тебе следует еще спать. Молодому человеку нужно спать, сколько положено, знаешь ли… Только Небеса знают, что бы подумала твоя мать.

И ворча себе под нос, она продолжила свой путь.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Понедельник, 14 июня

В конце концов, волна поднялась довольно сильно, освободила лодку и отнесла ее обратно к берегу. После того как я отгреб и прикрепил ялик, я еще долго сидел в одиночестве на пристани, глядя через полевой бинокль на башню, внимательный к малейшему движению. Час за часом я смотрел, пока наконец не стало смеркаться и уже ничего было не разглядеть.

Я вдруг осознал, что стало холодно, и накинул на плечи курточку Ли. Затем я положил бинокль, оперся о бревна и стал глядеть на первые звезды, и, пока я смотрел, меня начало медленно охватывать теплое ощущение покоя и удовлетворения. И я вдруг осознал наконец-то, что моя задача завершена, моя работа по дому закончена! Мое задание, теперь-то я это знал, заключалось в том, чтобы воссоединить владельца дома с таинственным духом, который обитал в нем. И это задание я, в конце концов, выполнил.

А еще я понял, что больше мое присутствие в доме не требуется. Сэм и Гарольд смогут день за днем справляться со всеми заботами, и если я решу остаться, то только буду им мешать.

С моим отъездом дом, наконец, будет готов к возвращению хозяина. Сегодня я буду спать прекрасно, а завтра отправлюсь обратно в город. Пора искать новые приключения.

 

Уборка

Бабуля Хопкинс, которой, должно быть, уже перевалило за девяносто, прихрамывая, бродила по трактиру, протирая столы, расставляя стулья, находя, как обычно, разные потерянные вещи. Она обнаружила ужасного вида куртку в заклепках, которую повесила на дверной крюк, содрогаясь от прикосновения к ней. А еще на полу валялась книга в кожаном переплете, которую, должно быть, оставил школьный учитель. Ее бабуля Хопкинс положила на полку за барной стойкой.

А потом на полу за перевернутым столом она нашла пачку пожелтевших листов пергамента, покрытых лабиринтом замысловатых, бессмысленных каракулей. Когда старуха остановилась, чтобы подобрать ее, листы стали распадаться в заскорузлых пальцах. Бабуля Хопкинс пожала плечами. Это уж точно теперь никому не нужно. Она швырнула всю пачку в камин. Должно быть, угли все еще были горячими, потому как они тут же ярко загорелись.

Старуха на мгновение остановилась, глядя на пламя. Затем, удовлетворенная, повернулась и продолжила работу. После тщательной уборки трактир всегда выглядел очень мило.

 

Из дневника Виктора Лазаруса

Вторник, 10 августа

Когда я вернулся в свое жилище, к моему приятному удивлению, обнаружилось, что моя старая комната остается свободной. Хозяйка объяснила, что на короткий срок сдала ее одному студенту из какой-то Академии. Однако этот молодой джентльмен, очевидно, внезапно прервал учебу и уехал, не предупредив ее. В конце концов, его мать приехала за вещами и все вывезла, за исключением нескольких любопытных схем или диаграмм, которые остались на стенах комнаты. Я некоторое время изучал их, но так и не нашел там особого смысла. В конечном итоге, с помощью доброй хозяйки, я снял их, и миссис Робертс отнесла их в кладовку, полагая, что владелец может вернуться за ними.

Кроме того, меня ждало письмо, написанное знакомой рукой. Хозяйка объяснила, что его доставил к дому не обычный курьер, а старая дама в длинном платье, какие давным-давно не носят. Я сломал печать. В конверте оказался чек на неожиданно щедрую сумму. К нему была приложена записка.

Дорогой Лазарус,

премного благодарен за Ваш кропотливый труд и то время, которое Вы посвятили восстановлению моего дома. Приношу извинения за свой поспешный отъезд во время нашей последней встречи, но, пожалуйста, прошу Вас быть уверенным, что я более чем удовлетворен результатом Ваших усилий. Надеюсь, что приложенное вознаграждение некоторым образом компенсирует Вам те неприятности или неудобства, которые могли произойти в процессе работы. Еще раз благодарю Вас и желаю Вам удачи в последующих стремлениях.

Искренне Ваш,

Л. Пегас

В любом случае почерк стал значительно лучше! Имя владельца слабо отозвалось в моей памяти, но тогда я не смог вспомнить, когда и при каких обстоятельствах мы встречались.

После того как я прочел записку еще несколько раз, я вдруг понял, что владелец не упомянул о Ли, и, как и раньше, погрузился в раздумья о сущности этого необыкновенного создания. Я задумался, продолжает ли она жить в маленькой башенной комнате на самом верху дома, и много ли владелец на самом деле знает о своем таинственном жильце, и знает ли что-то вообще. Мне вдруг пришло в голову, что я ни разу не видел их вместе. Возможно, они никогда раньше и не встречались. Но все это загадки, решать которые не мое дело.

Я живу здесь уже несколько недель и с облегчением вернулся к своим прежним ежедневным делам. Когда я гуляю по городу, то иногда прохожу мимо ворот старого дома. Может быть, если представится случай, я зайду и посмотрю, что там изменилось с моего отъезда. Но сейчас погода прекрасная, и я не чувствую никакой необходимости в этом.

Отсюда сложно разглядеть волшебника. Вид мне заслоняет огромное, безумное сооружение, которое заполняет весь сеновал, где спит Леонардо, но, как я могу судить, он спит спокойно. Похоже, он доволен работой, доволен своим развлечением и удовлетворен своим отдыхом. И однажды, очень скоро, он будет готов вернуться ко мне.

Неподалеку, на вершине холма, стоит молодой человек, оглядывая место своего рождения, и его я вижу более ясно. Со схемой в руке он поворачивается то в одну сторону, то в другую, внимательно осматривая расходящиеся тропы, которые простираются по всей земле. Вот тропинка, которая приведет его обратно в деревню, в гостиницу, в церковь и в школу, возможно к размеренной жизни деревенского учителя. А вот дорожка, которая указывает ему путь в город, в царство изобилия и искушений, в царство вселенской силы и сильной магии. А вот его манит третья тропа, наверх, в горы, вперед, к океану и за него, к далеким, очень далеким Островам, к тому молчаливому существу, что ждет его там. На мгновение я задумываюсь, какую дорогу он выберет, но знаю одно: по какой бы тропе он ни пошел, она рано или поздно приведет его ко мне.

Прежде чем он сделает свой выбор, мое внимание отвлекается. Ибо так приятно, снова в моей маленькой комнатке с шестью сторонами, свисая вниз головой с балки, слушать музыку, которая раздается внизу. В последнее время у меня было столько работы, что теперь я на заслуженном отдыхе. Я чувствую, как позвоночник растягивается, плечи распрямляются, глаза закрываются. Еще немного, и сила вернется ко мне, и я буду готова к следующему посетителю. Но до этого времени я наслаждаюсь возможностью побыть наедине с собой.

А ты, Лазарус? Ты, который увидел меня наконец в моем настоящем обличье? Ты много узнал, но еще больше тебе предстоит узнать. И по прошествии времени, я знаю, ты тоже вернешься ко мне. Ты вернешься, а я буду ждать.

Ибо имя мое Ли, и это мой дом.