Первым делом Владимир Николаевич закупил в промышленном комбинате несколько вагончиков и поехал на площадку к механизаторам договориться об их перевозке и установке в лесу, на будущей перевалочной базе. Выехав за поселок, он сразу увидел перемены: площадка была основательно расчищена, нарезаны бульдозером квадраты стоянок машин-прицепов. По-хозяйски складирован привезенный лес, доски. На отшибе скворечником — уборная, на возвышенности — прорабская, сшитая из досок. Подле речки на пятачке походная мастерская — вкопанная в землю чурка, на ней наковальня, тут же походное горно. Егор Акимович с Петро возились в «кузнице». «Человек как тополь, — подумал Фомичев, — воткни в землю кол — прорастет деревом». Хотя день был яркий, солнечный, но лес стоял одетый куржаком, сумеречный. Фомичев на своем «газике» спустился к речке, нашел Валерия Котова.
— Поехал бы ты, Котов, в Магадан, сварил бы печки — сегодня вагончики поставим, люди мерзнуть будут.
— Можно поехать, — согласился Валерий. Фомичев достал блокнот и на весу, придерживая его левой рукой, написал записку.
— Найдешь ремонтную базу Энергомонтажа, скажешь — от меня. Гостиницы нет. Спать вернешься сюда, и возьми помощника, — уже из машины крикнул Фомичев.
Валерий пошел в прорабскую за Иваном Вороненко. Лучшего помощника не найдешь. С виду увалень, а в работе троих заменит. И сварщик, и слесарь, и монтажник, и бульдозерист — словом, мастер на все руки.
— Поеду, готов, — без разговоров соглашается Иван и тут же по-хозяйски оглядывает строительную площадку: парни тешут топорами бревна, Иван даже носом потянул, смольем пахнет. — А куда печки, Колыму греть?
— Щиток взял? — спрашивает Валерий. — Не взял, так бери, не к теще едем…
— Так бы и сказал: бери щиток, — обижается Иван. Инструмент у Ивана свой — в металлическом ящике на санях с Вилюя приволок. Чего только нет в этом «гардеробе», как зовут ящик ребята: и сварочный аппарат, и тросы, и тисы слесарные, и ключи, и бензорез.
Солнце над Магаданом словно вылупилось из-за сопки и дрожит студнем: не солнце — белесое пятно.
В автобусе Иван вдруг смущенно заговорил:
— Смешно признаться; а переживаю: у меня такое предчувствие — на новом месте что-то обязательно должно произойти. Почему — и сам не знаю.
— Ничего. Приедем — разберемся. Ты лучше посмотри. Мы въезжаем в столицу Колымского края.
Автобус прогромыхал через мост, круто повернул налево и остановился около двухэтажного здания автовокзала. Валерий сошел с автобуса, подал Ивану руку, театрально отставил ногу.
— Прошу, Иван Пименович. Вы прибыли в порт международного класса…
Валерий спросил прохожего, как найти мастерские Энергомонтажа.
— Да вот, рядышком, — указал приветливый прохожий, — могу довести.
— Спасибо. Видал, какой тут народ? Женим, Ваня, тебя, — твердо сказал Валерий, — предчувствие не может обмануть.
— Из меня ничего путного не выйдет.
— Выйдет, Ваня. Да ты не зыркай по сторонам. Упадешь — перегородишь дорогу.
Энергомонтаж размещался на правом берегу Магаданки. Не замерзающая от водосброса ТЭЦ речка парила грязным туманом, и от этого и заборы, и дома, и провода — все курчавилось снежным куржаком и казалось одетым в шубу.
Валерий отыскал мастера и подал ему записку.
— Выбирайте металл из обрезков, кроите, варите, держатель сварочный вот, — показал мастер и исчез в жестком тумане.
— Спокойно, Ваня, — поднял руку Котов и вынул из кармана складной металлический метр. — Великое событие свершилось, приступаем к строительству Колымской ГЭС. Ура, Ваня!
Как парни ни старались, как ни торопились перелопатить всю свалку металлолома, а всего-то и успели выкроить на три печки, собрать и взять на прихватку. Иван, глянув на часы, присвистнул:
— Надо шевелить костылями, последний автобус уйдет.
Парни прибрали инструмент и пустились бегом на автовокзал.
— С десяток бы котлеток не помешало, — пробегая мимо закрытой столовки, бросил Иван.
— Приедем — что-нибудь пожуем, — глотнул слюну Валерий.
Только подбежали к остановке, и автобус.
— Везет же людям, — сказал Валерий, падая на свободное сиденье.
Сеял чистый крупитчатый снег. Не торопясь покрывал деревянные вагончики. И стояли они в сумерках серыми и печальными. В потемневшем домике с плоской крышей, до которой можно было дотянуться рукой, тускло светилось окошко. На этот свет и шли парни. Они сбили друг с друга снег и открыли дверь, едва втиснувшись на порог.
— Это ты, Валерка? — спросил из полумрака бригадир плотников. — А где печки?
— Вначале накорми. Печки им. Что я их, за пазухой принес бы, да?
— Ты, Валера, не пыли, — снова подал голос бригадир.
— А что в самом деле?
— Там за печкой ведро с макаронами, — миролюбиво сказал бригадир, — поскребете.
Иван поднял ведро.
— Что тут скрести, все съели, лошади.
— Ну-ка, ноги — наступлю, — прохрипел бригадир в вылез из кучи тел.
— Пошли, — толкнул он Ивана. — Валер, где ты там?
— Ну тут, — уже на улице подал голос Валерий.
От печки да сразу на улицу — пробрал озноб. Снег сухо, крахмально скрипел под ногами. Тьма еще более загустела, и вагончики безжизненно мутнели, сливаясь в одну строчку. Бригадир плотников привел Котова с Иваном в крайний балок, пнул ногой дверь.
— Прошу, — развел он руками. И когда парни вошли, захлопнул за ними дверь. Послышались его тяжелые шаги. Снег отзывался морозным скрипом.
В балке стояло четыре койки, на столе чадил огарок свечи, за столом возвышался, как холм в чистом поле, прогревальщик. Он сидел в полушубке и рукавицах.
— Вас жду, — сказал прогревальщик, — по слухам, должны бы привезти печки, так или не так?
Валерий с Иваном переглянулись. Сквозь щели в стене можно было сосчитать звезды.
— Ну, так как?
Валерий не ответил, он приглядывался к спящему на койке, но из-под одеяла торчали валенки, шапка. Валерий снял полушубок и повалился на кровать, поверх одеяла набросил полушубок. Иван постоял, поозирался и тоже лег. Ночью Валерий проснулся от холода, пошарил по койке, по полу — полушубок исчез. Он зажег спичку: полушубок оказался на соседе.
— Ты брось, — сказал сосед, когда Валерий потянул с него свой полушубок. — Если завтра не будет печек, наголо раздену.
Утро было тяжелое и тягучее. Валерий поднялся, зажег спичку, но на столе вместо огарка — жирное пятно. Он держал спичку и не чувствовал огня, пока не запахло паленым. Иван зашевелился — и под ним с глухим стоном отозвались пружины.
Накинув полушубки, оба вывалились на улицу. Снег перестал, и в предрассветной мгле кругом все стояло безжизненным и безмолвным. Иван с Валерием погрелись «петушком» и побежали на автобусную остановку.
— Ну как? — спросил Валерий в автобусе. — В душе как?
— Тихо, как в роще, — ответил Иван.
В мастерской Энергомонтажа за ночь ничего не изменилось, если не считать, что какая-то разиня изуродовала трактором одну печку. Парни перекроили заготовки, добавили габариты и попеременке варили печки. К утру следующего дня они вернулись на стройку с печками и трубами. Печки тут же расхватали. Вагончики, попарно сцепленные тамбурами, окрашенные в зеленую и желтую краску, смотрелись как лепестки жимолости. Четыре, койки, стол, умывальник из белой жести, беленькие на окнах занавески, печь с погудкой, уютно, чисто, матрасы, простыни, одеяла. Дух сосновый от натопленной печи.
— Так и работу проспать недолго, — сказал Валерий из-под теплого одеяла и тут же крепко заснул.
Фомичев из магаданской гостиницы перебрался на строительную площадку в Уптар! Каждый вечер перед сном Владимир Николаевич составлял подробный план предстоящих дел, проверял и корректировал текущий. Выходило, что и половина задуманных дел оставалась нерешенной. Всплывали неучтенные, ненамеченные. Ложился он поздно и сразу проваливался в тяжелый кошмарный сон. Во сне он метался, искал.
В самом деле, если забит первый кол, прямо или криво, уже создан коллектив, разворачивается строительство — оно, как и ребенок, законно- или незаконнорожденный, требует пищи: молока, каши, сока. Строительство теперь требует цемента, леса, гвоздей, кровли, труб, радиаторов, провода, лампочек, экскаваторов, бульдозеров, самосвалов, водовозок…
Народ прибывал. Поселок Уптар, что соседствовал со строительной площадкой, был забит до отказа. Все, что хоть как-нибудь годилось под жилье, все, что имело крышу, было заселено, вплоть до курятников и сараев. Ставили железные печки и жили.
Владимир Николаевич перебрался из гостиницы в балок, чтобы решать все вопросы на месте, но неотложные дела требовали его отлучки то в Магадан, то в Москву. И это в немалой степени лихорадило еще совсем неокрепшее строительство. Как воздух нужны были экскаваторы, бульдозеры, самосвалы. Всюду требовался грунт. Даже вагончики-балки и те без подсыпки не поставишь.
Чистое поле, наковальня, походное горно и сварочный цех из приспособленного списанного салона самолета — вот, пожалуй, и все мастерские. А вокруг на снегу чернеют стрелы, ковши, рукояти, гусеницы экскаваторов. Всюду пылают костры, звенит, гремит металл, чихает бензорез, сверкает электросварка — работают люди под открытым небом.
— Но когда же, Егор Акимович, все это будет? — тяжело вздыхает Фомичев. — И будет ли? — показывает он на части экскаваторов.
— Соберем, раз полевой завод имени Ивана Шустрова действует, значит, Владимир Николаевич, через неделю запустим первую машину. — И Жильцов спокойно замеряет штангенциркулем шейку вала.
— Есть хоть надежда, что из трех один соберете? — не выдерживает спокойствия бригадира Фомичев.
Жильцов со штангенциркулем переводит взгляд на Фомичева, долго смотрит, будто не узнает, кто перед ним стоит, и наконец отвечает:
— Неплохие машины, есть из чего выбрать.
Крутит головой Фомичев и не видит никаких машин. Если эти потрескавшиеся рукояти считать, тогда он ничего совсем понять не в состоянии. «Как мог Иван Иванович клюнуть на эту рухлядь», — досадует Владимир Николаевич. И опять идет к Жильцову.
— Если имеешь лучше, дай! — подводит под разговором черту Жильцов.
И они вместе идут к Котову. Он с Петро Брагиным прикладывает к балке ромб из листовой стали для усиления рукояти.
— Как новая, износа не будет, — комментирует Брагин.
«Вот я не верю, — ловит себя на мысли Фомичев, — что из этого утиля может что-то получиться, а они, монтажники, уверены в своей работе».
— А что в этом ящике? — попинал Фомичев окованный железом сундук.
— Дизельный мотор, — не без гордости заявляет Петро Брагин и хлопает по ящику. — Новый, будет пахать за милую душу…
— Когда это будет? — вздыхает Фомичев.
— К концу недели поставим, так, Валер?
— Только спрашивать, а электродов дать некому… — не отрываясь от сварки, выкрикивает Котов.
Фомичев проглотил справедливые слова сварщика: «огрызками» варит, где-то насобирали ребята. Егор Акимович виновато смотрит на кучку «огарков» на куске толя около Котова.
— У дорожников «окурков» насобирали, — говорит он, хотя Фомичев не спрашивает его.
— Ну а чем будете собирать экскаватор, — не то спрашивает, не то сожалеет Владимир Николаевич. — Поеду кран добывать.
— Где его добудешь, мы уж рыскали — треногой поднимем.
Фомичев только сейчас увидел над обшивкой экскаватора трубчатую стойку.
«Вот же, — восхитился он, — голь на выдумку горазда. — И уже облегченно подумал: — Не я их, они меня вдохновляют».
Весна в Уптар, на строительную площадку, пришла неожиданно. Прорвало ее как плотину, захлестнуло землю низкой мокрой тучей, и сник отяжелевший снег. Неистово закричали перелетные гуси, заголосили ручьи, и тут же зазвенел крупный бусый комар. Развернулась сырая земля. И строители тогда поняли, что перевалбазу они посадили на болото. Сколько ни сыпали грунта, все вбирала ненасытная трясина. В одном месте земля проваливалась, в другом — вспучивалась. Бульдозер и тот с трудом пробирался к поселку строителей. «Вот почему, — схватился за голову Фомичев, — эти места не застроены. А местные жители? — Фомичев терялся в догадках. — Почему они помалкивали, не сказали, что здесь болото?» Но когда выяснил, то оказалось, что у местного населения, во-первых, и нужды не было расстраивать свой поселок, так как строительных материалов во всей округе днем с огнем не найдешь, а во-вторых, до этих болот, собственно, никому и дела не было. За голубикой или жимолостью сюда ходили, да и то по ручью. Никому и в голову не приходило поднять метровой толщины мшистый ковер и заглянуть, что под ним, и не знали про болота. Теперь только стало ясно, что, прежде чем застраивать поселок, надо снять растительный слой — торф, а это, по скромным подсчетам, миллион кубов вскрыши. А потом столько же завезти камня, гравия на подсыпки. Посадить дома на свайные фундаменты? Тут нужны бетонный завод, арматурный цех — цемент, металл, необходимы согласования, привязки и т. д.
Фомичев не стал ждать указаний. Он подключил свой техотдел, группу рабочего проектирования Ленгидропроекта. Обсчитал трудозатраты обоих вариантов, потребное количество техники, материалов. Уложил в чемодан чертежи, упаковал в объемистые папки расчеты и вылетел в Москву. Он пожалел, что не вовремя отослал Ивана Ивановича на створ будущей ГЭС осваивать, обживать берега Колымы на основных сооружениях. Вот бы оставить его за себя, и душа была бы на месте.
И стройка притухла, не хотелось, как говорится, толочь воду в ступе. Трясина вбирала в себя и топила не только гравий, камень бутовый, но и надежды.
Но Фомичеву докладывали, что Шустров уже вовсю шустрит на основных сооружениях, въелся в работу. Сам Иван Иванович писал Фомичеву о делах, подпуская лирики: «Небо синее вокруг, горы синие, даже речка Колыма в синем инее — девушка одна сочинила». Вот уже и девушка. Ну Иван…
В Уптаре все так же однозвучно и уныло зудел комар, но с каждым днем набирала силу скупая северная природа. Лопались на тополях медовые почки, вилась веселая неугомонная зелень, буйным разноцветьем полыхала жимолость. Зазеленели перелески, лиственница шла в мягкую ласковую кисточку. Весенняя река, и белые сопки, и черные леса, и ослепительные склоны гор, и черные ленты дорог, и люди — все было в добром согласии. Егор Акимович Жильцов со своими ребятами из трех экскаваторов собрал второй. И в этот день как по заказу Егор Акимович получил посылку. Он принес полкуля материковской картошки, поставил около наковальни и сказал: «Запустим экскаватор — отметим печеной картошкой».
Работа, что называется, спорилась. Парни успели еще завести экскаватор, подергали на холостом ходу рычаги — опробовали, быстро прибрали инструмент. Иван взял картошку, Валерий прихватил лопату, и все двинулись за ручей на лужайку. Выбрали подходящее место, натаскали сушняка, запалили костер. И когда угли нагорели, Валерий взялся за лопату, она тут же отозвалась звоном — лопату не пускало. Сколько ни пробовали копать, подо мхом в десять сантиметров камень.
— Дело, братцы, пахнет пряниками, — прикинул сообразительный Валерий. — Егор Акимович, пошевели мозгой!
— А что тут раздумывать. Вон сколько места, — развел руками Егор Акимович.
Сбегали в поселок, пригласили начальство на место «происшествия».
Пришли главный инженер Яшкин, секретарь парткома Сазонова, из техотдела Милентьев. Бегал за ними Петро Брагин, он принес и ведро. Егор Акимович сунул в ведро нос — соляркой не пахнет. Загрузил его картошкой, разгреб золу, прикрыл ведро газетой, чтобы картошка не высыпалась, и опрокинул ведро кверху дном, пригреб его золой, сверху разжег костер.
— Ну так, хвастайтесь, Егор Акимович, археологическими раскопками, — сказала Сазонова, наблюдавшая за основательной работой Жильцова. Сама подумала: «Какой большой, вроде бы неуклюжий, а как ловко управился с картошкой. Можно подумать — всю жизнь только и делает, что картошку печет».
— Хвастаться будем, — Егор Акимович посмотрел на свои «золотые», — минут через сорок, — и он скосил глаз на костер.
— За этим и звали? Прелестно. Сто лет «печенку» не ела, помнится, студенткой…
— Присаживайтесь к огоньку. — Жильцов снял куртку и бросил на мох: — Прошу! А вы, Игорь, — Жильцов взял из рук Валерия лопату и передал Милентьеву, — нагуляйте-ка аппетит.
— Это можно. — Милентьев взял лопату, засучил рукава и с силой ударил в мох. И лопата тут же отозвалась звоном. — Стоп, стоп. — Милентьев упал перед лопатой на колени, протер толстые стекла, очков, стал руками срывать мох и словно дорогую находку поднял камень величиной о картофелину. Не удержался и Яшкин и тоже стал разрывать мох.
— Кажется, готова, — сказал Егор Акимович. — А вы, ребята, мойте руки. — Он достал из кармана газету, мешочек с солью.
Пока парни терли песком и прошлогодней травой руки, Егор Акимович прутиком из-под ведра выколупнул румяную с пригаринкой картофелину, перебросил ее с руки на руку, постудил, положил на газету.
— Разговляйтесь, Татьяна Сергеевна.
Подошли Яшкин и Милентьев. Егор Акимович разгреб костер и, помогая лопатой, ловко подхватил ведро и вытряхнул картошку на газету. Румяные клубни, словно цыплята, побежали по листу.
Расхватали картошку быстро, и все уселись в тесный круг.
Милентьев протер очки, посыпал солью рассыпчатую белую картошину, поднял ее над головой.
— За прекрасное место, за новую строительную площадку, и все это возможным сделала наша замечательная картошка.
— Ура! Ур-ра! — крикнула дружная компания…
По дороге в поселок Яшкин внес предложение послать Фомичеву телеграмму… Ответ не заставил долго ждать. И был он лаконичен до предела: «Вопрос выемки торфов согласован. Стройте на подсыпках. Прекратите заниматься самодеятельностью. Фомичев». И эта «резолюция» была вполне закономерна. Все понимали, чего стоило Фомичеву защитить проект по выемке торфов и обратной засыпке. И когда вопрос уже решен, и еще не высохли чернила подписей под проектом; надо идти на попятную, отрабатывать задний ход. Это, мягко говоря, несерьезно. Тем более новое предложение не подкреплено ни техническими данными, ни инженерными выкладками, ни убедительными аргументами. Поэтому Сазонова предложила свой план: как только приедет Фомичев, «подсунуть» ему новую площадку, и пусть он сам примет решение. Характер Фомичева она знала хорошо.
Через пять дней Фомичев вернулся с утвержденным проектом. А два месяца назад попала стройка в решения съезда. Гидростроителям была обещана техника.
— Если бы не болото…
— Но куда мы лезем?
Фомичев не мог примириться с болотом. Сазонова заметила, что раз проект утвержден, то тут уж ничего не попишешь. Фомичев при ее словах недовольно поморщился.
— Мостить рублями эту гать тоже не дело. Была бы площадка, можно было бы бросить эту прорву. Глаза бы не глядели, как бульдозер по самую трубу зарывается в трясине. — Фомичев хотел напомнить о телеграмме и расспросить о площадке, но раз при этих словах они промолчали, значит, нет площадки и не стоит людей дергать.
И в этот же день, девятого мая, в День Победы, — и день-то выдался сияющий — собрались все вновь на поляне у стремительного студеного ручья. На буграх топорщилась вишневая прошлогодняя брусника, дымила синевой северная карликовая березка.
Легко и глубоко дышалось настоянным на почках и на снегу воздухом. Владимир Николаевич в кремовой безрукавке блаженствовал.
— Смотрите, какой прекрасный лес, а воздух — разве сравнишь с московским.
Пока Фомичев восторгался природой, после московской запарки, Сазонова расстелила на мху белоснежную скатерть. Яшкин раскрывал банки с зеленым горошком, с красным перцем, колбасным фаршем, печенью трески, морской капустой… Милентьев вынул из рюкзака пару бутылок шампанского и поставил охлаждать в говорливый, холодный до ломоты в руках ручей.
Откуда-то взялась и лопата. Фомичев поплевал на руки и принялся за работу.
— Видали! — крикнул он. Фомичев подсек и скатал рулон дерна, под ним лежал гравий.
Фомичев смахнул рукой со лба пот.
— Товарищи, да это клад, честное слово. — И он взялся копать землю то в одном, то в другом месте. Наконец умаялся, сел на пень. — Два дня вам сроку — геологию мне на стол, — непререкаемо заявил он Яшкину и, не давая ему возразить, добавил: — Если понадобится, долечу в Москву, буду доказывать и докажу, — Фомичев встал. — Чтобы ни одного кустика мне не попортить, — окинул взглядом он великолепный лесной массив. — Нарезать скверы, зеленую зону.
Фомичев говорил так, как будто вопрос перебазировки поселка был уже решен и он дает последние указании. Но, как всегда, от идеи до проекта — дистанция огромного размера. Первыми запротестовали проектировщики. Предложение Фомичева встретила в штыки и дирекция.
— Мы же вам согласовали, привязку к болоту, вот и стройте. Затвердили объемы, деньги. Что вам еще надо?..
Звонок из главка тоже не сулил ничего хорошего.
— Фомичев, вы что там Америку открываете?! Не теряйте на прожекты время, не ослабляйте темпы строительства.
Фомичев дождался данных геологоразведки и в лихорадочном темпе принялся пересчитывать, перекручивать со своим техотделом перебазировку поселка на новое место. Выявил затраты на выполненные работы, подбил экономический эффект от перебазировки, вывел конкретную экономию старого и нового проекта. Все обосновал расчетами и с этими данными опять выехал в Москву.
Как только после XXV съезда КПСС строительство ГЭС получило прописку на Колыме, стройка резко пошла в гору. И Фомичев заторопил свое управление с переездом из Уптара на створ. На основные сооружения.
Строительство опорной базы в Уптаре набирало силу, поднимались один за другим жилые и промышленные здания. И хотя пустили на полную мощность центральную узловую котельную, работы не убавилось, дел оставалось по оборудованию базы, как говорится, невпроворот.
Фомичев вызвал к себе Жильцова;
— Поедешь на створ, Егор Акимович. С кровью отрываю вашу бригаду, но там основные сооружения, — надеюсь, понимаешь?
Егор взялся за рукавицы.
— А чего не спросишь, — придержал Фомичев Жильцова, — к кому едешь?
— Не к теще, — усмехнулся Егор.
Рассмеялся и Фомичев;
— Это верно, не на блины. — И голос его обмяк, подобрел: — В Синегорье к Шустрову, вот куда. Иван Иванович окрестил поселок. Синегорье, звучит, а?
— Знаю, — кивнул Егор, — Иван скажет…
Бригадир попрощался за руку с начальником стройки. Кивнул Яшкину и вышел.
— Ну так ты чего, Евгений Романович, скис? — когда Жильцов закрыл за собой дверь, спросил главного Фомичев.
— Да нет, — помялся Яшкин, — раз в помощники к бригадиру зачислили, — развел руками главный, — одно, возомнит еще…
— Этот не зазнается, — возразил Фомичев. — С экскаваторами он мне преподал, я это и не скрываю — горжусь. — Фомичев взял со стола пачку сигарет, посмотрел в нее, словно пересчитал сигареты, и опустился в кресло. — Мне еще надо подумать, кого за себя оставить в Уптаре, — вдруг озабоченно сказал Фомичев. Выждал, что на это скажет главный. Но Евгений Романович молчал, тогда Фомичев досказал. — Пожалуй, я тоже соберусь в Синегорье. Решено!
Фомичеву, как видно, по душе пришлось слово «Синегорье», и слово «створ» в последнее время Владимир Николаевич употреблял лишь тогда, когда речь заходила о Больших порогах на реке Колыме.