Мы долго и терпеливо ожидали отца.

Мать не спала в ненастные штормовые ночи. Она следила за лампадкой и, прислушиваясь к заунывному посвисту ветра, думала об отце.

Когда кончилась зима и наша речка Соломбалка освободилась ото льда, я каждый день спрашивал у матери:

– Мама, сколько еще дней?

– Скоро, теперь скоро, – отвечала она.

День прибытия отца, даже из короткого рейса, все­гда был праздником в семье. Он привозил морского окуня или палтуса. Мать принималась жарить рыбу. Потом отец давал ей денег, и она шла в лавку купца Селиванова. Если денег хватало для уплаты долга Се­ливанову, мама приносила мне четверть фунта мятных конфет – самых дешевых, какие были в лавке. А иног­да она покупала еще связку бледных пухлых калачей с анисом.

Дед тоже уходил куда-то и вскоре приносил бутыл­ку водки. Они садились с отцом за стол. Выпив чашеч­ку, отец начинал много говорить и смеяться. Он никог­да не ругался, как другие моряки, которые жили на на­шей улице и которых я видел пьяными. Только один раз он сказал, что пошлет капитана ко всем чертям, пото­му что капитан не платит за отработку лишних вахт. В тот день, склонившись над столом, отец долго пел песню:

Хорошо было, когда отец оставался дома на ночь. Это означало, что судно стало на чистку котла и коман­да несет береговые вахты.

Вечером отец садился со мной за стол и карандашом рисовал пароходы. Волны вокруг парохода были как настоящие, с беленькими всплесками-барашками. Из трубы парохода валил густой темно-серый дым. На мач­те вился вымпел, и, конечно, пароход шел полным хо­дом.

Рисуя, отец объяснял:

– А это клюз для якорной цепи. – И он выводил на носу парохода кружочек, похожий на маленький гла­зок. – А это брашпиль – машина такая, якорь вирать. А это штормтрап – лестница веревочная…

Так по рисункам отца я изучал корабельную науку…

Но через год отец не вернулся. Время шло, а о «Свя­той Ольге» никаких известий не было.

Тогда уже началась война с Германией. Всюду слы­шалось новое и не понятное для меня слово «мобили­зация». Я видел знакомых рабочих, одетых в солдат­ские шинели: они уезжали на войну.

В газетах писали только о военных действиях. В журнале «Всемирная панорама» я видел по-смешно­му нарисованного Вильгельма, германского императора. Он был в каске, верх которой завершался острой шиш­кой наподобие шпиля. Загнутые кверху усы торчали, как штыки, лицо его было свирепым.

О родственниках моряков «Святой Ольги» забыли. Мать хлопотала, писала в Петроград, но ответа не бы­ло. Говорили, что «Ольгу» потопила немецкая подвод­ная лодка в горле Белого моря. Но мать не верила слу­хам, и с весны мы опять каждый день ожидали возвра­щения отца.

Осенью в Архангельск приехал из Мурманска мат­рос Платонов. Он рассказал, что их судно подобрало двух человек с «Ольги». «Ольгу», затертую во льдах, эти моряки покинули у северной оконечности Новой Земли.

– Плохо дело у «Ольги», – откровенно говорил Платонов. – Если помощи не послать – погибнут люди.

Но помощи, конечно, никто не послал.

Мы с мамой все еще ждали. Мама каждый день хо­дила к чужим людям мыть полы и стирать белье. Так прошло четыре года. Однажды мама пришла поздно ве­чером и сказала дедушке:

– Царя свергли.

– Убили, что ли? – спокойно спросил дед.

– Не знаю, – сказала мама. – Только говорят, что войны больше не будет.

– Бабушка надвое сказала! – усмехнулся дед.

Я не знал, о какой бабушке вспомнил дед. Но, ока­зывается, он знал такой случай: убили одного царя, а на другой день уже новый царь появился.

Я спросил у деда, откуда берутся цари, а он, опять усмехнувшись, ответил:

– Была бы шея, а хомут найдется.

– Может быть, война закончится – тогда «Ольгу» искать пойдут, – с надеждой сказала мать.

Раньше дед всегда утешал маму, говорил, что Нико­лай (мой отец) обязательно вернется. На этот раз он лишь покачал головой:

– Нет, Татьяна, теперь поздно. Не будет толку от поисков.

Мать заплакала. И я понял, что больше никогда не увижу моего отца.