Можно только восхищаться отвагой шведов. В то время когда весь остальной мир стыдливо отрицал существование топов-безрукавок на бретельках, не говоря уже о бежевых слаксах, туго облегавших (до существования стрингов) девичьи попки, Швеция, а в особенности Стокгольм, мгновенно приняла и усовершенствовала все модные каталоги семидесятых.

Мужской трикотаж не осуждался, а носился, и все, от причесок до столовых приборов, имело самый дерзкий дизайн и выпускалось во всех оттенках коричневого.

А потом, когда весь остальной мир осенила идея, что стиль семидесятых вовсе не был такой дешевкой, как казалось, а имел немало своих изюминок, Стокгольм был провозглашен самым продвинутым городом планеты. Если бы города были людьми, Стокгольм, погруженный в модную интроспективу, был Энди Уорхолом.

Меня всегда занимал вопрос: что, если вся эта история — сплошной блеф? Действительно ли Стокгольм настолько крут или шведы просто не смогли устоять перед юбками клеш и яркими тканями? Не может ли быть так, что им просто повезло: остальной мир оказался чересчур неуверенным в себе, чтобы бросить вызов ханжам и очертя голову ринуться в водоворот моды?

Причина моих размышлений на тему дизайна была заодно и объяснением, почему я не слишком стремилась пропустить утренний поезд. В Стокгольме у меня было назначено свидание с дизайнером.

Свидание № 6: Томас Санделл, дизайнер. Стокгольм,

Швеция

Томас Санделл, шведский дизайнер, оказался лауреатом всех мыслимых премий. Его интерьеры и мебель пользовались спросом — от шведского правительства до «Эрикссон текнолоджиз». Его изделия были даже представлены в магазинах, которые (что, впрочем, весьма спорно) могут считаться наиболее эффективным культурным посланником Швеции — «Икеа».

Я упомянула, что свидание было с Томасом, но на самом деле речь шла об одном из его творений. Оставайтесь со мной, я объясню.

Я остановилась в отеле «Биргер ярл» — модном современном сооружении, где все номера были созданы ведущими шведскими дизайнерами. Меня поселили в одном из двух номеров, дизайнером которых был Томас.

Я хотела проверить свою теорию о том, что если работа — самое важное в жизни, то не становится ли она, в конце концов, похожей на нас? То есть всем известно, что собаки с годами начинают походить на своих владельцев, но, может, то же верно и для работы? Насколько отражается ваша индивидуальность в том, что вы делаете?

А именно, сумею ли я как следует понять Томаса, остановившись в номере с его дизайном? Сначала обживусь в комнате, а потом сделаю выводы и, встретившись с ним через пару дней, опишу свои впечатления и посмотрю, насколько оказалась права.

Еще не окончательно проснувшись, потирая ноющие руки (пришлось волочить багаж по вымощенным брусчаткой улицам, повторяя привычную мантру всех введенных в заблуждение путешественников: «Господи, сколько же еще идти?»), я прибыла в минималистский вестибюль «Биргер ярл». Пока вселялась в отель, портье, скромно-шикарный в своем черном костюме и очках в проволочной оправе а-ля бяка Бонд, вручил мне кипу телефонограмм.

Мне немедленно захотелось узнать, есть ли среди них хоть одна от Андерса. Правда, он вряд ли знает, где я остановилась, так что последнее сомнительно, но упрямая надежда никак не хотела гаснуть. Вот тебе и доверие к собственным инстинктам, а заодно и убежденность в том, что он не для меня.

Захватив листочки бумаги и ключ от номера 705, я поднялась в крохотном лифте к первому этапу моего свидания с дизайнером.

Табличка на двери гласила, что номер называется «Мистер Радость».

«Наконец-то хоть один жизнерадостный бойфренд», — подумала я, сунув карточку в щель.

И первое, что я сделала, переступив порог, — разразилась смехом. Комната была длинной, светлой и какой-то дурацкой. Ряд окон на противоположной стене был украшен ящиками для растений, из которых торчал ярко-зеленый астротерф. Ничего естественного или хотя бы пасторального. Такое впечатление, будто кому-то пришло в голову выращивать зеленые пластиковые метлы.

Посреди комнаты висела белая газовая занавеска, играющая роль прозрачного экрана между комнатой и гигантской кроватью, словно скопированной из сказки «Три медведя». Белая стена за изголовьем, заваленным подушками, была испещрена черными закорючками, похожими на коровьи рога. Стулья перед кроватью тоже напоминали об исторической фразе: «Кто сидел на моем стуле?!»

Поставив сумки на пол, я взобралась на постель. Отсюда комната казалась дружелюбной и забавной, уютной и нескрываемо приветливой.

«Слава Богу!» — вздохнула я, устраиваясь на подушках и выуживая записки из кармана пальто. Могло быть куда хуже, и я оказалась бы в зловещей конуре с черной кроватью и стенами в черно-белую клетку, вызывающими приступ клаустрофобии.

Номера отеля-все равно что отношения между людьми. Они бывают близкими и неприязненными. В хороших номерах вы счастливы и можете расслабиться. В плохих — нервничаете, терзаясь бессильной яростью.

А мне довелось попасть в номер «Мистер Радость», так что пока мое свидание с дизайнером шло лучше некуда.

Я стала читать записки. Первая была от Лоры и подтверждала встречу через два дня, в десять тридцать у Нобелевского музея. Вторая — от моей сестры Мэнди, которая звонила узнать, все ли у меня в порядке. Третья — от Мэрайи, ОК, завербовавшей дизайнера.

Я мигом села, предчувствуя дурные новости.

Привет, Дженнифер, надеюсь, ты прибыла благополучно и отель тебе понравился. Я хотела сообщить, что Томас, к сожалению, улетает по делам в Москву на несколько дней и может опоздать на свидание с тобой. Он оставил номер телефона, если захочешь ему позвонить.

Не желая думать о том, сколько стоит звонок по мобильнику, чтобы спутник перенес мой голос из Швеции в Англию, Россию, обратно в Англию и только потом в Швецию, я решила позвонить завтра.

Вечер выдался прекрасным. Мне захотелось погулять, поесть и лечь спать пораньше. Завтра я встречаюсь с викингом, и следовало немного прийти в себя.

Отель находился недалеко от старомодного Оденгатана и запущенного, грязного Кунгсгатана. Вскоре я обнаружила, что моя поездка в Стокгольм совпала с грандиозным концертом «Металлики» и в эту ночь городом завладели фанаты.

Хеви-метал — король музыки в Скандинавии, а «Металлика» — возможно, старейшая правящая династия. Улицы кишели бандами подростков самого странного вида, похожих на молодых дикобразов: спины их джинсовых курток были усажены крошечными металлическими шипами. В барах было невозможно протолкнуться от длинноволосых байкеров. Подогретые возбуждением и «Джеком Дэниелсом», они мчались по мостовым, как армии северных воинов, идущих на битву.

Я питаю некоторое пристрастие к хеви-метал и в обычных обстоятельствах наслаждалась бы происходящим. Возможно, даже посчитала бы его чем-то вроде разогрева перед завтрашним свиданием с викингом, но атмосфера, казалось, вибрировала от напряжения и мне было не по себе. Я забежала в супермаркет купить чипсов и сухариков (только потому, что путешествую, не стоит отказываться от диеты) и засела в гостиничном баре с книгой и в вечно бодрствующей компании «Министри оф саунд».

Свидание № 7: Ни Бьорн Гестерссен, викинг и археолог. Бирка, Швеция

Назавтра, в десять утра, я села на паром с причала у ратуши и поплыла в Бирку.

Бирка — это остров, расположенный в полутора часах плавания к западу от Стокгольма. Хотя особых достопримечательностей там нет, все же этот остров, взятый под охрану ЮНЕСКО, считается важной частью наследия викингов. Основанный в VIII веке, Бирка стал первым шведским городом и оживленным центром торговли между Северной Европой и странами Балтийского моря. Здесь также находится самое большое кладбище эпохи викингов — свыше трех тысяч могил, разбросанных по всему острову. Археологи, ведущие раскопки по всему острову, до сих пор находят немало ценных экспонатов.

С одним из археологов я и собиралась сегодня встретиться. Каждое лето те из них, кто специализируется на изучении эпохи викингов, прибывают на остров, чтобы стать частью живой экспозиции и больше узнать о викингах, имитируя все, что известно об их быте и обычаях.

Для меня это были хорошие новости, и я пожелала встретиться с викингом.

Я знаю, звучит ужасно и крайне неполиткорректно, но я всегда считала имидж викинга безумно сексуальным. Безжалостные грубые воины, покорявшие всех, кто вставал на их пути, длинноволосые великаны с дурным характером и жарким мускулистым телом… Конечно, как мирная вегетарианка, я должна была находить подобный образ скорее отталкивающим, чем привлекательным. Но что поделаешь, игра гормонов! Викинги были предметом грез, и как хотите, но это был шанс обнаружить, насколько мои фантазии близки к реальности.

* * *

Когда я садилась на паром, в Стокгольме было довольно тепло, но, спускаясь на берег по металлическим сходням, в морось, окутывающую Бирку, я поняла, насколько неправильно оделась. Хотя додумалась натянуть непромокаемую ветровку, все же ноги в босоножках и брюках капри посинели от холода и покрылись волдырями от комариных укусов. Дождь и комары? Похоже, жизнь викингов не по мне!

Я направилась по гравийной дорожке к негустой рощице. Энергичный перестук топоров, отскакивающий эхом от скал, распугивал темные облака сварливых ворон, посылая их вверх, в еще более темные дождевые тучи, низко нависшие над Биркой.

Я знала, что Ни Бьорн, археолог и по совместительству викинг, вместе с коллегами воссоздавал кухню времени викингов. И если только «Икеа» не насчитывала куда больше веков, чем я предполагала, этот стук означал, что они рубят деревья и строят кухню с первого бревна.

Я пересекла поляну и увидела группу людей, окруженных очищенными от коры древесными стволами и горами свежих опилок. Прямо на земле были разложены бревна, образуя очертания маленького однокомнатного домика. Явно замерзшая женщина в длинном шерстяном платье примостилась на краю поляны, согнувшись над кипящим над огнем котелком. Остальные строители, все до одного мужчины, собрались в центре поляны. Двое были облачены в длинные шерстяные, похожие на монашеские одеяния, подпоясанные длинными тонкими веревками. На остальных были толстые кожаные штаны, сапоги, грубые шерстяные рубашки и твидовые безрукавки. Они, подбоченясь, с замешательством рассматривали план будущего дома. Может, это все-таки что-то вроде первой «Икеа»?

Завидев меня, мужчины захлопотали, стали передвигать бревна, очевидно, пытаясь произвести впечатление людей крайне занятых и знающих, что делать. Меня тронуло, что они пытались понравиться женщине, одетой так, словно она собралась в кафе на юге Франции, а попала на пропитанный дождем остров, который месяцами не видит солнца. Но полагаю, никто из нас не попал бы на остров, не будь у каждого требующих решения проблем.

Один из группы, в кожаных штанах и дурацкой плоской шапчонке, улыбнулся и направился ко мне.

— А, Дженнифер, при-и-ивет, добро пожаловать на Бирку! — воскликнул он с сильным шотландским акцентом.

Я даже растерялась. Вообще-то мне казалось, что мой викинг-швед. Разве Ни Бьорн — шотландское имя?

Он энергично потряс мою руку, которая и так тряслась от холода.

— Привет. Вы шотландец?

— О-о не-ет, — ухмыльнулся он. — Но я много раз был на раскопках в Шотландском нагорье, там и приобрел местный выговор.

«Выговор» был таким сильным, что только последнее слово растянулось не менее чем на пятнадцать минут.

— Но вы викинг? — уточнила я. — По крайней мере, одеты вы в костюм викинга.

— Да, — кивнул Ни Бьорн. — Во всяком случае, мы так полагаем, судя по остаткам костюмов, найденных в Дании, Йорке и Северной Германии.

По-моему, Ни Бьорн выглядел не столько жестоким воином, сколько странствующим менестрелем. Высокий худой обаятельный мужчина, явно наслаждающийся жизнью на холодном сыром острове. Длинные рыжеватые волосы, заплетенные в косичку, лукавое лицо с длинной эспаньолкой, виляющей как собачий хвост, когда он смеялся… Я сразу поняла, что это не мой тип мужчины. Он выглядел как сообразительный, способный парнишка, с которым можно весело поболтать, но не больше. Однако я не расстроилась. Мне все же хотелось побольше узнать о нем и о том, что он тут делает.

Мы ушли к большому холодному камню, чтобы поговорить спокойно. Он объяснил, что следующие две недели, пока они не закончат строительство дома, придется ночевать под открытым небом.

Мне вдруг подумалось… Может быть, викинги были людьми суровыми, потому что жизнь заставляла, а сексуальность и обаяние тут ни при чем? И я, со своей патологической ненавистью к холоду, не говоря уже о комарах, вряд ли вписалась бы в их общество. Я попросила Ни Бьорна объяснить, кто были викинги на самом деле.

— Слово «викинг» употребляется для обозначения всех северных народов. Но на самом деле викинги были крохотной частью общества того времени. В основном те, кто совершал набеги и силой отбирал у побежденных их собственность.

— Нечто вроде союза грабителей? — спросила я.

— Именно. Местные жители считали их героями, потому что они возвращались, нагруженные богатой добычей. Но к концу их эры назвать кого-то викингом уже считалось оскорблением.

— Хм… значит, викинги весьма процветали.

По-видимому, с точки зрения комфорта все было в порядке, но как насчет любви?

Ключевой вопрос, насколько горячими в смысле секса считались викинги, мне было ужасно стыдно задать.

Я постаралась подобрать нужные слова.

— В обществе создался образ викингов как людей грубых, распутных. И вот вы сидите здесь, в кожаных штанах, ставших униформой рок-звезд. Может, викинги были вроде сексуальных рок-звезд своего времени?

Вот это фраза: где моя Пулитцеровская премия?!

К счастью, Ни Бьорн, кажется, не посчитал мой вопрос чересчур идиотским.

— Да, особенно знаменитые. Взять хотя бы исландские саги — Гретти Сильный…

— О-о-о, мне нравится, как это звучит, — проворковала я, мгновенно забыв о приличиях и достоинстве. — Совсем как ведущий солист в группе хеви-метал.

— О да, — закивал Ни Бьорн с энтузиазмом. — Он жил в начале XI века, и хотя в конце концов его убили, восемнадцать лет он был изгоем и считался суперзвездой своего времени.

— Правда?

У меня ноги подкосились. И хотя еще минуту назад я ничего не знала о Гретти Сильном, немедленно влюбилась в него по уши.

— Что же он совершил великого?

— Ну… — взволнованно начал Ни Бьорн, намекая, что, не будь он мужчиной и викингом и не опоздай на тысячу лет, возможно, тоже увлекся бы Гретти, — он много чего совершил. Гретти был великим воином, очень сильным и могучим борцом.

Мысль о борьбе несколько охладила мой пыл. Перед глазами мгновенно встали напыщенные идиоты на ринге, вымазанные детским маслом. Я вдруг представила, как огромные кожаные жилеты летят с широких потных торсов, а грязные воины рычат и катаются по земле. Я едва сдерживалась. Потрясающе: викинги поистине сексуальны. Такими я их и представляла.

— Однажды он даже убил призрака… — хвастался Ни Бьорн, как ребенок перед сверстниками на площадке для игр, которому не терпится объявить, что его папа сильнее всех на свете и побьет кого угодно.

— Да?

Я быстренько вернулась к действительности и успела уловить последние слова насчет призраков. Призраков? Это меня не интересует. Призраки не могут быть сексуальными.

— О да, для людей своего времени он был настоящим идолом, — как ни в чем не бывало продолжал Ни Бьорн. Теперь он был в своей стихии, довольный, что заполучил слушателя по предмету, которым жил и дышал. — Люди, которых можно считать викингами, оказались весьма близки к ролевой модели внешности и поведения тогдашнего человека. Например, многие ненавидели викингов, поселившихся вблизи Йорка или Йорвика, потому что они похитили у тамошних англичан всех женщин. Кроме того, викинги каждую субботу мылись, расчесывали волосы и так далее. По стандартам того времени они были весьма ухоженными.

Оказавшись на более безопасной почве и посчитав, что мы, хотя и по разным причинам, одинаково интересуемся викингами, я подвела итог:

— Итак, можно точно сказать, что викинги носили кожу и регулярно мылись?

— Разумеется, — заверил Ни Бьорн.

Я счастливо вздохнула.

— Все лучше и лучше.

Мы оба рассмеялись.

Я знала, почему увлеклась викингами, но как насчет Ни Бьорна? Что притягивает его? Кожа? Мужское начало? Борода?

— Нет-нет, — пробормотал он. — Дело в том…

— Так объясните же, — настаивала я, полная решимости не спускать его с крючка.

— Ну… в общем, все, вместе взятое, — покорно признал он. — Но главное для меня — артефакты. Я просто помешан на предметах быта. Мне интересно знать, как они сделаны. Для меня это прекрасный способ понять, как жили викинги.

Я отчего-то насторожилась, но, полагаю, вряд ли кто-то станет проводить целое лето на холодном сыром острове, если только причиной всему не является искреннее увлечение. Да и кто я такая, чтобы судить? Я страстно увлеклась викингами. Ни Бьорн страстно увлекся предметами быта, вот и все.

— Я имею в виду, например, приготовление рыбы в обливном горшке над открытым огнем, — продолжал он, затерянный в собственном романтическом разгуле. — Тогда это получалось. Если получится сейчас, значит, мы сможем вынести из этого определенный опыт. Одна из основных причин, почему я это делаю.

Оказывается, я поверхностная, ограниченная натура! Мне хотелось слушать о сильных мужчинах, сходившихся врукопашную, а не о том, как готовить рыбу над огнем. Но, наверное, парни, которые обожали кожу и мужское начало, собрались на концерте «Металлики» прошлой ночью. Здесь, на острове, пытались разглядеть истинную жизнь, скрытую за героическими мифами. Я опоздала на тысячу лет.

Промерзшая до костей, я принялась растирать руки и ноги. Паром, которому предстояло отвезти меня на материк, только что причалил. Пора идти. Мне понравилась встреча с археологом, хотя он и не оказался викингом моей мечты. Мне было интересно узнать, насколько он погружен в работу. Даже если мое свидание с дизайнером не доказало теорию схожести работника с работой, Ни Бьорн уж точно служил живым доказательством.

Я пожелала ему удачи в строительстве кухни, а также на все лето и на негнущихся ногах вернулась в тепло парома и к трудностям оставшихся семидесяти трех свиданий.

Обратный путь оказался таким холодным и дождливым, что я носа не высовывала на палубу. За кофейным столиком, где о чем-то тихо беседовали две женщины, имелось свободное место. Они любезно пригласили меня присоединиться к ним, и хотя я тут же раскрыла книгу, оказалось невозможным игнорировать их разговор.

Саре было чуть больше тридцати. Уроженка Лондона, она работала на Евросоюз в Брюсселе. Катя была постарше лет на пятнадцать, жила и работала в Стокгольме, невропатологом на полставки. Остальное время торговала диетами по Интернету. Но сейчас они делились подробностями интимной жизни.

Сара разрывалась между умным блестящим закоренелым холостяком и ненавистником брачных уз в Брюсселе и «верняком» — предсказуемым, унылым, как стоячая вода в болоте, лондонцем. Однако в реальности она пыталась побороть собственную теорию о том, «что мы рождаемся одинокими и умираем одинокими».

У Кати был только один роман, но и этого, по ее словам, оказалось более чем достаточно. Она любила бывшего советского генерала и никак не могла решить, стоит ли ей смириться или восстать против его яростного антисемитизма.

Места, лица и детали менялись, но за годы путешествий я миллион раз слышала подобные беседы. Куда бы ни ехала, всегда найдутся женщины, стремящиеся смириться или решить огромные эмоциональные проблемы в своей жизни. Хотелось бы думать, что я — человек, менее отчаявшийся и более закаленный, но, честно говоря, много лет назад и я была такой женщиной. Кто знает, может, я и сейчас одна из них?

Наблюдая, как Катя берет со столика свой экземпляр руководства «Ответ в вас самих; учитесь любить себя» и вместе с Сарой идет к сходням, я пожала плечами, сознавая, что так и не узнаю, чем закончатся их истории. Но может, дело не в этом? Главное-иметь возможность подумать и обсудить свои проблемы. Кто знает, наверное, из этого и родилась моя «Одиссея» свиданий. Да только вот я не хотела говорить о прошлом. Уж лучше найти того, с кем можно потолковать о будущем.

Вернувшись в отель, я позвонила Том асу в Россию. Мы договорились, что я пошлю е-мейл, в котором изложу свое впечатление о нем, а он пришлет ответ, и в некотором роде наше свидание все же состоится, хотя и виртуально. Я немедленно принялась за работу:

О'кей. Итак, мое впечатление от дизайна вашего номера.

Заботливый — вы хотите, чтобы я была счастлива, и для вас кажется важным попытаться сделать меня таковой.

Спокойный — номер, хоть и светлый, все же носит отпечаток необычайного покоя: мягкие тона, никаких острых углов, ощущение простора и больших незахламленных поверхностей.

Вдумчивый — в комнате есть «свободное пространство», словно вы поощряете меня найти время, чтобы обдумать свои планы.

Умный — вы знаете, как использовать материалы и средства выражения, чтобы достичь желаемого эффекта. Однако тут есть некий вызов, словно вы проверяете, пойму ли я ваш замысел.

Чувство юмора — мне понравились пластиковая трава, черные завитушки на стене и гигантская кровать.

Чувствительный — тонкое ощущение текстур и не бросающихся в глаза форм.

Потребность в определении границ, делении на отсеки: занавесь посреди комнаты; зоны, созданные сопоставлением с яркими цветами в ванной.

Короче говоря, из пребывания в вашей комнате я вывела, что вы добрый человек и бескорыстный друг. Тот, кто может вас выслушать, откликнуться на звонок друга, как бы поздно ни было, и думает сначала о других, а потом о себе. Вы надежны и заботливы. Люди знают, что именно вы принесете чудесный десерт на дружескую вечеринку и воздержитесь от спиртного, чтобы развезти всех по домам.

Однако есть и темная сторона, которую многие не замечают (ванная навевает совершенно иное настроение, чем спальня): вы чувствуете необходимость держать это в секрете и выделяете себе укромный уголок, куда предпочитаете иногда удаляться. Но в основном стараетесь делать для людей как можно больше.

Вы также страстный перфекционист с точным, безжалостным внутренним зрением. Вы просто не можете отдыхать, пока проект не будет соответствовать вашим высоким стандартам (вы неизменно на это надеетесь, но не обязательно ожидаете того же от других).

Впрочем, я могу жестоко ошибаться.

Томас, я надеюсь, что не сказала ничего чересчур опрометчивого или резкого. Судя по вашей комнате, человек вы прекрасный, и надеюсь, мое послание отразило это в полной мере. Мне очень любопытно узнать, насколько я права.

Берегите себя. Дженнифер.

Свидание № 8: Уильям. Нобелевский музей, Стокгольм, Швеция

Наутро я отправилась на станцию «Редмансгатан» и добралась на метро в Гамла-Стан, средневековый центр Стокгольма. Расположенный на острове, он очень привлекателен для ленивых туристов, поскольку очаровательный замок, собор, здания парламента и музеи находятся в нескольких шагах друг от друга.

Кроме того, это означает, что здесь самая высокая концентрация туристов, дорогих кафе-мороженых и туалетов «только для клиентов». Я обошла стороной все соблазны и зашагала прямо к Нобелевскому музею и своему свиданию в одиннадцать тридцать с Уильямом.

Уильям был здешним студентом и по совместительству братом моей австралийской подруги Лорны. Сама я считала, что с меня больше чем достаточно свиданий в Швеции, но Дорна умоляла встретиться с ним.

Считай это личным одолжением, Джен. У него здесь мало знакомых, поскольку он застенчив и не так-то легко сходится с людьми. Я буду у тебя в огромном долгу.

Последняя фраза означает, что следует ожидать худшего, но по исключительно благородным причинам. Мне требовалось не свидание у музея, а просто кофе, твердо заявила я себе, поднимаясь по ступенькам здания.

«Это всего лишь одно утро твоей жизни. Ну же, заходи, потолкуй с ним, и р-раз — можно покидать эту страну и через четыре часа встретиться с кандидатом номер девять».

Когда я вошла в вестибюль, часы показывали десять, но мне хотелось сначала хорошенько оглядеться. Нобелевский музей был основан в честь семисот сорока трех лауреатов, внесших огромный вклад в развитие физики, химии, медицины, экономики и, разумеется, в деятельность во имя мира на планете.

Музей был великолепен. По всему потолку шла гигантская оруэлловская дорожка, с которой свисали превосходно исполненные заламинированные биографии лауреатов. В нескольких местах дорожка опускалась, чтобы можно было прочитать жизнеописания этих знаменитостей.

Музей был разделен на секторы специальными цельными экранами, которые выглядели как мелкая проволочная сетка, запаянная в плексиглас. Внутри мерцали белые оптоволоконные огоньки. Я наткнулась на администратора Анну, которая показала, как добраться до Нобелевского электронного музея, где можно было отыскать в Интернете речи лауреатов Нобелевской премии.

Мартин Лютер Кинг, Мария Кюри, Сэмюэл Беккет, Кофи Аннан, мать Тереза… Читая речи, я была потрясена тем, сколько страсти вкладывали эти люди в идеи, проводниками которых были столько лет. Исключительно из любопытства я ввела слово «любовь» и поискала его в ссылках после каждой речи.

Экран заполнился, и я прокрутила текст вниз. Любовь к идеям, любовь к человечеству, свободе, Богу, науке и открытиям, дому и даже к машинам. Меня вдруг осенило, что этот вид любви был скорее преданностью, ревностным служением, абстрактным, не межличностным. Ни одного упоминания о романтической любви. Никакого праздника, никакой радости, кроме теорий или идеалов.

Понятно, что лауреаты были людьми необыкновенными, можно сказать, гениальными. Но можно ли быть необыкновенным и гениальным за счет чего-то более повседневного и жизненно важного для нашего счастья? Короче говоря, для того чтобы быть великим идеалистом, необходимо прежде всего стать великим эгоцентристом, не поддающимся эмоциям. Вероятно, они всего лишь более умный, более благородный вариант и предпочитают работу партнеру. Но поскольку они делают мир лучше, а не просто пишут о том, куда следует поехать на отдых, может, так и надо?

Меня поразило еще одно — среди лауреатов совсем мало женщин. Только тридцать одна из общего количества. Что там сказано о роли полов и следовании идеалу? Неужели женщин больше интересуют люди, а мужчин — идеи? Или вся система присуждения премий попахивает шовинизмом?

Но мне пора было встретиться с Уильямом. Возвращаясь в вестибюль, я опять столкнулась с Анной и спросила, правда ли, что лауреаты не ценят романтической любви. Анна сухо усмехнулась: — Знаете, когда я начала работать в Нобелевском музее, мне говорили: «Здесь любят не за красоту или остроумие, здесь любят за идеи». Большинство людей, связанных с Нобелевскими премиями — и лауреаты, и комитет, — оставили свои семьи и хорошо оплачиваемые должности, чтобы проверить и доказать правильность своих идей. Чтобы до конца быть преданным этим идеям, необходим эгоизм.

Значит, как для лауреатов Нобелевской премии, так и для авторов путеводителей верно одно — слишком много работы вредит личной жизни.

Мы с Уильямом договорились встретиться в кафе «Сатир». Скопированное с кафе «Музей», где часами просиживали венские интеллектуалы в начале XX века, оно было тем местом, где Нобелевский музей давал посетителям возможность поговорить и подумать. Я решила, что если Уильям не слишком разговорчив, здесь по крайней мере столько красочных персонажей, что будет кому нас отвлечь.

Кафе маленькое, следовательно, я без труда смогу найти Уильяма. Каштановые волосы до плеч, серьезный и выглядит нормально, если верить Дорне.

Но когда я пришла, в кафе находился единственный посетитель, сползший по спинке стула на сиденье и водрузивший на стол гигантские ноги в ботинках, — молодой человек с длинными жирными волосами, закрытыми глазами и широко открытым ртом. Официанты сгрудились за стойкой, рассматривая его с неприкрытой неприязнью, возмущенные дурными манерами, развязностью и непростительно грязными волосами.

Это не может быть Уильям!

Не знаю, почему такая мысль вообще пришла мне в голову, поскольку я немедленно сообразила, что это он и есть. Несчастье в стиле хеви-метал и есть застенчивый нормальный Уильям! И судя по виду и запаху его майки, он не был дома со дня концерта «Металлики».

Но вместо того чтобы встревожиться и расстроиться, я почувствовала себя эдакой мамашей, которая неожиданно появилась в самую неподходящую минуту и обнаружила, что сын пропустил уроки и добрался до запрятанной в укромном углу порнобиблиотечки собственного папочки!

Подойдя к тому месту, где сидел совершенно равнодушный к моему строгому виду Уильям, я окинула официантов взглядом, обещающим разобраться с обстановкой. Бросив сумку и пальто на столик у ног Уильяма, я громко постучала по его ботинку. Веки слабо дрогнули, но парень не проснулся. Застежки куртки мерно поднимались и опускались в ритм дыханию.

— Уильям! — резко бросила я.

На этот раз он встрепенулся и растерянно огляделся, не понимая, где находится.

— Уильям, — повторила я на этот раз мягче, хотя в голосе по-прежнему звучало знакомое предупреждение типа: «Погоди, вот доберусь я до тебя, молодой человек!»

Он дважды моргнул и наконец, уставился на меня. Мне на миг показалось, что я еду за неопытным водителем и жду, пока он выберется на оживленный перекресток. Иногда приходится подталкивать его, иначе останешься торчать на месте.

— Уильям! — завопила я, хорошенько стукнув его по плечу.

Немного помедлив, наверное, для того, чтобы включить в работу мозги, Уильям наконец пошевелился, с грохотом уронил ноги со стола и встал. Стул немедленно полетел на пол, и официанты за стойкой дружно поморщились. Уильям нерешительно поежился. Он знал, что от него ожидают приветствия, но, очевидно, не совсем понимал, где находится и что говорят в подобных случаях.

Я «включила двигатель» на полную мощность и втолкнула его в общий поток движения.

— Уильям, я Дженнифер, — деловито начала я, неожиданно для себя впав в образ Мэри Поппинс.

— Да? — тупо пробормотал он. Похоже, ему нужно немного больше времени, чтобы опомниться.

— Я подруга вашей сестры Лорны. Она договорилась о нашей встрече.

Уильям внезапно ожил и окончательно проснулся.

— Эй, — медленно протянул он, внимательно изучая меня, словно видел впервые. — Вы та цыпочка, что шляется по всему свету и трахает любого, кто под руку попадется!

Я ощутила, как всякое движение за стойкой мгновенно замерло. Официанты оставили в покое Уильяма и, как зрители на Уимблдонском турнире, всем коллективом воззрились на меня. Несколько пар глаз горели откровенным недоверием и изумлением.

Хотя кафе было предназначено для оживленного обмена идеями, я очень сомневалась, что присутствующие имели в виду идеи подобного рода.

— Уильям, — уничтожающе прошипела я со всем достоинством, которое только могла изобразить, — я вовсе не «трахаю», как вы выражаетесь, «каждого, кто под руку попадется». Я просто путешествую по миру в поисках Родственной Души.

Для большей убедительности я презрительно фыркнула, словно поражаясь абсурду его заявления и одновременно надеясь убедить в этом штат кафе.

— Но вы ведь трахаетесь хотя бы с некоторыми, верно? — с надеждой спросил он.

Я вздохнула. У меня не было ни времени, ни энергии объяснять детали моей «Одиссеи» сексуально озабоченному юнцу, изнемогающему под натиском гормонов.

Пренебрежительно скривив губы, я молча подняла сумку и пальто и искоса посмотрела в сторону служащих, которые к этому времени окончательно бросили притворяться, будто перекладывают в вазы шоколадное печенье, и бессовестно подслушивали наш разговор. Я холодно поблагодарила Уильяма за встречу.

— Я скажу Дорне, что вы выглядите… э-э… — блеяла я, пытаясь найти подходящее описание, — …хорошо.

Уильям молча смотрел на меня. Немытое лицо исказилось раздраженной гримасой. Похоже, он сообразил, что я ухожу и оставляю его здесь.

— Ну и ну! — тоскливо протянул он. — Я и пришел сюда только потому, что думал перепихнуться. Но на этом все! Больше никаких одолжений сестрице!

Одолжений сестрице?!

О чем он? Это я заявилась сюда с миссией милосердия! Неужели Дорна дала ему понять, что именно я нуждаюсь в помощи? Ее отчаявшейся подруге суждено остаться навеки одинокой, но для ровного счета и он сгодится, да еще, возможно, получит некий бонус в виде секса? Неужели она действительно способна на такое?!

Но хорошенько расспросить Уильяма так и не удалось, потому что он, как ребенок, которому сказали: «Никаких «Войн Роботов», пока не приведешь в порядок комнату», — уже потопал из кафе и зашагал по улице, даже не оглядываясь.

Я глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Вот что происходит, когда встречаешься с викингом!

Одарив служащих прощальным взглядом «хотя бы погодите, пока отойду на достаточное расстояние», я возвратилась в отель, сложила вещи и отправилась в Данию.

* * *

Мужчина, сидящий передо мной в самолете на Копенгаген, безумно нервничал всю дорогу. Такого я еще не видела. Он пыхтел и скрипел зубами словно в припадке. В какой-то момент меня разбудил вопль «О Господи!», за которым последовало уже знакомое пыхтение.

Никто не смотрел фильм. Все смотрели на него.

Мне не стоило принимать это за дурной знак, но я ничего не могла с собой поделать. Настроение было хуже некуда. Я по-прежнему злилась: чуть меньше на Уильяма, чуть больше на Дорну. Что она наговорила брату?!

И хотя в Копенгагене у меня было только два свидания, боюсь, я и думать о них не желала.

Свидание № 9: Ларс. Свободная зона Христиания,

Копенгаген, Дания

Дождь, хлеставший над Копенгагеном, не улучшил моего настроения. К тому времени как свидание с Дарсом было окончено, Христиания утопала в воде.

Христиания возникла на месте снесенных военных казарм, на самой границе с центром Копенгагена. Захваченная скваттерами в 1971 году, она была объявлена свободной зоной и стала приютом для восьмисот человек. Еще семьсот работали в этом районе.

Христиания была самоуправляющейся общиной, где запрещалось пользоваться автомобилями и которая функционировала как коллектив. Здесь имелись своя школа, программы по переработке вторичного сырья и малые предприятия, которые обслуживали и местных жителей, и туристов, толпящихся тут в основном, чтобы купить марихуану, открыто продающуюся на Пушер-стрит.

Само существование Христиании было откровенным выражением гражданских свобод. Я любила это состояние общности, испытанное еще в студенческие годы, когда жила в кооперативном доме в Лидсе. Но смогу ли я найти свою Родственную Душу в этой общине?

Очередной кандидат, Ларс, только что порвал со своей подружкой. Его друг Весси, который был другом моего друга Керка, решил, что встреча со мной немного поднимет дух Ларса. Сама я понятия не имела, подняло ли это дух Ларса, но лично я впала в ужасную депрессию.

— Я здесь только потому, чтобы не сидеть одному дома, — заявил он, не успев поздороваться.

Наше свидание заключалось в трехчасовой прогулке по грязным тротуарам Христиании под проливным дождем. Все это время Ларс изливал мне душу. Подружка бросила его ради другого; он хороший парень, который трудится с утра до вечера; она никогда не ценила его; он слишком хорош для нее; что такого потрясающего в этих мачо?..

Несмотря на то обстоятельство, что Ларса недавно бросили, мне он казался одним из тех людей, которые ко всему относятся ужасно, все отрицают и всех ненавидят.

Когда мы прощались, мне захотелось спросить номер телефона его бывшей подружки. Может, удастся посидеть вместе за выпивкой и хорошенько перемыть ему кости?

Свидание № 10: Пол. Сады Тиволи, Копенгаген, Дания

После свидания с Ларсом я плохо спала ночью. Его пессимизм тяжелым туманом висел надо мной и заставлял терять веру в собственный успех. Но не потому, что Ларсу не повезло в любви. Просто я опасалась, что остальные кандидаты окажутся такими же, как этот.

Назавтра я должна была встретиться с Полом, шеф-поваром одного из копенгагенских ресторанов. Мы оба были слишком заняты, чтобы созвониться или списаться по электронной почте, но моя подруга Джорджия условилась о встрече на скамье Поцелуев в садах Тиволи, викторианском увеселительном парке с аллеями для верховой езды, уличными оркестрами и великолепными цветниками. Сады Тиволи были одним из моих любимых мест, и там я надеялась немного развеяться.

Но четыре часа спустя, сидя в одиночестве на скамье Поцелуев под нестихающим дождем, я поняла, что меня кинули. Пол и не подумал прийти. Мне не следовало так расстраиваться, но я приняла это как оскорбление на свой счет — он не только не захотел меня видеть, но даже не позаботился дать мне знать, что не явится.

Слишком пристыженная, чтобы связаться с Джорджией, и слишком несчастная, чтобы заняться чем-то еще, я вернулась в отель, где долго отмокала в горячей воде и плакала.