Они стояли молча, пока санитары «скорой помощи» укладывали бесчувственное тело Керри на узкие носилки и накрывали одеялом. Мердок, Хьюз, доктор и управляющий издательством«Курьера» Вайман дождались, пока увезут носилки, потом Вайман недовольно спросил врача:

– Вы считаете, его могли ударить мешком с песком, но неужели нельзя сказать, насколько такая травма опасна?

Доктор надевал пальто и шляпу.

– У него огромный кровоподтек на затылке, но рваной раны нет, так что череп, возможно, не поврежден. Вот почему я полагаю, что били мешком. Удар, по счастью, пришелся по тому месту, где кости черепа гораздо толще, но только рентген покажет, нет ли трещин.

– Когда вы уточните, доктор? Надеюсь, вы сами этим займетесь?

Врач кивнул, сказав, что через час картина травмы будет более-менее ясна.

– Допустим, трещины нет, вы все равно не можете сказать, когад он придет в себя?

– Нет, контузия может оказаться очень тяжелой, сейчас нельзя сказать6нет ли сотрясения мозга. Он может прийти в себя уже в машине, или через час, или через сутки, или… – Врач пожал плечами, не сочтя нужным закончить фразу. – Мне пора.

Мердок кашлянул.

– Я, пожалуй, тоже пойду. Поеду с вами, доктор.

– Как хотите, но спешить некуда. Очень сомневаюсь, что сегодня вам удастся с ним поговорить.

Врач ушел. Вайман повернулся к Мердоку. Коренастый толстяк с широким лицом, густыми бровями и энергичными манерами сжимал в зубах полувыкуренную потухшую сигару.

– Вы считаете, пропали все шесть пленок?

– Непрофессионал не мог иначе поступить. Скорее всего, нужны ему были те два снимка, которые я сделал у Келлера, но у Керри были две кассеты, снятые в аэропорту, да ещё и его собственные из Кембриджа. Вот и пришлось забирать все, чтобы не ошибиться.

Вайман вынул изо рта сигару, мрачно оглядел её изжёванный конец, и наконец отправил её в мусорную корзину.

– Расскажите мне про Ала Перетти.

Выслушав Мердока, он спросил:

– Вы знакомы с кем-нибудь у нас в полиции?

– С лейтенантом, начальником следственного отдела.

– Позвоните ему и расскажите, что произошло, пусть берутся за дело. Держите меня в курсе. Я часок-другой ещё побуду на работе.

Он удалился.

Мердок позвонил в полицейский участок, попросил соединить его с лейтенантом Уолшем и рассказал о случившемся.

– Вы могли быть уточнить время? – спросил Уолш.

– Видимо, между семью и восемью с четвертью.

– Мы проверим, чем был занят в это время Перетти, но на это не следует особо рассчитывать. Я этого типа знаю. Если он задумает какую-пакость, то найдет и исполнителя. Может быть, нам сумеет помочь Керри? Кстати, как он? Надеюсь, поправится?

Кент хотел бы ответить утвердительно, но предпочел осторожно сказать, что не знает.

– Доктор даже приблизительно не берется сказать, когда Вольт придет в себя.

– Ладно, мы этим займемся, – пообещал Уолш, – я сам проверю Перетти и пошлю кого-нибудь переговорить с вашим лифтером. Кто знает, не припомнит ли он чего…

Положив трубку, Мердок откинулся на спинку кресла, уставившись в одну точку. Перед его взглядом темнела скорчившаяся на полу фигура, на миг он едва не впал в отчаяние. Только неотступающая ярость заставила работать его мозг, причем ярость не только на Ала Перетти, но я на собственное бессилие.

Он не знал, сколько времени он так просидел, неподвижный и инертный, но всё же почувствовал потребность что-то делать. Тогда он потянулся к телефону связался с отделом городских новостей и предупредил, что взял служебную машину для поездки в город.

В больнице ему ничего нового не сообщить не смогли, тогда он устроился в зале ожидания и задумчиво курил одну сигарету за другой, пока совершенно неслышно не подошел молодой врач и спросил, не он ли мистер Мердок.

– Рентген черепа мистера Керри дал отрицательный результат, – сообщил он, – сейчас проверяют состояние позвоночника.

Мердок облегченно вздохнул, чувствуя как внутри что-то отпустило, и спросил:

– Он пришел в себя?

– Еще нет.

– Вы не знаете…

– Нет, сейчас ещё ничего нельзя сказать, но реакции нормальные. Видимо, он поправится, так что утром вы сможете с ним встретиться. Пока же остается только ждать.

Кент почувствовал себя гораздо лучше, когда, сев в машину, поехал назад в редакцию. Включив по давней привычке полицейскую волну, тут же услышал сообщение диспетчера из управления.

Форма была установлена раз и навсегда. Вначале-номер участка, потом индекс машины, – А, Д или О, – потом адрес и указания. После каждого вызова – точное время, поскольку все записывалось на будущее на магнитную ленту.

Собиравшийся весь день дождь наконец разразился, да ещё с порывистым ветром, как только Мердок уехал из больницы. Включив«дворники» он снизил скорость, продолжая прислушиваться к голосу диспетчера.

– Машина «Л», Кейб энд компани, – последовал адрес. – Найдите ночного сторожа. 7. 01.

Потом сообщение о сигнале от кого-то, позвонившего в полицию по телефону. Потом одна из машин доложила, что задание выполнено. Но вот следующее сообщение заставило Кента насторожиться. Все дело было в адресе, но тут ему опять повезло. Он ехал по Колумбус Авеню, когда диспетчер сказал:

– Машина«А», на связь!

Ответ последовал незамедлительно, поэтому диспетчер тут же назвал адрес, этаж, подъезд, распорядился приступать немедленно и закончил словами:

– Сигнал У.

Что означает этот сигнал, Мердок не знал, но ему известно было, что в последнее время полиция, возмущенная тем, что газетчики первыми оказываются на месте происшествия, стала применять меняющиеся буквенные индексы в конце сообщений для обозначения тяжких преступлений. Иногда эти буквы оказывались просто приманкой, но чаще наоборот. Сейчас буква У была присоединена к знакомому адресу, что насторожило Мердока, и тут же он увидел, как шедшая навстречу машина развернулась на 180 градусов. В свете фар он убедился, что это патрульный седан.

Пришлось прибавить газу, чтобы не отстать. Не снижая скорости, он ухитрился все же связаться с редакцией, чтобы сообщить, куда едет.

– Мы тоже слышали, – ответили ему. – А что означает индекс У?

– Не знаю.

– Но вы считаете, это срочно?

– Не знаю, я позвоню.

Он свернул налево, следом за патрульной машиной пересек железнодорожную линию и увидел, что седан скрылся за углом. Когда Мердок повторил его маневр, двое полицейских уже бежали по дорожке к подъезду дома, первый этаж которого занимали правление какого-то концерна и магазин электротоваров.

Мердок хорошо знал лестницу, начинавшуюся сразу за парадной дверью, и хотя не поднимался ни разу выше четвертого этажа, в конторе Тома Брейди на третьем бывал неоднократно.

Почувствовав, как лоб его оросили крупные капли пота, а дождь сечет непокрытую голову, он торопливо доставал из машины фотоаппарат и принадлежности и секундой позже уже мчался по скупо освещенной лестнице, со страхом прикидывая, что же могло случиться с Томом и отгоняя мрачные мысли.

"-Не может, не должен это быть Том, – повторял он, словно пытаясь убедить и себя тоже. – Нет, нет!»

На третьем этаже было множество дверей с матовыми стеклами, и только сквозь одну пробивался свет-слева, в самом конце коридора.

То, что Мердок увидел, когда распахнул дверь, осталось у него в памяти на долгие годы. Он не сразу смог понять, что случилось, и вначале действовал совершенно машинально, словно в шоке.

С виду в конторе ничего не изменилось-просторная комната с двумя простыми письменными столами, в углу за перегородкой-место для совещаний. Кроме канцелярских стульев тут была ещё пара кресел, диван, стол и два металлических шкафа для бумаг, выкрашенных зеленой эмалью. И даже в первый самый жуткий миг, когда не хотелось верить своим глазам, Мердок заметил, что один из них вскрыт и опустошен.

Фетровая шляпа, отлетевшая в сторону, лежала неподалеку от сброшенного на пол непромокаемого плаща. Из-за второго письменного стола был виден человек, лежавший на спине. Один из полицейских опустился возле него на колени, второй кинулся к телефону. На диване, повесив голову, сидел Френк Керби.

С того момента, как Мердок переступил порог, никто не произнес ни слова. Теперь все трое взглянули на него, потом полицейский, склонившийся над телом, покачал головой и сказал напарнику:

– Он мертв.

– Ты его знаешь? – спросил тот.

– Том Брейди. Он много лет проработал в 61 участке, потом перешел в комиссариат. Звони живее!

Поднявшись с колен, он отряхнул брюки, склонил голову, потом произнес недовольно и даже осуждающе:

– Вы ведь Мердок из«Курьера»? Черт возьми, как вы здесь очутились так быстро?

– Услышал сообщение по радио… Увидел вашу машину и поехал следом.

Что он делал потом-он и сам не мог вспомнить. Видимо, действовал в шоке. С одной стороны, он поверил словам полицейского, с другой-не мог смириться, что Том Брейди умер. Но такое состояние не мешало заниматься привычным делом, за многие годы доведенным до автоматизма.

Он замечал взгляды патрульных и догадывался – те раздумывают, выставить его за дверь, или нет. О когда они уже собрались это сделать, он рискнул на «ход конем», который редко когда не достигал цели: какому полицейскому не хотелось увидеть свой портрет в газете!

Аппарат уже был наведен, и он скомандовал:

– Вы, у телефона, шаг вперед вправо… Вот так, хорошо!

Быстро перезарядив вспышку, Мердок сменил позицию.

– Еще раз отсюда. Как вас зовут? – он брал руководство в свои руки.

– Хенди и Голдмен, – последовал ответ.

Затем, не давая им опомниться, он вынул кассету с пленкой, положил аппарат на диван возле Керби и поспешил к выходу. Один из полицейских встрепенулся:

– Эй, куда же вы?

– Заглушу мотор машины и позвоню в редакцию. Через пару минут вернусь.

Он ушел, не обращая внимания на протестующие голоса за спиной. Чтобы его задержать, нужно было бежать вдогонку, но этого никто не сделал. И вот тут на него обрушилось все потрясение от случившегося. Ему показалось, что внутри все сжалось, ноги перестали слушаться, он с трудом передвигал их.

Кто и как убил Брейди? И почему?

– Нет, – громко воскликнул он, словно протест мог что-то изменить. – Нет!

Как ни странно, дурнота прошла. Лицо загорелось потом покрылось потом, в глазах потемнело, только он упорно шел вперед, надеясь, что на улице станет лучше. В самом деле, дождь с холодным ветром отрезвили его.

В машине он сразу схватил микрофон.

– Машина 93 вызывает редакцию«Курьера», машина 93 вызывает редакцию…

Что-то заскрежетало, потом донеслось:

– Машина 93, вас слушают.

Мердок откашлялся и продиктовал сообщение.

– Минутку, нужны дополнительные детали. Я соединю вас с редактором.

– К сожалению, добавить мне нечего. Это убийство, но как оно произошло, пока сказать не могу. Пришлите за пленкой, я оставлю её на переднем сиденьи автомобиля. Аппарат у меня, а ключи я оставлю в машине.

– Ладно. Вы намерены там остаться?

– Сколько сумею. Я ещё позвоню.

Выключив радио, он положил кассету на сиденье рядом с собой и замер, слишком измученный и убитый горем, чтобы что-то предпринимать, пока не сообразил, что вот-вот появятся машины с толпой репортеров из других газет.

Когда Кент вновь вошел в контору Брейди, патрульный, стоявший до этого у телефона, разговаривал с Керби, а второй склонился над короткоствольным револьвером, валявшимся в паре футов от тела.

– Из него стреляли? – спросил Мердок.

– Один раз.

Мердок стал, опершись на угол стола таким образом, чтоб не видеть лица Брейди. Не хотел он его видеть. Он хотел сохранить его в памяти совсем другим, и глаза его задвигались, запоминая всякие мелочи.

Расстегнутый пиджак, темное мокрое пятно на рубашке. Кресло, стоявшее за письменным столом, было перевернуто, второй ящик справа вытащен и валялся вверх дном, содержимое его разбросано по полу. Там же на полу лежала смятая проволочная корзина для мусора. Не иначе из неё разлетелись по полу клочки рваной бумаги и спутанный клубок узкой ленты, видимо из пишущей машинки.

Несколько минут Кент стоял так, лицо его побледнело, зубы были крепко сжаты, глаза покраснели, по лбу скатывались капли пота.

И тогда он почувствовал-ярость в нем одолевает горе. Ему доводилось снимать смерть во многих видах, но никогда она не казалась ему такой близкой к сердцу и такой ужасной. Теперь все, что он будет впредь делать, будет не ради газеты, а ради Брейди.

Обернувшись, он взглянул на Френка Керби, монотонным голосом отвечавшего на вопросы полицейского.

– Он был здесь, когда я вошел. Я сначала не заметил револьвера. Я не понял, что случилось, думал, у него с сердцем плохо… пока не заметил кровь.

Он говорил, и говорил… Но Мердок его больше не слушал. Взяв свой аппарат, он отнес его со всеми принадлежностями в угол за дверью. Там стоял стул, через спинку которого переброшен был светлый плащ Керби, почти такой же, как у него самого. Поверх него Керби поместил свою новехонькую шляпу. Машинально Кент отметил, что для Керби это характерно: тот был аккуратен с вещами и всегда придерживался моды.

Сняв свой плащ, Кент свернул его, но поскольку тот был мокрым, положил на пол, рядом с фотоаппаратом. Сделав то же самое с плащом Керби, положил его поверх своего, сел на стул, сложив руки на коленях, и сосредоточился, готовясь к той работе, без которой не обходилось ни одно расследование убийств.