Прошло два дня, а молодые люди все еще не признавали себя виновными, несмотря на то, что, если верить слухам, О’Мэлли, Трэнт и их помощники жали на них на всю катушку. Вы только представьте себе, в их руках были двое подозреваемых, устраивающих их много больше, чем «Черные пантеры». Почему? А потому, что после ареста Майкла Доулейна и Дебби Саймонс правый берег Спрингвилла заметно успокоился. С той минуты, когда дело об убийстве Арнольда Эбинджера приняло характер сведения счетов между белыми людьми, оно совершенно перестало касаться моих цветных братьев.

Естественно, это одна из возможных точек зрения. Если эти добрые люди чувствуют себя прежде всего черными и только потом американцами, вы можете им только посочувствовать. «Все таково, каково есть», — сказал некий европеец, наделавший в свое время немало шума.

Я же в эти дни работал как сумасшедший. Хотите спросить меня почему? Я сам задавал себе этот вопрос. Кем были они для меня? Просто пара молодых людей, которых я не знал и судьба которых меня абсолютно не касалась… И все же!..

Я уцепился за это дело прежде всего из-за той таинственной личности, с которой встретился в церкви Святых последнего дня. Ненавижу людей, окружающих себя завесой таинственности. Кроме того, мне совсем не понравилось, что приходской совет отнесся ко мне как к обычному служащему, которого можно уволить под любым предлогом.

Ко всему этому добавьте еще инстинкт. Эта пара щенков как с неба свалилась, чтобы уладить дела мэра Райана и шерифа О’Мэлли, которые начали привлекать к себе слишком большой интерес губернатора и федеральных властей. А ведь вы прекрасно понимаете, что залог всяческих успехов в провинциальной политике состоит в том, чтобы всеми способами избегать появления ураганов, которые могли бы поднять слишком высокие волны.

И наконец, последней гирькой, перевесившей чашу весов, явилось то, что задержанные упорно отказывались признать себя виновными. Я уже говорил вам, что три года прослужил в полиции в Филадельфии. Добиться от обвиняемых признания — великая цель усилий всех полицейских, так как в соответствии с законом оно является самым важным доказательством. И самым убедительным. Каждый хороший полицейский делает все, чтобы обвиняемый признался. А когда говорят, что делает все… Если Майкл Доулейн и Дебби Саймонс не признались в совершении преступления после сорока восьми часов… разговора с лейтенантом Трэнтом, то это означает, что они либо упрямы как ослы, либо… невиновны.

Таков был ход моих размышлений, и потому я вертелся как угорелый, совершенно не считаясь с мнением Луизы, которая, надеясь, что я в конце концов все же угожу в тенета супружества, предпочла бы, чтобы я занимался более доходными делами.

Изучить прошлое обвиняемых оказалось много легче, чем совать нос в дела семейства «Эбинджер, Ли и компания».

Универмаг в Ливнуорте — там в парфюмерном отделе работала Дебби Саймонс. Я повидался вчера с заведующей этим отделом. Ее зовут Катти Мейер. Это крупная, полная женщина лет пятидесяти. Должно быть, ее предками были немцы. О себе она весьма высокого мнения.

— Малютка Дебби, — сказала она, — не такая уж плохая девушка. Она такая, как все; ей не хватает сметливости и… денег. Она начала красть: то флакончик духов, то коробку пудры… Потом продавала своим подружкам за полцены.

— И эта… статья доходов составила в итоге солидную сумму? — спросил я спокойно.

Миссис Мейер повела плечами, которых не постыдился бы борец-профессионал.

— Максимум сто долларов, — ответила она. — Вы, конечно, понимаете, что я не могла просто устроить ей головомойку и замазать это дело. Я отвечаю за отдел, и если бы это открылось, вышвырнули бы меня. А в моем возрасте нелегко найти работу. Одним словом, я была должна доложить об этом дирекции.

— Обратилась ли дирекция в суд?

— Что вы! — воскликнула миссис Мейер. — Игра не стоила свеч. Ее просто уволили. Скажу вам откровенно, это вовсе не доставило мне удовольствия. Малышка Дебби была самой славной из моих молодых продавщиц.

Я учтиво поблагодарил заведующую и повел свой «форд» на восток, в район, где располагаются мастерские и небольшие заводики. Там я отыскал развалюху, в которой жило семейство Саймонсов. Увидев этот барак, я пришел к выводу, что в Штатах лучше быть относительно зажиточным негром, чем бедным белым. Здесь было полно рахитичных детишек и мотокентавров, неприязненно смотревших на негра, одетого лучше, чем жители этой части города.

Дом молодого Доулейна тоже был типичным для этих мест. От дома его юной подружки его отделяли две улицы, ухабистые и устланные разнообразными отбросами.

До станции обслуживания, на которой работал Доулейн, я доехал по шоссе, ведущему в Линкольн. Я подождал немного, пока хозяин, толстый, потертый тип, кончил обмен анекдотами с водителями грузовиков. Прежде чем начать разговор с негром, он на всякий случай демонстративно сплюнул. Однако он не отказался ответить на мои вопросы.

— Майк? Ну что ж… нормальный парень. Работал здесь года два. Наливал бензин, менял масло… Начал уже подбираться к двигателю. И вовсе не был ленивее других. Понять не могу, что заставило его стукнуть старого Эбинджера. Но с этими молодыми людьми никогда ничего наперед не знаешь. Все они малость чокнутые. Иногда им достаточно выкурить косяк с марихуаной…

Это меня заинтересовало.

— Вы хотите сказать, что он баловался наркотиками?

Толстяк немедленно отступил.

— Да нет. Откуда я могу знать? Всегда видел, что он курит «Кэмел». Я сказал так, вообще, о молодых людях…

— Ну да, понимаю. А девушка? Вы ее знаете?

— Видел ее раза два, когда он ее сюда приводил. Майк купил себе автомобиль. Я ему это устроил: старый «понтиак», но бегал он еще хорошо, а стоил сущие гроши. Майк был счастлив, что может возить на нем свою девушку. Молодые, они все такие!

— А как она выглядит, эта девушка? — спросил я.

— Хорошенькая мордашка и отлично сложена. Я был удивлен, когда узнал из газет, что ей только семнадцать. Ей свободно можно было бы дать двадцать… Во всяком случае, она была его постоянной девушкой; это было видно по их поведению. Они производили впечатление супружеской пары.

— Вас не удивило, что их обвинили в убийстве?

Хозяин станции вдруг замолчал.

— Знаете… — сказал он наконец. — Я бы не поверил… Но эти молодые… Никогда не известно, что они могут натворить…

Больше ничего полезного он мне не сказал.

* * *

Свидетелем, показания которого позволили полиции выйти на Майка и Дебби, был Самьюэл Бриггс, шестидесятилетний негр. Волосы у него были совершенно седые и очень курчавые, нос — плоский, очень африканский. От страха он вращал глазами, как если бы ожидал, что вот-вот на него обрушится гнев Божий.

Я нашел его за густыми зарослями рододендронов в саду соседней виллы, являющейся точной копией владения Эбинджера. Главный выход из нее открывался на Ачисон-стрит, а боковая калитка — на Брендан-Уэй. Папаша Сэм, ухаживая за цветами, мог время от времени бросать взгляды на боковую калитку сада Эбинджера. Что он и делал.

Иметь с ним дело было намного проще, чем с хозяином станции обслуживания автомобилей. Ну что ж… Двум черным всегда легче найти общий язык…

— А теперь расскажите мне, что здесь происходило во вторник, в день убийства. — Этому вопросу предшествовал продолжительный разговор на разные нейтральные темы, чтобы пробудить в нем доверие. — Что вы видели?

Старик, выглядевший так, словно его живьем извлекли из хижины дяди Тома, положил секатор, сунул руки в огромные карманы комбинезона и семь раз — именно семь, даю вам слово — провел языком по губам, прежде чем осторожно произнести первое слово.

— Во вторник? Я ничего не видел.

— Минутку! — прервал я его. — Попробуем иначе.

Что вы делали во вторник между шестью и половиной седьмого вечера?

Перепуганный окончательно, он сделал большие глаза, как если бы я обвинил его в убийстве. Потом сглотнул слюну и на одном дыхании выпалил:

— Я был в гараже, по другую сторону дома, ремонтировал газонокосилку.

Теперь большие глаза сделал я.

— А что за история с вашим свидетельством об этих молодых людях?

Старик дернулся, как если бы его ударили бичом. Видимо, он опасался, что я к обвинению в убийстве присовокуплю обвинение в лжесвидетельстве.

— Никаких историй, мистер! — заявил он с нотками возмущения в голосе. — Я в самом деле видел тех молодых людей.

— Но не во вторник?

— Нет, не во вторник, — признался он. — Но я видел их в субботу и в понедельник. Они вместе караулили вблизи входа в сад мистера Эбинджера.

Теперь я уже ничего не понимал. Во мне начало просыпаться раздражение.

— А если так, — сказал я, — то что заставило вас пойти в полицию и рассказать там о молодых людях, если все это не имеет непосредственной связи с убийством?

Трудно было бы не заметить, что старый Самьюэл чувствует себя не в своей тарелке. Он понимал, что я обвиняю его в том, что он глупый доносчик, а может быть, даже в чем-то похуже!

— Я, мистер? Но ведь я никуда не ходил, чтобы об этом рассказать! Это тот полицейский, который вел расследование! Высокий, худой блондин…

Я узнал портрет лейтенанта Луциуса Трэнта, но это мне ничего не объяснило.

— Ну хорошо. Однако если вы не рассказали лейтенанту Трэнту об этих двух молодых людях, то откуда он о них знает? Ведь он не мог сам их придумать…

— Этот лейтенант Трэнт, как вы его называете, вел расследование. Он расспрашивал всех людей в округе — как хозяев домов, так и прислугу. Со всеми разговаривал и всех спрашивал. Меня он спросил, не видел ли я во вторник около шести вечера двух молодых людей, парня и девушку, поджидающих мистера Эбинджера. Он спросил меня о том, что услышал от других свидетелей. Ну а я ответил ему, что во вторник я таких молодых людей не видел, так как разбирал в гараже косилку, но я видел их в субботу и в понедельник.

Я чувствовал, что теряю власть над собой. Что с трудом сдерживаюсь, чтобы не схватить этого старика за плечи и не встряхнуть его основательно. Однако я знал, что если как-то проявлю свою злость, то ничего из него не вытяну.

— А что именно вы видели в субботу и понедельник? — спросил я.

— В субботу я чистил рододендроны, вот эти. А в понедельник окапывал калифорнийские кипарисы. Это нужно делать именно сейчас, в октябре…

— Знаю, знаю… — Я старался, чтобы мой голос звучал спокойно. — Но что, собственно, делала здесь эта пара?

— В субботу они ждали немножко дальше, на углу Брендан-Уэй и Ачисон-стрит. Я полагаю, они ждали мистера Эбинджера. Но в субботу он вернулся на автомобиле, который вел шофер, и въехал на территорию виллы через главные ворота. Я видел, как парень и девушка ушли. Они разговаривали, жестикулировали. В понедельник они снова пришли. Незадолго до пяти вечера. Стали за кустами по ту сторону улицы. Ждали. Мистер Эбинджер вернулся в шесть тридцать, тоже на автомобиле, но вел машину другой человек. Я знаю его в лицо… Кажется, я даже стриг у него газон. На этот раз автомобиль остановился у боковой калитки. Я видел, как молодые люди приблизились, словно желая поговорить с мистером Эбинджером. Но он вылез из машины, отпер калитку собственным ключом, и они вместе вошли в сад. Молодые люди остановились и с минуту смотрели на калитку, которая закрылась за мистером Эбинджером и тем мужчиной, а потом пошли — так же, как в субботу, пешком, но на этот раз они не жестикулировали.

* * *

Больше я ничего не добился от старого Бриггса. Могу себе представить, в каком он был настроении. Но в глубине души он, по всей вероятности, ощущал удовлетворение. Ведь он нисколько не сомневался в том, что эта пара молодых людей совершила скверный поступок. Что они прикончили старого Эбинджера. Истинной Божьей милостью явилось то, что это не сделано черными. У черных и так слишком много забот. Да, старый Сэм был добрым негром. Он никогда не причинил вреда даже мухе.

Естественно, допросив столько народа, среди которого хватало и цветных, Трэнт просто не мог не узнать о том, что Майкл Доулейн и Дебби Саймонс появлялись возле дома Эбинджера. А теперь представьте себя на его месте. Достаточно было сложить два и два, и результат был готов.

И именно это позволило ему довести молодых людей до такого состояния, что они признались, что были у дома Эбинджера и во вторник. Да, старый Самьюэл Бриггс не видел их в тот вечер. Сейчас они упорно отрицают, что убили Арнольда Эбинджера, но, несмотря на это, сидят в грязи по уши. Полиция располагает мотивом преступления, и мотив этот как золото, он несокрушим: Дебби выгнали из универмага Эбинджера. Они ждали его три дня подряд, чтобы отомстить. Преднамеренный характер совершенного ими преступления подтверждает посланное ими анонимное письмо от лица «Черных пантер».

Одним словом, даже с такими уликами Майк Доулейн вполне добредет до газовой камеры с несколькими литрами циановодорода, а его молоденькая подружка — до пожизненного заключения. Не говоря уже о том, что Трэнт и его парни вполне способны заставить их признаться.

В то же время вашему покорному слуге, Дику Бенсону, во всем этом совершенно нечего делать. Как цветной, я, так же как и старый Бриггс, радуюсь тому, что в этом преступлении замешаны исключительно белые. Пусть молодая пара сама разбирается с правосудием, естественно, если они виновны… Может быть, среда, в которой они выросли, станет смягчающим обстоятельством.

А если они невиновны?

Я воспользовался красным светом светофора, чтобы закурить сигарету и чуточку отдохнуть, откинув голову на подголовник. Естественно, было бы идеалом, если бы моя правда состыковалась с правдой пастора Бордена и все это совпало бы с истинной правдой. Можно ли, однако, требовать так много? Разве только в том случае, когда требующий — идиот. Такой, как я.

Когда я нажал на тормоз перед входом в центральное управление, меня не оставляло ощущение, что мой автомобиль свернул сюда сам, не по моей воле.