Взрослые знакомы с принципом младенческой лихорадки — напряженного, почти иступленного периода, когда среди друзей вскармливание малюток перестает быть явлением случайным и становится почти откровенно заразным. Котеночья лихорадка — состояние гораздо менее описанное, но также распространенное и истерическое. Я знал три или четыре случая и даже испытал сам, что привело в 2001 году к появлению в моем доме Шипли, Ральфа и Медведя. Однако самая острая вспышка лихорадки случилась в 2011 году. Такое впечатление, что между ноябрем и январем все мои знакомые обзавелись новыми пушистыми комочками, и эти пушистые комочки были самыми милыми, самыми необычными, самыми волшебными.

Те, кто был в курсе, что я пишу о кошках, часто ошибочно полагали, будто среди моих знакомых обширная сеть помешанных на этих зверьках людей. Что в выходные дни мы регулярно собираемся и берем с собой своих питомцев для «игр в песочнице», и они забавляются клубками шерсти, а мы снимаем нечто вроде сериала «Бэгпус». Довольно долго в начале 2009 года некая незнакомая дама, которая читала о моих книгах, но не читала их самих, посылала мне электронные письма с просьбой познакомить с одним из моих приятелей-кошатников, хотя я сразу ответил, что у меня всего трое друзей-кошатников и все они женаты. Сказать по правде, половина моих равнодушных к кошкам знакомых считали, что кошки — это неплохо. Но к концу 2001 года стали склоняться в пользу кисок. «А твои умеют на глазах вытворять такое? — спросил Бен, который только полгода назад заявлял мне в пабе, что кошки — эгоистичные существа и ему с ними никак не ужиться, а теперь с ума сходил по своему пестрому котенку: „Ты не представляешь, что выделывает мой Бонзо!“»

— Кажется, мы обзаведемся новой кошкой, — объявила Дебора. — Мы считали, он дикий, случается, куда-то пропадает. Но такое впечатление, что он нас полюбил. Ты его когда-нибудь видел?

— Какой он масти?

— Рыжий.

— О! Так это же Эндрю!

— Нет, не Эндрю. Того я встречала и не могла к нему приблизиться. А этот очень дружелюбный.

Незадолго до Рождества мы с Джеммой поехали в Мидлендс навестить моих родителей, чьи отношения с Каспером, милым котом-призраком, успевшим вырасти и превратиться в гордого представителя своей породы, еще больше напоминавшего Монти, достигли такой близости, что стали включать элементы откровенного обхаживания. Правда, холила кота исключительно мать. Каспер — создание благородных кровей, никогда не опустится до индустрии красоты.

— Твоя мама любит его больше, чем меня, — заявил отец, выходя на подъездную дорожку поздороваться с нами. Перед этим он оторвал себя от компостной кучи, где решил прикорнуть после обеда.

По дороге мы навестили мою старую знакомую Люси, чей кот Болдрик, напоминающий Ральфа пятнистый самец с огромным, торчащим вверх хвостом, который всегда держал перпендикулярно телу, постоянно создавал ей проблемы.

— Ест все, без разбору, — пожаловалась она, гладя гиганта.

Кот являл собой пример генетических опытов по скрещиванию кошки с недавно появившимися на улицах Лондона изгибающимися автобусами. Накануне он умудрился проглотить декоративные блестки хозяйки.

— Проснулась утром — и мне рождественское чудо: в кошачьем туалете золотые какашки.

Но Болдрик все-таки доказал, что может быть полезен. Люси давно жаловалась на своего сожителя Гари, у которого была дурная привычка бегать вокруг дома в нелепых штанах, открывавших изрядную часть задницы. На прошлой неделе у Гари случилось нечто вроде шока. Он сидел на табурете, и в это время сзади зашел Болдрик — хвост, как всегда, торчком.

— Угодил прямо в расщелину! — рассмеялась Люси. — Гари завопил во всю глотку, но с тех пор прикрывается.

Слушая рассказ о дурно попахивающем юношеском хулиганстве Болдрика, я загрустил — вспомнил молодые дни Джанета и Ральфа. Нет, я не захотел взять еще одного шалопая. В выходках Ральфа по-прежнему оставалась былая удаль. Вспомнить хотя бы недавние выкрутасы. Кот с таким громким чавканьем вылизывал свою задницу, когда я разговаривал с человеком из «Файнэншиэл таймс», что мне пришлось трижды переспрашивать адрес его электронной почты. Недавно притащил на задних лапах в дом целый ворох водорослей и отрыгнул такой громадный ком шерсти, что мне стало совестно, что я не предложил ему за труды свободный матрас. Но имелись свидетельства, что котеночья лихорадка не пощадила и нас с Джеммой. Мы были вместе несколько месяцев и понимали, что не можем бесконечно жить в разных концах страны. Неизбежно возникли разговоры о новой общей кошке.

— Мне снова приснился Чип, — призналась Джемма. — Идиотничает, выпендривается. Принес домой лягушку.

— Опять?

— Да. Третий раз за неделю.

Я был наслышан о привычках и слабостях Чипа: о его пристрастии к земноводным и лазанью по верхотуре, об обильной линьке и частых драках с соседскими котами. Все это было тем более удивительно, что Чипу только предстояло родиться. До Джеммы у меня не было подруги, которая бы вообразила характер кота, прежде чем с ним познакомилась. Но меня захватила легенда Чипа, понравилась его озорная, притягательная личность. Единственной проблемой оставалась кличка. Чип звучало для меня именем испорченного подростка из американской школы восьмидесятых годов — парня, верховодившего в классе, но обреченного в будущем на работу бармена и мелкие преступления. Я склонялся к тому, чтобы назвать кота Ф. Кот Фицджеральд или Этельберт, потому что это мое любимое имя средневековых английских королей. Оно единственное включает оба имени — Этель и Берт — пары среднего возраста из Англии начала шестидесятых годов.

— Нет-нет, — возразила Джемма. — Когда я сказала Чип, то имела в виду картофельные чипсы. Про американцев не подумала. Их так действительно называют?

— Дети дают прозвище Чарльзам, когда те подрастают и становятся несносными.

— Нет, Чипа я представляла совсем не таким.

— Какой он масти?

— Я тебе говорила: рыжий.

Дело принимало тревожный оборот. Если верить тому, что сказала Дебора, у нас по соседству живут два рыжих кота. Добавить к ним до кучи еще одного, причем забияку, могло оказаться ошибкой. Не подумайте, будто я имею что-то против рыжих. Большинство из тех, что мне попадались, отличались оптимизмом и веселым нравом. Моя знакомая из Уэльса Джекки, большой знаток рыжух, говорит, что они — живущие в настоящем буддисты: утверждение, показавшееся мне сначала разумным. Правда, впоследствии, поразмыслив, я усомнился в справедливости ее слов. Как быть с другими котами? Что, по ее мнению, черные киски, например, навечно застряли в прошлом и пережевывают несостоявшиеся карьерные возможности, а полосатые лезут вон из кожи, не в силах удовлетворить свои извращенные амбиции?

Вот в Самсоне, живущем неподалеку коте-тяжеловесе апельсинового окраса, было нечто от буддиста. Хотя первое, что приходило в голову, — не буддист, а здоровенный бугай. Тем не менее я мог легко представить его во время сеанса медитации, распространяющим вокруг нежную доброту или воображающим, будто его ноздри — пещеры, а дыхание — свистящий в них ветер. Эндрю (или Свен, как мы с Джеммой называли его два раза из пяти) в подобный сценарий не вписывался. Но кто знает, чего можно добиться силой убеждения и более спокойным образом жизни? Я не сомневался, что он почти каждую ночь шумел на улице для того, чтобы я поймал его, только не хотел признаться в этом себе. Хриплое, тихое «мяу» шепотком просачивалось в дом. Многие разобрали бы в этом «мяу» слова: «Я привидение кота, хотел попугать тебя, только не получается, потому что сам боюсь собственного хвоста». Я же слышал иное: «Полюби меня, корми колбасой, согревай, устрой теплое, удобное местечко рядом со своими коленями, чтобы я мог отдохнуть и преклонить голову». Когда я заставал кота за едой из раздатчика, он не спешил убегать и сиротливо стоял, давая мне возможность влюбиться в его непокорную, но такую бесхозную лунную мордочку.

Другие коты, если находились рядом, продолжали заниматься своими делами, и только Шипли проявлял недовольство происходящим. Я привык, заходя в какую-нибудь комнату своего дома и встречая компанию котов, читать в их глазах вопрос: «Ну, что тебе надо?» Но если в этой компании оказывался чужой кот, ситуация получалась довольно унизительной. Настало время исправить ее, прежде чем нам с Джеммой серьезно обсуждать возможность поселить у себя кота, с которым мы еще не познакомились, но который, в нашем представлении, был не таким обжорой.

Теперь семьдесят процентов времени Джемма жила со мной, а остальные тридцать проводила в Девоне, где работала. Эндрю не случайно подгадывал, когда появляться. Он явно хотел стать нашим первым общим котом, и для этого требовалось самое малое поощрение. Наш план был прост: в следующий раз, когда Джемма будет у меня и мы услышим наверху Эндрю, проберемся туда, она заблокирует кошачий лаз, а я накинусь на гостя.

Однако в плане имелись два просчета. С каким бы шумом Эндрю ни покидал дом, проникал он в него скрытно. Я представлял его похитителем драгоценностей в маленьких перчатках на лапах, придерживающим за собой с гримасой болезненной сосредоточенности шторку кошачьего лаза. Лишь в том случае, если в доме будет абсолютно тихо, а наши антенны — в полной готовности, мы не пропустим его приход. Но это большой вопрос — в огромном, ворчливом жилище никогда не наступала тишина. Простой щелчок, если включалась система центрального отопления, звучал так, будто в пустой комнате гоблин совершил нечто неприличное над роботом, но тому, на удивление, его действия понравились. Как услышать в подобной обстановке шаги опытного кота-домушника? Необходим полный покой: чтобы Ральф не вымяукивал свое имя и не храпел, а пришедший в полное здравие Шипли прикрутил бы персональный регулятор звука, повернутый обычно на полную громкость. Хорошо бы выгнать взашей всех посторонних, чтобы никто не смотрел телевизор и утки за окном не препирались о своем утином.

Мы находились в доме с двумя кошачьими лазами. Второй несколько лет назад устроили на верхнем этаже, чтобы Ральф и Пабло могли, не пересекаясь, входить в дом и выходить из него. Если мы с Джеммой заблокируем верхний лаз, Эндрю моментально скатится вниз, и что такое для него, целый год выживавшего благодаря своей сообразительности, замок, который будто бы работает «только на вход»? Очень многое должно было совпасть, и мы шесть недель терпели неудачи, прежде чем втроем застыли лицом к лицу в кухне, словно бандиты с пистолетами в руках в заключительной сцене фильма Квентина Тарантино. Я медленно двинулся к коту, и Эндрю, будто признавая поражение, позволил погладить себя по голове. Шерсть показалась грубой, как у Пабло в первое время после того, как он решил отойти от дикой жизни. Уши испещрены струпьями и царапинами больше, чем я ожидал, и от него исходил довольно едкий запах. Осмотр показал, что положенные ему мужские органы на месте. Кот не мурлыкал, но обрадовался встрече и не пытался убежать.

— Определенно Свен, — заявила Джемма, присоединяясь к почесыванию головы.

Мы поместили Эндрю-Свена в маленькой застекленной комнате на верхнем этаже. Ход мысли был такой: обилие окон не позволит ему почувствовать себя в заточении. На следующее утро я умилился, увидев, что кот ушел со стула, где я его оставил, и забрался в ивовую кроватку, отвергаемую его сородичами. Вот что значит тяжелая жизнь, сказал я себе: бедняга оценил, что эта мебель сделана и куплена для удобства таких, как он.

— Эндрю! — позвал я.

Кот нехотя проснулся, будто телу давно требовался продолжительный сон.

Позже, уже в приемной ветеринара, мы с Джеммой продолжили перебирать имена.

— Гордон! — предложил я.

— Не пойдет, — возразила Джемма. — Не достоверно. Боб!

— Боб больше подходит для полосатых кошек.

— Колин, Рамзес, Этельберт, Дэвид, Вульфрик, Кен, Беньямин Нетаньяху.

— Это уж перебор. А вот Кен, пожалуй, подходит.

Когда Эндрю-Свена-Кена пригласили на смотровой стол, мы возобновили обсуждение.

— Рой, Пирс Броснан, — произнесла Джемма.

— Грант, Джордж, — ответил я.

— Что? — Калифорнийский ветеринар Джордж озадаченно поднял голову.

— Прошу прощения. Мы просто перебираем имена для кота.

— Понятно. — Он явно испытал облегчение оттого, что я не приглашаю его к себе на колени, чтобы помассировать кожу на загривке.

Джордж объявил, что кот заражен ушными клещами и это требует регулярного лечения. Надо также выводить блох, давать таблетки от глистов и пройти тест на кошачий СПИД. Если прибавить стоимость кастрации, мне предстояло выложить почти двести фунтов, а их у меня не было — плата за благоденствие безвестного кота, совместное будущее с которым отнюдь не гарантировано.

В этом причина, почему множество кошек, особенно в нынешних экономических условиях, выбрасывают на улицу. Можно легкомысленно вообразить, будто владеть котом — необременительное занятие: все равно что нанять внештатного работника. Да, конечно, кормежка за мной, но об остальном заботься сам. Можно обмануться кажущейся живучестью котят и забыть, что здоровье питомца тоже на вашей ответственности, и это требует ежемесячных расходов: или на страховку животного, или в виде взносов на лечение будущих болезней. Если владелец кота не умеет печатать деньги, то однажды, посетив ветеринара, непременно задаст себе вопрос: могу я это осилить? Но если он человек порядочный, сразу задаст другой: а могу я позволить себе за все за это не платить? Когда мы ловили Эндрю и несли к ветеринару, я понимал, во что ввязываюсь. Пройдя кошачий техосмотр, он вполне может убежать или переедет жить к моим родителям или кому-нибудь еще. Однако, как и несколько месяцев назад, когда заболел Шипли, велел Джорджу приступить к делу.

— Как ты думаешь, может, Эндрю — это Чип? — спросил я у Джеммы по дороге домой.

— Ты о Свене? Нет, Чип совсем не такой. Долговязый, тощий и испорченный. Мне начинает казаться — мошенник. Наверное, нам не следует брать его себе. Ему и так хорошо. Всякий приютит Чипа, пока хорошенько не узнает. Он всегда приземляется на лапы.

* * *

Вечером, вернув кота домой, но уже в состоянии, свободном от мужских органов, мы наконец пришли к согласию, как будем звать его — Грэмом. Кличка указывала на надежность и одновременно вызывала ассоциации с добротным шерстяным кардиганом. Кен решительнее, у него больше интересов за стенами дома и дел, которые он наметил переделать на своем веку. Грэму будет лучше в гостиной перед камином. Камина у меня, правда, больше нет — несколько лет назад я нанял сердитого рабочего снести стену, державшую дымовую трубу. Но всему свой черед — прежде нужно выяснить, понравится ли Грэму жить у нас.

На следующее утро мы получили хорошие новости: тест на вирус кошачьего иммунодефицита оказался отрицательным. Это нас убедило, что имя в итоге выбрано правильно. Грэм не из тех котов, которые заводят беспорядочные связи или злоупотребляют наркотиками. А если он иногда и потакал своим страстям, то принимал меры предосторожности.

На следующий день я фотографировал его своим телефоном. На всех снимках, кроме одного, где он пытается разнюхать тайный проход на свободу за оторвавшейся обшивкой рядом с передней дверью, кот выглядит вполне довольным. В первый вечер Ральф и Шипли как бы невзначай заглянули в его комнату, изучающе обнюхали, но в остальном продолжали демонстрировать полное отсутствие интереса к нему, как и он к ним. Медведь же лишь задушевно посмотрел через матовое стекло двери грустными глазами черной совы.

Побег Эндрю на третью ночь поколебал мое благодушие и желание превратить его в «нашего кота». Мы позволили ему исследовать все пространство дома, и он не выразил желания удрать. Поэтому я решил открыть дверцы кошачьих лазов. Джемма считала, что делать это преждевременно, но я возразил, что если мы их не откроем, то погрузимся в доисторическую эпоху, когда лазов вообще не существовало, и будем постоянно открывать и закрывать дверь. С лазами забываешь, какой это тяжелый труд — постоянно служить швейцаром. В известной песне не задаются вопросом: «Кто выпускает кошек?», потому что ясно: выпускает тот, кто через две минуты впустит, а еще через две минуты опять выпустит. Двери — классический пример мантры «Ненавижу, но как это чертовски здорово». Она составляет непременную часть постоянного внутреннего монолога любой кошки. Кошки ненавидят двери, поскольку те лишают их определенных возможностей и мешают делать то, что им нравится. Но не менее сильно любят, потому что двери дают возможность превратить людей в их хныкающих рабов. В этом Ральф, Шипли и Медведь ничем не отличались друг от друга.

Стоило мне отодвинуть коробки и стулья, загораживающие кошачьи лазы — до второй стадии, отпирания замков, я дойти не успел, — Грэм был уже в деле. Как только мы с Джеммой повернулись к нему спиной, он мгновенно скатился к нижнему лазу и вышиб клапан. Куда девался кроткий характер, которому мы радовались последние сорок восемь часов, — его действия казались продуманными. В следующую секунду кота приняла вечерняя прохлада, и клапан лаза прощально повернулся на одной петле. На пруду, словно смеясь над моей глупостью, крякнула утка. Я посмотрел на Джемму:

— Кажется, мы совершили ужасную ошибку.

— Он вернется, — возразила она.

— Ра-а-а-а-льф! — сказал Ральф.

Помня, через что прошел Грэм, было бы удивительно, если бы он вернулся, тем более всего через пару дней. Если бы я был бездомным и меня пожалел добрый незнакомец, поместил в роскошную клетку, затем привез на общественную стоянку рядом с приземистым зданием, где меня лишили яиц, то посчитал бы своей главной задачей — бежать сломя голову куда подальше, а затем, когда обо мне позабудут, вернуться под покровом ночи и отомстить. Вместо этого Грэм стал тише обычного проникать в дом и, заслышав шаги Джеммы, пулей выскакивал из кошачьего лаза. И снова защелка клапана, которая должна позволять проход «только внутрь», показала, что она не преграда ловким лапам. Один раз я оказался у кошачьего лаза прежде, чем Грэм успел разобраться с замком, и кот просто разнес его на куски. Сидя рядом в одних пижамных брюках, я ощутил безысходность: придется покупать новый кошачий лаз, который увеличит сумму постоянно растущих расходов на Грэма, и нет возможности объяснить, что я для него сделал. Ральф и Шипли тоже немного обиделись на меня после стерилизации, но к тому времени я успел установить с ними доверительные отношения.

Сидя на холодных плитках пола с очередным гигантским комом шерсти Ральфа в шести футах от босой ступни, я испытал один из тех моментов откровения, когда человек словно смотрит на себя со стороны и понимает: он уже далеко не тот, кем был когда-то. Я вспомнил себя тринадцатилетнего, мечтающего играть на правом фланге футбольной команды; шестнадцатилетнего, уверенного, что будущее — на сочно-зеленых путях профессионального гольфа; двадцатилетнего журналиста, поедающего на спор перец с группой «Foo Fighters» или глядящего, как бывший гитарист группы «Guns N’Roses» Слэш в перерыве интервью стоит на гостиничной кровати и наигрывает на воображаемой гитаре. И что же со мной стало в преддверии моего тридцатисемилетнего дня рождения? Сижу в час ночи на холодном полу, в растянутых пижамных брюках, человек, который вместо покупки одежды платит за то, чтобы неизвестно откуда взявшемуся бродячему коту оттяпали яйца.

Дня через три мелькнул луч надежды — я выглянул в сумерки из окна и увидел Ральфа и Грэма, свернувшихся в двух шезлонгах в патио. Я понимал, что Грэм убежит, если попытаюсь поймать его, и оставил в покое. Через полчаса, когда я снова посмотрел в окно, его уже не было. Возможно, как предположила Джемма, это был знак того, что ему требуется время, но в итоге он все-таки вернется. Однако следующие несколько дней он вообще не появлялся.

На следующей неделе пришло сообщение от Деборы: «Не хочешь зайти посмотреть нашего нового кота?» — спрашивала она, прикрепив к тексту фотографию Грэма.

— Это Грэм, — сказал я, когда через полчаса Дебора открыла мне дверь.

— Какой Грэм?

— Я хотел сказать — Эндрю. Только теперь он Грэм. Мы его переименовали после того, как поймали и возили на кастрацию. Но потом кот снова убежал. Долгая история. Интересно, почему он полюбил тебя, а не нас? Да, он лишился мужского достоинства, но в остальном мы не сделали ничего плохого.

— Нет-нет, я уже говорила: это не Эндрю. То есть не Грэм. Он очень дружелюбен. Исчезает, опять появляется. Но я так понимаю, что диким кошкам требуется время, чтобы освоиться. Однако на кормежку является регулярно. Бисквит относится к нему с подозрением. Зато с Дэвидом они уже подружились. Сегодня бегал за ним по пятам, прыгал на колени. Мы решили назвать его Аланом.

— Вы видели Грэма вблизи?

— Нет. Но вообще он на глаза нам попадался. Совершенно непохожий кот.

Вернувшись домой, я выписал известные факты:

1. Оба кота рыжие.

2. У обоих котов характеры таковы, что мнящие себя их хозяевами люди выбирают им имена, как у консультантов по финансовым вопросам.

3. Именно в тот период, когда Грэм познакомился с Деборой и Дэвидом, он исчез из нашего дома.

4. Мы с Джеммой отвезли Грэма к ветеринару, который сначала говорил с ним нежно и спокойно, а затем накачал наркотиками и кастрировал.

5. Дебора и Дэвид не возили его к ветеринару, который сначала говорил с ним нежно и спокойно, а затем накачал наркотиком и кастрировал.

6. Фотография Алана, которую показала мне Дебора, — это изображение Грэма.

Все это казалось чрезвычайно подозрительным, и следующие несколько ночей я лежал без сна, обдумывая факты, как любители теории заговора перебирают мельчайшие детали крушений самолетов 11 сентября 2001 года. Хотя постоянные ночные бесчинства Ральфа и Шипли все равно мешали мне спать, и я уже собирался повесить на двери спальни вывеску: «Станция обслуживания котов. Часы работы: с двух часов ночи до пяти часов утра», раз уж это время не мое.

— Лучше, если мы вообще не станем о нем думать, — предложила Джемма. Легко сказать, но трудно сделать.

Вечером накануне дня моего рождения лил дождь, и вода хлестала в летний сад сквозь проделанную Грэмом в крыше дыру (а я ведь считал, что заделал ее). Я невольно представил кота: промокший и дрожащий, он размышляет, отчего такое странное чувство легкости в задней части его тела. Конечно, если верить Деборе, он не свернулся довольным калачиком в их гостиной. Абсурд. Где это видано, чтобы кот дрожал только потому, что на него упало несколько капель дождя? Но меня снова охватило пораженческое настроение. Надо мной одержал победу дом. Одержали победу коты.

ДИАГРАММА, ДЕМОНСТРИРУЮЩАЯ, ЧТО ВКЛЮЧАЕТ СОН ЧЕЛОВЕКА, ЖИВУЩЕГО С НЕСКОЛЬКИМИ КОШКАМИ

Когда Джемма подавала мне очередное полотенце, чтобы промокать воду, случилось поразительное: в трещине окна появился дружелюбный розовый нос. Этот нос был на знакомой рыжей мордочке.

— Свен! — воскликнула Джемма.

— Эндрю! — закричал я.

— Грэм! — хором завопили мы.

Это был один из тех моментов, о которых потом рассказываешь, приукрашая детали, чтобы получилось эффектнее и душещипательнее, если друзья спрашивают, как получилось, что вы стали жить со своим котом. Только в нашем случае не пришлось ничего приукрашивать. Получилось и эффектно, и душещипательно. Грэм прыгнул в летний сад, ткнулся холодным носом сначала мне в руку, потом в руку Джеммы, спокойно обнюхал, позволил себя погладить и заглянул нам в глаза с надеждой и, что самое удивительное, с доверием. Потрясающе, подумал я, обычное животное убегает, оценивает ситуацию и возвращается, пересмотрев свое отношение. От кота исходил запах резче обычного, но я не сомневался: самое малое, что мы можем для него сделать — пригласить к себе в спальню. Кот довольной, танцующей походкой переступил порог. Джемма следовала за ним.

— Стоп! — вдруг сказала она. — Он с яйцами.

Я исследовал указанную область.

— Но как же так? Это невозможно! Разве такое бывает?

Присмотревшись к коту, оценив его вес, взглянув на большое белое пятно у него на носу, я понял, насколько был слеп. Незамеченные ранее детали одна за другой бросались в глаза, словно вещи, вываливающиеся из шкафа, который я второпях, небрежно укладывал несколько недель назад. Меня встревожило, каким большим показался мне Грэм, когда он отдыхал в шезлонге рядом с Ральфом в патио, но тогда я не придал этому значения.

Теперь же вспомнил ночь пару месяцев назад вскоре после болезни Шипли — другой период моего недосыпания после ранних утренних прорывов Грэма в дом. Шипли наверстывал потерянные драгоценные три-четыре дня и пускался в ночные приключения, после каждого из которых приходил рассказать, что ему удалось совершить. Меня разбудил шум кошачьей драки, и я решил, что это воюет Шипли. Проковыляв к лестнице, ведущей к фасаду дома, обнаружил двух рыжих шипящих друг на друга — шерсть на загривках — котов. Я запустил в них тапкой и почти равнодушно крикнул: «Брысь! Деритесь где-нибудь еще!» В одном я узнал Грэма (или Эндрю, как он был тогда известен), но поскольку до конца не проснулся, сразу забыл об этом эпизоде. Вскоре снова ночью услышал кошачью свару, но в последние две недели, то есть с тех пор, как Грэм лишился яиц, все было тихо.

Оказывается, вокруг дома несколько месяцев шла война — на тропинках, в укромных уголках, в траве — а мы об этом не знали. Соперничали два рыжих кота, возможно, даже братья, каждый стремился обрести себе кров. Два дома могли открыть им двери, и хозяева обоих домов любили кошек. Но, к сожалению, хозяином территории мог стать лишь один. Первым обосновался тот, кто был меньше и не так уверен в себе, но он отчаянно бился за свои права. Однако позднее он потерял две маленькие штучки, которые формировали его мужское сознание и вселяли желание кидаться в драку.

После этого все было кончено — выйти победителем мог только один, и сейчас мы смотрели на него.

— Привет, Алан! — сказал я.

— Как дела, Алан? — вежливо поинтересовалась Джемма.

— Мяу, — буркнул Медведь, заглянув в спальню узнать, что происходит.

— Всем привет! — ответил Алан, только не словами, а могучей струей мочи. Несколько брызг попало на стены, но основная масса жидкости оросила шторы.

* * *

Казалось, Грэм был потерян навсегда. Я высматривал его по вечерам, спрашивал у соседей. Безрезультатно. Оставлял еду у двери, но ее умыкал Алан, который больше не проявлял того дружелюбия, что в первый день, когда облил шторы, подхватил эстафету Грэма, но проникал в дом через кошачьи лазы и окроплял альбомы Билла Уизерса. Я винил себя, а не Алана в том, что Грэм убежал, но это было его личное решение: мы ему ясно дали понять, что здесь его дом. Мое допущение оказалось неверным: не всякий дикий кот стремится обзавестись домом. Некоторые просто хотят поесть.

— Чип, конечно, не без недостатков, но ничего подобного он бы не стал вытворять, — заявила Джемма, когда мы во второй раз надевали новые защитные конверты на пластики.

Интересно, как все это воспринимает Медведь, которого Дебора и Дэвид часто заставали у своих окон, когда он смотрел на Бисквит? Теплившееся к ней чувство в последнее время всколыхнулось в коте, но так пока и не вырвалось наружу, и я не представляю, каково же ему было наблюдать, что с ней под одной крышей поселился рыжий грубиян из убогих переулков Южного Норфолка. Я радовался, что Алан обрел дом, его приютили любители кошек, и смеялся, слушая, как каждый вечер его зовет Дебора: «Алллланннн!» Перед глазами возникала картина: она с Дэвидом приютила маленького, ни к черту негодного, страхового агента, который свободно разгуливал по их саду, закапывал свои фекалии, а по выходным играл за деревенскую крикетную команду. Любопытно, что обо мне судачат дикие коты, как относятся к сложившейся ситуации и к событиям, которые привели к ней?

— Итак, Рыжий Рон по имени Алан решил успокоиться, перестал убегать и обосновался в доме. С ума сойти! Не думал, что подобное возможно.

— А тип из странного дома шестидесятых годов с дырой в крыше отхватил яйца Рыжему Дейву.

— Жесть! Надо же так наломать дров. Рыжий Дейв немного раздражал своими дикими воплями, но такого точно не заслуживал.

— Все было сделано из лучших побуждений. Благотворительность. Я бы, пожалуй, с собой произвел то же самое, чтобы отбить желание залезать на все, что дышит. Маразм. Хочется отдохнуть.

— Ты серьезно?

— И не мне одному. Бросить секс ради того, чтобы тебя бесперебойно обеспечивали едой, — это выход. Никаких забот. Тут нарисовались чуваки из моей прежней компашки. Приезжают из Стоумаркета на следующей неделе. Они жили на заброшенной ферме, но ее перестраивают. Так вот, они хотят зажить простой жизнью, которой бы не правили гормоны.

— Ушам своим не верю. Ты, мой милый, изменился — полный кавардак в голове.

* * *

Часто важные решения человек принимает в расслабленном состоянии, поэтому, если им не руководит ум и холодный расчет, его жизнь редко идет напрямик — то одно не так, то другое, беды валятся, будто костяшки домино. Изменения в карьере могут стать следствием негативного рабочего опыта. Если что-то сдвинулось с мертвой точки, то, возможно, потому, что что-то до этого расстроилось. Дом могут приобрести в память о прошлом доме или в качестве реакции на то, что такой дом когда-то был.

Подобное происходит с кошатниками. Наверное, я никогда не научусь принимать взвешенные решения, брать или не брать кошку. Ральфа и Брюера приобрел благодаря событиям, связанным с женитьбой и безрассудным переездом в другое графство. Шипли — благодаря бурным волнениям, связанным с приобретением Ральфа и Брюера. И еще потому, что увидел, как котенок девяти недель от роду перепрыгивает маленький декоративный прудик. Пабло и Бутси вошли в мою жизнь, поскольку рухнули планы завести бигля, и по соображениям, что две маленькие кошки весят не меньше одной собаки. Джанет и Медведь оказались у меня не потому, что я так планировал, — просто они не оставили мне выбора. Но, возможно, я хочу оправдать нас с Джеммой, объясняя нашим расслабленным состоянием после исчезновения Грэма ту бездумную поспешность, с какой развивались последующие события. Прошу нас простить: первое, что мы предприняли, поняв, что он не вернется, — пошли и взяли котенка.

В конце концов, это же был день моего рождения.