В восьмидесятые годы двадцатого века во всей Британии, наверное, ни один человек так не боялся взрыва собственного дома, как мой отец. Наш отъезд из Ноттингемшира в ежегодный летний отпуск всегда проходил по одной и той же схеме. Минут десять мы мирно катили в машине, битком набитой кемпинговым снаряжением и старыми комиксами, как вдруг папа поворачивался к маме и с тревогой спрашивал:

– Ну же ну, Джо, мы плиту-то выключили, а?

Мама старательно его успокаивала, но слова падали в пустоту. Родители начинали убеждать друг друга в том, что стены нашего дома вовсе не пожирает злое пламя. На разговоры уходило какое-то время, мы иногда доезжали даже до автозаправки в Лестер-Форест-Ист. Однако папин вопрос успевал посеять зерно сомнения, и в конце концов мы неизбежно поворачивали назад. Дома, естественно, обнаруживалось, что плита выключена, тем не менее это не мешало повторению той же схемы в следующем году и через год тоже (покупка кофеварки в 1993 году усложнила все еще больше).

В те дни я над такими нервными причудами только вздыхал, но чем старше становился, тем труднее мне самому было покидать дом. Я возвращался проверить, не настигла ли меня – внезапно и очень незаметно – страсть к зажженным свечам и не забыл ли я их погасить. Единственное мое отличие от родителей состояло в том, что я переживал не за материальные блага, а за котов.

Хотел бы я верить, что если дом начнет заполнять дым, то живущие со мной пушистые балбесы догадаются выскочить на улицу через одну из двух кошачьих дверец. Но у меня такой уверенности нет. Да и откуда ей взяться? Кое-кому из моих питомцев не хватает ума вспомнить даже то, что после вылизывания язык надо сунуть назад в рот. Другие не могут прожить и дня без неприятностей: то у них лапа в ошейнике застрянет, то кошачью дверцу заклинит, то они обожгут себе передние лапы, изучая электроплиту. Разве эти животные сообразят, что отличает «обычное тепло» от «опасного для жизни пламени»? А вдруг во время пожара за окном пойдет снег? Они встанут перед выбором между холодной белой гадостью и медленным красивым тлением перегревшейся розетки – и что, по-вашему, предпочтут? Ответ очевиден.

Перед самым Рождеством 2008 года я прочел в новостях о спасении из пожара шестерых бакингемширских котов. К сообщению прилагался милейший снимок: пожарный держит миниатюрную кислородную маску у морды рыже-белого котика. Грустная и одновременно жизнеутверждающая история. О чем она говорит? О том, что при виде комнаты, полной дыма, коты далеко не всегда бегут из дома, часто их первое побуждение – просто спрятаться.

Мои фантазии подпитывают не только картины непотушенных свечей. Не раз бывало такое, что я возвращался домой проверить, не зажег ли Пабло или Джанет хвостом газовую конфорку; убедившись, что не зажег, я с полдороги вновь бежал назад – вдруг я не выключил воду в раковине, закрытой пробкой, а рядом с ней кто-нибудь без моего ведома установил розетку под напряжением?

В 2007 году мы с Ди выбрались в долгожданный отпуск в Сомерсет. По дороге мое воображение рисовало не бушующий за спиной пожар, а беспомощную Бутси, которая застряла за батареей в прихожей. С одной стороны, у меня были веские основания для тревоги: миниатюрная Бутси любила залезать под деревянный экран той самой батареи, а потом не могла выбраться. К тому же на приличном расстоянии от дома наша прихожая вдруг превратилась в самое жаркое место на свете – особенно в июне.

С другой стороны, как бы Бутси очутилась в прихожей? Я бегал туда-сюда, носил в багажник тяжелые сумки, входная дверь стояла нараспашку, а за ней со свистом мчали машины. От такой суматохи Бутси, даже если б и сунула нос в прихожую, тут же удрала бы назад в дом. К тому же нашу кошку отличает завидный голос. Если бы она застряла за батареей, об этом сразу узнал бы весь дом. Трудно представить, чтобы мы такое не услышали. Трудно – но я каким-то волшебным образом смог. Свернув с лондонской кольцевой, дальше я повез Ди в Суиндон, а себя – в помрачение рассудка. Я снова и снова мысленно проигрывал свои последние действия перед отъездом, пока не пришел к убеждению: в эту саму минуту крошечное обезвоженное тельце Бутси понапрасну хрипит о помощи. Если бы мы не наняли в тот день одну даму по имени Сара для кое-какой работы в саду и не позвонили бы ей с просьбой глянуть в почтовую щель, нет ли в прихожей котов, – я бы без малейших угрызений совести развернул машину и проделал обратный путь в четыреста миль.

Больше в моей жизни не было временны́х отрезков, которые заслуживали бы гордого названия «отпуск». Причин тому несколько. Во-первых, мне не хотелось никого обременять просьбой покормить котов. Во-вторых, я свято верил, что если отдать моих бандитов в кошачью гостиницу, то они затаят на меня злобу на веки вечные. Ну а главное – в начале 2009 года у Джанета диагностировали гиперфункцию щитовидной железы.

Ему прописали розовые пилюли – по две за раз. Как я их только в Джанета не заталкивал! Заворачивал его в полотенце, чесал шейку, угощал паштетом, даже игрушечным духовым ружьем пользовался. Самым удачным способом, пожалуй, оказалось прятать пилюли в баночке с рублеными мясными консервами. Однако и это срабатывало не всегда. Словом, хоть у меня есть прекрасные друзья, и на них можно положиться в беде, я обязан себя спросить: существует ли такая степень близости, при которой я рискнул бы попросить друга целую неделю ковыряться в рубленом мясе?

Теперь Медведь с Джанетом официально состарились. Но процесс старения проходил у них очень по-разному. Медведь уже при нашей первой встрече был раздражительным увядшим старцем с непомерным чувством собственного достоинства. Если он на несколько дней исчезал, то обязательно приходил назад с какой-нибудь новой хворью или боевым шрамом. Однако с тех пор Медведь заметно помолодел.

Конечно, его походке не хватает юношеской бодрости. Она больше похожа на поспешное бегство кота от воображаемой адской гончей (или заскучавшего Шипли). Зато морда и манеры Медведя сделали ставку на молодость, которой у него толком не было. Он и раньше всегда смотрел мне в глаза, что котам не свойственно, однако со временем взгляд его становился все ярче, а шерсть – по крайней мере между приступами блошиной аллергии – все роскошнее. Медведя иногда путают с Шипли – к большой досаде первого, – но лишь те, кто плохо его знает. Медведь выглядит куда экзотичнее: напоминает одновременно лисенка и поросенка.

К пятнадцати годам Медведь, насколько мне известно, так и не убил ни одной живой души, зато стал намного игривее. Когда он жует-мутузит одну из своих многочисленных сигар с кошачьей мятой, то временами нервно посматривает через плечо – словно понимает, что такое поведение ниже его достоинства. Поэтому он бдит, как бы коты, уступающие Медведю в интеллекте, не застукали его за столь примитивным занятием. Медведь по-прежнему держится ото всех в стороне и мастерски прячется, но порой проявляет новую склонность – к эксгибиционизму. Как-то я купил своим мурлыкам затейливую когтеточку с патетическим названием «Кискины танцы у шеста». Медведь, не теряя равновесия, тут же умостил попу на центральной жердочке – нашел свой эквивалент Четвертого постамента с Трафальгарской площади. С этого места он может свысока наблюдать за разными отбросами общества и размышлять о жизни. Если в доме полно гостей, Медведь теперь выходит к ним гораздо чаще, чем раньше: выбирает себе самого возбужденного или самого грустного человека и целенаправленно трусит к нему фирменной вихляющей походкой, пристально глядя в глаза.

Почтенный возраст подарил Медведю любовь – в «лице» Печеньки, немолодой упитанной рыжей кошечки. Ее хозяева, Дебора и Дэвид, живут рядом с нами и уверяют, что этот роман не заходит дальше бесед через забор, пламенных взглядов сквозь соседское кухонное окно (подглядывает Медведь) и кокетливо-ворчливых упреков (ворчит Печенька). Такое вот у наших котов бабье лето. Прошло уже два года, а пламя их любви и не думает угасать.

С Джанетом все совсем наоборот. Жизнерадостный увалень в молодости, он к 2008 году превратился в капризного сумасброда и заметно сдал физически. С той самой минуты, когда юный Шипли впервые увидел Джанета, они хотя бы раз в день обязательно находили время для борцовского поединка. Драки эти больше напоминали игру, в них превосходство Джанета проверялось, но не оспаривалось – не то что во время стычек Ральфа с Пабло. Иногда, конечно, в ходе поединка коты оббивали головой мебель, а в воздухе летали клочья шерсти, но противники никогда не загоняли друг друга в угол, не шипели оттуда и не рычали. Теперь же Джанет стал уклоняться от предложений Шипли помериться силами – он смущенно убегал, прятался под стол или стул и сидел там, взволнованно и тяжело дыша. Одновременно Джанет начал больше есть. Он чаще, чем раньше, подкарауливал меня на лестнице: кидался под ноги, колотил меня передними лапами, просунув их между перилами. Уже много лет при любых неприятностях Джанет издавал своеобразный «пуко-шип». Выходило у него это непревзойденно и в прошлом частенько вызывало у нас недоумение: каким местом он производит сей дивный звук? Теперь же сомнения исчезли: вопль сделался громче и проникновеннее.

В мае того года во время обычного осмотра ветеринар приложил к груди Джанета стетоскоп и мрачно посмотрел на меня.

– К сожалению, у нее шумы в сердце, – сказал он.

Я открыл было рот, чтобы по привычке объяснить очередному врачу – Джанет «он», а не «она» (в ответ врачи обычно пожимали плечами: «Там столько шерсти, ничего не разберешь»), но передумал.

– Что это значит?

– Пока ничего страшного. Громкость сердечных шумов оценивают по шкале от одного до шести. У вашей кошки три балла. Лекарства пока не нужны. Вы не замечали у нее одышки?

– Замечал, и часто.

– Берегите ее от волнений. Это очень важно.

Я упаковал Джанета назад в огромную корзину, выслушал несколько яростных «пуко-шипов» и принялся обдумывать совет ветеринара. Что волнует Джанета? И как его от этого уберечь? Не могу же я усадить кота перед собой и трагическим голосом сообщить – мол, пришло время тебе умерить свои аппетиты, начинай обходить стороной заманчивые норфолкские стрип-бары. Его активная жизнь в основном протекает без меня, в таинственном ночном мире. Значит, буду делать то, что в моих силах: защищать Джанета от Шипли и не подпускать к кошачьей мяте.

Я стал кормить сердечника отдельно от остальных котов, в сторонке. Однако, сколько бы угощения я ни положил, ему все было мало. Он постоянно хотел есть, нервно терся мне об ноги, просил еще – еще чего-то, но явно не любви и ласки.

Помимо неутолимого голода, болезнь Джанета проявилась еще одним неожиданным симптомом: чистоплотностью.

Каждый кошатник знает: кошки – животные необычайно чистые. Все потому, что они мастерски умеют обтирать грязь с себя об вещи или людей. Джанет в этом отношении невероятно талантлив: придя с улицы, он оставляет все лишнее на ковре и одеяле, причем «лишнее» образует чуть ли не треть массы кота. Джанет с самого начала подходил к вопросу чистоты весьма тщательно, с болезнью же процесс обострился. Ветеринар говорил, такое поведение – признак стресса. В нашем случае я, правда, не уверен: очень уж странным было новое увлечение Джанета.

Благодаря конструкции дома, забору перед ним и холму, в который дом встроен, наш двор труднодоступен для незваных гостей. Зато мусор в него притягивается как магнитом. По пятницам, когда наступает славная ист-мендлхемская ночь в стиле Дикого Запада, во двор залетают бутылки и пенопластовые лотки, вязнут в глинистой почве на правом склоне. Мало того, к берегу озера в конце участка часто прибивает пакеты из-под чипсов, бутылки, жестяные банки. Не считая двух этих «горячих точек», наш сад всегда был чистейшим местом. Как вдруг в последние недели мусор начал непостижимым образом расползаться.

До того как дом стал нашим, он долго пустовал. Въехав, мы нашли на веранде жевательную резинку, обертки от презервативов, окурки – верный признак того, что бесхозное жилье облюбовали подростки. Неужели теперь, спустя четыре с половиной года, они вернулись? Вряд ли – те дети наверняка выросли и стали как минимум студентами, которым уже не до шатания по чужим дворам. Тогда кто принес столько мусора к самым окнам? Ветер? Сомнительно. Откуда на каменных плитах позади дома возникло пять пакетов от острых томатных чипсов? Единственное объяснение – на каменных плитах позади дома кто-то чужой наглым образом съел пять пакетов острых томатных чипсов.

Я стал бдеть. Я держал ухо востро и не спускал со двора глаз, подумывал даже ночью тихонько прокрасться вниз, выскочить на улицу и закричать: «Ага, попался!» Без толку. Мусор возникал непонятно откуда, в одном и том же месте – под задней дверью и окнами моего кабинета. Скоро утилизация мокрых упаковок из-под печенья и мятых заплесневелых пакетов из-под хлеба стала неотъемлемой частью моего утреннего ритуала. Я делал это так же привычно, как готовил кофе, включал в раковине тонкой струйкой воду – напоить привередливую Бутси – и ругался на ведущих «Завтрака с Би-би-си» – мол, нечего разговаривать со мной как с недоумком.

Душу мне леденило не только появление мусора, но и его возраст. Я, конечно, знал, что по Ист-Мендлхему гуляет немало устаревшей продукции – в ларьке с шаурмой, например, только недавно перестали продавать «ретро»-колу в ярко-красных жестянках. Пить ее было откровенно страшно. Однако большинство марок, квартировавших на моей клумбе, не поступало в магазины годов с девяностых – со времен последнего правительства консерваторов. «Разве такие булочки еще продают?» – недоумевал я. Как-то мне попался «Крем быстрого приготовления» фирмы «Бёрд»: последний раз я видел его в 1984 году. Во время семейного турпохода мама запустила таким десертом в папу с дядей Тони.

Я, конечно, замечал, как рядом с таинственным мусором слоняется Джанет, однако мне и в голову не приходило связать груду пакетов с грудой кошачьей. Обычно Джанет не столько спит, сколько дремлет, и делает это в самых неожиданных местах. Любовь к твердым поверхностям стала одной из причуд его зрелости – наряду с усилением громкости зевка и учащением «пуко-шипов». Ну, лежит себе одиннадцатилетний кот, измученный сердечным шумом и двенадцатибалльным ай-кью, возле потертой коробки из-под замороженных хрустящих блинчиков – что здесь странного? Наверное, ничего. Все же в один прекрасный день у меня зародились подозрения – после того, как я застал Джанета рядом с чипсами эпохи «до футболиста Гари Линекера». Кот сидел в миллиметре от запечатанного пакета и жалобно мяукал. В конце лета 2008 года подозрения подтвердились – помогла соседка Дебора.

Мои коты по какой-то причине, известной только им, бурно радуются, когда я выхожу в сад. Если установилась хорошая погода и если перед тем я пару дней просидел дома, то буквально через несколько секунд все мурлыки будут на лужайке рядом со мной. Они словно ликуют, что я наконец понял: настоящая жизнь – это не торчать перед телевизором, плитой или компьютером; это – бродить в зарослях, выслеживать полевок и метить пампасную траву самым ароматным ароматом в мире. Шипли в таких случаях от восторга просто сходит с ума: мчит вниз по склону, набирает нужную скорость и взлетает на свою любимую яблоню в конце спуска. Когда долгий пятидесятиярдовый пробег заканчивается на верхушке второго по высоте дерева в саду, это впечатляет – хоть и не так сильно, как думает Шипли. Я частенько порчу ему удовольствие, сразу поворачивая назад в дом. Тогда Шипли меня догоняет и возмущенно молотит лапами по ногам.

Представляю, каким странным все это казалось обычным людям, например молчаливому садовнику, которого мы с Ди в 2008 году наняли проредить сад. Фил был медлительным грубоватым собачником с невыразительным лицом – такие мужчины за пятьдесят живут, похоже, в каждом третьем норфолкском коттедже. Увиденное наверняка озадачило Фила: под ногами у него, не давая проходу, металась серая кошка; хозяин кошки собирал в траве мокрые мятые пакеты из-под соленых картофельных палочек, а на ботинке у него висел и ругался черный кот. Вот именно – ругался, а не мяукал. Фил остался холоден к заигрываниям Бутси, хотя, к моей радости, в глазах его мелькнуло смятение. Видимо, в душе садовника шла нешуточная борьба. Одна его часть подстрекала: «Давай! Погладь кошку! Ты же хочешь!», другая вопила: «Нет! Не смей! Тебе почти шестьдесят, у тебя немецкая овчарка и коллекция садовых лопаток! Подумай о своей репутации!» Я решил, что сейчас не время предупреждать Фила о маниакальном возбуждении, которое накатывает на Шипли при виде человека в садовых рукавицах. Кот считал их альтернативой своей любимой варежке для вычесывания – альтернативой более грязной, но не менее приятной.

Дебора, жившая рядом с нами уже не первый год, давно привыкла к нашему бедламу. Тем не менее я немого стушевался, когда она вдруг подошла к живой изгороди и застала странную картину: в одной руке я держал размокшую табачную упаковку «Голден Вирджиния» и пакет из-под шоколадных карамелек «Мерри мейд», а другой рукой в садовой перчатке массировал загривок Шипли, к неописуемому удовольствию последнего. Мы с Деборой обменялись обычными приветствиями: она спросила, здоровы ли коты, рассказала последние новости о безответной любви Медведя к Печеньке, а я попросил прощения за Ральфа, который завел привычку сидеть в соседских кустах и во всю глотку выкрикивать свое имя.

– Очередная порция мусора? – кивнула Дебора на содержимое моей левой руки. – Ловко же он это делает. Никогда такого раньше не видела.

– Кто? Что делает?

– Как кто? Джанет, конечно! Кто ж еще? Вылавливает мусор из озера и тащит в зубах через весь ваш сад. Недавно и мне кое-что принес. По-моему, старый пакет от рыбацкой наживки.

За исключением, пожалуй, Пабло, Джанет всегда был самым незамысловатым из моих котов. Он не зацикливался ни на ветчине, ни на копченом лососе, ни на еде подороже, которую мы с Ди иногда покупали Медведю. Возможно, причина в том, что Джанет был родом из лондонского Ист-Энда? Еду он любил без изысков – мясные консервы и побольше желейной подливки. Будь Джанет человеком, он предпочитал бы не кафе и рестораны, а ларек с шаурмой – причем обязательно старался бы сойтись с владельцем поближе в надежде на будущие скидки. Жизнь Джанета-хищника по сравнению с жизнью его собратьев выглядела простой и лишенной соревновательного духа. Предложите нашему черному пушистику в качестве противника савойскую капусту – и он будет счастлив.

В отличие от Медведя с Бутси Джанет никогда не мечтал завоевать мир, а в отличие от Шипли с Ральфом – не мечтал завоевать меня. Однако у Джанета, как у всех котов, имелись собственные тайны, пусть и нелепые. Его любовь к мусору стала самой большой и нелепой тайной из всех. Действия Джанета избавляли меня от еженедельной уборки на берегу, и я был ему за это, конечно, благодарен, только неужели он действительно хотел мне помочь? Значит, мятая сплющенная жестянка из-под «Спрайта» – просто подарок? Пацифистский вариант землероек и полевок, которых подкладывают под двери спальни Шипли, Ральф и Пабло? Думаю, ответ лежал глубже: в завалах мусора Джанет высматривал лекарство от своих хворей.

Последняя кошка моих родителей, Дейзи, под конец жизни страдала гиперплазией щитовидной железы. Дейзи, правда, не искала утешения в фантиках от черничного мороженого трехлетней давности или в пакетах из-под картофельных мишек, но кое-какие симптомы совпадали. Обеспокоенный продолжающейся потерей веса Джанета, я отвез его к ветеринару и услышал, что мои опасения верны. Гипертиреоз нужно лечить. Мы с Ди встали перед выбором: ежедневно пичкать Джанета таблетками или на несколько недель оставить его в клинике для дорогостоящего облучения опухоли.

Первый вариант означал, что Джанет будет до конца своих дней нуждаться в лекарствах. Второй вариант нас тоже не устраивал: не столько из-за астрономической цены, сколько из-за необходимости отлучить несчастного глупого кота-сердечника от родного дома на срок, который нам покажется мучительно долгим, а Джанету – бесконечным.

Поначалу таблетки действовать не спешили, он продолжал худеть. Давным-давно один ветеринар, уточнив у Ди пол Джанета, со смехом пояснил – мол, кошки такого размера практически не достигают, только коты. В прошлом гости всегда с умилением охали при виде нашего «крохи». Теперь же я брал на руки не кота, а плоскую тряпочку. Если бы не роскошная шерсть, от Джанета совсем бы ничего не осталось.

Поскольку его тайное увлечение рассекретили, он перестал скрывать свою любовь к старым упаковкам и начал таскать мусор в дом, причем со звуковым сопровождением. Например, о находке пожелтевшего пакетика из-под желейных конфет, выполненных в виде зверюшек (слоган: «Новорожденная панда не больше мармеладки!»), Джанет объявлял скорбным воплем. Такой звук мог бы издать кот, который машет вслед уезжающим в отпуск домочадцам и видит, как их крохотная машинка вылетает с дороги и падает в море.

Чем зеленее, обтрепаннее и безличнее был мусор, тем громче вопил Джанет. Его завывания бередили душу, но звучали почему-то уместно. Судя по возрасту некоторых пакетов, в них вполне могли обитать привидения. Пожалуй, больше всего меня насторожило происшествие, когда, идя вверх по лестнице готовить завтрак, я чуть не наступил на использованный шестилетний презерватив. Внимательное изучение объекта с применением резиновых перчаток показало, что он безобиден: просто мокрая целлофановая трубочка неопределенного – но явно не сексуального – предназначения. Тем не менее я воспринял это как предупреждение. Из ист-мендлхемского парка часто долетали призывные вопли озабоченных котов. Значит, нельзя исключать худшего: однажды я спросонья ступлю ногой в кошачью дверцу, что-то противно хлюпнет, и на моем большом пальце окажется средство контрацепции.

У нас заболел Джанет, а на озере в центре Ист-Мендлхема возникли проблемы с птицами. Проблем было две. Во-первых, последние полтора года вода в озере все сильнее зарастала ядовитыми сине-зелеными водорослями, истребляя местную популяцию гусей и уток. На фонарных столбах развесили таблички с призывом к отдыхающим не усугублять ситуацию и не кидать в воду хлеб. В результате свой пыл поумерил даже тот старичок, который обычно с добродушной руганью скликал уток на хлебное угощение.

Вторая птичья проблема, надо заметить, вредила не столько округе, сколько моим котам. Некий пернатый шутник – понятия не имею, кто именно, поскольку личность свою он тщательно скрывал, – начал повторять свист, которым я зову своих питомцев на кормежку.

Раньше я уже встречал птиц, имитирующих звуки нашей повседневной жизни. Например, птица-телефон: она пару месяцев подряд прилетала к нам под кухонное окно и воспроизводила трель домашнего телефона. Еще больше удивила меня птица-Пабломяу: ее писк очень точно повторял исступленные вопли голодного Пабло. Однако нынешняя птица-кормосвист была куда изощреннее своих предшественниц. Она поставила себе целью не просто одурачить моих котов, а разрушить весь их жизненный уклад.

Коты, может, и улавливали разницу между моим свистом и свистом пернатой хулиганки, но разница эта была столь мала, что при звуках бодрой птичьей песенки Пабло с Джанетом почти всегда мчали в кухню в ожидании чуда. Даже их менее голодные и более невозмутимые товарищи, такие как Медведь, в ответ на птичий свист вопросительно приоткрывали один глаз. Не знаю, действительно ли эта пародистка звалась пересмешницей; если нет, она вполне заслужила такое почетное звание. Зато знаю другое: если бы мои коты в те дни помогали Харпер Ли писать знаменитейшую книгу двадцатого столетья, то роман вышел бы совсем не о расовых конфликтах на юге Америки.

Вообще-то с птицей-кормосвистом – тогда еще только зарождавшимся видом – я уже дело имел. Было это лет пятнадцать назад, когда я жил с родителями. Однако нынешний экземпляр водил своих жертв за нос куда виртуознее. С одной стороны, надо отдать ему должное – какой грандиозный эволюционный скачок в пародировании! Что следующее научатся передразнивать эти хулиганки? Рык голодного тигра? Партию бас-гитары во вступлении к сериалу «Сайнфелд»? Покашливание Джереми Паксмана, ведущего телевикторины «Дуэль университетов»? С другой стороны, хватит восхищенно ахать, пора что-то предпринять, иначе мои коты умом тронутся. В конце концов я использовал один и тот же свист вот уже три десятка лет. Возможно, птица-кормосвист подавала мне знак: настало время перемен.

Я стал обдумывать варианты. Можно сочинить новый свист – но где гарантии, что со временем пернатая пародистка не присвоит и его? Можно вернуться к старой доброй перекличке – но это неудобно, долго и ненужно. В результате я остановил свой выбор на песне «My Sharona», американском хите 1979 года в исполнении пауэр-поп-группы «The Knack». Сам не знаю, откуда пришло такое решение. Видимо, я вспомнил, как однажды вечером под эту песню раскладывал по мискам мясные кусочки в желе. Ее отрывистый, несколько хаотичный ритм очень хорошо вписался тогда в сумасшедший процесс кормления полудюжины мохнатых сил природы. Когда Пабло не рассчитал прыжок со стула на разделочный стол и бесцеремонно плюхнулся на полку с поваренными книгами, музыка прозвучала особенно к месту.

Честно говоря, я понятия не имею, отличают мои коты одну музыку от другой или нет. Хотя, например, когда играет «You Make My Dreams» дуэта Холла и Оутса, пушистые морды явно недовольны. Правда, это скорее реакция на мою непревзойденную подтанцовку. Словом, решил я, бодрая «My Sharona» вполне подойдет для эксперимента. Все лучше, чем эпический восьмиминутный отрывок из второго альбома группы «Emerson, Lake & Palmer».

Через неделю результат был налицо. Как только «The Knack» запевали «О, моя красотка», Бутси с Пабло уже крутились у меня под ногами. К первому рефрену «моя-моя-моя Шарона» все шесть котов успевали погрузить морды в угощение. Правда, даже к концу второй недели я так и не понимал, на что именно реагируют мурлыки – на гитары новой волны или на звяканье мисок.

Эксперимент находился еще в начальной стадии, и «Шарона» пока срабатывала не всегда. Поэтому, когда однажды утром Джанет не пришел на завтрак, я не увидел повода для волнений. Однако по своей природе я – человек мнительный. Джанет постоянно хотел есть, а жизнь у моих котов сейчас была сытая и беспроблемная, далеко от дома они не убегали. Словом, я решил прогуляться и заодно поискать Джанета.

Он лежал плашмя на животе, безвольно уткнув нос в землю под кипарисом недалеко от задней двери. Рядом красовался пустой пакет из-под кукурузных палочек с сыром, но кот не обращал на него внимания. На мое прикосновение он ответил слабым «пуко-шипом» – жалким подобием прошлых яростных фырканий. Я взял Джанета на руки, тот дернулся, словно хотел выскользнуть, однако тут же бессильно обмяк. Не кот, а тряпочка. Стоило мне дома опустить его на пол, Джанет уполз за диван.

Через три часа лучше не стало, и мы поехали в клинику. Я держал Джанета на смотровом столе, а ветеринар пихал в него сначала термометр сзади, потом антибиотики спереди. Врач сказал, что причина недомогания ему непонятна, однако она точно не связана с гипертиреозом. Я привозил сюда Джанета всего четыре дня назад – ему делали анализы и решали, нужно ли увеличить дозу лекарств для щитовидной железы. Еще за неделю до этого я побывал в клинике вместе с Шипли, который расцарапал себе сетчатку глаза и получил в награду защитный воротник в виде абажура. Может, пора уже здесь прописаться? Завести пижаму и зубную щетку? Все равно через три дня опять везти Джанета на осмотр в связи с таинственной новой болезнью. Буду лелеять надежду хотя бы на то, что нас примет уже знакомый ветеринар – иначе мне предстоит в третий раз за неделю объяснять, почему Джанет не девочка.

Ядовиты ли для котов сине-зеленые водоросли? Я не знаю. Джанет уже несколько месяцев играл в уомбла – вымышленного зверька, помешанного на сборе и переработке мусора. Наверняка за это время ему в рот попало много-много застойной воды. Неудивительно, что он проглотил какую-то гадость. Тем не менее произошедшее меня не просто удивило – оно меня подкосило. Следующие два дня ослабленный Джанет не проявлял интереса ни к чему – я мог сколько угодно махать у него перед носом первосортным мясом. Старые забавные привычки глупого кота – хвост, полный сучков и деревяшек, брейк-данс перед приступом рвоты – теперь выглядели безумно грустно.

Я так тяжело переносил угасание Джанета еще по одной причине: незадолго до этого, в феврале 2009 года, мы с Ди расстались. Нам по-прежнему было весело вместе, нас многое объединяло – на первый взгляд. Но если копнуть глубже, мы стали далеки, как две планеты. Мы хотели по-разному проводить время, нас интересовало разное. После долгих обсуждений мы поняли, что наши отношения такого не выдержат, и решили временно пожить отдельно. Мысли о судьбе котов мы отложили на потом. Однако, судя по всему, временное грозило стать постоянным. Я обитал сейчас один в нашем с Ди общем доме, вместе с шестью котами, вокруг которых вертелась наша с Ди совместная жизнь, и один из котов был серьезно болен.

Мои отношения с Медведем – любимым котом бывшего парня Ди – сначала складывались непросто. Медведь меня, можно сказать, околдовал. Он то дарил любовь, то испепелял ненавистью. Однако я не считал его по-настоящему своим – точнее, Медведь принадлежал мне еще меньше, чем другие коты. На первых порах мы с Ди вообще не знали, приживется ли он у нас. Джанет же, наоборот, принял меня с распростертыми объятиями. С ним в мою жизнь после долгого перерыва вновь пришли коты. Сколько в нем бурлило энергии! Он гонял по нашей первой квартире за мячиками от пинг-понга и игрушечными мышами, прыгал так тяжело, что соседи снизу жаловались на мою походку. Тяжелую поступь Джанет сохранил и теперь – услышав на лестнице его шаги, я часто путал его с Ди и окликал жену. Только «теперь» уже совсем не теперь: оно происходило несколько месяцев назад. Тогда у Джанета на лапах было еще достаточно мяса для внушительной походки, а со мной жил еще один человек, с которым Джанета можно было путать.

Брак всегда распадается не вовремя. Если бы окончание моих отношений с Ди ознаменовала еще и смерть Джанета, для меня это стало бы двойной трагедией. Утром перед контрольным визитом к ветеринару Джанет приковылял к миске и неуверенно попробовал немного паштета. Спокойнее мне не стало. Воображение по-прежнему рисовало жуткие картины: я один с пятью котами, без Ди и Джанета. Я никогда не считал себя мрачным и излишне впечатлительным, но должен признаться – меня тогда мучил кошмар, где я один-одинешенек хороню в саду Джанета. Мне было тридцать три года – вроде бы взрослый; однако я не верил, что справлюсь с таким горем.

Коты – животные, вольные духом. Со мной и Ди они делили кров, использовали нас в своих целях и никогда не считали себя домашними. Если они кому-то и принадлежали, то не мне одному – нам с ней вместе. Мы с Ди продолжали много общаться, и я регулярно рассказывал ей о состоянии Джанета, но сути это не меняло: Ди с нами не было.

– Ему двенадцать лет, – заявила прагматичная Ди. – Для кота это – возраст.

Говоря: «Для кота это – возраст», люди вовсе не имеют в виду возраст, когда коту пора встать на ноги, начать зарабатывать деньги и водить машину. Нет. Речь о том, что кот молодец, раз дожил до такого возраста. И это произнесла Ди?! Я был удивлен, но понимал – она отстраняется, защищает себя от того, что в недалеком будущем Джанет может совсем исчезнуть из ее жизни. Я тоже попробовал посмотреть правде в глаза. Да, Джанет начал есть, однако он так и остался тощим нервным несчастным котом с шумами в сердце и опухолью в щитовидной железе. Лучше готовить себя к худшему. Однако неужели двенадцать лет – такая уж старость? Медведю вон уже четырнадцать, а он уверенным шагом – пусть со странными вихляниями – явно топает к своему рассвету.

Я устал и измучился. Наверное, в таком состоянии не стоило искать на «Ютьюбе» ролики про старых котов. Одно видео чуть не превратило меня в живое желе: двадцатишестилетнюю полосатую кошку по кличке Конфетка, жившую на американском Среднем Западе, сняли за несколько месяцев до смерти. Добил меня кадр, где звезда смотрит в камеру и хрипло мяукает. В этом «мяу» звучала неугасимая любовь такой силы, что мне стало дурно. Виртуальное путешествие принесло мне и другие открытия. Например, я узнал про Крим Пафф, кошачью долгожительницу. Жила она у некоего Джейка, а умерла в 2005 году в возрасте тридцати восьми лет и трех дней от роду. Если бы мы решили пообщаться с Крим Пафф незадолго до того, как она покинула земную юдоль, и если бы Крим Пафф умела говорить, она поведала бы нам о другом, прошлом мире. В нем еще не было страшных убийств, совершенных «Семьей» Чарльза Мэнсона; не было «Led Zeppelin» и трехдневной рабочей недели; в том мире варежка для вычесывания котов и кошачьи домики-городки существовали лишь в мечтах писателей-фантастов-любителей-кошек-и-диких-причесок.

В видеоролике Джейк, немолодой мужчина в бейсболке, водил зрителей по своей лачуге в американском городе Остин и знакомил со своими многочисленными котами. Имена у них были необычные – Рыжий Пес, Жан-Клод Ван Дамм. Мне больше всего понравился отрывок, где Джейк с неподражаемым техасским акцентом сообщил, что за много лет «удочерил больше пятисот кошек» из местного приюта, – словно уточнил, сколько раз за сигаретами в ларек сбегал. По мнению Джейка, секрет долгожительства многих его питомцев состоял в особом завтраке: бекон, яйца, брокколи и кофе. Самому, что ли, попробовать так котов кормить? Искушение было велико, но я устоял: сперва «My Sharona», потом экстравагантное кошачье меню… Так и в чудака превратиться недолго. Нет, я еще не готов. Медведь когда-то любил брокколи, а вот Джанет каждый раз смотрел на подобное угощение в ужасе. К счастью, аппетит Джанета медленно, но верно начал возвращаться.

Нельзя сказать наверняка, когда именно Джанет пошел на поправку. Возможно, одновременно со мной. Ни он, ни я не испытали какого-то острого переломного момента, на нас не снизошло откровение, но под конец лета 2009 года мы чуть-чуть повеселели. Повышенные дозы лекарств коту помогали – если мне удавалось в него их впихнуть. По словам ветеринара, Джанету «не светило стать Арнольдом Шварценеггером», и все же вес он потихоньку восстанавливал. Пушистый черныш, конечно, не простил меня за все свои лечебные мучения и пытки, однако со временем стал благосклоннее воспринимать мои прикосновения, вновь будить меня по утрам, тыкая в руку холодный нос, и подставлять мне грудь для обожаемого массажа. Возобновились и поединки с Шипли. Джанет больше не отступал и в целом справлялся неплохо. Пусть он больше не был главным котом, но, если Шипли слишком распускал хвост, его быстренько ставил на место Ральф – при помощи какого-нибудь грязного борцовского приема. Плакса-психопат, что с него возьмешь?

Возвращение Джанета к жизни повлияло на его любовь к мусору – такой вот вышел побочный эффект. Ручеек пакетов из-под сигаретной бумаги и чипсов, стекавшийся в наш сад, мелел постепенно, по мере улучшения здоровья кота. Значит, я был прав: Джанет стал уомблом не потому, что захотел участвовать в движении за чистоту Британии, и не потому, что воспылал нездоровой страстью к неживым объектам. Нет, Джанет искал в мусоре лекарство – искал с непостижимым упорством. Но какое? Если бы Медведь умел говорить… Он наверняка знал ответ. Медведь часто сидел рядом с Джанетом, когда тому было плохо: когда Джанета выворачивало наизнанку от рвоты; когда он булькал, давился и рвал когтями мою руку, сующую в него пилюли; когда Джанет валялся на полу в кухне и горестно скулил над очередным заплесневелым безобразием. Медведь с сухой иронией наблюдал за всем этим откуда-нибудь сверху. Джанет увядал, а шерсть Медведя становилась все гуще и красивее – он словно высасывал из своего пушистого собрата жизненные соки. Однажды ко мне зашел газетный фотограф.

– Этот у вас из молодого поколения, да? – кивнул он на Медведя.

Я предложил угадать возраст кота.

– Три года?

Я еще не оправился от разрыва с Ди. На горизонте замаячил призрак Джейка из Техаса: немолодой одинокий мужчина, помешанный на котах. Нечего сказать, заманчивое будущее! Хотя жизнь в лачуге меня всегда привлекала, так что у такого будущего есть и положительные стороны. Ди скоро переезжала в квартиру с садом, и нам предстояло пройти через мучительный процесс деления котов. Окончательно мы еще ничего не решили, но все шло к тому, что Медведь и Джанет – коты, унаследованные мною от Ди, – останутся со мной.

– Тебя они любят больше, чем меня, – говорила Ди.

Но любят ли Джанет с Медведем друг друга? «Любят», наверное, не совсем уместное слово. Судьба неоднократно разводила эту странную парочку, но обязательно сводила ее вновь – к огорчению Медведя и короткому немому восхищению Джанета. Они давно пресытились друг другом, почти утратили взаимный интерес. Однако два черныша на удивление часто лежали рядом на одном диване или кровати: отдыхали, почти соприкасаясь хвостами. Джанет с Медведем совсем не походили друг на друга по характеру, но не походили они и на других котов: были не столь привередливы, не столь избалованны. А еще их роднил странный пацифизм: я ни разу не видел, чтобы Джанет или Медведь кого-то убили.

Так, может, Джанет искал в мусоре корм? В начале болезни он ведь постоянно хотел есть. Да, я предпочитаю думать именно так: невзирая на зверский голод, Джанет устоял перед соблазном. Он не стал убивать хилых мышек или усталых птичек, а предпочел иметь дело с отходами. Еще я думаю, что за это он, несмотря на все свои чудачества, заслужил уважение Медведя. Теория, конечно, яркая и фантастическая, но она замечательно подкрепляет мою веру в то, что коты – высшие создания, выдумщики и интриганы. Недосягаемые, удивительные животные, они достойны нашего почтения и заслуживают того, чтобы люди посвящали им свои ничтожные жизни.

Животные, которых мне не очень хотелось украсть.

Номер один – «уличная» камышница.

Имя:

Камыш-птица

Профессия:

Бегун, псевдолысуха

Место жительства:

Южный Норфолк, Великобритания

Краткая биографическая справка:

Камышница говорит:

– Хочешь меня?

Я в ответ:

– Нет, ты же птица.

Камышница опять:

– Я через дорогу сейчас побегу, гляди!

Ну а я:

– Ладно, сброшу скорость до пятнадцати миль в час. В Северном Лофеме вообще давно пора установить ограничение в двадцать миль.

Тогда камышница мне:

– Вот-вот. Как я тебе? Нравлюсь?

И мы благополучно теряем друг друга из виду.