Хотя в общем наши истории сходятся, мы до сих пор не пришли к единому мнению о том, как число наших кошек едва не достигло семи. Ди утверждает, что все вышло из-под контроля после моей поездки в Фонд помощи животным Силии Хаммонд – вернувшись оттуда, я почувствовал себя обязанным приютить хотя бы четверть всех бездомных кошек Британии. Не отрицаю, такое было, но, насколько я помню, все началось с разговора о том, сколько примерно весит бигль.

Мы с Ди периодически думали о том, чтобы завести собаку. Если честно, за все время, что мы вместе, мы думали о том, чтобы завести коз, свиней, осликов, лам, овец, шимпанзе бонобо, тигрят, панд, кроликов-великанов, бурундуков и кенгуру-валлаби, однако к разговорам о собаках мы подходили со всей серьезностью, а после отъезда из Стейз-коттеджа говорили о них все чаще – очень уж заскучали по Нустеру.

А причиной всему то, что коты вели себя как настоящие засранцы, и я начинал мечтать о питомце, который будет послушно сидеть у моих ног и с обожанием смотреть на меня, пока я работаю. Тем не менее мы с Ди пришли к выводу, что вполне довольны нашими животными, которые не беспокоят хозяев по поводу справления нужды, и что жить с собаками не так просто, как кажется. Однако в 2005 году у Ди ухудшилось здоровье, и на собачий вопрос пришлось обратить пристальное внимание.

Ди всю жизнь страдала от мигреней; случались они каждые месяц-два, но пара часов отдыха в темной комнате помогала с этим справиться. Однако в последнее время, в особенности после травм головы (поневоле вспомнишь мультяшного ковбоя Йосемити Сэма), боли участились и стали сильнее. Бывало так, что Ди печатала что-то, читала или разговаривала по телефону и вдруг понимала, что не видит собственных пальцев. Она стала забывать простейшие слова, заикаться и выдавать фразы совершенно не к месту. Мы оба были ужасно напуганы. Ни МРТ, ни осмотр у невролога не помогли понять, в чем дело, – потребовалось лишь еще больше анализов. Ди пришлось бросить работу в центре искусств, который находился в пятнадцати километрах от нашего дома, а ведь она только туда устроилась. От выписанных врачом таблеток мысли у нее путались еще больше, и все время хотелось спать. Мы боялись представить долгосрочные последствия ее ушибов и травм.

Нас воодушевила история Крисси, неродной бабушки Ди. В семнадцать лет с ней случился удар, и Крисси считает, что полному выздоровлению поспособствовали в том числе и окружавшие ее животные, вот мы и решили: собака, а вместе с ней прогулки на свежем воздухе и бесконечные обнимашки Ди только на пользу.

Правда, как часто бывало раньше, когда дело дошло до приобретения нового питомца, мы поняли, что не представляем себя хозяевами собаки. Да, нам нравилось встречаться с песиками на улице и говорить им «Привет!», но хотим ли мы, чтобы этот гиперактивный комок виляющего хвостом идиотизма каждый день мешался под ногами? Вряд ли.

Нам, в конце концов, нравилось, что любовь наших котов надо заработать, пусть даже один из хозяев болен. К тому же бигль, любимая порода Ди, стал бы для Медведя последней каплей. Мы видели этот возмущенный взгляд, полный недоверия: так он смотрел на Джанета, когда вновь попал в его компанию в Норфолке. С еще большим недоверием в глазах Медведь встретил малышей Брюера, Шипли и Ральфа, с ужасом осознав, что теперь ему придется уживаться не с тремя, а с шестью не отличающимися интеллектом существами. Как знать, что случилось бы, приведи мы в дом собаку? Медведь оказался бы прижатым к стенке… или к погребу под «Перевернутым домом». Забросил бы вылизывание, стал бы ваять скульптуры из мышиных трупов и, в ожидании подходящего момента, строить планы о том, как избавиться от шести беспечных жильцов наверху.

Признаться честно, в филиал Фонда Силии Хаммонд в Кеннинг-Таун я отправился уже не совсем в здравом уме. Мало того, что я переживал за Ди, так еще и Шипли с утра пораньше растерзал коробку с бумажными салфетками, а потом у входа на станцию Кеннинг-Таун какой-то мужчина, от которого несло перегаром, никак не давал мне пройти, пока я не выслушаю его невероятно важный рассказ о революции с применением насекомых-палочников. Взять интервью у Силии меня отправил один из моих редакторов: я должен был расспросить ее о прошлом в качестве знаменитой супермодели 60-х и о том, как она помогает спасать кошек.

Один мой друг, как-то работавший волонтером в другом филиале Фонда Силии, рассказал, что в 70-е Хаммонд жила с рок-звездой Джеффом Беком в его замке: она постоянно приносила домой котят и щенят, и вскоре там бегало больше сотни спасенных малышей. Сейчас ее жизнь настолько подчинена кошкам, что даже мне трудно это представить. Днем она подбирает с улицы десятки замерзших кошек, которых затем стерилизует и кормит. По ночам Силия устраивает «рейды» на стройплощадку олимпийской деревни (к лондонским Играм 2012 года) – там тоже полно бездомных животных.

Я спросил, когда мне лучше заехать в кеннинг-таунский филиал, и одна из сотрудниц сказала: «Да в любое время, Силия практически живет здесь». Уже на месте я понял, что это не образное выражение – Силия действительно живет в этом непримечательном здании на Хай-стрит и ночует на диване в тесной кухоньке, заставленной картонными коробками, баночками «Вискаса» и кружками, с которых уже не смыть следы от кофе.

Силия провела меня в комнатку и предложила присесть на старое полотенце. Да, когда-то она дружила с Миком Джаггером и Твигги, но сейчас рассказывала об этом без особого энтузиазма. У Силии зазвонил мобильный, и она вручила мне пищащую черно-белую крошку и бутылочку молока. Какая-то женщина сказала по телефону, что соседские дети пытаются забить палками кошку, которую она выбросила на улицу – «у нее ведь блохи». Как оказалось, то был, по словам Силии, «спокойный денек» – звонки с сообщениями о кошачьих бедствиях поступали не каждые двадцать секунд, а всего-то раз в минуту.

Когда Силия провела меня по основным помещениям, где было полно недавно подобранных бродяжек и сироток, я понял, что дела плохи. Пищащий малыш-котенок напомнил мне Брюера, и я едва заставил себя выпустить его из рук, но тут я встретился взглядом с рыжим толстяком в третьей клетке, и мы явно понравились друг другу. Интересно, сколько кошек можно провезти с собой в поезде от Ливерпуль-стрит до Нориджа, чтобы не вызвать возмущения пассажиров? В который раз за тот день я подумал: «Как же хорошо, что я сегодня без машины».

Еще до посещения Фонда Силии я едва сдерживал безумное желание показать сигнал поворота, как только видел на дороге вывеску какого-нибудь кошачьего приюта. И каждый раз мне удавалось отговорить себя, ведь вернулся бы я оттуда с ощущением беспомощной злости на весь жестокий мир, неся с собой еще одного иждивенца. Каким-то образом я сумел уйти от Силии с пустыми руками – осталась еще хоть какая-то самодисциплина, – однако уже скоро меня вновь накрыло чувство вины. Как я мог день за днем наслаждаться жизнью, когда несчастных кошек забивают палками или заливают клеем и краской, когда эти удивительные животные томятся в клетках, брошенные, хотя могли бы часами спать на коленях у хозяина? Да, у нас с Ди и так целый кошачий выводок, да, в битве с грязью на лестнице мы не одерживаем верх, но разве это не долг Кошатника – пытаться вычерпать море котиков ложкой? Вот у Силии, если посчитать всех бездомышей в кеннинг-таунском и луишемском филиалах Фонда, а также в загородном доме в Сассексе, куда она почти не наведывается, на шестьсот кошек больше, чем у меня. Разве она жалуется на грязную лестницу?

– А, чтоб тебя, давай возьмем еще одного, – сказала Ди, когда я поведал ей о моей поездке в Фонд Силии. – Мы же чуть не завели средних размеров собаку. С ней было бы чертовски больше проблем, чем с еще одним мурлыкой.

– Да и весом бигль, кстати, как две кошки, – добавил я.

– А то и больше! К тому же пора разбавить вашу мужскую компанию – надоело одной среди вас пятерых.

Как непосредственный свидетель долгих и неудачных попыток Ди найти себе «подружку», я был бы только рад появлению в нашем доме девочки-мурлыки без мужских гениталий. На следующий день мы отправились в кентфордское отделение Общества защиты животных в Саффолке и сразу отыскали подходящую кандидатуру.

Всем своим видом Джинни, которую в более утонченных кошачьих кругах, пожалуй, прозвали бы «Грустинкой», как будто говорила: «Заберите меня отсюда – не пожалеете!» Это существо было способно дать вам невероятную любовь – правда, после того как мы с Ди по очереди с ней пообнимались, наши футболки превратились в мохеровые свитера.

Было в Джинни еще нечто необычное – кого-то она мне напоминала, но я никак не мог понять, кого именно. Ди догадалась первой:

– Она смахивает на твою маму.

Прежде мне никогда не встречались животные, похожие на моих родителей, и, как оказалось, это вызывает смешанные чувства. Если, согласно известной теории, большинство собак внешне напоминают своих хозяев, то что странного в том, что моя кошка будет похожа на людей, с которыми у меня общие гены? Я уже представил, как Джинни лезет с советами по ремонту дома, напоминает мне быть аккуратнее на дороге и рассказывает Ди, что я «всегда был непоседой».

Не останавливаясь на единственном варианте, мы перешли к следующему вольеру.

– Это Этель и Остин, – сказала жизнерадостная Джиллиан, подходя к ним в резиновых сапогах. – Они брат и сестра, но, по-моему, их лучше разделить, иначе Этель так и будет жить в тени братца.

Остин (серый, мелкий) начал взбираться мне на голову – вдруг в волосах спрятались грызуны, у Ди же в этот момент происходило более цивилизованное знакомство с Этель (серой, косоглазой, еще более мелкой). По изящно изогнутой спине и осторожно впивающимся когтям (Этель, а не Ди) и мечтательному взгляду (и Ди, и Этель) я понял, чем это закончится.

– Это точно девочка? – спросил я у Джиллиан. – Вы уверены?

– Конечно, сомнений быть не может.

Мы заглянули в следующие три вольера и поздоровались с Красоткой (бело-черной), Воланчиком (угольно-черным) и двумя братьями Борнвилем и Кэдбери (черным и коричневато-черным), но рядом долго не задерживались, чтобы не успеть к ним привязаться, из-за чего чувствовали себя совершенно бессовестными. Хотя известный рассказ Эдгара Аллана По «Черный кот» о мстительном животном, сеющем безумие и смерть, и был написан более полутора веков назад, он ничуть не устарел: общество по-прежнему несправедливо обходится с более темными на вид представителями кошачьих. Да, черные кошки теперь живут в домах по всему миру, однако от прошлого не отделаешься: когда-то они были жертвами массовых убийств и суеверий. Как сказала мне Силия Хаммонд: «К нам редко приезжают за черными котятами».

Я был уверен, что лишь по чистой случайности Джинни, Остин и Этель оказались в более выигрышном положении, чем их колдовские собратья. Правда, еще больше я уверен в том, что и все остальные искатели кошек в Кентфорде так же суетились у вольеров с необычным окрасом, не обращая внимания на жильцов дальних клеток, чья шерсть была вполне обыденных цветов.

Ди и Этель уже было не разлучить. Пожалуй, я мог бы рассказать Воланчику, Борнвилю и Кэдбери, что многие из моих лучших котодрузей носят черные шубки, и привести в пример Джанета, Шипли и Медведя, которые ждут нас дома, но вряд ли бы это их утешило.

Последний вольер в ряду, похоже, пустовал.

– Тут у нас Раффлз, он сейчас спит, – объяснила Джиллиан.

В дальнем темном углу клетки, смахивавшем на кошачий домик на дереве – только без дерева, – зашевелилось нечто большое и черное. Я с надеждой заглянул в вольер; по счастью, интуиция подсказала, что не стоит наклоняться слишком близко. Всего через секунду наружу высунулась морда – огромная морда, в честь которой примитивные цивилизации воздвигли бы памятник, чтобы ей поклоняться.

– Брр-р-р-аа-а-уу-у, – беззаботно выдала морда.

Я отскочил от клетки, едва не упав на дорожку из гравия.

– Большой мальчик, да? – прокомментировала Джиллиан.

По правде говоря, нет, Раффлз не был большим. «Большими» можно назвать Ральфа, Джанета и Шипли. Гости частенько подшучивали над размерами наших котов и спрашивали, сколько ведер еды им требуется на обед, но, возьми я одного из них на прогулку по центру Ист-Мендлхема, люди смотрели бы на меня странно лишь потому, что я хожу за покупками с котом на шлейке. Увидев на поводке эту зверюгу, прохожие стали бы почтительно кланяться, а местное хулиганье касалось бы края бейсболки и шептало бы вслед: «Гляди, чувак с пумой!» Вскоре я стал бы одним из городских сумасшедших – вместе с тем стариком, который кричал уткам «Давайте уже, черт возьми! Плывите сюда!», и дядькой, который время от времени выступал перед прохожими у супермаркета – он играл на укулеле, а его бордер-колли подвывали в такт.

Вернувшись на землю из мира грез, я осторожно зашел в вольер и неуверенно протянул руки к Раффлзу. Помедлив, он позволил поднять себя и начал мять лапами мои плечи, что могло бы быть очень приятно – жаль только, собирался я в спешке и забыл надеть кольчугу.

– Вот это да, – сказала Ди. – Кажется, это может стать началом отличной дружбы.

Если бы мы с Ди покупали машину, то в этот момент отошли бы в уголок и начали обсуждать, какие плюсы у каждой из внимательно изученных моделей, и не привирает ли нам продавец. Я отстаивал бы вместительный багажник и суровый внешний вид «Форда Кугар», Ди выступила бы за более экономный вариант в виде симпатичного «Ниссана Фигаро», а сошлись бы мы на некоем промежуточном варианте или же, что более вероятно, решили бы отложить покупку до завтра, после чего и вовсе забыли бы об этом.

Проблема в том, что приобрести новую кошку куда проще. Джиллиан незачем было врать о возрасте Этель (четыре месяца) или Раффлза (десять лет), да и необходимое пожертвование в размере сорока фунтов – не вопрос. Мы ненадолго отошли и сделали вид, будто шепчемся, хотя на самом деле что тут обсуждать? Я нашел кота себе по душе. Ди нашла кошку себе по душе.

Через час мы привезли нашу вздутую кошачью корзинку домой. Недавно Ди прочитала книгу одного специалиста по поведению кошек: там говорилось, что новых питомцев надо знакомить с остальным семейством постепенно, а раз Этель все равно вскоре предстояла стерилизация, она пока что осталась в приюте. Мы собирались забрать ее чуть позже и дать Раффлзу возможность пообщаться с Медведем, Джанетом, Ральфом и Шипли.

Я не раз видел, как кошки осваиваются в новых домах. В этом процессе можно выделить четыре неизбежные стадии: беспорядочно обнюхать, изучить стены на наличие тайного хода, трусливо удрать под диван, выползти оттуда через три часа, когда голод и нужда преодолеют беспокойство. Раффлз оказался исключением из правил. Никогда мои питомцы, даже после обыденной поездки к ветеринару, не выходили из корзинки с таким уверенным видом. Уже через минуту он гордо восседал на подлокотнике дивана, облизывая лапу и невозмутимо осматривая свои владения. Если бы у него, как в комиксах, над головой появилось облачко с текстом, там было бы написано: «Не поймите меня превратно: замшевая обивка, конечно, хороша, но я все-таки предпочитаю кожаную».

– Раффлз! – позвал я самым серьезным тоном, чувствуя, что с этим котом надо быть построже. – Иди сюда.

Я похлопал по коленке, и Раффлз направился ко мне с видом тучного мафиозного босса из фильма, который я недавно смотрел. Коты так быстро приходили на мой зов лишь в двух случаях: либо у меня в руках было мясное лакомство, либо им надо было обо что-то вытереть испачканные лапы. У Раффлза не имелось скрытых мотивов.

Он снова начал мять меня лапами – хорошо, что на этот раз мою кожу защищали вельветовые брюки, но близость когтей к более уязвимым частям моего тела слегка беспокоила. Я привык к подобному с Ральфом, только вот а) его когти мало походили на лезвия на руке Фредди Крюгера и б) он не издавал при этом никаких звуков. Может, мощный гул Ральфа и можно было назвать урчанием, но только если речь идет о волшебной мясной стране, где сухой корм растет на деревьях, а коты размерами не уступают автобусу.

На фоне других моих питомцев чудовищные размеры Раффлза стали еще более впечатляющими. Первым пришел разведать обстановку Шипли – что тут за суета? Хотя в его жизни было немало моментов, когда он в чем-то походил на людей, сейчас выражение морды Шипли было поразительно человекоподобным. Раньше я думал, что кошки считают ниже своего достоинства награждать кого-то повторным оценивающим взглядом; теперь я понял, что ошибался. Ничто не могло так оскорбить Шипли, всегда требовавшего моего безграничного внимания и любви, как представшая перед ним картина: более крупный кот не просто занял его территорию и впивался когтями в непосредственной близости от паха хозяина, он еще и немного похож на Шипли, только весил больше, да и мышцы у него были крепче.

Раффлз стремительно бросился в его сторону, хотя вид у него при этом был ленивый. В панике Шипли отпрянул и смылся через кошачью дверцу на улицу, где робко съежился в патио.

Раффлз вернулся к моим ногам и взглянул на меня сонным взглядом, который говорил: «Пустяки, сэр, но любое вознаграждение приветствуется».

– Скоро все наладится, я уверена, – сказала Ди, когда пришла узнать, что за беспорядки творятся в комнате.

Она была права: к одиннадцати вечера все и правда наладилось. В основном потому, что в доме к этому времени остался лишь один кот. Никаких уговоров и лести, чтобы зазвать любимцев на кровать, если мы были не против поваляться с ними, никто не раздражался и не уходил с гордым видом, если мы вдруг чуть-чуть подтягивали на себя одеяло. Раффлз, как ни в чем не бывало, зашел в нашу спальню, прыгнул на кровать и, гулко урча, посмотрел на нас глазами, полными безграничной любви.

– А где, черт возьми, остальные? – удивилась Ди.

Ночью я спустился попить воды и выглянул во дворик: там сидели четыре зверя с округлившимися глазами и прижатыми к голове ушами. Объединенные страхом и непониманием, они забыли о спорах и смертной вражде между собой.

Много раз я жалел о том, что не могу поговорить со своими котами и разъяснить им всю суть какой-либо трудной ситуации… только не сейчас. Что бы я сказал им, говори я по-мяусски? «Женщина, которую вы принимаете за свою маму, плохо себя чувствовала, и, раз никто из вас не любит обниматься, мы решили взять другого кота, который обнимашки любит. Знаю, у него голова в два раза больше, чем у трехлетнего ребенка, но что, если забыть о его пугающем виде и взглянуть на это с другой стороны? Не попадайтесь особо ему на глаза, и, как знать, он, возможно, иногда даст вам спокойно поесть».

Или, может: «Я прекрасно понимаю, что у нас и так три черных кота, замечательных кота, и можно подумать, что на этом пора бы остановиться, но нет: у нас появился еще один. Считайте это выражением нашего признания, только, пожалуйста, не думайте, что мы вас не любим – совсем напротив. Ах да, вот что. Я уже говорил, что через неделю приедет еще одна кошечка? Она серая и очень маленькая, так что вы сможете выпустить пар, гоняясь за ней».

* * *

Через три дня я совершил поступок, который, надеюсь, мне не придется совершать до конца жизни: я вернул кота. Обычные проблемы при пополнении кошачьего семейства, то есть ревность и помечание территории, – это одно, а откровенная тирания – совсем другое. Мы с Ди не смогли бы спокойно жить с мыслью о том, что из-за нашей неконтролируемой любви к мурлыкам и, в особенности, моей абсурдной мечты о «крутом кошаке» мы отвернулись от банды наших давних четырехлапых друзей.

Я привез Раффлза обратно в Общество защиты животных и на прощание сжал в крепких объятиях, достойных его размеров, хоть и знал, что царапины на груди будут заживать недели две. Он не казался расстроенным. Раффлз был взрослым парнем и мог достойно принять отказ, однако рано или поздно он ощутит замешательство, будто несправедливо обвиненный преступник, которого вытащили из Алькатраса и поселили в шикарном особняке с дворецким, – а потом, не успел он устроиться на новом месте, как его опять без объяснений запихнули в камеру. Раффлза даже не перевели в более заметный вольер, он остался на прежнем месте в низшей лиге, которая предназначалась для старых или черных кошек, а в основном – для старых и черных одновременно. Я не мог отделаться от мысли о том, что этот крупный, невозмутимый, философски настроенный зверь проведет остаток дней, пытаясь понять, что же он сделал не так. Из Кентфорда я уезжал со слезами на глазах, взяв с Джиллиан обещание позвонить нам, как только Раффлз найдет новый дом.

Те три дня всем нам дались нелегко. Шипли почти не приспускал свой ирокез, а Джанет высовывал язык с таким видом, будто отказывался понимать, как это в доме может находиться еще один черный кот, не уступающий ему в громадности.

Хотя Филлис поведала нам о «Медвежонке Тедди», ошивающемся у дороги, мы с Ди уверяли себя, что это какой-то другой медведеподобный черный кот, не такой воспитанный, как наш, но когда в ту первую ночь Раффлза я отчаялся уговорить остальных вернуться в дом, я вдруг заметил предательский черный зад, шмыгнувший через забор. За следующие шестьдесят часов я увидел Медведя только один раз, да и то не целиком – лишь его большие зеленые глаза мелькнули среди пампасной травы. Хуже всех, пожалуй, было Ральфу, который наконец разделался с мучившей его летом депрессией и радовался поздней дождливой зиме и скорой весне. На следующий день после прибытия Раффлза он, казалось, каким-то образом сумел забыть о присутствии в доме врага и весело ворвался в спальню – а там его загнала в угол гигантская черная масса из когтей и брызгающей слюны. Раньше мы частенько называли самого Ральфа Раффлзом. Понятное дело, он не подозревал, что вместе с территорией у него украли еще и имя, но от этого позор был еще более мучительным.

Окажись Раффлз плохим котом, агрессивным по отношению к нам и к представителям его собственного вида, решение далось бы намного проще, однако что нам оставалось? Ральф, Шипли, Медведь и Джанет ничего не могли поделать с тем, что их шансы спокойно подремать в гостиной стали ничтожно малы – вероятность выжить в джунглях Вьетнама и то больше. А Раффлз ничего не мог поделать с тем, что сильно полюбил нас и ни с кем не хотел делить. И хотя мы тоже к нему привязались, мы не могли поставить эту привязанность выше крепких отношений, которые складывались с нашими питомцами долгие годы.

В суматохе мы с Ди не проверяли автоответчик и только на следующее утро после приезда Раффлза обнаружили сообщение от Дороти, сотрудницы приюта для кошек в Саффенхэм-Парва, что в несколько километрах к югу от Ист-Мендлхема. Еще до нашей поездки в Общество защиты животных Ди оставляла им запрос, и теперь нам сообщили, что у них есть «рыжий красавчик» – он слегка робкий, но любит компанию других кошек и очень хочет найти новый дом.

При таком стечении обстоятельств большинство разумных людей, взглянув на четырех питомцев, дрожащих у задней двери, и еще один достойный зоопарка экспонат, лениво потягивающийся в гостиной, решили бы, что с них довольно. Но мы с Ди не были бы сами собой, если бы тут же не схватили ключи от машины.

Просто съездим посмотреть на него – что тут такого? Мы ведь всегда считали, что рыжие кошки – самые жизнерадостные по натуре. Правда, не подумали о том, что Раффлз может оторвать ему голову и подложить под щеку вместо подушки.

Дороти, в чьем разросшемся пристройками доме в елизаветинском стиле и расположился кошачий приют Саффенхэм-Парва, сказала по телефону, что Рыжего Красавчика нашли на заброшенной ферме с десятком братьев и сестер. В Обществе защиты животных Рыжего хотели усыпить, но Дороти его спасла.

– Только вы поймите, – сочла нужным добавить она, встретив нас у своего дома, – он совсем дикий.

Понятно, почему Дороти не упоминала это слово на букву «д», пока не заинтересовала нас: наверняка я не единственный среди кошатников, для кого одичавшие мурлыки – точно банда хулиганов для беспокойного родителя, у чьего отпрыска те постоянно отнимают собранный в школу завтрак. Эти дикари кошачьего мира пугались протянутой руки, помечали горшки с цветами и привели правое ухо Медведя в плачевный вид. Не то чтобы я не хотел показать им, что такое любить и быть любимым, просто мне давно стало ясно: это так же бесполезно, как учить краба алгебре.

– Правда, многие люди не знают, – продолжила Дороти, – что дикари на самом деле хорошо ладят с другими кошками. У меня своих восемь. Говорю вам, стоит только взять одного дикого, потом уже не остановитесь.

Как бы интригующе ни звучали слова Дороти, не могу сказать, что мои предубеждения рассеялись после первого взгляда на клетку в ее гараже. Да, прячущийся внутри кот, несомненно, был рыжим, а едкий тестостероновый дух подтверждал, что это мальчик, но он – и уживчивый? Он – красивый? Трудно разглядеть в животном красоту, когда оно до ужаса напугано и явно истощено.

Почему мы с Ди провели больше времени с Рыжим Красавцем, чем когда выбирали других наших котов? Наверное, потому, что он вообще не был похож на кота. Конечно, все признаки были налицо – и хвост, и холодный розовый нос, и заостренные ушки, и даже немного усов («Остальные отрезало ловушкой Общества защиты животных», – объяснила Дороти), однако шкурка у него была сухая и жесткая, как у зверя, которому впору обитать в норе, а не в чьей-то гостиной.

Мы гладили и подбадривали Рыжего, и минут через десять кое-что изменилось. Я бы не назвал это урчанием, скорее его дыхание едва заметно выровнялось… Так или иначе, осталось только придумать имя. По дороге в приют мы обсуждали прекрасные своей невероятностью клички для кошек: Ди не пришлись по вкусу мои извращенные варианты вроде Гэри и Уэйна, к тому же она всегда хотела назвать какого-нибудь кота Пабло. На том и порешили.

Я с тревогой представлял себе встречу дикого кота и кошачьей громадины внеземного происхождения, но мои волнения рассеялись через пять минут после приезда домой. Мы ожидали, что Пабло будет так же дрожать от ужаса, как в Саффенхэм-Парва, но едва он увидел вышагивающего по спальне Раффлза, как весь оживился и бросился к нему с ликующим, пусть и запинающимся писком. Такого бурного кошачьего приветствия мне еще видеть не приходилось, но Раффлз отмахнулся от Пабло, как бесстрашный исследователь отмахивается от замеченной краем глаза крошечной мошки. Его ждали дела поважнее и улов покрупнее – и под «делами» в этом случае имелось в виду «ходить по комнате с устрашающим видом», а под «уловом» – коты (ну и рыба, скорее всего, тоже).

Несмотря на это Пабло не растерял мужества и, когда на следующий день мы выпустили его из спальни, поспешил так же бурно поприветствовать Джанета, Ральфа, Шипли и Медведя, получив реакцию разной степени равнодушия.

Нам повезло. Как знать, какие беспорядки ожидали бы нас, соответствуй Пабло стереотипу о том, что дикие коты – взбалмошные смутьяны? А может, Дороти была права и все дикари на самом деле очень общительны? В общем, Пабло, прирожденная душа кошачьей компании, лишь подчеркивал тот факт, что Раффлзу не место в нашем доме.

Поездка в Кентфорд выдалась и радостной, и грустной одновременно, но по возвращении домой с Этель, которая теперь стала Бутси, мы поняли, что решение отдать Раффлза было верным: Бутси отреагировала на приставучего Пабло намного лучше ее четверых новых соседей. И все равно осознание того, что мы променяли требовательного кота-изгоя в возрасте на молодую, жизнерадостную и симпатичную кошечку, мучило меня неимоверно. Мне было еще хуже, чем тогда в детстве, когда я вез домой Монти после смерти Табс, и на этот раз мне вряд ли быстро полегчает, когда я увижу Пабло и Бутси карабкающимися вверх по шторам – если, конечно, у них останется время на шторы в перерывах между обнимашками.

* * *

Ист-Мендлхем – источник бесчисленных торговых противоречий. Это городок, в котором непонятно зачем есть как минимум четыре мастерские по изготовлению ключей, но всего один магазин лакокрасочных изделий; здесь можно часами искать – и все тщетно – более-менее приличные сэндвичи или яблоки, зато целых три лавки специализируются на сухофруктах. Одним из таких непостижимых местечек был магазин, где в 2005 году я обычно покупал кошачью еду, только помимо неплохого ассортимента сухого и влажного корма там был еще и неплохой выбор фотоаппаратов.

Ну а что – может, владелец «Зоотоваров и фототехники у Мэттока» намеревался занять нетронутый рынок и удовлетворить спрос покупателей, которые любят фотографировать своих кошек, пока те уплетают паштет из курочки с сыром? Или ему просто очень, ну очень нравятся кошки, собаки и фотоаппараты? Непостижимую суть магазина больше всего, пожалуй, отражал рекламный постер фотообъективов, на котором была изображена кошка. Точнее, пума.

Пабло жадно набрасывался на любую еду с таким видом, будто это его последняя трапеза, так что после отъезда Раффлза мне частенько приходилось смотреть на эту пуму, чье сходство с отвергнутым мной питомцем было поразительным.

– А, опять пришел за едой для других своих кошек? – как бы говорила пума, осуждающе поглядывая на меня со стены за прилавком. – Они у тебя, наверное, очень симпатичные. Здорово, когда люди по-доброму обходятся с кошками, готовы накормить и приютить их, но иногда мы вынуждены проводить старость в холодной клетке, и никто о нас не заботится. Ты за меня не волнуйся – я буду держаться, пока не помру от пневмонии или просто от дряхлости, а вскоре исчезнет весь мой род: останутся только красивые и молодые кошечки интересных расцветок, и ты сможешь спать спокойно в своей замечательной кроватке, удобной и теплой. Кстати об удобстве, у тебя еще осталось то старое махровое полотенце?

Кошка знает, чего хочет: стоило только посмотреть на шестерых бездельников, наслаждающихся лежанием на всех горизонтальных поверхностях, где лежать им было запрещено. Но как я мог обвинять их в праздности, если сам был ничуть не лучше?

Конечно, есть логичное «объяснение» тому, как в моей жизни оказался каждый из этих шести котов и кошек. Я могу уверять себя, что Джанет и Медведь достались мне вместе с женой; Шипли и Ральфа мы взяли в знак начала нашей совместной жизни; Ди всегда мечтала о кошечке, отсюда Бутси, а Пабло – мой первый по-настоящему «запланированный» питомец. Одного взгляда на Бутси достаточно, чтобы понять: она общительная и заботливая, с ней спокойно – именно такая кошка и нужна была Ди в процессе выздоровления. Одного взгляда на Пабло достаточно, чтобы понять: хотя этот кот грубоват, встревожен и не слишком пушист, он каким-то образом осознает, что едва не погиб, и выражает искреннюю благодарность за блага жизни в новом доме. Однако я не стану обманывать себя – дело не только в доброжелательности, но и в алчности. Неудача с Раффлзом показала мне оборотную сторону: иногда любишь питомцев так сильно, что это с легкостью рушит счастье других кошек.

Я поспрашивал среди друзей, вдруг кто заинтересуется Раффлзом. Желающих не нашлось. Хотя этот уверенный зверь наверняка понравился бы моему отцу, я не хотел быть ответственным за то, что у Слинк случится сердечный приступ. Я несколько раз порывался набрать номер Общества защиты животных и узнать у Джиллиан, как поживает Раффлз, но тогда я еще отчетливее представил бы одинокий вольер и захотел бы проведать его.

В итоге я решил бы дать Раффлзу еще один шанс и снова привез бы его домой – вполне возможно, прихватив заодно пару-тройку его сокамерников. Или же из сочувствия устроился бы спать в клетке рядом с ним.

Трудно сказать, чем бы все закончилось, не позвони нам Джиллиан и не сообщи, что Раффлза взял «симпатичный мужчина лет пятидесяти, живет один». К тому моменту прошел уже месяц с нашей первой встречи с Раффлзом, но я постоянно о нем думал. Как знать, еще немного давления на крышку моего внутреннего чемодана с кошачьей совестью, и ее содержимое вывалилось бы наружу. Я, прямо как Силия Хаммонд, бросил бы работу, распродал все вещи и открыл свою кошачью гостиницу, главным представителем которой стал бы Раффлз.

По счастью, Раффлза забрали, мои мечты рассеялись, а жизнь вернулась в более-менее привычное русло – ну, если для вас привычно исполнять прихоти шестерых усатых в любое время дня и ночи. Состояние Ди улучшилось, Пабло по-прежнему ходил с высунутым языком, распушенный ирокез Шипли слегка осел, и мы начали понимать, что если и сумели не оступиться в одном, все же перешли другую черту, а именно, мы теперь были не просто «теми, у кого куча кошек» – мы вдруг стали «теми, у кого собрались все кошки мира». Нам предстояло кормить шесть ртов, удалять яички, отмывать лестницы и следить за ходом борьбы за звание «Лучшей кошки месяца» – ставки были как никогда высоки. И все же время от времени я думал: «Как же там Раффлз?»

Я представлял его нового хозяина крупным мужчиной, который предпочитает термоодежду, ведет простую жизнь и любит проводить время на природе. Холостяк средних лет, сильный и надежный, какие бывают только в романах Энни Пру и Джейн Смайли. Возможно, архитектор или судостроитель. Нерешительно поглаживая добермана, он невзначай взглянул на кошачьи вольеры и уже не оторвал взгляда от крепкого черного зверя. С тех пор они с Раффлзом неразлучны, вечерами вышагивают по пустоши, а потом отдыхают у огня в домике, который его хозяин построил своими руками. Перед сном он подкладывает в камин еще одно бревно, чтобы Раффлз не замерз ночью, и тогда мой бывший кот опускает свою невероятных размеров морду на пол и начинает урчать, как гигантский пушистый двигатель. Раффлз не любитель жить прошлым или будущим, он не думает ни о завтрашнем обеде из остатков бекона, ни о холодных ночах в бездревесном домике на дереве, когда он мечтал, что найдется кто-нибудь и для него в этом огромном мире. Но я надеялся, что, закрывая глаза, Раффлз всего на секундочку вспомнит жизнь, которая едва не стала его, с тем другим парнем, который особо не умеет мастерить и не носит рубашки в клетку, и его женой – они оба хотели бы дать ему дом, в котором он нуждался, но не могли. А еще я надеялся, что Раффлз вспомнит нас без обиды, и, осознав, что от судьбы не уйти, ощутит спокойствие и поймет, каково это – наконец обрести настоящий Дом.

* * *

Я СДЕЛАЮ ЧТО УГОДНО ДЛЯ КОШЕК – ТОЛЬКО НЕ ЭТО: СПИСОК ИЗ ДЕВЯТИ ВЕЩЕЙ, НА КОТОРЫЕ Я НИКОГДА НЕ ПОЙДУ ИЗ ЛЮБВИ К МУРЛЫКАМ

1. Сделать на спине татуировку в виде сердца и вписать в нее готическим шрифтом имена двух любимых кошек и слово «навсегда».

2. Назвать звезду в честь одной или нескольких из моих кошек.

3. Заставлять кота поесть следующим способом: набрать в рот его корма и поглаживать себе живот, приговаривая: «Ням-ням-ням».

4. Читать кошачий гороскоп.

5. Усаживать своих кошек в круг и читать им кошачий гороскоп.

6. Катать кота в коляске.

7. Избавляться от необходимых предметов мебели, чтобы в доме уместились замысловатые гигантские когтеточки или импортные «кошачьи домики» (например, «Бунгало «Озорные лапки», рекомендуемая розничная цена 475 долларов).

8. Без тени иронии называть себя «кошачьим папочкой» (ну, хотя бы не на людях).

9. Купить халат с вышитым названием марки кошачьей еды или получить его бесплатно за накопленные «бонусы».