Василь Бусыга и его приятели с большим нетерпением ждали известий от Савки Мильгуна. Но проходили дни за днями, а Савка не давал о себе знать. Это начало тревожить войта, а также, хотя и в меньшей степени, его друзей. Встречаясь, они каждый раз заводили разговор о Савке.

— Что-то не видать нашего Савки, — сказал Василь Бусыга, искоса поглядывая на Сымона Бруя.

— Не видать, — спокойно подтвердил Бруй.

— Не видать стервеца, — подхватил Бирка.

— Что бы это могло значить? — допытывался Василь.

— Дело, сам знаешь, щекотливое, — рассудительно ответил Бруй, — поставьте себя на его место, тут быстро не управишься. Это не то что взять цеп и рожь смолотить.

— Да и взявши цеп, сразу молотить не будешь, — заметил Бирка.

— Савка, по-моему, правильно делает, что не спешит, — продолжал рассуждать Бруй. — Тут, братцы, надо суметь подойти. Лучше помешкать, но сделать все гладко и аккуратно. Труднее всего первые шаги… Подождем немного.

Василя убеждали доводы приятелей, и он на некоторое время успокаивался, но все же тревога где-то таилась в глубине души, и, когда войт оставался один, она снова давала о себе знать.

Хотя у Василя были такие закадычные друзья, как Бруй и Бирка, и он пользовался также расположением своего начальника пана Крулевского, тем не менее его порой тяготило одиночество. Это ощущение стало еще более тягостным с того времени, как началась его размолвка с женой.

Приближение весны, разговоры о предстоящих грозных событиях и та настороженность, которую он замечал на лицах всех людей, — все это угнетало и выводило Василя из равновесия. Он уже готов был изменить свое отношение к Авгине, помириться с ней. И только ждал удобного случая, чтобы сделать это дипломатично, не унижая перед ней своего достоинства. Но вскоре произошло событие, еще более углубившее межу, которая легла между ними.

Как-то в сумерки шел Василь по улице. С той поры как Талаш убежал в лес, Василь не мог спокойно проходить мимо хаты деда. Она словно насмехалась над незадачливым войтом и его напрасными усилиями поймать опасного партизана. Разговоры и слухи о деде Талаше сеяли тревогу в сердце Василя. Кроме того, ему было крайне неприятно, что, несмотря на все свои старания, обнаружить заговорщиков не удалось и тем самым он уронил свой авторитет. Надежда на Савку Мильгуна тоже таяла — тот упорно не подавал признаков жизни.

Василь притаился в укромном уголке и в раздумье глядел на хату деда. Вдруг ему пришла в голову мысль: не лучше ли здесь просто устроить засаду? Посоветоваться, что ли, с паном Крулевским? Нет, надо еще подождать: а может, появится Савка с хорошими новостями? И вдруг увидел Василь: из двора деда Талаша вышла женщина. Она настороженно оглянулась по сторонам и быстро направилась к центру села, но пошла не улицей, а огородами и задворками. Было уже темно, и разглядеть лицо женщины ему не удалось. Василя заинтересовало, кто же эта таинственная посетительница Талаша, и он покинул свою засаду, не выпуская из глаз незнакомку. Прячась в сумраке около домов; он пошел вслед за женщиной, но, дойдя до середины села, внезапно упустил ее из виду. Как гончая, сбившаяся с заячьего следа, Василь бросился ее разыскивать. Он выбежал на улицу в тот момент, когда фигура незнакомки мелькнула в воротах его собственного двора. И только тогда он узнал Авгиню. От удивления и внезапно нахлынувшей тревоги Василь остановился как вкопанный: зачем Авгиня туда ходила? Что ей там нужно было? В доме его заклятого врага?!

Василь окончательно растерялся. Бешеная злоба заклокотала в его груди. Он порывисто бросился во двор, чтобы не дать опомниться коварной изменнице и захватить ее врасплох. Разъяренный, со стиснутыми зубами и гневно сдвинутыми бровями, переступил он порог своего дома.

У Авгини были зоркие глаза: она заметила Василя, когда он шел за ней следом, и сразу сообразила, что попалась и предстоит крупная ссора, а может быть, и нечто худшее. Выкрутиться невозможно. Оправдываться? Но в чем? Она просто-напросто ходила к бабке Насте, та же для нее прядет кудель. И разве она не имеет права ходить, куда ей захочется? Какое ей дело до того, что Василь враждует с дедом? Но какой-то внутренний голос ей возражал: он твой муж, а с мужем ты должна быть заодно. Однако голос этот звучал очень слабо, и она почти не слушала его. И Авгиня спокойно, как человек, подготовившийся к неминуемой беде, думала только: откуда и с какой силой обрушится на нее удар судьбы?

— Ты где была? — делая упор на слове «где», спросил Василь, и его зеленоватые глаза, полные Враждебной подозрительности, уставились на Авгиню. Та сначала избегала глядеть на мужа, но, услышав угрозу в его вопросе, устремила на него холодный и враждебный взор.

— А что тебе до того, где я была? И что ты глядишь на меня зверем?.. Не боюсь я тебя! — Последние слова она произнесла в повышенном тоне.

— Говори, где была, гадюка! — закричал во все горло Василь и вплотную подошел к Авгине.

Его крик разнесся по всем уголкам дома и сильно испугал детей. Как осина, затряслась Алеся. С глухим стоном, побелев как полотно, бросилась она к Авгине, крепко обняла ее, загораживая своим худым тельцем мать от отцовской ярости. Петрок и Гришка онемели от страха, притаились у печки и глядели на отца испуганными глазами. Даже дед Куприян присел на полатях и поднял на Василя свои мутные, старческие глаза.

— Что их там черти сцепили? — тихо проворчал он. Думал еще сказать Василю, чтобы тот вожжами разок-другой стеганул жену, если она провинилась, но смолчал и только недовольно покачал головой.

— Худшей гадюки, чем ты, и на свете нет. Что ты глаза вытаращил? Детей насмерть перепугал. Они в чем виноваты? — спокойно, но решительно говорила Авгиня. Она вся дрожала от волнения, но равновесия не теряла.

— Зачем ты ходила в это разбойничье гнездо?

Авгиня схватила клубок и швырнула его в бороду Василя.

— Вот зачем ходила. Съешь!

Этот клубок, как холодный душ, утихомирил страсти. Сбитый с толку, Василь недоумевающе глядел то на клубок, то на Авгиню. Он опасался чего-то важного, угрожающего — и вдруг всего только нитки. Весь его запас злобы иссяк. Но остановиться и признать себя побежденным нельзя было, и он продолжал ссору:

— А зачем ты туда носишь кудель?

— А ты что, запретишь мне? — тем же дерзким тоном ответила Авгиня.

— И запрещу! — крикнул Василь, топнув ногой.

— Мамочка, не надо! — взмолилась Алеся, прижимаясь к матери и стараясь оттащить ее подальше от Василя.

— Я не раба твоя, чтобы все твои причуды исполнять.

Василь широко раскрыл глаза.

— Где же ты набралась такой смелости? — с кривой усмешкой на перекошенном от злобы лице спросил он. — Может, и ты в лес собираешься?

— Уж лучше в лес идти, чем быть войтом, как ты.

Новая волна гнева захлестнула Василя. Но теперь он уже не даст маху — у него есть твердая линия, он знает, как повести дело.

— Это ты у Талашов ума набралась? Или, может, Мартын тебя научил?

Василь с новой силой почувствовал прилив ненависти к своему былому сопернику. Авгиня тоже, хотя и по совсем иной причине, не могла равнодушно отнестись к имени Мартына.

— Кто бы ни учил, лишь бы научил. А вот тебя никто уж не научит. И люди на тебя смотрят, как на волка. Ты сам себе яму роешь…

— Нет, это ты мне яму роешь! — прервал ее Василь. — Как ты смеешь ходить к этим Талашам и водиться с ними? Разве это люди? Разбойники, голодранцы, преступники. Или тебе мой хлеб приелся? Или одеться тебе не во что? Кто ж ты после этого?

— Что ты меня попрекаешь? — злобно глядя на мужа, сказала Авгиня. — Разве я мало работала? Не заработала себе кусок хлеба?

Она заплакала и сквозь слезы произнесла:

— Пусть оно сгорит, все твое добро! Лучше бы я батрачкой осталась!

— А?.. Объелась! Батрачить захотела? — Губы Василя уродливо скривились, и черная борода затряслась. — Так забирай свою дочку, и вон из моей хаты! Вон, чтобы и духу твоего здесь не было! Не надо мне врага и предателя в хате. Вон!

Он схватил Авгиню за плечо и с силой толкнул ее к дверям. Прижавшаяся к матери Алеся от толчка потеряла равновесие и ударилась головой о косяк. Она схватилась руками за голову, но не плакала и не кричала, а только билась, как в лихорадке. Петрок и Гришка с плачем бросились к матери и вцепились ручонками в ее платье.

Страшная и горькая обида охватила Авгиню, Ничего подобного с ней не случалось в жизни. Она и сама испугалась, Приголубив Алесю, она сказала ей ласково:

— Доченька моя, головку тебе ушиб этот зверь!

— Мама, не надо ссориться, — с тихим укором сказала Алеся.

А Василь в порыве нахлынувшего на него буйства ринулся к шесту, на котором висела одежда, начал срывать с него платья Авгини и Алеси и швырять их на пол.

— Забирайте свои тряпки и не мозольте мне больше глаза! Хватит!

Потом повалил набок сундук и начал по нему колотить каблуками.

Авгиня молча надела короткий тулупчик, накинула на голову теплый платок, потом одела Алесю.

— Пойдем, доченька, нам тут нет места.

Петрок и Гришка подняли рев:

— Не уходи, мама!

— И мы с тобой!

— Марш на печь! — прикрикнул на них Василь.

Мальчики покорно выпустили из рук полу тулупчика Авгини, с опущенными головами полезли на печь к деду Куприяну и там подняли громкий плач.

— Не плачьте, дети, — сказала Авгиня. — Я вернусь и вас возьму.

— Черта с два! Хватит тебе твоей девчонки.

— Ну, это мы еще увидим! — угрожающе сказала Авгиня.

Василь распахнул двери. Авгиня взяла за руку Алесю и ушла в мрак и стужу зимней ночи.

На другой день в селе Примаки — так называлось село, в котором произошло это событие, — все только и говорили про ссору Василя Бусыги с женой. А к вечеру того же дня не менее волнующая новость разнеслась по селу: хата деда Талаша брошена хозяевами и стоит совершенно пустая.