Полночи Волков уговаривал Мишу не возвращаться.

Ведь редактор рассказал, что арестованный в Гельсингфорсе большевик Волькен требует свидания с американским послом. Значит Триггс все еще сидит. Значит в Марселе был не он. Нет, надо ехать вперед.

Он передал Мише кассу. Накупил ему летних туалетов, подарил купленный в Финляндии фотографический аппарат, обещал ничего не решать единолично и наконец, уговорил.

Теперь ехали в Оран. Туда должны были прибыть в час ночи. Утром пароход.

Весь день лежали раздетые в запертом купе и безостановочно пили воду со знаменитой фруктовой солью «Эно». Так же безостановочно лился пот — если повернуть голову, то он струйкой сбегал за ухом.

Казалось, что дрожащий потолок сейчас проплавится, как лист свинцовой бумаги на спичке.

Но потолок выдержал, и к вечеру стало легче. Можно было разговаривать.

— Перрего, автобусы на Маскара!- прокричал в коридоре кондуктор.

— Маскара, — начал Волков, — там Абд-эль-Кадер, синеглазый лев, разбил французов герцога Орлеанского… Те, кто вернулся, называли тот поход маскарадом, а теперь автобусы ходят… За пятьдесят лет…

— Маслины,- прервал его смотревший в окно Миша,- видишь, какие толстые деревья. Они живут до пятисот лет… может твой любанский пень тоже был маслиной?

— Возможно, — сухо ответил Волков. Было досадно, что его прервали.

В окна внезапно вступила темнота. Ночь наступила так быстро, что казалось, будто поезд вошел в тоннель.

— Тут есть змеи, — оживился Миша, — рогатые гадюки и другие — называются тхама. Они в три метра и на хвосте стоят выше человеческого роста. Укус смертелен.

— Пустяки, — презрительно ответил Волков, — у моей бабушки был солитер в тридцать метров. Он жил за образами и такой ласковый был, что прямо из рук ел…

В голову ему полетела подушка, но отвечать не было силы. Он приспособил ее под голову и вдруг уснул.

Рубец возмущенно на него взглянул и внезапно почувствовал непреодолимое желание закрыть глаза.