Суровый, бескрайний мир Внутренней Флориды погружался в обычное для этого времени суток топкое уныние.

Полдень. Душный полдень на Большом Болоте, что это такое? Светило, с чавканьем всосавшееся в мыльное варево низких облаков; светило, незадолго до этого плескавшееся в оконце пепельно-серого неба; светило, шарившее внизу лучами в попытках убить под собой все живое.

Полуденные топи это: ярко красные лучи, медленно и мучительно прокладывающие себе путь сквозь душные испарения, похожие на тяжелые винные струи; пузырящаяся трясина, белесые извивы зловонных газов меж теплых волн тропического ливня, царство луж и хлюпающих под неосторожным копытом кочек.

Словом — обычный полдень Большого Американского Болота.

Время исчезновения убийственного солнца, время пробуждения к активности хищников, появления редких птиц, которые с хриплым охотничьим клекотом срываются увесистыми призраками со стволов волосатых хвощей.

Время кишения паразитов и час, когда пиявки безудержно впиваются в скользкие тела своих жертв.

Причудливое бытие Хаоса, созданного древней Смертью и парниковым эффектом, властвовало над полуденной Флоридой.

В этот час в одном из болотных оконцев в самом центре этого топкого континента большая тень, вытянутая, хвостатая, тихонько поднялась со дна темного омута и поплыла к поверхности, подернутой зеленоватой ряской. Было двенадцать часов плюс одна секунда по старому земному времени, когда, тяжело ворочая лапами серую муть, тень достигла ряски. Секунду спустя тихий всплеск вызвал тяжелые волны, которые концентрическими кругами разогнали плавучие растения, и на поверхности показались два осторожных глаза, полуприкрытых хитиновыми веками. По-своему очаровательные, совершенно без зрачков, цвета забытой на Болоте небесной лазури, эти зенки вылупились на пухлые облака, теплый дождь и все остальное мироздание вокруг лужи.

Цветущая сложность мира предстала перед обладателем голубых глаз во всей своей красе: полузатопленные коряги, перекрученные узлами, исхлестанные большими дождевыми каплями, череда кочек и холмиков, поросших мхами и прочей губчатой растительностью, тщившейся поглотить ливень, лабиринт грязных ручейков, поваленных хвощей и гигантских грибов, сгнивших у основания. Все это не представляло явной угрозы, и потому обитатель глубин высунул из оконца всю свою уродливую зубастую голову. Однако полуденная вселенная, терявшаяся в сумраке в нескольких метрах от омута, дышала скрытой злобой, — злобой, накопленной за утро, аккумулированной, полученной в наследство от всесокрушающего светила… и потому аллигатор не выполз на берег, а продолжал осторожно осматриваться.

Звенящая стая летучих кровососов, до этого неподвижно висевшая над лужей, в первый момент в испуге шарахнулась, яростно работая отсыревшими крыльями, и раздалась в стороны над лужей. Теперь же на добычу опустился жужжащий капюшон, который накрыл голову аллигатора прозрачным пульсирующим коконом, состоящим из мириадов насекомых.

Однако для столь крупной добычи укусы жвал, уколы игл и ущипы клешней не представляли ни малейшей опасности. Спустя мгновение кокон распался, а стая вновь взвилась над оконцем и зависла рваным облаком в сыром удушье.

Все это время морда аллигатора описывала круги, осматривая пятачок вселенной вокруг омута. Ничто не привлекло внимание хищника в этом царстве влаги и грязи, и он, осторожно загребая перепончатыми лапами и постепенно выпуская когти, приблизился к мшистому берегу. Ноздри аллигатора, чутко пульсируя, коснулись бесформенной кучи водорослей и ила, громоздившейся в ложбинке меж двух скользких кочек, и рептилия, осторожно помогая себе хвостом, стала толчками выползать на топкий берег.

Грязно-желтое брюхо зверя, неприятно чавкнув, проползло по податливой грязи, когда вдруг куча тины и гнилого хвоща шевельнулась. Аллигатор успел только конвульсивно дернуться и распахнуть зловонную пасть, когда мокрые комья полетели в разные стороны. Притаившийся в гниющем мусоре терпеливый охотник, испустив торжествующий крик, нанес смертельный удар. С быстротой молнии мелькнула смуглая рука с кастетом, раздался звук удара — приглушенный сырым воздухом тупой стук — и крепкий череп рептилии раскололся, словно тухлое яйцо.

В последних судорогах когти аллигатора еще кромсали мхи, а хвост колотил порыжевшую вмиг воду, когда Билли Бетховен довольно оскалился и исторг из груди рык победителя. Он голосил, стоя на коленях у издыхающего обитателя омута, потрясая в воздухе кастетом, с которого капала грязь и мозги животного.

Рык победителя разносился над Болотом довольно долго, пока не заглох где-то в Улиточьей Заводи, а в три минуты пополудни шестнадцатилетний рыболов племени Хвоща Билли Бетховен У-Ы стал настоящим мужчиной, выковыряв пальцами глаза аллигатора. Завершив свое дело и яростно вытирая руки об мох, Бетховен чувствовал, как насмешки его более удачливых сверстников, сопровождавшие его много лет, уходят в грязь с каждой каплей крови бьющегося в агонии монстра. Оправдались все его чаяния — теперь конец унизительной для половозрелого американца рыбалке!

Билли еще раз взвыл от восторга, поднялся с колен, и осторожно обойдя конвульсивно вздрагивающую тушу, спустился к воде. Вначале, как опытный рыболов, он промыл в луже кастет и, поцеловав, опустил его бережно в кожаный мешочек на шее. Затем он залихватски забросил Дом Оружия за спину, встал на четвереньки, и принялся неторопливо смывать с себя грязь и кровь.

Человек нимало не заботился о своей безопасности в этом жутком сердце Большого Болота — дух убиенного аллигатора еще пребывал в угасающем теле. Да и потом, как знал Бетховен, дух этот достаточное время будет маячить за левым плечом, оберегая плоть и душу своего убийцы.

Когда Билли с хрустом сорвал с ближайшей коряги здоровенный клок лилового папоротника и принялся яростно скрести мокрое тело, клыки аллигатора в последний раз сомкнулись, и монстр затих. Благоговеющий Бетховен почувствовал, как холодеет низ живота. Началось Удержание. Где-то там, за плотно сжатыми в предсмертной конвульсии челюстями, хранилась отныне тень Билли. Она будет плясать и петь за желтыми деснами рептилии, в теплоте и уюте всю человеческую жизнь, пока Аллигатор У-Ы не призовет его. Тогда пасть распахнется, и тень полетит над Болотом, сверкая голубыми глазами, выискивая существо, сгубившее хозяина омута. И голубые глаза встретятся с глазами двуногого У-Ы.

Кадык спорадически задергался в горле Бетховена, перекатываясь вверх-вниз под задубелой кожей горла. Новоиспеченный мужчина племени Хвоща унял на мгновение возникшую дрожь, оглядел всю — от носа до хвоста — тушу нового У-Ы, и поскреб пятерней щетину. Блаженная улыбка тронула лицо Билли. Он знал — скоро, когда его Колено узнает об Удержании, эта щека сможет наконец зарасти почтенной, положенной воину бородой.

Билли опустил косматую голову и несколько мгновений глядел на свои босые ступни, покрытые комьями рыжего от крови ила. Какая-то мысль билась в черепной коробке, расплетаясь клубком просыпающихся змей. Бетховен испустил короткий низкий вздох, вновь поскреб щетину, потом притянул со спины Гнездо Оружия и стал любовно поглаживать кастет. Он бормотал:

— Глаза, глаза…

Глаза аллигатора таращились на него из кучи свежесрубленного папоротника, мешая сосредоточиться. Наконец Билли довольно крякнул, и хлопнул себя по низкому лбу:

— Конечно! Глаза, и зубы!

Бетховен облизнул большой палец, который раскровянил, отрывая хитиновые веки аллигатора, и нарочито медленно подошел к трупу У-Ы. Отпихнув ногой высунувшуюся из омута лягушку, мужчина племени Хвоща запустил левую руку в глубокий карман штанов и вытащил оттуда каменное рубило. Отлично сработанное орудие легло в ладонь легко и послушно. Билли осклабился и что-то пробурчал, обращаясь к тени давно погибшего в схватке с сухопутными лесорубами отца — создателя рубила.

Продолжая бурчать, Билли встал на одно колено над разбитой головой монстра и принялся за дело. Кровососы терзали его спину; колени, до которых не доходили рваные края штанин, были жестоко искусаны пиявками, но Бетховен методично, зуб за зубом, выбивал из пасти Силу. Наконец, дело было завершено — шесть клыков упокоились рядом с кастетом. Пора было убираться, но Билли еще некоторое время смотрел на пустые глазницы и кровоточащие десны аллигатора, словно бы прощаясь с ним. Затем неспешно стал собираться в дорогу.

Действовал он, однако, без мальчишеской суеты, словно бывалый воин. Встал, отряхнув с колен налипшую грязь, оторвал и мстительно раздавил в ладони насосавшихся крови пухлых пиявок, и только потом приступил к свежеванию туши. Удержание наверняка завершилось, так что труп вновь становился трупом — то есть желанной добычей для рыболова. Теша себя мыслью, что занимается столь недостойным делом в последний раз, Бетховен отделял от туши хитиновые полосы, рвал на аккуратные тяжелые ломти печень и сердце аллигатора, собирал в глиняную посуду драгоценную желчь. Ему не хотелось вспоминать ничего рыболовного, эта часть жизни уже казалась ему забытым сном, однако он все же похвалил себя — даже без всякого Удержания, без глаз и зубов, добыча попалась изрядная.

Не отрываясь от тяжелой работы, Бетховен настороженно следил за продвижением над головой груды облаков и Небесных Окон, края которых предательски краснели. Вскоре самые его мрачные подозрения подтвердились. Далеко к востоку от осиротевшего омута возник и стал нарастать надсадный вой, перешедший в хриплое клекотание, ураганом несущееся над бескрайней трясиной. Это Выпь, мать всех птиц, возвещала: близится час появления Огненного Убийцы. Солнце неумолимо приближалось к сердцу Болота, собираясь излить на него потоки своей яростной нелюбви ко всему живому. Когда вопль Выпи на самой высокой ноте перешел в хриплый кашель и внезапно оборвался, с аллигатором было покончено.

Билли, прыгая с коряги на корягу, устремился к укромному месту, где в тени плауна под сухой корягой лежала его нехитрая рыболовная амуниция, оставленная там для охоты на Силу. Длинная тростниковая трубка-сумпитан оказалась в руке Бетховена первой. С ней спокойней пробираться по гиблым районам топи. В условиях отсутствия Коня и Птицы, верный сумпитан оставался его самым мощным оружием. Затем наступила очередь стеганого халата. Только хозяин собрался облачиться в защитную одежду, как приметил: левая пола как-то странно топорщится и пульсирует, словно от осторожного дыхания забравшегося под нее зверя.

В другой обстановке и в другом месте Билли вел бы себя осмотрительнее, но не сейчас. Удержание сделало его более сильным и более наглым. Кроме того, время движения Окон и Небесного Убийцы диктовало свои условия. Он резко дернул халат на себя и в бок, с резким гортанным выдохом обнажая кастет.

Халат развернулся, и тот, что прятался под ним, вывалился с мягким стуком на кочку. Это оказался предприимчивый еж, который от неожиданности громко фыркнул, мгновенно ощетинился, лязгнул зубами и свернулся в грозный комок, поводя во все стороны иголками. Билли стоял над ним некоторое время на полусогнутых ногах, грозно раздувая ноздри, с занесенным кастетом в одной руке и свисающим до мха халатом в другой. Наконец ежу надоело это противостояние. Он качнулся на месте раз-другой, и вдруг быстро покатился в сторону, оставляя во влажной почве дырчатый извилистый след. Билли недовольно заворчал и бессильно опустил кастет, провожая улепетывающее лакомство жадными глазами.

Однако ежу не повезло. На пути бегства ему попалась лужа с нежно-фиолетовой актинией, растущей посреди зеленоватого оконца, в которое и угодил игольчатый комок. Мстительный гогот Билли совпал с жирным всплеском, с которым еж свалился в воду. Спасая свою жизнь, зверю пришлось развернуться, поднять над ряской темный нос и, колотя в мутной водице лапами, плыть к дальнему берегу.

«Не доплывет», — уверенно подумал Билли, всовывая руки в рукава халата, и не ошибся. Буквально через пару мгновений после падения ежа в омут актиния дернулась и стремительно свернула свои ядовитые жгутики, разбросанные вокруг для охоты на мелкую рыбешку. Верный признак того, что хозяин омута идет к поверхности. Видимо, что-то почувствовал и еж. Лапы его забили по воде быстрее, но это уже не могло его спасти. Огромная тень появилась внезапно, затемнив водоем под актинией. Ежа подбросило в воздух, где он перекувырнулся два раза и шлепнулся обратно. В миг, когда колючий зверек был вышвырнут из омута, Билли разглядел мелькнувшую над водой когтистую лапу. Вода вокруг мертвого ежа, пораженного в незащищенное брюхо, окрасилась алым. Затем мелькнули зубы у самой взволнованной ежом ряски. Мелькнули — и сомкнулись. А Билли уже бухал тяжелыми сапогами, перепрыгивая с коряги на корягу, прочь от места, где красная от ежиной крови вода понемногу успокаивалась.

Чтобы оглядеться, Бетховен бережно положил тушу на бугорок и вскарабкался по скользкому телу коряги. Видимость, разумеется, была отвратительная, но главное ему разглядеть удалось: никаких крупных хищников вокруг, кроме притаившихся в омутах. Но эти не в счет. Чтобы не попасться им на обед, достаточно не пытаться переплывать маленькие озерца, покрытые ряской. Начав уже спускаться, рыболов Племени Хвоща на долю мгновения задержал свой взгляд на туманном мареве, колыхавшемся на севере. Лицо его, обычно бесстрастное, исказила темная ненависть. Там заканчивалось топкое царство, образованное парниковым эффектом во Внутренней Флориде. Жидкая грязь в тех краях постепенно твердела, превращаясь в твердую почву. Народ Хвоща испытывал суеверный ужас перед самой идеей существования на твердой земле. Древняя Смерть представителями племени не мыслилась как абсолютное зло. Ведь именно она создала удивительный хаотический мир Внутренней Флориды, вне которого Люди Хвоща не мыслили своего существования. Земли «твердой грязи», как именовали весь остальной континент обитатели болот, считались проклятыми. В представлении обитателей омутов, области, где хаос приобретал застывшие формы, не могли быть ничем иным, как миром мертвых.

Таковые представления обусловили и соответствующее отношение Людей Хвоща к тем «несчастным», что пришли со стороны континента и расселились на кромке Великого Болота. Лесорубов и земледельцев Билли и его земляки ненавидели истово, считая оккупантами, вследствие попущения Высших Сил заселившими Земли Блаженных, мир предков, царство теней.

Бетховен плюнул в сторону «засохшей грязи» и поселений континентальных людей, торопливо слез с коряги, взвалил на плечи тушу и продолжил движение.

Пробегая мимо очередной лужи, Билли с ужасом отметил, что и здесь вода алеет. Вряд ли тут погиб еще один еж. Скорее всего, Небесный Убийца был уже рядом, прямо над Бетховеном, собираясь заглянуть в ближайшее оконце в облаках, чтобы испепелить его и не дать насладиться плодами Удержания.

Безжалостное флоридское солнце настигало фигурку дерзкого двуногого, отважившегося посетить в предрассветные часы самое сердце трясины.

Потоки тепловатого дождя, на некоторое время оставившего землю в покое, вновь обрушились из поднебесья, громыхнула далекая молния, осветив болото на много миль вокруг. В просветах средь рыхлых свинцовых облаков полились первые струи убийственного света. В клочьях тумана над редкими проплешинами суши, в омутах и ручьях, в густых зарослях и среди гниющих хвощей звери, птицы и гады (те, кто к счастью своему, еще не были съедены), в панике хоронились от Небесного Убийцы.

Один из смертоносных лучей потек по спине Билли, когда тот взваливал на плечи тяжелую тушу, и растекся по защитному халату дрожащим рубиновым пятном. Спина, во время охоты за Силой, не защищенная доспехом, зудела от бесчисленных укусов, и Билли, одной рукой обхватив вяло волочащийся хвост туши, а второй держа наготове сумпитан, представил, как заботливые морщинистые руки женщин его Колена обмывают эту спину водянистым раствором голубой глины — освежающего ноющие раны и ссадины лечебного средства Племени Хвоща.

Но мечты мечтами, а охотник, попеременно проваливаясь в вязкую почву ногами, спешил, как мог, чтобы убраться прочь из самого опасного района топей. Истерзанные колени дрожали от напряжения, пот выступал на лбу и капал на грудь с грязных сосулек волос. Но он шел, проваливая тяжелой поступью коряги под ил, размазывая слабо светящиеся грибы подошвами сапог. Наконец, едва не валясь с ног, с хриплым надсадным дыханием, кузнечными мехами раздувавшим легкие, Билли выбрел из-под Окна в предательских облаках, оставив позади зловещее струение света. Дождь, обычно ненавистный всем рыболовам, теперь оказался как нельзя кстати — под его дрожащим покровом человек намеревался подобраться поближе к месту, где оставил под охраной Коня добытую за ночь рыбу.

Лишь с расстояния двух десятков выстрелов из самого мощного сумпитана можно безопасно оповестить Птицу и Коня о своем приближении.

В этой части Большого Флоридского Болота пейзаж казался менее унылым. Пред восхищенным взором Билли предстала гораздо более привлекательная картина, чем в сердце топи. Исчезли клубы удушливых испарений, блуждающих в бесконечной мозаике топких омутов. Здесь, в местах более водянистых, Небесный Убийца возникал средь облаков не так часто, как в северной топи. А раз меньше ядовитых солнечных лучей — то меньше и гниения, меньше пластов разлагающегося сохлого ила. То есть больше ядовитых растений. Здесь начиналась часть Болота, обжитая Народом Хвоща.

Крупные твари, в особенности быстроногие и быстроластые хищники и ненавистные Дневные Птицы, сторонились южной части Болота.

Мутно-рыжие ручейки змеились меж источающих приторный аромат зарослей гигантских ядовитых цветов, кочек, поросших разлапистым папоротником и рощиц из двух-трех хвощей, произрастающих со дна утонувших еще во времена Смерти земель Флориды. В этом лабиринте охотились люди Хвоща. Еще южнее начиналась Речная Страна. Реками здешние жители величественно именовали изгибистые потоки грязи, ползущей среди клочков суши. Речная Страна кишела съедобной рыбой, на островках водились змеи мясных пород, а при должной сноровке и терпении удачливый рыболов мог поймать гигантскую скалярию, нежно-зеленая плоть которой являлась не только любимым лакомством в Коленах, но и обладала, как учили старейшины, могучими лечебными свойствами.

К востоку от обитаемого людьми Великого Хвоща три самые широкие «реки», сплетясь, словно крючковатые пальца умирающей старухи, образовали группу лысых островков. Эти клочья суши удивительно сильно для топкого царства выдавались из мутной жижи вверх, что и послужило причиной «облысения» — Небесный Убийца пожрал на них даже цепко держащийся за жизнь пупырчатый мох. Вздымающиеся над грязевыми потоками плеши представляли собой хоровод почти правильно-круглой формы. В этом своеобразном укрытии притаился молодой лист кувшинки. Диаметром в три-четыре скачка Коня, он беззаботно колыхался в воде потаенного озерка. На толстом листе было тайное убежище Бетховена. Тут он прятал от жадных до чужого добра соплеменников милые сердцу или полезные плоти мелочи. Припрятанными в укромном месте оказались череп старшего брата, убитого Билли в жестокой схватке за право обладания отцовским Оружием; заботливо обернутая в шкуры глиняная бутыль, полная жгучей спорыньи — растормаживающего воображение и раздвигающего горизонты обоих душ наркотического средства, употребление какового отнюдь не поощрялось среди простых рыболовов; масса иных запасов. Билли, вообще, был хозяйственным американским парнем. Предки его, жители древней Флориды, без сомнения, гордились бы им. Бетховен весьма свободно и широко мыслил. Его не смущали разговоры о Всевидящем Оке Хвоща, о пронизывающем пространство взоре Наставника Рыболовов. Молодой человек не трепетал перед суевериями своего не слишком просвещенного времени, а словно сорока времен До Смерти, всякую интересную вещь волок в тайное убежище. Здесь же обычно располагался «обоз» отважного юного рыболова — Конь и Птица, когда они по тем или иным причинам не участвовали в рыбалке. Два неусыпных существа сторожили плот, связанный кишками аллигатора из четырех полых коряг. На нем Билли сплавлял по «рекам» добычу к обитаемому Хвощу. Так было и сейчас.

Птица, нахохлившись и прикрыв один глаз, дремала у самой кромки воды, впившись в корягу плота своими когтями. Конь, пользуясь редкими мгновениями безнадзорного существования, медленно переступая ногами среди кучи снулой рыбы, подбирался к заботливо укрытой запасным халатом Билли скалярии. Эта чудотворная рыбка обладала, с точки зрения глупой верховой твари, одним единственным достоинством — безобразно таращить перепуганные глаза, когда с нее неожиданно сдергивали покров, и она видела ужасное, чреватое светом небо Большого Флоридского Болота. Чем Конь, собственно, и пользовался, скрашивая долгие часы ожидания хозяина. Гигантский спрут, вне всякого сомнения, обладал зачатками чувства юмора.

В воздухе звенели кровососы, да брехали где-то за островками древесные сумчатые, когда Птица, услышав слабый, еле различимый над топью зов хозяина, распахнула желтые очи. Она издала краткое радостное кудахтанье. Конь мгновенно отдернул одну из восьми ног от измученной скалярии, и пола запасного халата скрыла для несчастной рыбы жуткое небо Болота, страх перед которым генетически наследовался всеми тварями топей. Скакун направился к Птице и замер, радостно разевая свой чудовищный рот в предчувствии появления Билли.

Сигнал, посланный Бетховеном, оказался слабым. Птица ощущала не привычный калейдоскопический взрыв эмоций в голове, который на ментальном плане соответствовал мощному реву Билли, приветствующего верных слуг. Вместо него под черепной коробкой Птицы поплыли красно-синие маслянистые пятна, да послышался невнятный шепоток, словно Вторая Душа рыболова, посланная волевым спазмом из головы Билли в череп Птицы, заплутала где-то в тучах насекомых, завязла в трясине или оказалась проглочена Крылатой Болотной Смертью.

Надо отметить, что в анналах Народа Хвоща значились случаи, когда блуждающую в поисках контакта со слугами Вторую Душу рыболова всасывало белесое брюхо какой-нибудь ранней Дневной Птицы. Тогда хозяин души умирал медленной мучительной смертью, тая и развоплощаясь, сгнивая до костей в течение одного-двух дней. Так погиб, например, первый хозяин Птицы Билли. Первой Души, разумеется, мало, чтобы охотник болотного народа мог продолжить свое существование. Бетховен помнил принесенный с болот клубок дряблой плоти, стонущий звериным голосом, бывший некогда одним из самых славных рыболовов Низшего Колена Хвоща. Потеря Второй Души сделала человека беспомощным и неподвижным, и Небесный Убийца немедленно явился в ближайшем окне, чтобы доконать несчастного. Ужас от увиденного скрасило лишь получение по наследству великолепно обученной Птицы.

Вслушиваясь в угасающий ментальный «голос» хозяина, летучая тварь беспокойно расправила крылья и захлопала ими в теплом воздухе озерка. Конь нетерпеливо перебирал щупальцами и издавал жалобные утробные звуки, распугивая насекомых. Однако блуждающая Душа Билли все же пробилась. Она вынырнула из липкого варева центральных топей и завладела нервными центрами, а затем и всем телом Птицы.

Желтый беспокойный огонь в глазах пернатого слуги погас, когти со скрипом вышли из тела истерзанной коряги. Взметнувшиеся крылья подняли Птицу над озерком, увлекая ее все выше и выше, сквозь густые струи воздушных рек. По широкой разбегающейся спирали, медленно и торжественно, пернатое вместилище Второй души рыболова Хвоща поднималось над укромный тайником. Такой высоты Птица, не будучи одержима Бетховеном, никогда бы не достигла. Ее остановил бы страх перед летающей смертью — Дневными Птицами, или генетический ужас перед солнцем. Конь, нагруженный рыбой плот, плешивые островки сделались крохотными, а вскоре слились с коричневато-зеленым полотном топей.

Взор Билли с огромной высоты обозревал окрестности, таящие неисчислимые, мнимые и реальные опасности. Пернатая тварь, ведомая человеческой волей, уворачиваясь на лету от Дневных Птиц, приближалась к центральным топям, затянутым плотными сгустками тумана. Самым краешком своего птичьего естества, не захваченного волей человека, Птица заметила распахнутое над топью Небесное Окно. Светило изливало на помертвевшую плоть болота смертоносные лучи. Тварь заартачилась. В небесах произошел яростный, но короткий поединок между инстинктом самосохранения животного и волей Бетховена. Человек проиграл. В плавном парении летун не врезался в пузырящуюся стену тумана, а, заложив крутой вираж, пошел вдоль границы центральных топей, издавая испуганные гортанные крики, нелепо поводя в воздухе когтистыми лапами, словно старался уцепиться ими за один из восходящих потоков.

Билли, чувствуя, что контроль за крылатым другом ослабевает, заставил его пройти вдоль границы тумана. Удачливому рыболову удалось определиться на местности. Так далеко в гиблые северные топи он никогда не забирался. Немудрено, что крылатый друг отказывался погружаться в густую толщу пара над районом, практически никогда не посещаемым Народом Хвоща.

Взор человека в последний раз скользнул над трясиной. Билли старался точнее запомнить дорогу к своему заветному омуту.

В принципе, он разглядел все, что нужно для возвращения. Потрясающее зрение птицы позволяло видеть многое. Ни одного крупного хищника он не углядел. Конечно, огромные звери плавали где-то в толще хаоса, но в такое время ни один из них не рискнул бы показываться на поверхности. Вот только небольшая двуногая фигурка, мелькнувшая возле скопления лилий и тут же растворившаяся в тумане, несколько смутила Билли.

«Интересно, какой еще безумец решил посетить северные топи?»

Но попытка рассуждать во время Одержания Птицы тут же привела к отвратительному результату: крылатый друг, переломив волю хозяина, отвернул от опасных топей. Билли попытался восстановить контроль над ситуацией, но было поздно. Как только над слоем низких облаков появился силуэт Дневной Птицы, пернатый друг в панике стал снижаться. Дальнейшее противоборство в воздухе с перепуганным летуном могло привести лишь к гибели Птицы или, как минимум, страшной головной боли у Бетховена.

Послав в черепную коробку летуна категорический приказ привести Коня, Билли позволил Птице вытеснить Вторую Душу. Освобожденная, она устремилась прочь от топей. На этот раз тварь летела предельно низко, сторонясь хищных теней, мелькающих над облаками. Распахнутым ртом она хватала мелких насекомых и глотала их, даже не пережевывая.

Рыболов к тому времени окончательно выбился из сил и остановился в ожидании помощи. Он укрылся от возможного нападения дневных хищников под папоротником, поваленным невесть каким болотным гигантом. Зеленые лапы пустотелого гиганта заботливо укрыли человека и его ношу, словно в уютной пещерке, вскоре потонувшей в наползающем из-под лучей солнца теплом тумане. Билли уселся на тушу У-Ы, положив на колени сумпитан — на случай, если Ластоногий или, что еще хуже, анаконда, найдет убежище по запаху крокодильей крови. Ожидая прибытия Коня, счастливый и уставший рыболов принялся вырезать тонким краем зубила на хитиновых веках У-Ы свои символы. Зачем они нужны и кому — Люди Хвоща не знали, а если и знали когда-нибудь, то мудрость оказалась утерянной во тьме веков. Но сей обычай, наряду с целым ворохом других, унаследованных от предков, выполнялся неукоснительно. В каждом Колене болотного народа имелся свой собственный набор символов. Эти закорючки оберегались от чужого глаза и даже от соплеменников, как зеница ока.

Бетховен уже заканчивал выцарапывание последнего символа. От напряжения и внимания разинув рот, он не замечал, как тягучая слюна белесым слизняком свесилась с уголка нижней губы на мятый и грязный ворот халата. Тут окружающая его липкая трясина исторгла утробный звук, не характерный для здешних мест. Билли поспешно спрятал веки аллигатора в задний карман и вышел из импровизированной пещеры. Его утонченный дикарский слух легко вычленял в царящем вокруг хаосе звуков голоса живых тварей и шумы неодушевленной природы.

Предвечерняя топь дышала на манер умирающего в объятиях старости водяного крота. Гул мириадов просыпающихся к ночному бдению насекомых смешивался с хрипами и стонами проседающих торфяных пластов. Большие синие лягушки заунывными голосами переговаривались между кочками. Эти обитатели топей готовились к спариванию, наполняя пространство басовитым стрекотанием, похожим на хохот безумцев. В тумане истошно орали Птицы. Дневные хищники готовились уступить охотничьи угодья ночным пернатым разбойникам.

Однако ухо Билли улавливало и нечто постороннее. Рыболов вслушался в то, что было вплетено в этот хор, и волосы на его загривке встали дыбом.

Осторожное хлюпанье — легко узнаваемый звук крадущихся по кочкам босых человеческих ног.

Бетховен с огромным усилием воли подавил клокотавшее в горле рычание. Дом Оружия скользнул с плеча, и смуглая рука ощутила привычную тяжесть кастета. В наползающей тьме сияли всеми оттенками гноя хищные болотные цветы, приманивающие жертвы на свет. Дрожащий отсвет плавал в тумане, придавая окружающему ландшафту совершенно фантастический вид. Лишь рожденный во Внутренней Флориде мог бы идти в этом хаосе, опираясь на зрение. Хищнику, всецело полагающемуся на нюх, нечего было делать в это время. Наполненный испарениями болотных газов липкий туман не только глушил звуки, он еще и усиливал одни запахи, затушевывая и искажая другие. Конечно, граница центральной топи и южной части Флориды полна кошмарных созданий, выискивающих добычу на ощупь, но все они либо сидели в засаде на одном месте, либо передвигались совершенно бесшумно. Тот, кто шел к Билли сквозь тьму, обладал парой ног и великолепным зрением.

Бетховену припомнилась одинокая фигурка, увиденная им с высоты полета Птицы. В голове понеслись мысли, одна страшнее другой. Крадущийся во мраке мог оказаться юношей другого Колена. Встреча с таким чревата для удачливого рыболова многими неприятностями. Кроме рискованной охоты на аллигаторов, еще один способ мог скачком изменить внутриплеменной статус молодежи: убийство в топях юноши из более низшего Колена Хвоща. Победителю доставалась и Птица, и Конь убитого. В то же время, убийство человека из вышестоящего Колена приводило автоматически к изгнанию из племени, во Внутренней Флориде равносильного смерти.

В случае столкновения с молодым рыболовом из другого рода представитель нижнего Колена изначально находился в неравных условиях. Он мог лишь отступать и наносить агрессору синяки, неглубокие раны и неопасные увечья. В случае успешной ретирады оставалась призрачная надежда на то, что потерпевший неудачу нападающий откупится от более удачливого сверстника, чтобы не оказаться поднятым на смех в своем Колене.

Секунды раздумья хватило Бетховену, чтобы отсеять данную возможность. Ни один из известных ему сверстников не рискнул бы напасть на него. Умение Билли обращаться с духовой трубкой и кастетом являлось среди молодежи притчей во языцех. Попыток нападения на рыболова самого низшего Колена не было с той поры, как он расправился с собственным братом.

Кто еще мог выследить и подкрасться к стоянке Билли?

Наставник Птиц и Коней?

Но старик давно сдал и редко появляется в топях. Тем более — к северу от охотничьих угодий племени.

Тогда кто?

Мысли Бетховена соскользнули на скользкую дорожку первобытного мистицизма. Мир болотного дикаря был полон кошмаров. Тьма над омутами могла соткаться в Погонщика Мертвых, жуткую тварь, по старинным преданиям ведущую вереницу мертвых к северным землям «сухой грязи». Однако Билли мало верил в дедовские сказки, да и Погонщик вряд ли станет подкрадываться к живому. Вот если попасться ему на глаза в момент рыбалки — не видать в этот день удачи; или дурной глаз водителя трупов остановится на раненом, истощенном, больном рыбаке — не миновать смерти.

Среди проклятых северных лесорубов появлялись иногда смельчаки, рискующие проникать глубоко в болота, но не южнее же центральной топи! Да и топают они, что сам Ластоногий, а уж двигаться ночью по кишащим хищниками омутам… Нет, «сухая грязь» не рождает таких мутантов.

На сем рациональное мышление Бетховена отключилось. Сейчас он являл собой настоящий комок напряженных нервов и готовых к драке мускулов. Неизвестная опасность неотвратимо приближалась, думать и размышлять уже поздно. Впрочем, как и отступать. Бегство в темноте приведет к неминуемой гибели.

Напряженный до предела слух Бетховена уловил вначале слабое шлепанье во тьме, быстро усилившееся и заглушившее шаги чужака. К стоянке человека шествовал сам Ластоногий! Уже не таясь, Бетховен коротко зарычал и с досадой топнул ногой. Похоже, что ему так и не удастся стать настоящим охотником, отрастить бороду и завести детей. Даже при наличии рядом Коня и Птицы встреча с величайшим порождением Болота сулила только лютую гибель. Зверь был практически неуязвим, с равной прытью плавал, довольно ползал по кочкам и взбирался на хвощи и коряги. От него можно лишь ускакать, да и то в случае, если встреча с кошмарным чудищем произошла не ночью. Днем глаза Ластоногого могли и подвести, но ночью — никогда.

Бетховен, коротко простившись с жизнью и попросив прощение у аллигатора за напрасное убийство, облизнул шипастый кастет. Во всяком случае, он намеревался дать последний бой, даже не надеясь на победу. За всю историю племени всего дважды удавалось людям одолеть Ластоногого, и происходило это лишь на общей охоте, днем, когда полсотни всадников на Конях притворным бегством и сложными маневрами полностью обессилили чудовище, расстреляв того с дистанции из духовых трубок. Да и то победы доставались весьма и весьма дорогой ценой: чтобы добить зверя, к нему приходилось подъезжать ближе, и многие кланы племени потеряли своих лучших охотников.

Внезапно шлепанье гиганта сменилось зловещей тишиной. Билли услышал, как стучат во тьме его зубы. Он унял дрожь, и крадучись двинулся вперед. Его слуха вновь достигли человеческие шаги. Чужак, похоже, продолжал свое движение к поваленному папоротнику, находясь как раз между хищником и Бетховеном. Лицо рыболова окрасила мстительная усмешка. Дело ясное, этот безымянный болван настолько сосредоточился на охоте за Билли, что просто не услышал топота Ластоногого, или принял его за шум, поднятый безобидными гиппопотамами, чей сезон миграций как раз сейчас должен был начинаться.

Но почему медлит гигант? Бетховен недоумевал. В его голове мелькнул луч призрачной надежды: если чужак столь же беспечно продолжит движение, то Ластоногий атакует вначале его. В конце концов, наверняка колосс охотится именно на странного незнакомца. В суматохе можно попытаться ускользнуть: игривый гигант любит терзать свою добычу, подбрасывая и ударяя головой, хвостом и ластами тело жертвы, чтобы переломать кости и сделать мясо более нежным.

Билли прокрался на десяток шагов дальше и остановился, стараясь унять лихорадочное сердцебиение. На расстоянии вытянутой руки от притаившегося рыболова шевелила щупальцами светящаяся актиния. Нанести серьезный вред здоровью она не могла, но получить ожоги на всем теле Бетховену совсем не улыбалось. От стрекательных желез болотного цветка не убережет и стеганый халат. Здесь предстояло ожидать развязки.

Шаги чужака теперь были слышны весьма отчетливо. Вот он оступился на скользком камне и въехал ногой лужу. Билли ухмыльнулся, представляя, как человек садится в холодную грязь, ругаясь сквозь зубы, и принимается отдирать от ног кровожадных пиявок. Ластоногий несколько придвинулся, и также замер. Скорее всего, решил Бетховен, это молодая самка. Очень уж неуверенно гигант преследует добычу.

Вот чужак поднялся и вдруг, повернувшись спиной к замершему с раскрытым ртом Билли, двинулся прямо на колосса. Рыбак нервным движением вытер со лба рукавом халата капельки холодного пота. В пот его бросило от волны облегчения, прокатившейся по всему дрожащему от напряжения телу, уже готовому расстаться с бренным существованием. Безумец сейчас налетит на готового к броску титана и будет просто растоптан. Вряд ли хищник станет охотиться дальше. Позабавившись с бестолковой жертвой, он отползет на кочку посуше и будет переваривать еду. Ластоногий славился своей ленивой натурой. Во всяком случае, если немедленно кинуться бежать, он вряд ли начнет долгую изнуряющую погоню. Билли напрягся, готовясь начать призывать Птицу и Коня, как только услышит предсмертные крики чужака. По расчетам рыбака выходило, что скакун где-то рядом. Наверняка учуял гиганта и затаился на берегу какой-нибудь трясины. Если удастся обогнуть по дуге кормящегося зверя, Билли прозакладывал бы свое рубило, что уйдет от наевшейся твари верхом. В крайнем случае, можно натравить на него Птицу. Потеря летающих глаз — позор для мужчины Племени Хвоща, но жизнь дороже.

В ожидании человеческого крика Бетховен весь подобрался. Он настроился на посыл мгновенного мощного Зова в сторону предполагаемого нахождения Коня. Однако вокруг стояла оглушительная тишина, воцарившаяся окрест с приближением Ластоногого. Лишь пронзительно звенели комары, да булькали пузырьки поднимающихся в топях газов.

— Проглотил он, что ли, тебя, одним махом? — вслух спросил раздраженный рыболов. К его ужасу, сквозь жужжание летучих кровососов долетело шлепанье могучих ласт. Хищник неумолимо приближался, а о судьбе неизвестного оставалось только гадать.

Поняв, что ждать, собственно, нечего, Билли одним могучим ментальным усилием послал свою Вторую Душу на поиски Птицы, повернулся, и побежал. Перескочив через нежно-оранжевый лепесток Пиявкоеда, он одним точным движением сунул бесполезный кастет в Дом Оружия и закинул мешок за спину. Шлепанье за спиной перешло в откровенный топот. Не оставалось ни малейшего сомнения в том, кого преследует жуткое порождение трясины. Счастливо миновав смертельные объятия очередной актинии, Билли услышал предсмертный писк Пиявкоеда, растоптанного колоссом.

Тело рыбака продолжало нестись по кочкам, а глаза уже парили во тьме прямо над Ластоногим.

«Обидно, — подумал начавший задыхаться от бега рыболов, — друзья совсем рядом. Но трусливого Коня вряд ли удастся натравить на преследователя. И добежать до него уже не успеть».

Глаза Птицы позволяли видеть сквозь мутную пелену чешуйчатую голову несущегося не разбирая дороги Ластоногого, бурун грязи у его могучей грудной пластины, мощные гребки его коротких толстых лап. Буквально на расстоянии прицельного плевка из сумпитана от раздвоенного языка хищника Бетховен увидел собственную беззащитную спину.

Тело неслось по кочкам, повинуясь звериным рефлексам, в то время как разум Билли парил над болотным чудовищем в голове желтоглазой Птицы.

Такому способу движения в племени обучали с самого юного возраста, но он имел массу недостатков. Например, принять бой в таком положении было бы чистым самоубийством. Лишенное рационального управления тело способно лишь убегать, объятое волнами животной паники, или спокойно шествовать по знакомой местности.

И тут Билли едва не сверзился в грязевой поток одной из «рек». Ему пришлось остановиться и повернуться лицом к приближающейся смерти. Путь оказался отрезан. Рука потянулась к Дому Оружия, а сам Билли решил кинуть последний взгляд на Ластоногого и отпустить Птицу на волю. Предстоящая схватка с очевидным финалом требовала присутствия всех душ мужчины в одном теле.

Вопль изумления разнесся далеко над топями. С высоты желтые глаза парящего пернатого друга разглядели, что на бронированной спине стремительно несущегося хищника сидит человеческая фигура. Билли решил, что за ним явился сам Погонщик Мертвецов. Лишь проводнику в мир теней под силу такое деяние — оседлать Кошмар Болот. Но Бетховен находился как раз в том состоянии, когда ему было плевать, кто именно пришел лишить его жизни. С яростным рычанием он скинул халат прямо в грязь под ногами и крепко сжал в руке кастет. Ладонь второй руки крепко сжала рубило. Бетховен расстался с Птицей, и перед его внутренним взором в последний раз скользнула угловатая морда титана, надвигающегося из тьмы. Последний приказ, отданный пернатому другу, требовал от того атаковать глаза Ластоногого. Птица камнем ринулась вниз, а в голове Билли на миг прояснилось.

Жуткий грохот, поднятый гигантом, стих. Бронированная туша преследователя замерла совсем рядом, в густой темени. Прямо перед рыбаком, изготовившимся к последней схватке, слабо фосфоресцировали раздавленные его сапогами грибы. Готовая к смертельному броску тварь не торопилась. Билли слышал отвратительные шумные звуки, с которыми хищник принюхивался. Смердящее дыхание титана уже доносилось до ноздрей рыболова.

Но где же охотничий клекот Птицы? Неужели последняя команда, посланная хозяином, оказалась не воспринята ее нервными центрами?

Билли проклял всех пернатых тварей земли и припал к самой земле, ожидая броска хищника.

Тут до его слуха донеслось еле слышное шуршание. Звуки, доносившиеся сквозь громкое дыхание Ластоногого слева, рыболов не мог спутать ни с чем другим. Это была поступь Коня, приближающегося к месту предстоящего боя. Похоже, болотный скакун пересилил ужас и шел умирать вместе с хозяином.

Билли затравленно оглянулся, определил примерное место нахождение хищника и стал смещаться в ту сторону, откуда мог в любой миг показаться Конь. В голове человека вновь мелькнул спасительный свет надежды. Сейчас он лихорадочно соображал, что же делать, если Конь успеет к нему раньше, чем Ластоногий бросится в атаку? Спасаться ли бегством по кочкам и лужам, или же кинуться в грязевой поток за спиной. Ластоногий бегал отлично, но еще лучше он плавал.

В следующий миг Бетховен вдруг услышал, что хищник удаляется. Причем в противоположную от приближающегося Коня сторону. Не веря своим ушам, рыболов постоял в позе готовности к бою еще пару мгновений, а потом в три коротких броска сместился вправо. Из темноты к нему метнулся болотный скакун, дрожащий от возбуждения.

Щупальца Коня обвили тело хозяина и приподняли его высоко вверх, словно они встретились после удачной рыбалки. Билли глухо рычал и отбивался от восторженного скакуна, косясь глазом в ту сторону, куда убрел колосс. Конь, похоже, совершенно не беспокоился о его близком присутствии.

Тем не менее Билли быстро напялил на себя второй халат, усиленный костяными пластинами, взгромоздился на скакуна и выудил из специального гнезда в теле Коня свой шлем. Лишь когда толстостенная раковина с прорезями для глаз оказалась у него на голове, а в руку удобно легла рукоять копья, Бетховен позволил себе робко позвать Птицу. Он пребывал в уверенности, что летун либо каким-то чудесным образом разорвал путы, связывающие ему подобных с человеческим родом и навсегда улетел в центральную топь, — или же мертв.

«Скорее всего, Птица удачно выбила глаз Ластоногому, и тот убрался зализывать рану, а сама погибла», — подумал Билли, направляя скакуна к ближайшей лысой кочке, чтобы прислушаться к окружающему миру, в котором с уходом колосса возобновился обычный шум и гам. Каково же оказалось его удивление, когда Вторая Душа вдруг уставилась на него самого с вершины той самой кочки, куда семенил Конь!

Живая и целехонькая, Птица таращилась на приближающегося всадника глазами изумленного Билли.

Тут ему припомнился чужак, оседлавший болотного титана, и Бетховен попытался заставить Птицу взлететь, чтобы найти взглядом Ластоногого и его таинственного пассажира. Однако летун не подчинился, оставаясь на вершине кочки. Такого просто не могло быть. То есть, конечно, желтоглазый летун мог выходить из-под контроля человеческой воли, но не на таком близком расстоянии от хозяина, и не в случае, когда череп Птицы уже является вместилищем Второй Души.

За краткий промежуток времени Билли испытал слишком много сильных эмоций. В следующий миг он понял, что полностью теряет власть над своими слугами. Зрение с вершины холма у него полностью исчезло, а тот участок мозга, что управлял ходом Коня, дал сбой. В результате Бетховен слетел со своего насеста, словно малыш, первый раз решивший прокатиться на болотном скакуне. Он больно стукнулся шлемом о какую-то палку и покатился под уклон, а щупальце Коня, подставленное для смягчения падения, слишком поздно схватило лишь полу халата. Ткань затрещала, и освобожденный от части безнадежно испорченного доспеха Бетховен плюхнулся в болото, прямо в волны грязевого потока.