Мы убедились, что поход Кольца с самого начала представлен и как неотвратимый духовный процесс, и как физическое путешествие сквозь тяготы и опасности. Работы Юнга, описывающие целительное путешествие самости, помогут истолковывать отдельные стороны этого процесса.

В каждом слове, начертанном творческим воображением, заключен неохватный скрытый смысл, приметы, и тени тех глубин, откуда оно пришло. Нередко слово это туманно, недосказано… но если мы дадим себе труд поразмыслить над ним, проследить его истоки, оно неизбежно приведет нас назад, в край владычества души (Джон Рескин) [119] .

Тимоти О'Нил в работе «Индивидуация хоббита» в общих чертах излагает теорию Юнга, посвященную (как и книга Барфилда) эволюции сознания. Для Юнга психика делится на личностное сознательное, личностное бессознательное и коллективное бессознательное. Последнее представляет собою вместилище предсуществующих образов и предрасположенностей под названием архетипы — нечто похожее на русла рек, где воды жизни и общий опыт проложили глубокие каналы. Эти архетипы, в большей или меньшей степени заряженные психической энергией (нуменом), струящейся сквозь них, могут проявляться и вторгаться в сознание в виде символов, будь то в снах или в мифах.

В представлении Юнга, ключевые архетипы локализованы на уровне психики. Сознательное сосредоточено на архетипе под названием эго, который действует как регулирующая сила под прикрытием персоны, или социальной личины. Архетип персоны, однако, исключает все эмоции и образы, которые представляются несовместимыми с цивилизованной жизнью и, в свою очередь, группируются вокруг более глубинного комплекса под названием тень; он лежит ниже уровня сознательного. Это — персонификация темной стороны нашей природы. В зависимости от того, идет речь о мужчине или о женщине, индивид всегда обладает набором подавляемых или непроявленных мужских или женских характеристик (менее востребованных нашим эго). Они группируются вокруг глубинного архетипа под названием анимус или анима. Еще глубже сокрыт архетип самости, которая представляет собою потенциальный альтернативный центр психики в целом, способный интегрировать и объединять различные энергии, а также исцелять разрывы и несоответствия между различными компонентами.

персона

ЭГО

_порог сознания_

тень

анимус/анима

САМОСТЬ

Почти все мы больны, нас надо лечить. По Юнгу, исцеление достигается в процессе так называемой индивидуации. Проще говоря, самость надо извлечь из глубин и отвести ей место, занятое эго. В волшебных сказках этот процесс часто представлен как поиски спрятанного или похищенного сокровища и его возвращение сквозь мрак и опасности. Герой выносит клад из тьмы в яркий свет сознательного.

Наша мотивация направлена к финальному слиянию сознательного и бессознательного и к проявлению самости как нового центра уравновешенной психики. К этому итоговому достижению нас направляют и подталкивают пресловутые архетипы. «Трикстер» волшебных сказок снабдит нас туманными подсказками; Мудрый старец, архетип мудрости и власти, станет нашим проводником; спаситель принесет себя в жертву. Без конечной цели, самореализации, символы — не более чем занятные диковинки [120] .

Юнгианец прочитывает роман «Властелин Колец» как описание «индивидуации Запада». Истинная цель похода, согласно О'Нилу, — исцелить невроз, в символической форме представленный затоплением Нуменора и последующим упадком его колоний в Средиземье. Имя Толкина для Атлантиды в рамках авторского мифа связано для психолога с юнгианским термином, обозначающим психическую энергию. «С гибелью Нуменора психика Запада разом утрачивает равновесие, преходящая самость золотого века погребена под волнами (в глубинах бессознательного)».

Белое Древо выступает как один из архетипов процесса жизни — течения нумена.

Увядание дерева симптоматично для веков упадка и горя в Гондоре, завершившихся смертью последнего короля из рода Анариона. В жилах короля течет кровь владык Нуменора, кровь Эарендиля и Эльвинг, объединившая противоположности — эльфов и людей.

«Возвращение Короля» (который выжил и уцелел, оправдав надежду дунэдайн, и сломанный меч стал его символом) — это возвращение Самости Запада как объединяющей силы. Шир — Средиземье в миниатюре, Очищение Шира — вариант той же самой индивидуации, но, так сказать, «на хоббитский лад».

Преображение всегда обходится дорого. Исцелить душу Запада можно, лишь посмотрев в лицо Тени, вобрав ее в себя и растворив, — так, чтобы Самость вырвалась в свет сознания. Саурон — это тень Средиземья и Арагорна, истинного короля. Голлум — тень хоббитов, Бильбо, Фродо и Сэма. Всеми презираемый изгой, он олицетворяет несовершенство и зло, которые сокрыты в душах малых и смиренных. Сэм то и дело советует Фродо убить его, как только представится возможность, и ненависть между Сэмом и Голлумом — одна из ключевых тем путешествия в Землю Тени.

Возможно, эта слабость Сэма, ненависть к хоббиту, давным–давно подпавшему под власть Кольца, как–то связана с очевидной слабостью Шира, который поддался искажению, привнесенному Саруманом в ходе Войны Кольца. Искажение стало возможным потому, что некоторые хоббиты сотрудничали с нечестивой властью. Хоббитон можно исцелить от нравственного несовершенства лишь через преображение хоббитской души, и душа Сэма преображается, исцеляется в самом конце похода, на Горе Рока, когда он сперва пощадил, а потом и простил Голлума. Смерть Голлума символизирует новообретенную способность посмотреть в лицо тени и преодолеть ее, и внутреннюю, и внешнюю.

Юнгианские архетипы нетрудно опознать и во многих других характерах и символах, использованных Толкином в романе. Гандальв, со всей очевидностью, это «мудрый старец», проводник, направляющий нас к душе в процессе индивидуации. Его посох — традиционный символ этой герменевтической функции: он соединяет небо и землю. В некоторых мифологиях при старце бывает змей или ручной дракон; здесь с этой деталью соотносится умение вызывать пламя, а также победа над Смаугом в более раннем приключении. Гандальв тоже символизирует пробуждающуюся Самость Запада; его «серый цвет» растворяется при столкновении с «тенью» (Балрогом), и мудрый старец является как Гандальв Белый, глава своего ордена. Арагорну необходимо пройти сквозь тень, прежде чем он обретет власть. Он выбирает Тропы Мертвых и ведет неразложенные элементы Западного бессознательного (мертвые Клятвопреступники) к акту искупления.

В таком толковании «Властелина Колец» Галадриэль — могучий позитивный символ женского архетипа, а Шелоб — негативный аспект женственности в Земле Тени. Эовин — еще один положительный женский образ. Юнгианка Хелен Льюк очень точно описала Короля Кольцепризраков как «призрачный ужас демонического маскулинного духа». Только Эовин, будучи женщиной, способна уничтожить этот ужас, и нанести удар она должна в голову, ибо сердца у призрака нет. Она бросает вызов Кольцепризраку над телом поверженного короля Теодена, воплощающего рыцарственность, героические добродетели, которые против назгул не действуют. Оружие Эовин — душевная сила, личная преданность, женственность, и победу она одерживает с помощью Мерри, «ребенка», которого она, как женщина, опекает и защищает.

Потенциальная слабость юнгианского толкования бросается в глаза, когда О'Нил отождествляет Кольцо Власти с юнгианской «самостью», в сущности инвертируя его истинный смысл. Сосредоточившись на безупречно круглой форме и цвете Кольца, автор усматривает в нем положительный символ, тогда как Толкин, несомненно, имел в виду нечто противоположное. Кольцо, по Толкину, подразумевает обманы и искушения Врага.

«Не всяко золото блестит», говорится в стихотворении об Арагорне. Кольцо — это не Самость, это ложная самость, самость, которая связывает, но не освобождает. В толковании О'Нила, то, что Фродо лишился Кольца, объясняет, отчего в финале нет и речи об исцелении и «самореализации» хоббита. Однако трудно себе представить, что именно мог бы Фродо сделать с Кольцом, не превратившись при этом в тень.

С христианской точки зрения, равно как и с точки зрения самого Толкина, в юнгианском прочтении книги самое слабое место — восприятие Бога как «образной проекции души» (пользуясь словами О'Нила). Тем самым О'Нил просто не видит морально–этических аспектов похода. Дух превыше души: христианское толкование добродетельной жизни напрямую зависит от правильного различения этих двух понятий. Нравственный закон превыше психодинамики.

В книге «Творческая интуиция» Жак Маритэн пишет о взаимоотношении бессознательного и духа:

Разум состоит не только из осознанных орудий и проявлений, равно как и воля состоит не только из намеренных сознательных решений. Глубоко под освещенной солнцем поверхностью, загроможденной ясными и точными понятиями и суждениями, словами и отчетливо выраженными намерениями или побуждениями воли, таятся источники знания и творческого созидания, любви и сверхчувственных желаний, сокрытые в предначальной прозрачной ночи сокровенной жизненной силы души. Так нам должно признать существование бессознательного или предсознательного, которое принадлежит к духовным силам человеческой души, к внутренней бездне личной свободы и личностной жажды, стремления познать и увидеть, понять и выразить. Это духовное или музыкальное бессознательное разительно отличается от непроизвольного или глухого бессознательного [122] .

Под «глухим бессознательным» Маритэн подразумевает бессознательное Фрейда, которое состоит из инстинкта, памяти, комплексов и подавляемых эмоций. «Глухое» оно потому, что невосприимчиво к интеллекту. А вот духовное, или музыкальное бессознательное — источник поэтического знания и творческой интуиции. Согласно Маритену, различие, которое ученик Фрейда Юнг проводил между личностным и коллективным бессознательным, опять–таки совсем иное и вступает в противоречие с обоими. По Маритэну, каждая из двух юнгианских моделей может быть частью духовного или непроизвольного бессознательного, в зависимости от того, повернуты ли они к миру духа или к миру материи, к интеллекту или к животному началу внутри нас. Нам нужно и то, и другое, ибо мы — люди, а не ангелы и не животные, если те — существа исключительно плотские.

Толкин так бы не сказал, но чисто психологическая интерпретация человека не учитывает жизненно–важного аспекта нашей жизни, а именно — того, что позволяет нам (с помощью Божьей благодати) выйти за пределы биологического и даже психологического бытия. Этот процесс в христианской традиции именуется не «индивидуацией», но «обожением», — это подразумевает еще одно различие: не просто между эгó и Самостью, а между Самостью истинной и ложной. Речь идет не просто о том, чтобы уравновесить составные части души и ее силы. На уровне духа мы — часть более великого целого, чем даже Самость. Ложную самость можно распознать лишь тогда, когда обретешь истинную. В тот миг мы не можем исполнить свою миссию без помощи извне.