Но это мне напомнило еще и о том, что именно благодаря девизу я и вступил в их ряды. Мир — всего лишь сцена, смело заявляли театраломаны (как называли себя члены общества), мы участвуем в непрекращающемся спектакле, вся наша жизнь, вполне возможно, является всего лишь плодом высшего воображения, и когда мы наблюдаем какое-то событие, нам не надо заботиться о том, чтобы увидеть в нем смысл.
Я встал. Ни о чем не заботиться — это та линия поведения, которая прекрасно мне подходит. Впрочем, сегодня вечером мной будет доказана правильность этого предположения.
— Заботы, мсье Мун?
Стоя перед залитым струями дождя окном своей комнаты, я вернул на лицо улыбку и ткнул большим пальцем в потолок.
— Все, что ни делается, все — к лучшему, Пруди.
Говори, говори, подумалось мне про себя. Как только ты повернешься спиной, я превращусь в горящий факел. И могу тебя заверить, что на этот раз не отступлю от задуманного.
Моя горничная робко улыбнулась и согнулась в поклоне. Когда она так наклоняется, то чуть ли не касается лбом пола. Рост у нее всего лишь три фута: для гномессы вполне подходящий.
— Пруди, — сказал я, одергивая полы двубортного вечернего пиджака, — как вы знаете, у меня сегодня вечером состоится особенно важный матч…
— О, да! — воскликнула она в ответ. — Весь Ньюдон только об этом и говорит!
— Правда? — переспросил я.
Хотя на самом деле мне было совершенно безразлично, о чем говорит весь Ньюдон.
— И какова наша котировка?
— Шестьсот шестьдесят шесть к одному, — Пруди нанесла мне удар ниже пояса.
Шестьсот шестьдесят шесть к одному!
— Черт! — выругался я. — Это уж слишком преувеличено. Все-таки эти безголовые Потрошители не боевые молнии!
— Но Огры Челси стоят в самом конце классификационной таблицы, — мягко возразила моя горничная.
— Не последние, всего лишь восьмые. Скажи спасибо, что тебе это напомнили.
Гномесса какое-то время грустно стояла на пороге комнаты, и я посмотрел в ее большие влажные глаза. Ей будет меня недоставать.
— Скажи-ка мне, Пруди…
Она подняла голову и с надеждой посмотрела на меня.
— Да, мсье?
— Пруди, моя маленькая Пруди, — сказал я так, словно это случайно пришло мне в голову (кажется, получилось неплохо), — в общем, не хотелось бы вам провести этот вечер в своей семье?
Она посмотрела на меня так, словно на моем лице чего-то не хватало.
— У меня нет семьи, мсье Мун.
— М-м-м. Правильно. Тогда, не знаю, с друзьями, может быть?
Служанка грустно пожала плечами.
— Хорошо, хорошо, — поспешно сказал я и снова повернулся к окну.
На улице с обезоруживающим упорством продолжал лить дождь. На фоне пасмурного неба поднимал купола массивный собор Гаарлема. С наступлением ночи в городе можно будет увидеть только собирающиеся в тишине небольшие группы волшебников и оживителей мертвецов. Здесь полно шумных местечек подозрительной деятельности. А что касается хранителей мира, то те при подобных встречах натягивают вожжи своих скакунов и старательно отводят взгляд в сторону.
— Если вы, мой дорогой, хотите устроить какую-то вечеринку…
Между нами повисла неловкая тишина. Я постарался припомнить, сколько раз она обнаруживала, как мои гости взламывали мой баре или забирались с ногами на диван.
— Ну хорошо, в общем, сегодня вечером вы, Пруди, свободны. И не надо благодарить.
— Но я хотела…
— Тсс, тсс, — сказал я, прикладывая к губам палец, — сегодня у вас свободный вечер, вот и все. Вы вполне заработали себе право на то, чтобы немного развлечься. А мне сейчас необходим покой. Надо сосредоточиться перед матчем.
— Понимаю, — ответила маленькая гномесса и сняла полотняный передник.
— Великолепно, — одобряюще воскликнул я, в то время как на улице серия чудовищных молний расколола зигзагами черные тучи.
— Вернусь завтра утром.
— Прекрасно, Пруди. Развлекитесь немного. Сходите в бар.
— Но это запре…
— Шутка, — с усталым жестом успокоил я ее.
Она скривила физиономию и, как всегда, развернулась прямо на пороге двери.
— Счастливо провести этот вечер, — пожелала мне горничная.
— Спасибо.
Больше нам уже не выпадет случая увидеться, подумал я, когда за ней закрылась дверь, и ее грустные шаги начали удаляться. Она совершенно права, говоря о том, что мы последние в списке.
Подождав, пока окончательно заглохнет эхо шагов Пруди, я уселся за письменный стол, взял перо, которое уже успело высохнуть, окунул его в чернильницу и принялся писать.
— начал я.
Гм… гениальной эту фразу не назовешь…
Вот так, теперь гораздо симпатичнее.
Но если как следует подумать, то и это можно немного улучшить.
Ага, здесь уже чувствуется порыв!
В конце концов, я оставил всего лишь:
И, закрыв глаза, потянулся.
Что ни говори, а чувствовал я себя ну очень одиноко.