— Мне никогда в жизни не было так хорошо, — вздохнул Ориель, прогуливаясь под стеклами зимнего сада, вполне тянувшего на то, чтобы называться настоящим лесом. — Уф… Даю тебе честное слово.

Он затянулся толстой сигарой и выпустил забавное колечко дыма, а потом блаженно вытянулся в глубине мягкого наполовину сломанного кресла, положив руки на массивные подлокотники. За прозрачными стенами мерцали огни города. В полумраке качались и вздрагивали раскидистые ветви вяза. На улице разыгралась гроза, и дождь порывами барабанил по стеклам. Вауган Ориель опустил свою руку, чтобы дотянуться до стоящей рядом на земле корзины со спелыми фруктами, достал оттуда большое зеленое яблоко и вгрызся в него зубами.

— А как ты, Глоин, старая развалина?

Мак-Коугх лежал на животе перед клумбой с цветами, усаженной шток-розами и бегониями, и, закрыв глаза, вдыхал их аромат. Если хорошо сосредоточиться, то можно услышать мысли маленьких питомцев. И это вызывало в нем что-то вроде Ааааххх! Он то и дело принимался рыться в большой фаянсовой миске, в которой в жирном фруктовом соусе плавали креветки. Вкус был странным, но великолепным.

— Очень хорошо, цветочек.

Вауган Ориель затянулся наполовину выкуренной сигарой. С другой стороны его кресла стояла наполовину пустая бутылка с шампанским. Эльф поднял ее и сделал большой глоток, прежде чем снова откусить яблоко.

— Ооооххх, — вздохнул он.

Почти как цветы.

Отпусти…

Очевидно, этот голос поселился у него в душе, все время один и тот же, что-то вроде маленького дьяволенка, который дергается на цепочке и просит, чтобы его отпустили.

Ориель не имел ни малейшего понятия, что же подразумевается под просьбой «отпустить», и совершенно не понимал того, к чему все это может привести, у него от создавшейся ситуации просто кругом шла голова. Во всяком случае, они вместе с Глоиным обсудили свою насущную проблему с бароном Мордайкеном, и хоть что-то встало на свои места. Нет никаких причин для беспокойства. В свое время они им все объяснят.

Ориель закрыл глаза и подумал о своей прошлой жизни, той, которая кончилась всего несколько часов назад. Особого восторга он пока еще не испытывал. Было очевидно, что это все-таки еще не ад, но теперь, по крайней мере, признали его талант волшебника.

«Вы самый великий иллюзионист в этом городе, — заявил ему Мордайкен, после того как эльф превратил бумажку в один ливр в монету в один пенс. — Теперь вам надо попробовать сделать обратное».

Держа в одной руке сигару, а в другой бутылку, разглядывая яблоко на тарелке, стоящей рядом с ним, Ориель закатил глаза к небу и почесал у себя в промежности. Ему нужна была женщина. М-м-м, а почему бы и нет? Настроение у него было если не поганое, то паршивенькое, и хотелось немного расслабиться. Попробовать чего-нибудь новенького.

Эльф с трудом повернулся, позади его кресла висел шнурок из красного шелка, за который он дернул несколько раз. Ему даже не удалось еще принять прежнее положение, когда один из гоблинов, приставленный к ним в услужение, уже появился в комнате.

— Ага, вот что, Ганзель…

— Я — Гретель, мсье.

— Мой бедный друг, мне это без всякой разницы.

— Как пожелаете, мсье. Чем могу помочь, мсье?

— Ты… ик… ты для гоблина разговариваешь очень вежливо.

Слуга, явно тронутый похвалой, поклонился.

— Ну ладно, Ганзель, старик Ганзель. Времена сейчас тяжелые. Мне нужна женщина.

— Хорошо, мсье.

— Ну да, — добавил молодой эльф, изобразив на лице игривое выражение. — Мне хочется немного поразвлечься, ты понимаешь, о чем я?

— Прекрасно понимаю.

— Отлично. А сейчас скажи мне, Ганзель…

— Меня зовут Гретель, мсье.

— Повторяю, мне это без разницы, мой дорогой Грезель. Лучше скажи, что ты мне можешь предложить при условии миниатюрных форм?

— Из маленьких форм, мсье?

У гоблина на лице выразилось явное удивление.

— Ну да, я и сам точно не знаю, что-нибудь вроде гномов.

Глоин Мак-Коугх, который до сих пор любовался всем, вплоть до тычинок вновь распустившейся розы, резко повернулся в его сторону.

— Что ты сказал?

— О, не обращай на нас внимания, старая ты сова лупоглазая. Можешь не бояться, я не имел в виду тебя.

Карлик поднялся. Он моментально скинул свое зеленое пальтишко.

— Чего, чего?

Ориель сделал неопределенный жест рукой, который можно было истолковать и как «давай лучше о чем-нибудь другом», и как «исчезни с моих глаз». Однако ни тот, ни другой вариант, похоже, Глоина не устраивал.

Слуга гоблин скромно отошел в сторону. Ориель, широко улыбаясь, потянулся.

— Я нахожу, что ты… ты отвратителен, — начал Мак-Коугх.

— Послушай, э-э-э, старый мангуст, думаю, не стоит все это принимать слишком близко к сердцу. И вообще, тебе бы надо смотреть на вещи под другим углом, уф, под более положительным, понимаешь меня?

— Ты хочешь это проделать… с гномессой?

— Гномесса, карлица, какая разница?

— Что, что, извините?

Лицо Глоина начало приобретать фиолетовый оттенок.

— Эй, чего это ты? Нет, послушай, я просто хочу сказать, что для того, что мне хочется сделать, уф, это не имеет особой разницы. Понятно?

Ориель, продолжая курить сигару, поставил бутылку на паркет и принялся где-то у себя между ног искать яблоко. Мак-Коугх, наклонив голову и сжав кулаки, бросил на своего приятеля взгляд, полный ненависти и ярости.

— Я не хочу больше слышать на эту тему ни одного слова, — заявил он наконец.

Накинув свое пальтецо, карлик развернулся на каблуках и полный ярости покинул комнату.

Поместье Мордайкена представляло собой настоящий лабиринт. Пройдя ряд по-настоящему мрачных коридоров и спустившись на один пролет по лестнице, Глоин оказался в огромной комнате. Монументальный камин, обрамленный двумя каменными грифонами, занимал почти всю стену. Огромная мраморная лестница, покрытая шелковым потертым ярко-красным ковром, вела в верхние этажи. Местами стены украшали картины с семейными портретами Мордайкенов. С потолка свисала огромная люстра со свечами, несомненно хрустальная.

Тут и там потерявшие форму кресла, накрытые черными чехлами, предлагали меланхолический отдых, в то время как начищенная бронза отбрасывала во все стороны фантастические отблески.

Глоин Мак-Коугх почувствовал себя здесь совсем маленьким. Он прошел вперед и подобрался к потайной двери, обрамленной бордовыми портьерами. Дверь была открыта, но за ней стояла кромешная тьма. Карлик увидел потрескивающий факел, вставленный в металлическую руку, которая, казалось, высовывалась прямо из стены. Он, встав на цыпочки, взял факел и начал спускаться по обнаруженной винтовой лестнице. Стены вокруг были сделаны из плохо отесанного камня, покрытого отвратительной влагой.

Подойдя к еще одной двери, Глоин открыл и ее.

Теперь он оказался в своего рода подвале, выходящем в сад. С одной стороны здесь находились сваленные в кучу один на другой джутовые мешки, а с другой слышались какие-то звуки. К потолку были подвешены застаревшие, задубевшие, почти серые туши птиц. В воздухе висел легкий запах разложения. Карлик прислушался и направился дальше, к открытой настежь створке двери из черных квадратов, выходившей, очевидно, на какое-то подобие кухни. Там стоял зомби, на котором был черный колпак. Как только он увидел карлика, на его изуродованном лице появилась зловещая улыбка.

— Эй, добрый вечер, — поздоровался Глоин.

Вся усадьба содрогнулась от ужасного удара грома.

Живой мертвец, не мигая, уставился на вошедшего.

— Где-то совсем рядом громыхнуло, правда?

— Кто ты такой? — спросил зомби, сжимая в руке лопаточку.

— Я… Я один из приглашенных гостей барона Мордайкена.

— Тогда все нормально. А я Чичиков, шеф-повар имения. Вы знаете, куда попали?

Глоин отрицательно потряс головой. Уходи отсюда, подумал он. Сматывай удочки как можно быстрее.

— В кладовку для продуктов.

— А-а-а, — протянул Мак-Коугх.

— Я знаю, что говорю.

— Понятно, — кивнул карлик и начал медленно отступать. — Мне очень жаль. Извините, не хотел…

— А я что, что-то тебе говорю?

Глоин знаками дал определенно понять, что полностью согласен с собеседником.

Зомби сделал несколько шагов в сторону карлика и схватил его за руку. Исходящее от повара зловоние, казалось, можно пощупать руками.

— Ты находишься в главной продовольственной кладовой поместья, — просвистел живой мертвец, приближаясь ртом прямо к лицу карлика, при этом сам Глоин поспешил побыстрее закрыть глаза. — Тебе совершенно нечего здесь делать. Если, конечно, ты не хочешь стать пунктом меню.

— Ага, ага, — забормотал, усмехаясь, Мак-Коугх.

— Ты находишь это забавным?

— Ни в коей мере, — быстро заверил Глоин. — Я не вижу ничего забавного в зомби, и вообще никогда ничего не знал о подобных вещах. Я считаю, что все достойны уважения и нахожу их необычайно храбрыми. Всегда задумывался о том, что такую жизнь легкой не назовешь.

— Это ты правильно, — согласился Чичиков и слегка отпустил свою жертву.

— Я читал газеты, — продолжал так же быстро на одном дыхании тараторить карлик. — Независимость, нация зомби и все такое, о-го-го, о-го-го, все очень хорошо, я всегда…

— Чего?

— Независимость? — повторил Глоин.

Цепкие пальцы зомби снова схватили его за руку.

— Ты — «за»?

— Ну-у-у…

— Считаешь это хорошей идеей?

Карлик изо всех сил старался припомнить то, что читал в газетах. Прибытие делегации зомби в Парламент. Королева согласилась дать им аудиенцию. Живые мертвецы потребовали избирательных прав. Черт возьми, я бы тоже дал им все что угодно лишь бы оказаться от них подальше!

— А разве нет?

— Нет, — отрезал Чичиков.

— Нет, — тут же согласился карлик, — нет, конечно же нет.

Костлявые пальцы живого мертвеца несколько ослабили свою хватку.

— Все это просто абсурдно, — задумчиво продолжал повар. — Нам следует оставаться верными и преданными нашей Матери. Мы предназначены Смерти. К чему какие-то новшества? Зомби принадлежат Матери Смерти.

Его взгляд стал грустно-задумчивым. Он отпустил руку Глоина и поправил свой колпак.

— Да, — ответил карлик, принимая озабоченный вид, — нельзя все сваливать в одну кучу. Если уж вы мертвы, то вы мертвы.

— Такова наша участь, — вздохнул Чичиков.

Эти мысли навеяли на него странное состояние, он одновременно испытывал грусть и счастье. Зомби осторожно начал осматривать большой джутовый мешок, к которому, похоже, очень давно никто не притрагивался.

— Мы мертвы, — снова сказал он. — Это наша святая участь.

— Совершенно с вами согласен, — вымученно улыбнулся Глоин. — Я также не понимаю, в конце концов, хочу сказать…

— Предатели, — уточнил зомби утробным голосом.

— Вы тоже их так называете? Очень правильно. Они вполне этого заслуживают. Я вот вам скажу, что совершенно не понимаю, как эти проходимцы могли потребовать избирательные права. А еще меньше я понимаю, как они сумели этого добиться. Надо отдать должное, что наглости им не занимать.

— За все это еще придется заплатить, — задумчиво вздохнул Чичиков. — Не сегодня, так завтра такой день настанет. Они просто издеваются над красотой мертвой души. Ах, дуралеи, просто позорище! Неизбежная трагедия нашего времени. Ненужная жестокость…

— Я полностью разделяю ваши взгляды, — подхватил Глоин, уже держась за ручку двери, через которую он сюда и вошел. — Поддерживаю вас на все сто процентов.

— Смерть — это наши одежды, — продолжал зомби. — О, жестокость полей смерти и нежность снега вечности, от которой у наших душ просто захватывает дух!

— Ага, но мне надо все же идти. Я ни в коем случае не хочу вас отвлекать.

Но Чичиков уже завелся. Он вскинул руки к потолку. Клочья мертвой плоти покачивались, свисая с его предплечий, а искалеченное лицо преобразило выражение нескончаемой нежности. Он принялся петь.

Это был похоронный стон, почти что плач. Глоин подумал о Пруди. Затем он вспомнил о Джоне Муне, и его мысли рассеялись, как высоко в облаках рассеивается стайка маленьких птичек.

— Очень мило, — заметил Мак-Коугх, тихонечко приоткрывая дверь.

Зомби прекратил свое пение.

— Правда? Вам на самом деле это понравилось?

Карлик показал большой палец.

— Но мне действительно надо идти, — выдавил он из себя улыбку.

Собеседник очень странно на него посмотрел так, словно только что о чем-то вспомнил.

— Постой, послушай… тебе нельзя…

Но Глоин не стал ждать, пока тот закончит свою фразу: он выскочил на лестницу и захлопнул за собой дверь.

— Клянусь своей деревянной трубкой, — запыхавшись, пробормотал карлик, поднимаясь по лестнице, — здорово я сумел от него смотаться.