ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Я не собирался писать о Сталине, а тем более о его семье. Но так уж получилось, что всеобщий интерес к недалекому прошлому нашей истории и к этой личности захватил и меня. Я обратился к архивам и, к своему удивлению, обнаружил множество документов, которые отвечали на самые неожиданные вопросы.

Сопоставив их с материалами личных бесед со многими людьми, среди которых были и такие, как внуки, и ближайшие родственники, и ныне здравствующие министры в правительстве Сталина — Лазарь Каганович и Семен Гинзбург, пришел к выводу: эта оборотная сторона медали малоизвестна и представляет интерес не только для меня одного, так как показывает противоречия времени и события в лицах с самой неожиданной стороны. Я написал документальный очерк о Якове Джугашвили, он был опубликован агентством печати «Новости», прокомментирован в Англии, перепечатан многими газетами и журналами в СССР. На меня обрушился поток писем, в которых читатели ставили вопросы и просили ответить на них. Так появились мои краткие ответы о Василии, Светлане Аллилуевой и вообще об этой семье, напечатанные в газетах «Московская правда», «Советская культура», «Аргументы и факты», «Вечерние новости», в «Военно-историческом журнале», «Сельской нови», «Международной правде» и увидавшие свет в США, Канаде, ФРГ, Франции, Италии и Испании.

Но интерес к этим материалам был так огромен, а ответы так кратки, что результатом диалога с читателем и стала эта книга.

* * *

Воссоздание политического облика крупных деятелей требует учета не только их свершений на официальном уровне, но и оценки их личностных особенностей, важнейшие из которых проявляются в семейной жизни. Именно комплексный анализ делает возможной полную оценку политического и человеческого значения их деятельности.

Это, естественно, требует освещения характеров и линий судеб членов семьи, ибо они во многом несут на себе печать обстановки, в которой формировалось их мировоззрение и отношение к жизни. Время, которое переживает сейчас наша страна, открыло многие ранее запретные темы. Это в полной мере относится к оценке И. В. Сталина и его семьи. Но если аналитики политической биографии Сталина располагают более или менее полной документацией и официальной фактографией, то освещение чисто человеческих особенностей этой личности, более всего раскрывающихся через его частную жизнь, связано с серьезными трудностями.

Сталин не оставил дневника, его эпистолярное наследство в личной сфере незначительно. Все это создает опасные предпосылки субъективного освещения данной стороны его жизни. Объективный анализ требует скрупулезного сбора фактов, тщательного и требовательного отбора их с точки зрения достоверности, взвешенности и объективной оценки: свидетельства порой крайне разноречивы.

Такой анализ важен прежде всего для понимания тех личных качеств И. В. Сталина, которые нанесли тяжкий урон делу строительства социализме в нашей стране, привели к уничтожению огромного числа выдающихся и столь нужных народу людей, в том числе военных деятелей, среди которых было немало близких Сталину людей.

В последнее время на советского читателя обрушилась буквально лавина литературы, посвященной анализу государственной, политической, военной деятельности Сталина. Здесь проявляется естественная закономерность — сложная и противоречивая личность Сталина долгое время была запретной темой для советского исследователя. Сейчас с удовлетворением можно отметить появление ряда серьезных трудов, освещающих путь этой столь важной для понимания нашей истории фигуры.

В предлагаемой вниманию читателя книге Предпринята попытка раскрыть человеческие качества Сталина в том виде, как они проявились в его семейной жизни. Автор придерживается собранных им фактов и свидетельств, оставляя читателю возможность дать им собственную оценку. Книга поможет более ясному пониманию этого человека и его деяний.

Александр Колесник

 

СЕМЬЯ И ВЛАСТЬ

В семейную жизнь Иосиф Джугашвили вступил с вполне сформировавшимися взглядами и сложившимся отношением к собственным родителям.

В беседах со своим окружением он говорил, что его отец был простым сапожником, к тому же сильно пьющим. На фотографии, дошедшей до нас, отец Сталина, со щетиной на лице и в кепке, не производит впечатления солидности и степенности, и его смерть от болезни, видимо, соответствует реальности больше, чем высказывание Никиты Сергеевича Хрущева, записанное им на магнитофон и рассказанное автору его сыном Сергеем: «Я не знаю, что написано в биографии Сталина о его отце, но когда я начинал свою карьеру, мне приходилось слышать разговоры о том, что его отец вовсе не был простым сапожником, а имел мастерскую, где у него работало, по меньшей мере, десять человек. По тем временам это считалось большим предприятием. Если бы в период чисток подобный факт открылся в биографии любого человека, его подвергли бы такому допросу, от которого у него затрещали бы кости. После революции вопросу происхождения людей уделялось особое внимание. Если обнаруживалось, что человек вышел не из рабочей среды, то его рассматривали как второразрядного гражданина».

Кстати, версий о происхождении Сталина множество, и одна из наиболее живучих, что он является незаконнорожденным сыном Пржевальского, так как последний бывал в доме, где жена Виссариона Джугашвили работала в услужении. При этом, как правило, указывается на сходство их лиц. Но еще никто из сторонников этого утверждения не привел каких-либо других доказательств.

Мать Сталина в отличие от отца на фотографиях не выглядит бедной, раздавленной нищетой. А как раз наоборот — волевой и уверенной в себе женщиной. Она всю жизнь прожила в Грузии, всего раз побывав у сына в Москве. Из своих внуков больше всех она любила Якова и больше, чем другим, уделяла ему внимания. Василия и Светлану она знала хуже, да и видела их всего несколько раз, в основном когда они приезжали в гости.

В двадцать шесть лет Сталин женился на Екатерине Сванидзе, женщине невысокого роста, с черными бровями и волосами, оттенявшими ее удивительно красивые черты лица. Любовь эта была взаимной, но очень недолгой. Она умерла в 1907 году, оставив отцу шестимесячного сына. Детские годы Якова в основном остались вне поля зрения отца, занятого революционной деятельностью, многократно арестовывавшегося и высылавшегося, что, естественно, не давало ему возможности заниматься воспитанием сына.

Народная молва гласит о том, что до революции у Сталина было еще двое детей. Первый ребенок умер младенцем, а второй, Александр, появился на свет в 1917 году от Лидии Пла-тоновны Перепрыгиной, у которой Сталин жил на квартире в ссылке. Позднее Сталин якобы дважды просил отдать ему мальчика, но мать его на это не пошла. Уже нет в живых ни Лидии Платоновны, ни самого Александра, которые могли подтвердить это или опровергнуть. Судьба этих двух людей такова. Лидия Платоновна в двадцатые годы вышла замуж за Якова Давыдова, усыновившего мальчика. У них родилось еще восемь детей. Сам Александр Яковлевич окончил в Дудинке школу, работал в райкоме комсомола, закончил техникум связи в Красноярске, участвовал в Великой Отечественной войне. В звании майора был уволен из рядов Вооруженных Сил, после чего работал производителем работ на одном из объектов в Красноярске, где и умер в 1967 году.

Второй раз Сталин женился в тридцативосьмилетнем возрасте, вернувшись из ссылки.

Предки Надежды Сергеевны Аллилуевой, жены И. В. Сталина, происходили из крепостных. Дед ее, Яков Трофимович Аллилуев, и бабушка, Марфа Петровна, принадлежали к дворовым помещика Трежевского. Яков был кучером, а Марфа — горничной. В дворовых при барском доме были также и все их родичи. После освобождения от крепостной зависимости Аллилуевы поселились в селе Раменье Новохоперского уезда Воронежской губернии, где глава семейства умер от холеры, а его жена работала поденщицей — обшивала односельчан. Прокормить семью ей удавалось далеко не всегда.

Родители Надежды, Сергей Яковлевич и Ольга Евгеньевна, были профессиональными революционерами. Их брак был заключен в молодые годы.

Из материалов полицейских архивов известно, что Сергей Яковлевич был православного вероисповедания, имел специальности слесаря и машиниста. В 1908 году привлекался Тифлисским губернским жандармским управлением за участие в стачке на железной дороге, в 1902 году обвинялся в «тайном сообществе», в 1903 году «задерживался», но обвинение ему не предъявлялось, последовало лишь запрещение жить на Кавказе. В 1905 году за ним был учрежден особый надзор полиции, который не был осуществлен, так как по прибытии в Ростов-на-Дону он скрылся. В дальнейшем С. Я. Аллилуев продолжал активно участвовать в революционном движении, и его не раз арестовывали. Жена его, Ольга Евгеньевна, урожденная Федоренко, родилась в Тифлисе. У них было четверо детей — Павел, Федор, Анна и Надежда. За границей Аллилуевы не были.

«Жена моя, — писал впоследствии С. А.(?) Аллилуев, — Ольга Евгеньевна, с первых дней замужества примкнула к революционному движению. Постоянно выполняла поручения подпольной организации, она на всем протяжении моего революционного пути всегда оставалась моим верным спутником и помощником».

Брак этот был счастливым. Его не омрачало даже то, что Ольга порой увлекалась другими мужчинами: то венгром, то поляком, то болгарином, то турком. Но несмотря на это, к ней в доме относились с пониманием, терпеливо, и обычно ее очередное увлечение вскоре прекращалось, и все входило в нормальную колею.

Когда они жили в Тбилиси, произошло знакомство будущего тестя с зятем, а будущая супруга Сталина — Надежда была еще в детском возрасте. По семейному преданию, Иосиф Сталин в 1903 году спас Надежду, когда она, играя в двухлетнем возрасте на набережной Баку, упала в море. В 1907 году семья Аллилуевых переехала в Петербург.

В тревожные июньские дни 1917 года на их квартире одно время скрывался В. И. Ленин, который в дальнейшем неоднократно проявлял заботу о членах семьи Аллилуева. В марте и апреле 1920 года он дал распоряжение о «предоставлении долгого отпуска» П. С. Аллилуеву, перенесшему сыпняк и страдающему слабостью легких. Телеграфом он запрашивал сведения о С. Я. Аллилуеве, направленном с комиссией по обследованию рудников Криворожского бассейна. Судьба его была неизвестна в течение шести месяцев.

Аллилуевы тепло встретили Сталина, вернувшегося из сибирской ссылки. Надежда увлеклась им вскоре после октябрьских событий, что было замечено домашними да и самим Сталиным, ответившим ей взаимностью.

В революционные дни октября 1917 — января 1918 года Надя мало чем отличалась от своих подруг, так же, как и они, была далека от политики. Об этом можно судить по ее записям.

«Уезжать из Питера мы никуда не собираемся. С провизией пока что хорошо. Яиц, молока, хлеба, мяса можно достать, хотя дорого… В общем жить можно, хотя настроение у нас (и вообще у всех) ужасное, временами прямо плачешь: ужасно скучно, никуда не пойдешь. Но на днях с учительницей музыки была в Музыкальной драме и видела „Сорочинскую ярмарку“, остались очень довольны. В Питере идут слухи, что 20-го октября будет выступление большевиков, но это все, кажется, ерунда».

«…я теперь в гимназии все воюю. У нас как-то собирали на чиновников деньги, и все дают по два, по три рубля. Когда подошли ко мне, я говорю: „Я не жертвую“. Меня спросили: „Вы, наверное, позабыли деньги?“ А я сказала, что вообще не желаю жертвовать. Ну и была буря! А теперь все меня называют большевичкой, но не злобно, любя. Мне очень интересно, к какой партии принадлежит Алеша, он-то, наверное, большевик.

Я уже два месяца занимаюсь по музыке, успехи — так себе, не знаю, что будет дальше. А пока до свидания. Мне еще надо несчастный Закон Божий учить».

«…Занятия в гимназии идут страшно вяло. Всю эту неделю посещаем Всероссийский съезд Советов Раб. и Солд. и Крест, депутатов. Довольно интересно, в особенности, когда говорят Троцкий или Ленин, остальные говорят очень вяло и бессодержательно. Завтра, 17 января, будет последний день Съезда, и мы все обязательно пойдем».

«…В Питере страшная голодовка, в день дают восьмушку фунта хлеба, а один день совсем не давали. Я даже обругала большевиков. Но с 18-го февраля обещали прибавить. Посмотрим! …Я фунтов на двадцать убавилась, вот приходится перешивать все юбки и белье — все валится. Меня даже заподозрили, не влюблена ли я, что так похудела.

Приехал к нам на десять дней Павлуша и опять уехал. Он записался в новую социалистическую армию, хотя говорит, что ему страшно надоел фронт. Мама его бранила, а мы на ура подняли. Отец тоже хочет записаться, но, конечно, шутит».

В 1919 году Надя вышла замуж за Сталина и вступила в партию. Брак с молодой девушкой из интеллигентной семьи старого революционера-большевика, видимо, импонировал Сталину, и так уж получилось, что его политическая карьера совпала с первыми годами его семейной жизни. В семейном альбоме Сталиных сохранилась небольшая фотография Надежды в солдатской гимнастерке, сделанная во время поездки супругов на Царицынский фронт.

На нас смотрит милая улыбающаяся женщина. Чувствуется решительность в характере. На другой фотографии, 1923 года, она же с полуторагодовалым сыном Василием на руках. Мальчик полненький, смотрит на нас, насупив брови.

Женой Сталин был доволен. Надежда была для Сталина тем человеком, которому он доверял, которая была в курсе его практических дел и к информации которой он прислушивался. Был ли Сталин тактичным и деликатным мужем? Думается, что нет. Ему была присуща природная грубость, капризность, жестокость, не раз выливавшаяся на его близких, и тем более на жену, о чем знали многие, и даже Ленин.

Сохранилась характеристика, данная Н. Аллилуевой Л. А. Фотиевой в разговоре с писателем А. Беком в 1967 году и во многом характеризующая семейные отношения Сталиных:

А. Б.: Вот у вас работала Надежда Сергеевна. Какова она была из себя?

Л. Ф.: Красивая, очень красивая. Грузинские глаза (дед — грузин), почти всегда красивая, но иногда неинтересная. Вдруг проступало что-то грубое. Сталин с ней бывал очень груб.

А. Б.: Что значит груб? Как именно? «Убирайся вон»? «Пошла к черту»? Так?

Л. Ф.: Нет, это не грубость. Между прочим, Сталин всегда говорил тихо.

Когда родился Вася, Сталин перестал с Надей разговаривать. А у них повелось так: он называл ее на «ты», а она говорила ему «вы». Не разговаривал целый месяц. Она решила уйти от него, переселиться к отцу. Произошло наконец объяснение. Сталин сказал, что обижен на нее за то, что она говорит ему «вы». После этого и она перешла на «ты». И помирились.

Он ее загружал разными делами. И диктовал ей свои статьи. Она и его гостей должна была принимать, и работала машинисткой в секретариате Ленина. Однажды пришла и взволнованно сказала, что уходит с работы. Так он ей велел. Не оставалось у нее времени для него. Я пошла к Владимиру Ильичу и рассказала ему. Владимир Ильич сказал: «Если завтра не выйдет на работу, сообщите мне, я с ним поговорю».

Однако она вышла. Я сказала об этом Владимиру Ильичу. Он произнес: «Азиат».

Однако все уладилось, и вмешательства Владимира Ильича не понадобилось. В 1921 году в семье ожидали ребенка. Естественно, что ни работать, ни участвовать в жизни партийной организации Надежда не могла. Это квалифицировали как пассивность и исключили из партии.

На что В. И. Ленин 20 декабря 1921 года продиктовал по телефону в Центральную комиссию по очистке партии П. А. Залуцкому и А. А. Сольцу письмо: «До меня дошло известие об исключении из партии Надежды Сергеевны Аллилуевой. Лично я наблюдал ее работу как секретарши в Управлении делами СНК, т. е. очень близко. Считаю, однако, необходимым указать, что всю семью Аллилуевых, т. е. отца, мать и двоих дочерей, я знаю с периода до Октябрьской революции. В частности, во время июльских дней, когда мне и Зиновьеву приходилось прятаться и опасность была очень велика, меня прятала именно эта семья, и все четверо, пользуясь полным доверием тогдашних большевиков-партийцев, не только прятали нас обоих, но и оказывали целый ряд конспиративных услуг, без которых нам бы не удалось уйти от ищеек Керенского. Очень может быть, что ввиду молодости Надежды Сергеевны Аллилуевой это обстоятельство осталось неизвестным комиссии. Я не знаю также, имела ли возможность комиссия при рассмотрении дела о Надежде Сергеевне Аллилуевой сопоставить сведения об ее отце, который работал в разнообразных функциях по содействию партии задолго до революции, оказывая, как я слышал, серьезные услуги нелегальным большевикам при царизме.

Считаю долгом довести эти обстоятельства до Центральной комиссии по очистке партии».

Но несмотря на это, Н. С. Аллилуева была восстановлена в партии только в 1924 году.

Сохранилось ее письмо к И. И. Радченко, в котором она просит дать ей партийную рекомендацию.

«Дорогой Иван Иванович!

Надя Аллилуева».

Я к Вам обращаюсь с большой просьбой, если Вам не неприятно давать мне рекомендацию для перехода из кандидатов в члены ВКП, то я очень прошу Вас дать мне рекомендацию. Я хотела зайти к Вам сама, но мне уже ровно в девять часов надо быть в СНК, и я не успела бы к девяти часам вернуться. Рекомендацию мою надо написать на отдельном листе и самую простую. К Вам же я как-либо зайду обязательно, но сейчас сама никак не смогу. Простите, что беспокою, и заранее большое спасибо. Привет Алисе Ив. и Алешке.

9.VIII. 24 г.

Надежда была крайне скромной женщиной. Внук ее, А. В. Бурдонский, в интервью газете «Вечерняя Москва» привел очень характерный пример: «Как-то в пятидесятые годы сестра бабушки, Анна Сергеевна Аллилуева, передала нам сундук, где хранились вещи Надежды Сергеевны. Меня поразила скромность ее платьев. Старая кофта с заплатами под мышкой, поношенная юбка из темной шерсти, а с изнанки вся в заплатах. И это носила молодая женщина, о которой говорили, что она любила красивые наряды».

Брак Аллилуевой со Сталиным нельзя назвать безоблачным. Она несколько раз уходила от него вместе с детьми Василием и Светланой, а незадолго до смерти даже говорила об окончательном переезде к родственникам после окончания Промышленной академии, где она училась. Сталин относился к жене, по всей вероятности, всегда строго, без понимания ее интересов и, может быть, самого главного — ее молодости. Сильный, стремившийся к власти, Сталин знал, что он делает. «Дорвавшись» до дела своей жизни, преодолев многое и многихпобедив (пока еще не всех), он не мог понять, почему его жена, вместо того, чтобы боготворить, осуждает его, говорит, что он ошибается, что окружил себя не теми людьми… Он, известный революционер, с несколькими классами духовного образования, видно, даже не допускал, а может быть, наоборот — чувствовал, как ему не хватает знаний, широты кругозора, понимал, что живет с энергичным образованным человеком, который хочет быть не только женой первого человека государства, но и его помощником.

Кстати, в присутствии Надежды М. Володичева передала Сталину одну из копий первой части «завещания» Ленина, а Л. Фотиевой — вторую. Вот что об этом вспоминала сама Володичева: «Впоследствии я часто вспоминала об этом эпизоде и поняла, что напрасно показала ленинский документ Сталину. Хотя в нем еще не содержалось предложения сместить Сталина с поста Генерального секретаря ЦК партии, но так или иначе его это письмо насторожило. Теперь он был предупрежден отом, что Ленин готовит к xii съезду партии серьезные предложения о ряде перемен в ЦК. Впоследствии из одного разговора с Надеждой Сергеевной Аллилуевой я поняла, что Сталин опасался, как бы я не поставила в известность о ленинском письме делегатов съезда.

…Сталин меня ругал, он думал, что я понесу это письмо на съезд. И ругал он меня, конечно, в соответствии со своими наклонностями».

В. И. Ленин дал тогда совершенно правильную характеристику Сталину, указав на то, что он слишком груб, недостаточно внимателен к товарищам, капризен, злоупотребляет властью. Эта характеристика соответствует не только его политическому, но и психологическому портрету. В семье он был менее сдержан, ему нечего было здесь опасаться, и это, видимо, было причиной не раз возникавших семейных ссор и даже крупных скандалов, некоторые из которых чуть не закончились для него семейным разрывом.

Грубым Сталин был не только по отношению к жене, нои ко многим женщинам, с которыми он сталкивался.

Письма Н. К. Крупской, В. И. Ленина эту черту характера Сталина особенно ярко и точно выделяют.

23 декабря 1922 года Крупская писала Каменеву: «Лев Борисович, по,поводу коротенького письма, написанного мною под диктовку, Влад. Ильича с разрешения врачей, Сталин позволил вчера по отношению ко мне грубейшую выходку. Я в партии не один День. За все 30 лет я не слышала ни от одного товарища ни одного грубого слова, интересы партии и Ильича мне не менее дороги,чем Сталину. Сейчас мне нужен максимум самообладания. О чем можно и о чем нельзя говорить с Ильичем, я знаю лучше всякого врача, т. к. знаю, что его волнует, что нет и во всяком случае лучше Сталина. Я обращаюсь к Вам и Григорию (Зиновьеву Г. Е. — А. К.), как более близким товарищам В. И., и прошу оградить меня от грубого вмешательства в личную жизнь, недостойной брани и угроз. В единогласном решении контрольной комиссии, которой позволяет себе грозить Сталин, я не сомневаюсь, но у меня нет ни сил, ни времени, которое я могла бы тратить на эту глупую склоку. Я тоже живая, и нервы напряжены у меня до крайности».

Почти через два с половиной месяца, 5 марта 1923 года, В. И. Ленин направил Сталину, а в копии — Каменеву и Зиновьеву следующее письмо:

«Уважаемый т. Сталин!

С уважением. Ленин».

Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения.

Передавала письмо Ленина М. Володичева. «Я просила Сталина написать письмо Владимиру Ильичу, т. к. он ожидает ответа, беспокоится, — писала она. — Сталин прочел письмо стоя, тут же при мне. Лицо его оставалось спокойным. Подумал и произнес медленно, отчетливо выговаривая каждое слово, делая паузы между ними: „Это говорит не Ленин, это говорит его болезнь. Я — не медик. Я — политик. Я — Сталин. Если бы моя жена, член партии, поступила неправильно и ее наказали бы, я не счел себя вправе вмешиваться в это дело. А Крупская член партии. Раз Владимир Ильич настаивает, я готов извиниться перед Крупской за грубость“.

Многие новости, что называется из первых рук, Сталин узнавал от Надежды Сергеевны, особенно в тот период, когда она училась в Промышленной академии, считавшейся тогда «инкубатором правых, рассадником микробов правого толка, правого направления». Н. Д. Власик засвидетельствовал в свое время доктору исторических наук Н. А. Антипенко о том, что именно Н. С. Аллилуева летом 1932 года передала Сталину так называемое обращение «Всесоюзной конференции союза „Защиты ленинизма“, подброшенное ей, и какое тяжелое впечатление это произвело на нее. Наверное, мало кого бы могло оставить равнодушным обвинение мужа в том, что он завел партию и страну в тупик, в том, что он с помощью обмана, клеветы и одурачивания, насилия и террора отсек и устранил от руководства лучшие партийные силы, тысячи людей сажал в тюрьмы и ссылки, установил свою личную диктатуру, порвал с ленинизмом.

Обучаясь в академии, встречаясь со многими руководителями сельского хозяйства и промышленности, Н. С. Аллилуева не могла не понять масштабов развала и дезорганизации экономики страны, несмотря на строительство крупных промышленных предприятий, снижения реального уровня жизни и роста цен, размеров насильственной коллективизации в деревне, что привело к сокращению на 70 процентов скота по сравнению с 1927 годом. Она не могла не понять, что всякая личная заинтересованность к ведению сельского хозяйства убита и держится на принуждении и репрессиях, что на страну надет намордник: бесправие, произвол и насилие висят над каждым, и что всякая законность попрана. Сталина обвиняли и в том, что роль науки, литературы и искусства низведена до небывало низкого уровня, что борьба с оппозицией стала карикатурой, а демократизм в партии, Советах, профсоюзе и комсомоле подчинен личным усмотрениям вождя.

«По своему объективному содержанию роль Сталина — это роль Азефа ВКП(б) пролетарской диктатуры и социалистического строительства, — говорилось в обращении. — Он губит ленинизм под видом ленинизма, пролетарскую диктатуру под флагом пролетарской диктатуры, социалистическое строительство под флагом социалистического строительства. Ни один самый смелый и гениальный провокатор для гибели пролетарской диктатуры, для дискредитации ленинизма, социалистического строительства и социализма, для взрыва изнутри, для укрепления сил контрреволюции не мог бы придумать ничего лучшего, чем руководство Сталина и его клики…

Основной водораздел партии проходит в настоящее время не по линии за Троцкого или против, а за продолжение сталинского руководства и неизбежную гибель ленинской партии и советской власти или за ликвидацию сталинщины и спасение ВКП(б) и пролетарской диктатуры.

Опасения Ленина в отношении Сталина и его нелояльности, нечестности, недобросовестности и неумения пользоваться властью целиком оправдались: Сталин и его клика губят дело коммунизма, и с руководством Сталина должно быть покончено возможно скорее».

Суровые обвинения, выдвинутые Сталину, были, конечно, известны Н. С. Аллилуевой. Вряд ли она не знала содержания передаваемых материалов. Можно предположить, что бурные объяснения политического характера между ними были не один раз. Многое, видно, накопилось в ее душе горького, печального и страшного, если жизнь показалась ей невозможной и ее в ночь с 8-го на 9 ноября 1932 года не стало. Она застрелилась (?!). В официальных сообщениях о смерти об этом сказано не было.

Некрологи о кончине Н. С. Аллилуевой подписали жены высокопоставленных деятелей: Е. Ворошилова, П. Жемчужина, 3. Орджоникидзе, Д. Хазан, М. Каганович, Т. Постышева, A. Микоян; руководители партийных и советских органов: B. Молотов, С. Орджоникидзе, В. Куйбышев, М. Калинин, Л. Каганович, П. Постышев, А. Андреев, С Киров, А. Микоян и А. Енукидзе.

В некрологе, подписанном руководством и студентами Промышленной академии, среди которых был и студент Никита Хрущев, было сказано: «Преждевременно ушла от нас Надежда Сергеевна Аллилуева, еще молодая, в полном расцвете сил и энергии. Тов. Аллилуева родилась в 1901 г., 22 сентября, в семье рабочего, старого большевика-подпольщика, и еще совсем молодой, в 1918 году, вступив в ряды ВКП(б), со всей энергией отдавалась партийной и советской работе. Тов. Аллилуева работала с 1919 года в секретариате Ленина. В период гражданской войны — на Царицынском фронте. Позже т. Аллилуева работала в журнале „Революция и культура“ при „Правде“, откуда была партией откомандирована на учебу в Промышленную академию. 1 декабря с. г. Надежда Сергеевна должна была закончить Всесоюзную промышленную академию и Менделеевский институт искусственного волокна. Болезненное состояние не могло приостановить ее большевистского упорства в учебе».

Еще более интересна для нас информация бывших коллег Надежды Сергеевны — М. Володичевой, Ш. Манутарьянц, Е. Лепешинской и М. Глессер — по совместной работе в секретариате В. И. Ленина: «В 1919 году восемнадцатилетняя Надя Аллилуева пришла работать в Совнарком, в секретариат Владимира Ильича. Всю свою энергию, все свои молодые силы и безграничную преданность делу Надя вкладывала в эту работу. С утра до ночи, а зачастую и целые ночи напролет, просиживала за машинкой, за шифрованием и расшифровкой телеграмм в годы гражданской войны, у прямого провода. Ей поручалась самая секретная, ответственная работа в секретариате Владимира Ильича. Работала она прекрасно — точная, исполнительная, аккуратная до самых мелочей. Владимир Ильич очень ценил Надю и часто, давая какие-нибудь поручения, за которыми надо было особенно проследить, говорил: „Поручите это Аллилуевой, она это сделает хорошо“.

Она всегда рвалась учиться, учеба была ее самой большой мечтой. Но уйти из Совнаркома в те годы было нельзя: это был тот же фронт. Через несколько лет после смерти Владимира Ильича Надя наконец получила возможность учиться. Она поступила в Промакадемию. Мы все радовались за нее.. Энергичная, очень способная, она имела задатки хорошего, большого работника. Не один десяток лет она могла бы еще проработать…».

11 ноября в газетах была дана хроника похорон Н. С. Аллилуевой:

«— 9 ноября, вечером, тело Н. С. Аллилуевой было перенесено из Кремля в здание ГУМа;

— 8 часов вечера, почести покойной отдали члены ЦК ВКП(б), ЦКК, ЦИК, Коминтерна, МК и др. партийных и советских организаций;

— 10-го утром открылся свободный доступ для всех;

— непрерывный людской поток с 8 часов утра до позднего вечера лился в большой белый зал заседаний, где среди зелени, венков, траурных знамен лежит тело Надежды Сергеевны Аллилуевой;

— тысячи рабочих, работниц, учащихся в глубоком безмолвии прошли мимо гроба. Двойная цепь желающих проститься с покойной протянулась по Красной площади, завернувши на улицу 25-го Октября;

— вчера днем в почетном карауле у гроба стояли коллективы «Правды», слушатели и профессура Промакадемии, Комакадемии, институтов красной профессуры, Свердлова и других организаций».

Приведем одно из официальных сообщений о прощании с покойной, в котором говорилось о «преданнейшей большевичке, жене, близком друге и верном помощнике тов. Сталина» и тех людях, которые «три дня назад проходили по Красной площади со знаменами, с плакатами, на которых были начертаны цифры большевистских побед.

Сегодня один из этих людей — славный и хороший товарищ — лежит в гробу. И, выходя отсюда, из этой залы, поднимаются опущенные головы. На здании ЦИК пламенеют колыхаемые осенним ветром полотнища: —Да здравствует мировой Октябрь!

Хороня наших лучших товарищей, мы, большевики, не опускаем голов. Мы продолжаем их дело. Это — лучший венок на их могилу.

…Скорбно льются звуки оркестра. Меняется почетный караул коммунистов, в среде которых работала Надежда Сергеевна. Вот слушатели Промакадемии, где она училась. Вот близкие друзья и товарищи: Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов, Постышев, Орджоникидзе, Киров, Калинин, Енукидзе. Тянется лента людей… Газеты тех дней пестрят соболезнованиями. Как правило, они начинаются словами: «Дорогой друг и учитель тов. Сталин!», «Дорогой Иосиф Виссарионович!», «Дорогой тов. Сталин!»

12 ноября «Правда» писала о похоронах: «С утра сюда, в зал, к гробу, течет с Красной площади людская волна. Ее истоки — на московских заводах, фабриках, в учреждениях, в вузах и красноармейских казармах. Все спешат отдать последний долг Надежде Сергеевне. Ведь вот скоро, в час дня, доступ в зал будет прекращен. Красная площадь постепенно заполняется партийными, рабочими и вузовскими организациями. Знамена перевиты черными траурными лентами. Доступ к гробу прекращен. В зале остаются родственники, ближайшие товарищи и друзья покойной, представители партийных и советских учреждений. Входят т. Сталин, Молотов, Каганович, Калинин, Ворошилов, Орджоникидзе, Постышев, Киров, Андреев, Микоян, Енукидзе, Литвинов, Сулимов, Яковлев, все члены Реввоенсовета. В почетном карауле в последней смене: Молотов, Ворошилов, Каганович, Микоян.

2 ч. 30 мин. С гроба снимают венки. Траурный марш оркестра сменяется «Интернационалом». Тт. Ворошилов, Молотов, Каганович, Постышев, Андреев, Енукидзе, Яковлев выносят гроб к катафалку.

Манежная — Волхонка — Кропоткинская — Зубовская — Большая Пироговская — Новодевичье кладбище. Улицы, площади, переулки запружены народом. Последние прощальные слова у могилы произнес секретарь ЦК и МК тов. Каганович:

— Мы хороним одного из лучших, преданнейших членов нашей партии… Выросшая в семье старого большевика-пролетария, проведшая после революции долгие годы в обстановке величайшей преданности делу рабочего класса, Надежда Сергеевна была органически связана с рабочим движением, с нашей партией. Как в годы гражданской войны, так и в последующие годы Надежда Сергеевна была верным бойцом рабочего класса. Как член партии, как человек… отличалась прекрасными качествами чуткого и отзывчивого товарища. Она отличалась скромностью и особой требовательностью к себе.

Надежда Сергеевна оставила в наших сердцах лучшую память о себе, как активный работник партии, как человек и товарищ, как верный друг того, кто руководит величайшей борьбой пролетариата за победу социализма.

Мы, близкие друзья и товарищи, понимаем тяжесть утраты тов. Сталина, и мы знаем, какие обязанности это возлагает на нас в отношении к тов. Сталину.

Мы, большевики, в моменты потерь еще больше напрягаем свою волю к борьбе. Будем же крепче бороться за те идеалы, за которые боролась Надежда Сергеевна Аллилуева».

По случаю смерти жены И. В. Сталину выразили соболезнования через Наркомат иностранных дел послы ряда стран. 18 ноября «Правда» опубликовала письмо И. В. Сталина: «Приношу сердечную благодарность организациям, учреждениям, товарищам и отдельным лицам, выразившим свое соболезнование по поводу кончины моего близкого друга и товарища Надежды Сергеевны Аллилуевой-Сталиной».

Трагическая смерть Н. Аллилуевой породила множество домыслов, слухов и предположений.

Существуют три версии гибели Надежды Аллилуевой.

Первая — она застрелилась. Вторая — ее застрелил Сталин. Третья — ее застрелили по приказу мужа. Две последние, видимо, никогда не найдут подтверждения и в дальнейшем будут существовать только в виде предположений из-за отсутствия каких-либо документальных подтверждений.

Константин Симонов в книге «Глазами человека моего поколения» писал, что «мы не знали того, что действительно произошло в семье Сталина, не знали трагического поворота отношений его с женой, до нас доходили слухи о нем, как о виновнике ее смерти…».

Аналогичное утверждение можно прочитать в «Смене» 1988 г., № 13: «Шагая по трупам собственного произвола, Сталин, этот искусный актер, разыгрывал роль скорбящего об утрате друга точно так же, как он шел пешком по улицам Москвы до кладбища за гробом своей жены Аллилуевой, которую сам довел до самоубийства…»

На слухах построены и версии о том, что Н. С. Аллилуеву убил лично муж или это было сделано по его приказу.

Газета «Советская молодежь», орган ЦК ЛКСМ Латвии, 2 ноября 1988 года поместила воспоминания Элеоноры Карловны Эго, члена ЦК. комсомола Латвии в 30-е годы, — пишет А. И. Кара из Риги. — Там говорится, что «ей повезло». Карлаг перекрестил ее жизненный путь с судьбой Фаины Борисовны Гамарник, высокопрофессиональным медиком, работавшей в Санитарном управлении Кремля…

Фаина Гамарник была вызвана после происшествия с Аллилуевой, женой Сталина, для оказания медицинской помощи. Конец агонии произошел в полном смысле слова у нее на руках. Ей, врачу, сразу же стало понятно, что это не несчастный, тем более роковой случай. В Аллилуеву стреляли, спасти ее было уже незозможно. Истекающую кровью женщину спросила: «Кто?» — «Это Иосиф, Фая… Не простил, что я заступилась за Надю Крупскую, когда она просила миловать… Своей рукой сам…»

Такие сведения, не подтвержденные какими-то другими источниками, наверное, так и останутся существовать в виде недоказанных версий и не заслуживающих внимания утверждений. Точно так же, как и слухи о самоубийстве Надежды Сергеевны из-за безответной любви к однокурснику, вызвавшей конфликт с мужем.

К таким домыслам, наверное, будет относиться и приведенное киевлянином В. И. Фецаи утверждение: «Некоторые авторы пишут, что Аллилуева имела связь с первым сыном Сталина, Яковом, и что на этой почве муж заколол ее кинжалом».

Никита Сергеевич Хрущев, учившийся с Аллилуевой и хорошо знавший ее, впоследствии сказал по этому поводу: «…я с глубоким уважением относился к Надежде Аллилуевой. Она так отличалась от Сталина! Мне всегда нравилась в ней скромность… Она умерла при загадочных обстоятельствах. Но как бы она ни умерла, причиной ее смерти были какие-то действия Сталина, и Светланка, должно быть, знала об этом. Ходил даже слух, что Сталин застрелил Надю. Согласно другой версии, которая представляется мне более правдоподобной, Надя застрелилась из-за оскорбления, нанесенного ее женскому достоинству. Светланка, несомненно, что-то знала о том, почему погибла ее мать, и она очень сильно переживала».

Что же могла знать дочь Сталина Светлана Аллилуева? И как она вообще описала похороны матери, состояние отца? Это представляет большой интерес еще и потому, что многие москвичи, наблюдавшие похороны, утверждают, что они видели идущих за гробом дочь и чуть поодаль Сталина. В своих письмах многие очевидцы отмечают, что они подходили к Сталину вплотную, трогали его. Он был без головного убора, бледен. На лицо был нанесен грим, так как оспин не было видно.

В воспоминаниях Светлана Аллилуева засвидетельствовала, что «отец был потрясен случившимся. Он был потрясен потому, что он не понимал: за что? Почему ему нанесли такой ужасный удар в спину? Он был слишком умен, чтобы не понять, что самоубийца всегда думает „наказать“ кого-то — „вот, мол“ — „на, вот тебе“, „ты будешь знать!“; это он понял, но он не мог осознать — почему? За что его так наказали? И он спрашивал окружающих: разве он был невнимателен? Разве он не любил и не уважал ее как жену, как человека? Неужели так важно, что он не мог пойти с ней лишний раз в театр? Неужели это важно?

Первые дни он был потрясен. Он говорил, что ему самому не хочется больше жить… Отца боялись оставить одного, в таком он был состоянии. Временами на него находила какая-то злоба, ярость. Это объяснялось тем, что мама оставила ему письмо.

Очевидно, она написала его ночью. Я никогда, разумеется, его не видела. Его, наверное, тут же уничтожили, но оно было, об этом мне говорили те, кто его видел. Оно было ужасным, было полно обвинений и упреков. Это было не просто личное письмо: это было письмо отчасти политическое. И, прочитав его, отец мог подумать, что мама только для видимости была рядом с ним, а на самом деле шла где-то рядом с оппозицией тех лет.

Он был потрясен этим и разгневан, и когда пришел прощаться на гражданскую панихиду, то, подойдя на минуту к гробу, вдруг оттолкнул его от себя руками и, повернувшись, ушел прочь. И на похороны он не пошел. Хоронили маму друзья, близкие, шагал за гробом ее крестный — дядя Авель Енукидзе. Отец был выведен из равновесия надолго. Он ни разу не посетил ее могилу на Новодевичьем. Он не мог. Он считал, что мама ушла как его личный недруг».

Из воспоминаний Светланы Аллилуевой и сообщений «Правды» известно, что Сталин на похороны жены не ходил, а на процедуре прощания был только в здании ГУМа. И тем не менее утверждений, отличающихся от сказанного, слишком много.

«Хочу поспорить с Вами о том, что И. В. Сталин не был на похоронах матери своих детей. Это не так. Я живой свидетель тех похорон, — пишет М. С. Елдышева, 1922 года рождения из Харькова. — Очень пышная траурная процессия шла мимо окон нашей квартиры. И мы все прекрасно видели, как Сталин пешком шел рядом с гробом. Эти похороны врезались мне, тогда девочке, в память на всю жизнь. Кавалькада лошадей везла необычайной красоты постамент под бордовым балдахином. Народу за ней было видимо-невидимо. Но возле гроба не было никого — только Сталин шагал рядом, поэтому видно было его очень хорошо.

Конечно, Вы можете мне не поверить — никаких документальных доказательств у меня нет. Но адрес той квартиры, откуда я наблюдала эти похороны, приведу: улица Ленивка, дом 6, кв. 8. Тогда еще существовал старый Каменный мост, как раз на него вход был только с Ленивки. Поэтому мы видели все траурные процессии — и похороны Маяковского в 30-м году хорошо помню, а уж похороны Аллилуевой не забуду никогда».

«Я не берусь утверждать, дошел ли Сталин до кладбища, но от Дома союзов по Охотному ряду он шел за гробом в распахнутой шинели, без головного убора, — свидетельствует А. А. Беляев из Москвы. — Гроб был установлен на лафете. Я это видел лично. Случайно, оказавшись в этот момент на пути от площади Революции к площади Свердлова. Я в то Время был красноармейцем и имел увольнительную. Нас было двое. Мы невольно остановились… Пишу Вам об этом только во имя того, что это неоспоримый факт».

«И. В. Сталин приезжал на похороны Н. С. Аллилуевой. Он появился, когда гроб опустили в могилу, подошел к ней, бросил горсть земли и тут же уехал, — сообщает И. С. Окунев из Москвы. — Я видел это собственными глазами. Вместе с двумя своими товарищами-сверстниками Володей и Борисом Репиными, которые жили в доме, примыкавшем к стене кладбища, мы забрались на нее и оттуда смотрели на происходящее. Все было видно очень хорошо, потому что могила находилась недалеко от стены. Было нам по 10—12 лет, и мы кое-что уже соображали.

Светлане же, которая родилась в 1926 году, было всего 6 лет. Она не могла знать всего, а тем более запомнить, кто был и что делал в те драматические часы и минуты. Она описывает этот эпизод, безусловно, с чужих слов.

И. В. Сталин не мог не выполнить этот элементарный ритуал уже хотя бы потому, что тогда сразу же распространился слух, что Н. С. Аллилуева не покончила жизнь самоубийством, а была убита. Горстью земли Сталин как бы отвергал эту версию…

О том, что Сталин посетил кладбище и отдал дань умершей жене, я встречал указание и в нашей печати, но только не помню, где именно».

О том, что Сталин шел за гробом жены, сообщали многие публикации. В биографической хронике, включенной в сочинения И. Сталина, туманно и пространно говорится, что «11 ноября — И. В. Сталин провожает гроб с телом Н. С. Аллилуевой-Сталиной на Новодевичье кладбище».

Старший научный сотрудник ИНИОН АН СССР Н. Н. Месяц, работавший в те годы следователем следственной части особых отделов НКВД СССР, пишет, что он видел Сталина на похоронах (журнал «Комсомольская жизнь», № 18, 1988 г.).

В статье «Смерч» Галина Серебрякова сообщает, что «видела согбенную маленькую фигуру Сталина. Перекошенное лицо его почернело. Он казался таким больным» (газета «Вечерняя Алма-Ата»).

Писатель Лев Разгон в воспоминаниях дает такие сведения о похоронах Н. С. Аллилуевой: «Тело покойной лежало в Хозяйственном управлении ЦИК, которое занимало теперешнее здание ГУМа, мимо гроба проходил поток людей, в почетном карауле стояли все верные соратники, в газетах печатались выражения беспредельного сочувствия Сталину.

А сам Сталин постоянно сидел у гроба и зоркими, все видящими своими глазами всматривался: кто пришел, кто как себя ведет, какое у кого выражение лица…

У открытой могилы Сталин стоял, опустив голову или же закрывая лицо руками. Но так, чтобы видеть, все ли тут» (журнал «Юность», 1988, № 5).

Итак, в чем же дело? Где истинз? Кого могли принять за Сталина многие свидетели?

На этот вопрос ответ дал одноклассник Василия Сталина, попросивший не называть его, знавший семью Сталина с детства: «Со Сталиным спутали „Алешу“ Сванидзе, брата первой жены Сталина, типичного грузина, чем-то похожего, да и старавшегося быть похожим на него. Спутали потому, что лично знали Сталина только по фотографиям, а не в жизни».

Это подтверждают также и фотографии, беседы со многими ныне здравствующими родственниками Сталина, бывшими в то время в его доме и знавшими А. Сванидзе.

Косвенным, но убедительным свидетельством отсутствия Сталина на похоронах служит и сама обстановка того дня. Если бы за гробом шел «сам», то на заборах бы никто не сидел, а тем более не сумел бы подойти к нему вплотную. Его охрана была поставлена безукоризненно.

* * *

Трагична судьба близких Надежды Сергеевны Аллилуевой. В 1938 году был арестован муж ее сестры Анны, работник НКВД Реденс. Незадолго до ареста он был откомандирован к новому месту службы в Казахстан, через некоторое время отозван оттуда и вскоре расстрелян. Он был причастен к репрессиям и гибели сотен необоснованно обвиненных и репрессированных людей. Из-за него произошел скандал между Сталиным и братом Надежды Павлом Сергеевичем Аллилуевым. В 1938 году, вернувшись из очередного отпуска, он обнаружил в Автобронетанковом управлении РККА, где был военным комиссаром, что среди его подчиненных были произведены многочисленные аресты. Там же, в кабинете, он умер от сердечного приступа.

Анна Сергеевна Аллилуева и жена Павла Сергеевича были заключены в тюрьму по обвинению в «шпионской деятельности». Освобождены они были в 1954 году, причем Анна Сергеевна провела несколько лет в одиночке, вышла с тяжелыми расстройствами психики. Она умерла в 1964 году в загородной Кремлевской больнице. После тюрьмы она боялась запертых дверей. Однажды ее закрыли на ночь в палате, а утром обнаружили мертвой. Ее брат Федор, в молодости склонный к математике, физиe, химии, сошел с ума. В годы гражданской войны работал с Камо, который любил устраивать «испытания верности» своим бойцам. Во время очередной проверки Федор не выдержал, увидев разгром, связанных товарищей, окровавленный труп командира и рядом его сердце. Он дожил полуинвалидом до шестидесяти лет.

Трагична судьба брата первой жены Сталина — «Алеши» Сванидзе. Накануне войны он и его жена были арестованы. Несмотря на пытки, признания от него не добились. Его расстреляли в 1942 году. Жена, находившаяся в ссылке, получив сообщение о смертном приговоре, умерла от разрыва сердца. Сестра Алексея Сванидзе — Марико, работавшая в секретариате А. Енукидзе, была арестована и тоже погибла в тюрьме. Не избежал ссылки сын Сванидзе — он был сослан в Казахстан.

* * *

Задолго до своей кончины Сталин стал задумываться о судьбе детей. Видимо, он считал, что самым надежным для них наследством стало бы родство с теми, кого он считал своей опорой в высших эшелонах власти. Особенно его заботила будущая судьба Василия, неразборчивого и достаточно безответственного в делах, а также в своих связях и отношениях с людьми. Его жена, Бурдонская, явно не могла с ним справиться. Когда на одном из мероприятий, кстати в присутствии Бурдонской, Сталин увидел Екатерину Тимошенко с сыном, то он не только этого не пресек, а, наоборот, настоял на их свадьбе. Чем же новая невестка так понравилась свекру? Прежде всего своим железным характером и большой практичностью. И он не ошибся. Через год с небольшим начальник его личной охраны генерал Н. С. Власик доложил о том, что, находясь с Василием в Германии, Екатерина проявляет невиданный интерес к сбору трофейного фарфора, тканей, предметов искусства. Когда же Власик доложил о том, что она продала через рынок двух раскормленных свиней, подаренных Василию кем-то из союзников еще поросятами, а затем выросших на солдатской кухне в огромных хряков, то Сталин только довольно усмехнулся. Так же он отнесся и к докладу о том, что уже в Москве жена командующего ВВС Московского военного округа систематически реализует через комиссионные магазины трофейные вещи, привезенные с собой.

Не считал Сталин удачным и первый брак Светланы. Ее муж, Григорий Морозов, ему явно не нравился. Как только его дочь рассталась с Григорием, его тут же убрали из Москвы, и почти три года он пробыл безработным.

Зато второй брак дочери, с Юрием Ждановым, отец приветствовал как только мог. Во-первых, потому, что отец Юрия был очень близок по духу самому Сталину. В 1934 году А. А. Жданов, заменив убитого Кирова на постах первых секретарей обкома и горкома Ленинграда, железной рукой осуществлял руководство «кировским потоком», по которому десятки тысяч ленинградцев были брошены в тюрьмы, лагеря, сосланы или расстреляны. Приложил он руку и к репрессиям 1937— 1938 годов. Сколько раз в своих длинных речах главный идеолог сталинизма Жданов клеймил писателей, художников, философов, музыкантов за «отрыв от жизни». Любил Сталин Жданова и за его поведение у себя в гостях, где последний злоупотреблял спиртным и часто напивался до бесчувствия. Пили тогда все, в том числе и сам Сталин, но хозяин умеренно, Берия, Маленков и Микоян, в отличие от Щербакова и Жданова, оставались трезвыми. Когда открылся секрет, а он был прост — пили они по договоренности с официантками минеральную воду, а не водку, то им пришлось испытать не самое приятное в своей жизни.

Сталину был глубоко симпатичен сын Жданова, Юрий, окончивший в 1941 году химический факультет Московского государственного университета. Именно Сталин поддержал Юрия в его продвижении и назначении в 1947 году заведующим отделом науки ЦК. Молодой доктор химических наук в 1948 году смело вступил в борьбу с президентом Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук академиком Т. Д. Лысенко, отбросившим развитие генетики в СССР на многие годы назад. После обращения Лысенко к Сталину и Жданову-старшему Юрий особых потерь не понес. «Отец мой очень любил А. А. Жданова, уважал и его сына и всегда желал, чтобы семьи породнились», — писала впоследствии Светлана.

Однако и этот элитный брак распался. После снятия с должности в ЦК Юрий Жданов устоял, многие годы плодотворно проработав ректором Ростовского государственного университета.

 

СТАРШИЙ СЫН

7 августа 1941 года члену Военного совета северо-западного направления А. А. Жданову Политическое управление Северо-Западного фронта направило в секретном пакете «3 листовки, сброшенные с самолета противника».

На листовке был текст: «Товарищи красноармейцы! Неправда, что немцы мучают вас или даже убивают пленных! Это подлая ложь! Немецкие солдаты хорошо относятся к пленным! Весь народ обманывают! Вас запугивают, чтобы вы боялись немцев! Избегайте напрасного кровопролития и спокойно переходите к немцам!»

Здесь же фотография двух немецких офицеров с пленным и ниже слова: «Немецкие офицеры беседуют с Яковом Джугашвили. Сын Сталина, Яков Джугашвили, старший лейтенант, командир батареи 14-го гаубичного артиллерийского полка 14-й бронетанковой дивизии, сдался в плен к немцам. Если уж такой видный советский офицер и красный командир сдался в плен, то это показывает с очевидностью, что всякое сопротивление германской армии совершенно бесцельно. Поэтому кончайте все войну и переходите к нам!»

На обороте листовки была воспроизведена рукопись письма: «Дорогой отец! Я в плену, здоров, скоро буду отправлен в один из офицерских лагерей Германии. Обращение хорошее. Желаю здоровья, привет всем. Яков».

На нижней кромке второй страницы дан комментарий: «Письмо Якова Джугашвили к своему отцу, Иосифу Сталину, доставленное ему дипломатическим путем».

Не вызывает сомнения, что Жданов проинформировал Сталина о случившемся. Член Политбюро, секретарь ЦК ВКП(б), член Военного совета пользовался особым доверием последнего. Он знал Якова хорошо, неоднократно встречался с ним у Сталина и у себя дома.

Яков Джугашвили был сыном Сталина от первого брака. Его мать, Екатерина Сванидзе, женщина из бедной семьи, воспитывала сына, работая то портнихой, то прачкой, отдавая скудные средства отцу. В 1907 году в возрасте двадцати двух лет она скончалась от брюшного тифа.

Позже было установлено, что год рождения Якова во всех документах указан как 1908-й. Это вызвало недоумение и предположение, что он — внебрачный ребенок, родившийся во время ссылки Сталина в Сибирь. Возможно, до сих пор этот ребус оставался бы неразгаданным, если бы еще при жизни жительницы Тбилиси Д. М. Монасалидзе ее дочь Александра Семеновна Монасалидзе (родная сестра Екатерины Сванидзе), в семье которой до 14 лет воспитывался Яков, не подтвердила, что указанный год рождения появился в результате крещения мальчика его бабушкой Саппоры Двали-Сванидзе в 1908 году, что и стало датой его регистрации. После переезда Якова в Москву (1921 г.) у него сложились довольно напряженные отношения с отцом скорее всего из-за его определенной неподготовленности к жизни в Москве, его меньшей на первых этапах подготовленности к жизни в столице, чем детей Надежды Сергеевны Аллилуевой. Наверное, от этого Сталин-отец часто раздражался на Якова, но их противоречия не носили каких-либо политических оттенков, а были семейными противоречиями.

Окончив школу, Яков поступил в Московский институт инженеров транспорта, где он (по рассказу москвича Е. И. Чалова со слов студентов Геннадия Лечкова и Натана Рудничкого) показал себя «скромным и весьма порядочным человеком». Очень любил играть в шахматы. И, как правило, становился победителем почти во всех институтских шахматных соревнованиях.

Рассказывали и эпизод поступления Якова в МИИТ. По их словам, никто — ни в приемной комиссии, ни в дирекции — не обратил внимания на фамилию Джугашвили и, таким образом, никак не думал, что это сын Сталина. И вот однажды, к концу экзаменов, позвонили директору института и сказали, что с ним будет говорить товарищ Сталин. По словам очевидцев, растерявшийся директор трясущейся рукой взял телефонную трубку и потерянным голосом пролепетал:

— Слушаю вас, товарищ Сталин!

— Скажите, Яков Джугашвили выдержал экзамены, принят в ваш институт?

Директор, даже толком не соображая, о ком идет речь, подобострастно ответил:

— Да, товарищ Сталин, Джугашвили принят в наш институт!

О Якове сохранилось очень мало документов. Некоторые биографические сведения о его жизни до войны имеются в личном деле, хранящемся в Центральном архиве МО СССР. Среди них автобиография, написанная мелким почерком со многими исправлениями: «Родился в 1908 г. в г. Баку в семье профессионального революционера. Ныне отец, Джугашвили-Сталин И. В., находится на партийной работе. Мать умерла в 1908г. Брат, Василий Сталин, занимается в авиашколе. Сестра, Светлана, учащаяся средней школы г. Москвы. Жена, Юлия Исааковна Мельцер, родилась в Одессе в семье служащего.

Брат жены — служащий г. Одессы. Мать жены — домохозяйка. До 1935 г. жена на иждивении отца — училась. С 1936 г. по 1937 г. работал на электростанции завода им. Сталина в должности дежурного инженера-трубочиста. В 1937 г. поступил на вечернее отделение Артакадемии РККА. В 1938 г. поступил на 2 курс I факультета Артакадемии РККА».

Из партийно-политической характеристики слушателя 5-го курса Артиллерийской академии Джугашвили Якова Иосифовича следует, что он был членом ВКП(б) с 1941 года, «делу партии Ленина—Сталина предан. Работает над совершенствованием своего идейно-теоретического уровня. Особенно интересуется марксистско-ленинской философией. Принимает участие в партийной работе. Участвовал в составе редколлегии стенной газеты, проявил себя хорошим организатором. К учебе относится добросовестно. Упорно и настойчиво преодолевает трудности. Пользуется авторитетом среди товарищей. Партийных взысканий не имеет».

По сравнению с приведенным документом более содержательными являются материалы аттестационных комиссий академии: «Спокоен. Общее развитие хорошее. В текущем (1939) году сдал только материологию. Теория стрельбы им пройдена индивидуально и сдано до теории ошибок на плоскости, включая и обработку опытных данных. Имеет большую академическую задолженность, и есть опасения, что не сумеет ликвидировать последнюю к концу нового учебного года. Ввиду болезни не был на зимних лагерных сборах, а также и в лагерях отсутствует с 24 июня до сего времени. Практических занятий не проходил. Со стрелково-тактической подготовкой знаком мало. Возможен перевод на 5 курс при условии сдачи всей задолженности по учебе к концу следующего 1939/40 учебного года». А вот следующая аттестация: «За период с 15.8.39 по 15.7.40 г. на слушателя 4 курса командного факультета Артакадемии лейтенанта Джугашвили Якова Иосифовича:

1. Год рождения — 1908.

2. Национальность — грузин.

3. Партийность — член ВКП(б) с 1940 г.

4. Соц. положение — служащий.

5. Общее и военное образование — окончил транспортный институт им. Дзержинского.

6. Знание иностранных языков — изучал английский.

7. С какого времени в РКК — с 10.39.

8. С какого времени на должностях начсостава — с 12.39 г. в занимаемой должности.

9. Участвовал в гражданской войне —не участвовал.

10. Награды — не имеет.

11. Служба в белых и буржуазно-националистических армиях и антисоветских бандах — не служил.

Партии Ленина — Сталина и социалистической Родине предан. Общее развитие хорошее, политическое — удовлетворительное. Участие в партийно-общественной жизни принимает. Дисциплинирован, но недостаточно овладел знанием воинских положений о взаимоотношениях с начальниками. Общителен, учебная успеваемость хорошая, но в последней сессии имел неудовлетворительную оценку по иностранному языку. Физически развит, но часто болеет. Военная подготовка, в связи с краткосрочным пребыванием в армии, требует большей доработки».

Заключение старших начальников.

«С аттестацией согласен. Необходимо обратить внимание на ликвидацию недостатков органов слуха, препятствующих нормальному прохождению службы в дальнейшем. Начальник 4 курса майор Кобря».

Заключение аттестационной комиссии.

«Подлежит переводу на 5-й курс. Необходимо больше внимания уделять освоению тактики и выработке четкого командного языка.

Председатель комиссии.

Начальник I факультета».

Почти три года Яков пробыл в академии. Последняя аттестация, написанная накануне Великой Отечественной войны, отмечает: «Общее и политическое развитие хорошее. Дисциплинированный, исполнительный. Учебная успеваемость хорошая. Принимает активное участие в политической и общественной работе курса. Имеет законченное высшее образование (инженер-теплотехник). На военную службу поступил добровольно. Строевoe дело любит и изучает его. К разрешению вопросов подходит вдумчиво, в работе аккуратен и точен. Физически развит. Тактическая и артиллерийско-стрелковая подготовка хорошая. Общителен. Пользуется хорошим авторитетом. Полученное знание в порядке академических занятий применять умеет. Отчетно-тактическое занятие в масштабе стрелковой дивизии провел на „хорошо“. Марксистско-ленинская подготовка хорошая. Партии Ленина — Сталина и Социалистической Родине „предан. По характеру спокойный, тактичный, требовательный, волевой командир. За время прохождения войсковой стажировки на должности командира батареи выявил себя вполне подготовленным. С работой справился хорошо. После кратковременной стажировки на должности командира батареи подлежит назначению на должность командира дивизиона. Достоин присвоения очередного звания — капитан“. Государственные экзамены он сдал на „хорошо“ по тактике, стрельбе, основным устройствам артвооружеиия, английскому языку; на „посредственно“ — основы марксизма-ленинизма.

В мае 1941 года старший лейтенант Джугашвили стал командиром артиллерийской батареи. 27 июня 1941 года батарея 14-го гаубичного артполка вступила в боевые действия и 4 июля попала в окружение.

О месте и дате пленения Я. Джугашвили стало известно из немецкой листовки, разбросанной в Никопольской области 13 августа 1941 года и доставленной в политический отдел 6-й армии Южного фронта.(Cравни с текстом в начале этой главы Д.Т. )

На листовке фотографии и текст: «Это Яков Джугашвили, старший сын Сталина, командир батареи 14-го гаубичного артиллерийского полка 14-й бронетанковой дивизии, который 16 июля сдался в плен под Витебском вместе с тысячами других командиров и бойцов.

По приказу Сталина учат вас Тимошенко и ваши политкомы, что большевики в плен не сдаются. Однако красноармейцы все время переходят к нам. Чтобы запугивать вас, комиссары вам лгут, что немцы плохо обращаются с пленными.

Собственный сын Сталина своим примером доказал, что это ложь. Он сдался в плен. Потому что всякое сопротивление германской армии отныне бесполезно! Следуйте примеру сына Сталина — он жив, здоров и чувствует себя прекрасно. Зачем вам приносить бесполезные жертвы, идти на верную смерть, когда даже сын вашего верховного заправилы уже сдался в плен?

Переходите и вы!»

Фашистские идеологи рассчитывали, что, прочтя листовку, советские воины начнут массово сдаваться в плен. С этой целью на ней был отпечатан пропуск для неограниченного количества переходящих на сторону германских войск командиров и бойцов нашей армии: «Предъявитель сего, не желая бессмысленного кровопролития за интересы жидов и комиссаров, оставляет побежденную Красную Армию и переходит на сторону германских вооруженных сил. Немецкие солдаты и офицеры окажут перешедшему хороший прием, накормят и устроят на работу».

Яков был взят в плен 4-й танковой дивизией группы армий «Центр».

«Поскольку у пленного не было найдено никаких документов, — записано в протоколе допроса, — а Джугашвили утверждает, что он является старшим сыном Председателя Совнаркома СССР Иосифа Сталина-Джугашвили, то он должен был подписать прилагаемое заявление в двух экземплярах. Д. сразу узнал показанную ему фотографию отца а молодости.

Д. знает английский, немецкий и французский языки и производит очень интеллигентное впечатление. Он родился 18.08.1908 г. в Баку, является старшим сыном Сталина от первого брака с Екатериной Сванидзе. От второго брака с Аллилуевой у Сталина есть 20-летний сын Василий и дочь Светлана. Мнение о том, что в настоящее время Сталин состоит в третьем браке с Каганович, было охарактеризовано Д., как байка. Первоначально Д. готовился стать инженером-строителем закончил в Москве инженерное училище. Позже он решил избрать карьеру офицера и посещал артиллерийскую академию и Москве, которую он закончил за 2,5 года вместо 5 лет. 24 июня 1941 г. в звании старшего лейтенанта и в должности командира батареи он вступил в боевые действия вместе с 14-м гаубичным артиллерийским полком (в составе 14-й танковой дивизии). По его словам, он разговаривал со своим отцом 16 или 17 июня. Перед своим отъездом на фронт он смог попрощаться со Сталиным только по телефону.

В ходе беседы Д. показал:

а) На русских произвела сильное впечатление быстрота, четкость и организованность германского вермахта. Наиболее сильное впечатление произвела немецкая авиация (люфтваффе), которая умеет наносить сильные и уничтожающие удары даже по выдвигающимся войскам. В результате этой деятельности немецкой авиации Д. считает, что марш по тыловым дорогам намного опаснее, чем непосредственная борьба с противником на передовой. Точность попадания штурмовиков не всегда полная. На другой фазе допроса Д. сказал, что точность поражения штурмовиками очень плохая, так, например, в одном месте из 6 сброшенных бомб ни одна не попала в цель.

Вместе с тем моральное воздействие атак штурмовиков является практически опустошающим.

Немецкая артиллерия не всегда бывает на высоте, особенно при переносе огня в горизонтальном направлении много неточностей. В противоположность этому высока точность попадания минометов.

Очень похвально Д. отзывался о немецких танках и их тактическом использовании.

б) Д. указал на недостатки в высшем руководстве Красной Армии. Командиры бригад — дивизий — корпусов не в состоянии решать оперативные задачи. В особой степени это касается взаимодействия различных видов вооруженных сил. Д. подтвердил, что уничтожение командиров, замешанных в афере Тухачевского, в настоящее время жестоко мстит. Во время немецких наступлений высшие штабы чаще всего теряют связь со своими войсками и друг с другом. В результате этого среди солдат возникают панические настроения, и они — оказавшись без руководства — бегут. С оружием в руках офицерам и полит-комиссарам приходится сдерживать бегущих. Д. сам попытался с группой окруженных солдат прорваться, но поскольку солдаты бросили оружие, а гражданское население не желало иметь у себя красноармейцев в форме, то он вынужден был пойти на сдачу.

Из трех маршалов Советского Союза — Тимошенко, Ворошилова и Буденного — первого он характеризовал как наиболее способного.

В Красной Армии не хватает карт. Так, например, Д., как и другие командиры батарей, во всех видах боя должен был вести огонь, не имея карт.

О имеющихся еще резервах и подводе сибирских дивизий Д. не смог сказать ничего конкретного. Во всяком случае, ему было известно, что еще до начала войны различные части находились в пути из Сибири в европейскую часть России.

На вопрос о русских танковых войсках Д. сказал следующее:

Красная Армия использовала для себя опыт немецких танковых войск во Франции. Реорганизация русских танковых войск по немецкому образцу и использование их для выполнения самостоятельных оперативных задач практически закончены. Неудачи русских танковых войск объясняются не плохим качеством материала или вооружения, а неспособностью командования и отсутствием опыта маневрирования. В противоложность этому немецкие танки идут как часы. Д. считает, что американцы до сих пор не осознали ударную мощь сосредоточенных немецких танковых частей, в то время как англичане постепенно начинают понимать это. В качестве примера Д. рассказал эпизод, когда русские имели чрезвычайно выгодное боевое положение 6—7.7.41 г. на северном участке Витебска. В результате тактически неправильного выдвижения всей русской артиллерии на участок боевых действий, потери артиллерийской поддержки, а также нападения немецкой авиации на выдвигавшуюся артиллерию в кратчайшие сроки все преимущества обстановки превратились в свою противоположность.

в) Д. убежден, что русское руководство будет защищать Москву. Но если даже Москва будет сдана, то это ни в коем случае не будет означать конца войны. Д. считает, что немцы сильно недооценивают психологическую сторону Отечественной войны народов СССР.

г) Во всей стране считают, что виды на урожай этого года очень хорошие.

Интересно указание о воздействии немецких листовок на красноармейцев. Так, например, из листовок стало известно, что по солдатам, которые бросили свое оружие и движутся в белых рубахах, огонь вестись не будет. Этому призыву, видимо, последовало несчетное количество солдат».

Анализ этого протокола позволяет сделать вывод о том, что стратегических секретов Яков не знал и использование его в этом направлении было бессмысленным. Ответы, данные им, били известны гитлеровцам и без него. В их руках были в этот период многие пленные офицеры различных рангов, знавшие куда более важные данные.

Что касается вопроса о браке его отца с Каганович, то немцы в этот период усиленно распространяли листовки, в которых утверждалось, что Роза Каганович, сестра Л. Кагановича, стала женой Сталина, стремясь вызвать у красноармейцев и советских граждан антисемитские настроения и использовать их в своих интересах для разложения армии и населения СССР.

Миф о третьей жене Сталина возник еще в 1932 году, сразу же после смерти Н. Аллилуевой, в связи с неоднократными приездами Каганович на дачу и кремлевскую квартиру Сталилина. Тогда говорили, что он женится на ней. Но этого не произошло. Тем не менее с целью компрометирования Сталина в первые дни войны немцы сбрасывали на позиции советских войск сотни тысяч листовок, в которых утверждали, что советский Верховный Главнокомандующий является агентом «международного сионизма», и в качестве доказательства приводили его родство с Кагановичем. Эта грубая немецкая фальшивка дожила до наших дней. В эту историю вплели даже Г. К. Жукова, который на одном из правительственных заседаний грубо ответил Сталину и, как передает «упорные слухи» Е. А. Ященко из г. Назарово Красноярского края, «присутствующая там же его жена выстрелила из пистолета в Георгия Константиновича, но промахнулась, а он или его телохранители убили ее наповал. Говорят, что это и стало причиной понижения после войны Жукова в должности и его перевода из центра. Ведь действительно Жуков стал министром обороны после смерти И. В. Сталина».

Незнание настоящих причин отстранения Жукова привело к возникновению версии о покушении на него, истоки которой были найдены в прокатившихся после войны необоснованных арестах лиц еврейской национальности. Люди не знали правды поэтому многое придумывали.

После допроса Яков был передан в распоряжение специалистов с целью вербовки. Он достойно прошел через первое испытание в плену, что впоследствии отметил, вспоминая, капитан Штрикфельд: «Хорошее, умное лицо со строгими грузинскими чертами. Держал себя выдержанно и корректно… Компромисс между капитализмом и коммунизмом категорически отвергал. Нe верил в окончательную победу немцев».

Якову было предложено написать письмо семье, выступить по радио, издать листовки. Все это он безоговорочно отверг.

Тем не менее геббельсовская машина дезинформации заработала на полный ход. Были сфабрикованы и использованы различные варианты «кричащей» листовки: «Следуйте примеру сына Сталина! Он сдался в плен. Он жив и чувствует себя прекрасно. Зачем же вы хотите идти на смерть, когда даже сын вашего вождя сдался в плен? Мир измученной Родине! Штык в землю!»

Ни протокол допроса, ни немецкие листовки не дают ответа на вопрос, как все-таки Я. Джугашвили попал в плен. О добровольной сдаче, конечно, речи быть не может, что подтверждается его поведением в плену и безуспешными попытками фашистов завербовать его.

Существует, однако, одна версия, которая кажется вполне обоснованной. Участница войны, бывший военфельдшер Ковалева Лидия Никитична из Москвы, приводит такой услышанный ею разговор о Якове: «Солдаты сидели у санитарной землянки. К разговору я не прислушивалась, но восклицание разведчика Катамадзе привлекло мое внимание: „Хэ! Чтобы Яшка сдался добровольно в плен — брехня. За Яшкой охотились лучшие немецкие шпионы! Рядом с ним был предатель. Один раз его оглушили и уже потащили, но выручили друзья. После этого Яков стал замкнутым и подозрительным, сторонился людей, и это его погубило. Чтобы скомпрометировать И. В. Сталина, Якова оглушили и выкрали“. Кто-то спросил: „Откуда знаешь?“ Катамадзе ответил: „Друг сообщил“. Такое неправдоподобное предположение о пленении Якова Джугашвили я слышала не один раз. Воинов грузинской национальности было много, и если это не предательство, то откуда фашистам стало известно, что это был именно Яков Джугашвили, сын Сталина».

А вот что говорится в другом документе, написанном участником Великой Отечественной войны И. Д. Дубовым: «Я не только свидетель тех событий, но и непосредственный их участник. Я служил командиром радиоотделения 5-й батареи 14-го гаубичного артполка 14-й бронетанковой дивизии. О том, что 6-й батареей этого же полка будет командовать сын Сталина, мы узнали еще накануне войны.

Когда началась война, несколько дней ушло на перевооружение и переобмундирование полка. Затем мы своим ходом по Смоленской дороге двинулись на запад. В районе станции Лиозно нам приказали занять позиции, где мы простояли несколько дней. 4 июля 1941 г. мы снова двинулись на запад,миновали г. Витебск и выбрали позиции западнее этого города, кажется, на восточной стороне р. Западная Двина. Здесь 5 маявпервые вступили в бой.

Наблюдательный пункт был один для всего дивизиона. На нем находились командир дивизиона, командиры 4, 5 и 6-й батарей, а также разведчики, связисты и радисты. Я, как командир радиоотделения 5-й батареи, также находился здесь с несколькими радистами и радиостанцией 6-ПК. Естественно, здесь же был и Я. Джугашвили. 3 дня, 5, 6 и 7 июля, наша дивизия пыталась выбить немцев из занимаемых ими позиций, но отсутствие поддержки со стороны нашей авиации не позволяло добиться этого, и мы каждый раз возвращались на исходные позиции.

Телефонную связь между НП (наблюдательный пункт) и огневой позицией дивизиона часто рвало немецкими снарядами. Тогда команды на ведение огня мне приходилось передавать по радио. К концу дня 7 июля закрепленная за мной радиостанция вышла из строя. Необходимо было нести ее в мастерскую дивизии.

А в это время поступил приказ: ночью построить блиндажи на НП. Всю ночь шли работы по рытью котлованов, заготовке брёвен в ближайшем лесу и доставке их на НП. В это время на НП из числа красноармейцев и младших командиров оставались только те, кто копал котлован и приносил бревна. Часовых не выставляли. Я участвовал в доставке бревен на НП. Из-за темноты почти невозможно было рассмотреть лица тех, кто находился на НП. Да и некогда было этим заниматься — нас торопили со строительством блиндажей. К рассвету 8 июля блиндажи были построены, и я с разрешения командира взвода с другими радистами и радиостанцией направился в мастерскую дивизии. Путь туда лежал мимо огневых позиций, где нам предложили позавтракать. Мы кончали завтрак, когда огневые позиции начала обстреливать немецкая артиллерия. Орудийные расчеты тягачами стали выводить орудия из-под обстрела. Мы с радиостанцией также направлялись к дороге. И вдруг встретились с автомашиной, на которой ехали все те, кто был на НП. Старшего лейтенанта Я. Джугашвили среди них не было.

Оказалось, что с утра 8 июля нашу дивизию передислоцируют на несколько десятков километров южнее. Зачем же мы тогда ночью строили блиндажи? Немцы не мешали нам перемещаться, только самолет-разведчик «рама» кружил над нами.

Вскоре началось отступление в восточном направлении. Полк, отходил в полном составе, и в окружение не попал ни он, ни 6-я батарея.

О том, что Я. Джугашвили оказался в немецком плену, я узнал позже из немецких листовок. Анализируя всю обстановку, нужно прийти к выводу, что пленение Я. Джугашвили случилось в ночь с 7 на 8 июля во время строительства блиндажей на НП. Темнота. Постоянное движение. Людей на НП мало. Часовых нет. Вполне вероятно, этим и воспользовались немецкие разведчики.

Дату своего первого боя, как и первого боя батареи Я. Джугашвили, я запомнил на всю жизнь. Так же, как и дату последнего боя 2 мая 1945 года в Берлине. Вполне возможно, документы, составленные командованием полка и дивизии, чтобы избежать неприятностей, умышленно исказили факты».

Факт пленения Якова Джугашвили в результате операции немецкой разведки подтверждает и такое свидетельство очевидца, не пожелавшего упоминания своей фамилии в печати: «В июле 1941 года я был в прямом подчинении у старшего лейтенанта Я. Джугашвили. По приказу командования наш взвод бронетанков „БТ-6“ 26-го полка был назначен в полевое охранение гаубичной батареи 14-го артиллерийского полка. Нам было приказано в случае прорыва немцев и при явной угрозе увести командира батареи Я. Джугашвили с поля боя,

Однако так случилось, что в ходе подготовки к эвакуации ему был передан приказ срочно явиться на командный пункт дивизиона. Следовавший с ним адъютант погиб, а он оттуда уже не вернулся. Мы тогда так и решили, что это специально было подстроено. Ведь был приказ уже об отступлении, и, видимо, на КП (командный пункт) дивизиона уже никого не было.

По прибытии на разъезд Катынь нас встретили сотрудники особого отдела. Нас троих — командира 1-го огневого взвода, ординарца Я. Джугашвили и меня — неоднократно допрашивали — как могло случиться, что и батареи, и взвод охранения вышли, а Я. Джугашвили оказался в плену? Майор, допрашивавший нас, все говорил: «Придется кому-то оторвать голову». Но, к счастью, до этого дело не дошло».

О выдаче Якова немцам свидетельствует также один из ответов немецкому военному корреспонденту капитану Рейшли (опубликован 17 октября 1967 года в югославском журнале «Политика»):

«— Как узнали, что вы сын Сталина, ведь у вас не было обнаружено никаких документов? — спросил Рейшли.

— Меня выдали военнослужащие моей части, — ответил Я. Джугашвили».

Листовки с фотографиями Якова Джугашвили, разбрасывавшиеся в тылу советских войск, видимо, производили двойственное впечатление. Во всяком случае, далеко не всегда и не на всех они действовали так, как рассчитывали фашисты. Вот что пишет по этому поводу житель г. Елабуги А. Ф. Маслов:

«При очередном нашем отступлении где-то в конце августа или начале сентября 1941 года в районе Пушкинских гор собрались группа солдат и человека три молодых офицеров.

Разговор шел об отступлении Красной Армии, оставленных территориях. С болью спрашивали друг друга — что случилось, почему отступаем, деремся малыми силами, где наша армия? Почему воинская часть стояла рядом, вдруг снялась и ушла на восток, оставив нас, солидно потрепанных, и т. д. Пришли к выводу, что наша армия собирается с силами для решительного разгрома врага, нужно время. Характерно, о поражении нашем не было речи.

Один солдат, доверившись нам, достал немецкую листовку (а подбирать, хранить подобное в то время было небезопасно). Листовка оказалась в моих руках (лейтенанта-танкиста 22 лет). В верхней части листовки снимок, на стуле сидел, лучше сказать полулежал, человек в нашем хлопчатобумажном обмундировании, без знаков различия, голова свесилась со спинки стула влево. Лицо какое-то безжизненное.

Текст листовки примерно следующий. «Посмотрите, кто это. Это Яков Джугашвили, сын Сталина. Вот какие люди нам сдаются, а вы, дураки, воюете». И далее призыв к сдаче в плен. На другой стороне листовки сообщалось о наших потерях, ошеломивших нас. Все для нас было впервые в жизни, ново — естественно, оцепенели.

Первым очнулся старший лейтенант-артиллерист. Говорил возбужденно, что знает Я. Джугашвили, служил с ним. Заявил: такие люди в плен не сдаются, это большой патриот Родины. Не верю я немцам. Скорее всего немцы нашли его мертвым, посадили на стул и сфотографировали. Смотрите, он не живой, мертвый, видно же.

Я высказался по поводу листовки, что она изобилует множеством ошибок, какая-то безграмотная. Неужели немцы не нашли одного грамотного предателя среди такого количества пленных, чтобы написать более грамотную листовку. Что-то тут не так, немцам выгодно нас дурачить такими цифрами, вот и пишут неправду. Такая же листовка оказалась еше у одного солдата, которую он тут же порвал и выбросил.

Обвинить артиллериста во лжи у меня не хватает смелости. Возможно, старший лейтенант знал Я. Джугашвили «понаслышке», но твердость в уверениях проявил потому, что верил в нашу победу и не хотел, чтобы рядом появились сомневающиеся. Было и такое».

Между тем листовки с фотографиями Джугашвили продолжали тиражироваться. В дополнение к двум предыдущим появилась третья. На ней крупным планом фотография, где Яков стоит в шинели с расстегнутым воротником, задумчив. И что удивляет? Нет ни одной фотографии, где он смотрел бы в объектив. Все они явно сделаны скрытой камерой.

Осенью 1941 года была предпринята еще одна попытка извлечь политический капитал из необычного военнопленного.

Якова перевели в Берлин, передали в распоряжение служб Геббельса, оставив надзор за гестапо. Разместили в фешенебельном отеле «Адлон», окружив бывшими грузинскими контрреволюционерами. По всей видимости, это был тщательно разработанный план, связанный с попыткой воздействия на пленного путем контрастов лагерных условий и особо благоприятных в отеле и постоянных показов фильмов о неудачах Красной Армии.

Именно здесь родился снимок Якова Джугашвили с Георгием «Скрябиным» — якобы сыном тогдашнего председателя Совета Министров СССР В. Молотова. Снимок сделан на фоне осеннего пейзажа, оба в пилотках, шинелях, руки в карманах, без ремней. «Скрябин» смотрит в сторону, Яков — в землю. У обоих серьезные, сосредоточенные лица. Снимок датирован 25 ноября 1941 года и сопровожден текстом: «Посмотрите на них! Это ваши вчерашние товарищи, которые, увидев, что дальнейшее сопротивление бесполезно, сдались в плен. Это сыновья Сталина и Молотова! Они находятся в германском плену — оба живы, здоровы, сыты и одеты. Бойцы и командиры! Следуйте примеру сыновей Сталина и Молотова! И вы убедитесь сами, что есть новая жизнь. Она лучше, чем та, которую вас заставляли вести ваши „вожди“.

Почему Джугашвили и «Скрябина» гитлеровцы свели вместе? Об этом нет объективных данных, но, видимо, расчет делался на то, что таким путем легче будет убедить бывших советских воинов отказаться от своих убеждений, привлечь на свою сторону.

В начале 1942 года Джугашвили переводят в офицерский лагерь «Офлаг ХШ-Д», расположенный в Хаммельбурге. Здесь гитлеровцы попытались сломить его физическими издевательствами и голодом. Но из этого тоже ничего не вышло.

Вот что написал в своем письме 22 августа 1945 года бывший австралийский репортер, а после войны владелец небольшой газеты — Кейс Хупер из Уэльса:

«Дорогой советский друг!

То, что я пишу Вам это письмо, придает мне ощущение того, что я вкладываю этим самым мою маленькую долю в уплату долга, который мы, британцы, должны русской нации.

Разрешите мне прежде всего представиться. Я австралиец. Мне 24 года. Я солдат, так как в начале войны поступил пехотинцем в австралийскую армию. Не знаю, известно ли Вам, что австралийские солдаты, моряки и летчики — добровольцы. Я уехал из дому в апреле 1940 года. Мы направлялись во Францию, но так как была угроза вступления в войну Италии, то нас вместо этого отправили в Палестину, а оттуда— в Египет, где мы разбили итальянцев в первой же встрече с ними у Бардии 3—5 января 1941 года. Это была первая боевая операция австралийских войск (обычно нас зовут «диггерс» из-за наших широкополых шляп) со времени прорыва ими в первую мировую войну, будучи авангардом британской армии, «линии Гинденбурга» во Франции.

В мой первый боевой день я был произведен в сержанты. После Бардии мы захватили Тобрук (он не был сдан немцам, пока его защищали австралийцы, хотя был окружен в течение 10 месяцев), Дерну, Барс, Бенгази, Солуч, Агедабию. В марте 1941года наша дивизия была заменена другой австралийской дивизией, а мы были посланы в Грецию. Вы, наверное, слышали об ужасных битвах, которые велись нами, когда мы уходили, отбиваясь, к Средиземному морю и даже на Крит, где мы, несмотря на отсутствие поддержки с воздуха и снабжения, 12 дней бились с гуннами, убив 20 000 неприятелей, пока не были побеждены.

В итоге меня захватили в плен и угнали в Германию, где я провел 4 года в концентрационных лагерях. Дважды я был в штрафных ротах с русскими ребятами. Мы были большими друзьями. Большинство этих товарищей были захвачены под Харьковом. Некоторые из них владели английским языком. Хотя мы и не владели русским, мы разговаривали на ломаном немецком языке. Я подружился с юношами из Днепропетровска, Сталино, Воронежа, Севастополя, Москвы и Вязьмы. В штрафных ротах мы, не в пример нашим товарищам в рабочих лагерях, получали посылки от Красного Креста только раз в месяц. Эту посылку мы делили с нашими русскими товарищами. В благодарность за это они нам по ночам пели и танцевали с нами русские танцы, пока у нас не начинали ходить кругом головы.

Несмотря на ужасные условия, мы все иногда были счастливы. Но бывали времена, когда мы очень страдали за наших русских товарищей, тогда, когда они по 40, 50, 60 человек в день умирали от голода, от жестокого обращения и оставались без погребения. Мы были этим до того ожесточены, что могли бы убить врагов голыми руками. Я вспоминаю, что старший сын Сталина — Яков в плену был вместе с нами. Немцы его заставляли делать самые тяжелые работы, какие только нам представлялись. Я хотел бы знать, жив ли он еще и помнит ли он австралийцев в лагере ХШ-Д,Хаммельбург, около Швенфурта, в Баварии…»

О дальнейшей судьбе Джугашвили Кейс Хупер не знал, так как в начале апреля 1942 года Якова переводят в лагерь «Офлаг ХС» в Любеке, где содержались особо опасные для III рейха офицеры, выходцы из разных стран, в том числе 2 тысячи польских офицеров и 200 солдат. Соседом Якова стал военнопленный капитан Рене Блюм — сын председателя Совета министров Франции Леона Блюма.

Специальным приказом на коменданта лагеря полковника фон Вахместера возлагалась персональная ответственность за советского пленного. Джугашвили не разрешалось получать продовольственные посылки и письма, что разрешалось заключенным полякам, французам, англичанам, которые получали даже денежное довольствие. По решению собрания польские офицеры ежемесячно выделяли Якову продовольствие.

Продолжая пропагандистскую кампанию воздействия на советских людей, фашисты распространяли даже буклеты, где были и фотографии Я. Джугашвили. В одном из них с 54 фотографиями две посвящались Якову с комментарием: «Даже сын Сталина, старший лейтенант Джугашвили бросил это бессмысленное сопротивление». «Командиры и бойцы Красной Армии! Взгляните на эти картины из германских лагерей военнопленных! Такова действительность в германском плену! Фотографии не лгут! А лгут ваши комиссары! Прекратите бессмысленное сопротивление! Переходите к нам! Эти ваши товарищи прекратили бессмысленную войну против мощной, непобедимой германской армии. Даже сын Сталина, старший лейтенант Джугашвили, бросил это бессмысленное сопротивление…»

Есть основания предположить, что в это время наступил новый период более интенсивной обработки Джугашвили. В качестве основного средства давления Якову стали предъявлять листовки, газеты, где были сфабрикованы его заявления. Об этом свидетельствует бывший польский поручик Мариан Венцлевич: «4 мая 1942 года трое вооруженных автоматами охранников во главе с капитаном ввели в наш барак пленного в советской военной форме. Этот тщательно охраняемый пленный и был старший лейтенант Джугашвили. Мы сразу узнали его: без головного убора, черноволосый, точно такой же, как на фотографии, помещенной в фашистской газете… Несколько раз мне удавалось встретиться с Яковом с глазу на глаз. Он рассказывал о том, что никогда не делал немцам никаких заявлений, и просил, что если ему больше не придется увидеть своей Родины, сообщить отцу, что он остался верен воинскому долгу. Все, что состряпала фашистская пропаганда, — ложь».

Подтверждает это также бывший польский военнопленный капитан Александр Салацкий: «Во время пребывания в Любеке Джугашвили сблизился и подружился с поляками. К его близким друзьям относились поручик Кордани, свободно говоривший по-русски, поручик Венцлевич и поручик Мысловский. Мы обсуждали разные темы, играли в карты, шахматы… Рассказывая о своих трагических переживаниях, он подчеркивал, что никогда не изменит Родине, что заявления немецкой прессы ничем не прикрытая ложь. Он верил в победу Советского Союза».

Вскоре группа польских офицеров предприняла попытку совершить побег. Их постигла неудача. Яков был вывезен в лагерь смерти Заксенхаузен и помещен в отделение, где находились пленные, являвшиеся родственниками высокопоставленных, руководителей союзных стран антигитлеровской коалиции.

Лагерь был самым тяжелым из всех существовавших для пленных. В его стенах погибло 100 тысяч советских граждан. Наиболее вероятно, что делалась ставка оказать давление, сыграть на чувствах Верховного Главнокомандующего, чтобы он обратился к гитлеровскому руководству с просьбой вернуть пленного сына.

В этом плане жизнь Якова, о плене которого, конечно, знал Гитлер, Неожиданно стала зависеть от плачевно закончившейся для немцев Сталинградской битвы. Ход событий сложился так, что Яков занял особое место в планах Гитлера по сведению счетов с теми, на кого он хотел переложить ответственность за поражение. С ним он, видимо, связывал надежды обмена фельдмаршала Фридриха Паулюса (участника 1-й и 2-й мировых войн, одного из главных авторов плана «Барбаросса», командующего армией, отдавшего под Сталинградом приказ своим войскам о прекращении сопротивления и сдаче в плен) на Якова Джугашвили.

Мог ли Сталин пойти на это? Советовался ли он с кем-то по этому вопросу? Или принял решение сам? Узнать трудно. Официальный ответ, переданный через председателя шведского Красного Креста графа Бернадотта, гласил: «Солдата на маршала не меняю».

Такое решение, было приговором не только пленному лейтенанту Джугашвили, но и многим другим советским воинам, находящимся в гитлеровских застенках.

До нас дошел официальный документ, составленный бывшими узниками о его смерти и хранящийся в архиве мемориала лагеря Заксенхаузен: «Яков Джугашвили постоянно ощущал безвыходное свое положение. Он часто впадал в депрессию, отказывался от еды, особенно на него подействовало не раз передававшееся по лагерному радио заявление Сталина о том, что „нет военнопленных — есть изменники Родины“. Возможно, это и подтолкнуло его на безрассудный шаг. Вечером 14 апреля 1943 года Яков отказался войти в барак и бросился в мертвую зону. Часовой выстрелил. Смерть наступила мгновенно.

И тогда труп бросили на проволочный забор, находившийся под высоким напряжением. «Попытка к бегству», — рапортовало лагерное начальство. Останки Якова Джугашвили были сожжены в лагерном крематории…»

Вот что вспоминает о кончине Якова офицер СС Конрад Харфик, дежуривший в этот день при ограждении лагеря: «Джугашвили пролез через проволоку и оказался на нейтральной полосе. Затем он поставил ногу на следующую полосу колючей проволоки и одновременно левой рукой схватился за изолятор. Отпустив его, схватился за электрический провод. Мгновение он стоял неподвижно с отставленной назад правой ногой, грудью вперед, закричав: „Часовой! Вы же солдат, не будьте трусом, застрелите меня!“ Харфик выстрелил из пистолета. Пуля попала в голову… Смерть была мгновенной.

В заключении о смерти Джугашвили, сделанном врачом дивизии «Мертвая голова», говорится: «14 апреля 1943 года, когда я осмотрел пленного, я констатировал смерть пленного от выстрела в голову. Входное пулевое отверстие расположено в четырех сантиметрах ниже уха, сразу же под скуловой дугой. Смерть должна была наступить немедленно после этого выстрела. Очевидная причина смерти: разрушение нижней части мозга».

И, наконец, обратимся к письму Гиммлера Риббентропу от 22 апреля 1943 года, хранящемуся в отделе трофейных документов Национального архива США, в котором сообщается, что «военнопленный Яков Джугашвили, сын Сталина, был расстрелян при попытке к бегству из особого блока „А“ в Заксенхаузене, близ Ораниенбурга».

Но на все ли эти вопросы дают ответ цитируемые тексты? Почему Я. Джугашвили отказался войти в барак? Почему он предпочел смерть от пули часового? Кто, кроме него, находился в этот момент в бараке? Был ли этот случай известен на Родине?

В воспоминаниях бывшего военнопленного Александра Салацкого, опубликованных в первом номере «Военно-исторического обозрения» за 1981 год в Варшаве, говорится, что «в бараке, кроме Якова и Василия Кокорина, содержались еще четыре английских офицера: Уильям Мерфи, Эндрю Уолш, Патрик О'Брайсн и Кушинг. Отношения между ними были напряженными.

То, что англичане вытягивались перед немцами по стойке «смирно», было в глазах русских оскорбительным, признаком трусости, о чем они не раз давали понять. Отказы русских отдавать честь немецким офицерам, саботирование распоряжений и открытые вызовы доставляли англичанам много неприятностей. Англичане часто высмеивали русских за их национальные «недостатки». Все это, а может, еще и личная неприязнь приводили к ссорам.

Атмосфера накалялась. В среду 14 апреля 1943 года после обеда произошла бурная ссора, перешедшая в драку. Кушинг бросился на Якова с обвинениями в нечистоплотности. В конфликт ввязались все остальные заключенные. О'Брайен со злобной миной встал перед Кокориным и обозвал его «большевистской свиньей». Кушинг также обозвал Якова и ударил его кулаком по лицу. Именно этого последний пережить не мог. Для него это явилось кульминационной точкой пребывания в плену. Его можно понять. С одной стороны, сын самого Сталина, постоянно оказывавший сопротивление, несмотря на наказания, с другой — пленный, заложник, чье имя стало мощным элементом в дезинформации. Что могло ждать его, если даже он был бы освобожден и отправлен в СССР?

Вечером Яков отказался войти в барак и потребовал коменданта, а после отказа свидания с ним с криками: «Застрелите меня! Застрелите меня!» — внезапно бросился в сторону забора колючей проволоки и бросился на нее. Сработала сигнализация, и зажглись все прожектора на сторожевых башнях…»

Гитлеровцы скрыли смерть Якова Джугашвили. Даже мертвый он по-прежнему был им нужен. Можно предположить также, что они боялись, что последуют ответные действия по отношению к пленным немцам, находящимся в СССР.

После капитуляции фашистской Германии многие документы, связанные с пребыванием в плену Я. Джугашвили, попал» в руки англо-американской группы и были скрыты от общественности на многие годы. С какой целью? Была ли сделана в очередной раз попытка использовать как-то Я. Джугашвили в своих интересах или были другие, более гуманные мотивы? Не дает окончательного ответа на этот вопрос, хотя и подтверждает одну из причин смерти Якова, письмо чиновника Британского МИДа Майкла Вайнена от 27 июля 1945 года коллеге в США: «Наше мнение по этому случаю таково, что следует отказаться от намерения проинформировать об этом маршала Сталина. Несомненно, было бы плохо обращать внимание на то, что смерть сына вызвана англо-русской ссорой».

Причастны к скрытию сведений и американские официальные органы. Если обратиться к делу Т-176, хранящемуся в Национальном архиве США, то мы найдем несколько интересных Документов, среди которых телеграмма от 30 июня 1945 года исполняющего обязанности государственного секретаря США Грю послу США в СССР Гарриману: «Сейчас в Германии объединенная группа экспертов государственного департамента и британского министерства иностранных дел изучает важные германские секретные документы о том, как был застрелен сын Сталина, пытавшийся якобы совершить побег из концлагеря. На сей счет обнаружено: письмо Гиммлера к Риббентропу в связи с данным происшествием, фотографии, несколько страниц документации. Британское министерство иностранных дел рекомендовало английскому и американскому правительствам передать оригиналы указанных документов Сталину, а для этого поручить английскому послу в СССР Кларку Керру информировать о найденных документах Молотова и просить у Молотова совета, как наилучшим образом отдать документы Сталину. Кларк Керр мог бы заявить, что это совместная англоамериканская находка, и презентовать ее от имени британского министерства и посольства США. Есть мнение, однако, что передачу документов следует произвести не от лица нашего посольства, а от госдепартамента. Суждение посольства о способе вручения документов Сталину было бы желательно знать в госдепартаменте. Вы можете обратиться к Молотову, если сочтете это полезным. Действуйте сообща с Кларком Керром при наличии у него аналогичных инструкций».

Однако через три недели американский посол в Москве получил указание не сообщать информацию. 5 июля 1945 года немецкие документы были отправлены в Вашингтон. После рассекречивания их в 1968 году к делу была подшита справка: «После более тщательного изучения этого дела и его сути Британское министерство иностранных дел предложило отвергнуть первоначальную идею передачи документов, которые по причине их неприятного содержания могли огорчить Сталина. Советским должностным лицам ничего не сообщили, а государственный департамент информировал посла Гарримана в телеграмме от 23 августа 1945 года, что достигнута договоренность не отдавать документы Сталину».

Такая постановка вопроса на многие десятилетия скрыла от человечества судьбу одного из миллионов советских военнопленных, погибших вдали от Родины.

Документы не были переданы. Но Сталин и без них знал о судьбе своего сына.

Писатель И. Ф. Стаднюк, беседовавший по этому поводу с В. М. Молотовым, рассказал автору, что Сталин первоначально узнал о плене Якова из сообщений немецкого радио, а потом — из листовок.

Не зная, возможно, подробностей, Сталин владел определенной информацией о пребывании Якова в плену.

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков в своих воспоминаниях приводит следующий разговор с ним:

«— Товарищ Сталин, давно хотел узнать о вашем сыне Якове. Нет ли сведений о его судьбе?

На этот вопрос он ответил не сразу. Пройдя добрую сотню шагов, сказал каким-то приглушенным голосом:

— Не выбраться Якову из плена. Расстреляют его фашисты. По наведенным справкам, держат они его изолированно от других военнопленных и агитируют за измену Родине.

Чувствовалось, он глубоко переживает за сына. Сидя за столом, И. В. Сталин долго молчал, не притрагиваясь к еде».

Сталин также знал и о смерти сына. В 1945 году советская администрация в Германии направила ему телеграмму, в которой на основании показаний бывшего немецкого военнопленного-антифашиста сообщалось о месте захоронения Якова. Сталин на телеграмму не отреагировал.

О гибели сына Сталин знал намного раньше. Притом довольно точно даже о времени — весна 1943 года.

«В конце августа я говорила из Сочи с отцом по телефону — пишет С. Аллилуева в книге „Двадцать писем к другу“. — Юля стояла рядом, не сводила глаз с моего лица. Я спросила его, почему нет известий от Яши, и он медленно и ясно произнес: „Яша попал в плен“. И прежде, чем я успела открыть рот, добавил: „Не говори ничего его жене пока что…“

Но отцом руководили совсем не гуманные соображения по отношению к Юле: у него зародилась мысль, что этот плен неспроста, что Яшу кто-то умышленно «выдал» и «подвел», и не причастна ли к этому Юля… Когда мы вернулись к сентябрю в Москву, он сказал мне: «Яшина дочка пусть останется пока у тебя… А жена его, по-видимому, нечестный человек, надо будет в этом разобраться…»

Юля была арестована в Москве осенью 1941 года и пробыла в тюрьме до весны 1943 года, когда «выяснилось», что она не имела никакого отношения к этому несчастью, и когда поведение самого Яши в плену наконец-то убедило отца, что он тоже не собирался сам сдаваться в плен…»

Когда Яков Джугашвили исчез, Генеральный штаб направил в войска специальную директиву по проведению поиска. Специальные группы проводили работу в районе линии фронта, а также в тылу. Впоследствии для вызволения его из плена стали засылаться диверсионные группы, направление которых, видимо, было прекращено из-за невозможности осуществить подобную операцию. Долорес Ибаррури в своих мемуарах, вышедших в Барселоне в 1985 году, сообщила, что в сентябре 1942 года был сформирован и переброшен через линию фронта специальный отряд, в составе которого было трое испанцев. Отряд этот вскоре погиб. По этому поводу Д. А. Волкогонов писал, что в «СССР этот факт не нашел ни подтверждения, ни опровержения».

Во время войны и особенно после в СССР и за рубежом возникло много легенд о судьбе Якова. Какое-то количество их «дожило» до наших дней.

«В конце войны я был на Третьем Украинском фронте, — пишет Л. Т. Чернявский, старший лейтенант из Гомеля. — Работал помощником военного коменданта железнодорожного участка и станции Варна. Вскоре после Победы, в мае — июне 1945 года, в одном из номеров газеты на болгарском языке я прочитал коротенькую хроникерскую заметку о том, что в германских газетах опубликовано, по тарифу объявления, обращение генералиссимуса Сталина о том, что он просит за крупное денежное вознаграждение (миллион западногерманских марок) сообщить ему достоверные сведения о судьбе артиллерийского офицера, военнослужащего Якова Джугашвили. Какая это была газета, я сейчас не помню. Читал я в то время много газет, но чаще всего — „Отечествен фронт“, „Работническо дело“, „Земеделско знаме“. Достоверен ли этот факт или это газетная утка, каких в то время вылетало в газетах очень много?»

«Я не верю, — пишет О. Максимчук из Ивано-Франковска, — что Яков Сталин погиб в концентрационном лагере, по следующей причине.

Я работал в Мюнхене, на мебельно-матрацной фабрике Зайдера. В 1944 году американская авиация разбомбила фабрику. Останки ее и часть рабочих были перевезены в село Гехендорф Штамберского района. Здесь была организована антифашистская группа.

Однажды, в феврале 1945 года, вечером из Мюнхена приехал к нам руководитель этой группы — немецкий коммунист Йозеф Геслер — и лично мне сообщил: немецкие коммунисты выкрали из лагеря Равенсбрук сына Сталина и доставили в Минск.

После моего возвращения на Родину я все время вспоминал об этом сообщении и молчал. Молчал потому, что не знал последствий моего сообщения, так как не читал в прессе и не слышал по радио никаких официальных сообщений. Возможно, что я пропустил.

Я верил и верю Геслеру, что его сообщение было правдивым, по той причине, что видел его партийный билет с оплатой членских взносов до времени прихода фашистов к власти; и второе — у нас с Геслером на эту тему никогда не было никаких разговоров, и его сообщение до сих пор считаю серьезным, оно было не вынужденное.

Сообщение в статье о смерти сына Сталина — сомнительное, ведь в концлагерях руководящие хозяйственные посты занимали немецкие коммунисты. Они и могли под видом Якова отправить в крематорий кого-то другого, а самого Якова поместить в инфекционное отделение лагеря, куда немецкая охрана не наведывалась и где он проживал до 1945 года под чужой фамилией.

Дальше, ведь из концлагеря Освенцим каким-то образом вывезен Юзеф Циранкевич, когда немецкая охрана разоблачила его. Циранкевич руководил в лагере антифашистской группой.

В наличие архивных записей, которые предоставят англичане я тоже не верю. Ведь на бумаге можно написать все. Достоверной будет запись в таком аспекте, как однажды была описана в прессе смерть Эрнста Тельмана.

Лично я считаю, что пути следования Якова Сталина надо искать через Минск».

«В 1966 году в турецкой газете „Джумхруйет“ (я владею турецким языком) на первой странице я читал большую статью „20 лет спустя“, — сообщает подполковник запаса Н. Ильясов из Одессы. — Из этой статьи следовало, что сын Сталина Яков бежал из плена, попал к итальянским партизанам, женился на итальянке, и у них было двое детей: дочь и сын. В 1966 году сын Якова Джугашвили служил в итальянской армии, а дочь училась в консерватории. Среди партизан Якова называли „капитан Монти“, он скрывал, что является сыном Сталина. Когда Яков попал снова в плен к фашистам, он взорвал себя и немцев противотанковой гранатой. Далее в статье отмечалось, что Светлана, дочь Сталина, обосновавшись в США, неоднократно помогала племянникам деньгами. В газете были помещены фотографии Якова в окружении фашистов (видимо, перед гибелью) и портрет дочери, внучки Сталина».

А вот в письме Г. Е. Боровик из Кемерова даже оспаривается дата гибели Якова:

«Старший лейтенант Яков Джугашвили погиб 11 апреля 1945 года. Его с двумя друзьями застрелили конвоиры в реке Бигге на юго-восточной окраине г. Аттендорн. Очевидец преступления А. Ментешашвили пытался отыскать трупы погибших в реке, но безуспешно, так как Бигге — река горная, быстротекущая. Ментешашвили живет в Москве. Адрес я не знаю.Знали об этом: сержант Василий Иванович Ганзюк из села Старая Ушица Ново-Ушицкого района Винницкой области и капитан Лукаш Семен Иванович из села Михайловка Приморского края. О месте нахождения С. И. Лукаша можно навести справку в семье Г. К. Жукова».

А вот другая версия: «В народе ходят всякие сплетни. В нашем доме и в соседнем живут бывшие прихлебатели фашистов, которые отбыли сроки наказаний за совершенные предательства во время Великой Отечественной войны, — пишет бывшая узница концлагеря Шпандау № 711 А. В. Шалобода из Днепродзержинска. — Так вот такие и говорят, что как будто Сталин все-таки обменял Якова Джугашвили, но не на Паулюса, а на несколько сот немецких офицеров, и что сын его был переправлен после этого в Америку».

И вот какой невероятный миф привел А. С. Евтишин из Москвы: «В июне 1977 года я находился в двадцать девятой больнице Москвы. В палате все были почти одного поколения. Участники войны. Микроклимат был больше чем хорошим.

Рядом с моей стояла кровать одного из главных конструкторов. И вот что он нам рассказал. Как-то поздно вечером, когда все вопросы на работе были решены, в своем кабинете, в очень узком кругу, в интимной обстановке Артем Микоян поведал следующее: «24 июня 1945 года выхожу из дачи. Спешу к началу Парада Победы и вдруг вижу: у входа на дачу Сталина стоит человек. Сперва не обратил внимания, а потом пригляделся и узнал Якова Джугашвили.

— Яков, это ты? — спрашиваю удивленно.

— Я, — отвечает он.

— Как же ты остался живым?

— Не говори… Как-нибудь при встрече расскажу.

Я торопился. Времени для разговора не оставалось, извинился и ушел. И больше никогда я его не видел».

Не верить рассказчику, пересказавшему рассказ Микояна, не было основания. Сохранить жизнь Якову возможностей у Сталина было достаточно. Афишировать об этом, когда в каждом доме война оставила столько горя, никто на месте Сталина не решился бы».

Среди всех мифов имеется один наиболее распространенный — наличие двойников Я. Джугашвили. Этот миф берет свое начало в фактах заявлений многих красноармейцев, которые после попадания в плен говорили, что они являются сыновьями Сталина. Наверное, за такими поступками стояла вера в могущество Верховного Главнокомандующего, да и каждый, оказавшись в плену, видимо, стремился выиграть время и, следовательно, надеялся выжить. Очень характерно в этом смысле письмо А. И. Бондаренко из Ильичевска Одесской области: «Мне 52 года. Служил в Группе сов. войск в Германии — 1956—1959 годы. Служба моя проходила под Берлином. Где-то в 1957г. все дивизионы нашей части и наш были на срочном сборев солдатском клубе (там было 500 сидячих мест). Это был обыкновенно огромный, как сарай, клуб для показа фильмов и концертов. На сцене стоял стол и несколько стульев. Сразу вошли на сцену всего, кажется, 5 военных и один гражданский. Без вступления один из генералов сразу спросил нас (зал):

— Вы помните случай военных лет, когда Сталин сказал, что «солдата на маршала не меняю»?

— Помним, помним!..

— Так вот, на самом деле такого не было! Вот с нами приехал человек, по нацио-нальности — поляк, ему и пришлось по случайности сыграть роль Якова Сталина, благодаря чему в и остался жив. Он сам все расскажет.

Потом к трибуне подошел небольшого роста человек. Говорил с час, а может, больше (уже не помню). Он попал в плен, и его после пыток бросили в бетонированную яму и через люк спрашивали, будет ли он говорить (он там пробыл с неделю). Потом его (яму) начали заливать водой. Он, обессиленный уже, плавал под люком, а его толкали назад в воду. Он впервые сказал, что будет говорить. Его вытянули, кажется, лечили 2 недели, так как он сказал, что он сын Сталина. Как он остался жив, не помню, помню только, что генерал говорил, что этого человека возят по всей Германии по советским чаям. Получается, что тысячи, а может, и сотни тысяч, видели этого человека».

Перечисленные мифы, легенды, свидетельства очевидцев, приведенные документы — это еще не все, из чего мы можем узнать о жизни и гибели Якова Джугашвили. Кто знает, что еще будет известно, когда откроются секретные архивы НКВД, разведуправления МО СССР, особых отделов воинских частей, личного фонда Сталина.

Много загадок оставил нам Яков Джугашвили. Вот уже несколько десятилетий людям не дает покоя знаменитая фраза: «Солдата на маршала не меняю». В ней одни видят жестокость и равнодушие Сталина, другие, что он «как высший руководить поступил порядочно, когда в фашистских застенках томились тысячи (?) советских воинов. В случае его (Якова) обмена на Паулюса советские люди не поняли и не простили бы этого Сталину никогда».

Мне кажется, простили бы, но не простят никогда за смерть и искалеченные жизни пяти миллионов пленных, отвергнутых Родиной другой страшной фразой: «Пленных нет, есть предатели».

 

ВАСИЛИЙ

Детство Василия было беспокойным. Его ранние годы прошли на даче Зубалово под наблюдением педагога Александра Ивановича Муравьева, который обучал его русскому и немецкому языкам, чтению, рисованию. Василий часто общался с домочадцами Микояна, Ворошилова, Шапошникова, чьи дачи были поблизости. Хозяйство вела Полина Васильевна Тимм. По выходным и праздничным дням с гармошкой появлялся Буденный, и тогда они устраивали пение вместе с Ворошиловым; к ним иногда присоединялся сам хозяин. Особенно радовали мальчика приезды Н. И. Бухарина, привозившего игрушки и даже зверюшек — ежа, ужа, лису.

В начале тридцатых годов Василий поступил в первый класс московской опытно-показательной школы. Уже в начальных классах учителя отмечали его неровный, крайне импульсивный характер. Видимо, на него наложил отпечаток весь уклад семейной жизни Сталиных. Отец был занят на работе своими делами, мать в это время училась в Промышленной академии, Менделеевском институте искусственного волокна и одновременно работала в редакции журнала. К детям она относилась строго, не баловала. Летние отпуска родители, как правило, проводили на Черноморском побережье, а дети в это время оставались в Москве.

Василию было пять лет, когда мать после большого скандала с отцом уехала, забрав его и пятимесячную дочь в Ленинград, и всего восемь, когда из-за разногласий с отцом здесь же, на даче, предпринял неудачную попытку самоубийства его сводный брат Яков.

В одиннадцатилетнем возрасте Василий испытал, пожалуй, самое страшное потрясение — трагическую смерть матери. После этого семья переехала в Кремль. Постепенно стали меняться привычки детей. Василия опекала охрана, прислуга. Показав свой норов, он отказался от учителя, которого в свое время выбрала мать.

Дома Василий часто встречался с окружением отца. Он знал лично всех членов тогдашнего правительства, часто сталкивался с ними на даче. Сегодня можно только предположить, какие изменения в его психике произвели последовавшие вскоре ре-прессии его родных по линии матери, видных деятелей партии, государства. Но в том, что они оказали на него воздействие, оставили след, наложив отпечаток на все его последующее поведение, сомнений нет.

По распоряжению отца Василия везде сопровождала охрана НКВД. Даже в школу он ездил под охраной. Никита Сергеевич Хрущёв, знавший Василия в детские и юношеские годы, скажет впоследствии: «Вася в детстве был хорошим, умным, но упрямым мальчиком. Еще в ранней молодости он начал сильно пить. Он был недисциплинированным студентом и причинял Сталину немало огорчений. Я думаю, что Сталин постоянно ругал его и поручал чекистам держать Васю под наблюдением».

Читал Василий мало. К занятиям относился легкомысленно, учился плохо. Пожалуй, он был одним из наиболее трудных подростков в школе, очень любил верховодить, но это у него не всегда получалось: в школе было немало по-настоящему одаренных и интересных ребят, не дававших ему спуску. Учителя его побаивались. Вопросов практически не задавали. А если случалось такое, то он мог и нагрубить при всем классе. Если бы не перспектива поступления в летное училище, он на занятия, наверное, и не ходил бы. Справедливости ради следует сказать, что первоначальной его мечтой было стать кавалеристом, а позднее артиллеристом. Восхищался он свое время С. М. Буденным, мог часами говорить о лошадях, их привычках. Но после гибели кумира того времени Валерия Чкалова принял решение стать военным летчиком. Весь класс, в котором он учился (уже в новой школе), готовился стать летчиками. Тогда эта профессия была самой героической, самой привлекательной, самой престижной.

Совсем по-другому, чем к основным занятиям, он относился к спорту. Увлекался бегом, лыжами. Обладая средними физическими данными и не особенно утруждая себя тренировками, он тем не менее на состязаниях проявлял завидную волю и редко когда не оказывался в пятерке сильнейших. Вот что впоследствии вспоминала учившаяся вместе с ним в одной школе Галина Хинчук: «В нашей школе почти все с удовольствием занимались спортом. А главным событием становилась легкоатлетическая эстафета. И вот на одной из них я увидела Василия Сталина. Он бежал этап в районе Александровского сада. Думаю, что Василий был неплохим спортсменом, и свой этап он пробежал хорошо. Но что тут началось! К нему бросились с цветами, подняли на руки, а потом усадили в открытый автомобиль, и он, сияющий, потный, поехал, словно триумфа-тор, — не в Кремль ли? В сущности же, событие было не ахти какое — обычные школьные соревнования. И наверное, уже тогда подхалимы и неверные друзья начали портить его характер. Причем никто не удивлялся этим неискренним бурным восторгам, потокам лести: такое было делом привычным и чуть ли не узаконенным».

После окенчания девятого класса весь его класс поступил в Качинскую Краснознаменную военную авиационную школу имени Мясникова. Здесь Василий окончательно определил свой жизненный путь — военного летчика. «Когда В. Сталин прибыл в школу, то ему создали особые условия: жил он в отдельной комнате, часто получал посылки (правда, их сразу же приносил в казарму и делился со всеми), во многих мероприятиях не участвовал, — сообщает С. А. Туев из Москвы. — Спустя некоторое время всех собирают на плацу в школе, и какой-то полковник зачитывает приказ об освобождении начальника школы от своих обязанностей. После зачтения приказа читающий пояснил, что начальник школы снят за создание привилегированных условий В. Сталину. Василия сразу же перевели в казарму на общие харчи и махорку и в дальнейшем ему никакой скидки уже не делали».

Будучи курсантом, он на каникулы приезжал в Москву к отцу и каждый раз обязательно появлялся на самом популярном в те годы катке — на Петровке, 26. Здесь он познакомился с Галиной Бурдонской — студенткой редакционно-издательского факультета Полиграфического института. «Василий по натуре был человеком шальной смелости, — рассказывала Г. Бурдонская. — Ухаживая за мной, он не раз пролетал над станцией метро „Кировская“ на небольшом самолете. За такие вольности его наказывали. Но наказывали робко и И. В. Сталину об этом не докладывали. Они не знали, что отношения между отцом и сыном складывались далеко не безоблачно. В конце 40-го мы поженились и вскоре уехали в Липецк, где он служил».

После окончания в 1940 году военной школы Василий был назначен летчиком в 16-й истребительный авиаполк 24-й истребительной авиационной дивизии. С сентября по декабрь того же года он учился на командном факультете Военно-Воздушной академии, а с января по март 1941 года проходил усовершенствование на Липецких авиационных курсах командиров эскадрилий. К концу войны он был командиром дивизии. В автобиографии от 18 июня 1945 года стоит подпись — «Василий Сталин». Так он был зарегистрирован отцом при оформлении документов о рождении. Партийная кличка И. В. Джугашвили стала его фамилией. О прохождении службы после окончания учебы он писал, что «в июне 1941 года был назначен на должность инспектора-летчика Управления ВВС КА. В этой должности прослужил до сентября 1941 г., после чего до января 1943 г. служил начальником Инспекции ВВС КА. В январе 1943 г. назначен командиром 32 Гвардейского истребительного авиаполка, где прослужил до декабря 1943 г. В январе 1944 г. был назначен на должность командира 3 Гвардейской истребительной авиационной Брянской Краснознаменней ордена Суворова дивизии и с февраля 1945 г. назначен на должность командира 286 истребительной авиационной Нежинской Краснознаменной ордена Суворова дивизии.

В период пребывания на фронтах Отечественной войны ранений и контузий не имел. В плену и окружении не был. Член ВКП(6) с 1940 г. Женат — жена, Бурдонская Галина Александровна, и двое детей — сын Александр и дочь Надежда. Семья проживает в г. Москве».

О том, какую квалификацию Василий получил за годы учебы в училище, к сожалению, сведений в его документах не сохранилось. И этот отрезок его жизни, наверное, так бы и остался за чертой наших интересов, если бы не письмо жителя Ленинграда Евгения Петровича Цуканова, присланное автору 19 декабря 1988 года после публикации в «Аргументах и фактах» фрагмента очерка о В. Сталине:

«Я хочу сообщить несколько слов по поводу публикации. Я далек от мысли подвергать критике или сомнению Ваше выступление. Уверен, что Вами добросовестно изложены имеющиеся материалы. Да к тому же в те годы я был крайне мал и утверждать — „я помню“ — было бы неуместно, хотя кое-что запечатлелось и в моей памяти.

Мне известно, что Василий Иосифович Сталин вышел из Качинской авиашколы в звании младшего лейтенанта без диплома о присвоении квалификации летчика ВВС. Ему была выдана справка, что прослушал курс вышеназванной школы… и только. Виною тому — его пристрастие к алкоголю. В это время мой отец был командиром полка в Люберцах под Москвой. Тот полк регулярно принимал участие в воздушных парадах («7 Ноября», «1 Мая», «18 августа») и был хорошо известен И. В. Сталину.

Обязательным приложением к параду являлся торжественный ужин в Кремле, на который приглашались командиры частей и соединений, участвовавших в параде. Из-за близость Москве Люберцы неофициально называли «дворцовым гарнизоном». Однажды вечером к нам на квартиру позвонил И. В. Сталин и попросил отца ознакомить его со способностями В.И.Сталина и дать заключение о целесообразности делать него летчика. Так отец стал инструктором Василия. Пришлось давать ему летную программу в объеме авиашколы — сначала на У-2, потом на И-16, на УТП-4 и самостоятельно на И-16. Не исключено, что этот период (4—6 месяцев) зафиксирован в документах как служба летчиком в 16-м ИАП 24-й ИАД после окончания авиашколы.

Все неприятности у В. И. Сталина были в тот период на почве пьянства, хотя объективности ради надо отметить, что летчик он был способный, летать умел и любил»..

О поведении Василия в этот период дает представление письмо В. Я. Липеца из Москвы: «Может, будет интересным, что я слышал от брата своей жены, бывшего военного, Борисова Ивана Ивановича. Он в составе летчиков-курсантов в начале войны был на аэродроме (в Саратове или Куйбышеве), Комиссар объяснял, что необходима дисциплина, курение воспрещено. В это время садится самолет. Вылезает летчик и не спеша на крыле закуривает. Комиссар подбежал и начал быстро „разнос“. Но летчик (это был Василий Сталин) кожаными перчатками отхлестал комиссара по щекам при всех. Другой эпизод. Он ни с того ни с сего вылетал на самолете и летел по произвольному маршруту. А службы волновались, не знали, как организовывать полеты, чтобы не случилось аварии».

Комментарии, как говорится, излишни. Сообщения довольно точно характеризуют Василия.

Война застала Василия в Таллинне, в командировке. Он летал на боевые задания, смело вступал в воздушные бои. Зимой 1942 года, будучи начальником инспекции, Василий несколько раз навещал своих детей и сестру. Вот что написала об этом С. И. Аллилуева в своих воспоминаниях, характеризуя обстановку, в которой он жил: «…возле него толпилось много незнакомых летчиков, все были подобострастны перед молоденьким начальником, которому едва исполнилось двадцать лет. Это подхалимничание и погубило его потом. Возле него не было никого из старых друзей, которые были с ним наравне… Эти же все заискивали, жены их навещали Галю и тоже искали с ней дружбы.

В доме нашем была толчея. Кругом была неразбериха — и в головах наших тоже. И не было никого, с кем бы душу отвести, кто бы научил, кто бы сказал умное, твердое, честное слово…

В дом вошел неведомый ему дух пьяного разгула. К Василию приезжали гости: спортсмены, актеры, его друзья — летчики. И постоянно устраивались обильные возлияния, гремела радиола. Шло веселье, как будто не было войны».

Всего через два года после начала службы Василию в 1942 году было присвоено воинское звание — гвардии полковник.

После пленения немцами Якова Джугашвили участие Василия в боевых действиях было ограничено, в полетах его оберегали. Об одном эпизоде рассказал автору генерал-полковник И. С. Глебов: «Под Сталинградом, у хутора Широкого, на командном пункте 4-й танковой армии в присутствии командующего, генерала Владимира Дмитриевича Крюченкина, я стал свидетелем атаки двумя немецкими „мессерами“ десяти наших самолетов, причем наши в бой не ввязывались, а всячески уклонялись, выстроившись в круг и уходя, перемещались по спирали. Все это было настолько возмутительно, что по указанию командарма была дана телеграмма командующему.

Полученный ответ озадачил нас. В нем говорилось, что самолеты после выполнения боевого задания вел на аэродром Василий Сталин, и советовалось не поднимать больше этот вопрос».

Что стояло за этим эпизодом, сегодня установить трудно, но обвинять Василия в трусости никак нельзя. Наоборот, несмотря на запрещение отца участвовать в боевых действиях, он за четыре года войны совершил 27 боевых вылетов и сбил 1самолет противника.

О храбрости Василия говорит и история, происшедшая г. Шяуляе, когда к нему из Москвы прилетела жена и в ту же ночь на аэродром прорвались немецкие танки. Бой на земле начался в условиях паники с нашей стороны. Разобравшись мгновенно в обстановке, Василий посадил в открытую машину жену, выехал на взлетную полосу и сумел прекратить панику, хотя для этого ему пришлось остановить машину перед бегущими и бросить им: «Трусы, смотрите, женщина и та не боится». Во многом благодаря его личному мужеству паника была преодолена, самолеты подняты в воздух.

Из документов, характеризующих его боевую деятельность, до нас дошла характеристика от 25 декабря 1945 года, напитанная генерал-лейтенантом авиации Белецким и утвержденная командующим 3-й воздушной армией генерал-полковником авиации Папивиным. В ней отмечалось, что «В. И. Сталин исполняет должность командира дивизии с мая месяца 1944 г. Лично т. Сталин обладает хорошими организаторскими способностями и волевыми качествами. Тактически подготовлен хорошо, грамотно разбирается в оперативной обстановке, быстрo и правильно ориентируется в вопросах ведения боевой работы. В работе энергичен, весьма инициативен, от своих подчиненных всегда требует точного выполнения отданных распоряжений. Боевую работу полка и дивизии организовать может.

Наряду с положительными качествами лично гвардии полковник Сталин В. И. имеет ряд больших недостатков. По характеру горяч и вспыльчив, допускает несдержанность, имели место случаи рукоприкладства к подчиненным. Недостаточно глубокое изучение людей, а также не всегда серьезный подход к подбору кадров, особенно штабных работников, приводил к частым перемещениям офицерского состава в должностях. Это в достаточной мере не способствовало сколачиванию штабов.

В личной жизни допускает поступки, несовместимые с занимаемой должностью командира дивизии, имелись случаи нетактичного поведения на вечерах летного состава, грубости по отношению к отдельным офицерам, имелся случай легкомысленного поведения — выезд на тракторе с аэродрома в г. Шяуляй с конфликтом и дракой с контрольным постом НКВД.

Состояние здоровья слабое, особенно нервной системы, крайне раздражителен: это оказало влияние на то, что за последнее время в летной работе личной тренировкой занимался мало, что приводит к слабой отработке отдельных вопросов летной подготовки (ориентировки).

Все эти перечисленные недостатки в значительной мере снижают его авторитет как командира и несовместимы с занимаемой должностью командира дивизии.

Дивизией командовать может при обязательном условии изжития указанных недостатков».

Надо признать, что подписавшие такую характеристику генералы были людьми не только честными, но и мужественными. Однако это не остановило стремительного должностного взлета Василия.

Итак, «несовместим» и «командовать может при…».

Что же произошло дальше? Этого «при» не последовало, и в феврале 1945 года Василий Сталин назначается командиром другой дивизии.

«— Это произошло в Германии, в конце войны, — рассказал автору дважды Герой Советского Союза, маршал авиации Е. Я. Савицкий. — До этого я только слышал о нем: Вася Сталин, Вася Сталин, всемогущий Вася Сталин. Что греха таить, перед ним все преклонялись, боялись его. Я тогда командовал истребительным авиакорпусом. И вот приходит приказ: назначить Василия Сталина командиром 286-й дивизии ко мне в корпус. Это было полной неожиданностью. Ну, все, думаю, неприятностей теперь не оберешься. Признаюсь, что и оробел несколько: сын такого отца. Это мы сейчас знаем про учиненные Сталиным репрессии, справедливо называя его палачом. Тогда же мало кто и в мыслях мог подобное допустить. Мы обожествляли его, считали, что кругом нас враги — внешняя и внутренняя контрреволюция, а Сталин со всеми борется.

Ладно, прибывает в корпус Василий. И что меня Сразу поразило — со свитой: адъютант и четверо охранников. Я сказал ему, что нужно как положено сдать и принять дивизию. Он отмахнулся небрежно: «Вот еще, не хватало. С завтрашнего дня вступаю в командование». Тут уж мой характер дал знать о себе. «Подождите, — ответил ему, — здесь я командую корпусом, так что будьте добры делать так, как я говорю». — «Нет, — услышал в ответ, — делать будете, как я скажу». То есть он сразу попытался диктовать свои условия. Все-таки настоял, чтобы он принял дивизию по всем правилам. А в принципе он, конечно, был неуправляем. И я уже тут ничего не мог поделать. У вас в статье Василий показан относительно мягким человеком, вызывающим даже жалость: пить его научили, баловали. Но, видно, были в нем заложены какие-то недобрые гены, если, повзрослев, он стал таким деспотичным, мстительным, привыкшим жить на широкую ногу, всеми командовать. Я могу вспомнить немало ужасающих выходок Василия, по которым потом из Москвы приходили указания: дело не заводить, замять. И заминали.

— Но он ведь все-таки был вашим подчиненным. Подали бы рапорт…

— Легко сейчас говорить: подали бы рапорт. А ты подай его, когда у всех коленки трясутся. Всесильным считали Василия Сталина. Потом разобрались в его хитростях. От отца он огда в отдалении был, особым его расположением не пользовался. Но мы-то не знали того. А вот с сестрой своей, Светланой, которая жила с отцом, была его любимицей, часто сносился. Ну и узнавал от нее многие «придворные тайны». Очень умело этим пользовался. Был тогда Главкомом ВВС К. А. Вершинин. Вызвал он чем-то серьезное недовольство Старина, о чем Василию Светлана рассказала. Тот начинает открыто недовольство проявлять: Вершинин-де плохой, снимать его надо. И действительно, через пять-шесть дней Вершинина снимают, через несколько лет он снова станет Главкомом ВВС. А у всех тогда сложилось впечатление, что это Вася Сталин его снял.

Если сравнить боевые характеристики, написанные на Василия в годы войны, то можно отметить, что все прямые начальники пытались оказать влияние на него, что, видимо в какой-то мере удавалось. Но далеко не всегда. Срывы в его поведении были все-таки довольно частым явлением.

Свои интересы и прихоти Василий соблюдал четко и независимо от обстановки не останавливался ни перед чем, чтобы задуманное осуществить. Показателен случай, когда он, провожая из Шяуляя жену, просил ее на соседнем аэродром забрать посылку. Ее удивлению не было предела, когда она обнаружила, что «посылкой» оказалась израненная лошадь. Конечно, Галина его просьбу не выполнила. Но он все-так изыскал возможность и переправил лошадь в Москву, а впоследствии выходил ее на своей даче.

Кстати, любовь к животным у Василия порой переходил всякие границы. В районе Познани прибывший для проверки командующий 16-й воздушной армией генерал-полковник авиации С. И. Руденко обнаружил отсутствие командира дивизи В. И. Сталина. Оказалось, что он уехал со своей охраной в Познань за охотничьей собакой.

Утром у командира в присутствии заместителей состоялась проработка комдива. Преподанный урок он воспринял должным образом. Вообще анализ его поведения на фронте позволяет сделать вывод, что при правильном его ориентировании он не выходил за рамки субординации. Так, после нескольких опозданий на совещания сделанное ему замечание оказало на него такое воздействие, что он впоследствии уже не позволял себе нарушать установленный порядок.

Надо также отметить, что каких-либо поблажек Василию со стороны руководства воздушной армии не допускалось. Как засвидетельствовал автору кандидат военных наук генерал-лейтенант Н. Н. Остроумов, причиной могло быть и то, что после прибытия к новому месту службы Василия Сталина в адрес Военного совета пришло письмо, в котором отец прямо указал: «…не делать каких-либо исключений для сына». И такое отношение Василий именно и застал к себе. Вот что написал впоследствии маршал авиации С. И. Руденко: «С порога полковник Сталин, как и следует, доложил о своем прибытии, протянул мне огромный, как сейчас помню, пакет с пятью сургучными печатями. Протягивает Василий пакет, а я, не распечатывая, положил конверт в сейф, дав понять подчиненному, что потом разберусь — есть дела поважнее.

Такой поворот обескуражил Василия, привыкшего повелевать командирами. И уже вскоре я почувствовал, что он возвращается в рамки субординации. Я же, в свою очередь, решил вести разговор спокойно. За обедом рассказал Василию про дивизию, про порядки. Рекомендовал в заместители ему Редькина, которого хорошо знал по Дальнему Востоку. Рекомендовал, зная, что командовать придется Редькину, а не Василию. Так оно и вышло. Боевыми делами занимался Редькин, а Вася скорее был не командиром, а шефом дивизии. Всю энергию и желание отличиться он направил на хозяйственные нужды. И надо сказать, в дивизии с обеспечением и выбором места базирования проблем не было».

Необходимо отметить, что «вольные» поступки Василия начались после того, как его посетил Л. П. Берия, который не отказывал себе в развлечениях. Втянулся в них и Василий.

Довольно-таки способным командиром дивизии Василий проявил себя в ходе подготовки к Берлинской операции. Он внимательно вникал во все элементы подготовки к решающему штурму, хотя сам непосредственно в боевых вылетах не участвовал. По представлению своего прямого командования он был поощрен в числе наиболее отличившихся. В приказе Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза И. В. Сталина говорилось: «…В боях за овладение Берлином отличились… летчики Главного маршала авиации Новикова» Главного маршала авиации Голованова, генерал-полковника авиацииРуденко, генерал-полковника авиации Красовского, генерал-лейтенанта авиации Савицкого, генерал-лейтенанта авиации Белецкого, генерал-майора авиации Токарева, генерал-майора авиации Крупского, генерал-майора авиации Каравац-кого, генерал-майора авиации Скока, генерал-майора авиации Сиднева, генерал-майора авиации Дзугова, генерал-майора Авиации Комарова, полковника Сталина…»

Сразу же после войны Василий довольно тщательно изучил трофейную технику и на «отлично» выполнил полет на новом для него самолете, показав себя за штурвалом хорошим летчиком.

На земле же он продолжал себе позволять многое. Неоднократно допускал рукоприкладство. Проезжая по дороге, он мог остановить не понравившуюся ему встречную машину и ударить водителя за то, что тот не так ему уступил дорогу.

Оказывал ли отец содействие должностному продвижению сына? Прямых данных, подтверждающих это, нет. Правда, один из собеседников автора утверждал, что в 1946 году Сталин специально переместил комкора в Москву, назначив на его Место своего сына. На самом деле в данном случае командир корпуса был переведен в Москву с должности командира 3-го-авиационного корпуса, а Василий назначен на 1-й.

«Тем комкором, на чье место метил Василий, был я, — сообщил Е. Я. Савицкий. — …Я командовал истребительным, авиационным корпусом, а Василия поставили на другой, где до него был командиром генерал-лейтенант Белецкий, подписавший, кстати, ему в 1945 году весьма нелестную характеристику… Корпус наш располагался в Германии. А в Москву меня только-тогда перевели, но не из-за Василия, хотя тот и пытался интриговать». Но это не значит, что И. В. Сталин в устной форме не отдавал каких-либо указаний или это не делал за него кто-нибудь другой. Примером этому может служить аттестация от 3 августа 1945 года, на которой стоят подписи генерал-полковника С. И. Руденко, маршала Г. К. Жукова и генерал-лейтенанта К. Ф. Телегина:

«…Офицер кадра с 1938 г., первичное звание присвоено в 1940 г., состояние здоровья — слабое — болезнь ноги, позвоночника, особенно при перегрузке, переутомление и расстройство нервной системы. В личной жизни допускает поступки, несовместимые с должностью командира дивизии. В обращении с подчиненными допускает грубость, крайне раздражителен.

Перечисленные недостатки в значительной степени снижают его авторитет как командира-руководителя. Лично дисциплинирован, идеологически выдержан.

Вывод: для повышения теоретической подготовки желательно послать на учебу в ВВА. Занимаемой должности соответствует».

И несмотря на это, В. Сталин назначается комкором.

Знал ли И. В. Сталин о поведении сына или его «подвиги» большей частью скрывали? Ответить на это однозначно трудно. Во всяком случае, имеются факты вмешательства Сталина в поступки Василия. Так, в 1941 году, когда он позвонил и обнаружил отсутствие Василия на службе, занятого поисками пропавшей любимой собаки, то объявил ему десять суток ареста.

«Ни один случай, известный И. В. Сталину о поведении Василия, не прошел без внимания и сурового наказания. Об этом говорят факты, — пишет полковник запаса из Москвы И. П. Травников. — Будучи начальником Инспекции ВВС КА, Василий встретился с женой известного кинорежиссера, и они по взаимной договоренности уехали к другу Василия. Муж, знав о случившемся, обратился к своему лучшему товарищу — Власику, который был начальником личной охраны И. В. Сталина. Власик выслушал его и предложил написать как есть И. В. Сталину. Тот так и сделал. Власик передал записку по назначению, последовала резолюция: „Василия (полковника) посадить на гауптвахту, ее вернуть домой“, что Власиком было выполнено. После отбытия наказания Василий был, по указанию И. В. Сталина, освобожден от занимаемой должности.

Будучи командующим авиационного соединения, Василий однажды глушил рыбу в одном из водоемов. Произошел взрыв авиационной дистанционной бомбочки, при этом инженер по вооружению погиб, полковнику, Герою Советского Союза, серьезно повредило ногу, а Василия контузило. Доложили И. В. Сталину, что Василий находится в московском госпитале. После выздоровления он, по указанию отца, был освобожден от занимаемой должности».

Приведенных фактов имеется много. Но, учитывая, что они не мешали В. Сталину успешно «делать» карьеру, можно посчитать, что, зная характер Василия, И. В. Сталин из-за своего равнодушия к сыну не вмешивался в его личную жизнь и служебные дела, тем самым оказывая ему большую поддержку.

Следует отметить, однако, что в 1946 году В. Сталин намного больше, чем ранее, уделял внимания службе, способствовал повышению боевых качеств своей дивизии.

«Генерал-майор авиации Сталин летает на самолетах: По-2, Ут-1, Ут-2, И-15, И-153, МиГ-3, ЛАГГ-3, Як-1, Як-7, Як-9, Ил-2, „бостон“, „зибель“, Ла-5, Ла-7, „харрикейн“ — общий налет 3174 часа 15 мин., — писал в аттестации командир 3-го авиационного корпуса генерал-лейтенант Е. Я. Савицкий.

286-й дивизией командует с февраля 1945 г., под его руководством частями дивизий по выполнению плана УБП в 1946 г. произведено всего 14 111 вылетов, с налетом 8376 часов 12 мин., из них на По-2 днем 5091 полет с налетом 2996 часов 27 мин. и ночью 3392 полета с налетом 1357 часов 47 мин. Летным составом частей дивизии отработаны взлет восьмерки и посадки парами и четверками. Летчики хорошо овладели стрельбами по воздушным и наземным целям. Большое внимание в дивизии уделяется стрельбам из фотокинопулеметов, всего произведено из фотокинопулеметов 7635 стрельб. Учеба с летно-техническим составом дивизии организована хорошо и проводится планомерно в учебном кабинете дивизии, который состоит из 16 хорошо оборудованных классов. Технико-эксплуатационная служба дивизии организована хорошо, о чем свидетельствует тот факт, что за аттестационный период не было случаев отказа материальной части по вине технического состава… Штаб дивизии сколочен и работает хорошо: за упомянутый период дивизией произведено 3 двусторонних летно-тактических полковых учения с охватом летного состава 4 полков по взаимодействию с бомбардировщиками.

За первое полугодие 1946 года произведено 22 летно-тактических учения, все они прошли организованно, без происшествий. В целом дивизия по выполнению плана всех видов учебно-боевой подготовки занимает первое место в корпусе. За время, прошедшее после войны, 286-я дивизия заметно выросла, стала более организованной. Летный состав полностью подготовлен к выполнению боевых задач на средних высотах. 40 процентов летчиков могут летать на больших высотах и в сложных метеоусловиях. Сам генерал-майор авиации Сталин обладает хорошими организаторскими способностями, оператив-но-тактическая подготовка хорошая. Свой боевой опыт умело передает летному составу. Энергичен и инициативен, этих же качеств добивается от подчиненных. В своей работе большое внимание уделяет новой технике, нередко подает новаторские мысли и настойчиво проводит их в жизнь. Летную работу организует смело и методически правильно.

Состояние здоровья слабое. Вспыльчив и раздражителен, не всегда умеет себя сдерживать. В общении с подчиненными допускает грубость, иногда слишком доверяет подчиненным, даже в то время, когда они не подготовлены и не способны выполнить решение командира. Эти недостатки личного характера снижают его авторитет как командира-руководителя. Лично дисциплинирован, идеологически выдержан, морально устойчив.

Вывод: занимаемой должности вполне соответствует, может бытьназначен на повышение, целесообразно было бы использовать в инспекторском аппарате Главного управления Воздушных сил Красной Армии».

«С аттестацией командира корпуса согласен, — пишет командующий 16-й Воздушной армией генерал-полковник авиации Руденко. — Дивизия по боевой подготовке занимает ведущее место в армии. Достоин продвижения на должность командира корпуса. Изжить недостатки, указанные в аттестации, хотя по сравнению с прошлым имеется резкое и заметное улучшение».

Будучи командиром корпуса, Василий много внимания уделял совершенствованию материальной базы, заботе о быте личного состава, офицеров и их семей. Тогда же он проявил себя как страстный охотник и рыболов, очень увлеченный охотничьими собаками. Один из летчиков, попросивший не называть его фамилии, рассказал автору о случае, когда за успехи в летной подготовке Василий наградил его двумя породистыми охотничьими щенками. Но так случилось, что, бегая по территории аэродрома, они случайно съели банку клея и околели. Гнев Василия был страшен.

О некоторых эпизодах из его биографии и чертах характера рассказал один из сослуживцев В. Сталина по Группе советских оккупационных войск в Германии. «Я лично в 1946—1950 годах проходил службу в городе Виттниток, где стоял штаб авиакорпуса, которым в то время командовал В. И. Сталин, — писал И. Кравцов из г. Таганрога. — Хорошо помню, что он в то время занимал 2-этажный особняк. Охраняли его пограничники в зеленых фуражках. За продовольствием ему всегда ездили пограничники на тележке, в упряжке из двух ишаков. У него тогда было двое детей: дочь и сын в возрасте примерно от 5 до 9 лет. О его жестокости знали и боялись не только мы — военные, но и особенно немецкое население. После его приказов в этом городе (инцидент с капитаном комендатуры г. Виттниток) он примерно через 2—3 недели уехал в Москву. Мы все легко вздохнули и, как обычно втайне, думали, что батя — И. В. Сталин сделает внушение сыну. Однако каково было наше удивление, когда мы увидели на обложке журнала «Огонек» в кабине самолета В. Сталина, командующего военно-воздушным парадом. Причем обратили внимание на погоны, оказывается, ему было присвоено очередное звание — генерал-лейтенант».

Всего лишь год Василий будет командиром авиационного корпуса. В июле 1947 года он назначен помощником командующего Военно-Воздушными Силами Московского военного округа по строевой части. Мундир двадцатишестилетнего генерал-майора авиации украшали два ордена Красного Знамени, орден Суворова 2-й степени, медали «За оборону Москвы», «За оборону Сталинграда», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.». 22 мая 1948 года приказом Главнокомандующего Военно-Воздушными Силами ему была объявлена благодарность «За хорошую организацию межокружного перелета и своевременную перегонку больших групп самолетов Ла-3, а также за приемку, подготовку и укомплектовку этих самолетов».

Василий и до перевода в Москву не задерживался больше двух лет на должности, здесь же его головокружительный взлет по ступеням служебной лестницы продолжался. 18 июля 1948 года в 27 лет Василий Иосифович Сталин примет пост командующего ВВС Московского военного округа. Приказ о его назначении подпишет Н. А. Булганин. Подпись И. В. Сталина будет стоять под выпиской из постановления Совета Министров СССР от 11 мая 1949 года о присвоении ему звания генерал-лейтенанта авиации. Тогда же он был избран депутатом Верховного Совета СССР.

Назначение Василия на пост командующего внесло изменения в сложившиеся до него ритм и особенности штаба и управления ВВС МВО. «В штабе на улице Осипенко он был хозяином, — пишет Е. П. Цуканов, которого судьба второй раз свела с Василием. — Круто изменился режим работы. Если раньше сидели чуть ли не до полуночи, потому что сидит вышестоящий, то теперь задержка на работе стала наказуемой. На 30 минут разрешалось это делать лишь начальникам отделов.

На первом этаже появилась театральная касса и книжный киоск. Стали нормой коллективные посещения театров, концертов, вечеров отдыха в Центральном доме Красной Армии — туда приглашались лучшие артистические силы. Регулярно выезжали и вылетали на охоту: отстрел уток в Астрахани, волков в Архангельске, зайцев и кабанов в Подмосковье. Присутствие на Северной трибуне стадиона «Динамо» было обязательным, если играла команда ВВС. Праздники после официальной части переносились к кому-нибудь на квартиру. Все офицеры штаба обязаны были присутствовать на зимнем мотокроссе на приз В. П. Чкалова, который проводился в Химках. То же самое касалось и летнего мотокросса, проводившегося на Минском шоссе. Чествование победителей проводил сам Василий Сталин.

Зачем я это все написал? Наверное, чтобы показать время, в котором мы жили, как жили и кто нами руководил».

Василий Сталин рьяно взялся за дело. На начальных порах он будет заниматься летной подготовкой личного состава, вникать в кадровые вопросы. Развернет небывалое до него аэродромно-казарменное строительство.

Став командующим, Василий взял на себя и роль мецената от спорта. По чьей-то рекомендации он был избран председателем Федерации конного спорта СССР. С его легкой руки были утверждены планы строительства конно-спортивных баз, получила дальнейшее развитие селекция лучших пород скакунов. Он присутствовал почти на всех соревнованиях конников. В его личной конюшне, оборудованной на даче в Ново-Спасском, содержались именные скакуны, которых он порой дарил своим гостям.

С именем Василия связано и создание небывало крепких спортивных команд Военно-Воздушных Сил.

— Я хочу, чтобы в моей команде играли самые лучшие игроки, и они будут в ВВС, — заявил он на одном из первых совещаний со спортсменами.

Впоследствии все так и было. Но все проблемы организации спорта он решал в духе того времени — приказами, а то и устрашением.

Ему не понравился тренер футбольно-хоккейной команды А. Тарасов, впоследствии знаменитый тренер сборной СССР по хоккею, и он тут же заменил его Сергеем Капелькиным. По его указанию в течение нескольких дней в команде были собраны Константин Крижевский, Всеволод Бобров, Евгений Бабич, Виктор Шувалов и даже Виктор Тихонов, ставший в наши дни заслуженным тренером СССР, главным тренером сборной СССР по хоккею. Со спортсменами он не церемонился. Тихонов, вспоминая о нем, скажет:

— Значит ли это, что Василий Сталин был жестоким человеком, что он унаследовал те черты отца, о которых мы сегодня знаем? Судить не берусь. Рассказываю только о том, что помню, что было тогда. Повторяю, я был, в сущности, мальчишкой и ни во что особенно не вникал. Безусловно лишь одно. Он был крайне нетерпим к возражениям. Даже Всеволод Михайлович Бобров, которого Василий Сталин буквально боготворил, не осмеливался ему возражать. Да это было и бессмысленно. Сейчас, задним числом, думаю, что у Василия Сталина не было того, что принято называть чувством меры. Вероятно, бесконтрольность, к которой он привыкал годами, развратила его. Мог подарить, сняв с руки, золотые часы (так он отметил фантастическую игру Всеволода Михайловича в матче против команды города Калинина, когда Бобров забросил шесть шайб), а мог и неожиданно, несправедливо и даже грубо обрушить упреки.

Стремясь получить того или иного спортсмена, Василий не останавливался ни перед чем. Мог даже пойти из-за этого и на компрометацию человека, пустить о нем слухи, но настоять на своем. Так было с Г. Джеджелавой, известным футболистом, не пожелавшим добровольно принять предложение В. Сталина на должность старшего тренера команды. Принудив его в конечном счете принять предложение, Василий щедро постарался отметить последнего. Вот как сам Г. Джеджелава впоследствии прокомментировал этот случай:

— Шел второй час ночи. Генерал снова снял трубку, вызвав Мамзелева, начальника отдела кадров Московского военного округа, и отдал распоряжение срочно подготовить приказ о назначении Г. И. Джеджелавы старшим тренером футбольно-хоккейной команды ВВС МВО с присвоением звания инженер-майора, поскольку у меня было высшее техническое образование. В 4 часа утра Василий Сталин подписал этот приказ.

Покровительствуя спортсменам, Василий много сумел сделать, установив хорошие отношения с руководством крупных военно-строительных организаций Б. В. Бычевским, Н. А. Антипенко, А. Н. Комаровским. Именно благодаря их доброму отношению ему удалось в течение сорока восьми часов переоборудовать под баскетбольный зал самолетный ангар, приспособив в нем под душевые подсобные помещения, и баскетбольная команда ВВС МВО получила разрешение участвовал в чемпионате СССР, хотя до этого ей отказывали под предлогом отсутствия у команды своего спортзала.

Усилиями Василия был разрешен и вопрос о строительстве первого в Москве пятидесятиметрового бассейна. Тогда же он пытался связать свою судьбу с известной в нашей стране пловчихой Капитолиной Георгиевной Васильевой. Не обошел он вниманием и волейболистов, отдав им под игровой зал полный конный манеж, который всего в течение двух недель круглосуточной работы военных строителей был превращен в зал со всеми удобствами.

Василий был скор в решениях, скор он был и в наказания несогласных с ним. Вот что засвидетельствовал П. Мшвениерадзе, ныне полковник, кандидат юридических наук, а тогда игрок команды «Динамо»: «…отыграв два сезона, поддался на уговоры и стал членом коллектива ВВС. Там действительно были собраны отличные игроки, мы даже стали чемпионами СССР. И все же команды, стоящего коллектива там не было. Очень скоро я понял, что идея создания „искусственной“ команды несостоятельна. И что там я не буду расти как игрок, а ведь мне только-только перевалило за двадцать. Короче говоря решил возвратиться в „Динамо“. Что и сделал.

…Можете себе представить, чтобы в наше время человек не пришедший на тренировку, был отдан под суд? Увы, в те годы такое было возможным. Хотя я не был аттестован, а в команде ВВС оставался вольнонаемным, мои действия были расценены по законам того времени, с позиций Уголовно-процессуального кодекса. Приехал и генерал Сталин. Все понимали что этот процесс был организован именно по его указанию.

Четыре часа длилось заседание. Четыре часа билась против нелепейших обвинений молодая женщина-судья. Как видите, и в те времена были люди, которых трудно сломить».

Подсудимый Мшвениерадзе был оправдан.

Присутствуя на состязаниях, Василий, как правило, никогда не поднимался на места для почетных гостей, а был среди спортсменов и болельщиков. Для него была характерна темпераментная реакция на состязания.

Как на командующего ВВС МВО на Василия были возложены непосредственное руководство и организация летных парадов, и он с большой тщательностью их готовил.

Высокий должностной пост, покровительство высшего руководства создали вокруг Василия обстановку вседозволенности. Он всегда был окружен многочисленной свитой, спортсменами и болельщиками, а также немалым количеством вертевшихся около него далеко не бескорыстных людей, знавших, что он редко отказывает в просьбах, и беззастенчиво пользующихся его возможностями в своих личных целях. Ежедневно употребляя алкоголь, он стал спиваться, неделями не выходил на службу. После неудачного авиационного парада в 1952 году отец снял сына с должности и в присутствии своих ближайших помощников обозвал «неучем» и «дураком».

Вот как описал происшедшее и последовавшее за этим неожиданное и трагичное для Василия решение командующий дальней авиацией ВВС С. И. Руденко. Его описание, кстати, не совпадает с высказываниями С. И. Аллилуевой в книге Двадцать писем к другу». Вот оно: «Незадолго, а точнее сразу после майского парада, получаю приказание из ВВС Московского, округа, в котором мне предписывается выполнить такие-то задания на основании приказа командующего ВВС МО. И подпись заместителя начальника штаба генерал-майора Трифонова. Василий явно не решился сам подписать письмо, а приказал это сделать Трифонову, бывшему моему подчиненному, к которому я хорошо относился. Хитер был в таких вещах Василий, но на сей раз просчитался. Отказал я ему по всей форме да напомнил, как в прежние времена, что недурно и субординацию соблюдать.

Пожаловался Василий министру обороны Василевскому, а министр — главквму Павлу Федоровичу Жигареву. Не подчиняется, мол, ему Руденко, а раз так, то просит снять с него, Василия Сталина, ответственность за июльский парад. На следующий день состоялось совещание, на котором Жигарев с моей подачи и принял «отставку» Василия, оставив его командовать только одним отделением. Обиделся Василий и запил. Да так, что позволил себе на репетицию прийти нетрезвым. Пробовал даже командовать в таком состоянии. Но мы дали указание перевести всю связь на другую волну, и, таким образом, летчики выполняли только наши команды.

После парада состоялся традиционный обед на даче у Сталина. Присутствовало все Политбюро, командование ВВС и Василий. Даже в такой обстановке он не удержался и пришел пьяным. Сталин-отец приказал, его вывести. В сердцах приказал снять сына с должности и послать на Дальний Восток, в самую отдаленную часть».

Руденко отмечает, что «письменного приказа так и не последовало». Вместо отъезда, конечно не без помощи И. В. Сталина, ему помогли «выкрутиться» из создавшейся сложной ситуации. Осенью того же года без вступительных экзаменов Василий был зачислен слушателем авиационного факультета Военной академии имени К. Е. Ворошилова. К занятиям в академии он так и не приступил. Преподаватели приезжали к нему прямо на квартиру.

«А как было в действительности?» — задает вопрос упомянутый выше полковник И. П. Травников, пытающийся разобраться в тех аспектах жизни и деятельности В. Сталина, свидетелем которых он был или о которых слышал от знакомых, и отвечает: «Проходил праздник — День Воздушного флота. Прошел он отлично в Тушино. И. В. Сталин под впечатлением объявил в эфир благодарность исполнителям высшего пилотажа. Василий находился на командном пункте военного воздушного отделения, а руководили его заместитель тов. Е. М. Горбатюк и член Военного совета округа С. К. Федоров.

Василий был пьян и, услыхав объявленную благодарность, «с воодушевлением» отправился в здание, где руководители партии и правительства, военные начальники отмечали успехи. Поскольку охрана знала Василия, его беспрепятственно пропустили.

Василий вошел в зал, качаясь. И. В. Сталин, увидев при входе его, в резкой форме сказал: «Это что такое?» Василий ответил: «Я устал». И. В. Сталин: «И часто ты так устаешь?» Последовал ответ: «Нет!» Тогда командующий ВВС П. Ф. Жигарев доложил: «Часто». Василий допустил грубость в адрес Жигарева. И. В. Сталин громко, резко сказал: «Садись!» Наступила мертвая тишина, после которой И. В. Сталин произнес Василию: «Вон отсюда».

Утром следующего дня был приказ Маршала Советского Союза Булганина по решению И. В. Сталина о снятии с занимаемой должности Василия.

Трудно судить, как бы сложилась в дальнейшем жизнь Василия, если бы в скором времени не умер И. В. Сталин.

Вечером 1 марта 1953 года Василий позвонил по прямому телефону отцу. Трубку никто, к его удивлению, не взял. Через некоторое время он позвонил снова. На этот раз дежурный офицер ответил, что Сталин отдыхает. Ему показалось это странным. Около четырех утра он снова снял трубку и услышал голос Берии:

— Товарищ Сталин устал. Ему надо отдохнуть. Приезжать вам не надо.

Василий попал к отцу только утром 2 марта. Происшедшие события, связанные с отцом, он сумел воссоздать после разговора с прислугой в служебном помещении, где ему сказали, что Сталину не была оказана необходимая медицинская помощь приблизительно в течение 13—14 часов. Все это, вместе взятое, позволило Василию в дальнейшем утверждать, что отца «убрали». Конечно, многое в данном утверждении спорно, однако определенные совпадения есть в пересказе майора в отставке А. Т. Рыбина, одного из офицеров охраны Сталина, опубликованном в журнале «Социологические исследования» № 3 за 1988 год.

6 марта 1953 года первые полосы центральных газет были окаймлены траурной рамкой. Все газеты опубликовали сообщение: «5 марта в 21 ч 50 мин скончался И. В. Сталин». 9 марта на Красной площади состоялись официальные похороны Сталина, его тело внесли в Мавзолей. А 26 марта генерал-лейтенант авиации В. И. Сталин в соответствии с положением о прохождении военной службы офицерским составом был уволен из кадров Советской Армии в запас по статье 59, пункту «е», без права ношения военной формы.

Ввиду того, что 32-летний генерал-лейтенант авиации прослужил 14 календарных лет и 4 месяца, а в льготном исчислении — 30 лет и 4 месяца, ему была установлена пенсия в размере 4950 рублей в месяц плюс единовременное пособие в размере 6 окладов. Его отпускной билет на демобилизацию подписал начальник Главного управления кадров генерал-полковник А. С. Желтов; второй экземпляр сохранился в личном деле В. И. Сталина.

Последующие события жизни Василия Сталина довольно подробно описала в своих воспоминаниях его сестра — Светлана Аллилуева. Она вспоминала, что, несмотря на происшедшие перемены, вызванные смертью отца, Василий продолжал считать себя всесильным.

Апрель 1953 года он провел в ресторанах, кутежах, понося всех и вся. В последующие дни перед арестом он чувствовал себя неуютно. 23 апреля В. И. Сталин приехал в штаб ВВС заплатить партийные взносы. Их у него не приняли. Оттуда он позвонил министру обороны Маршалу Советского Союза Н. А. Булганину, но тот отказался от разговора. В тот же день Василий на улице встретил трех курсантов из Севастополя, прибывших в Москву для участия в майском параде. Он пригласил их к себе домой на Гоголевский бульвар. Накормил их. В кинозале показывал фильмы, играл с ними в бильярд… Потом отвез на Ходынское поле в подразделение. 28 апреля его арестовали. Всплыли растраты, превышение власти. «Тогда же была создана комиссия Министерства обороны по проверке ВВС Московского округа, — пишет И. П. Травников. — По боевой и политической подготовке он получил хорошую оценку, но тем не менее все плохое повесили на Василия и его арестовали. Напрашивается законный вопрос — за что? Нам стало известно, якобы за незаконное использование денежных средств не по назначению (построил водный бассейн, причем первый в Москве закрытый, где обучались и обучаются плавать тысячи детей, приступил к строительству закрытого катка в Чапаевском переулке; быстро сделали фундамент, поставили металлический каркас, привезенный из Кенигсберга, заказали в ГДР оборудование)».

Военная коллегия Верховного суда СССР осудила его на 8 лет.

По поводу причин ареста В. Сталина ходило много слухов, догадок. Одна из них четко видна в письме, полученном автором. «Ваша статья о Василии Сталине написана предвзято, — писала Анна Васильевна (фамилия не указана) из Москвы. — Вы упустили существенную деталь. Да, он был талантлив и хороший человек. Царствие ему небесное. Вы забыли, что он был депутатом Верховного Совета, который много сделал для своих избирателей, никакого служебного долга он не нарушал, поил чаем своих избирателей, которые приходили за помощью к нему. Хрущев, это российское горе, отправил его в тюрьму, боялся, что он будет выдвинут в Правительство, — вот причина смерти Василия. Скажу Вам, мазать грязью И. В. Сталина нечестно и преступно. Вы — кто выступает вопреки разуму, льете воду на мельницу наших врагов. И. В. Сталину мы обязаны жизнью. Он дважды спас Россию от рабства. И сколько бы ни ругали его — народ его любит, и придет время — он будет восстановлен. Солнце нельзя погасить. Наше дело правое, мы победим!»

Одно из предположений о причинах ареста В. Сталина выдвинул И. П. Травников. «Мое твердое мнение, — пишет он, — Василия убрали по злобному умыслу Хрущева. Василий много знал о нем и его окружении, об их недостатках. При борьбе все средства хороши, даже взятые из давней истории, как надо расправляться с неугодными. Позже Хрущеву доложили о критическом состоянии здоровья Василия, и если он умрет в тюрьме, это примет политическую оценку. Поэтому-то Хрущев и принял решение освободить Василия и пригласил на прием. При встрече и беседе Хрущев, кривя душой, положительно отзывался об отце Василия, даже говорил то, что произошла ошибка при аресте Василия. Это Василий рассказал бывшему своему заместителю Е. М. Горбатюку».

Стоит ли приведенное мнение подробно комментировать? Нет сомнения, что В. Сталин многое знал или слышал об окружении отца, но вряд ли он из-за своего характера и образа жизни собирал досье на этих людей. У него не было доказательств, но своим поведением он, конечно, компрометировал все еще уважаемого в правительстве и в народе И. В. Сталина и его соратников. В силу своего положения Василий также никогда не мог быть конкурентом Н. С. Хрущеву. В последнее время в газетах и журналах, в том числе в декабрьском номере (1988 г.) «Военно-исторического журнала», утверждалось, что Василий был повинен в аресте Главного маршала авиации Новикова. Такое же утверждение можно найти и в воспоминаниях С. Аллилуевой «Двадцать писем к другу». Но так ли это? Качество самолетов действительно не всегда отвечало требованиям. Состояние развития авиации и авиационной техники И. В. Сталин сам прекрасно знал, и маловероятно, что спрашивал об этом сына, цену которому хорошо знал. Можно предположить, что беседа сына с отцом в Потсдаме была толчком к уже сложившемуся решению, и очень маловероятно, что задумана была Василием преднамеренно. Ни А. А. Новиков, ни А. Н. Шахурин, ни другие работники авиационной промышленности никогда не были Василию конкурентами, он никогда не встречал с их стороны какого-либо противодействия, и, по свидетельству Бурдонской, они относились к Василию с симпатией. Так же относился к ним и он. Тем более что названные лица, да и другие, были арестованы в связи с попыткой фабрикации дела Маршала Советского Союза Г. К. Жукова.

Не убеждают также в достоверности этого факта и воспоминания Н. С. Хрущева: «В результате происков Берии и Маленкова против ленинградской тройки еще раньше возникло дело Шахурина… Шахурина арестовали за то, что в период войны он якобы допускал производство неисправных самолетов. Я в это время еще находился на Украине. Маленков позднее сказал мне, что Вася Сталин, сам летчик, пожаловался на Шахурина своему отцу, и Сталин приказал провести расследование…

Маршал авиации А. А. Новиков к началу ленинградского дела также находился в тюрьме. Его арестовали после войны за прием неисправных самолетов. Говорили, что и на него донес Вася Сталин. Я хорошо знал Новикова. Он командовал ВВС Советской Армии большую часть войны и во время Сталинградской битвы приезжал к нам в штаб. У него были недостатки. Он пил, возможно, больше, чем ему следовало, но он был преданным, честным и уважаемым человеком».

Скорее всего из высказываний Н. С. Хрущева следует вывод о большей вине Берии и Маленкова, а о причастности самого Василия к аресту названных лиц нет ни документальных подтверждений, пи свидетельств первых лиц.

В марте 1955 года Василий из Владимирской тюрьмы был перевезен в Москву, в Центральный госпиталь МВД СССР, и помещен в отдельную маленькую палату терапевтического отделения. Обострились его фронтовые болезни. Открылась язва желудка. Лечила его заведующая отделением Л. С. Сметанина. Врачам было категорически запрещено спрашивать что-либо у него, передавать кому-либо сведения о нем. Вел себя больной тихо, ничего лишнего себе не позволяя. Однажды во время приема в кабинете у начальника отделения, оставшись один, он набрал по памяти телефонный номер Г. И. Джеджелавы и, когда тот ответил, попросил навестить его. Вот воспоминания об этой встрече: «Мы встретились, расцеловались. Я впервые увидел на его глазах слезы, хотя он не переносил плачущих мужчин. Сказал, что ему очень плохо. Нет, со здоровьем все в порядке. Зачем его перевели в госпиталь? Он сам не знает. Считает, что все еще находится в заключении. Надо бы выпить за встречу, да ничего нет, он теперь себе не принадлежит. Я достал из портфеля бутылку доброго грузинского вина. Он опять прослезился. Сказал, что я — единственный из спортсменов, кто приехал в эти дни к нему».

Вскоре Василия вновь вернули во Владимирскую тюрьму. Сюда к нему приезжала сестра с женой, родственники, стремившиеся облегчить его участь. Вот как Светлана описывала эти дни: «Этого мучительного свидания я не забуду никогда. Мы встретились у начальника тюрьмы в кабинете. На стене висел огромный портрет отца, под которым сидел в своем кресле начальник тюрьмы, а на диване перед ним Василий. Он требовал от нас ходить, звонить, говорить о нем, где только можно, вызволить из тюрьмы. Он был в отчаянии и не скрывал этого. Он метался, ища, кого бы попросить, кому бы написать. Он писал всем членам правительства, вспоминал общие встречи, обещая, уверяя, что будет другим. Капитолина — мужественная, сильная духом женщина, говорила ему: „Не пиши никуда, потерпи, немножко осталось, веди себя достойно“. Он набросился на нее: „Я тебя прошу о помощи, а ты мне советуешь молчать“. Потом он говорил со мной, назвал имена лиц, к которым, как он полагал, можно обратиться. „Но ведь ты сам можешь писать кому угодно, — говорила я, — твои письма куда важнее, чем то, что я буду говорить“. После этого он прислал мне еще несколько писем с просьбой писать, убеждать. Мы с Капитолиной, конечно, никуда не ходили и не писали. Я знала, что Хрущев стремится помочь ему. Во Владимире Василий пробыл до января 1960 года. Потом меня снова вызвал Хрущев. Был план, по которому предложено было отпустить Василия, дать ему возможность жить в другом городе, сменив фамилию. Я сказала, что он, по-моему, не пойдет на это. Вскоре после этого Хрущев вызвал Василия и говорил с ним больше часа.

Прошло почти 7 лет после ареста Василия. Он потом говорил, что Хрущев принял его, как родной отец. Они расцеловались, и оба плакали. Все кончилось хорошо».

Василия оставили в Москве. Он начал интересоваться делами ВВС, звонить бывшим своим сослуживцам. Об одном из этих разговоров автору расскажет А. Е. Боровых, в годы войны командир полка в подчинении у Василия, а в тот период командующий армией истребительной авиации войск ПВО страны, дважды Герой Советского Союза: «Звонок Василия застал меня в кабинете. Он подробно расспросил о сегодняшнем дне авиации, о людях, о задачах, о тех проблемах, которые решаем сегодня. Мы договорились встретиться. Я выехал. Но встреча не состоялась. По дороге Василий попал в аварию с представителем иностранного посольства, с которым он вдобавок и поскандалил».

В апреле 1960 года его вновь вернули в Лефортовскую тюрьму «досиживать» свои 8 лет. Но здесь уже были совсем другие условия его содержания, чем во Владимире. Он имел больше прав. Ему удалось уже здесь подписаться на дефицитную тогда подписку художественной литературы и передать ее во время свидания к празднику своей дочери Наде. Из тюрьмы он вышел весной 1961 года. К этому моменту он будет полный инвалид: больная печень, прогрессирующая язва желудка.

Когда данный материал был уже подготовлен к печати, вот что рассказала автору дочь Василия — Надежда Сталина:

«После смерти И. В. Сталина отец каждый день ожидал ареста. И на квартире и на даче он был в полном одиночестве. Друзья и соратники покинули его. Аллилуева кривит душой, когда говорит, что отец провел последний месяц в пьянствах и кутежах. Он знал, что в ближайшие дни последует его арест. Видимо, поэтому он и просил меня быть с ним. Однажды, вернувшись из школы, я обнаружила пустую квартиру, отца уже увели, а дома шел обыск. Тогда многие документы пропали безвозвратно. Во 2-й Владимирской тюрьме отца содержали под фамилией Василия Павловича Васильева. Я с мамой каждую неделю навещала его. Это были одночасовые встречи в обеденный перерыв. Отец любил наши приезды, очень ждал. Во время встречи отец утверждал, что суда над ним не было. Часто, когда мы его ожидали, через открытую дверь в коридоре было видно, как его вели. В телогрейке, ушанке, в кирзовых сапогах, он шел, слегка прихрамывая, руки за спиной. Сзади конвоир, одной рукой придерживающий ремень карабина, а другой державший палку отца, которую ему давали уже в комнате свиданий. Если отец спотыкался и размыкал руки, тут же следовал удар прикладом. Он действительно был в отчаянии. В письмах, которые передавал через нас и посылал официально, он доказывал, что его вины нет. Он требовал суда. Но все было бесполезно.

Кстати, после ареста отца я, как обычно, явилась в школу. Но в гардеробе меня встретила директор школы. Сорвав с вешалки мое пальто и швырнув мне в лицо, прокричала: «Иди вон к своему отцу и деду!» Я так опешила, что у меня непроизвольно вырвалось: «Мне идти некуда! Отец в тюрьме, а дед в могиле!» Но из школы пришлось уйти. Училась я тогда уже в 7-м классе.

Семь лет, пока отец был в тюрьме, дни тянулись очень медленно. Как-то я сидела вечером одна дома, когда раздался телефонный звонок. Я подняла трубку. Знакомый голос сказал: «Дочка, это я — твой папа, я звоню с вокзала. Скоро буду». Я так растерялась, что спросила: «Какой папа?» Его ответ я запомнила дословно: «У тебя что, их много? Отец бывает только один».

Через полчаса он приехал. С белым узелком и тростью в руках. На другой день он пошел оформлять документы. При выписке паспорта ему предложили принять другую фамилию. Он отказался. После этого его вызвал Шелепин. Разговор был долгий. Вернувшись от него, отец сказал, что он лучше будет жить без паспорта, чем с другой фамилией. Его поселили в гостинице «Пекин», а через некоторое время — на Фрунзенской набережной. Тогда же его смотрел профессор А. Н. Бакулев. Его вывод был такой — сердце в порядке, печень здорова, единственное, что вызывает опасение, так это болезнь ноги от длительного курения.

На свободе он пробыл всего два с половиной месяца. За это время мы побывали с ним в санатории. Он загорел, чувствовал себя хорошо. Как-то ему передали вина, мы с ним его отдали сестре-хозяйке.

После отдыха его тянуло к работе. Он говорил мне, чтохотел бы работать директором бассейна. Такая у него была мечта. Вообще он был очень добродушным человеком. После перевода в Лефортово ограниченность в передвижении отрицательно сказалась на нем и во многом подточила его здоровье. Что касается утверждении о его аварии и заключения его после этого в Лефортовскую тюрьму, то, на наш взгляд, она была устроена. Все это было на моих глазах, когда мы ехали с отцом. После выхода из Лефортова его сразу выслали из Москвы в Казань сроком на пять лет. Дальнейшую связь мы поддерживали с ним по телефону. 18 марта он позвонил мне. Мы говорили долго. Он очень просил приехать. Встреча, к сожалению, не состоялась при его жизни. Смерть моего отца и до сегодняшнего дня для меня загадка. Заключения о его смерти не было».

С двумя положениями приведенного рассказа поведения В. Сталина и ожидания скорого ареста не согласен один из гостей, бывший в это время у Василия.

«Скажите, пожалуйста, — пишет Б. А. Шульга из Москвы, — какой ребенок скажет плохо о своем родителе? Я таких пока не встречал. Тогда в чем смысл вашего выступления? Какой же был на самом деле Василий Сталин: такой, каким его описывает дочь, или такой, как в приведенных его характеристиках?

Надежда Васильевна упрекает свою тетку С. Аллилуеву, что та кривит душой, когда пишет о кутежах и пьянках своего брата.

Но в таком случае сама Надежда тоже кривит душой, представляя своего папу почти ангелом. Для меня было открытием ваше сообщение, что 28 апреля 1953 года в те дни, т. к. 24, 25 и 26 апреля 1953 года я встречался с ним и могу засвидетельствовать, что это были дни именно пьянок и кутежей и ни о каком аресте никто даже не думал. Мы встречались с Василием у него дома (Гоголевский бульвар, 7), где жила и Надя (ей тогда было лет 8—9). Хотя она тогда и была ребенком, но, возможно, помнит, как к ее отцу приходили три курсанта-моряка. Как дарили ей торт и шоколад, как один из этих курсантов лихо отплясывал «Яблочко» в гостиной…

В моей памяти В. Сталин остался как человек властный, грубый, который ни с чем и ни с кем практически не считался. Он мог дать сто очков форы любому боцману на флоте по части виртуозной матерщины. Неужели Надя не припомнит, как он при всех нас отматерил свою старую домработницу за то, что та (по договоренности со мной) отказала ему принести водки? Это был эпизод, который я не забуду до конца своих дней.

Разве Надя не знает, что ее отец страдал острой формой язвыжелудка и ему нельзя было пить водку, но он продолжал пить?Наверное, только слепой не заметил бы, как испуганы, придавлены были и Надя и ее подружка, когда их позвали пред отцовы очи и мы вручали им подарки: торт, шоколад, конфеты. А помнит ли Надя, как мы все смотрели у них дома кино? В подвале их дома была оборудована прекрасная киноустановка и бильярд.

Но отец есть отец, и я, в общем, Надю понимаю».

Внимательно изучив связанные с В. Сталиным события, сопоставив многочисленные свидетельства, можно прийти к выводу, что скорее всего действительно Василий был заключен втюрьму на основании решения Особого совещания КГБ. Безусловно и то, что Л. П. Берия, скорее всего завладевший после смерти И. Сталина многими личными документами, среди которых, возможно, имелось досье и на Берию, да и на других руководителей, опасался, что Василий мог хоть что-то знать об этом или где-то проговориться. Как человек неаккуратный в работе с документами, Василий мог дать повод для ареста любому. Было бы только желание его осуществить.

14 октября 1988 года после встречи с Надеждой Сталиной Дмитрий Волкогонов сказал автору:

— Безусловно, Василий — жертва обстоятельств. А. Н. Шелепин, посетивший его в тюрьме после получения очередного письма, был потрясен его видом, состоянием. После его доклада Никита Сергеевич приказал доставить Василия к нему. Через несколько дней его освободили. Но вот после случая с аварией вновь встал вопрос — что делать? Ясно было, что в тюрьме он погибнет. Остановились на варианте высылки в Казань.

В Казани он жил в однокомнатной квартире на последнем этаже пятиэтажного блочного дома, пользовался льготами генерала в отставке. Здесь же Василия застанет весть о выносе из Мавзолея 31 октября 1961 года тела Сталина. В том же году, узнав о приезде в Казань футбольной команды ЦСКА, он проявил большое желание встретиться со спортсменами команды, многих из которых он знал, но встреча эта так и не состоялась.

Василий Сталин умер 19 марта 1962 года. После его смерти остались семеро детей, четверо собственных и трое удочеренных.

На его похороны неожиданно для близких пришло много народу. Были среди них военные летчики, спортсмены, люди старшего поколения, жители Казани. Присутствовал и секретарь горкома партии Салахов, которого такое большое количество прощающихся привело в смятение. Но похороны в целом прошли спокойно.

Много лет прошло после смерти Василия Сталина. Казань, где покоится его прах, сегодня переживает сложные времена. Затрагивают они и покойника. 28 октября 1988 года в статье «Осквернители», опубликованной в газете «Вечерняя Казань», писалось:

«Есть на Арском кладбище ничем не примечательная могила. В десяти метрах от нее застыл в скорбном молчании воин-освободитель, отдающий последний долг памяти павшим. Справа от могилы той — захоронение старшего сержанта Якова Дмитриевича Горянинова, слева — майора Хатиба Шарифовича Дивеева. Чуть поодаль в братской могиле покоятся скончавшиеся от ран Великой Отечественной и в госпиталях Казани.

И вот мы стоим у скромной ограды. За ней чистота, порядок. На свежем золотистом песке цветы и небольшой листок из школьной тетради. На нем неумелой, скорее всего старческой рукой выведены печатные буквы: «Гражданин казанский! Не пора ли тебе прекратить издеваться над покойником. Он ведь все равно не встанет и ничего не скажет. Но судьбой тебя крепко накажет. Покойники свое берут, знай это. Ты третий раз поганой рукой обливаешь нитрой памятник. Проснись! Опомнись, что ты делаешь? Постыдись окружающего народа. А дальше бог тебе судья».

Стоят в оцепенении люди около железной ограды. Читают. Не смотрят в глаза друг другу. Краской стыда горят их негодующие лица.

— Памятник, он что? Он все снесет, — причитает старушка.

— Вандализм какой-то! — возмущается юноша-студент.

Девушка достает из сумочки белоснежный платок и пытается стереть с черного мрамора застывшую нитрокраску. Кто-то плеснул на золотые буквы серной кислотой. Сквозь рыжие потеки они еле проступают:

«Джугашвили Василий Иосифович 24.3.1920—19.3.1962.

Единственному от М. Джугашвили».

Да, судьба распорядилась так, что последние годы своей недолгой жизни Василий Джугашвили — сын Сталина — провел в Казани.

До этого он воевал, прошел Великую Отечественную войну, потому и похоронен рядом с братским кладбищем. Здесь и он обрел последний свой приют…

Была когда-то на мраморном обелиске фотография Василия Джугашвили. Но ее десятки раз выбивали железом, в нее стреляли из малокалиберной винтовки, выкорчевывали вместе с осколками черного камня…

Зачем? Почему? Кто? Откуда эта патологическая ненависть к человеку, который был виноват лишь в том, что был сыном Сталина? «Сын за отца не отвечает», — изрек когда-то Сталин и… уничтожил тысячи ни в чем не повинных сынов и дочерей сталинскими методами. Ответьте мне те, кто вот уже около 25 лет оскверняет безвинную могилу…».

Атмосфера секретности жизни и смерти Василия Сталина породила многочисленные легенды о нем. Они относятся даже к его рождению.

«Василий Сталин родился не позднее конца 1917 года, а не 1921 году, — пишет И. Ромашов из г. Белгорода. — Родился он в с. Зимовейка Туруханского края, где его мать была учительницей, а отец — И. В. Сталин — отбывал ссылку.

В конце 20-х годов С. М. Буденный, находясь в инспекционной поездке в г. Иркутске, в приватном разговоре с первым секретарем Восточно-Сибирского крайкома ВКП(б) узнал от последнего, что ему «досаждает» одна сельская учительница требованиями назначить ей пособие на содержание ребенка, рожденного ею от Сталина.

Буденный якобы попросил пригласить эту учительницу вместе с 11-летним сыном, которого он после переговоров с нею и «прихватил» с собою в Москву, устроив таким образом сюрприз вождю. Об этом сыне Сталин мог и не знать.

Сталин принял мальчика в свою семью. И, очевидно, будучи женат на Н. С. Аллилуевой не ранее 1920 года, «оформил» Василия как законнорожденного с учетом этого обстоятельства, а также и того факта, что в 1917 году Н. С. Аллилуевой было только 16 лет.

В 1945 году Василий Сталин обращался к коменданту одного из польских городков Д. П. Казанскому с просьбой собрать какую-нибудь посылку для матери. Значит, она была жива в 1945 г., а в автобиографии указана дата смерти Н. С. Аллилуевой (1901—1932).

Не было и «казанской ссылки». Он там оказался проездом: ехал на жительство в Китай (по личному приглашению Мао Цзедуна), но в пути заболел и умер.

Удивляет, что московские летописцы обладают столь скудными и неверными сведениями о сыне столь прославленного ими же человека. Об остальном умолчим».

Тот же аспект развивает и А. И. Смирнова из г. Костромы: «Насколько я знаю с детства, Василий Сталин — незаконнорожденный сын Иосифа Сталина. Когда Сталин отбывал ссылку в Ухто-Печорских лагерях, он был связан с одной женщиной. Там был еще музей Сталина, я сама это видела, нас туда возили, теперь говорят — затоплен. Мы, по-моему, жили в г. Котласе. И сын Василий приезжал на север литерным поездом в сопровождении офицеров с корзиной цветов и подарками к своей матери. Откуда я это знаю? Да, знаю. На севере жила и моя тетя, Мякушева Екатерина Дмитриевна. Муж ее был военный, и потому сообщалось ему, если из Москвы кто-либо выезжал. Он был каким-то высоким начальником. Поэтому моя тетя проводила время в этом кругу — кругу Василия Сталина по долгу службы своего мужа. Даже и танцевала с ним. И рассказывала, что был прост в общении, компанейский, веселый, а под утро уезжал. И тетя говорила, что он с 1916 г. рождения. Это, наверное, вернее, а не с 1921 года. Когда Сталин встал у власти, он взял к себе на воспитание Василия, хотел устроить эту женщину, но она никуда не поехала. Вот что я знаю, но факт есть факт, что он туда приезжал.

На север приезжал и Молотов, тоже встречался с Мякушевым Н. Н. По какому вопросу, не знаю, я так иногда слышала разговоры. И еще хочу сообщить, что мой отец выпускал маршала Рокоссовского из лагеря по указанию Москвы. Но Мякушевы умерли 5 лет назад. Отец мой — 3 года. Они бы рассказали очень многое, но все тайны остались с ними».

Другие варианты версий сообщают И. И. Сотов из Костромы и В. А. Бражник из Кременчуга:

«Василий не родной сын Сталина. Василий сын героя гражданской войны Александра Пархоменко. Сталин усыновил Василия, когда ему было 3 года. Усыновил его после гибели Пархоменко. Василий Сталин похоронен в г. Москве на Новодевичьем кладбище. Его могила напротив Аллилуевой — жены И. В. Сталина. Это я лично видел. Вам надо поправить эту ошибку».

Ходят слухи, что Василий Сталин не родной сын Сталина, а сын известного революционера Артема и усыновлен Сталиным после гибели Артема в автомобильной катастрофе.

Слухи о том, что Василий не является сыном Надежды Аллилуевой от брака со Сталиным, лишены каких-либо оснований. А вот утверждения о том, что Василий эмигрировал в Китай, очень устойчивы.

«В пятидесятых годах в журнале „Огонек“ я видел фото Василия Сталина в форме генерала. У нас ходят до сих пор о нем слухи, что он после разоблачения культа личности Иосифа Виссарионовича Сталина уехал в Китай и там служил в китайской армии», — пишет П. П. Ярошин из д. Петрилово Минской области.

«О жизни Василия после гибели его отца ничего не известно. Мы знаем только, — утверждает С. Сеидов, — что он перелетел на самолете в Китай и остался там. Он стал там якобы одним из больших авиационных командиров Военно-воздушных сил Китая. Там он и умер, но своей ли смертью?»

«Куда делся сын Сталина Василий? Был слух, что он эмитировал в Китай после того, как был обнародован культ личности его отца», — пишет В. И. Болдин из г. Эртиля.

Миф этот идет от самого Василия. После его заключения в тюрьму он надолго пропал из поля зрения многих людей, знавших его. Пошли разные слухи. Сам он неоднократно писал письма в различные инстанции, где просил выпустить его и отправить для дальнейшей службы в Китай. Видимо, от тех, в чьи руки попадали эти письма, и возникла эта история.

Недостаточно подтвержденные факты, ограниченное количество подлинных документов не позволяют нам пока окончательно разобраться в противоречивых взглядах современников на сложную и печальную жизнь и судьбу Василия Сталина.

 

СВЕТЛАНА

Светлана родилась в 1926 году. От рождения она была зарегистрирована Сталиной. Ее детство прошло на даче в Зубалове, неподалеку от Москвы, в бывшем доме нефтепромышленника из Батума. С малых лет ее окружали няньки, воспитатели, педагоги. При жизни матери Светлана прожила 6 с половиной лет. Сохранилось только одно письмо Надежды Аллилуевой к своей дочери, написанное, видимо, в 1930 или 1931 году, которое во многом характеризует мать:

«Здравствуй, Светланочка!

Вася мне написал, девочка что-то пошаливает усердно Ужасно скучно получать такие письма про девочку. Я думала, что оставила девочку большую, рассудительную, а она, оказывается, совсем маленькая, и, главное, не умеет жить по-взрослому. Я тебя прошу, Светланочка, поговори с Н. К. (воспитательница. — Автор), как бы так наладить все дела твои, чтобы я больше таких писем не получала. Поговори обязательно и напиши мне, вместе с Васей или Н. К. письмо о том, как вы договорились обо всем. Когда мама уезжала, девочка обещала очень, очень много, а оказывается, делает мало.

Так ты обязательно мне ответь, как ты решила жить дальше, по-серьезному или как-либо иначе. Подумай как следует, девочка уже большая и умеет думать. Читаешь ли ты что-нибудь на русском языке? Жду от девочки ответ. Твоя мама».

Письмо матери наводит на серьезные размышления. Адресуется оно пятилетней девочке, дочери, а вот тон его, манера общения слишком черствы. В письме чувствуется мало материнской теплоты и ласки, и даже просто «мама» несет мало привычных для нормального человеческого общения слов, ласковых слов к ребенку, которые мы привыкли воспринимать в устах матери.

Совсем иного характера были письма, которые она получала от отца, когда она или он находились на отдыхе. Между отцом и дочерью установилась такая форма взаимоотношений, когда дочь писала ему в шуточной форме «приказы», а он в ответе докладывал ей об их исполнении, ласково называя хозяйкой. Если же она сердилась на отца, то грозила пожаловаться на него повару, на что отец отвечал ей: «Пожалей меня. Если ты скажешь повару, то я совсем пропал».

Приведем два послания Сталина дочери.

«Сетанке-хозяйке.

Ты, наверное, забыла папку. Потому-то и не пишешь ему. Как твое здоровье? Не хвораешь ли? Как проводишь время? Лельку не встречала? Как ты жива? Я думал, что скоро пришлешь приказ, а приказа нет как нет. Нехорошо. Ты обижаешь папку. Ну, целую. Жду твоего ответа. Папка».

«Здравствуй, Сетанка!

Спасибо за подарки. Спасибо также за приказ. Видно, ты забыла папку. Если Вася и учитель уедут в Москву, ты оставайся в Сочи и дожидайся меня. Ладно? Ну, целую. Твой папка».

На сохранившихся фотографиях счастливый отец чаще в сапогах и кепке рядом с дочерью, она у него на руках. Лица их счастливые. Девочка одета нарядно. Во взглядах отца чувствуется любовь к ней.

Сохранились и ее детские фотографии на коленях у Л. П. Берии. Тоже счастливое лицо. Берия опекал ее. Когда она ездила в Грузию в гости к бабушке, то останавливалась в его доме. Отсюда пошло ее обращение к нему «дядя Лара».

Детство ее, несмотря на материальное благополучие и любовь отца, однако, нельзя назвать счастливым и безоблачным оно во многом наложило отпечаток на всю ее последующую жизнь.

Никита Сергеевич Хрущев, бывавший в 30-х годах в доме И. В. Сталина, много лет спустя скажет: «Отношения Светланки с отцом складывалось сложно. Он любил ее, но выражал свои чувства оскорбительным образом. Он проявлял свою нежность так, как это делает кошка по отношению к мышке. Вначале он травмировал душу ребенка, позже — девушки, а еще позже — женщины, ставшей матерью. Результатом всего этого явилось постепенное возникновение у Светланки психического расстройства». В ночь с 8 на 9 ноября 1932 года ее мать застрелилась. О ее самоубийстве она узнала, уже будучи взрослой девушкой, прочитав как-то об этом в зарубежной прессе и выяснив это от окружающих ее людей. Для нее, конечно, это было потрясением, тем более что ей стало известно о якобы оставленном матерью политическом завещании. Сама она его никогда не видала и знала о нем только из рассказов прислуги. Письмо это не сохранилось в архивах. Но если принять версию на веру, то в качестве мотивов, приведших Н. Аллилуеву к самоубийству, можно предположить и искажение ленинских заветов, и начавшиеся устрашения Сталиным противников, и коллективизация в той уродливой форме, а могли быть и личные мотивы, и особенности психики. Безусловно, одной из причин ее смерти были какие-то действия Сталина, направленные на оскорбление женского достоинства, как окрик на банкете во время тоста в честь Берии: «Эй ты, пей!», недостаточное внимание к ней, когда Сталин неделями ее не замечал.

И. В. Сталин на похороны матери своих детей не ходил. Хоронили ее родные и близкие.

После смерти матери жизнь Светланы проходила в основном в Кремле или на даче рядом с отцом. Отец следил за ее учебой, почти каждый день интересовался ею, регулярно подписывал дневник. Дочкой он был доволен. Училась она хорошо, но, часто засиживаясь допоздна, она опаздывала на занятия. Как и Василий, в школу она ходила под наблюдением охранника, питалась отдельно. Учителя отмечали ее склонность к литературе. Перед окончанием школы учительница литературы даже написала И. В. Сталину письмо, где делала вывод о целесообразности ее поступления на филологический факультет. Того же хотела и Светлана.

— В литераторы хочешь, — недовольно выговаривал ей отец, — так и тянет тебя в эту богему! Они же необразованные все, и ты хочешь быть такой… Нет, ты получи хорошее образование, ну хотя бы на историческом. Надо знать историю общества, литературу — это тоже необходимо. Изучи историю, а потом занимайся, чем хочешь.

Отец настоял на поступлении Светланы на исторический факультет МГУ, где она начала учебу в 1943 году. После его окончания ее стремление к филологии было, наконец, оценено отцом, получило его поддержку, и в итоге она поступила в аспирантуру Академии общественных наук при ЦК КПСС, после окончания которой ей была присвоена ученая степень кандидата филологических наук.

Вот что о ее учебе написал профессор Я. Ф. Яскин из Саратова, учившийся в МГУ в те годы: «О том, что у нас в МГУ учится дочь Сталина, можно было даже прочитать на плакате. Хорошо помню, как на площадке лестницы, ведущей на второй этаж здания исторического факультета на улице Герцена, висел плакат: „Сталинские стипендиаты“. Четыре фамилии и среди них — Сталина Светлана. Она окончила истфак по кафедре всеобщей истории и писала дипломную работу под руководством профессора Звавича (что не помешало его дубасить во время борьбы с космополитами). Потом некоторое время она училась в аспирантуре кафедры марксизма-ленинизма МГУ, где ее руководителем значился профессор Кротов. Над диссертацией здесь она не работала и вскоре оказалась на кафедре литературы АОН при ЦК КПСС, где защитила диссертацию по историческому роману, использовав свое базовое образование».

На Новый год в 1952 году в присутствии многочисленных гостей отец преподал ей жестокий урок, когда она, уставшая, не захотела танцевать в кругу людей намного старше ее и бывших уже изрядно пьяными. В ответ на ее отказ отец схватил ее за волосы и, дернув, затащил, плачущую, в круг. Его отцовские чувства даже к дочери имели очень своеобразную форму.

Светлана зарекомендовала себя хорошим специалистом. В СССР она перевела с английского языка книгу «Мюнхенский сговор», а позже, уже за рубежом, написала и издала три книги воспоминаний: в 1967 г. — «Двадцать писем к другу», в 1970 г. — «Всего один год», и в 1984 г. — «Далекие звуки», которые несут на себе печать ее личного восприятия событий, людей и даже конъюнктурные моменты.

Вот фрагмент ее воспоминаний, где она оценивает трагический период в нашей истории: «Какие это были люди! Какие цельные, полнокровные характеры, сколько романтического идеализма унесли с собою в могилу эти ратные рыцари Революции — ее трубадуры, ее жертвы, ее ослепленные подвижники, ее мученики…

А те, кто захотел встать над ней, кто желал ускорить ее ход и увидеть сегодня результаты будущего, кто добивался Добра средствами и методами зла — чтобы быстрее, быстрее крутилось колесо Времени и Прогресса — достигли ли они этого?

А миллионы бессмысленных жертв, а тысячи безвременно ушедших, погасших светильников разума, которым не вместиться ни в эти двадцать писем, ни в двадцать толстых книг — не лучше ли было бы им, живя на земле, служить людям, а не только лишь, «смертью смерть поправ», оставить след в сердцах человечества?

Суд истории строг. Он еще разберется — кто был герой во имя добра, а кто — во имя тщеславия и суеты. Не мне судить. У меня нет такого права.

У меня есть лишь совесть. И совесть говорит мне, что если не видишь бревна в своем глазу, то не указывай на соринку в глазу другого… Все мы ответственны за все.

Пусть судят те, кто вырастет позже, кто не знал тех лет, которые мы знали. Пусть придут молодые, задорные, которым все эти годы будут — вроде царствования Иоанна Грозного — так же далеки, и так же непонятны, и так же странны и страшны…

И вряд ли они назовут наше время «прогрессивным», и вряд ли скажут, что оно было «на благо великой Руси»… Вряд ли…»

Да, она довольно точно сумела предсказать последовавшие в наше время суровые оценки преступлений, допущенных в ходе массовых репрессий и культа личности ее отца, когда были безвинно уничтожены миллионы людей, когда массовое нарушение законности было возведено в ранг официальной политики. Но время все поставило на свои места. Восстановление справедливости, начатое Н. С. Хрущевым вскоре после 1953 года, получило революционное продолжение в ходе развернувшейся под руководством КПСС перестройки и развития демократии, обновления всех сторон жизни общества.

История сурово оценила действительно эпоху «Иосифа Грозного». Принцип справедливости, как Светлана, видимо, и предполагала, сегодня позволил возвратить тысячи имен несправедливо оболганных, а преступников назвать своими именами, не обойдя и ее отца.

Смерть отца, безусловно, внесла коррективы во всю ее последующую жизнь. Смерть отца ее потрясла. Ее она восприняла как страшную трагедию, как уход одного из самых близких ей людей, который любил ее и которого любила она, и кого она многие годы воспринимала как способного преодолеть все и вся, хотя признаки надвигавшейся его старости не проходили мимо ее глаз, да и не только ее. По всей видимости, она тяжело пережила разоблачения преступлений Сталина, и так же, как и ее мать, ее постигло трагическое разочарование. В дальнейшем она была уже не «лелеянным дитем», а прожила 10 трудных для себя лет после XX съезда партии в совсем иных условиях, чем до 1953 года, хотя и пользовалась многими льготами и привилегиями.

В 1962 году она не была на похоронах своего брата Василия в Казани ввиду того, что брак ее брата с Бурдонской не был расторгнут, а к новой жене брата она, видимо, не испытывала симпатий, да и не могла лично знать происходящих там событий. Сказалось также состояние ее здоровья. В Москве она обращалась к К. Е. Ворошилову и А. И. Микояну с просьбой разрешить похоронить брата на Новодевичьем кладбище, рядом с матерью, но в этом было отказано.

Она тем не менее написала: «На похороны собралась чуть ли не вся Казань… На детей и Капитолину смотрели с удивлением — медсестра Маша, успевшая зарегистрировать с ним брак, уверила всех, что она-то и была всю жизнь его „верной подругой“. Она еле допустила до гроба детей». Хотя оснований для такого утверждения у нее, вероятно, не было.

Довольно тяжело складывалась и личная жизнь Светланы. В 17 лет она увлеклась 39-летним Алексеем Яковлевичем Каплером. Это стало известно отцу.

— Мне все известно! — сказал он… — Твой Каплер — английский шпион, он арестован!..

— А я люблю его! — ответила дочь.

— Любишь! — выкрикнул отец с невероятной злобой к самому этому слову, и она впервые в своей жизни получила две пощечины.

— Подумайте, няня, до чего она дошла! Идет такая война, а она занята… — и он произнес грубые мужицкие слова. Каплер провел в заключении десять лет…

Студенткой Светлана вышла замуж за Г. И. Морозова, сына коммерческого директора парфюмерной фабрики в Москве. Григорий учился в одном классе с ее братом Василием. Он бывал в их доме, и было вполне естественным ее увлечение красивым, способным и интеллигентным молодым человеком.

Как и многих родственников Н. С. Аллилуевой, отца мужа Светланы также арестовали по ложно сфабрикованному обвинению и продержали в заключении 6 лет, вплоть до 1953 года. Причем для этого было использовано обвинение, что якобы он изменил фамилию Мороз на Морозов, хотя на сохранившейся до наших дней могиле его отца стоит надгробие с надписью — Морозов. Отец ее, как она сама написала, браку не препятствовал, но с мужем дочери не встречался. В семейную жизнь ее отец не вмешивался. Этот брак распался через три года. От него остался у Светланы сын. Удивительно, как чутко реагировало сталинское окружение на изменения в родственных отношениях вождя. Буквально сразу последовала серия разводов на национальной почве. И первой этот пример повторила дочь Маленкова Валя, которая развелась со своим первым мужем Шамбергом, хотя сам Маленков никогда антисемитом не был. Вскоре Светлана вышла замуж за Ю. А. Жданова. Видимо, в угоду отцу ее сын был переоформлен на фамилию второго мужа. По ее свидетельству, это был брак без особой любви, без особой привязанности, по здравому размышлению. Этот брак также не принес Светлане счастья. Вскоре он распался. Дочь Катю Светлана воспитала без мужа.

После окончания школы Светлана уже не проживала с отцом. По ее просьбе ей была выделена хорошая квартира в «Доме на набережной». В ней она прожила до 1967 года. После ее выезда из СССР некоторое время в ней жил ее сын Иосиф, который оставил эту квартиру в связи с получением другой.

Не удался, судя по объявлению в «Вечерней Москве», и другой брак: «Сванидзе Иван Александрович, проживает по улице Добролюбова, 35, кв. 11, возбуждает дело о разводе с Аллилуевой Светланой Иосифовной, проживающей по ул. Серафимовича, 2, кв. 179. Дело подлежит рассмотрению в нарсуде Тимирязевского района».

После 1953 года существенно изменился и внутренний мир Светланы, что отразилось на ее поведении. Видимо, сказались ( изменения, происшедшие в советском обществе. Сконцентрироваться на каком-либо виде деятельности ей не удавалось. Какое-то короткое время она работала в Литературном институте. Вероятно, работа удовлетворения не приносила. Зато существенно изменилось отношение к ней со стороны многих знавших её людей, причем от заискивания до вражды, от бывших симпатий до отчуждения и просто от хороших отношений до непредсказуемых последствий.

Самым невероятным шагом стало ее обращение к религии. — Я крестилась в Москве в мае 1962 года, — ответит она в Москве на вопрос корреспондента агентства «Рейтер» Чарльза Бремнера. — Я, безусловно, верующий человек, хотя формальная принадлежность к церкви и формальные ритуалы имеют для меня очень малое значение. Я бы даже сказала, что без моего глубокого религиозного чувства у меня просто не было бы вот этой ужасной вины, которая висела надо мной все эти годы и в конце концов привела меня домой. Да, я религиозный человек и сегодня.

Ее обращение к богу, по всей видимости, отражало изменения в оценке нравственных ценностей, происшедших в ее сознании. К религии люди обращаются, как правило, в результате разочарования бытием, окружением или, наоборот, поиском высших нравственных ценностей в потустороннем мире, в обращении к себе, в замкнутом мире, когда единственным поверенным становится божество. У Светланы, наверное, могло быть и то и другое. Фактом остается, видимо, глубокое разочарование всем своим окружением, да самой собой тоже. Имея прекрасные профессиональные задатки, высокую научную квалификацию, она тем не менее потеряла профессиональную перспективу. Видимо, не находила она ее и в личной жизни, да и вся ее жизнь теряла жизненные перспективы в самый расцвет жизненных и творческих сил.

Если обратиться к написанному ею в этот период, то отпечатки религиозности видны довольно четко, и они, видимо, отражают изменения в ее внутреннем состоянии: «И когда умру, пусть меня здесь в землю положат, в Ромашково, на кладбище, возле станции, на горке — там просторно, все вокруг видно, поля кругом, небо… И церковь на горке, старая, хорошая — правда, она не работает и обветшала, но деревья в ограде возле нее так буйно разрослись, и так славно она стоит вся в густой зелени и все равно продолжает служить Вечному Добру на Земле».

И все-таки, что стояло за ее шагом уехать из СССР, бросить все, даже детей? Ее официальная версия: «…мое невозвращение в 1967 году было основано не на политических, а на человеческих мотивах. Напомню здесь, что, уезжая тогда в Индию, чтобы отвезти туда прах близкого друга — индийца, я не собиралась стать дефектором, я надеялась тогда через месяц вернуться домой. Однако в те годы я отдала свою дань слепой идеализации так называемого „свободного мира“, того мира, с которым мое поколение совершенно было незнакомо».

Если верить ее мыслям, высказанным в книге «Двадцать писем к другу», то в течение пяти недель лета 1963 года она подвела итог своей жизни, абсолютно искренне, как на исповеди, и совершилось это на даче в деревне Жуковке. Вот ее концепция: «У меня не было подвигов, я не действовала на сцене. Вся жизнь моя проходила за кулисами. А разве там неинтересно? Там полумрак, оттуда видишь публику, рукоплескающую, разинув рот от восторга, внимающую речам, ослепленную бенгальскими огнями и декорациями, оттуда видны и актеры, играющие царей, богов, слуг, статистов; видно, как они играют, когда разговаривают между собой, как люди. За кулисами полумрак; пахнет мышами, и клеем, и старой рухлядью декораций, но как там интересно наблюдать! Там проводит жизнь гримеров, суфлеров, костюмерш, которые ни на что не променяют свою жизнь и судьбу — и уж кто, как не они, знают, что вся жизнь — это огромный театр, где далеко не всегда человеку достается именно та роль, для которой он предназначен. А спектакль идет, страсти кипят, герои машут мечами, поэты читают оды, венчаются цари, бутафорские замки рушатся и вырастают в мгновение ока, Ярославна плачет, летают феи и злые духи, является тень короля, томится Гамлет, и безмолвствует народ…»

Однако многие собеседники автора, знавшие Светлану довольно близко до ее отъезда из СССР, касаясь многих оценок, данных в ее книге, утверждали образно, что скорее всего это были дневниковые записи, которые она вела и которые, видимо, первоначально не предназначались для посторонних, но впоследствии они и могли послужить основой для такой работы. Подтверждают эту мысль и многие не всегда однозначные ее оценки людей. Отметим хотя бы, что она в своей работе не назвала ни имена, ни фамилии и дала довольно противоречивые характеристики многим людям.

Пройдет всего лишь 14 лет после 1953 года, и Светлана уже будет совсем другим человеком, решившимся на самый радикальный шаг в своей жизни, на самое трудное для себя — покинуть Родину.

В те годы, да и сейчас, о ее личной жизни ходит много слухов, сплетен… Наверное, большинство из них не имели под собой оснований и скорее всего были порождены отсутствием правдивой информации. Н. С. Хрущев по этому поводу сказал: «Мне всегда неприятно было слушать сплетни о плохом поведении Светланы и ее супружеской неверности. Она долгое время жила одна, без мужа. Это нельзя считать нормальным. У нее было двое детей, сын от первого мужа и дочка от младшего Жданова. Разоблачение злоупотреблений властью, которые допускал Сталин, явилось для нее еще одним жестоким ударом. Позднее Микоян рассказал мне, что Светланка приходила к нему за советом. Она хотела выйти замуж за индийского журналиста. Она сказала Микояну, что любит этого человека. Он был старше ее, но она знала его в течение длительного времени, и он был порядочным человеком, коммунистом. Микоян сказал: „Она просила меня выяснить, как ты к этому отнесешься“. Я был удивлен, что она спрашивает мое мнение. С моей точки зрения, это было ее личное дело. Я так и сказал Микояну: „Если она считает его достойным человеком, пусть выходит за него замуж. Что бы она ни решила, не будем вмешиваться. Тот факт, что он не является гражданином Советского Союза, не должен быть препятствием, если она действительно его любит“. И она вышла за него замуж. Я был доволен. Я просто хотел, чтобы она смогла устроить свою личную жизнь.

Смерть и похороны ее третьего мужа стали последней каплей, переполнившей чашу ее терпения.

Я так долго говорю о Светланке частично потому, что она сейчас очень несчастна».

Отъезд Светланы из СССР был отмечен лишением ее гражданства. За рубежом же ей посвящали свои страницы самые престижные органы печати. Делался «новый бестселлер Америки», а вместе с ним там обрела известность и автор. Видимо, для того, чтобы помочь становлению нового кумира, газета «Франс суар» рассказала «о трагических любовных историях Светланы». Газета «Юманите диманш» прокомментировала первые шаги ее за рубежом следующим образом: «Итак, жизнь С. Аллилуевой выставлена напоказ для толпы. Можно не сомневаться, что некоторые заатлантические журналисты, которых не терзают угрызения совести и которые не слишком стеснительны, еще больше добавят того, что они называют „пикантным“. Эммануэль д'Астье де ла Вирежи сообщил газете „Франс суар“, что сокровенное желание Светланы состоит в том, чтобы вернуться в Индию и „закончить свою жизнь в тиши“. Приходится констатировать, что эта „тишь“ начинается очень плохой шумихой и что если „ее судьба состоит в том, чтобы скитаться по свету“, то эти скитания не выглядят такими уж бескорыстными. Прекрасные чувства всегда немножко вызывают опасения, когда украшением этого служит доллар… Да, маловероятно, что доллары принесут удачу этой женщине…»

Французский журналист Анри Бордаж, что называется, попал «в точку». Он предсказал Светлане, и во многом очень точно, жизнь на 20 лет вперед, тяжелую прежде всего для нее самой.

Журнальный вариант «мемуаров» был продан гамбургскому еженедельнику «Шпигель» за 480 тысяч марок, что в переводе на доллары составляет 122 тысячи. Свою жизнь за рубежом Светлана начинала очень обеспеченно. В СССР, по словам ее племянницы Надежды, ее отец оставил всего 30 тысяч рублей.

Денежные дела С. Аллилуевой за рубежом сложились удачно. Покинув Родину, она жила на заработанное писательским трудом и на полученные пожертвования от граждан и организаций. Об этом, как и о многом другом, было не принято говорить, так же, как и опровергать многочисленные слухи о деньгах, переведенных Сталиным в заграничные банки.

«В мае 1943 года немцы в районе станции Зимцы (ж. д. Москва — Рига) бросали в распоряжение наших войск листовки, где утверждали, — пишет житель Калинина Н. Е. Петров, — что И. В. Сталин в период критического положения нашей страны в 1941 году перевел на случай поражения в швейцарский банк 2 миллиона рублей.

В то время я воевал в полковой разведке. Листовки собирали, жгли. В то время никто этому не верил. Но когда дочь И. В. Сталина — Светлана выехала в Индию, то в Индии она не осталась и поехала пароходом в США. По пути следования она в Италии (если не ошибаюсь, в Неаполе) сошла с парохода и на короткое время выехала в Швейцарию, а затем вернулась и продолжала свой путь в США.

Теперь я не сомневаюсь, что Светлана в Швейцарии, как единственно законная наследница, перевела банковское наследие отца на себя и продолжила путь в США. До настоящего времени разъезжает по чужим странам и живет по шикарному кругу».

«Где-то читал, что у И. В. Сталина был счет в швейцарском банке и им воспользовалась С. Аллилуева, — пишет А. Слатковский из Днепродзержинска. — Если это достоверно, то многим отобьет веру в скромность и аскетичность „вождя“ всех народов».

«В газете „Сельская жизнь“ № 12 за 14 января 1989 года в статье публициста Агильдиева „Расставание“, — пишет житель Приморского края В. В. Клотков, — изложено: «Известно и другое: он (т. е. Сталин) держал на свое имя крупный счет в одном из швейцарских банков, деньгами воспользовалась его наследница, дочь Светлана, уехавшая за рубеж.

Интересно знать, какая была сумма? И как могла воспользоваться ею Светлана, ведь она в 1957 году отказалась от фамилии Сталина и взяла фамилию своей матери».

Довольно интересный вопрос возникает невольно в связи с изданием книги С. Аллилуевой. А как рукопись оказалась за рубежом? Да и целый комплект фотографий к ней? Совершен был этот шаг в порыве или был продуман заранее? Ответ, возможно, даже сумеет приоткрыть завесу тайны не только над «Двадцатью письмами к другу», но и над жизнью за границей.

Обратимся к пресс-конференции, проведенной 16 ноября 1984 года в Комитете советских женщин в Москве. Приведем вопросы двух иностранных журналистов и ответы С. Аллилуевой.

Питер Бицер, корреспондент журнала «Штерн»: «Вопрос касается мемуаров, которые были опубликованы в журнале „Штерн“. 17 лет назад Вы опубликовали в Америке свою первую книгу, где Вы говорили о рукописи, которая была украдена КГБ, и текст ее Виктор Луи привез в Германию, и он был опубликован в журнале „Штерн“. Вы сейчас собираетесь восстановить свои связи с этим господином?»

Аллилуева: «Я никогда в жизни не встречала Виктора Луи, и у меня сейчас нет ни малейшего желания его встречать. Летом 1967 года действительно одна из копий, которая оставалась в Москве, была перевезена им в Англию вместе с целой кучей фотографий, взятых у меня в моем доме. Он пытался напечатать рукопись в журнале „Штерн“. Я видела эти страницы, там было много добавлено, а фотографиям он дал ложное толкование, потому что не знал, кто это и что это. Это был факт. И я повторяю, что Виктор Луи ссылается на то, что он якобы знал меня и так далее. Мы с ним никогда не встречались, и надеюсь, что не встретимся».

Серж Шенеман, корреспондент газеты «Нью-Йорк таймс»: «Мисс Аллилуева, в своем заявлении Вы сказали, что во время Вашего пребывания Вы были в руках… или Вами манипулировали, в частности ЦРУ (если я не ошибаюсь, Вы упомянули ЦРУ), и Вам не дали возможности поселиться в небольшой нейтральной стране, насколько я помню, Вы упомянули Швейцарию. Не могли бы Вы сказать, кто и каким образом помешал Вам сделать это?»

Аллилуева: «Я уже сказала, с самого первого момента, как только попала в Соединенные Штаты, я оказалась в руках, во-первых, очень сильной адвокатской фирмы из Нью-Йорка, которая была, так сказать, рукой правительства во всем этом. Еще в Швейцарии в 1967 году мне дали подписать ряд легальных бумаг, смысла которых я не могла понять, и этот смысл не был мне объяснен. Эти документы, подписанные мною, поставили меня в положение совершенной бесправности: как автор я лишалась всех прав на свою книгу, я должна была делать, что эта фирма говорила. Я помню, как мне предложили поехать туда, потом поехать сюда. Я бы хотела первые месяцы быть в Нью-Йорке, чтобы посмотреть этот город и все, что там есть. Нет, меня все время пересылали из одного места в другое, что было все малоинтересно.

Дальше, моя первая книга мемуаров «Двадцать писем к другу». Эта фирма находилась в очень тесном контакте и с государственным департаментом, и с ЦРУ. Дальше возник вопрос о второй книге, потому что мои мемуары о детстве и о семье Америку не удовлетворили. Написание книги «Только один год» было буквально коллективным творчеством. Моими страницами — была глава об Индии. Тут я писала все, что хотела. В дальнейшем мне начали говорить и подсказывать, что писать, чего не писать, исключить историю о том, как мы летели из Дели через Рим в Швейцарию, что и почему. Рукопись читалась и перечитывалась целым рядом лиц, большинство из которых я упомянула в конце, выразив им всем ироническую благодарность, о чем они все возражали. Но некоторые лица были там даже не упомянуты, потому что не принято называть имена лиц, которые работают в Интеллидженс».

Итак, попробуем проанализировать ответы. Маловероятно, что рукопись предназначалась для опубликования в СССР, во всяком случае в тот период. Автор попала в двойственное положение. С одной стороны, в рукописи была предпринята попытка в духе развенчания культа личности осудить репрессии, которые были осуществлены в период репрессий Сталиным. И это было сказано в 1963 году. А с другой стороны, уже с 1964 года начался период замалчивания и тихого оправдывания сталинизма. Как историк, как писатель Светлана, видимо, стояла перед выбором: обречь свое произведение на неизвестность или сделать роковой шаг, где могла открыться совсем иная страница ее биографии. Ведь как писателя ее до 1967 года в нашей стране не знал никто. Для очень многих она была дочерью Сталина, и внимание к ней, несмотря на ее незаурядные способности, было диаметрально противоположным тому, чего она хотела. Поэтому думается, что рукопись попала за рубеж не случайно. Теперь попытаемся представить, что она была бы опубликована там, когда автор в СССР. На примере Б. Пастернака и даже бывшего Генерального секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева мы знаем, как и чем это кончается. Могла, наверное, это предположить и С. Аллилуева, а она обладала сильными качествами, необходимыми для решающего выбора.

Это во многом подтверждает и то, что она стремилась за рубеж писать, заниматься фотографией, языками. Как показывает анализ ее деятельности и жизни после 1967 года, кое-что ей удалось, но далеко не все, что, по всей вероятности, и привело ее к заявлению через многие годы: «Моя жизнь за границей постепенно утрачивала свой смысл. Моей целью было не обогащение, а жизнь среди писателей, художников, интеллигенции. Однако из этого ничего не вышло».

Очень многие считают, что она выехала из СССР под давлением Никиты Сергеевича Хрущева. Однако этоне так. Хрущев, когда узнал о ее невозвращении на Родину, был потрясен и постарался войти в ее положение. Вот что он написал по этому поводу: «Ее бегство на Запад — совершенно неправильный поступок, которому нет оправдания. Однако во всем этом деле есть и другая сторона. Она действительно совершила глупый шаг, но и со Светланкой обращались глупо и оскорбительно. После захоронения праха своего мужа она, по-видимому, отправилась в наше посольство в Дели. Советским послом в Индии был тогда Бенедиктов, я знал его. Это человек исключительно строгих взглядов. Светланка сказала, что хотела бы остаться в Индии на несколько месяцев, но Бенедиктов посоветовал ей немедленно вернуться в Советский Союз. Это было глупостью с его стороны. Когда советский посол рекомендует советскому гражданину немедленно возвратиться на родину, это вызывает у данного человека подозрения. Светланка слишком хорошо знала подобную практику. Она знала, что это служит выражением недоверия к ней. Это не было заботой о ее благополучии. Ей выразили недоверие, что могло кончиться плохо для нее. Такая тактика оскорбительна, унизительна и выводит из равновесия даже человека со стойким характером, а у Светланки характер был нестойким. Об этом говорит и ее книга. Она не выдержала и обратилась за помощью к властям других стран. В ее бегстве частично виноваты те люди, которые вместо проявления такта и уважения к гражданину Советской Родины применяли полицейские меры.

Что, с моей точки зрения, следовало бы сделать? Я убежден, что если бы с ней обошлись по-иному, этого прискорбного случая вообще бы не произошло. Когда Светланка пришла в посольство и заявила, что ей необходимо остаться в Индии еще на 2—3 месяца, там ей должны были сказать: «Светлана Иосифовна, а почему только на 3 месяца? Возьмите визу на год, на два или даже на три года. Вы можете получить визу и жить здесь. Потом, когда будете готовы, вы можете в любое время вернуться в Советский Союз». Если бы ей дали возможность свободного выбора, она сохранила бы спокойствие. Ей следовало показать, что она пользуется доверием. Я убежден, что если бы с ней поступили подобным образом, то даже при наличии уже написанной книги она либо не опубликовала бы ее совсем, либо переписала бы заново. Однако с ней обращались так, как будто хотели подчеркнуть, что она находится под подозрением. Светланка — умная женщина; она поняла это и пошла к американскому послу. Вот так она и попала в Швейцарию, а оттуда в Америку. Она навсегда порвала связь с Родиной, оставила своих детей — сына и дочь; покинула своих друзей. Она лишилась всего, что ей было знакомо. А с этим окончилась ее жизнь как советского гражданина. Мне так жаль Светланку! Я все еще по привычке называю ее Светланка, по привычке, хотя она уже много лет Светлана Иосифовна. А что, если бы вели себя в соответствии с моими рекомендациями, а Светланка все равно не вернулась бы из Индии? Это было бы плохо, но не хуже того, что произошло. Ведь на деле даже существующая система выдачи не позволила вернуть ее обратно. То, что случилось со Светланкой, причиняет мне боль, однако я считаю, что пока еще не все потеряно. Она еще может возвратиться. Она, возможно, будет чаще и чаще думать о возвращении к своим детям. Нам следует дать ей еще один шанс. Ей необходимо дать понять, что если она выразит желание вернуться назад, то ей охотно пойдут навстречу, и что слабость, которую она проявила, когда оставила свою страну и уехала в Америку, не будет использована против, нее. Я не оправдываю поступок Светланы, но не могу простить тех людей, которые не захотели протянуть ей руку помощи и подсказать правильный путь, а вместо этого толкнули на ошибочный, не имеющий оправдания и неразумный шаг, швырнувший ее в грязное болото эмигрантской жизни».

Вероятно, Н. С. Хрущев сумел дать очень точную оценку причин, способствовавших ее невозвращению домой. Наверное, слишком хорошо знавшая формы и методы действия в таких случаях своего отца, его окружения и соответственно официального подхода к подобным явлениям, она могла предположить для себя и самое страшное. А могло быть так, что, имея в руках книгу своих воспоминаний, чувствуя в себе силы продолжить творческую деятельность, да и, наверное, последовавшие лестные предложения от издателей ставили ее в довольно независимое материальное положение. И она предприняла такой шаг. В жизни всегда приходится выбирать. И, как правило, выбор редко бывает неожиданным для принимающего его, в отличие от окружающих. Каждый человек, делающий свой выбор, наверное, не раз совершает подобное в своем сознании и только потом осуществляет это наяву в жизни. Наверное, не была здесь исключением и Светлана Аллилуева.

«Сияющее от радости лицо Светланы, дочери Сталина, изысканное американское общество впервые увидело в 1967 году, когда она приехала в США, — писал о ней журнал „Шпигель“ в мае 1985 года в статье „Мой отец расстрелял бы меня за это“. — Изящная, жизнерадостная женщина 41 года, с рыжими, вьющимися локонами, розовыми щеками, робкими голубыми глазами и привлекательной улыбкой, казалось, светилась чувством добра и искренности. Казалось также, что она одновременно и наслаждалась своей известностью — феноменальным успехом своей первой книги „Двадцать писем к другу“, которая принесла ей полтора миллиона долларов. Появившиеся поклонники стали посылать ей домой в Припкеток (штаг Нью-Джерси) цветы, письма, всевозможные подарки и даже предложения на брак. В общественных кругах и кругах деловых людей не без успеха ухаживали за ней».

Этот же журнал рассказал, что в дальнейшем она получила приглашение от вдовы архитектора Райта, урожденной Лазоревич, в свое время приехавшей из Грузии. Через три недели после приезда к ней Светлана вышла замуж за В. В. Питерса, главного архитектора Танзимет-Веста. От этого брака 21мая 1971 года родилась дочь Ольга, которая в 1978 году получила гражданство США.

Брак с В. В. Питерсом был непродолжительным. В 1972 году он был расторгнут, а она получила права родительской опеки. Вот как характеризовала С. Аллилуева своего мужа: «…архитектор Вильяме Весли Питере — слабый человек. Он делает то, что чему говорят. Он вступил в брак со мной, потому что так хотели окружающие его сотрудники и боссы. И он сделал это, переоценив мое финансовое положение. Как только он выяснил эту переоценку, так весь его интерес к семье и к новорожденной дочери улетучился. Наш брак распался очень скоро, менее чем через два года. В соглашении, подписанном им в июле 1972 года в городе Феник (Аризона) в конторе фирмы „Люкс энд Рока“, он отказался в мою пользу от всех прав на нашу дочь, предоставив мне всю полноту опеки за ней. С тех пор он не потратил ни одной копейки на ее воспитание, а своим правом посещения постоянно пренебрегал, посетив ее всего лишь 4 раза за 12 лет! Меня удивляет его интерес к дочери теперь, хотя я должна бы помнить, что мистер Питерс всегда с удовольствием откликался на интервьюирование и считал, что личная реклама полезна для популяризации его архитектурной фирмы. Я сделаю со своей стороны все возможное, чтобы осмеять его неуклюжие попытки вмешаться через столько лет в жизнь нашей дочери. Он сделал сам все возможное, чтобы отдалить девочку от себя, и в результате она его очень мало знает».

В дальнейшем она жила в нескольких городах Америки, а последний год своей жизни, до приезда в СССР, — в Англии. В 1984 году в Индии была издана ее книга воспоминаний «Далекие звуки». От издания этой книги особого удовлетворения она, в отличие от «Двадцати писем к другу», не получила — не было того феноменального успеха, как от первой книги. Общество уже почерпнуло нужную информацию, да и, по всей видимости, не было того интереса к ней самой как автору. Слишком много о жизни в СССР, о переменах в обществе она не знала. Запад интересовала диссидентская литература из СССР и те, кому удалось покинуть Родину. К ним в первую очередь было обращено внимание.

В 1984 году она обратилась с письмом к своему сыну в СССР, в котором рассказала о своем намерении возвратиться на Родину, а 10 ноября 1984 года Светлана Питерс обратилась в советское посольство в Лондоне и вскоре прибыла в СССР.

Каков же итог ее жизни за рубежом? Что она обрела за границей? Свободу мысли? Свободу творчества? Свободу передвижения? Счастье?

Все-таки возвращение на Родину говорит о том, что, видимо, то, что она хотела получить за ее пределами, ей не удалось найти, и это, наверное, нестерпимо горько, да еще когда приходится давать публичные объяснения, как было с ней на пресс-конференции по этому поводу. Но, безусловно, правильно то, как к ней подошло руководство страны, не захлопнув перед ней двери.

Передо мной текст ее заявления для прессы. Видимо, он неоднократно правился, переписывался, в него вносились дополнения. На последнем экземпляре ее рукой сделана правка. Перенос отдельных слов с места на место свидетельствует, что автор стремилась к отточенности фраз, предложений. Под текстом подпись: «С. Аллилуева. 16 ноября 1984».

А вот какой итог своей жизни за рубежом подвела она сама, наверное, все-таки отдав дань времени, царившему тогда в обществе: «Попав в этот самый „свободный мир“, я не была в нем свободна ни одного дня. Там я была в руках бизнесменов, адвокатов, политических дельцов, издателей, которые превратили имя моего отца и мою жизнь в сенсационный товар. Я стала в эти годы любимой дрессированной собачкой „Си-ай-эй“, тех, что дошли даже до того, что стали говорить мне, что я должна писать, о чем и как. Старый друг, швейцарский адвокат доктор Питер Хафтер из Цюриха, хорошо знает из личной переписки со мной, как быстро исправился мой идеализм по отношению к Америке. Продолжать сегодня идеализировать США было бы совершенно невозможно. Я знаю многих, кому возвратиться домой мешает только страх перед возможным наказанием. Я говорю о тех, кто, как и я, остался там, одурманенный идеалами псевдодемократии. Те, кто ехал туда, чтобы разбогатеть, они разбогатели, конечно, и процветают. Им там хорошо.

Все эти годы меня не покидало чувство глубокой вины. Сколько я ни старалась вполне искренне жить так, как все американцы, и наслаждаться жизнью, у меня этого не получалось. Позже я сделала попытки переехать в какую-нибудь мирную, небольшую страну, вроде Швейцарии, Швеции, Греции, даже, может быть, в Индию, но мне удалось лишь только два года назад выбраться в Англию. Это к вопросу о свободе. То, что я хотела, — я сделать не могла. Я только сумела выехать в Англию. Только тогда и только там возник наконец контакт с моим сыном через переписку и телефон. До того я была совершенно отрезана от всякой информации о моих детях.

Моя жизнь за границей постепенно утрачивала всякий смысл. Моей целью было не обогащение, а жизнь среди писателей, художников, интеллигенции. Я хотела заниматься фотографией, языками. Однако из этого ничего не вышло. Мою третью книгу о моем невеселом американском опыте и разочарованиях ни американцы, ни англичане не желали издавать. Она была издана этим летом только в Индии очень небольшим тиражом.

Решение вернуться приходило ко мне несколько раз. Первый раз, когда я три года назад посмотрела в Нью-Йорке замечательный фильм Н. Михалкова «Обломов». Я чуть было не пошла в консульство тогда же. Затем, когда мы жили в Англии и происходило празднование победы союзных войск в Европе. Это было невозможно представить, чтобы при этом были забыты 20 миллионов советских простых солдат, которые отдали свои жизни для этой победы. Это было такой невообразимой несправедливостью, что в этот момент я ощутила, кому я в самом деле принадлежу.

В общем-то, я не скрывала своих чувств. Когда в английской печати появились ненатуральные статьи перебежчика Битова, мне стало его очень жаль. Я написала ему письмо в газету «Гардиан», чтобы объяснить ему, что он заблуждается, что он слеп и в конце концов поймет, что он сделал ошибку. Это письмо было мне возвращено редакцией газеты «Гардиан». Оно было помечено: «Благодарим вас за вашу публикацию, но напечатать ее не можем». Мне очень интересно, получил ли это письмо Битов? Потому что позже он уехал домой. В марте этого года я дала интервью газете «Обсервер». И в нем я тоже говорила о том, что мне очень хочется предупредить всех потенциальных дефекторов о том, чтобы они дважды подумали, прежде чем они решат оставить свою страну и перебежать в так называемый «свободный мир». Это было напечатано в «Обсервер» в конце марта прошлого года.

Последней каплей для принятия решения с сентября была болезнь моего сына и отсутствие вестей от моей дочери, которая живет на Камчатке. Она — геофизик, вулканолог. Я просто больше не могла терпеть этого разъединения и написала свое прошение. Решение вернуться сняло с меня чувство вины, мучившее меня все эти годы. Я чувствую себя счастливой — я вернулась домой».

Да, заявление само по себе более чем горькое. Видимо, в своих мыслях она возвращалась уже не раз, наверное, хотела хоть как-то остановить тех, кто думал, что там легко и просто, и даже вступила в конфликты с прессой. А история с Битовым тоже обрела свой финал — очень необычный.

Возвратившись на Родину, почти после 18-летнего отсутствия, Светлана неожиданно для себя встретила теплое и доброжелательное отношение соотечественников. Москву она увидела неузнаваемо изменившейся. Ей звонили ее школьные и университетские друзья, знакомые. Она с удовольствием встречалась со своими родственниками, беседовала с ними, старалась найти контакты, восстановить добрые отношения. Начала собирать переводную литературу…

Обращаясь к журналистам, она скажет: «Прошу вас всех понять, что я вернулась в город, где родилась почти что 59 лет назад. Здесь моя школа, мой университет, мои друзья, дети, внуки. Я наконец дома. Что вам еще? Что я должна объяснять? Меня приняли с великодушием, с доброжелательностью, которой я даже не знала. Моя просьба о гражданстве была быстро удовлетворена. Нас приняли, как принимали блудного сына в библейские времена. Я только могу сказать, что бесконечно благодарна!

Я намереваюсь жить такой же тихой частной жизнью, как я и прожила мои первые сорок лет в Москве. Личная реклама никогда не была моей целью. И я счастлива, что в этом обществе нет привычки выставлять напоказ частную жизнь семей. Как член этого общества, я не обязана отвечать на вопросы иностранной прессы. Я делаю вам любезность, и это в последний раз. Пожалуйста, не сопровождайте меня на улицах и не ловите меня в подъездах. Давайте после этой встречи оставим друг друга в покое и займемся своими текущими делами — вы и я».

Кстати, американским журналистам, не внявшим пожеланию Светланы и пытавшимся взять у нее интервью, встретив на московской улице, довелось прочувствовать ее решительный характер, когда в выражениях она не постеснялась. Однако в Москве она не осталась. Наверное, слишком разительным был контраст ее воспоминаний с действительностью. В Москве она жила в гостинице: от четырехкомнатной квартиры на улице А. Толстого отказалась, объяснив это нежеланием иметь столько домашних дел и уборки. Вскоре Светлана выехала в Тбилиси, ссылаясь на привычку жить в небольших городах, вдали от столичной суеты. До этого в Грузии она бывала несколько раз. В Грузии, как и в Москве, ее приезд встретил большое понимание. Она поселилась в двухкомнатной квартире улучшенного типа, ей было установлено денежное содержание, специальное обеспечение и право вызова для поездок государственного автомобиля. В Тбилиси Светлана Иосифовна встретила свое 60-летие, которое было отмечено в помещении музея ее отце. Ее дочь ходила в школу. Занималась конным спортом. Но что-то, однако, и здесь не устраивало Светлану. Вскоре она начала срываться в гневе на дочь, на знакомых, впадала в истерику. Окончательно оттолкнула от себя сына, который, несмотря на устроенный ему ранее скандал, пошел на попытку наладить взаимоотношения с матерью, когда она лежала на обследовании. Многие тбилисцы не раз были свидетелями ее срывов в отношении Ольги. Ее первая дочь так и не встретилась с ней, и внуков от нее она не увидела.

Прожив неполных два года, Светлана Иосифовна направила письмо в ЦК КПСС с просьбой разрешить ей выезд из СССР, мотивировав его отсутствием взаимопонимания с детьми. В Москве ей такое разрешение было дано незамедлительно, и она во второй раз покинула Родину, сохранив за собой двойное гражданство — СССР и США.

О своих встречах с С. Аллилуевой автор попросил поделиться двух человек — Е. Я. Джугашвили, Н. В. Сталину, ее племянника и племянницу. Вот что рассказал в письме кандидат военных наук полковник Е. Я. Джугашвили: «Первое, что меня поразило, и удивило, и насторожило — это нежелание С. Аллилуевой видеть своего сына Иосифа с женой у меня дома, куда я ее пригласил на ужин. В моем доме в их адрес были сказаны оскорбительные слова. Когда я рассказал об этом Иосифу, он сказал: „Ты бы почитал ее письмо моему руководству, она требует исключения меня из партии, лишить ученого звания и, что самое страшное, — она требует, чтобы меня после всех лишений выслали на Сахалин!“

Стол моя жена приготовила в грузинском стиле. Еще бы, сама дочь И. В. Сталина после 17 лет-мытарств на чужбине! Через некоторое время пришло ее письмо в академию. Со мной «разбирались». Искали по ее жалобе побочные доходы, поскольку я живу якобы не по средствам. Правда, «разбирались», посмеиваясь над содержанием письма.

Спустя какое-то время С. Аллилуева написала письмо моей жене, где советовала бросить меня и самой воспитывать «прекрасных деток». Как я потом выяснил, развестись с женой она требовала и от Иосифа.

При всей ее довольно скромной одежде, я уверен, она постоянно ощущала на своей голове корону и часто пускала в ходприказные формулировки, а свою дочь неоднократно обижала.Работники музея в Гори были свидетелями ее повелительных распоряжений и требований особого внимания к ее персоне. Уезжая из Тбилиси, она заявила, что «ей надоело жить среди дикарей».

В самолете по пути Тбилиси — Москва она так описывала будущее семьи Сталина работнику грузинского музея: все внуки должны со временем переехать в Грузию и группироваться вокруг Ольги (ее заграничной дочери). Одного работника постпредства назвала — «чекист проклятый».

Почему она спустя некоторое время возненавидела Иосифа и меня? А Бурдонского обласкала! — чувство соперничества. Она всю жизнь боролась с Василием. Поехала она в тюрьму во Владимир вовсе не из-за сострадания, а чтобы насладиться падением «конкурента».

После 17-летнего порхания за рубежом она здесь встретила новое поколение, сумевшее заявить о себе. Иосиф защитил докторскую диссертацию — личность в своей среде. А я просто не давал ей спокойно спать. Как это так? Она пишет из Грузии: «Сиди тихо в своем Урюпинске, не вылезай, иначе будешь иметь дело со мной. В Грузию ездить не смей!»

17 лет она «страдала» по детям. Даже пачку сигарет не привезла в подарок сыну и даже внуку. Когда мы с ней встретились в гостинице «Советская» (я принес цветы, конфеты, грузинское вино), пригласил ее на ужин в ресторан. Она отказалась. Я подумал, что стол, видимо, она накрыла в номере. Увы, из холодильника она вынула недопитую бутылку шампанского — это было, видимо, гостеприимство по западному образцу.

Вначале она возгорелась любовью к Галине Джугашвили и сочувствием, видимо, к ее сыну. Однако эта любовь закончилась не по-человечески.

По указанию Москвы в Грузии ей были созданы все условия жизни, а в гараже Совмина ГССР стояла машина ГАЗ-24 для ее обслуживания. На ипподроме выделялась лошадь для езды дочери. Преподаватели на дому обучали дочь русскому и грузинскому языкам, разумеется, бесплатно. На отдыхе в Кобулети (в санатории Совмина) она ударила официантку по лицу за нерасторопность.

Поведение С. Аллилуевой непредсказуемо. Так, в начале нашей встречи она постоянно звонила (часто очень поздно) и советовалась. Например, она просила меня обговорить с руководством школы номер 23, где учится мой младший сын Яков, о приеме ее дочери в эту школу, ибо она с английским языком, да и Яша мог бы опекать свою новую сестру.

Поездку в Грузию она мыслила осуществить через каких-то своих знакомых. Я посоветовал ей идти официальным путем. С ее согласия я обратился в постпредство Грузии, с которым постоянно поддерживал связь. Результат оказался положительным. Однако наши теплые отношения неожиданно были прерваны. Из «доброго и умного племянника» я вмиг превратился в «Женьку-хама и зазнайку, за которым бежит вся Грузия».

Или еще пример. При выходе из гостиницы «Советская», где они временно проживали, нас сфотографировал один мой товарищ с ее предварительного согласия. Каково же было мое удивление, когда она спустя некоторое время заявила, что это я сделал насильно. Но, судя по снимкам, она позировала с удовольствием».

А вот оценка Н. В. Сталиной, племянницы С. Аллилуевой: «Как мать, воспитывающая дочь, не могу понять Аллилуеву. Фактически она бросила своих детей на произвол судьбы, не возвратившись в СССР. Еще до выезда из СССР о ней ходили слухи как об исключительно скромном человеке. Но это только слухи. Я сама хорошо помню, что там, где она появлялась, сразу же шел слушок: „Дочь Сталина“. Это ей импонировало. Но скромность ее поведения, ее морально-этические аспекты выставлены напоказ в ее воспоминаниях. Когда она бывала у меня дома, уже после возвращения в СССР, я обратила внимание вот на какую деталь. Ее больше всего интересовало, как сложилась семейная жизнь ее близких. Удалась или нет? Мне кажется, что это от ее глубокого одиночества. В ее жизни не нашлось спутника, который прошел бы вместе с ней через все трудности и, когда надо, — заслонил собой. У нее было несколько попыток подчеркнуть свои большие возможности. Она даже предложила мне купить дубленку. Но я с ранних лет слишком хорошо знаю цену деньгам, да и сейчас моя семья живет на зарплату мужа-актера, а она невелика, чтобы принимать такие дорогие подарки от других. Приглашала меня вместе с моей двоюродной сестрой Галиной Яковлевной Джугашвили отдохнуть летом на побережье. Я отказалась, а Галина потом рассказывала преотвратительные сцены, которые Светлана устраивала на отдыхе. Для нее ничего не стоит оскорбить другого человека. Безобразно вела она себя и в аэропорту на глазах у сотен людей, когда мне мои знакомые передали в подарок фрукты. Вот уж в ком уживается удивительная способность красиво писать и делать в жизни все по-другому».

В ноябре 1988 года автор позвонил сыну С. Аллилуевой И. Г. Морозову.

— Мне очень тяжело говорить о ней. До ее возвращения в СССР я почти 17 лет ничего о ней не знал, — сказал он мне. — В 1983 году получил письмо, где она просила меня помочь возвратиться на Родину, говорила, что находится в тяжелейшем положении, что если она не вернется, то жизнь ее потеряет смысл. Тогда я позвонил ей в Лондон. Для меня это было не так-то просто. Ведь она была лишена советского гражданства, а времена тогда были совсем не те, что сейчас. И тем не менее я старался понять ее, помочь ей. В ноябре 1984 года она прибыла. Ждал ли я этого момента? Безусловно. Когда она пришла в мою семью, мы постарались сделать все, чтобы она чувствовала родные стены. Все, что она оставила в моем доме после своего отъезда из СССР, было сложено в корзины и ждало ее. Рассказал я ей и о фотографиях и трех портретах, которые ждали ее на даче. Поначалу ее это совсем не интересовало. Но через некоторое время она начала делать то, что в моем знании не укладывается до сих пор. Она оскорбляла мою жену. Нанесла тяжелейшую травму как мать мне. Уехав в Грузию, она через Совмин Грузии потребовала, чтобы я вернул ей портрет матери. Я до сих пор не могу понять, почему она не сделала это по-человечески. Если она приехала в СССР, чтобы собрать материалы для своей новой книги, чтобы поправить свое материальное положение, то эго не делает ей чести. В СССР ее принимали хорошо. Но, находясь в окружении внимания и забот, которые ей были оказаны — хорошая квартира, специальное обеспечение, в том числе и денежное, — она не стремилась вникнуть в жизнь советских людей. Она ее просто не знала, да и по своему характеру маловероятно, чтобы могла проникнуть в нее. Из Тбилиси она через некоторое время отправила письмо на имя М. С. Горбачева с просьбой принять ее и разрешить выехать из СССР. Никаких задержек не было. Разбирались только по ее жалобам со мной. Не зная даже толком, над чем я работаю, она подвергла сомнению мою квалификацию врача, мою степень подготовленности как ученого. Мне пришлось давать разъяснения по ее просьбе в пар-тийных органах».

Многие собеседники автора, как и И. Г. Морозов, высказывали предположение о том, что С. Аллилуева, возможно, приезжала в СССР для сбора материала для своей новой книги. Но можно предположить (сказать) и другое. На своей Родине она не нашла того, что ей виделось из-за рубежа. Вероятно, не поняв многого из грядущих перемен, она нашла обратный ход (за рубеж). Тогда, наверное, и ее жалобы на своих близких в официальные органы можно бы было объяснить желанием оградить их от возможных, по ее мнению, последствий. Как бы то ни было и что бы ни стояло за ее решением, ясно одно — новую складывающуюся в Советском Союзе ситуацию она не восприняла и своего места в ней не нашла.

Ее повторный выезд из СССР вызвал очень своеобразную реакцию. «Огромное вам наше читательское и человеческое пасибо за то, что вы чутки и внимательны к нам, к „белым пятнам“ истории, — писали А. Тихонов, С. Петряк и Г. Хохлов из Фрунзе. — Не наша и не ваша вина, что Светлана Сталина стала такой. Она выехала из Союза, юридически отказалась от фамилии отца — людоеда Сталина… У нее ничего нет святого: убежала от Родины, бросила детей и вот в 1984 году она вспомнила, что есть Советский Союз, который вскормил таких палачей, как Сталин и Берия, чтобы вернуться на бесплатный хлеб.

Нам очень хочется знать, кому она нужна была в Союзе, кто дал ей визу на въезд, кто дал квартиру, назначил пенсию и закрепил за ней персональную автомашину? За какие такие «заслуги» все это и кто подписал? Ведь она при палаче, который уничтожил 15 млн. своих соотечественников, окончила бесплатно, при роскоши жизни, 2 института и академию. Что она дала России?

Ведь как не может бедная колхозница, проработавшая в колхозе 50 лет, получающая 36 руб. пенсии, добиться повышения своей несчастной пенсии.

Так почему же некоторые высокопоставленные могут росчерком пера создать роскошную жизнь?»

«Я, Николаева Инесса Павловна, родилась в Москве, в Доме Союзов (пл. Свердлова), где мы в то время жили. Мой отец, Маслов Павел Петрович, был политкаторжанин и персональный пенсионер. В 1936 году 2 октября был репрессирован. Нас осталось трое несовершеннолетних детей, „дети врага народа“. С 1936 по 1939 г. отец находился на Лубянке. Нам сообщили, что отец осужден на 10 лет без права переписки и с конфискацией имущества. В 1939 г. 7 октября был уничтожен. В 1956 г. реабилитирован. Из-за этой тяжелой и кошмарной жизни ушла моя сестра в 1944 г., ушел из этой жизни и брат.

Вы пишете, тов. Колесник, что многих интересует жизнь Светланы Иосифовны. Кого это интересует? Это интересует людей, которых не тронули сталинские времена, которые не пережили ужасы репрессий и продолжают преклоняться перед Сталиным, не веря или не желая верить в его злодеяния.

Я поняла, что Вы с такой любовью, с таким желанием написали статью о Светлане Иосифовне и в таких подробностях, не как о дочери палача-отца, а как о каком-то «политическом лидере» или о «героине», будто она совершила что-то для народа. Вы пишете, что после смерти ее отца Светлана Иосифовна прожила тяжелые 10 лет. Что за тяжелые? Она что, была осуждена на 10 лет и находилась в лагере репрессированных или в ссылке в Сибири? Что вы делаете из нее мученика, несчастного человека. Она в это время занималась своими мужьями.

Я читала в газете о семье Томских. Вот эта семья пострадала. Мать троих детей, жена Михаила Павловича, крупного деятеля, Мария Ивановна была невинно осуждена и в 1956 г. скончалась в Сибири. Два сына, Михаил и Виктор, расстреляны (за что?), и младший сын Юрий 16 лет был осужден на 10 лет и 9 лет ссылки (за что?). Он же был ребенок. Вот это понятно всем, это кошмар, это ужас, вот это трагедия в жизни, вот об этом нужно писать, о каждом члене семьи, о каждом сыне Томских!

А пишете о какой-то Сталине-развратнице. Она недалеко ушла от своего отца-палача. Светлана Иосифовна меняла мужей, а брат менял жен, как перчатки. А Вы из нее делаете героини». Я понимаю одно: она предала свой народ, свою Родину, своих детей и бежала за границу, где издала антисоветскую книгу, за что получила приличную сумму. Непонятно, поему ей разрешили быть «Фигаро»? Кто она такая, кто? Никто! Дочь палача, который уничтожил миллионы людей, оставил детей сиротами и больными.

В последний ее визит в Советский Союз по разрешению правительства она не захотела жить в Москве (боялась), решила уехать в Тбилиси, где ей была предоставлена 2-комнатная квартира и даже установлена пенсия. За что? Прикрепили машину для ее обслуживания. За что, за какие заслуги? Из Тбилиси она сбежала (видимо, боялась гнева людей?).

Правильно сделали ее дети, что не захотели видеть такую мать, как Светлана Иосифовна, которая бросает своих детей. А как называют таких матерей, Вы знаете? Нет прощения такой матери. За ссору с сыном она требовала выслать сына на Сахалин. Была бы ее воля, она расправилась бы с сыном, как ее отец-палач с народом. Вся в отца — жестокости у нее хватает».

«Обидно, в который уж раз, мне стало за наш народ, — пиала 10 января 1989 года А. Ф. Нерушай из Краснодара. — Судя по всему, эта Светлана такая же сволочь, как и ее батюшка. Ну да бог с ней, как говорится. Меня возмутил тот факт, что этой дамочке, едва она приехала, тут же предоставили квартиру в Москве. Тот паразит, который это сделал, хотя бы ведает, сколько семей бывших репрессированных по сей день фактически в лачугах ютятся? Интересно было бы подробнее узнать о нем. Прошу прощения за грубые слова, но в гробу видела таких отпрысков нашего бывшего кровавого вождя. Давайте думать об оставшихся в живых выходцах из сталинских лагерей и их семьях. Сколько их? В чем они нуждаются? Второй вопрос, пожалуй, неуместен. Наверняка всем нужна материальная помощь».

И конечно, все они в этом правы, так же, как и П. Г. Шадрин из Новосибирской области, написавший: «Где найти слова, чтоб выразить негодование. Я колхозник, в годы ВОВ дошел до Берлина. Имею ранение, в Берлине контужен. За ШАГИ от Курской дуги до Берлина (рейхстага) имею три боевых ордена, а до сих пор живу в общежитии. А Аллилуевой и квартира и машина — ГДЕ ПРАВДА??»

Как ни тяжело, но приходится признать, что несправедливость была допущена большая, никаких льгот она не заработала, и в данном случае мы видим один из моментов застойного периода, с которыми перестройка стремится покончить навсегда.

После выезда из СССР С. Аллилуева поселилась в Англии, потом переехала в США. Жизнь уготовила ей суровую, во многом трагическую судьбу. Так уж устроен мир, что детям часто приходится платить и за своих родителей. Отец оставил ей в наследство суровое и очень противоречивое отношение окружающих. И чтобы все это вынести, наверное, надо обладать очень сильными чертами характера. Светлана Иосифовна же, как человек более тонкий, совсем другого склада, не смогла перенести этот тяжелый груз, не сумела все это безучастно отвергнуть или, наоборот, слишком строго осудить.

 

ВНУКИ

При жизни Сталин был дедом восемь раз. Последняя внучка, Ольга Питерс, родилась в Америке почти через 18 лет после его смерти.

Судьбы его внуков различны: счастливые и трагичные, а отношение потомков к своему деду так же неоднозначно, как и оценки его деятельности.

10 марта 1989 года в беседе с автором бывший нарком по строительству в руководстве И. В. Сталина Семен Захарович Гинзбург сказал: «Я хорошо знал в быту И. В. Сталина. Много раз встречался с ним дома у С. М. Кирова, у Г. Орджоникидзе, да и на даче самого „хозяина“. Его надо понимать правильно, таким, каким он был, а не таким, как его сейчас многие журналисты, писатели, историки, никогда не имевшие возможности видеть его в работе, в быту, изображают. Он был антиподом В. И. Ленина в политике, жестоким мужем, отцом и еще более жестоким дедом. Дети, а тем более внуки, никогда его не занимали… Когда Светлана Аллилуева пишет о любви Сталина к внучке Галине (дочь Якова от второго брака), то это неправда. Я, неоднократно видевший его отношение к ней, опровергаю это утверждение.

Не все в характере Сталина было однозначно негативно. Сталин, как известно, больше любил Василия, чем Якова… Но, как ни парадоксально, от детей Василия И. В. Сталин был еще дальше, чем от детей Якова. Много раз на моих глазах он неровно вел себя и по отношению к Светлане, любимой дочери, а порой игнорировал ее детей».

У Сталина было трое детей. Двое ушли из жизни. Жива одна Светлана. Постараемся познакомиться с судьбами его внуков в последовательности старшинства их родителей.

Яков Джугашвили, старший сын Сталина от первого брака с Екатериной Сванидзе, был женат дважды, имел трех детей от трех женщин. В первый раз он женился на своей бывшей однокласснице Зине, причем его не остановило даже то, что она была дочерью попа, что в то время не поощрялось. На этой почве у него произошел конфликт с отцом, едва не закончившийся смертью для Якова из-за попытки самоубийства. После этого он уехал в Ленинград к родственникам по линии Аллилуевых, где у него родилась дочь Лена, умершая в младенческом возрасте. Этот брак был непродолжительным и вскоре после смерти дочери распался.

Через некоторое время в Урюпинске, в квартире родственников второй жены Сталина Надежды Сергеевны Аллилуевой, состоялось его знакомство с Ольгой Голышевой. От нее у Якова остался сын, сегодня единственный кадровый военный в роду, о чем так мечтал Сталин.

Разница в возрасте у молодых людей была совсем небольшой. Яков 1907-го, Ольга—1909 года рождения. Была ли это большая обоюдная любовь, сказать трудно. Но отношения были продолжены в Москве. Рожать Ольга Голышева уехала в Урюпинск, в родительский дом, где 10 января 1936 года она родила сына Евгения, а 11 января в книге регистрации новорожденных бюро загса появилась актовая запись за № 49. Имя новорожденного— Джугашвили Евгений. Отец — Джугашвили ЯковИосифович, грузин, 27 лет, студент, мать—Голышева Ольга Павловна, русская, 25 лет, техник.

Мальчишка рос бойкий, смышленый. Через год он уже вовсю бегал по двору, похожий на шустрого цыганенка, и без конца повторял свое ребяческое «та-та-та-та». За эту скороговорку мать и ее сестра Надежда Павловна, которая большей частью воспитывала малыша, в шутку прозвали его Татком.

Вскоре Ольга уехала в столицу, оставив ребенка у родственников. Отношения с Яковом у нее складывались неважно. И через некоторое время они расстались.

В 1939 году Яков женился на танцовщице Юлии Мельцер, и у них родилась дочь Галина. К Ю. Мельцер и дочери Яков Джугашвили относился с большой любовью. Об этом свидетельствует его письмо, написанное 26 июня 1941 года из района Вязьмы, в котором он старается успокоить жену:

«Дорогая Юля!

Все обстоит хорошо. Путешествие довольно интересное. Единственное, что меня беспокоит, — это твое здоровье. Береги Галку и себя, скажи ей, что папе Яше хорошо. Обо мне не беспокойтесь, я устроился прекрасно. Завтра или послезавтра сообщу тебе точный адрес и попрошу прислать мне часы с секундомером и перочинный нож. Целую крепко Галю, Юлю, отца, Светланку, Васю. Передай привет всем, еще раз крепко обнимаю тебя и прошу не беспокоиться обо мне. Привет В. Ивановне и Лидочке. С Сапегиным все обстоит благополучно. Весь твой Яша».

Судьба Юлии Мельцер была далеко не безоблачна, хотя она в это время и жила в семье Сталина. После того как Сталину стало известно о плене Якова и у него возникло подозрение в предательстве, он отдал приказ об аресте жены сына.

Однако вернемся к судьбе Евгения Джугашвили. Ольга Голышева, его мать, была на фронте, а после Победы работала инкассатором при финчасти в ведомстве Василия Сталина, который командовал в то время Военно-воздушными силами Московского округа. Жила она у своей тетки, поддерживая самые тесные отношения с сестрой жены И. В. Сталина — Анной Сергеевной Аллилуевой. Умерла Ольга Голышева в 48 лет в 1957 году. Похоронена в Москве на Головинском кладбище. Анна Сергеевна Аллилуева пришла на похороны и подарила Евгению Яковлевичу Джугашвили книгу своего отца «Пройденный путь» с дарственной надписью: «Дарю на память Жене Джугашвили, сыну Яши Джугашвили-Сталина, книгу воспоминаний моего отца Сергея Яковлевича Аллилуева „Пройденный путь“. Сергей Яковлевич любил Яшу, жил с ним в Петрограде-Ленинграде, а также за городом в Зубалове. О его сыне, жене он знал через Яшу и Эгнаташвили Александра Яковлевича. А также он и я, Анна — его дочь, знали о Жене через урюпинских родственников Аллилуевых: Матрену Федоровну Аллилуеву, Августину Михайловну Дутову-Аллилуеву, Майю — ее дочь и Ирину — дочь Серафима Аллилуева. Через Васиных детей — Сашу и Надю. В данный момент я познакомилась с ним по печальной причине, по случаю смерти его матери, с которой я виделась при жизни несколько раз. Скорблю о ее безвременной смерти. Яша также мне говорил, что у него есть сын, который проживает по соседству с моими и папиными родственниками в городе Урюпинске. Желаю ему удачи в жизни, счастливой и благородной жизни и деятельности, а также хорошей семейной жизни, чего, к сожалению, не имела его мать».

До последнего времени о Евгении Джугашвили как о внуке И. Сталина было известно крайне мало. 24 ноября 1986 года журнал «Шпигель» написал: «После смерти ближайшего соратника Сталина, бывшего 10 лет премьер-министром и 13 лет министром иностранных дел СССР (Молотова В. М. — А. К.), родилась сенсация — Московское агентство печати «Новости» (АПН) распространило… фотографию прощания у гроба на московском Новодевичьем кладбище: «Полковник Генерального штаба ВС СССР.

Офицер Ев. Як. Джугашвили, сын сына Сталина Якова, погибшего в немецком лагере для военнопленных. До кончины Молотова этот внук Диктатора никогда публично не представлялся. В записках дочери Сталина Светланы, охотницы писанины, о немтакженеупоминалось».

Что касаетсяМолотова, то об Е. Я. Джугашвили он сказал: «Помнится, в Кремле у Сталина я впервые встретился с его сыном, отцом Евгения, Яковом Джугашвили. Это был истинный рыцарь. Вглядитесь в Евгения, еще одного отпрыска Джугашвили, он как вылитый похож на своих предков. Те, кто встречался и беседовал со Сталиным, обязательно заметят их сходство, и не только внешнее, но и в манере ходить, вообще в поведении, характере. Я рад, что Евгений часто навещает меня, привозит своих сыновей Виссариона и Якова Джугашвили. Встречи с ними продлевают мне жизнь, придают силы. В Москве живет дочь Якова, Галина. И хотя я не поддерживаю с ней близких отношений, но знаю, что она приятный человек во всех отношениях, крупный ученый. Прекрасно, когда у достойного человека остаются достойные дети.

Я хорошо помню, что в годы войны Сталин, всецело поглощенный государственными делами, мог встречаться с близкими не чаще двух раз в год и очень переживал».

Собирая материалы о семье Сталина, автор встретился с Е. Я. Джугашвили, который ответил на ряд вопросов:

А. К.: Евгений Яковлевич, Сталин знал о вашем существовании?

Е. Д.: Дочь Иосифа Виссарионовича, Светлана Аллилуева (ныне Питерс) в свой последний приезд в Союз, будучи у меня дома, положительно ответила на этот вопрос. Однако Сталин не нашел времени или желания когда-нибудь посмотреть на меня. По утверждению Светланы Аллилуевой, ее отец видел из восьми внуков только троих.

А. К.: Расскажите о себе.

Е. Д.: Родился в 1936 году. Окончил Калининское суворовское военное училище, затем Военно-воздушную инженерную академию имени Н. Е. Жуковского. Более 10 лет работал в системе военных представительств на различных заводах Москвы и области, участвовал в подготовке и запусках космических объектов. С 1973 года после защиты кандидатской диссертации перешел на преподавательскую работу. В настоящее время имею чин полковника и работаю в Военной академии имени М. В. Фрунзе. Женат на Нане Георгиевне Нанадзе, имеем с ней двух сыновей — Виссариона, 1965 года рождения, и Якова, 1972 года рождения. Старший окончил московскую 23-ю спецшколу, отслужил армию (там вступил в партию) и сейчас учится на 4-м курсе Тбилисского сельскохозяйственного института (факультет механизации и электрификации). Младший — ученик 10-го класса 23-й московской спецшколы. Живет семья в хорошей 3-комнатной квартире на Фрунзенской набережной. Однако адрес, видимо, придется изменить, поскольку после окончания школы Яков планирует поменять местожительство на Тбилиси. К этому переезду, как мне кажется, я готовился всю жизнь.

А. К.: Не будут ли дети испытывать в Грузии трудности — ведь они выросли в Москве?

Е. Д.: Не будут. Оба сына родились в Тбилиси, и каждый до 5 лет жил с родителями моей жены. Держать такой срок детей вдали от себя в Грузии было моей волей, от чего больше всех страдала жена. Часто она мне устраивала жестокие сцены, обвиняя меня в нелюбви к детям. Я отвечал: «Любить надо уметь!» — и продолжал настаивать на своем. В конечном итоге дело было сделано — и один и затем второй заговорили на грузинском языке и выросли на грузинских харчах. Перед школой за два года я их забрал в Москву, и этого времени им хватило освоить русский язык в объеме 1-го класса. Затем постоянно поездки на каникулы, где они заимели круг друзей.

А. К.: Сегодня, таким образом, дети говорят на грузинском и русском языках, а как же происходило общение с детьми в 3—5-летнем возрасте, вы же не говорили свободно по-грузински?

Е. Д.: Мой запас грузинских слов, между прочим, позволял играть с детьми. Но когда требовался переводчик, им становилась либо жена, либо ее родственники, либо просто прохожие. Иногда дело доходило до смешного — отец не мог объясниться с сыном. Некоторых моих родственников в Москве это раздражало. Но я знал, что это временные трудности, и проводил свою линию. Сегодня смело можно сказать — они готовы жить и работать в республике, откуда пришел их дед — Яков Джугашвили.

А. К.: А как сами дети относятся к этой вашей затее?

Е. Д.: Старший сын, Виссарион, давно уже в Грузии, и по отзывам руководства Тбилисского сельскохозяйственного института ведет себя и учится хорошо. Младший сын, Яков, также желает после школы поступать там, по уже в Тбилисский университет. Это желание еще больше окрепло, когда ему отказали вместе с другими школьниками поехать в США. Путь закрыт потому, что он «представитель нетипичной советской семьи». Он и мы все надеемся, что в Грузии он будет полноценным гражданином своей страны.

А. К.: Ваше отношение к Сталину?

Е. Д.: Преклоняюсь перед ним и в том же духе воспитал своих детей.

А. К.: Публикации последнего времени дают основания для другого…

Е. Д.: Критику И. В. Сталина, точнее сказать — поношение его, не воспринимаю. Охаивание деятельности Сталина идет в «одностороннем порядке». Все средства массовой информации закрыты для тех, кто мог бы высказать что-то в защиту И. В. Сталина, для них изготовили ярлык антиперестройщики. Воинствующие дилетанты зачастую не скрывают своей неприязни к социализму, смакуют «достижения застоя» и сваливают все на И. В. Сталина. Любопытный плюрализм!

В день рождения И. В. Сталина, 21 декабря, мы с детьми и некоторыми моими решительными друзьями обычно возлагаем, цветы на его могилу на Красной площади. Охрана Мавзолея никогда не чинила препятствий и даже разрешала сделать несколько памятных снимков. Часто Мавзолей в этот день зарыт для посетителей — санитарный день, или ремонт, или еще что-то, но нашей небольшой компании никто не мешал. В этом году Мавзолей был открыт, и мы возложили цветы после прохода посетителей, где-то около 13 часов 30 минут.

* * *

Василий Сталин, женат был официально трижды. Отношения с К. Г. Васильевой зарегистрированы вообще не были, хотя они действительно проживали совместно. Его первой женой была Галина Александровна Бурдонская. Фамилия ее идет от прапрадеда француза Бурдоне. Пришел он в Россию вместе с армией Наполеона, был ранен. В Волоколамске женился на русской.

Василий Иосифович Сталин женился на Бурдонской в 1940 году.

Первое время молодожены жили на квартире у Сталина в Кремле, в здании бывшей казармы. Обставлена она была старой казенной мебелью с инвентарными номерами. Удобств никаких. С невесткой Сталин никогда не общался. Внуков видеть не желал. Совместная жизнь у Василия с Бурдонской продолжалась всего 4 года. Разорвав отношения, Василий лишил ее права общаться с детьми.

Второй раз Василий женился в 1944 году на Екатерине Семеновне, дочери Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко, не расторгнув брака с первой женой. От этого брака у Василия было двое детей. Сын Василий Васильевич прожил всего 19 лет и трагически скончался, будучи студентом в Тбилиси. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве. Дочь Светлана умерла в 1989 г. Сама Екатерина Семеновна ушла из жизни осенью 1988 года. Вот что засвидетельствовала автору Циля Самойловна Пальчик, учитель 122-й школы Москвы, у которой восьмой, девятый и десятый классы учились Василий и Светлана Сталины:

«Тимошенко Екатерина Семеновна была дружна со Светланой Аллилуевой. Ее дочь была названа Светланой в честь дочери Сталина, а та, в свою очередь, свою дочь назвала Катей в честь Тимошенко.

Несколько раз сама Екатерина Семеновна жаловалась мне на своего отца, говорила, что свое внимание к ней он чаще отмечал деньгами, а не вниманием, а в деньгах она не нуждалась.

Ее дети учились в школе слабо. Вася был добродушным мальчиком. Программа ему давалась тяжело. Из-за его неподготовленности в десятом классе он был освобожден от выпускных экзаменов. В Тбилиси он поступил на юридический факультет. После первого курса он приехал в Москву и пришел в школу. Пришел уже выпившим, с бутылкой вина. Его еле пропустили в школу. Ходил он с нами и после выпускного вечера на Красную площадь. Это уже был совсем другой человек, чем год назад. Он похудел, отпустил волосы. Тогда он мне сказал: «Я в основном езжу с друзьями. Принимают меня в Грузии хорошо». Видимо, тогда он и приобщился к наркотикам, отчего и умер.

Светлана в школе была болезненной девочкой. Часто пропускала занятия. Классная руководительница, Тамара Александровна Цветкова, жаловалась, что никогда не может ей дозвониться во время отсутствий. На мой вопрос: «Почему?» — Светлана ответила, что мать снимает трубку с телефона, так как очень много с угрозами звонят люди, вышедшие после репрессий из лагерей, тюрем, и их близкие. Она очень переживала разоблачения сталинских репрессий. Но в школе одноклассники к ней относились с пониманием. А Василий на это не реагировал никак.

Над нами шефствовал Центральный музей Революции СССР. Как-то были там на экскурсии, а лектор почти все выступление построила на разоблачении культа личности И. В. Сталина. Я думала, что со Светланой будет плохо. Она была очень болезненной девочкой, это, видимо, и не позволило ей учиться на биофаке в Москве после окончания школы».

Вот как Е. С. Тимошенко охарактеризовал сын Василия Сталина А. Бурдонский:

«У нас появилась мачеха Екатерина Семеновна, дочь маршала Тимошенко, — женщина властная и жестокая. Мы, чужие дети, ее, видимо, раздражали. Пожалуй, тот период жизни был самым трудным. Нам не хватало не только тепла, но и элементарной заботы. Кормить забывали по три-четыре дня, одних запирали в комнате. Помню такой эпизод. Жили зимой на даче. Ночь, темень. Мы с сестрой тихонько спускаемся со второго этажа, идем во двор, в погреб, за сырой картошкой и морковкой. Поварихе Исаевне здорово попадало, когда она нам что-нибудь приносила. А потом у отца появилась третья жена — Капитолина Георгиевна Васильева, известная в то время пловчиха. Я ее вспоминаю с благодарностью, да и теперь мы поддерживаем связи. Она была единственной в то время, кто по-человечески пытался помочь отцу».

Сегодня сын Василия Александр Бурдонский режиссер Центрального академического театра Советской Армии, где работает уже почти семнадцать лет, заслуженный деятель искусств РСФСР, закончил режиссерский факультет ГИТИСа. Он поставил «Вассу Железнову» Горького, «Снеги пали» Феденева, «Орфей спускается в ад» Уильямса, «Последний пылко влюбленный» Саймона, «Даму с камелиями» Дюма. Не так давно он дал интервью телевизионной программе «Взгляд» и корреспонденту газеты «Вечерняя Москва» вскоре после постановки пьесы «Мандат». Свои жизненные принципы Александр Бурдонский выразил в ответах на вопросы журналистки М. Белостоцкой: \

М. Б.: Александр Васильевич, почему вы выбрали для постановки именно эту пьесу?

А. Б.: Потому что драма Николая Робертовича Эрдмана «Мандат», написанная в 20-е годы, и сегодня не потеряла своей актуальности. Рожденная совсем молодым драматургом, она заключает в себе дар предвидения. В свое время была поставлена Мейерхольдом. Эта пьеса о людях, которые, по словам автора, «при любом режиме хотят быть бессмертными», о зловещей повторяемости, «непотопляемости» такого явления, как духовное мещанство. Оно-то и является питательной средой для процветания бюрократии, возникновения вождизма, культа личности — чудовищного сплава революционных и монархических идей.

На главную тему «работает» и оформление спектакля: на переднем плане на фоне Кремлевской стены установлен манекен в хорошо узнаваемой фуражке, из чрева которого появляются все персонажи… Впрочем, мне трудно говорить об этом. Находятся люди, которые мои взгляды на сталинизм считают желанием откреститься от своего деда.

М.Б.: А вы хорошо его помните, часто ли встречались?

А. Б.: Я никогда его близко не видел, только на парадах с гостевой трибуны. Сталин внуками не интересовался, да, пожалуй, и детьми тоже. Так что имя Сталина у меня не ассоциируется с общепринятым семейным понятием «дедушка». Бесплотный символ, недосягаемый и недоступный. Доминирующим было чувство страха, связанное с именем деда. Оно рождалось из множества мелочей, обрывков фраз, разговоров в семье, в самой атмосфере, на которую влиял характер Сталина — замкнутый, властный, не знающий милосердия.

М. Б.: Что же случилось?

А. Б.: Совместная жизнь у родителей не сложилась. Мне было четыре года, когда мама от отца ушла. Детей ей взять с собой не позволили. Нас разлучили на восемь лет.

М. Б.: В вашем семейном альбоме я обратила внимание на одну любопытную фотографию. Девочка Галя Бурдонская в белых шортиках, улыбающаяся, стоит рядом с папой, а за спиной — огромный портрет Сталина с надписью: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!»

А. Б.: Мама, разлученная с детьми, металась в поисках выхода, но натыкалась на стену. Однажды ей удалось тайком встретиться со мной. Это было, когда я учился в 59-й школе в Староконюшенном переулке. Незнакомая женщина подошла на перемене, сказала, что в подъезде соседнего дома ждет мама.. Видимо, кто-то передал отцу, и меня сразу отправили в суворовское училище. Думаю, еще одной причиной такого решения был мой характер, слишком мягкий, на взгляд отца. Мама в это время пыталась устроиться на работу. Но, как только в отделе кадров видели паспорт со штампом о регистрации брака с Василием Сталиным, отказывали под любым предлогом. Помог случай. Узнала ее историю домоуправ, женщина грубоватая, куряка и матерщинница. Совершила она по тем временам смелый поступок — сожгла мамин паспорт в печке и похлопотала о новом, уже без «штампа».

Когда умер Сталин, мама послала письмо Берии с просьбой вернуть детей. Слава богу, что оно не успело найти адресата — его арестовали. Иначе могло это кончиться плохо. Написала Ворошилову, и только после этого нас вернули маме. Мы и сейчас живем вместе — я и мама. У сестры Надежды своя семья. Иногда спрашивают: почему люблю ставить спектакли о нелегких женских судьбах? Из-за мамы.

М. Б.: Как вы относитесь к отцу теперь, с высоты своего жизненного опыта?

А. Б.: Не забыл ничего. Но не могу быть ему судьей. Иногда, размышляя о судьбе отца, думаю, что в его гибели во многом виновато и окружение — льстецы, прихлебатели, собутыльники, внушавшие, что ему все дозволено. По натуре он был добрым человеком. Любил дома мастерить, слесарить. Близко знавшие говорили о нем — «золотые руки». Был отличным летчиком, смелым, отчаянным. Участвовал в Сталинградском сражении, в битве за Берлин. Жизнь его окончилась загадочно, трагично. В 1953 году, после смерти Сталина, Василий Иосифович был арестован и просидел в тюрьме восемь лет, сначала во Владимире, потом в Москве, в Лефортове. По указанию Хрущева был освобожден. Хрущев пригласил его к себе, принес извинения за несправедливый арест. Отцу вернули звание генерал-лейтенанта, дали квартиру на Фрунзенской набережной. Но затем предложили уехать из Москвы, выбрать для жительства любое место, кроме Москвы и Грузии. Отец выбрал Казань, где служили летчики-однополчане. А вскоре пришла телеграмма с сообщением о смерти отца. Вместе с Капитолиной Георгиевной и Надей мы ездили его хоронить. Как и от чего умер отец, нам никто объяснить внятно не смог…

М. Б.: Итак, замкнулась цепь трагических событий в семье, начавшихся самоубийством жены Сталина, вашей бабушки Надежды Сергеевны Аллилуевой.

А. Б.: Подробно обо всем написала моя тетя Светлана Аллилуева в книге «Двадцать писем к другу». Мне кажется, что ее можно было издать и у нас. Сталин не простил жену за то, что она решила уйти из жизни. А в семье осталась о Надежде Сергеевне добрая память, ее любили все…

М. Б.: Когда состоялся XX съезд, вам было уже пятнадцать лет, вполне сознательный возраст. Стало ли откровением, о чем говорилось на съезде?

А. Б.: Пожалуй, нет. Многие мамины подруги сидели в лагерях. Сама она жила под постоянной угрозой ареста. По семь-восемь лет провели в одиночных камерах многие из семьи Аллилуевых. Я знал об этом. И относился ко всему так, как все нормальные люди. Но для окружающих мы были родственниками Сталина. Замолчал на многие годы телефон. Ретивая директриса в школе начала придираться к нам с сестрой по каждому поводу, мы стали персонами «нон грата». Пришлось перейти в другую школу.

М. Б.: А потом — мешало или помогало то, что вы внук Сталина?

А. Б.: Однажды помогло. А это было так. Учился я актерскому мастерству у Олега Ефремова. Но очень хотел стать режиссером. И Ефремов порекомендовал меня замечательному педагогу, профессору ГИТИСа Марии Осиповне Кнебель. Каким же это было счастьем — встреча с ней, каким подарком судьбы! Она стала моим наставником, другом, второй матерью. Своей доброй рукой она сняла с меня этот мучивший постоянно комплекс «внука Сталина». (Я потом нашел книгу «Поэзия педагогики». М. Кнебель. Она так писала о своем ученике Саше Бурдонском: «Придя в ГИТИС, он был зажатым, неуверенным в себе… Боялся обидеть кого-то. Но все же, ломая свою робость, всегда выступал правильно, искренне… Как из самого робкого студента первого курса формируется человек, которому весь курс соглашается подчиняться? Тут решает многое — и способности, и человеческие качества. И чуткость, и манера общения, и выдержка, и воля». — Прим. авт. ) Мария Осиповна потом рассказывала, о чем думала при первой нашей встрече: «Вот сидит передо мной потомок страшного человека, причинившего мне много боли — репрессирован брат. И у меня в руках его судьба. Так что же, отомстить ему? Но он-то в чем виноват, такой худенький, беззащитный? И захотелось приласкать, погладить, защитить». У этой маленькой женщины было большое сердце.

К сожалению, так думают не все. Иной у афиши гадает — что я хотел сказать тем или этим спектаклем? Против кого и в чью защиту? Все пережитое в прошлом? Нет. И от комплекса, пожалуй, не избавиться до конца. В «Годах странствий» Арбузова, где я играл в ГИТИСе Ведерникова, он спрашивает у сержанта: «Куда уходят все дни?» А тот отвечает: «А куда им уходить, они все с нами…» Думаю, что театр может многое изменить в жизни, помогает человеку узнать самого себя, бороться против насилия, физического и нравственного. Что касается всего, что мы сегодня называем сталинизмом и «феноменом» Сталина, то надо разобраться в этом явлении как художнику, не беря на себя роли судьи.

Мечтаю ставить классику. Она касается вечных тем, исследует глубины человеческой души, проблемы власти. Люблю актеров своего театра, особенно Людмилу Касаткину, Владимира Зельдина, Нину Сазонову, своих молодых друзей. Выбирая пьесы, хотелось бы учесть и их интересы, этим сейчас живу. Ведь мой родной дом — театр.

Не со всеми ответами А. Бурдонского согласны многие близко его знающие.

Возвратимся к беседе с Е. Я. Джугашвили.

А. К.: Евгений Яковлевич! Недавно в телевизионной передаче «Взгляд» и газете «Вечерняя Москва» сын Василия Сталина — Александр Бурдонский заявил, что при жизни И. В. Сталина он постоянно ощущал страх и, когда умер его грозный дед, почувствовал «облегчение», и он не плакал, потому что не любил Сталина.

Е. Д.: В 1953 году я и Саша находились в Калининском суворовском военном училище. В выпускном и начальном классах соответственно. Мне было 17 лет, ему — 11. В слезах были все — и командование училища, и преподаватели, и все мы, как и весь советский народ. Поэтому мне было странно услышать такое его заявление. Что касается «облегчения», то трудно поверить, чтобы мальчик в 11 лет так тонко и так по-современному понимал и тем более обсуждал деятельность И.В.Сталина.

* * *

В Москве живет дочь Василия — Надежда Васильевна Сталина. Ее судьба сложилась следующим образом. После окончания средней школы поступила в театральное училище. Но не окончила. Переехала в Грузию, в Гори. Получила там квартиру. После третьего курса оставила институт и вернулась в Москву. Вышла замуж за сына писателя Фадеева. Имеет тринадцатилетнюю дочь. Очень дорожит своей семьей. Как и отец, любит животных, особенно собак. Может, встретив брошенную на улице бездомную собаку, взять ее к себе в дом.

Невысокого роста, худенькая. Считает, что о многих преступлениях, свершившихся в период культа личности, ее дед, Сталин, не знал, что во многом виновато окружение, и прежде всего Л. П. Берия.

«Появление в печати целого ряда статей о И. В. Сталине и его сыне, — говорит Надежда Васильевна, — очень сильно сказалось на моей дочери. Она пережила настоящее потрясение. Были моменты, когда из-за этого она отказывалась ходить в школу. Учителя и школьники всё стараются порой переложить на детей тех, о ком говорится в печати. Я же считаю, что действительно глубокие, аналитические труды по этой проблеме еще впереди. Сейчас мы переживаем большой эмоциональный период, отображаемый в материалах, который чаще всего базируется на домыслах, а не на осмыслении документов времени».

Касаясь публикации в прессе о ее отце, и прежде всего в журнале «Огонек», сказала: «Дозвониться до Коротича как главного редактора невозможно. Но если бы удалось, я ему задала бы вот эти риторические вопросы:

1. В каком году пришла в школу на работу Уварова? Из публикации следует, что в 1938 или 1939 году.

В мае 1938 года отца в школе уже не было, а в сентябре он был в училище.

2. С каких пор отец был коренастым мальчиком?

Он был щуплого телосложения. Странно, что она называет его так. В 1938 году он был семнадцатилетним юношей, как и Уварова девятнадцатилетней девушкой.

3. Как понять вот эти утверждения, что у отца были надменные очертания губ, хмурые, сдвинутые к переносице брови, взгляд тусклый, нижние веки приподняты?

У отца до конца его дней губы были по-детски припухлыми. Брови никогда не сходились к переносице, а что касается выражения глаз, то они были очень живыми, задорными, немного со смешинкой.

4. Как можно так спутать цвет глаз и волос?

Глаза были не зеленоватые, а по-настоящему карие, а волосы рыжеватые, медно-красные.

5. Можно ли спутать округлый подбородок с совершенно противоположным, а открытый высокий лоб со срезанным?»

Что ж, эмоции дочери можно понять. Но объективности ради следует сказать, что Уварова действительно преподавала в школе, где учился Василий, ну а некоторые изменения всего облика с возрастом действительно могли быть, и вполне понятно, что ее описание внешности Василия не совпадает с мнением Надежды Васильевны.

Надежда Васильевна осуждает отъезд из СССР С. Аллилуевой, считает слишком мягкохарактерным брата А. Бурдонского. Она охотно идет на контакты с журналистами, если видит объективность в их труде.

Фамилию Василия — Джугашвили, а не Сталин, сегодня носят еще три женщины — дочь К. Г. Васильевой и две дочери М. И. Джугашвили (урожденной Нусберг), его последней жены, которых он удочерил.

* * *

Светлана Аллилуева родила троих детей. Ее старший сын Иосиф — известный в стране кардиолог. По свидетельству его отца Г. И. Морозова, после вступления Светланы в брак с Ю. А. Ждановым документы на сына были переоформлены на Иосифа Юрьевича Жданова. Восстановлены они были только в середине пятидесятых годов. Первый брак Иосифа не удался. От этого брака у него есть сын. Второй семьей доволен. Имеет ученую степень доктора медицинских наук. Пользуется авторитетом среди своих коллег по работе. Многие больные его боготворят. Воспоминания о матери вызывают у него сложное чувство.

Вот что написала о нем его мать: «Мой сын, наполовину еврей, сын моего первого мужа (с которым мой отец даже так и не пожелал познакомиться), вызывал его нежную любовь. Я помню, как я страшилась первой встречи отца с моим Оськой. Мальчику было около 3 лет, он был прехорошенький ребенок, — не то грек, не то грузин, с большими семитскими глазами в длинных ресницах. Мне казалось неизбежным, что ребенок должен вызвать у деда неприятное чувство, но я ничего не понимала в логике сердца. Отец растаял, увидев мальчика. Это было в один из его редких приездов после войны в обезлюдевшее, неузнаваемо тихое Зубалово, где жили тогда всего лишь мой сын и две няни — его и моя, уже старая и больная. Я заканчивала последний курс университета и жила в Москве, а мальчик рос под „моей“ традиционной сосной и под опекой двух нежных старух. Отец поиграл с ним полчасика, побродил вокруг дома (вернее — обежал вокруг него, потому что ходил он до последнего дня быстрой, легкой походкой) и уехал. Я осталась „переживать“ и „переваривать“ происшедшее — я была на седьмом небе. При его лаконичности слова: „Сынок у тебя — хорош! Глаза хорошие у него“, — равнялись длинной хвалебной оде в устах другого человека. Я поняла, что плохо понимала жизнь, полную неожиданностей. Отец видел Оську еще раза два — последний раз за четыре месяца до смерти, когда малышу было семь лет и он ходил в школу. „Какие вдумчивые глаза, — сказал отец, — умный мальчик!“ — Помню, я была счастлива. Странно, что и Оська запомнил, очевидно, эту последнюю встречу и сохранил в памяти ощущение сердечного контакта, возникшего между ним и дедом. При всей аполитичности его юного ума, типичной для современной молодежи, он должен был ненавидеть все, связанное с „культом личности“, весь круг явлений, приписываемых одному человеку, и самого этого человека.

Да, он ненавидит этот круг явлений, но он их не связал в своей душе с именем своего деда. Портрет деда он поставил на своем письменном столе. Так он стоит вот уже несколько лет. Я не вмешиваюсь в его привязанности и не контролирую его чувств. Детям надо больше доверять, И снова я вижу, что я плохо еще понимаю жизнь, полную неожиданностей…» Здесь С. Аллилуева забывает добавить, что к этому времени отец ее первого мужа, дед мальчика, почти шесть лет провел в заключении и по этой причине не видел внука, а отец мальчика три года пробыл безработным.

Второй ребенок Светланы, дочь Катя, после невозвращения в СССР матери воспитывалась в доме своей бабушки. Окончила институт. Вулканолог. Имеет дочь. Ее постигла жизненная трагедия — уход из жизни мужа. После этого уехала на Камчатку, где работает до настоящего времени.

Младшая дочь Светланы, Ольга, воспитана матерью также без мужа, как и ее два первых ребенка. Она сама ее характеризует следующим образом: «Моя дочь жила в Америке 11 лет, ходила в американскую школу и не говорила по-русски. И действительно, когда я привезла ее в Англию, она была типичным американским ребенком. За два года жизни в Англии она выросла и изменилась. Школа, в которую она ходила, — это интернациональная школа квакеров, где огромное внимание придавалось тому, чтобы развивать у детей чувство интернационализма. И я должна сказать, что она сделала большой успех в этом направлении. В школе были дети со всех концов земли, всех национальностей, черные, белые, желтые. И она чувствовала себя в гораздо более интернациональной обстановке, ей это очень нравилось, и это сыграло большую роль в ее развитии по сравнению с ее жизнью в Америке. Когда она вырастет, это будет ее дело решать, какую она себе выберет дорогу и что она захочет делать. Мы никого не принуждаем. Я никого из своих взрослых детей никогда не принуждала делать то, что я хочу. Но пока она школьница, она будет жить в соответствии с тем, что ее мать считает правильным».

После выезда из СССР Ольга продолжила учебу в Англии. Сегодня это девятнадцатилетняя девушка, вступающая в самостоятельную жизнь.

Я задал в свое время несколько вопросов Е. Я. Джугашвили.

А. К. Какими благами вы пользовались, как внук И. Сталина?

Е. Д.: После смерти И. В. Сталина Совет Министров СССР вынес постановление за номером 15022-р от 14 ноября 1953 года. Согласно этому постановлению всем внукам И. В. Сталина (а нас тогда было 8) назначалась персональная пенсия в размере 1000 рублей до окончания высшего учебного заведения. Имелось условие, что после 10 классов ученик поступает в институт. Я эту пенсию получал до окончания академии. Кроме этого, один раз в год выдавалась бесплатно путевка в период летних каникул. Первую же путевку мама взяла на Кавказ в Гагры, в санаторий имени Челюскинцев. С тех пор я неизменно ездил отдыхать только на Кавказ, а в 1962 году в Тбилиси встретил свою судьбу — Нану Нанадзе.

Где-то в 60-х годах Аллилуева сказала, что ей поручено разделить деньги (сумма 30 тысяч рублей) со сберкнижки И. В. Сталина — видимо, какой-то гонорар. Она предложила эту сумму разделить на три доли (по числу детей у И. В. Сталина), затем каждая часть делится среди внуков. Часть Василия была разделена между его детьми (на четыре части), часть Якова — на две. Я получил 5000 рублей, свои 10 000 рублей С. Аллилуева забрала себе.

А. К.: Какие отношения между внуками И. В. Сталина, часто ли собираетесь, в чем оказываете друг другу поддержку?

Е. Д.: Мне не хотелось бы отвечать за всех. Но, по моим данным, на ваш вопрос можно дать только отрицательный ответ. Каждый живет и трудится самостоятельно и не испытывает желания собираться. У меня лично сложились добрые отношения только с Иосифом Аллилуевым, которого рад поздравить с защитой докторской диссертации.

А. К.: Чем можно объяснить такую отчужденность друг от друга?

Е. Д.: На мой взгляд, внуки И. В. Сталина в этом вопросе получили дурное наследство. Василий и Светлана, как известно, не испытывали друг к другу братских чувств. То, что их объединяло, еще больше разъединяло. Я сам был свидетелем нецензурной брани Василия по поводу своей сестры. Что касается Светланы — то это сущий демон в монашеской сутане. Приносить людям страдания казалось ей основной целью в жизни. Не изменила она себя и после 17-летнего отсутствия. Вздох облегчения вырвался у многих внуков и особенно у ее собственных детей, когда она вновь покинула СССР. Наконец, нельзя пройти мимо многомужества, от которого в первую очередь страдают дети. Все это не могло не наложить на отношения внуков свои холодный и иногда даже враждебный отпечаток. Со своей стороны, сами внуки также оказались не на высоте. Впрочем, это никого не смущает, и принцип: «мне ни до кого нет дела» — торжествует и в старшем поколении. К сожалению, разумеется.

 

ВЛАСИК

Особое место в семье И. В. Сталина занимал генерал Н. С. Власик. Он был не просто начальником охраны, под неусыпным оком которого находился весь сталинский дом. После смерти Н. С. Аллилуевой он был также воспитателем детей, организатором их досуга, хозяйственным и финансовым распорядителем.

В советской и зарубежной прессе с легкой руки Светланы Аллилуевой его нарекут Николаем Сергеевичем, грубым солдафоном, грубым и властным начальником охраны находившимся около Сталина с 1919 года. Так ли все это? Обратимся к некоторым архивным документам.

«Я, Власик Николай Сидорович, 1896 года рождения, уроженец деревни Бобыничи Слонимского района Барановичскои области, белорус, член КПСС с 1918 г., генерал-лейтенант — писал он в автобиографии. — Был награжден тремя орденами Ленина, четырьмя орденами Красного Знамени, Кутузова I степени, медалями: „20 лет РККА“, „За оборону Москвы“, „За победу над Германией“, „В память 800-летия Москвы“, „30 лет Советской Армии и Флота“, имею почетное звание „Почетный чекист“, которое мне присваивалось дважды с вручением нагрудного знака.

В охране И. В. Сталина Н. С. Власик появился в 1931году. До этого служил в органах ВЧК-ОГПУ. Рекомендовал его на этот пост Менжинский. До 1932 года его роль была незаметна. По городу Сталин предпочитал передвигаться без охраны, а в Кремле и тем более.

Главное в его деятельности занимала охрана дачи. С 1934 года обслуга дачи начала меняться, а всех вновь принимаемых зачисляли в штат ОГПУ, а потом НКВД, присваивая воинские звания. Оставшись без жены, Сталин с помощью Власика стал налаживать свой быт. Дача в Зубалове была оставлена Сергею Яковлевичу Аллилуеву с женой где комендантом был Сергей Александрович Ефимов. Дача в Кунцеве, старинная усадьба по Дмитровскому шоссе — Липки, дачи в Рице, Крыму, на Валдае подчинялись вместе со штатом охраны, горничных, экономок и поваров Власику.

Больше всех в охране семьи Сталина продержались два человека — няня Светланы Бычкова и сам Власик. Остальные менялись. Почти шесть лет пробыла экономкой двоюродная сестра жены Л. П. Берия майор Александра Николаевна Накашидзе, которая ходила с детьми в театры, проверяла выполнение ими домашних заданий и докладывала об этом Власику. В школу и из нее детей возили на машине в сопровождении офицеров охраны, и распространялось это на всех — Якова, Василия и Светлану. Эту функцию выполняли И. И. Кривенко, М. Н. Климов и другие.

Занятая обслугой семьи Сталина, охрана жила хорошо, в званиях не задерживались, с продуктами и жильем проблем не было. Все это они получали, за редким исключением, быстро.

А. Н. Накашидзе после появления в Москве довольно скоро стала майором, перетащила к себе поближе мать, отца, сестру и двух братьев, получивших квартиры, дачи.

Все сотрудники охраны обеспечивались специальными продуктовыми пайками. Этот вопрос был санкционирован самим И. В. Сталиным и специальным решением Совета Министров.

На плечах Н. С. Власика лежали практически все бытовые проблемы главы государства. В 1941 году в связи с возможностью падения Москвы он был направлен в Куйбышев. На него был возложен контроль подготовки условий для переезда сюда правительства. Непосредственным же исполнителем был в Куйбышеве начальник главного строительного управления НКВД генерал Л. Б. Сафразьян.

Для И. В. Сталина в Куйбышеве было подготовлено большое здание обкома, несколько колоссальных бомбоубежищ и дач на берегу Волги, а для детей — особняк на Пионерской улице с двориком, где раньше располагался музей.

Везде Н. С. Власик сумел почти в точности воссоздать московскую обстановку, которую любил Сталин. Дети членов правительства обучались здесь в специальной школе.

В Куйбышеве родился и первый внук Сталина — Саша, сын Василия.

Дети и близкие смотрели фильмы, кинохронику прямо у себя дома, в коридоре, за что Власик удостоился похвалы. Сумел ли Власик стать для детей Сталина умелым опекуном и был ли он хорошим помощником последнего? Если судить по воспоминаниям детей и внуков, то нет.

15 декабря 1952 года он был арестован. В это время он занимал должность начальника Главного управления охраны Министерства государственной безопасности СССР. Суд состоялся 17 января 1955 года. Материалы судебного дела дают нам возможность понять жизнь, характер, личность, моральный облик Власика, должностных лиц его окружения и так называемых друзей.

Председательствующий: Подсудимый Власик, признаете вы виновным себя в предъявленном обвинении и понятно ли оно вам?

Власик: Обвинение мне понятно. Виновным себя признаю, но заявляю, что никакого умысла у меня в том, что я сделал, не было.

Председательствующий: С какого времени и по какое вы занимали должность начальника Главного управления охраны бывшего МГБ СССР?

Власик: С 1947 по 1952 год.

Председательствующий; Что входило в ваши служебные обязанности?

Власик: Обеспечение охраны руководителей партии и правительства.

Председательствующий: Значит, вам было оказано особое доверие Центральным Комитетом и правительством. Как вы оправдали это доверие?

Власик: Я принимал все меры для обеспечения этого.

Председательствующий: Стенберга вы знали?

Власик: Да, я его знал.

Председательствующий: Когда вы с ним познакомились?

Власик: Точно не помню, но это относится примерно к 1934—1935 годам. Я знал, что он работал по оформлению Красной площади к торжественным праздникам. Первое время наши встречи с ним были довольно редки.

Председательствующий: Вы в то время уже находились в охране правительства?

Власик: Да, я был прикомандирован к охране правительства с 1931 года.

Председательствующий: Как вы познакомились со Стенбергом?

Власик: В то время я ухаживал за одной девушкой. Фамилия ее Спирина. Это было после того, как я разошелся со своей женой. Спирина тогда проживала в квартире на одной лестничной клетке со Стенбергами. Однажды, когда я был у Спириной, туда зашла жена Стенберга, и нас с ней познакомили. Через некоторое время мы пошли к Стенбергам, где я познакомился с самим Стенбергом.

Председательствующий: Что сближало вас со Стенбергом?

Власик: Конечно, сближение было на почве совместных выпивок и знакомств с женщинами.

Председательствующий: Для этого у него была удобная квартира?

Власик: У него я бывал очень редко.

Председательствующий: Служебные разговоры вы в присутствии Стенберга вели?

Власик: Отдельные служебные разговоры, которые мне приходилось вести по телефону в присутствии Стенберга, ничего ему не давали, так как обычно я вел их очень односложно, отвечая по телефону «да», «нет». Один раз был случай, когда я в присутствии Стенберга вынужден был разговаривать с одним из заместителей министра. Разговор этот касался вопроса устройства одного аэродрома. Я тогда сказал, что меня этот вопрос не касается, и предложил обратиться ему к начальнику ВВС.

Председательствующий: Оглашаю ваши показания, данные на предварительном следствии 11 февраля 1953 года:

«Должен признать, что я оказался настолько беспечным и политически недалеким человеком, что во время этих кутежей в присутствии Стенберга и его жены вел служебного характера разговоры с руководством МГБ, а также давал указания по службе своим подчиненным».

Вы подтверждаете эти свои показания?

Власик: Я подписал на следствии эти показания, но в них нет ни одного моего слова. Все это — формулировка следователя.

Я говорил на следствии, что не отрицаю фактов ведения мною во время выпивок со Стенбергом служебных разговоров по телефону, но заявлял, что понять из этих разговоров ничего нельзя было. Кроме того, прошу учесть, что Стенберг в течение многих лет работал по оформлению Красной площади и знал очень многое по вопросам работы органов МГБ.

Председательствующий: Вы заявляете, что в протоколе нет ваших слов. Это относится только к разбираемому нами эпизоду или ко всему делу в целом?

Власик: Нет, так это расценивать нельзя. То, что я не отрицаю своей вины в том, что мною велись разговоры служебного характера по телефону в присутствии Стенберга, это я заявлял и на следствии. Я также говорил, что в этих разговорах, возможно, затрагивались вопросы, которые могли быть знакомы Стенбергу, и он мог почерпнуть из них что-либо. Но следователь мои показания записывал своими словами, в несколько иной формулировке, чем та, которую я давал при допросах. Более того, следователи Родионов и Новиков не давали мне возможности вносить какие-либо исправления в записываемые ими протоколы.

Председательствующий: Был случай, когда вы в присутствии Стенберга разговаривали с главой правительств?

Власик: Да, такой случаи имел место. Правда, разговор сводился только к моим ответам на вопросы главы правительства, и Стенберг, кроме того, с кем я говорю, понять ничего из этого разговора не мог.

Председательствующий: Вы что же, называли главу правительства по имени, отчеству или по фамилии?

Власик: Во время разговора я называл его по фамилии.

Председательствующий: О чем был этот разговор?

Власик: Разговор шел о посылке, которую прислали главе правительства с Кавказа. Я эту посылку направил в лабораторию на анализ. Анализ требовал времени, и, естественно, посылка на некоторое время была задержана. Кто-то о получении посылки доложил ему. В результате этого он позвонил мне, стал спрашивать причины задержки передачи ему посылки, стал ругать меня за задержку и потребовал, чтобы посылка была немедленно передана ему. Я отвечал, что сейчас проверю, в каком положении дело, и доложу ему.

Председательствующий: Откуда велся этот разговор?

Власик: С моей загородной дачи.

Председательствующий: Вы сами звонили по телефону или вас вызвали к нему?

Власик: К телефону вызывали меня.

Председательствующий: Но вы могли, зная, с кем будет разговор, удалить Стенберга из комнаты.

Власик: Да, конечно, мог. И, кажется, даже я закрывал дверь в комнату, из которой вел разговор.

Председательствующий: Сколько раз вы предоставляли Стенбергу место в служебном самолете, принадлежащем Управлению охраны?

Власик: Кажется, два раза.

Председательствующий: Вы имели на это право?

Власик: Да, имел.

Председательствующий: Что, это предусматривалось какой-либо инструкцией, распоряжением или приказом?

Власик; Нет. Специальных указаний на этот счет не было. Но я считал возможным разрешить Стенбергу лететь в самолете, так как он отправлялся в рейс пустым. То же самое делал и Поскребышев, предоставляя право полета в этом самолете сотрудникам ЦК.

Председательствующий: А не значит ли это, что, в частности, у вас дружеские и приятельские отношения к Стенбергу взяли верх над служебным долгом?

Власик: Получается так.

Председательствующий: Вы выдавали пропуска для прохода на Красную площадь во время парадов своим друзьям и сожительницам?

Власик: Да, выдавал.

Председательствующий: Вы признаете, что это было злоупотреблением с вашей стороны служебным положением?

Власик: Тогда я этому не придавал особого значения. Сейчас же я расцениваю это как допущенное мною злоупотребление. Но прошу учесть, что давал я пропуска только лицам, которых хорошо знал.

Председательствующий: Но вами давался пропуск на Красную площадь некой Николаевой, которая была связана с иностранными журналистами?

Власик: Я только сейчас осознал, что совершил, давая ей пропуск, преступление, хотя тогда не придавал этому значения и считал, что ничего плохого произойти не может.

Председательствующий: Своей сожительнице Градусовой и ее мужу Шрагеру вы давали билеты на трибуны стадиона «Динамо»?

Власик: Давал.

Председательствующий: А куда именно?

Власик: Я не помню.

Председательствующий: Напоминаю вам, что, пользуясь данными вами билетами, они оказались на трибуне стадиона «Динамо» в секторе, где находились ответственные работники Центрального Комитета и Совета Министров. И вам потом звонили по этому поводу, выражая недоумение указанным фактом. Вы помните это?

Власик: Да, я помню этот факт. Но ничего плохого в результате таких моих действий случиться не могло.

Председательствующий: А вы имели право поступать так?

Власик: Теперь я понимаю, что не имел права и не должен был так поступать.

Председательствующий: Скажите, вы со Стенбергом и своими сожительницами бывали в ложах, предназначенных для охраны правительства, имеющихся в Большом театре и других?

Власик: Да, в Большом театре я был один или два раза. Вместе со мной там были Стенберг с женой и Градусова. Кроме того, мы были раза два или три в Театре Вахтангова, Театре оперетты и т. д.

Председательствующий: Вы объясняли им, что эти ложи предназначены для сотрудников охраны членов правительства?

Власик: Нет. Зная, кто я, они могли сами об этом догадаться.

Член суда Коваленко: Оглашаю выдержку из показаний Власика от 26 февраля 1954 года:

«Стенбергу и сожительницам не только не положено было быть в этих ложах, но и знать о них. Я же, потеряв всякое чувство бдительности, сам посещал с ними эти ложи и, больше того, совершая преступление, неоднократно давал указание пропускать в мое отсутствие Стенберга и сожительниц в ложи для секретарей ЦК».

Это правильно? Такие случаи были?

Власик: Да, были. Но должен сказать, что в таких местах, как Театр оперетты, Театр Вахтангова, цирк и т. п., члены правительства никогда не бывали.

Председательствующий: Вы демонстрировали Стенбергу и своим сожительницам снятые вами кинофильмы о главе правительства?

Власик: Это имело место. Но я считал, что если эти фильмы снимались мною, то я имел право и показывать их. Теперь я понимаю, что этого я не должен был делать.

Председательствующий: Вы им показывали правительственную дачу на озере Рица?

Власик: Да, показывал издали. Но хочу, чтобы суд меня правильно понял. Ведь озеро Рица является местом, которое по указанию главы правительства было предоставлено тысячам людей, приезжавших туда на экскурсию. Мне специально было дано задание организовать порядок осмотра экскурсантами достопримечательностей этого места. В частности, было организовано катание на катерах, причем катера эти держали свой путь в непосредственной близости от расположения правительственных дач, и, конечно, все экскурсанты, во всяком случае большая их часть, знали, в каком месте находится правительственная дача.

Председательствующий: Но не все экскурсанты знали, какая именно дача принадлежит главе правительства, а вы об этом рассказали Стенбергу и своим сожительницам.

Власик: Ее местонахождение знали все экскурсанты, что подтверждается многочисленными агентурными материалами, имевшимися в то время у меня.

Председательствующий: Какие еще секретные сведения вы разглашали в разговорах со Стенбергом?

Власик: Никаких.

Председательствующий: Что вы рассказывали ему о пожаре на даче Ворошилова и о погибших там материалах?

Власик: Точно я об этом не помню, но разговор об этом имел место. Когда я однажды попросил у Стенберга лампочки для елки, то как-то попутно рассказал ему, какие бывают случаи при неосторожном обращении с электроосвещением елки.

Председательствующий: Вы рассказывали ему о том, что именно погибло при этом пожаре?

Власик: Возможно, что я сказал ему, что при пожаре на даче погибли ценные исторические фотодокументы.

Председательствующий: Вы имели право сообщать ему об этом?

Власик: Нет, конечно, не имел. Но я не придавал тогда этому значения.

Председательствующий: Вы говорили Стенбергу, что в 1941. году вы выезжали в Куйбышев для подготовки квартир членам правительства?

Власик: Стенберг тоже в тот период вернулся из Куйбышева, и разговор о моей поездке в Куйбышев у нас был, но что именно я ему говорил, не помню.

Председательствующий: Вы рассказывали Стенбергу, как однажды вам пришлось организовать обман одного из иностранных послов, который хотел проверить, находится ли тело Ленина в Мавзолее, для чего он принес к Мавзолею венок.

Власик: Точно не помню, но какой-то разговор об этом был.

Член суда Коваленко: Оглашаю показания подсудимого Власика от 18 февраля 1953 года:

«Секретные сведения я выбалтывал Стенбергу только из-за своей беспечности. Вот, например, в годы войны, когда тело Ленина было вывезено из Москвы, один из иностранных послов, решив проверить, находится ли оно в Москве, пришел возложить венок в Мавзолей. Об этом мне доложили по телефону на дачу, когда у меня находился Стенберг.

После разговора по телефону я рассказал Стенбергу об этом случае и сказал, что для обмана посла пришлось венок принять и выставить у Мавзолея почетный караул.

Были и другие подобные случаи, но я их не помню, потому что этим разговорам не придавал значения и считал Стенберга честным человеком».

Это правильные Ваши показания?

Власик: Я говорил следователю, что, возможно, был случай, когда мне звонили по телефону. Но присутствовал ли Стенберг во время разговора на эту тему, я не помню.

Председательствующий: Рассказывали ли вы Стенбергу об организации охраны во время Потсдамской конференции?

Власик: Нет. Об этом я ему не говорил. Когда я приехал из Потсдама, то Стенбергу мною был показан кинофильм, который я снял в Потсдаме во время конференции. Так как в этом кинофильме я был заснят в непосредственной близости от охраняемого, то он не мог не понять, что организацией охраны руководил я.

Председательствующий: Подсудимый Власик, скажите, вы раскрыли перед Стенбергом трех секретных агентов МГБ, — Николаеву, Гривову и Вязанцеву?

Власик: Я говорил ему о назойливом поведении Вязанцевой и при этом высказал мысль, что она, может быть, связана с милицией.

Председательствующий: Оглашаю показания свидетеля Стенберга от 22 октября 1953 года.

«От Власика мне лишь известно, что моя знакомая Гривова Галина Николаевна (работающая в тресте внешнего оформления Моссовета) является агентом органов МГБ, а также, что его сожительница Вязанцева Валентина (отчество не знаю) тоже сотрудничает с органами МГБ.

Больше о работе органов МГБ Власик мне ничего не рассказывал».

Вы подтверждаете эти показания?

Власик: Я говорил Стенбергу, что Вязанцева каждый день звонила мне по телефону и просила встретиться с ней. На основании этого и того, что она работала в какой-то продовольственной палатке, я сказал Стенбергу, что она «трепло» и, по всей вероятности, сотрудничает с уголовным розыском. Но о том, что она является секретным агентом МГБ, я Стенбергу не говорил, так как сам не знал об этом. Должен сказать, что Вязанцеву я знал еще маленькой девочкой.

Председательствующий: Вы показывали Стенбергу агентурное дело на него, которое велось в МГБ?

Власик: Это не совсем так. В 1952 году, после приезда из командировки с Кавказа, меня к себе вызвал зам. министра госбезопасности Рясной и дал агентурное дело на Стенберга. При этом он сказал, что в этом деле есть материал и на меня, в частности, о моих служебных разговорах по телефону. Рясной сказал, чтобы я ознакомился с этим делом и изъял из него то, что считал бы необходимым. Я со всем делом не знакомился. Прочитал я только справку — представление в ЦК на арест Стенберга и его жены. После этого я пошел к министру Игнатьеву и потребовал, чтобы он принял решение в отношении меня, Игнатьев мне сказал, чтобы я вызвал к себе Стенберта и предупредил его о необходимости прекращения всяких встреч с неподобающими людьми. Дело он приказал сдать в архив и в случае возникновения какого-либо разговора об этом ссылаться на его указания. Я вызвал Стенберга и сказал ему, что на него заведено дело. Потом показал ему фотографию одной женщины, имевшуюся в этом деле, и спросил, знает ли он ее. После этого я задал ему несколько вопросов, интересуясь его встречами с разными лицами, в том числе и встречей с одним иностранным корреспондентом. Стенберг ответил, что он с ним случайно встретился на Днепрогэсе и больше никогда не видел. Когда же я заявил ему, что в деле имеются материалы, свидетельствующие о том, что он с этим корреспондентом встречался в Москве, уже будучи со мной знакомым, Стенберг заплакал. Я спросил его то же самое и о Николаевой. Стенберг опять заплакал. После этого я повез Стенберга к себе на дачу. Там, чтобы успокоить его, я предложил ему выпить коньяку. Он согласился. Мы с ним выпили по одной-две рюмки и стали играть в бильярд.

Об этом деле я никогда никому не рассказывал. Когда же меня сняли с должности, я запечатал дело Стенберга в пакет и вернул Рясному, не изъяв из него ни одной бумажки.

Председательствующий: Оглашаю показания свидетеля Стенберга от 22 октября 1953 года:

«Когда я поздно вечером в конце апреля 1952 года явился по вызову Власика к нему на службу в здание МГБ СССР, он, предложив закурить, заявил мне: „Я тебя должен арестовать, ты шпион“. На мой вопрос, что это значит, Власик сказал, указывая на лежавшую перед ним на столе объемистую папку: „Вот здесь собраны все документы на тебя. Твоя жена, а также и Степанов тоже американские шпионы“. Далее Власик сообщил мне, что Николаева Ольга Сергеевна (Власик ее называл Лялькой) на допросе в МГБ показала о том, что будто бы я вместе с ней бывал в посольствах, а также с иностранцами посещал рестораны. Показания Николаевой мне зачитывал Власик, в них шла речь о каком-то Володе, с которым Николаева вместе с иностранцами бывала в ресторанах.

Перелистывая объемистую папку, Власик показал мне фотокопию документа о моем переходе в советское гражданство. При этом он спросил, был ли я шведским подданным. Я тут же напомнил Власику о том, что в свое время я подробно рассказал ему как о себе, так и о своих родителях. В частности, я сообщил тогда Власику, что до 1933 года являлся шведским подданным, что в 1922 году выезжал вместе с Камерным театром за границу, что мой отец уехал из Советского Союза в Швецию и там умер и т. д.

Просматривая на меня материалы, Власик показал мне фотокарточку Филипповой и спросил, кто она такая. Кроме того, в этом деле я видел еще ряд фотоснимков. Власик спрашивал также, были ли я и моя жена Стенберг Надежда Николаевна знакомы с американцем Лайонсом; был ли мой брат знаком с Ягодой, кто давал мне рекомендацию при вступлении в советское гражданство и т. д.

В заключение этого разговора Власик сообщил, что дело на меня он передает в другой отдел (Власик назвал этот отдел, но он не сохранился в моей памяти), и просил меня, чтобы о вызове к нему и содержании разговора я никому не говорил.

…Власик мне сказал, что «вас (имея в виду меня, мою жену, Надежду Николаевну, и Степанова) хотели арестовать, но мой парень вмешался в это дело и задержал ваш арест».

Показания свидетеля правильные?

Власик: Они не совсем точные. Я уже показал суду, как было все это в действительности.

Председательствующий: Но вы сказали Стенбергу, что только ваше вмешательство предотвратило арест его и его жены.

Власик: Нет, этого не было.

Председательствующий: Но, показывая Стенбергу материалы агентурного дела на него, вы тем самым раскрывали методы работы органов МГБ.

Власик: Тогда я этого не понимал и не учитывал всю важность проступка.

Председательствующий: Вы говорили Стенбергу, что готовится Потсдамская конференция до того, как это было известно всем официально?

Власик: Нет, этого не было.

Председательствующий: Подсудимый Власик, вы хранили у себя на квартире секретные документы?

Власик: Я собирался составить альбом, в котором в фотографиях и документах была бы отражена жизнь и деятельность Иосифа Виссарионовича Сталина, и поэтому у меня на квартире были кое-какие данные для этого. Кроме того, у меня обнаружены агентурная записка о работе Сочинского горотдела МВД и материалы, касающиеся организации охраны в Потсдаме. Я считал, что эти документы не представляют особой секретности, но, как сейчас вижу, часть из них я должен был сдать на хранение в МГБ. У меня они хранились запертыми в ящиках стола, а за тем, чтобы в ящики никто не лазил, следила жена.

Председательствующий: Подсудимый Власик, вам предъявляется топографическая карта Кавказа с грифом «секретно». Вы признаете, что не имели права хранить на квартире эту карту?

Власик: Тогда я не считал ее секретной.

Председательствующий: Вам предъявляется топографическая карта Потсдама с нанесенными на ней пунктами и системой охраны конференции. Могли вы такой документ держать у себя на квартире?

Власик: Да, не мог. Я забыл эту карту сдать после возвращения из Потсдама, и она находилась у меня в ящике стола.

Председательствующий: Предъявляю вам карту Подмосковья с грифом «секретно». Где вы ее хранили?

Власик: В ящике стола на моей квартире на улице Горького, там же, где были обнаружены и остальные документы.

Председательствующий: А где хранились агентурная записка о лицах, проживавших на Метростроевской улице, агентурная записка о работе Сочинского горотдела МВД, графики движения правительственных поездов?

Власик: Все это вместе хранилось в ящике письменного стола на моей квартире.

Председательствующий: Откуда вам известно, что эти документы не были предметом осмотра со стороны кого-либо?

Власик: Это исключено.

Председательствующий: Вы знакомы с заключением экспертизы по этим документам?

Власик: Да, знаком.

Председательствующий: Вы согласны с выводами экспертизы?

Власик: Да, сейчас я все это очень хорошо осознал.

Председательствующий: Покажите суду, как вы, используя свое служебное положение, обращали в свою пользу продукты с кухни главы правительства?

Власик: Я не хочу оправдываться в этом. Но мы были поставлены в такие условия, что иногда приходилось не считаться с затратами для того, чтобы обеспечить питание в определенное время. Каждый день мы ставились перед фактом изменения времени приема им пищи, и в связи с этим часть ранее приготовленных продуктов оставалась неиспользованной. Эти продукты нами реализовывались среди обслуживающего персонала. После того как среди сотрудников появились нездоровые разговоры вокруг этого, то я вынужден был ограничить круг лиц, пользовавшихся продуктами. Сейчас я понимаю, что, учитывая тяжелое время войны, я не должен был допускать такого использования этих продуктов.

Председательствующий: Но ведь ваше преступление заключается не только в этом? Вы же посылали на правительственную дачу автомашину за продуктами и коньяком для себя и своих сожительниц?

Власик: Да, такие случаи были. Но за эти продукты я иногда платил деньги. Правда, были случаи, что они доставлялись мне бесплатно.

Председательствующий: Это является воровством.

Власик: Нет, это злоупотребление своим положением. После того как я получил замечание от главы правительства, я прекратил это.

Председательствующий: С какого времени началось ваше морально-бытовое разложение?

Власик: В вопросах несения службы.я был всегда на месте. Выпивки и встречи с женщинами были за счет моего здоровья и в свободное время. Признаю, что женщин у меня было много.

Председательствующий: Глава правительства вас предупреждал о недопустимости такого поведения?

Власик: Да. В 1950 году он говорил мне, что я злоупотребляю отношениями с женщинами.

Член суда Коваленко: Саркисова вы знали?

Власик: Да, он был прикреплен к Берии в качестве охраны.

Член суда Рыбкин: Он рассказывал вам, что Берия развратничает?

Власик: Это ложь.

Член суда Рыбкин: Но вы же признавали факт, что вам сообщили однажды о том, что Саркисов выискивал на улицах подходящих женщин и затем возил их к Берии.

Власик: Да, я получил об этом агентурные материалы и передал их Абакумову. Абакумов взял на себя разговор с Саркисовым, а я от этого устранился, так как считал, что не мое дело вмешиваться в это, ибо все было связано с именем Берии.

Член суда Рыбкин: Вы показывали, что когда вам доложил Саркисов о разврате Берии, то вы заявили ему, что нечего вмешиваться в личную жизнь Берии, а надо охранять его. Это имело место?

Власик: Нет, это ложь. Ни Саркисов, ни Надарая мне об этом не докладывали. Саркисов однажды обратился ко мне с просьбой выделить ему автомашину для хозяйственных нужд, мотивируя это тем, что ему иногда приходится, выполняя задание Берии, использовать «хвостовую» машину. Для чего конкретно нужна была эта машина, мне неизвестно.

Член суда Рыбкин: Подсудимый Власик, как вы могли допустить огромный перерасход государственных средств по вашему управлению?

Власик: Должен сказать, что грамотность у меня сильно страдает. Все мое образование заключается в 3 классах сельскоприходской школы. В финансовых вопросах я ничего не понимал, и поэтому этим ведал мой заместитель. Он меня неоднократно заверял в том, что «все в порядке».

Должен также сказать, что каждое намечаемое нами мероприятие утверждалось в Совете Министров СССР и только после этого проводилось в жизнь.

Член суда Рыбкин: Что вы можете показать суду о пользовании сотрудниками управления охраны бесплатными пайками?

Власик: Этот вопрос мы неоднократно обсуждали, и после того, как глава правительства дал указание об улучшении материального положения сотрудников охраны, мы оставили его так, как он и был до этого. А ведь по этому поводу Совет Министров выносил специальное решение, и я, со своей стороны, считал такое положение правильным, так как работники охраны больше половины времени в неделю находились вне дома и лишать из-за этого их семьи пайков было бы нецелесообразным. Помню, что мною ставился вопрос о проведении ревизии 1-го отдела управления охраны. По указанию Меркулова комиссия под председательством Серова провела эту ревизию, но никаких злоупотреблений обнаружено не было.

Член суда Рыбкин: Как часто вами устраивались кутежи со знакомыми женщинами?

Власик: Никаких кутежей не было. Я всегда по службе был на месте.

Член суда Рыбкин: А стрельба во время кутежей имела место?

Власик: Такого случая не помню.

Член суда Рыбкин: Скажите, служебные разговоры по телефону в присутствии Стенберга вы вели со своей квартиры или с его?

Власик: Разговоры были как с моей квартиры, так и с его. Но Стенберга я считал надежным человеком, который многое знал о нашей работе.

Член суда Рыбкин: Оглашаю показания подсудимого Власика от 17 февраля 1953 года:

«В присутствии Стенберга из его квартиры я неоднократно вел служебные разговоры с дежурным по Главному управлению охраны, которые иногда касались передвижения членов правительства, а также помню, из квартиры Стенберга я разговаривал по телефону с заместителем министра госбезопасности о строительстве нового аэродрома в окрестностях города Москвы».

Власик: Это формулировка следователя. В своих служебных разговорах по телефону, имевших место в присутствии Стенберга, я очень ограничивал свои высказывания.

Член суда Коваленко: Эрмана вы знаете?

Власик: Да, знаю.

Член суда Коваленко: Какой вы с ним имели разговор о маршрутах движения и выездах охраняемого?

Власик: На эту тему я с ним не разговаривал. К тому же он сам старый чекист и без меня прекрасно знал все это.

Член суда Коваленко: Для какой цели вы хранили на квартире схему подъездных путей к даче «Ближняя».

Власик: Это не схема подъездных путей к даче, а схема внутренних путей дачи. Еще в период Отечественной войны глава правительства, гуляя по территории дачи, собственноручно внес в эту схему свои поправки. Поэтому я ее сохранил как исторический документ, а все дело заключалось в том, что при старом расположении выездных путей с дачи фары машины били на Поклонную гору и тем самым сразу же выдавался момент выезда автомашины.

Член суда Коваленко: Указания его были выполнены так, как об этом было указано в схеме?

Власик: Да, но еще раз заявляю, что все эти пути находились внутри дачи, за двумя заборами.

Член суда Коваленко: Щербакову вы знали?

Власик: Да, знал и был с ней в близкой связи.

Член суда Коваленко: Вы знали, что она имела связи с иностранцами?

Власик: Об этом я узнал позже.

Член суда Коваленко: Но и узнав это, продолжали с ней встречаться?

Власик: Да, продолжал.

Член суда Коваленко: Чем можно объяснить, что вы, состоя в партии с 1918 года, дошли до такой грязи как в служебных вопросах, так и в отношении морально-политического разложения?

Власик: Я затрудняюсь объяснить это чем-либо, но заявляю, что в служебных вопросах я всегда был на месте.

Член суда Коваленко: Чем вы объясните свой поступок, заключавшийся в том, что вы показали Стенбергу его агентурное дело?

Власик: Я действовал на основании указаний Игнатьева и, признаться, никакого особого значения этому не придавал.

Член суда Коваленко: Почему вы стали на путь расхищения трофейного имущества?

Власик: Теперь я понимаю, что все это принадлежало государству. Я не имел права обращать что-либо в свою пользу. Но тогда создалась такая обстановка… Приехал Берия, дал разрешение приобрести руководящему составу охраны кое-какие вещи. Мы составили список того, что нам было необходимо, заплатили деньги, получили эти вещи. В частности, мною было заплачено около 12 тысяч рублей. Признаюсь, что часть вещей я взял безвозмездно, в том числе пианино, рояль и т. д.

Председательствующий: Товарищ комендант, пригласите в зал свидетеля Иванскую.

Свидетель Иванская, покажите суду, что вам известно о Власике и по его делу?

Иванская: Кажется, в мае 1938 года мой знакомый сотрудник НКВД Окунев познакомил меня с Власиком. Помню, они заехали ко мне на автомашине, с ним была еще одна девушка, и все мы поехали на дачу к Власику. Не доехав до дачи, мы решили устроить пикник в лесу на поляне. Так началось знакомство с Власиком. Встречи наши продолжались до 1939 года. В 1939 году я вышла замуж. Периодически мне продолжал звонить Окунев. Он все время приглашал меня приехать на вечеринки к Власику. Я, конечно, отказывалась. В 1943 году эти приглашения были более настойчивыми, причем к Окуневу присоединились и просьбы самого Власика. Некоторое время я сопротивлялась их настояниям, но потом согласилась и несколько раз была на даче Власика и на квартире его на Гоголевском бульваре. Помню, тогда в компаниях был Стенберг, один раз был Максим Дормидонтович Михайлов и очень часто Окунев. Признаться, я не имела особого желания встречаться с Власиком и вообще быть в этой компании. Но Власик мне угрожал, говорил, что арестует меня и т. д., и я боялась этого. Один раз на квартире Власика на Гоголевском бульваре я была со своими подругами Коптевой и еще одной девушкой. Тогда там был какой-то художник, кажется, Герасимов.

Председательствующий: Чем сопровождались эти встречи и с какой целью вас приглашали?

Иванская: Я до сих пор не знаю, для чего он приглашал меня и других. Мне казалось, что Власик собирает компании только потому, что любит выпить и повеселиться.

Председательствующий: А какую цель преследовали вы, посещая эти вечеринки?

Иванская: Я на них ехала просто из-за страха перед Власиком.

На этих вечеринках мы сразу же, как только приезжали, садились за стол, пили вино и закусывали. Правда, со стороны Власика были поползновения в отношении меня как женщины. Но кончились они безрезультатно.

Председательствующий: На правительственной даче вы были с Власиком?

Иванская: Я затрудняюсь сказать, что это была за дача, на которой мы были. Она похожа была на маленький дом отдыха или санаторий. Там нас встретил какой-то грузин, управляющий этим зданием. Власик о нем нам тогда сказал, что это дядя Сталина. Было это еще до войны, в 1938 или 1939 году. Приехали мы туда вчетвером: Окунев, Власик, я и еще какая-то девушка. Кроме нас, там было несколько военных, в том числе два или три генерала. Девушка, бывшая с нами, начала выражать особую симпатию к одному из генералов. Это не понравилось Власику, и он, вынув наган, начал расстреливать бокалы, стоящие на столе. Был он уже навеселе.

Председательствующий: Сколько им было сделано выстрелов?

Иванская: Я точно не помню: один или два. Сразу же после стрельбы Власика все стали разъезжаться, причем Власик с этой девушкой сел в машину генерала, а я — в свободную машину Власика. Я уговорила шофера, и он отвез меня домой. Через несколько минут после моего приезда мне позвонил Власик и сделал упрек за то, что я покинула их.

Председательствующий: Скажите, а вы помните, где находилась эта дача, в каком районе?

Иванская: Я затрудняюсь сказать, где она находилась, но помню, что ехали мы вначале по Можайскому шоссе.

Председательствующий: Подсудимый Власик, у вас есть вопросы к свидетелю?

Власик: Нет. Я только не могу понять, почему свидетель показывает неправду.

Председательствующий: Скажите Власик, о какой даче идет речь в связи с вашей стрельбой?

Власик: Никакой стрельбы не было. Мы ездили с Окуневым, Иванской, Градусовой и Гулько на одно подсобное хозяйство, которым заведовал Окунев. Действительно, мы там выпили и закусили, но никакой стрельбы не было.

Председательствующий: Свидетель Иванская, вы настаиваете на своих показаниях?

Иванская: Да, я показывала правду.

Председательствующий: Подсудимый Власик, скажите, какой интерес свидетелю показывать суду неправду? Что, у вас были с ней неприязненные отношения?

Власик: Нет, неприязненных отношений у нас не было. После того как ее бросил Окунев, я жил с ней как с женщиной. И должен сказать, что чаще звонила она мне сама, чем я ей. Я знал ее отца, который работал в особой группе НКВД, и никогда у нас ссор с ней не было.

Председательствующий: В течение которого времени продолжалась ваша интимная связь с ней?

Власик: Довольно длительное время. Но встречи были очень редкими, примерно один-два раза в год.

Председательствующий: Свидетель Иванская, вы подтверждаете показания подсудимого Власика?

Иванская: Я не знаю, по какой причине Николай Сидорович говорит о якобы бывшей между нами интимной связи. Но если он и был способен на мужские подвиги, то это относилось к другим женщинам, а меня, по всей вероятности, он в этом использовал как ширму, так как все знали меня как дочь старого чекиста. Вообще должна сказать, что Власик по отношению к окружающим вел себя вызывающе. Например, когда я пыталась отказаться от встреч с ним, он угрожал арестом. А повара на своей даче он совершенно терроризировал. Разговаривал он с ним только с применением мата, причем не стеснялся присутствующих, в том числе и женщин.

Председательствующий: Свидетель Иванская, больше суд к вам вопросов не имеет. Вы свободны.

Товарищ комендант, пригласите в зал свидетеля Стенберга.

Свидетель Стенберг, покажите суду, что вам известно о Власике.

Стенберг: Познакомился я с Власиком примерно в 1936 году. До войны встречи наши были редки. Затем, с начала войны, встречи участились. Мы ездили к Власику на дачу, на его квартиру, выпивали там, играли на бильярде. Власик помогал мне в работе над портретами членов правительства.

Председательствующий: Во время этих встреч и выпивок были женщины, с которыми вы сожительствовали?

Стенберг: Женщины при этом были, но связи у нас с ними не было.

Председательствующий: Власик вел при вас служебные разговоры по телефону?

Стенберг: Отдельные разговоры были. Но Власик всегда при этом отвечал только «да», «нет».

Председательствующий: Что он вам рассказывал о пожаре на даче Ворошилова?

Стенберг: Власик говорил мне, что в результате неосторожного обращения с электроосвещением елки на даче Ворошилова был пожар, во время которого сгорел ценный фотоархив. Больше об этом он мне ничего не говорил.

Председательствующий: Говорил вам Власик, что он в 1941 году ездил в Куйбышев готовить квартиры для членов правительства?-

Стенберг: Я знал, что Власик ездил в Куйбышев, но для чего конкретно, мне не было известно. Он же рассказывал мне только, что ему пришлось там где-то вести борьбу с крысами.

Председательствующий: Оглашаю показания свидетеля Стенберга:

«В начале 1942 года Власик мне сообщил, что он ездил в Куйбышев готовить квартиры для членов правительства. При этом он сказал: „Вот город, ты не можешь себе представить, сколько там крыс. Это целая проблема — война с ними“.

Вы подтверждаете эти показания?

Стенберг. Да, в основном они правильные.

Председательствующий: Власик говорил вам, что пришлось однажды обманывать иностранного посла, который пытался узнать, находится ли тело В. И. Ленина в Москве?

Стенберг: Насколько я помню, Власик однажды в присутствии меня давал кому-то указания выставить почетный караул у Мавзолея. После разговора по телефону он пояснил мне, для чего это было нужно. Было это или на даче, или на квартире у Власика.

Председательствующий: Об организации охраны Потсдамской конференции вам Власик рассказывал?

Стенберг: Много времени спустя после Потсдамской конференции Власик рассказывал мне, что ему пришлось ехать в Потсдам и наводить там «порядок». При этом он рассказывал подробности, в частности, что пришлось привозить туда полностью все продукты, чтобы не пользоваться продуктами местного производства. У местного населения, как говорил он, покупался только живой скот.

Председательствующий: Какие кинофильмы о членах правительства показывал вам Власик?

Стенберг: Я видел, в частности, кинофильмы о Потсдамской конференции, о Сталине и членах правительства, о прилете Василия с сестрой к Сталину.

Председательствующий: Кто, кроме вас, присутствовал при просмотре этих кинофильмов?

Стенберг: Насколько я помню, был один военный, его звали все «дядя Саша», из женщин были Анерина и Кономарева. С Анериной Власика познакомил я в 1945 году, а Кономарева была известна ему ранее. Я лично с Кономаревой сожительствовал.

Председательствующий: Дачу главы правительства на озере Рица вам Власик показывал?

Стенберг: Когда мы были на озере Рица, Власик, снимая нас на кинопленку во время прогулки, показал мне место расположения дачи Сталина.

Председательствующий: Скажите, вам не казалось странным такое поведение Власика? Имел он право показывать вам-место расположения дачи Сталина, кинофильмы о нем и о членах правительства?

Стенберг: В этих фильмах ничего плохого не было.

Председательствующий: Но вы же знаете порядок разрешения таких фильмов к просмотру?

Стенберг: Я тогда не придавал этому особого значения.

Председательствующий: Сколько раз Власик предоставлял вам возможность полетов в служебном самолете?

Стенберг: Три раза. Первый раз, когда я летел на курорт на Кавказ, второй раз из Сочи в Москву, тогда Власик достал мне билет на одну конференцию и, чтобы я мог успеть на нее, разрешил полет в служебном самолете. Через два дня, когда кончилась конференция, я с разрешения Власика вылетел этим же самолетом обратно в Сочи.

Председательствующий: Называл вам Власик фамилии Николаевой, Вязанцевой и Гривовой как секретных агентов МГБ?

Стенберг: Власик говорил, что Николаева и Вязанцева являются осведомителями и сообщают в МГБ различные сведения. В отношении Гривовой он говорил, что постольку, поскольку она является членом партии, то она обязана это делать сама, по своей инициативе.

Председательствующий: Оглашаю показания свидетеля Стенберга от 22 октября 1953 года:

«От Власика мне лишь известно, что моя знакомая Гривова Галина Николаевна (работающая в тресте внешнего оформления Моссовета) является агентом органов МГБ, а также, что его сожительница Вязанцева Валентина (отчества не знаю) тоже сотрудничает с органами МГБ».

Вы подтверждаете эти показания?

Стенберг: Возможно, я, давая такие показания, высказал свои выводы.

Председательствующий: Расскажите суду, как обстояло дело с ознакомлением вас с агентурным делом, которое велось в МГБ.

Стенберг: Помню, Власик вызвал меня по телефону к себе. Когда я явился в его служебный кабинет, в здании МГБ, он заявил мне, что должен меня арестовать. Я ответил, что если надо, так пожалуйста. После этого он, показав мне какой-то том, сказал, что на меня имеется очень много материалов, в частности, что я с Николаевой шлялся по иностранным посольствам и встречался с иностранными корреспондентами.

Председательствующий: Он говорил вам, что ваш и вашей жены арест предотвращен благодаря его вмешательству?

Стенберг: Да, через некоторое время после указанного мною выше разговора Власик говорил мне и моей жене, что наш арест предотвращен только вмешательством его, Власика, и одного его «парня».

Председательствующий: Скажите, Власик показывал вам материалы этого агентурного дела?

Стенберг: Он спрашивал меня о моих отдельных знакомых и при этом, показывая фотокарточку Филипповой, спросил, кто она. Затем он спросил меня, когда я перешел в советское подданство. Я ему на все ответил.

Председательствующий: А с какой целью в это дело была помещена фотография Филипповой?

Стенберг: Я не знаю.

Председательствующий: Какие еще документы из этого дела он вам читал?

Стенберг: Никаких.

Председательствующий: Вы верили Власику, что его вмешательство предотвратило ваш арест?

Стенберг: Откровенно говоря, нет. Я больше расценивал это как его желание похвалиться своим «могуществом».

Председательствующий: Скажите, много было женщин, с которыми Власик сожительствовал?

Стенберг: Я затрудняюсь сказать, со сколькими женщинами он сожительствовал, ибо часто бывало так, что во время наших встреч у него на даче он с той или иной женщиной удалялся в другие комнаты. Но что он там делал, мне неизвестно.

Председательствующий: Оглашаю выдержку из ваших собственных показаний.

«Должен сказать, что Власик — морально разложившийся человек. Он сожительствовал со многими женщинами, в частности, с Николаевой, Вязанцевой, Мокукиной, Ломтионовой, Спириной, Вещицкой, Градусовой, Америной, Верой Г…

Я полагаю, что Власик также сожительствовал со Щербаковой, с сестрами Городнивыми, Людой, Адой, Соней, Кругловой, Сергеевой и ее сестрой и другими, имена которых я не помню.

Поддерживая со мной товарищеские отношения, Власик спаивал меня и мою жену и сожительствовал с ней, о чем сам Власик впоследствии цинично рассказывал мне».

Вы подтверждаете эти показания?

Стенберг: Да. Про некоторых из них Власик мне сам рассказывал, а в отношении других я догадывался сам.

Председательствующий: Кудоярова вы знали?

Стенберг: Да, знал. Я помню, что Спирина как-то рассказывала моей жене, что сестра Кудоярова замужем за каким-то американским денежным «королем», и когда Кудояров ездил за границу в командировку, то сестра к границе высылала для него голубой экспресс. Однажды я Кудоярова видел на даче у Власика.

Член суда Коваленко: Власик предупреждал вас, чтобы вы никому не рассказывали о случае, когда он вызывал вас к себе в МГБ?

Стенберг: Да, такой факт был.

Председательствующий: Подсудимый Власик, у вас есть вопросы к свидетелю?

Власик: Вопросов не имею.

Председательствующий: Свидетель Стенберг, вы свободны.

Член суда Коваленко: Подсудимый Власик, покажите суду о вашем знакомстве с Кудояровым.

Власик: Кудояров работал фотокорреспондентом еще впериод, когда я был прикреплен к охране главы правительства. Я видел его на съемках в Кремле, на Красной площади, слышал о нем отзывы как о прекрасном фотографе. Когда я приобрел себе фотоаппарат, то попросил его дать консультацию по фото. Он зашел ко мне на квартиру, показал, как обращаться с фотоаппаратом, как производить съемку. Затем я несколько раз был у него в фотолаборатории на улице Воровского. И только много времени спустя я узнал, что его сестра находится за границей и является женой какого-то американского миллиардера. Тогда же мне рассказали, что во время его командировки за границу сестра действительно присылала ему к границе голубой экспресс. В результате этого я сделал вывод, что Кудояров является сотрудником органов, и поэтому не придал всему особого значения.

Председательствующий: Вы слышали здесь показания свидетеля Стенберга, который заявил суду, что вы расшифровали перед ним Гривову, Николаеву и Вязанцеву как секретных агентов МГБ. Вы признаете это?

Власик: Нет. В отношении Гривовой и Николаевой это выдумки Стенберга. Что же касается Вязанцевой, то я говорил Стенбергу, что, возможно, она имеет связь с милицией. Кроме того, я предупреждал Стенберга, что Николаева имеет связи с иностранцами.

Член суда Коваленко: Подсудимый Власик, покажите суду, что из трофейного имущества вами было приобретено незаконным путем, без оплаты.

Власик: Насколько я помню, мною таким образом приобретены пианино, рояль, кажется, 3—4 ковра.

Член суда Коваленко: А часы, золотые кольца?

Власик: Ни одних часов я таким путем не приобрел, большую часть из них мне подарили. В отношении золотых колец я помню, что когда нами в одном месте был обнаружен ящичек с золотыми изделиями и драгоценностями, то жена обменяла одно кольцо, имевшееся у нее, на другое из этого ящичка.

Член суда Коваленко: Каким путем вами приобретены радиола и приемник?

Власик: Их мне прислал в подарок Василий Сталин. Но я их затем отдал на дачу «Ближняя».

Член суда Коваленко: А что вы можете сказать о имевшихся у вас четырнадцати фотоаппаратах и объективах к ним?

Власик: Большинство из них я получил по своей служебной деятельности. Один цейсовский аппарат я купил через Внешторг, еще один аппарат мне подарил Серов.

Член суда Коваленко: А откуда у вас аппарат с телеобъективом?

Власик: Этот фотоаппарат был сделан в отделе Палкина специально для меня. Он мне был необходим для съемок И. В. Сталина с дальних расстояний, так как последний всегда с большой неохотой разрешал производить фотосъемки.

Член суда Коваленко: А откуда у вас появился киноаппарат?

Власик: Киноаппарат мне прислали из Министерства кинематографии специально для съемок И. В. Сталина.

Член суда Коваленко: А что у вас за кварцевые аппараты были?

Власик: Кварцевые аппараты предназначались для подсвечивания во время фотокиносъемок.

Член суда Коваленко: Откуда у вас хрустальные вазы, бокалы и фарфоровая посуда в таком огромном количестве?

Власик: В частности, фарфоровый сервиз на 100 предметов был мною получен после Потсдамской конференции. Тогда было указание дать руководящему составу охраны по одному сервизу. При этом мне без моего ведома в ящик было положено несколько хрустальных ваз и бокалов. Я об этом не знал до момента вскрытия ящика в Москве. А потом оставил все это себе. Кроме того, когда был сделан заказ на посуду для дачи «Ближняя» и эта посуда впоследствии по некоторым причинам не могла быть использована по назначению, я купил один винный сервиз для себя. Все это, вместе взятое, и создало такое большое количество посуды у меня дома.

Председательствующий: Подсудимый Власик, у суда к вам больше вопросов нет. Чем вы можете дополнить судебное следствие?

Власик: Я показал все, что мог. Больше ничего к своим показаниям дополнить не могу. Хочу только сказать, что все, совершенное мною, я осознал только теперь, а раньше я не придавал этому никакого значения. Считал все это в порядке вещей.

Председательствующий: Объявляю судебное следствие по делу законченным.

Подсудимый Власик, вам предоставляется последнее слово. Что вы хотите сказать суду?

Власик: Граждане судьи! Я многое не понимал раньше и ничего, кроме охраны главы правительства, не видел и для выполнения этой обязанности ни с чем не считался. Прошу это учесть.

Решением суда Власик был лишен звания генерал-лейтенанта, подвергнут ссылке сроком на 10 лет. Но в соответствии с Указом Верховного Совета СССР от 27 марта 1953 года об амнистии срок этот был ему сокращен до пяти лет, без поражения в правах. Он умер в Москве вскоре после невозвращения Светланы на Родину из Индии.

* * *

Время — суровый судья. И только оно выносит окончательный приговор эпохе и тем, кто стоял у вершины власти. И. В. Сталин как раз та фигура, которая является и олицетворением власти, и ее лидером. Время его правления стало уже историей, болезненной, и трагической, и вдохновенной, и устремленной вперед.

Обращаясь сегодня к судьбе его семьи, мы стремимся глубже проникнуть в события времени, понять их во всем противоречии, такими, какие они были. Никому не дано повернуть колесо истории по-другому, как никому не под силу перечеркнуть эту страницу в многовековой истории нашей многострадальной Родины.

Семья Сталина несет на себе противоречивую печать времени во всех его проявлениях. Самому Сталину не дано было стать счастливым главой семейства. Обе его жены очень рано ушли из жизни, по-разному, не сумев себя совместить с ним. Его старший сын, обделенный в жизни материнской лаской, не всегда понимаемый отцом, отторгнутый им с суровым клеймом изменника Родины и разделивший страшную судьбу миллионов соотечественников в плену, через десятилетия вернулся к нам из небытия олицетворением мужества и стойкости, оставаясь сыном своей земли, своего Отечества. Перед Василием Сталиным, казалось бы, были открыты все двери, любые его добрые помыслы могли бы найти реальное воплощение в жизни. Но нестойкость его характера, тень отца и еще больше его окружение так накрыли его, что, выйдя через восемь лет из тюрьмы, он уже не смог найти свое место в жизни.

Любимой дочери Сталина, Светлане, было дано получить прекрасное образование, стать матерью, но не дано счастья на Родине, несмотря на попытку вернуться.

В 1989 году из СССР были отправлены в США те ее вещи, которые когда-то были ею оставлены дома. И думается, теперь уже ее судьба определилась бесповоротно, хотя и здесь могут еще быть зигзаги, как и то, что сегодня нам доступно все, что она написала.

Живущим сегодня внукам Сталина дана реальная возможность участвовать в революционных событиях, открытых перестройкой, а нам уже без досужих домыслов и сплетен, на основе документов разбираться в интересующих нас вопросах.