На картах Берелех обозначен едва приметной точкой. А между тем — место это знаменитое. По лютости зимней стужи оно вполне конкурирует с Верхоянском, который еще с гимназических лет остался в памяти полюсом холода. В Верхоянске я не был, а в Берелехе зимовал и могу подтвердить, что место это зело студеное.

В начале февраля мне предстояло по делам разведочной службы ехать в Магадан. По прямой это почти пятьсот километров на юг. Извилистой горной трассой, конечно, гораздо больше; в лучшем случае, четверо суток с ночевками в кабине, в избах дорожников, а то и просто у таежного костра. И тем не менее я с радостным нетерпением ждал этой поездки.

Берелех считается обжитым культурным гнездом в тайге. Жили мы в рубленых избах. Была у нас библиотека. Помню, в Берелехе я со страстью, неотрывно, том за томом перечитал Достоевского. Видно, какой-то умница из московских снабженцев «заготовил» для Дальстроя в букинистической лавке эти книги, приложенные предприимчивым А. Ф. Марксом к своей «Ниве» еще в прошлом столетии. Даже кинопередвижка наезжала к нам из Ягодного.

И все-таки очень хотелось побывать в настоящем городе. Берелех в сравнении с Магаданом — все равно, что таежная изба в сравнении с Берелехом. Мечтания-то были более чем скромные: подстричься у парикмахера, вымыться в хорошей горячей бане, посмотреть артистку Коломенскую в «Двенадцатой ночи», полистать новые книги в замечательной магаданской библиотеке, встретиться с товарищами.

Очень хотелось охать! А углы нашего берелехского жилья заросли снегом, бревна, из которых оно срублено, трещат, жить сносно можно только рядом с раскаленной железной печкой. Синяя нитка термометра с трудом удерживалась у минус 60.

Завгар боится пускать машину в такую стужу.

— Мотор простудится, — говорит он, — кашлять будет.

Да что мотор! Железные гайки лопаются на таком морозе, чуть их ключом тронешь.

Все произошло, как по русской пословице: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Сгорел один из самых ответственных берелехских моторов, и его немедленно требовалось отправить в Магадан на перемотку. Вести машину нарядили Степана Пузина. Он поседел на Колыме, хорошо приноровился к ее крутым обычаям и был вполне надежен.

Выехали мы тяжелым туманным утром. Сквозь ледяную серую мглу густо алела кромка невысокого неба. Двигатель и радиатор машины укутаны стеганым чехлом. В кузове, в ворохе сена, — пострадавший мотор, завернутый в брезент, мешок с провизией, два запасных ската с камерами.

Одеты мы в теплые тулупы поверх телогреек и стеганых штанов, На ногах — оленьи чулки и валенки; на руках — оленьи же рукавицы с высокими крагами.

Мы будем ехать, по возможности совсем не останавливаясь в пути, сменяя друг друга за баранкой.

Привычные колымские картины. Заснеженные сопки кажутся мертвыми.

Мы петляем вокруг них, ныряем в холодные распадки, карабкаемся на какие-то безымянные вершины, пересекаем недлинные крепкие мосты через ключи, промерзшие до дна. Временами нас обступают черные лиственничные перелески, сбросившие на зиму хвою. Идем мы ходко и не замечаем, как быстро надвинулись и сгустились сиреневые сумерки. Мороз к ночи крепнет. Степан с тревогой осматривает скаты. Обстукать их он не решается.

— Веди спокойно, — говорит он мне, — дуром не дергай. Думаю, проскочим.

Я сажусь за баранку, Степан, не снимая тулупа, зарывается в кузове в сено. Спать.

…Мороз совсем осатанел. Холод пробивается в каждую щель кабины и леденит душу даже под теплым тулупом. По дороге стелется густой туман. Светает, но я медленно веду машину с включенными фарами. Электрический луч едва прощупывает ближайшие метры трассы. На ровном месте машина вдруг вырвалась у меня из рук, резко вильнула — и стала. Почти в ту же минуту у окна кабины оказался Степан.

— Живой? — спросил он с тревогой.

— Живой!.. И, кажется, даже не ушибленный. Что случилось?

— Выходи. Увидишь.

Машина грузно осела на правое заднее колесо, которое было почему-то без ската. Я виновато смотрел на Степана, не понимая, что произошло. Камера спустила? Но скат где?

— Ты не казнись, — сказал Степан. — Это только мы с тобой такую стынь терпим. Резине не под силу. Остекленел скат, развалился.

Только теперь я увидел на обочине дороги наш развалившийся скат и клочья растерзанной камеры.

— Куски соберем. Сдавать надо, а то скажут, пропили, — невесело пошутил мой товарищ.

Мы свалили сухостойную лиственницу. Развели костер. Положили у тепла на брезент запасной скат. Оттаяли хлеб, банку тушенки. Вскипятили чай… Степан был настоящим колымским водителям, то есть человеком, ко всему готовым и все умеющим делать. Мы плотно позавтракали горячим. Тем временем у костра несколько обмяк наш захолодевший скат, и мы благополучно обули машину.

— Зарывайся в сено, — сказал Степан. — Ночью подменишь.

К началу моей второй вахты мы оторвались от Берелеха уже достаточно далеко. К полуночи стало как будто теплее. И небо приподнялось над землей. Высоко-высоко прилепилась окруженная радужным сиянием луна. Она исправно светит в мертвенной тишине. Я знаю, что это обманчивая тишина. Зимняя тайга и сейчас полна жизни. В теплом гнезде, свернувшись кольцом, спит черная колымская белка. Как одеялом, укрылась она пушистым хвостом. Зарылись в снег и дремлют белые куропатки. Может быть, к одной из них быстрым неслышным бегом подобрался горностай, и в эту минуту завершается маленькая таежная трагедия. Отчаянно спасается заяц от настигающей его полярной совы. В глубоком снегу, около своих богатых продовольственных складов, залег до теплой весны бурундук. Где-то тоскует голодный шатун, не нашедший с осени пристанища в берлоге. Даже вечнозеленые листочки брусники берегут до времени животворную силу под снегом… Раздумья снимают напряженность, которой требует тяжелая Колымская трасса.

На рассвете мы съели по куску хлеба с мороженой кетой. Запили завтрак теплым чаем из термоса и поменялись со Степаном местами.

Все у нас сверх ожидания идет отлично. По мере удаления от Берелеха заметно теплеет. Днем февральское солнце просто слепит. Гигантские снежные зеркала отражают море света. Мы надеваем темные очки.

На Стрелке, первый раз за всю дорогу, заночевали в придорожном общежитии. Стрелка — потому, что здесь знаменитая Колымская трасса разветвляется на два уса: один тянется к нам, на северо-запад, другой — в сторону, на Среднекан. По таежным понятиям, здесь начинаются людные места, и мы считаем, что проскочили благополучно. Но в Мяките нас ожидало тревожное сообщение. Дедушкину» Лысину — так озорные первопроходцы окрестили один из трудных горных перевалов — ночью завалило снегом. Правда, уже несколько часов там орудует бульдозер и людей на расчистку подбросили. Мы решаемся двигаться дальше. В случае необходимости сами возьмем в руки лопаты.

На самом изгибе Перевала дорога расчищена, а поодаль, на склоне, около бульдозера, копошится толпа маленьких людей с лопатами. Где-то совсем рядом, слева от нас, курорт Талая — мечта каждого колымчанина, — живописное озеро Галитур, зеленоствольная Осиновая роща. Чудесный оазис, оттаянный в вечной мерзлоте теплом горячих ключей, бьющих из недр земли.

Мы подъехали к дорожникам. На этих маленького роста людях были непривычного покроя долгополые шинели, на головах — малахаи с желтыми звездами. Среди прилежно работавших рядовых надменно расхаживали жидкоусые офицеры с тесаками на ремнях.

Японские пленные!

— Кантуются, — сказал мой товарищ, впрочем, без всякой злобы, — Снежок покидывают. А сколько наших полегло, чтобы этим… снежок кидать, — Помолчав, Степан добавил: — Через время домой отпустим. Чего их кормить понапрасну. Снежок-то кидать мы и сами рады стараться.

…Как давно это было!..

За Дедушкиной Лысиной мы сбросили тулупы. Нам, закаленным берелехской стужей, становилось жарко. Незаметно перешагнули перевалы Яблоновый и Карамкен. Все перевалы, перевалы…

В Палатке (название поселка) заночевали. Через сто километров — Магадан. Я решил побриться, приодеться. Возвращаясь из тайги, старые «волки» отдаленных разведочных партий считали первейшим долгом сражать барышень из управления совершенно европейским видом.

Магадан встретил нас дружной капелью, весенними сосульками на крышах. Термометр только в тени показывал минус один градус, а на солнцепеке был чистый плюс.

За пять дней мы совершили фантастический скачок из лютой зимы в раннюю весну. И теперь, когда меня спрашивают о колымских контрастах, я всегда вспоминаю свое путешествие из Берелеха в Магадан.