Во дворце Онтовирьо встретили приветливо. Адипати Аиом укоризненно покачал головой:

— Ты изнурил себя постом и молитвами. Истинное благочестие перед богом — покорность. Недаром само слово «ислам» в переводе на наш язык значит «покорность». Рату Агенг была святой, как Хадиджа, и аллах призвал ее на небо. Для людей нет свободного выбора. Ныне по воле аллаха тяжко занемог наш повелитель султан Сепух, и на нас с тобой он возложил почетную обязанность: приветствовать в Батавии нового генерал-губернатора, близкого друга великого Наполеона маршала Дандельса. Предстоящая поездка укрепит тебя.

Онтовирьо был поражен: значит, наконец-то прибыл новый генерал-губернатор, посланец Наполеона Бонапарта!.. Приезд такого человека сулил большие перемены.

Султан Сепух «занемог» в тот самый день, когда получил письменный приказ Дандельса: всем правителям султанатов и княжеств вместе с принцами и вельможами всех рангов к определенному сроку быть в Батавии.

Сепух пришел в великое негодование:

— Какой-то адвокатишка, примчавшийся из-за океана, ничтожный слуга самозванного императора, смеет нам в нашем собственном государстве, повелевать! Пусть верный голландский пес сусухунан Паку Бувоно III гнет спину перед этим бумажным маршалом. Ноги моей не будет в богомерзкой Батавии!..

Тщетно пытались придворные и принц Аиом образумить султана.

— Вот вы все и поедете! — вскипел Сепух. — В придачу возьмите змееныша Онтовирьо, хорошая компания для беглого адвокатишки Дандельса.

Сепух закрылся во внутренних покоях, а знахари объявили голландскому резиденту, что султан сильно болен.

Как ни был удручен горем Онтовирьо, весть о поездке в неведомую Батавию обрадовала его. Слишком уж много страшного и непонятного говорили об этом городе, где все не так, как в Джокьякарте.

Началось путешествие по равнинам и болотам, через порожистые реки и ущелья. Конный отряд двигался на северо-запад. Посланцам султана предстояло пересечь всю Центральную Яву — Кеду, Баньюмас, а также приангерские области Западной Явы.

Онтовирьо ехал впереди. Ни рычание потревоженного тигра, ни переползающие тропу гигантские сетчатые питоны, ни сопение носорога в зарослях не пугали его. Джунгли кишели змеями. На берегах озер дремали крокодилы. В ветвях гигантских деревьев рассамала прыгали гиббоны. Это был тропический лес, влажный, сырой, опутанный лианами, воздушными корнями панданусов, расцвеченный яркими, словно тлеющие угли, цветами. По ночам дико кричала птица-носорог. Утром на солнцепеке важно разгуливали павлины. Особенно много было бабочек: радужное облако всегда танцевало перед глазами.

Земля Явы… Из кратеров вулканов с шипением вырывался пар. Белая пыль тяжелым слоем оседала на каменных глыбах. По склонам гор лепились жалкие лачуги бедняков. У каждого крестьянина — поле, маленькое, как ладонь ребенка. Это земля, которую бедняк «одолжил» у хозяина голландца за большую долю урожая. На заливных полях — савахах свирепствовала малярия. Здесь из тысячи умирало больше половины. В хижинах на циновках лежали старики, женщины, дети с раздутыми синими животами. Под мохнатыми пальмами были свалены трупы.

Кавалькада вступила в Приангер, край горцев сунданцев. Потянулись чайные и кофейные плантации. Там и сям виднелись аккуратные голландские домики под острыми, крытыми черепицей крышами, огороженные высокими кустами мальвы.

Когда отряд остановился на отдых неподалеку от; одного селения, из красного с белыми полосами домика выскочил фермер с топором. Его сопровождала свора свирепых псов. Фермер был рыжий, с воспаленными от беспрестанного пьянства глазами.

— Эй вы, коричневые дьяволы, убирайтесь отсюда! — закричал он. — Это моя земля, и я не позволю, чтобы ваши лошади вытаптывали траву…

Онтовирьо огрел плетью здоровенного пса, а потом схватил подбежавшего голландца за ворот рубашки. Фрисландское полотно расползлось.

— Твоя земля, вонючий мачан?! А плети не хочешь? На колени, вонючая тварь, перед посланцами великого султана!

Фермер взвыл, выронил топор.

— Разбойник! Желтоглазые… Я буду жаловаться генерал-губернатору…

— Отпусти его, — сказал принц Аном. — Им овладел амок от солнца и рома.

— Их надо уничтожать! — вырвалось у Онтовирьо. Он дрожал от злости. Крестьяне наблюдали! за этой сценой с угрюмым безразличием. «Если этот беланда бросается с топором на посланцев султана, то как же тогда он обращается со своими, крестьянами! — думал Онтовирьо. — Почему они так равнодушны к своим страданиям? Почему ни один из них не всадит крис в жирную волосатую грудь негодяя?»

Теперь на каждом шагу попадались военные форты. Высокое посольство часто останавливали, проверяли грамоты и лишь после этого, будто делая великое одолжение, пропускали дальше.

Маршал Дандельс решил принять туземных правителей не в своей резиденции в Бейтензорге, а в самой Батавии, Должен был состояться военный парад голландских и французских войск, намечалась церемония поднятия государственного флага наполеоновской империи.

Султан Сепух оказался хорошо осведомленным, когда говорил о прошлом нового генерал-губернатора. Беглый голландский адвокат Херман Дандельс поступил на службу во французскую армию. Вернувшись во главе так называемой «северной армии» в Голландию, он столь ревностно расправлялся с соотечественниками, что Наполеон, умилившись, присвоил ему звание маршала, а Голландию объявил «Необходимым дополнением» к своей империи. Теперь, в 1808 году, Дандельс очутился на Яве, облеченный Людовиком Бонапартом особыми полномочиями и диктаторской властью.

В одном ошибался Сепух: Дандельс не был «бумажным маршалом». Его называли «железным маршалом». Прежде всего Дандельс изорвал в клочья «Хартию для азиатских народов», разогнал все комитеты и потребовал полной отчетности.

— Доктрины свободы и равенства не могут быть применены к цветным, — заявил он. Я отозвал губернатора провинции Северо-Восточного побережья и посадил его в тюрьму за ущерб, нанесенный государству. (Губернатор слыл казнокрадом.)

Когда принц Аном в учтивой форме передал генерал-губернатору о том, что султан Сепух по состоянию здоровья не смог прибыть на церемонию, Дандельс стукнул кулаком по столу:

— Этот старый смутьян еще поплатится за свои фокусы! Он здоров как буйвол. Резидент мне доложил.

Парад состоялся на огромном пустыре, получившем наименование «Поля виселиц». Маршировали стрелки, гренадеры, гарцевали гусары, драгуны, кирасиры, угрожающе щерились жерла пушек и мортир. Престарелый сусухунан Суракарты Паку Бувоно III зябко поводил плечами. Он решил сразу же завоевать расположение «железного маршала» и пожаловался ему на султана Сепуха. Правитель Джо-кьякарты собирает армию, хочет объявить войну Суракарте, а возможно, и европейским властям. Сепух — сын покойного мятежного самозванного султана Суварги. Он ненавидит голландцев.

— Я сам нанесу ему визит! — пообещал Дандельс.

Выступление маршала перед туземными правителями было коротким, но выразительным:

— Хозяин здесь я! За неповиновение — виселица. Вот тут, на «Поле виселиц». Яву я разделил на девять округов. Каждый ландрост подчиняется непосредственно мне. Все туземные царьки отныне будут именоваться репентами. С сего дня все вы становитесь чиновниками голландского правительства. Каждому присваивается воинское звание. Каждому назначается жалованье. Будем готовиться к войне с Англией. Все!..

Ну, а что касается церемониала и этикета, то он значительно упрощается: голландским должностным лицам запрещается оказывать знаки почтения туземным правителям. Головные уборы в их присутствии не снимать. Цветные должны знать свое место. Все яванцы — отныне нидерландские подданные. Налоги с подданных поступают в нидерландское казначейство. Во всех дворцах в обязательном порядке вывесить портреты великого самодержца Наполеона.

В свите сусухунана Онтовирьо увидел давнего друга Киая Моджо. Богослов отпустил бородку, глаза его по-прежнему лукаво щурились.

— Аллах акбар! — приветствовал его принц.

— Аллах алваси… — отозвался богослов. — Вот человек, который из ребенка превратился в мужа. Старый обманщик будда надул тебя: компанию разогнали, а порядки хуже прежних. То-то говорится, что бивень слова невозможно выпрямить. Ушли от тигра, а попали к дракону.

Встреча с Моджо ободрила Онтовирьо, наполнила сердце радостью. Опять они вместе, и сколько нужно сказать друг другу!.. Только не здесь и не сейчас…

Когда над Батавией взвилось трехцветное французское знамя, принц спросил:

— Что означают три цвета этого флага?

— Свобода, Равенство, Братство! — ответил богослов и горько улыбнулся.

…Онтовирьо и Киай Моджо ехали по Батавии. Голландцы построили столицу — «Королеву Востока» — по образцу нидерландских городов, с их тенистыми вязевыми парками, готическими зданиями, широкими каналами. Странно здесь, среди роскошной тропической растительности, выглядели массивные каменные дома с высокими черепичными крышами, окнами с гранеными стеклами и распахивающимися ставнями, с колоннами и галереями. Вонючие каналы прорезали весь город; по ним плыли бамбуковые плоты и лодки, груженные кофе, сахаром, копрой. Плескались в воде белокурые юфроу и мефроу, бесстыдно обнажая ослепительно белое тело. Да и кого им было стесняться? Не этих ли двух коричневых в высоких тюрбанах?

Деревянные здания контор, пахнущие ананасной гнилью склады, церкви, выбеленные известью, магазины, таверны, тюрьмы, шумные пасариканы — рыбные базары… И всюду — солдаты, солдаты… Голландцы, французы. Чиновники в голубых суконных фраках с галунами, офицеры в камзолах, при шпагах, на сильных фламандских лошадях.

Лихие гусары и карабинеры в касках цвета красной синели уже освоились и галантно, но бесцеремонно ухаживают за пышнотелыми мефроу, бросают им в пролетки только что сорванные за оградой полыхающие тюльпаны. Французы чувствуют себя здесь как дома. Они — хозяева положения! Вот бредут, обнявшись, два солдата — низкорослый француз и громадный голландец. Каждый поет что-то на своем языке. Француз выкрикивает давно понятные слова: «Свобода, Равенство, Братство» — и хохочет.

У «Амстердамских ворот» целая шайка проституток — их вывезли из Европы. Они зазывают подгулявших вояк в публичный дом, который разместился неподалеку от городской ратуши.

И с каким презрением посматривает весь этот заморский сброд на принца Онтовирьо и Киая Моджо! В их глазах эти двое — дикари, прирожденные рабы, слуги белого человека.

Во дворце султана Сепуха говорят на трех языках: на кромо — со знатью, с остальными на обыкновенном малайском, со слугами — языком жестов и приказов. «С нами беланда разговаривают языком жестов и приказов…» — подумал Онтовирьо. А вслух сказал:

— Этот город как язва на теле Явы. Почему аллах не обрушит гнев на гнездо наших врагов?

— Там, где аллах бессилен, должны действовать люди, — серьезно сказал Моджо. — Здесь пышно расцвело сказочное дерево зла — закуум, каждый цветок его — голова демона…

Особенно раздражали Онтовирьо трехцветные флаги — символы свободы. Они болтались на ветру, как нахальные языки, дразнили. Оказывается, доктрины свободы и равенства применимы только к белым…

Словно угадывая мысли принца, Моджо сказал: — Вообрази себя на миг могущественным правителем. Тебе все подвластно, ты можешь устроить вселенную в согласии со своими желаниями. Как бы ты поступил?

Кончики губ Онтовирьо тронула насмешливая улыбка.

— Равенство, Братство, Свобода… Эти слова невозможно вытравить из сердца. Я сделал бы их законом своего великого государства. Я призвал бы всех великих и малых и повел на чужеземцев, лживых мачанов. Я сам скакал бы впереди всех и метал копье за копьем. Я накормил бы наш голодный народ, роздал земли, освободил от бремени налогов.

— Но ты ни разу не помянул бога?

— Когда руки не достают до вершины холма, незачем протягивать их до солнца. Будь Моджо чудотворцем, он превратил бы меня в правителя всей Нусалтары, справедливого и милосердного. Я восседал бы на простой циновке, в самой убогой лачуге и ел бы пищу вместе с бедняками. Ибо где богатство, там и лукавство. На знаменах моего государства — слова древнего писателя Тантуллара: «Единство в многообразии». Я не вижу разницы между желтыми, черными, коричневыми и белыми. Я не преследую балийцев за то, что они поклоняются своим богам. Пусть жители Минахасы молятся своему Христу, Правитель великого государства должен быть терпим. Я уподобляюсь мудрому Сулайману, решающему все споры. Но что мне делать с неким человеком по имени Пангеран? Он не хочет равенства и братства со знакомым мне бедняком Мархаэном, у которого от голода умер ребенок. Пангеран привык жить во дворце, и ему нет дела до Мархаэна, работающего на него. Эти двое вносят раздор в мое государство справедливости.

— Пока общий враг не изгнан из пределов Нусантары, их должен объединить символ веры, — сказал Моджо.

— Мархаэн дерзок, он хочет есть, он бросает вызов даже небу. Я говорю ему: «Знайте, что жизнь в земном мире есть обманчивая утеха, обольщение, суетный наряд, тщеславие между вами, желание отличиться множеством имуществ и детей. Счастье наступает после смерти». Он отвечает: «Мои дети хотят есть. У меня много детей, но нет имуществ. Почему Пангеран присвоил мое имущество, мою землю, мой труд? Мне не нужны небесные девы бидадари, золотые блюда и кубки в раю. Я хочу здесь, на земле, накормить своих детей и свою высохшую жену, которую не заменят мне никакие черноокие бидадари. Пусть Пангеран отдаст мое…».

Пангеран — мой родственник, у нас в жилах одна кровь. Мархаэн также мне сродни — есть частица его крови и во мне.

Как бы ты поступил на моем месте, мудрый учитель, как рассудить этих двоих?..

Богослова даже пот прошиб.

— Ты уже созрел для великого дела! — произнес он. — Кто думает о Мархаэне, тот всегда прочно стоит на земле.

— Заблуждение! Мне просто хочется по справедливости рассудить двоих — и ничего больше. Мне чужды небо и земля. Я не люблю много есть и пить, мне не нужна удобная мебель и успехи, о которых говорится в коране. Аллах слушает только того, кто воздает ему хвалу. Почему он так падок на хвалу и опутывает меня всяческими запретами? Я не люблю меда, молока и вина, которые ждут меня в загробной жизни. Мелочность пророков вызывает у меня презрение. Я хочу быть свободным от всяких пут. Какой смысл в моем существовании, если все уже заранее предопределено и записано в книге судеб? Что бы я ни делал, что бы ни говорил — все это по воле аллаха.

— Люди верят в аллаха и не знают о твоих намерениях, — задумчиво произнес Моджо. — Если ты будешь говорить с ними от имени аллаха, они скорее поймут тебя. Если все в воле аллаха, то ты, пытающийся рассудить и примирить непримиримых, пророк его. Должно же быть что-то, что объединило бы всех для борьбы с чужеземцами. Ты сам сказал, что слова о равенстве и братстве не по вкусу Пангерану. Но эти слова сплотили французов, принесли им невиданные победы. Мы отстали от Европы, наши люди неграмотны, темны. Только символ веры может поднять их на священную войну.

Как бы ты ни поступил, я всегда буду рядом с тобой…

…Онтовирьо вернулся к себе в Тегалреджо. Встреча с «железным маршалом» Дандельсом, человеком с воинственно закрученными усами и белыми, как молоко, глазами, оставила тягостное впечатление. Наполеону нет никакого дела до народа Нусантары, если он послал сюда жестокого деспота. Он хуже всех бывших ранее губернаторов… Он хочет превратить яванцев в своих солдат, а правителей — в чиновников. Кому нужны его лживые флаги и портреты Наполеона, этого гнусного обманщика?..

Но Онтовирьо еще не видел «железного маршала» во всем его «блеске». Дандельс был активной силой и яе бросал слов на ветер.

Задолго до приезда в Батавию он вынашивал грандиозный план: превратить Яву в неприступную для англичан крепость, в огромный военный лагерь, установить военные порядки, жесточайшую диктатуру. Власть должна находиться в одних руках. Он и без советов и помощи всесильного Наполеона и его брата Людовика знает, что делать. Он сумеет сколотить могущественную империю здесь, в Юго-Восточной Азии. Связи с метрополией прерваны — и, по-видимому, надолго. Англичане утвердились в проливах, блокировали морские пути. Тем лучше. Никто из инспекторов короля Людовика Бонапарта не доберется сюда. К черту инструкции, хартии; к черту маленького жирного капрала, доморощенного гения, и его не в меру возомнившего о себе слабохарактерного братца, женившегося по приказу Наполеона на Гортензии Богарнэ!

Отныне Дандельс никому не подчиняется, ни перед кем не отчитывается.

Маршал ван ден Г. Г. X. В. Дандельс!.. Правитель Ост-Индии, полновластный хозяин на всем Малайском архипелаге…

Из ничтожества по трупам поднялся он на алмазный трон, на века прославился военными подвигами, стал государственным деятелем огромного масштаба. С каким упорством приходилось пробиваться сквозь плотную стену завистников, клеветников, карьеристов, бездарных людишек, чей удел — забвение! Он нажил врагов в Голландии. «Оранжисты», сторонники жалкого беглеца штатгальтера Вильгельма V, жаждут его крови. Приближенные Наполеона, «Их Высокие Могущества», и сам Людовик, коннетабль империи, прониклись враждебностью к «железному маршалу». Для них Дандельс — «грязная, сомнительная фигура», от которой лучше всего избавиться. Он, видите ли, «компрометирует» эту сволочь, этих выскочек, чудом оказавшихся у власти. Людовик, который, по словам Наполеона, «царствует, как капуцинский монах», не стал возражать, когда император посоветовал послать Дандельса генерал-губернатором на Яву. Хитрый корсиканец подготавливает почву: ему нужно во что бы то ни стало лишить Англию колоний. Когда будет покорена Россия, распахнутся ворота в Индию. А здесь, в тылу, неприступным барьером протянется Малайский архипелаг, владения «железного маршала» Дандельса. Отсюда он бросит в Индию резервы, свежие, хорошо обученные полки. Наполеону нельзя отказать в изворотливости и проницательности. Он знал, кого послать сюда!..

Да, Наполеон сознательно направил «железного маршала» в Юго-Восточную Азию. В глубоком тылу, если можно так назвать Ост-Индию, нужен твердый, решительный человек. Железная воля Дандельса вошла в поговорку… А голландские колонисты на Яве представляют пеструю смесь: тут и «оранжисты», и республиканцы, и бонапартисты. Нужно всех их сделать бонапартистами.

Но ни Наполеон, ни его всевидящий министр Фуше не догадывались, да и не могли догадываться, кому вручили судьбы Малайского архипелага.

Херман Биллем Дандельс был тяжело болен. Неизлечимая и неуклонно прогрессирующая болезнь его носила греческое название «паранойя», что в переводе на все языки значит «сумасшествие».

Мания величия, мания преследования, крайняя неуравновешенность характера, «логиконепроницаемость», нетерпимость к чужим мнениям и чрезмерная самоуверенность, гигантомания, склонность к увлечению грандиозными бредовыми идеями, доходящая до фанатизма, — всеми этими признаками страшной болезни обладал «железный маршал» в высшей степени. Параноиков называют людьми с «кривой» логикой. Их бредовые идеи связаны в стройную систему. Сознание при этом заболевании остается ясным, мышление вне пункта помешательства вполне упорядоченное. Параноики логичны и рассудительны, любят говорить и писать, с энергией и чувством отстаивают свои убеждения. Болезнь трудно распознать, о ней не подозревает даже сам свихнувшийся.

Таким человеком с «кривой» логикой и был Дандельс. Пунктом помешательства стала идея централизации власти в одних руках. Мир казался «железному маршалу» слишком некомпактным. Вот почему на первых порах он стал горячим поклонником Наполеона, вынашивавшего мысль о мировом господстве. Люди, слишком инертны, равнодушны ко всему, кроме собственного благополучия, им нужен погонщик, неподкупный вождь, аскет, обладающий несгибаемой волей, неукротимый, не способный на компромиссы, нетерпимый к слабостям других…

Вскоре Дандельс убедился, что Наполеон далеко не отвечает этому идеалу: император был гением лишь на поле боя, но в остальном он напоминал заурядного обывателя — любил власть ради власти, ради возвеличения собственной персоны; не стремился облагодетельствовать государство и охотно присваивал величайшие ценности; устроил родных и близких на тепленькие места; смотрел сквозь пальцы на проделки взяточников-министров, терпимо относился к ним. Любимым выражением его было: «Когда говорят о короле, что он хороший человек, то это — неудачное царствование».

После сорока лет «железный маршал» пришел к выводу, что признаки гениальности заложены в нем от рождения. Всем он обязан только своему уму, своей воле. Окружающее не имело значения. Цель жизни — дело. Власть нужна не ради самой власти, а лишь для того, чтобы другие беспрекословно выполняли твою волю, двигали дело вперед; ибо никто, кроме Дандельса, даже сам Наполеон, не в состоянии понять, в чем истинная польза для государства. Люди — лишь строительный материал для великого государства. Особые качества разума поставили Дандельса над миром; все должны подчиниться, внимать и беспрекословно выполнять приказы!

Сомневающиеся, колеблющиеся — враги государства, личные враги «железного маршала». Все люди — потенциальные враги. Мелочность идеалов, погоня за наживой, непонимание пользы жестокой централизации делают их противниками великого человека. Нет смысла убеждать их, они преклоняются только перед силой. Единственная форма управления этим стадом — диктатура одной личности. Демократизм приводит к развязыванию низменных инстинктов черни.

Человек с «кривой» логикой стал диктатором на Яве. Конечно же, дальновидный государственный деятель всегда опирается на армию. Без армии он подобен королю в изгнании. Нужно прежде всего увеличить армию, установить жестокую дисциплину, скрутить туземных царьков, нагнать страх на цветных, сформировать туземные полки против самих же туземцев и их владык, ввести принудительный труд…

Со всех княжеств и округов Явы были согнаны люди. Остров покрылся казармами и военными госпиталями. В Семаранге появилась мастерская для, литья пушек, в Сурабае — оружейный завод. Вокруг Батавии и других городов сооружались новые форты. Армия увеличилась с четырех тысяч до восемнадцати тысяч солдат.

Даидельс начал строительство военно-почтового тракта от Аньёра до Панарукана протяженностью свыше тысячи километров. Как управлять страной, перебрасывать войска без хороших дорог?.. Чтобы проехать с запада на восток Явы по джунглям, нужно сорок дней; теперь тот же путь покрывался за неделю.

Это было невиданное по размаху строительство подобные деяния, конечно же, входят в историю веков. Сотни тысяч согнанных на стройку яванцев нашли могилу в непроходимых болотах и джунглях.

Когда султан Бантама отказался поставлять рабочую силу, Дандельс, ослепленный яростью, бросил армию на Бантам, стер с лица земли город, казнил главного министра, сослал непокорного султана на Амбоину, а его государство объявил владением Голландии.

Не менее жестоко расправился «железный маршал» с регентом Мадиуна принцем Ронго. Принц Ронго поднял восстание в своем маленьком княжестве. Восточная и Центральная Ява пришла в движение. Ронго созвал крестьян, сформировал из них боеспособные отряды, вооруженные не только копьями, но и бамбуковыми пушками. К нему примкнул со своим отрядом беглый крестьянин Абдулла. Ронго установил связь с несговорчивым султаном Джокьякарты Сепухом, получил от него подкрепление.

В войсках Ронго появился таинственный пангеран Дипонегоро — умелый, хитрый вождь. Он доставлял много неприятностей голландцам: совершал смелые налеты на голландские форты, вырезал солдат и офицеров, захватывал обозы с продовольствием и оружием. Крестьяне называли его «принцем Свободы». Выяснить личность Дипонегоро шпяонам так и не удалось: он был неуловим, как ветер.

Пришлось бросить дивизию против Ронго. Началось поголовное истребление туземцев. Им отрубали головы, привязывали их к заряженным пушкам, расстреливали.

Ронго, когда его привязали к пушке, вел себя мужественно. Не просил пощады, стоял с гордо поднятой головой и плотно сжатыми губами. Лишь на мгновение на его лицо легла печаль, когда офицер разрешил подвести к нему годовалого сына — Сентота.

— Не забывай это! — сказал Ронго сыну громко. В толпе крестьян стояли два человека: Онтовирьо и Киай Моджо. В глазах богослова стояли слезы. Принц сжал ему руку.

— Не плачь, мой брат. Мы отомстим за все…

Крестьяне знали, что под именем Дипонегоро скрывался в эти бурные дни не кто иной, как Онтовирьо. Это он нанес войскам Дандельса большой урон. Каждый из крестьян мог подбежать к офицеру и указать на принца. Но в огромной толпе не нашлось ни одного предателя. Принц Свободы должен быть на свободе!

Онтовирьо взял Сентота на руки и унес подальше от места казни.

— Когда научишься владеть копьем, приходи в Тегалреджо, — сказал принц ребенку. (Он знал, что эти слова передадут Сентоту потом.)

Дандельс ради дела не щадил никого, даже главных чиновников Совета Индии. Раньше Совет Индии управлял Нидерландской Ост-Индией; теперь «железный маршал» управлял Советом Индии. К каждому чиновнику он приставил негласного соглядатая. Разветвленная сеть доносчиков, шпионов опутала страну. Шпионы таились и во дворцах султанов, и в голландских конторах, и в военных фортах. На доносчиков Дандельс не жалел денег. Они разоблачали заговоры, оберегали генерал-губернатора от покушений. Дандельс не считался с юридической процедурой: вешал и туземцев, и голландцев, и французов. Просыпаясь утром, человек не знал, чем закончится для него вечер.

«Железный маршал» не терпел инакомыслящих, возражающих. Их доводы казались ему вздорными. Он не признавал разумных доводов, ибо исход всего зависел лишь от его желаний, его воли. По примеру Наполеона он создал трехступенчатую полицию. Вскоре провокаторы, шпионы, доносчики стали подлинными правителями Явы: даже высоких должностных лиц они держали в вечном страхе.

Особенно легко жилось льстецам и подхалимам. «Железный маршал», абсолютно лишенный чувства юмора, за чистую монету принимал славословия льстецов, повышал им жалованье, раздавал чины, премии. Это были, по его мнению, надежные, понимающие люди. А так как льстецов становилось все больше и больше, то Дандельс, или «господин грохочущий маршал» (как стали называть его в насмешку яванцы), задыхался от нехватки средств.

Необходимо содержать огромную армию, флот, который он создал из, мелких быстроходных судов, сооружать новые форты, прокладывать дороги, выплачивать жалованье чиновникам, щедро снабжать деньгами полицию!..

В инструкциях, полученных Дандельсом еще в Европе, ему поручалось для смягчения обстановки в Ост-Индии отменить принудительное выращивание кофе яванцами и принудительные поставки сельскохозяйственных продуктов.

Но поступки Дандельса обуславливались кажущейся необходимостью. Он сделал все как раз наоборот: приказал увеличить число кофейных деревьев с 27 миллионов до 72 миллионов. Он плохо знал реальную жизнь, а быт крестьянства в особенности, и надеялся, что его затея принесет небывалый доход. Цены за принудительные поставки он снизил до предела. По сути, крестьяне поставляли кофе государству почти бесплатно. Так как водные пути контролировались англичанами, вывозить кофе для продажи в Европу не представлялось возможным. Все склады ломились от запасов кофе. Вороха кофе гнили под тропическими ливнями, кофе выбрасывали в море… Но Дандельсом овладела навязчивая идея — увеличить доходы. Он ввел монополию на рис. Крестьяне обязаны были сдавать весь урожай государству. Затем этот же рис государство продавало населению по высоким ценам. Разразился самый великий за всю Историю острова голод. Вымирали целые провинции. Казна по-прежнему пустовала.

«Грохочущий маршал» приказал выпустить бумажные, ничем не обеспеченные деньги. «Грохочущие» банкноты отказывались принимать. Маршал пообещал расстреливать каждого, кто посмеет игнорировать новую валюту. Но валюту игнорировали… Тогда генерал-губернатор заставил банки отдавать звонкую монету в обмен на бумажные деньги. Всех, кто сопротивлялся, бросал в тюрьму, расстреливал. Чиновник Гунс, назначенный «министром финансов», дрожал, как мышь, зажатая в кулаке. «Деяния» диктатора наводили на него ужас. Ему чудился час грозной расплаты.

Если Наполеон, умеющий трезво оценивать обстановку, иногда склонялся перед обстоятельствами, то Дандельс — никогда! Он был логиконепроницаем, а следовательно, несгибаем. Недаром чиновники присвоили ему кличку «Каменное ухо».

— У вас прокисшие мозги, Гунс! — ярился он. — Великий финансист должен уметь изыскивать средства на государственные нужды. Придумайте новые пошлины и налоги: крестьянин обязан платить налог за усадьбу, за двери в своей хижине, за право переезда, за право выхода в поле. Если яванка идет по улице с ребенком, берите пошлину с младенца, берите пошлину за каждое плодовое дерево, за каждого буйвола, за право молиться аллаху. Мы выпустим принудительные займы. И пусть кто-нибудь попробует отказаться от подписки!..

Принудительные займы получили широкое распространение. Всякий уклоняющийся от подписки на заем объявлялся врагом государства.

И все же касса пустовала. «Грохочущий маршал» занялся распродажей яванских — земель китайским ростовщикам. Так, одному купцу он продал за два с половиной миллиона гульденов земли Пробалинги. Не гнушался генерал-губернатор и более мелкими сделками — он сдавал в аренду китайским ростовщикам опиумные притоны.

Пришлось пойти на крайние меры: не выплачивать жалованье армии. Назревал бунт. Недовольных хватали и расстреливали. «Грохочущий маршал» не знал, что такое милосердие. Он даже не старался вникнуть в суть дела, установить истину. Ему повсюду мерещились заговоры, покушения на его драгоценную для государства жизнь. Все вокруг были заговорщиками, а высшие должностные лица из Совета Индии в особенности. Все противились его начинаниям. Он хотел облагодетельствовать эту кучку подлецов и казнокрадов, старался для государства, не щадил себя ради великой централизации, а они платили черной неблагодарностью, требовали денег, тайно посылали в Европу своих агентов с доносами. А этот негодяй французский полковник Филц без боя сдался англичанам! Дандельс послал его на Амбоину с гарнизоном в полторы тысячи туземных солдат. Правда, генерал-губернатор забыл отправить вместе с солдатами продовольствие и жалованье. Когда подошли англичане, туземцы не оказали сопротивления, разбежались. Филц очутился в плену. Однако французский полковник не нужен был англичанам, и его отпустили с миром. Полковник Филц поспешил в Батавию, дабы доложить обстоятельства дела. Он, Филц, предпринял необходимые меры, однако… Но полковник Филц плохо знал маршала «Каменное ухо». Дандельс, даже не выслушав француза, приказал расстрелять его.

Не забыл «грохочущий маршал» и мятежного султана Джокьякарты Сепуха. Царек не явился на церемонию в Батавию и тем самым выказал пренебрежение к новому генерал-губернатору. Он отказался послать своих подданных на строительство дороги, помогал мятежному Ронго, изгнал голландца-резидента, запретил принцам брать облигации займа.

Дандельс двинул отборную дивизию во владения Сепуха. У стен дворца произошел бой.

…В бою рубил голландцев и французов молодой принц Онтовирьо.

Войска яванцев представляли довольно-таки живописное зрелище. В глазах рябило от полосатых и желтых рубашек, пестрых коротких и длинных саронгов, красных копий и сверкающих мечей. На голове у каждого всадника был кулук из белого шелка. Предводители отрядов носили пурпурные бархатные перевязи, расшитые золотом, шафранного цвета тюрбаны с павлиньими перьями, темные куртки с высокими стоячими воротниками. Горели на солнце золотые крисы, усыпанные брильянтами.

Командовал войском принц Дану Реджо. На левом фланге дрался небольшой конный отряд Онтовирьо. Побледневший рот Онтовирьо был перекошен. Принц находился во власти чего-то мучительного и сладкого. Рубить, уничтожать, пронзать грудь врага копьями… Впервые ощутил он яростное упоение. Конечно же, пророчество Киая Моджо оправдалось: принц не родился проповедником обомшелых заветов Мухаммада… Он мужчина, воин…

Побуждаемый непреодолимым порывом, Онтовирьо пустил своего тонконогого арабского жеребца в галоп. Конь врезался в первые ряды французов. Сильным ударом копья принц вышиб из седла офицера в желто-зеленом жилете и белых рейтузах. Поверженный офицер напоминал раскоряченную лягушку, лежащую на спине. Рядом валялась треуголка.

Принца окружили. Теперь он отбивался длинным мечом, и рука не чувствовала усталости. Он презирал этих людей, французов, которые пытались ввести его в заблуждение своей «Марсельезой», красивыми словами о равенстве. Их головы скатывались на землю, как вонючие плоды дурьяна. Он видел металлические кирасы, доломаны, обезумевшие глаза, раздутые ноздри, оскаленные зубы, темную кровь на пыльных листьях пальмы — нипа. А в голове, расколотой грохотом мортир и гранат, басовито гудело:

Где же помощь, которую обещал принц Дану Реджо? Гибли яванцы, изрубленные саблями, исколотые штыками французских гвардейцев. Люди лежали на поле боя, как снопы риса, крест-накрест, один на другом. Дымилось красное марево над разбитыми ядрами дворцовыми воротами. Кто остался в живых из отряда Онтовирьо? Почему медлит Дану Реджо?.. Маленький отряд был смят, прижат к стене кратона, растерзан на куски. Французы не жалели пуль и ядер. Они подбирали даже копья и дротики и швыряли их в яванцев. Онтовирьо видел рослого полуобнаженного воина, который силился вытащить копье из своей ребристой коричневой груди. Вот он извлек копье, со всего маху швырнул его во французского солдата и упал, обливаясь кровью.

Арабский жеребец под Онтовирьо рухнул. Принц соскочил с седла и, прижавшись спиной к стене, стал наносить удары мечом направо и налево. Окровавленная одежда свисала клочьями, тюрбан слетел с головы,

Неожиданно перед Онтовирьо возникла фигуру всадника: она показалась гигантской, как железная статуя. Всадник протянул негнущийся палец, указал на принца и спокойно, негромко сказал:

— Оставьте его!..

Это был маршал Дандельс.

Солдаты отхлынули от стены и устремились в каменные ворота. Над кратоном затрепетал трехцветный флаг.

Сепуха нашли в аудиенц-зале, так называемом золотом балее. Здесь стоял трон из слоновой кости, отделанный золотом и обитый красным бархатом. Султан не оказал никакого сопротивления. Гордый и надменный, сидел он на своем троне среди чужеземных солдат, словно не замечая их.

Острая бровь владыки изломилась, когда в зал вошел «железный маршал». Его сопровождал согнувшийся в подобострастном поклоне и прижавший ладони к груди принц Дану Реджо, командующий яванскими войсками. Сюда же ввели Олтовирьо и Адипати Анома.

— Теперь ты понял, зачем мне нужны займы? — спросил Дандельс султана.

Сепух плюнул в лицо Дану Реджо. Но Дандельс не «загрохотал». В исторические минуты следует проявлять выдержку, быть великодушным к врагу, чтобы потом сказали…

Сделав величественный жест, он произнес:

— Я милостив. Отныне ты, старый орангутанг, низложен. На трон сядет твой сын принц Аном.

Главным визирем назначаю преданного чиновника голландского государства Дану Реджо. Он оказал нам услуги.

Онтовирьо рванул крис из-за пояса: ему хотелось тут же прикончить предателя. Дандельс заметил движение, повернулся к принцу.

— Ты хорошо дрался, — проскрипел он. — Смелые люди нужны голландскому государству…

Он приказал внести портреты. Это были портреты Наполеона и самого Дандельса.

Не спуская глаз с Онтовирьо, «железный маршал» спросил:

— Кто, по-твоему, здесь изображен?

Онтовирьо метнул в маршала взгляд, полный презрения.

— Великий полководец и великий обманщик! — твердо выговорил, он по-голландски.

Дандельс рассмеялся и поднял массивный кулак:

— Это твой император. Он тебе заменит аллаха и Магомета.

Слова «великий обманщик» генерал-губернатор отнес на счет Наполеона.

Опасаясь, как бы Дандельс не присоединил султанат к своим владениям, Адипати Аном не стал отказываться от власти. Его провозгласили принцем-регентом. Низложенного Седуха голландец оставил в покое и даже разрешил ему жить во дворцовых комнатах: высылать старого султана было просто некуда.

Прошло три года с тех пор, как после длительного и полного приключений путешествия через Лиссабон и Марокко Дандельс ступил на берег Явы. По его мнению, за этот короткий срок он сделал все возможное и невозможное, чтобы превратить остров в неприступную твердыню. Он трудился, не щадя себя и других, вел походный образ жизни, страдал от малярии и других болезней, старался для государства, колонизации и цивилизации. Но почему его великолепные планы не вызывали ни у кого, кроме льстецов, восторга? Замечательная дорога, в которую вложен основной капитал, заброшена, опутана буйной тропической растительностью: лианами, бананами, варингинами и еще черт знает чем!

Почти двадцатитысячная армия терпела поражение за поражением. Пришлось покинуть Борнео, сократить гарнизоны на Суматре и Целебесе.

На Тернате вспыхнул мятеж среди туземных войск. Французских и голландских офицеров перебили. Англичане без боя завладели островом. Султаны, раджи, пангераны не скрывали своей ненависти к «грохочущему маршалу». Постепенно все голландские форты во «внешних владениях» пали. Оставалась только Ява. Но «неприступный бастион» оказался карточным домиком на песке. Крестьяне были разорены, голодали, отказывались платить налоги и пошлины. Никого больше не страшило «Поле виселиц». Отряд некоего Абдуллы, беглого крестьянина, совершал смелые налеты на голландские поселения. Правители областей вынашивали планы восстания. В великой армии началось брожение. Государственные чиновники готовили большой заговор. «Трехступенчатая» полиция объединилась в крупную шайку грабителей. Не хватало тюрем, чтобы засадить всех недовольных. Казни стали обычным явлением.

Дандельс занялся строительством тюрем. Требовалось срочно изыскать средства на это важное государственное дело.

Но, как на грех, самым таинственным образом исчез «министр финансов» Гунс. Оказывается, в штормовую ночь он отплыл на туземной лодке — прау «в неизвестном направлении». Он бежал, как крыса с тонущего корабля, оставив финансовые дела в самом запутанном состоянии.

А корабль тонул… Даже те, кого Дандельс вначале приблизил, обласкал, отвернулись от него, превратились во «врагов государства».

Во дворце в Бейтензорге у генерал-губернатора имелась потайная комната. Никто не знал, куда временами исчезает маршал. А он сидел в полном одиночестве и созерцал в большое венское зеркало свое лицо, суровые морщины на лбу, раздутую шею, лихо закрученные усы, белые неподвижные глаза. «Железный маршал» разыгрывал целые пантомимы перед зеркалом, стремясь придать физиономии наиболее величественное и суровое выражение. Кое-чему он научился у Наполеона и любил некую театральность. Людей нужно испепелять взглядом. Даже под тропическим солнцем он не снимал маршальского мундира и тяжелых сапог. Ордена, ленты, эполеты, погоны, позумент — все должно ослеплять окружающих, внушать им трепет. Стремясь возвеличить себя, он милостиво возвеличивал Наполеона, непрозрачно намекая, что является самым близким другом и учеником императора. Ведь Наполеон — сын адвоката, а Дандельс сам был адвокатом…

Однажды, когда Дандельс сидел в потайной комнате и разглядывал свое мужественное лицо, секретная дверь внезапно распахнулась, и на пороге показался французский генерал ئىه в сопровождении гвардейцев и незнакомого человека в треуголке, безрукавке и белых рейтузах.

Незнакомец переступил порог, громовым голосом произнес:

— Я генерал Янсенс, новый генерал-губернатор Нидерландской Ост-Индии. Приказом императора вы смещены с поста.

Дандельс схватился за пистолет, но чья-то цепкая рука сжала маршалу запястье, и оружие упало. Это был чиновник финансов Гунс! Нет, он не погиб во время шторма! Он вез секретный донос Совета Индии на распоясавшегося генерал-губернатора. Наполеон прочитал письмо и спокойно сместил «железного маршала» с должности.

— Вы безумец! — говорил в гневе генерал Янсенс маршалу «Каменное ухо». — Вы разорили Нидерланды. Вас будут, судить за растрату государственных, средств. Сегодня же вы под конвоем покинете Яву…

С диктатурой «железного, грохочущего маршала» «Каменное ухо» было покончено. Гунс подсчитал убытки: они исчислялись астрономической цифрой. Дандельс оказался самым дорогостоящим из всех тридцати пяти генерал-губернаторов, правивших до этого.

Янсенсу надлежало начинать все с самого начала. Но он прибыл слишком поздно…