В Сингапуре Николай Николаевич узнал, что его брат Владимир, ставший уже заправским моряком, находится в Гонконге. Сердце Маклая рванулось в Гонконг, но в это время он получил приглашение на русский крейсер «Азия», идущий в Александрию. Так и не повидав брата, он отправился в Египет, чтобы оттуда на каком-нибудь попутном судне добраться до милой России.
Но чем сильнее он рвался на родину, тем больше препятствий вставало на его пути. Еще в Индийском океане он написал сестре Ольге: «Буду в Петербурге в начале августа. Несмотря на твое долгое и упорное молчание (которое никогда не понимал и не понимаю), решаюсь просить тебя написать мне несколько строк о себе и матери!.. Пиши в Порт-Саид!»
Не спеши, Маклай, упрекать свою любимую сестру Олю. Твои упреки все равно не дойдут до нее.
Еще год назад она умерла от тифа. Непосильный труд, который она взвалила на себя в сестринском стремлении помочь тебе деньгами, и болезнь рано свели ее в могилу. Но ты, ничего не зная об этом, настойчиво шлешь и шлешь ей трогательные письма. Почти два года длится этот разговор с близким тебе человеком, которого больше не существует…
Только в Александрии Николай Николаевич узнал о смерти сестры. Прочитав письмо Мещерского, он глухо зарыдал. Не суждено тебе, Оля, увидеть блеск тропических лагун и пальм, качающихся от ветра…
Лишь бы добраться до Петербурга!
Но все, что другим давалось шутя, Миклухо-Маклай каждый раз брал с боем. Инертное пространство, инертное время всегда вставали перед ним неодолимой стеной.
Так и теперь. В Египте разразилась война, и русский крейсер надолго застрял в Александрии. Народный вождь Араби-паша возглавил национально-освободительное движение египтян против англичан. Англо-французская эскадра появилась в египетских водах. Началась методичная бомбардировка Александрии. Город был сожжен и разрушен.
Июнь, июль, август… Наконец крейсеру «Азия» разрешили следовать в Европу. Отсюда же, из Александрии, Николай Николаевич 14 июля послал письмо Маргарите Робертсон, в котором предложил ей стать его женой. Добравшись до Генуи и посетив в Неаполе своего старого приятеля Дорна на зоологической станции, Миклухо-Маклай пересел на броненосец «Петр Великий» и в сентябре 1882 года, то есть двенадцать лет спустя после того, как он покинул Россию, прибыл в Кронштадт.
Двенадцать лет!.. Оглянись, Миклухо-Маклай, вокруг… Ты опоздал всего лишь на несколько дней: 8 августа умер твой старый доброжелатель Федор Петрович Литке. Еще раньше, в 1876 году, скончался твой верный друг Карл Максимович Бэр. Пржевальский, совершив беспримерный рейд из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки, пишет экспедиционный отчет и готовится к новому путешествию. Чернышевский все еще в ссылке в Вилюйске. Князь Петр Кропоткин за свои бунтарские взгляды был посажен в Петропавловскую крепость, откуда бежал за границу. Да, здесь все то же: жандармы, тюрьмы, преследования, царские указы. Правда, есть кое-что и новое: 1 марта 1881 года народовольцами убит Александр II! На престол вступил Александр III.
Мама Екатерина Семеновна сильно одряхлела: горе и нужда согнули ее. Теплый ласкающий свет в глазах померк, волевой подбородок потерял свои очертания. И даже трудно понять, рада ли она возвращению блудного сына. Екатерина Семеновна больна, и у нее не хватает сил перебраться из Петербурга, из тесной холодной квартиры, в Малин. Брат Михаил — студент горного института; сейчас он отбывает воинскую повинность. Мишук отпустил такую же бороду, как у Маклая. И еще одна новость: у Маклая появился племянник Миша-маленький, или Медвежонок, сын Владимира. Брата Сергея пришлось вызвать из Малина телеграммой. «А если Рита откажется стать моей женой?…» — уже с тревогой думал Николай Николаевич. Теперь он не мыслил жизни без нее, единственной и любимой…
Полгода ушло на дорогу из Австралии в Россию, но всего лишь три месяца пробыл на родине Миклухо-Маклай; Времени не хватило даже на то, чтобы утешить мать. Эти три месяца заполнены самой изнурительной работой. Прежде всего он выступил 29 сентября с отчетным докладом в Русском Географическом обществе. Зал был переполнен задолго до появления путешественника. Публика толпилась в проходах, в смежных комнатах. В восемь часов вечера в сопровождении Петра Петровича Семенова в зал вошел Миклухо-Маклай. Его встретили громом аплодисментов.
— Милостивые государыни и милостивые государи! — начал Николай Николаевич. — Через восемь дней, 8 октября, исполнится двенадцать лет, как в этой же зале я сообщал господам членам Географического общества программу предполагаемых исследований на островах Тихого океана. Теперь, вернувшись, могу сказать, что исполнил обещание, мною данное Географическому обществу 8 октября 1871 года: сделать все, что будет в моих силах, чтобы предприятие не осталось без пользы для науки…
Его слушали затаив дыхание. Безбрежная синь тропиков ворвалась в переполненный зал. И никто не верил, что этому седому сухощавому человеку, великому путешественнику, всего лишь тридцать шесть лет.
Он прочитал несколько публичных лекций о своих путешествиях в зале Петербургской городской думы. Лекции вызвали огромный приток публики. Отчеты о них поместили все крупные русские газеты.
Известные художники К. Маковский и А. Корзухин запечатлели образ Маклая на полотне. Портрет, написанный Маковским, был даже показан на передвижной выставке.
В Москве Николая Николаевича встретили с еще большим энтузиазмом. Давка у дверей Политехнического музея на Лубянке, где выступал Миклухо-Маклай, была невероятная. Пришло около тысячи человек. Пожаловали даже два архиерея, митрополит и губернатор. Безбилетники, сокрушив все преграды, ворвались в помещение. Женщины, как и в Петербурге, бросали цветы и, захлебываясь от восторга, что-то кричали. Ученые устроили в честь знаменитого гостя обед.
— Прошу только дать мне кровавый бифштекс! — шутливо сказал Маклай. — Я, увы, не вегетарианец, а папуас…
И снова лекции, лекции… Ради истины следует сказать, что ораторским даром Маклай не обладал. Но не за красным словцом валила к нему публика. Харьковские студенты, например, не слышали его выступлений, однако прислали телеграмму: «Свидетельствуя Вам наше глубокое уважение, шлем сердечный привет и пожелания счастливого пути и здоровья для дальнейших работ». Учительницы Василеостровской женской гимназии писали: «Мы с таким постоянным вниманием следили за Вашими путешествиями и открытиями, что для нас было бы большим лишением не слыхать Ваших сообщений». Сохранилось письмо и от неизвестной: «Я не могу удержаться, чтобы хоть чем-нибудь не выразить свое глубокое уважение к Вам и удивление как человеку; не то удивление, которое заставляет бегать смотреть новинку, а то, которое заставляет подумать, отчего так мало людей, похожих на человека.
Еще раз примите мое глубокое уважение и симпатию как к русскому.
Русская»
Больше всего взволновало Николая Николаевича письмо от крестьянина из села Могрино Ивана Киселева. Иван Александрович Киселев, уже немолодой человек, отец шестерых детей, изъявлял желание поселиться на одном из необитаемых островов Тихого океана. «Русскому бедняку, как и мне, жаркий климат не страшен… — писал Киселев. — Я злейший враг насилий и чужой собственности, молю всевышнего, чтобы он избавил моих детей и вообще бедное человечество от крайностей…» Прислали свое поздравление и члены Кавказского отдела Географического общества.
И, наконец, выборы в непременные члены Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии и присуждение золотой медали:
«Императорское Общество Любителей Естествознания, Антропологии и Этнографии.
Ввиду окончания многолетнего путешествия своего непременного Члена Николая Николаевича Миклухо-Маклая и возвращения его на родину, согласно донесению Совета, постановляет:
во 1) приветствовать Николая Николаевича Миклухо-Маклая с завершением его тяжких и продолжительных трудов по этнологическому исследованию Папуасов и Малайцев;
во 2) выразить уважение общества к его энергии и самопожертвованию, столь ярко выяснившиеся во всех его путешествиях и
в 3) присудить в годичном заседании 15-го октября 1882 г.
Николаю Николаевичу
М и к л у х е — М а к л а ю
Золотую медаль.
Президент Г. Щуровский
Вице-президент А. Давыдов
Секретарь общества А. Тихомиров
О. Федченко
А. Богданов»
Это уже было официальное признание заслуг Миклухо-Маклая перед русской наукой. Даже равнодушный к наукам Александр III пообещал издать собрание сочинений Маклая на свой счет (впоследствии царь, однако, передумал и не сдержал слова).
Через посредство Русского Географического общества Николаю Николаевичу удалось также уладить денежные дела: он получил довольно значительную дотацию — 20 тысяч рублей — на уплату батавских и сиднейских долгов. Кроме того, теперь он был обеспечен на два года жизни в Австралии, где намеревался продолжить свои исследования.
Резкая перемена климата, однако, делала свое дело: возобновились невралгии всех видов, отвратительный мышечный ревматизм. Вернувшись в Петербург, Николай Николаевич слег. Он все откладывал и откладывал отъезд в Австралию; но так как состояние не улучшалось, а, наоборот, ухудшалось, пришлось срочно покинуть Петербург.
Перед отъездом состоялся серьезный разговор с двадцатишестилетним братом Михаилом. Михаил во всем открылся Николаю Николаевичу.
— Я состою под негласным надзором полиции, — сказал он. — В связи с прошлогодним покушением на царя…
Миклухо-Маклай даже оторопел:
— А ты здесь при чем?
— Я хотел убить Александра Второго своей рукой.
— Ты?…
— Да! А тебе никогда не хотелось всадить пулю в медный царский лоб?
Николай Николаевич не нашелся что ответить.
— И что же помешало тебе? — наконец спросил он.
— Видишь ли, они посчитали, что я не гожусь для подобной роли. Я беседовал несколько раз с Софьей Перовской, и она нашла, что у меня слишком мягкий характер. Тут нужна твердая рука. Мы сделали попытку взорвать Зимний дворец. А потом под блиндированную карету царя наши бросили бомбу. Когда Александр Второй выскочил, швырнули вторую бомбу. И все было кончено…
— А как ты познакомился с ними, с теми?…
— Мой друг, тоже студент Горного института, свел меня с Перовской. Теперь полиция следит за каждым моим шагом. Возьмешь меня на берег Маклая?
— Разумеется. Тебя и Раковича. Он решил подать в отставку и навсегда поселиться там. Я все время переписывался с ним. Он — неисправимый романтик и рвется в океанские дали.
В Париже я встречу Мещерского. Думаю, и он не откажется вступить в нашу коммуну. Если бы Оля была жива… Суфщинского, моего друга по гимназии, мы сделаем поверенным в делах берега Маклая в России. Я уже толковал с ним.
Николай Николаевич не осуждал брата. Но и Софья Перовская совершенно права: какой же из него террорист!
— Я приеду на берег Маклая несколько позже, — сказал Михаил. — Обязательно приеду. Прямых улик против меня нет, но кто-то донес… Не откладывай устройства коммуны да пришли мне образцы пород Новой Гвинеи.
В ноябре Николай Николаевич выехал за границу. В Германии он выступил в заседании Берлинского антропологического общества. И здесь, к своему удивлению, встретил… Отто Финша, все того же Финша!
— О Маклай! О брат, о друг!.. — на папуасский манер запел Финш. — Я, подобно вам, решил навестить скверную Европу. Вы зря доверились Ромильи. Этот человек ведет двойную игру. Говорят, он славно поохотился на берегу Маклая и собирается предпринять новую вылазку.
— Поохотился? Что вы имеете в виду?
— Поохотился на «черных птиц»!..
— Это ложь!
— Как знаете. Я ваш лучший друг и покорный слуга, а друзьям положено верить.
Отто Финш говорил правду. Но он не сказал главного: зачем сам пожаловал в Европу. Финш вел переговоры с Бисмарком об аннексии берега Маклая. Железный канцлер обещал поддержку, берлинский купец Ганземан все расходы, связанные с аннексией, брал на себя. Вскоре Финш и агент Бисмарка фон Эртцен отбыли на острова Океании.
В Париже Николай Николаевич разыскал Александра Мещерского и вместе с ним отправился к Тургеневу. Иван Сергеевич не забыл Миклухо-Маклая, иенского студента.
— А мы с вами изрядно поседели, — сказал он шутливо. — Я вот готовлюсь к смерти, а вам еще — открывать да открывать. Время-то бежит без оглядки!
Когда Мещерский ушел, Николай Николаевич заговорил о Парижской коммуне. Ему хотелось до конца понять Коммуну, проникнуть в ее сущность, взять из ее опыта все самое ценное для своей коммуны, которую он намеревался создать на берегу Маклая или же на одном из островов Океании. Расспрашивал он и о Кропоткине.
— Когда князь Кропоткин, — сказал Иван Сергеевич, — бежал из Петропавловской крепости сюда, мы с Петром Лавровичем Лавровым пригласили Кропоткина и отпраздновали этот побег небольшим дружеским обедом. Кстати, князь Кропоткин заглядывал ко мне и в прошлом году. А с Петром Лавровичем я вас сведу. Он о Парижской коммуне может рассказать больше моего, да и брошюры нужные найдет. Я вот собираюсь Александру Третьему написать, хочу указать ему на необходимость дать России конституцию…
Маргарита Робертсон, жена Н.Н. Миклухо-Маклая, с сыном.
Советские моряки в Индонезии. Ноябрь 1959 г.
Иван Сергеевич был тяжело болен. Рак спинного мозга причинял ему невыносимые страдания. Он быстро утомился. Маклай откланялся. На другой день Петр Лавров снабдил его литературой о Парижской коммуне.
Николай Николаевич надеялся увидеться с Тургеневым через несколько лет и рассказать ему о своей коммуне. Но эта надежда не сбылась: Иван Сергеевич умер в следующем, 1883 году.
Не сбылось и другое.
— Умер наш учитель Чарлз Дарвин… — грустно сказал Томас Гексли, когда Миклухо-Маклай появился в Лондоне. И добавил: — Я очень сожалею, что вы отклонили предложение Королевского Географического общества выступить сперва в Англии, а потом уж в России. Мы могли бы взять на себя расходы по экспедиции внутрь Новой Гвинеи, а также издать ваши труды…
— Я служу не только науке, но и своему отечеству, — ответил Маклай.
Еще на пути из Парижа в Лондон он получил письмо от Маргариты Робертсон. Рита дала согласие стать его женой.
Посетив Англию, Шотландию и Голландию (где он, наконец, мог рассчитаться с господином Анкерсмитом), Миклухо-Маклай, словно на крыльях, устремился в Австралию.
…Случай всегда играл большую роль в жизни Миклухо-Маклая. Все его длительные поездки, пребывание на побережье Новой Гвинеи — в основном дело случая. Счастливая случайность помогала ему там, где другие гибли.
Так же и сейчас. Он вовсе не предполагал в скором времени побывать на берегу Маклая; ему казалось, что это дело отдаленного будущего. Он стремился в Сидней, в Ватсон-бай, к Маргарите Робертсон, своей невесте.
Но случайность стала для него некоей закономерностью. В Порт-Саиде совершенно случайно ему предложили даровой билет до Брисбейна через Батавию. Казалось бы, от Батавии до берега Маклая так же далеко, как и от Сиднея. Но и здесь, на Яве, случай подстерегал Маклая…
…Миклухо-Маклай в знакомой Батавии. В Батавию пароход пришел ночью. Кромешная тьма. Только сверкают огни какого-то судна, стоящего неподалеку. Оказывается, это русский корвет «Скобелев»! Маклай прыгает в шлюпку и отправляется на корвет, чтобы засвидетельствовать свое почтение старому знакомому контр-адмиралу Николаю Васильевичу Копытову, а заодно передать письма в Европу. Контр-адмирал уже на отдыхе, и никто не решается будить его. Но Маклай настойчив. Он поднимает Копытова с постели.
— Это вы? — удивляется Николай Васильевич. — Воистину вездесущий человек!
— Куда направляется «Скобелев»?
Николай Васильевич сладко позевывает:
— К островам Меланезии. Возможно, зайдем в бухту Астролябии, в порт Константина.
— Я с вами!
— Помилуйте, Николай Николаевич… не передохнув ни одного дня… Это невозможно.
— Почему?
— Во-первых, ваш багаж на английском пароходе, а мы снимаемся с якоря; во-вторых, нет ни одной свободной каюты; а в-третьих…
— Черт с ним, с багажом! Пусть отправляется самостоятельно. Мне во что бы то ни стало нужно на берег Маклая! Вы же знаете, от своего я не отступлюсь. Буду спать прямо на палубе. В конце концов если вы так печетесь о моем комфорте, то можно под полуютом соорудить отличнейшее помещение из брезентов… С моим знанием туземных языков и обычаев я могу быть полезен в высшей степени.
— Сдаюсь! Утром отплываем. А до утра всего два часа… Считайте, что вам повезло…
К берегу Маклая! И это наяву…
Миклухо-Маклай уже слышал о гнусных проделках Ромильи и теперь сильно беспокоился за своих друзей папуасов. Ромильи, воспользовавшись отсутствием русского путешественника, решил расширить «круг своей деятельности». Всего месяца два назад он снарядил свыше тридцати кораблей для «охоты на черных птиц» на берегу Маклая. Тридцать кораблей! Во что превратили работорговцы деревни Горен-ду, Бонгу, Богати, Енглам-Мана… Говорят, что Ромильи похитил около трех тысяч папуасов…
Сердце Маклая обливалось кровью. А может быть, это ложные слухи? О Маклай! Жизнь так ничему и не научила тебя. Ты доверился негодяю, скрывшему волчьи клыки под любезной улыбкой. Нет, во все это невозможно было поверить! Следовало позаботиться о подарках для друзей: по просьбе Николая Николаевича в Амбоине были куплены две телки, несколько коз и бычок («большая свинья с зубами на голове»). Тую Маклай вез особый подарок. Однажды Туй, который брил бороду осколком стекла, попросил тамо-русса привезти из России «нож для бороды», то есть бритву. Маклай вез большие ножи — паранги, красную материю, грабли, лопаты, топоры, семена дурья-на, манго, мангустана, хлебного дерева, кукурузы, арбуза, тыквы, апельсина, лимона, кофейного дерева, ланзат, несколько молодых ананасов.
Николай Васильевич Копытов сказал, что в бухте. Астролябии он намерен оставаться всего лишь сутки, так как боится пагубной новогвинейской лихорадки. Нельзя подвергать опасности команду. «А кроме того, вас ждет невеста, и я не вправе…» — добавил он шутливо.
Всего лишь одни сутки! Много ли успеешь сделать за двадцать четыре часа…
17 марта 1883 года в половине шестого вечера «Скобелев» бросил якорь в бухте Астролябии.
…Папуасские деревеньки обратились в пустыри. Развалины заросли кустарником. Старики туземцы окружили Маклая. Женщины и дети, завидев корвет, убежали в горы. Саул прислонился головой к плечу Николая Николаевича и заплакал.
— А где Туй? — спросил Николай Николаевич.
— Туй муэн сен! (Туй умер!) — ответил Саул и, тихонько вздрагивая, стал рассказывать о тамо-ин-глис, об абадам Маклай — Англия (о брате Маклая — Англия), который сжег деревни и увез людей.
Английские матросы хотели взломать дверь таля Маклая, но Туй заслонил ее своим телом.
— Арен! Нет! Нельзя!.. — кричал он. — Это дом Маклая. Сюда нельзя…
Его пытались оттащить, но Туй уцепился мертвой хваткой за ручку двери. Тогда озверевшие матросы стали наносить ему удары по голове. Туй умер, но не выпустил ручку двери. Он до последнего дыхания защищал священный порог таля Маклая.
— О Маклай… О Маклай… — тихо повторял Саул. — Не присылай больше тамо-инглис…
Николаю Николаевичу стало тоскливо. Его окружали большие дети, которые не могли понять, за что на них свалилась такая беда. Разве они не выполняли всех указаний Маклая? И чем утешить их? Многих нет в живых, других увезли на чужбину, отдали в рабство.
— Маклай, не уходи! Оставайся навсегда с нами. Защити нас. Мы принесем тебе все коренья, все самые лучшие орехи. Где тебе построить хижину?…
От большой деревни Горенду осталось всего лишь две хижины. Все заросло до неузнаваемости. Чтобы скрыть нахлынувшие слезы, Николай Николаевич вышел к морю и отправился на корвет. Туй, бедный Туй… Даже роскошные подарки не произвели на туземцев должного впечатления.
Вот оно и произошло, то неизбежное столкновение «цивилизованных» негодяев с беззащитными людьми каменного века… Может быть, это и порадует расистов-изуверов…
«Маклай гена! (Маклай пришел!)» — эта весть всколыхнула побережье. Толпы туземцев вышли к морю.
— О Маклай! О Маклай! Друг! Отец!..
Люди протягивали руки к корвету, утлые, переполненные до краев пироги прыгали на волнах.
— Эме-ме! Э-аба! Гена!
Маклай посетил остров Били-Били, встретил здесь своих друзей Каина, Гассана и Маравая. Женщины и дети вернулись в деревни.
Николай Николаевич убеждал Копытова остаться в бухте на несколько дней, но контр-адмирал был непреклонен.
Папуасы повсюду следовали за Маклаем и уговаривали его остаться.
— Хорошо, — сказал он. — Я вернусь, но согласны ли вы отдать мне остров Маласпена, где я хочу поселиться с моими русскими братьями?
Островок был совершенно необитаем и для туземцев не представлял никакой ценности.
— Бери его! Он твой! — заревела толпа. — Только не уходи…
— Я вернусь. Ждите…
Корвет «Скобелев» покинул берег Маклая. Не мог знать Николай Николаевич, что это его последняя встреча с друзьями.