Монгольская Кяхта. Теперь ее называют Алтан-Булак — «Золотой ключ». Временная столица революционного государства. Здесь Народное правительство, здесь Центральный Комитет, здесь штаб Сухэ-Батора. Строгие революционные законы. Но араты выполняют их охотно. Это настоящая народная власть. Сухэ-Батор — вождь бедняков. Вера в его силу и мудрость безгранична. Она намного больше веры в святость богдо-гэгэна, который пляшет по указанию барона Унгерна. Впервые арат-бедняк почувствовал себя настоящим человеком, и князь боится теперь покрикивать на него. Некоторые князьки и их сыновья служат под командой простых аратов Бума-Цэндэ и Пунцука. Князьки такие же рядовые бойцы, как и все. А стоило Сумья-бейсе не выполнить революционный закон, как он сразу же был изгнан. Законы революции тверды, как скала. Они для всех одинаковы. Даже для самого джанджина Сухэ-Батора. Он ест из одного котелка с цириками. Его одежда такая же, как у других: гимнастерка с портупеей и кожаным ремнем, обыкновенный халат, остроносые гутулы. Его можно отличить издали лишь по высокому белому шлему джанджина с красной звездой. Он день и ночь на ногах; и никто не знает, когда же главком революции спит. Ему всего двадцать восемь, но кто может сравниться с ним по уму, выдержке, справедливости. Сухэ-Батор — высшая справедливость.
В голове его — судьбы монгольской революции. И нет пощады врагам и нарушителям революционной законности.
Крепнут силы молсэдого государства. Уже созданы кавалерийская бригада и несколько отдельных полков. Восстановлена торговля в Алтан-Булаке. Новое народное государство установило также торговые связи с Дальневосточной республикой. Принят закон об отмене права частной собственности на землю. За пользование землей с иностранцев взимается арендная плата, взимаются таможенные сборы, налоги с иностранных торговых и промышленных предприятий. Есть даже законы о рыбной ловле, об охоте на зверей, о лесозаготовках. Много времени у народоармейцев и у населения уходит на рытье траншей, возведение укреплений вокруг города. Государство занято работой. Государство готовится к обороне. Но в Монголии наряду с временным Народным правительством существует и другое — правительство «многими возведенного» во главе с ханом богдо-гэгэном и его премьер-министром Чжалханцзой хутухтой. Богдохан — словно мышь, зажатая в кулаке белым бароном Унгерном. Правительство «многими возведенного» — послушное орудие в руках белогвардейцев.
С первых же дней своего существования временное Народное правительство пыталось установить связь с правительством богдо. Нужно было привлечь на свою сторону недовольных режимом Унгерна, избежать ненужного кровопролития. А то, что недовольные хозяйничанием белобандитов есть и в ургинском правительстве, Сухэ-Батор не сомневался.
Чойбалсан.
Янжима. 1947 г.
Бума-Цэндэ. 1947 г.
Памятник Сухэ-Батору в Улан-Баторе.
Ветераны Монгольской Народной революции. 1957 г.
Сухэ-Батор и Чойбалсан еще 23 марта писали лично Чжалханцзе хутухте: «…страдания будущих дней, если их сравнить с теми страданиями, которые были причинены монгольскому народу гаминами, покажутся незначительными. Время для окончательного выбора между страданиями и счастьем наступит дней через пятнадцать. Если вы согласны на переговоры, то предварительно шлите в Кяхту своего представителя с указанием места, дня и часа встречи. Наши войска гарантируют вам полную безопасность».
Получив письмо, Чжалханцза хутухта почувствовал слабость в ногах. То, что Сухэ-Батор и его единомышленники изгнали из Кяхты гаминов и создали на севере республику, он уже знал. То были страшные вести. Даже всегда пьяный богдо пришел в великое уныние. Богдохан ненавидел Унгерна за бесчинства и бесцеремонность, но все же лучше белый барон, чем аратская голытьба, которая по примеру русских подбирается к трону.
Когда-то Чжалханцза заигрывал с революционерами. Это было в те дни, когда он находился в забвении и пренебрежении. Генерал Сюй не допускал его к власти. Но сейчас, на склоне лет, хутухта получил все, о чем только может мечтать человек, — он стал первым человеком в государстве после хана, премьер-министром. Чего еще?
А теперь этот железный босяк Сухэ создал свое правительство, и, как ни странно, почтенный Бодо занимает в этом правительстве высокий пост и мечтает спихнуть с поста премьера его, Чжалханцзу, самому заделаться премьером.
Так ли уж силен Сухэ-Батор? Ему не справиться своими силами с Унгерном. Но на помощь революционерам могут прийти русские. А русские сильнее армии Унгерна, сильнее всех на свете. Они прогнали даже всесильного белого царя, разбили его генералов.
Даже изощренный в политических интригах Чжалханцза не знал, как поступить сейчас. Убить курьера и сделать вид, что письмо не дошло до Урги? Ну, а если Сухэ-Батор послал сюда десять курьеров и учел эту возможность? Чжалханцза считал себя самым мудрым человеком в государстве, но этому ненавистному Сухэ всегда удавалось перехитрить его.
— Передай Сухэ-Батору, что я, как премьер-министр Монголии, не могу вступать в связь с мятежниками. За это Унгерн отрубит мне голову, — сказал он курьеру. — Но я по-прежнему считаю себя сочувствующим Народной партии и ее делам. В Урге сохранилась группа партийцев. Мы сообща обсудим письмо и дадим ответ.
Да, пожалуй, лучшего выхода не придумать.
«Партийцы», о которых упомянул Чжалханцза, уже давно изменили делу партии. Они так же, как и хутухта, пресмыкались перед солдатами Унгерна. Они составят ответ, а он, Чжалханцза, вынужден подчиниться воле коллектива.
Собрав членов Центрального Комитета, Сухэ-Батор развернул скатанную в трубочку бумагу и прочитал:
— «Письмо партийных товарищей столицы».
Густые брови сдвинулись, по лбу побежали морщинки.
«С самого начала организации партии мы все договорились: получив помощь извне, мы не нарушим старых традиций — возведем богдохана на престол, восстановим автономию. Вы носите высокое название Народной партии, но подрываете авторитет богдо и основы религии. Барон Унгерн пришел на помощь несчастным монголам, восстановил автономию, избавил нас от китайского ига. Все вздохнули свободно. Барон Унгерн преисполнен силы, ему помогают иностранные государства. Оставьте свои нечестивые дела. Вернитесь к нам, своим друзьям. Мы обещаем вам защиту и высокие должности…»
— Негодяи! — Сухэ-Батор брезгливо отшвырнул письмо. — И эти людишки смеют называть себя нашими товарищами! Проститутки! Жалкие холуи. Изменники! Но мы напишем им ответ…
Чжалханцза не терял даром времени. Он доложил обо всем Унгерну. Министерство внутренних дел от имени богдо выпустило специальное обращение к аратам Тушету-ханского аймака, где влияние партии было особенно сильным. Этим обращением Унгерн стремился нейтрализовать воздействие революционеров на пришедшее в движение население аймака. Богдо-гэгэн безоговорочно подписал бумажку:
«Пропаганда «смены высших устоев» — пропаганда красных, врагов человечества. Их пропаганда враждебна богу, ханам, добродетели. Она подрывает автономию. Не верьте вожакам красной партии. Они обманывают доверчивых аратов. Без высочайшего соизволения богдохана они выпустили манифест «смены высших устоев». В вашем аймаке имеются люди, впавшие в заблуждение, слепо следующие за манифестом. Поэтому, если в Тушету-ханском аймаке возникнет партия «смены высших устоев», ее следует немедленно уничтожить. Сухэ-Батор и его единомышленники обязаны немедленно явиться к богдохану. В случае неповиновения оных их необходимо убить на месте. Их действия означают борьбу с ханским правительством. Такие намерения неосуществимы даже в больших, цивилизованных государствах, а тем более в нашей Монголии».
Но воззвание не оказало никакого воздействия на аратов Тушету-ханского аймака. Здесь уже работали уполномоченные Центрального Комитета, создавали партизанские отряды под носом у белогвардейцев.
— Если богдохану белый барон пришелся по вкусу, то у нас от его нагаек шкура трещит, — говорили степняки и вынимали из бурьяна припрятанные ружья.
Посмеиваясь и перемигиваясь, они по складам читали:
«Сухэ-Батор сговорился с гаминами, сделал их советниками и инструкторами, а сам он — враг Монголии. Нет мятежнику никакого прощения!»
— Ай, как не любит «солнечно-светлый» нашего Сухэ-Батора! А по заповедям «великий святой» должен быть всемилостивым и всепрощающим. А тут — «никакого прощения»!
— Зато Унгерну и его солдатам «лучезарный» отпускает все грехи и позволяет вешать аратов. Я думаю так: на небе тоже революция, и всемилостивейший Будда давно удрал на японское небо, оставив свой престол. Теперь всюду революция. Русские не побоялись бога, а их белый хан тоже называл себя наместником бога на земле.
В ставку революционных войск прибыл известный сибирский партизан Щетинкин. Слава о делах Кравченко и Щетинкина шла по Сибири, по Урянхайскому краю, знали об отважных партизанах и на севере Монголии.
Это они помогли в тылу у белых создать в Красноярском уезде знаменитую Степно-Баджейскую советскую республику. Более семи месяцев просуществовала эта рабоче-крестьянская республика, охраняемая сибирской партизанской армией Кравченко и Щетинкина. Колчак бросил против партизан многотысячное войско интервентов. Партизанская армия вынуждена была тогда отступить в Туву, чтобы собрать силы и оказать поддержку трудящимся Урянхая.
Вот тогда-то, заняв Белоцарск, Щетинкин и Кравченко впервые и встретились с Хатан-Батором Максаржабом и обменялись с ним подарками.
Петр Ефимович Щетинкин родился в 1885 году в Рязанской губернии, в семье плотника. И не сразу очутился он в Сибири. В одиннадцатом году ему удалось поступить в школу прапорщиков вольноопределяющимся. Служака он был исправный и храбрый выше всякой меры. В империалистическую дослужился до чина штабс-капитана, а за храбрость был награжден четырьмя георгиевскими крестами и медалями. В восемнадцатом году в Ачинске вступил в партию большевиков, был избран в местный Совет и работал начальником уголовного розыска. После того как белогвардейцы захватили Ачинск, организовал партизанский отряд. Весной девятнадцатого года его отряд соединился с партизанской армией Кравченко. Партизанская армия, насчитывавшая восемнадцать тысяч бойцов, вела непрерывные бои с белогвардейцами, а в начале 1920 года соединилась с частями Красной Армии. После этого Петр Ефимович успел побывать в Крыму, где, будучи командиром полка, участвовал в разгроме Врангеля. Затем вернулся в Сибирь.
Теперь, по просьбе временного Народного правительства, Щетинкин прибыл в Монголию.
Еще 10 апреля Сухэ-Батор обратился к Советскому правительству с просьбой о военной помощи для совместной борьбы против общего врага — Унгерна. Вскоре был получен положительный ответ.
Дело в том, что поступали сведения о подготовке Унгерном похода на Алтан-Булак, Троицкосавск.
Японская военщина торопила барона с выступлением на север. По секретному договору, заключенному японским командованием с атаманом Семеновым, засевшим в Маньчжурии, не позднее 1 июля 1921 года должно было начаться сразу с трех сторон наступление на ДВР — наступление от Тихого океана до Байкала. Это был стратегический план удушения молодой Советской республики.
Барону Унгерну отводилась не последняя роль. Он должен был двинуть свои полчища в Забайкалье, захватить Верхнеудинск, Читу, Кяхту, уничтожить Народное правительство Монголии, отрезать Дальний Восток от России.
Унгерн лихорадочно готовился к этому походу. Сейчас в его распоряжении было: кавалерии — одиннадцать тысяч сабель, тридцать семь пулеметов, двадцать одно орудие.
Основной ударной силой считалась кавдивизия под командой самого Унгерна. В нее входили два полка пехоты и четыре тысячи восемьсот сабель. Усиливали ее двенадцать орудий и двадцать пулеметов.
Другой дивизией в две тысячи штыков командовал генерал Резухин. Кроме того, можно было бросить в бой отдельные белогвардейские отряды и монгольские части автономного правительства.
Штаб Унгерна разработал детальный план похода.
Основные силы под личным командованием барона наносят удар по Алтан-Булаку и Троицкосавску. Дивизия Резухина идет в ста верстах западнее тракта Урга — Кяхта. Левое крыло ее направляется на караул Желтура. В случае необходимости все отряды объединяются в сильный кулак и наносят удар по Троицкосавску.
Южнее озера Хубсугул действуют две бригады особого назначения под командой полковника Казагранди. Из Урянхайского края идут три отряда Казанцева, насчитывавшие семьсот кавалеристов.
Четыре отряда Кайгородова продвигаются вдоль Керулена и Онона, присоединяя к себе банды русских и бурятских белогвардейцев.
Все силы делились на четыре колонны и должны были одновременно разными дорогами двинуться к русско-монгольской границе.
Перед выступлением был зачитан приказ Унгерна своим войскам. В нем говорилось:
«…Русские отряды стоят в полной готовности вдоль всей северной границы Монголии. Они нанесут удар одновременно с нами. Таким образом, наступление будет проходить по широкому фронту. В Уссурийском крае оно будет поддержано атаманом Семеновым, в Урянхайском крае — атаманом Енисейского казачьего войска Казанцевым, на Иртыше — сибирскими казаками Кайгородова и еще западнее — доблестными отрядами атамана Анненкова и генерала Бакича.
Сомнений в нашем успехе нет и не может быть, так как он основан на строго обдуманном и широком политическом плане. Едва мы перейдем русскую границу, как в тылу красных начнутся восстания. К нам примкнут испытавшие на себе коммунистический гнет ононские, нерчинские, верхнеудинские и тункинские казаки.
Приказываю:
Всем генералам и офицерам, казакам и солдатам действовать стремительно и дерзко. Используя внезапность, громить противника, сеять панику в его рядах и бесстрашно прорываться в его тылы. Пленными себя не обременять. Всех коммунистов и комиссаров расстреливать на месте…»
В то время, когда Петр Ефимович Щетинкин появился в Монголии, от разведки и военных частей, расположенных в Ибицике и Шаморе, поступило донесение: 20 мая барон Унгерн, оставив в Урге лишь полицейскую охрану, со своими основными силами идет на север. В авангарде бригады Унгерна ведет наступление на Кяхту отряд чахара Баяр-гуна. Сборный отряд из русских и бурятских белогвардейцев наступает на караул Мензу восточнее Троицкосавска. Конная бригада Казагранди продвигается на караул Модонт Куль.
Штаб монгольской Народной армии, координируя свои действия с частями Дальневосточной республики, со своей стороны, разработал план разгрома Унгерна.
Сухэ-Батор считал, что операцией против чахара Баяр-гуна должен руководить он сам.
Против унгерновского отряда, наступавшего восточнее Троицкосавска, действуют 2-я Сретенская бригада и читинская батарея.
Конную бригаду Казагранди и дивизию Резухина, наступавшие на Модон-Кульский и Желтуринский караулы, уничтожают войска западного направления под командой Чойбалсана и отряд красных партизан во главе со Щетинкиным.
Ликвидация белогвардейских отрядов, орудовавших в Алтайском и Кобдоском районах, возлагается на партизанские отряды, организованные уполномоченными партии из местного населения. На выручку партизанам придут части Красной Армии.
22 мая отряды Казагранди заняли Мензу, 25 мая— Модон-Куль. Отряд генерала Резухина развертывал действия на советско-монгольской границе в районе Желтуры. Дивизион Щетинкина, стоявший в бурятском селении, был разгромлен.
5 июня чахар Баяр-гун занял Ибицик и, уничтожив отряд Народной армии, двинулся через лес к Алтан-Булаку.
Главнокомандующий Сухэ-Батор с отрядом цириков устремился к горе Ламын-Ула. Налет был сокрушающим. За каких-нибудь полчаса отряд Баяр-гуна был разбит. Конница преследовала бегущих в панике солдат и рубила их.
— Баяр-гуна взять живьем! — приказал Сухэ-Батор.
Приказание было своевременным, так как в первой же стычке Баяр-гун был ранен. Обливаясь кровью, он скакал к Белому Субургану. Но уйти не удалось. На берегу Гилан-Нура он был окружен, и сдался в плен. Преследование чахарского отряда велось вплоть до реки Иро. Здесь почти вся банда была истреблена. Надежды Унгерна на Баяр-гуна не оправдались.
Тогда он бросил свои основные силы на Алтан-Булак и Троицкосавск. Семь орудий открыли огонь по Алтан-Булаку и Троицкосавску. Унгерн ввел в бой три тысячи пятьсот сабель.
Что мог противопоставить ему Сухэ-Батор? Под его командой насчитывалось едва ли семьсот бойцов. Правда, в Троицкосавоке находилась 2-я Сретенская бригада численностью в пятьсот сабель и пехотный батальон в двести пятьдесят штыков при одной батарее.
И все же Сухэ-Батор принял бой. Он верил в то, что Красная Армия не оставит в беде. Сейчас нужно стойко держаться Скоро подойдет 103-я бригада 35-й Сибирской стрелковой дивизии. К западу от нее — еще две бригады той же дивизии, 35-й кавалерийский полк и конные отряды Щетинкина.
Завязались изнурительные кровопролитные бои. Они шли на подступах к Алтан-Булаку. Словно вихрь, то тут, то там появлялся Сухэ-Батор на сером скакуне. Он врезался в гущу врагов, смахивал кривой саблей головы с плеч, разрубал озверевших от крови унгерновцев от плеча до пояса, по десять раз в день бросал свои отряды в атаку.
Гибли храбрецы цирики, рядом с ними падали бойцы армии ДВР. Но смерть словно щадила главкома. Он был всюду, где становилось особенно трудно, где, казалось, больше не выстоять, не удержаться. Стекленели глаза людей от страха, но появлялся на вздыбленном коне Сухэ-Батор, и цирики устремлялись за ним, забывали о смерти, о родных и близких, с древним кличем налетали на врага, теснили его.
— Наш Сухэ-Батор! Наш джанджин!..
Суровый, непреклонный, прекрасный, как легендарный богатырь. Ветер шевелит алую ленточку на груди. Когда докладывают о поражении на том или ином участке, он не меняется в лице, сразу принимает решение, выкраивает резервы, сам скачет на подмогу.
И никто из цириков не подозревал, что все висит на волоске. Об этом знал только сам Сухэ-Батор. Поредели отряды защитников Алтан-Булака. Заснули вечным сном герои в зарослях дикого бурьяна. Все настойчивее и наглее становился противник. Он бросал в бой все новые и новые части, любой ценой, по собственным трупам готов был ворваться в город. Вот он уже захватил окраину, облепил со всех сторон и Алтан-Булак и Троицкосавск. Артиллерия била беспрестанно. На улицах валялись убитые осколками люди и лошади. Захваченных в плен унгерновцы не щадили. Умирали под ударами сабель монголы, русские, буряты, китайцы.
Но Сухэ-Батор продолжал сражаться. Он не мог отдать Алтан-Булак. Отступать было некуда, да и не мог он отступать сейчас. Судьбы монгольской революции, судьба Монголии — все решалось вот здесь. Слишком долго ждали монголы свободы, чтобы отдать ее здесь, в первом городе революции Алтан-Булаке.
Унгерн ворвался в город. Собрав остатки своих отрядов, Сухэ-Батор бросил их в последнюю атаку. Это была жестокая рукопашная схватка. Противники сталкивались грудь грудью. Звенели клинки, ломались пики, развевались гривы коней, падали на землю всадники из окровавленных седел. Дрогнули цирики, повернули коней назад, к воротам объятого пламенем и дымом города. Пешие, побросав винтовки, перепрыгивали через траншеи, через конские туши.
Есаул с оскаленными зубами занес клинок над головой Сухэ-Батора, но тотчас же чья-то пика повергла унгерновца наземь, лошадиные копыта затоптали его.
С закушенных удил скакуна главкома срывались клочья пены. Звенело небо от частых разрывов и пулеметной трескотни.
И внезапно откуда-то с северо-запада донесся странный гул. Перекрывая все звуки боя, пронзительно запела труба.
— А-а-а-а!.. Ура-а-а-а!.. — покатилось по степи.
Гул нарастал, набирал силу.
Вот уже по лощине скачут всадники в шлемах с красными звездами. Вот они окружили сопку, на которой разместился Унгерн со своим штабом. Ударили орудия.
— Свои!.. Наши!.. Красные!..
— Сто третья!.. Ура-а-а!..
Красноармейцы и цирики приветствовали друг друга, потрясая в воздухе клинками. И уже невозможно было отличить, где красноармейцы, где бойцы Народно-революционной армии: те и другие в гимнастерках, те и другие в островерхих шлемах с красными звездами.
Пока бойцы 103-й бригады Красной Армии расправлялись с белоказаками, Сухэ-Батор во главе своей армии атаковал командующего беломонгольскими частями ламу Дара-Эхэ. Монголы насильно мобилизованные Унгерном, сразу же перешли на сторону Народно-революционной армии. Лама Дара-Эхэ, бросив оружие и своих солдат, в панике бежал с поля боя.
Тяжелораненому генерал-лейтенанту барону Унгерну все же удалось вырваться из окружения. Главные его силы были разбиты. Остатки не так давно грозной армии, переправившись через реку Иро, побежали на запад, надеясь соединиться с дивизией генерала Резухина.
Над Алтан-Булаком по-прежнему развевался красный флаг с пятиконечной звездой и знаком «соем-бо» — древним символом свободы и независимости.
Но банды Унгерна все еще не были разгромлены окончательно. Пока барон гулял по степи, существовала опасность нового нападения. Унгерна следовало добить, покончить с его генералами, истребить живую силу. В Урге все еще сидел унгерновец Жамбалон. Еще действовали на советско-монгольской границе отряды Казагранди, Кайгородова, Бакича, Казанцева, Шубина и других белобандитов.
Сухэ-Батор направил своего комиссара и заместителя Чойбалсана в Желтуринский караул, на запад от Алтан-Булака. Сюда также подошли отряды красных партизан под командованием Петра Ефимовича Щетинкина. Теперь оба командовали особой Западной армией. Главными противниками в этом районе были Резухин и Казагранди, которые стремились прорваться на территорию РСФСР.
Петру Ефимовичу шел тридцать седьмой, Чойбал-сан был на десять лет моложе. Но, несмотря на разницу в возрасте, эти двое, сразу нашли общий язык.
— Бывал я поблизости, в Урянхайском крае, — рассказывал Щетинкин Чойбалсану. — Шли мы тогда через скалы, переваливали через хребты, переходили вброд горные потоки. Прижал нас Колчак. Подались мы сперва в Минусинск, а потом в Урянхай. Жена моя с Клавкой и Шуркой в партизанском отряде осталась. Переходили как-то быструю речку. Лошадь кинулась, скакнула, а Шурка выпал у жены из рук. Партизан успел подхватить его. А в другой раз Клава свалилась с лошади прямо в воду. Голодно было. Животы запали. Черемшу и всякую пакость ели. Потом пожар настиг. Лошади падали, все кругом занялось. Еле вырвались. Тайга… Кравченко тоже своего мальца тащил с собой. В Белоцарске передохнули немного. А потом столкнулись с есаулом Бологовым. До двух тысяч солдат у него было. Пытался Бологое с вашим Хатан-Батором Максаржабом договориться, чтобы тот оказал ему поддержку против нас. А Хатан-Батор-ван сказал, что в драку между русскими он не хочет вмешиваться, и отошел к реке Элегест. Потом приезжал к нам, поздравлял с победой, красного шелку на знамена подарил. «Я, — говорит, — за революцию». Голубой рушник его, или, как у вас говорят, хадак, я до сих пор сохранил. Понравился мне Хатан-Батор-ван. На похоронах убитых партизан присутствовал, трогательную речь сказал, и цирики его из винтовок дали прощальный салют. А теперь что-то недоброе прослышал о вашем Хатан-Баторе. Поговаривают, будто бы Унгерну он верой и правдой служит. Так ли это?
Видно было, что Щетинкина монгольские дела очень интересуют.
— Максаржаб — князь, — ответил Чойбалсан. — Сейчас ему идет сорок пятый год. Он много сделал для независимости Монголии. Но путь его в революцию труден. Я не верю, что Хатан-Батор верой и правдой служит Унгерну. Тогда объясните, почему Унгерн выслал Хатан-Батора из Урги, а просто говоря, сослал в Улясутай? Унгерн боится Максаржаба и ненавидит его, потому что. Хатан-Батор сочувствует нам, революционерам. Он крупный военный деятель. Я не сомневаюсь, что скоро, очень скоро он придет на службу революции и сделает много полезного для нее. Ну, а наша обязанность, обязанность революционеров, установить с ним связь, привлечь на свою сторону.
— Может быть, вы и правы, товарищ Чойбалсан, — задумчиво отозвался Щетинкин. — Время покажет. А голубой хадак я на всякий случай сохраню. А вообще-то очень по душе мне здешние места. Думка есть: перебьем всех белобандитов, и обоснуюсь я с семейством где-нибудь неподалеку. А еще вашу Ургу поглядеть хочется: что за город такой степной?
— Урга не совсем степной город. Лес на сопках. Тола прозрачная. А в падях медведи и кабаны водятся.
На Чойбалсане была форма советского командира. За последнее время он сильно похудел, лицо сделалось темным, угловатым. Он больше не считал себя человеком, далеким от военного дела. Позади была иркутская школа, тесное общение с Сухэ-Батором также многому его научило.
Сейчас со Щетинкиным они, как равные, разрабатывали план разгрома Резухина, распределяли силы и средства. Старого партизана поражала сметка монгольского командира. Красноармейцы относились к Чойбалсану с огромным уважением и все его приказания выполняли беспрекословно.
Хорошо поставленная разведка позволила быстро обнаружить противника. В дивизии Резухина насчитывалось до двух тысяч солдат, и он имел явное превосходство в живой силе и в вооружении.
Щетинкин подмигнул Чойбалсану:
— Все равно превосходство на нашей стороне. Моральное превосходство…
Удар по сотням Резухина был нанесен внезапно и стремительно. Двое суток продолжался бой с белой дивизией. Обескровленный, потерявший чуть ли не половину личного состава, Резухин отказался от попытки перейти советско-монгольскую границу и глухой темной ночью отступил в глубь Монголии.
Войска Чойбалсана и Щетинкина двинулись на запад. Но противник словно в воду канул.
— С юга в направлении караула Модон-Куль движется отряд белогвардейцев! — доложили разведчики.
Это было неожиданностью. Кто бы это мог быть? Потрепанный в двухдневных боях Резухин вряд ли в состоянии начать наступление.
Особая армия сменила направление и выступила навстречу неведомому противнику.
Когда миновали Олон-Нур, обстановка прояснилась.
— Конная бригада Казагранди, — сказал Чойбалсан.
Встреча с арьергардом противника произошла на склонах высокой сопки. Бой был коротким, но ожесточенным. Много хлопот доставили белобуряты. Они рубились с решимостью отчаяния, полегли почти все. Под прикрытием бурятской конницы белогвардейские сотни стали отступать.
Чойбалсан и Щетинкин, увлеченные боем, начали упорное преследование. Красноармейцы и народоармейцы без передышки скакали за ускользающим противником. Они гнали его несколько суток. Кони выбивались из сил. Кончились продукты.
— Мы в хошуне Мерген-гуна Сайн-Ноинханского аймака, — доложил Чойбалсан. — А Казагранди все бежит. Что будем делать?
Решили основные силы оставить в урочище Аца, а с небольшим конным отрядом цириков продолжать преследование противника, отступавшего в направлении монастыря Пандит-ламы.
Это был просчет. Не знали Чойбалсан и Щетинкин, что хитрый лис Казагранди готовит ловушку. Он сумел сохранить основные силы своей бригады. Арьергард лишь отвлек на себя красноармейцев и цириков. Белому генералу нужно было во что бы то ни стало сохранить свой обоз, отвлечь от него внимание. Не имея постоянной базы в тылу, недружелюбно встречаемый местным населением, Казагранди вынужден был повсюду таскать с собой обоз с награбленным добром. Он не предполагал, что преследование окажется таким настойчивым. Требовалось избавиться от преследователей, завлечь их в западню. Казагранди устроил засаду.
Чойбалсан и Щетинкин опомнились слишком поздно. С запада на них обрушилась белогвардейская конница, стремившаяся окружить советско-монгольский отряд, с востока перешла в штыковую атаку пехота, находившаяся в засаде.
Бой не прекращался целый день. Советско-монгольский отряд обливался кровью. Врагу удалось захватить восемьдесят тяжело раненных цириков.
Ночью обе стороны отошли. С горсткой измученных людей Чойбалсан и Щетинкин вернулись в Ацу. Но они не помышляли об отдыхе, а, собрав бойцов, вновь повели их на белобандитов.
Но и на этот раз Казагранди удалось перехитрить Щетинкина и Чойбалсана: он поспешно отступил на юго-запад и затерялся в степях и лесах.
С невероятной жестокостью расправился белый генерал с захваченными цириками. Он приказал привязать раненых бойцов к деревьям и сжечь всех живьем.
— Мы еще посчитаемся с тобой, белый генерал… — прошептал Чойбалсан, и кулаки его сжались.
Щетинкин был обескуражен таким исходом дела.
— Будем готовиться к новым боям, — оказал он. — Все равно белые генералы от нас не уйдут. Их песенка спета!
Штаб особой Западной армии расположился в долине реки Селенги. Сюда стекались все новые и новые отряды монгольских добровольцев. Они сообщали о зверствах белобандитов, проводили отряды народоармейцев к пастбищам, где Казагранди скрывал отобранных у аратов коней.
Бои на границе пока прекратились. Обе стороны деятельно готовились к новым битвам. Унгерну удалось соединиться с частями генерала Резухина, и барон вынашивал новые планы походов на большевиков.
Но дни его уже были сочтены.