Герой Российской Федерации рядовой Лобов Юрий Владимирович

Родился 26 сентября 1972 года в городе Омске. На военную службу призван в 1992 году, проходил ее в Отдельной дивизии оперативного назначения внутренних войск МВД России. Выполнял служебно-боевые задачи на территории Северо-Кавказского региона. Звание Героя Российской Федерации присвоено 7 октября 1993 года. Приказом министра внутренних дел Российской Федерации навечно зачислен в списки личного состава части.

СЛОВНО в награду за трудные и горькие осень и зиму 93-го, грянула веселая весна 94-го. Мгновенно смела с тротуаров почерневший снег, легким прикосновением позеленила березки, очистила от слежавшихся облаков небо и удивительной яркости голубизной освежила город, поля за ним. В благодати весенней даже политические бури приутихли. И Первомай, которого ждали нынче с тревогой, прошел спокойно, и договор о согласии гражданском подписали...

А на окраине Омска в большой и такой пустой теперь квартире Лобовых поселилась вечная скорбь, которая в любое время года одного цвета — черного. Фотография младшего сына — с черной лентой на уголке. Положив огромную голову на вытянутые лапы, часами лежит дог Рэм. Ждет и ждет хозяина. Верный пес знает, что если очень преданно ждать, то в один прекрасный день дверь отворится и войдет любимый Юра. Так уже было однажды, когда Юра приезжал в отпуск.

Тогда в первый момент Рэм не узнал хозяина — непривычно пахнувшая форма смутила. Но когда услышал знакомый голос, кинулся, сметая все на пути. И сердце застучало так сильно, что казалось, выскочит из мощной груди. Говорят, от радости не умирают, но у Рэма тогда точно предынфарктное состояние было — два дня собака не могла прийти в себя. А потом хозяин опять уехал, и сегодня Рэм лежит у его портрета в напрасной надежде, что дверь вот-вот откроется и...

Только на портрете траурная ленточка, значение которой непостижимо для собачьей души. Черная полоса, отделяющая жизнь от смерти, черная полоса, подчеркнувшая страшное слово “никогда”.

Рядовой Юрий Лобов, солдат внутренних войск, погиб в первые дни октября 1993 года в центре Москвы. При выполнении специального задания, как написано в удостоверении Героя Российской Федерации, выданном родителям Юрия.

О тех страшных событиях написано уже много. Будут писать еще. При передаче из уст в уста, при цитировании даже одного и того же печатного материала будут стираться какие-то детали, подробности, досужий вымысел заменит их другими черточками той сентябрьско-октябрьской кошмарной фантасмагории. Со временем попрячутся предатели и трусы, появятся лжегерои и новые очевидцы. Но погибшие россияне уже ничего не опровергнут, не прояснят. Их родных и близких никто и никакими словами не утешит... Ил-72, оставив в городе Череповце погибшего в тех же событиях рядового Олега Петрова, полетел дальше, в Омск. Гроб с телом рядового Юрия Лобова сопровождали его однополчане подполковник Александр Кузьменко, сержант Евгений Матвеев и рядовой Дмитрий Железных. Местное телевидение снимало горестный репортаж о прощании омичей с Героем, похороны на Южном кладбище. Дима Железных жадно курил сигарету, горький комок в горле мешал говорить. Но говорить перед телекамерой пришлось — как-никак товарищами с Юрой были, под пулями оказались вместе, в одном экипаже.

— Мы попали в засаду. На первом БТРе шел наш командир подполковник Савченко.

В общем, было так: там стояли два рефрижератора, он стал их объезжать, а там засада была — стали стрелять из пулеметов, Савченко ранило, по его приказанию экипаж покинул машину. Мы подъехали сразу за ними, встали сбоку, с правой стороны. Его БТР обстреляли. Потом — по нашему... Мы стали собирать весь экипаж того БТРа... Ну там вообще было — парни даже встать не могли с земли! Не давали вставать, обстреливали. Потом половина экипажа перешла в третий БТР, половина — в наш... Мы отстреливались, тоже вели огонь. Вот с Юриком мы сняли одного гранатометчика — он сидел в витрине магазина, заметили его вовремя. У нас был тоже гранатометчик свой, он работал из люка (есть люк для гранатометчика в БТРе). И вот когда мы стали отступать, у нас практически остался один БТР: Савченко подбили, третий взял людей и отступил. У нас тоже было много народу, когда гранатометчик залез, он не смог даже люк закрыть свой. И с крыши снайпер стал стрелять по люку, прицельно. И вот одна пуля вошла прямо в люк открытый этот и попала в Юру...

БРОНЯ БТРа может защитить от огня стрелкового оружия, но когда палят из тяжелых крупнокалиберных пулеметов, гранатометов, машина запросто может стать братской могилой для экипажа. Когда из-за баррикады изрешетили БТР (в броне насчитали двадцать восемь пробоин), погибли сразу трое.

Капитан Игорь Миндзаев — офицер опытный, прошел не одну горячую точку, хватил на Кавказе лиха, имеет боевые награды. Но там — совсем другое дело: горы, тактический простор. Здесь же вокруг жилые дома, гранит набережной. Для тех, кто стрелял в солдат с крыш, из-за баррикад, цели как на ладони.

Их стали накрывать: одна граната ударилась в каменный парапет, осыпав гранитной крошкой, — несколько бы сантиметров выше, и... Вторая граната под БТР залетела, но и на этот раз обошлось, никого и ничего не задела. Надо было отходить во избежание новых безвозвратных потерь...

Капитан Миндзаев так рассказывал о тех минутах спустя всего сутки:

— Один БТР сдал назад — там раненых было много. Второй — тоже. Ну и я стал сдавать назад. Буквально чуть-чуть проехав, я посмотрел — с левой стороны перекресточек, улица перпендикулярная. Я там увидел БТР, подумал, что один из наших туда завернул. Стал разворачиваться, чтобы ехать туда. В этот момент нас обстреляли опять, и был убит рядовой Лобов. Пулей в голову. Сразу буквально. Он сидел за мной. Когда дали очередь по БТРу, я как раз пригнулся, потому что смотрел в триплекс, и в триплекс пуля попала, и сразу стекло посекло... А еще одна пуля пошла верхом — у нас как раз люк был приоткрыт: когда мы сдавали назад, мы врезались в дерево, зеркал у водителя не было, поэтому я приоткрыл люк, решил посмотреть назад... пуля залетела у люк у меня над головой и попала в Лобова. Я вначале думал — все нормально, мы вывернули. А потом солдат сзади мне говорит: “Товарищ капитан, Лобов убит”.

И как раз эта пуля, попавшая в него, перебила нам провода, сразу связь отказала, электропривод пулеметов — все сразу отказало. По закону подлости...

Мы сдали назад, поехали в эту улочку, подъехали к тому БТРу.

Я вылез, смотрю — БТР другого полка. Думаю, надо вытащить Лобова. Там все было забрызгано кровью... Мы вытащили его, положили пока возле дома. Нас и здесь обстреляли с крыши. Уже позже санитарная машина подъехала, туда его положили. Вчетвером едва подняли — здоровый парень был...

ТЯЖЕЛО боевому офицеру говорить, воспоминания еще слишком горячи. На камуфлированном обмундировании заметны бурые потеки от крови, пролитой Юркой Лобовым.

Расхождения в горестном повествовании двух однополчан Юрия, оказавшихся под одной с ним броней, по большому счету, несущественны и вполне объяснимы. По солдатам стреляли на поражение из самого разного оружия. А в какой из люков влетела смертельная пуля — теперь это дело десятое. Любая пуля, свинцовой осой проникшая под броню, жалит все живое смертельно...

Остались фотографии — пожелтевшие от времени и совсем новые, черно-белые, цветные. Любовно собранный альбом Нина Николаевна, мама Юры, листать не может без слез.

— Это вот фотографировали на новогодней елке. Вот он, Юра, в костюме зайчика. Стихи читает. Знаете, его так все любили — и учителя, и воспитатели. Если утренник намечается какой, меня всегда просили: “Главное, чтобы Юра пришел”. Он все стихи, все танцы знал. Я, бывало, со старшим сыном Димой стихи учу, а Юра рядом сидит. И запоминает.

Когда Дима в школу пошел, Юре пять лет было. Он так брату завидовал, так в школу хотел пойти! Все в его тетрадки заглядывал. А когда сам пошел в первый класс, умел и читать, и писать, и таблицу умножения знал.

— А вот фотография из пионерского лагеря. Юра тогда футболом увлекался, — вступает в разговор отец, Владимир Леонидович. — Хорошо играл, разряд имел. Он у нас вообще спортивный был мальчик. Боксом занимался, плаванием, самбо.

Атлетической гимнастикой увлекся уже перед армией. И оттуда писал, что когда выпадает свободная минута, идет “качаться”.

— Перед армией я ему покупала вещи 50-го размера, — продолжала Нина Николаевна. — А в отпуск когда приехал, мы прямо ахнули — уже 54-й. Там в роте все ребята тренированные, но Юру, говорят, самым сильным считали. Может, так оно и было. Ох, какой у меня сын был — ростом метр восемьдесят пять, сильный, красивый, добрый. Помню, он еще в классе шестом учился, когда подошла ко мне бабушка из соседнего подъезда. Вдруг начинает Юру расхваливать. Оказывается, он над ней шефство взял — в магазин ходил за продуктами, квартиру убирал. Я его спрашиваю: “Сынок, тебя кто-то послал к этой бабушке, поручение в школе дали?” А он мне: “Да никто не просил, сам вижу — тяжело ей, старенькая”.

Он так всегда — о других заботился больше, чем о себе. Если мы на дачу ехали, он сразу планировал, что самому сделать, причем всегда побольше нас с отцом. Начали дом там строить — он и фундамент заливал, и стены ставил. Тут-то как раз и в армию ему. Он нам заявил: “Без меня тут ничего не делайте, вернусь — дострою”.

Когда отцу сделали серьезную операцию, Юра приезжал в отпуск. Дослуживать оставалось полгода. Нина Николаевна, словно предчувствуя недоброе, уговаривала: “Сынок, отец у нас в тяжелом состоянии. Давай я схожу в военкомат, принесу справки, тебя оставят здесь служить, солдаты везде нужны”.

— Я его так просила, — со слезами на глазах вспоминает Нина Николаевна,— так просила: “Сыночка, не уезжай!” А он на своем: “Мамик, я же командиру обещал, что вернусь. Мне и так некоторые не верили, что приеду. А я обещал”. И все рассказывал, какие у него там друзья надежные, что живут одной семьей, что не может он их подвести. Друзей у него всегда было много — и в школе, и во дворе, и в университете. Одноклассники, не попавшие в институты, отправились в армию. Служил в десантниках и брат Дима.

— Юра очень рвался в армию, — говорит Владимир Леонидович. — Особенно когда письма от ребят приходили. И Димке писал: “Я тебе так завидую!”.

— Другие от армии сбегают, — продолжает Нина Николаевна, — а он сам себя в армию устраивал. У него если и были сомнения в выборе профессии, то лишь между двух специальностей — военного и юриста. У нас родственник работает в Перми в военкомате,

Юра иногда у него в каникулы гостил. С каким восторгом рассказывал, как ему дали пострелять где-то там на стрельбище!

После школы он поступал на юрфак, но недобрал одного балла. Приняли на физический факультет. Проучился два семестра и понял, что не то ему нужно. Решил отслужить, а потом снова штурмовать юридический факультет. Целый месяц сам ходил в военкомат, просил, чтобы его направили непременно во внутренние войска. Родители переживали из-за такого упрямства, ведь ни для кого не секрет, что служба в этих войсках очень опасна, тяжела. А Юра все убеждал: “Мамик, это же самые престижные войска. Пойми — МВД! Там служат самые крутые ребята”.

И добился своего. Мама, провожая, плакала: “Сыночка, вдруг война будет, и тебя убьют?!” А он смеялся: “Ну что ты, мамик, какая война!” Такой счастливый был, что идет служить...

— Когда я ему звонила, — голос у Нины Николаевны опять срывается,— он всегда говорил, что все нормально, все хорошо. 26 сентября у Юры день рождения был, я его на переговоры вызывала. Все спрашивала, когда приедет да что приготовить — он ведь в конце октября собирался вернуться.

Когда в прошлое 1 мая в Москве милиционера убили, я так переволновалась! И Юре все говорила: “Какое счастье, что тебя там не было”. А он смеялся: “Ты что же, думаешь, что меня убьют? Нет, мамик, я еще буду большим человеком. Ты еще мной будешь гордиться”.

Указом Президента РФ 7 октября 1993 года рядовому Лобову Юрию Владимировичу присвоено звание Героя Российской Федерации (посмертно). Он навечно зачислен в списки своей роты. Вместе с Золотой Звездой под номером 0056 привезли родителям солдата и краповый берет, о котором он так мечтал. Спецназовская посмертная награда Герою.

Последние минуты у гроба погибшего сына. Кто-то из местных властей утешающе внушает заплаканной матери Героя: “Примите соболезнования... Юра погиб за правое дело, вы должны им гордиться...”

И в ответ сквозь рыдания: “Сыночка! Сказали, нужно гордиться. И вот я горжусь... Ну что мне теперь делать? Посмотри, сыночка, какие почести — ты же у меня Герой... А я несчастная мать, вот несчастный отец. А ты, сыночка, Герой... Я, сыночка, горжусь...”

НА ЮЖНОМ кладбище Омска у могилы Юрия всегда цветы. Часто приходит сюда хрупкая девушка Ольга. Они дружили три года, и всегда она чувствовала себя рядом с Юрой бережно хранимой, защищенной, любимой. Словно “тучка золотая на груди утеса-великана”.

Она часто ездила в Москву в командировки. В тот последний четверг в жизни Юрия они виделись, долго говорили, мечтая о том дне, когда закончится служба, придет конец разлуке.

Разлука оказалась вечной. 16 января Ольге исполнилось девятнадцать. На этот день Юра назначил свадьбу. Пригласил друзей — тех, с кем пережил немало за полтора года службы.

Она шла за гробом, опустив голову в черном платке. На дорогу последнюю падали белые цветы. Не свадебные. Прощальные.

Евгения БУТОРИНА