Герой Российской Федерации рядовой Петров Олег Михайлович Родился в 1974 году в городе Череповец Вологодской области.
Службу проходил в Отдельной дивизии оперативного назначения внутренних войск МВД России.
В составе подразделения выполнял служебно-боевые задачи в Северо-Кавказском регионе.
Звание Героя Российской Федерации присвоено 7 октября 1993 года (посмертно). Навечно зачислен в списки личного состава части.
Похоронен на воинской аллее городского кладбища Череповца.
Осень, доползем ли, долетим ли до ответа —
Что же будет с Родиной и с нами?
Юрий ШЕВЧУК
У НИНЫ пока еще чистописание. Ее день прожит, занятый первоклассным трудом — палочки, крючочки сложились в несвязное, но уже осмысленное: “рама, мама, Даша...”. Бледное, утомленное личико школьницы освещается на мгновение — мама хвалит, гладит по беленькой головке, отправляет спать и притворяет дверь в детскую.
А вторая детская у Петровых стала давно мужской: Чаки Норрисы, Брюсы Ли, Ван Даммы пялят-круглят мускулы, несокрушимые, непобедимые, неподражаемые герои... Неотвратимо трагичный Цой из черно-белого “Кино” здесь же, на этой стене. Эх, Виктор, что ж ты напел?
“Вы, наверное, уже слышали, что дивизия Дзержинского улетела в Нальчик, в Кабардино-Балкарию. Остался только наш батальон, т. к. мы в совхозе. Но теперь мы никуда не полетим, будем тащить караулы и наряды, хотя неизвестно, говорят, одна рота все же улетит. Ну да ничего страшного. Если суждено сгореть, не утонешь...”
Рядовой Олег Петров написал это письмо родным в октябре 92-го, когда за плечами его было полгода службы, когда уже нагляделся-наслушался всего того, к чему притерпелся, когда оставалось у него место для шага вперед. Куда шагнем? Кто знает? Жизнь — штука разнообразная. Утверждение вроде бы не солдатское.
Давно ли с друзьями-приятелями лен поднимали на Вологодчине родимой. Чем-то там сейчас занимаются Леха, Тимофей, Саня, Мишка? А не черкнуть ли им письмо, одно на всех?
“Привет из деревни! Здорово, Тимофей! Как ты там, в своем Рыбинске? У меня все нормально. Сейчас нахожусь в деревне Горшково и буду здесь числа до 20 октября.
Сейчас осталось убрать одну капусту и все. Мы, правда, убираем ее по-своему: половину съедаем, а половину загружаем в машины. Объедаемся морковкой. Все сады в деревне уже от яблок очистили, правда, здесь немного посложнее, чем в Брагино, помнишь? По четвергам и воскресеньям в клуб водят фильмы смотреть. В общем, жизнь ничего, если бы работать не надо было. А работаем мы в любую погоду, сегодня в снег работали. Ну, что еще — наша дивизия улетела в Нальчик, воюют там, ты уже, наверное, слышал или читал об этом. Говорят, по телеку показывали. А мы вот никуда не улетели. Может, это и к лучшему, не знаю... Здесь живее буду...”
Запечатал конверт, надписал. Как странно: дивизия Дзержинского, улица Дзержинского... Кому легче стало, что в Москве памятник свалили? Дивизию тоже по-другому назовут, что ли? Где-то война идет на Кавказе, там наши. А тут — дом стоит, свет горит. Из окна видна даль. Так откуда взялась печаль? И вроде жив и здоров... И вроде жить — не тужить. Так откуда взялась печаль?
Ах да — это же Цоя где-то крутят. Инна, наверное, со своей Перри гуляет. А батя нашу Альму вывел. Встретились? Разговаривают? О чем? Обо мне — эт-точно! О чем же еще... А впереди — год. На Кавказ, что ли, скорее бы уехать — там время незаметно пролетит. “...Пишу вам из Дагестана, из села Бабаюрт, где мы находимся в командировке. Вот получил ваше письмо и пишу ответ. Мы из дивизии уехали 20 ноября, и, наверное, после, дня через два, вы ко мне приезжали. Жаль, что так получилось, что мы не увиделись, но не беда — увидимся после, когда я вернусь из командировки. А это неизвестно когда будет. Сначала нам сказали, что мы здесь до весны, а теперь говорят, что в 20-х числах декабря нас могут уже снять отсюда. Так говорят, потому что стали убирать КПП, т. к. те стали уже не нужны. Вот у нас было 10-е КПП, на котором мы сидели, и вот теперь нас оттуда сняли, а КПП убрали. Это КПП находилось рядом с деревней Аксай, в которую мы частенько ходили за едой. Т. к. народ дружелюбный, то они нам давали лаваши (лепешки), помидоры, картошку и др. Наши также брали и выпить... Но вы за меня не волнуйтесь. Я всегда был трезвым. У меня все нормально — жив, здоров, чего и вам желаю. Передавайте всем привет...”
Кавказское стояние кого-то приближало к дембелю. Ему, рядовому Петрову, служить еще да служить... Уже началась осетино-ингушская война, уже притчей во языцех стала суверенная Чечня со своим Дудаевым, а он, череповецкий парнишка, искал в проходящих через КПП машинах оружие и наркотики, иногда всерьез надеясь отличиться в предвкушении отпуска-поощрения, а в остальном всерьез полагаясь на командиров своих и начальников своих командиров, которые должны знать, что надлежит делать и как.
Из дома шли хорошие весточки: братишка Игорек отслужил в Забайкалье, батя оформляется на пенсию, малышка Нинуля скоро в школу пойдет, Альма принесла щенят, одного из которых, Грея, оставили себе... Эх, взглянуть бы! Но чтоб домашние не вызнали о его ностальгической слабине, начинал письма свои цветисто-игриво, словно серенькие любительские фотки обрамлял для дембельского альбома виньетками из бархатной бумаги и блескучей фольги: “В первых строках своего письма передаю вам свой горячий, ярко цветущий, химически чистый, как янтарь лучистый, ротой проверенный, старшиной заверенный, всегда улыбающийся, огромный военный, простой, обыкновенный, до блеска начищенный, всегда подтянутый солдатский привет...”
А дальше — привычно: “У меня все нормально. Служба идет своим путем. Сейчас уже начались караулы, наряды. Наш взвод через день в наряд заступает. Вот недавно были в карауле, а через день я заступил в наряд по роте. В карауле я был в штабе, охранял Боевые знамена. Хорошо, что в тепле, но плохо то, что нужно стоять на месте. Но долгое стояние надоедает, и я иногда расслаблялся. Нам предлагают весной заключить контракт на дальнейшую службу, на 3 года. Некоторые хотят остаться, но я об этом и не думаю, как говорится, в гостях хорошо, а дома лучше...”
...Девушку, выгуливавшую небольшую эрдельку, он заметил давно. “Не бойся, моя собака не кусается”. — “Моя тоже не кусается”. Сели на скамеечку. Трали-вали. “А почему не замужем?” — “Меня никто не берет”. Мальчишка, семнадцать лет-то всего, а по-взрослому заявил: “Надо заняться. Мы тебе парня найдем”. Искать долго не пришлось — сам встречал и провожал каждый день. Отец ее много лет назад трагически погиб на производстве. Дом без мужчины: мама, сестренка и сама Инна — маленькая, хрупкая, до обмороков устающая на двух, а то, бывало, и трех работах. Олежка чуть не на руках вносил ее в квартиру, ставил на плиту ужин, выкладывал на стол мамино печенье, ладил полочку в прихожей, восстанавливал съеденный шалуньей Перри телефонный провод. Одно слово — мужик в доме...
Когда Олега провожали в армию, к Петровым она не пошла. Там ребята были без девчонок — мужской монолит, зачем мешать. Они с парнями немного-то и посидели. Прибежал к ней. Как всегда, сладкого притащил к чаю. И розы.
... Цветы солдатам в армию не носят, а вот сладенького... Она думала, что сердце выскочит из груди, когда подходила к воротам военного городка. Приехала к своему Олежке летом, когда была в отпуске. Как вызвать? Как встретить? Ей невдомек было, что пестрой толпе на “целовальнике” до чужих ну никакого дела нет. Идет Олежка! Сияет! Здорово окреп — одни мускулы.
Что про службу спрашивать — не тяжело ли, не опасно да как насчет дедовщины? Улыбался, отшучивался: “Да я сам уже “дед”!” Она провела ладошкой по его стриженой голове, накормила сладеньким...
Теперь вспоминает сквозь слезы:
— Нельзя сказать, что я верующая, но все равно Бога молила, чтобы все пронесло.
А здесь какое-то расслабление наступило, в последние дни. Родители сказали, что в конце октября должны отпустить. Когда издали указ этот, я ничего не смотрела, не слушала. Пока отцу его не позвонила — мол, съездим к Олегу в субботу. Он сказал, что Олег в Москве. И все... Потом “Новости” прошли, все показали, как там... Дальше на таблетках сидела. В понедельник еще позвонила его родителям — думаю, быстро сообщат, если что там. Только в среду сообщили...
Я об этом вообще боялась думать. Пусть лучше без рук, без ног... Ему, конечно, сложнее было бы инвалидом жить, для него самого. А мне — хоть без рук, без ног, но живой...
Мне хотелось, чтобы подольше длился день похорон, чтобы сидеть у гроба, стоять рядом с ним в церкви, ехать в машине. Хорошо, что его открыли, а то бы не верилось, что это он погиб...
Вот страшные слова — “мне хотелось, чтобы подольше длился день похорон”. Плач русской девушки, похоронившей своего солдата, сердце братоубийцы навряд ли достанет. Да простят родные, именно ее у края солдатской могилы было жальче всех. Продолжение народа в них двоих было так желанно, так близко. Вы, творящие политику на людской крови, вы-то почему живы остались?!
Он хотел в армию. Не хотел увиливать, косить. Отец, Михаил Тимофеевич, капитан внутренней службы, прошедший и угро, и пожарную часть, предлагал вариант — в пожарно-техническое училище. Олег не захотел. Олег хотел в армию. “Я хочу отслужить, как все, — говорил, когда прощались.
“Но я не хочу победы любой ценой. Я никому не хочу ставить ногу на грудь. Я хотел бы остаться с тобой. Просто остаться с тобой. Но высокая в небе звезда зовет меня в путь. Пожелай мне удачи в бою. Пожелай мне не остаться в этой траве...”
Не остаться в этой траве? Да, так часто случалось в российской истории — красная кровь на зеленой траве-мураве. Он остался в этой броне — двадцать восемь пробоин с левого борта 450-го. Первой очередью ранило лейтенанта Александра Михайлова, он наводчиком был. Вторая, самая длинная, прошила весь бэтр — были убиты майор Сергей Грицюк и рядовой Олег Петров. Где это было? Когда? При каких обстоятельствах?
450-й шел в район Дома Советов, где уже стреляла в обе стороны гражданская война, где гибли заложники политиканов и просто зеваки, где оставались на поле брани в подбитом бронетранспортере соседнего полка подполковник Александр Савченко и рядовой Юрий Лобов. Туда пытался пробиться майор Александр Сузик, сидевший на командирском месте в 450-м. Не получилось. Потому что они оказались между землей и небом. А между землей и небом была война... Две тысячи лет война, война без особых причин. Война — дело молодых, лекарство против морщин...
В Воскресенском соборе города Череповца молились об упокоении души воина Олега, но не только о нем, а обо всех тех, которые лежали в те дни на московских улицах, о тех, которые были по разные стороны баррикад, потому что для нас они все братья и сестры.
“В нашей главной молитве, — обратился к прихожанам священнослужитель, — мы говорим Богу “Отче наш”, называя его нашим отцом, а стало быть, признавая, что все вокруг наши братья. Но если так, если у нас один общий отец, то кто же каждый из нас — Каин или Авель, чьи мы наследники, чьи мы потомки? Святых мучеников, которые умирают за веру и за правду на Руси, или их гонителей и мучителей? С кем мы в этот страшный час испытания, которому подвергла нас Отчизна?”
Мама, Галина Юрьевна, и бабушка, Нина Дмитриевна, дали Олегу на службу иконку. А она утерялась — вложил в военный билет и отдал его как-то в штаб. И не стало при нем иконки. А крестик тоже поначалу не носил, потом надел, да где-то на Кавказе обронил ненароком... Порвалась, видно, цепочка... Маму в письмах успокаивал — все, мол, обойдется, не переживай. То же — и бабуле, да еще приписка: “1 Мая у нас была служба в Москве. Мы сидели в Министерстве внутренних дел, в резерве...”
Он уважал справедливую силу. Своего кумира Ван Дамма, спецназовцев внутренних войск, дивизии Дзержинского. Историю Курта из фильма “Кикбоксер” Олег примерял на себя.
Таиландцев в Череповце нет, но есть вьетнамские спецы по единоборствам — у них брал уроки; умница Альма — чем не овчарка Кики из фильма; утверждения типа “месть — плохой стимул, но сильный” тоже запоминал. Он не увлекался только “картинкой” той жизни, старался вникнуть в ее нутро. А что до наших, отечественных идеалов, так их частью отобрали, частью развенчали. И уже с усмешечкой заявляют: “А чем плох Рэмбо? Что нам, Илью Муромца звать?” Что ответить? Что вы, что вы — конечно, конечно, нам Рэмбо ближе, мы его лучше знаем, да и вообще — все люди братья, миру — мир, нет — войне!
Рядовой Петров шел служить с желанием. К нему присматривались и “краповые береты”. Чем-то не приглянулся. Может, не очень по-спецназовски махал ногами — все ж у азиатов из российской глубинки учился. Он рассуждал по-житейски просто: не взяли, ну и не надо, у них там, говорят, сердце можно посадить. А “подкачаться” он возможности не упускал. Справный был во всем солдат рядовой Петров. Командир с увлекательной для военного фамилией Победа выдал поэтому грамоту с печатью, в которой написано: “Награждается рядовой Петров Олег Михайлович за высокие показатели при несении гарнизонной и внутренней службы, выполнении задач по охране общественного порядка и личную примерность в I квартале 1993 года”.
Во втором квартале он собирался поехать в отпуск, положенный теперь каждому солдату. Но вышел прокол. В наряде по столовой он с друзьями жарил картошку. “Па-че-му!” — дежурный был как полагается. Наказали.
“Почему? — отец Олега глубоким вдохом пытается остановить рыдания. — Да потому что есть они хотели!..” С портрета между двумя свечами, кровенеющими электрическими нитями-огнями, на нас смотрит рядовой дивизии внутренних войск имени Дзержинского Олег Петров. А может, и не на нас вовсе он смотрит, а на огромную сковороду — в который раз подогревает картошку с грибами бабушка, а она, картошка-то, в горло не лезет...
8 октября. Солнечно. Сегодня день памяти преподобных Афанасия и Феодосия Череповецких. Именно эти двое пришли шестьсот тридцать лет назад вот сюда, на берег Шексны, и основали город Череповец. Без каких-либо инвестиций, проектов и уж тем более без помощи Международного валютного фонда. Успешность их монашеско-предпринимательского дела может подтвердить каждый из трехсот тридцати тысяч человек, худо-бедно расплодившихся на том самом месте, где Афанасий с Феодосием воздвигли православный восьмиконечный крест.
Сейчас такой крест на бело-сине-красном флаге, ставшем саваном для Героя. Под троекратный залп опускается гроб в череповецкую землю. Каждый берет по комочку и бросает на красный гроб. Комья стучат по дереву, и обмирающей у края могилы бледной девушке кажется — солнце не больше, чем сон... Сказка с несчастливым концом.
Странная сказка. И стучит пулеметом дождь. И по улицам осень идет. И стена из кирпичей-облаков крепка. А деревья заболели чумой, заболели еще весной — вниз летят ладони-листья, махавшие нам свысока. Там за окном сказка с несчастливым концом. Странная сказка. А потом придет она. “Собирайся, — скажет, — пошли. Отдай тело земле”. Ну а тело не допело чуть-чуть, ну а телу недодали любви. Странное дело...
ОЛЕГ лег восьмым в ряду на аллее плача в Череповце. Шестеро — из Афгана прилетели. Седьмой — наш, дзержинец, рядовой Андрюша Кузьмин. Тоже в звании воина-интернационалиста погиб в черном январском Баку, в 90-м. Краснознаменец. Теперь нет такого ордена — отменен. Солдат Петров уже под российским флагом. Патриот. Любил Россию. И ненавидел тех, которые приговаривали: “Я научу тебя Родину любить!” А на политику, если по правде, солдату Петрову было... “Наплевать!” — она, его любимая, знавшая его лучше многих, повторила это дважды, убежденно. Ей можно верить совершенно...
А такой солдат — самый надежный. Потому как не колеблется в выборе. У Ивановых да Петровых — все по-суворовски: марш, марш, вперед! Потому и Герои.
...Друг его Тимофей опоздал на похороны. Пришли с ним на студию к телевизионщикам, просит показать покрупнее лицо погибшего друга. Стоп, кадр! Стоп-кадр. Молча. Потом скажет: “Никаких сверхгеройских черт — обычный парень, честный, нормальный парень”.
Говорим с друзьями. Алексей подтверждает: “Был друг. Он давал присягу на верность. У него был приказ, а приказ есть приказ, другого выбора нет”.
Тимофей: “Во всяком случае, он посчитал, что быстрее пойдет туда и быстрее попадет домой... Чем останется ждать и останется в живых. Не знаю, правильно ли он сделал. Это в натуре у него было — если нужно что-то сделать, то сделать нужно быстрее. Стремился, наверное, побывать, посмотреть, как ЭТО на самом деле, а не по мишеням там... стрелять и прочее... Я не знаю, что его двигало ТУДА, скорее всего, может быть, сильное желание поехать домой. Он очень хотел приехать домой. И приехал...
Как говорил нам преподаватель механики: прежде чем что-то делать, сначала подумай, стоит ли это делать вообще. Я придерживаюсь того же мнения. Поэтому я не знаю: стоило ли”.
Михаил: “Ужасные, глупые развязки! Обе стороны виноваты. Какая разница, кто виноват больше, кто — меньше. Скорбная гордость сейчас. Гордость, потому что наш в школе лидером был среди парней. Скорбь — потому что Герой посмертно. Не исправить уже никак”.
Все они с первого класса дружили. Алексей работает там же, где Олег до призыва в войска, — слесарем контрольно-измерительных приборов. Тимофей — студент Рыбинского технологического института авиационной промышленности. Михаил — Ярославского мединститута. Правильные, добрые ребята. Каким он парнем был? Сегодня не время говорить плохое. Дань печальной традиции? Или так оно всегда — смерть выбирает лучших? Официальная характеристика — припечатанный серьезный документ. Свидетельство очевидцев и соучастников жизни.
Информация к размышлению. “Характеристика выпускника средней школы № 15 г. Череповца Петрова Олега Михайловича, 1974 года рождения, члена ВЛКСМ. Общее физическое развитие удовлетворительное, здоров. Имеет хорошие умственные способности, развитое мышление, цепкую память. На учебном труде подчас может проявить легкомыслие, поэтому наряду с хорошими оценками у него встречаются и тройки, хотя прекрасно мог бы при должном старании учиться и без них. При желании может хорошо трудиться, легко овладевает новыми трудовыми умениями и навыками. Имеет привычку к длительным трудовым усилиям, инициативен в труде для своего блага. Правила для учащихся выполняет, любит порассуждать о своих правах, обязанности предпочитает по личному выбору, хотя все требования учителей старается выполнять. Активно работал в совете дружины школы, член знаменной группы. Принимал участие в спортивных соревнованиях. По темпераменту сангвиник. Как правило, неконфликтен, но любит поиронизировать, умеет подметить человеческие слабости, обладает чувством юмора. Увлекается современной музыкой, восточной боевой гимнастикой. Самолюбив, подчас упрям. На спокойную доброжелательную критику реагирует правильно.
Директор школы Байкова Татьяна Васильевна.
Классный руководитель Винокурова Людмила Егоровна.
14 июня 1991 года”.
МАЛЬЧИШКИ всегда играли в войну. Олег с приятелями налаживал переправу через лужу-море, бился на деревянных саблях. Событием для него стала поездка в лагерь “Океан” на Дальний Восток. Оттуда писал: “Сейчас у нас военное положение, а недавно была “Зарница”. Сначала мы собирали автоматы, потом было разминирование поля. Мы разминировали, но не все поле, минами были консервные банки. Потом мы заняли круговую оборону и стали оборонять свой лагерь. Тут мы, т. е. я и мой друг Саня, увидели двух разведчиков из другого отряда, они были на какой-то высотке. Мы бросились за ними, или точнее — на них. Один из них побежал с горы, произошло столкновение или что-то другое. В общем, из-за этого мы, т. е. я и Саня, и этот разведчик покатились вниз. Когда я катился вниз, я не знал, как я остановлюсь, потому что чуть дальше, где кончается гора, море. Тут мне помогли кусты, и очень хорошо, что я остановился, потому что, встав, я увидел сантиметрах в пятидесяти от меня дерево. Спасибо кустам, но не очень, потому что я немного поцарапал себе лоб, но это уже зажило. Хоть у меня и были раны, из которых не шла кровь, но все-таки мы взяли этого разведчика. В “Зарнице” мы заняли первое место...” ...Когда они попали под обстрел и изорванный бронебойными пулями бэтр замер, единственно правильным решением было спешиться, отойти, отползти. Полета метров до спасительных кустов преодолели не все — лейтенанта Михайлова и милиционера пули настигли через мгновение, майор Грицюк и рядовой Петров остались в броне. Убитые... Их доставал из брони командир роты старший лейтенант Роман Монахов. Что было в ваших глазах, товарищ майор и товарищ солдат? “В наших глазах — крики “Вперед!”.
В наших глазах — окрики “Стой!”. В наших глазах — рождение дня. И смерть огня. В наших глазах звездная ночь. В наших глазах потерянный рай. В наших глазах закрытая дверь. Что тебе нужно? Выбирай!”
Они ждали завтрашний день. ... Альма почуяла беду первой. Михаил Тимофеевич испугался, увидев собачьи тоскливые глаза. Она положила лапы ему на плечи, лизнула лицо, заскулила. Где-то далеко, за сотни верст от Вологодчины, неживого солдата одевали в парадный мундир.
И мы знаем, что так было всегда, что “судьбою больше любим, кто живет по законам другим и кому умирать молодым. Он не помнит слова “да” и слова “нет”, он не помнит ни чинов, ни имен. И способен дотянуться до звезд, не считая, что это сон. И упасть опаленным звездой по имени Солнце”. Это Виктор Цой.
Друзья сказали, что без Цоя Олежку не представить. Над стихами-песнями Виктора — расколотая падающая звезда. Звезда будет высечена на красном граните, в который одета
аллея плача на череповецком кладбище. Солдаты кладут на могилу полураспустившиеся розы.
Назавтра лил дождь. Осень всегда права...
Бойцы из экипажа 450-го собирались на дембель: рядовой Михаил Стрельников — на Тамбовщину, рядовой Сергей Королев — в Екатеринбург, ефрейтор Сергей Зимин — в свое костромское Липятино, рядовой Сергей Бурцев — в село Дзержинское Красноярского края. Российские солдаты, остановившие гражданскую войну...
Петровы, когда утихнет боль, хотят приехать в Москву, к Дому Советов, где мир пошел на сына войной...
Череповецкий горвоенком полковник Приемышев озабочен осенним призывом: в дивизии Дзержинского ждут новобранцев...
Игорь Петров делает кино, фильм о братишке.
Нина Петрова пишет в тетрадке: “рама, мама, Даша...”
Инна и ее мама просят завезти Петровым ведро квашеной капусты — щи варить на девятый день, на сороковой...
***
ПОЕЗД “Шексна” стучит сквозь леса, сквозь поля, сквозь дождь. Мои попутчицы — бабушка с внучкой. Светлоголовая смешливая кроха долго считает карманы на моей полевой форме. Пьем чай. Знакомимся.
— Как тебя зовут, такую пригожую?
— Даша.
— А сколько же тебе лет?
— Четыре.
— А куда ты едешь?
— Домой, в Москву. А вы знаете, у нас там война была...
Знаю, Дашенька, знаю...