ЛЕЙТЕНАНТ Рындин и сержант Кривоконь пересекли большак и, скользя по вязкому “пластилину”, двинулись в сторону фермы. К этому времени ночь окончательно вступила в свои права, на расстоянии десятка шагов в густом холодном мраке не видно ни зги. Так что к интересующему объекту можно, не выдавая себя, подойти почти вплотную. Хуже, если у боевиков имеются приборы ночного видения. Тогда увеличивается риск, напоровшись на засаду, попасть в бандитские лапы или схлопотать снайперскую пулю. Но на войне риск и успех идут в спарке. Особенно в разведке. Как там говорил мастер стрельбы по-македонски старший лейтенант Таманцев из “Момента истины”? Ничем не рисковать — ничего не иметь.

Осторожно, рассчитывая каждое движение, чтобы не потревожить тишину, они шаг за шагом приближались к ферме...

Неожиданно послышалось урчание автомобильных моторов, темноту просверлили лучи фар. “Одна... две... три пары огней, — сняв автомат с предохранителя, сосчитал лейтенант.

— Наши колонны в такое время не ездят. Значит, нохчи. Возможно, прибыли на усиление группы, сосредоточившейся на ферме”.

Погасив фары, машины остановились.

По всем признакам, противник готовит налет на заставу. А может, это армейцы проводят операцию по своему плану? Все-таки надо проверить: разведка не терпит приблизительных данных и неподтвержденных фактами предположений.

— Давай-ка подойдем поближе, — шепнул Рындин.

Кривоконь — воин бывалый. Командира понимает с полуслова. Надо — значит, надо. Пригибаясь до самой земли, они подобрались к дороге и, напрягая слух, стали всматриваться в темноту.

Тихо хлопнула дверца легковушки. Вышедший оттуда мужчина что-то скомандовал по-чеченски сидевшим в кузовах грузовиков. Те быстро спешились и, развернувшись цепью, двинулись к заставе, явно намереваясь обойти ее с флангов.

— “Духи”, мать их..! — тихо ругнулся сержант.

Лейтенант махнул рукой:

— Сматываемся, быстро!

В этот момент их и засекли. Ночную тишину вспорола гулкая автоматная очередь. Разведчики бросились на землю. Кривоконь — со сдавленным стоном.

— Что с тобой? Задело? — крикнул Евгений, поливая свинцом машины.

— Да! Хана мне, лейтенант!

— Ползи на заставу, я прикрою! — Метнув гранату, Рындин продолжал точными прицельными очередями отсекать наседавших “духов”.

Это был последний в его жизни приказ.

Сержант скрипнул зубами.

— Что... не понял?! — заорал Рындин.

— А как же ты, командир?!

— Не спорь! Живы будем, не помрем! — Вскочив на ноги, лейтенант рванулся в сторону, отвлекая огонь на себя...

Когда в районе фермы началась перестрелка, сержант Золотухин немедленно сообщил по рации на базу, что ушедший на разведку командир ведет бой. “Приготовьтесь к обороне! Высылаем подкрепление”, — последовал обнадеживающий ответ.

Стрельба смолкла минут через двадцать. Все это время Золотухин, сжимая автомат, ждал красной ракеты. Но вдали, там, где начинается лес, метались лишь светлячки трассеров. Сигнала о помощи так и не поступило.

— Наверное, лейтенант решил, что в темноте мы не сможем быстро найти его с Кривоконем, а только подставимся. Не захотел рисковать нами, — сказал, словно оправдываясь, Алексей, отвечая на немые вопросы солдат резервной группы, которые застыли в траншеях в готовности по команде сержанта броситься туда, где шел бой — на выручку попавшим в беду.

До самого утра все на заставе жили надеждой: их лейтенант, такой рисковый, боевой, решительный, не раз бывавший в крутых переделках, обязательно отобьется, ужом выползет из-под огня, обведет вокруг пальца подлых вражин в отстрелке-перестрелке, спасет себя и напарника.

Напарника его по разведке на рассвете обнаружили возле заставы.

— Спасайте командира, — выдохнул истекавший кровью Кривоконь. — Там, там... лейтенант, а я... а меня...