Глава 1

Среди местного населения, оказавшегося на оккупированной гитлеровцами территории, были толковые люди, обладавшие даром очень не простой деятельности, называемой разведкой, проходившей в крайне рискованных условиях среди явных и тайных врагов. Несмотря на все сложные преграды, эти люди, преимущественно женщины, добивались значительных успехов. И что чрезвычайно важно – по собственной инициативе! От них поступали сведения о положении в оккупированных районах. Такой была Аня Боровая, разведчица-самородок, по оперативной кличке «Маленькая», о которой вначале было известно крайне мало. Зато её работу с уверенностью можно назвать результативной. Она выполняла свой долг, который долгое время продолжал удивлять и радовать командование бригады осназа, а также высшее руководство московского управления.

Её младший брат выполнял функции связного. Брат и сестра постоянно подмечали что-то новое и важное и тут же ставили в известность штаб бригады.

Оказавшись в оккупации в небольшом городке Клинцы Брянской области, Аня Боровая нашла себе занятие. И незаметно продвигалась к намеченной цели.

Невысокого росточка, худощавая, миловидная, белокурая, ненавязчиво услужливая, она целеустремленно использовала малейшую возможность превратить врага в своего сторонника, сделать его помощником, готовым повернуть оружие против фашистов.

От Ани, работавшей в офицерской столовой райцентра Клинцы, штабу отряда осназа стало известно о том, что она установила доверительные отношения с ветеринарным фельдшером французского легиона, расквартированного там по соседству с одной из немецких воинских частей. Аня сообщила, что француз Жорж Бертелье, родом из Марселя, ненавидит фашистов и своё правительство, вступившее после оккупации страны в союз с «бошами» (так французы называли немцев), и готов перейти на сторону советских партизан.

Не зная французского языка, но нахватавшись за короткое время немецких слов, Аня договорилась с фельдшером о его переходе к партизанам.

Младший брат разведчицы сообщил, что Жорж Бертелье хотел бы встретиться с кем-нибудь из партизан, чтобы кое о чём переговорить с ними.

– Перейти с пустыми руками было бы легкомысленно с моей стороны, – заявил Бертелье.

На встречу с французом отправился помощник начальника разведки Котельников, владевший французским языком. С ним пошли разведчики Борис Смирнов, медсестра бригады Татьяна Александрова и Николай Харламов – отменный снайпер. Для подстраховки. На всякий случай взяли и Костю Смелова, выделявшегося не только смелостью, но и остроумием, интеллигентностью. Это имело значение во время ведения переговоров.

Французский ветеринар восхитил партизанских парламентёров своей ненавистью к «бошам». Бертелье был пунктуален. Через пару недель он предстал в расположении штаба отряда на отменном рысаке в новеньком, блестевшем оранжевым лаком седле с двумя большими сумками, заполненными кипой немецких и французских карт, всяких официальных документов. А также двумя новенькими немецкими автоматами, мешочком с патронами, биноклем. Даже кожаными перчатками вишнёвого цвета!

Как и на первой встрече вблизи Клинцов, он оставался в немецкой форме с трехцветной эмблемой на рукаве и надписью: FRANCE.

Жорж Бертелье подружился с Котельниковым. Только с ним мог свободно поговорить и пошутить. Они пришлись друг другу по душе. Обсуждали положение на фронтах. Бертелье всё время уговаривал старшего лейтенанта доставить его в Москву, а там он расскажет о целом ряде очень важных гитлеровских объектов, о которых Советский Союз не знает.

Энергичный, переполненный энтузиазмом и злобой к нацистам, француз без конца настаивал на отправке его в Москву или в какую-нибудь прифронтовую авиационную часть, чтобы лично с борта самолёта указать экипажу местонахождение важных объектов, которые следует подвергнуть бомбардировке.

Искренние, но наивные желания ветеринарного фельдшера выслушивались с вниманием, сопровождавшимся глубоким одобрительным кивком и многократным «бенсюр!» (разумеется! – фр.).

Месяца через два транспортным самолётом, совершившим ночью посадку в глубоком тылу врага, вместе с двумя десятками тяжелораненых партизан французский ветеринар Жорж Бертелье вылетел в Москву.

После войны Котельников случайно узнал, что Жорж Бертелье находился в одном из привилегированных лагерей для военнопленных и был репатриирован во Францию после её освобождения от немецкой оккупации.

 

Глава 2

Ане Боровой помогала её знакомая женщина из Костюковичей некая Пиханова. В приличном возрасте! С ней заодно был подпольщик Пискун, семью которого расстреляли гитлеровцы. Вместе с Пихановой и Боровой он успешно действовал среди оккупантов.

Подпольщик Пискун отличался особой ненавистью к фашистам. В отместку за уничтожение оккупантами его семьи. Под конец вынужден был перейти в бригаду осназа вместе с уцелевшей весёленькой говоруньей внучкой Таней. После войны оказалось, что Танечка была завербована местными полицейскими, входившими в прямое подчинение гестапо и абвера. Была осуждена советским судом…

При содействии Ани Боровой и её брата нашли убежище в отряде осназа французский сержант Андрэ и рядовой Роже из того же легиона, что и Жорж Бертелье. Они провоевали вместе с партизанами вплоть до освобождения района Красной Армией.

Неутомимая, находчивая, одарённая и чрезвычайно целеустремлённая, Аня Боровая сумела добиться перехода на сторону партизан роты «власовцев» во главе с их командиром Ищенко – до плена капитаном Красной Армии. Большая часть перешедших – около тринадцати солдат с фельдфебелем – дожидались включения в состав бригады особого назначения. Дело закономерное и одновременно не простое, как казалось вначале.

А пока в штабе шли приготовления, Ищенко и Котельников направились к поляне, где дожидались солдаты. Они сидели на траве. Сняли с себя френчи и разулись, некоторые остались в одних рубахах, другие и вовсе с оголёнными спинами: стояла жара.

Но едва к ним приблизились их командир и Котельников, лежавшие разом вскочили на ноги и, задрав подбородки, замерли в полном оцепенении.

Котельников был поражён этой чёткостью, напомнившей его прошлое в авиационной школе в Бухаресте, где с появлением немецких инструкторов солдаты, щёлкнув каблуками, точно так же застывали в позиции «смирно».

После произнесённого капитаном Ищенко «вольно» у его спутника, стоявшего рядом, вырвалось:

– Когда немцы успели вас так вымуштровать, что превратили в автоматы?

В ответ не последовало даже вздоха, будто все были лишены дара речи! Но они же совсем недавно были красноармейцами! И тот же капитан Ищенко: среднего роста, внешне незаметный, непривлекательный, немного сутуловатый, худощавый и со слегка искривлёнными, как у кавалериста, ногами. В то же время в нём видна была крепкая хватка. В Красной Армии дослужился до капитана, будучи фактически ещё совсем молодым. Немаловажный факт! Затем, при каких обстоятельствах оказался у нацистов в плену? И почему ему доверили роту, неизвестно. В то, что он говорил как бы между прочим, не очень верилось. Так же оставалось непонятно, за что был он награждён германским командованием «Железным крестом»?! Правда, для иноподданных. Очередная тайна со множеством возникавших вопросов. Подробности Котельников не успел тогда узнать.

Переход на сторону партизан бывшей «власовской» роты стал для командования головной болью с множеством вопросов. После ряда вариантов пришлось распределить роту Ищенко по отдельным партизанским отрядам, а одно отделение включили в разные роты внутри бригады. Под видом обретения перешедшими партизанского опыта. Оставить целиком роту наравне с другими подразделениями в составе бригады не рискнули. Опасаясь худшего, на ночь в дополнение к дежурным оставляли в секрете взвод. На всякий случай… Могли ведь запросто глубокой ночью, когда весь личный состав бригады отдыхает, незаметно встать и своим оружием перебить значительную часть партизан. Тем более что всё происходило во вражеском тылу! Настороженность была необходима. Это, возможно, понимали и сам Ищенко и его вымуштрованные «автоматы».

Каково было настроение перешедших «бывших»? Тоже можно себе представить. Но иного подходящего варианта придумать не удалось.

 

Глава 3

Отряд Шмакова также состоял в основном из спортсменов: гимнаста-врача Бронзова, медсестры-гимнастки Татьяны Александровой, ленинградцев-гимнастов Бориса Смирнова и Алексея Завгороднего, боксёра Юрия Облезова, пловца Игоря Лобанова, заслуженного мастера спорта альпиниста-австрийца Фердинанда Кропфаи других.

Эти люди освоили конспирацию, научились вести разведку. Кое-кто имел некоторый опыт подпольной борьбы и проведения диверсионных актов, подчас действовавших на оккупантов ошеломляюще.

 

Глава 4

Котельников рассказал командиру недавно влившейся в бригаду осназа могилёвской областной милиции Сыромолотову о своей встрече с командиром партизанского соединения Ковпаком и его заместителем подполковником Вершигорой, возглавлявшим разведку. Сыромолотов был потрясён услышанным о ковпаковском разведчике.

– Возможно, при очередном нашем появлении на Украине мы поработаем вместе с этим парнем. Есть серьёзные надежды.

Сыромолотов согласился:

– Такой случай нельзя упускать!

– Сначала нам надо вернуться на базу. А там решим. Посмотрим, что скажет начальство. На всякий случай обменялись позывными для поддержания связи.

– Очень умно. Что касается наших, уверен, согласятся.

– Посмотрим. А пока надо добраться до дома.

Перевалило за полночь. Несмотря на изрядную усталость, темп марш-броска группы Котельникова – Сыромолотова, возвращавшейся после выполненного на Украине задания на новую базу бригады осназа, продолжал нарастать Так диктовала обстановка. Они находились на значительном расстоянии от главной базы штаба бригады, расположенной в белорусских лесах.

Именно обстановка вынуждала обходить густонаселённые пункты, напичканные немецкими гарнизонами, полицейскими участками, охранными подразделениями. При этом сплошь на открытой местности. Всё это осложняло движение группы, насчитывающей порядка тридцати боевиков.

Впереди, как минимум, ещё два ночных перехода. Наиболее приемлемый маршрут, тем не менее, был сопряжён с серьёзными сложностями на пути следования.

А пока, согласно графику, предусматривался выход к ближайшим подступам проходившей железной дороги и, конечно, её пересечение.

Это всегда вызывало озабоченность из-за круглосуточной охраны полотна. В данном случае речь шла о магистральной артерии. На подступах к ней в заболоченной местности с зарослями кустарника планировалась многочасовая остановка.

Намеченный маршрут пролегал по заминированной местности. Поэтому обстоятельства вынуждали группу прилагать максимум усилий, чтобы преодолеть отрезок пути до наступления рассвета. Иначе их мог обнаружить противник.

Все в группе прекрасно понимали создавшееся положение. Люди бывалые, разумные, стреляные. Больше всего настораживал намеченный переход после днёвки. Из слов командира группы и старшего проводника Сыромолотова явствовало, что он может оказаться ещё более сложным, чем казалось. Поэтому Котельников и Сыромолотов постоянно предупреждали о строжайшем соблюдении правил при ночном переходе по заминированному участку.

– Ступать ногой необходимо непременно в след от ноги прошедшего товарища, – без конца напоминал взводный проводник.

– Ни малейшего отклонения! – заключал командир группы старший лейтенант Котельников.

– И не забывать, что по ходу движения слева и справа от тропинки – мины! Надеюсь, всем понятно? Вопросы есть?

Их не было. Кто-то шутливо заметил:

– Живы будем – не помрём. А если такое случится, то с музыкой!

Как планировалось, до наступления рассвета группа благополучно достигла заболоченной местности. Тотчас же Сыромолотов с одним разведчиком выдвинулся вперед, залегли и замаскировались почти у самой насыпи железной дороги. От леса, где осталась дневать группа, их отделяли часть леса, незначительная полоса с поросшим кустарником и множество пней от срубленных немцами деревьев по обе стороны вдоль всего полотна.

Их основная задача заключалась в точном установлении проложенной дорожки в заминированном поле, которой пользовались в течение дня обходчики полотна и патрульные жандармы, несшие караульную службу на данном участке дороги.

Именно эту «деталь» лежавшие в кустах дозорные обязаны были уточнить для последующего прорыва ночью через вражескую магистраль.

Весь день Сыромолотов с разведчиком пролежали, точно в гробу. Нельзя было вставать, поднимать голову, разговаривать. И с пальцем на курке автомата. Лишь когда поблизости никто на полотне не появлялся, они могли шёпотом обменяться мнениями. С появлением же патрульных лежавшие в кустах замирали.

Таким образом изучалась местность, обстановка, порядок охраны дороги и, главное, определялась «дорожка жизни», проложенная сквозь заминированную местность. Одновременно Сыромолотов из пущего любопытства вёл счёт немецких составов, проходивших на Восток и на Запад. На слух определял, какой из них шёл с грузом, а какой – порожняком. Своё отношение комментировал гримасой, выражавшей удивление интенсивностью движения эшелонов, которые начинали грохотать ещё до наступления рассвета.

Основной состав группы расположился в небольшом отдалении от магистрали. Нет-нет, да и засыпал. Ненадолго.

Лежавший рядом с Котельниковым разведчик огорченно кивнул на небо, дескать, вовсю шастают фашистские самолёты, а нашей авиации нет и в помине! И затем тихо:

– Может, война уже кончилась? А мы тут заминированную железку собираемся штурмовать!

Котельникову было не до разговоров. Он напряжённо прислушивался, определял обстановку.

Ближе к вечеру лежавших стали одолевать сомнения: удастся ли ночью благополучно одолеть заминированное поле? Бойцы пребывали в тревожном состоянии. Понимали, к чему может привести малейшее отклонение от следа впереди идущего.

Невольно возникла мысль, что командиру следовало бы избрать другой маршрут. Пусть длиннее, зато более безопасный. Конечно, этим надо было заняться заранее.

Про себя многие прикидывали различные варианты, но под конец безрадостно приходили к выводу, что неслучайно Котельников предпочёл путь, предложенный комвзводом Сыромолотовым.

Собственно, так оно и было на самом деле. Из нескольких зол выбрали наименьшее. Хотя и этот маршрут настораживал. Но деваться было некуда: потому-то командир группы согласился с предложенным вариантом.

К самому Сыромолотову, выполнявшему в походе функции старшего проводника, в бригаде относились с уважением и безусловным доверием. Не только за его знание местности, но и за опыт, о котором он из скромности помалкивал, что вызывало симпатию. Рослый, краснощёкий, крепкого телосложения, с мягким белорусским выговором, он, до войны возглавлявший областное милицейское управление в родном Могилёве, теперь командовал всего-навсего взводом. Его бывший первый заместитель и вовсе стал рядовым, как и занимавшие ранее посты начальника уголовного розыска, ОБХСС или паспортного стола. Никто не считал для себя зазорным такое назначение.

А по магистрали с небольшими интервалами проходили в ту и другую сторону эшелоны с живой силой, цистерны с горючим, составы с гружёными платформами, замаскированные пятнистым брезентом, прикрывавшим военную технику противника.

Наконец, наступила ночь. Через некоторое время по условному сигналу дозорных группа из двадцати восьми разведчиков и подрывников, осторожно ступая, двинулась вслед за Сыромолотовым. На одном дыхании перемахнули двухколейные рельсы. Теперь наступило самое сложное и рискованное.

Точно живые тени, в напряжении шагала длинная цепочка людей, навьюченных тяжеленными вещевыми мешками. С автоматами, пулемётами и одной бронебойкой. Главное – ни в коем случае не отклоняться! Шли в кромешной тьме, каждую секунду ожидая взрыва мины, которыми усеяна местность слева и справа от единственной тропинки.

Слева по ходу движения находились сёла с полицейскими участками, жандармской комендатурой и подразделениями, состоявшими из перебежчиков. По уточнённым сведениям, где-то в близлежащих сёлах была расквартирована часть немецкой дивизии под названием «Галичина», сформированной якобы исключительно из националистически настроенных групп Украинской повстанческой армии (УПА) и Организации украинских националистов (ОУН). Шла молва об их свирепости даже по отношению к своим собратьям-украинцам из числа мирных жителей. Личный состав «Галичины» присягнул на верность самому рейсхфюреру СС Гиммлеру.

Поначалу многие отвергали такие слухи. Даже осуждали их распространение. К сожалению, молва подтвердилась. Оказалось, что дивизия на самом деле состояла из злобных изменников, к тому же причисленных к эсэсовцам. В это тоже многие не верили! В группе, да и в самой бригаде особого назначения чуть ли не половина личного состава, включая командный, были украинцы. Поэтому ещё совсем недавно многие не придавали значения этим слухам. Считали их поклёпом.

Однако какой-либо поддержки или признания со стороны самого населения новоявленное фашистское формирование не получило. Подавляющее большинство украинцев, в том числе и из западных областей, относились с презрением к «союзникам Гитлера».

…Отряд уходил в темноту. Внимание идущих то и дело отвлекала приглушённо доносившаяся издалека канонада. И тут на фоне тёмного небосклона вспыхнула ракета, описав яркую дугу. На тропинке вмиг все повалились на землю. Через несколько секунд ракета погасла, как падающая звезда. Слева донеслась пулемётная очередь с огненно-трассирующими пулями.

Карательные силы противника здесь были сосредоточены неслучайно: поблизости проходила главная железнодорожная магистраль, по которой шли составы на Восточный фронт.

Оставалось ещё преодолеть пахотное поле, представлявшее собой своеобразный коридор, находившийся под круглосуточным наблюдением расквартированного в прилегающих селениях батальона мадьяр. Это они время от времени с небольшими интервалами прорезали ночную темноту осветительными ракетами. При этом каждый раз цепочка пробиравшихся разведчиков немедленно плюхалась на землю. Некоторые друг на друга. Сразу начинал работать пулемёт. По размеренной стрельбе не трудно было определить, что строчит немецкий «универсал». Откуда-то со стороны ему вторила более мощная очередь. На слух она была гораздо замедленней. Стало быть, работал крупнокалиберный. Трассирующие пули рассеивались поблизости от залегших плашмя партизан. В то же время освещение противником местности помогало проводникам не сходить с тропинки, корректировать маршрут движения. Но после яркого освещения устанавливалась непроглядная тьма. Возрастал риск отступить от тропинки… А там мины!

Тем не менее группа тотчас же возобновляла движение. Немаловажную роль ориентира на протяжении всей ночи играл белевший лоскуток портянки, выделявшийся на вещевом мешке идущего впереди товарища. Следовавший за ним старался не выпускать этот лоскуток из поля зрения. Чтобы не отстать, не отклониться, не сбиться с пути! Заповедь исключительно важная в ночное время, тем более при подобном форсированном переходе. Как маятник невидимых часов, настороженность одновременно с мечтой о привале без конца отдавалась в висках шагавших.

В группе все прекрасно понимали, что это серьёзный переход на пути к месту дислокации бригады. Стало быть, данный участок необходимо было преодолеть до рассвета!

По мере того как светало, чёртов коридор оставался позади. Несмотря на огромное желание, обернуться и взглянуть, на сколько от него удалились, не хватало сил. Напряжение и усталость достигли предела. Казалось, вот-вот откажут ноги. Запросто можно упасть. Однако шагали, словно ноги двигались сами. Машинально. Каждый, очевидно, понимал, к чему может привести остановка. Первые признаки надвигавшегося рассвета вынуждали людей выжимать из себя последние силы.

Наконец, прозвучала долгожданная команда: привал! Разом все повалились, как срезанные. Вместе с командиром. Впрочем, это он посчитал подходящим местом для передышки своеобразную лощину, за бугром которой угадывалось небольшое село. Светало. Туда уже должен был вступить дозор со взводным Сыромолотовым, который ушёл после короткого привала. Командир группы не спускал с них глаз: то и дело наставлял бинокль, разглядывал местность. Кругом вроде бы ничего настораживающего не наблюдалось. Напряжение, тем не менее, сохранялось. Оттого и не клонило его ко сну.

Ни у кого уже, разумеется, не возникала мысль о неправильно выбранном маршруте. Напротив, несмотря на переутомление, ощущалось нечто похожее на спокойствие после отошедшей тревоги, которую в начале перехода, пожалуй, испытывали все. Но помалкивали. Теперь она превратилась в осознанную признательность Сыромолотову и командиру группы.

Авторитет Василия Ивановича ещё более утвердился. Было за что! Можно сказать, одолели напичканный минами чёртов участок почти вслепую! Двадцать восемь пар сапог прошагали буквально след в след. Оступись один – вмиг сдетонировали бы и другие мины. Конец был бы всем! Стало быть, проскользнули сквозь ушко иголки только благодаря пролежавшему весь день у магистральной дороге дозору, сумевшему с абсолютной точностью определить проход, которым пользовались вражеские патрульные в дневное время.

Послышался голос командира группы:

– Малость отдышались, теперь давайте продолжим движение. Приготовиться!

Немного погодя, более твёрдым тоном он скомандовал:

– Шагом марш!

 

Глава 5

Рассвело, когда в утренней туманной дымке низины увидели небольшое село. Навьюченная группа без всякой на то команды по освоенному правилу стала обретать стройную цепочку, втягиваясь в единственную заросшую травой улицу с выстроившимися по обеим сторонам хатами-мазанками. Как на подбор аккуратненькие на вид, хотя с поблекшей синей краской и пожелтевшей от времени известью. Да во двориках на удивление не было обычной захламленности. Как выяснилось, порядок и чистота были наведены к Пасхе.

Беспокоила мысль: не хозяйничают ли тут полицаи? людей пока видно не было. Однако намётанный глаз улавливал за оконными занавесками затаённые взгляды.

Судя по узкой протоптанной тропинке, уходившей к видневшемуся в конце села колодцу с журавлём, движения какого-либо транспорта здесь давненько не бывало. Согласно договорённости с командиром группы, там уже расположился на привал дозор Сыромолотова. Туда же проследовала стройная колонна вооружённых людей.

В группе Котельникова бытовала установка, ставшая традицией: в стане чужих не проявлять слабость и расхлябанность! Всегда оставаться подтянутыми, держаться с достоинством, вести себя тихо и быть готовыми к любым сюрпризам.

Положение жителей села, намеченного для привала, было знакомо группе. Порядок и чистота свидетельствовали о проводимой в последнее время оккупантами политике. Недавно свирепствовавшее насилие было несколько смягчено. Отношение к местному населению стало кое в чём сносным. Конечно, декларировавшаяся лояльность была насквозь фальшива, но не повсюду. Исключение составляли районы с проходившими поблизости железнодорожными магистралями и шоссейными дорогами, которым оккупационные власти отдавали предпочтение.

Фашисты пытались заиметь в лице местного населения если не доброжелателей, то по крайней мере не явных противников.

Тем не менее, несмотря на это и на сложность территориальных условий с преобладающей открытой местностью, на оккупированной нацистами Украине действовало огромное число партизанских отрядов и крупных соединений, насчитывавших в своих рядах более двухсот пятидесяти тысяч вооружённых бойцов и активных подпольщиков.

Когда колонна с партизанами осназа подошла к месту намеченного длительного привала, солнце уже основательно пригревало. Сразу был назначен дежурный для наблюдения за окрестностями, выделен пулемётный расчёт, вызван староста села. Это село было последним на Украине, дальше лежала Белоруссия.

К тому времени личный состав группы расположился за колодцем с журавлём напротив предпоследней избы, за которой километра на полтора вдали темнела во весь горизонт опушка леса. Там начиналась Белоруссия. Неприступный партизанский бастион. Где-то в её глубине находился штаб московской десантно-партизанской бригады особого назначения.

Первым из сельчан появился пожилой, усатый, опрятный мужик с коленом ноги, изогнутым в деревянной колодке. Это был местный староста. Опираясь на высокую палку, он спокойно отвечал на вопросы Котельникова и Сыромолотова. Оказалось, что немцы бывают в селе редко, полицаи – чаще. Людей не обижают. Ещё он рассказал о безрадостном положении сельчан. Особенно сетовал на отсутствие керосина, соли, спичек, не говоря уже о хлебе или муке.

– Люди цэго не бачили вже аж з самого начала войны! – говорил он на родном украинском, стараясь вставлять и русские слова. – От так мы и живэм.

Знакомая картина. Как повсюду на оккупированной территории, не только в сельской местности, люди жили впроголодь, довольствовались тем, что давало подсобное хозяйство. Для приготовления пищи и обогрева пользовались исключительно заготовленными лучинками, зажигаемыми от беспрерывно тлевших в печи угольков. Для ночного освещения коптил крохотный фитилёк, утопленный концом в блюдце с жиром.

Ещё староста рассказал, что в самом начале оккупации немцы и полицаи увели с десяток пожилых мужиков. О их судьбе никто не знает. Также и нескольких девчат. Они якобы увезены в Германию. О них тоже ничего неизвестно. О себе староста сказал, что ногу потерял на войне с финнами, незадолго до нашествия германов.

К тому времени разведчики, расположившись на траве, расстелили для просушки почерневшие от форсированного марша гимнастёрки, портянки, рубахи. Никто не жаловался. Лишь у кого-то ныли плечи – слишком набиты были вещевые мешки. Улыбаясь, бронебойщик массировал руку.

– Рука, что ли, побаливает? – спросил рядом лежавший напарник.

– Ноет, зараза…

– Чепуха, отвисится!

Кое-кто хихикнул, другие усмехнулись. Хотя было не до смеха.

Под конец рассказа старосты о житейских неурядицах Сыромолотов предложил:

– Для хлопцев надобно организовать шамовку. Яишьню! Так, скажем, с сотню яиц… Как?

Староста, не проронив ни слова, кивнул.

– И малость там з цибулькой трошки её пиджарить, – перейдя на украинский, с многозначительной улыбкой подмигнул Сыромолотов. – Цэго зробиты можно?

Староста усмехнулся и вновь кивнул.

Тем временем бойцы принялись чистить оружие, другие перебирали что-то в вещевом мешке, некоторые брились, освежались ледяной водой из колодца. Были и дремавшие прямо на траве… Кто-то из бодрствующих заметил:

– Житуха тут, видать, терпимая. Вон как у них всё ухожено! Кругом куры да утки, коза пасётся, правда, другой живности не видать. Но всё равно – умеют хохлы вести хозяйство. Этого у них не отнять. Не то что в белорусском селе!

– Нашёл с чем сравнивать! – недовольным тоном заступился за белорусов скромный и тонкий по натуре Борис Шидловский, старожил бригады особого назначения, лейтенант погранвойск, в группе командир отделения разведки. – Конечно, здесь иначе, чем на многострадальной земле Белоруссии с выжженными, опустошённым селами и хуторами!

Договорить другу не дал лейтенант Паша Бакай:

– Да и земля в Белоруссии другая, не то что тут – воткнёшь палку и вырастёт дерево. А там одна только бульба в песчаной почве. Ещё как-то с горем пополам народ тянет, мыкается, сам в голодухе, а партизанам отдаёт последнюю картофельку. Не зря ж в песне, помнишь? «Украина золотая, Белоруссия родная!» Я бы сказал, что белорусы вообще народ бриллиантовый! Понимаешь?

Лейтенант Паша Бакай, неразлучный со своим пулемётом, снятым с подбитого им гранатами немецкого танка, вместе с Шидловским с самой границы выбирался из окружения ещё в сорок первом. Вместе с трофейным оружием они влились в московскую десантную бригаду осназа.

Благодаря лесистой местности, некоторые крупные украинские партизанские соединения перемещались на зимовку в Белоруссию. А на самой её оккупированной фашистами территории действовали более пятисот пятидесяти тысяч партизан, не считая нескольких сот тысяч отважных подпольщиков. Наместника Гитлера в Минске, гауляйтера фон Кубе укокошили белорусские девчата Елена Мазаник и Надежда Троян. Обе были удостоены звания Героя Советского Союза.

Более тысячи белорусских участников войны были удостоены этого высокого звания. Также звание Героя было присвоено более тысячи украинцев – участников войны и партизанского движения. Двум командирам партизанских соединений были присвоены звания дважды Героя Советского Союза: легендарному командарму Сидору Артемьевичу Ковпаку и командиру черниговского партизанского соединения Алексею Фёдоровичу Фёдорову…

Вскоре и остальные уснули.

Прошло некоторое время, и кто-то из партизан, разбуженный дежурным на смену, спросонья спросил:

– Неужто два часа пролетело?! А насчёт шамовки так и ни слуху ни духу?

– Покамест тихо, – последовал ответ.

Услышав разговор, Котельников поглядел на часы, приподнялся и, посмотрев вдоль улицы, тихо заметил:

– Дымок из труб валит. Значит, подготовка идёт!

– Не просто это делается, – дремавший Сыромолотов успокоил – Всё будет, не беспокойтесь. Бабульки там, думаю, стараются.

В самом деле, вскоре появилась вереница женщин, кто с казанком картошки в мундире или миской солёных огурцов, кто с кастрюлей квашеной капусты, а одна бойкая женщина приволокла на тачке целый таз с пшённой кашей, сдобренной нарезанными кусочками яблок.

Разбуженные бойцы бросились к колодцу освежиться. Кто-то быстро расстелил на траве плащ-палатки.

Сгорбленная старушка, едва передвигая ноги, принесла прямо с ухватом огромную шипящую сковороду, заполненную яичницей с грибами. Её сопровождал симпатичный и невероятно стеснительный веснушчатый мальчонка, державший обеими ручонками длиннющий рушник.

Это было похоже на пир. Чувствовалось, что всё делалось от души. Только и было слышно:

– Ишьти, хлобцы. Ишьти на здоровичко!

– Да цэ ж наша украинска «таптуха»! Вона з цыбулькой, як дал наказ староста!

– Тильки не серчайте, що биз соли. Нэмаё яё скрось у нас.

Тут пулемётчик Паша Бакай спохватился, быстро поднялся с полным ртом еды и принялся рыться в вещевом мешке. Извлёк завернутый в бумажку квадратик сахара. Поднёс его мальчику, но тот стал сторониться, укрылся за стоявшей бабкой.

Посмеиваясь, женщины пояснили:

– Да вин не знае, що цэ такэ.

– Бэри, Гнатик! Чуешь? – женщины принялись уговаривать пацана:

– Бэри та кажи дякую. Цэж сахар! Цукр.

Уговорили. Парнишка с опаской приложил к губам сахарок. Улыбнулся. Все рассмеялись. И тут же взгрустнули.

Гости стали благодарить хозяев за доброту, за вкусную еду, за щедрость. Бойцы-украинцы и вовсе по-родственному отозвались о проявленной заботе.

Партизаны были не на шутку растроганы приёмом. Котельников шепнул комвзводу Сыромолотову, что хорошо бы достать припасённый НЗ. Намёк был понят. Едва слышно тот ответил:

– Ко времени!

Когда Василий Иванович начал извлекать из рюкзака и раздавать старушкам нарезанные из парашютной ткани сверкавшие белизной шёлковые куски на платки и косынки, произошёл взрыв небывалой радости.

– Это вам, милые бабули и девчата, примите в знак благодарности скромные партизанские гостинцы. Носите их на здоровье и не поминайте нас лихом.

Оживлённое общение превратилось в трогательное событие, словно на самом деле был праздник. Внезапно послышалась своеобразная, бытовавшая в официальной жизни «лозунговая» здравица:

– Хай живе Радяньска власть та Украина вильна з вид германских оккупантив!

Произнесла её та бойкая женщина, которая притащила на тачке таз с пшённой кашей.

Как мальчишка впервые в жизни увидел сахар, так и сельские женщины были поражены ослепительно блестевшей шёлковой парашютной тканью. Судя по тому, с какой радостью не только старушки, но и девушки сразу накидывали на голову либо примеряли на плечи платки, не исключено, что в мирное время на селе мало кто имел о них понятие.

Однако время пребывания в селе подходило к концу. Командир группы незаметно для окружающих кивком показал комвзвода на часы.

Сборы, как обычно, проходили в темпе и без лишней суеты. Тем более никто из сельчан не уходил.

Когда всё было готово к построению, Василий Иванович, забавлявший присутствующих всякими шутками-прибаутками, посмеиваясь, вдруг от души, как бы на прощание, на чисто украинском языке обратившись к молодёжи, сказал:

– Эх, девчата-девчата, що ви сидитэ тут? Пишлы б з нами у Белорусию! Там у нас танцив е!

Ответ не заставил себя ждать: сложив руки на пышной груди, краснощёкая дородная девка, что называется «кровь с молоком», сказанула, точно отрезала:

– А нам тутечко, дядько, не до танцив! Нам або поебтись б трохи!..

Все замерли. От внезапности и растерянности. Но всё же кто-то засмеялся. С опущенными головами, прикрывая лица краем платка или косынки, женщины заговорили:

– А щоб ты сказилась, бестыжья…

– Яка срамота, господи…

– Это ж надо такое отчубучить!

Трудно было разобрать, о чём говорили старушки. Кто недовольным тоном причитал, а кто от стыда или стеснения осуждал сказанное, но почти все замахали руками, словно отрекаясь от услышанного.

– А шо? – не унималась дородная девка. – Хиба брешу я, чи шо?..

Сыромолотов опешил. Лицо его, и без того всегда румяное, теперь и вовсе приобрело цвет спелого арбуза, зрачки расширились как будто от растерянности, но с затаённой хитрецой. Он не знал – реагировать или смолчать?..

Бабки продолжали причитать и стыдить девку:

– Яка срамота, господи-и-и…

Кто-то из разведчиков, посмеиваясь, подзадорил:

– Давай, давай, Василий Иванович, приглашай девчат на танцы!

Оставаясь со сложенными на пышной груди руками, пышущая здоровьем, с правильными чертами лица девка окинула презрительным взглядом возмущавшихся старушек и гордо спросила:

– Хиба не так воно, бабуськи? Чаго ж тоды гвалд такий пиднялы?

Огромное, необычайно синее небо стало на редкость прозрачным и чистым, в воздухе витал дурманящий аромат душистых трав. Будто не было ни войны, ни горя, ни нужды. Добродушные, сердечные, испившие сполна чашу страданий при гитлеровской оккупации женщины в поблескивавших на солнце шёлковых платках у колодца с журавлём в обычном украинском селе живо и от души махали вслед уходившей колонне партизан:

– До побачине, ридные наши людины!

Случайная встреча в украинском селе оставила по-настоящему глубокий след от общения и взаимно проявленной глубочайшей человечности.

Когда, бывало, обстановка накалялась и грозило что-то очень тревожное, Василий Иванович Сыромолотов говорил:

– Дела усложняются, Антоныч. Видать, нам будет не до танцив.

Слова молодой сельской красотки стали у Сыромолотова и Котельникова многозначащим «паролем». Вошли в обиход.

Москва дала положительную оценку информации Котельникова и Сыромолотова о пребывании на Украине. Василий Иванович получил повышение: его назначили командиром разведроты бригады особого назначения.

 

Глава 6

По возвращении группы разведчиков на главную базу бригады начальнику разведки были доложены результаты. Выслушав короткий доклад, Сёмин предупредил Виктора Рассадина и Олега Лорана, что на сей раз отдыхать им придётся не более суток. Причина состояла в новом срочном задании.

На следующий день начальник разведки ввёл Рассадина и Лорана в курс дела. По полученным данным, в деревне Сидоровичи Гомельской области некоторое время скрывалась девушка, якобы приземлившаяся где-то поблизости на парашюте. Звать её Таня. Одно время она жила у некой старушки, соседка которой будто бы допытывалась у людей, нет ли поблизости партизан.

– Задача состоит в том, – сказал начальник разведки, – чтобы отыскать эту парашютистку.

Он отметил также, что в той деревне немцы побывали всего однажды, когда там проходил фронт. Но неожиданно туда нагрянули из района полицаи. Таня сумела вовремя скрыться. Полицаи рыскали по хатам, под конец побывали в избе, где девушка нашла приют. Перевернули всё вверх дном. Будто бы обнаружили две пустые банки из-под консервов и военные часы с одной большой стрелкой.

– Что касается военных часов с одной большой стрелкой, – пояснил начальник разведки, – очевидно, имеется в виду компас. Всё это полицаи забрали. Увели с собой хозяйку хаты и ещё нескольких женщин. Кое-кто из них вскоре вернулся домой. Некоторое время спустя Таня заходила к той соседке, что интересовалась у односельчан относительно партизан, спрашивала про старушку, у которой жила, плакала, узнав, что она не вернулась. Когда уходила, призналась, что за ней должен придти её отец. Просила передать ему, что живёт у пожилой женщины на хуторе, который за лесом, в самой крайней избе. Недалеко от колодца.

– Речь идёт о судьбе нашего человека, – сказал начальник разведки Сёмин. – Мы обязаны сделать всё от нас зависящее для её розыска. В этих самых Сидоровичах побывал со своей группой старший лейтенант Котельников. Однако о скитавшейся в тех краях парашютистке до него тогда сведения не дошли. А девушка, надо полагать, находится в тяжёлом положении.

– Раз сумела столько времени скрываться, удачно менять местонахождение, значит, разобралась в обстановке, – ответил командир взвода разведчиков Виктор Рассадин. – Стало быть, найдем её.

 

Глава 7

Уже около полутора лет находился помощник начальника разведки Юрий Котельников во вражеском тылу. Он свыкся с партизанской жизнью. В то же время отмечал что-то настораживающее, инородное. Был готов к любым неожиданностям.

Он больше других в бригаде был в курсе событий, в том числе и местного значения. Одновременно исполнял обязанности командира группы радистов.

Котельников счёл нужным извиниться перед начальником разведки за недавно брошенную фразу: «не давайте мне столько советов, поскольку я и сам неплохо ошибаюсь…» Сёмин сделал вид, будто не придал значения этим словам. Но в их искренность вряд ли поверил.

К полученным заданиям Котельников относился с должным вниманием. Но в последнее время ему часто приходилось находиться с группой вдали от места расположения штаба бригады. Связь с ним в основном поддерживалась по рации. Осуществлялась и «живая», но лишь в исключительных случаях, ибо она отнимала слишком много времени у связных, подвергала их риску. Не говоря уже о трудностях передвижения.

Начальник разведки Сёмин настаивал на выделении группы Котельникова из основного ядра бригады. Он обосновывал своё предложение важностью ведения масштабной разведки в стане противника вдали от расположения бригады. Речь шла об очередном задании вблизи Украины и по возможности на её землях.

Помощник по разведке воспринял мнение начальника по-своему, полагая, что он хочет отключить его от насущных дел в целом и тем самым лишить возможности быть в курсе происходящего в бригаде, так как, по его мнению, это становилось известно Центру. «Пусть Сергей Георгиевич думает, что ему заблагорассудится. Но я стукачом не буду! Мнение у меня есть, и оно основано на стопроцентных фактах!» – прикинул он про себя и вспомнил случай при переходе линии фронта.

Предложение генерала о передислокации на Украину его помощник принял без возражений. К тому же и сам стремился к самостоятельной деятельности. Вдобавок не хотелось быть бельмом на глазу у начальства, коль скоро о нём сложилось такое мнение. Упорствовал лишь при отборе в группу нужных для предстоящей работы людей. Уходить на задание без тех, кого он предлагал, отказывался. Разговор был трудный, но старший лейтенант настаивал на своём. Отстоял и кандидатуру доктора Бронзова в качестве партийного руководителя группы…

По этому поводу комбриг Шмаков Сёмину:

– Я тебе говорил, орешек он твёрдый.

– Не столько твёрдый, сколько чувствует поддержку одного из соратников самого-самого… Здесь двух мнений быть не может. Определённо!

Этот разговор передал Котельникову доктор Бронзов. Он знал о споре в штабе при отборе людей в группу, поскольку должен был войти в её состав. Вместо себя он оставлял почитаемую и любимую всеми в бригаде старшую медсестру Татьяну Владимировну Александрову.

В пути Котельников и Бронзов разговорились:

– Честно говоря, – признался Юре доктор Бронзов, – не ожидал, что сумеешь меня отстоять. Что ни говори, а у него в петлице всё-таки ромб!

Лицо старшего лейтенанта приобрело лукавое выражение:

– Верно. Но насчёт него, как говорится, стоит знак вопроса…

– То есть?

– В другой раз, Саша. Ладно?

– Ладно. Но я знаю, что ромб он получил ещё в тридцать восьмом или даже тридцать седьмом, – не унимался доктор. – Несмотря на сравнительно молодой возраст, он до войны возглавлял контрразведку в одном из управлений крупного морского порта на севере страны. Это о чём-то говорит?!

– Не будем об этом. Прошу тебя, Сашец, – спокойно прервал его Юрий. – Давай обмозгуем предстоящие дела. Это в данный момент важнее.

Доктор Бронзов не стал возражать, но, тем не менее, развёл руками:

– Не будем, так не будем. Меня это не колышет. Конечно, тот случай с его отставанием при переходе линии фронта и, главное, исчезновение с места, где были вынуждены его оставить сопровождавшие по его же настоянию, настораживает. Вот так, Антоныч. Впрочем, для тебя это тоже не новость. Или я ошибаюсь?

– Не время сейчас об этом. Мы договорились, что будем заниматься более важным и насущным. Вот моё мнение. Ты его прекрасно знаешь…

Почему-то Котельников подозревал, что о прошлом начальника разведки доктора поставили в известность в Москве, но он не то хранит тайну, как это положено, не то на самом деле понятия не имеет о подробностях.

– Давай поставим на этом точку, – решительно произнёс Юрий. – Прошу тебя, Саша. Тем более что нам предстоит действовать, несмотря на массу сложностей, на «ридной и неньке Украине…»

– Хочешь сказать, что теперь нам придётся там лиха хлебнуть?

– А нам не привыкать. Что надо, выполним, и никаких гвоздей. Будь спок, Сашенька.

– Я спокоен. И если хочешь знать – очень рад, что ты сумел вытащить меня.

Перед тем как покинуть главную базу, Котельников проинструктировал остающегося вместо него в бригаде командиром связи младшего лейтенанта ГБ Алексея Панкратова и шифровальщицу сержанта ГБ Галину Соловьёву. Для видимости он холодно попрощался с ними, небрежно подав обоим руку. В ответ Соловьёва украдкой многозначительно подмигнула.

Увы! Была некая противоречивая, настораживающая и вызывающая массу сомнений ситуация на одном из флангов сложнейшей войны, конца которой не было видно.

Более суток группа Котельникова – Бронзова пробиралась в сложнейшей обстановке. Обходили населённые пункты с гарнизонами, полицейские участки или обычные водные переправы, не считая переходов двухколейных железных дорог с тропками, напичканными по бокам, судя по имеющейся информации, противопехотными минами.

Основательный привал, почти на сутки, сделали уже на украинской земле в партизанском соединении Попудренко, входившем в состав крупнейшего объединённого соединения под командованием бывшего первого секретаря Черниговского обкома партии Алексея Фёдоровича Фёдорова.

Передохнули, обменялись информацией относительно пройденного маршрута и особенно предстоящего. Командир соединения Попудренко выделил группе двух проводников, знавших местность и обстановку. Осназовцы были растроганы вниманием и на исходе дня тронулись в путь.

При содействии проводников одолели за ночь сложный во многих отношениях район, обойдя ряд опасных мест, охраняемых немцами. Форсированным маршем достигли лесной местности и к рассвету остановились на очередной привал.

 

Глава 8

Разведчики, посланные генералом Сёминым на поиск парашютистки, сразу установили, что в Сидоровичах немцы действительно не останавливались, но в дневное время всё же наведывались за молоком, яйцами, картофелем. Поэтому Рассадин и Лоран предпочли действовать с наступлением темноты. Минусом ночного рейда было лишь то, что при виде вооружённых людей жители застывали от страха. Кто они? Вроде бы партизаны. Однако полицаи нередко выдавали себя за людей, пришедших из леса. Точно так же расспрашивали, захаживают ли посторонние люди, задавали и другие вопросы; малейший промах хозяев дома завершался для них трагедией.

Белорусские селяне, наученные горьким опытом, избегали бесед с незнакомцами. Только и было слышно:

– Ой, да што вы, родненькие! Откедова ж нам знать-то? Ничегошеньки не ведаем, ничегошеньки не чуяли да ничегошеньки нам неизвестно… Люди мы тёмные, никто до нас ня ходе, начисто тут пусто… Молочка, может, хочете? Да толечко козье. Коровку германы давно сцапали. Ежели бульбочки надобно, ёсть у подполе, але ж зовсем дробненькая… А про дивчину, што питаете, вон крест честной – видать у глаза не видали да и ничегошеньки ня чуили… А молочко вон у крынке – пейте сабе на здоровичко, люди добрые! Толечко оно козье… Коровку нашу германы зацапали. Может, ещё чаго хочете, то з полной душой мы до вас с превеликим удовольствием отдадим.

Белорусы готовы были поделиться с незнакомцем последней картофелиной, а уж солдату единственную рубаху отдадут, хотя сами пребывали в ужасной нужде.

Таких людей в мире поискать и не так-то просто будет найти. Низкий им поклон за превеликую доброту.

Из ночи в ночь ходили разведчики по хатам. Помимо неприятного ощущения, которое они испытывали, врываясь в чужую обитель с до смерти напуганными людьми, сами они пребывали в постоянной настороженности, ожидая выстрела из-за угла, а то и очереди из засады.

Однако все старания разведчиков пока не дали результатов. Четвёртая ночь была на исходе, когда они свернули на хутор и разбрелись по хатам.

Войдя в первую попавшуюся избу, командир разведгруппы Виктор Рассадин завёл разговор с хозяйкой, расспрашивал, захаживает ли кто из чужих на хутор, да по какой нужде, а сам при этом поглядывал в окно. В наступавшем рассвете заметил бегущего к хате Лорана, тотчас же вышел ему навстречу:

– Что случилось?

– Нашли! – восторженно, но при этом негромко произнёс запыхавшийся Олег. – Вон в той халупе, – указал в окно, – где стоит парень. Напротив колодца.

– Парашютистку?

– Ну да!

– А парень кто?

– Это он сказал, что в соседней хате находится девушка, которую зовут Таня. Побегу позову её.

Рассадин подошёл к тощему, невзрачному на вид парню в полувоенном потёртом обмундировании. Тот стоял, понурив голову, с лицом небритым и в мелких морщинках. На вид ему было лет двадцать с небольшим. Не поднимая головы, спросил:

– Возьмёте нас к себе?

– А ты кто будешь?

– Красноармеец, – он грустно усмехнулся. – Бывший. Попал в окружение. Тут батрачу у одной тётки. Если возьмёте – пойду с вами. Мы с Танькой давно хотели податься в партизаны, да не решались. Она страшно напугана. Боится и немцев, и партизан. И вообще людей. Замкнулась. Всё ждёт прихода Красной Армии. А когда это случится? Может, и не скоро.

– А с чего ты взял, что мы партизаны? – спросил Рассадин. – А если мы полицаи?

Бывший красноармеец усмехнулся:

– Да разве полицаи будут так разговаривать?

– А тебе приходилось с ними встречаться?

– Почему ж не приходилось? В полицию всё хотели завлечь, да хозяйка моя заступилась. Самогону им целую четверть отвалила! Вот и отрабатываю.

– Такой ты ценный работник? – не отставал с вопросами Рассадин. – Или тут нечто другое?

Парень неопределённо пожал плечами:

– Может, и не ценный, зато справный. И ничего другого. Труд-то дармовой. Только за жратву. А не будешь вкалывать – полицаи недалеко. Там и немчура…

– А девушку откуда знаешь?

– У колодца познакомились. Из разговора понял, что ей будто тоже хотца к партизанам. Мне тоже. Но их не видать. Тут чем меньше знаешь – спокойнее. Мы вот сейчас разговариваем, а назавтра, если заявятся немцы или полицаи, мне за это может быть худо аль и вовсе капут.

– Уж прямо капут? – притворился удивлённым Рассадин. – За что?

– Побыть бы тебе в моей шкуре, узнал бы, за что…

Со двора показалась девушка в сопровождении Лорана.

Рассадин окинул собеседника оценивающим взглядом. Спросил:

– Пожитки есть какие?

Парень грустно пожал плечами:

– Одна шинель худая, да вот весь я.

– Звать-то как?

– Егор.

– Ладно, Егор. Давай мотай за шинелькой и прихвати, если найдётся у хозяйки, что-нибудь там пожевать… В дороге понадобится. Сможешь?

Парень кивнул и побежал в один из дворов.

Парашютистка Таня предстала перед Виктором Рассадиным в совершенно неприглядном виде: маленького росточка, чумазая, растрёпанная, со спадающими на глаза локонами, в стоптанных лаптях и чудной, местами прогоревшей юбке, в неком подобии блузки. С плеча у неё свисала грубая домотканая, изрядно полинявшая крестьянская торба. Внешний вид парашютистки был настолько жалким, что радостное настроение разведчиков как-то увяло.

– А в драной торбе у неё рация, – тихо заметил Олег…

Лишь на третьи сутки разведгруппа Виктора Рассадина и Олега Лорана вместе с парашютисткой и бывшим красноармейцем подошла к реке Ипути. Здесь была единственная, никем не охранявшаяся куцая переправа. Одолели её у села Николаевки.

Отсюда брал своё начало партизанский район, за лето сорок второго года освобождённый от оккупантов и полицаев.

Когда разведчики с Таней прибыли на базу бригады, мало кто из увидевших парашютистку отнёсся к ней только сочувственно. У всех вызывал удивление её почти детский вид.

Разведчиков Виктора Рассадина и Олега Лорана, докладывавших начальнику разведки в присутствии комбрига Шмакова о парашютистке, что-то явно смущало. Хотя всё, кажется, было вполне оправданно. Бросить тень на девушку? Это могло быть превратно истолковано командованием. Поэтому разведчики не решились упомянуть о своих сомнениях. Кому охота брать такой грех на душу? Единственное, что они позволили себе, так это осторожно намекнуть начальству, что вся история со скитанием парашютистки требует всесторонней проверки.

Начальство согласилось с таким выводом как само собой разумеющимся, после чего девушку позвали в штаб.

Что касается тощего и молчаливого окруженца Егора, то с ним побеседовал недавно прибывший с Большой земли лейтенант Белов, назначенный начальником штаба. Естественно, задал обычные в таких случаях вопросы и почти тут же отправил его в хозяйственную роту Селезнёва.