Глава 1

В состав немецких войск, осаждавших Клетнянский лесной массив, входила и часть власовской армии. Бились власовцы не столько отчаянно, сколько шумно-скандально, с руганью. Все власовцы были в немецкой военной форме с нарукавной нашивкой «РОА» либо названием азиатских советских республик. Имелись такие незначительные по численности формирования.

Партизаны впервые столкнулись с подобной публикой. Наиболее озлобленно вели себя украинцы и русские изменники. В ходе боя с помощью громкоговорителя они всячески поносили Советскую власть, предрекали ей поражение, угрожали расправой и ужасно сквернословили. Оказавшись в плену у партизан, изображали себя мучениками, насильственно втянутыми во власовскую авантюру. Но попадались и агрессивно настроенные. Таких было немного. Обычно они выглядели понуро. Знали, с кем скрестили мечи. Трепетали перед тем, что в конце концов их ждёт.

 

Глава 2

А время шло. И «проколы» следовали.

Для решения вопроса о выходе из создавшегося положения комбриг Шмаков и начальник разведки Сёмин решили образовать штаб под Объединенным командованием, который бы заблаговременно решал, какие меры следует предпринять в связи с обостряющейся в районе обстановкой.

Форум участников совещания предстоял авторитетный. Одиннадцать командиров, среди них комиссары, начальники штаба или разведки. Повестка дня: «Выход из создавшегося положения в районе дислокации».

Во вступительном слове генерал Сёмин отметил, что открыть совещание должен был комбриг Шмаков. Но за полчаса до его начала примчался посыльный от командира батальона – комбригу необходимо было срочно прибыть на заставу. Там немцы пытаются прорвать нашу оборону. В батальоне имеются раненые. На другой заставе ещё с ночи находился комиссар Малюгин.

– Таким образом, комбриг Шмаков поручил выступить мне. Возможно, комиссар Малюгин подскочит, – сказал Сёмин. – А пока, если нет возражений, приступим к работе.

Возражений не было. Первое слово Сёмин предоставил командиру отряда капитану Скандилову.

Во время его выступления на пороге землянки появился часовой и вызывал генерала Сёмина. За дверью стояла радистка Таня. Скороговоркой она дала понять Сёмину, что он срочно нужен, поскольку у неё – связь со штабом армии. И тут же убежала. С порога Сёмин крикнул собравшимся, что идёт на связь со штабом армии.

– Я сейчас же вернусь! Продолжайте…

И побежал вслед за радисткой.

Совещание продолжалось. Но не прошло и десяти минут, в течение которых обсуждались предлагаемые планы выхода из блокированного района, как раздался мощный взрыв. Содрогнулись деревья. Казалось, что небо грохнулось на грешную землю! Откуда-то издалека откликнулось жалостливое, сочувствующее эхо, после чего установилась гробовая тишина. Всё замерло. На месте просторной штабной землянки зияла огромнейшая воронка. Кругом – бревна, еловые ветки от наружного камуфляжа, обломки досок и искарёженные тела участников совещания.

Когда Сёмин прибежал к месту, откуда вышел всего минут десять назад, то увидел огромную воронку, над которой клубился сизый дым. Отдавало гарью вперемежку с порохом. Сёмин причитал:

– Я ж только что отсюда! Какой ужас! Бомба немецкого самолёта, что ли, угодила в землянку, не пойму?

За пределами воронки, где-то в стороне, был обнаружен командир отряда штаба Белорусского партизанского движения Антоненко. Он был без сознания – не то ранен, не то контужен. Все остальные погибли.

Со всех сторон бежали бойцы с оружием в руках, женщины из пекарни. Все в слезах. Среди них растрёпанная, чумазая радистка Таня.

– Врача сюда! – кричал Сёмин. – Командир отряда Антоненко ранен. Вызовите военврача! Где он, чёрт побери?!

Кто-то ответил:

– Доктор Бронзов на заставе. Там с раннего утра идёт бой…

– Срочно послать конного связного, и пусть он немедленно мчится сюда! И пусть комбригу и комиссару сообщит о случившемся.

Кто-то из партизан торопил:

– Давайте быстрей! Бревна разбирайте. Под ними могут быть люди!

Бойцы разбирали обломки горевших бревен, тяжёлые оттаскивали в сторону, извлекали окровавленные, изуродованные, неузнаваемые трупы.

Удалось опознать трупы капитана Скандилова, начальника особого отдела капитана Милицына, комиссара Клетнянского отряда Овчаренко. Других узнать было трудно.

На следующий день с раннего утра послышался шум мотора. В небе появился знакомый двухмоторный корректировщик «фоккевульф». Покружив недолго над лесом, удалился.

Полчаса спустя заработала артиллерия противника. Обстреливала лес. Тоже недолго. Стрельба слышалась с разных сторон. Судя по всему, на заставах развернулись бои.

В считанные минуты весь личный состав партизанских отрядов и групп, включая бригаду осназа, был брошен в сражение.

В одну из следующих ночей Котельников и прибывший с заставы военврач бригады осназа Бронзов неожиданно наткнулись на стоящего в колонне коня, в седле которого оказался контуженный командир белорусского партизанского отряда Антоненко.

По голосу узнал подошедших, обрадовался. С трудом выговаривая слова, рассказал, что прибыл на совещание с некоторым опозданием. У дверей стоял небольшой ящик. Он присел на него, слушал выступавшего капитана Скандилова. Неожиданно приоткрылась дверь землянки. Часовой позвал Сёмина. За дверью мелькнула стоявшая в стороне военная радистка. Сёмин поспешил к ней, но тут же вернулся и попросил прощения у собравшихся, что вынужден на минуту отлучиться, так как сейчас идёт связь со штабом армии и к нему имеются какие-то срочные вопросы. Сказал, что скоро вернется, и убежал.

– Минут через десять, – продолжал Антоненко, – раздался взрыв… Больше ничего не помню. Через некоторое время стал понемногу приходить в себя. Теперь могу пояснить: если бы я не опоздал на совещание и не сидел бы на том ящике у самой двери, меня бы взрывной волной не оглушило и не выбросило без сознания. Всё это не случайно. Имейте это в виду! – предостерёг Антоненко. – Ваш начальник разведки наверняка остался жив?..

Это была новость для Котельникова и Бронзова. До этого все потихоньку задавались вопросом, как же уцелел Сёмин, созвавший совещание?!

В тот день Антоненко увёз на повозке начальник штаба его отряда. Ему оказали соответствующую медицинскую помощь, но он оставался в контуженном состоянии.

Вскоре дошёл слух, что он скончался. Выяснилось, что тот же его начальник штаба, чтобы стать командиром отряда, застрелил спящего Антоненко, дескать, чтобы не мучился от боли.

Страшная весть потрясла всех, кто знал Антоненко как боевого, порядочного и преданного делу борьбы с оккупантами командира отряда.

Недели полторы-две спустя с Большой земли по личному приказу первого секретаря компартии Белорусии Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко прилетел член ЦК компартии Белоруссии Жданович. Самолёт приземлился на аэродроме за пределами блокированного немцами Клетнянского района. Ночью в сопровождении роты партизан соединения Балыкова Жданович добрался в блокированный район. Отыскали отряд Антоненко. Помог в этом Сёмин.

Разобравшись в ситуации, Жданович вынес решение о расстреле бывшего начальника штаба отряда Антоненко. В отряд были назначены новые командир и начальник штаба.

На ту же площадку соединения Балыкова должен был приземлиться самолёт, чтобы забрать Ждановича на Большую землю.

Несмотря на мощную охрану, выделенную самим Балыковым, на всём пути из Клетнянских лесов Ждановича сопровождал со взводом автоматчиков бригады осназа начальник разведки Сёмин. На самолёте, прибывшем за Ждановичем, Сёмин улетел в Москву.

Узнав об этом, Котельников вспомнил слова Бронзова, что начальник разведки собирается в Москву. Стало быть, его вылет в Москву был заранее согласован.

Однако выяснилось, что такой разговор имел место некоторое время тому назад. Но о том, что Сёмин воспользуется отлётом Ждановича на Большую землю, командир Шмаков и комиссар Малюгин понятия не имели.

Тут Котельникову припомнился случай при переходе через линию фронта, когда Сёмин якобы вывихнул ногу и отсутствовал на том месте, где его оставили сопровождавшие бойцы. Теперь он решил воспользоваться случаем с отлётом Ждановича в Москву. Наговорит там семь бочек арестантов. От него всего можно ожидать.

 

Глава 3

Скандиловцы ходили мрачнее тучи, ни с кем не разговаривали. Они скорбели по своему командиру, не находили себе места. Все были озадачены взрывом и гибелью участников совещания – девяти человек командного состава.

Каким образом в штабе оказалась взрывчатка?! Туда никто не имел доступа! Часовые? Тот, что стоял у штаба, скончался. Те, что до него стояли на посту, ничего предосудительного не видели. Толков было много: кто считал, что немецкий самолёт сбросил мощный фугас, кто высмеивал эту версию и утверждал, что имела место настоящая диверсия, а некоторые и вовсе относили произошедшее к безалаберности своих же партизан.

Прибывший с заставы удручённый произошедшим комиссар Малюгин выслушал каждого. Задавал вопросы, но из ответов ничего особенного установить не сумел. Загадкой оставался вопрос, откуда в штабе могло взяться столько взрывчатки? И вообще, кто бы мог отдать приказ принести её в землянку? Он то и дело вопрошал:

– Почему в штабной землянке оказалось столько взрывчатки? Вот основной вопрос. Вряд ли комбриг или тот же начштаба могли додуматься отдать такое указание. Это всё-таки взрывчатка! К тому же оказалась в штабе бригады осназа именно во время совещания! Всё это преднамеренно!

– Для кого-то капитан Скандилов был любимым, для кого-то ненавистным, – заметил заместитель начальника особого отдела Климов. – Сей факт тоже нужно иметь в виду!

– Это ясно, – согласился комиссар. – Сформировал около роты по личному указанию изменника Родины Власова. Обязался служить ему верой и правдой. Вместо этого восстал всем составом, перебил большую часть немцев вместе с их ставленниками и ушёл в лес… Не исключено, что в этом кроется причина взрыва.

– Тоже верно, – согласился Климов. – А так мы в полном неведении. Мне наш хозяйственник Селезнёв доложил, что со взрывчаткой у нас в бригаде полный порядок. Никакой недостачи нет и быть не может! Имеется акт с подписями свидетелей. Между прочим, должен отметить, что Сёмин предлагал мне принять участие в совещании, – неожиданно доверительно признался Климов. – Вот так! Думайте, что хотите, товарищ комиссар. Но это отдельный разговор. Хорошо, что вы не успели вовремя вернуться. То же самое и комбриг. Тоже повезло.

– Грустно, – вздохнув, тихо произнёс комиссар. – Важная деталь. В то же время не хотелось бы бросить тень – дело чревато серьёзными последствиями. Я бы не торопился с выводами.

– На это я уповаю, – признался Климов.

– Меня волнует вопрос, откуда в штабе взялась взрывчатка?! – повторил в который уже раз комиссар. – Не с неба же свалилась!

Климов перебирал детали:

– Кто заходил в штаб до прибытия людей на совещание? Кто из командиров подразделений побывал в штабе? Кто был посвящён в предстоящее совещание? Как бы всё это уточнить?

– Подождём, сегодня должен вернуться Шмаков. Он уже в курсе случившегося. Посмотрим, какие меры примет.

 

Глава 4

Разведка партизан отметила что-то похожее на подготовку немцев к созданию кордона на подступах к Клетнянскому лесному массиву со стороны реки Ипути. С самого утра послышался знакомый гул мотора. Из-за облаков вынырнула «рама», облетела округу и скрылась.

В срочном порядке партизаны принимали меры по маскировке землянок: прежде всего гасили печки, чтобы не обнаруживался дым, ограничивали перемещение по лагерю.

Вслед за корректировщиком появился бомбардировщик. Сделав круг, начал сбрасывать противопехотные, раскрывающиеся в воздухе контейнеры с минами: было видно, что в глубине леса возник столб дыма. Это загорелись стога сена и соломы – запас фуража.

Оставаться в лагере было рискованно. К тому же столкновения усилились на многих участках осаждённого края. Партизаны несли потери. Снаряды и мины противника рвались чуть ли не повсюду. Впряжённые лошади рвали упряжь и срывались вместе с гружёнными или и вовсе опрокинутыми санями и повозками. На вторые сутки партизаны были вынуждены покинуть лагерь.

…В сформированной осназовской колонне группа связистов Котельникова двигалась на санях вслед за штабом бригады с приданным ему для охраны взводом автоматчиков. Во время движения они были вынуждены отойти подальше от разгоравшегося боя. Снаряды и мины рвались уже поблизости. Усиливалась и пулемётно-автоматная стрельба. С той и другой стороны. Бои возникали в различных местах лесного массива. Кое-где отходили сами партизаны – им незачем было удерживать территорию.

На четвёртые сутки завязался упорный бой. Потери партизан были незначительны, но задержавшийся по какой-то причине батальон одного из отрядов разбился на мелкие группы. Большинство из них оказались без запасов боепитания для рации и продовольствия, оставшегося на санях, которые рванули куда-то в сторону.

Поэтому каждый командир группы принимал решение самостоятельно: одни надеялись прорваться через кольцо окружения в белорусские леса; другие решили отсидеться в лесу в расчёте на то, что гитлеровцы не станут долго блокировать опустевший лес.

Вдобавок вновь повалил снег. Казалось, он кстати: отвлечёт противника. Но не тут-то было. Он основательно сковывал движение партизан в лесу. Появились сугробы. Тут неожиданно поднялся сильный ветер, затруднявший видимость. Бороды, усы и ресницы были облеплены снегом.

Началось нечто похожее на массовое отступление. Возникла неразбериха. Различные подразделения перемешались друг с другом. Всё быстро превращалось в некую разношёрстную толпу куда-то устремившихся на оставшихся гружёных санях и метавшихся между ними людей. Те, у кого сохранились лыжи, изо всех сил старались обогнать друг друга, а те, кто побросал их, уныло месили снег на своих двоих. Кое-кто иногда вскакивал на ходу в проезжавшие сани. Если там было место. Воцарилась суматоха!

С утра следующего дня закрутила настоящая пурга. Появились заносы, с трудом преодолеваемые. Намаялись. Внезапно стемнело. Не разобрать, кто рядом! Некоторые в отчаянии куда-то свернули при обходе сугробов. Всё происходило на удивление бестолково.

Взвод прикрытия группы «связи», следовавший ещё совсем недавно неотступно, куда-то оттеснился вместе с колонной саней. Местами встречались отдельные истощённые лошади с оборванной упряжью. Зрелище было плачевное.

 

Глава 5

В числе разрозненных групп из уцелевшей части была команда, во главе которой стоял помощник начальника разведки бригады особого назначения, он же командир группы связи и главный радист портативной рации Котельников с двумя непосредственными помощниками Петром Изотовым и Николаем Белиновым. А также трое радистов – Федя Кукушкин, Лёня Щукин и Вася Тихонов, прозванный «Тихоня», с тремя помощниками, прикреплёнными к группе, и для охраны пулемётчик – старший сержант пограничник Саша Бавтута. Всего десять. Ещё для охраны отделение автоматчиков из восьми бойцов с командиром.

Первым помощником командира-радиста был Саня Кузнецов, но и он во время боя неожиданно исчез с повернувшей куда-то группой сопровождения радистов. Возможно, с ними остались Алексей Панкратов, шифровальщица Галя Соловьёва и радист Гришка Василькович.

Всегда подтянутый, порывистый, рассудительный командир, несмотря на исключительно трудное положение, в котором оказалась его команда, сохранял бодрость духа. Позади всё же полуторагодичное пребывание во вражеском тылу. Всегда неотступно рядом находился близкий ему по духу пулемётчик Саша Бавтута.

Было обидно, что приданное небольшое подразделение для сопровождения радиосвязистов исчезло во время одного из очередных боёв. Во время отступления в «чумовой ночи»! С запасом продовольствия и половиной мешка сухарей.

Каким-то образом группа связистов оказалась отрезанной от ушедшей неизвестно куда части бригады во главе с комбригом Шмаковым, комиссаром Малюгиным и начальником штаба Беловым.

В страшном напряжении Котельников держал под пристальным вниманием своих людей, без конца напоминал, чтобы следовали друг за другом, ни на шаг не отдалялись.

Во время неразберихи к группе связи примкнул кое-кто из других подразделений. Рядом оказалось отделение минёров со знакомым Котельникову командиром. Почти тут же появился ещё ряд групп из других отрядов и соединений. Толпы вооружённых людей, стараясь обогнать других, остервенело двигались куда-то вроде бы в одном направлении. Чувствовалось, что каждый озабочен самим собой и одной мыслью – как можно скорее покинуть блокированную местность, подвергавшуюся обстрелу. Все куда-то изо всех сил стремились. Но вряд ли кто-либо точно знал куда!

В заснеженном лесу Котельников обнаружил, что с ним оказалось только одно куцое его подразделение из тех же десяти душ.

– Куда-то всё исчезли. Будто их накрыл снег и в нём растворились. Прямо чудеса!

 

Глава 6

Пошли седьмые сутки блужданий по заснеженному лесу. Двигавшиеся рядом боевые товарищи изменились до неузнаваемости. Лица людей осунулись, потускнели. Вдобавок обросли щетиной. Они устали стряхивать с себя прилипавший снег. Перед запорошенными глазами возникали снежные чучела!

Чего греха таить, противник умело вёл огонь. И силы осаждённых тоже были небеспредельны. Приходилось останавливаться на привал. К тому же у каждого была своя ноша: комплект батареи «БАС-80», внешне напоминавший строительный кирпич и примерно такой же тяжести, а также анодные батареи. Они помещались в удобном ящичке небольшого размера с ручкой. Вес немного превышал шесть килограммов.

Всё это и вещи первоочередной необходимости для поддержания связи с Большой землёй должны были находиться «на руках». Вне зависимости от наличия запаса на санях, которые тоже не то отстали, не то свернули куда-то в сторону. Во всяком случае, их не было с «чумовой ночи», когда партизаны оказались под неожиданно начавшемся бешеным обстрелом из немецкой засады.

Кроме того, при каждом имелось ещё кое-что не менее важное: вещевой мешок! Наряду с парой белья, портянками и мешочком с тремястами (как минимум) патронами для автомата, там находились пара «магнитных мин», продолговатый кусок тола с бикфордовым шнуром и длиннющими спичками, вложенными в презерватив, дабы не отсырели, затем парочка одеревеневших сухарей на «чёрный день», уложенных ещё в Москве перед отправкой на задание; трофейные ручные часы и принадлежности для бритья. Неприкосновенный личный запас!

Но главное, ненавистная и одновременно ценная здоровенная противотанковая граната, с которой никто не решался расстаться, а также «капсула», хранившаяся почти у каждого в нагрудном карманчике гимнастёрки тоже в оболочке «изделия номер 2» – на всякий случай, чтобы «зараза» не подвела. Хотя вроде бы такого не могло быть. Но перестраховка оказывалась сильнее: вдруг припрёт обстановка, а «бандура» не сработает!

Тем не менее часть добра в вещевых мешках, уложенных на санях, канула в бездну взбудораженного лесного массива вместе с отделением, прикреплённым для сопровождения. Заодно с растворившейся в ночи колонной бригады осназа.

Оставшаяся часть вещевых мешков на плечах радистов и их помощников в группе Котельникова – это и был тот неприкосновенный запас на случай, если придётся остаться без багажа, уложенного на санях. Теперь ценность этого взятого с собой запасца по значению была чуть ли не такой же, как динамо-машина и автомат ППШ.

Старшина Пётр Изотов и его сменщик младший сержант Николай Белинов как ближайшие помощники командира группы связи тащили динамо-машину к рации в плотном брезентовом мешке с широкими кожаными лямками попеременно за спиной, как ранец. В документах она значилась «солдат-мотор». В группе её называли «крутилкой». При усиленном вращении ручки «динамки» с небольшим маховичком она визжала, точно сирена при воздушной тревоге, вырабатывая электропитание для передатчика. Оттого «крутильщики» Белинов и Изотов зачастую снимали с себя не только гимнастёрки, но и насквозь промокшие рубахи, без конца менялись, дабы не прервать сеанс связи. Между тем вес динамки равнялся шести килограммам. Котельников и оба помощника командира отвечали жизнью за её сохранность.

Бывало, коренастый крепыш Коля Белинов во время вращения ручки «динамки» становился краснее раскалённого железа, хотя при этом мог исподтишка кинуть что-то смешное в адрес старшины, затягивавшего смену к «крутилке». Тот незамедлительно реагировал:

– Ладно, ладно… Ты сегодня навернул целую миску «таптухи» со смальцем, да ещё с жареным луком. Я не успел оглянуться, как увидел дно! Так что давай крути, морда, и не отвлекайся.

Коля не обижался, продолжал улыбаться, отпускал очередную остроту в адрес старшины. По его ярко-розовому лицу было ясно, что он не страдает отсутствием аппетита. К тому же слыл любителем частушек и вполне подходящих в слову поговорок. По натуре весельчак, он мог от души рассмеяться по самому незначительному поводу. Его упитанное, раскрасневшееся лицо свидетельствовало о завидной силе и крепком здоровье. А главное, он с усмешкой относился к тому, что Петька Изотов называл его «мордой». В группе связи он отличался от всех своей непосредственностью.

Случалось, когда они пикировались, Коля в свою очередь мог сказать: «Ну, пошло-поехало, наш курский соловей заладил очередную ахинею…»

– И что с того? У нас в деревне все соловьи, – пояснял Изотов. – А у вас, небось, взамен матюгаются после каждого слова.

Пётр Изотов был родом из Курской области. Николай Белинов – житель подмосковной Мамонтовки. К тому, Изотов называл его «мордой», привык.

Обоим крепко доставалось от «крутилки», которая была единственной и незаменимой для передач в эфир. Батареи служили только для приёма радиограмм.

Изотов и Белинов дружили, испытывали друг к другу товарищеские чувства. Только Изотов, шутя, мог назвать Колю «мордой». Более степенный, в основном сдержанный, Изотов по возрасту был старше всех в группе. Ему было не до шуток, он не любил лишних размышлений. Знал своё назначение и оправдывал его сполна.

Коля немного горячий, но беззлобный и добрый. В партизанских условиях такие качества очень ценились. Шутником ещё был радист Фёдор Кукушкин. Коля «морда» звал его «Хведя». Радист Вася Тихонов – молчаливый, довольный всем и вся, без каких-либо претензий. Мастер своего дела. Виртуоз! Такое впечатление, что с пелёнок трудился на ключе Морзе.

…Вроде бы была полнокровная бригада особого назначения. В конце марта сорок второго года она насчитывала в своих рядах двадцать восемь десантников, к январю-февралю сорок третьего – началу немецкой блокады – более трехсот бойцов и командиров с соответствующими подразделениями. Два укомплектованных пулемётных взвода, в каждой роте по несколько пятидесятимиллиметровых миномётов и два восьмидесятидвухмиллиметровых, прозванных «батальонными», с запасом мин, не говоря уже об автоматическом оружии у разведчиков, подрывников-диверсантов и различного рода боевиков – десятка два десятизарядных винтовок «СВТ», да одна снайперская с бесшумной «мортиркой», трофейные пулемёты. Куда-то вся эта масса девалась, словно её и в природе не существовало!

А само командование со своим комендантским взводом, разведкой, огромной диверсионной группой? И штаб во главе с комбригом со своей «мамзелькой»? Никого нет и никакой связи с ними также не существует. К тому же все подразделения без группы Котельникова с рацией и прочей техникой, поддерживающей связь с главным командованием на Большой земле, оказались без связи Вокруг только заснеженный лес. Даже волков не видать. Пальба вынудила и их покинуть местность.

При создавшемся положении Котельников понимал, что в его обязанность входило сберечь доверенную технику – рацию и динамо-машину. Сберечь любой ценой.

– Ничего, братцы, мы еще поживём, – то и дело повторял он.

С этими малоутешительными мыслями уснули. В снегу.

Положение разрозненных групп становилось всё более отчаянным. Каждый патрон был на учёте. Хождение по глубокому снегу среди поседевшего леса с горами сугробов, к тому же при пустом брюхе, становилось невыносимым. Снег заглатывали, как говорили на привалах, тоннами! Настроение у всех было никудышное. Доносившаяся стрельба то прекращалась, то возобновлялась.

Петляя, командир вёл группу на юго-запад, куда, как он полагал, ушла колонна с командованием. Компас стал оружием.

Снова стемнело. Немного спустя заговорила вражеская артиллерия. Всю ночь пришлось маневрировать по глубокому снегу. Было невероятно трудно передвигаться. А днём вновь появились два самолёта и снова где-то поблизости бомбили, а с наступлением темноты подключилась артиллерия. Чередовались…

 

Глава 7

Стояло хмурое морозное утро, когда Котельников с группой в который раз пересекали просеку. Неожиданно поодаль показалась цепочка людей, шедших в обратном направлении. И те и другие остановились, всматриваясь друг в друга. Убедившись, что набрели на своих, пошли навстречу.

Оказалось, что это сборная группа партизан, отбившихся от своих отрядов. Было их шестеро и среди них рядовой Гороховский, паренёк из бригады Шмакова, и Лора – медсестра из отряда недавно погибшего капитана Скандилова. Котельников выразил ей сочувствие.

Он видел её всего однажды в штабе Скандилова, когда к ним на стоянку приезжал Бронзов, оказавший помощь раненому старшему лейтенанту. Медсестра угостила их в тот день медовым квасом.

Отряд Скандилова также намеревался переправиться через Ипуть в общей колонне, но, как и остальные, которым это не удалось, вернулся в лес. Во время боя с наседавшим противником Лора оказалась в небольшой отрезанной группке из шести человек во главе со старшим лейтенантом Васиным. Теперь они двигались вместе с группой связи бригады.

Как только Котельников остался наедине с медсестрой, он поинтересовался, кто такой Васин.

– Бежал из плена, – тихо пояснила Лора. – У нас был командиром отделения. Говорит, будто старший лейтенант. В отряд был принят самим Скандиловым.

Котельников обратил внимание на слово «будто».

Подошёл и сам Васин. У него был автомат старого образца «ППД».

– Куда путь держите? – спросил его Котельников.

– А куда теперь податься? К линии фронта, – как само собой разумеющееся ответил Васин и добавил: – Главное, вырваться из окружения, а там будет видно.

Доводы Котельникова о нецелесообразности и опасности избранного направления вроде бы убедили Васина. Лора молчала. Но выражение её лица говорило о скептическом отношении к плану старшего лейтенанта.

Предложение Васина было абсурдным. Это означало отделиться от родной бригады.

– В белорусские леса ушла без малого вся наша орава, теперь туда и немцы пожалуют, – заметил Васин. – Это уж как пить дать!

– Конечно, только к фронту надо! – уныло прошепелявил молчавший до сих пор Гороховский.

Котельников не придал значения его словам. Знал, что в бригаде осназа Игорь был со своим отцом. Старшему Гороховскому было за пятьдесят, Игорю – лет пятнадцать – семнадцать. Они вместе трудились в хозчасти: старик возился с лошадьми и телегами, отличался старательностью и услужливостью. Был награждён орденом Красной Звезды среди первых отмеченных в бригаде. Игорь иногда помогал ему. Почему-то Котельников считал парня инфантильным и вообще не приспособленным ни к жизни, ни, тем более, к партизанской войне. Оттого лишь в последнее время по ночам тот стоял с карабином у пекарни. Отец и здесь подменял сына на часок, чтобы дать ему вздремнуть.

Котельников был недоволен высказыванием Васина, но решил, что не время делать ему замечание. Однако менять маршрут твёрдо отказался.

– Ладно, – примирительно ответил Васин. – Пусть будет по-вашему. Может, вы окажетесь правы.

Васин, показавшийся Котельникову вначале человеком неуклюжим и каким-то странным, вроде бы преобразился. Предложил распределить часть груза между людьми своего подразделения, сказал, что пока больше ничем помочь не может. Котельников предложил своим бойцам, кто желает, отдать часть ящичков с запасным комплектом питания для раций. Затем тихо, чтобы посторонние не слышали, тоном приказа добавил: «И больше ничего! Понятно?!»

Увеличившаяся группа Котельникова почти тут же тронулась в путь. Изотов с Белиновым, как всегда попеременно, несли за спиной вместе со своим вещевым мешком закрепленную за ними динамо-машину. В последние дни, видя усталость помощников, иногда на некоторое время взваливал себе на плечо мешок с «крутилкой» и командир группы. Хотя сам был обвешан со всех сторон: помимо вещевого мешка, с плеча свисала разбухшая кожаная командирская полевая сумка, заменявшая во сне подушку; на груди, как у каждого в группе, кроме пулемётчика, автомат ППШ, а на поясном ремне запасной диск с патронами. К тому же у его правой ноги неуклюже болтался здоровенный «маузер» в деревянной колодке, с которым он не расставался даже во сне. С момента отправки во вражеский тыл.

Кроме помощников Изотова и Белинова никто в группе не знал, что в полевой сумке командира находятся его личная малогабаритная рация и прочее важное для работы. Лишь антенна и противовес от рации были аккуратно свёрнуты в мешок с «крутилкой». Там же находились ключ Морзе, ряд карт местности и кое-что ещё из нужных мелочей, вроде плоскогубцев и двух отвёрток.

К рассвету Васин вдруг предложил сделать небольшой привал и затем продолжать движение. Котельников отказался. Васин же настаивал на том, чтобы двигаться днём:

– Сейчас видно, куда идёшь и что творится вокруг. А ночью почти всё вслепую, – парировал он доводы командира группы.

– Давайте попробуем, – сказал кто-то из группы Васина. – Может, и в самом деле быстрей выберемся!

Было тяжело после бессонной ночи, но Котельников с товарищами из своей группы решили не отставать от них. Так они шли, частенько останавливались на привалы и в то же время совершали немалые переходы. Васин шагал уверенно. Когда наступала его очередь двигаться впереди цепочки, прокладывать первым снежный наст, что крайне тяжко давалось любому, он с этим бодро справлялся. Отчитывал отстающих, делал замечания. Получалось, что он вроде бы стал наравне с Котельниковым во главе общей команды.

Одновременно Котельников был доволен, что день прошёл спокойно. Остановились на отдых, лишь когда стало темнеть. Котельников очень удивился, узнав, что старший лейтенант Васин разрешил разжечь костёр. Поделился своими опасениями с Изотовым.

– Не стоит вмешиваться, – заметил тот. – Пока ведь всё идёт чин чинарём!

Котельников промолчал. Однако затея была ему не по душе. Чем больше анализировал этот случай, тем сильнее расстраивался. Получалось, что он и его подчинённые в группе идут на поводу «пришлого» Васина! Несомненно, днём продолжать поход намного легче и быстрее. Зато рискованно. Теперь, не поставив в известность командира группы, к которому присоединился, Васин разрешил своим людям разжечь на поляне небольшой костёр.

– Это уже совсем глупо! – поделился в очередной раз Котельников с Изотовым. – Пусть не очень далеко, но всё же зарево освещает часть местности! Да и сам костёр в ночное время обращает на себя внимание! Понимаешь, что получается?!

К его удивлению, тот пожал плечами и пробурчал что-то невнятное. Командира группы задело:

– Ты что? Голос потерял? Или недоволен, что я запретил всем нашим подходить к костру? Тогда беги, к ядрёной матери, и грейся! Может, там обретёшь голос.

– Не серчай, – едва выговорил Изотов. – Устал я, поверь, Антоныч. Что ни говори, более суток кряду отмахали мы по колено в снегу.

Котельников поднялся, схватил свои вещи и велел лежавшему рядом Белинову и пулемётчику Бавтуте передать остальным в группе, чтобы отошли подальше в лес. Сам тут же стал отходить. Все последовали за ним ещё шагов на полсотни. Разумеется, в том числе и Петя Изотов.

От разгоравшегося костра повеяло ароматом смолистой хвои. Смертельно уставшие и изголодавшиеся люди Васина, плотно набив снегом пару котелков, обступили костёр и, обжигаясь металлической частью, жадно пили не успевшую как следует нагреться воду.

Подошла медсестра Лора, предложила лежавшему Котельникову вскипятить воду, как только освободится котелок. Он поблагодарил, но отказался. Посоветовал ей туда не ходить.

– Конечно, дело ваше, Лора, – как бы извиняясь за подсказку, произнёс Котельников. – Считаю, что за бережёного сам чёрт заступается.

Медсестра согласилась, грустно кивнула, отошла и тоже прилегла.

Однако по мере того как разгоралось пламя костра и отблески всё более освещали значительную часть поляны, Котельникова всё сильнее охватывало беспокойство. Если вначале его удивляла самоуверенность Васина, то теперь злило своеволие. Нарастала тревога! Портилось и без того ужасное настроение. В то же время он отдавал себе отчёт в том, что день действительно прошёл спокойно, а, будь это ночью, вряд ли удалось бы отмахать такое расстояние.

Случайно он услышал, как кто-то из группы связи, лежавший в стороне, шёпотом делится с кем-то мнением о чрезмерной осторожности командира и приводит поговорку: «Коли зверей боишься – в лес нечего ходить».

Намёк он понял. Тем не менее, решил не поддаваться соблазнам. Отданный приказ всем своим держаться подальше от костра отменять не собирался. Понимал, что огонь притягивает людей, как магнит. Перед этим один из помощников радистов всё же побежал к костру с намерением быстренько сварганить «кипяток».

Из темноты уже кто-то другой, также притихшим голосом, ссылался на то, что артиллерия противника прекратила обстреливать лес, а это означает снятие блокады с лесного массива.

Котельников не выдержал и резко вмешался:

– Наивно так полагать! Почему не допускаете, что сами каратели могут по ночам шнырять по лесу? Они прекрасно знают, что тут околачиваются партизаны! К тому же не исключено, что именно поэтому прекратился обстрел. Противник не такой глупый, как вы думаете!

Ответа не последовало. Болтавшие чепуху смолкли.

Котельников и вовсе помрачнел. Терзался, искал себе оправдание из-за того, что изменил привычке двигаться по ночам, а днём останавливаться отдыхать. Оттого и возник дурацкий костёр.

Он решительно поднялся, отыскал среди лежавших пулемётчика Сашу Бавтуту, отозвал его в сторону и велел подежурить где-нибудь недалеко от костра:

– На всякий случай! Вон какой огонь полыхает. Меня это очень беспокоит! Давай, Сашенька, побыстрей! Понял мою мысль?

В знак понимания пулемётчик приподнял руку: дескать, всё ясно без лишних слов! Была у него такая привычка.

– Только смотри, не усни там! – напомнил командир группы.

В ответ последовал тот же жест, и Саша Бавтута тут же, схватив завёрнутый в плащ-палатку пулемёт, перекинул через плечо сумку из-под противогаза с запасными дисками и поспешил куда-то влево от костра.

Наблюдавший за ним Котельников был доволен правильностью избранного пулемётчиком направления. Поставил в известность Изотова и Белинова. Заметив подавленное настроение командира, старшина Изотов решил его подбодрить:

– Погоди, Антоныч, огорчаться. Что ни говори, днём шастать по заснеженному лесу намного легче, чем ночью толочь снег! Пока всё идёт как положено! Нам-то, главное, скорее отсюда выбраться. Так и с костром: люди хотят малость душу погреть, думаю, не надо переживать. То, что приказал Бавтуте, правильно! И что наш парень пошёл какой-то кипяточек там сварганить – ничего страшного. Всё будет в порядке. Я на месте, «морда» тоже. Отдыхай! А в следующую ночь рванём, как было раньше. Ладно?

Появился Васин. Не без иронии заметил:

– Чего это так боитесь огня? Неужто не наморозились?

– У меня своё правило, старший лейтенант! – нехотя ответил Котельников. – И я его придерживаюсь. Причина вам должна быть понятна.

Васин ухмыльнулся:

– Что ж… Вольному – воля!

– А спасённому, говорят, рай, – ответил Котельников, отвернувшись и давая тем самым понять, что разговор исчерпан.

Васин беспомощно развел руками, дескать, была бы честь предложена, и побрёл в сторону костра.

Тут где-то совсем близко, разрезав глухую ночную тишину, прострочила автоматная очередь, вслед затрещало ещё несколько, в том числе пулемётных. Огненная нить красноватых трассирующих пуль тянулась к костру.

В кругу отдыхавших, преимущественно лёжа, все вскочили, схватили оружие и закреплённое за каждым «имущество».

Лес гудел, эхо множило пальбу, катившуюся куда-то вдаль и отдававшуюся глухим перекатом. Раздался хлопок, одновременно вспыхнула пара ярких ракет, высветивших поляну и всё вокруг – от белоснежных заносов до вершин покрытых снегом деревьев!

Прибежавший Изотов выпалил:

– Я заметил, откуда ракеты! Больно близко от поляны. Надо нам отойти подальше!

Издали было видно, как люди у костра не то полегли, не то пали сражённые. Вместе с медсестрой, прихватив заранее приготовленное на случай тревоги «имущество», все рванули подальше в лес. Остановились, глазели на происходящее, дожидались команды.

Котельников напряжённо прислушивался к пальбе, но пулемёт Сашки Бавтуты пока не подавал признаков жизни. Вместе с Изотовым и Белиновым Котельников гадал:

– Автоматы противника не умолкают! Постреливает и пулемёт. Ручник Бавтуты по-прежнему молчит.

Все трое пребывали в недоумении.

– Во, фашисты! – вырвалось у Белинова. – Разрывными пуляют.

– Молчать! – рявкнул командир, прислушиваясь к стрельбе. Длинная очередь, Сашкина! Смолк немецкий! Точно! Одна только автоматная раздаётся.

Вспыхнула ещё пара ракет. Световые секунды казались невероятно долгими. Почти тут же донеслась длиннющая очередь. Котельников сразу сказал:

– Слышали? Это «Дектярёв»…

– В кого пуляют? – удивился Изотов. – По-моему, у костра никого уже нет!

Последовала короткая очередь Саши. Почти вслед длинная! Очень длинная… И вроде бы смолкла. Трудно было понять в пальбе.

– Немецкий больше голоса не подаёт! – заметил командир.

– Значит, капут ему! – неуверенно заметил Коля Белинов.

– Это Сашка его усёк! – пояснил Изотов.

– Не торопись с выводом, – одёрнул его командир. – Подождём.

– Не сглазим! – заметил Коля Белинов. – Сашка его накрыл.

– Да помолчи ты, «морда»! – не удержался Изотов. – Я усёк огненные пучки Сашкиного ствола. Но почему-то больше их не видать.

– Там здоровенные деревья мешают!

– Сашка пулемётчик ушлый, – не унимался Белинов. – Мог поменять место. Повременим!

Котельников с Изотовым и Белиновым ждали возобновления. Но молчание странно затягивалось. С нехорошими предчувствиями Котельников вскочил и, пригнувшись, рывками побежал с автоматом. За ним последовали Изотов с Белиновым, и все трое разом залегли. Продолжали трещать автоматы. Пулемёт Бавтуты не подавал голоса.

– Выжидает, не иначе, – прошептал Белинов.

И всё же каждый не спускал глаз с места, где раньше были видны вспышки пулемёта Бавтуты.

– Неужели?.. – вырвалось у командира.

– Нет-нет! – догадываясь, что тот имеет в виду, произнёс Изотов. – Такого быть с Сашкой не может.

– Боюсь, может, – неуверенно, с грустью в голосе произнёс Котельников. – Больно быстро.

Изотов подал знак командиру оставаться на месте:

– Понадобится, тогда подсобите! – бросил он и тут же уполз.

Когда вернулся с пулемётом в руках, всем всё стало ясно. Рассказал:

– Лежит с раскинутыми руками, в одной сжимает «ТТ». Вот он! – протянул командиру. – Разрывная в висок себе. А немецкая, по-моему, в плечо или в грудь угодила, – пояснил Изотов. – В других условиях можно бы, конечно, иначе. Это Саша наверняка понял. А в наших… Потому бедняга так и поступил.

Днём на привале Изотов показал прострелянное зеркальце с острыми расчленёнными стёклышками, которые не рассыпались: с обратной стороны была приклеена фотография Сашиной девушки.

– Она служила в пограничных войсках телефонисткой, – рассказал командир. – Ещё в бригаде, бывало, достанет он зеркальце с фото и чего-то разговаривает с ним, иногда поцелует перед тем, как положить в нагрудный кармашек.

Все, кто был рядом, склонились над расколотым зеркальцем с фотографией улыбающейся девушки в гимнастёрке с тремя «треугольниками» в петлицах. Невозможно было спокойно смотреть на покрытую гарью узенькую полоску вокруг отверстия в верхней части фотокарточки.

В один из последующих дней во время дневного привала Котельников рассказал о том, что ему стало известно о Саше Бавтуте от доктора Бронзова. Перед отправкой на задание в тыл врага, когда только началось формирование ОМСБОНа в июле сорок первого года, Саша Бавтута пришёл на стадион «Динамо» со старенькой бабушкой, которая всё время прикладывала к глазам платочек. Саша часто вспоминал добрыми словами свою бабушку, вырастившую его с пелёнок. Спокойный, общительный и очень добрый. На войне надёжный боевой друг! Пограничник! А в бригаде – родной всем.

Особая, неразлучная дружба связывала Сашу с Николаем Харламовым – снайпером, наделённым единственной в группе бесшумной «мортиркой», которую он насаживал, как штык на ствол винтовки, и его подругой, также всеобщей любимицей, медсестрой Татьяной Александровой, ставшей после войны женой Николая Харламова.

Это были отважные патриоты Отечества. Достаточно сказать, что Коля Харламов, будучи сыном репрессированного, рискуя по меньшей мере свободой, скрыл факт ареста отца, чтобы только его отправили на задание в тыл врага. Там он вместе с медсестрой, заслуженной спортсменкой Татьяной Александровой выполнял задания командования разведки, принимая непосредственное участие в серьёзных диверсиях на протяжении почти всей войны в глубоком тылу врага за сотни и тысячи километров от линии фронта.

….На ходу шла проверка, всё ли «имущество» удалось унести.

– Главное при мне! – заверил Изотов. – «Крутилка», конечно. Да и остальное, думаю, каждый тоже успел прихватить своё. Лежало-то всё рядом!

Белинов подтвердил, что всё при каждом! Он протянул Котельникову подобранный автомат бойца, побежавшего с котелком к костру растопить немного снега.

К удивлению всей группы, Гороховский приволок ящичек с резервным питанием для рации, принадлежавший не вернувшемуся от костра бойцу. Привязал к нему ремень, которым была опоясана телогрейка, и тянул его по снегу.

Котельников поблагодарил, затем спросил:

– Сможешь с его автоматом справиться? Тогда закреплю за тобой.

Гороховский пожал плечами и буркнул:

– Чего ж не смогу! У отца был такой до блокады. Однажды я стрельнул из него короткую очередь.

Котельников отдал ему автомат.

– Вытащи затвор из своей берданки и кинь его подальше в снег. И её саму тоже.

Тут, запыхавшись, прибежал расстроенный Васин. Признался, что никого из партизан, обогревавшихся у костра, пока не обнаружил.

– Возможно, успели разбежаться либо… – он беспомощно развёл рукам и стал упрашивать Котельникова немного задержаться, говорил, что кто-нибудь из его людей всё же должен отыскаться!

– Не допускаю, чтобы все могли погибнуть.

Котельников ответил решительно:

– Были бы живы ваши, как, собственно, и один наш, отыскали бы нас. К большому огорчению, этому не суждено сбыться. Что касается нашей группы, то мы уходим. И переходы будут совершаться только с наступлением темноты! Кто хочет с нами – прошу строиться. У кого нет желания – всего хорошего. И спасибо за костёр… Всем остальным приготовиться к движению!

…Едва стало светать, набрели на подходящее место и там остановились на днёвку. Без всяких разговоров. Перед глазами стояли костёр, пальба и, конечно, не выходили из головы Александр Бавтута и помощник радиста.

Нападение карателей многому научило бойцов. Стали более собранными и обозлёнными. Тоном, не терпящим возражений, Котельников повторил, что с наступлением темноты продолжится поход к Ипути. Выделил дневальных по одному, по очереди, для дежурства, но только из своей группы.

Гороховский был рад и не скрывал этого. Васин делал вид, будто не в курсе введённого порядка.

Котельников молча оглядел каждого опустившегося на снег, остановился у ног Васина, лежавшего по соседству с Гороховским. Как бы ни хотелось сдержаться, сказал:

– Не было б твоей дурацкой затеи с костром, не случилась бы беда. И не в бою, а просто по твоей дурости. Понимаешь, что натворил?

– Чего ж не понять, – согласился тот, как с фактом. – Не специально же так решил. Думал, как лучше. Поди знай, что такое может приключиться! Ещё немного, и я мог остаться там. Тоже списалось бы.

Объяснения Васина не рассеяли его легкомысленного отношения к людским судьбам и к самой обстановке. Однако произошедшее не давало Котельникову покоя, хотя он не намеревался вообще затевать разговор об этом. Понимал, что бесполезно. По крайней мере, пока.

С этой мыслью он задремал. С ней и проснулся. Посмотрел на спавших, потом на часы. Люди просыпались с трудом. Но почти тут же поднимались, некоторые протирали снегом лицо. Николай Белинов и вовсе растирал большой охапкой рыхлого снега голову, при этом фыркал, как конь, стряхивая остатки снега. Достав огрызок женского гребешка, причёсывал спадавший на лоб белёсый чуб.

Глядя на знакомую процедуру, Котельников понемногу успокаивался и, пожалуй, был доволен восстанавливавшимся настроением после постигшего группу несчастья.

Прошло ещё несколько суток…

 

Глава 8

Темнело, когда группа связи, по установившемуся порядку, молча тронулась в путь.

Васин, надо полагать, понимал, что натворил своим костром, да и тем, что с ним перестали считаться. Он замкнулся, а если перебрасывался словом, то с Гороховским. Вместе они пришли, вместе теперь находились рядом.

Цепочка растянулась. Шли, как и прежде, ночью, молча, кто собранно, а кто на ходу – хотел того или нет – обдумывал, как сложатся события и когда наконец они доберутся до Ипути.

Где-то на исходе дневного привала подошли к командиру группы Изотов и Белинов.

– А знаешь, Антоныч, – заговорил Изотов, – у нас с Колькой был небольшой разговор с Васиным, вот-вот сейчас! Он прямо сказал, что после пережитого в плену, где заживо сжигают людей тысячами за сутки, становишься уже не человеком. Люди там горят, как факелы! Но и к этому, по его словам, привыкаешь. Страшнее, когда на примете становится кто-то из пленных – если только не скелет, а мало-мальски полноватый и вот-вот должен отдать душу, – так его караулят, устанавливается очередь выжидающих, когда он помрёт. Едва это происходит, точно шакалы на него набрасываются и вырезают с боков куски, которых на каменоломнях – у них там небольшой прикрытый костёрик – жарят на куске жести. Жрут части тела человека, который меньше часа назад ещё был жив! После этого никто уже не остаётся человеком!

В оправдание Васина Изотов добавил:

– С его слов я понял, что на гибель людей глядит, как на обычное и законное явление. Будто человек ушёл в кино! То, что он никогда не вернётся, не имеет значения. Привык!

– И это он прямо так говорил вам? – спросил Котельников.

– Ну да! – подтвердил Коля. – Петька всё точно доложил!

– Что могу сказать? – замялся Котельников. – Ужас, помноженный на бесчеловечность! Если не хуже. А с чего он разоткровенничался?

– Он узнал, что у нас погиб пулемётчик, – поспешил Коля внести ясность. – И тут стал о делах в плену рассказывать. По-моему, пережитое сказалось. Хотя сам он, по-моему, ни хны! Не так ли, Петька?

– Что там у него за душой, после всего услышанного мне трудно определить, – ответил Изотов. – Посочувствовать, наверное, можно. Есть отчего. Если чисто по-человечески. Но, видать, сидит в нём какая-то заноза. Может, я не прав? Утверждать не могу. Но так мне думается, Антоныч.

– Ладно, – заключил Котельников. – Но, братцы, прошу вас держать ушки на макушке и глядеть в оба! Это вам вражеский тыл, всякое может стрястись. Костёр подтвердил! Неожиданности здесь могут застигнуть в любом месте.

Думая над сообщением своих ребят, командир группы предположил, что, возможно, от пережитого в плену и характер у Васина стал неуравновешенным. Мог на самом деле лишиться человеческих чувств, жалости, доброты. Если уже не переживает гибель своих подчинённых, о чём тут толковать. Не исключено, что у него все чувства атрофировались. Это видно по его рассказу о жизни в плену.

Белинов, со свойственной ему быстрой реакцией, отозвался о Васине коротко:

– Не случайно он снюхался с Гороховским. Этот тоже с гнильцой фрукт! Хрен не слаще редьки!

Изотов по своему обычаю набросился на Николая:

– Ты, «морда», наводишь тень на плетень! При чём тут Гороховский? Парень он с чудинкой. Несчастный, если хочешь знать. Другое дело Васин! Мы слышали от него такое, что волосы дыбом становятся. А что касается преследуемых им целей, это, как говорится, вопрос сложный! Глядеть надо в корень, а не куда-нибудь.

 

Глава 9

Люди потеряли счёт дням и ночам. К утру окончательно выбились из сил, засыпали на ходу. Вдруг откуда-то издалека донеслись едва различимые отзвуки канонады. Стали гадать: одни уверяли, что это фронт, другие – что немцы обстреливают белорусские леса.

– А может, фронт вообще обошёл нас стороной? Вот бы здорово оказаться сейчас в тылу Красной Армии! – размечтался Белинов, как бывало прежде. – Разве такое не может случиться?

– Конечно, может! – сонным голосом ответил Изотов. – Только когда рак свиснет, да рыба запоёт.

Никто не отреагировал. Котельников был этому рад, иначе пошёл бы ненужный разговор.

Кое-кто едва слышно вздохнул, заворочался, перевернулся на другой бок.

Котельников отвернулся и почти тут же задремал. Проснулся от того, что кто-то его тормошил. Приоткрыв глаза, увидел заплаканное лицо медсестры:

– Высокий… Радист ваш… Тихоня… Замёрз.

– Как замёрз? Тихонов! – приподнявшись, и, не отдавая себе отчёта в услышанном, он переспросил: – Что значит замёрз?

– Не знаю, – прошептала сквозь слёзы Лора. – Была обеспокоена его состоянием в последние дни, решила глянуть. Вроде бы спал. Потрогала, а он совсем холодный.

Котельников тотчас же поднялся и подошёл к Тихонову. Попытался его растормошить, но он был холодный, как лёд.

Молча уходила цепочка сгорбленных, не бог весть как соображавших вооружённых людей в промерзшей одежде, с опустошённой душой и тревогой о будущем. Остался бугорок из кое-как накиданного ногами снега. Группа потеряла боевого товарища, безропотного, бесценного специалиста. К тому же одарённого, умного парня с тонкими манерами, выделявшегося скромностью и интеллигентностью.

– Не стало Васи Тихонова. Но память о нём останется у каждого, кто все трудные дни был с ним рядом, – сказал на первом привале командир группы. – Во всяком случае, лично я никогда его не забуду. И в первой радиограмме в Москву сообщу командованию о постигшем нас горе.

Котельников чувствовал себя бездушным, бездарным, опустошённым потому, что не смог сохранить Васю. Конечно, сказывалась усталость, не говоря уже о голоде и холоде. Все чувства притупились. Единственное, кое-как мог осмыслить гибель отважного боевого товарища.

Уходили, торопясь, снова валились и опять с трудом поднимались. И без конца останавливались.

Под утро того страшного дня свалились на привал не мёртвыми, но и не совсем живыми.

Когда наконец после длительного привала все зашевелились, первым нарушил молчание самый молодой и не самый удачливый:

– Вот так и подохнем поодиночке.

Котельников подвинулся и заговорил с ним:

– Почему-то считал тебя молчуном! А ты ершистый, нетерпимый и к тому же озлобленный. Доведётся встретить твоего отца, расскажу ему. Ведь мы с разведчиками увели вас тогда из Самотевичей. Тех, кто отказался идти с нами, эсэсовцы расстреляли. Это ты, конечно, знаешь. Мы тебя приняли, как своего. Что касается трудностей, их испытывают все, не только ты.

Игорь Гороховский вместе со своим отцом, выглядевшим намного старше своих лет, минувшим летом, наряду с такими, как они, были спасены партизанами от расстрела эсэсовцами в своеобразном гетто, устроенном в белорусской деревне Самотевичи Могилёвской области. Более ста человек целыми семьями были выведены в лес и размещены на окраине партизанской базы бригады особого назначения войск НКВД СССР, а затем транспортными самолётами доставлены на Большую землю. В этой операции приняли активное участие начальник Четвёртого управления генерал-лейтенант Павел Анатольевич Судоплатов и командир авиачасти Герой Советского Союза полковник Валерия Степановна Гризодубова. Освобождённые жители Самотевичей, спасённые партизанами, были эвакуированы транспортными самолётами «Дуглас» и «Ли-2» из полка Гризодубовой, взлетавшими глубокой ночью с обычного колхозного поля со сверхдозволенным числом людей на борту.

Часть жителей Самотевичей, по настоянию клерикального старосты, отказались покинуть гетто, полагая, что нацисты их не тронут, поскольку все они честно трудятся в местном хозяйстве на нужды вермахта и местной администрации. Тем не менее уже через несколько дней все до единого еврея вместе с шестьюдесятью цыганами-мужчинами, ковавшими лошадей, ремонтировавшими телеги и выполнявшими всё что им поручалось, были расстреляны зондеркомандой.

Из числа покинувших с партизанами гетто в Самотевичах около двадцати человек изъявили желание остаться в партизанской бригаде. Среди них были отец и сын Гороховские. Эти люди трудились в хозяйстве, на кухне или в пекарне. Некоторые молодые парни, и особенно девушки, взяли в руки оружие и стали рядовыми стрелками. Другие – разведчиками или диверсантами.

Одна из них здравствует и поныне. Это Нина Залмановна Гутина. Она вышла замуж за разведчика, младшего лейтенанта госбезопасности Василия Филиппова, у них сын и две внучки. Живут в Москве.

Во время одного из привалов Котельников поинтересовался у Игоря, ушёл ли отец с основными силами бригады. Тот почему-то неохотно ответил, что не знает, и отвёл взгляд, затем встал и отошёл, чтобы ему больше не задавали вопросов об отце.

 

Глава 10

Глубокий снег, мороз, тяжёлая ноша и голод утомили всех до предела. На очередной днёвке по решению командира группы подчинённые закопали в снегу запасные батареи для приёмника, оставив лишь самое необходимое.

Желудки, казалось, выворачивало наизнанку, но никто не шевельнулся. Лежали, прижавшись к друг другу, пригревшись. Не хотелось нарушать «уют». Уснули.

Перед тем как снова тронуться в путь, Николай Белинов с тоской в голосе воскликнул:

– Эх, мать честная! Будет едало, найдется и хлебало, – и, достав ложку, швырнул её в снег.

Котельников, услышав слова Белинова, решил последовать его примеру. Но глянув на ложку, передумал: алюминиевая. Стало быть, не очень тяжелая. Здесь неожиданно его взгляд упал на едва видневшуюся из голенища сапога головку финки. Чтобы не поддаться соблазну и не поступить легкомысленно, он затолкал её поглубже в голенище правого сапога. На всякий случай – вдруг да понадобится.

– Весь остаток «багажа» нам с тобой, Коленька, надо беречь, как зеницу ока, – сказал Котельников своему помощнику. – Без связи, считай, нам конец! Не простят нам, если мы её не сохраним. А будет она, значит, как говорится, достанется нам и белка, и свисток! Ясно?

Николай едва кивнул головой. Чувствовалось, что ему надоели напоминания о ценности «крутилки»:

– Куда ей деться?

– Обстановка хреновая, да и люди стали не те. Потому постоянно, Коленька, напоминаю: ушки на макушке!

До недавних пор только Изотов и Белинов попеременно несли «крутилку» за спиной. Потом, сменяясь, стали нести все в группе, кроме медсестры Лоры – для неё это была непосильная ноша. Чуть ли не через десять или даже меньше минут «крутилка» возвращалась к началу очереди. Теперь все в цепочке, по очереди взваливали на себя нелёгкий мешок с широкими кожаными лямками. Лора, видя, насколько все изнемогают, попросила доверить и ей нести мешок.

Котельников отказал:

– Он стал невыносимо тяжёлым от того, что мы все ослабли.

Сколько Лора ни умоляла, не помогло:

– Вопрос закрыт, Лора! И больше об этом ни слова!

Однако вскоре медсестра вновь, уже в категорической форме и с явной обидой, что ей не доверяют, вызвалась наравне со всеми тащить мешок с «крутилкой».

Продолжали нести, соблюдая очерёдность. Иногда менее пяти минут. Менялись, как только падал головной в цепочке. Привалы следовали через каждые пять-семь минут. Редко кто-то дотягивал до десяти.

Стоило первому прокладывавшему путь упасть в снег, без команды возникал привал. Всё происходило безмолвно. Силы окончательно иссякли.

Командир принял решение остановиться на днёвку.

– Передохнем за день и с наступлением вечера продолжим движение.

Стоявшая за спиной Васина медсестра кивнула в знак согласия.

– Я уж молчу, – вдруг заговорил Васин. – А могли бы и нам или, по крайней мере, мне доверить нести этот самый бесценный мешок с кожаными лямками. Если считаете меня своим.

Котельников в упор ответил:

– Об этом ты, старший лейтенант, должен был раньше подумать. Почему не поставил меня в известность о костре? Мы приняли тебя в группу благодаря медсестре, которую я знал, когда командир отряда капитан Скандилов ещё был жив. В нарушение правил. Это ты заруби себе на носу!

Возражать Васин не рискнул. Остерегался не только самого Котельникова, но и его подчинённых, которые немедленно бы заступились. К тому же не исключено, что тот же Гороховский ещё в бригаде был наслышан о командире группы связи, мог поделиться с Васиным. Неслучайно они подружились. Хотя ничего общего у них быть не могло. Трудно сказать, что их сблизило. Во всяком случае, такой вопрос у Котельникова возникал. Возможно, неправомерный. Не будь скандиловской медсестры и Игоря, никто в группе не имел бы понятия о существовании Васина. Бывало, в узком кругу Котельников напоминал своим подчинённым:

– Жизнь – штука сложная, на войне в тысячу раз сложнее. А уж во вражеском тылу приумножается во много крат. И то случаются проколы. Разумеется, вслед нависает «петля» либо огрызок свинца – вполне закономерное «поощрение» за допущенный промах.

Встряска, полученная от командира группы связи, вынудила Васина пойти на попятную:

– Чего теперь об этом говорить? Я вообще о другом. Возможно, вы правы, старший лейтенант. Не отрицаю. Просто хотелось, как лучше.

Вглядываясь в худое, бескровное, с глубоко сидящими маленькими бесцветными слезящимися глазками, обросшее и сморщенное лицо Васина, Котельников почему-то пожалел его: бывший пленный, бежал из лагеря, хлебнул горя полную чашу…

Резким движением он оттолкнул его от себя. Достал компас и, определив направление движения, скомандовал: приготовиться!

Цепочка тут же пришла в движение. За командиром группы неотступно следовали Петя Изотов и Коля Белинов, Лора, Кукушкин и помощники, затем замыкающими Васин с Гороховским. Шли с трудом, буксуя в снегу, который местами был выше колен. Настоящая мука. Особенно для идущего первым. Стоило ему свалиться, следовавший за ним занимал его место, и, таким образом, возобновлялось движение растянувшейся цепочки. Иногда уже минуты через три-четыре цепочка приостанавливалась, и все замертво валились в снег.

На привале Котельников или его помощники без конца справлялись:

– У кого мешок с кожаными лямками?

Пока тот, у кого он находился, открывал рот, чтобы подтвердить: «у меня», Котельников волновался, хотя до прозвучавшего ответа не проходило и нескольких секунд. Одна забота отходила, возникала следующая – сверка движения по компасу. Иногда Котельников забывал об этом. Спохватившись, снова поглядывал на светящуюся в ночной темноте стрелку, которая, безусловно, выручала.

Какое расстояние одолели, никто не знал и, пожалуй, не мог даже прикинуть. Если ещё недавно на привале спорили, когда и где проходили, то теперь и эта тема не возникала. Как не говорили и о давно иссякших запасах продуктов.

Пройдя три или меньше километра, расположились на отдых.

– Должна же быть где-то поблизости Ипуть! – заметил Изотов. – Линия блокады… Она-то, видать, по самой реке проходит.

– Так оно, Петенька. Ориентировка правильная!

– Неужто подходим к Ипути? – радостно подхватил Кукушкин.

Котельников чувствовал ужасную усталость – перед самым привалом шагал впереди цепочки по глубоким сугробам. Моментами казалось, вот-вот упадёт. На ходу спохватывался и, вздрогнув от испуга, таращил глаза, но тут же с трудом делал очередной шаг, однако терял равновесие и падал.

Окинув взглядом пройденный путь, обратил внимание, что некоторые, шедшие за ним, отстали и тоже лежат в снегу. Как неживые! Да и сам он не пытался подняться. Лежал, пока к нему не потянулись остальные и тоже повалились. Кто-то уснул, а кто-то с закрытыми глазами лежал с отнюдь не радостными мыслями.

Как бы то ни было, но сказалось постоянное напряжение, и командир уснул. Настолько крепко, что не слышал, как Изотов, в обязанности которого входило следить, кому передаётся мешок с кожаными лямками, уже много раз обходил лежавших и спрашивал:

– У кого мешок с кожаными лямками?

Лежавшие, однако, с надеждой ждали, что кто-нибудь ответит: «У меня!» Но все молчали.

Встревоженный Изотов, пошатываясь, побрёл к командиру, стал его тормошить. Тот, едва приоткрыв глаза и не соображая, о чём долдонит старшина, спросил:

– О чём ты? Не понял…

– Говорю, «крутилку» что-то не нахожу.

Спросонья Котельников не сразу понял, о чём говорит наклонившийся над ним старшина. Но сообразив наконец, почувствовал, как перехватило дыхание. Не зная, что ответить, мгновенно вскочил на ноги, будто не он ещё совсем недавно свалился без сил. Сон и усталость уступили место вторгшейся тревоге. Этого боялись вместе с ним все, кому он верил, на кого надеялся, кто казался ближе! Однако всегда проверял. В честности не сомневался. Но потерять бесценный груз могли из-за невероятной усталости. Самое ужасное, страшное, чудовищное всё же произошло.

Он ещё не был окончательно уверен в этом. Но слова Изотова были равносильны собственной кончине. Ни о каком снисхождении или оправдании речи быть не могло. В этом он тоже был твёрдо уверен.

Котельников бросился к первому попавшемуся, тормошил его, будил, спрашивал: «Ты кому передал мешок с кожаными лямками?»

Выяснилось, что последней несла его Лора и передала Гороховскому, а от него невозможно было добиться нормального ответа. На все вопросы он бормотал одно и то же:

– Чего пристаёте? Говорю вам – я тащил его, точно! А кому передал? Не помню… Слышите? И отстаньте!

Котельников расстроился настолько, что уже не знал, как быть, что предпринять. Какие слова найти? Он достал из колодки маузер… Приставил ему к виску ствол маузера! Но ничего путного, добиться не сумел. Всё равно «крутилки» нет! Значит, всему конец!

Медсестра Лора сказала, что передала мешок с кожаными лямками Гороховскому намного позже того, как увидели зарево вспышек ракет.

В ужасе Котельников осознал, что мешок с «крутилкой» брошен где-то на последнем переходе. Но его может запорошить снегом…

При мысли, что из-за пропажи «крутилки» нельзя будет передать на Большую землю ценные сведения, Котельникова бросило в жар: «Что делать? Как быть?» Он не находил ответа. Отчетливо сознавал, что усталость людей достигла такой точки, при которой разум искажается либо пропадает и всё становится безразличным.

Рассчитывать, что кто-нибудь, даже Петя Изотов, способен пойти на поиски с твёрдым намерением найти пропажу, Котельников не мог. Он снял с себя автомат и ремни с повисшим запасным диском, сунул всё это стоявшей рядом с Изотовым медсестре, сказал:

– Отвечаете за всё это головой! Говорю серьёзно.

При себе оставил кожаную сумку с рацией, шифрами и документами, а также маузер. Уже на ходу обернулся и громко, чтобы все услышали, крикнул:

– Старшим в группе до моего возвращения остаётся старшина Изотов! Всем беспрекословно ему подчиняться! И никто никуда ни на шаг! Кто вздумает вольничать – приказываю стрелять на месте! Понял, Изотов?

– Понятно! – откликнулся тотчас же Пётр. – Всё будет исполнено, как приказано!

Словно пьяный, покачиваясь от возбуждения, будто не он совсем недавно испытывал отсутствие сил, Котельников поспешил обратно по ещё заметному следу, оставшемуся от прошедшей менее получаса назад цепочки.

Взволнованный, задыхающийся от негодования, он устремлял пристальный взгляд то в одну, то в другую сторону, всматриваясь в разрыхлённый след и всё больше боясь, что витавший в воздухе снежок заметёт ориентиры.

Его состояние можно было сравнить с состоянием безысходной обречённости. Тем не менее он продолжал тщательно смотреть под ноги и по сторонам, ощупывал подозрительные места. Возникла мысль – если не найдет «крутилку», то когда вернется в группу, тотчас же расстреляет Гороховского. Если на его поступок отрицательно отреагирует Васин, то и его шлёпнет: они, видно, заодно!

Продолжая придерживаться следа, Котельников торопился… Внимательно смотрел по сторонам: вдруг Гороховский кинул мешок в сторону. Приметив бугорок, тут же бросался к нему. Разочарованный, возвращался на уже не всегда различаемую заснеженную тропинку. «Ведь этот безумец, наверное, не на глазах у всех бросил мешок, а мог отойти на пару шагов в сторону и там кинуть в сугроб!» – прикидывал он в отчаянии.

Несколько раз сбивался со следа, возвращался обратно, опять шарил ногами, ощупывал руками. Наконец изнемог – остановился отдышаться. Потянуло прилечь, чтобы перевести дух! Но побоялся потерять след. Почувствовал, что поиск замедлился. Стало еще тревожнее.

Решил дойти до того места, откуда все увидели зарево ракет, о котором говорила медсестра. Но припомнить, где это было, не мог. Прошёл ещё немного и в стороне в который уже раз увидел топорщившийся у высохшего деревца снежный бугорок. Не рассчитав сил, рванулся к нему и упал, растянувшись во весь рост. Не в состоянии подняться, прополз шага два и, дотянувшись руками до бугорка, нащупал нечто твердое. «Она!» – вскрикнул он от радости. Ощупав уже как следует, повторил: «Она!» Обнял мешок и заплакал. Никогда в жизни с ним подобного не случалось. Пожалуй, даже в детстве! Однако здесь слёзы полились от необычайного, несравнимого ни с чем ликования. «Моя милая, бесценная!» – причитал он, и спазмы сдавливали горло. Как дорогую, любимую мать, он обнимал брезентовый мешок с кожаными лямками, бережно стряхивая с него снег, нашёптывая нежные слова, на какие ещё был способен.

Так в обнимку с мешком он пролежал несколько минут, пока не успокоился. Потом поднялся, пошёл, покачиваясь и падая в сугроб, бормоча: «Нет, больше я тебя из рук не выпущу!»

Впереди увидел вышедшую навстречу медсестру с его автоматом, ремнями и диском в руках.

Когда он приблизился, она, узнав в прижатом к груди знакомый мешок, просияла и сказала:

– Ну, слава богу, что нашли. А я боялась, собьётесь с пути и нас не найдете! Опять ведь пошёл снег. Хорошо, что не сильный!

Сделав несколько шагов, они увидели бегущего навстречу Петю Изотова.

– Давай, Антоныч, понесу, – предложил он и потянулся к мешку, но вместо ответа Котельников свалился в снег и, только отдышавшись, ответил:

– Нет, Петенька! Возьми лучше у Лоры ремни с диском, а «крутилку» и автомат я сам понесу. Хватит! Побывал я на том свете… Честное слово! Без неё – всё равно что конец жизни для меня бы настал! Лишить Центр связи по нашей вине равносильно предательству, измене, чему угодно! Об этом твердил всем вам вот уже скоро полтора года! Значит, было такое предчувствие! А в наших условиях закономерно всегда ждать падения кирпича на голову. Это война, братцы!

Когда добрались до своих, Котельников ни словом не обмолвился о находке. Никто его не спросил ни о чём. Увидели мешок с лямками – поняли.

 

Глава 11

С ходу он приказал подниматься и строиться. Чувствовал, что если приляжет, то нескоро сможет подняться, а Ипуть должна быть уже недалеко.

Когда тронулись, вскоре заметил, как поредел лес, затем потянулся редкий кустарник. Миновав его, вышли к крутому обрыву. В низине угадывалась заснеженная и скованная льдом река.

– Ипуть! – радостно вскрикнул Котельников. – Конец скитаниям!

В ответ послышались возбуждённые голоса:

– Неужто допёрли?

– Дотопали…

– Всё верно! – произнёс командир. – Но предстоит одолеть реку, к счастью, пёхом, а не вплавь! И на том берегу малость подняться. К лесу! Вот там заживём по всем правилам.

На противоположной стороне сквозь пелену лениво падавших снежинок во мраке проступала прямо уходившая от берега пологая возвышенность, за которой, благодаря снежному отблеску, угадывались в глубине очертания леса.

На этот раз никто самовольно не опустился на снег. Ждали команды.

– Послухайте сюды, как говорят хохлы! – решил пошутить для бодрости Котельников, обрадованный находкой мешка и тем, что наконец-то добрались до реки. – Может, сразу попытаемся перемахнуть на ту сторону?

– Как прикажете.

– Но предупреждаю! – повысил голос командир. – Пока не наступил день! Иначе все мы будем на реке, как на ладони! Прошу иметь это в виду. Что на другом берегу, мы не знаем. Ну, как?

Все довольно живо стали спускаться к реке. Котельников со своим бесценным мешком последним покинул осаждённый район Клетнянских лесов.

На реке, к удивлению, снег был приморожен. Не то что в лесу, где до одурения намаялись, погружаясь в сугробы выше колена. Не успевали вытащить оттуда ногу, как вторая чуть ли не по самое брюхо погружалась в снег. Здесь было намного легче. Котельников обрадовался:

– Затвердел. Правда, лишь неглубокий свежий слой.

Ипуть одолели, можно сказать, с ходу. Однако вдоль всего берега снова появились глубокие продольные сугробы.

Чтобы взобраться на склон, что уходил от берега, пришлось попыхтеть. Первые одолевшие его, не дотянув метров ста до опушки леса, один за другим падали среди молодых ёлочек и жидкого кустарника, покрытых слоем заснеженного льда.

Котельников упрашивал прилегших углубиться ещё хотя бы на пару десятков шагов, поскольку местность в какой-то мере всё же просматривалась. А немного дальше кустарник был гораздо гуще, да и сами ёлки намного крупнее.

Уговоры не помогли. Пожалуй, впервые за всё время пути. Будто все лишились сознания. Словно война закончилась!

Да и ничего настораживающего кругом не было. Повалились, прижимаясь на сколько возможно друг к другу. Лёжа нахлобучивали ушанки, приподнимали промёрзшие воротники и засыпали мёртвым сном с удовлетворением, которого давно не испытывали.

Вконец обессиленный Котельников опустился рядом с уже уснувшими Изотовым и Белиновым. Плотно запахнул полушубок, втянул голову в поднятый воротник. Под головой, как обычно, лежала полевая сумка, заменявшая подушку. Согреваясь собственным дыханием и засыпая, он не переставал думать о том, что надо было всё-таки настоять, чтобы ещё немного углубиться в лес… Светало.

Сказать, что он спал мёртвым сном, вряд ли можно. Чудилось, будто лежащий рядом Изотов переворачивается на другой бок и задевает его. Оглянуться, а тем более встать не хватало сил. И он снова, как и на привалах, уснул. Сквозь сон уловил нечто похожее на тарахтение мотора. Сначала решил, что мерещится. Но всё-таки проснулся и понял, что действительно откуда-то доносится звук работающего мотора.

Приоткрыл глаза. Уже совсем рассвело. Приподнялся, отвернул одну сторону воротника, сдвинул съехавшую набок ушанку, прислушался: «Да, точно! Шум мотора… Значит, где-то близко немцы…» Глянул в просветы между молодыми, причудливо заснеженными елями, перевёл взгляд на то место, где должны были лежать его спутники, и… обомлел! Рядом никого не было! Кроме спавших Петьки и Кольки. В доли секунды в голове пронеслась паническая мысль, что его покинули!

В смятении приподнялся на колени и тут же догадался: начал смахивать снег, под которым спали товарищи. Успокоился. Но почти тут же насторожился: вроде бы их мало. Стал тщательнее смахивать снег, чтобы понять, кто именно лежит рядом, оглядывал каждого спящего. Охватила тревога! Начал считать лежавших:

– Один, два, три, четыре, пять, шесть. С медсестрой семь. Я – восьмой. А было нас сколько? Было девять. Потом – минус Бавтута, на костре второй, Тихоня – третий. Значит, осталось шесть. Плюс трое с Лорой – девять! А тут семеро. Со мной! Тогда где ещё двое?

Впопыхах вновь пересчитал: спали шестеро!

– Я, значит, седьмой, – повторил он. – Точно! Приподнялся и огляделся. Вроде бы никого поблизости больше нет.

– А Васин? И хлюст… Куда их могло понести, идиотов?!

Оглядевшись вокруг, увидел едва заметные следы. Взглянул в сторону низины реки – метрах в двухстах по пояс в снегу, то падая, то снова вставая, пробирались два силуэта. Узнал в них Васина и следовавшего за ним Гороховского. Они шли в ту сторону, откуда недавно доносилось урчание мотора. Вдали справа, на значительной возвышенности, сквозь лениво падающий снег проглядывала часть не то дома, не то сарая со стоявшим вплотную к строению крытым грузовиком с высоченным шестом. И дураку понятно, что это мачта антенны. А грузовик – радиостанция. Естественно, немецкая! Понял, что оттуда исходит рокот мотора.

Он принялся будить одного, другого, но безрезультатно. Лишь Изотов зашевелился, но не отреагировал.

– Петь, а Петь! – тормошил его за ворот командир группы. – Слышь, Петька? Беда!

Приоткрыв один глаз, сонный и не соображающий Изотов не то охрипшим, не то сорванным голосом спросил:

– Ну сто? Сто?!

Котельников обомлел! На Петьку было страшно смотреть. Его лицо стало неузнаваемо. Рот и губы сместились куда-то в бок.

Всё же Котельников выпалил:

– Эти идиоты, Васин и Гороховский, с голодухи лезут в самое пекло! Недалеко село или хутор. Но там немцы. У них стоит большая крытая грузовая машина с мачтой! Значит, радиостанция там! Слышь, что говорю?! Я спускаюсь к реке, надо их догнать! Иначе им капут. И нам тоже, слышишь?

– Не снаю, сто хочешь… – с трудом вымолвил Изотов и смолк, закрыв глаза.

Было ясно, что на него рассчитывать нечего. Только время терять. Будить ещё кого-то бессмысленно. Хотя спросонья сам не очень-то соображал. Но всё же чтобы легче было догонять «идиотов», начал быстро расстёгивать ремни, сбрасывать с плеч задубевший от мороза полушубок и остальное, чем был обвешан, кроме свисавшего с плеча маузера. Забыв обо всём на свете, одурманенный пережитым и происходящим, он бросился вниз по склону к берегу. Снегу там было и вовсе по пояс. Преодолевая его, продолжал изо всех сил догонять Васина и Гороховского, медленно двигавшихся в сторону, где на возвышенности тарахтел мотор грузовика.

Котельниковым владела только одна мысль: успеть добраться до идиотов и вернуть их обратно! В гимнастёрке и свитере ему было гораздо легче передвигаться по заснеженному следу. В спешке и тревожном напряжении он не сразу заметил, что оказался без ушанки… Разгорячённый, стараясь не терять времени, запыхавшись, метался, как шальной, из стороны в сторону, скользил, падал, тут же поднимался, продолжая изо всех сил догонять шедших впереди.

Их уже разделяло не более двадцати шагов. Юрий хотел их тихо окликнуть, но в этот момент Гороховский упал в снег. Поднимаясь, увидел Котельникова. Видимо, что-то крикнул Васину, находившемуся впереди шагов на десять-пятнадцать. Тот мгновенно обернулся, держа наготове свой ППД. Стараясь не кричать и едва переводя дыхание, Котельников со злостью выпалил:

– Вы, кретины, вашу мать… Понимаете, что делаете? Там же немцы! Сейчас же обратно!

Васин выждал, пока неожиданный гость приблизится и, с ненавистью глядя на него, прошипел:

– Обратно? Нет, гад! Ты тоже пойдешь с нами!..

Котельников растерянно посмотрел на приблизившегося Гороховского: «В своём уме Васин?» Но и этот, к его удивлению, прошепелявил:

– Слыхал приказ? Давай, гад, иди вперёд!

– Ты-то куда? – укоризненно бросил в ответ Котельников. – Тебя там наверняка расстреляют, как всех ваших, оставшихся в Самотевичах! Ты же не Гороховский, а Гордон, Игорь! Твой отец мне рассказал!

– Иди, сволочь, говорят тебе по-хорошему, – агрессивно произнёс в ответ Игорь, явно не понимая последствий разыгравшейся трагедии, в том числе и для себя самого.

Васин, видимо, только сейчас обратил внимание на свисавший у Котельникова маузер, скомандовал:

– Колодку с пистолетом сейчас же отдай Гороховскому! Слышишь? Только дотронешься до рукоятки – даю очередь! Пристрелю!

– Вы с ума сошли! Там немцы! Грузовик с мачтой!

– Слыхал приказ? – прошепелявил Гороховский. – Сдавай оружие, пока не поздно!

Котельникова будто обухом по голове ударило. Он понял, кто перед ним. Опростоволосился! Предчувствовал, что Васин, возможно… Держал «два в уме»! – промелькнуло в голове.

Раздалась короткая очередь ППД. Пришлось снять с плеча ремень с маузером и передать подошедшему Гороховскому, который сразу перекинул его себе через плечо.

– Давай иди вперёд! Слышь, гадина!? – угрожая направленным автоматом, приказал Васин.

Котельников всё понял и тут же предложил:

– Вообще правильно, старший лейтенант, вы с Гороховским решили! Я готов идти с вами. Очень разумно поступаете… Мне тоже ни к чему такая жизнь. Но давайте пойдём не с пустыми руками! Вернёмся за остальными! К тому же там у меня рация и сумка, которая представит немалый интерес для немцев! Понимаете, старший лейтенант?! Прихватим, конечно, и «крутилку»!

Васин насмешливо перебил:

– Вот она, твоя секретная, заветная и бесценная! – он потянул за ремень, и рядом с висевшим у него за спиной вещевым мешком появилась кожаная полевая сумка.

Это был конец не во сне, а наяву. Васин – предатель! Теперь уже ясно!

Он скомандовал, направив на Котельникова автомат:

– Давай топай вперед, легавый! Не то прострочит очередь уже не мимо тебя, чекист подлый! Я не шучу!

Гороховский, всё это время наблюдавший, как Васин показывал снятую полевую сумку, вякнул:

– Слышишь, что тебе говорят по-хорошему?!

Котельников уже осознал создавшееся трагическое положение. Когда снимал с себя всё, что было на нём, не заметил спросонья отсутствия важнейшей «вещи», с которой ни на секунду не расставался, где бы ни находился! Непростительное опрометчивое упущение! Усталость, голод, к тому же обессиленный мозг уже не соображал.

– Эх, Котельников, засранец ты, а не чекист. Ещё и бывший пограничник, – обозвал он себя. – Зато теперь будешь отдуваться за собственные просчёты!

В голове отчаянно металось: «Что придумать?!», а секунды мчались, ища выход из смертельной ситуации, в которой он очутился по собственной дурости. Спасать хотел идиотов! А идиотом оказался сам! «В таком случае лучше смерть, но только не плен!» – подвёл он итог промелькнувших в одно мгновение рассуждений.

От всего нахлынувшего в голове застыл ужас. В груди кипела жгучая ненависть не только к предателям, но в основном к самому себе! Расправиться с ними голыми руками или зубами вцепиться, задушить, растерзать. Абсурд! Но что-то надо срочно предпринять!

Вдруг он вспомнил про финку в голенище правого сапога. Тут же преобразился, словно только сейчас понял, что ему грозит. Принял жалкий, трусливый вид, согласился идти с изменниками сдаваться фашистам и одновременно стал извиняться за нанесённую в походе обиду, унижался, молил о пощаде и, падая в снегу, тянулся к ногам Васина, успел даже на секунду коснуться губами его сапога, чтобы поцеловать… При этом старался незаметно в снегу просунуть руку в сапог и достать финку, которую сам запихнул поглубже.

В ответ последовал сильный пинок того же сапога в лицо. Котельников отлетел в сторону, из носа потекла кровь. Он снова попытался просунуть ладонь в голенище правого сапога.

– Да, мои дорогие Васин и Игорь, я виноват перед вами! Все сделаю, как приказываете. Но дайте отдышаться! Хотите – пристрелите, братцы…

– Пристрелю, если будешь канючить! – отрезал Васин. – Но только в ногу, чекистская мразь! Чтобы не подох, а остался жив и мог давать показания. Ага! Остальных вместе с твоей «крутилкой» заберут кому положено, – пригрозил Васин. – Давай топай, легавая паскуда! Слышишь, что тебе говорят?

– Иду я, братцы! – повторял фактически пленный, обращаясь в основном к Васину, но не выпуская из вида смолкшего Игоря, созерцавшего унижение и окровавленное лицо недавнего грозного командира группы.

– Ты мне зубы не заговаривай, собака. Думаешь, не знаю, что ты за скотина? – сурово предупреждал Васин. – Скоро встретишь своего товарища Скандилова, по которому тоскуешь. Он тебя ждёт! Так что давай, топай и не падай, или пристрелю. Слышь, гадина?!

– Значит, это ты, старший лейтенант, помог ему и всем остальным на совещании в землянке?

– Всё по заслугам! Теперь твоя очередь настала. Вставай, приказываю! Последнее предупреждение!

– Встаю, встаю я, господин старший лейтенант доблестной армии генерала Власова.

– Наконец-то скумекал, легавый пёс! А сейчас пошли. Слышь?!

Последовал крепкий пинок ногой, на который напросился задержанный. При этом он так кувырнулся в снегу, что пока поднимался, сумел наконец-то ухватиться за головку финки, подтянул её немного в голенище.

С лицом, окровавленным от полученных чувствительных ударов сапога, Котельников не прекращал просить прощение. Как бы поскользнувшись в снегу и почти прильнув к Васину, который оттолкнул его локтем, он в одно мгновение оттеснил туловищем в сторону ствол его автомата, мигом из сапога достал финку и со всей силой начал наносить молниеносные удары ему в горло, в лицо, в глаза…

Раздался дикий вопль и одновременно загремела очередь автомата, ствол которого Котельников сумел отвести круто в сторону. Продолжая с невероятной быстротой наносить удары, угодил наконец-то в глаз. Васин пошатнулся, продолжая стрелять, но остановился его автомат. И он повалился с захлёбающимся от крови храпом.

Стоявший в нескольких шагах Гороховский, видимо, не сразу сообразил, что происходит. Тут он спохватился, направил автомат на Котельникова, который сразу крикнул ему:

– Не смей, Игорь! Ты не при чём. Остановись!

Но тот оставался глухим, пытаясь второпях оттянуть затвор, который никак не поддавался, – видимо, примёрз или забился снегом. Но от дёрганья мог уже «разработаться», и последует очередь! Смертельная. Из подаренного тем же Котельниковым автомата.

Пришлось и с Игорем поступить так же, как с его дружком, оказавшимся засланным изменником-убийцей.

Весь в своей и чужой крови, Котельников настолько был возбуждён, что сняв свой маузер с плеча предателя, бросился бежать. Но вдруг спохватился! Он выпустил из вида свою драгоценную полевую сумку, вытянутую предателем у него из-под головы. Тотчас же вернулся и, снимая сумку с плеч хрипевшего в предсмертных судорогах изменника, бросил настороженный взгляд в сторону мачты с крытым грузовиком, затем добавил обоим «для верности».

Между тем рокот мотора гитлеровской радиостанции продолжался. Не исключено, что его шум приглушил происходивший в низине поединок. Всего в трехстах, максимум четырехстах метрах.

Котельников бежал из последних сил, задыхался и падал, оборачивался и бросал беспокойные взгляды в сторону мачты, где продолжал тарахтеть на возвышенности фашистский грузовик.

Поднимаясь вверх по склону, издали увидел радиста Федю Кукушкина с автоматом в руках и медсестру с накинутым на плечи его полушубком и ушанкой. Лора стояла в слезах, с осунувшимся почерневшим лицом и в испуге смотрела на взбиравшегося командира группы.

– Вы ранены в голову! – сочувственно, с трудом выговаривая слова, сказала Лора. – У меня бинт, дайте перевяжу.

Едва переводя дыхание, не в состоянии говорить, Котельников только спросил: «Как здесь, наверху?»

Лора ответила:

– Когда мы уходили – все спали. А когда сама проснулась, не сразу увидела вещи, лежавшие на снегу. Смотрю – автомат, а вас нет! Испугалась. Вижу, нет и моих Васина с Игорем. Тут же разбудила первого попавшегося. Вместе мы бросились к краю спуска. Увидели вас раздетого.

– Что случилось? – спросил наконец Кукушкин. – Кровь на лице. А где те два оболтуса?

Быстро одеваясь, Котельников махнул рукой:

– Расскажу потом. Слышите шум мотора? Там немецкая радиостанция! Срочно будите всех! Будем уматывать! Следы-то остались!

 

Глава 12

Котельников торопил всех. Снегом протёр лицо, вытер его краем внутренней части полушубка и стал одеваться.

Поднимавшиеся спросонья хватали оружие и вещи. Никто не мог понять, что приключилось с командиром, почему его лицо в крови?

Уходили в тревоге и догадках. Заметили, что у сникшего Изотова как-то странно искривились губы. Да и сам он выглядел пришибленным. Колька Белинов старался помочь командиру застегнуть полушубок и без конца спрашивал, что приключилось.

– Не пойму я… Хоть слово скажите.

– Потом!

Кто-то всё же спросил:

– Чего-то ни слова про тех двух приятелей? Васина и идиотика? Что-то не видать их?!

– Я сказал – потом.

Больше никто ничего не спрашивал. Шли молча, сосредоточенно, все время оглядываясь назад. Были уверены, что с выходом к Ипути всё изменится в лучшую сторону, а получалось наоборот.

Всё же немного спустя Белинов, с закинутым на одной стороне плеча мешком с «крутилкой», спросил:

– В самом деле, почему-то не видать двух наших оболтусов?

– У них всё в порядке! – на ходу ответил Котельников. – Хорошие ребята…

– Прямо уж «хорошие», – тут же отреагировал Колька.

– Чтобы они оказались такими хорошими? – произнесла Лора. – Не поверю! Видимо, что-то не так?

– Почему не поверите? Они же с вами пришли! А Васин вообще был у вас в отряде командиром отделения! – напомнил Котельников, но тут же сказал: – Об этом позже.

Все поняли, что не время задавать командиру вопросы. Догадывались, что приключилось что-то ужасное.

Когда отошли на приличное расстояние, на первом привале командир поредевшей группы коротко проинформировал обо всём опешивших товарищей. Вопросы, очевидно, были, но все словно онемели от услышанного.

 

Глава 13

С неделю пришлось помаяться, пока случайно не удалось найти место нахождения бригады осназа. За это время уцелевшие немного привели себя в порядок.

Светало. Впереди заметили хатёнки и тянувшийся к небу дымок. Там и решили задержаться, когда вернулись двое, уходившие узнавать, что творится в селе. В одной хате расположились Котельников с Изотовым и Белиновым. Остальные по соседству. Хозяйка хатёнки – одинокая бойкая старушка. Сын – красноармеец ещё с финской, дочь ушла с отступающей армией. В соседней избе нашли приют медсестра Лора с радистами и их помощниками. Хозяйка – старушка с внучкой лет десяти.

Гости рассчитывали остановиться здесь на сутки. Но потом стали продлевать срок. Ситуация позволяла. Да и хозяева, как не раз уже бывало, оказались заботливыми. И не только они, но и соседи помогали, чем могли. В том числе и той же бульбой.

На вторые сутки Котельников спросил Колю Белинова:

– Село это Маринец, кажется?

– Точно, Маринец! – подтвердил Коля. – Только не знаю – Гомельской области или Могилёвской, но, как всегда, главное – Белорусия родная!

– Надо бы взглянуть на карту, но нет сил, братцы.

Лучше всех держался Николай Белинов. Все дни пребывания в селе Маринец, когда обстановка наконец позволила перевести дыхание, он старался шутить, чтобы восстановить у остальных боевой дух, улучшить настроение.

Разделяли его старания заходившие Лора с радистами.

Котельников навёл марафет по всем правилам. Это всегда придавало ему сил и способствовало улучшению настроения. Петя Изотов тоже пришёл в себя, хотя искривление рта оставалось заметным. Перед самым уходом впервые за время блокады Котельников включил приёмник рации. Послушали недолго. Войне, разумеется, ещё не было видно конца.

 

Глава 14

Неожиданно удалось установить место нахождения остатков бригады осназа и разыскать его. Там оказалось только командование во главе с комбригом Шмаковым, комиссаром Малюгиным, начальником штаба Беловым и отделение Кости Смелова. Все обросшие, осунувшиеся, подавленные. Комбриг, пребывавший в крайне нервозном состоянии, имел жалкий вид в грязном, местами выгоревшем маскхалате и в изжёванной бекеше.

Котельников доложил коротко обо всём, что произошло за время скитаний по заснеженному лесу, но не коснулся острых вопросов. Считал бесполезным. Комбриг попытался выразить удовлетворение встречей с группой связи, поскольку без радиосвязи с управлением наркомата – грош цена всей деятельности бригады и её командира. Но об этом он не сказал ни слова. Тем более что ни о бригаде, ни о её судьбе он ничего не знал. Однако, несмотря на разыгравшуюся трагедию, оказалось, что у него сохранилась гитара, на которой он обожал тренькать под парами «первака», напевая давно всем опротивевшую мелодию об истосковавшейся молодой вдове.

Услышав о понесённых связистами потерях, Шмаков, словно не он лишился своей бригады, скорчил удивлённую мину:

– Вот как!? Значит, досталось и вам. Здесь тоже… Вон в каком мы очутились положении!

Котельников выяснил, что во время суматохи весь штаб во главе с комбригом Шмаковым, комиссаром Малюгиным и начштаба Беловым каким-то образом оказался оторванным от личного состава бригады, исчезнувшего во время внезапного ночного боя.

С ним ещё было отделение подрывников с толковым, пользующимся авторитетом в бригаде командиром взвода Костей Смеловым. Из «костяка» московской группы. Его боевое подразделение случайно оказалось вместе с командованием осназа во время массового ночного отступления. Не будь его рядом, комбриг и остальные могли остаться в полном одиночестве. Без личного состава. И никаких сведений о нём! Словно испарился.

При командовании остались адъютант комбрига – заслуженный мастер спорта Юра Облезов, конюх комбрига Калмыков, старик-кладовщик и двое хозяйственников. Естественно, и «мамзелька» комбрига. Всего немного более тридцати душ. Но отсутствовали радистка армейского штаба Танька и её помощник Егор. Куда делся личный состав, насчитывавший в своих рядах более трёхсот бойцов и командиров, никто не знал. Никакой связи с отколовшимися от штаба бригады не было. Розыски, предпринятые командованием, результата не дали.

 

Глава 15

Прибывшему со своими людьми Котельникову стало известно, что весь личный состав бригады во время одного из столкновений с противником в блокированном Клетнянском районе отступил под командованием командира комендантского взвода сержанта госбезопасности Николая Михайлашева.

В беседе с Котельниковым Шмаков обрушился с угрозами в адрес Михайлашева. Поносил его последними словами, дескать, преднамеренно увёл бригаду, и до сих пор неизвестно её местонахождение.

Но Котельников уже знал, что накануне от Михайлашева прибыли гонцы. Доложили, что более трёх недель пытались найти командование бригады и только сейчас наконец-то им это удалось. Доложили о положении, в котором там пребывал личный состав после набегов на гарнизоны оккупантов и местные полицейские участки, взрывов мостов и диверсий на железнодорожных коммуникациях.

Чувствовалось, исчезнувшие бойцы и командиры без дела не сидели. Но эти сведения, как оказалось, и вовсе вывели комбрига из равновесия. Он метал громы и молнии, грозил учинить расправу над командиром взвода. Обзывал его самозванцем и кричал, что подобное самоуправство не пройдет для него безнаказанно.

Что мог по этому поводу сказать командир группы связи? Слушал, пожимал плечами, иногда сочувственно кивал – и ничего больше. Потерями, понесёнными группой связи, подробностями скитаний по лесу Шмаков не поинтересовался. Его заботило исключительно его собственное положение. Стоявший перед ним Котельников слушал, но про себя не допускал, чтобы поклёп на Михайлашева соответствовал истине.

Когда об этом зашёл разговор, Колька Белинов оживился:

– Но коня-то… того французского хфельшера не видать! Сбежал аль слопали? А что?! Колбаса из конины – пальцы оближешь. Татары её обожают, знаешь как? Ого, будь здоров!

В отличие от других командиров, один только комиссар долго не отпускал руку Котельникова, искренне радовался встрече, задавал дельные вопросы и терпеливо слушал ответы. Огорчился, услышав о потерях. О встрече на пути к тарахтевшему грузовику с антенной командир связи пока никому не рассказывал. Предупредил всех своих: ни слова об этом!

Оказавшись наедине, Изотов спросил его, почему.

– Как тебе сказать, Петя. Причины разные. Но основная: когда не знаешь, где ударить, потому что не уверен, где может оказаться трещина, лучше промолчать.

– Вот так? – удивился тот – Может, ты прав.

Создавшееся у Котельникова мнение об оторвавшейся бригаде под командованием Михайлашева полностью подтвердилось сразу после появления того с личным составом на место стоянки комбрига Шмакова. Это произошло примерно неделю спустя после прибытия Котельникова к месту пребывания Шмакова и остальных.

Выяснилось, что комбриг Шмаков напрасно нападал на Михайлашева. Сообщение командира отделения Кости Смелова о произошедшем лишний раз подтверждало, что комбриг был несправедлив в своих нападках на Михайлашева. Как оказалось, командир комендантского взвода сумел сохранить личный состав бригады. Без потерь! Но на это Шмаков не обращал внимания. Его самолюбие было задето.

 

Глава 16

Очередная новость касалась радистки штаба армии Тани. Она оказалась в составе отколовшейся бригады. Но прикреплённый к ней помощник Егор, у которого находилась сумка с батареями – питание для рации Тани, в начале отступления исчез. Возможно, погиб во время боя.

Таким образом, радистка Таня осталась без связи со штабом армии. Никого из бригадных радистов у Михайлашева не было. Одна рация была, но без питания. Она находилась у помощника командира радиосвязи Сашки Кузнецова. Это была рация «Сокол», с которой группа отправилась во вражеский тыл.

Утром к Котельникову подошла медсестра Лора, перенесшая все «прелести» блокады наравне со всеми. Она тоже, казалось, немного пришла в себя. Но взглянула на Котельникова глубоко запавшими, усталыми глазами и печальным голосом сказала:

– Я благодарю судьбу, что случайно в пурге попала тогда в вашу группу. Но я не только об этом! Мне стало известно, что где-то поблизости располагается оставшаяся часть нашего отряда. Скандилова… Вроде бы рада весточке и в то же время меня трясёт…

– Почему, Лора? Это же прекрасно, что отряд существует! – искренне обрадовался за неё Котельников. – Конечно, жаль, что нет самого командира. Тут ничем уже не поможешь. Зато там, надо полагать, вы встретите своих знакомых. Знаю, ваш отряд состоял из одних бывших командиров Красной Армии. Это о чём-то говорит! Вот и расскажете им, кем был Васин. Кстати, сомневаюсь, что он был старшим лейтенантом.

– Этого утверждать не могу. Но кем он оказался! – Лора развела руками.

При расставании с Лорой Котельников поблагодарил её за отвагу. Она же снова попросила прощения за то, что привела предателя, на совести которого, как она теперь полагала, гибель капитана Скандилова и руководителей партизанских отрядов и соединений.

– Пожалуйста, берегите себя, товарищ старший лейтенант. Вы ведь вернулись с того света! А мы все, если уцелели, то только благодаря вам. И мне был бы конец у фашистов, если бы осталась с Васиным. Этого не забуду до конца своих дней! Теперь, конечно, хочу повидать своих, рассказать, кого мы в отряд приняли. Васина имею в виду. Представляю себе, какова будет реакция наших уцелевших. Они-то ничего не знают!

Уходила медсестра со слезами на глазах. Её проводили Николай Белинов и два разведчика из отделения Кости Смелова.

Что с Лорой стало впоследствии, после ухода в свой отряд, неизвестно. Её фамилию никто в группе не знал. Сама она не назвала. Только «медсестра Лора из отряда капитана Скандилова».

И вообще, дотянула ли она до Победы? Этого, бедняжка, безусловно заслужила отвагой и благородством.

Старший радист Фёдор Кукушкин без конца продолжал удивляться поступку Гороховского:

– Кто бы мог подумать, что этот хмырь окажется изменником и предателем, готовым убивать тех, кто его самого и его отца спас от верной гибели? Видать, у него с мозгами не в порядке.

– Да и раньше было видно, что он с закидонами.

– Точно, Хведя! – поддержал Белинов. – Главное, что удалось с ним и Васиным разделаться. Это дело самое значительное из всего нашего перехода, не считая, конечно, сохранения «крутилки». Думаю, Васин мог шепнуть тому идиоту, чтобы кинул её в сугроб. А что? Сам Игорь вряд ли мог додуматься до такой пакости.

– Давайте не будем портить себе настроение воспоминаниями о сволочах. Главное, что они получили по заслугам. Жаль только, что не удалось их разоблачить раньше, – заметил Изотов.

В день прибытия Котельникова связь с управлением наркомата была восстановлена. Поступило несколько депеш. Ушла и первая радиограмма комбрига. В ней он докладывал руководству о тяжёлом положении, связанным с прорывом противника, в результате чего в ночном бою от командования откололась бригада, которая ушла в неизвестном направлении. Но наконец-то удалось установить её местонахождение, и в данный момент весь состав после месячного отсутствия вернулся.

О прибытии отколовшейся бригады Котельников доложил руководству московского управления. Москва откликнулась обещанием оказать помощь.

После возвращения оторвавшейся бригады со своей должности был смещён начальник штаба Белов и вместо него назначен Олег Кириллович Ляховский. Бывший начальник штаба в отряде Чупеева. Человек серьёзный, боевой, прекрасно понимавший стоявшие перед бригадой задачи. Её личный состав высоко ценил его талант начальника штаба соединения Особого назначения.