Глава 1

В партизанской дивизии был восстановлен Особый отдел. Его уполномоченным в 1-м полку (по совместительству) назначили старшего лейтенанта Котельникова. Приказ об этом был подписан командиром дивизии Вершигорой и майором госбезопасности Стрельцовым, возглавившим Особый отдел дивизии вместо выдворенного Жмуркина.

В одну из ближайших ночей в этой связи или по другим соображениям прилетел начальник штаба партизанского движения Украины генерал-лейтенант Тимофей Амвросиевич Строкач. На так называемом аэродроме его встречали командование дивизии и все командиры полков.

Уже на следующий день Строкач, узнав, что Котельников до войны бывал в Румынии, велел познакомить его с ним. Его интересовала обстановка в Румынии. Во время беседы генерал был приятно удивлён, что собеседник имел отношение к 25-му погранотряду. Спросил, кого он там знает?

– Студенков был моим начальником.

– Михаил Игнатьевич? – обрадовался генерал. – Его хорошо знал. Я же тогда был начальником 25-го Пограничного отряда!

– Ещё по заданию Фомичёва кое-что выполнял в Румынии.

Разговорились о положении в тогдашней Румынии, о железногвардейцах, особенно Строкач интересовался генералом Антонеску. Узнав, что собеседник лично видел его с вожаком железногвардейцев в «Зелёном доме», спросил об отношении народа к фашистам.

Затем с участием Строкача на лужайке состоялось партсобрание. Во время собрания он обратил внимание, что среди присутствовавших не было парня, с которым он разговаривал о положении в Румынии, о личности Антонеску. Секретарь партбюро Андросов не понял, кого Строкач имеет в виду.

– Ну, как же… – запнулся Строкач, видимо, выпустив из вида фамилию, – он рассказывал мне об Антонеску!

– Если разговор был об Антонеску, значит, это Котельников. Но он беспартийный.

– Кого же вы принимаете в партию, если такой парень остается вне её рядов?

За Котельниковым был послан партизан. Юрий в это время брился.

– Срочно беги на партсобрание! – сообщил прибежавший партизан. – Приказ начштаба Бережного! Беги скорее!

Не добрившись, Котельников побежал на лужайку, где шло собрание.

– Вон ваш Антонеску бежит, Тимофей Амвросиевич, – обратился Бережной к Строкачу. – Я его частенько в шутку называю Антонеску…

Большинство поняли, кого Строкач имел в виду. Рассмеялись.

Не зная, как быть, Котельников доложил:

– По сообщению связного прибыл.

Секретарь партбюро Миша Андросов велел ему сесть. Юрий присел на траве рядом с другими присутствующими.

К концу собрания Котельникова приняли кандидатом в члены ВКП(б). Рекомендации тут же коротко написали начальник штаба полка Иван Иванович Бережной и начальник Особого отдела Семён Ильич Стрельцов.

 

Глава 2

Жизнь в дивизии кипела. Проводилось множество боевых операций. С одной стороны, дивизии нередко грозило окружение противником, с другой – личный состав нуждался в обеспечении продовольствием. Значит, нападать и одновременно держать оборону до наступления темноты, когда можно будет возобновить движение.

Поэтому с вечера, по заранее разработанному штабом дивизии маршруту с точным графиком движения, обозначенным подразделениям, на которые возлагались соответствующие задачи, перемещались с места на место. Редко оставались на вторые сутки на одном месте. Другие соединения, меньше по численности, ещё как-то могли задерживаться в небольших населённых пунктах. С огромным составом дивизии приходилось гораздо сложнее.

Запечатлевшиеся «картинки» боевых операций, проведенных партизанской дивизией имени Ковпака в тылу врага, остаются в народной памяти и частично в государственных архивах Украины. Каждый ковпаковец с радостью в душе вспоминал боевые операции во вражеском тылу. Забыть такое невозможно.

…С тех пор прошло более трех четвертей века!

 

Глава 3

В партизанском соединении Юрий Котельников выполнял обязанности сначала помощника, затем заместителя начальника штаба 1-го полка по разведке.

Когда соединение переименовали в 1-ю Украинскую партизанскую дивизию имени дважды Героя Советского Союза С. А. Ковпака и ее командиром стал Пётр Петрович Вершигора, Котельников возглавил разведку 1-го полка. После ранения начальника штаба Котельников заменил его в тяжёлом бою с немецкими танками, затем стал командовать этим полком.

Второго июля сорок четвёртого года разведгруппа под командованием Котельникова, уничтожив охрану полустанка Савонна (на железной дороге Минск-Столбцы-Барановичи), захватила три эшелона с танками, самоходными орудиями, горючим, вооружением и штабными документами. Заняв оборону, разведчики удерживали полустанок и эшелоны под сильной бомбёжкой противника. Организовав охрану эшелонов, Котельников передал их подошедшим войскам 4-го кавкорпуса генерала Плиева.

Через десять дней – вновь ответственное задание, о котором так сказано в одном из документов:

«12 июля 1944 года оперативная группа в составе стрелкового батальона, эскадрона конной разведки и средств артиллерийского усиления под командованием Котельникова проводила операции в районе города Мосты Гродненской области с заданием устроить засаду на прилегающем шоссе, по которому двигались фашистские войска.

Захватив железнодорожный переезд, Котельников узнал от пленного итальянца, что гарнизон города Мосты собирается отступать и в связи с этим намеревается взорвать ряд важнейших стратегических и хозяйственных объектов. Среди них – депо и, главное, железобетонный мост длиной 186 метров через реку Неман.

Котельников решил предотвратить его уничтожение. Стремительным ударом артиллерии партизаны перебили засевших в дзотах гитлеровцев, прикрывавших команду подрывников, которая прибыла на трёх автомашинах. Овладев мостом через Неман и разминировав его, Котельников немедленно направил разведчиков на связь с частями Красной армии.

Вскоре было получено разведдонесение о приближении к городу фашистской колонны. Оценив создавшуюся обстановку, угрожающую вновь захватом противником города Мосты, Котельников с начальником штаба батальона майором Морозом в короткий срок организовали засаду. Не дав фашистской колонне развернуться в боевой порядок, партизаны разгромили её на марше. К вечеру того же 12 июля 1944 года разведчики, посланные командиром группы на связь с командованием наших войск, прибыли с несколькими бронетранспортёрами. С ходу они переправились по мосту. А в течение ночи через мост прошли войска двух наступающих корпусов нашей армии.

Двадцать третьего июля 1944 года в тяжёлом оборонительном бою с частями 1-го танкового корпуса в составе дивизий «Мёртвая голова», «Великая Германия», «Викинг» в районе города Бельска части 105-го стрелкового корпуса, не имея достаточного количества боеприпасов и техники, начали отступление.

Установив в районе станции Григорьевцы связь с 95-й Сивашской гвардейской артиллерийской бригадой, оставшейся без пехотного прикрытия и несшей тяжёлые потери, командование соединения организовало совместно с ней круговую оборону. До наступления темноты были отбиты три танковые атаки. В самом начале боя был тяжело ранен начальник штаба полка майор Бережной, командир полка находился в штабе дивизии. Руководство боем возглавил командир партизанской группы Котельников. Благодаря его мужеству и чёткой организации боя все попытки противника, бросившего на участок полка до пятидесяти танков, были отбиты с большими для него потерями… В бою совместно с артиллерией 95-й Сивашской артбригады, действия которой обеспечили партизаны 1-го полка, было уничтожено тридцать шесть танков».

Трудно сказать, хранятся ли в архивах Украины подлинники документов, освещающих боевые события Великой Отечественной войны. В частности, о минировании немцами моста через Неман. Времена-то пошли «шиворот-навыворот». Надежда только на совесть и порядочность. Тем более, когда приходится писать о серьёзных военных действиях и совершённых подвигах. Крайне неудобно и, если честно, как-то нескромно говорить о себе. Так считает автор. Лучше об этом скажет другой участник и свидетель описываемых событий.

Отрывок из книги И. И. Бережного «Два рейда»

(Горький, Волго-Вятское издательство, 1976)

«…Ранним утром меня разбудил Юра Колесников. Он со взводом разведчиков только что вернулся от автострады. По сияющему лицу видно – Юра доволен результатами разведки.

– Что там творится! Драпают фрицы вовсю, – заговорил он весело, то и дело подкручивая рыжие усики. – Смотрим, прёт немец на запад… Подходы к дороге – во! Незаметно пробрались к «варшавке», автомашины, броневики, танки, повозки… Конца не видать! Оставил наблюдателя, и сюда.

– А как маршрут?

– Дорога болотистая, топкая, местами вымощена брёвнами. Одним словом, дорога дрянь. Единственное утешение – проходит лесом. Но что нам дорога! Где прошёл один человек, там пройдёт полк, где прошла одна лошадь – пройдёт обоз.

Во второй половине дня 29 июня 1944 года дивизия покинула Ясенец и двинулась на север. Колонну вёл Колесников. Впереди шли кавдивизион и первый полк. Дорога действительно была дрянной. Топи, колдобины, пни. То и дело приходилось вытаскивать застрявшие телеги и пушки.

Вечером с горем пополам подошли к автомагистрали в районе Снявки. По шоссе непрерывным потоком в несколько рядов отступали разрозненные фашистские войска, перемешавшиеся с обозами. Автомашины чередовались с повозками, тягачами, танками… Среди военного обоза двигались подводы, гружённые узлами и домашним скарбом. На них ехали семьи чиновников немецкой администрации и полицейских. Предатели убегали от народного гнева.

В том месте, где мы вышли к переезду, автомагистраль прорезалась сквозь заболоченный лес. Съездов с шоссе нет. Пытаясь обогнать передних, подводы цеплялись одна за другую, опрокидывались и преграждали путь остальным. Создавались заторы. На шоссе не прекращался ровный многоголосый шум.

– Бегут во все лопатки, – в который раз повторяет Юра. – Видать, сильно поднажали наши… Изменники получают награду от своих хозяев. Немцам сейчас не до холуёв.

Солдаты заканчивали расчищать дорогу. К этому времени кавалерийский дивизион и первый полк приготовились к бою, затаились в ожидании команды.

– Начнём, – сказал Бакрадзе. – Юрий, подавай сигнал.

Колесников выстрелил из ракетницы.

Повинуясь сигналу, партизаны обрушили всю силу огня по немецкой колонне. Патронов не жалели. Надо было сокрушить противника, захватить переезд и обеспечить переход дивизии через шоссе.

Немцы не ждали такого сильного удара партизан. Поэтому с началом боя среди них поднялась паника. Некоторые бросились удирать, не приняв боя. Однако большинство гитлеровцев залегли в кюветах и за машинами и начали отстреливаться. Заработали пулемёты, расположенные в дзотах.

– Приготовиться к атаке! – подал команду Колесников. – За мной, ура-а!

Оба батальона первого полка и кавалерийский дивизион бросились вперёд и, не давая опомниться гитлеровцам, начали уничтожать их. Первыми на шоссе выскочили разведчики кавдивизиона. Старшина эскадрона Вася Дёмин подбежал к машине и был сражён насмерть очередью немецкого автоматчика, засевшего в кювете.

Бой продолжался. Оба немецких танка боя не приняли. Им не было места для разворота. Или же просто танкисты струсили! Танки столкнули в кювет преграждавшие им путь автомашины и прорвались вперёд. Пехота отстреливалась. К месту боя подходили всё новые силы. Всё же нам удалось разорвать колонну противника, с помощью подразделений второго полка оттеснить от переезда и выставить заслоны.

Не ожидая окончания боя, дивизия ринулась через шоссейку. Впереди скакали кавалеристы. А на шоссе противник бросался в яростные контратаки, но безуспешно. Потеряв свыше шестидесяти человек, шесть автомашин, два мотоцикла и несколько подвод с грузами, гитлеровцы прекратили атаки. Смирились с прорывом партизан.

…Взяв инициативу в свои руки, партизаны не оставляли в покое немецкую колонну, преследуя её по всем направлениям. Большую роль играли минёры.

…От нашего полка одна ударная группа, усиленная конной разведкой, во главе с Колесниковым и Коровченко ушла к железной дороге Столбцы – Барановичи. К утру следующего дня на взмыленном коне прискакал связной. Он вбежал в штаб полка настолько возбуждённым, что Тютерёв и на этот раз не преминул поддеть:

– Тише, товарищи, Юрий Антонович с моим начальником штаба прислали гонца: Гитлера небось поймали…

– До хвюрера покамест ще не добралысь, – ответил краснощёкий, дюжий парень Гриша Филоненко, исполнявший при Колесникове функции связного «по особо важным поручениям». – Але ж три эшелона с танками та самоходками прибралы к рукам…

– На одной мине – три эшелона? Ого-го! – съязвил Саша.

– А мы без мины. Целехонькие достались…

– Тютерёв, перестань! А ты толком докладывай, – вмешался я.

Филоненко рассказал, что к полустанку на перегоне Столбцы – Городея прибыло три эшелона. Колесников и Коровченко решили запереть их. Разрушили путь в нескольких местах, а затем налетели на полустанок. Охрана оказалась сильной. Три часа потребовалось, чтобы расправиться с нею. Паровозы стояли на парах. Но ни в одном из них – ни души. Только когда партизаны полностью овладели полустанком, из кустов прибежали железнодорожники. «Братцы, ребятушки, соколики наши родимые, наконец-то!» – запричитали они наперебой. «Кто такие?» – спросил Колесников. «Тутошние!» – «Почему столько эшелонов скопилось на полустанке?» – спросил вновь Колесников. «Э-э, товарищи, понимать надо!»

Оказалось, что машинисты наши – русские и белорусы.

– Какой резон им в Германию ехать? – пояснил стрелочник. – Вот и задержка. А когда, чуем, свои налетели на станцию, мы попрятались…

Связной доложил, что Колесников и Коровченко с партизанами остались охранять эшелоны.

– Меня прислали узнать, шо робить с эшелонами. Там одни танки, самоходки, тягачи, автомашины, – закончил Филоненко.

Не верилось. Неужели в действительности три эшелона с танками? Посоветовавшись с Бакрадзе, я решил немедленно отправиться со связным и разведчиками на станцию.

На полустанке нас встретили Колесников и Коровченко.

– Товарищ начальник штаба, опись танков, самоходок и прочих грузов составлена, – доложил Колесников.

– Всё учли? – спросил я, осматривая трофеи.

– Да что вы! Разве тут учтёшь? – заметил довольный командир роты Андрей Бородовой.

Начали осмотр эшелонов. Какого только груза здесь не было! Танки, автомашины, самоходки, тягачи, ящики с патронами и новенькими автоматами… Несколько вагонов забиты радиостанциями, телефонными аппаратами, катушками с телефонным кабелем и другим имуществом связи.

– Это особенно ценный груз, – сказал Колесников, когда мы подошли к вагонам, охраняемым часовыми. – Два вагона со штабными документами. Я приказал никого в вагоны не допускать.

…Мы рассматривали богатые трофеи. Оружие, танки и автомашины попали в руки партизан, не побывав в бою. От эшелонов нас оторвал голос наблюдателя:

– Группа противника приближается к полустанку!

Коровченко подал команду «к бою!» Роты заняли заранее указанные им места.

От рощицы крадучись пробиралась группа вооружённых. Насчитали восемь человек.

– Не стрелять. Подпустить и захватить живыми, – предупредил я ротных, а те своих бойцов.

Колесников забрался на паровоз и оттуда наблюдал в бинокль за приближающейся группой.

– Справа ещё восемь человек, – доложил Юра. Внимательно присмотрелся и вдруг закричал: – Не стрелять! Кажется, наши! Да, да, наши! В пилотках, с ППШ…

Он спрыгнул с паровоза и побежал навстречу красноармейцам. Когда вооружённые приблизились, теперь и мы увидели, что это красноармейцы. Одежду и оружие можно было различить простым глазом.

Увидев бегущего к ним человека, красноармейцы залегли. Только теперь я спохватился, что Колесников одет в немецкую форму. Фронтовые разведчики могут принять его за фашиста. Высказал свое опасение начальнику штаба батальона.

– Не будут они палить по одному человеку, – успокоил меня Коровченко.

– Знаешь что? Запевай «Катюшу». Пусть знают – здесь свои.

Кто-то из партизан во всю глотку затянул песню. Подхватили остальные. Собрались в одно место, не маскируясь. Видимо, слова песни долетели до разведчиков. Они поднялись и пошли на сближение с Юрой.

Колесников, не доходя шагов пятидесяти до красноармейцев, снял фуражку, запустил её в воздух, с криком «ура» бросился вперед. Партизаны не утерпели и тоже побежали встречать фронтовиков. Начались рукопожатия, крепкие объятия… А к полустанку с разных сторон группами подходили красноармейцы. Всего их набралось более полусотни человек. Командовал ими молодой лейтенант.

Это была разведка конномеханизированной группы, созданной на базе четвёртого гвардейского казачьего корпуса, которым командовал генерал Плиев. Встреча с Красной армией, которой мы так долго ждали, состоялась!

Через некоторое время прибыли танкисты. Колесников передал эшелоны с грузом. Всё честь по чести, даже расписку потребовал… С собой прихватили лишь несколько ящиков с пистолетами и… шпротами.

На путях отступления немцев

…К полудню от командира взвода батальонной разведки сержанта Барсукова поступило донесение:

«По шоссе Щучин – Волковыск, Щучин – Гродно и по прилегающим к ним просёлочным дорогам наблюдается интенсивное движение автоколонн противника с живой силой и техникой, преимущественно артиллерией…»

В штаб полка немедленно были вызваны Тютерёв и майор Мороз – начальник штаба первого батальона.

Не дожидаясь возвращения командира полка из штаба дивизии, куда он был вызван, я поставил перед прибывшими офицерами задачу: приостановить движение фашистских колонн.

Батальоны тотчас же снялись с обороны и направились на задание. Первый батальон возглавил старший лейтенант Колесников, который, после того как отправили на Большую землю капитана Шумейко, шефствовал над батальоном. Проводив батальоны, я отправил донесение в штаб дивизии и занялся организацией боевого охранения. Пришлось расположить в оборону комендантский взвод, ездовых и даже часть больных, которые не могли идти с ротами на задание. Противотанковые орудия и взвод бронебойщиков перекрыли дороги, подходившие к хутору.

Был знойный июльский день. Откуда-то с востока, даже несколько южнее, доносилась артиллерийская канонада. Наши войска преследовали врага, стараясь не давать ему передышки. Примерно часа через два послышались отдалённые взрывы с юго-западной стороны, куда ушли наши батальоны.

– Слышишь? – настороженно спросил меня Бакрадзе, вернувшийся к тому времени из штаба дивизии.

Мы прислушались. Взрывы то учащались, то редели. Судя по взрывам, била немецкая артиллерия. Наши взяли с собой лишь противотанковые сорокапятимиллиметровые орудия.

– Колесников и Мороз начали, – сказал я. – По всему видно, ввязались в драку с сильным противником. Боюсь, как бы их там не поколотили.

– Не поколотят, – уверенно сказал Бакрадзе. – Лишь бы немецкие самолёты не налетели.

Это беспокоило и меня. Выступили-то они среди белого дня, окунулись в самую гущу отступающих гитлеровских войск, которых кругом было более чем достаточно.

Мы стояли, тревожась за своих, прислушивались к бою и перекидывались репликами. Из-за дальности пулемётной и автоматной стрельбы не было слышно.

Скоро взрывов стало меньше, а ещё через некоторое время они и вовсе прекратились. Мы беспокоились за исход боя.

С востока гул канонады накатывался. До нас донеслись выстрелы автоматической пушки и пулемётная дробь, вдали замелькали наши штурмовики. Они кружились над лесом, обстреливали, бомбили. По-видимому, наши войска сломили сопротивление противника.

– Смотри, смотри, вот дают жизни фашистам! – радовался я, наблюдая за самолётами. Там во многих местах поднимались клубы густого чёрного дыма. – Это уже близко.

– Как бы эта радость не обернулась для нас обратной стороной, – охладил меня Бакрадзе.

– Почему? – удивился я.

– Убегая, гитлеровцы могут напасть на тылы полка, а нам и защититься нечем.

– Всех, кого можно, я расположил в оборону.

– Подумаешь, оборона – два десятка ездовых и десять человек из комендантского взвода. Надо всех их перебросить на восточную окраину. Пойду туда, а ты оставайся с орудием…

Опасения командира полка вскоре подтвердились. Оставляя за собой хвост серо-бурой пыли, по просёлку с востока приближалась к хутору колонна автомашин. У наших пулемётчиков, оборонявшихся на восточной окраине хутора, не выдержали нервы. Они открыли огонь, когда до противника было более полукилометра. Немецкие автомашины остановились, потом повернули вправо и, перебравшись на другой просёлок, двинулись в обход хутора с севера.

Проехав километра три, гитлеровцы напоролись на кавдивизион Ленкина и подразделения полка Кульбаки. Завязался короткий бой. Немцы побросали машины и разбежались по рощам и посевам. Но в погоню за ними кинулись наши кавалеристы…

Мы ждали возвращения 1-го батальона Колесникова и Мороза. По времени должны бы вернуться. Я стоял у противотанковой пушки и слушал интригующий рассказ политрука роты Прутковского о том, как накануне его земляк Вася Зяблицкий со своим взводом разведчиков взял в плен два десятка гитлеровских солдат. Не успел политрук досказать одну забавную сценку пленения фашистов, как из-за кустарника вдруг вынырнула легковая автомашина. Это произошло настолько внезапно, что расчёт, не дожидаясь моей команды, бросился к орудию. Наводчик торопливо завертел маховик наводки, опуская ствол пушчонки.

– В радиатор, в радиатор целься! Бронебойщики – по шофёру! – кричал я, уверенный, что мои хлопцы хотят подпустить автомобиль ближе, чтобы наверняка сразить его.

Однако машина остановилась. Видимо, заметили нас. И прежде чем командир орудия успел скомандовать «огонь», из автомашины выскочил человек в немецкой форме и начал размахивать руками.

Мы поразились: вроде это Юра Колесников. Не своим голосом он кричал:

– Стой! Свои! Я ещё жить хочу…

Мы никак не могли понять, откуда взялся Колесников, да ещё на столь шикарной немецкой автомашине. Не верилось глазам. Артиллеристы тоже узнали старшего лейтенанта и облегчённо вздохнули. Ведь ещё несколько секунд, и кто знает… Пушкари наши, да и бронебойщики мимо цели очень редко стреляли, тем более на таком близком расстоянии…

– Что же ты без предупреждения прёшь? – напал я на своего помощника, когда он подъехал на машине.

– Хотелось быстрее доложить результаты операции, – скороговоркой ответил Колесников и кивнул на сидящего в машине пассажира.

– Но эта поспешность могла стоить жизни тебе и тем, кто с тобой…

В машине, кроме Колесникова, были старшина Боголюбов, пулемётчик Исаев – любимец Юры и пленный немец, здоровенный детина.

– Как машинёнка? Нравится? – спросил старший лейтенант, нервно покусывая свои рыжеватые усики.

– Ничего особенного, – ответил я. – Мы таких немало уничтожили…

– Знаю, – сухо согласился Колесников. – Но те не в счёт. Как думаешь, от кого эта досталась нам?

– Понятия не имею, – пожал я плечами и в шутку добавил: – Может, от фюрера?

– Не от самого бесноватого, но почти, – почему-то сердито ответил Юра и вздохнул.

– Точно! – подтвердил Боголюбов. – От генерала одного – командира немецкой дивизии…

Я посмотрел на Юру. Бледный, с крепко поджатыми губами, он переминался с ноги на ногу. Такое с ним случалось в минуты крайнего расстройства.

– Можешь убедиться, – пробурчал Юра и, указав на вылезавшего из машины немца, добавил: – Личный шофёр генерала.

Колесников что-то рявкнул пленному по-немецки. Гитлеровец вмиг вытянулся, щёлкнул каблуками и, опустив одновременно руки по швам, отчеканил неведомые нам слова, из которых мы уловили «дивизионе генераль».

Юра оттолкнул пленного от машины, открыл дверцу и извлёк новенькую шинель с блестевшей серо-зелёной шёлковой подкладкой, мундир со всеми генеральскими регалиями, крестами, бляхами и прочими причиндалами, которыми так любили украшаться высшие представители вермахта. Но нас поразило, что среди побрякушек был и значок члена гитлеровского рейхстага.

– А вот и карта с обстановкой района Немана, документики, удостоверяющие личность герра генерала, – произнёс Колесников тем же недружелюбным тоном и вновь полез в машину. Выбросил оттуда какие-то мелкие вещицы, бинокль и большой никелированный термос. Открыв его, Юра понюхал и передёрнулся:

– Кофе, кажется… с ромом.

– Всё это хорошо – кофе с ромом, – не выдержал я, – но сам генерал-то где?

– Генерал? – переспросил грустно Колесников.

– Ну да, – поддакнул и политрук Прутковский, также не понимавший, почему Юрий, обычно разговорчивый, теперь отделывается отговорками.

Причину всего этого раскрыл старшина Боголюбов.

– Согласно заданию, Колесников и начальник штаба майор Мороз повели партизан в намеченный район действия. В пути следования головной дозор полковой разведки с ходу захватил железнодорожный переезд. Среди взятых в плен охранников были и два итальянца. Один из них – смуглолицый, худощавый, с посеребрённой нашивкой на рукаве «старшего сержанта» – привлёк к себе внимание партизанского разведчика своей необыкновенной подвижностью и словоохотливостью. К тому же Колесников умел располагать к себе такого рода людей. «Адъютантом» у него одно время был француз Мишо Легре. Теперь этот только что взятый в плен итальянец стал вдруг проявлять инициативу, указывая на уязвимые места фашистов, расположение охраны и укреплений.

– Глядим, – сказал Боголюбов, – калякает наш старший лейтенант с итальянцем, ну, прямо, как со своим, вовсю!

Было установлено, что примерно в трех-четырёх километрах от переезда в городе Мосты гитлеровский гарнизон готовится отступать. С противоположной стороны моста приближались наступающие части Советской армии.

Гитлеровцы, однако, не собирались уйти, предварительно не взорвав ряд важнейших военных и хозяйственных объектов. Среди них были железнодорожная станция и депо, а главное – железобетонный мост через реку Неман. Немцы рассчитывали, что благодаря этому удастся задержать форсирование нашими войсками крупного водного рубежа.

Оценив создавшееся положение, Колесников и Мороз всеми силами батальона ударили по фашистскому гарнизону в городе Мосты, нацелив основные усилия в направлении переправы.

В момент атаки партизан у моста находилась на трёх автомашинах подрывная команда фашистов. Подтверждались показания пленного итальянца. Больше того, итальянец проникся уважением к Колесникову и симпатией к советским партизанам или же старался спасти свою жизнь и во время атаки вырывался вперёд, показывая, каким путём легче пробраться к мосту с меньшими потерями.

Партизаны пробрались к виадуку с той стороны, откуда немцы меньше всего их ждали. Установили противотанковую пушку в непосредственной близости от дзотов, откуда немецкие пулемётчики прикрывали прицельным огнём работу своих сапёров на мосту.

Пока партизанская пушка расстреливала прямой наводкой укрепления немцев, а несколько пулемётчиков отвлекали внимание фашистов, рота Деянова прорвалась к мосту и атаковала подрывную команду. Когда овладели мостом и допросили пленных, то оказалось, что до взрыва моста оставались считанные минуты.

Тем временем от начальника штаба батальона Мороза было получено сообщение об обезвреживании железнодорожной станции и депо.

Овладев полностью городом Мосты, переправой через Неман, Колесников наиболее толковых и лихих разведчиков направил по мосту на связь с частями Советской армии, подступавшими к городу.

Вдруг с наблюдательного пункта от командира второй роты Халупенко поступило донесение: к городу мчится легковая автомашина.

Группа партизан тотчас же вскочила на коней и бросилась на перехват машины. Пассажиры её, видимо, были уверены, что гарнизон немцев по-прежнему продолжает удерживать город. Ничего не подозревая, они вкатили на полном ходу в город. Их встретил Колесников в своём обычном облачении: немецкий френч с зелёным бархатным воротником и венгерские брюки с кожаными леями. Он поднял руку. «Опель-капитан» вроде сбавил ход, но не остановился, прошмыгнул, обдав пылью старшего лейтенанта. Тут же по машине ударили из бронебойки. Попадание было удачным: прострелили капот. Шофёр растерялся, и машина съехала в кювет. Её пассажиры – немецкий генерал и шофёр – оказались в «объятиях» партизан. Вмиг пленных обезоружили, обыскали, а ретивые разведчики «разжаловали» высокопоставленного фашиста, сняв с него френч с побрякушками.

Перепуганного генерала партизаны проводили к одной из хат и втолкнули в тёмный чулан. Колесников приказал Морозу организовать охрану, глаз не спускать с пленного. Сам же умчался на коне к мосту, где полным ходом шло разминирование. Но не успел подъехать к мосту и отдать кое-какие распоряжения, как вслед за ним прискакал разведчик с донесением: с востока подходила к городу колонна немцев.

Положение осложнялось. Старший лейтенант поспешил в штаб батальона. Мороз был встревожен.

– Наверное, немцы хотят создать в Мостах опорный пункт, – сказал майор. – Мост они, конечно, сразу же взорвут, как только займут город.

– В отношении опорного пункта – вряд ли… Что же касается взрыва моста, то мы не допустим, – твёрдо сказал Колесников. – Сдать такой мост – преступление! Это же не только переправа, но и плацдарм для наступления наших войск. Я уже отправил разведчиков на связь с ними…

Взвесив обстановку, Колесников и Мороз на входе в город подготовили достойную встречу фашистской колонне, командование которой не подозревало, что город уже в руках советских партизан. Деянов и Халупенко расположили роты в оборону.

Как только колонна вступила в город, партизаны открыли шквальный огонь из всех видов оружия. Гитлеровцы, не успевшие развернуться в боевой порядок, в короткий срок были смяты, частью уничтожены, частью рассеяны. Это оказался 122-й артиллерийский полк 50-й немецкой дивизии. Немецкая часть была разгромлена на марше. Вся её материальная часть досталась партизанам.

В городе воцарилась тишина. Но опять ненадолго. На окраине города неожиданно разразилась стрельба. Когда старший лейтенант прискакал на взмыленном коне к месту, где был расположен штаб, Мороз его встретил бледный и взволнованный. Оказалось, что пленный генерал сбежал. Его заперли в тёмном чулане, а там в стене было окошко, заложенное мешком с соломой, о существовании которого никто из партизан не подозревал. Мороз оставил, как положено, для охраны пулемётный расчёт. Но гитлеровец обнаружил лазейку, вылез и задворками, на четвереньках устремился в высокую рожь. Когда партизаны спохватились, гитлеровец был уже далеко. Открыли стрельбу, начали прочёсывать рожь, но безрезультатно. Генералу удалось добраться до леса. Сколько ни искали беглеца, как ни прочёсывали кустарник и лес – найти фашиста не удалось. Словно сквозь землю провалился…

Колесников накинулся на Мороза с упрёками. Тот разводил руками и оправдывался. «Кто же мог подумать, что такой высокопоставленный фашист опустится до положения мелкого воришки и рискнет…»

– Быть бы старшему лейтенанту Героем Советского Союза, не упусти майор Мороз пленного генерала, – подковырнул старшина Боголюбов.

– Не в геройстве дело. Не за награды воюем. Генерал – ценный «язык». Понимать надо! Представляете, сколько бы он мог нам рассказать? Ух, этот мороженый! – всё ещё не успокоившись, отпарировал Колесников.

…Пока Боголюбов и Колесников рассказывали об этих событиях, подошли роты батальона, привели с собой пленных. Во время допроса пленный ефрейтор из артполка рассказал, что генерал командиром дивизии назначен совсем недавно. Вчера на совещании командиров частей и специальных подразделений он заявил: «Положение наше серьёзное, но я дал клятву фюреру – задание выполнить, людей спасти, а технику сохранить… Я не пойду по стопам моего предшественника, который в трудную минуту оставил вас и бежал…»

– Интересно, кто его предшественник? – поинтересовался Прутковский.

– Это не так важно, – отозвался Тютерёв.

– Жаль, что генерала прошляпили!

– Здорово генерал выполнил клятву! По всем статьям: технику в сохранности оставил нам, людей бросил, и тоже большинство попало к нам, – засмеялся Прутковский.

– Не горюй, Юра, – решил я подбодрить своего помощника. – Не сошёлся свет клином на одном генерале. Теперь они будут чаще попадаться. Вы и так свершили большое дело. Предотвратить взрыв такого моста и передать его Красной армии – это поважнее одного генерала.

– А плацдарм, который мы передали фронтовым частям! – дополнил Боголюбов…»

В то же время Юрий, все ещё не успокоившись, продолжал отчитывать майора Мороза. Старший лейтенант, командовавший усиленной ударной группой численностью более батальона, тогда разговаривал с начальником штаба майором Морозом, держа палец на курке маузера о чём начальник штаба Бережной – офицер Главного разведуправления Советской армии, не упомянул.

«Да что ты, Юра! Из-за фашистского генерала своего расстреливать? Пусть он трижды генерал… Мы теперь будем их брать пачками!» – успокаивал И. И. Бережной командира ударной группировки».

Однако ж больше не брали… И «некий пленный», как сказано Бережным в книге, был не какой-то рядовой вермахта, а личный шофёр Вейтлинга, двухметровый здоровяк обер-ефрейтор Лемель. Это ему принадлежат слова, приведенные в Отчёте командира партизанской дивизии генерала Вершигоры, пытавшегося скрыть факт бегства генерала.

Но много позднее, когда Юрий уже после окончания войны был в зарубежной командировке, случай с бегством фашистского генерала всплыл. По настоянию генерала Ковпака и начальника штаба партизанского движения Украины генерал-лейтенанта Строкача выдвинутый в депутаты Верховного Совета Украины Вершигора был вычеркнут из списка за сокрытие этого факта.

Доставшийся лично ему трофейный «опель-капитан» в сорок восьмом году Вершигора был вынужден отдать тому, кто его захватил. За все минувшие годы он не оформил на себя трофейную машину. Она оставалась с немецкими номерами! Поэтому Вершигора приказом наградил Юрий автомашиной «Опель-капитан». Оригинал документа о награждении и фото машины с восседавшим на ней старшим лейтенантом экспонируются в Центральном музее Великой Отечественной войны на Поклонной горе в Москве.

Но вернёмся к рассказу И. И. Брежногого.

В полк завернули дивизионные разведчики во главе с Робертом Клейном.

– Видал, какую птицу отхватил Юрка, – сказал Тютерёв, указывая на машину. – Мне на «опель-капитане» всего один раз пришлось ездить. Хочешь, Роберт Александрович, с ветерком?

– С удовольствием, – согласился Клейн.

Оба были страстными автомобилистами. Они уселись в машину. Тютерёв завёл мотор, включил скорость и дал газ. «Опель» сорвался с места, обдал нас дорожной пылью и скрылся за хутором. Однако не прошло и пяти минут с момента их отъезда, как машина на бешеной скорости возвратилась на хутор. Из неё выскочили пассажиры. Тютерёв, не говоря ни слова, побежал в свой батальон, а Клейн, припадая на левую ногу, поспешил к нам.

– Фашисты… человек тридцать, – выкрикнул Роберт.

– Где?

– Идут сюда.

– Мы чуть не врезались в группу гитлеровцев. Видимо, машина ввела их в заблуждение…

…А утром следующего дня мы передали советским войскам трофейную боевую технику. Ночью и днём 13 июля по мосту через Неман на плацдарм, подготовленный нашими партизанами, прошли два стрелковых корпуса наступающих частей Советской армии.

Партизанская дивизия готовилась к выступлению в сторону Августовских лесов, обходя Гродно с севера. И тут произошёл случай, который чуть не привёл к трагическим последствиям…

Вершигора решил проехать в один из штабов фронтового соединения. Уселся с адъютантом Ясоном Жоржолиани в машину и приказал старшему лейтенанту Колесникову трогать. Выехали на проселочную дорогу и взяли направление к населённому пункту, где должен был находиться штаб одной из дивизий Белорусского фронта.

Ехали быстро. Уже из-за бугра показались купола церкви. Дорога перед самым селом пошла под уклон, между двух холмов. Холмы остались позади, и перед взором пассажиров раскинулось большое село, забитое войсками. Когда же они подъехали ближе, то не поверили своим глазам: на машинах сидели немецкие солдаты, и кто закусывал, выскребывая содержимое из консервных банок и котелков, кто пиликал на губной гармошке…

– Стой! – выкрикнул Вершигора, хватаясь за автомат.

– Поздно! Снимите фуражку, – быстро проговорил Юра и дал полный газ, стараясь прорваться вперёд, так как развернуться было невозможно.

Машина мчалась вдоль села, мимо стоявшей там немецкой колонны, а пассажиры затаили дыхание и были ни живы ни мёртвы. К счастью, и немцы не сообразили, чья эта машина, и опомнились лишь после того, как Колесников вывел свой «опель» за село и скрылся за бугром. Позади послышалась стрельба. Но теперь уже опасность миновала.

– Фу-у, – с облегчением вздохнул Вершигора. – Чуть не попали, как ворона в суп. А знаешь, Юрка, я подумал: отвоевались. Крышка!

– Если бы я остановил машину – тогда была бы крышка, – ответил повеселевший Колесников.

– Молодец, не растерялся, – сказал Вершигора…

Сделали большой крюк, обогнули село и возвратились в дивизию. Когда они рассказали о происшествии, то Бороде досталось от Войцеховича и Москаленко за излишнее лихачество.

По своему характеру Пётр Петрович – человек спокойный, вдумчивый, сдержанный. Но иногда им овладевал боевой азарт. Тогда он лез в самое пекло. Так было во время уничтожения немецкой охраны моста на Буге и на шоссе Брест – Каменец, когда он шёл в цепи атакующих партизан. Иногда он помимо своей воли попадал в, казалось бы, безвыходные положения. На Волыни он чуть не угодил в лапы бандеровцев. На Волчанских хуторах его миновала шашка атамана Сосенко-Антонюка. При посадке на аэродром генерала Коржа чудом избежал смерти. И вот последний случай. До сих пор всё оканчивалось для Вершигоры благополучно. «Борода везучий», – говорили одни. «Наоборот, Петру Петровичу страшно не везёт», – утверждали другие. Так кто же он – везучий или невезучий? Я всё-таки думаю – Вершигора везучий.

Последний бой

Генерал Строкач настоятельно требовал, чтобы мы быстрее углубились в тыл врага и усилили удары по отступающим гитлеровцам, не давали им возможности закрепиться на промежуточных рубежах.

Партизанская дивизия попыталась переправиться через Неман севернее Гродно и прорваться в тыл врага. Не удалось. Совершила несколько переходов вдоль фронта на юг и повернула на запад. Однако оторваться от фронта не сумели. Совершили в ночь стремительный рывок километров на двадцать – двадцать пять, а на следующий день её настигают передовые части Советской армии.

Двадцать второго июля 1944 года мы проникли в Беловежскую пущу и считали, что уже находимся в тылу врага. Утром выяснилось, что моторизованные части 1-го Белорусского фронта вышли к Западному Бугу, овладели местечком Семятыче. Мы опять оказались в тылу своих войск.

Вершигора всё же не терял надежды на переход линии фронта. Прорыв наметили в районе местечка Бельск-Подляский.

На следующий день партизанская дивизия перебазировалась в район станции Григоровцы на железной дороге Белосток – Бельск – Брест и заняла исходное положение для броска к Западному Бугу. Расположилась в сёлах Дидулы и Григоровцы.

Выставив охранение и выслав разведку, я решил отдохнуть. Забрался на сеновал в сарае и сразу же уснул. Пережитое за войну сказывалось на здоровье. Я воевал даже во сне. И на этот раз, весь в поту, несколько раз просыпался от собственного крика. Наконец погрузился в глубокий сон. Снится мне, что война кончилась. Народ празднует победу… Кругом веселье, песни. Откуда ни возьмись, корреспондент «Правды» Коробов. Он заставляет меня и Тютерёва спеть песню «Тёмная ночь». Это наша любимая. Она для нас являлась своего рода паролем. Ведёт, бывало, полк ночной бой. Не разберешь, где свои, а где чужие. Вдруг слышу голос Тютерёва: «Тёмная ночь…» Отвечаю: «Только пули свистят по степи». Значит, свои. Вот Коробов и заставил нас петь эту песню. Спели. Корреспондент улыбается, открывает патефон и заводит пластинку. Оказывается, пока мы пели, он записал на пластинку. «Теперь песня в вашем исполнении пойдет по всему Советскому Союзу», – говорит он. «Пойдет ли?» – сомневаемся мы с Сашей. И как-то радостно на душе, что о нас услышат на Большой земле. А патефон поёт, я подпеваю…

– Товарищ майор, проснитесь! Что это вы распелись?

Открываю глаза. Передо мной ездовой Борисенко.

– И во сне не можете расстаться с «Тёмной ночью», – говорит он и улыбается. – Обед готов. Ленкин в гости приехал.

Окончательно просыпаюсь, спускаюсь с сеновала, а на сердце такая досада: не дали сон досмотреть…

В просторном, чисто подметённом овине меня ждали Бакрадзе, Ленкин, Колесников, Тютерёв и Боголюбов.

– Надо вспрыснуть встречу с фронтом, – весело сказал Ленкин, разглаживая будённовские усы.

– Всё готово, тебя ждали, – проговорил Бакрадзе.

– Сон перебили, – сказал я. – Пели с Тютерёвым, а Коробов на патефонную пластинку записал. Старые люди говорят: кто во сне поёт, тот наяву плачет. Как бы нам с тобой, Саша, не пришлось поплакать.

– Не придется. Сегодня веселиться надо. Теперь мы уже окончательно на Большой земле, – отозвался Тютерёв.

– Это еще вопрос… На душе как-то муторно, – продолжал я.

– Брось, Вано, ни к чему этот разговор. Откуда немцам взяться? Впереди наши войска. Видишь, мой глаз не танцует? – прервал меня недовольный разговором Бакрадзе. – Колька, наливай.

На этот раз глаз Бакрадзе нас подвел. Боголюбов ещё не успел разлить спирт по кружкам, во двор вбежали дивизионные разведчики.

– Немецкие танки! – выкрикнул с ходу Лучинский.

– Где?

– К селу подходят… Больше тридцати.

– Тревога! Комбаты, подготовиться к бою, – приказал командир полка. – Разведку выслать немедленно.

Тютерёв и Колесников убежали. Вихрем помчался на своём вороном Ленкин. Я продолжал расспрашивать разведчиков.

– Танки вышли из леса. Мы думали, наши. Присмотрелись – увидели кресты. Насчитали тридцать шесть, – рассказывал Лучинский. – Колонной идут прямо на нас. Сейчас километрах в четырёх отсюда. В штаб дивизии не успеем.

– Решили оставить наблюдателей и к вам…

– Правильно сделали…

– За Григоровцами на опушке леса остановилась Сивашская артиллерийская бригада, – продолжал Лучинский. – Они отстали от пехоты: горючее кончилось, а подвезти ещё не успели…

Пока я разговаривал с разведчиками, батальоны и минёры выстроились вдоль улицы.

– Я пойду с батальонами? – обратился я к Бакрадзе.

– Хорошо. Будь осторожен. Докладывай.

Барсуков с разведчиками был уже за селом. Комбаты доложили о готовности.

Вышли из села и просёлочной дорогой направились к лесу, пересекли его. На противоположной опушке спешно готовились к бою артиллеристы. Вперёд от леса уходил пологий склон, покрытый высокими посевами. Километрах в двух – населённый пункт. Оттуда по дороге в нашу сторону неторопливо двигалась колонна танков. Насчитали пятнадцать. Вслед за ними, на некотором отдалении, ещё пять… На дороге, метрах в трёхстах от опушки леса, уже ползали наши минёры.

– Колесников, занимайте оборону правее дороги. Тютерёв – слева, – приказал я. – Бронебойщиков сосредоточить ближе к дороге.

Комбаты подали команды, партизаны бегом развернулись в цепь, залегли впереди артиллерийских огневых позиций и быстро начали окапываться.

– Хорошо, что вы пришли. Гора с плеч, – обрадовался артиллерийский майор. – Понимаете, пехота прошла вперёд, а мы застряли. Горючее кончилось. Да и снаряды на исходе…

Мы быстро договорились о взаимодействии, и майор побежал к орудиям.

Танки двигались не спеша, как бы принюхиваясь. Наши батальоны успели расположиться в оборону. Артиллеристы открыли огонь. После нескольких залпов загорелся один танк, за ним второй. Уцелевшие развернулись по фронту и начали обстреливать огневые позиции нашей артиллерии. Снаряды рвались у самой опушки леса.

– Смотри сколько их! – крикнул Колесников, указывая в сторону противника. Свыше пятидесяти танков развёрнутым фронтом шли в атаку на нашу жидкую оборону.

Артиллеристы вели прицельный огонь. Вспыхнуло ещё пять танков. Остальные увеличили скорость и стремительно приближались к нам. Из посевов виднелись лишь их башни и орудия.

– Нам здесь не удержаться. Уходи в штаб, – сказал Юра.

– Ты в своём уме? – удивился я. – Понимаешь, что предлагаешь?

– Послушай, не кипятись, – спокойно проговорил старший лейтенант. – Ты же сам прекрасно понимаешь: не сдержим. Может, это для нас будет последний бой…

– Так беги…

– Не обо мне речь. Я весь здесь. А у тебя жена, дочурка. Как друга прошу, ради них, уходи. Боишься мне доверить?.. Да и подкрепление необходимо запросить…

– Считай, этого разговора между нами не было, – оборвал я своего помощника. – Держись здесь. Побегу к Тютерёву, посмотрю, как у него дела. За подкреплением успеем послать.

– Смотри, поздно будет, – предостерёг Колесников.

Послышался сильный взрыв. Танк, двигавшийся по дороге, застыл на месте окутанный дымом и пылью. Защёлкали противотанковые ружья…

Я поспешил во второй батальон. Не успел пробежать и пятидесяти шагов, как над головой раздался трескучий взрыв. Второй взрыв всколыхнул подо мной землю. В это же мгновение сильный удар в левую ногу свалил меня на землю. Разрывом оглушило. Поднимаюсь, чтобы отбежать в сторону, но тут же падаю от страшной боли. Сапог быстро наполняется тёплой влагой. Ранен. Первая мысль: цела ли кость? Пытаюсь подняться – и не могу. Тело отяжелело, словно свинцом налилось. Подбежал Колесников.

– Куда ранен? – спрашивает.

– Нога, – простонал я. – Посмотри, цела ли кость, а если нет, то…

– Кажется, цела, – говорит Юра, ощупывая мою ногу.

Я перевёл взгляд на лицо друга, чтобы убедиться: правду ли говорит, и тут замечаю струйку крови на его лице.

– Ты тоже ранен?

– Пустяк. Оглушило, чуть царапнуло и изорвало китель.

– Оставайся за меня. Передай Тютерёву, пусть бережётся…

Подбежали разведчики, подхватили меня, отнесли к дороге и уложили на первую попавшуюся повозку.

– Барсуков убит! – услышал я, когда подвода тронулась с места.

– Останови, – сказал я ездовому. – Забери сержанта Барсукова.

Разведчики принесли своего командира и положили рядом со мной. Бой только начался, а уже появились убитые и раненые.

Ездовой хлестнул лошадей, и они помчались к селу, а позади разыгралась артиллерийская канонада. От разрывов снарядов дрожала земля. Послышалась пулемётная и автоматная стрельба. Вступила в бой пехота.

«Отвоевался, – подумал я. – Как обидно, что всё это произошло именно сегодня, когда соединились с фронтом. Чего боялся, то и случилось. По всему видно, это наш последний бой. В тыл врага нам уже не прорваться».

Больше всего меня беспокоила мысль о ноге. Удастся ли её сохранить?

Лошади неслись рысью. Повозку сильно подбрасывало на неровной дороге. Каждый толчок причинял боль. Тело Барсукова наваливалось на меня и казалось очень тяжёлым. Но я терпел. Надо спешить на перевязку. И так много потерял крови, а на месте в суматохе даже перевязать забыли.

Открыл глаза и увидел синее-синее небо, а на нём всего лишь одно облачко. «Теперь и я, как это облачко, оторван от своих товарищей. Как они там?» – подумалось…

– Кого везёшь? – спросил кто-то ездового.

– Начальника штаба, – ответил тот, останавливая лошадей.

К повозке подошёл Андрей Цымбал.

– Шо ж это ты, Иван Иванович, подкачал? – проговорил Цымбал, как будто это зависело от меня. – Ну, как там?

– Плохо… танков много. Помощь нужна…

– Вот я иду с батальоном… Фашисты наступают и на других направлениях. Вся дивизия поднята по тревоге… Ну, бывай! – сказал на прощанье Андрей Калинович и побежал догонять своих.

В селе встретили Бакрадзе и Зиму. Доктор наскоро прочистил мою рану. Нога выше колена насквозь пробита осколком. Зима сделал перевязку, сильно перетянул ногу и начал шпиговать меня уколами: от столбняка, от заражения крови и ещё от чего-то. Я лежал уже на своей тачанке и прислушивался к бою, который то затихал, то вновь разгорался.

– Самолёты, наши самолёты! – радостно закричали раненые.

Низко над селом промелькнули наши «илы». Скоро за лесом послышались взрывы бомб…

В бой, длившийся до вечера, были втянуты все подразделения партизанской дивизии. Во взаимодействии с 95-й Сивашской гвардейской артиллерийской бригадой и частями 15-й Сивашской стрелковой дивизии, подоспевшими в ходе боя, партизаны отразили три танковые атаки противника, и лишь после того как артиллеристы и стрелковые части израсходовали боеприпасы, отошли. Партизанская дивизия держала оборону с пытавшимися прорваться пятьюдесятью четырьмя грозными немецкими танками до тех пор, пока вся материальная часть артиллерийской бригады не была вывезена в тыл. В ожесточённом бою противник потерял тридцать шесть танков. Только нашими бронебойщиками и минёрами уничтожено восемь танков, несколько бронемашин. Остальные танки были подбиты артиллерией 95-й артбригады и 15-й Сивашской стрелковой дивизии, а также налетевшими нашими штурмовиками.

Появление такого большого количества танков было для нас загадкой. И лишь спустя некоторое время нам удалось установить истину.

В то время как советские войска, не встречая особого сопротивления противника, прорвались далеко на запад, заняли Семятыче и даже в нескольких местах форсировали Западный Буг, немцы подтянули на рубеж Белосток – Вельск – Брест крупные силы. С утра 23 июля в район Бельска бросили 1-й танковый корпус в составе дивизий «Мёртвая голова», «Великая Германия» и «Викинг». Удар этой группировки частично пришёлся и по нашей дивизии.

К утру 24 июля 1944 года первая Украинская партизанская дивизия отошла в село Витово на западной опушке Беловежской пущи.

Доктор Зима не отходил от меня. Он все время балагурил, рассказывал всякие смешные истории, стараясь отвлечь моё внимание от раны. Только теперь я понял, почему раненые партизаны души не чаяли в докторе Мирославе. Кроме того что он мастер своего дела, он ещё и золотой человек. Сколько энергии и теплоты в душе этого неугомонного доктора!

– Иван Иванович, выдался благоприятный случай всерьёз заняться вашей раной, – сказал Мирослав Зима на следующий день. – Вы согласны, правда?

– Разве требуется моё согласие? – спросил я.

– Конечно, нет.

– Зачем же спрашиваете? Делайте, что хотите, только ногу спасите, – процедил я сквозь зубы.

– Вот и прекрасно, дорогой мой пациент. Теперь я командую – вы подчиняетесь. Так берегитесь! – пошутил доктор.

Его шуточные угрозы не были лишены смысла. Дело в том, что у нас не было никаких обезболивающих и замораживающих средств. Меня раздели, положили на широкую скамью, и Зима начал расчищать рану, полосуя ножом по живому телу. Пришлось скрежетать зубами и терпеть. Работая, Мирослав засыпал меня вопросами и за короткое время узнал почти всю мою жизнь.

После операции навестить меня пришли Вершигора и Войцехович.

– Как же это ты, Иван, сын собственных родителей? Придётся отправлять тебя в партизанский госпиталь, – сказал Пётр Петрович и тут же постарался успокоить меня: – Ты не волнуйся. Рейд окончен. Мы уже не партизаны, а регулярная часть Красной армии.

– Жаль, мне с вами не придется дойти до Берлина, – сказал я.

– Да и нам вряд ли удастся. Получен приказ Строкача – вести дивизию на Украину…

– Ещё успеешь, – успокоил меня Войцехович. – Мы в этом рейде поработали хорошо. Уничтожили свыше двух тысяч гитлеровцев, несколько сот захватили в плен. Одних танков подбили более тридцати.

– Когда же на Украину? – спросил я.

– Завтра двинем. Для тебя марши будут мучительными. Мой совет – ехать прямо в Киев, – предложил Вершигора.

Я не возражал. Войцехович приказал Колесникову, временно заменившему меня на должности начальника штаба полка, заготовить необходимые документы. Бакрадзе снабдил продуктами на дорогу. Заместитель командира кавдивизиона Саша Годзенко подарил мне на память трофейные часы.

В этот же день я распрощался с полком и боевыми товарищами».