Берлинская радиовещательная станция имперского министерства пропаганды транслировала марши. В интервалах между ними, точно позывные, гремели фанфары и звучала песня:

Торжественно-воинственные радиопередачи прославляли храбрость моряков третьего рейха, могущество и несокрушимость его надводного и подводного военно-морского флота.

Была вторая половина октября, второй месяц войны с Англией и Францией. В кильской гавани моросил дождь, дул легкий ветерок. Штормило. После полудня — из главного здания штаба подводного флота стали выходить люди в синих шинелях со свисавшими по бокам кортиками в никелированных ножнах с бронзовыми головками орла и литой свастикой на рукоятках из слоновой кости.

По большим синим фуражкам с приподнятыми спереди и задранными сзади тульями, по сверкавшим на козырьках золоченым дубовым листьям нетрудно было догадаться, что неторопливо шествующая к морскому пирсу процессия состоит из высокопоставленных чинов кригсмарины Германии.

К пирсу подплывала подводная лодка с выстроенными на палубе во фронт бравыми моряками. Едва ее стальной сигарообразный корпус коснулся мягких подушек бетонного причала, как с мостика лодки соскочил стройный офицер с обросшим щетиной лицом. Не бриться до возвращения на базу — таков обычай, заимствованный у покрывших себя дурной славой пиратов и ставший на подводном флоте Германии традицией.

Рапорт молодцеватого офицера был предельно лаконичен:

— Господин гросс-адмирал! Экипаж задачу выполнил. Командир подлодки — лейтенант Приен.

Одутловатое, с двойным подбородком лицо командующего военно-морским флотом Германии гросс-адмирала Редера тотчас же расплылось от улыбки, выражавшей умиление и благодарность. Синий рукав с золочеными по локоть витками нашивок командующего протянулся к худощавому лейтенанту, стоявшему навытяжку в помятом френчике и сплюснутой фуражке, все еще по-летнему обтянутой белым чехлом.

Не успел лейтенант прочувствовать значение крепкого пожатия пухлых пальцев адмирала, как его руку уже пожимали другие высокие чины из окружения командующего. Одни сдержанно, другие экзальтированно, но все искренне поздравляли офицера с успехом, с возвращением, с победой!

Отвечая, командир подводной лодки щелкал каблуками и растерянно произносил скороговоркой невнятные слова. Его час пришел. Пришел не случайно и не легко. Об этом знали все встречавшие, но далеко не все были осведомлены о том, что не только отвага лейтенанта Приена, не только мужество экипажа лодки, которой он командовал, явились причиной одержанной победы…

Главный участник совершенной операции, о которой восторженно писали в газетах и шумели в эфире, как и подобало людям его профессии, оставался «за занавесом». Покуривая, он сидел в кают-компании подводной лодки и по-прежнему оставался известен команде как «объект», подобранный в море… Сигарета, зажатая в его пальцах, вздрагивала, роняя на пол пепел. «Объект» нервничал… Причин тому было немало, хотя его время тоже пришло, но час «всплытия на поверхность» наступил пока только для U-47 и ее экипажа…

Не случайно на церемонии встречи среди высокопоставленных чинов военно-морского флота не было смуглолицего, седого и всегда внешне спокойного адмирала, который непосредственно занимался разработкой боевой задачи, лично ставил ее командиру подлодки и инструктировал его. Вильгельм Канарис также оставался «за занавесом». Он всегда считал, что, если летчики или моряки, артиллеристы или танкисты, пехотинцы или парашютисты одерживают крупную победу, тот, кто добывал для них обеспечивающие успех сведения, должен оставаться «за занавесом». Его не должны ни слышать, ни видеть, ни славословить ему, должны лишь предполагать, что успех той или иной операции достигнут не без участия некоего человека…

Именно поэтому двадцатичетырехлетний лейтенант Гюнтер Приен единолично пожинал славу победителя, сознавая при этом, насколько приятнее скромное торжество на пирсе в его присутствии пышной тризны по нем в его отсутствии. Уж кто-кто, а Приен знал, кому он обязан прижизненной, а не посмертной славой.

После недолгой церемонии поздравления личного состава подводной лодки гросс-адмирал Редер пригласил ее командира, штурмана и нескольких членов экипажа отбыть с ним.

В тот же день поздно вечером трехмоторный самолет с черными крестами на гофрированном фюзеляже и плоскостях крыльев доставил гостей из Киля на берлинский аэродром Темпельхоф.

И уже во второй половине следующего дня лейтенант Приен, чисто выбритый, причесанный, в парадном мундире, прибыл на Вильгельмштрассе вместе с командующим кригсмарины. Роскошный «хорьх» въехал в огромный двор имперской канцелярии. Массивные серо-зеленые мраморные колонны у парадного подъезда, квадратные плиты из гранита, выложенные перед высокими дубовыми дверьми, окованными по углам надраенной до зеркального блеска бронзой, длинный путь через анфиладу помещений, застывшие на переходах эсэсовцы, в знак приветствия, как автоматы, выбрасывающие вперед руки и щелкающие каблуками, тяжелый плюш драпри и холодный блеск зеркал, картины в золоченых багетах и яркие краски мягких ковров — все это произвело ошеломляющее впечатление на молодого офицера, только вчера всплывшего из глубин Северного моря.

Он машинально шагал чуть позади гросс-адмирала, забыв, куда и зачем они идут, и не заметил, как вошел в огромный кабинет. Первое, что бросилось ему в глаза, были свисавшие шпалерами красочные гобелены, заполнявшие простенки между полукруглыми пилястрами из светлого мрамора. Не сразу Приен понял, что вышедший из-за расположенного далеко впереди большущего письменного стола и засеменивший к ним навстречу человек и есть фюрер. До этой минуты он видел его только на портретах и на экранах кино. Лейтенанта охватило волнение, какого он не испытывал, даже стоя у перископа и определяя курсовой угол перед тем, как скомандовать «Файер!». «Во сне или наяву? — растерянно вопрошал он себя. — Ведь это сам рейхсканцлер германского государства! Сам фюрер немецкого народа!..»

Впоследствии Приен не мог вспомнить, произнес ли он приветствие и как? Вскинул ли руку? Улыбающийся и что-то без умолку говоривший Адольф Гитлер подошел к нему вплотную, удостоил рукопожатия и долго не отпускал его руку. Ощутив холодок и влажность ладони, Приен еще больше смутился, подумал, что это его рука вспотела от волнения. Инстинктивно он на мгновение сжал кисть левой руки в кулак, убедился, что она совершенно сухая, несколько успокоился, и только тогда до его сознания дошел немудреный смысл фразы, произнося которую Гитлер взял его за локоть и повел к креслу.

— Никаких формальностей, господин лейтенант! — улыбаясь, говорил Гитлер. — Вы наш гость! И пожалуйста, чувствуйте себя как в кругу задушевных друзей…

Гитлер держал себя на редкость просто, будто вновь превратился в заурядного ефрейтора, и балагурил, как в былые времена с кайзеровской солдатней. Фюрер был мастером перевоплощения! Еще совсем недавно, выступая на заседании рейхстага в громадном зале оперы «Кроль», он бил себя кулаком в грудь и хриплым, сорванным от бесчисленных крикливо-надрывных речей голосом заверял национал-социалистов: «Я вновь надел сегодня эту военную форму, которая для меня является самой дорогой и самой священной. И я клянусь, что не сниму ее до тех пор, пока мы не обеспечим себе победу…»

Эти слова были произнесены первого сентября. В тот день войска вермахта вторглись в Польшу. Гитлер был тогда в сапогах и военной рубашке, заправленной в мешковатые брюки, опоясанные широким ремнем с перекинутой через узкое покатое плечо портупеей. С тех пор прошло менее двух месяцев. Не было никаких оснований считать, что победа уже достигнута или хотя бы обеспечено ее достижение. Напротив, Германия находилась в состоянии войны с Англией и Францией. Но это не помешало Гитлеру предстать перед подводником в новеньком двубортном коричневом френче-пиджаке с медными пуговицами и с туго подбитыми ватой плечами. Правда, ни погон, ни нашивок или знаков различия на френче не было. Лишь на рукаве красовалась скромная эмблема армии — «птичка», — а на впалой груди, чуть не под ребрами, приколот один из двух полученных им в минувшую мировую войну Железных крестов. Он — солдат! Когда это, разумеется, ему нужно. Но он же и фюрер… Это все должны твердо помнить. Однако сейчас ему больше подходит роль солдата, камарада, партайгеноссе…

Усадив лейтенанта в одно из больших кресел с высокой спинкой, обитой цветастым драпировочным шелком, он сел рядом и только после этого пригласил гросс-адмирала Эриха Редера сесть по другую сторону от себя.

Гитлер улыбался, глаза его искрились, несоразмерно длинные руки с костлявыми кистями не находили себе места. Но внезапно, словно по команде, он остепенился, вошел в новую роль. Солдат и друг, обычный человек и товарищ по партии превратился в государственного деятеля и вождя народа.

Облокотившись на тощие колени, он уже придал своему лицу озабоченно серьезное выражение, приготовился выслушать рассказ командира той самой подводной лодки, блестящие результаты боевых действий которого могли оказаться решающей картой в его дипломатической игре. Ради этого и был затеян торжественный прием фюрером якобы главного виновника нашумевшего во всем мире события. Исключительный успех рейда подводной лодки, по мнению Гитлера, должен был заставить чванливых англичан перестать кичиться мощью своего морского флота, не рассчитывать на него как на силу, способную противостоять военному могуществу новой Германии, должен был дать понять, что национал-социалистский рейх — не прежнее германское государство и что время унизительных компромиссов безвозвратно кануло в прошлое.

Мир действительно был огорошен беспримерной наглостью, жестокостью и результативностью действий немецкого подводного и надводного флота. И десяти часов не прошло с момента объявления Англией и Францией войны Германии, как немецкая подводная лодка U-30 торпедировала следовавший в Нью-Йорк беззащитный английский лайнер «Атения», который ушел ко дну со ста двенадцатью пассажирами. На вторые и третьи сутки были потоплены не менее ценные суда: «Босния», «Ройял Септр» и «Рио Кларо». Вслед за выпущенной торпедой командир немецкой подводной лодки U-48 Герберт Шульц отправил открытым текстом на английском языке издевательскую радиограмму новому первому лорду адмиралтейства: «Мистер Черчилль. Точка. Потопил судно британского королевского флота. Точка. Пожалуйста, спасите людей. Точка…» Спустя десять дней вблизи побережья Великобритании немецкая подводная лодка потопила английский эскадренный авианосец «Кэрейджес», вместе с которым утонуло пятьсот моряков и офицеров, включая капитана судна Мейкинга Джонса… За короткий отрезок времени с начала войны немцы потопили около полусотни судов различного водоизмещения. Все это имело целью вынудить англичан пойти на уступки. Две недели тому назад в очередной речи Гитлер недвусмысленно заявил, что у него нет к англичанам и французам каких-либо претензий, которые не могли бы быть разрешены мирным путем.

Англо-французские союзники колебались, опасались, что германский канцлер вновь обведет их вокруг пальца, взвешивали «за» и «против», а тем временем Гитлер действовал еще наглее, еще напористее. И вот теперь нанесен новый удар! Удар, превосходящий по своему значению все предшествующие, ибо он был нанесен не в открытых водах океана, а в святая святых британского королевского флота — в бухте Скапа-Флоу, сам факт проникновения в которую немецкой подводной лодки вызвал переполох в английском адмиралтействе.

Именинником оказался лейтенант Гюнтер Приен. Еще в момент вступления на сушу ему было приказано говорить исключительно о себе, о мужестве и мастерстве команды подводной лодки. Что же касается «объекта», обеспечившего выполнение задачи, то гросс-адмирал Редер позволил упомянуть о нем лишь в беседе с фюрером. В самолете, перед посадкой на берлинский аэродром, он вновь напомнил Приену:

— О подобранном в море «объекте» и обо всем, что связано с ним, не говорите никому ни единого слова… Только фюреру доложите в самых общих чертах. Пожалуйста, запомните это, лейтенант!

И вот лейтенант Приен сидит в глубоком кресле, все еще волнуется и потому излишне многословно повествует о подготовке к рейду, во время которого были отработаны срочное погружение и быстрое продувание балластных цистерн — на тот случай, если лодка наткнется на заградительные ловушки и получит дифферент. При этом лейтенант счел своим долгом упомянуть, что инструктаж проводил лично герр адмирал, фамилия которого осталась ему неизвестной.

Гитлер и Редер прекрасно знали, кто был этот «герр адмирал», однако ни тот, ни другой не сочли нужным восполнить пробел в рассказе лейтенанта. На вопросительно-выжидательную паузу Приена они ответили молчанием.

Преодолев смущение, не искушенный в беседах с государственными мужами рейха, молодой лейтенант торопливо продолжал рассказ и без всякой надобности, но и без какого-либо умысла вновь помянул безымянного адмирала.

— Подводная лодка, — сказал он, — покинула военно-морскую базу в Киле восьмого октября. Достигнув территориальных вод Британии в Северном море, мы приступили, согласно указаниям герра адмирала, к изучению обстановки на поверхности заданного района — восточной части Оркнейских островов с заходом в пролив Шапинсей-Саунд вблизи бухты Инганесс… Нам предстояло проникнуть в залив Скапа-Флоу, где в бухте острова Мейнленд расположена крупнейшая военно-морская база английского флота. Чтобы избежать обнаружения себя морскими дозорами и воздушными патрулями противника, лодка с рассвета и до наступления темноты находилась в подводном положении.

Приен рассказал, как наряду с изучением навигационной обстановки на поверхности и системы обороны подходов к Оркнейскому архипелагу день за днем — в промежутке между 25 и 35 минутами каждого четного часа, с шести и до шестнадцати часов, — прослушивали они радиодиаипазон двадцати одного метра.

— Условный сигнал, — продолжал лейтенант, — был услышан нашим радистом лишь к началу четвертого дня, и лодка немедленно взяла курс к проливу Шапинсей-Саунд. Миновав вскоре мыс Реруйк-Хед, лодка заняла удобную позицию для наблюдения в перископ за уходившим вдаль берегом бухты Инганесс. В пятнадцать часов десять минут в непосредственной близости от берега нами был обнаружен разыскиваемый «объект»: парусная яхта. Лишь через два с половиной часа на яхте, незримо для «объекта» уже сопровождаемой подводной лодкой, опустился парус. Это был условный сигнал… Некоторое время мы выжидали, пока стемнеет, затем всплыли, приняли на борт лодки «объект». Яхту потопили…

На несколько мгновений Приен прервал свою речь, глубоко вздохнул, то ли с облегчением отметив про себя, что исчерпал вводную часть рассказа, то ли вновь переживая волнения того дня.

— С этой минуты экипаж U-47 приступил к непосредственному выполнению поставленной перед ним боевой задачи, — продолжал лейтенант, не желая выглядеть нескромным и потому не злоупотребляя личным местоимением «я». — По данным «объекта», в бухте Скапа-Флоу находились лишь три судна. Нас очень огорчило, — заметил Приен, — что среди них не оказалось авианосца… Хотелось добычи покрупнее!

В знак понимания и сочувствия Гитлер едва заметно кивнул, а вслед за ним закивал головой и гросс-адмирал.

— Однако, — продолжал Приен, ободренный благосклонностью высокопоставленных собеседников, — мы решили не упускать и того, что находилось в бухте…

Вскользь отметив отличную осведомленность «объекта» о состоянии и системе охраны проходов в залив Скапа-Флоу, подтвердив наличие в них сигнальных сетей и брандеров, лейтенант не мог обойти молчанием решающую заслугу «объекта», все же отыскавшего лазейку для проникновения в залив. В узком проливе между островами Мейнленд и Ламб-Холм находились два затопленных судна; течение в нем сильное и с водоворотами, а глубина местами не превышала семи метров. И хотя возможность прохода здесь подводной лодки противника представлялась англичанам весьма затруднительной и потому маловероятной, распоряжение об усилении охраны в этом проливе путем установки дополнительных брандеров уже было дано, но… еще не выполнено.

На основе этих данных, своевременно сообщенных «объектом» ведомству адмирала Канариса, и была составлена при личном его участии навигационная карта для U-47. Но Канарис оставался «за занавесом». Лейтенант Приен не подозревал, что этот адмирал и есть глава абвера и что взятый на борт лодки «объект» в эти же минуты, детально информируя «безымянного» адмирала о проведенной операции, счел за благо для себя отметить колебания командира подводной лодки U-47 Гюнтера Приена и подчеркнуть, что только по его, «объекта», настоянию лейтенант наконец решился рискнуть.

Риск, разумеется, был, и немалый. Даже при таких благоприятных факторах, как безлунная ночь и прилив, который в этот день начинался здесь в двадцать два часа тридцать минут и достигал кульминации в полночь. Однако «объект» вполне успешно справился с возложенными на него функциями лоцмана. U-47 благополучно проскользнула между покоящимися на дне пролива Кирк-Саунд кораблями, преодолела водоворот, обогнула в такой близости от берега мыс Хаукной, что при северном сиянии был виден в перископ велосипедист, кативший по дорожке, и вошла в залив Скапа-Флоу…

— С этого момента, — увлеченно рассказывал лейтенант, — наша задача состояла в том, чтобы, не теряя попусту ни минуты, отыскать и атаковать корабли противника. К сожалению, — в свою очередь счел за благо для себя отметить Приен, — «объект» не обеспечил необходимых точек для ориентировки в условиях безлунной ночи и строгого соблюдения англичанами светомаскировки. Это привело к тому, что лодка совершила ненужный рейс в западную часть акватории… Между тем времени оставалось в обрез. Через полтора часа должен был начаться отлив, и тогда выход из залива для лодки оказался бы закрыт!.. Поэтому я, — подчеркнул Приен, — тотчас же принял решение вернуться к исходной позиции и, полагаясь на мастерство штурмана, совершить рейд вдоль восточного берега острова Мейнленд… Результат не замедлил сказаться: в северо-восточной части бухты был обнаружен корабль противника. Это был крейсер «Рипалс». Быстро выбрав удобную позицию, в ноль часов пятьдесят восемь минут четырнадцатого октября мы атаковали!

Лейтенант Приен обошел молчанием один факт: он бросился было наутек, но, убедившись, что англичане ведут себя так, словно и понятия не имеют о пребывании в гавани неприятельской подводной лодки, от торпед которой уходит ко дну один из кораблей, повернул обратно. «Объект» сумел настоять. И U-47 обнаружила в северной части акватории стоявший неподвижно на якорях огромный корабль с высокой мачтой…

— Это был линкор «Ройял Оук», — продолжал Приен. — Выбрав наиболее удобную позицию при оптимальной дистанции с курсовым углом 90°, в час шестнадцать минут был дан залп из торпедных аппаратов… Одна из торпед, видимо, попала в носовую часть корабля, где расположены цистерны с жидким топливом… Очередной залп был произведен в час двадцать две минуты… Торпеды угодили в расположение погреба с артиллерийским боезапасом… Это уже не предположение, а точно установленный факт!.. На линкоре произошел колоссальной силы взрыв… Через две минуты огромнейшие контуры корабля исчезли под водой…

— Великолепно! — сияя от восторга, воскликнул Гитлер. — Отлично, лейтенант!.. Но я прервал вас. Продолжайте, пожалуйста.

— В два часа пятнадцать минут, несмотря на начавшийся отлив, U-47 благополучно миновала в обратном направлении узкий пролив Кирк-Саунд. Но на этот раз мы уже воспользовались проходом в непосредственной близости от берега острова Ламб-Холм, где глубина немного превышает семь метров… И мы вышли в Северное море! — завершил свое повествование лейтенант Приен.

— Превосходно! — вновь воскликнул Гитлер и, обращаясь уже к Редеру, добавил: — Все это лишний раз подтверждает, что только люди, в чьих жилах течет подлинно арийская кровь, способны на подобные чудеса!

— Представляете, мой фюрер, какой переполох возник в Скапа-Флоу и что происходит сейчас в английском адмиралтействе, — ответил гросс-адмирал, уклоняясь от муссирования излюбленной Гитлером темы о превосходстве арийской расы. — Радиостанция Би-Би-Си уже передала печальную для королевского флота весть. Англичане подтвердили потопление линкора «Ройял Оук», но почему-то умалчивают о крейсере «Рипалс»!

Гитлер вскочил с кресла.

— Англичане всегда отличались двуличием! — раздраженно ответил он. — Не обошлись они и на сей раз без лукавства… Но важен сам факт проникновения нашей подводной лодки в Скапа-Флоу! Мы и впредь будем проникать всюду и наносить удары врагам рейха там, где нас меньше всего ждут… Кстати, не мы развязали войну, а они, англичане! Они и французы навязали ее Германии, пусть и пеняют на себя…

Торжественно, но несколько поспешно Гитлер вручил лейтенанту Приену Рыцарский крест. Гюнтер Приен был первым военным моряком в третьем рейхе, удостоенным столь высокой награды. Командующий кригсмарины Германии поздравил командира подводной лодки U-47 с присвоением ему звания капитан-лейтенанта.

Тем временем на Тирпицуферштрассе в менее пышной обстановке Канарис чествовал возвращение в фатерланд «объекта» — абверского агента и своего давнего друга Фердинанда Мюллера. Адмирал отнюдь не был в восторге от его успехов. Только крайне затруднительное положение, в котором оказался глава абвера, вынудило его прибегнуть к услугам Мюллера. Это был единственный «дополнительный ход в запасном выходе».

…На протяжении длительного времени англичане через немецкого агента на Оркнейских островах Фердинанда Мюллера передавали Берлину данные о системе охраны военно-морской базы Скапа-Флоу. Эти сведения тщательно готовились в Интеллидженс сикрет сервис совместно с «особым отделом» адмиралтейства и содержали определенную долю дезинформации. Немцы всегда интересовались военно-морской базой Скапа-Флоу. Мюллер был одним из старых агентов, завербованных англичанами еще в двадцатые годы, когда он работал в немецком посольстве в Мадриде. Германия тогда терпела поражение, и работники Интеллидженс сикрет сервис, пользуясь случаем, удили рыбку в мутной воде, вербовали немцев, которые могли быть им полезны в будущем. Однако Мюллер оказался не у дел в своем отечестве и, следовательно, не мог оказывать «услуги» британской короне. На время англичане оставили его в покое, и Мюллер лишился единственного источника средств к существованию. Но позднее он вновь понадобился, и бывшие хозяева разыскали его в Голландии. В Интеллидженс сервис созрел план… Через доверенных людей в Nachricten-dienst, которая ранее посылала Фердинанда Мюллера в Мадрид, англичане добились направления его в качестве немецкого агента в… Англию!

Чтобы замаскировать прошлое Мюллера времен его пребывания в Мадриде, немецкая разведка превратила его поначалу в Альфреда Ортеля, а в Великобританию отправила с документами на имя голландца Шулермана.

Немцы были довольны своим агентом: он быстро сумел легализоваться, обзавелся крохотной ювелирно-часовой мастерской в шотландском городке Керкуолл, расположенном вблизи военно-морской базы Соединенного Королевства Скапа-Флоу; вел скромный образ жизни, добросовестно трудился и, наконец, полностью натурализовался — принял английское подданство и превратился в Альфреда Вахринга. И никому из деятелей немецкого разведывательного ведомства и позднее пришедшего ему на смену абвера не приходила в голову мысль, что всеми своими «достижениями» Мюллер-Ортель-Шулерман-Вахринг обязан Интеллидженс сикрет сервис… Впрочем, адмирал Канарис с самого начала стал подозрительно относиться к деятельности этого агента и своего бывшего приятеля еще по кильскому мореходному военному училищу…

Анализируя и сопоставляя ряд фактов, Канарис пришел к заключению, что именно Фери Мюллер, будучи сотрудником немецкого посольства в Мадриде, преднамеренно открыл англичанам его местонахождение и тем самым вынудил восстановить прерванный контакт с «ювелирной фирмой». По собственному печальному опыту он знал, как цепко эта «фирма» держит в своих руках однажды завербованных агентов, и почти не сомневался в том, что преуспевающий агент абвера Фердинанд Мюллер давным-давно перевербован англичанами, на привязи у которых находится и он — глава абвера… Само по себе это обстоятельство мало беспокоило Канариса, но осведомленность Мюллера-Вахринга о его давних связях с англичанами внушала ему очень серьезные опасения за судьбу собственной персоны…

И Вильгельм Канарис стал выискивать способ устранения этой опасности. В его мозгу созрел план использования Мюллера в качестве «дополнительного хода в запасном выходе» из создавшегося для него критического положения в постоянной скрытой борьбе с Гейдрихом.

К тому времени Мюллер-Вахринг прочно вошел в доверие к англичанам, но они понимали, что созданный нацистами абвер в один прекрасный день может предпринять проверку как достоверности сведений, поступающих от Мюллера, так и всего образа его жизни и деятельности в Керкуолле. И чтобы предотвратить провал перевербованного ими немецкого агента, англичане были вынуждены предоставить ему некоторую свободу передвижения и времяпрепровождения. Он по-прежнему работал в своей ювелирно-часовой мастерской, но с некоторых пор в свободное время стал увлекаться рыбной ловлей, прослыл любителем этого дела, затем приобрел небольшую яхту и совершал на ней длительные прогулки в бухте Инганесс и в проливе Шапинсей-Саунд.

Шли годы. В «ювелирной фирме» привыкли к этим прогулкам Мюллера-Вахринга, ослабили контроль за ним, но по-прежнему передавали через него в Берлин дезинформацию, на основе которой, как они полагали, в немецком генеральном штабе создалось совершенно превратное представление о положении дел в военно-морской базе Скапа-Флоу…

Так казалось англичанам. И это соответствовало действительности, но только до тех пор, пока начальнику абвера, давно уже разгадавшему игру, затеянную «ювелирной фирмой» с его агентом, Фери Мюллер не понадобился в качестве «дополнительного хода в запасном выходе». Сначала Канарис дал понять Мюллеру, что его подлинная роль разгадана и что в нужный абверу момент ему все же придется доказать свою преданность отечеству, если он не желает стать обузой для англичан…

Мюллер-Вахринг отдавал себе отчет в том, что англичане будут ценить его только до тех пор, пока абвер относится к нему с доверием. Он также понимал, что как только местные хозяева установят или хотя бы почувствуют безрезультатность передаваемой через него дезинформации, так немедленно откажутся от его услуг, а быть может, поступят намного хуже, чем тогда в Швейцарии, когда он вдруг оказался без единого гроша, буквально голодал и нищенствовал.

Воспоминания об этом страшном, унизительном прошлом и думы о безотрадном и не менее унизительном настоящем порою приводили Мюллера в ярость. В нем закипала жажда мести деятелям «ювелирной фирмы» за то, что однажды они вынудили его встать на путь предательства родине и за то, что они держат и будут пожизненно держать его за горло, под постоянной угрозой обречь если не на смерть, то на нищенское существование. В его разгоряченном мозгу возникали фантастические планы диверсий, главным исполнителем которых был, конечно, он сам, конечно, с благоприятным лично для него исходом. Сказывались и возраст, и опека чопорных хозяев, и тоска по фатерланду, и бесперспективность… Ему рисовались идиллические картины возвращения в Германию в роли чуть ли не героя и мученика, заслужившего безоговорочное прощение соотечественников. И вдруг нежданно-негаданно перед ним возникла возможность не в бесплодных фантазиях, а на деле утолить свою неизбывную жажду мести и вместе с тем вернуться в фатерланд, ставший за годы разлуки одной из сильнейших держав мира, хотя бы в роли кающегося грешника, заслуживающего снисхождения…

Впрочем, надежды Мюллера-Вахринга выходили теперь далеко за пределы столь скромного финала предстоящей ему операции. Он мечтал с блеском выполнить необычайно трудную и очень важную задачу, которую поставит перед ним его старый друг, возглавляющий ныне разведывательное ведомство рейха. Он-то по достоинству оценит его заслуги, его способности и… вероятно, вернет его, как честного патриота, к почетной работе в качестве агента абвера…

Продолжая передавать в Берлин угодную англичанам дезинформацию, Мюллер одновременно самым тщательным образом выяснял и изучал истинное положение дел в военно-морской базе Скапа-Флоу… Для непосредственной связи с ним, работавшим «под диктовку» англичан, был приставлен один из малозаметных служащих кёркуольского аэродрома — агент абвера, о существовании которого сотрудники Интеллидженс сикрет сервис и не догадывались.

С трепетом читал Мюллер в газетах имена разоблаченных немецких шпионов, казненных англичанами в тюрьме «Оулд бейли» в первые дни войны с Германией. И все же он твердо решил идти ва-банк.

Сведения, добытые «объектом» помимо «ювелирной фирмы», адмирал Канарис не спешил использовать. Придерживал их на случай, если создастся отчаянное положение и придется прибегнуть к пресловутому «дополнительному ходу в запасном выходе».

Регулярно представляя фюреру сводку, содержащую обширную информацию, начальник абвера всегда подчеркивал в ней достигнутые результаты — добытые секреты, осуществленные диверсии, новые агентурные сети, а также перспективные дела, подготовленные агентами абвера, окопавшимися в пятистах пунктах земного шара.

Гитлер в основном с доверием воспринимал данные абвера, но бывало, что ставил под сомнение их достоверность. В этих случаях скептицизм фюрера объяснялся влиянием начальника службы безопасности рейха обергруппенфюрера СС Рейнгардта Гейдриха. В докладах этого любимца германского канцлера все чаще и откровеннее высказывалась мысль об инертности немецкой агентуры за рубежом. Под этим впечатлением Адольф Гитлер, прочитав однажды очередную сводку абвера, укоризненно сказал Канарису:

— Все это, адмирал, булавочные уколы… Мне нужны эффективные дела, от которых содрогнулся бы весь мир!

Канарис отлично понимал, что подобные оценки деятельности абвера инспирированы Гейдрихом, что по существу он прав, но не может докопаться до подлинных причин «инертности».

В те дни Гейдрих завершал реорганизацию своего ведомства, которое объединило все полицейские, разведывательные и контрразведывательные службы Германии в единое ведомство, названное главным имперским управлением безопасности, или сокращенно RSHA. Он лез из кожи вон, убеждая фюрера в целесообразности подчинить ему и абвер.

Канарис знал об этом и понимал, что такая перспектива грозит ему по меньшей мере отстранением от должности… Назревала необходимость отказаться на время от «булавочных уколов», подготовить и осуществить «эффектное дело», опровергнув тем самым обвинения в адрес абвера и его агентуры в инертности.

Гитлер тем временем продолжал наседать на начальника абвера. При очередном ознакомлении с работой агентуры абвера в Англии в глазах его забегали зловещие огоньки. Не дочитав сводку до конца, он вдруг выкрикнул, обращаясь к Канарису:

— А Гейдрих все же прав! У нас имеются все предпосылки к тому, чтобы поставить англичан на колени! Почему же до сих пор они делают вид, будто не намерены даже поклониться?! Где наши люди, о которых вы мне прожужжали все уши?! На кого они работают? За что немецкий народ платит им золотом на протяжении стольких лет?.. Сегодня время еще работает на нас. Для этого я преодолел самые невероятные трудности! Я добился такой мощи и такого престижа Германии, о которых ни один государственный деятель не смел и мечтать!.. Но если не принять теперь же самых энергичных мер к сохранению такого положения, то завтра все может измениться не в пользу рейха… Вы этого хотите?!

Адмирал Канарис был окончательно прижат к стене. И как ни тяжко было ему наносить серьезный урон военно-морскому флоту и престижу Великобритании, оказывая тем самым существенную помощь Гитлеру в его стремлении поставить англичан на колени, он вынужден был сделать это — прибегнуть к «дополнительному ходу в запасном выходе».

Двадцать седьмого сентября, в день капитуляции Варшавы, когда Адольф Гитлер выступал по этому поводу с продолжительной речью, из кильской гавани вышла в рейд подводная лодка U-16. Ее командиру было приказано проникнуть в военно-морскую базу английского королевского флота в заливе Скапа-Флоу. Однако через несколько дней командир U-16 доложил, что пролив Кирк-Саунд в том месте, где намечен проход, слишком мелководен и что на дне его покоятся два судна… В донесении также отмечалось, что в используемых англичанами проходах Холм-Саунд, Уотер-Саунд, Хокса-Саунд и Пентленд-Фёрт установлены сигнальные сети и затоплены брандеры. U-16 возвращалась в Киль, не выполнив задания.

В тот же день поздно вечером копия депеши командира U-16 лежала на столе обергруппенфюрера СС Рейнгара Гейдриха. Вывод, который он сделал как бывший офицер военно-морского флота Германии, был не в пользу начальника абвера. Гейдрих не замедлил ознакомить со своим заключением рейхсфюрера СС Гиммлера, язвительно заметив при этом, что столь длительные поиски абверовским агентом лазейки для проникновения в Скапа-Флоу закончились анекдотическим предложением протащить морской канат сквозь ушко иголки.

На совещании, состоявшемся на следующий же день в имперской канцелярии, Генрих Гиммлер в присутствии фюрера бросил упрек абверу.

— Мы часто упускаем из виду, — сказал он, — что не напрасно за Интеллидженс сервис закрепилась слава одной из лучших организаций по ведению шпионажа… И не зря сами они называют ее «ювелирной фирмой»! Это обязывает нас проявлять максимум осторожности и проницательности при рассмотрении информации, поступающей от наших агентов. Не исключено, что эти сведения, на основе которых наши управления принимают надлежащие решения, если не целиком, то в значительной мере сфабрикованы самим противником с целью ввести нас в заблуждение!

Канарису ничего не оставалось, как лично заняться подготовкой в рейд очередной подводной лодки. Выбор пал на U-47… В былые времена Вильгельм Канарис командовал подводной лодкой. Его советы и указания при составлении навигационной карты имели немаловажное значение для лейтенанта Гюнтера Приена — молодого командира подводной лодки U-47. Результат предпринятого им рейда вскоре стал очевидным…

Противоречивые чувства испытывал адмирал Канарис в связи с блестящим результатом рейда подводной лодки U-47. Его огорчала значительность понесенного Британией урона, но в гораздо большей степени огорчало и раздражало сознание того, что именно он дал в руки фюрера и национал-социалистской верхушки крупный козырь в их пропагандистской трескотне о превосходстве арийской расы, именно он помог им поднять свой престиж и принизить престиж Великобритании.

Вместе с тем начальник абвера испытывал немалое удовлетворение. Он не сомневался в том, что вполне удавшаяся операция проникновения в Скапа-Флоу послужит отличным уроком коллегам из Интеллидженс сикрет сервис, которым, в силу некогда возникших безвыходных обстоятельств, он вынужден оказывать бесценную поддержку. Вильгельма Канариса возмущала и огорчала чрезмерная требовательность английских коллег-хозяев, нередко подкрепляемая бесцеремонным шантажом или недальновидно неумеренным противодействием агентуре абвера, подрывающим его авторитет в глазах нацистских бонз и ставящим под угрозу дальнейшее пребывание его на посту начальника абвера.

Не без оснований адмирал Канарис полагал, что операция в Скапа-Флоу охладит пыл английских «друзей», заставит их больше считаться с ним. Его расчет был предельно прост и точен: как ни велик урон, понесенный Британией в Скапа-Флоу, все же поддержка, которую он оказывал ей и может оказывать, оставаясь на посту главы абвера, несоизмеримо ценнее. И потому единственно разумный вывод, который могли сделать англичане из этого урока, состоял в том, чтобы впредь оберегать авторитет руководителя военной разведки третьего рейха, не вынуждать его прибегать к столь эффективным действиям для укрепления своего положения в среде национал-социалистских правителей.

Вильгельм Канарис изучил повадки тех, на кого волей-неволей работал и кто всегда оставался недоволен им. Возможно, он нашел бы способ порвать с ними всякие связи, но не делал этого потому, что надеялся на поддержку правящих кругов Англии в его намерении совершить государственный переворот, устранить Гитлера, которого считал маньяком, возомнившим себя гением…

Недруги начальника абвера знали, конечно, кому фюрер и национал-социализм обязаны крупным успехом операции в военно-морской базе Скапа-Флоу, но умалчивали об этом и вместе с тем возносили до небес доблесть командира подводной лодки U-47 Гюнтера Приена. Этот успех, отнюдь не решающий исход войны, нацистские трубадуры использовали, чтобы снова и снова на все лады трезвонить о якобы бесспорном превосходстве военной мощи Германии.

Роль запевалы в этом хоре демагогической пропаганды принадлежала самому фюреру. Он не упускал случая подчеркнуть, что сухопутные войска уже продемонстрировали свою несокрушимую силу в польской кампании, а теперь и военно-морской флот наносит неотразимые удары по Великобритании, считавшейся до сих пор сильнейшей морской державой. Он публично утверждал, что в скором времени в воздушном пространстве метрополии этой державы свое несомненное превосходство продемонстрируют военно-воздушные силы, а танковые соединения вермахта сделают то же самое на плодородных полях Франции…

Троякую цель преследовала вся эта пропагандистская шумиха: вдолбить в головы соотечественников убеждение в непобедимости Германии, посеять и взрастить чувство обреченности у народов тех стран, землю которых еще не топтали кованые сапоги солдат вермахта, дать понять правителям Англии и Франции, рискнувшим объявить войну Германии, что им не избежать катастрофы, если они вовремя не одумаются и не заключат с немцами компромиссный мир.

В свою очередь нацистские дипломаты всеми путями пытались склонить правителей Англии и Франции к заключению мира с Германией, соблазняя их скорейшим осуществлением столь желанного ими похода вермахта на Восток…

Дипломатические манеры национал-социалистов были весьма результативны… Всего месяца три тому назад между Англией и Германией велись секретные переговоры о заключении многостороннего соглашения, которое определяло сферы влияния англичан и немцев. К обоюдному удовлетворению, наконец-то было решено, что расширение «жизненного пространства» рейха произойдет за счет большевистской России. Всячески поощряя направленность фашистской агрессии на Восток, престарелый британский премьер Невилль Чемберлен посулил Германии заем в размере миллиарда фунтов стерлингов!..

Гитлер имел все основания верить этому обещанию, так как именно в эти дни англичане послали в Москву официальную делегацию для переговоров с Советским Союзом о заключении военного пакта якобы с целью обуздать фашистского агрессора, в действительности же только для того, чтобы дать понять германскому канцлеру, что на союз с большевиками они могли бы пойти, однако делать этого не намерены: подтверждением тому послужил срыв переговоров в Москве… И Германии лишний раз было дано понять, что западные державы отнюдь не собираются препятствовать ее планам на Востоке…

Вот почему и теперь, в ходе войны с Британией и Францией, Адольф Гитлер не терял надежду склонить главным образом англичан к заключению мира с тем, чтобы, развязав себе руки на Западе, обрушиться на Советский Союз.

В этом вопросе начальник абвера был твердым единомышленником фюрера, настойчиво утверждал и доказывал преимущества экспансии на Восток. Его «троянский конь» — абверовские агенты — уже начал перекочевывать с территории Румынии в Бессарабию для последующего проникновения в глубь Советской России в качестве «пятой колонны», способной в нужный момент оказать действенную помощь наступающим войскам вермахта… Канариса раздражала шумиха по поводу проникновения немецкой подводной лодки в Скапа-Флоу и потопления линкора «Ройял Оук», однако его радовало, что эти печальные для англичан факты являются весьма вескими «доводами» в пользу целесообразности заключения Англией компромиссного мира с Германией. Что касается Франции, то адмирал не сомневался: она пойдет на поводу у англичан.

Наряду со всеми этими весьма серьезными соображениями, позволявшими начальнику абвера в конечном счете вполне положительно оценивать операцию в Скапа-Флоу, он не мог отказать себе в удовольствии позлорадствовать над своим недругом Гейдрихом, не упускавшим случая укорить абвер в инертности. Операция в Скапа-Флоу надежно заткнула ему рот.

Конечно, Гейдрих был раздосадован тем, что Канарис одним ударом опрокинул его старания шаг за шагом, капля за каплей внушить фюреру неверие в способность (а может быть, и в желание) главы абвера подготовить и осуществить «эффективные дела». Однако подозрительность его в отношении «черного адмирала» не исчезла, и он по-прежнему не упускал случая бросить тень на деятельность абвера и лично Канариса.

Такой случай вскоре подвернулся. На совещании в специальном поезде фюрера адмирал Канарис с обычной для него напускной скромностью, без намека на пафос, коротко, но вразумительно доложил о том, что, по данным абвера, адмиралтейство Великобритании издало приказ об упразднении в Скапа-Флоу военно-морской базы.

— Надеюсь, адмирал, — иронически заметил Гитлер, — англичане не потопили свои корабли, как это, между прочим, сделали мы, немцы, в минувшую войну? Гиммлер не ошибся, отметив недавно достоинства Интеллидженс сервис… Англичане способны сегодня увести свой флот, с тем чтобы завтра вернуть его обратно, а затем представлять дело так, будто он бог весть где у них рейдирует!..

— В Скапа-Флоу нет военных кораблей, — твердо ответил Канарис. — Хоме флет перебазировался… Абсолютно достоверная информация, фюрер!

Высказанное Гитлером сомнение в достоверности информации абвера подстегнуло начальника имперской службы безопасности рейха. Молча слушая диалог фюрера с главой военной разведки, Гейдрих подумал, что, может быть, это и есть тот единственный счастливый случай, который позволит поддеть Канариса и в конечном итоге все-гаки подчинить себе абвер. Стараясь ни словом, ни тоном не выдать своих истинных намерений, он сказал:

— Мой фюрер! Я полагаю, что, прежде чем докладывать вам, господин адмирал перепроверил достоверность информации… Вместе с тем сведения эти столь важны, что никаких сомнений в их точности не должно быть. Поэтому мне представляется разумным произвести аэрофотосъемку залива Скапа-Флоу…

На рассвете следующего дня самолеты люфтваффе совершили налет на указанный район. Фотосъемка полностью подтвердила данные абвера. Узнав об этом, Гейдрих сделал вид, будто и не ожидал иного результата, а Гитлер сиял от удовольствия. Он не замедлил заключить, что высшие сферы Британии в панике, в том числе и недавно ставший военно-морским министром Уинстон Черчилль, которого Гитлер имел достаточно оснований невзлюбить.

Первый лорд адмиралтейства Уинстон Черчилль достаточно ясно представлял себе далеко идущие намерения нацистского диктатора и своей кипучей деятельностью заметно мешал ему склонить Уайтхолл к заключению мира с Германией. Правда, этот тучный непоседа не прочь был перенести театр военных действий на Восток… Это была его заветная цель, для достижения которой он отдал много времени и сил. Но он считал, что Гитлер слишком зарвался, слишком уклонился от обещанного крестового похода против большевиков и нагло обманул надежды тех, кто столь длительное время шел ему навстречу, делал уступки. Выданный Гитлером вексель «расширить жизненные пространства немцев за счет России» все еще оставался лишь векселем. Между тем потери англичан на море, в отличие от «странной войны» на территории Франции, изо дня в день росли и множились. Морского министра Соединенного Королевства такое положение не только бесило, но еще больше убеждало в том, что экспансионистские планы германского канцлера выходят далеко за пределы завоевания «жизненного пространства» на Востоке…

Гитлер, однако, все еще считал, что тяжелое положение, в котором оказалась Британия, вынудит ее правителей пойти на компромисс.

— Англичане никогда не смогут воспрепятствовать осуществлению моих планов! — утверждал он в кругу своих приближенных. — Всерьез воевать с нами для них равносильно самоубийству! Единственное их преимущество — островное положение метрополии — ничтожно само по себе и тем более по сравнению с нашим абсолютным превосходством во всем остальном, чем определяется исход вооруженной борьбы…

Гитлер метал громы и молнии в адрес британского кабинета министров, и особенно Черчилля. И чем больше он разглагольствовал, тем сильнее распалялся, терял способность трезво оценивать действительность, окунался в область своих мечтаний, неизменно выдавая их за всесторонне продуманные и неуклонно выполняемые планы. Однако достаточно было гросс-адмиралу Редеру в удобный момент короткой репликой напомнить, что уход британского флота в неизвестном направлении вызывает определенные опасения за судьбу рейдирующих немецких кораблей, как Гитлер осекся. На его лице внезапно появилось выражение крайней озабоченности и тревоги.

— Как «Дойчланд»? — вырвалось у него. — Где он?

— Прибыл благополучно, мой фюрер! — ответил гросс-адмирал Редер. — Вчера.

— Надо будет его переименовать… Англичане могут подложить нам свинью, и это повлияет на престиж не только нашего флота, но и всего рейха…

«Карманный» линкор «Дойчланд», вернувшийся накануне из рейда в Атлантический океан, где потопил два английских судна, был переименован в «Лютцов». Фюрер опасался неблагоприятного «морального эффекта» в случае потопления военного корабля с названием «Дойчланд».

Канарис созерцал суету фюрера внешне совершенно равнодушно, а в душе злорадствовал. Обращаясь к нему, Гитлер спросил:

— На Оркнейских островах у нас есть еще люди или тот агент был единственным? В данной ситуации нам необходима точная осведомленность!

Канарис медленно поднялся, неторопливо заглянул в свою достаточно потертую папку, хотя знал наизусть все ее содержание, затем спокойным тоном сообщил фюреру, что, согласно дополнительно полученным сведениям, подводная лодка U-47 потопила в бухте Скапа-Флоу не крейсер «Рипалс», как об этом доложил Приен, а вспомогательное судно гидроавиации «Пегазус».

— Линейный крейсер «Рипалс», — с невозмутимым видом докладывал начальник абвера, — к сожалению, цел и невредим, продолжает конвоировать торговые суда. Ну а линкор «Ройял Оук», по уточненным данным, перевернулся и так стремительно пошел ко дну, что безвозвратно увлек за собой семьсот восемьдесят шесть матросов и офицеров, в том числе командующего второй эскадрой линкоров контр-адмирала Блэгрова… Что касается перебазирования кораблей из Скапа-Флоу… — наконец-то по существу заданного ему вопроса начал Канарис и, взглянув на часы, продолжил: — Информация об этом, вероятно, уже поступила в абвер и расшифровывается в нашем…

— Узнайте, пожалуйста, — нетерпеливо прервал Гитлер. — Пусть ее немедленно доставят сюда…

Канарис закрыл папку и направился в дальний угол кабинета, к телефонным аппаратам. Когда он вернулся к большому столу, за которым сидели фюрер и его приближенные, там уже лежала огромная карта.

— Разрешите доложить? — спросил Канарис в ответ на устремленный на него вопросительный взгляд фюрера.

— Да, пожалуйста. Поступили сведения?

— Поступили.

Адмирал зачитал лаконичную депешу, состоящую из перечня названий проливов и бухт, используемых англичанами в качестве временных баз для кораблей военно-морского флота.

Тотчас же в районы заливов Лосх-Эвве, Фёрт-оф-форт, Фёрт-оф-Кленд и других, перечисленных в депеше была отправлена разведывательная авиация для проверки данных абвера. Начальник главного имперского управления безопасности все еще не терял надежды уличить абвер. Гейдрих не верил, что Канарису удалось так быстро получить исчерпывающие сведения, о которых он докладывал фюреру.

На сей раз англичане встретили немецкие самолеты должным образом. Немногие уцелевшие экипажи доставили фотопленки, подтверждавшие большую часть абверовской информации.

Вопреки стараниям начальника главного имперского управления безопасности и кое-кого из его сторонников седой и смуглолицый адмирал без флота сумел настолько укрепить свое положение в среде национал-социалистской верхушки, что под словом «абвер» теперь стал подразумеваться Канарис, а под Канарисом — абвер…

Фюрер очень, высоко оценил работу абвера и особенно его главы.

Покидая имперскую канцелярию вместе с рейхсфюрером СС Гиммлером, стройный, лощеный обергруппенфюрер СС Гейдрих задумчиво произнес:

— Кто-то сказал, что ложь наиболее действенна в начале… Сегодня я убедился, что она гораздо эффективнее, если удается в конце!..

— Однако, — после некоторого раздумья ответил Гиммлер, — сегодня еще не конец… Нет, нет. Он впереди!

Гейдрих опустил глаза. На его бледном лице задвигались желваки.

— И это верно! Но я что-то не пойму: либо интуиция меня подводит либо с некоторых пор в божьем раю стали прислуживать черти?!

Гиммлер остановился. Ледяной взгляд его застыл за стеклышками пенсне; прищурив свои маленькие глазки, он после короткой паузы многозначительно ответил:

— Нет, Мой Рейнгардт… Вы, очевидно, хотели сказать, что в аду начали прислуживать святые? Или я вас не так понял?