Теща Нуци Ионаса, любительница зло посудачить о соседях и перемыть им косточки, наблюдая из окна за Ойей, нет-нет да признавалась:

— Днем с огнем не найдешь такую работягу! Кошмар!.. Не человек, а вол! Как ни посмотрю — она моет или стирает, убирает или гладит. Просто помешанная, чтоб мы с Эттилэ и Нуцилэ были так здоровы!.. — И тут же, словно досадуя на себя за вырвавшееся доброе слово о человеке, старуха раздраженно добавляла: — И отчего, думаете, она такая? Немые все железные. Не иначе, как в них заложена дьявольская сила!

Нуцина теща кичилась чистотой в доме, но к черновой работе сама рук не прикладывала, а дочери своей вообще не позволяла заниматься хозяйством.

— Не порть себе руки, Эттилэ! — ворчала она, как только та, больше от скуки, пыталась что-либо сделать по хозяйству. — Еще успеешь все это делать потом, когда, бог даст, у тебя уже будет ребенок! Доктор же обещал! Эти беды у тебя только остались бы, и другого горя чтоб мы никогда не знали… В конце концов, скоро должна прийти с работы немая. Большое для нее дело — вымыть пол и немного постирать? Угощу ее чем-нибудь… Сколько уже раз я давала ей то пирожок, то коржик, и ты об этом даже не знала…

Ойя считала Нуци Ионаса и его семью благодетелями, которым она и Хаим многим обязаны, и потому безотказно выполняла все, на что отнюдь не просительным жестом указывала старуха. А Хаиму по складу характера вообще была свойственна услужливость. Запросто брал он метлу и подметал двор, относил ведро с помоями, которое Нуцина теща предусмотрительно выставляла за порог. Когда ему доводилось возвращаться вместе с Нуци домой, он нес и его сумку с продуктами да еще подшучивал над Ионасом:

— Не сопротивляйся, Нуцик! Все же ты старше меня… на две недели!

Нуци снисходительно улыбался и будто нехотя уступал сумку. На самом деле он был старше Хаима на три года. Густые черные брови, слегка сросшиеся на переносице, темные глаза с хитринкой, прямой нос и подстриженные на английский манер усики заставляли смотреть на него с обожанием не одну Эттилэ. Был он широк в плечах, строен. Рядом с ним Хаим, тощий, с рыжими вихрами, походил на смешного подростка. Добродушный и непосредственный, Хаим всегда был доверчив, общителен и порою не в меру говорлив, но теперь его словно подменили.

В ином, чем прежде, неприглядном свете предстали перед ним во время плавания на «трансатлантике» собратья холуцы. Душевное смятение, вызванное катастрофой, уступило место смутной, но постоянно терзавшей его догадке об истинных причинах и виновниках взрыва на пароходе и гибели сотен людей. Хаим стал молчалив, робок и менее доверчив. Хотя у него и в мыслях не было воспользоваться своим давним знакомством с Ионасом, тем не менее он заметил, что Нуци, особенно в последнее время, старался дать ему понять, что он уже не тот Нуцик, каким был прежде, и что отношения между ними теперь в первую очередь должны определяться служебной субординацией.

Особенно по субботам, хватив лишнюю порцию «арака», Нуци важничал, пытаясь выдать себя за человека солидного, обремененного серьезными делами. Однако это не мешало его теще срамить зятя даже в присутствии Хаима.

— Где вы видели, чтобы еврей был пьяницей? А? — возмущалась старуха. — Это же неслыханно, кошмар!

Нуци помалкивал. Деваться ему было некуда: старуха владела значительной суммой денег, которая при ее изворотливости давала весьма приличный доход.

— С деньгами ты — человек! Без денег — ничто. Ноль! — не раз говорил он Хаиму. — Если мне вдруг придется уйти из экспортно-импортного бюро, то я не пропаду! Открою небольшое дело, и будем жить. Теща давно предлагает…

Терпеливо выждав, пока теща угомонится, Нуци и на этот раз туманно намекнул на свою особою роль в каких-то делах, выходящих за рамки официальных функций экспортно-импортного бюро.

Хаиму не раз доводилось слышать из его уст подобные намеки, а однажды Нуци доверительно заметил, что ему известно о связи дядьки Симона Соломонзона с самим Муссолини. О подробностях тогда Ионас умолчал. Но на этот раз после сытного, изрядно сдобренного спиртным субботнего обеда Нуци не терпелось поделиться своими впечатлениями и мыслями, навеянными очередным «большим разговором» у Симона Соломонзона: всемогущий хозяин любил высказывать свое кредо.

— Великие дела можно вершить только при наличии денег! — говорил Нуци, зайдя к Хаиму. — Но одних денег мало — нужна проницательная голова. Однако и головы, пусть даже самой проницательной, представь себе, тоже мало… В наши дни нужна еще и сила! Большая, тщательно подготовленная… Нужен железный кулак! Иного пути для осуществления нашей программы нет и быть не может…

Нуци Ионас, с пафосом пересказывая эти изречения, не знал, что Симон Соломонзон лишь повторял то, что любил говорить его дядюшка.

— Вот так, Хаймолэ, обстоят наши дела! — Многозначительно подмигнув, Нуци лаконично заключил: — Деньги! Умная голова! Сила, способная расправиться с открытыми и скрытыми врагами возрождения нашего отечества! Так-то.

Хаим лукаво усмехнулся. Не бог весть какая мудрость заключалась в словах Ионаса. Кто не знает, что с деньгами хорошо, а без них худо, что умная голова куда лучше глупой… Хаим и думать не думал, что вся эта болтовня имеет какое-либо отношение к нему лично. Однако именно предыдущий день, когда обо всем этом весьма горячо толковали у Симона Соломонзона его приближенные, предрешил крутой поворот в жизни Хаима Волдитера.

Прежде всего, как понял Хаим, Симон в тот день повел речь о создании «железного кулака», с помощью которого можно будет наконец-то перейти от слов к делу.

— Чтобы создать свой рейх, национал-социалисты не брезговали никакими средствами, — смакуя, повторял Нуци слова Соломонзона. — Когда они аннексировали Австрию, все смирились с тем, что еще раньше они попросту наплевали на ограничения по Версальскому договору и создали вермахт, потом реоккупировали Рейнскую область… Позднее мир узнал о вступлении немцев в Чехословакию, и вновь поднялась было буря, но и она оказалась бурей в стакане воды, и потому Гитлер вскоре приступил к захвату Польши… Сейчас об этих акциях если и вспоминают, то только потому, что теперь речь идет о землях Франции и, если хотите знать, даже Великобритании! Величие стратегии и тактики Адольфа Гитлера и заключается в том, что он, опираясь на реальную силу, всякий раз ставит мир перед свершившимся фактом, предоставляя своим недоброжелателям возможность размахивать после драки кулаками и упражняться в словесном излиянии протестов, негодований, осуждений и тому подобное.

Нуци объяснил Хаиму, чем была вызвана такая речь Симона, который в общем-то редко выступал, предпочитая оставаться «за занавесом», — любил загребать жар чужими руками. Недавно, по указанию руководства «акционс-комитета» из «хаганы» была выделена небольшая группа наиболее воинственно настроенных людей.

Продиктованному сверху акту был придан характер раскола «хаганы» на сторонников и противников нового политического курса, провозглашенного руководством «акционс-комитета», который стремился использовать возникшую в результате войны между Англией и Германией новую ситуацию в своих целях: поскорее изгнать из Палестины арабов. Суть этого курса состояла в том, чтобы создать видимость примирения с арабами и союза с англичанами якобы ради совместной борьбы против германского фашизма. В действительности же имелось в виду, с одной стороны, легализовать приобретение оружия и формирование военных отрядов «хаганы», ускорив таким образом создание «железного кулака», а с другой стороны, спекулятивно использовать участие в войне против Германии при предстоящей рано или поздно политической борьбе за создание самостоятельного еврейского государства. Курс на примирение с арабами и союз с англичанами был широковещательно принят «хаганой», несмотря на ее резко отрицательное отношение к опубликованному в «Белой, книге» решению английского правительства об установлении жесткого ограничения на иммиграцию евреев в Палестину.

Группа, «отколовшаяся» от «хаганы», категорически отклонила курс на сближение с арабами и англичанами. Другими словами, сторонники этой группы намерены были и впредь совершать диверсии и террористические акты против арабов и отчасти англичан, но чтобы ответственность за это уже не ложилась на «хагану». Одним из закулисных заправил этой группы стал Симон Соломонзон.

— Он говорил, — продолжал пересказывать речь Соломонзона Нуци Ионас, — что мы только делаем вид, будто возмущаемся позицией и тактикой «хаганы», а втайне остаемся всем сердцем с ними, они же, в свою очередь, только делают вид, будто осуждают нашу позицию как слишком воинственную, однако и они до конца с нами… Мы идем к единой цели разными, дополняющими друг друга путями! И если в данное время мы ограничиваемся требованием на незначительную часть территории будущего нашего государства, то это не значит, что, создав свое государство и добившись его признания, мы не станем всеми силами и средствами добиваться максимального его расширения… Претендовать сразу на многое чревато потерей верного малого! Сейчас не время дразнить гусей! Напротив, испрашивая минимум, мы ослабляем бдительность противников, исподволь накапливаем силы для следующего шага, а может быть, и скачка вперед! И тогда, захотят наши противники или не захотят признавать за нами право на присвоение новых земель, они будут поставлены перед свершившимся фактом…

На мгновение Нуци прервал пересказ речи Симона и, самодовольно улыбаясь, сказал:

— И вот здесь я подал реплику: «Победителей не судят! Такова историческая закономерность!» «Это верно, — подтвердил Симон, — но, чтобы стать победителями, надо любыми средствами, не теряя ни минуты, готовить железный кулак! В этом заключается наша прямая обязанность, это нам поручено, и за это все мы в ответе перед нашим многострадальным народом!»

Ионас, все более увлекаясь своей речью, принимал эффектные позы, жестикулировал, точно находился перед многочисленной аудиторией. С особым восторгом он рассказывал Хаиму, как Симон, упомянув о недавних событиях в Испании, подчеркнул, что нет и не будет такого суда, который мог бы привлечь к ответу Муссолини и Гитлера за помощь генералу Франко самолетами и танками, а самого Франко — за переброску в Испанию мавританских войск, прославившихся жестокостью.

— Но представь себе, Хаймолэ, — возбужденно продолжал Ионас, — среди присутствующих нашлись-таки люди, которых испугала программа решительных действий, изложенная нашим Симоном! Один из них, человек пожилой и довольно заслуженный, попытался даже урезонить его… Он утверждал, будто не исключено, что в один прекрасный день от испанского каудильо, немецкого фюрера и итальянского дуче могут потребовать ответа «по большому счету» и воздать с лихвой за все содеянное… Ты понимаешь, на что он намекал?! Можно было бы не обращать внимания на такое выступление, но человек этот как раз у муссолиниевских инструкторов проходил обучение и там совершил подвиг, лишившись при этом руки! Он неспроста занял такую позицию…

— Наверное! — подтвердил Хаим. — Раз ты говоришь, что он такой заслуженный человек, зачем же ему бросать слова на ветер?..

— В том-то и штука!.. — согласился Нуци. — И знаешь, что он еще сказал?

— Тот однорукий?!

— Ну да. Он говорил, будто трагизм такой перспективы заключается не в том, что Гитлер, Муссолини, Франко и другие, подобные им, личности будут жестоко наказаны, а в том, что вместе с ними расплачиваться будут и народы, позволившие вовлечь себя в авантюру!.. При этом он сослался на мудрые слова какого-то пророка, сказавшего, что человеку в полдень известно, чем начался для него день, но ему отнюдь не дано знать, как он кончится… А мы, дескать, находимся лишь на заре осуществления тысячелетней мечты еврейского народа, еще не дожили и до полудня, а уж до конца дня и подавно нам далеко…

— Кто же этот человек? Секрет, что ли? — спросил Хаим.

— Он адвокат. Фигура довольно крупная, но все же я думаю, что наше руководство не потерпит в своей среде этого человека… Ведь, по существу, его позиция предательская! Правда, он не отрицал, что подготовку к воссозданию подлинно независимого национального очага нужно вести, но тут же оговорился: «Ни в коем случае не впадая в крайности… Что чересчур, то лишнее». А планы «акционс-комитета» якобы содержат чересчур крутые меры, в которых будто бы нетрудно узреть пренебрежение к тому, от чего тридцать два столетия назад предостерегал сынов своего народа наш великий Моисей…

Пересохшие от жажды губы Ионаса покрылись липкой пленкой. Надо было бы отхлебнуть глоток воды. Но куда там: ему не терпелось рассказать об эпизоде, героем которого был он сам.

— Однорукий, наверное, долго бы еще разглагольствовал, призывая к осторожности, неторопливости и всякое такое, но тут уж мое терпение лопнуло. Я первый, — подчеркнул Нуци, — крикнул ему: «Не пугайте! Мы не из трусливых, а с вашей осторожностью придется ждать еще тридцать два столетия!»

Хвастливо рассказывал Нуци о том, как дружно его поддержали единомышленники Симона Соломонзона, как неистовым топотом ног и выкриками заглушили голос адвоката, якобы вынудили того, не договорив, сесть на свое место, как в конечном итоге люди, заслуженно именующие себя бейтарцами-ревизионистами, взяли твердый курс на полную и безоговорочную поддержку «акционс-комитета» под девизом: «Оружие, раз оно есть, должно стрелять!»

Вскользь Нуци сообщил, что вместе с Симбном Соломонзоном и несколькими хавэрим они всю ночь вырабатывали «отрезвляющие меры», в результате которых кое-кто из колеблющихся уже смещен с занимаемых должностей, а некоторые будут уволены из экспортно-импортного бюро. Однако Ионас умолчал о том, что тогда же решался вопрос о замене уволенных и что в этой связи зашла речь о Хаиме Волдитере — холуце, прошедшем «акшару» в составе квуца имени Иосифа Трумпельдора. Ничего не сказал он и о том, что именно ему, Нуце Ионасу, было поручено «прощупать» настроение Волдитера, «поднакачать» его, подготовить к ктивному участию в не подлежащих гласности делах «иргун цваи леуми».

Из дальнейших откровений Ионаса Хаим понял, что за спиной всесильного Соломонзона стоит не столько его родной отец, сколько дядюшка, о котором ему приходилось уже слышать. Сам же Симон — всего-навсего доверенное лицо, один из закулисных манипуляторов тщательно законспирированной группы под названием «иргун цваи леуми» — исполнительницы особых планов «акционс-комитета» и отчасти того же таинственного дядюшки.

Нуци явно избегал говорить о том, что конкретно предстоит делать группе «иргун цваи леуми», но, чтобы «прощупать» Хаима, завел речь о нашумевшем событии — гибели «трансатлантика». И не то по неосторожности, не то под действием винных паров проболтался, сказал больше того, что хотел. Хаим понял, что взрыв на «трансатлантике» — дело рук людей из «иргун цваи леуми» и что этот варварский акт был санкционирован верхушкой «акционс-комитета».

— Думаешь, наши хавэрим не нашли бы общего языка с англичанами, если бы речь шла только об иммигрантах? Чепуха! — говорил Нуци. — Конечно, это было бы не очень-то просто. Они, сволочи, как ни говори, жестоко преследуют за нарушение установленного ограничения на иммиграцию… И все же обошлось бы, уверен в этом!

— А с цементом, — спросил Хаим, имея в виду оружие, обнаруженное англичанами в бочках из-под цемента, — удалось бы тоже уладить?

— Какой еще цемент?! — не сразу поняв, о чем говорит Хаим, сердито ответил Ионас. — Цемент можно было бы везти на обычном «грузовике»… Впрочем, ты прав… Ты же видел, что было в этих бочках. Полный ведь трюм! И нужно оно нам сейчас позарез! Но что поделаешь?! Пришлось пустить ко дну… И знаешь почему?

— Наверное, чтобы не отдать его англичанам, — неуверенно ответил Хаим.

— Правильно, Хаймолэ! Англичане — наши враги, и снабжать их оружием нет никакого резона! Однако это не все… Главное в том, откуда оно прибыло, клеймо какой страны стоит на нем и в чьих руках в настоящее время находится эта страна!

Хаим вспомнил, что на оружии, извлеченном английскими матросами из трюма «трансатлантика», стояло клеймо чехословацкого оружейного завода «Шкода» и что тогда же на пароходе кое-кто из пассажиров удивлялся, каким образом оно могло оказаться на пароходе, предназначенном для холуцев Палестины. Хаим также вспомнил, сколь различные догадки высказывали тогда пассажиры по этому поводу, тем не менее никто не допускал и мысли, что оружие могло быть получено непосредственно от немцев… Абсурд! Правда, кое-кто хитро усмехнулся, но и только. Однако мало кто из сопровождавших бочки с «цементом», даже Нуци Ионас, готовившийся к их приемке, знал, что оружие поставляет абвер — разведуправление при германском генеральном штабе. Этот вопрос входил в компетенцию более высокопоставленных кругов, в частности некоторых лиц из экспортно-импортного бюро хавэра Соломонзона…

Ионасу, однако, доставляло истинное наслаждение блеснуть перед другом своей осведомленностью, и он доверительно поведал Хаиму о некоторых обстоятельствах и соображениях, приведших к необходимости потопить «трансатлантик». Он сообщил, в частности, что англичане наложили секвестр на судно и обнаруженное в трюме оружие и были намерены по прибытии корабля в Хайфу не просто изъять оружие, но поднять при этом шумиху на весь мир по поводу того, что оно доставлено из гитлеровской Германии и оккупированных ею стран, что сделано это, конечно, с ведома нацистских главарей и предназначено, разумеется, для борьбы с арабами и, возможно, с англичанами.

— Они непременно устроили бы всякие пресс-конференции, — произнес Нуци, — и демонстрировали бы на них образцы оружия как вещественные доказательства наших связей с нацистами!.. Ты представляешь себе, в каком дурацком положении оказались бы наши хавэрим из «акционс-комитета»?! Ведь само «еврейское агентство» находится не где-нибудь, а в Вашингтоне! — воскликнул Нуци. — Но мы разрушили их планы: пустили на дно вещественные доказательства — и делу конец! При этом и «хагана» осталась в стороне, никто не сможет теперь доказать ее причастность к этому делу, и наши хавэрим остались «за занавесом»… Ты понял, Хаймолэ? А англичане помалкивают! Конечно, они могли бы и без вещественных доказательств изрядно пошуметь, но… все течет, все меняется, сейчас это им уже не выгодно.

Нуци объяснил, что в последнее время немцы основательно прижали англичан и не в их интересах сегодня осложнять свое положение в Палестине, тем более что руководство «еврейского агентства» в Америке поддерживает Палестину.

— Теперь не в интересах Британии, — доказывал Нуци, — обострять, как они делали обычно, наши отношения с арабами, которые и без того обострены до предела… Берлинский ставленник — великий муфий Иерусалима — тоже не дремлет. Ему такой случай только подай.

— Вот, оказывается, почему англичане помалкивают, делая вид, будто верят, что взрыв на «трансатлантике» произошел по чистой случайности!..

Откровения охмелевшего Ионаса привели Хаима в полное смятение. Его поразило, что, разглагольствуя об этой трагедии, Нуци ни единым словом не упомянул о гибели сотен ни в чем не повинных людей. Ему стало жутко от сознания того, что они, Ойя и сам он, могли погибнуть, как бессловесные, никому не нужные, жалкие твари. Он уже не вникал в смысл того, о чем продолжал говорить Нуци, и неожиданно для себя прервал его, спросив, казалось бы, совсем не к месту:

— А люди! Много детей, женщин! Или на них тоже было иностранное клеймо?!

Нуци недоумевающе посмотрел на Хаима. Потом, нахмурившись, несколько мгновений напряженно соображал, о каких детях и женщинах толкует приятель и при чем тут какое-то иностранное клеймо. Когда же наконец понял, облегченно махнул рукой и произнес равнодушным тоном:

— Это ты о пассажирах?.. Ну, от судьбы не уйдешь, Хаймолэ! Здесь на карту ставится гораздо больше, чем человеческая жизнь… И вообще, в жизни одним суждено опуститься на дно, другим задержаться на поверхности, а третьим предназначено руководить и оставаться «за занавесом»… И не будь этих последних, сидели бы мы там, откуда приехали, и ждали бы, когда бог ниспошлет нам мессию… Но тогда не было бы здесь ни меня, ни тебя, не встретил бы ты Ойю, не получил бы работу в экспортно-импортном бюро, да и самого бюро-то не существовало бы в природе!.. Спросишь, почему я так говорю? Отвечу. Пожалуйста! Я человек не гордый, но хочу, чтобы ты, Хаймолэ, понял все так, как надо!

Нуци наконец выпил стакан остывшего кофе, поданный ему Ойей, облегченно вздохнул. Но, видимо, хмель еще не прошел и потребность в разговоре не исчезла, поэтому он, пройдясь по комнате, остановился перед Хаимом.

— Представляешь, — продолжал он, в упор рассматривая Хаима, — что было бы, если б, к примеру, деятельность такого человека, как Теплиц, не оставалась скрытой «за занавесом»? Это же фигура! Во всем мире таких зубров раз-два — и обчелся! А ты, можду прочим, когда-нибудь слышал эту фамилию? Знаешь, кто этот человек?

— Откуда мне знать, — съязвил Хаим, — если он скрыт «за занавесом»!

— Провинциал ты, Хаймолэ! Но ничего… Я тебя сделаю человеком! Так вот, Теплиц — это величина! Астрономическая величина! И тебе это надо знать…

Ионас почти не преувеличивал. Теплиц в самом деле был незаурядной личностью и могущественной персоной даже в узкой среде воротил финансовой олигархии. Он в рекордно короткий срок сумел в свое время покрыть горный хребет Альп с его многочисленными реками и озерами густой и сложной сетью гидроэлектростанций с высоковольтными турбинами. В результате Италия, прежде остро нуждавшаяся в электроэнергии, готова была экспортировать ее соседним странам. Отпала тягостная зависимость итальянской промышленности от ввоза каменного угля из-за рубежа. Джузеппе Теплиц и его сын Лодовико стали фактическими владельцами важнейших отраслей хозяйства страны. И конечно же соответственно их господству в экономике возросло и их влияние в политике… Еще задолго до того, как будущий вождь чернорубашечников двинул в поход из Милана на Рим своих «фасчио ди комбаттименто» банкир Джузеппе Теплиц уже финансировал его газетенку «Пополо д’Италия», а позднее стал финансовым экспертом номер один «Восточной Римской империи».

Ионас все еще продолжал восторженно приводить новые и новые данные, подтверждающие могущество семьи Теплиц, большую зависимость от нее самого Беннито Муссолини и его личную дружбу с Джузеппе и Лодовико Теплиц.

— Ну и черт с ними, с этими теплицами! — потеряв терпение, вдруг выпалил Хаим. — Богатых людей на свете немало. И если они люди, как ты говоришь, башковитые, то нам с тобой от этого ровным счетом ни тепло, ни холодно… Так ведь, Нуцик?

Нуци Ионас тупо уставился на Хаима, долго молчал, наконец, словно рассуждая сам с собой, со вздохом тихо сказал:

— Боюсь, что этот холуц не только до мозга костей провинциал, а много того хуже…

Хаим встревожился. В этой непроизвольной реплике он почувствовал нотку отчуждения и даже враждебности к себе Ионаса, человека, которого считал своим искренним другом.

— Не обижайся, Нуцик! — взмолился Хаим — Я просто так сказал, ей-богу! Все, что ты рассказал, очень интересно, но куда больше меня интересует собственная судьба, забота о куске хлеба… Потому я и сказал, что нет мне дела до этих теплицев…

— А вот представь себе, есть у тебя самое прямое дело «до этих теплицев»! — сердито прервал его Нуци. — Самое непосредственное!

— Извини, но до меня что-то не доходит, ей-богу!

— А ты вообще, по-моему, родился в товарном поезде… До тебя все доходит с опозданием!..

— Ну зачем ты так?

— Да затем, — вскипел Нуци, — что, не будь этих Джузеппе и Лодовико Теплиц, сидел бы ты со своей Ойей впроголодь на «пункте сбора» и ждал, когда наконец возьмут вас в какой-нибудь киббуц на самой границе с Сирией, где днем, не разгибаясь, работают в поле, а ночью, дрожа от страха, дежурят с винтовкой на плече, остерегаясь внезапного нападения бедуинов!

— За то, что ты привез нас сюда, я тебе бесконечно благодарен. И ты это знаешь, — тихо произнес Хаим. — Но ты все время чего-то не договариваешь, Нуцик, и я действительно не понимаю, почему я должен быть обязан какому-то Теплицу за то, что сделал для меня ты?! Ей-богу так, Нуцик!

— Да потому, — воскликнул Нуци, — что Джузеппе Теплиц — дед, а сын его Лодовико — дядя нашего Симона по материнской линии! Теперь-то, надеюсь, понял?

Хаим почесал затылок, сморщил лоб, пожал плечами.

— Может быть, я действительно провинциал, Нуцик, но, честно тебе признаюсь, я и сейчас не пойму, как это какие-то Джузеппе и Лодовико могут быть близкими родственниками Соломонзона?! Убей, не понимаю…

Нуци окончательно рассвирепел. Нетерпеливо стал он рассказывать Хаиму, как в давние времена после очередного погрома еще совсем молодой Теплиц, и вовсе не Джузеппе, эмигрировал из Галиции и долгое время скитался, пока не нажил капитал и не превратился в Джузеппе Теплица.

— Что ж получается? — удивленно и не без горечи произнес Хаим. — Его колотили антисемиты, а он теперь с фашистами заодно?

Нуци тяжело вздохнул.

— Как ты будешь работать на новой должности, я понятия не имею… Иногда вроде бы разумно рассуждаешь, мыслишь, как вполне нормальный человек, а иной раз такое отмочишь, что уши вянут!.. Вот скажи мне, пожалуйста, разве имеет значение, что один — фашист, а другой — еврей, если оба они извлекают из взаимной сделки большую выгоду? Или ты думаешь, что оружие нам падает с неба, а фунты и доллары мы собираем, как грибы в лесу! Надо же все-таки немного пошевеливать мозгами, холуц Хаим бен-Исраэль Волдитер!

Хаим почувствовал себя школьником, по недоразумению попавшим в коммерческую академию. Он покорно слушал и уже не удивлялся, когда Ионас стал в качестве примеров называть имена и фамилии некоторых директоров крупнейших банков Европы, в частности Италии — Альберто Адлера и Чезаре Гольдмана.

— Может быть, ты думаешь, что они чистокровные римляне? — ухмыляясь, спросил Нуци. — Ничего подобного! Наши. А небезызвестный делец — финансист Кастельони, по-твоему, кто? Сын раввина из Триеста… Да, представь себе! И между прочим, во главе правления известнейших итальянских военных заводов «Ансальдо» стоит Исай Леви… Этот, правда, не менял своего «ярлыка»! И кстати, тебе не мешает знать, что наш Симон только здесь стал Соломонзоном, тогда как проживающий в Румынии его отец с тех самых пор, когда был он в Вене уполномоченным рурских промышленников и там же директором «Дойче банк», прекрасно себя чувствует, присвоив фамилию Саломеей!

Хаим ничему больше не удивлялся и ничего не спрашивал, опасаясь попасть впросак и снова обнаружить свою «провинциальность». А Ионас, полагая, что ему наконец-то удалось убедить Хаима, торжественно заключил:

— Теперь ты представляешь себе, какие головы за нас с тобой думают? Так что можешь не беспокоиться, Хаймолэ, тут все делается на солидной основе! И неспроста наш Симон на днях сказал, что недалеко то время, когда голубые рубахи хавэрим из «иргун цваи леуми» будут хозяйничать на палестинских землях от Евфрата до Нила!.. Понял, провинциал ты бессарабский?!

Хаим понял. Понял, что голуборубашечники, которыми руководит Симон Соломонзон в Палестине, так же как чернорубашечники итальянского дуче, коричневорубашечники германского фюрера и молодчики румынского вожака легионеров Хории Симы, щеголяющие в зеленых рубахах, действуют, никого не щадя, и не иначе как с помощью взрывчатки, пуль и ножей… Он понял еще, что все они сродни друг другу и что за их спинами действительно стоят такие «головы», как мультимиллионер Теплиц. Понял Хаим и ужаснулся…