С Нового года отмотало уже больше недели и в воскресный день я проснулся позже обычного — прошедший очередной субботний »семинар» у Ван Ваныча вымотал меня до нельзя. Эти три кавказца — самбиста, прикрепленные к Ван Ванычу из столичной спортивной роты для повышения спортивного мастерства, вязали меня узлами во время спарринга… и забывали развязывать. Сильные от природы, цепкие, быстрые и дико выносливые — если им удавалось осуществить удачный захват, то меня не спасали ни техника, ни опыт. Они переводили борьбу в партер (положение лежа) и дожимали меня в пяти случаях из десяти. Фифти фифти. Необходимо было постоянно сбивать им захваты или проводить контратаку максимально синхронно с их атакой, а это уровень японских борцов дзюдо.

 Лучших из лучших в мире. Они во всех четырех весовых категориях могли выставить по десять борцов и те заняли бы все десять первых мест в трех категории. И уступили бы первое место только в открытой весовой категории голландцу — Гесинку.

 Ван Ваныч только хмыкал, глядя на мои схватки. И как–то проходя мимо его кабинетика я услышал свое имя и не удержался — подслушал:

 — Вы, горные бараны, должны на руках носить Ивана и радоваться, что он работает с вами в поединках. Он сегодня провел с вами по три схватки. Вы понимаете, как это трудно. Он легче каждого из вас на десяток килограммов и тем не менее уродуется для команды. Ведь если бы не его рост, то я бы сказал — это высококлассный японский дзюдоист. Скажите мне Ваше барановичество — где вы можете поиметь такой опыт! Где!?

 Дальше я не стал слушать его разнос и понял, что опять прокололся. Я не такой высококлассный, как думает Ван Ваныч — просто дзюдо развивается. Я же знаком с дзюдо образца 2000 года, по сравнению с 1960 годом прошло более двенадцати Олимпиад. А это не шутка. Слова Ван Ваныча орлы не приняли всерьез и не работали в спарринге по заданию, а все старались меня измотать и задавить, следуя своему высокому самомнению. И когда один из них чуть не порвал мне связки, хотя я сигнализировал что сдаюсь — Ваныч их просто выгнал. И не взял обратно, несмотря на все просьбы высокопоставленных защитников. А я стал работать с Петром и Федором и хотя они были еще тяжелее, но мы работали по заданиям тренера, а не бились изо всех сил за победу. Даже я заметил, как вырос наш уровень и Ван Ваныч все чаще задумчиво поглядывал на меня. Особенно четко отгранился талант Петра, очень умный боец с колоссальным опытом — он буквально предугадывал мои действия на ковре (татами). К человеку пришла вторая молодость и мы все за него были рады. Кстати с кавказцами он расправлялся за полминуты, те даже вспотеть не успевали, как следовала чистая победа Петра.

 Когда, в последний раз, пришли ходатаи за горцев, Ван Ваныч выставил в спарринг против них Петра. И тот потратил на них всех около двух минут. Спортивные боссы возмутились, мол Петр тяжелее каждого из них на пятнадцать килограмм. Тогда Ваныч выпустил меня и я в упорной борьбе чисто победил двоих, а третий из них пожаловался на растяжение и со схватки снялся. Начальники вполне дружелюбно распрощались с Ван Ванычем и больше мы кавказцев у нас не видели. А вот к Петру и Федору подходили с предложениями перейти к более именитым тренерам. На что те дипломатично замечали о конях на переправе и предстоящих Олимпийских играх 1964 года.

 Но это все было позже, а ныне с самого утра в большой комнате сидел Деменьтев и попивал чаек с Саней. Саша был напряжен, значит уже подвергся расспросам и о чем его пытали не такая уж головоломка — всплыла драка в детдоме. На нас показаний не должно было быть, разве от наших, но это вряд ли. А противники видели наши лица замотанные шарфами по глаза, да и то им было не до этого. »Нейтралы» сидели в спальне, так что посторонние показать на нас не могли.

 Однако лейтенант…опаньки — уже старшой, все же появился у нас, а это было не к добру. Мне ничего не оставалось, как продолжить утренний туалет и сесть за стол завтракать вместе с незваным гостем. За завтраком говорили о погоде, работе, международном положении… и о нашей машине. Вернее я мотал головой, а говорил Саня.

 А так как я парень не дурак, хоть дурак немалый, то предложил Деменьтеву испробовать авто на ходу. С этим предложением, старший опер и лейтенант согласился незамедлительно и попросил подбросить его в центр по сугубо личному делу. Саня тоже был не глуп и начал собираться по своим пацанским делам. Гулять. А нам с Деменьтевым предстоял разговор тет на тет, как говорится.

 До того как выехали на Осташковскую он ограничивался краткими замечаниями по автомобилю и моей манере езды. А когда по его просьбе притормозили на обочине и начался собственно разговор:

 — Я понимаю язык глухонемых — русскую версию. Писать не нужно.

 Я хочу, что бы ты меня понял и поэтому кое–что расскажу о себе.

 Я начал войну в ОМСБОНе рядовым бойцом по комсомольскому призыву — пришел из дальневосточной погранзаставы. Работали на оккупированной территории в глубоком тылу врага — Белоруссия, Украина… После освобождения нашей территории был направлен в СМЕРШ Наркомата внутренних дел и »зачищал» ближайшие армейские тылы вплоть до победы. После войны ловил националистические банды по всей пограничной территории СССР и в 1952 году помогал полякам — можно сказать делился опытом. Кто подсунул мне эту суку: то ли »свои поляки», то ли остатки подполья, то ли американцы — я так и не узнал. Но у меня никогда не было семьи и я »поплыл», а рядом не оказалось никого, кто бы меня остановил.

 Раскрыл ее я сам и »закрыл» сам, вместе со связником: ее наглухо, а связника сдал польским коллегам. Сам же полетел виниться к своему начальству, а там меня уже ждали. На допросе главная тема: почему застрелил связника и все мои доводы, что я сдал его полякам живого — разбивались об непоколебимую уверенность моего бывшего дружка, что я вру . Он сейчас большой начальник в УВД Мосгорисполкома, а тогда он меня утопил и я пошел под трибунал и по этапу. Дело пересмотрели только в 1957 году, помог друг фронтовик из КГБ. Он же и вытащил меня сюда на должность участкового и добился возвращения мне офицерского звания, аж целого младшего лейтенанта. Я в этом районе Москвы родился заново, по сути, как бы вернулся домой с войны длящейся двенадцать лет. Я сделаю все, что бы помочь здешним людям, даже нарушая служебный долг. Да у меня испарились его остатки когда я узнал, что тех двух псов, которых ты убил, — он даже не повернулся ко мне, — прикрывал мой »дружочек». Тот, что отмерил мне десятку — исключительно по служебному долгу. Его отправят по–тихому в отставку и ворошить это гавно, никто не желает. Сталина нет и все быстро начало гнить, а ведь прошло всего семь лет. Вот ответь мне — это начало конца?

 — Да, — кивнул я.

 — И ничего нельзя сделать?

 — Не знаю, — показал я.

 — Но ты попытаешься — если представиться возможность? Ты чувствуешь хоть какую–то возможность? Не вибрируй, с Гуляевым мы начинали в ОМСБОНе, он из старшин и жук еще тот. Но верный мужик.

 — Я пойду до конца.

 — Я »провел» тебя по всем возможным в СССР каналами сам и с помощью друзей. Ты тот, кто есть. А в фантастику я не верю, но вот глаза у тебя человека, повидавшего не меньше меня. Можешь на меня рассчитывать.

 Мы молча доехали до станции метро пл. Дзержинского, где он попросил высадить его, сказав на прощание:

 — На тебя пришли бумаги на допуск, из первого отдела Института физики. Получено положительное решение. Вот тебе мои телефоны. Просто запомни их.

 И ушел, как же опер угро… старший. Ну,ну. Человек войны и злой судьбы, который был мне понятен, как никто другой. Как же мне повезло в этом времени — пространстве на Людей, а я еще Тебя ругал.

 Допуск получен, а значит у меня максимум неделя для улаживания домашних, личных дел и нужно будет выходить на новую работу. Я вспомнил, как был огорчен Гуляев, когда я подал заявление по собственному желанию. И как мы потом пообщались с ним, по существу вопроса, откровенно:

 — Антон Василевич вам нужен в соратниках автослесарь? Или журналист, а именно им я собираюсь стать. И уже начал подготовку к поступлению в МПГИ на факультет русского языка и литературы. На заочное отделение. И работу подыскал, где можно учиться на ночных сменах, в Институте физики АН СССР. Правда добираться нужно до противоположного края Москвы, но зато почти все время по проспектам.

 В конце концов он со мной согласился, взяв обещание появляться в детдоме хотя бы раз в неделю. В детдоме образовался совет воспитанников, в котором не было администрации детдома — однако был я, как боевой товарищ.

 В райотдел меня… пригласил новый участковый — Юрий Михайлович, младший лейтенант вступивший в должность сразу после училища. Его ввели в курс дела старшие товарищи и он уже не был так расстроен назначением. А ведь по выпуску наверное представлял себя бравым опером, как берет в одиночку всю банду »Черная кошка», а здесь участковый.

 Я бы вообще ввел законом, чтобы первые назначения офицеров милиции были помощниками участковых. Пусть походят по земле и увидят тех кого защищают, поймут их заботы, а то многие сразу начинают »общаться» с криминальным элементом и … осадочек остается.

 Допрос проводил старший лейтенант милиции и после обычных ментовских ритуалов начал задавать вопросы, на которые я писал: не знаю, не был, не понимаю… Сплошное отрицалово. Этим и закончилась официальная часть, а затем он предложил побеседовать без протокола:

 — Иван, ты же понимаешь, что воспитанники ничего, никому не скажут. Но дело нужно завершить, приблатненных то мы посадим и их главных сообщников в детдоме — они уже дали признательные показания. Бакланы. Но достаточное количество участников инцидента останется в детдоме и ты представляешь, что с ними будет? Их нужно убрать из детдома, может быть беда. Подростки часто более жестоки, чем взрослые — у них нет жизненного опыта, а с ним и приобретенных »тормозов». Поэтому нужно помочь.

 — Вы наверное забыли…товарищ старший лейтенант, что я сам из них, сам приютский. Поэтому ни помогать следствию, ни стучать не буду. А вот помочь разрулить ситуацию в детдоме — постараюсь. Не торопитесь сажать.

 В результате этого разговора и был создан совет воспитанников, который отказал в доверии пятерым воспитанникам и двум воспитанницам. Тем самым девам, которые скрасили ночную смену сторожам интимом (скорее всего с трипаком в придачу), а заодно подпоили до беспамятства. Именно их, совет просил директора убрать из детдома, что я и довел до Степ Степыча.

 Парням и это было западло — среда обитания называется. В первом приближении, анархия была подавлена. Республика ШКИД — в натуре. На совете решили не лезть в вопросы администрирования, не светиться, а свои требования оформлять в виде просьб конкретных воспитанников — руководителей совета. А далее видно будет.

 Дорожку в МПГИ мне подсказал ассистент Михаил из МГИМО, тот что

 рекомендовал для Сани репетитором свою бывшую преподавательницу английского языка — Анну Павловну. Он же рекомендовал мне ее дочь — Елену Анатольевну Новикову, которая натаскивала Саню по истории западноевропейского искусства и преподавала в МГПИ. Елена закончила этот институт по специальности русский язык и литература, а вот писала диссертацию по западноевропейскому искусству. Михаил созвонился с Леной, мы подъехали к институту в конце рабочего дня и встретили ее у входа в главный корпус.

 Михаил взял на себя роль переговорщика и озвучил мою просьбу, попросив ее подготовить меня к вступительным экзаменам по всем предметам. Поскольку ей это было не сложно, так как она закончила институт всего год назад. Дочку родила на первом курсе, отца похоронила, маму выхаживала… И тем не менее успешно закончила институт, поступила в аспирантуру и преподавала — вела практические занятия. Очень красивая женщина и незаурядная личность, тем более — кто отец ребенка, не призналась даже своей матери. Ее дочке, Танюше, было уже четыре года, мы заехали за ней в детсад, а потом отвезли с мамой домой.

 Договорились следующим образом: я каждый день своей свободной недели буду подъезжать в институт к обеденному перерыву и отвозить ее в кафе обедать. Где она будет тестировать мои знание по экзаменационным предметам. Необычным это не будет выглядеть, так как это кафе облюбовали для встреч начинающие поэты и писатели. И там очень часто, на столах рядом с обеденными приборами, находились тетради, блокноты, карандаши и ручки.

 А после этой проверки она определит уровень моих знаний и составит план подготовки к экзамену. Глядя на нее, я тоже мечтал проэкзаменовать ее, только совсем по другому предмету. Но … мы были в разных категориях и с моим уровнем было только трахать разбитную диспетчершу учебного автокомбината. Иногда прямо на рабочем месте. Таким образом спермотоксикоз мне не грозил, а в любовь я давно не верил. Знаю, пробовал.

 И все же я сделал попытку, предложив каждое воскресенье погружаться в языковую среду и для реализации идеи пригласил ее со всей семьей приезжать к нам с Саней на все воскресенье. Мол лыжи, санки, коньки, хвойный лес и вкусная здоровая пища — делают чудеса при обучении иностранному языку. А места в доме у нас уже хватало с избытком и бытово мы прибарахлились в норме. Спасибо Гуляеву. Однако ответ получил уклончивый…и то хорошо, что не полный отлуп.

 С Саней мы ранее провели разбор полетов по итогам закончившегося полугодия. И не скажу, что он был победным, но и не провальным: троек мало, четверок больше, пятерка по физкультуре. Фирма — у меня было так же. Так что нам нужно было жить по Ленину: учиться, учиться и еще раз учиться — настоящим образом. Теперь к этому процессу подключался и я, а вдвоем веселее.

 А история, с побоищем в детдоме, имела еще одно продолжение… Когда в середине недели я подъехал к дому — у калитки меня ждали двое. Один, лет двадцати двух, прямо всем своим обликом кричал, что он по блату и не меньше. Другой крепкий, жилистый, среднего роста и возраста, неприметно одетый удивил только тем, что в тридцати градусный мороз был в туфлях. Но когда я пригласил их в дом, то по его походке стало ясно, что он на протезах. Саша был дома и увидев гостей, сразу насторожился — видно знал кто это.

 Саша уже более менее знал язык жестов и я попросил его помочь мне разговаривать с гостями незваными… но ожидаемыми. Пригласил их присаживаться и мы с Саней быстро собрали на стол. Достал из холодильника бутылку »Московской» и разлил всю на троих. После традиционного »будем» принялись закусывать и через некоторое время старший отодвинул от себя тарелку и стакан, а я приготовился к непростому разговору:

 — Обзовись парень. Кто ты, какой масти, под кем ходишь, — спросил обратив на меня тяжелый взгляд старший.

 — Это мой брат по отцу из детдомовских кличут Говорун. Мужик, в завязке, — ответил за меня Саня. А я просто согласно кивнул.

 — Ха, мужик! С рогами на метр, — влез в разговор баклан и тут же получил в лоб основанием ладони и пока он падал с табуретки я уже был готов воткнуть вилку — целя ему в горло.

 — Остынь, — услышал я одновременно со щелчком взводимого курка. — Вроде пацан, как пацан, а за метлой не следит.Ну просто малолетка — малолеткой.

 — Помоги ему сесть, — кивнул он Сане, но тот не сдвинулся с места.

 — Братаны, — хмыкнул Старший, — Колесо тоже горячий…был, хотя последнее время сидел один на льдине.

 Страдалец уже сел на пол и пытался подняться, вскоре ему это удалось.

 — Иди на улицу и жди меня, заодно охолонешь. А ты мужик, чего лезешь не в свои дела, зачем влез в разборки в детдоме. — спросил он меня.

 — Объясни, с каких пор блатные мужикам указывают и вообще посторонних привлекают, что бы те их прессовали? Не нужно беспредельничать. Детдом это не ваша территория, — ответил Саня, а я кивнул.

 — Борзый значит?

 — Нет — справедливый.

 — А кто за тебя может поручиться. Справедливый?

 — Шило.

 — …… Авторитетный свояк — другое дело, вопрос закрыт. Совет тебе, держись подальше от молодняка, они все дальше уходят от понятий, — и пошел на выход.

 Я отвел его на улицу, где он сел в подошедшую машину. И все.

 Дома с Саней убрали со стола, попили чай, помыли посуду. И уже на пороге своей комнаты Саня сказал:

 — А ведь ты бы его убил.

 И я отвел глаза, а что говорить: это сделали бы и Иван Найденов и Александр Колесов, а уж вместе…атас.