Женская речь во многих обществах, например, в языческом ритуале, в столичном светском обществе XVIII в., в некоторых социальных группах XIX в., отличалась от мужской, иногда намеренно. Две из трех постоянных характеристик языка — биологической, психологической и социальной — остаются контрастными в мужской и женской речи до настоящего времени. В произношении женщина отличается от мужчины тембром голоса, темпом речи, характером пауз, длительностью гласных. Актер, играя женщину, всегда выдаст себя, женщине подделаться под речь мужчины еще труднее. Девочки, как правило, начинают говорить раньше, постепенно осваивая звук за звуком в простейших сочетаниях и так — до осмысленной фразы. Мальчики обычно отмалчиваются, пугая неопытных родителей, но зато начинают говорить сразу предложениями, долго пренебрегая деталями произношения. Только к восьми годам силы уравниваются.

Даже в сложных случаях женщинам удобнее размышлять вслух, и тогда монолог превращается в диалог, нередко разрастаясь постепенно в хор. Коллективное мышление, благодаря своей явной гласности» демократичнее и притом допускает проверку рассуждения в любой его точке. Это значит, что речевое (вербальное) мышление женщин быстрее приводит к верному заключению.

Благодаря устремленности к диалогу, женская речь приближается к разговорному стилю, часто нарушающему строгие законы литературной нормы. В постоянном конфликте между устойчивой литературной нормой и причудливо изменяющейся разговорной речью Женщина держит сторону последней. Не очень часто развивая ее творчески, она тем не менее быстрее мужчины улавливает важное, что приносит с собой новое выражение, и активно вводит его в норму.

Языковедам известно, что женщина лингвистически «быстрее» мужчины, она быстрее осваивает иностранные языки, вводя их в общество: в петровские времена — французский, в XIX в. — английский (долгое время считался языком барышень), сейчас — итальянский и испанский. На лингвистический вопрос у женщин всегда больше ответов, и ответы даются почти в одних выражениях, поскольку набор общеупотребительных слов у женщин всегда удивительно совпадает. Мужчины проявляют больше индивидуальности в выборе лексики. Короче говоря, мужчины создают штампы — женщины их сохраняют.

В беглой речи женщины чаще употребляют местоимения, частицы, отрицания и прочие «второстепенные» слова, в которые можно вложить эмоцию, а речь мужчин ориентирована на существительные, которые непосредственным образом воплощают понятия. «Мужским» терминам отвлеченного смысла женщина предпочитает бытовые слова, но зато уж освоив специальную лексику, начинает даже злоупотреблять ею. Так, в прошлые времена женщина почти не знала книжных слов, справедливо видя в них опасность для живой речи. Женщины очень любят прилагательные, формы превосходной степени (Ужас сколько!), а также «ласкательные» выражения. Пока на пишущей машинке работал мужчина—это была машина. С начала XX в. его сменила «пишбарышня» —- и машина обернулась машинкой. Все старинные русские слова вроде чаша, миса, ложица, таз, тарелка именно женщина в своей Речи последовательно изменила в чашку, миску, ложку (и ложечку), тазик, тарелочку, превратив уменьшительно-ласкательный суффикс -к- в обязательный знак принадлежности слова к существительным. Так, в слове водка суффикс -к- не означает уменьшительности ('водичка'), а является признаком появления у слова нового значения, отличного от значения слова вода. С помощью этого суффикса и сегодня приземленно бытовые слова противопоставляются возвышенно-книжным: глажка (одной с глажкой не справиться) не то же самое, что глажение, в котором в большей степени сохраняется глагольность корня. Но глажение — славянизм, характерный для книжной речи, а глажка — «домашнее» слово. Косметичка — типично «женское» слово, из тех, которые образуются все по тем же образцам, хотя сегодня уже чаще от иностранных корней.

Социальная активность современной женщины порождает несвойственные языку формы. Незаметно для себя женщины как бы стараются уподобиться мужчине и в выражении мысли, и в форме слов: была, поняла, потому что был, понял, хотя старинные была и поняла — лучше и выразительнее. Однако язык и помогает женщине утверждаться. Например, старое слово учитель с помощью суффиксов обрастает уточнениями, из которых самая нейтральная форма — учительница. Нарушается смысл и во фразах типа Молодая доктор пришла (принято: Доктор пришла, и сомнительно «молодая доктор»), так и хочется сказать: докторица? докторша?

Однако, несмотря на все это, различия в речи мужчин и женщин вовсе не препятствуют тому, чтобы договориться — ив семье, и с друзьями, и на работе...

Тип петербургской женщины XVIII в. мало известен, но, вероятно, он не очень- отличался от того, какой требовался строгим каноном древнего благочестия. Еще в самом начале XIX в. сохранялась мода на такой тон: «...Петербургская Барышня, — язвительно сообщает Барон Брамбеус (О. И. Сенковский), — тиха, как кошечка; скромна, очень скромна!.. Она краснеет, когда ей приходится сказать слово нога, а слова подвязка не выговорит она вам ни за какое благо в мире... Сверх того, какая она застенчивая с мужчинами!.. Она не умеет сказать им и трех слов, хотя прекрасно знает три иностранные языка — французский» английский и немецкий; русского и считать нечего, потому что это язык природный, то есть она знает по-русски столько, сколько ей нужно, чтоб объясняться сгорничною и приторговать пять аршин тюлю в Гостином дворе».

Видимо, застенчивость в употреблении грубых Л маловыразительных русских слов и приводила петербургскую барышню к мысли изучать жантильные языки, чтобы не женироваться в... Я хотел сказать: модные языки, чтобы не стесняться в галантных... Вот ты, беда какая: так и накатывают слова из лексикона петербургской барышни XIX столетия!

Однако случилось невероятное. И я опять предоставляю слово очевидцу — Н. И. Гречу, издателю и лингвисту: «Сочинения Карамзина произвели в России ту благодетельную перемену, что и женщины стали с удовольствием читать русские книги, а без женщин, без содействия их нежного чувства, нет успеха в изящных искусствах».

Это мнение справедливо. Своими успехами русская литература первой половины XIX в., несомненно, обязана женщине, которая приняла ее, поддержала художников слова, а сама познакомилась с тем, что можно назвать, хотя и весьма условно, русским наречием. Это тем более важно, что, по мнению Н. Г. Помяловского, вообще-то «сословность в женщине гораздо сильнее, чем в мужчине», а одним из сословных признаков дворянина была любовь к французскому языку. Однако именно женщины, что бы ни случилось, куда бы ни забросила их судьба, берегли родную речь. И. А. Гончаров рассказал о поразившем его: в Сибири, где он побывал в начале 50-х годов, ни один русский по-русски не говорил, предпочитая якутский язык. И вот именно «дамы в Якутске, жены и дочери чиновников, перестали в публичных собраниях говорить этим языком», перешли на русский.

Правда, отношение к русскому языку у женщин своеобразное. Подчас это разговорный, всегда ограниченно бытовой разговор, ничего общего с литературной речью не имеющий. Поэтому-то начиная с Н. И. Новикова в XVIII в. и порицали писатели ту Русскую женщину, которая в быту желала вернуться к родной речи: женщины портят русский язык! Позиция Новикова по крайней мере ясна: ему не нравилось, что дамы не употребляют высоких славянизмов и недолюбливают отвлеченности научного стиля. Но вот мнение гимназического наставника В. Долопчева, вымазанное уже в начале XX в.: «Наиболее грешат против чистоты языка женщины и дети по причине поверхностного изучения отечественного языка, недостатка в чтении и частого общения с прислугою, у которой заимствуют областные слова, неправильные обороты речи и произношение».

Таково суждение специалиста, который русским языком считает только литературный — разговорный для него слишком груб. Однако— и это удивительная удача! — писатели в своих творениях стали подражать именно тем, «кто пишет так, как говорят, кого читают дамы!» (К- Н. Батюшков).

Однако пора вернуться к петербургской барышне и посмотреть, какой стала она к середине века, после знакомства с трогательными повестями H. М. Карамзина и народным слогом А. С. Пушкина.

Представляю вам героиню повести П. Д. Боборы-кина «Жертва вечерняя». Молодая светская женщина Мария Михайловна, 22 лет, дворянка, вдова чиновника, бывала за границей, живет в хорошем доме с малолетним сыном, знает все три положенных петербургской даме иностранных языка и... «знает русские слова». Ни в одной европейской столице «не попадается таких прелестных женщин, как в Петербурге. Здесь смешанная порода... Полунемецкий, полупольский, полуславянский тип». Ее речь — смесь русского просторечия с галлицизмами и иностранными словами, ее мысли не всегда понятны, да она и не желает их выставлять: она хочет, чтобы поняли ее чувства. Итак, ей слово: Все родство в таких грандерах, что рукой не достанешь!; ...ее бы послали к черту на кулички; ...Ползает... перед каждой дурой; Его jargon в том же роде... но только в десять раз грубее; У него пропасть такту; Я покраснела от непривычки говорить по-русски...; Я глядела на него, почти выпуча глаза; ...Готова забыть свой страм; Он... раскланялся со мной без всякой аффектации; Он же подал мысль видеться где-нибудь на terrain neutre [нейтральной территории]; Из нашей хохотни всегда выйдет какая-нибудь мысль...; Он мне уже говорит иногда «ты», когда разговор идет по-русски; ...Моя физия стала эффектнее; Он говорит, что я страшно похорошела; ...Произвести блистательный эффект на большом бале; ...Мою куафюру с опущенным вуалем; ...Мое любопытство так и прыгало; ...«Послушайте, моя милая, кто вас выучил так приятно произносить русский язык?» — необыкновенно симпатичный контральто; ...По-русски говорит так вкусно, удивительно, что прелесть; ...Писала смешные глупости с грамматическими ошибками...; Ехали мы очень шибко; ...Не знаю, много ли их, ятаких идиотов, но если бы они не водились, и женщины перестали бы манериться...; Я так омужчини-jiacb, что не могу уже иначе выразиться, как мудреными словами!..; Я замечала, вернувшись в Россию, цто теперь неглупая женщина не может по-русски двух слов сказать, чтобы не вставить принципа, организма и интеллигенции!..; Имела глупость войти в амбицию; ...А по-русски и мы-то хорошенько не смыслим, не только что какие-нибудь кордебалетные девчонки!..; Все свои люмьеры соберет воедино и начинает вас бомбардировать вопросами; ...Когда он Чацкого играл, все дамы в первый раз застыдились, что не умеют так хорошо говорить на отечественном диалекте; Русский язык очень меня стеснил. Я, конечно, говорю; нахожу даже, что для вранья он иногда приятнее французского, но тут, на глазах всех этих уродов... у меня вовсе нет фраз, я ищу слова; ...По-французски, по крайней мере, есть готовые вещи, и все их повторяют с незапамятных времен.

Прервем сбивчивую речь размышляющей петербургской дамы и пожалеем ее: запуталась она в своих... проблемах. А ведь на глазах читателя она почти самостоятельно пыталась освоить русскую речь, перебирая знакомые ей русские слова, отвергая иные из них, примеряясь к другим. «Вы первая русская женщина, — скажет Марии Михайловне один из героев романа, писатель, — у которой такая точность выражений. Вы не только не ищете слов, вы даже не поправляетесь никогда. Это — замечательная черта».

Есть и другие особенности ее речи — характерное произношение слов, построение фразы, совершенно нерусской, и др., чего касаться не будем. Портрет и без того ясен. Страстная жажда открыть для себя русский язык, желание жить для людей. Но иностранные слова еще не выражают в этой речи адекватных им понятий, галлицизмы перемешаны с грубоватыми русскими идиомами, словообразование — типично разговорного характера (хохотня), конструкция фразы простая, но каждое предложение словно выдернуто из некоего целого, представляя дробность мысли, как бы члененной вздохом, минутным впечатлением, ритмом суетливых Движений.

Конечно, были в XIX в. и другие женщины, образованные и более и менее Марии Михайловны. Были среди них и писательницы с ясным слогом и гибкой фразой. Однако женская речь выделялась все теми же особенностями. Когда А. Я. Панаева и Н. А. Некрасов совместно писали романы, всегда было видно, кто из них отделывал ту или иную главу.

В России того времени не было еще «культурной» разговорной речи, основанной на литературном языке. Не было условий, в которых русская женщина нашла бы для себя нечто общественно полезное. Однако своим участием в развитии языка и она готовила почву для развития форм разговорной городской речи.