Грамотный, образованный, ученый

В любом обществе человек, который чем-то выделяется среди остальных, вызывает интерес и желание постичь, что нового в социальную жизнь вносят такие, как он. Ведь поначалу это «новое» непонятно, внушает подозрения.

Так и в русской истории. Кажется, совсем недавно мещанская среда выдвигала свои ярлыки-лозунги: «Ишь, какой грамотный!» или «Образованные одолели!», а потом и «Шибко ученый!» или «Все тут культурные!». Теперь же все чаще мы слышим споры о том, что такое интеллигент. Именно в этой последовательности и развивалось в нашем обществе отношение к людям, воплощавшим в себе те понятия, которые сегодня окончательно сформировались в известные всем — образованный, ученый, культурный, интеллигентный человек.

Действительно, некогда речь могла идти о человеке вообще, во всей совокупности его свойств. Сегодня мы говорим отдельно, аналитически расчленяя понятия, об ученом, о культурном, об интеллигентном. Многообразие человеческих индивидуальностей и многосложность современной социальной жизни выделяют из нашей среды представителей самых разных культурных типов. В подходе к культуре как созданию самого́ человека общество быстро находило свои критерии и оценки. Вчера и грамотности достаточно — сегодня требуются образованные, вчера культурный был выше всех — сегодня требуют интеллигентного.

Издревле существовало представление о человеке как об определенной целостности: во всех качествах и свойствах, изначально данных ему родителями или родом. Ведущих качеств четыре, и каждое следующее рангом выше, поскольку оказывается важнее в отношении человека к остальным людям. Физическая сила — сильный, пригожесть — красивый, разумность — умный, и все это вместе как итог жизни — добрый. Добрый человек — всегда человек хороший.

Конечно, и сегодня сохранились (и мы понимаем их) все эти качества-признаки, но по велению времени и они повернулись новой своей стороной, в переносном значении выражая не личное только свойство человека, но и общественный к нему интерес: сильные мира сего, красиво работает, умные руки… Образный сдвиг в значении слов отражает и изменение нашего отношения к человеку, его оценку с позиции «всех», с социальной точки зрения.

Взглянем на слова грамотный, образованный, ученый. Все они пришли из высокого слога. Уважительное отношение русского человека к мастерству и к знанию хорошо известно. Грамотный от заимствованного у греков грамота; только у русских и украинцев есть это слово. Образованный — славянизм, близкий к значению слов образовать или образный. Ученый — страдательное причастие, а страдательные причастия не очень-то жаловали в разговорной русской речи. Однако являясь определениями, все эти слова постепенно выработали в себе признаки, которыми воспользовались при именовании человека. Сочетание грамотный человек сжалось в одно слово грамотный, образованный человек — свернулось в образованный, ученый человек — породило важное (уже для нашего времени) слово ученый.

Будьте внимательны, не пропустите: не отдельное слово важно, а совокупный смысл всех относящихся сюда понятий. Термин ученый из сочетания ученый человек образовалось по старой модели, хорошо известной русским. Не случайность, а национальное чувство ведет в пересмотре опорных слов культуры. Важны отраженные в словах-понятиях степени мастерства, которые постоянно повышаются.

Не так давно, казалось бы, А. И. Герцен произнес иронически: «Я уверен, что со временем ясно докажут, что прилагательное ученый уничтожает существительное человек» — а вот уже есть у нас особый термин ученый, хотя осталось и сочетание ученый человек, которое звучит насмешливо. Таково отношение к «ученому» с древности, «слишком ученый» — нехорошо. Герцен всего лишь перефразировал знаменитую латинскую пословицу, известную по афоризму Мишеля Монтеня: «После того, как появились люди ученые, нет больше хороших людей». Ученость, как и образованность, не определяет порядочности и прочих нравственных качеств ученого или образованного человека. Порядочность и нравственность — это другой ряд понятий и слов.

Последовательность возникновения этих слов легко проследить в языке, стоит лишь внимательно приглядеться.

Можно ведь сказать: профессионально грамотный человек — это как бы предел возможностей в творческом развитии мастера. Профессионально образованного или ученого быть не может: профессиональная их подготовка входит в содержание самого понятия об образованности или учености. Точно так же высоко или широко образованный отличается от глубоко ученого — тоже ведь существенная разница. Высота или широта подготовки являются пределом для образованности, но ученый помимо этого должен еще вникнуть в свое дело, может быть, и узкое по предмету, но всегда — беспредельно глубокое по существу.

Есть и профессиональные ограничения, связанные со спецификой дела. Можно представить грамотного в своем деле сантехника, но над ученым сантехником посмеялся бы и он сам. Писатель может быть образованным, но ученый писатель… увольте! Писатель может стать ученым, может быть и ученый-писатель, это правда, но только после того, как пройдет подготовку, став в школе грамотным, а в вузе образованным.

Наконец, важны и производные слова. У грамотного много противоположностей: тут и неграмотный, и безграмотный, и малограмотный. Образованный сужает границы противоположностей: может быть необразованный, попадается малообразованный, — вот, пожалуй, и все. Ученый либо есть, либо его нет, и тогда он только кажется ученым; прибегают к новым формам отрицания, заимствованным из классических языков, — псевдоученый, квазиученый или (по их образцу, с переводом приставки на русский) лжеученый. В отличие от образованности и грамотности, ученому не противопоставлены никакие степени отсутствия учености. Это просто не нужно. Слово стало именем, отражающим существенную часть современной производственной жизни. Ученый — работник умственного труда, занятый важным делом, наукой. Вот насколько гибко отражает наш язык различия между грамотным, образованным и ученым! Главное же — за каждым словом стоит его история. Изучая историю слов, мы всегда уясним себе и развитие их значений. В XIX веке социальная программа направлений общественной мысли определялась и отношением их к уровню народной культуры. Московские славянофилы ратовали за грамотность, петербургские либералы призывали дать народу грамотность и образованность, революционные демократы считали необходимыми для народа образование и современную науку. Степени «знания» четко различались в русском обществе, их взаимное соотношение — в центре внимания публицистики; оттачивались смысл и характер терминологии. «Грамотность распространяется у нас гораздо быстрее образования, — писал народник Н. В. Шелгунов. — Все мы умеем читать, но только очень немногие что-нибудь знают и понимают, что они читают». На самом же деле, считал Шелгунов, став грамотной, образованная масса получает верные понятия только с наукой — иначе и образованность не развивается дальше.

Знают — образованные, понимают — ученые. Последовательность в развитии интеллектуальных способностей человека выражена в этих глаголах точно: уметь — знать — понимать. Грамотен и ремесленник, широко образован — мастер, а вот для ученого самое важное — познание нового, он на острие прогресса. Так распределились функции всех трех слов теперь, но путь к этой точности и ясности мысли был длительным и трудным.

Социальное усложнение русского общества требовало дифференциации понятий, а следовательно, и развития смысла слов. В XVII веке грамотный — и грамотный, образованный, и ученый вместе, в XVIII веке — грамотный только образованный (для обычной грамотности подыскиваются особенные слова: письменный человек). В середине XIX века развитие общества остановилось «перед неясным еще, но влекущим к себе словом образование», — писал известный педагог В. П. Острогорский. Не грамотный, а образованный в середине XIX века — высшая степень в развитии творческих возможностей человека.

Но и слово образованный, возникнув в 1830-е годы, долгое время не имело нынешнего смысла, являлось как бы истолкованием слова просвещенный. Оно понималось слишком конкретно.

Постепенная специализация значений началась под влиянием иностранных языков, прежде всего — под воздействием со стороны уже выработавшего подобную дифференциацию смыслов немецкого языка. И современники замечали, что различие немецких Bildung (образование), Erziehung (воспитание, просвещение) и Unterricht (обучение, грамота) как-то связано с неуклонным расхождением в смысле старинных русских слов воспитание, образование, просвещение. Различие между ними еще не терминологическое, значения их отчасти совпадают.

В далекой древности и ученый — просвещенный, можно даже сказать — образованный человек: обученный кем-то, наученный чему-то.

В современном смысле слово использовал первым, пожалуй, М. В. Ломоносов в те времена, когда над ученым подсмеивались, именуя его педантом или гелертером — на французский или немецкий манер. Пока не нужны ученые, они не имеют и имени.

Лишь в статьях Белинского вновь появилось слово ученый — знающий о научных проблемах, о науке. Ученый в представлении русского человека сто лет назад — и наученный, как в давности, и знающий, как во времена Ломоносова, да еще и осведомленный в специальных вопросах науки, — все это вместе. Слово еще неопределенно по смыслу, термина — нет.

Слово научный вошло в наш язык рано: основанный на принципах науки. Слово же ученый стало термином только с развитием современных наук. Лишь в советское время в словаре под редакцией Д. Н. Ушакова к прежним значениям ломоносовского слова добавляется и такое: «В значении имени существительного — специалист в какой-нибудь научной области».

Так постепенно изменяли по смыслу, то сужая, то расширяя свои значения, старые книжные слова, выстраивались по рангам в общий ряд, чтобы в конце концов строго и ясно обозначить степени знания и умения: грамотный — образованный — ученый. Признак знания важен для всех троих, признак культуры — только для грамотного и образованного. Случилось так потому, что и понятие культурный человек вошло в нашу жизнь вместе с понятием ученый человек.

 

Цивилизованный и культурный человек

Если грамотный, образованный и ученый могут разобраться во всех особенностях языка, зная и понимая его, от культурного человека ждут большего. Однако культурный и ученый… могут и не совпадать в одном человеке, как знание и культура не совпадают в общих признаках.

Мы вступаем в новый ряд определений современного человека.

XVIII век, век Просвещения, подарил эти два понятия, выражавшие одно и то же: цивилизация во Франции (Гольбах, 1770) и культура в Германии (Гердер, 1791) — как закон человеческой истории, преемственность поколений и развития общества.

Цивилизация — от латинского определения civilis (гражданский); то есть, строго говоря, городской. Городская культура, противопоставленная натуре — природе. Пока в особой чести была французская речь, у нас ходило французское слово, Чаадаев, Пушкин, декабристы, Герцен, петрашевцы, Писарев — все говорят о цивилизации и цивилизованных людях, начиная со словаря 1837 года, в котором даже произношение французское: сивилизация.

Слова культура ни у кого из них нет. Оба термина употребляются пока вместе, потому что обозначают одно понятие. Позднее потребовалось их разграничение по смыслу. Цивилизацию стали связывать с материальной, культуру — с духовной деятельностью человека.

Нужно понять журналистов прошлого века. Слово прогресс запрещено к употреблению, слово развитие также, слова революция давно нет ни в одном словаре. Вынужденный обстоятельствами, «эзопов язык» революционных демократов нуждается в термине, который давал бы намекающее понятие о прогрессе и развитии, о революциях. Идея прогресса и развития… цивилизация. Идея просвещения — культура. «Где эта культура, в чем созданная нами цивилизация?!» — восклицал публицист-народник Н. В. Шелгунов.

Царедворец под цивилизацией понимает привычки городской жизни, передовой публицист — развитие общества в новом направлении. Для одного и слово во французском произношении: сивилизация, — для второго это интернациональный термин: цивилизация.

О культуре тоже известно, что слово латинское и обозначает нечто, противоположное природе — натуре. В 1863 году, когда сотрудник «Отечественных записок» употребил выражение «действовать на природу культурою», критик славянофильского «Москвитянина» советовал заменить последнее слово привычным в то время возделанием. В своем роде это верно, потому что культура и значит обработка, возделывание, даже образование (чего-то), так и отмечено впервые в словаре иностранных слов 1861 года.

Более ста лет назад сначала П. Л. Лавров, а затем Н. В. Шелгунов в «Очерках русской жизни» рассмотрели все признаки, которыми современники различали слова цивилизация и культура. Описывая социальные отношения своего времени, они прояснили содержание понятий, обозначенных этими словами; пока еще не терминами, а заимствованными словами, обычно в сочетании с более понятными русскими словами. Новые слова внедрялись в сознание читающей публики.

Язык и сам по себе способен показать, стало слово природно русским или оттачивает пока свой смысл в литературных битвах. Слово развивает свои переносные значения и с помощью суффиксов образует новые, уже совершенно русские слова.

Еще и в середине XIX века предпочитали говорить человек цивилизации, а не цивилизованный человек. Нет и сочетаний культурный человек, хотя встречается культурный век и культурное общество. Более того, до XX века возможны выражения культурное травосеяние или культурное производство — «возделывание» или «промышленность», то есть в точном соответствии с латинским термином в немецком его понимании. В конце XIX века человека, который «ввел в культуру» салат и турнепс, называют высококультурный хозяин. В начале XX века только светские люди называют себя культурными людьми, но всегда в том же самом прямом смысле: воспитанные, вылощенные, то есть не «дети природы». П. Л. Лавров рискует говорить о «просвещенном культурном слое образованных» и «культурных силах» (1877), но в этих сочетаниях иностранное слово все еще поясняется привычным русским. Мысль развивается постепенно: сначала говорят о своей культуре, потом о культурных силах, которые становятся (собирательно) культурными людьми, — но все еще в прямом смысле слова.

И XX век множит определения: культурное строительство, культурная революция, культурный уровень, культурные связи — указывают на определенный уровень культуры, которого может достичь эпоха или страна.

Вспомним: образованным человеком поначалу называют того, кто получит образование. Только со временем по метонимическому переносу значения так стали называть человека, имеющего разносторонние знания: «люди ученые — образованные!»

То же и с определением культурный. Человек, живущий в культурном обществе и в культурный век, да притом и образованный до такой степени, что может осознать это, — несомненно культурный человек. В начале 1930-х годов в толковом словаре Д. Н. Ушакова сочетание культурный человек уже известно, хотя над ним и посмеиваются: «возделанный» человек! Пока осознается внутренний образ слова, его исходный смысл, слово не стало термином. Оно еще опутано множеством побочных значений, исконных и благоприобретенных, и каждый человек по-своему понимает это слово. В том же словаре вторым значением слова культурный указано: образованный человек. В новейшем же академическом словаре вместо него в качестве побочного стоит уже: воспитанный человек! Образованный связано со знанием и обучением, а воспитанный относится к нравственной сфере бытия. Для разных эпох важен свой подтекст.

Не потому ли и слово цивилизация известно нам меньше, чем слово культура?

Теперь важнее обозначить не материальную сторону цивилизации (понятие о материальной культуре в основном обозначается словом цивилизация), духовную. Но и духовная, нравственная сторона современной жизни сознанием также раздваивается. С одной стороны, это — по преимуществу внешняя культура, создающая культурного человека. А с другой — заветно свое, в борениях выстраданное представление о мире, классовое и национальное, личное или всечеловеческое. Возникла нужда еще в одном слове, и оно появилось — интеллигентный.

 

Интеллигентный человек

История слова интеллигенция хорошо известна с момента его заимствования из польского в 1862 году. Пореформенные русские журналы ухватились за слово, обозначавшее «мыслящий класс» своего времени, и в зависимости от классовой позиции то восхваляли, то всячески порицали «интеллигенцию». С одной стороны, это «люди критической мысли, люди интеллигенции» (П. Л. Лавров), с другой — «ничтожество людей, так называемых интеллигентных» (цензор А. В. Никитенко). Эти грани были важны в середине XIX века.

Исходный корень — латинское слово intellectus (разум, ум). Разум в отличие от чувства и духа. Интеллектуал, сказали бы мы сегодня об этом значении слова. Оно и воспринималось таким еще в конце прошлого века. Поэт Валерий Брюсов в 1899 году считает необходимым переводить новое слово известным ему французским: «общество интеллигентов (intellectuels), которого не выношу». Историк В. О. Ключевский в 1897 году пишет:

Это слово недавно вошло у нас в употребление и держится пока только в газетном жаргоне. Оно некрасиво, хотя имеет классическое происхождение. Некрасиво потому, что неточно, значит не то, что хочет обозначать. Оно означает собственно человека разумеющего, понимающего, а им обыкновенно называют человека, обладающего научно-литературным образованием. Как видите, это понятия различные, хотя и не противоположные.

Профессору, знающему латынь, новое значение слова кажется диким: почему образованный, если сам корень указывает на значение понимающий? Чужое слово, став термином русской общественной жизни, на страницах журналов не сразу приспосабливается к русской речи.

Над ним потешаются, намеренно понижая его смысл. Для Гончарова признак интеллигенции — писание стихов, для Салтыкова-Щедрина — безделье на общем фоне досуга, для модного писателя Боборыкина — умственность, особенно у дам.

Поначалу ясно только одно: интеллигенция противопоставлена простолюдинам. «А интеллигент, — разъясняет Шелгунов, — не всякий, кто думает. Надо знать, что думать, надо уметь думать». Знакомый мотив — знать и уметь! Слова, сказанные в 1875 году, выражают мнение прогрессивных людей России, которым представляется, что основной признак интеллигента — духовные искания, стремление к общественным идеалам, к делу.

В мемуарной литературе мы найдем множество указаний на то, как воспринимали интеллигента в отличие от «культурных людей» из аристократического салона. Мы говорили про кого-нибудь: «Это типичный интеллигент, он не бреется каждый день, ест с ножа и дамам не целует руки…» Или: «Это не настоящая дама, это интеллигентка, она называет свою фамилию, когда ей представляют мужчин».

Но такие, чисто внешние характеристики мало тревожили власть имущих, они понимали, что «в интеллигентных кружках шла умственная работа обличительная и даже раздраженная против порядка вещей» (из досье жандармского управления). Не заметить это — значило открыть дорогу революционным силам. И вот в начале 80-х годов «Новое время» — газета реакционная, охранительная — по прямому наущению правительства неожиданно взорвалась статьей, направленной против интеллигенции.

«Печать всполошилась, — писал Шелгунов, — и начались обсуждения, кого и что считать интеллигенцией, какая интеллигенция настоящая и какая ненастоящая. С тех пор этот вопрос так и не сходил со сцены и составлял центральную точку всего умственного движения восьмидесятых годов». Не только 80-х, но и дальше — вплоть до XX века.

В общественных столкновениях мужала и крепла та нравственная сила, пока не определяемая точным термином, которую уже ощущали сторожевые псы самодержавия. «Интеллигентностью была не наука, не знание, а какое-то высшее, всеразрешающее начало или источник, в котором сосредоточивалось все высшее и самое правильное разрешение всех неясностей жизни», — писал тогда же Н. В. Шелгунов.

Реакционеры требовали, а министр внутренних дел готов был исключить из употребления выражение русская интеллигенция. Важное уточнение: русская. Совсем не тот смысл, что в прежнем собирательном имени интеллигенция, новое выражение несет с собою социальный заряд большой силы. Исподволь созревало понятие об интеллигенте — русское слово и понятие русское. «Не всякий работник умственного труда, — правильно отметил К. Чуковский, — а только такой, быт и убеждения которого были окрашены идеей служения народу», — интеллигент. В словари других языков слово интеллигент в таком значении вошло как русское слово.

Слово постоянно изменяло не смысл свой — основное значение, а те неуловимые за давностью прошедших лет социальные и нравственные оттенки, которые единственно и составляли термин быстротекущей политической жизни — тогда, в горячке боя. Мы видим: сначала интеллигенция — всякое образованное общество, затем — средний, независимый от сословных границ класс, еще позже — культурная прослойка в обществе. И вся эта масса людей, сосредоточиваясь на одном общем деле, постепенно становилась воплощенной совестью своего времени, носителем высоких идеалов, обязательно связанных со служением своему народу. Чтобы уточнить понятие в таком именно смысле, поначалу использовали добавочные определения: передовая интеллигенция, пролетарская интеллигенция, рабочая интеллигенция.

Двойственный характер дореволюционной русской интеллигенции отразился и в появлении новых слов, производных, вторичных. Интеллигентный в смысле культурный появилось около 1870 года, а интеллигентский — принадлежащий интеллигенции — чуть позже, примерно в 1880 году. Выбор прилагательных оказался удачным. Мало того, что все они — уже чисто русские слова, между ними есть и смысловая разница. Интеллигентский — тот, кто принадлежит интеллигенции, а таких признаков может быть много, в том числе и не совсем достойных. Интеллигентный же — тот или то, что присуще интеллигенту, составляет основной его признак и является характеристикой лица, а не класса.

Потому-то появилось сочетание: интеллигентный человек, а не интеллигентский — качество личное, не принадлежность к социальной группе. Интеллигентными в прошлом веке прежде всего стали называть труд, профессии. Чехов говорил об интеллигентной жизни, Короленко — об интеллигентной совести. Всё в отвлеченном смысле, но всё о проявлениях умственной деятельности человека. По уже знакомому нам переносу значения с деятельности на человека возникают сочетания, последовательно сменявшие друг друга: люди интеллигенции, затем интеллигентные люди, а с конца XIX века и интеллигентный человек — отдельно, самостоятельно, как выражение личности. Один из ранних примеров — в публицистике Короленко: «Два интеллигентных человека и десять мужиков».

Как только стали образовываться разные прилагательные, их сразу же попытались расценить: что хорошо, а что и не очень.

Определение интеллигентский, как осуждаемое, не развивалось дальше. Из устойчивого сочетания интеллигентные люди, интеллигентный человек по общему закону русского языка, сжимаясь в одно слово, возникло сначала обозначение интеллигент, а с 80-х годов — интеллигентность, та самая интеллигентность, которая со временем и стала самым общим признаком интеллигентного человека. Но история непредсказуема. Из интеллигентного образовалось и слово интеллигентщина — узкие интересы кружка в ущерб интересам национальным.

 

Добрый человек

В 17-томном академическом словаре о слове интеллигентный сказано: умственно развитый, образованный, культурный. Вот три признака, которые как бы вбирают в себя сразу три прежних слова и связанные с ними понятия всех трех уровней: культурность всего лишь частный признак интеллигентности.

Какими-то таинственными нитями связаны все-таки друг с другом все эти слова: образованный, культурный, интеллигентный. Да ведь была и какая-то потребность общественной жизни, чтобы понятия обо всех оттенках личности, вторгаясь в русскую действительность, утверждались в ней и наконец образовали термин. Жизнь за сто лет изменилась в корне, и новый термин стал неизбежностью.

А ведь были люди, некультурные, неинтеллигентные, которые с порога хотели отменить чужие слова, запретить — и их, и скрытые за ними понятия, прекратить живое течение общественной мысли, пытливо пробивающей путь сквозь завалы слов, выражений и путаных журнальных статей.

Почему стало возможным укоренение чужих слов? И почему не все из них сохранились? Да потому, что в русских словах, коренных и древних, сохранялось особое отношение русского человека и к умному, и к доброму — к заступнику народному. Никакое заимствованное слово, будь оно самым распрекрасным и точным, не ляжет на душу, не отзовется коренным своим смыслом, если не пройдет сквозь огонь и воду решительных социальных испытаний.

Судите сами, насколько избирателен русский язык. Цивилизованный — слово понятное, но употребляется редко. Культурный и интеллигентный — используем очень часто.

В свое содержание этот термин вобрал исконную русскую традицию — обозначить человека умного, оценив его и со стороны нравственной. Не просто умный — добрый. В умном наши предки прежде всего видели и ценили способность к душевному порыву, духовную суть познания, требования к которому постоянно повышались, все усложняясь со временем. Ум и знания двузначны. Они могут быть и злыми и добрыми, а для русского человека ценен ум добрый. Выходит, что в понятие о русском интеллигенте незаметно вошло народное представление о хорошем и умном.

Слово интеллигентный стало своеобразной заменой древнерусских слов и образов в новых исторических условиях. Народное сознание не спеша, но и бесповоротно наполнило его своим особым содержанием, которого не оказалось ни в каком другом языке. Мало ума — доброта нужна, душевная деликатность. Таково русское представление о человеке интеллигентном. «Мы ломаем голову, какой он такой, интеллигентный человек? А образ его давно создал сам народ. Только он называет его — хороший человек. Умный человек. Уважительный. Не мот, не пропойца. Чистоплотный. Не трепач. Не охальник. Работник. Мастер». Так говорит Василий Шукшин, и говорит правильно. Чутье художника подсказало ему историческую правду — потому что историк может лишь подтвердить справедливость этих слов. «Начнем с того, — добавлял Шукшин, — что явление это — интеллигентный человек — редкое. Это — неспокойная совесть, ум, полное отсутствие голоса, когда требуется — для созвучия — „подпеть“ могучему басу сильного мира сего, горький разлад с самим собой из-за проклятого вопроса „что есть правда?“, гордость… И — сострадание судьбе народа. Неизбежное, мучительное. Если все это в одном человеке — он интеллигент».

 

Интеллигентность и культура

Теперь понятно и то, почему, говоря: культура производства, культура речи, культура поведения, — мы никогда не заменим слова культура словом интеллигентность. Интеллигентность всегда в личности, и если человек ведет себя «культурно» — он интеллигентен. Культура — уровень достижений, степень развития умственной, духовной и общественной жизни общества, а интеллигентность — воплощение этого в отдельной личности. Внутренняя интеллигентность сохраняет реальность культуры.

Но это не все.

Мы увидели уже, как за историей слов в прошедших поколениях стоит и классовый взгляд на вещи, и борьба за культуру быта. В каждом отдельном слове можно найти ниточку личного пристрастия, эмоции, даже аффекта, но также и яркую нить словесного образа, который в русской культуре, как в любой народной культуре, всегда самобытно национальный; он и ведет сквозь века общий смысл слова, никуда не сворачивая — постепенно формируя и четкий стержень понятия, который уже никогда не исчезнет, а если и исчезнет, так уж вместе со словом. Эти три ипостаси слова: эмоция, образ, понятие — нерасторжимо слиты и нами в обычном разговоре всегда воспринимаются вместе. Логически точными терминами слова становились, только предварительно наполнившись образами национальной культуры. А образ рождает эмоцию. Можно спорить и отрицать, можно просто выкинуть вон, позабыть, отменить, упразднить — но на время! Не эмоция правит сегодня миром слов, а логика образа. Без плоти и крови национального словесного образа всякое понятие в слове мертво. Оно непонятно. Его нет.

Усложнение форм современной жизни вызвало много новых понятий, но все они, как бы ввинчиваясь в коренные смыслы славянских слов, прорастают из их значений, и становится ясно, что грамотный человек социально культурен, образованный человек граждански цивилизован, ученый человек всесторонне интеллигентен. Иностранное слово органично вошло в русскую речь, помогая разграничивать все оттенки социально важного смысла. Сложный сплав представляет собою слово: и личное, и национальное, и общечеловеческое в каждом отдельном слове любого современного языка! «Культура слова» в том состоит, чтобы бережно сохранять родники народного слова и образности его, не гнушаясь при этом и общелюдским и не посмеиваясь над личным пристрастием каждого человека в отдельности к тому или иному слову.

Культура — в умении выбрать и уместно употребить только то слово, единственное и важное, которое в данном случае ясней и ярче передаст вашу мысль.