Может я проспала пять минут, а может и пятьдесят. Когда меня трясут за плечо, я не имею об этом представления.
— Мы на месте, — говорит Адам и вылезает из машины.
Потирая глаза, я широко зеваю, и смотрю в окно. Понятия не имею, где мы, черт возьми, находимся. Все, что я вижу - это открытое поле с тремя домами на разных этапах строительства. Один - фундамент для дома. Следующий - дом с сайдингом и окнами, но нет крыльца или ступенек, чтобы можно было войти. Последний, кажется, почти законченный дом с темной деревянной террасой спереди и белыми колоннами, обрамляющими переднее крыльцо.
Я надеваю кеды и проверяю свое отражение в зеркале козырька. Мои бледно-голубые глаза слегка покраснели от недостатка сна, но, учитывая, что прошлой ночью я спала всего четыре часа, выгляжу я довольно хорошо. Выйдя из машины, я наслаждаюсь долгим потягиванием.
Адам впереди меня идет к дому в центре. Следую за ним и останавливаюсь, когда мы добираемся до рабочего в футболке «Дома для всех душ». Делаю еще один шаг вперед, так что технически оказываюсь перед Адамом.
— Привет, мужик! — парень посылает Адаму восторженную улыбку и протягивает руку.
Они обмениваются одним из этих очень братских рукопожатий, включающих толчки грудью о грудь и похлопывание по спине.
— Вижу, ты привел добровольца, — говорит парень, когда видит меня.
— Это Лия, — Адам кивает на меня. — Ее привлекли к общественным работам. На сто часов.
Парень свистит сквозь зубы.
— Черт. Что ты сделала?
— Я ничего не сделала.
— Выпила и села за руль, — вставляет Адам.
Изо всех сдерживаюсь, чтобы не вцепиться ему в горло.
— Лия, это Тоби Кефлер. Он помогает управлять «Домами для всех душ».
Я все еще зло смотрю на Адама, когда Тоби тянется вперед и говорит:
— Рад познакомиться с тобой, Лия. Неважно, по какой причине, мы рады, что ты здесь.
Несмотря на раздражение, которое ощущаю из-за поведения Адама, я вежливо улыбаюсь Тоби. Он высокий и худой, с лохматыми волосами каштанового цвета и добрым лицом. Он напоминает мне Рори О'Тула, парня, с которым Сьюзен была прошлой ночью.
Качаю головой при мысли о прошлой ночи. Такое чувство, что это было лет десять назад. С тех пор много чего произошло.
— Пойдем, — говорит Адам, говоря мне, но смотря в сторону. Он входит в дом, не потрудившись помочь мне подняться, ступенек-то нет.
Оказавшись внутри, я сразу же чувствую запах опилок. Воздух наполнен крошечными частицами, и слышен громкий звук циркулярной пилы, которую использует парень в углу. Внутренняя сторона стен демонстрирует электрические провода, медные и белые пластиковые трубы, которые необходимо установить.
Я поворачиваюсь и вижу оранжевую футболку Адама, который поднимается по лестнице. Тоже иду вверх по лестнице, и, вместо того, чтобы последовать за ним по коридору, захожу в комнату, заставленную деревянными балками и с большой кучей гипсокартона на полу. Двое парней работают молотками, и я пользуюсь моментом, чтобы оценить прекрасные образцы, размахивающие этими самыми молотками. Я бы не возражала, если бы один из них так упорно потрудился надо мной…
— Кхе-кхе.
Покашливание привлекает мое внимание. Поворачиваю голову к Адаму, который смотрит на меня, подняв брови, выглядывающие из-под солнцезащитных очков.
— Думаю, нам лучше начать в другой комнате.
Прищуриваюсь и поджимаю губы. Вот кайфоломщик.
Мы заходим в соседнюю комнату, вероятно, спальню. Здесь никого нет, только несколько листов гипсокартона. Окна, все еще с ярлыками на стёклах, открыты и впускают утренний ветерок, уносящий запах стройки, который уже начал наполнять мой нос.
Адам на пару минут покидает комнату и возвращается с ящиком с инструментами и черным футляром. Ставя ящик на пол, он приседает, открывает его и протягивает мне шуроповерт. Я нажимаю кнопку включения, и эта штука оживает.
— Поосторожней. Не хочу везти тебя в больницу, — и забирает дрель из моих рук.
Тянусь и снова беру ее.
— Вообще-то я знаю, как пользоваться дрелью.
Он искоса смотрит на меня, когда открывает коробку, чтобы взять пару шурупов.
Хотелось бы, чтобы здесь была музыка или что-то в этом роде. Его равнодушие действительно заставляет меня хотеть болтать о всякой ерунде, а разговор с Адамом о ерунде, просто чтобы заполнить воздух, не то, что я должна делать прямо сейчас.
Он протягивает мне горстку шурупов, а затем подходит к куче гипсокартона. Поднимает лист, словно тот весит унцию, и держит его у стены.
— Я буду держать лист, пока ты будешь его прикручивать. Удостоверься, что ты... эй, подожди, пока я не скажу тебе, где сверлить. Не начинай делать дырки там, где не надо.
Когда мой шуруп в гипсокартоне, начинаю работать над следующим. Я знаю, нужно лишь прикрутить шурупы к стене на расстоянии двенадцати дюймов друг от друга. Игнорируя комментарии Адама, я закручиваю шурупы, пока лист не оказывается надёжно прикрепленным.
Закончив, я поднимаюсь и смотрю ему в глаза.
— Ну и чего глазеешь? Бери другой лист.
Адам смотрит на меня мгновение дольше, чем обычно, прежде чем взять следующий лист. Когда он поднимает его, мы понимаем, что на стене электрическая розетка, поэтому нам придется вырезать для неё отверстие в гипсокартоне.
— У меня нет рулетки. Я скоро вернусь, — Адам прислоняет лист к стене и снова оставляет меня в комнате.
Пользуясь возможностью, я смотрю на свои ногти. Лак облупился. Может, на этот раз стоит накрасить веселенький оранжевый. На ногах, наверное, надо бы сделать то же самое.
Барабаню пальцами по бедру и жду возвращения Адама. Он все не возвращается, поэтому я иду в соседнюю комнату, где работают милые ребята.
Выдав свою самую сладкую улыбку, спрашиваю:
— Мальчики, у вас есть рулетка и нож, которые я могу занять на время?
Более симпатичный тянется к своему ремню с инструментами.
— Можешь взять мои. Только не забудь задержаться и попрощаться, прежде чем уйдёшь.
Он подмигивает мне, я отвечаю тем же, а затем возвращаюсь обратно к своей работе.
В одиночку начинаю измерять стену, затем гипсокартон, отмечая, где мне нужно сделать надрез для розетки. Используя строительный нож, я вырезаю ровный прямоугольник и сдуваю пыль с идеального разреза.
— Что ты делаешь? — голос Адама звучит в комнате.
Я смотрю на него и посылаю ему «какого-черта-ты-думаешь-я-делаю» взгляд.
— Не могла подождать десять минут? — он качает головой и смотрит на меня, словно я маленький ребенок, которого нужно отчитать. — Эти материалы поступили в качестве пожертвования. Ты не можешь портить их, потому что у тебя нет абсолютно никакого терпения, — он отодвигает меня с пути. Затем поднимает лист шириной четыре и длиной восемь футов бросает его на другую сторону комнаты, как если бы это был лист бумаги.
— Зачем ты это сделал? — спрашиваю я, руки на бедрах, нога постукивает в раздражении. — По крайней мере, мог бы посмотреть, что у меня получилось, а не сразу сделал вывод, что я по полной облажалась.
Он громко рычит, а затем направляется к другой стороне комнаты. Поднимает гипсокартон, который, к счастью, все еще цел. Подносит его к стене, и, как я и знала, он идеально подходит. Адам несколько раз моргает, брови нахмурены. Он словно поверить не может, что крошка типа меня может на самом деле сделать что-то полезное.
Вместо того чтобы извиниться или сказать что-то приятное, он поднимает лист и говорит:
— Ладно, давай прикручивать.
Я в шоке открываю рот от того, насколько он груб. Вместо того чтобы встать на колени и прикрутить доску, как он хочет чтоб я сделала, беру рулетку и строительный нож, разворачиваюсь и иду к двери.
— Ты куда? — спрашивает он.
— Найти кого-то другого, с кем можно работать.
— Давай-ка кое-что проясним. Я рискую ради тебя своей задницей. Харпер с радостью привлечет тебя к суду, а я с удовольствием закрою на это глаза.
— Я здесь, разве нет? Я делаю работу. Не знала, что должна не отходить от такого неандертальца, как ты!
— Не думаю, что ты понимаешь, как это работает. Ты - преступница. Я - офицер.
Его слова заставляют меня остановиться, а затем я разворачиваюсь так быстро, что мои волосы попадают мне в щеку.
— Нет, Адам. Ты - козел. А я - дурочка.
И выхожу из комнаты в поисках более благодарного партнера.
***
Я провожу утро, работая с командой добровольцев, которые кажутся более чем счастливы от того, что я помогаю им. Мы шпаклюем и обклеиваем гостиную третьего дома, и никто не разговаривает во время работы. Время тянется медленно, но дело сделано.
Я стою на лестнице, растягивая ограждение по стене, когда краем глаза замечаю оранжевый цвет футболки Адама.
— Вот твоя труженица. Она знает, как запачкать руки, — говорит Тоби.
Я не поворачиваюсь, чтобы увидеть выражения лица Адама. Просто продолжаю работать.
— Удивлен, что она все еще здесь. Думал, давно ушла, — его баритон заставляет мой пульс ускориться.
— Ушла? Она была здесь, все утро и надрывала задницу. Без нее мы бы не закончили, — Тоби хлопает Адама по спине и выходит из комнаты. — Пойдемте, время ланча. Лия, ты идешь?
Живот урчит, но идея сидеть там с Адамом не очень-то мне нравится.
— Нет, все нормально. Вы, ребята, идите. Я скоро приду.
— Хорошо. Пошли, парни, давайте сделаем перерыв.
Тоби выходит из комнаты, но рыжая футболка все еще на месте. Он просто стоит там. И я не могу заставить себя оглянуться на него.
Спустя, кажется, вечность, Адам, наконец, уходит, и мои плечи расслабляются. Я вытираю свои инструменты, убираю их, а потом мою руки. И выхожу через заднюю дверь.
В поле стоит большое дерево, идеальное место, чтобы скрыться в тени от дневного солнца. Я сажусь на траву рядом с бархатцами, опираюсь спиной на ствол и закрываю глаза, вспоминая время, когда мы с Адамом были близки.
— Эта попытка тебе не удастся, — в спортивных штанах и футболке без рукавов он прошел мимо дверей раздевалки, которые ведут к баскетбольной площадке в нашей средней школе. Его загорелые руки были видны во всей красе, пока он нес спортивную сумку в одной руке, а рюкзак был перекинут через другую руку.
— Спасибо, капитан Очевидность, — закатив глаза, сказала я с глупой улыбкой. Согнула колени и сделала еще один бросок, но промахнулась. — Почему ты здесь так поздно?
— Практика длилась долго. Я должен был подвезти Нину. Она разозлится, что я поздно, — сказал он со стороны поля.
Я снова взяла баскетбольный мяч и повела его.
— О, верно, твоя девушка, — сказала я, дразня его.
Адам покачал головой на мой неудавшийся бросок. Положил сумку и рюкзак и пошел ко мне.
— Дай, — сказал он с протянутыми руками.
Я бросила ему мяч.
— Для правильного баланса твои ноги должны быть на ширине плеч, а одна нога немного впереди.
Стоя рядом с ним, я подражала его действиям. И видимо сделала что-то не так, потому что он посмотрел на меня, словно я была ребёнком, который сделал первый шаг.
— Вот, давай я тебе покажу, — Адам подвинулся и встал позади меня.
Его длинное худощавое восемнадцатилетнее тело было на одном уровне с моим. Он возвышался надо мной, просто поразив невероятный скачком роста, в мгновение ока превратившись из мальчика в мужчину. Я была не единственной, кто это заметил. Женское население нашей школы было вне себя от радости.
Адам положил руку на мою правую ногу, подвинув ее и показав, как правильно стоять.
— Наклонись и согни ноги для каждого броска. Вот так, — его колени были согнуты позади меня, а руки направляли мои бедра, показывая мне, как я должна двигаться.
Он схватил меня за руки.
— Когда ты делаешь бросок, твоё предплечье и запястье должны быть вытянуты прямо. Теперь посмотрим на цель. Никогда не своди глаз с цели. И бросай.
Держа мяч, я наклонилась и сделала бросок. И попала.
— Я сделала это! — подпрыгнула и развернулась, приземлившись лицом к лицу с Адамом.
Сердце тут же ускорило ритм, кожа запылала. Мы оказались ближе, чем когда-либо.
Посмотрев вверх, я увидела, как его темные глаза смотрят на меня. Мы стояли близко, настолько близко, что я чувствовала его дыхание на своей коже. А моя грудь вздымалась и задевала его.
Адам облизал губы, лишь немного наклонившись вперед. Я приготовилась к прикосновению, когда он неожиданно отступил.
Подхватил мяч с земли и начал водить его вокруг меня.
— Давай, лучшие три из пяти.
— Три из пяти, что? — я стояла неподвижно.
— Ты хочешь играть в баскетбол. Давай поиграем, — он сделал бросок, и получилось идеально. Снова взяв мяч, он опять сделал бросок.
— Я не хочу играть. Меня вынудили. Мистер Руггерс сделал это для меня неотъемлемым требованием в спортзале. Мне нужно выучить правила игры, иначе я провалюсь.
— Баскетбол - требование твоего учителя? — сказал Адам шокировано. Слишком шокировано.
Очевидно, он думал, что я недостаточно сильна, чтобы заниматься спортом.
Я положила руки на бёдра.
— К твоему сведению, я люблю баскетбол.
— Нет, это не так. Тебе нравится танцевать. Тебе следует разучивать импрессионистские движения с миссис Лауэр.
Он был прав. Так мне и следовало сделать.
— Там нет мест. И лично я думаю, что мистер Руггерс просто наказывает меня за перепалку, которую я устроила на чемпионате по баскетболу в прошлом году.
Смеясь, Адам откинулся назад.
— О, да. Вероятно, так и есть. Ты заставила весь стадион встать на ноги и скандировать: «Вой за фол», - качая головой и улыбаясь, он сказал: — Ты послужила причиной колоссальной драки. Им пришлось прекратить игру, чтобы оттащить игроков.
Я посмотрела вниз, переминаясь с ноги на ногу.
— Ладно, это был не лучший мой момент. Сью сказала, что это был нелепый крик, и я немного увлеклась. Я не хотела никакой драки.
Адам провел мяч между ног и по кругу.
— Хотя ты была права. Судья пропустил свисток. Я был одним из тех, кто скандировал вместе с тобой.
— Не важно. Теперь я должна делать упражнения, изучать разные броски и играть, чтобы сдать предмет.
— Почему здесь нет твоего парня, чтобы научить тебя?
— Брэду позвонили и он уехал. Не знаю, куда.
— Он просто оставил тебя здесь? — Адам сделал очередной бросок, и мяч попал в корзину. — Пойдем, я научу тебя.
Я внимательно посмотрела на него.
— Ты собираешься учить меня играть в баскетбол? Сейчас? А как же Нина?
Адам пожал плечами.
— Она может подождать. Теперь иди сюда и покажи, что умеешь.
Мы играли почти каждый день на протяжении пяти месяцев. Когда погода была хорошей, мы перемещались на школьный двор, а затем начали встречаться на подъездной дорожке. Мы проводили эти вечера, говоря обо всем: школе, друзьях, кино, жизни. Он готовился к учебе и собирался в университет, чтобы стать архитектором. Я был просто наивной десятиклассницей, все больше и больше впадающей в одержимость Мэтью Макконахи. Мы смеялись и играли, но в основном, просто разговаривали.
Легкий ветерок сдувает волосы с моего лица. После утра, проведённого за физическим трудом, он ощущается приятно. Я собираюсь подремать, но тут ветер исчезает.
Открываю глаза и вижу перед собой ноги в джинсах, блокирующие мой ветерок. Я смотрю вверх, и вижу возвышающегося надо мной Адама, держащего в одной руке два коричневых бумажных пакета, а в другой - две колы. Он протягивает руку с пакетами.
Я не шевелюсь и не говорю ни слова.
Он поднимает голову к солнцу и делает глубокий вдох. Когда смотрит снова вниз, то закрывает глаза, качает головой, а затем садится на землю рядом со мной.
Кладет пакет мне на колени и ставит колу около моего бедра. Начинает открывать свой пакет, вынимая абрикос, сэндвич и печенье.
Смотрю в свой пакет и вижу, что у меня то же самое.
— Это что-то типа предложения мира? — спрашиваю я.
Адам кусает сэндвич.
Я открываю свой пакет и начинаю с печенья.
— Кто приготовил эти ланчи?
С полным ртом, он отвечает:
— Я.
Удивившись, я поворачиваю к нему голову.
— Ты приготовил ланч для всей команды?
— Нет, — открывает свой лимонад и делает глоток. — Ты все еще сперва ешь свой десерт?
— Да, — отвечаю я. Затем проглатываю печенье. — Подожди, что ты имеешь в виду под «все ещё»?
Уголок его губ едва поднимается, словно он что-то вспоминает.
— Когда ты приходила ко мне домой, перед ужином ты всегда просила кусок пирога. Помню, как моя мама говорила, что это испортит тебе аппетит, и твой ответ был: «Что, если я подавлюсь и умру во время обеда? Вы действительно хотите, чтобы я умерла, не съев десерт в свой последний день жизни?»
Адам посмеивается. Я же шокирована тем, что он это помнит. Не думала, что Адам помнит хоть что-то о тех днях.
Когда он оглядывается на меня, улыбки на губах уже нет. Может быть, это потому, что я смотрю на него с самым смущенным выражением.
Отмахиваюсь от странности момента и говорю:
— Ну, знаешь, ветка этого дерева может упасть мне на голову и вырубить меня. Ты действительно хочешь, чтобы я умерла, не уничтожив это вкусное печенье?
Адам смотрит на поле и говорит:
— Нет. Нам этого не хотелось бы.
Мы сидим в тишине и едим свою еду. Наши ноги вытянуты вперед, и ветерок снова играет в ветвях деревьев.
— Отстойно, да? — я первая нарушаю тишину, говоря это. — Тебе пришлось отказаться от планов, чтобы нянчиться со мной?
— Нет. Я, так или иначе, был бы здесь.
Поднимаю брови.
— Ты часто помогаешь здесь?
— Три раза в неделю. Четыре дня работаю, и три других провожу здесь, — он говорит это небрежно, словно каждый двадцатипятилетний парень отказывается от отдыха, чтобы в жару строить дома для людей, с которыми не знаком. — Если хочешь прийти во вторник, успеешь отработать еще несколько часов до ночной смены.
У меня много вопросов, но не знаю, какой хочу задать первым.
Мне не выпадает шанс спросить что-то, потому что Адам открывает рот и говорит:
— Я так понимаю, Боб Пейдж научил своих детей, как обращаться с инструментами?
Я смеюсь от нелепости его комментария.
— Мой папа? Как использовать инструменты? Если под инструментами ты имеешь в виду миксер «Китчем Аид», тогда да, он научил нас всему, что мы знаем. Если ты о молотке и дрели, то ответ - нет.
Он смотрит на мои руки, держащие сэндвич с ветчиной.
— Кто тебя научил?
— Что? Думаешь, девушка с такой отличной попкой, как у меня, которая делает лучший «Лонг-Айленд» в городе, не может повесить что-то на стену?
Он пожимает плечами.
— Типа того. Ага.
Качаю головой на его предположение. Я должна повести себя, как стерва, и начать спорить с ним, но вместо этого говорю ему истинную правду:
— Знаешь, как мальчики записываются на факультатив по танцам в школе, чтобы знакомиться с девушками? Ну, я записалась на труд, чтобы познакомиться с мальчиками.
Адам издаёт низкий смешок, но я не могу сказать, он смеётся надо мной или действительно думает, что то, что я сказала, смешно.
— И чем все закончилось?
— Там я познакомилась с Брэдом.
Упоминание его мертвого лучшего друга изменяет ауру вокруг него. Легкий смех в голосе пропадает, как и беззаботное выражение на лице. Теперь у него серьёзный взгляд.
— Точно. Я забыл, — стена, которую он временно опустил, снова поднимается.
Кусаю сэндвич и жую. Глотаю и продолжаю:
— Оказывается, мне нравится работать руками. Существует много вещей, на которые я способна, и никто даже и не подозревает об этом.
Мускулы на его предплечьях напрягаются и расслабляются. Рот открывается и едва закрывается. Для мужчины, чье каждое движение продумано и заранее просчитано, ему, похоже, трудно решить, что он хочет сделать в этот момент.
— Лия, по поводу того, что ты сказала раньше, — на мгновение он прерывается. Эти темные глаза смотрят на меня так же, как прошлой ночью. — Я козел. Но ты - не дурочка.
Не ожидая своего рода извинения, я просто смотрю на него и жду остальную часть - часть, где он отчитывает меня или говорит что-то унизительное о моей карьере, моем баре, моем наряде, моей личности.
Вместо этого, он молчит.
В тишине я принимаю его слова за то, чем они и являются, и мы заканчиваем наш обед, сидя под деревом. Когда приходит время вернуться назад, я знаю, что должна что-то сказать. Он собирается идти к дому, когда я кладу руку на его предплечье и тяну его назад.
Он поворачивается ко мне, и мне вдруг становится неловко.
Я никогда не терялась, но есть что-то в том, как его рука застыла под подушечками моих пальцев, и как его плечи поднимаются без выдоха, заставляет меня замереть. Я ни издаю не звука.
Адам смотрит на мою руку на его руке и на мою кожу, соприкасающуюся с его кожей. Его лицо хмурится, и я умираю от желания узнать, о чем он думает.
Но я этого никогда не узнаю, потому что он вырывается.
— Не трогай меня, — говорит он.
А я стою и смотрю на его спину, когда он уходит прочь.