Мэг смотрела на свои пальцы, точнее говоря, она смотрела на язычки ауры, мерцающие на их концах. Красный — голубой, красный — голубой. Для нее они сливались и по-прежнему были лиловыми. Но уже не такими яркими — поскольку ее жизненная сила неуклонно убывала. Ей все труднее становилось думать «ДЫРКА» или «СТУЛ», да и парить было уже не так легко, как прежде. Она вспомнила слова Флита, трубочиста из туннеля: «Время идти, тик-так, так-так, тик-так».

— Знаешь, в чем основная проблема? — сказала она Лоури, который изо всех сил старался заснуть, хотя это было не так-то просто сделать, находясь в одной комнате с беспокойным и не нуждающимся во сне призраком.

— Между прочим, переночевать в этой гостинице стоит сорок фунтов, — сварливо ответил старик, приподнявшись на локте.

— И ты собираешься потратить эти деньги на то, чтобы проваляться в постели? Давай лучше поболтаем.

Лоури вздохнул. Девчонка позволила ему отдохнуть целых шесть часов. Судя по всему, за этот подвиг ему теперь придется быть ей вечно признательным.

— Хорошо, считай, что я проснулся. Так в чем же основная проблема?

— В чем основная проблема? Ты правда хочешь знать?

Лоури закатил глаза:

— Да у нас море проблем! Пожалуй, следует уточнить, о чем ты говоришь... Я — почти покойник, а ты — призрак... Так что проблем у нас еще как хватает

— Я не об этом, — перебила его Мэг. — Я о твоих Желаниях.

— Чем они тебе не нравятся?

— Идея заключалась в том, что, если я тебе помогу, моя аура станет голубой.

— Верно. Пока все правильно.

— Но все то, что мы с тобой делаем, оно, как бы это сказать, не совсем законно...

Лоури кивнул:

— Я тебя понимаю. То, что тебе приходится делать, не всегда согласуется с твоими добрыми намерениями.

— Вот именно. А время мое подходит к концу. К тому же половину этого времени ты спокойно себе похрапываешь...

— Нам, ископаемым, требуется отдых, если тебе это известно.

— Мне это известно. Я могла бы прятаться у тебя в голове, пока ты спишь.

— Но при этом ты будешь тратить еще больше энергии. Так что ты в любом случае ничего не выиграешь. — Лоури извлек мятый листок с Желаниями из кармана пиджака, который сушился на батарее. — В таком случае, тебе вряд ли придется по душе Третье Желание.

— Ну что ж, просвети меня. О чем оно?

Лоури глубоко вздохнул.

— Это... ну...

И начал рыться в карманах в поисках очков.

— Брось свои штучки, Лоури. Ты же сам составлял список. Только не вздумай мне лгать, что ты ни с того ни с сего позабыл свои Желания.

Лоури щелкнул пальцами:

— Все! Я снова вспомнил. Итак, Третье Желание Лоури Маккола...

— Ну?

— Третье Желание называется «Врезать Рейки».

Мэг кивнула головой:

— И что же это означает? Позволь мне самой догадаться. Ты собирался сделать дома какой-то ремонт, да все руки не доходили...

Лоури покачал головой.

— Не угадала, — сказал он невеселым голосом. — Рейки — это человек. Один малолетний негодяй, которого звали Райан Рейки. Я хочу хорошенько ему врезать.

— Ты что, хочешь, чтобы я отправилась в ад? Да?

Мэг была вне себя от гнева. Она только что изложила этому старикашке свою теорию насчет того, как дурные поступки уничтожают добрые намерения, и вот он требует от нее, чтобы она на кого-то набросилась с кулаками. И не просто на кого-то, а на другого беспомощного старика! Она будет проклята навеки, это уж как пить дать! Один удар кулака, и аура ее станет краснее вареного рака!

— Ты не волнуйся, зато последнее желание — абсолютно законное и высокоморальное.

Но Мэг не купилась на эту маленькую хитрость.

— Последнее желание! Когда до него дело дойдет, меня уже здесь не будет! Не успеет твой кулак коснуться морды этого самого Рейки, как я уже буду мчаться в ад по красному туннелю с вилами в заднице!

— Послушай, но раз тебя послали выполнять мои Желания, значит, они заранее знали, что в них нет ничего плохого!

Мэг ненадолго замолчала, обдумывая это заявление.

— Тебе-то легко об этом говорить. Не о твоей же бессмертной душе идет речь.

Лоури вздохнул:

— Мэг, я тебя прошу...

Она вгляделась в лицо старика. Искренность и порядочность клубились в его глазах, словно снежно-белые бабочки. И Мэг решила довериться интуиции. Она решила не объявлять вслух, какое решение она приняла, но хранить его про себя, чтобы позднее — в случае, если ее подозрения подтвердятся, — сказать что-нибудь вроде: «Ну вот, я же тебе говорила!»

— Ладно, — ухмыльнулась она. — Я это сделаю.

Лоури насторожился.

— Ты уверена?

— Разумеется, раз я так сказала.

— Гм, — хмыкнул недоверчиво старик

Но он уже понял, что, имея дело со сверхъестественными существами, лучше предоставить им свободу действий, а затем пожинать плоды победы.

Рассчитавшись за номер, они вышли из гостиницы на Лисон-стрит и вскочили в автобус, идущий на Хьюстонский вокзал. Ну, может быть, «вскочили» в данном случае — не совсем то слово. Скорее, вскарабкались в него, если принять во внимание состояние той ноги Лоури, которой он нанес по мячу решающий удар. Мэг тоже была не в настроении парить, как обычно, в воздухе, и поэтому решила пройтись, чтобы сэкономить жизненную энергию.

Автобус был битком набит, и хотя Лоури старательно изображал обиженного пожилого человека, в своем новом костюме он выглядел чересчур преуспевающим, чтобы кто-нибудь удосужился уступить ему место. Кроме того, его узнали. Улыбчивая бабушка со сногсшибательным фиолетовым начесом на голове отделилась от группы хихикающих подружек и устремилась к Лоури по проходу автобуса.

— Неужели это действительно вы?

Вопрос несколько странный. Макколу не оставалось ничего иного, как признать:

— Да, это я.

Женщина повернулась и гаркнула на весь автобус — такому голосу мог бы позавидовать и ротный старшина.

— Да, девочки, он самый! Я же вам говорила!

— Давай, Флора, — прокричала одна из старушек в ответ. — Давай не робей!

Тогда бабушка с начесом вновь обратила свое внимание на перепуганного Лоури:

— Ну что, может, вы меня тоже поцелуете?

Лоури нервно сглотнул:

— Мадам, я вовсе не намеревался.

— Нет, вы только послушайте: «Мадам»! Боже мой, какая он прелесть! Совсем как Шон Коннери. Только страшненький.

— Благодарю вас, — неуверенно отозвался Лоури.

— Но почему же? Разве вы не этим занимаетесь? Разве вы не бегаете повсюду и не целуете пожилых дам?

Флора закрыла глаза и оттопырила блестящие розовые губки.

Мэг хихикнула:

— Ну как?

Лоури бросил на нее отчаянный взгляд. «Выручай!» — произнес он одними губами.

Но спасение пришло от водителя автобуса.

— Хьюстонский вокзал! — прокричал он, открывая пневматические двери.

Лоури выскользнул через задний выход.

— Моя остановка, мадам, — прокричал он, очутившись в безопасности на улице. — До следующей встречи. Адью!

Его французский имел огромный успех. Флора прижалась лицом к окну автобуса, размазывая по стеклу губную помаду. Лоури изобразил улыбку и помахал рукой вслед удалявшемуся автобусу.

— Кто это был? — спросила Мэг.

— Не знаю, первый раз ее вижу.

— Я не о ней. Я о том человеке, который знает такие слова, как «мадам» и «адью».

— Что ты имеешь в виду? — возмутился Лоури, не обращая никакого внимания на удивленные взгляды прохожих.

— Ну, — продолжала Мэг, — Лоури Маккол, которого я знала, никогда не злоупотреблял всей этой романтической чепухой. У него на нее просто времени не оставалось — он был слишком занят тем, что прикидывался дряхлой развалиной и упивался жалостью к самому себе.

Лоури почувствовал, как лицо у него само расплывается в улыбке, и изо всех сил попытался сдержать ее. Увы — сдержать ее было невозможно.

— Ты улыбаешься? Боже мой, я сейчас в обморок упаду!

— Да заткнись ты! Извините, сэр, я не вас в виду имел, — объяснил он вздрогнувшему прохожему.

Но, несмотря на это резкое высказывание, улыбка по-прежнему не сходила у него с лица. Мэг была права. Он менялся, он становился другим человеком. Таким, каким бы мог быть.

В поезде, шедшем на юг, пустых вагонов не оказалось совсем. Все ехали в Уэксфорд на скачки. Поэтому Лоури и Мэг пришлось временно прекратить общение между собой. Точнее говоря, Лоури был вынужден молчать.

Мэг ужасно расстроилась. Просто сидеть и молчать. Она была подростком, в конце-то концов. Типичным представителем поколения MTV. Она постоянно нуждалась в развлечениях.

— Рассказывай мне мысленно, — шепнула Мэг.

Лоури поднял брови:

— О чем?

— О том парне. Ну, о малолетнем негодяе. Рассказывай мне про него мысленно.

Лоури испуганно схватился за голову руками, закрывая уши.

— Не бойся. Я не собираюсь рыться у тебя в мозгу. Но я уже научилась видеть большинство твоих мыслей — ну, как смотришь передачу по телику с плохой картинкой. Но если ты будешь думать очень тщательно, то...

Лоури закрыл глаза и сосредоточился. Дымчатая картинка завихрилась, приобретая четкие очертания в его голове. Это оказалось изображение Цецилии Вард.

— Тоже мне Ромео нашелся! Тебя что, на нее переклинило?

Лоури виновато улыбнулся. Он решил попробовать снова.

Возникла новая картинка. Из-за неприятных воспоминаний она выглядела несколько зловеще. Предметы по ее краям принимали странные формы или перетекали один в другой. Но изображения людей вышли отчетливыми и кристально ясными. Видимо, они прочно врезались Лоури в память.

Это выглядело не совсем обычно: история рассказывалась глазами рассказчика, а не его голосом. Что-то вроде кино про кинооператора, но Мэг вскоре к этому привыкла. Она сидела, зачарованная, поглощенная просмотром эпизода, сыгравшего такую важную роль в судьбе юного Маккола. Если бы она смотрела в лицо Макколу, а не на его макушку, она бы заметила, как нахмурился при этом его лоб. Ему было не так-то просто поделиться этой историей. Но, как только он решился, она полилась из его головы так свободно, как будто случилась только вчера.

К тому времени, когда мне исполнилось пятнадцать, я успел уже окрепнуть. Стать толстокожим. Без этого деревенскому парнишке в Уэстгейте было практически не выжить. Иначе его, в слезах и соплях, быстрехонько отправляли домой. Так случилось с Содом Келли и с Миксером Френчем. Два здоровенных фермерских сынка за несколько лет травли превратились в плакс и неудачников. Только не думай, никто их и пальцем не тронул — травить можно и более изощренными методами. Потихоньку.

Мне часто доводилось слышать, что школьные задиры и забияки обычно двоечники и тупицы, ходячие мешки дерьма с тыквой вместо головы. На своем опыте я убедился, что это не так. Городская порода хулиганов считала себя людьми утонченными и поэтому, чтобы поставить на место деревенщину, пользовалась только издевками.

Райан Рейки представлял собой типичный случай. Любой другой мальчик с такой фамилией давно заполучил бы прозвище. Но не Райан. Он пользовался слишком большим успехом у приятелей, чтобы иметь кличку. И к тому же был слишком опасен.

По какой-то причине Рейки проявлял ко мне особенный интерес. Возможно, виной тому то, что меня не выгнали после истории с Кроук-парком. Несколько друзей Рейки исключили как раз после нее. Сам он в футбол не играл, считая это занятие слишком грязным для джентльмена. Он предпочитал стоять на краю поля и отпускать язвительные комментарии.

Не один год я терпел его. Проходил мимо с опущенной головой. «Слова, — твердил я себе, — это только слова. Переживу как-нибудь». И тут я внезапно пошел в рост. После пятнадцати лет я потянулся вверх, как трава. И в один прекрасный день оказалось, что мне уже не нужно вставать на цыпочки, чтобы заглянуть Рейки в глаза.

И тогда все резко переменилось. Христианские Братья сразу позабыли о той старой истории, когда я начал зарабатывать для них одно очко за другим, перекидывая мяч через перекладину в матчах студенческой лиги. А когда я, возвращаясь от ворот, проходил мимо Рейки и он отпускал свои ядовитые шуточки, они отскакивали от меня, как мяч противника.

Так бы оно все и шло, но я слишком высоко задрал нос. И настал день, когда судьба отвернулась от меня. Как-то в полдень я направлялся к раздевалкам, пиная перед собой мяч. И тут мне навстречу, откуда ни возьмись, — Рейки и его дружки. Несколько последних выигранных матчей сделали меня необычайно самоуверенным. Поэтому я не пытался пробраться мимо них бочком и не опустил взгляда. Напротив, я широко улыбнулся им, взял футбольный мяч в руку и прокрутил его на кончике пальца.

Рейки все это не понравилось. В его глазах это выглядело как бунт собаки против своего хозяина. Он точно не знал, что следует делать в этом случае, но, поскольку его приспешники не сводили с него глаз, он был просто обязан что-нибудь сказать.

— На четвереньки, деревенщина, — сказал он. — На четвереньки и вилять хвостом.

Я почувствовал нерешительность Рейки. Я уже видел где-то раньше такое выражение глаз. На футбольном поле у вратаря, когда тот не может понять, успеет ли он перехватить мяч.

И тогда я сделал вид, что швыряю в него мяч. Подобные шутки мальчишки проделывают с приятелями по тысяче раз в день. Но Рейки не был моим приятелем. Я сделал вид, что швыряю в него мяч. И он вздрогнул.

Вы спросите, чего тут такого? Подумаешь, велика важность! И будете совершенно правы. Но Рейки думал иначе. Для него это все было очень серьезно. Возможно, худшего происшествия в короткой биографии этого маменькина сыночка до сих пор и не значилось. Какой ужас — быть застигнутым врасплох деревенщиной!

Первые два дня он сгорал от стыда, а затем начал вынашивать месть.

Я, как полный придурок, решил, что победил и мерзавец больше никогда не посмеет задирать меня. Боже, как я был наивен!

Территория Уэстгейтского колледжа тянулась за футбольные поля, переходя в просторные луга, спускавшиеся к самой Лиффи. Каждое лето на луга приезжал фермер на машине с прицепом и за скромную сумму приобретал право вывезти с них сено.

Разумеется, нам строго запрещали спускаться к реке после наступления темноты. Исключение составляла единственная неделя после экзаменов в июне, во время которой по неписаному закону старшеклассники имели право собираться на речном берегу, чтобы покурить в сумерках. Только старшеклассники. И то формально это было все же нарушением школьных правил. Но учителя закрывали на это глаза.

Мне не следовало так рисковать. Мои единственные союзники, члены футбольной команды, заночевали в Роскоммоне после товарищеского матча. Я плечо растянул и на игру не поехал. Пришлось остаться в дортуаре и считать часы до возвращения домой.

«На берегу не будет никого, кроме пансионеров», — рассудил я. Рейки и его дружки наверняка уже сидят по домам под крылом у своих мамочек. Итак, я поправил повязку на плече, провел по волосам расческой и отправился на луга.

Я вышел без пиджака, подвязав вокруг пояса теплый свитер. Узел, которым были завязаны рукава, получился размером с футбольный мяч. Я хорошо помню этот свитер. Он служил предметом постоянных насмешек городских мальчишек. Они утверждали, что моя мама изловила где-то бедную овечку и содрала с нее заживо шкуру вместе с копытами.

Мальчишки болтались вдоль берега, пуская кольца дыма в полутьме или швыряя камешки на середину реки. Я присоединился к ним и тоже набрал в руку пригоршню гальки с речного берега. По нынешним временам наши развлечения выглядят невинными — у молодежи сейчас столько возможностей, рок-музыка и море свободного времени, — но тогда нам казалось, что мы шикарно проводим досуг.

И тут появился Рейки. И, разумеется, не один — Райан никогда не путешествовал без своей свиты. Льстивые шакалы вертелись вокруг него, как планеты вокруг Солнца. Они не имели права появляться здесь. Пробираться вечером на территорию школы приходящим ученикам запрещалось столь же строго, как пансионерам — покидать ее. Но Рейки мечтал кое с кем свести счеты, и поэтому он и его дружки нанесли нам визит, перейдя реку по плотине, находившейся выше по течению.

Я схватился за голову руками, отчаянно надеясь, что они пришли не по мою душу. В конце концов, что я такого натворил? Ничего. Всего лишь сделал вид, будто кинул мяч.

Они остановились передо мной. В предвкушении настоящего развлечения они даже на время перестали хихикать. Ясно было, что дела мои плохи. Рейки не стал бы мочить в воде свои ботинки ради того, чтобы просто лишний раз поиздеваться надо мной.

Молчание нарушил, разумеется, сам Райан:

— Добрый вечер, мистер Маккол. Как идут дела у тружеников сельского хозяйства?

Не каждый мальчишка использует в своей речи такое слово как «труженик» — это взрослое слово. Но Рейки всегда говорил, словно диктор «Новостей», — имелась у него такая привычка.

Я ничего не ответил. Да он и не ждал ответа. Ему просто нужен был повод, чтобы привязаться ко мне.

Он пнул меня по ноге.

— Ну, так как идут дела в вашей грязной захудалой норе?

Я не знал тогда даже слова «захудалый». Но именно поэтому я его и запомнил.

— Удалось ли вашей матери ободрать еще пару овечек?

Дружки Рейки заржали. «Удалось ли вашей матери ободрать еще пару овечек?» Ха-ха-ха! Теперь я уже не мог дальше молчать. Ведь настоящий парень не может позволить, чтобы при нем издевались над его матерью. Я решил подняться с земли, чтобы мне было удобнее в случае чего драться или убегать.

— Я не крестьянин, Рейки, я не живу в норе и моя мать не обдирает овец.

— Неужели? Ты сможешь это доказать?

— Да.

Дружки Рейки обступили меня полукругом. Даже в полутьме было видно, как возбужденно сверкают их глаза. Я понял, что они пьяны. Я уже видел такие глаза у нас в Ньюфорде. У нас имелся свой городской пьяница — точно так же, как в любом селении в Ирландии. Наш, выпив, всегда лез в драку — свести старые счеты. Похоже, выпивка подействовала на Рейки подобным же образом.

— Дело в том, Маккол, что мне глубоко наплевать на твои семейные обстоятельства. Для меня деревенщина — это деревенщина, и все тут.

Хотя это нельзя было назвать вопросом, он, похоже, полагал, что я обязан как-то ответить. Обмен оскорблениями напоминает игру в теннис, и Райан послал ко мне мяч через сетку. Но я-то вовсе не собирался с ним играть. Я решил прибегнуть к давлению взглядом — тактике, которая часто меня выручала на футбольном поле. Беда только в том, что в футболе силы более или менее равны, но тут я был один, а их — десятеро. Оттого что я сверлил его взглядом, Рейки только пришел в еще большее бешенство.

— Что-то не так, деревенщина? Тебе что, кто- то язык откусил? Корова, что ли? Или овца?

Я скрипнул зубами. Что бы я ни сказал, он все равно извернулся бы и выставил меня в дурацком свете.

— Дело в том, Маккол, что в последнее время ты стал вести себя нагло. Нахально. А таким, как ты, положено держаться подобострастно.

«Подобострастно»? Какой уважающий себя подросток станет выражаться подобным образом?

Тем временем на другом берегу появилась компания девчонок. Перегнувшись через перила, они хихикали и махали нам руками. Рейки развязно помахал им в ответ. Очевидно, это были его поклонницы, собравшиеся посмотреть на то, как он проучит зарвавшегося пансионера.

— Итак, отныне, — произнес Рейки, слегка повысив тон, чтобы его слова было слышно на другом берегу, — я требую, чтобы ты, обращаясь ко мне, говорил «сэр».

Я презрительно фыркнул носом. Я настолько тщательно следил за тем, чтобы ни звука не вырвалось у меня изо рта, что про нос-то совсем и забыл.

Лицо Рейки побагровело.

— Ты чем-то недоволен, дружок?

Я словно окаменел. Даже моргать перестал.

— Я спрашиваю — ты чем-то недоволен?

Я слегка пожал плечами, что следовало понимать как «ни да, ни нет».

Но Райан предпочел понимать это как «да».

— Отлично. Тогда скажи нам, чем именно.

Я прикрыл глаза. Это было уже чересчур.

— Достаточно просто сказать: «Сэр, я всем очень доволен!»

И тут я брякнул:

— Райан, называть меня сэром вовсе не обязательно.

В кустах стрекотали сверчки, но, клянусь, даже они в тот миг замолчали. Молчание, впрочем, продлилось не долго. Положение у заводилы в таких компаниях незавидное — ведь даже ближайшие дружки тайно жаждут его падения. Девочки на другом берегу реки принялись истерически хохотать, стуча от восторга по перилам кулаками.

— Молодчина, Пэдди! Так ему, этому нахалу!

Я догадался, что под «Пэдди» они подразумевают меня. Райан тоже это понял и в мгновение ока превратился из изощренного острослова в обыкновенного драчуна.

Не успев даже понять, что творит, он размахнулся и ударил меня по лицу, мазанув пальцами по губам. Удар вышел болезненный, но, в сущности, пустяковый. Мне доставалось сильнее на рыбалке от рыбьего хвоста. Рейки в изумлении уставился на свой кулак, словно тот предал его. Он потерял самообладание, причем на глазах у зрителей.

Игра в футбол учит пользоваться в своих интересах смятением противника — именно это я и сделал. Я толкнул грубияна ладонями в грудь изо всей силы. Он пошатнулся, повалился назад и скатился на спине по откосу к самому берегу. Такого он совсем не ожидал.

Банда Рейки набросилась на меня проворнее, чем гончие на лису. Это были типичные слабаки — ведь им в жизни не доводилось трудиться по-настоящему. Но их было много, и они прижали меня к земле, вдавив в жидкую грязь по самые уши.

Девчонки по-прежнему ржали за перилами на том берегу. Для них все происходящее было развлечением почище всякого театра, лучше иного киносериала.

Рейки вскарабкался обратно по скользкому склону, стряхивая глину со своего спортивного пиджака. Вид у него был прежалкий.

— Проси, чтобы я тебя отпустил, — сказал он, стараясь не показать своего гнева перед зрителями.

— Что?

— Ты хочешь встать?

Я осторожно кивнул.

— Тогда попроси.

Что это он затеял?

— Хорошо. Отпусти меня.

Райан покачал головой:

— Нет, не так. Не так. Попроси как следует.

— Пожалуйста, отпусти меня.

— Нет, деревенщина! Как следует. Скажи «сэр».

Вот оно в чем дело. Он просто вознамерился довести до конца свой первоначальный план.

— Обойдешься, Рейки!

Смятение отразилось на лице задиры. За шестнадцать прожитых лет ему ни разу не доводилось сталкиваться с сопротивлением. И вот какой-то жалкий фермерский сынок посмел восстать против него. Да еще на глазах у девчонок. Райан поставил ногу в мокром грязном ботинке мне на грудь.

— Говори, Маккол!

— В гробу я тебя видал, Рейки!

Это была сильная фраза. Так всегда говорила мать моему отцу, когда тот просил ее принести уголь в дом.

— Последний раз предупреждаю тебя, Маккол. Если ты не назовешь меня «сэр», мы устроим тебе такую взбучку, что ты ее не скоро забудешь.

Я расхохотался. Я просто не мог сдержаться. Эти мальчишки не сумели бы задать взбучку никому, и тем более тому, кто прошел суровую школу у Христианских Братьев.

Рейки заглянул мне в глаза. Он прекрасно понимал, что несколько зуботычин вряд ли меня испугают. Ко мне требовался совсем другой подход. Он склонился надо мной и прошептал мне на ухо:

— Вот что мы с тобой сделаем, деревенщина: или ты скажешь мне «сэр», или мы снимем с тебя штаны и бросим в реку.

Я чуть было не расхохотался вновь, но тут вспомнил о девчонках, которые по-прежнему висели на перилах в предвкушении зрелища. Даже от мысли о том, что они могут увидеть меня без штанов, меня бросило в краску.

Рейки победил, и видно было, что он это знает.

— В общем, решай сам. Я лично очень надеюсь, что ты откажешься назвать меня «сэр».

Мы были деревенскими парнями. В те времена это означало, что с девчонками мы почти не общались. Мы не умели держаться с ними так запросто, как дублинцы. Я бы умер от страха, если бы мне предложили станцевать с одной из них, не говоря уже о том, чтобы выбежать перед ними из реки в одном исподнем.

— Отпусти меня, Рейки, — пробормотал я.

Я пытался вложить в эту фразу некоторую угрозу, но результат оказался жалким.

— «Отпусти меня» — а дальше?

Я тяжело вздохнул. Что было хуже: река или слово? Я сделал свой выбор. Ошибочный, как я считаю сейчас и считал все эти пятьдесят лет.

— Отпустите меня, сэр.

Раскаты их хохота до сих пор звучат у меня в ушах.

Картинка над головой Лоури рассыпалась облаком разноцветных искр.

— Тебе никогда не приходило в голову, что можно просто жить себе дальше, не вспоминая об этом? — спросила Мэг. — Наплевать и забыть, как говорится?

Лоури надулся, словно обиженный ребенок. Он лелеял отмщение сорок три года и не собирался так вот запросто отказываться от него.

— Но подумай, ведь прошло столько лет. Боже мой, да за это время столько воды утекло!

Лоури не отвечал. Да он и не мог, потому что кругом были другие пассажиры. Впрочем, ответ не требовался. Даже не прибегая к своим весьма умеренным телепатическим способностям, Мэг могла прочитать его в глазах старика.

— Ладно, ничего не попишешь, — вздохнула она. — Заткнусь и буду делать, что просят. Но я хочу обратиться с официальным заявлением на тот случай, если там, наверху, меня хоть кто-нибудь слышит. Я просто исполняю приказ, я против того, чтобы бить стариков.

И увидела кое-какие перемены. Лоури явно почувствовал, что с этим его желанием не все ладно, но отказаться от его исполнения было пока свыше его сил. Час еще не настал. Не беда — у Мэг в распоряжении имелось еще достаточно времени.