Итак, очередной этап партийных битв отшумел. Троцкий, который после похорон Ленина совершенно слег, к середине февраля все же немного ожил, и в конце концов выполнил решение ЦК – отправился на отдых в Сочи. Я тоже взял небольшой тайм-аут в своих занятиях политикой, ограничиваясь лишь текущими делами в наркомате, да нечастыми посещениями спортзала на Цветном бульваре.

К моему удивлению, раз-другой на этих тренировках появилась Лида Лагутина. И как она узнала, когда именно меня можно встретить на этих тренировках? Это обстоятельство слегка шевельнуло в моей душе неясные подозрения. Конечно, "студентка, комсомолка и, где-то, наверное, даже и красавица" отнюдь не внушала мне каких-либо антипатий – скорее, наоборот. В конце концов, здесь мне еще не было и сорока, спортивную форму я все-таки немного подтянул, на недостаток жизненных сил не жаловался, работой чрезмерно изнурен не был, и даже политические треволнения не смогли превратить меня в фанатика, сжигающего всего себя в пламени политической борьбы. В общем, другой человек на моем месте вряд ли возражал бы против возможности установить с Лидой более тесное знакомство…

Однако на моем месте был не кто-то другой, а я сам, собственной персоной, со всеми моими тараканами в голове, скелетами в шкафах и прочими неизвестными и невидимыми широкой публике обстоятельствами. Там же, где осталась вся моя прежняя жизнь, я потерял и свою любовь. Несмотря на то, что непонятные и неподвластные мне силы положили между нами почти девяносто лет, несмотря на то, что в этом времени моя любимая еще не родилась – забыть ее было просто невозможно. В результате я, конечно, не игнорировал женщин, не чурался женского общества и не шарахался от красивых девушек, как от дьявольского искушения. И все же они существовали в моих глазах скорее как некий факт внешнего мира, однако они были здесь не для меня.

Возможно, неумолимо текущее время в условиях непреодолимой разлуки с любимой через какое-то время стерло бы боль утраты, и позволило, в конце концов, зародиться какому-то новому чувству. Но помимо чувств, человеком управляет еще и разум. А разум твердил мне: вступая на минное поле большой политики, да еще и в такое время, в преддверии безжалостных перемен, нельзя никого тащить за собой. Тем более – тех людей, которые тебе не безразличны.

Была и еще одна причина. Сны.

…В моих снах она была такой, какой я ее никогда не видел. Разве что на старых фотографиях…

…Лес. Девчонка лет пятнадцати-шестнадцати, одетая в красивую шелковую блузку и длинную расклешенную клетчатую юбку – костюм отнюдь не для лесных прогулок. Держа в руках какой-то провод, она ловко взбирается на дерево, лезет все выше и выше, и вот закидывает провод на одну из верхних веток. Когда она спускается, мой взгляд скользит вдоль провода и упирается в согнутую спину, затянутую в мундир табачного цвета из весьма приличного тонкого сукна. Из-за спины торчит край какого-то металлического ящика с циферблатами и индикаторами на передней стенке. Рация! Человек слегка выпрямляется и теперь можно разглядеть зигзаги золотого шитья на погонах бригадного генерала. Неподалеку, среди высоких кустов орешника, торчит капот черного лакированного автомобиля, сияющего хромированным бампером, такой же окантовкой продолговатых фар, выступающих из изящно изогнутых крыльев, и обрамлением двух плоских лобовых стекол, разделенных такой же блестящей стойкой. На маленьком флагштоке над капотом повис флажок трудно различимой с такого расстояния расцветки.

Девчонка, спрыгнув с нижней ветки, быстро отходит на пару десятков шагов в сторону, ее рука стремительно ныряет в боковой карман юбки, и появляется оттуда уже с маленьким, совсем игрушечным никелированным пистолетиком с перламутровыми щечками. Зажигалка? Или, в самом деле, игрушка?.. Девчонка внимательно обводит взглядом окрестности, фиксируя обстановку вокруг полянки, на которой развернута рация. Рука мужчины пляшет на ключе, отправляя в эфир торопливый писк морзянки. Девчонка продолжает вести взглядом вокруг себя, и вот, в какой-то момент мы смотрим с ней глаза в глаза. Я порываюсь броситься вперед, что-то сказать…

Во сне возможно многое, чего не бывает в яви, но и то, что возможно наяву, далеко не всегда получается во сне. Сон обрывается, возвращая меня к действительности. Суровой действительности – суровой еще и потому, что здесь мне никогда не суждено встретить эту девчонку. Хотя… Если доживу лет эдак до шестидесяти пяти или около того, такая встреча будет в принципе возможна. Вот это действительно дьявольское искушение – дождаться, и увидеть ее такой, как я не видел ее в прошлой жизни…

После таких снов душа как-то не рвалась к подвигам на любовном фронте. Тем не менее, я не видел никаких оснований для того, чтобы демонстрировать Лиде Лагутиной нарочитое отчуждение. Я охотно проводил с ней тренировочные схватки, провожал от зала спортивного общества "Динамо" домой по бульварам, обсуждая с ней по пути дела в комсомоле, партийную политику, лекции Бухарина, Скворцова-Степанова, Рязанова в Коммунистическом университете, уличное хулиганство, наглядную агитацию (в том числе плакаты в университетской столовой), борьбу за культуру быта в студенческом общежитии, недостаток многих товаров и разницу цен в частной и кооперативной торговле…

Во время нашей третьей совместной тренировки в феврале Лида вдруг напомнила мне:

— Виктор Валентинович, а что это вы позабыли о том, чтобы обзавестись оружием? Я вот не забыла, и приглашаю вас завтра, двадцать второго, в динамовский тир на Лубянке, 13. Там у входа и встретимся. Я думаю, к восемнадцати ноль-ноль вы успеете туда подойти?

В пятницу, 22 февраля, подхожу к зданию по адресу "Лубянка, 13" (ба, знакомое место – это же бывший магазин Трындина!) ровно в восемнадцать ноль-ноль. В тот же момент вижу приближающуюся ко мне по тротуару Лагутину. На ней было надето неизменное коротенькое пальтецо, плохо защищавшее от февральских вьюг и морозов, длинную темную юбку, высокие башмаки на шнуровке. Голова была замотана кашемировым платком, из-под которого выглядывал пуховый.

Похвальная точность. Наверное, прежняя работа в МЧК приучила.

— Добрый день! Ну, Лидия Михайловна, показывай, где тут общество "Динамо" свой тир устроило?

Лида широко распахнула на меня свои карие глаза и тронула за локоть:

— Нам сюда. Пошли!

И она уверенно направилась к входной двери. Войдя внутрь, мы свернули на лестницу, ведущую в подвальное помещение. До моих ушей стали доноситься приглушенные звуки выстрелов.

В подвале, где размещался тир (как и в гимнастическом зале накануне), было, мягко говоря, не жарко. Лида даже не стала раздеваться, лишь размотала и сняла с себя оба платка, а я все же пристроил свое пальто на грубо сколоченный деревянный барьер, за которым располагались стрелки.

Моя членская карточка общества "Динамо" позволила получить наган-самовзвод с сильно потертым воронением, имевший клеймо Императорского Тульского оружейного завода, и полтора десятка патронов. Лагутину здесь, похоже, хорошо знали, потому что она получила то же самое безо всяких вопросов, не предъявляя никаких документов.

Из револьвера я стрелял первый раз. Довольно быстро самостоятельно разобравшись, как заряжается барабан револьвера, становлюсь в позицию для стрельбы. Зараза! Спусковой крючок при стрельбе самовзводом сильно упирается, и ствол нагана ощутимо пляшет в руке как раз в момент выстрела. После третьего промаха удается, наконец, приноровиться – сначала осторожно выбираю практически весь свободный ход спускового крючка, затем еще чуть-чуть надавливаю, и револьвер выпускает пулю, почти не дергаясь в моей руке. Довольно заметная отдача, конечно, подбрасывает его, но не настолько сильно, как знакомый мне пистолет Макарова.

Расстреляв семь патронов, даже не утруждаю себя подсчетом попаданий. Три первых пули ушли не то, что "в молоко", а вообще мимо мишени. У Лиды успехи явно больше. Она приносит свою мишень: из семи выстрелов три десятки, девятка, две восьмерки, одна шестерка.

Следующие семь выстрелов позволили мне слегка реабилитировать себя после провальной первой серии. Лишь одна пуля ушла мимо мишени и одна – "в молоко". Остальные распределились так: одна восьмерка, шестерка, две четверки, двойка. Попадания были сильно разбросаны, но, в общем, тяготели к верхней правой части мишени. Двадцать четыре из семи. Ранее мой личный рекорд при стрельбе из пистолета Макарова составлял шестнадцать из трех.

Лида тоже улучшила результаты – четыре десятки, три девятки.

— Да, Виктор Валентинович, вам надо крепко подтянуться, — серьезно, без тени насмешки или иронии замечает моя спутница. — Пожалуй, придется в тир ходить каждый день.

Приехали! Зачем мне еще и этот геморрой? Но спорить не хочется, и я только печально вздыхаю.

— Ну-ну, не кручиньтесь! — покровительственно говорит Лида. — Научитесь. Если наган освоите, то из какого-нибудь пистолетика полегче будете все пули в десятку класть.

— Да, кстати, — спохватываюсь я. — Вы, помнится, мне как-то говорили, что можно такой пистолет раздобыть?

Теперь уже вздыхает студентка:

— Я знакомых ребят из ЧК (так она по привычке именует нынешнее ГПУ, точнее, с ноября прошлого года, ОГПУ) давно уже попросила. Но они даже для меня подходящего свободного ствола пока не подыскали. Мне вот Кольт американский предлагали, но такой брать не хочется – он большой, тяжеленный, да и патроны к нему не добудешь. А из маленьких тоже ничего хорошего. Правда, ребята "Браунинг бэби" нашли, но про него говорят, что не слишком надежный, — развела она руками.

Ладно, похоже, эту проблему придется решать самому. Даром, что ли, в моем наркомате Спотэкзак существует? А пока потренируюсь с револьвером Нагана тульского производства. Машинка-то неплохая, но хотелось бы что-нибудь полегче и покомпактнее. Мне же не в бой идти…

Теперь каждый день после работы я тащился на Лубянку – стрелять. Со мной возился руководитель секции пулевой стрельбы А.А.Смирновский. Несколько раз рядом со мной тренировался энтузиаст стрелкового дела, во многом стараниями которого была налажена работа этой секции – зам начальника политотдела войск ГПУ Московского округа П.С.Уралец. Вот этот стрелял вполне прилично, не чета мне, и наставления инструктора ему явно не требовались.

Проблему создавала нехватка патронов, и приходилось приплачивать за сверхнормативные, чтобы потренироваться как следует. Время от времени в тир заглядывала и Лида Лагутина – проверять, как занимается ее подопечный. Мои результаты понемногу улучшались, но медленно.

В один из не по-весеннему морозных мартовских дней – мне запомнилось, что это была суббота, восьмое марта, потому что я поздравлял Лиду с Днем международной солидарности трудящихся женщин, — в тире произошла неожиданная встреча. С лестницы вдруг донесся шум множества голосов, и в подвал ввалилась мужская компания. У всех под распахнутыми шинелями виднелись гимнастерки или френчи без знаков различия. Обернувшись, я почти сразу узнал в одном из вошедших начальника КРО ОГПУ Артура Христиановича Артузова (уж больно характерная у него была внешность). Чуть погодя, в другом мужчине я заподозрил Генриха Ягоду (сейчас он, кажется, зам председателя ОГПУ). Кое-кто из остальных будил во мне смутные воспоминания, но определить, кто есть кто, я так и не смог.

Пока я разглядывал эту компанию, из-за спин вошедших вышел мужчина с крупным округлым лицом, и воскликнул:

— Лида? Лагутина?

— Ой, Станислав Адамович! — и Лида кинулась вперед, а мужчина шагнул ей навстречу и заключил в крепкие объятия.

После обмена дружескими восклицаниями ("Как у тебя учеба продвигается?", "А вы по нас в Питере не скучаете?", "А ты сама по ЧК не соскучилась?") Лагутина повернулась ко мне:

— Знакомьтесь, Станислав Адамович, это мой товарищ – Виктор Валентинович Осецкий из Наркомата внешней торговли, — с этими словами она снова развернулась к мужчине и, в свою очередь, представила его:

— Это Станислав Адамович Мессинг, он был моим начальником, когда я работала в МЧК.

Сюда что, чуть не вся коллегия ОГПУ пожаловала? Только Феликса Эдмундовича не хватает! Впрочем, наверное, так и есть – в разговоре, который вели между собой вошедшие, мое ухо выловило слова "заседание коллегии".

Между тем руководители ОГПУ подошли к огневому рубежу и в тире зазвучали выстрелы, многократным грохотом отражаясь от стен закрытого помещения. Кое-кто из них стрелял из своего оружия, а кто-то, как и мы с Лидой, получил по нагану здесь, в тире.

Стреляли не все. Мессинг, стоя в стороне, переговаривался с невысоким худощавым мужчиной в очках, с маленькими усиками, почти полностью умещавшимися под носом:

— Миша, "окна" на финской границе нами плотно контролируются… — тут он оглянулся и резко оборвал фразу, которую произносил громким голосом, пытаясь перекричать грохот выстрелов. — Но об этом потом.

"Окна" на финской границе? Они должны сыграть весьма важную роль в завязывающейся сейчас операции "Трест". Но показывать свою осведомленность, да и вообще интерес к операциям ОГПУ, совершенно не к месту. Ну, крутят сейчас чекисты "Синдикат-2", скоро закрутят "Синдикат-4" и "Д-7". Так и пусть крутят. Без меня. Кстати, кто такой этот Миша? Вроде бы, и его фотографию я когда-то видел, но сегодня мне так и не пришло никакой помощи внезапным озарением, позволяющим в нужный момент чудесным образом извлечь из головы отсутствовавшие там ранее точные даты, имена, цифры, факты.

Мессинг, прервавший деловой разговор со своим коллегой, снова обратился к Лагутиной, стоявшей рядом со мной шагах в трех-четырех от него:

— Кстати, Лида, ты мне так и не ответила: скучаешь, небось, по чекистской работе?

— Интересная и нужная работа есть не только в ЧК, — похоже, сентиментальной ностальгии по чекистской романтике она не испытывала. — Так что по работе скучать не приходится. Вот по товарищам некоторым скучаю.

— Понимаю, — слегка кивнул Станислав Адамович. — После гражданской, когда нам пришлось по макушку вывозится и в крови, и в грязи, многие предпочли уйти он нас. Причем не скажу, что ушли худшие кадры. Феликс Эдмундович буквально скрепя сердце отпускал. Но, Лида, в ОГПУ ведь и поинтересней работа есть. Вот, например, у Миши. — Он качнул головой в сторону своего собеседника:

— Хочу вас познакомить. Это, Лидуся, Михаил Абрамович Трилиссер. У него в отделе работа тонкая, можно сказать, интеллектуальная. Как раз для такой девушки, как ты, — и он широко, доброжелательно ей улыбнулся.

— Что же это вы у меня перспективные кадры сманиваете? — решаюсь вмешаться в разговор. Не то, чтобы я хотел удержать Лиду от работы в ОГПУ, но почему бы не воспользоваться этим поводом, чтобы завязать знакомство? Рискованное, конечно, знакомство, но при случае может весьма и весьма пригодиться. Теперь, когда фамилия была названа, я припомнил должность этого человека. Начальник ИНО ОГПУ – это фигура.

— Это как поглядеть, Виктор Валентинович, кто у кого сманивает. Лида – наш старый, проверенный кадр! — немедленно отозвался Мессинг.

— Ладно, ладно! — иду на попятный. — Признаю ваш приоритет. Думаю, что Лидия Михайловна способна стать украшением вашего аналитического сектора.

Трилиссер и Мессинг молча переглядываются. Наконец, Михаил Абрамович прерывает паузу:

— Думаю, что я не выдам большую государственную тайну, если скажу, что у нас в отделе сектора под таким названием нет.

— Дело не в названии. Но неужели у вас нет группы специалистов, которая занимается сбором и сопоставлением разведданных, которые поступают по вашей линии, по линии военной разведки, по линии НКИД, от Коминтерна, от корреспондентских пунктов за рубежом, и просто от наших граждан, командируемых за границу, составлением обобщающих сводок и анализом таких сводок? — собственно, мне самому интересно, создан уже у них такой аналитический сектор, или им можно подкинуть эту свежую идею.

Станислав Адамович реагирует немедленно:

— А ведь он дело говорит, Миша! Такую группу было бы полезно создать, и стягивать туда информацию из всех возможных источников.

Трилиссер, судя по всему, также первым делом реагирует на возможность сосредоточить в своих руках все потоки разведывательных данных, а не на необходимость их аналитической обработки. Но раз уж такие сводки будут делаться, следующим логичным шагом будет налаживание аналитической работы с содержащейся в них информацией.

— Ты сам знаешь, Станислав, — недовольно бурчит Михаил Абрамович, — что даже новую штатную единицу заполучить для нас большая проблема, не то, что новое структурное подразделение. Хотя я бы тоже эту идею покрутил. Что-то тут есть перспективное. Вместо разрозненных сведений можно будет иметь полную картину, осветить вопросы с нескольких сторон…

— Со штатами, конечно, сейчас тяжело, — соглашается Мессинг. — Но можно ведь найти способы и внештатных работников привлекать. Таких, скажем, как Лида. Да и Виктор Валентинович тоже, я смотрю, мужик с головой… — и он бросает на меня быстрый, цепкий взгляд.

— Э-э, нет! — немедленно возражаю я. — Я до ваших секретов касательства иметь не хочу. Хотя подсказать кое-что могу. Взгляд со стороны, под другим, так сказать, углом зрения, иногда бывает очень полезен.

— Чтобы что-то дельное посоветовать, надо знать нашу кухню изнутри, — уверенно заявляет Трилиссер.

— Смотрите сами, — отвечаю я. — Я тут вам расскажу кое-что, а вы мне даже не сообщайте, насколько близко к истине мои догадки, и есть ли в них какой-то смысл. Но попробуйте над моими словами задуматься. — Не давая им времени возразить или остановить меня, продолжаю:

— Думаю, что сейчас основная активность ИНО ОГПУ, как, впрочем, и КРО, нацелена на белогвардейские эмигрантские организации, такие, например, как РОВС. Это вполне логично. Сегодня именно эти организации, а не Польша, Румыния, или другие страны "санитарного кордона", представляют собой непосредственную опасность для СССР. В то же время через эти же организации нашей разведке легче проникать за границу и создавать зарубежные резидентуры. — Трилиссер и Мессинг внимают мне молча, не порываясь что-либо сказать, и лишь Станислав Адамович, при признаке обозначившейся паузы, один раз поощрительно кивнул головой.

— С другой стороны, такая ориентация работы не имеет дальней стратегической перспективы. Сила, значимость и влияние этих организаций за предстоящие пять-шесть лет – в том числе и вашими усилиями – будут сведены к очень низкому уровню. Да и мировая политика делается отнюдь не эмигрантами, постепенно теряющими остатки почвы под ногами. А ведь нам надо держать руку на пульсе политики основных империалистических держав, не так ли? — Мессинг вновь кивает головой, не столько в знак согласия, сколько поощряя меня продолжать. Продолжу, мне не жалко.

— Итак, нам нужна агентура в правительственных и военных кругах ведущих империалистических государств. Но где ее взять? Можно, конечно, пойти по традиционному пути прежних мастеров шпионажа – играть на людских слабостях, используя шантаж и подкуп. Не отвергая целиком возможностей, которые дает этот путь, хотел бы предложить другой подход. Сейчас среди молодежи на Западе, в том числе принадлежащей и к выходцам из среды господствующих классов, есть немало людей левых, социалистических убеждений. Стоит поискать таких молодых людей, которые в большинстве своем не очень-то и скрывают свои взгляды, в лучших университетах на Западе. В перспективе именно из выпускников этих университетов будет рекрутироваться правящая элита. Полагаю, что в случае удачи мы получим в этой, труднодоступной для нас среде, ценную агентуру, которая будет работать на нас из идейных побуждений. — На этом все же делаю паузу.

Станислав Адамович с улыбкой смотрит на Трилиссера:

— Ну, Миша, я же говорил, — голова!

Трилиссер же буквально сверлит меня пристальным взглядом, но продолжает сохранять молчание. Видимо, он подозревает, что мне есть еще, что сказать, и желает, чтобы я выложился до конца. Ладно, не буду разочаровывать Михаила Абрамовича:

— Есть еще одно соображение. Подозреваю, что сейчас, после мировой войны и тяжелых послевоенных лет, разведывательные службы империалистических государств сидят на относительно скудном пайке. Это ограничивает их возможности по части организации плотной сети наружного наблюдения, состоящей из опытных филеров, по части организации надежного радиоперехвата, да и вообще по части использования наиболее современных технических средств контроля и проверки для противодействия нашей разведке. Но эта, благоприятная для нас ситуация, в перспективе неизбежно изменится. Поэтому, полагаю, уже сейчас кадры наших собственных разведчиков надо готовить с учетом этой перспективы, прививая им соответствующие конспиративные навыки. Кроме того, ОГПУ надо бы озаботиться разработкой собственных технических средств для обеспечения разведывательной работы. Ну, например, ориентировать Нижегородскую радиолабораторию на работу по миниатюризации радиопередатчиков и по объединению в одном агрегате радиоприемных и передающих устройств. Да и более компактные и более емкие аккумуляторы для радиостанций вам не помешают. Если же передатчик питать от сети, его расположение можно засечь выборочным отключением электричества.

— Дело неплохое, — прерывает, наконец, свое молчание Трилиссер. — Только вот наш бюджет подобные расходы не потянет.

— На совершенствование радиотехники можно еще и военное ведомство подписать, — предлагаю я.

— У них сейчас с бюджетом тоже не ахти, — скептически бросает Мессинг.

Пока мы вели этот разговор, остальные чекисты закончили стрельбу, и кое-кто из них уже надевал сброшенные шинели, собираясь на выход. Михаил Абрамович со Станиславом Адамовичем тоже стали оглядываться на остальных. Затем Трилиссер снова повернулся ко мне:

— Знаете, Виктор Валентинович, мне кажется, что этот разговор должен иметь продолжение. Тут, действительно, есть, над чем подумать. Вы не подскажете свой служебный телефон?

Михаил Абрамович записывает мой номер в записную книжку и протягивает мне руку для прощания.