Утром в пятницу, 8 августа, на Ходынский аэродром я направился на извозчике (с которым уговорился с вечера), потому что в такую рань трамваи только начинали выезжать из депо. Да и в любом случае ехать с пересадкой на трамвае, да еще самому тащиться с саквояжем от Петровского путевого дворца до Ходынского поля мне не улыбалось. Улицы в это время были еще пустынны, лишь отдельные дворники, молочники, и прочий рано встающий люд изредка попадались нам по пути.

На летном поле зеленела трава, высоко в небе плыли легкие белые облачка, воздух был чистый, не насыщенный городской пылью, и дышалось легко. То со стороны Пресни, то со стороны Петровского парка доносился стрекот моторов аэропланов – взлетавших или заходивших на посадку. А в дальнем конце летного поля на травке идиллически паслись едва различимые коровки и козочки.

На поле линейкой выстроились аэропланы. Да, в прошлой жизни мне таких видать не доводилось. Авро, Ансальдо, Ньюпоры, Де Хэвиленды, Дойчфоры – поставки доблестных союзников по империалистической войне и трофеи той же, да еще и гражданской войны. Недавно закупленные самолеты – с полдюжины пятиместных Юнкерсов F-13 "Добролета", собиравшихся по лицензии неподалеку, в Филях, — были в явном меньшинстве. Среди этих иностранцев было несколько наших Р-1, выпускавшихся велосипедным заводом "Дукс", да одиночкой затесался проходящий здесь испытания АНТ-2, который мог гордиться тем, что целиком изготовлен из алюминия.

К счастью, отправлявшееся в Кёнигсберг воздушное судно, выкаченное у меня на глазах из деревянного ангара, было новенькой машиной и выгодно отличалось от разношерстной коллекции ветеранов, некоторые из которых непонятно почему не разваливались прямо на стоянке. Во всяком случае, узлы и детали, примотанные друг к другу проволокой, а то и шпагатом, были для них не редкостью, и уж большинство аэропланов пестрело разнообразными заплатками.

Пока маленькая кучка пассажиров собиралась неподалеку от нашего воздушного извозчика, я успел внимательно осмотреть самолет. Fokker F-III был монопланом с одним двигателем и имел расположенное сверху фюзеляжа довольно толстое крыло. Нос был тупым, как будто обрубленным, и на нем был закреплен двухлопастный винт. Одноместная кабина пилота была устроена таким образом, что, по моему мнению, обзор из нее оказался до крайности затруднен. Фактически это был расположенный между двигателем и крылом открытый люк, из которого торчала голова пилота – но даже для того, чтобы пилот мог высунуть голову, в передней кромке крыла пришлось сделать выемку. Было такое впечатление, что из кабины можно было смотреть только вверх и по сторонам. И как пилот при таком обзоре может взлетать и уж тем более – садиться? Разве что высовывая голову как можно дальше вбок… В общем, довольно типичный продукт своей эпохи. Полет на таком агрегате не внушал мне большого оптимизма.

Оказалось, что сегодня машину будет пилотировать один из советских пилотов, наряду с немцами совершавших полеты по этой трассе. Молодой человек, лет двадцати пяти, одетый в короткую кожаную куртку (большую кожанку на меху и теплый шлем с очками-"консервами" он нес на руке), подошел к аэроплану, сопровождаемый ирландским сеттером золотистой масти, вившимся у его ног. Летчик скомандовал ему – "сидеть, Нэпир!" — и представился пассажирам: "Николай Шебанов". О, так это тот самый Шебанов, которого мне отрекомендовали как лучшего пилота на этой трассе, мастера точной посадки. Помнится, как раз его хвалил Маяковский, после того, как они слетали вместе, а потом вдвоем с ним шатались по Кёнигсбергу. Николай имел, несмотря на молодость, уже солидный опыт полетов – его обучение началось еще в 1918 году в Московской школе летчиков (куда он, между прочим, поступил по прямой протекции Ленина).

К двери пассажирского салона была приставлена лесенка, и пора было занимать места. Посадка сопровождалась короткой перебранкой на ломаном немецком – норма провоза багажа на нашем "воздушном гиганте" была всего пять килограмм на пассажира, и одному из них пришлось все-таки отдать часть своего груза провожающим. Внутри самолет меня удивил, причем, одним словом это удивление не опишешь. Приятным было то, что пассажирская кабина, судя по всему, хотя и не была герметичной, но не имела видимых щелей – во всяком случае, не приходилось ожидать, что в полете ее будет продувать сквозняками. Салон на пять пассажиров был довольно просторным, его интерьер был выполнен в викторианском стиле. Доводилось слышать, что он был красивее, чем у любого другого авиалайнера этого времени. С этим можно было бы согласиться, если бы его не портили проходившие внутри трубы каркаса. Вдоль всего салона шли довольно большие окна, а внутри был установлен трехместный диван, лицом против движения, и два кресла, смотревшие по ходу движения. Специального багажного отсека не было, и свой скарб мы размещали прямо на полу, рядом с креслами и диваном.

Снаружи раздавались какие-то команды. И вот, мотор застрекотал, затем самолет покатился по полю, выруливая на взлетную полосу. Рокот мотора стал громче, вибрация – заметнее, и мы начали разгон. Трясло нас… Ну, представьте себе, что вы разогнались на автомобиле по грунтовке до скорости свыше ста километров в час. Довольно быстро наш Фоккер оторвался от земли, что стало заметно в первую очередь по резкому уменьшению тряски, и под крылом поплыли окраины Ходынского поля, затем слева сзади показался круг Кудринской площади. Мой первый полет в этом времени начался…

…К концу полета, после двух промежуточных посадок, я был уже сыт по горло монотонным стрекотанием двигателя, вибрацией, воздушными ямами, невозможностью размять затекшие конечности, и меня уже давно не занимали неторопливо проплывавшие внизу, под крыльями нашего воздушного извозчика, виды Земли сверху. Некоторое оживление посетило меня, когда самолет начал снижение при подлете к Кёнигсбергу, и в окно удалось рассмотреть рукава Прегеля, а впереди – линию укреплений Литовского вала, еще дальше за ними – шпиль замковой башни и гладь городских прудов.

Я не был здесь… Сколько? Около полутора лет прошло? Или – почти тридцать один год до моего рождения на свет в этом городе… Нет, не совсем уже в этом…

Да, не совсем. Вот оно, зримое доказательство – под нами уже появилось летное поле аэродрома Девау. Здание его аэровокзала, построенное по проекту известного кенигсбергского архитектора Ханса Хоппа, было запущено в эксплуатацию осенью 1922 года и стало первым постоянным коммерческим терминалом в мире. Совсем недавно возведенные ангары, двумя крыльями расходящиеся под углом от этого здания, казались огромными по сравнению с ним. Впервые вижу аэровокзал Девау целым. В моем времени от аэропорта уцелел (после боев 1945 года) только огрызок центральной части здания и примыкающее крыло. Исчезла и ажурная металлическая декоративная решетка, которая сейчас обрамляет крышу. Да и нет уже аэропорта Девау, остался лишь едва цепляющийся за существование аэроклуб.

Фоккер лихо подруливает прямо к тому крылу аэровокзала, где расположена таможня. Пассажиры, с трудом разминая затекшие члены, кое-как вылезают из самолета. Не позабыв поблагодарить Николая за мастерскую посадку, интересуюсь у него, как добраться в город. Наш летчик поясняет, что неподалеку есть остановка рейсового автобуса, но ходит он редко, и поэтому лучше воспользоваться такси, хотя это и обойдется недешево. Я тут же договариваюсь с ним о поездке вскладчину и иду проходить необходимые формальности.

Вскоре за стеклом автомобиля уже замелькали пригороды с аккуратными домиками, вокруг которых зеленели сады. Затем мы подъехали к старинным Королевским воротам с множеством декоративных башенок и повернули направо, в объезд центральной части города, по улице, которая называлась так же, как и в мое время (редкий случай!) — Литовский Вал. По правую руку тянулась массивная земляная насыпь этого самого вала, поросшая деревьями и кустарником. Такси проехало между бастионом Грольман и суровыми казармами Кронпринц и выехало к Россгартенским воротам, рядом с которыми, над зеркальной гладью озера Верхнего (что было простым переводом с немецкого Oberteich), возвышалась башня Дона. А по левую руку вытянулся узкой блестящей лентой утопающий в зелени Замковый пруд, несущий на себе стайки белых лебедей. Как часто я гулял в этом красивом уголке в прошлой жизни…

Снова поворачиваю голову направо – там, на противоположном берегу озера Верхнего, виднеется визави башни Дона – башня Врангель. Где-то в нескольких десятках шагов за ней стоит у берега озера особняк (наверное, уже построенный… или еще нет?), где мы чуть не всем классом справляли зимой 1970 года день рождения Ягодки – одной из наших одноклассниц…

Однако мне сейчас не до воспоминаний детства – боюсь опоздать в советское консульство, где должны быть приготовлены билеты на берлинский поезд.

Обратив внимание на табличку, вижу, что название улицы, по которой мы ехали, изменилось – теперь это была Волльрингштрассе. Город в этих местах сделался одновременно и узнаваемым, и практически незнакомым. Здесь не было многих из тех немецких зданий, которые были памятны мне по прежней жизни. Лишь мелькнула по правую руку строящаяся конструктивистская громада Дома Техники из бурого кирпича. При выезде на площадь нет привычного здания Северного вокзала, где при советской власти обосновался межрейсовый дом моряков (проще говоря – моряцкая общага), а с уходом советской власти здание на престижной площади захватили всякие бизнес-структуры. Видны только платформы и небольшое станционное здание вокзала, который пока называется не Северный (Nordbahnhof), а Кранцевский вокзал (Cranzer Bahnhof). Отсюда ходят поезда на Кранц (Зеленоградск) и Раушен (Светлогорск).

С другой стороны площади – Торговый Дом (построенный, как и Дом Техники, по проекту Ханса Хоппа для Восточной ярмарки), еще не успевший стать Кёнигсбергским муниципалитетом. Его не узнать – восстановленный после войны, он лишился всего декора на фасаде и стеклянной крыши. Сама площадь тоже еще не получила имя Адольфа Гитлера, после 1945 года сменившееся на площадь Победы. Нет пока и здания гестапо, где ныне живет технический университет (бывший институт рыбной промышленности). А вот более старое здание Полицай-Президиума, куда потом въехало областное управление КГБ – на месте, и все так же увито плющом.

Когда такси выехало с площади, убеждаюсь, что на месте и одно из немногочисленных в городе пышных зданий в стиле барокко – Суд Земли Пруссия. Рядом здание в стиле классицизма – сейчас здесь управление почт, а в мое время размещался штаб Балтфлота. По левую руку еще нет большой типографии, построенной в тридцатые годы, как нет и Прусского архива, куда потом въехала Калининградская областная библиотека. А вот памятник Фридриху Шиллеру в сквере – пожалуй, единственный сохраненный в Калининграде памятник немецких времен – стоит, не подозревая о своей исторической судьбе.

Характер жилых домов в старой части города разительно изменился. Сады исчезли, остались лишь ухоженные палисаднички перед домами за красивыми коваными решетками. Эти кованые решетки перед заботливо ухоженными цветниками я еще застал, пока местные власти, решившие бежать впереди паровоза после провозглашения программы строительства коммунизма, не уничтожили в начале шестидесятых эти решетки в порядке борьбы с пережитками частнособственнической психологии. Вместе с исчезновением решеток пришли в упадок и палисаднички с цветниками.

А, вот опять нечто знакомое по воспоминаниям детства – зоопарк. И тут приходилось бывать не единожды, и с родителями за ручку, и без них… Воспоминания мелькнули, и растаяли. Сразу за зоопарком, на Хуфеналлее 31, располагала цель моей поездки на такси – советское консульство. Когда машина подъехала к этому дому, я сразу узнал его, несмотря на изменения в облике фасада, произведенные во время восстановления здания в середине 50-х. Оно было очень хорошо знакомо – здесь во времена моей юности размещался лучший в Калининграде рыбный магазин.

Вообще вся эта улица, получившая в 1946 году название Сталинградский проспект, а потом переименованная в проспект Мира (идиотизм – как бы ни относиться к Сталину, кому могла мешать память о подвиге народа в Сталинградской битве?), была исхожена, что называется, вдоль и поперек. Здесь были и крупные магазины, и ближайший к моему дому кинотеатр, и Центральный парк культуры и отдыха. А дальше шел район красивых вилл – Амалиенау, к счастью, уцелевший после войны… Но надо торопиться, а то как бы консульство не закрылось по окончании рабочего дня.

Мои опасения не оправдались – хотя рабочий день и подходил уже к концу, сотрудники консульства были на месте. Но вот с билетом не повезло. В консульстве уверяли, что никаких указаний насчет меня они не получали, и телеграмм из Москвы о приобретении билета на берлинский поезд не поступало. Хорошо, что я попросил Николая Шебанова подождать меня, не отпуская такси.

И вот обстоятельно-спокойный шофер рулит в сторону вокзала. Свернуть на Дойчорденринг ring не получается – дорога перекрыта полицией. "Коммунисты хотят пройти шествием от Вагоностроительного завода" — поясняет таксист, косясь на цепочку шуцманов, выстроившуюся поперек улицы. И я тут же вспоминаю полустертые, едва заметные, но даже в 60-е годы еще различимые буквы на железобетонных арках путепровода над железнодорожными путями у Вагоностроительного завода – "Голосуйте за Тельмана!".

Ну, что же, значит, сегодня не судьба увидеть, как выглядел раньше Гвардейский проспект, на котором располагался огромный мемориал в честь 1200 воинов 11-й гвардейской армии, павших при штурме Кёнигсберга.

Вместо короткого пути к вокзалу приходится ехать через центр. Такси свернуло в район Штайндамм, и уже вскоре показался Королевский замок – тут уж не выдерживаю и жадно прилипаю к окну, ибо это сооружение я видел только в развалинах. Мне еще повезло, потому что в конце 60-х годов местные власти решили снести "этот оплот прусского милитаризма", и с трудом разнеся взрывами его мощные стены и башни, стали с 1970 года возводить на его месте Дом Советов, который так и не был введен в строй даже в 2011 году.

Проехав замок, тут же минуем совсем маленькую Кайзер Вильгельм Платц (с соответствующим памятником), под горку спускаемся на мост, и такси оказывается на плотно застроенном острове Кнайпхоф (одной из трех исторических составных частей старого Кёнигсберга). Над тесно сгрудившимися домишками возвышался шпиль Кафедрального собора, быстро остающийся позади. Налет англо-американской авиации оставит в 1944 году от Кнайпхофа одни руины, и лишь Кафедральный собор, в который непосредственно угодила всего одна бомба, по-прежнему будет возвышаться над грудами битого кирпича…

Такси въезжает на Зеленый мост с ажурными металлическими декоративными арками (и вправду выкрашенными в темно-зеленый цвет). По левую руку над набережной возвышается массивное здание Новой Восточно-Прусской Биржи со множеством арочных проемов и колонн… Биржа властно напомнила, что в моем кошельке одни лишь червонцы и еще нет ни одной марки (свою долю за такси я отдал Николаю Шебанову червонцами). Лихорадочно ищу глазами вывеску какого-нибудь банка. Банк тут же отыскивается совсем рядом с Биржей. Торопливо прошу водителя остановиться, и бегу к банку. Лишь бы он еще не закрылся! Но нет, обменная касса работает до двадцати часов, и я успеваю обменять свои червонцы по довольно сносному курсу – 2,12 марки за золотой рубль. Хотя официально червонец в Германии на бирже не котировался, банки охотно меняли червонцы на рентные марки, уже практически полностью вытеснившие из обращения старые бумажные марки (Papieren Mark – коих за одну рентную марку надо было выложить аж целый триллион!). Теперь – быстро к вокзалу.

Наконец-то! Свернув на Кайзерштрассе, мы выезжаем на вокзальную площадь. Но… Знакомого мне здания вокзала здесь нет. Вот болван! Известный мне по прежней жизни Южный вокзал в Калининграде – а прежде большой и солидный Главный вокзал (Hauptbahnhof) в Кёнигсберге, с огромными застекленными фермами перекрытий над путями, — толком начнет строиться лишь в будущем, 1925 году. А сейчас вместо него функционируют два вокзала Восточный (Ostbahnhof) и Южный (SЭdbahnhof), расположенные рядышком, под прямым углом друг к другу, и отстоящие на несколько сотен метров строго на север от Бранденбургских ворот. Площадка же для строительства нового вокзала выбрана на несколько сот метров юго-восточнее от них, захватывая часть второго оборонительного вала города.

Пользуясь унаследованным от Осецкого знанием немецкого языка, изучаю расписание и выясняю в кассе наличие билетов. Так, на достаточно удобный для меня 302-й поезд, отходящий из Кёнигсберга в 20:43 и прибывающий на вокзал Александрплатц в Берлине утром следующего дня, в 9:29, билетов нет. Совсем. На поезда D18 и D8 (следующие из Риги), более скоростные, однако для меня не такие удобные, поскольку приходят в Берлин довольно рано утром, билеты все же есть. Но только в 1-й класс. Ну, не ждать же здесь до завтра! На гостиницу больше денег уйдет. А, гулять, так гулять! Беру билет в вагон 1-го класса на поезд D8, отходящий в 23:02 и прибывающий в Берлин в 7:39. То есть это на Александерплатц он прибывает в 7:39, но мне надо проехать дальше, до Цоо – этот вокзал ближе всего к нашему торгпредству.

До отхода поезда еще есть прорва времени, и, расплатившись, наконец, с водителем такси, и сдав саквояж в камеру хранения, решаю прогуляться. По утопающей в зелени Философендамм и Банхофволльштрассе иду к исправно функционирующим Брандербургским воротам, сворачиваю на Брандербургторштрассе и выхожу к старинным кладбищам, расположенным на территории парка под названием Старый Сад (Альте Гартен). Кладбища отделены от улицы подпорной стенкой, в которую совсем недавно встроена узкая и высокая стела из черного лабрадора с золоченой надписью – памятник погибшим в 1-й Мировой войне. Этот памятник до его сноса я еще успел застать в прошлой жизни. Вдалеке видна громадная строительная площадка – это там вскоре развернется полным ходом строительство нового Главного вокзала.

Весь день мне было не до еды. Сначала полет, довольно, надо сказать, изматывающий, особенно по сравнению с комфортом воздушных лайнеров, оставшихся в моем прежнем времени. Долгое сидение в одном положении, запах бензиновой гари, воздушная болтанка (к счастью, не сумевшая заставить меня вывернуть желудок) — все это отнюдь не способствовало аппетиту. Потом еще эта нервотрепка с билетами… Но в ходе прогулки я постепенно пришел в себя, и начал задумываться о простых радостях бытия.

К сожалению, этот уголок города был почти пустынным. Хотя в ближайшие годы тут будет построено немало домов, сейчас это была еще довольно малонаселенная окраина. Я уже начал подумывать о том, чтобы вернуться и подкрепиться в вокзальном ресторане. Однако стоило мне пройти еще минут десять по Оберхаберберг, как в ноздри мне ударил аппетитный, дразнящий аромат горячих сосисок с тушеной капустой. Это дело! Тем более, что мой кошелек не бездонный, а после такси и незапланированной покупки билета в 1-й класс уже надо было думать об экономии.

Утолив голод (сосиски, тушеная капуста, да еще пиво, до которого я не большой охотник – но что еще брать в немецкой пивной? Не шнапсом же напиваться!), не спеша отправляюсь в обратный путь, на привокзальную площадь. Тем более, что вовремя припомнилось еще одно не сделанное дело. Когда после прогулки я снова зашел в здание Остбанхоф, то этот старый вокзал, носивший название Восточного, произвел достаточно приятное впечатление. Думается, когда он был сдан в эксплуатацию в середине XIX века, то по тем временам был одним из самых выдающихся в Европе. Построенный по последнему слову тогдашней техники, с газовым освещением (сейчас фонари остались теми же самыми, только газовые рожки сменились на электрические лампочки), длиной около 100 м и шириной 130 м, с двумя крытыми платформами, к которым подходили четыре пути – он должен был внушать уважение. Сейчас, конечно, его былая слава осталась в прошлом, но свою пользу я от него получил, воспользовавшись услугами телеграфа, чтобы отбить в берлинское торгпредство сообщение о своем прибытии.

На Кёнигсберг уже давно спустилась ночная тьма, лишь слегка разгоняемая фонарями на привокзальной площади, когда ближе к одиннадцати объявили о прибытии моего поезда из Риги. Загодя забрав из камеры хранения свой саквояж, отправляюсь занимать свое законное место в вагоне 1-го класса…

Безо всяких помех миновав ночью Польский коридор (никаких побудок для таможенного и паспортного контроля!), поезд точно по расписанию, в 8:00, прибывает на вокзал Цоологише Гартен или просто Цоо.

К счастью, в берлинском торгпредстве на мою телеграмму отреагировали должным образом, и у моего вагона уже ждал встречающий, в котором с первого же взгляда угадывался соотечественник. Мы отправились пешком (ибо тут близко, и хотя доехать можно было бы и на метро, но линии U-Bahn, как назло, расположены очень неудобно) до места проживания, и уже минут через двадцать я заселялся в дешевый пансион на площади Виктории-Луизы, практически целиком оккупированный нашей делегацией. Программа у моих коллег была напряженная, и они уже разбежались по делам – кто в торгпредство на Литценбургерштрассе, 11 (тоже минут за двадцать можно дотопать пешком), кто в посольство, кто на встречи с представителями фирм, или на заводы.

Делать мне, в общем, было пока нечего. Формальный визит в торгпредство с представлением нашему местному главе торгового представительства не занял много времени. Хотя в субботу торгпреда – Бориса Спиридоновича Стомонякова – на работе не оказалось, по подсказке сотрудников быстро нахожу его на квартире, которую он снимает в недорогом пансионе "Вилла Пель".

Хм, и зачем нужно было выдергивать меня из Москвы? Только сейчас припоминаю, что у Стомонякова был свой собственный опыт закупок оружия, и он мог бы вполне справиться с коммерческими консультациями представителей Спотэкзака. Правда, он имел дело с оружием еще до революции, и в Бельгии, но ведь и в Германии он работает уже с 1920 года. Ладно, что сделано, то сделано. Зато побывал у себя на родине за тридцать лет до собственного рождения. Да и возможность обзавестись хорошим личным оружием не стоит упускать.

После обеда в пансионе немного погулял по Берлину, прошелся по парку Тиргартен, разыскал, по собственным воспоминаниям, места гибели Карла Либкнехта и Розы Люксембург вблизи Ландверканала, еще не отмеченные никакими памятными знаками. А вечером удалось, наконец, познакомиться с членами делегации, с которыми предстояло работать. Завтра – воскресенье, выходной день, и наши люди дали себе возможность расслабиться привычным для русского человека способом. Народ налегал на водку, я же предпочел понемножку цедить местный охотничий ликер, больше напоминавший травяной бальзам. Но, так или иначе, разговор завязался, и если мы и не сделались лучшими друзьями, то первоначальный ледок отчуждения уже крошился. Впрочем, тех вопросов, ради которых прибыла в Берлин комиссия по закупкам, пока касались очень скупо.

Следующий день – воскресенье, 17 августа, — выдался таким же жарким, как и предыдущие. Делать было нечего уже практически всем, не мне одному. Кое-кто прошел прогуливать по Берлину свои новые штатские костюмы, которые не могли скрыть военной выправки, кто-то отсыпался после расслабухи накануне вечером, а кто-то деятельно готовился продолжить вчерашнее веселье. К чести этих ребят, до обеда никто принимать на грудь не стал, и мне удалось поговорить с несколькими из них на трезвую голову.

— Что закупать-то будем? — ребром ставлю вопрос перед руководителем комиссии, типичным служакой новой формации, выдвинутым гражданской войной. Однако же и военный опыт в нем чувствовался – похоже, немолодой мужик с пышными усами и большими залысинами на коротко стриженых волосах пшеничного цвета успел сполна хлебнуть лиха еще на империалистической. Представились мы друг другу накануне вечером, и я уже знал, что передо мной Афанасий Кириллович Телепнев, командир стрелковой дивизии ("начдив" — отрекомендовался он по старой привычке). Афанасий Кириллович не без гордости поведал вчера при знакомстве, что в соответствии с военной реформой, которую сейчас усиленно подготавливает Фрунзе, его дивизию предполагается сделать кадровой, а не милиционной.

Телепнев немного медлит с ответом, но затем, видимо, рассудив, что все равно мне работать со всеми контрактами по закупкам, решает не прятать от не слишком внушающего доверие штатского страшную военную тайну:

— Берем как технические образцы небольшие партии ручных пулеметов Маузера и Бергмана, а также пистолетов-пулеметов Бергмана-Шмайссера. А главное – даем заказ на пробную партию в полторы тыщи "Маузеров" под специальный маузеровский патрон 7,63, со стволом, укороченным до 99 мм – Версальские ограничения, мать их… Если испытания в войсках дадут хороший результат, можем затем заказать тысяч двадцать, а то и больше – для вооружения командного состава РККА и войск ОГПУ. - комдив опять немного медлит, а потом добавляет:

— Еще собираемся заказать несколько сот маленьких "Маузеров" карманной носки, образца 1914 года, под патрон 7,65. Эти пойдут для высшего комсостава, и нашим чекистам для оперативных целей. Ну, а что через магазины закупать будут, то не твоя головная боль – тут уж каждый сам решает, что, сколько и почем брать.

— Чтобы понятнее было – почему прицел на большую партию именно "Маузеров"? Почему не "Люгер", например? — Задавая этот вопрос, не скрываю своего интереса. В самом деле, чего греха таить, — что-то когда-то читал, что-то слышал, но ведь дилетант он и есть дилетант.

— Тут выбор достаточно прозрачный, — вклинивается в разговор еще один немолодой член комиссии. Он, как и все, в штатском, но, несмотря на военную выправку, видно, что костюмчик для него тоже не вполне чужой. По каким-то неуловимым признакам от него за версту разит военспецом еще царской закалки. Даже по тому, как он спохватывается и извиняется – "Прошу прощения, не представился – начальник стрелковой школы Леонид Карлович Доннер".

— Так вот, возвращаясь к выбору пистолетов. "Маузер" и "Люгер" — самые мощные машинки. И тот, и другой, довольно сложны в производстве, и в обращении не просты, и вес у них приличный. Но "Маузер" дает очень большую прицельную дальность, то есть является оружием более универсальным. На двести метров из него не хуже, чем из карабина, можно попадать, если приклад присоединить, даже с укороченным стволом в 99 мм. Кроме того, "Люгер" заметно дороже, хотя, в то же время, и несколько компактнее. Однако мы все же берем небольшую партию пистолетов Люгера "Парабеллум" — есть у нас среди комсостава любители этой машинки.

— Так, с этим понятно, — киваю головой. — А вот карманный "Маузер" почему берете модели 1914 года? Почему не 1910-го? Он же компактнее.

Теперь к беседе присоединяется еще один участник – этот довольно молодой, явно нет еще и тридцати, сухощавый, жилистый. Он, не утруждая себя представлениями, эмоционально восклицает:

— Так "Маузер" 1910 года – это же дамская пукалка! Патрон у него слабоват – тот же, что у "Браунинга Бэби", всего 6,35. Только шпану пугать. А чтобы кого застрелить из этой игрушки – это надо очень сильно постараться. — Парень делает ударение на слове "очень", нарочито растягивая его. — Вот у модели 1914-го года патрон помощнее, все-таки 7,65. Уже более дельная штучка получается. Из такой вполне можно при нужде уработать всерьез.

"Уработать"? Чекист, что ли? Похоже…

То-то у военспеца сделалось кислое выражение на морде. А вот комдив свысока бросает:

— То, что по карманам рассовывают – это всяко не боевое оружие.

Чекист не обижается, но замечает в ответ:

— В наших делах не всегда годится бегать, размахивая здоровенным Маузером или Люгером направо и налево. У нас своя специфика.

Но это еще не все, что меня интересует. Задаю следующий вопрос:

— Ручные пулеметы и пистолеты-пулеметы тоже будем брать с прицелом на заказ большой партии?

Телепнев качает головой:

— Насколько я знаю – нет. Сказал же: берем как технические образцы.

Сидящий рядом Леонид Карлович добавляет:

— Это вам лучше у нашего главного оружейника поинтересоваться, инженера с Тульского завода. Василий Егорович, кажется? — уточняет он у комдива. Тот кивает:

— Василий Егорович Шорохов, зам начальника опытного участка. Однако сегодня я его тут только за завтраком и видел. Гуляет, видно, где-то.

Ближе к вечеру посиделки в пансионе постепенно перерастают в банальную пьянку с совершенно неинтересным трепом на посторонние темы. Ну, как всегда – о бабах, пардон, о женщинах, и о политике, разбавляя все это неизбежной темой "бойцы вспоминают минувшие дни…". Я ухожу спать пораньше: завтра уже могут появиться первые проекты контрактов, требующие моего трезвого и отдохнувшего взгляда. Да и с инженером, с Шороховым этим, лучше пообщаться на трезвую голову.