По завершении "примусного совещания" мы договорились с Павлом Астаховым встретиться еще раз, уже с участием Лазаря Шацкина. Хотя удочку насчет участия комсомола в борьбе за рационализацию производства закинули уже давно, неплохо было бы сообразить, что еще можно сделать в этом направлении – ведь до полного благополучия было еще ох, как далеко! Здравые идеи Павла Аристарховича (которые, собственно, в прошлом году я сам ему и подкинул) надо было как можно шире нести в комсомольско-молодежные массы. Почему именно в них? Да потому, что надежды на тех, кто уже вросся в начальственные кресла, пусть и самые незначительные, было очень мало.

Собрались, уже по привычке, у нас дома, в Большом Гнездниковском. Паша заявился с букетом нарциссов и торжественно вручил их хозяйке. Лида сморщила нос, фыркнула, но вежливо поблагодарила, сунув затем букет мне в руки:

— Пристрой в какую-нибудь вазу у папы в комнате, — бросила она. — А то меня от запаха мутит, — понизив голос до шепота, пояснила жена. Да, в ее состоянии немудрено.

Шацкин результатами борьбы комсомольцев за качество продукции и рационализацию производства был недоволен:

— С хозрасчетными бригадами дело идет гораздо лучше. В конце концов нас и ВЦСПС поддержал, да и парткому во многих случая в стороне не остаются. За два года уже на тысячах предприятий хозрасчетные бригады есть, а почти на шестистах заводах практически все бригады теперь – хозрасчетные, — не без некоторой гордости заявил он. — Но вот понизить себестоимость продукции, поднять производительность труда, подтянуть качество удается далеко не везде, с большим скрипом, да и то, чего все-таки добились, не особо впечатляет.

— А чего вы хотите? — развожу руками. — Пока еще рядовому комсомольцу такие штуки, как анализ структуры себестоимости продукции, или факторов производительности труда, не под силу. Без этого же не разберешься, на что надо нажимать, чтобы выправить положение. Поэтому мое предложение такое, — и начинаю излагать свой подход к делу:

— В руках нашего государства есть такой мощный инструмент, как Наркомат Рабоче-крестьянской инспекции, к которому относится и акционерное общество "Оргстрой", где работает Паша, — кивок в его сторону. Вот пусть комсомол этим инструментом и воспользуется. Поэтому задача комсомольских ячеек и комитетов на предприятиях должна заключаться в том, чтобы вставить шило в задницу парткому, и совместно с ним – заводской администрации, чтобы те обратились к услугам "Оргстроя". При этом комсомольцы должны активнейшим образом содействовать бригадам "Оргстроя" в их работе, и заодно сами набираться у них премудрости насчет того, как надо рационализировать производство. Тебе же, Лазарь, как члену ЦКК, вполне с руки поддержать эти начинания, а где надо – надавить авторитетом высшей контрольной инстанции.

— Согласен, на одной самодеятельности и кустарщине в этом вопросе далеко не уедешь, и надо ставить дело рационализации на широкую ногу, — отозвался Шацкин. — Но это только половина вопроса. С качеством-то продукции "Оргстрой" не работает, ведь так, Паша? — обратился он с вопросом к Семенову.

— Да, мы ведь в основном организационными вопросами занимаемся, — подтвердил Павел. — Структуру управления упростить, провести рационализацию техники управления и управленческого труда, отчетность упорядочить, накладные расходы снизить – вот это наша работа. А качеством технологи должны заниматься.

— Ну, Павел Аристархович, тут ты не прав! — сразу изменив и форму обращения, и тон, произнес Лазарь. — Если качеством одни технологи будут заниматься, в отрыве от рабочей массы и от руководителей предприятия, то тогда успехов не жди. Технолог может, конечно, все по полочкам разложить и расписать как надо, но если за выправление качества не возьмутся сами рабочие, да еще и дирекция к этому окажется равнодушна, то так и останутся все эти технологические регламенты на бумаге.

— Это верно, — подхватываю я. — Технолог не может знать досконально все тонкости работы на каждом рабочем месте. Да от отношения рабочего к делу тоже немало зависит. Но ведь основа для доведения качества изделий до пристойного уровня есть. Комитет по стандартам разработал нормативные акты насчет организации контроля качества продукции на предприятиях, а ЦИТ совместно с Казанским институтом НОТ опубликовал пособие по налаживанию работы таких систем контроля качества. Тут ведь комсомольцам ничего изобретать не надо – бери и пользуйся.

— Ты, Витя, прямо, как маленький, — ласковым голосом вмешалась в разговор моя супруга. — "Бери и пользуйся…" – передразнила она меня. — Мне вон, в ГУВП, только для того, чтобы заставить правильно секретные документы регистрировать, столько любимых мозолей пришлось кое-кому отдавить! Ведь любимые мозоли-то жалко! Чего мне только ни довелось выслушать! А тут ведь, как я догадываюсь, дело не в том, чтобы несколько строчек в журнале учета заполнить. Тут ведь усилия приложить надо, чтобы сделать все, как полагается, и брак не гнать. Так ведь, Паша? — повернулась она к своему бывшему однокашнику.

— Да уж, — степенно ответил бывший мастеровой паровозостроительного завода, — чтобы как следует работу исполнить, да еще в срок, постараться надо, и сил своих немало вложить.

— Так я о чем! — восклицаю, слегка повысив голос, чтобы переключить внимание на себя. — Конечно, система контроля качества от одного лишь распоряжения дирекции не заработает. Вот и надо комсомольцам всем, кому следует, хвоста накрутить. Да и чтобы сами рабочие в стороне от дела не остались, их тоже растормошить надо. Кому, как не молодежи, этим заниматься.

— Если комса возьмется, она горы своротить может! — горделиво заявил Павел.

— И шею себе заодно, — буркнул комсомольский вожак Щацкин. — Такие дела с наскока не делаются, тут с умом подходить надо.

— Вот и соберите актив, обмозгуйте со всех сторон, как к вопросу подойди, чтобы дело с мертвой точки сдвинуть, и при этом дров не наломать, чтобы толк вышел, а не буза пустая, — подвела черту Лида.

В субботу, 16 апреля, я пришел домой с билетами в театр Мейерхольда, куда Лида давно уже мечтала попасть. Не знаю, когда удалось бы исполнить ее желание, но случилось так, что заместитель председателя ВСНХ Квиринг, заранее обзаведшийся билетами на спектакль – 17 апреля давали "Ревизора" – по каким-то семейным причинам вынужден был отказаться от похода в театр. Эммануил Ионович предложил билеты мне, и грех, конечно, было отказаться, и не порадовать Лиду.

Моя половинка при этом известии действительно обрадовалась и, отложив в сторону книгу, которую читала, совсем по-детски хлопает в ладоши, подскакивает с дивана и чмокает меня в щеку. Обратно она, при моей поддержке, опускается уже значительно более медленно и аккуратно.

— Что читаем? — интересуюсь у нее, устраиваясь рядом на диване.

— Так, книжка одна, — рассеяно бросает она. — Николая Огнева. Он раньше пьесы писал для Бутырского детского театра. Говорят, неплохие. А тут своеобразную такую вещь издал – нечто вроде дневника, написанного учеником школы второй ступени. Так и называется – "Дневник Кости Рябцева".

— И как тебе показался его дневник? — допытываюсь у нее. Сам-то, еще в той, прошлой жизни, успел эту вещицу прочесть.

— Знаешь, такое впечатление, что у автора некоторая каша в голове, — начала формулировать свои впечатления Лида, постепенно собираясь с мыслями. — Вроде бы он явный сторонник школьного самоуправления и самостоятельности учеников. Даже прямо-таки анархические замашки некоторых из них, в том числе и своего героя, изображает со снисходительностью, если не с симпатией. Деятельность комсомольской ячейки у него показана под очень скептическим углом зрения. Скучища там, говорит. А в тоже время в области педагогики он от этой самостоятельности, проводимой через Дальтон-план, очевидным образом шарахается, — пожав плечами, жена недоуменно вскинула брови.

— Нет тут никакой каши, — решительно заявляю ей, — напротив, все совершенно логично. Огнев поддерживает коллективное самоуправление в организации школьной жизни, в тех делах, которые ученики знают на своем опыте. И он против системы Дальтона, которая может работать только при очень высокой степени индивидуальной ответственности и самоорганизованности, до которой многим подросткам еще ой, как далеко.

— Но разве наша советская педагогика не должна быть нацелена, в том числе, и на выработку у ребят и девчонок такой ответственности, такой способности самим организовать свою работу? — пылко возражает мне жена.

— Именно что должна! Да вот только Дальтон-план ее не вырабатывает, а исходит из нее, как якобы уже имеющейся налицо предпосылки. Улавливаешь разницу? — и я продолжаю развивать свою мысль. — Система Дальтона предполагает, что ученики будут самостоятельно готовить задания по предметам в течение всего триместра, самостоятельно распределять свое время, сами будут приходить в школьные лаборатории и контролировать сами себя – как идет выполнение полученных заданий. Все ли на это способны? Очевидно, что не все. А выучить мы должны всех! И потом, — добавляю еще один аргумент, — как материалистка, ты должна понимать, что даже если Дальтон-план во всех отношениях прекрасен, вводить его, по меньшей мере, преждевременно.

— Это еще почему? — по резкости, с которой задан вопрос, видно, что Лиде мои филиппики в адрес системы Дальтона не по душе.

— Да потому, что для лабораторной системы самостоятельной работы учеников эти лаборатории по каждому предмету должны быть снабжены учебниками и учебными пособиями в таком размере, чтобы каждый учащийся в любой момент мог воспользоваться нужной книжкой, приборами, оборудованием и всем прочим. А где это все у нас? — Лидия Михайловна нервно жует губы, понимая, что возразить ей нечего. — В "Дневнике Кости Рябцева" ситуация с пустыми лабораториями изображена очень правдиво. И поэтому нехватку учебной литературы мы просто обязаны восполнять. И ничем, кроме учительского слова, сделать это невозможно.

— А когда ты "Дневник" успел прочитать? — "соскакивает с темы" моя благоверная. — Я ведь книжку только вчера купила.

— Еще тогда, — отвечаю без обиняков.

— И что же у вас стало с Дальтон-планом? — с неподдельным интересом спрашивает Лида.

— Что, что… — бурчу я. — Помучились несколько лет, да и послали к черту. Вернулись к классно-урочной системе Яна Амоса Коменского. Жаль только, что вместе с авантюристическими вывертами прихлопнули заодно и очень перспективные начинания в области педагогики.

— Что ты имеешь в виду? Разве система Дальтона не перспективная? — с некоторой обидой за понравившуюся ей методу выспрашивает жена. — Ну, пусть не сейчас, а когда создадим подходящую материальную базу?

— Понимаешь, Лида, — начинаю объяснять, — в нашей истории никакие революционные новации в организации учебного процесса не прижились. Ни у нас, ни где-либо еще, хотя были страны, которые по революционности оказались даже впереди СССР. В чем были новшества – так это в системе взаимоотношений учителя и ученика. Но тут я не специалист, и вряд ли смогу грамотно рассказать обо всем в деталях. А еще были интересные новшества в воспитательном процессе, особенно в детских колониях и школах-интернатах. Самая известная – система Макаренко.

— Макаренко? Ты расскажешь о нем? Это… твой современник? — да, чем-то ее весь этот разговор не на шутку зацепил. Вон, как допытывается! Может быть, уже задумывается о воспитании будущего ребенка?

— Нет, милая, это наш современник! — отвечаю, делая упор на слове "наш". — Если мне не изменяет мой склероз, то сейчас он заведует детской колонией для малолетних правонарушителей в бывшем монастыре Куряж под Харьковом.

— Сейчас? А почему же о нем ничего не слышно, если, как ты говоришь, его система у вас была самая известная? — удивляется жена.

— Да потому, что чиновники от Наркомпроса его страсть, как не любят! — отвечаю, не сумев сдержать ноток раздражения. — Уж больно он отсвечивает своими очевидными успехами на фоне их безрукости. Да и нынешняя педагогическая наука больше витает в облаках, и потому с завистью смотрит на тех, кто умеет вести практическую работу. Вот они вкупе его и стараются зажимать.

— Если он и на самом деле так хорош, так надобно его поддержать! — пылко восклицает Лида. — А у вас его что, не зажимали?

— Зажимали, да еще как! — непроизвольно дергаю головой. — Только после смерти дифирамбы стали петь, но тем, кто пытался повторять его опыт, всячески ставили палки в колеса. Так что поддержать его действительно надобно, и будь покойна – я этим займусь!

Вспоминать разгром детских трудовых коммун в конце 30-х, а затем удушение коммунарского движения в 60-е годы было неприятно. Но началось-то все еще раньше, как раз в нынешнее время, когда самозваные жрецы коммунистического культа стали всячески поносить работу Макаренко, заявляя, что его система воспитания – "не советская". Мне, коммунисту по убеждениям, было особенно мерзко наблюдать такую травлю. Так что наблюдателем я не останусь!

До 1928 года, когда на съезде комсомола на Макаренко обрушилась Н. К. Крупская, еще есть время. Надо перехватить инициативу. Кто тогда помог Антону Семеновичу? Во-первых, Горький. Однако Горький мог защитить самого Макаренко, но не мог отстоять его систему. Во-вторых, ГПУ, а затем НКВД Украины, позволившие Антону Семеновичу работать в рамках своей системы. Но и те оказались не всесильны – за пределами трудколоний украинского НКВД Макаренко по-прежнему ждала обструкция, а с арестом наркома украинского НКВД Балицкого в 1937 году была разгромлена детская трудовая коммуна им. Ф. Э. Дзержинского под Харьковым (та самая, где воспитанники наладили выпуск сложнейшего по тем временам оптико-механического прибора – фотоаппарата ФЭД). И точно так же с арестом наркома внутренних дел СССР Ягоды была разгромлена детская трудовая коммуна в Болшево, которой тот покровительствовал.

Нет, надо идти по другому пути. Надо встроить систему Макаренко в плоть и кровь нашего государственного механизма. А поскольку Наркомпрос оказался самым упертым в этом вопросе, то… будем творчески развивать уже имеющийся исторический опыт. Обопремся на ОГПУ, да еще и на РККА, то есть на Фрунзе и Дзержинского. Зря я, что ли, так за их жизнь боролся? Нам нужны грамотные, преданные командирские кадры? Вот система Макаренко нам их и даст!

Правда… Как совместить принципы кадетского училища и детской трудовой коммуны? Совсем ведь на разных основах построены, вот ведь в чем закавыка! Коммуна не привьет навыков жесткой соподчиненности, необходимой в армии, а кадетское училище – привьет, но одновременно поселит у части воспитанников стойкое отвращение к армейским порядкам. Однако – почему бы не попробовать устроить эдакий гибрид? Навскидку: до старших классов это будет детская трудовая коммуна по макаренковскому образцу, но с широким преподаванием военного дела – и вот на военных занятиях будет полная армейская субординация и дисциплина. Затем будет проведен отбор желающих и способных овладевать дальше военным делом, для службы на сержантских, а затем и на командирских должностях. И вот этих, отборных, прогнать через года два или три допризывной учебы уже на казарменном положении, как в кадетах. Причем, думаю, не только юношей, но и девушек. На что у нас девушки в армии пригодились? Связистки, медсестры, снайперы… Да и ОГПУ найдет, где они будут полезны.

Опа! А почему это я только в военном направлении думаю? Наверное потому, что и РККА, и ОГПУ легче отбить наскоки мудрил из Наркомпроса, пользуясь закрытостью своих ведомств. Но, опираясь на их авторитет, можно на макаренковском опыте и гражданские заведения того же рода строить – с техническим уклоном, вплоть до детских КБ при таких училищах…

Продумал я эти мысли гораздо быстрее, чем их можно прочесть на бумаге, и потому очередной вопрос Лиды не застал меня врасплох.

— Вот интересно, а как в детской колонии у Макаренко половой вопрос решался? Если ты читал "Дневник", то там подросток этот, Костя, то и дело дергается – как относиться к девушкам, разобраться не может. А подсказать некому!

— А вам, гимназисткам, кто-нибудь подсказывал? — отвечаю вопросом на вопрос.

— У нас с мамой были разговоры на эту тему, — спокойно, без тени смущения, отвечает Лида.

— И что, всем так с мамой повезло, как тебе? А ведь в детских колониях ни мам, ни пап вообще нет.

— Так потому и спрашиваю! — с нажимом произносит она. — Тем более, что сейчас в этом деле столько всего напутано… — она вздохнула. У меня, что ли, переняла привычку? После короткой паузы моя жена заговорила не без некоторой горячности:

— Александра Коллонтай зовет к "Крылатому Эросу", понимая под этим связь, одухотворенную любовью. А наша молодежь перетолковывает этот призыв в духе пресловутой теории "стакана воды", если вообще не права принуждения своих подруг к сожительству! Другие партийные идеологи, всполошившись, кричат о социальной ответственности за воспитание детей, о пролетарской семье, о недопустимости половой распущенности, и необходимости направить энергию не на половой вопрос, а на революционные дела. Как будто молодежь можно так просто отвлечь от любовных приключений общественными поручениями!

— Нет, Лида, ты не вполне права, — стараюсь немного умерить ее горячность. Многие поднимают вполне реальные проблемы и указывают на способы их решения: половое просвещение, общий подъем культурного уровня, решение жилищно-бытовых вопросов, позволяющее освободить женщину от приниженного положения. И не все партийные идеологи упираются только в моральные проповеди. Некоторые мыслят вполне практически Крупская, например, признает необходимость широкого обучения использованию контрацепции…

— А! — жена махнула рукой. — Подъем культурного уровня, решение жилищно-бытовых вопросов… Когда мы до этого дойдем? Ты на реальные условия посмотри! Вон, что Нина Вельт в журнале "Смена" написала, — и она вытащила из-за диванной подушки журнальную тетрадку, начала ее перелистывать, и, остановившись на нужной странице, процитировала:

"Совместная жизнь в наших нищенских условиях (особенно жилищных) искривляет и обедняет человеческие отношения. Отсутствие "своего угла" доводит иногда до того, что добрые по существу люди чувствуют себя каторжниками, прикованными к одному ядру".

— Вот она, сегодняшняя реальность! И что с ней делать? — она уставилась на меня своими широко распахнутыми глазами, в которых, казалось, плещется темное пламя.

— А кто тебе сказал, что эти проблемы можно решить с сегодня на завтра? — отвечаю вопросом на вопрос. — Придется немало повозиться, и немало средств затратить, чтобы произошли подвижку к лучшему. Тут чохом ничего не добьешься! Что же до твоего вопроса насчет колонии Макаренко… Не знаю, как там насчет полового просвещения, но вот детская трудовая коммуна у него совместная, без отделения мальчиков от девочек. И воспитание он ведет в духе уважения к девочкам – к малейшим оскорблениям отношение самое нетерпимое. Во всяком случае, он решает проблему практически, пусть и не в полном объеме.

Лида задумалась, причем надолго, и на этом наши дебаты по "Дневнику Кости Рябцева" завершились.

На следующий день, ближе к обеду, Лида вдруг заявила мне:

— Знаешь, я, наверное, сегодня в театр не пойду.

— Чего же так? — интересуюсь у нее, стараясь говорить как можно спокойнее.

— Да что-то не хочется… — лениво проговорила моя жена.

— Ладно, тогда сходим в другой раз, — покладисто соглашаюсь с ее капризом.

— Нет-нет, — тут же возражает она, — зачем же тебе пропускать такой интересный спектакль! Ты сходи, посмотри.

— Куда же я без тебя пойду? — дураком надо быть, чтобы демонстрировать согласие с подобным предложением. — Лучше мы побудем вдвоем дома, или выйдем погулять…

Не дав мне развить мысль насчет бульвара или сада "Эрмитаж" и теплого летнего вечера, Лида наседает на меня:

— Сделай такую милость, не отказывайся! — она почти рассержена. — Непременно сходи, и потом все мне расскажешь.

— Спектакль в пересказе – это не дело! — продолжаю держать оборону. — А то получится, как в анекдоте.

— В каком анекдоте? — немедленно отвлекается от уговоров жена.

Анекдот бородатый, возможно, он и в этом времени уже известен. А даже если и нет?

"— Скажите, что вы думаете о Карузо?

— А, ничего особенного!

— Так вы слышали Карузо?

— Нет, но мне Рабинович напел".

Лида смеется, но быстро вновь становится серьезной:

— Витя! Обещай мне, что ты пойдешь на спектакль!

Так, уже до "Вити" дело дошло. Еще немного, и я превращусь в "Виктора" – то есть моя половинка дойдет уже до крайности. Похоже, придется сдаваться, ибо спорить с женщиной в таком положении чревато – и для меня, и, что гораздо серьезнее, для нее.

— Хорошо, обещаю. Схожу.

Спокойствие в семье временно восстановлено. Михаил Евграфович предусмотрительно никак не участвует в нашем споре, и лишь старательно прячет ухмылку.

Вечером навожу блеск на штиблеты, достаю из шкафа свежую, выглаженную сорочку, начинаю повязывать галстук…

— Ты куда это без меня собрался при полном параде? — раздается у меня за спиной недовольный голос жены.

— В театр. Как и обещал, — напоминаю ей.

— Вот я и спрашиваю: почему без меня? — недовольство поднялось еще на один градус.

— Почему же без тебя? На тебя тоже билеты взяты, — не хватало еще ткнуть ее носом в то, что отправить меня одного – вовсе не моя идея. — Давай собираться. Время еще есть, можем даже пешком пройтись. Или, если хочешь, извозчика возьмем.

Вообще-то, я могу вызвать машину из гаража ВСНХ – ранг заместителя председателя позволяет. Но в воскресенье этого лучше не делать. Использовать служебную машину для личных целей считается неэтичным, и с этим можно согласиться – машина сейчас слишком дорогая для нас игрушка, чтобы гонять ее и в хвост, и в гриву.

Лида недовольно морщится, но тоже начинает переодеваться для похода в театр…

В перерыве мы с женой устраиваемся в буфете – ей вдруг захотелось горячего чая. Это в такую-то жару! Сидим, прихлебываем чаек, и Лида делится впечатлениями от спектакля:

— Мейерхольд, конечно, гениальный режиссер. Но, на мой вкус, он уж чересчур размашисто экспериментирует с классикой. А вот игру актеров он ставит просто великолепно!

Она замолчала, и стал отчетливо слышен громкий разговор компании дамочек, сидевших за соседним столиком. Говорила сухопарая дама неопределенного возраста, затянутая в облегающее черное вечернее платье, с длинной ниткой жемчуга на шее:

— Ах, Машенька Бабанова чудо как хороша в роли дочки Городничего! Как славно, что мы успели ее посмотреть до отъезда театра на гастроли!

Ей вторила полноватая (если не выразиться сильнее), солидная соседка, что называется, "в возрасте", не преминувшая явиться в театр в котиковом палантине:

— Да уж, Зинуля Райх на ее фоне смотрится довольно бледно. Зря, зря Всеволод поставил их в паре.

— Так что же, Мейерхольду вообще не выпускать свою жену на сцену? — возмутилась третья, самая молодая, с кокетливой маленькой шляпкой на золотистых кудряшках.

— Почему же, — возразила первая, — просто надо разводить Зину и Машу по разным спектаклям.

— Нет, вы не понимаете, — вмешалась солидная. — Будет Мейерхольды выпускать на сцену Балабанову вместе со своей женой, или отдельно, в любом случае симпатии критиков и публики остаются явно на стороне Маши. Вспомните, что писали об игре Бабановой в пьесе "Рычи, Китай!", где у нее была всего-навсего эпизодическая роль мальчика-слуги. Разве о Зине писали хотя бы в половину так хорошо? А Всеволоду это – как нож острый! Как же, кто-то смеет затмевать его жену. Вот увидите, он в конце концов выживет Балабанову из своего театра!

Жена поднялась со стула, оставив чай недопитым.

— Пошли отсюда, Витя. Лучше посидим в фойе. Противно слушать этих "театралов", которых интересует не искусство, а лишь сплетни и закулисная возня.