Втянувшись в работу по добыче, анализу и передаче в Москву экономической информации, а также по нелегким (из-за враждебной позиции швейцарского правительства) попыткам наладить контакты с местными промышленниками из сектора точного машиностроения, я думал прежде всего о том, что происходит в СССР. Разумеется, своей деятельностью здесь, в паучьем гнезде дипломатических интриг, я старался принести пользу Советской Республике, помочь решить труднейшие проблемы рывка из экономической отсталости. Но мне крайне досаждал тот факт, что возможности непосредственно влиять на разработку экономической политики у себя на Родине резко сузились.

Между тем новости из Москвы долетали не самые обнадеживающие. Судя по всему, Сталин, балансируя между различными партийными группировками, смог обеспечить некоторый компромисс между пессимизмом и нерешительностью «правых», экономическим авантюризмом, заразившим партийное большинство, и злой, во многой справедливой, но неконструктивной антибюрократической риторикой «левых». Но этот компромисс, ограничивая совсем уж безумные порывы части партийной бюрократии по превращению экономического руководства в поле манипулирования залихватскими пропагандистскими лозунгами, практически не менял уже сложившихся установок в хозяйственной политике партии. Формально не отменяя хозяйственного расчета и учета рыночных факторов, этот подход по существу вел к наращиванию политического давления на хозяйственные кадры, ориентируя их на чрезмерное перенапряжение в использовании реально располагаемых ресурсов, что заставляло позабыть о рациональном экономическом подходе.

До какой-то степени утешало только одно: по сравнению с известной мне историей этот бюрократический восторг партийных функционеров, решивших, что им море по колено, и плановые методы управления позволяют им творить все, что левая нога пожелает, оказался все же ограничен несколько более разумными рамками. Во всяком случае, таких фантастических планов, которые в покинутой мною реальности провозглашал с трибуны XVI съезда Сталин, здесь из его уст не прозвучало. Хотя заложенные в первый пятилетний план макроэкономические пропорции трещали по всем швам, сбалансированность экономики удавалось сохранить на мало-мальски приемлемом уровне. Значительного снижения себестоимости продукции обеспечить не удалось, но она хотя бы не росла; прирост рабочей силы превысил плановые расчеты, а рост производительности труда, напротив, не достигал контрольных цифр, но эти отклонения измерялись процентами, а не десятками процентов. Инфляция была умеренной, карточное снабжение пока так и не встало в повестку дня, огромных «хвостов» в магазины и кооперативные лавки не наблюдалось. Рабочие глухо роптали, но вспышки «диких» стачек не случилось.

Последнее во многом объяснялось несколько более успешной сельскохозяйственной политикой. Чуть более активная работа по обеспечению села кадрами и техникой, несколько более продуманная заготовительная политика, меньшее число ошибок при проведении коллективизации села позволяли держать объём хлебозаготовок, мясозаготовок и заготовок сырья на более высоком уровне. Соответственно, серьезного спада производства в легкой и пищевой промышленности не произошло. Хороший урожай 1930 года позволил даже несколько смягчить напряженность в продовольственном снабжении.

Нетронутый в этой реальности частный рынок сельхозпродуктов демонстрировал рост цен, но все же не запредельный, поскольку того разрыва между ценами государственной и кооперативной торговли с одной стороны, и ценами частной торговли с другой, который наблюдался в известной мне истории, здесь удалось избежать. И наполняемость обобществленной торговли была выше, и политика цен была более обоснованной экономически. Поэтому спекулятивную перекачку товаров с государственного рынка на частный здесь удержали в терпимых пределах. В результате сохранялась реальная конкуренция между частной, государственной и кооперативной торговлей, и каждый сектор боролся за покупателя. Частник работал более гибко, привлекал качеством товаров и обслуживания покупателей, государство и кооперативы брали более низкой ценой за счет плановой организации торговли в крупных масштабах. В результате даже низкооплачиваемые рабочие и служащие могли выбирать, на каком рынке предпочтительнее купить те или иные товары: в государственном магазине, в лавке кооперативного потребительского общества, или у частника.

Оптимистические сведения о хлебозаготовках урожая 1930 года, поступавшие осенью и зимой, а также обрывки исторической информации об операциях на международном хлебном рынке, подвигли меня весной 1931 года на мысль провернуть нечто похожее, но в гораздо более широких масштабах. Мысль была весьма рискованная, и сомнения терзают меня уже не первый день. В конце концов я начинаю подумывать – а не поделится ли этими сомнениями с Лидой?

Нынче вечером, как обычно, уложив детей спать, Лида, устроившись в кресле под неярким светом торшера, корпела над переводом. На сей раз это были мои экономические выкладки к заседанию Комиссии Лиги Наций по разоружению, в которых предлагались расчеты по конверсии военной промышленности и перспективам ее выхода на рынок гражданской продукции. С переводом надо было поспешить – заседание Комиссии должно было состояться накануне католической Пасхи, до которой оставалось всего ничего. Я некоторое время любуюсь красивым абрисом ее плеч, с наброшенным на них кашемировым платком, не решаясь оторвать ее от дела и начать сложный для меня разговор. Но бесконечно пережевывать мысли внутри себя дольше уже было невозможно и, наконец, тихонько окликаю ее:

– Лида… послушай…

Она не сразу отвлекается от перевода, но затем медленно поднимает голову от бумаг и поворачивается ко мне:

– Ты что-то сказал, Витя?

Меняю свою напряженную позу, откидываясь на спинку мягкого дивана, машинально прислушиваюсь, не доносятся ли какие звуки из соседней комнаты нашего номера, служащей детской спальней. Все тихо. Набрав воздуха в легкие, начинаю издалека:

– Меня беспокоит ситуация с нашим экспортом. Идет скоординированная кампания насчет «советского демпинга». Все наши попытки, – и мои в том числе, – опрокинуть эту кампанию при помощи рациональных экономических аргументов, результатов не дают. Похоже, дело тут не в аргументах, а в том, что прессу и радио просто используют как средство конкурентной борьбы с советскими товарами. И рациональными доводами их не прошибешь.

– А чем прошибешь? – откликается Лида.

– Да ничем. Да они и сами знают, что девяносто процентов их трескотни просто высосано из пальца. Но когда дело идет о борьбе за прибыли, все средства хороши. Надо же им чем-то оправдывать перед собственным общественным мнением введение разного рода ограничений на наш экспорт… – замолкаю и держу паузу, дожидаясь вполне предсказуемого вопроса жены:

– И что же тогда делать?

– Понимаешь, – осторожно подбираю слова, – у меня тут возникла идея, достаточно безумная, чтобы принести удачу. Громкими криками о «советском демпинге» они сами создали пропагандистское оправдание для того, чтобы нанести им действительно грязный удар. Но раз уж они сами таких методов не стесняются, отплатим им той же монетой.

– Какую авантюру ты опять задумал? – обеспокоенно восклицает Лидуся, явно встревоженная моими туманными намеками, одновременно резко разворачивая свое полукресло так, чтобы сесть лицом прямо ко мне. «Опять»… Ох, женщина! Как будто я только и делаю, что пускаюсь в авантюры! Но спорить с любимой – пустое дело.

– Авантюра и есть, – согласно киваю головой. – Но очень вкусная. У нас сейчас, после рекордного урожая 1930 года на складах в наших портах и портах Европы находятся большие запасы зерна. Немного есть и в САСШ. Продаем осторожно, чтобы не нарываться на обвинения в демпинге. Но раз уж эти обвинения не зависят он наших реальных действий, я подумал: а не обратить ли их нам на пользу?

– Это каким же образом? – с нотками явного скептицизма интересуется моя благоверная.

– Они всех уверяют в «советском демпинге»? Ну, так устроим им реальный демпинг! Наши запасы составляют всего лишь несколько процентов от общей емкости мирового хлебного рынка, и реально сыграть на устойчивое понижение цен мы не можем. Но единовременно выбросив на рынок все наши запасы, даже не предлагая поначалу сниженных цен, мы на некоторое время обрушим биржевые котировки зерна.

– А какой же нам в этом интерес? – пожимает плечами Лида. – Зачем нам давать в руки наших врагов реальные аргументы?

– Интерес простой: заработать на пропагандистской упертости наших идеологических оппонентов, – начиню пояснять ей свой замысел. – Когда после продажи наших контрактов на поставку зерна со складов в Европе и САСШ котировки на зерновом рынке резко упадут, надо тут же откупить обратно наши контракты по этим снизившимся ценам. Зерно в результате не сдвинется с места, оставаясь в нашем распоряжении, а в карманах государства осядет немалая разница в валюте, – и на сем замолкаю.

Лида тоже некоторое время молчит, переваривая услышанное, а затем произносит, немного растягивая слова:

– Ну, ты и наглый тип, Виктор. Наглый… – и не поймешь, что больше сквозит в ее словах: восхищение или осуждение? – А если контракты уйдут на сторону?

– Какая разница: откупим у новых владельцев, – пожимаю плечами.

– Да я не о том! – раздраженно бросает жена, сердясь на мою непонятливость. – С чем мы останемся, если владельцы контрактов потребуют их реального исполнения?

Молодец она у меня. Уже начала разбираться в азах международной биржевой торговли. Но еще не в полной мере, и потому терпеливо продолжаю свои пояснения:

– Да, ты права. Абстрактно рассуждая, такой риск есть. Но в реальности трейдеры не будут действовать себе в убыток. Какой им интерес забирать себе товар, цена которого на рынке продолжает падать? Чтобы потом не суметь выручить потраченные на его покупку деньги? К тому же, скорее всего, заемные, – и тут я решаю подсластить пилюлю, чтобы жена не выглядела в своих глазах полуграмотной недоучкой. – Однако твои опасения отнюдь не беспочвенны, и, если упустить правильный момент, можно нарваться на неприятности. Поэтому, чтобы действительно не возникла ситуация, которой ты опасаешься, надо выкупить контракты обратно еще до того, как цена на них прекратит свое падение. При падающей цене практически нет опасности что кто-то на них польстится с иными целями, кроме как сыграть на понижение. А вот когда цена стабилизируется, и неизбежно начнется откат к прежнему уровню, тут и правда возможны варианты. Так что ты у меня умница, уже начинаешь разбираться в рисках, связанных с биржевой игрой.

После того, как шифровка с предложением сыграть на хлебной бирже ушла в адрес наркома внешней торговли Микояна, прошла всего неделя, и я, по чести говоря, еще не ждал какого-либо ответа. Бюрократические колесики крутятся не столь быстро. Однако ответ пришел раньше, чем я ожидал. Это был один из предполагаемых вариантов. Депеша была подписана заместителем председателя Совнаркома Рыковым и содержала вызов в Москву. О причинах вызова ничего не говорилось.

Раз начальство вызывает, надо ехать. Приобретаю билеты на ближайший поезд до Берлина, бронирую по телефону место в поезде от Берлина до Москвы, быстренько укладываю чемодан, и, попрощавшись с Лидой и с детьми, отправляюсь в путь. Прибыв через три дня в Москву, закидываю чемодан в квартиру на Большом Гнездниковском (благо, как раз по пути с вокзала), и отправляюсь в Совнарком.

В приемной Рыкова секретарь некоторое время разглядывает текст телеграммы за подписью своего начальника, пришедшей мне в Женеву, затем, что-то вспомнив, роется в одной из многочисленных папок, покоящихся в недрах его стола, и, наконец, протягивает мне некий документ.

Вчитываюсь. Это – повестка дня заседания Центрального военно-промышленного управления Совнаркома СССР, занявшего теперь место главного координирующего органа военной промышленности, после упразднения Совета Труда и Обороны, и, соответственно, Военно-промышленного комитета при оном. Здесь же – список участников, в коем значится и фамилия вашего покорного слуги, с обозначением должности – заместитель председателя ВСНХ СССР. Любопытная штука, однако, – изыски бюрократического мышления. Обязанности члена ЦК мой отъезд в Женеву исполнять, значит, не позволяет, а вот обязанности зам. пред. ВСНХ – будь добр обеспечить!

Да, но как же мои предложения по операции на хлебной бирже? Осторожно интересуюсь у секретаря:

– А насчет вопросов хлебного экспорта Алексей Иванович никаких распоряжений не оставлял?

Секретарь в ответ пожимает плечами:

– Нет, для вас больше никаких указаний не поступало.

Ну, ладно. Совещание назначено на следующей неделе, во вторник, а сегодня я еще успею закинуть удочку Микояну – если и не удастся попасть прямо к нему, то хотя бы договориться о встрече на понедельник.

С разрешения секретаря Рыкова берусь за телефон и звоню наудачу в приемную наркома внешней торговли… В результате к Микояну я все-таки попал, хотя и под самый конец рабочего дня. Нарком уже собирался уходить и предложил мне пройтись по улице и побеседовать по дороге домой, отпустив свой автомобиль. Оказалось, что Анастас Иванович прекрасно помнит мои предложения, и сразу заявляет:

– Специалисты, с которыми я советовался, находят задуманную вами операцию на хлебной бирже саму по себе возможной. Но тут есть и целый ряд привходящих соображений… – он на минуту замолкает, сохраняя свойственную ему невозмутимую полуулыбку, которая, в сочетании с его черными усиками, придает его лицу выражение некоей обманчивой беззаботности.

– Короче, – прерывает он затянувшуюся паузу, – решение по этому делу буду принимать не я.

– А кто же? – пытаюсь выяснить у него.

– Не я, – с явным нажимом повторяет нарком, даже полуулыбка на мгновение сходит с его лица, и сразу чувствуется, что дальнейшие расспросы на данную тему бесполезны.

– Но как же тогда…

Анастас Иванович не дает мне договорить:

– Если будет принято соответствующее решение, в случае необходимости вас известят. А пока я бы вас попросил представить в понедельник свои соображение в развернутом виде, и, по возможности, детально обосновать их конкретными цифровыми выкладками.

Черт, не заворачивать же в субботу вечером Микояна обратно в его наркомат, чтобы он приказал выдать мне необходимые статистические материалы? Делать нечего, наскоро прощаюсь со своим собеседником и сломя голову несусь к себе, в ВСНХ, надеясь, что еще не все разошлись, и, буквально на пороге поймав одного из задержавшихся на работе сотрудников Иностранного отдела, добываю с его помощью обзоры зарубежных рынков.

Почти все воскресенье вожусь со статистикой и расчетами. ВСНХ к торговле хлебом отношения не имеет, но, по счастью, в наш Иностранный отдел поступали сводки из Наркомата внешней торговли, где отражалось движение цен на внешнем рынке, и в числе этих сводок оказались данные по биржевой торговле хлебом. Разумеется, в точности предсказать уровень падения цен в результате предлагаемой мною товарной интервенции невозможно, как и нельзя угадать, насколько быстро цены откатятся назад, и к какому именно уровню.

Понятно одно – выбрасывать хлеб на рынок надо залпом, практически одновременно предлагая все наши запасы, в том числе и не поступившие еще на элеваторы и хранилища за рубежом, а складированные в наших портах. Но тонкость в том, что эту массу хлеба надо предлагать не оптом, не единой массой, а разбив на множество мелких контрактов. Тогда обратный выкуп после падения цен можно будет организовать исподтишка, раздав поручения многим десяткам независимых биржевых брокеров, что позволит хотя бы на некоторое время скрыть единую направляющую волю в этой операции, и предотвратит слишком быстрый откат цен к прежнему уровню. Ведь если торговые представители СССР сами предъявят спрос на ту же сумму хлебных контрактов, что и была продана ими накануне, то все будет шито белыми нитками, и биржа, пожалуй, немедля вздует цены еще и повыше того уровня, что был накануне их обрушения. Больших потерь и в этом случае не будет, – вряд ли более нескольких процентов от всей суммы сделки, – но все же это будут потери, а не выигрыш.

Указав в своих расчетах на несколько недавних примеров колебания цен в результате сбыта на бирже крупных партий зерна, делаю осторожную экстраполяцию на масштабы предлагаемой операции, и прикидываю примерную вилку, в которую может попасть наш выигрыш. Получается, что даже при не самом удачном стечении обстоятельств можно заработать никак не меньше двух-трех процентов к сумме контрактов. А при удаче прибыль от операции может составить даже шесть-семь процентов. Сильнее цены вряд ли опустятся. Такие деньги, да еще в валюте, на дороге не валяются…

Вечером мы с Михаилом Евграфовичем и Марией Кондратьевной пьем чай, и я долго, и по возможности обстоятельно отвечаю на их расспросы о женевском житье-бытье. Понятно, что их больше всего интересует, как там Лида и дети. Спешу их успокоить:

– Поскольку аппарат нашего представительства каких-то особых помещений, помимо той гостиницы, где мы все живем, не имеет, то Лида работает на дому, и потому дети постоянно под ее присмотром. Работа переводчицы жестко установленных рабочих часов – от сих до сих – не имеет, и потому Лида имеет возможность выкраивать время, чтобы и с детьми поиграть, и погулять их отвести. Места там красивые, погода обычно хорошая, даже зимой. Там гораздо теплее, чем в наших суровых краях, так что и я частенько с удовольствием вырываюсь, чтобы погулять вместе со всем семейством. Тем более, что прогулки вдоль набережной Женевского озера – это тоже составная часть дипломатической работы, – на эти мои слова тесть понимающе кивает, а Мария Кондратьевна с нотками подозрения в голосе спрашивает:

– Это что же у вас за работа такая – разгуливать в свое удовольствие?

– Да вот такая работа, – улыбаюсь я в ответ. – Там не я один фланирую. Почитай, вся дипломатическая публика этим занимается. Встречаемся, раскланиваемся, иной раз поболтаем о том, о сем. И в результате этой болтовни подчас удается решать такие вопросы, которые через официальные кабинеты месяцами проталкиваются, а то и вовсе в них застревают.

Рассказ свой сопровождаю показом фотографий, сделанных тем самым фотоаппаратом ФЭД (в девичестве – «Leica»), изготовленным воспитанниками Макаренко, что поехал с нами в Женеву. Фотокарточки моим собеседникам не в новинку, – дело для горожан обычное уже с последней трети прошлого века, – но все же снимки, сделанные не в ателье, а собственноручно, да еще и целой пачкой (три пленки успел извести), производят впечатление.

– Это что же, ты сам снимал? – переспрашивает Мария Кондратьевна.

– Сам, сам – энергично киваю головой в ответ.

– Что, и карточки сам печатал? – с любопытством интересуется тесть, перебирая пальцами прямоугольнички жесткой фотобумаги.

– И карточки сам! – в объяснения, что не такой уж я фанат фотодела, а просто не стоит пленки с изображением сотрудников постпредства СССР и членов их семей таскать в ателье, пускаться не стал.

Михаил Евграфович далек от стариковской слезливости, но все же заметно, что при разглядывании изображений дочки с внуками глаза его слегка увлажняются.

За этой беседой время пролетело незаметно. Уже перед сном еще раз бросаю взгляд на повестку дня послезавтрашнего заседания Центрального военно-промышленного управления. Так, заседание рассчитано на два дня. Пункт первый повестки – ход исполнения заказов военного ведомства. Пункт второй – вопросы капитального строительства в военной промышленности. Пункт третий – о снабжении действующих и вновь строящихся предприятий, выполняющих военную программу, промышленным оборудованием. Пункт четвертый – принятие к серийному производству новой техники. Меня касается в основном третий пункт. Второй и четвертый так же вызывают определенный интерес. Но конкретики никакой в документе нет, так что всё будет видно только на самом заседании. Впрочем, надо будет постараться в понедельник, как только закину расчеты Микояну, разузнать подробности насчет повестки дня.

В понедельник с утра заношу подготовленные бумаги в приемную Микояна, и, осведомившись, на месте ли нарком, настоятельно прошу секретаря немедленно передать своему прямому начальнику папочку с документами.

– Немедленно! – с нажимом повторяю я, – Анастасу Ивановичу они нужны архисрочно.

– Товарищ нарком велел передать, что в случае необходимости он сам с вами свяжется, – важно возглашает секретарь, вновь появляясь передо мной из двери кабинета. Ну, что же – на данный момент дело сделано, и можно заняться иными проблемами.

Потолкавшись в кабинетах Совнаркома, нахожу, наконец, человека, который может что-то определенное сказать о предстоящем заседании Центрального военно-промышленного управления. По второму пункту меня касается внушающая трепет пухлая кипа заявок строящихся военных заводов на современное импортное оборудование. По третьему пункту – столь же (если не более) внушительная пачка заявок на оборудование, инструмент, материалы, запчасти и комплектующие от действующих предприятий. В четвертом пункте меня заинтересовал вопрос о постановке на серийное производство самоходной артиллерийской установки под индексом СУ-1.

Со вторым и третьим пунктом моя работа будет привычной – уложить заявки в прокрустово ложе валютных ассигнований, понять, что из оставшегося невозможно получить обычным путем, и прикинуть, в какой мере тут смогут помочь нелегальные каналы. А вот принимать какие-то решения по СУ-1, не пощупав эту установку лично, не хотелось бы. Еще битый час ушел на то, чтобы раздобыть адрес испытательного полигона и заручиться необходимой бумагой с шапкой «Центральное военно-промышленное управление СНК СССР» и, после короткой перебранки с секретарем заместителя председателя Совнаркома, подписью самого Рыкова.

Пользуясь своим служебным положением – раз уж хотят от меня исполнения обязанностей зам. пред. ВСНХ – вызываю машину из гаража ВСНХ СССР. К Спасским воротам подруливает уже знакомый мне НАЗ-А, и, руководствуясь моими довольно сбивчивыми объяснениями, шофер пытается отыскать дорогу на полигон Управления моторизации и механизации Наркомата обороны.

К счастью, мы всего лишь один раз свернули не туда и быстро разобрались в своей ошибке – не без помощи местных жителей, лучше нас осведомленных о расположении секретного объекта РККА. Среди сотрудников полигона оказались знакомые, помнившие меня еще по испытаниям Т-16, а солидная бумага за подписью Рыкова сняла все формальные вопросы.

Внешне машина очень напоминала ту СУ-1, что была знакома мне по монографии Михаила Свирина. Но я не столь уж большой спец, чтобы реально судить о схожести или несхожести машин только по внешнему виду.

– Скажите, а двигатель какой тут стоит? — задаю свой первый вопрос.

– Как на Т-20, виккерсовский, 90-сильный, – отвечает мне стоящий рядом военинженер 2-го ранга. – хотели воткнуть новый, что для проектируемого среднего танка разрабатывают, так не влезет он по габаритам. Да и не готов еще.

Индекс Т-20, вместо подсознательно ожидаемого Т-26, в первое мгновение режет слух. Но затем вспоминаю, что в этой реальности такое обозначение получил не состоявшийся в моем прошлом гибрид Виккерса Mk.E и Т-19. Переварив мимолетное недоумение, продолжаю:

– Ходовая, смотрю, тоже от Т-20?

– Именно так.

– А траки из какой стали: хромоникелевой или марганцевой? – продолжаю уточнять я.

– С января на Т-20 пошли траки из стали Гадфилда. Но нам дали ходовую еще с прошлогоднего выпуска, так что тут стоят из хромоникелевой, – не без легкой досады поясняет инженер. – Ничего, выбьем новые траки, переобуем этот образец.

– Пушка тут полковая, трехдюймовка, вроде? – задаю новый вопрос.

– Так точно, качающаяся часть от полковой, образца 1927 года, установленная на поворотной тумбе от бронеавтомобиля Гарфорда, – кивает мой собеседник. – По правде сказать, фактически это тумба от морской противоминной пушки. Сейчас Павел Николаевич Сячинтов готовит специально для этого артсамохода пушку ПС-3 с более высокой начальной скоростью снаряда, сокращенной длиной отката и с полуавтоматическим заряжанием. Но там дело пока еще не дошло до опытного образца.

После этого разговора лезу внутрь. Приятно удивили хорошо спроектированные удобные сиденья для механика-водителя, наводчика и командира танка.

– А это что за дыры в башне? – интересуюсь, тыча пальцем в озадачившие меня отверстия.

– Здесь должны быть установлены вентиляторы для вытяжки пороховых газов, – удовлетворяет мое любопытство военинженер. – Однако завод малых электродвигателей срывает поставки, и получить вентиляторы нам пока не удалось…

Вернувшись с полигона в свою квартиру, отогреваюсь горячим чаем вместе с Михаилом Евграфовичем. Тот все расспрашивает о житье-бытье Лиды с детьми в Женеве. Машинально отвечаю, но мысли мои перескакивают с определения своей позиции по вопросам предстоящего заседания Центрального военно-промышленного управления, на судьбу выполнения пятилетнего плана и угрозы голода, создаваемого неурожаем текущего, 1931-го, и следующего, 1932 года.

С утра, в Кремле, на заседании военно-промышленного управления Совнаркома, страсти кипели нешуточные. Как и ожидалось, второй и третий пункт повестки дня вызвали ожесточенные споры. Приходилось резать по живому заявки на импортное оборудование, приводя их в соответствие как с валютными квотами, так и с наличием реальных источников поставки – а это ставило под угрозу выполнение намеченных планов. К каким выражениям прибегали спорщики, и какие обвинения вываливали в запале на головы друг другу – это может составить предмет для отдельного рассказа. Единственное, что меня выручало в этом яростном противостоянии – непоколебимая позиция представителя Наркомфина, который стоял прочно, как скала, об которую разбивались бушующие волны требований увеличить валютную квоту.

Хотя обсуждение заказов военной промышленности на оборудование проходило крайне бурно, времени оно отняло не так уж много. И уже на следующий день, в среду, дело дошло до четвертого пункта повестки дня. Председательствующим на этом заседании ЦВПУ был Михаил Михайлович Лашевич, заместитель наркома по военным и морским делам. В отличие от известной мне истории, здесь Лашевич к «новой оппозиции» не примкнул, постов своих за это не лишался, и не был отправлен в Харбин, в руководство КВЖД. Соответственно, здесь и смерть, наступившая в Харбине в 1928 году от неясных причин, его миновала. И он по-прежнему сохранял должность представителя РВС СССР в ВСНХ, и поэтому входил в состав Центрального военно-промышленного управления.

  Переходим к четвертому пункту повестки дня,   сухо объявил он, чуть дернув короткой щеточкой усиков. – Вопрос о принятии на вооружение и постановке серийного производства новых образцов бронетанковой техники. Вопрос по среднему танку Т-24 с обсуждения снимается, как не подготовленный. К настоящему моменту опытный образец испытаний не прошел…

Он сделал небольшую паузу, перелистывая лежащие перед ним бумаги, потом оторвал от них взгляд и продолжил:

  Вопрос о принятии на вооружение и постановке серийного производства зенитной самоходной установки снимается по причине неготовности опытного образца. По той же причине снимается вопрос о бронированном транспортере пехоты. В конце заседания мы заслушаем товарищей о причине срыва государственных заданий по этим образцам вооружений. Таким образом,   подытожил он с явно недовольным видом,   по существу нам остается обсудить принятие к производству самоходной установки СУ-1 с полковой пушкой.

О результатах испытаний докладывали двое – гражданский инженер, представитель Спецмаштреста, и начальник отдела Управления моторизации и механизации (УММ) РККА, военинженер с двумя шпалами в петлицах, член комиссии по испытаниям самоходки.

Сотрудник Спецмаштреста пытался представить свое детище в наиболее выгодном свете, хотя и не мог умолчать о длинном списке замечаний, который был включен в отчет комиссии по испытаниям. Представитель УММ был настроен гораздо более критически:

  Машина сырая, недоработанная! – с нарастающей горячностью говорил он, потрясая сжатой в кулак правой рукой. – Но даже и при устранении всего обширного списка недостатков, – в чем у меня есть большие сомнения, – этот артсамоход не обещает нам таких тактико-технических данных, которые необходимы нашим механизированным войскам. Мое предложение заключается в том, чтобы на вооружение этот образец не принимать, а дать задание на проектирование более перспективной самоходной установки на базе танка Т-24, – подытожил он.

Первым в прениях выступил Михаил Васильевич Ракитин, командир 1-го механизированного корпуса, недавно развернутого в Наро-Фоминске на базе 1-й отдельной механизированной бригады, в моей истории носившей имя К.Б. Калиновского. Сам же Константин Брониславович благополучно занимал пост начальника УММ РККА – катастрофы самолета АНТ-9, на котором погибли он и Триандафиллов, в 1931 году не случилось. По весьма банальной причине, которая от моего вмешательства зависела косвенным образом: 1-я механизированная бригада в этой истории была создана несколько раньше, посему и график всех последующих событий претерпел некоторые изменения. И так получилось, что в день вылета комиссии РККА в Наро-Фоминск тумана с утра не было. Правда, и бригаде теперь имя К.Б. Калиновского не присвоили, но вряд ли об этом стоило сильно горевать…

Ракитин, как и представитель УММ РККА, также отозвался о СУ-1 не очень лестно, однако вывод его отличался от вывода военинженера.

  Самоход этот, товарищи, и вправду очень сырой… Однако нам нужна такая машина. Очень нужна, товарищи!   Ракитин потер рукой бритую голову и замолчал на несколько мгновений, подбирая слова.

– В механизированном соединении,   продолжал он,   танкам просто необходима поддержка артиллерии, которая может идти за ними с той же скоростью по бездорожью. И я предпочту иметь синицу в руках, чем ждать, когда нам спроектируют, изготовят и испытают что-то во всех отношениях прекрасное. Дело это долгое, и, как показывает наш опыт, товарищи инженеры далеко не всегда исполняют свои заманчивые обещания. Поэтому, полагаю, нужно как следует нажать на товарищей из Спецмаштреста, чтобы они устранили те недоработки, с которыми можно справиться в разумные сроки, и пусть они дают нам такие машины! – на этой требовательной ноте он завершил свое выступление

Да, не зря я накануне вечером имел долгую беседу с Григорием Ивановичем Котовским о перспективах развития механизированных войск. Тот и сам был энтузиастом этого дела, и быстренько подключил к разговору командира 1-го механизированного корпуса, который как раз находился в это время по своим делам в здании РВС. Ну, а первый результат этого разговора уже себя проявил…

Однако выступления остальных участников совещания по поводу СУ-1 сулили ей мало хорошего. Признавая, вслед за Ракитиным необходимость такой артиллерийской системы, обсуждаемый образец оценивали крайне неодобрительно.

– Что же это за артсамоход, товарищи, – с пафосом восклицал один из них, – если из него попросту невозможно вести огонь с ходу? Машину так раскачивает, что даже пушку зарядить – и то никак не удается. Тут уж экипажу не до стрельбы! А вы видели, как напортачили изготовители с лобовым листом? – с этими словами он небрежно махнул рукой в сторону ерзавшего на стуле представителя Спецмаштреста. – Для установки пушки в нем проделали такую дыру, что в боевую рубку запросто залетают пулеметные очереди!.. – в подобном же духе вслед за этим оратором высказалось и еще двое военных. Наконец, председательствующий развернул и мою записку, поданную в президиум:

– Слово имеет заместитель председателя ВСНХ товарищ Осецкий, – фраза еще не была закончена, когда я уже подошел к трибуне.

– Здесь было высказано немало упреков по поводу самоходной артиллерийской установки Путиловского завода СУ-1. Готов присоединиться ко всем из них, – при этих словах представитель завода окончательно приуныл. – Однако выводы из перечня недоработок, выявленных при испытаниях, я делаю несколько иные, нежели большинство выступавших до меня. Скажу сразу – я против того, чтобы откладывать принятие на вооружение этого, пусть и несовершенного образца самоходной артиллерии, – тут пришлось сделать вынужденную паузу, потому что с мест разом заговорили три или четыре человека. Разобрать, что они выкрикивают, было сложновато, но было ясно одно: сцепились сторонники и противники проектирования нового самоходного орудия взамен СУ-1.

Переждав, пока председательствующий успокоит ретивых спорщиков, продолжаю:

– Если мы сейчас откажемся от СУ-1, то поступление в войска самоходной артиллерии откладывается на неопределенный срок. Какие результаты даст новый проект, заранее сказать нельзя. Он может оказаться и неудачным. Я не против проектирования более совершенного образца, более того, – настаиваю на необходимости незамедлительно приступить к проектным работам. Но как получить подобный образец? – задав этот риторический вопрос, обвожу взглядом зал, как бы обращаясь персонально к каждому из участников совещания. – Для этого нам надо располагать новой, более совершенной ходовой частью, более мощным двигателем, более эффективным артиллерийским орудием, специально приспособленным для установки в боевую машину. Вот при таких условиях новый проект может дать нам и лучшую самоходную артиллерийскую установку. Но повторю – самоходки нужны уже сейчас! – тут снова в зале всколыхнулся шум, но лишь на короткое время и быстро угас. Воспользовавшись паузой, чтобы лучше сформулировать в голове аргументы, начинаю излагать их мягко, без прежнего нажима в голосе:

– Доводы представителей механизированных войск здесь уже звучали. Я же поставлю вопрос как производственник: нашей промышленности нужно, не откладывая, нарабатывать опыт доведения проекта до серийного образца, и опыт организации серийного выпуска такого рода боевой техники, – при этих словах представитель Путиловского завода заметно приободрился. – Совершенно очевидно, что при постановке СУ-1 на серийное производство вылезет еще немало проблем и придется устранять немало огрехов. Наши производственники должны пройти через это, чтобы в дальнейшем сократить сроки освоения новой техники и платить меньшую цену за неизбежные при этом ошибки. Поэтому предлагаю: принять СУ-1 на вооружение и запланировать выпуск этого артсамохода ограниченной серией, в пределах необходимого для того, чтобы в войсках получили опыт эксплуатации и боевого применения этой техники. Точное количество, думаю, определят товарищи военные, – тут я сам сделал паузу, вызвав несколько недоуменный взгляд председательствующего: мол, если ты закончил, почему не покидаешь трибуну? Но у меня было еще одно предложение.

– Со своей стороны предложу товарищам производственникам попробовать на базе СУ-1 путем несложной переделки создать артиллерийскую установку передней линии. Необходимо лишь установить лобовой броневой лист корпуса повышенной толщины, также увеличить толщину лобового листа рубки и установить его под значительным наклоном. Для компенсации смещения центра тяжести перенести артиллерийское орудие несколько назад. Если такая переделка окажется удачной, войска смогут получить не один, а два типа самоходных орудий на одинаковой базе и с одинаковой пушкой, – если председательствующий думает, что вот на этом-то я, наконец, закончил, то он заблуждается.

– И в заключение несколько слов о других проблемах производства современной боевой техники. Нам надо не забывать о перспективах. Между тем, пока еще не созданы надежные предпосылки для разработки и развертывания производства принципиально новых видов вооружений, как для механизированных войск, так и для сухопутных войск в целом. Отрадно, что освоены в производстве танковые траки из стали Гадфилда. Однако это, пожалуй, единственный успех, который наша промышленность может поставить себе в заслугу, – с этими словами разворачиваюсь к той части зала заседаний, которую в основном оккупировали производственники.

– Когда будет налажено производство стали для торсионов? Без этого невозможна отработка прогрессивных конструкций подвески для ходовой части бронированных машин. Когда дадут, в конце то концов, результаты затянувшиеся эксперименты с методами и режимами поверхностной закалки и цементации брони? То же самое касается закалки пальцев для танковых траков – то, что дает промышленность сейчас, ни к черту не годится ни с точки зрения надежности, ни с точки зрения сроков эксплуатации! – немного притушив разгорающиеся эмоции, продолжаю бросать в зал неудобные для многих присутствующих вопросы:

– Когда товарищи с Нижегородского автомобильного завода перестанут гнать брак и дадут нам годные образцы полноприводных грузовиков? Все необходимое импортное оборудование и проектная документация у вас есть. Наладьте же, наконец, нормальную технологическую дисциплину, соблюдайте государственный стандарт контроля качества на всех этапах! А что происходит с проектированием планетарной коробки передач и планетарного механизма поворота для танков? Этим занимаются аж три конструкторских бюро – на Путиловском, Харьковском и Сталинградском заводах. И что же? До сих пор ни один из множества опытных образцов в дело не годится! Понимаю, что многие проблемы, с которыми сталкиваются наши конструкторы и производственники, для них совершенно в новинку, – как и с разработкой танковых дизелей, например. Но нельзя же затягивать до бесконечности! – кидаю в зал эти филиппики, понимая, что не вполне справедлив. В известной мне истории ни массового производства полноприводных грузовиков, ни работающей конструкции планетарной трансмиссии, ни хорошо отработанного дизеля для танков наши конструкторы и производственники обеспечить до войны так и не смогли.

Однако здесь и сейчас они поставлены в несколько более благоприятные условия – и по части обеспеченности кадрами, и по поставкам импортного оборудования, и по стажировкам за рубежом, и по доступу к иностранной научно-технической информации… Так что малость подхлестнуть их усилия не помешает. Но я еще не закончил.

– Без решения этих проблем мы не сможем выйти на решение задачи комплексного обеспечения механизированных войск новыми видами боевой техники, которые сделают эти войска по настоящему новым средством вооруженной борьбы, а не просто пехотой, поддержанной большим количеством танков. Речь идет о проектировании и постановке в серию зенитных самоходных установок с автоматическими малокалиберными пушками, бронированных транспортеров пехоты, специальных бронированных машин снабжения и обеспечения. Да и новых, более совершенных танков и артсамоходов мы без решения этих проблем не получим, – предвидя поток возражений и оправданий со стороны представителей промышленности, под конец немного смягчаю удар:

– Прекрасно понимаю те объективные обстоятельства, которые тормозят решение поднятых мною вопросов. Поэтому, со своей стороны, гарантирую, что по линии ВСНХ будут предприняты все усилия, чтобы обеспечить поставку промышленности современных зуборезных агрегатов, прецизионных станков, карусельных станков с большим диаметром обрабатываемых деталей, контрольно-измерительной аппаратуры. Будет расширено оснащение опытных производств. Однако в ответ на это мы ждем от вас результатов! Вот теперь позвольте закончить, – коротко кивнув, покидаю трибуну.