В последний раз, когда я была в ночном клубе Tresor, я случайно нос к носу столкнулась с двумя парочками в процессе определенных занятий. Когда я говорю, что они находились в процессе, я имею в виду не поцелуи и страстные объятия. Я искала укромное местечко, где могла бы спокойно отдохнуть, потягивая коктейль из водки с яблочным соком. И вот я оказалась чуть ли не соучастницей сексуальной сцены двух Валькирий. К счастью, диджей увеличил басы, в противном случае до меня долетали бы звуки, даже отдаленно не напоминающие Вагнера.

Что же касается Watergate, то его класс значительно выше, принимая во внимание то обстоятельство, что здесь занимаются любовью не на глазах у всех, а в клозетах. И в этом ночном клубе не счесть парочек, отправляющихся вместе в туалеты. Разумеется, среди них есть и те, для кого любовь – это прежде всего налаживание деловых отношений: дилеры, агенты, посредники со своими клиентами или клиентками. Короче говоря, среди поблескивающих во мраке раковин и унитазов бизнес процветает. Но встречаются и другие, которых легко отличить по растрепанным волосам, сбившемуся дыханию и раскрасневшимся лицам, когда они через четверть часа возвращаются на танцпол.

«В вопросах секса Берлин в наши дни считается самой раскрепощенной столицей в мире», – объясняет в эйфории от кокаина Кортни, американка в стиле «беби-долл» («девушка-куколка»), нечто среднее между официанткой и актрисой, с которой я однажды познакомилась на вернисаже. Сюда она приехала исключительно ради секса: «Здесь ты можешь все попробовать и без каких-либо обязательств, не прилагая усилий, не мороча себе голову, только по щелчку пальцами. Секс в Берлине повсюду. Сегодня вечером я могу стать лесбиянкой, завтра – госпожой, а послезавтра – романтической девицей, нежной, как полевой цветок. И никто никого не осуждает, здесь принято развлекаться». Берлинские ночи извлекают из всего этого немалую прибыль, примером чему служит Berghain, в прошлом заведение для геев, которое в наши дни превратилось в лучший клуб мира, где, кстати, сохранились туалетные комнаты в их первозданном декоре. При входе Свен Марквардт, осуществляющий фейсконтроль (проще говоря, вышибала), производит тщательный отбор, выбирая из толпы «человеческий мусор» и отстраняя тех, кто явился сюда за сбором информации. (У Свена татуировка на лице в виде тернового венка, как у Иисуса Христа, с той только разницей, что в Свене 120 кг живого веса.) Но тем не менее репутация «Бергхайна» построена именно на историях, передаваемых из уст в уста, на рассказах о бесчисленных оргиях, творящихся в укромных уголках клуба, на свидетельствах об орогенитальных контактах на танцполе под гипнотические сотрясения громкоговорителей.

В своей книге, посвященной Берлину эпохи техно-музыки, немецкий журналист Тобиас Рапп, работающий в редакции известнейшего немецкого еженедельника Spiegel, рассказывает неправдоподобную историю о том, как один мужчина на глазах у танцующих проник в своего партнера рукой, на которой была нанесена татуировка в виде полоски или риски, указывающей глубину погружения в его друга. Городская легенда – скажете вы? Не уверена, принимая во внимание, что в сегодняшнем Берлине все возможно. К тому же эта история с риской, ограничивающей проникновение, была мне рассказана не один раз. И лично я была до глубины души поражена четой садомазохистов, когда раба (или доминируемого) вели, как собачонку, на поводке, причем он был абсолютно обнаженным и шел на четвереньках, а дело происходило ранним январским утром у входа в «Бергхайн». Этого оказалось достаточно, чтобы я поверила во все остальное.

Город вседозволенности, где рушатся все запреты, город треша, где витают запахи пота и половых эксцессов, Берлин на протяжении многих лет оставался исключительно мужским. И бесстыдный, провоцирующий мир геев начал навязывать свои кодексы и обычаи сразу же после падения Стены. Исторически так сложилось, что представители этого сексуального меньшинства селились в районе Шёнеберг, но гей-клубы с их dark rooms (во Франции их называют back rooms), то есть «комнатами для уединения» с приглушенным освещением, где можно предаваться любовным утехам, появляются повсюду в городе.

Когда во мне просыпается душа истинной представительницы буржуазии и я иду закупать продукты на неделю в отдел деликатесов магазина Karstadt (в Париже в этом случае я забегала в Monoprix на Елисейских Полях, вместо того чтобы сэкономить и отправиться в пригород в супермаркет Carrefour), я иду вдоль Урбанштрассе, сгорая от нетерпения и любопытства в надежде, что дверь одной из таких Dark Zone окажется приоткрытой. Меня так интригует фиолетовый неон огней в темных проемах… Вот и клуб Triebwerk, название которого можно перевести как «толчок», «проталкивание». Звучит недвусмысленно, не правда ли? Но объектом моих вожделений являются Ficken 3000 (с таким же успехом его можно было бы назвать Fuck 3000 – как видите, между немецким и английским языками много общего) и его огромная эмблема под многоцветным флагом; нарисованная на фасаде здания, она выглядит многообещающе. Однажды я попыталась проникнуть в клуб только ради того, чтобы посмотреть и получить некоторую информацию. Но об этом не могло быть и речи: нужно было позвонить в дверь, но, как только за дверью услышали мой тонкий голосок, мне тут же дали от ворот поворот. И вот в нерешительности я стою на улице: передо мной дверь с глазком и домофоном, окна, наглухо завешенные шторами, и больше, к сожалению, о Ficken 3000 мне нечего сказать. Чуть не забыла: мне еще известны цены на напитки. Как и во многих других барах, они указаны на афише слева от входной двери. Коктейль «Каипи» (виски/кола) стоит пять евро, и, судя по всему, в области ценообразования там воздерживаются от эксцессов.

На протяжении последних лет девушки приняли решение догнать и перегнать мужчин. Ведь не может быть и речи о том, чтобы Берлин оставался вне поля их деятельности. «Город взорвал все запреты и предрассудки в этой сфере», – говорит Эна, диджей, 30 лет, наголо остриженная голова которой не лишает девушку сексуальной привлекательности. Несмотря на то что за пультом она стоит с голой грудью, заклеенной изоляционной лентой, и в боксерских трусах, невозможно не заметить, насколько она женственна! «Я, например, снимаюсь в лесбийских порнофильмах, и никого это не удивляет, никто не задает мне никаких вопросов. Возможно ли такое в любом другом городе Германии? Сомневаюсь!» Я тоже, Эна, сомневаюсь. Мы пьем латте макиато в ласковом тепле летнего утра, и Эна делится со мной информацией, потом мы перешли к другим темам: обсудили цены на жилье, поговорили о загрязнении Гёрлитцер-парка… Типично берлинский разговор: присутствует секс, жесткий, без прикрас и иногда извращенный, но это никого не шокирует и не удивляет. Это как в детстве, когда вы ребенком впервые попробовали пряную пищу. В первые годы моего пребывания в Берлине меня всегда удивляли театральные мизансцены с обнаженными актерами и/или мастурбацией. Теперь я это воспринимаю как данность. «Секс является частью ежедневной жизни, и, если тебе нужен реалистичный театр, секс должен стать его неотъемлемой частью, иногда он грубый и жестокий, но это жизнь!» – объясняет мне одна дама, театральный критик, с которой я познакомилась на вечеринке.

«Что касается меня, в данный момент я предпочитаю гетеросексуальные отношения», – говорит Кортни, американка, встреченная мною на вернисаже. Она без тени смущения рассказывает о себе, вероятно находясь под впечатлением от муляжей матки, развешанных вдоль одной из стен галереи (они похожи на вяленые абрикосы, возвышающиеся над мужскими половыми членами, а надпись, сделанная автором, гласит: «Вагина без проникновения в ее наиболее полной версии»). Продолжая щебетать, брюнетка (хотя вполне может быть, что смоляной оттенок ее стрижки à la Ума Турман в фильме «Криминальное чтиво» обязан хорошей окраске волос, это трудно определить в розоватом неоне освещения выставочного зала) сообщает, что регулярно бывает в KitKat Club, где от души веселится, сотрясая в танце свое длинное тело (метр восемьдесят два ростом) в духоте вечеринок Carneball Bizarre. Это карнавал раскрепощенной плоти, торжество во имя ее могущества, куда ты можешь прийти только при соблюдении дресс-кода в одежде: кожа/униформа для секса/облик фетишистки и т. д., и даже можно заявиться абсолютно обнаженной, допускаются лишь стринги и бондажные шнуровки.

Что касается бондажа – практики, заключающейся в ограничении или полном лишении партнера подвижности, то он завоевывает в Берлине все большую популярность. И гладиаторские веревки, и связывание партнера, и подвешивание его в пространстве (что-то вроде Спайдермена, только в эротическом жанре) – все это пришлось по вкусу Свену Марквардту, физиономисту и фотографу, от доброй воли которого зависит ваше проникновение в «Бергхайн». Всемирная известность клуба, безусловно, способствовала взлету творческой карьеры Свена, хотя нельзя не сказать, что уже в конце 1980-х его снимок «Взгляд панка» настолько понравился в Восточном Берлине, что он был приглашен на международный фестиваль фотографии в Арле. Через двадцать лет, в течение которых он сделал себе около дюжины наколок, Свен Марквардт, король берлинских ночей, завоевал сердца тысяч фанатов бондажа, живущих по принципу «свяжи меня, а не то я совершу непоправимое!».

Мои впечатления о друге-трансвестите

Эрна, Ювелия, ее подруга Заза и незабываемая Кимберли… С ума сойти, как часто мне приходится общаться с трансвеститами с тех пор, как я поселилась в Берлине. Хотя можно предположить, что это вызвано также и тем, что они проводят время в тех же барах, что и остальные. Разумеется, по вечерам вокруг Ноллендорф-платц, штаб-квартиры геев, их больше, чем в других кварталах города. Но, будучи настоящими берлинками, они могут зайти в любое кафе выпить по бокалу вина по пути с работы домой.

Возьмем, к примеру, мою соседку Ювелию, оставляющую за собой шлейф духов с ароматом пачули на лестнице и обрывки тюля на ступенях. «Ты француженка? – спросила она меня через несколько месяцев после моего приезда, не отпуская меня ни на шаг. – Тогда ты должна знать Далиду!» По ее словам, ей нет еще и восемнадцати (прибавьте лет двадцать, и не ошибетесь), но можете быть уверены – отправляясь к соседу Джорджио, она до умопомрачения ярко накрасит глаза, используя для этого не только черную подводку, но и фиолетовые, зеленые и розовые тени невероятных оттенков. Считая меня своей подругой, она отныне приглашает меня на свои шоу, устраиваемые под эгидой «Джиджи, Бамбино и компания». Именно так Ювелия называет «концерт» из пятнадцати песен, которые она исполняет, перекрывая хриплым голосом мелодию, доносящуюся из старого кассетного магнитофона. Кроме того, она еще и танцует, покачиваясь на высоких каблуках и помахивая облезлым боа. Вскоре я была приглашена к ней домой, в розово-конфетное гнездышко, от красоты которого «сама Барби лопнула бы от зависти, разве нет?». На стенах в окружении гирлянд из искусственных роз развешаны ее фотографические портреты в более или менее обнаженном виде. А потом я познакомилась с Лотарем, ее парнем, и Зазой, ее лучшей подругой («Посмотри, какие у нее красивые груди, упругие, как теннисные мячики, и никакого силикона, только гормоны, как у тебя!»).

Однажды Ювелия забросила свой «шоу-бизнес» и возобновила занятия живописью. На вернисаже ее первой выставки в крохотной галерее на Сандерштрассе в Нойкёльне она представила мне трансвестита по имени Кимберли, набитую предрассудками, робкую «девушку», едва держащуюся на ногах в своих леопардовых лодочках на шпильках. От смущения она даже не могла поднять глаза на окружающих. Но Ювелия и неумолимая Заза все-таки заставили ее подняться на маленькую импровизированную сцену и прочесть вслух отрывки из ее эротических новелл, написанных от первого лица. Я не заметила, как быстро это произошло, но Кимберли вдруг превратилась в настоящую одержимую, в нее как будто вселилось множество тысячеруких существ, и вся эта живность извергала брызги, кровоточила, наслаждалась и эякулировала. Я сидела на маленькой деревянной скамеечке под золотистым портретом чтицы в образе сирены, было тихо, но мне показалось, что кто-то закричал, – это был мой собственный крик, который я едва успела сдержать. После этого наши пути разошлись, и я не могла выбрать лучший момент: Ювелия с головой ушла в живопись разноцветной гуашью, реже спускалась к Джорджио и почти не выходила на лестничную площадку поболтать.

Большего потрясения я не испытывала никогда в жизни! Из простого любопытства или, может быть, влекомая профессиональным интересом, в один прекрасный день я вошла в магазин Tonsberg в округе Митте. На протяжении нескольких недель репортажи о нем не сходили с полос берлинских газет: каждую ночь его заливали краской и даже забрасывали камнями. В «Тонсберге» торгуют неофашистской одеждой: черными толстовками с капюшонами; толстовки украшены немецкими орлами с хищно расставленными когтистыми лапами и недвусмысленными надписями: «Патриот», «Гордость нации», «Кровь и честь»… Здесь продают такие популярные у молодых неофашистов марки, как Lonsdale, Consdaple, Thor Steinar… Не в силах противостоять еженощным атакам антифашистов («Антифа», как их здесь называют), магазины подобного типа вскоре закрываются… чтобы вновь открыться в другом месте, подальше, в периферийных кварталах на востоке столицы, где крайне правые силы собирают на выборах в местные органы власти семь-восемь процентов голосов.

Я медленно шла вдоль стеллажей, одновременно потрясенная и очарованная. В глазах рябило от ярлыков с древними нордическими символами и наклеек с готическим шрифтом. Вдруг, как черт из табакерки, передо мной появился продавец: «Хочешь купить что-нибудь для себя, что-то оригинальное?» Неужели я похожа на потенциальную покупательницу? Я-то думала, что одеваюсь в прогрессивном французском духе, если принять во внимание, что на мне хлопчатобумажная куртка с короткими рукавами и кеды фирмы Converse.

Едва пережив шок, я отправилась к Эстер Ленерт. Начиная с 2001 года ее ассоциация знакомит берлинцев с кодексами и стилем неонацистов. Она часто выступает в школах, где учит преподавателей, как наставлять на путь истинный учеников, допускающих оплошности в одежде и ускользающих из-под их контроля. Но меня она успокоила: сам по себе мой внешний вид не имеет ничего экстремистского. «Женщины-неофашистки очень следят за собой, хорошо одеваются и выглядят буржуазно». Грубая обувь, куртки, черные футболки – все это хорошо для мужчин. Крайне правой идеологией предусматривается, что немецкая женщина должна достойно выглядеть, отдавая предпочтение сдержанному стилю в одежде, и уважать социальные условности.

Вот, например, одна из них, которая в тот момент была одета, не считая непременных очков авиатора, в пиджак от Burberry (британская фирма по производству одежды и аксессуаров класса люкс), обтягивающие джинсы, до блеска начищенные сапоги до колен, а ее светлые прямые волосы были зачесаны назад и спускались на спину. Слегка высокомерная, она прогуливалась небрежной походкой по паркингу, который охраняли, окружив его двойным кордоном, полицейские из Bereitschaftpolizisten (или BePo, это аналог французского Республиканского агентства безопасности, осуществляющего охрану порядка во время проведения шествий, митингов и т. д.). При входе – рамки металлоискателей, обыск и строгий контроль. Все это происходит 1 мая. Немецкие неонацисты намереваются пройти маршем по городу, и в паркинге назначен общий сбор. В настоящий момент их около трех тысяч, а эта женщина, спокойная и элегантная, входит в организационный комитет. Она занимается логистикой и раздает демонстрантам бутылки с водой. «Здравствуйте», «Спасибо большое». Дружеские шлепки при встрече по бритым головам. Они пришли сюда, чтобы выразить свою ненависть, дошедшую до точки кипения, «против полицейских, прессы, проклятых коммунистов», которые чуть поодаль заблокировали проезд. На фоне общей беспардонности блондинка кажется существом из другого мира. Она мне так и не назвала своего имени и не сказала, чем точно занимается в берлинском отделении Национал-демократической партии Германии. «Видите, я работаю, оставьте меня в покое. Я не даю интервью». Судя по всему, именно женщины являются незаметным авангардом немецких правых сил.

По последним данным, около половины новых членов неофашистских партий – женщины. Они создают свои организации, например «Ассоциацию немецких женщин» или «Национальный женский комитет», количество членов в котором увеличилось в пять раз по сравнению с 2006 годом.

Исследовательница Рената Фельдманн довольно долго изучает феномен сплочения «коричневых сестер»; она много раз беседовала с ними, вошла в их круг, более того, проникла в их духовный мир: «Они не выставляют себя напоказ, большая часть собраний проходит за закрытыми дверьми, даже на ежегодные съезды не допускается пресса. Но уверяю вас, что женщин, придерживающихся крайне правых взглядов, в этой стране приблизительно столько же, сколько и мужчин».

Довольно часто в разговорах можно услышать прозвище «Рене». Именно так лет двенадцать назад, когда они впервые появились на манифестациях, стали называть женщин, открыто выражающих симпатию к неонацизму. Короткие волосы с несколькими длинными прядями, спускающимися на лицо, как крысиные хвосты, тату, спортивный вид (ни капли сексуальной привлекательности), штаны, низко сидящие на бедрах, мужская походка – они во всем стараются походить на своих собратьев по партии, чтобы заставить себя уважать.

Чтобы встретить этих Рене, придется отправиться на восток города и долго ехать по прямым, как стрела, железнодорожным путям, проложенным в период строительства коммунизма. По обеим сторонам железной дороги ряды безликих, хотя и обновленных на деньги, выделенные при воссоединении, домов. У подножия жилых башен разбиты парки с бассейнами, стадионы, скверы с игровыми площадками для детей. В самом центре Марцана сохранили историческую деревушку: три улицы с мостовыми, вымощенными булыжником, вдоль которых выстроились деревянные дома, крошечная церковь и все еще действующая ветряная мельница. В воздухе чувствуются апатия и непобедимая скука. Молодежь проводит время в Mac Fit – это сеть спортивных залов, работающих круглосуточно, современных, с претензией на роскошь, с телевизорами, по которым без конца транслируют надоевшие американские клипы. В Берлине один Mac Fit из трех находится в спальных районах восточной части. Середина недели, два часа дня, зал полон, ходят тренеры с огромными натренированными лапищами, лица покрыты коричневым «ультрафиолетовым» загаром. В углу девушки в коричневых футболках с готическим принтом поднимают тяжести. Когда они покидают спортзал, у них чистые волосы с приглаженной стрижкой «под мальчика», неприветливый и суровый вид, и они решительно отказываются со мной говорить.

Но как бы импозантно эти Рене ни выглядели, в любом случае они представляют собой маргинальный элемент. Их количество, как и количество скинхедов, не меняется на протяжении нескольких лет. Федеральное агентство по защите Конституции насчитывает четыре тысячи четыреста активных неофашистов, действующих в стране, среди которых 10 процентов женщин. В наши дни они приобретают все большее влияние в недрах партии, занимаясь организационными вопросами, обеспечивая посещаемость собраний и митингов немецкого неонацизма.

Рената Фельдманн приводит следующие статистические данные: «Женщины совершают всего лишь пять процентов правонарушений, регистрирующихся в целом в правом секторе. На заметку полиции попадают чаще мужчины, в то время как женщины в последние годы занимаются наймом концертных залов, приобретают помещения для партии, открывают счета в банках». Еще одно подтверждение тому, что их значение растет. И если сегодня НДПГ переживает трудные времена – большие долги, внутренняя борьба – и, несмотря на это, все еще существует, то это происходит исключительно благодаря женщинам. Так, прежде чем первомайский кортеж двинулся в путь, элегантная дама в черных очках много раз приходила на переговоры с медиаторами из Полицейского управления, именно она договаривалась с силами правопорядка, даже если этот правопорядок все еще поддерживается жесткой рукой и солдатским башмаком (с белыми шнурками – видимо, в честь «белой» нации).

В Берлине собрания Национального женского комитета проводятся в маленьком домике с кремовым фасадом в округе Кёпеник. На них присутствуют матери семейств, пенсионерки – короче говоря, добропорядочные немки.

Стелле Ханель 38 лет, она предпочитает деловой стиль в одежде и носит костюмы с блузками ярких расцветок. Эта пикантная брюнетка с карими глазами является рупором партии со дня ее основания. У нее хорошо поставленная речь, не имеющая ничего общего с избитыми лозунгами, которые Рене выкрикивают на демонстрациях. «Такие ценности, как честность, любовь к труду и порядку, всеобщее благо, предстоит вновь внедрить в каждодневную жизнь общества, – утверждает Стелла. А женщинам, хранительницам хорошего воспитания в немецком духе, предстоит включиться в борьбу, чтобы донести свои идеи до каждого: иметь много детей, активно участвовать в родительских советах при школах, организовывать летние лагеря. Правда, не так давно полиции пришлось вмешаться и закрыть один из таких лагерей, где молодые люди в традиционных костюмах обучали мальчишек в кожаных штанах расистским теориям и географии Великого рейха. На кухонных полотенцах их совместной кухни женщины, видимо, все еще продолжают вышивать фашистские кресты.

Рене

Их называют Рене, потому что это очень распространенное имя в бывшей Восточной Германии, то есть там, где крайне правые партии получают много голосов на выборах (НДПГ даже присутствует в региональных парламентах в двух землях). Короче говоря, имена с французским звучанием весьма популярны в бывшей ГДР. Жанетта, Жанина, Жаклина, Моника, Шанталь, Николь, Мишель, Надин (Морис, Марсель, Рене, Паскаль – для мальчиков) очень часто встречаются в Коттбусе, Дрездене, Ростоке или Магдебурге. Все они родились на следующий день после падения Стены, когда их родители внезапно влились в западную жизнь, о которой так долго втайне мечтали. Франция и США (не счесть также Мэнди и Синди, забыла сказать) были для них землей обетованной. Но безработица отрезвила людей, а их детей, теперешних юношей и девушек, все больше привлекает крайне правая идеология.

Сэнди курит трубку перед своим домом на колесах. У нее коротко стриженные, с проседью волосы, а под кожаным комбинезоном металлистки колышется огромный живот. Да, но ведь она уже не в том возрасте, чтобы быть беременной, – приходит мне в голову. Спустя какое-то время я понимаю, что эта бесформенная и дряблая масса – ее груди. Сэнди сознательно отказалась от ношения бюстгальтера. На Шварцварзерканале (букв. «Черный канал»), где она живет, санитарные условия сведены к минимуму (шланг с холодной водой над тазом и биотуалет в доме-фургоне), пища исключительно вегетарианская, а под домом лежат дрова, которыми она топит маленькую печь. В этот день Сэнди решила прочистить дымоход – «продрать ему глотку», как она сама мне сообщила, – но вдруг чуть ли не в первый раз за эту гнилую весну выглянуло солнце, и она предложила мне побеседовать на улице. Единственное усилие, которое она совершила в этот день, – вырвала травинку, пробившуюся сквозь землю в старой ванне, превращенной в огород (редиска, морковка, латук, кресс-салат, земляника, ревень, а под пленкой – томаты черри, и вся эта растительность идентифицируется с помощью крошечных табличек из шифера).

Сэнди перебирается сюда на лето, меняясь с сестрой, которая в течение нескольких месяцев обживает квартиру моей собеседницы в Голландии, предоставленную государством. В феминистских и лесбийских кругах Черный канал известен как сообщество женщин, решивших лет двадцать назад попробовать кочевую цыганскую жизнь, разместившись со своими фургонами на колесах посреди одной из многих свободных территорий бывшего Восточного Берлина. Они разбили лагерь на берегу водоема, недалеко от центра города. Но в связи с реализацией проектов по застройке берегов Шпрее их собираются выселять. Им, однако, удалось отыскать место на опушке березового леса на окраине Трептова. Набивая трубку, Сэнди говорит, что здесь гораздо лучше, спокойнее и к тому же меньше посетителей…

Но не потеряет ли Черный канал при их переезде свое первоначальное значение? В первые годы моего пребывания в Берлине, когда я еще училась в университете и не была замужем, мне случалось бывать здесь летними вечерами. Часто демонстрировали фильмы на открытом воздухе, устраивали импровизированные концерты вокруг костра. Это было место, где сосредотачивалась альтернативная берлинская жизнь. Страждущие посещали кустарную мастерскую по производству секс-игрушек (к счастью ли или к несчастью, но мне не приходилось там бывать). Но теперь в этот район не так-то просто попасть. Придется пересечь Ring, линию S-Bahn, которая опоясывает центр города и отделяет его от кварталов на периферии. Как следствие, к Большому Берлину предъявляют претензии. «Ближайшая станция находится в пятнадцати минутах ходьбы, и сюда не забредешь случайно, это целое мероприятие», – признается Бирте; на ней вязаная шапочка, прикрывающая темя, и поношенные джинсы, волочащиеся по полу. У Бирте раскованность и свободные манеры à la Мано Соло, и она гасит окурки о ступени своего фургона, на которых разложены инструменты. Бирте – одна из совладелиц мастерской по починке велосипедов, которую она с завидным упорством обустраивает на новых местах. Перед ней парень с розовыми ногтями возится с динамо-машиной. Но Бирте не спешит ему на помощь: «Так ты пишешь книгу о берлинках?» А я тем временем стою в грязи среди феминисток/лесбиянок/приверженок панка, и Бирте с достоинством беседует со мной, как на светской вечеринке в центре города!

Мы поговорили о том, какие велосипеды лучше приобретать, новые или подержанные (и это была не простая болтовня, так как для Бирте, владелицы мастерской, не было секретов ни в переключении скоростей, ни в тормозной системе), и затем перешли к политике. Тридцатилетняя Бирте не скрывает своего разочарования. Да, здесь в большей степени чувствуется ангажированность посетителей, но переезд с Черного канала – это плохой знак для альтернативного Берлина, который еще более удалится от центра города. Новые офисные помещения, которые планируется возвести, будут пустовать. «В Потсдамер-платц, например, 30 процентов офисов до сих пор свободны», – говорит она. Бирте всегда нравилось причудливое смешение посетителей ее мастерской на Черном канале, по средам к ней иногда заглядывали до пятнадцати – двадцати клиентов, а «сегодня их всего двое». Но Бирте не расстраивается, предпочитая неприятностям сигарету и чашку кофе из ближайшего магазина с кусочком кекса (для аллергиков и поэтому без орехов). Кекс ей предложили две ее соседки, Даниэлла и Иогана, покрытые с головы до ног опилками, включая вязаные шапочки (судя по всему, шапочки здесь в тренде). Они перестраивают свой дом-фургон, утепляя его снаружи и изнутри, вставляют двойные рамы и умело орудуют дрелью, ручным шлифовальным станком, пилой и прочими инструментами, названия которых мне не известны даже на французском языке. Придя к Бирте с кексами в руках, они выражают беспокойство по поводу будущего их коммуны. Что будет теперь с дорогой, ведущей в VoKü, то есть в Volksküche – народную столовую, доходы от которой позволяют всем жителям сводить концы с концами?

Сеть VoKü организовали берлинские сквоттеры (те, кто самовольно занимает пустующие помещения). Она напоминает сеть университетских ресторанов, только крайне левого толка и, как правило, с вегетарианской кухней (чтобы отвечать запросам всех посетителей). И часто только ради того, чтобы побывать в VoKü, люди впервые оказываются в таких коммунах.

Столовая Fischladen на Ригерштрассе во Фридрисхайне не самая лучшая в Берлине, но вечеринки, которые там организуют, стоят того, чтобы в ней побывать. И не столько ради музыкальных программ (тяжелый рок и еще раз рок), сколько ради самого места. Чтобы никому не мешать шумом, беззаботные жители коммуны переоборудовали подвал. Так как вход в него давным-давно обрушился, они расширили подвальное окно, углубили мостовую и разобрали несколько кирпичей в фундаменте, и теперь все желающие проникают в помещение через эту крысиную дыру по веревочной лестнице. Серые своды, запах сырости, минималисткое тусклое освещение – три небольших помещения оставляют впечатление лабиринта.

В первый раз мне здесь очень понравилось. Мне было 20 лет, и атмосфера катакомб, как оказалось, существующих и в наши дни, придавала остроты моим ощущениям. Играли в настольный футбол, отсутствующие на поле игроки были заменены ложками, прикрепленными проволокой. Во второй раз я попала сюда в возрасте 24 лет; полежав в гамаке возле барной стойки, я заметила, что печь, обогревавшая помещение, представляла угрозу пожара – искры от нее разлетались по всему залу. Инстинктивно я перебралась поближе к выходу. Мне все еще казалось, что здесь очень здорово и очень по-берлински. С моей подругой Николь, антиглобалисткой, лесбиянкой и ярой защитницей окружающей среды, мы провели здесь ночь, сидя перед горящей печкой, переделывая мир и строя планы на будущее. Но в возрасте 28 лет я отказалась сюда зайти: умереть на костре, как Орлеанская девственница, в моем возрасте – это глупо и не для меня!

Как почти все сквоты (самозахваченные помещения) в сегодняшнем Берлине, Fischlade теперь полностью легализован. И уже много лет назад эта альтернативная жизнь получила законную прописку в городе. Короче говоря, сквоттеры, устав от рейдов полиции, которая появляется, разумеется, нежданно-негаданно, хотя и в рамках закона, провели наконец переговоры с собственниками помещений и земельных участков об оплате символической аренды. Но при каждой новой застройке, когда город заявляет, что жаль оставлять такие пространства панкам-антифашистам, борьба разгорается с новой силой. Особенно если учесть тот факт, что крупные компании начинают проявлять интерес к городу. Так, проектом предусматривается строительство на берегах Шпрее медиацентра (MTV и Universal уже здесь обосновались) и лофтов для хиппи, которые будут там работать. Но все это, так или иначе, предполагает переезд людей с Черного канала и закрытие знаменитого Bar 25, огромного сквота, называемого также Köpi, потому что он находится на Кёпеникерштрассе. Два года назад ему удалось отстоять свое право на существование в беспрецедентной борьбе, когда дело дошло до того, что силы правопорядка начали осаду здания.

Я встретила Штефи на одной из демонстраций в поддержку Köpi. Потрясающая внешность à la Лисбет Саландер из «Миллениума». Гордая посадка головы, врожденное достоинство осанки и изящество татуировок редкой красоты. Ей девятнадцать, и в сквоте она живет недавно, переехав сюда после того, как поссорилась с родителями и ушла из дому, хлопнув дверью. Но ей уже хорошо известны правила Köpi, где индивидуум – пустое место без коллектива. «В принципе, я согласна дать интервью и рассказать тебе кое-что из моей жизни, но требуется согласие пленарного заседания». Пленарного заседания, я не ослышалась? Оказалось, это еженедельные собрания членов Köpi – что-то вроде политбюро, занимающегося обсуждением насущных вопросов, когда все сидят на дырявых стульях в зале первого этажа. Демократия в действии, приоритет скандалистам, назовите это, как хотите, но факт остается фактом – повестка дня редко соблюдается. И мне придется совершить невозможное, чтобы мой вопрос включили на рассмотрение.

Матрона с сальными волосами и дребезжащим голосом монополизировала дебаты: нескончаемые празднества в сквоте мешают ей спать: «Ведь я работаю, и мне приходится вставать рано утром!» В ходе заседания конфликт из идеологического перерастает в обычную ссору между «новичками» и «старичками». «Необходимо раз и навсегда решить, нужны ли нам новые члены», – непререкаемым тоном говорит Мара. Среди всех этих татушек, пирсингов, дредов она кажется сошедшей с картинки «найди десять отличий». Чистые джинсы, безупречная стрижка «под мальчика»… она что-то записывает, устроившись в углу зала. Впоследствии я узнала, что Мара является секретарем дирекции, руководящей Köpi, и именно на плечи этой хрупкой девушки возлагается исполнение решений коллектива и ведение сайта в Интернете. Она живет не здесь, но, проявляя достаточно активности в антифашистских ассоциациях квартала, заслужила тем самым уважение со стороны членов сквота. Мара выступает за социальное смешение в Köpi. «Только показав, что здесь живут обычные люди, которые работают, создают семьи, можно завоевать поддержку со стороны общественного мнения. Если в нас будут видеть только толпу праздношатающихся бездельников с грязными волосами, ни на что не способных лентяев, наше существование будет под угрозой и в конце концов завершится крахом в течение ближайших лет».

Но в противоположность ей есть и радикалы, восстающие против системы и любого обуржуазивания сквота. По их мнению, любая работа способствует обогащению патрона, а следовательно, неприемлема. Вполне достаточно добровольно заниматься какой-нибудь деятельностью на благо жилтоварищества, чтобы чувствовать себя полезным. Выбор широк: организация киноклуба, вечеринок, соревнований по боксу, бара, поддержание в нормальном состоянии стены для скалолазания, контролирование типографии, где они печатают рекламные объявления «Весь альтернативный Берлин». Но эти наивные предписания вряд ли помогут реализовать чистые и несбыточные мечты о собственной экономической независимости за прочными, покрытыми граффити стенами. Пятьдесят человек живут здесь постоянно, многие из них основали семьи, у них появились дети, которые родились здесь же. И это меня не удивляет, ведь роды на дому уже стали укоренившейся тенденцией в Берлине.

Заседание близится к своему завершению. Все взгляды устремлены на меня. Что я здесь делаю? Может быть, мне нужно помещение для организации праздника? Итак, добрый вечер! Добро пожаловать на народный суд. Я объясняю цель своего прихода и излагаю просьбу: получить право взять интервью у Штефи, хорошенькой девушки-панка, с которой я познакомилась на демонстрации и которая пообещала мне рассказать о своей жизни в Köpi. Некто Дитер, который представился как лицо, отвечающее за связи с общественностью и прессой, не церемонясь, сразу же прерывает меня: «Традиционные медиагруппы – это не для нас. Откуда я знаю, может быть, ты перепродашь материал таким нашим врагам, таким как CNN». Да, сомнений нет! Они чего-то боятся. Все согласно закивали головами, и это было как «ола-ола» на стадионе. Даже Мара была с ними согласна. И как бы там ни было, но демократия у них действительно действует – стоит только найти общего врага. И в данном случае, за неимением другого, им оказалась я.

Институционализация сквотов

Черный канал, Köpi, мрачный подвал Fischlanden или дом № 78 по Ригерштрассе напрасно демонстрируют миру свою открытость, чтобы удовлетворить насущные потребности и оплатить счета, – в любом случае они являются самыми закрытыми сквотами в Берлине. Здесь их даже называют на английский манер wild (хотя произносят вилт), что означает «дикий», «необузданный»), – называют за их трешевость и боеспособность. Но в противовес им есть и другие, например Tacheles на Ораниенбургерштрассе в квартале Митте. В далеком прошлом это был магазин, который подвергся бомбардировке в годы войны, и за время коммунистического режима его так и не успели восстановить. Но в суматохе, сопутствующей падению Стены, берлинцы восточной части города вложили деньги в его ремонт. Далее в нем свили гнездо художники разных жанров: те из них, которые трудятся в области перформанса, установили ракеты из полистирола в большом саду, окружающем здание, здесь также нашли приют графисты, скульпторы, сварщики, создающие из железных прутьев произведения искусств, адепты коллажей… в общем, причудливая фауна, члены которой постепенно обуржуазиваются по мере того, как продаются их произведения (работать или выставляться в Tacheles лестно для любого художника, потому что это сразу же создает репутацию отверженного, но модного художника, а в Берлине такой аргумент дорого стоит). Со временем Tacheles превратился в серьезное учреждение с магазином альтернативного берлинского искусства, в котором ежегодно бывают около трехсот тысяч посетителей! Но коллектив, которому было доверено управление магазином, довел дело до разорения, и Tacheles, объявленный банкротом, теперь принадлежит банкам.

Кооперативу Bethanien в Кройцберге повезло больше. Он находится в здании из красного кирпича с двумя остроконечными башнями (раньше здесь был диспансер), и в нем нашли приют специалисты по информатике, веб-дизайнеры, разработчики видеоигр. Они живут в мире и согласии с международной библиотекой, районной музыкальной школой и ассоциацией борцов за мир. Каждый вносит плату за проживание, и, таким образом, оплата аренды гарантирована. Летом в саду благоухают сирень и жасмин, стоят шезлонги, по вечерам горят фонарики и демонстрируют фильмы на открытом воздухе. Так что сквоты в Берлине могут быть такими романтичными!

С моей подругой Николь (все с той же, с лесбиянкой в белокурых кудряшках и с тысячью печалей на сердце) мы исследовали множество нелегальных баров. Короче говоря, это такие питейные заведения, где подают самые разные виды веселящих напитков, но по ценам, ломающим всякие представления о конкуренции, так как эти заведения не имеют лицензии на продажу алкоголя. Алкогольные сквоты, или современная версия сухого закона!

В начале 2000-годов такие бары расплодились в большом количестве в Митте. Да, вы не ошиблись, милые читательницы, именно в Митте. И не думайте, что Хакешер Маркт испокон века был кварталом, где располагались такие шикарные магазины, как APC, Boss Orange или Muji…

Осенью 1999 года я заходила к Николь домой – в то время она жила в коммунальной квартире на Коллвитц-платц, отапливаемой углем, за которую платила эквивалент 50 евро (сегодня Коллвитц-платц – один из районов Берлина, где самая дорогая недвижимость), – и мы отправлялись пешком в направлении Мулакштрассе (в наши дни ее заполонили галереи искусств и бутики дизайнеров по интерьеру) или Альте Шёнхаусер-штрассе. В зависимости от нашего настроения и дней недели адреса менялись, но в любом случае нам приходилось, с некоторым опасением за собственную жизнь, заходить в эти типичные задние дворы старого Восточного Берлина. Да, дорогая студентка, обучающаяся по программе «Эразмус», тебе пришла в голову правильная мысль приобрести эту книгу еще до начала первого семестра в университете и до посещения магазинов American Apparel или Adidas Originals. В этой части столицы в те не такие уж и далекие времена были обветшалые дома, пахнущие плесенью и сыростью. И так как все это происходило еще до бума мобильников и (главным образом) Интернета с его социальными сетями и флешмобами, в этом замкнутом мирке андеграунда нужно было иметь знакомых, а в противном случае грозило остаться ни с чем, ведь тогда еще не было паролей, которые можно было бы скинуть в Сеть.

Все это встречается еще и сегодня, правда, в более цивилизованном виде. И до недавнего времени самым распространенным вариантом были «вечеринки у адвокатов» на Эберсвальдерштрассе. По домофону надо было позвонить в Anwaltbüro (в кабинет адвоката) и присоединиться к празднику в одной из квартир второго этажа: в салоне диджей верстал зажигающие мелодии, бармен эпатировал публику, жонглируя шейкерами и бутылками, в столовой были накрыты несколько столиков для желающих подкрепиться (меню, естественно, не отличалось разнообразием), из кухни, расположенной напротив столовой, проносили дымящиеся блюда, а в одной из двух спален можно было отдохнуть. Мне нравился потрясающий и необъятный вид, открывающийся из окон, – до воздушного метро, казалось, можно было дотянуться рукой. И единственное, что нарушало покой ночи, так это голос, доносящийся из электричек: «Осторожно, двери закрываются». А к негативным моментам можно отнести следующие: при входе нужно было оставить один евро и записать в валяющемся в прихожей блокноте свое имя и телефон. «Если вдруг нагрянет полиция, всегда можно сказать, что это частная вечеринка, тем более что все друг друга знают», – объяснил мне однажды бармен.

Сегодня подобные бары чаще встречаются в шумном Кройцкёльне, где жизнь бьет ключом (в этом новом Эльдорадо артистов и художников, расположенном на границе между Кройцбергом и Нойкёльном). Но не рассчитывайте на меня, если захотите узнать адреса баров – они меняются почти каждый месяц. И это является основной проблемой закрытых вечеринок, придающей им своеобразный шарм. Проявите больше внимания к слухам, циркулирующим в столице, прислушивайтесь к разговорам в гостиных ваших друзей. Желаю успехов на этом пути!

Следуйте за гидом!

Берлин – город левых взглядов, Берлин и его знаменитые первомайские столкновения, Берлин и его сквоты и панки. Не правда ли, все это немного напоминает туристический справочник?

В последние годы отмечается, что туристы приезжают в столицу Германии не только ради Бранденбургских ворот, но чтобы от души повеселиться и посетить при первой же возможности самые злачные места. Всех притягивает обратная, не показная сторона берлинской жизни с ее граффити, ледяными корками в подслащенной воде, осколками бутылок, которые хрустят под ногами, когда спускаешься в холодные подвалы ночных заведений. И это настоящее потрясение для папенькиных дочек и маменькиных сыночков, которые съезжаются сюда со всего мира на выходные или на семестр обучения по программе обмена студентами. И они торопятся поскорее все увидеть своими глазами, везде побывать. Группа молодых людей, ярых противников капитализма, хотя и обладающих коммерческой сметкой, сразу же нащупала золотую жилу и отныне организует экскурсии по революционному Берлину. О месте встречи договариваются по Интернету, описание внешности гида дается в последний момент (например, он/она будет в красной футболке с принтом Fuck yuppies). И за пять евро начинается погружение в андеграунд. На английском языке, разумеется, потому что дочки и сыночки ни слова не понимают по-немецки. Им рассказывают о грандиозном пожаре на рынке на Ораниен-платц, случившемся 1 мая 1987 года, доходчиво объясняют, что самые большие негодяи в мире – это хозяева компаний и финансовые воротилы, а заканчивается экскурсия визитом в K pi. Ну, что же, что хотели, то и получили! Я бы дорого дала, чтобы посмотреть на реакцию их родителей. Думаю, это была бы сцена в духе Билли Уайлдера, снявшем в 1961-м фильм «Один, два, три», в котором рассказывается история богатой наследницы «Кока-Колы», отправившейся покорять Восточный Берлин эпохи коммунизма. Это один из лучших его фильмов и лучшая комедия о разделенной столице.

Кристиана Ф. принялась за старое, после двенадцати лет воздержания от наркотиков она опять, как робот, идет по следам наркодилеров. Но идет она не на вокзал Зоо, как во времена своей юности, когда была самой известной в стране наркоманкой, а на площадь Коттбуссер Тор, или Котти, где в наши дни сосредоточена жизнь героиновых наркоманов. Именно здесь Кристиана проводит свои дни и ночи, несмотря на то, что ей уже под 50. Она бродит среди прилавков турецких зеленщиков, убирающих с тротуаров бидоны с лимонным соком, которые периодически воруют наркоманы, чтобы разбавить в кислоте очередную дозу. Здесь колются в подъездах зданий или в кабинках для фотографирования, установленных на станциях U-Bahn. Теперь Кристиану вряд ли отличишь от представителей человеческого отребья, сидящих на земле в окружении бродячих собак.

Ее последние фотографии датируются 2006-м: огненно-рыжая шевелюра, бирюзовые глаза, доведенный до последней степени истощения силуэт. В то время Кристиана Фельшеринов (в России она известна под именем Кристиане Фельшериноу) жила в Телтофе, южном пригороде Берлина, и иногда принимала у себя журналистов, которым рассказывала о своей юности, известной поголовно всем в Германии (да и во всем мире) благодаря ее книге, начинающейся словами: «Я, Кристиана Ф., 13-летняя наркоманка и проститутка». Опубликованная в 1978 году, она до сих пор будоражит коллективную память немецкого народа. Бестселлер был переведен на 15 языков, по его сюжету был снят фильм, в котором звучала музыка Дэвида Боуи, и этот фильм до сих пор входит в образовательные программы лицеев и колледжей страны.

И именно после того, как Сина познакомилась с киноверсией книги, она стала наркоманкой. «На уроках нам демонстрировали фильм. Вот я и подумала: “Если люди готовы ежедневно втыкать шприцы в руку, значит, в этом есть что-то гениальное”». Через пять дней она покинула родной Бранденбург и, как когда-то Кристиана, появилась на Bahnhof Zoo (на вокзале Зоо). Девятнадцать лет, голубоватые тени под глазами, восковая бледность лица, Сина занимается проституцией, чтобы заработать на очередную дозу. Ее территория – Курфюрстенштрассе, печально знаменитая Babystrich, или «улица малышек», на которой с наступлением темноты выстраиваются в ряд, как луковички на грядке, самые юные проститутки. Никакой вульгарщины – бюстье и высоченные сапоги на каблуках они оставляют своим товаркам из восточной части города, и в мучениях от нехватки денег на следующую дозу девочки никогда не торгуются. «Чек за 10 евро равен одному грамму» – отчаяние научило Сину считать. Здесь она уже на протяжении трех лет и сегодня пойдет в Котти за очередной дозой.

После проведения реконструкции на вокзале Зоо больше не колются: кругом камеры, охрана, кокетливые бутики… Но с наступлением ночи тени возвращаются, все такие же жалкие и ничтожные, как и раньше. Как Сина или как, например, 24-летняя Женни, половина жизни которой прошла в окрестностях Зоо: «Ты приходишь сюда, потому что знаешь, что здесь ты найдешь себе подобных, об этом ты читала в книге Кристианы. Они становятся твоей семьей, и оказаться среди них по вечерам для тебя благо. Мы находимся на обочине жизни, но зато чувствуем себя свободными. Кристиана проложила нам дорогу. И когда читаешь ее книгу, тебе самой хочется стать подростком с вокзала Зоо, ведь над тобой нет никого, кто бы тебе постоянно внушал, как жить и как поступать».

Вокруг Зоо сосредоточено существование приблизительно трехсот молодых токсикоманов, и каждый день сюда приходят около тридцати человек. «Здесь они в меньшей степени предоставлены сами себе, чем раньше, но этого явно недостаточно», – вздыхает Инга Тухель из ассоциации Treberhilfe. Два раза в неделю ее мини-бус останавливается позади вокзала, чтобы раздать одноразовые шприцы, презервативы, угостить кофе… «У них у всех в прошлом проблемы в семье, и в один прекрасный день они сбегали из дома сюда, где находили пристанище, как потерявшиеся собачонки. Но средний возраст увеличился: им теперь от 15 до 25 лет, и с девчушками вроде Кристианы на вокзале Зоо теперь покончено».

Среди молодежи ходят слухи, что Кристиана Ф., эта трагическая городская легенда, в один прекрасный день может здесь появиться. Хотя им известно, что старые наркоманы никогда не покидают Котти. Но кто знает, может быть, этот идол, эта девчонка из нижних кварталов Западного Берлина, которой наркотики открыли путь к славе, которая дружила с Боуи и каждый месяц получает 2000 евро в качестве авторского вознаграждения, уже умерла? Ее последний друг рассказал в прессе, что «срыв» в 2008 году, во время поездки в Амстердам, был крайне тяжелым и внезапным. И сразу же после этого социальные службы отобрали у Кристианы сына Яна-Никласа, которого она родила в 1996-м. А ведь именно ради него она тогда прекратила употреблять наркотики.

В 2004 году я чуть было не встретилась с ней. В то время она жила в Нойкёльне и занималась переплетным делом в маленьком книжном магазинчике. Ее жизнь определяли две составляющие – метадон и гепатит, заболевание, встречающееся у каждого наркомана со стажем. Это была также и кочевая жизнь, поскольку она часто вынуждена была переезжать, чтобы не быть узнанной соседями. Но в последний момент ее пресс-атташе отменила интервью, потому что накануне в парке было обнаружено тело 14-летней наркоманки. «Это проклятие какое-то, лучше бы я ей об этом не говорила», – последовал комментарий.

Зоо

Во времена существования Стены это был самый большой вокзал Западного Берлина, стоявший на пересечении S-Bahn, метро и железнодорожных путей, ведущих в глубь ФРГ. Напротив находился зоопарк, поэтому название станции метро Zoologischer Garten распространилось и на вокзал: Bahnhof Zoo, или просто вокзал Зоо. Биографическая книга Кристианы Ф. так и называется «Мы, дети с вокзала Зоо».

Секс-вечеринки

Прежде чем отправитесь развлекаться, настоятельно советую зайти в Интернет на сайты клубов, предлагающих сексуальные оргии. Ведь вам, в качестве настоящей цыпочки, не подобает прийти в высоких сапогах-ботфортах на вечеринку gay only!

Ajpnia

Eisenacher 23, Schöneberg – 030 21918881

www.ajpnia.de

KitKat Club

Köpenicker Strasse, 76 (вход со стороны Brückenstrasse), Mitte – 030 2789830

www.kitkatclub.org

Insomnia

Alt Tempelhof 17–19, Tempelhof – 0178 2333378

Места, представляющие интерес для людей, обладающих левыми взглядами

Schwarzsser Kanal

Kiefholzstrasse 74, Treptow

www.schwarwsserkanal.squat.net

Феминистская деревня на колесах. Небольшой, замкнутый в самом себе мир. Прежде чем туда отправиться, постарайтесь четко сформулировать цель визита (починка велосипеда, участие в дебатах…). Жительницы деревни не слишком жалуют разного рода ротозеев.

Der Fischladen

Rigaer Strasse 83, Friedrichshain – 030 42809944

С формальной точки зрения бар закрыт, потому что заделали дыру, через которую проникали внутрь подвала. Но сообщество людей, обладающих крайне левыми убеждениями и проживающих на перекрестке Ригер и Лебигштрассе, делают вид, что ничего не происходит, и бар, являющийся знаковым местом берлинского андеграунда, открывается снова и снова.

Kunsthaus Tacheles

Oranienburger Strasse 52, Mitte – 030 2826185

Неизвестно, сколько времени оно еще простоит, это здание, которому угрожает снос в связи с реконструкцией города, но в нем находятся арт-центр и сквот художников.

Kunstraum Kreuzberg-Bethanien

Mariannenplatz 2, Kreuzberg – 030 902981455

Гибридное и лучшее место, где можно посмотреть фильм на открытом воздухе, но которое почти уже не напоминает сквот.

Red Stuff

Waldemarstrasse 110, Kreuzberg

www.antifa-versand.de

Антифашистский «супермаркет», футболки с принтами и брошюры, подготавливающие революцию. Вся прибыль поступает в ассоциацию «Антифа», известную своей активностью в борьбе против крайне правых сил Германии.