Монолог первый

— Я же счастливая!

Дети у меня — прекрасные.

Младший — доктор наук. А старший… Гм… Не доктор, но почти. Он столько книг написал, что ему, если бы он захотел, сразу бы «доктора» дали. У него одна книга за другой. Он вообще в своей области большой специалист. О чем пишет? О сельском хозяйстве — как и что нужно делать. Нет, в колхозах он не бывал. Зачем? Это совсем ни к чему. Экономику нужно знать. Он раньше в обществе «Знание» читал. Все директора колхозов у него консультировались. Он им говорит, что нужно делать, а они потом едут на места и так и делают. Он столько благодарностей получил! Ведь, понимаете, никто же ничего не знает, не умеет. Образования же никакого. А он все растолкует, и они знают что к чему. А так, понимаете, ничего же не идет… Ну, сейчас — да! Уже, черт его знает, все пошло наперекосяк! Голова кругом. Колхозы — да… Но он уже этим не занимается. Сейчас он финансовый директор. Фирма… Торгуют чем-то… Металлы, что ли… А все — я. Толкала его: сначала в финансовый институт, потом на работу к нам в министерство. Потом в «Агропром» — помните, был когда-то такой, сейчас уже, конечно, все забыли — устроила. Я всегда ему говорила: «Сева, делай, как я тебе говорю, и все будет хорошо!» Он другой раз волнуется чего-то, не спит. А я ему: «Чего ты волнуешься? Даст Бог день — даст Бог пищу!» Кину карты, погадаю — и говорю: будет то-то и то-то… Ну а сейчас уже сам… За ним машина утром приезжает. За границу собирается. Сейчас в Англию. Может быть, потом в Америку поедет…

Невестки — выше всякой критики!

Работают, да. У Севы — тоже экономист. Старший бухгалтер. По сельскому хозяйству. У них в буфете яйца всегда дешевые, куры со скидкой. Они удержались все-таки. Приватизировались вовремя еще тогда. Других ведь разогнали… Очень много работы. Особенно когда отчет. Представляете, сколько одних бумаг? Это же — не поднять головы! Вечером приходит уставшая. Ну, конечно, раздраженная. А тут Гоша… Нет, какой попугай? Внук! Шесть лет. То в футбол играет в комнате — люстру недавно разбил, то спички найдет… Я ведь не угляжу — старая ведь я же, как-никак почти семьдесят пять лет, представляете? А он зажигает и тушит, другой раз и об меня. Она, конечно, недовольна, надает ему… Срывается… Не часто, конечно, но бывает… А в субботу — стирка, уборка, готовка… Я — гулять с Гошей, Лёля — внучка, старшая, — в училище, она в музыкальном училище, Сева — в магазин за картошкой, потом в прачечную, а Лена готовит суп, котлеты сделает, курицу. Покормит всех. А вечером — телевизор. Они с Севой в карты играют. Лёля читает. Она очень много читает. Очень содержательная: все сюжеты наизусть знает. Часами по телефону говорит. Мне потом звонят знакомые и рассказывают: «Какая у вас содержательная внучка! Как с ней интересно разговаривать!» Устает. Экзамены сдает сейчас. Прозрачная стала. Скажешь: «Лёля, вымой полы, бабушке трудно склоняться» — и пожалеешь. Говорит: «Я тоже устала!» Жалко ее очень…

А младшая невестка, Костина, преподает… Там тоже двое внуков…

Между прочим, это я Костю женила. Как? Очень интересно.

Сижу я как-то вечером и предлагаю ему: «Костя, дай я тебе погадаю!» А он мне: «Что ты, мама, я в гаданье не верю» А я настаиваю: «Нет, я все-таки тебе погадаю!» Беру карты и раскладываю. И вдруг говорю: «Костя, да ты же женишься!» Он смутился и отвечает: «Как это ты видишь?» А я показываю ему карты, а в картах — свадьба, понимаете? Надо же так! И женился. Сейчас двое детей — внук и внучка, Лева и Катя…

Муж?.. Хм… это отдельная история…..

Мой муж умер для меня раньше, чем он умер физически… Прожили, понимаете, вместе тридцать пять лет. И он ушел. К женщине, конечно! Куда же еще?! Забрал все: и телевизор, и деньги. А книг сколько было! Оставил мне старый холодильник с оторванной ручкой… Мы, понимаете, в институте — вместе, на фронте — вместе… Как же, я на Карельском фронте была! Он записался добровольцем, и я — чтобы не отставать. В первые же дни. Из Ленинграда — прямо на фронт! Что пережили на фронте: по колено в воде, сапоги намокнут — ногу не вытащишь, окопы рыли — я надорвалась. Вы сами знаете, что это значит — у меня же там все опустилось… Три месяца на спине лежала, перед тем как Костю рожала. Он у меня попой шел. Они оба с ягодичным предлежанием. Представляете, мне Севу рожать, а я все думала, что дети из попы выходят! Смех и грех, честное слово! Ничего ведь не знали!.. А вообще ко мне столько сваталось! В один день четыре предложения сделали! А я за него вышла. Он очень содержательный был!.. Легли мы с ним в первый раз. А я ласковая была, руку ему на грудь положила, а она у него волосатая, черная! Я подумала, что черт, испугалась. Вскочила, побежала в комнату родителей и упала в обморок прямо перед их кроватью… Он мне этого никогда простить не мог… А потом — свекровь! Это же что-то страшное было! Я же — жертва! Как — кого? Свекрови, конечно! Что бы я ни делала, все было плохо! Рубашки стираю — плохо, обед готовлю — плохо… Я, понимаете, однажды не выдержала — и бросила в нее вазу, чтобы показать ему ее настоящее лицо: со стола вазу схватила. Так он руку мне вывернул и сказал: «Мама, не бойся, я ее сам доведу!» Ну и… Когда он с другими женщинами ходил, я ему всегда говорила: «Что ты в ней нашел? Она же глупая!» А он мне отвечал: «Так это же удобно!» Понимаете, он говорит — она слушает. А я же не такая! Я лучше возьму книгу и почитаю. Я Пушкина наизусть знала: «Мой дядя самых честных правил…», ну и так далее. Мне же нужно пищу уму! Со мной ведь на любую тему можно поговорить! А свекровь была — разделяй и властвуй! Всегда между нами. Он — в одной комнате, я — в другой. Восемнадцать лет мужчины не знала! А ночная кукушка всегда перекукует. Вот так, моя дорогая. Ну, мне выходить сейчас, а вам — через две остановки после меня: как перекресток проедет, так сразу и остановится. Не пропустите. Очень приятно было познакомиться!..

 

Монолог второй

— Ой, не могу! Дай отдышаться. У меня же стенокардия. Черт его знает, понимаешь, спазм — и все… Подожди, подожди… Уф! Пока от остановки шла, вся вспотела. Как в сауне…

Я сегодня утром только их на работу проводила, посуду вымыла, ну, думаю, поеду. А тут звонок: Тамара Ильинична. Ну, помнишь, ее племянники с вами в один день поженились, потом разошлись, а внуки теперь у нее. Ну вот. Понимаешь ты, у нее давление, оказывается. В больницу она не хочет, а дома внуки на голове стоят. Ну, что ты будешь делать? «Помираю», — говорит. Ну, я ее успокоила: «Выставите внуков на улицу, говорю, а сами примите таблетку и поспите!»

Подожди, дай в туалет и руки помою! Грязь везде ужасная. Толкаются. Хорошо, хоть место уступают. Мне один дядечка в метро сейчас говорит: в вашем возрасте вас дети должны на машине возить.

Я с такой женщиной сейчас ехала! Подожди, расскажу.

Ей шестьдесят пять лет. Мужа нет. Умер. И вот недавно она познакомилась с одним мужчиной. Ну вот — неинтересно! Это же жизнь, чудо ты! Представляешь? Молодой, интересный, тоже вдовец. Пятьдесят два года! А ей шестьдесят пять — и влюбился!.. Дай доскажу!

Ну, не хочешь — не надо!.. Как-то ты не интересуешься…

Ну, Тань, чего помочь? Не надо? Ну ладно. Они из школы во сколько приходят? В час? Ну, я почитаю. У тебя есть что-нибудь такое, чтобы забыться? Тургенев, Достоевский — не-а, не пойдет! Это я уже перечитала. Такое нужно, чтобы отвлечься, понимаешь ты, забыться. Вот у нас Лена детективы приносит или муть всякую, как сейчас пишут, — она любит. Вечером лежит на диване, читает и смеется. Вот что-нибудь такого рода. Или уж фантастику, что ли. Севка у нас одну фантастику читает. Весь шкаф забит. А у Кости ничего нет? Вообще наши как-то интереснее живут. В воскресенье в кино ходят, например. А Костя все занимается? Ты ему не мешай. Пускай занимается…

Между прочим, забыла тебе рассказать, слушай.

В ту субботу Лена уезжала к своим и Лёлю забрала. А я поехала в Филевский парк. Взяла книжку, сижу, читаю. Вдруг подсаживается какой-то дядечка. Ну, лет ему семьдесят — семьдесят пять. Аккуратный такой старичок, в шляпе. И вдруг обращается ко мне: «Простите, пожалуйста. Я вижу, вы не здешняя. Я очень часто прихожу в этот парк, но никогда вас не встречал». Я ему и говорю: «Я живу не здесь, но близко». А он мне: «Меня зовут Илья Семенович. А вас?» — «А меня — Анна Павловна», — говорю я. Как — почему? Я же еще не совсем того! Не буду же я ему, незнакомому, сразу все про себя выкладывать. Вот и придумала имя! Я же не знаю его. В общем, он начинает мне рассказывать, что у него недавно умерла жена от инфаркта, и он остался один. Дети уже взрослые, у них своя жизнь, он совершенно никому не нужен. У него двухкомнатная квартира, дача. В общем, все есть. И он мне говорит: «Что же, пока я им помогал, я был нужен. А теперь они даже не вспоминают и не приезжают. Вот если бы такая женщина, как вы, — мне лучшей подруги не надо». Представляешь? Попробовать, что ли? Я вообще-то еще ничего! Посмотри в профиль — вылитая Екатерина Вторая. Костя всегда так и говорил: «Мам, ты же похожа на Екатерину Вторую!» При чем тут брови? А волосы у нее тоже белые были — она парик носила. Губы только надо подкрасить, а так вообще — вполне!..

Во, идут уже! Я открою!..

Кто это пришел? Соскучились по бабушке?

Я вам печенье ваше любимое привезла!

А кого я видела сейчас в троллейбусе! Сидит мальчик за мной в шапочке и говорит своей бабушке: «Бабуль, я принц или король?» Люди вокруг смеются. Тут бабушка шапку с него сняла, а у него под шапкой — ваза! Надел на голову, а снять не может! Бабушка его к врачу везла. Умора! Честное слово! Сама видела!

Есть хотите? Ну, вы ешьте, а я вам сейчас сказку расскажу про инопланетян.

Жили они на планете Альфа-Центавра. Как нельзя? Звезда? Газы? Ну и что? Ну, пусть будет планета. Альфа-Центавра. Нет такой — а у нас будет!.. И вот они решили изменить политический режим Ну, как почему? Он был несправедливый. Как — какой? Ну, понимаете, у одних было все, а у других ничего не было… Ну, почему — как у нас? Не совсем… Если вы будете меня перебивать, я не стану рассказывать. Ну так слушайте!

А в замке жил их правитель — тиран. И у него в заточении находилась прекрасная принцесса. Все это знали, но боялись что-нибудь сказать. Но однажды они решили, что больше терпеть они не могут и нужно поднять восстание. А как это сделать, они не представляли. И вот в это самое время там пролетал космический корабль, на котором были Лева и Катя. Они высадились, конечно, и научили их, как это делать!

Как — неинтересно? Так они же революцию там сделали! Лева был руководителем восстания! А потом метро построили… Здра-авствуйте! Я старалась, а им неинтересно! Революция — это же героизм, понимаете! Как — нет? Ну, не знаю… А про Петю Зубова? Тоже не хотите? Тогда не знаю… Я Гарри Поттера не читала… Про Карлсона сами будете читать. Ну, идите играть, раз такое дело…

У меня от сказок и так уже язык заплетается, а мне еще завтра к Марье Петровне в больницу ехать. А я не говорила? Она бедро сломала — бедренную кость — и лежит теперь. А Неля ее — ну, она девочку во время войны маленькую подобрала, удочерила, а потом у Нели оказались родители где-то в Польше… Рассказывала уже? А я не помню. Ну ладно, Нелю стукнули по голове, и она лежит с сотрясением мозга. Она работала в реставрационных мастерских, ну, знаешь, иконы иногда и все такое, наверное… Ну, открыла однажды дверь на звонок, а они ее — по голове! Как же — правильно? О чем ты говоришь?! При чем тут спекуляция? Она не спекулировала. Неля — приличная женщина. Ты же не знаешь, а говоришь… Ну ладно, это ее дело! Но Марья Петровна осталась теперь одна с пролежнями. А ведь ей уже семьдесят восемь лет! И вот я еду.

А у вас — гости завтра? Торт будешь делать? Это же долго! Сделай кекс. Я тебя научу. Берешь два яйца, сто пятьдесят масла и сто пятьдесят сметаны, три стакана муки, смешиваешь — и вся история! Проще надо, понимаешь ты! Нет, я не пекла, но знаю. Ну вот, ей-Богу, не веришь! А я тебе говорю, что хорошо получится… Ну, не хочешь — как хочешь… Я у вас сегодня ночую, а утром — к Маше!

 

Монолог третий

— Здравствуй, дорогая! Ну, как ты? Дай я тебе подушку поправлю. Что-то мне не нравится, как ты лежишь.

Я тебе тут яблоки принесла. Ничего, пусть тут лежат, потом съешь.

А я вчера у своих была.

Лева у нас — очень! Я им рассказываю, конечно, про черта в ступе, про звезду Альфа-Центавра, что на ум взбредет, а он мне говорит: «Бабушка, на звезде люди жить не могут. Там — газы». Представляешь? Это же только второй класс, подумай ты! Говорит: «Я буду биофизиком». Ты представляешь? Это же биология и физика вместе! Как интересно! Я это люблю!.. Катя, конечно, у нас попроще, но тоже — очень!

Недавно с ними в театр ходила, на «Евгения Онегина». На них, конечно, все смотрели: они же красавчики. Но критики, я тебе скажу! Татьяна пишет письмо Онегину, а они говорят: «Айседора вышла на балкон». Ну, помнишь, там балкон обвалился? Публика, конечно, возмущалась. Но я уже скромно молчала. Они ведь чего только не видели!

А в каникулы я их собрала всех троих и пошла гулять на Тверскую. Они затащили меня в «Пиццу-хат». Со мной же очень легко: куда они — туда и я. Измазались этой пиццей все по уши. Что хорошего? Пирог с сосисками — и больше ничего…

Лена?.. Крестила Лёлю недавно… Ага… С крестиком теперь бегает. Что — правильно?! О чем ты говоришь! Религия — это, понимаешь, опиум для народа! Религия разобщает людей. А ты говоришь — правильно… Ну, пусть, если нравится…

Костя с Таней?.. Ничего… Костя едет во Францию на год. По работе. Таня тоже с ним. Как это называется: пустить Дуньку в Европу? Да? Она — красивая? Ну, может быть. Не знаю… Тебе виднее… Костя — занимается. Очень много. Ни слова из него не вытянешь.

Недавно я в газете прочитала — Севка принес, не помню, в какой… Подожди, дай вспомню… Черт, склероз!.. Ну, не важно, очень интересную статью о том, что, оказывается, недавно открыли еще один радиоактивный элемент, изотоп, что ли. Не важно, в общем. Звоню Косте. Спрашиваю: «Ты читал статью?» А он что-то буркнул — и все. Я ему говорю: «Чем же ты живешь? Ты же ученый! Ты должен всем интересоваться! Ты же от жизни отстанешь!» Понимаешь, как-то не так жить надо. Вот у нас, например, в субботу, если Лена не едет к своим в гости, утром я позавтракаю, Лёлю отправлю в музыкалку, Лена с Севой — в магазин, а я — в Филевский парк. Ну ты знаешь, у нас там. И — на целый день. Проще надо как-то жить, понимаешь ты…

Да, между прочим, расскажу тебе.

Недавно я сидела в Филевском парке. Сижу и читаю. Там какие-то женщины на скамейках тоже сидят, но ты же знаешь, что меня сплетни не интересуют. Я же выше этого. Я лучше возьму книжку и почитаю. Ну вот. Сижу я, читаю. И вот на другом конце скамейки садится молодой человек. Лет ему, наверное, двадцать семь — двадцать восемь. И вдруг он говорит: «Вы знаете, у меня такая трагедия! Я был у друзей, мы праздновали там день рождения, засиделись, и я поздно вернулся. А жена, конечно, подумала, что я был у женщины, и меня не пустила. И вот я уже вторые сутки ночую где придется. Я вижу, что вы женщина опытная. Посоветуйте, что мне делать?» Как — неправда? Честное слово! Он так сказал. Какой бомж?! Очень прилично одет. Брюки, правда, мятые, но он же дома не ночевал… Ты думаешь? Хм!.. Может быть, ты и права. А я как-то не подумала…

А я сейчас с такой женщиной познакомилась в метро, пока к тебе ехала! Понимаешь ты, нашего возраста, а выглядит! Больше пятидесяти не дашь! Клянусь! Без всякого грима — даже помады нет. И она мне рассказала, что она каждый день ходит пешком десять километров. В субботу она идет в туристический поход, ну, знаешь, разные такие маршруты есть. А зимой — лыжи. Почему — не для нас? Например, десять километров — это же просто! Я, например, в Филевском парке гуляю и, конечно, могу пройти десять километров!..

Устала? Ну ладно, поспи. А я — домой. Мои завтра на работу утром. Выздоравливай. А то мне Лена всегда говорит: «Смотрите не болейте! Заболеете — ухаживать не буду: сразу в больницу отправлю». Шутит, конечно, но болеть нам нельзя. Вот так! Ну, пока, дорогая!

 

Монолог четвертый

— Лизанька, родная! Хорошо, что ты позвонила! Ну как ты?

А я вчера была у Марьи Петровны в больнице. Пролежни, конечно. Выглядит не очень. Я ей зубы заговаривала, отвлекала.

Мы же в одном отделе были. Ты уже не застала. Работали до умопомрачения. Это уже когда я с Карельского фронта вернулась. Свекровь ужин на работу приносила. Проверяла меня, конечно. Думала, что я гуляю. А мы заработаемся до часу ночи, идти домой страшно. Троллейбусы не ходят Мы на столах спали. Столы огромные. А во время войны однажды бомба разорвалась напротив, так взрывной волной выбило стекло. А я как раз под окном лежала. Хорошо, что дверь распахнулась и меня вынесло. А то бы убило к черту! Как же не бомбили? Еще как бомбили! А в центре дома высоченные. Угол дома так и срезало. А ночью ходили зажигательные бомбы тушить. В одном ведре вода, а в другом — песок. Дежурили на крыше. Один раз бомба упала рядом, а мужчина испугался, отскочил и головой — прямо в ведро. Честное слово!

А утром к Маше домой сбегаем — она рядом жила, — умоемся, позавтракаем — и опять на работу. Так и работали. А ты говоришь…

А в самом конце войны Маша сделала огромную шляпу с полями. На нее в этой шляпе все смотрели — очень ей шла, несколько лет в ней ходила. Вообще Маша интересная была… Ну, не знаю… Может быть, она и производила такое впечатление… Мужчины у нее, конечно, были, но вообще она вполне… Я, глядя на нее, тоже себе такую шляпу решила заказать. А тут вдруг как-то приходит телеграмма от свекрови — она тогда с мужем и Севой уже во Владивостоке были, муж там служил: «Если хочешь сохранить семью, советую немедленно приехать». Ну, я, конечно, собралась, Костю на родителей бросила — ему пять месяцев было — и поехала. Приезжаю, выхожу из вагона — а там военные, офицеры! А на мне — шляпа и труакар! Ну, сама понимаешь…

А Машу замуж выдала я. У нас работал такой Исай Соломонович. Ты его не застала — он умер уже к тому времени. У него было два мальчика, а жена скоропостижно скончалась. Ну вот, мы однажды идем куда-то: справа — Маша, а слева — Исай Соломонович. Я посмотрела на них и говорю: «Ребята, вы такие хорошие! Из вас бы получилась отличная пара!» И они поженились. Он потом, правда, очень скоро от инфаркта умер… Сыновья? Взрослые уже. Не знаю, где. Маша после его смерти судилась с ними, поэтому ничего теперь не знаю…

Вообще скольких я переженила! Кузьма Кузьмич, помнишь? Женился на Капе. Тоже я! Свету выдала замуж… Ну при чем тут клептомания? И вообще я не верю, что это она делала. Этого же никто не видел… А то что вещи у нас пропадали в отделе, так просто их теряли, а думали на нее… И потом, у мужа ведь она не будет брать… Вообще я считаю, что людям всегда нужно делать добро. Ведь Капа так меня благодарила!.. Где она сейчас? Живет… Не знаю — у него или у нее… Ну, в общем, там все хорошо, как будто…

Ой, кто-то в дверь звонит! Пенсию, наверное, принесли. Я тебе потом позвоню!

 

Монолог пятый

— Как я рада, что вы пришли, Клара Борисовна! Идемте на кухню — я компот варю. У нас любят. Побольше сахару положу, он тогда насыщенный получается: с удовольствием пьют!..

А я уже сама собиралась к вам. Миша болеет? Насморк? А я вас научу, как от насморка избавиться. Натираете головку лука, а сок смешайте с медом. И по три капли в нос каждые два часа — здорово помогает. Нет, я не пробовала, но знаю. А вы попробуйте, что вам стоит! Да — да, нет — нет. Это же просто!

Вообще я всегда всех лечу. Вы знаете, во время войны свекровь ведь осталась в блокадном Ленинграде. Муж ее почти сразу умер от истощения, а она лежала. Потом ее все-таки вывезли, и она попала в Ярославль, в госпиталь. Я приезжаю — а она ходить не может, совсем плохая. Ну, я привезла ей яблоки, сало… В общем, она встала потом, и я забрала ее в Москву…

А вот еще такой случай был. Тоже во время войны.

Нас послали в другую часть. Это было на Карельском фронте. Ну вот. Идти далеко, и ночь наступает. А я маленького роста, сапоги огромные, тяжелые, шинель мне до пят. А волосы я локонами, знаете, распущу до плеч, на щеках ямочки. Вообще — ничего! Ну, в общем, решили переночевать в деревне. Зашли в один дом — а там беженцы. Хозяйка говорит: «Вот вам комната, устраивайтесь сами». И вот мы постелили шинели на полу и легли. А комната маленькая, народу много. Я лежу, не могу никак уснуть в духоте. А рядом лежит женщина, беженка. И я чувствую, что ей плохо. Я спрашиваю: «Что с вами?» А она говорит: «Простыла». Тогда я беру шинель, отдаю ей и говорю: «Прижмитесь ко мне, угреетесь, и вам легче станет». Она шинель не берет и отодвигается. А я ей говорю опять: «Да вы не стесняйтесь!» А она: «Больная я, заражу тебя». Я говорю: «Ничего, я крепкая». А она мне: «Да я больная, понимаешь? В том месте больная. Заразить тебя могу». Мама родная! Я, конечно, перепугалась. Но делать нечего. Я ее накрыла шинелью, и так и спали до утра.

Вообще я очень терпеливая.

Мы однажды с Костей отдыхали на Кавказе и пошли в горы. И я подвернула ногу. Боль — адская, искры из глаз! Так можете себе представить: два часа терпела, чтобы Костя ничего не заметил! Понимаете, я же очень жертвенная…

Помню, поехали мы как-то с Николаем Семеновичем к Севке на дачу — ему тогда было три года, и он там с бабушками жил, а мы в воскресенье приезжали. Едем, а у меня сумка с продуктами. И вдруг захотели есть. Я достаю пирожок. А вокруг люди сидят. Мне же неудобно. Я их угощаю. Один, другой, третий… Всем раздала, а нам ничего не осталось. Прямо как Пышка у Мопассана, помните? Вот так и я!.. Меня мой Николай Семенович всегда называл «блаженная». Так и говорил: «Ты — блаженная!» Понимаете, я ведь никогда о себе не думала…

Как?! Вы уже уходите? Мы даже не поговорили! Ну а я за мясом сейчас в наш. Меня там все знают. Что-то у Лены давно кур не было…

 

Монолог шестой

— Здрассте! Что-то у вас сегодня выбор — не очень! Ах, что-то все-таки есть? Вынесут потом? Уже рубят? Ну, я постою… Я — похудела? С моими архаровцами еще и не то будет!..

А вы тоже будете ждать мясо? Тогда за мной стойте, я первая подошла!

У меня, понимаете, столько народу! Четверо внуков! Нет, живу я с двумя. Но к тем едешь — тоже везешь. Пенсия, конечно, небольшая, но хватает. Я ветеран, поэтому у меня прилично получается. Отдаю невестке на питание, ну и мне остается. В субботу или в воскресенье едешь к младшему сыну — и тоже что-нибудь везешь. Цены — сами знаете, какие сейчас. Но это еще ничего — было бы здоровье! А у меня, понимаете, грудная жаба. Схватит — и конец. Внук бежит всегда впереди. Я кричу: «Гоша, не беги, бабушке плохо!» А он же не понимает… В первый класс должен идти, но… что-то не берут в нашу школу — говорят, еще год подождать надо. Ну, ничего, я устрою.

А у вас — внук? Двадцать два года? Студент? Так это же замечательно! А у меня внучке восемнадцать лет. Прекрасная девочка. Мордашка очень симпатичная. Мне ей жениха нужно найти. Давайте их познакомим! Девочка есть? Ну и что? Какая разница? Была одна — будет другая! Нет, вы знаете, моя Лёля очень умная девочка… А давайте все-таки познакомим! Да — да, нет — нет. Посмотрим! Не хотите? Ну, как знаете, конечно. Но я бы попробовала. А где вы живете? Так это же рядом! Мы с вами можем как-нибудь встретиться, в Филевский парк, например, съездить. У вас есть телефон? Нету? А как же вы живете? Я, например, не смогла бы… Мне все время звонят: то внуки, то девочки из министерства, с которыми я работала. Меня там еще помнят. Ну, сейчас уже, конечно, многие поумирали, но вообще очень часто звонят. Я в аптечном управлении работала. Финансировала аптеки. Цены на лекарства почему такие низкие были? Это же я снижала! Даю вам честное слово!..

Вынесли, наконец!

Неплохое мясо. Вы тоже на этот кусочек смотрели? Ну что ж, я — впереди, так что прошу прощения, но я его забираю.

Сейчас приду — лук, морковку нарежу, кусок масла, два часа — и готово. У меня все быстро. Я вообще не очень обращаю на это внимание. Мне же ничего не нужно! Что есть, то есть. Радоваться надо каждый раз тому, что имеешь! Ведь дрожжи когда-то ели жареные. Вы не помните? Ну, году в сорок шестом что-нибудь, наверное. Я вся в струпьях ходила. Ужас! Где? В Москве, конечно! Как — не было? Я же ела! Какого вкуса? Ну, представляете, жареные дрожжи? Гадость, конечно!.. А вы говорите… Так что у меня просто с едой! Мой отец мог мне в Париже образование дать. Не верите? Он? Миллионер был! Кожевенная фабрика — кожи выделывали — и три доходных дома. В Клинцах! До сих пор стоят. Я была там как-то, видела. Нашу семью весь город знал… Однажды просыпаюсь: отец с дядей о чем-то разговаривают и ходят по комнате. Смотрю на пол — а весь пол в деньгах… А после революции, понимаете, в «лишенцы» попали, все отец отдал и пошел работать сторожем на склад… И золотые монеты отдали, и столовое серебро, и все-все-все… Немецкий рояль один чего стоил! Где-то он теперь?.. Как же, я с шести лет училась играть. А потом, конечно, это закончилось… Э-э-э! Все суета сует!.. Чем люди живы?.. У моей мамы столько драгоценностей было! Бриллианты, конечно… Мама только одно кольцо спрятала на память; потом, в тридцатые годы, в торгсине его продали и купили материал мне на свадебное платье… Так-то…

Ну, я пошла домой. Лёля придет в три часа — а обед уже готов. Я ее накормлю, посуду помою… Ну, иногда моет, конечно, но так вообще… не очень. А потом за Гошей в детский сад. Нет, она не ходит. Она занимается. Я ей не мешаю… И так целый день. Так и вертишься. А благодарности, понимаете, никакой…

Заходите как-нибудь. Вы гуляете? Не гуляете? А как же? Я три часа каждый день на воздухе. Это же здоровье! Некогда? А что же вы делаете? Нет, стирает невестка, убирать — это тоже она в субботу. Готовит в основном тоже она, но Лёлю я кормлю. На рынок сын ходит… У нас никто не шьет, не вяжет… У нас? Читают, смотрят телевизор. Я с Гошой гуляю… Ну, как-нибудь встретимся еще!

 

Монолог седьмой

— Ну, здравствуй, Тэра, заходи! Я уже и не вспомню, когда мы встречались в последний раз.

Живем — как видишь: мы с Лёлей спим здесь, в этой комнате, а они втроем там, в другой комнате. Что ты удивляешься? На фронте ведь не разбирали: можешь — не можешь. Сказано: выполняй! Послали меня один раз в часть, а я пароль перепутала, представляешь? Что делать?! Часовой командует: «Ложись, стрелять буду! Руки за голову!» А дождь льет такой, что ничего не видно. Куда ложиться? Кругом вода и грязь. И легла, конечно! Лицом вниз, в глину. Лежала, пока офицер не пришел. Так что в жизни, дорогая, как на фронте. А я всего лишь бабка, у которой четверо внуков. Даже губы уже не крашу. Но мне кажется, так лучше, правда?

Идем на кухню! Будем сейчас чай пить. Тебе покрепче?

Лицо? Нормальное, по-моему… А что? Опухшее, считаешь? Ты просто отвыкла… А может, оттого что сердце прихватило ночью, кто знает… Сплю неважно, понимаешь ты. Просыпаюсь среди ночи несколько раз. Положу валидол под язык — и только тогда засну. Да так… Что рассказывать… Жизнь — как всегда… Мои? Ездили вчера на кладбище… И Сева, и Лена, и Костя с Таней. Памятник ставили отцу. Ровно год уже прошел. Он умер в один день с Высоцким. На Даниловском кладбище урну захоронили. Говорят, у его новой жены там место. Поэтому к ее родственникам, и бабушкину урну туда же захоронили, когда она умерла… Потом у нее дома, кажется, собирались еще раз… Видно, ее знакомые, родственники. Я же не знаю, они мне в подробностях не рассказывают… Отчего умер? У него астма была, а она капитальный ремонт затеяла и всю осень ремонтировала квартиру. Астматики ведь не переносят запахи, тем более запах краски. В этом, я считаю, была причина. Да и вообще, обстановка, видимо, не та: Костя как-то рассказывал, что ее дети не забывали указывать ему, где его место, — то дочь, то сын… Здесь он был глава семьи, понимаешь ты, авторитет, а там — кто?.. Конечно, положили в больницу, но когда он уже ходить не мог, задыхался. Она оттягивала, говорила, что обычный приступ, ничего страшного, пройдет… Так Костя рассказывал… А кто при нем мог быть? Дежурили по очереди то Сева, то Костя… Меня же не звали… А ты сомневаешься? Конечно, ухаживала бы… А как же?.. Еврейские женщины ведь очень жертвенные. Я же с ним всю войну прошла, всегда вместе, ты же знаешь… Да, не хозяйка. Но, понимаешь, в молодости меня это никогда не интересовало. Мне хотелось учиться, быть в компании — компания у нас в институте была интересная. Я любила участвовать в самодеятельности, летом на даче устраивали театр, тексты сами составляли, что-нибудь с юмором, чтобы весело. Я же стихи писала! Всегда что-нибудь тут же, на скорую руку сочиню. Понимаешь, жизнь била ключом! Мы же молодые были… Разве от этого я стала хуже? Что-то я все-таки делала, самое необходимое. Может быть, неумело, ты права. Но в конце концов, это ведь не самое главное, дорогая. Я оглядываюсь сейчас назад и думаю: нет, не это главное в жизни. А если для него главное было только это, значит, я ошиблась в нем… Вот так. Сейчас ведь я научилась готовить, Лёлю вынянчила, с Гошей вожусь, и Тане с Костей помогаю, и вообще…. Что теперь говорить… Она им заявила: «Я долго мучилась с больным старичком. Мало мне было его мамы». Ни разу не приехала больше в больницу: завещание составила и уехала. Зачем ей это завещание? Чтобы забрать его медали? Ведь больше у него ничего ценного не было. Там и орден был, между прочим. Зачем он ей?.. Говорят, собирается теперь в Израиль. Возьмет все это с собой туда?.. Чем люди живы?! Бог с ними! Закончилось все… Я же не буду тебя обманывать — ты же моя родственница. А что пишут из Израиля твои родственники? От своих я давно ничего не получала, не знаю, как они там живут. Подумай только, из всей нашей большой семьи теперь осталась здесь только я… Ну и ты. Ты можешь еще уехать — если захочешь, конечно… Дети у тебя там, так что никто больше здесь не держит. А я — нет. Не-ет, дорогая, я бы поехала только посмотреть — интересно хоть одним глазком взглянуть на ту землю, откуда пришли наши предки. Но, видно, уже никогда не смогу осуществить эту мечту… А жить там — это не для меня. Я считаю, понимаешь ты, что раз уж так случилось, что евреи покинули ту землю, возвращаться ни к чему. Ну и что же, что я в детстве говорила на идиш? Почему нет? Можно говорить на разных языках. Разве это мешает? Наоборот, я считаю, знать две культуры всегда лучше, чем одну. А в сознательной жизни я писала стихи только по-русски. Мне и сейчас еще звонят девочки из Министерства, если у кого-то юбилей, просят: «Майя Михайловна! Напишите что-нибудь для адреса!» И приходится! Добро нужно делать, чтобы человек радовался! Я же воспитана на русской культуре, как человек сформировалась в ней. Тору когда-то читала, да, мой отец заставлял! Ты тоже читала когда-то Тору. Это основа основ, это, я считаю, необходимо знать. Но моя культура — русская: Пушкин, Толстой, Достоевский, Тургенев — это мое. А все остальное, я считаю, необходимо знать для общего развития. Конечно, выйти замуж за русского… Нет, я бы, например, не смогла, это правда. Мой папа считал, что я должна выйти замуж только за еврея. Понимаешь, в институте в меня сразу влюбился мой сокурсник — красивый русский парень, высокий, с вьющимися волосами, с голубыми глазами. Сидим мы вместе на лекции. А я локоть на стол положу, рядом с его тетрадкой. Он придвинется ко мне, дотронется до моей руки и шепнет ласково: «Маечка». И глаза добрые-добрые… Я, конечно, чуть голову не потеряла тогда. Ну, как же — такой красавец-парень! Но папа сказал мне: «Имей в виду, если выйдешь за него, потом будешь всю жизнь жалеть, потому что вдруг сделаешь что-то не так, все спишется на твою национальность». Правильно — неправильно, не знаю теперь, все давно перемешалось, что уж теперь переоценивать… Почему не уехали? Это сложный вопрос… Несмотря ни на что, мой папа считал, что это его земля. И они с мамой никуда не поехали после революции. Папа пошел работать простым сторожем, как тебе известно, сдал все, что было нажито, все мамины драгоценности отдали… Верили в лучшее, понимаешь ты… Время тогда такое было… Ну, а уж как получилось… Ведь мы с Николаем Семеновичем тоже записались добровольцами на фронт, как многие… Мы шли защищать нашу землю — так мы были воспитаны, дорогая! Как же было сидеть, когда враг подходил к Ленинграду? И студенты, и преподаватели добровольцами уходили на фронт. Ведь всю войну прошли! А когда папа умер, сколько народу пришло к нам проводить его в последний путь! Ведь у него в приходно-расходной книге, которую он вел в синагоге, такие суммы проходили! И никогда ни одной копейки себе не приписал. Как жил на крошечную пенсию, так и умер с ней. Прежде всего — человек должен быть хорошим, так я считаю… Пусть едут. Каждый выбирает то, что ему ближе. Все суета сует… Не в этом счастье. Дети мои женаты на русских, и внуки мои — наполовину русские. Так что — какая я уже еврейка? Я уже ненастоящая еврейка… Вот так, моя дорогая. А вообще — какая разница, кто есть кто? Все суета сует!..

Давай сменим пластинку, ладно? Пей чай: вот конфеты, кусочек кекса бери… В жизни, понимаешь ты, нужно всегда находить позитивное. Я так считаю. Даст Бог день — даст Бог пищу.

Ты мне лучше расскажи, что в театре видела, мне же тяжело теперь ходить по театрам. Вот только сериалы остались…

 

Монолог восьмой

— Симочка, дорогая, что же ты не звонишь? Я уже волнуюсь!

Ты знаешь, я недавно с такой женщиной познакомилась в очереди! У нее внук, двадцать два года. Рисует прекрасно, интересный, содержательный. Нет, я не видела, но знаю — она рассказывала. Хотела Лёлю с ним познакомить, но, говорит, у него уже есть девочка. Как бы это ей кого-нибудь найти? У тебя никого нет? Что-то мальчики ее возраста на нее не очень внимание обращают…

А что у тебя голос какой-то?.. Ничего не случилось? Случилось? А что такое? Как — женщина? Откуда ты знаешь? Он сказал? Ха! Так это он просто так! Чтобы тебя позлить! Разговаривала с ней? И кто она? С ним работает? Так это же сослуживица! Он тебе голову морочит, а ты веришь! Выкинь из головы! Я, например, однажды поздно возвращалась из министерства домой. Троллейбуса долго не было. Я подхватила попутку — грузовик. А шофер молодой парень оказался, с юмором. Я ему дорогой про свекровь рассказала, и мы решили ее разыграть. Приезжаю, а она уже ждет, в дверях стоит — мы на первом этаже жили. Я выхожу из машины и шлю ему воздушный поцелуй. А он мне: «Ну, пока, дорогая!» Смех и грех, честное слово! Так и он тебя разыгрывает… Она сказала? Ничего не понимаю! Бред какой-то! Вот уж от Димы никак этого не ожидала. Севка мой с его тремя женами — это да. А женщин у него было — не знаю сколько! Но сейчас, я уверена, он не имел ни одной женщины. Нет-нет, я уверена. Ну и что, что командировки? А я тебе говорю, что нет! Кроме Лены — никого. Но вот от Димы я этого не ожидала… Еще были? Просто не могу поверить! Чушь какая-то!..

А ты — плюнь! Относись к этому, как в еврейском анекдоте. Показывают Саре одну женщину и говорят: «Это любовница Рабиновича». Показывают другую и говорят: «А это — любовница Ароновича». «А эта — чья?» — спрашивает Сара. «А эта — твоего мужа». Она посмотрела и говорит: «Наша лучше!» Так и ты! Перебесится. В молодости не перебесился, вот и бесится. Они все в этом возрасте с ума сходят — боятся молодость потерять… А хоть приличная женщина? Ну, тем более. Чего ты волнуешься? Перемелется — мука будет. Проще смотреть на жизнь надо! Когда мне говорили, что мой Николай Семенович ходит с какой-то женщиной, я только смеялась. Ко мне один раз муж секретарши, которая у них работала, пришел и говорит: «Вы знаете, что ваш муж поехал отдыхать с моей женой?» Я перепугалась, конечно, что скандал будет на работе, и говорю: «Откуда у вас такие сведения? Мой муж ждет меня на курорте через два дня. Не может же он ждать меня и быть с другой женщиной!» И тут же побежала давать ему телеграмму, чтобы был осторожен. Ну как же, а вдруг этот дурак поехал бы проверить?.. Ну, конечно, с ней был! Но проще надо, понимаешь ты, смотреть на жизнь…

А мои сегодня в театр пошли — Лена билеты принесла недавно на какие-то гастроли. Я Гошу уложила, а сама пойду телевизор смотреть. Ну, знаешь, этот сериал мексиканский. Не смотришь? Нет, там очень интересно. Это же жизнь! Красота какая, как в сказке! Глазам не верится, что такое бывает… Да плюнь, я тебе говорю! Не думай об этом! Лучше фильм посмотри! Вот увидишь — все будет хорошо. Главное — не обращай внимания. Не трогай его. Николай Семенович, например, всю посуду перебил. Ведь после развода ни одной целой чашки не осталось! Махнет, бывало, рукой — и полсервиза на полу. А я только плечами пожму и пойду. Так и ты. Пришел домой: поставила на стол — и уйди. Не разговаривай. Он тебе говорит, а ты не реагируй. Успокоится, поверь мне и моему опыту…

А я на тебя сегодня погадаю. Ты у нас — кто? Червовая дама или трефовая?

* * *

Майя Михайловна, бабушка Анюта, жила долго и умерла в восемьдесят два года. Бабушкой Анютой назвала ее в детстве Лёля, в шутку, так это имя к ней и приклеилось.

На поминки пришло совсем немного из ее бывших сослуживцев, которые помнили Костю еще маленьким мальчиком, а потом уже женатым на Тане. Тихо вспоминали разные случаи и каждый раз, перед тем как выпить, добавляли: «Пусть земля ей будет пухом». Потом так же тихо ставили пустые рюмки на стол, и только слышно было, как постукивали — тоже тихо — вилки. Переговаривались друг с другом почти шепотом, хвалили салаты, которые готовили какие-то родственники Лены.

Лёля помогала ставить и убирать посуду, молча сновала из кухни в комнату. А Гоша, повертевшись и схватив что-то со стола, тут же умчался куда-то. Костя был с какой-то женщиной, которая все время порывалась тоже помогать. Братья поздоровались, но сели порознь и почти не разговаривали. Тани не было. А Лева с Катей незаметно сидели рядом и так и не подошли ни к дяде, ни к отцу…

Похоронили бабушку Анюту в могилу ее родителей. А надписи на старом камне пока так и нет. То ли забыли сделать, то ли место не позволяет…