7 ноября
Около двух часов ночи генерал Миаха приехал в штаб. Он начал свою деятельность по обороне Мадрида со служебного преступления.
Оказывается, вчера, в шесть часов вечера, в момент бегства из столицы, заместитель военного министра генерал Асенсио вызвал к себе Миаху и вручил ему запечатанный пакет с надписью «Не вскрывать до шести часов утра 7 ноября 1936 года».
Миаха уехал к себе домой. Пакет жег ему руки. По телефону, от друзей, он узнал, что правительство и высшее командование уехали из города. Друзья же сообщили, что, по слухам, это ему, Миахе, доверено сдать Мадрид фашистам.
Это было похоже на правду. Миаха считается генералом-неудачником, простоватым, провинциальным человеком, тщетно пробующим занять видное место в военных кругах. Молодой генералитет, особенно Франко, Кейпо де Льяно, Варела, всегда издевались над ним, над его неуклюжестью, неотесанностью, неумением устроиться. Сама фамилия его (миаха – крошка) настраивала на шутку. В июле, в момент мятежа, многих развеселило назначение Миахи военным министром.
В мадридских гостиных комически серьезно подымали палец: «О да, только Миахе и быть сейчас во главе армии таких размеров!» Бедняга пробыл в министрах несколько часов, он пробовал по телефону разыскать какие-нибудь части, найти концы, дозвониться до каких-нибудь военачальников, – тщетно, Никого не оказалось дома, из некоторых квартир в телефон откровенно фыркали, услышав, что спрашивает военный министр генерал Миаха. Ничего не добившись, сконфузившись, он в тот же день подал в отставку.
В оставлении Миахи сейчас военным руководителем покинутого, беззащитного Мадрида тоже какая-то издевка. Несомненно, это подсказал Асенсио – формально республиканский генерал, фактически однокашник Франко, Варела, Ягуэ, сходный с ними по воспитанию, стилю и вкусам.
После нескольких часов колебаний Миаха решил незаконно вскрыть пакет, не дожидаясь утра.
В пакете был приказ военного министра:
«Дабы иметь возможность выполнять основную задачу по обороне республики, правительство решило выехать из Мадрида и поручает Вашему Превосходительству оборону столицы любой ценой. Для помощи Вам в этом трудном деле в Мадриде создается, кроме обычного административного аппарата, Хунта (комитет) по обороне Мадрида, с представителями всех политических партий, входящих в правительство, из той же пропорции, в какой они входят в правительство. Председательствование в Хунте поручается Вашему Превосходительству. Хунта обороны будет иметь полномочия правительства для координации всех нужных средств защиты Мадрида, которую нужно продолжать до конца. На случай, если, несмотря на все усилия, столицу придется оставить, тому же органу поручается спасти все имущество военного значения, равно как и все прочее, что может представлять ценность для противника. В этом случае части должны отступать в направлении на Куэнку, дабы создать оборонительную линию на рубеже, который укажет командующий центральным фронтом. Ваше Превосходительство подчинено командующему центральным фронтом, и Вы должны постоянно поддерживать с ним связь по военно-оперативным вопросам. От него же Вы будете получать приказы по обороне и наряды на боевое питание и интендантское снабжение. Штаб и Хунта обороны должны быть расположены в военном министерстве. В качестве Вашего штаба Вам придается генеральный штаб, кроме той части, которую правительство сочтет необходимым взять с собой».
Миаха бросился искать приданный ему штаб и штаб центрального фронта. Не нашел ни того, ни другого. Все разбежались. В военном министерстве не было ни души. Он стал звонить на дом. Никто не откликался. В некоторых квартирах, услышав, что говорит «президент Хунты по обороне Мадрида генерал Миаха», люди, ничего не отвечая, осторожно клали трубку.
Он стал искать Хунту обороны – ничего не нашел. Представители партий, назначенные в Хунту, самовольно покинули Мадрид, кроме коммуниста Михе. Все это было абсолютно похоже на унижение, которому подвергли Миаху при назначении его в июле военным министром.
Он обратился к Пятому полку народной милиции. Пятый полк ответил, что целиком отдает в распоряжение генерала Миахи не только свои части, резервы, боеприпасы, но и весь штабной аппарат, командиров, комиссаров. Чэка и Михе установили с ним контакт от имени Центрального комитета. Поздно ночью появилось несколько офицеров для штабной работы – подполковник Рохо, подполковник Фонтан, майор Матамьяна. Пятый полк дал для штабной работы Ортегу, члена ЦК, начальника отдела служб генерального штаба.
Обо всем этом Миаха рассказывает сам, стоя посреди большой министерской приемной, в кругу людей, постепенно собирающихся в покинутое здание. Это высокий, румяный, совершенно лысый старик с обвислыми, пухлыми щеками, в больших роговых очках. У него облик совы. Он волнуется, сердится, хлопает себя по груди и животу.
Офицеры штаба пробуют установить связь с колоннами, отошедшими вчера внутрь черты города. Из этого ничего не получается. Никого разыскать нельзя. Подполковник Рохо, приняв на себя функции начальника штаба, рассылает нескольких офицеров и комиссаров, оказавшихся в его распоряжении, просто ездить по городу, по казармам, по баррикадам, обнаруживать части и притаскивать командиров из делегатов связи сюда, и штаб. Снарядов в наличности – на четыре часа огня. Патронов для всего Мадрида – сто двадцать два ящика. И снарядов, и патронов есть на самом деле во много раз, может быть в десять раз, больше. Но неизвестно, где они, а это все равно, что их нет.
По берегу Мансанареса, у городских мостов, на свой страх и риск стоят и постреливают кое-какие части. Рохо старается установить связь прежде всего с ними. Надо им дать боеприпасы, пулеметы и притом проверить готовность мостов к взрыву в любой момент, минировать все близлежащие дома и руководить взрывами. Это последнее дело берет на себя Ксанти, доброволец, отчаянный человек, коммунист.
Танки тоже все еще гуляют вокруг города. Вчера, потеряв связь с командованием, они перешли на самостоятельную жизнь. Командир их сам или по просьбе удерживающихся частей делает короткие контратаки в Каса дель Кампо и у Западного парка. Ночью, когда танкам полагается спать, они изобразили из себя мощную артиллерию, то есть, по просьбе дружинников, просто стреляли наугад в темноту, в направлении фашистов. Капитан танкистов явился к трем часам в военное министерство, обшарпанный, бледный, усталый до изнеможения.
– Охрана труда, где ты? Кажется, так говорят у вас, в Москве. Доблестные республиканские части на исходе дня шестого ноября ворвались в родной Мадрид…
Мрачными шутками он пробовал прогнать усталость:
– В таких случаях Клаузевиц и Александр Македонский рекомендовали коньяк.
Коньяк в министерстве оказался. Две бутылки стоят на окне в ванной комнате покинутых апартаментов Асенсио. Всех рассмешило, когда я предложил не откупоривать бутылок до шести часов утра; исходя из надписи на конверте. Выпили за здоровье доброго Асенсио, обеспечившего оборону Мадрида коньяком. Было очень тошно на душе.
Мигель Мартинес поехал в Центральный комитет.
Снаружи дом казался покинутым и мертвым, внутри, за плотно задернутыми гардинами, кипела жизнь. Чэка распоряжался вовсю. Вместе с секретарями районных комитетов он организовал поголовную мобилизацию всего боеспособного и работоспособного антифашистского населения. Партийные работники, связавшись с другими надежными элементами, обходят дома квартиру за квартирой, составляют списки добровольцев, создают внутренние домовые военные комитеты, задача которых – оборонять каждое отдельное здание до конца, оставляя его только в виде груды развалин Часть трудового населения выделяется для непосредственной борьбы, другая часть – для фортификационных работ, остальные – для обеспечения снабжения и военного производства.
Кроме районных комитетов, созданы пять секторных военно-партийных комитетов. Они принимают на себя функции чисто военного характера и политического обеспечения обороны четырех городских секторов. Нормальные районные комитеты обеспечивают оборонную работу гражданского населения, Все нетрудоспособные старики и матери семейств с детьми должны немедленно эвакуироваться из города.
Мигель спросил, как с эвакуацией арестованных фашистов. Чэка ответил, что не сделано ничего и теперь уже поздно. Для восьми тысяч человек нужен огромный транспорт, охрана, целая организация, – где же в такой момент все это раздобыть?
Все восемь тысяч эвакуировать незачем, там много барахла и безобидных. Надо отобрать самые злостные элементы и отправить в тыл пешком, небольшими группами, по двести человек.
– Разбегутся.
– Не разбегутся. Крестьянам поручить охрану, это будет, пожалуй, еще надежнее, чем тюремная стража, – она очень подкупная, Если и разбежится часть, черт с ней, можно потом переловить. Лишь бы не отдавать Франко эти кадры. Сколько бы ни удалось отправить – две тысячи, тысячу, пятьсот человек, – все будет благо. По этапу гнать до Валенсии.
Чэка подумал, утвердительно мотнул головой. На это дело выделили трех товарищей. Поехали в две большие тюрьмы.
У заключенных было отличное настроение. Они, усмехаясь, говорили администрации: «Это наша последняя ночь здесь. Завтра у вас будут другие клиенты». Они не угрожали тюремщикам. В Испании тюремная администрация остается при всех режимах, на правах незаменимых специалистов. Меняются только арестанты.
Фашистов выводили во двор, выкликали по спискам. Это озадачило и потрясло их. Они думали – ведут на расстрел. Их отправляли в сторону Арганды, туда с первой партией поехал надзиратель – устроить временный этапный пункт.
В шестом часу утра мы поехали к мостам. Трескотня стала тише. Люди дремлют. Все оцепенело в угрюмом, отчаянном ожидании. В ожидания чего? Спасти Мадрид невозможно, сдать его нельзя. А ведь сделано все именно для сдачи Мадрида и ничего для его спасения. История заклеймит тех, кто привел к этому несчастью. Бедная история, сколько хлопот мы на нее взваливаем!
Нельзя сдать Мадрид. Надо драться до исступления, до последнего патрона, а потом до последней щепотки динамита, потом штыками, потом камнями из мостовой, потом кулаками, а потом, когда уже схватят, кусаться. Пусть почувствуют, что значит взять такой город. В Карабанчель они ворвались слишком быстро, теперь же пусть ползут – каждая улица будет для них мясорубкой. Две недели можно так драться, месяц – пока захватят весь город!
Вдоль переулка стоит очередь – одни женщины и девочки-подростки. Еще темно, а они уже стоят. Это очередь за оладьями. Она движется очень медленно, потому что оладьи надо жарить. Старуха торговка печет оладьи на сковороде, – она берет горсточку кукурузного теста из глиняной миски, раскатывает ладонями в лепешечку, затем из пивной бутылки льет оливковое масло на сковороду и шлёпает лепешечку на масло. На сковороде помещаются три широкие оладьи и одна узенькая. Старуха подкидывает сковороду, оладьи шлепаются спинами и жарятся дальше. Маленькую оладью старуха откладывает себе в оловянное блюдо. Остальные три продает. У нее нарезана квадратиками газетная бумага. Она листочком захватывает оладью и выдает в окно. Оладья стоит один реал, совсем недорого. Про старуху не скажешь, что она спекулянтка. Покупательницы уходят по трое. Оладьи уносят домой. Их будут есть с кофе. Старуха продает только одну оладью в одни руки. Мы с шофером тоже стали в очередь, единственные двое мужчин. Очень захотелось оладий, а шофер – тот вообще целые сутки не ел.
Но чтобы драться, чтобы драться до исступления, для этого людям надо во что-то поверить, чувствовать, что драться есть смысл. Что Мадрид можно удержать. Может быть, его в самом деле можно удержать… Если, например, держаться, пока подойдут резервы. Черт их знает, вдруг они в самом деле подойдут… Вообще-то говоря, они уже подходят, целые шесть бригад. Они где-то вокруг столицы. Одна бригада будто бы уже в Вальекас. Она прикрывает отступление по валенсийской дороге. Зачем прикрывать отступление – пусть отступающие сами себя прикрывают! Собрать шесть бригад, если нельзя больше, ударить в тыл мятежникам, окружить их, прижать к Мадриду, захватить в ловушку, разбить. Было же «чудо на Марне». Чудо на Мансанаресе, – что нужно, чтобы оно совершилось? Если бы оно совершилось! Его надо совершить…
Уже совсем светло, на улицах начинается оживление, оно растет, и вот, грозно нарастая, и с южной, и с юго-западной части города катится огромная, все более возбужденная волна людей, экипажей, вещей и животных.
Только сейчас, поутру, столица узнала, что правительство уехало, что настоящей обороны города не имеется, что враг у ворот, в воротах, в дверях, переступил порог.
В течение двух часов быстро закупориваются магистральные улицы, затем боковые, затем переулки. Густая, вязкая человеческая масса бурлит, клокочет, исходит воплями. Среди нее торчат застрявшие автомобили, грузовики, пустые трамвайные вагоны, двуколки со скарбом. Вот броневик, к крыше которого бесстыдно привязаны матрацы, подушки, лоханки, узлы с бельем.
Вот катафалк с мертвецом, которого покинули все, и кучер.
Теперь паника стала стихийной. Люди мечутся и рыдают, разговаривают с незнакомыми, как во время землетрясения, матери кличут детей. Какой-то коммерсант пожадничал, он нагрузил на двуколку свой товар – разноцветные материи; одна штука шелка размоталась, зацепилась, владелец кричит, и кто-то равнодушно обрывает полосу яркой, блестящей материи, как ленту серпантина.
Это потоп, это светопреставление, это гибель Помпеи, массовое паническое безумие. Впрочем, и в безумии есть своя закономерность. Несметная масса людей хотя и закупорила все улицы, все-таки, пусть медленно, движется в восточном направлении.
Я оставил машину и шофера, предложив ему, если волна схлынет, проехать к военному министерству, а сам, действуя локтями, начал продираться к «Паласу». Я хотел навестить Симона.
Больше часа ушло на то, чтобы добраться до Пласа де лос Картес. У подъезда стояло множество санитарных карет с ранеными, никто их не разгружал. Нужно ли их вообще разгружать? Ведь раненых надо эвакуировать раньше всего.
Побежал в палату, где Симон. Люди с улицы толпились между кроватями, разговаривали с ранеными, рассуждали, как быть. Некоторые приходили с самодельными носилками и забирали раненых родственников, мадридцев, к себе домой, чтобы спрятать от фашистов.
Симона на его месте не было. Соседи сказали, что он умер час назад, его сразу унесли вниз, в морг.
Вход в морг с переулка, – это был отдельный гараж для богатых туристов. Тел очень много, их начали класть уже в два этажа. Симон лежал у стены, над ним висела большая автомобильная шина. Лицо его было спокойно.
На улице завизжала сирена. Появились «Юнкерсы». Взрыв глухо послышался издали. Но затем, вместо того чтобы разбегаться, публика заинтересованно и радостно задрала лица кверху.
Бомбовозы переменили курс, они повернули на запад и быстро удалились. Осталась группа истребителей, на которых напали сомкнутым строем сбоку подошедшие маленькие, очень скоростные и маневренные машины.
«Хейнкели» начали разбегаться, бой принял групповой характер. Один из самолетов рухнул вниз, объятый пламенем, он прочертил в небе линию черного дыма. Люди внизу восторгались, аплодировали, бросали береты и шляпы вверх.
– Чатос! – кричали они. – Вива лос чатос!
Через два дня после появления новых республиканских истребителей мадридский народ уже придумал им кличку «чатос» – курносенькие. У машины в самом деле такой вид: винтомоторная часть чуть-чуть выдается холмиком впереди крыльев.
«Хейнкели» удрали. Чтобы подчеркнуть это, «курносые» специально сделали два круга над столицей, красиво пикируя, кувыркаясь в фигурах высшего пилотажа, показывая на малой высоте трехцветные республиканские знаки. Толпы на улицах в радостном волнении внимали звонкому рокоту моторов-друзей. Женщины махали платками и, став на цыпочки, вытянувши шеи, посылали воздушные поцелуи, как если бы их могли заметить сверху.
Сейчас в Москве ноябрьский парад в разгаре. Проходят или, наверно, уже прошли военные академии, Пролетарская дивизия, Осоавиахим, конница, артиллерия. Войдут или, может быть, уже вошли из двух проходов по сторонам Исторического музея шумные лавины танков. И в тот же момент показываются в небе первые группы самолетов. Публика будет аплодировать, то глядя вверх, то переводя взоры на тяжелые и быстрые стальные черепахи…
У подъезда «Паласа» со вчерашнего дня без движения стоит совсем новый пятиместный «Бьюик». Я попросил найти шофера. Это оказался небольшого роста, средних лет человек, аккуратный, с галстучком.
– Что с вашей машиной? Она в порядке?
– Да. Я жду своего начальника. – Он назвал имя видного чиновника военно-инженерного управления.
– Ваш начальник вчера уехал в другом автомобиле в Валенсию.
– Этого не может быть. Он бы сказал мне.
– Не знаю. Я видел его с женой и детьми. Жена в синей шляпе, старший сын – лет двадцати, с фотоаппаратом на ремешке через плечо. Машина на вид побольше вашей.
Он слушал, нахмурившись.
– Пожалуй, вы правы. У него есть еще семиместный «Паккард». Синяя шляпа, фотоаппарат… совершенно верно. В «Паккард» у них. Наверно, вошло много багажа… У меня тоже есть семья. Некоторые шоферы оставили начальников и увезли свои семьи. Я не сделал этого. Три дня назад я попрощался с семьей, хотя она живет здесь, в Мадриде.
– Как вас зовут?
– Дорадо.
– Будьте моим шофером.
Он очень медленно обошел автомобиль, осматривая как будто в первый раз. Поглядел на колеса, на радиатор и фигурку на нем, на ручки дверец, на багажник сзади. Все имело новый, опрятный, начищенный вид. Отпер переднее сиденье, сел за руль, нажал стартер, спросил просто:
– Куда ехать?
Во второй половине дня Мигель Мартинес попробовал сделать что-нибудь в комиссариате. Из начальства здесь не осталось никого, кроме Михе, а он занят в Хунте обороны. Три машинистки, которых вчера не известили об эвакуации, пришли на работу в пустые комнаты. Одну из них произвели в секретари, и она уселась за стол в кабинете. Появился комиссар Гомес, еще два-три человека. Работу стали продолжать, делая вид, что ничего не случилось. Позвонили к Чэка с просьбой прислать человек сорок для направления политработниками в части, обороняющие мосты. Чэка ответил, что у него нет ни одного свободного коммуниста, но уже через полчаса прислал пятерку людей. Им выдали мандаты, по блокноту, по три химических карандаша, по цветному плану Мадрида, по пачке сигарет и указали номера телефонов – звонить через каждые два часа о положении на участке. Из одной колонны прибыл моторист, привез записку от командира – немедленно дать ему комиссара, чтобы моторист привез его с собой в колясочке. Это всем понравилось и подняло настроение. Гомес и Мартинес разгуливали с важным видом; они чувствовали себя даже лучше без старших, на положении хозяев. Неизвестно, сколько все это продолжится… Чэка прислал еще девять человек, какой молодец! «Что делать, чем заниматься?» – спрашивали вновь назначенные комиссары. Это были большей частью строительные рабочие. Некогда было читать им лекции о политработе. Мигель говорил: «Первое – подымайте дух бойцов, ни шагу назад. Второе – подымайте дух командиров. Третье – организуйте дружины динамитчиков и антитанкистов. Четвертое – укрепляйте вторую и третью линии обороны, пусть жители домов строят баррикады. Пятое…» Комиссары записывали новыми карандашами в новые блокноты. «Что пятое?» – спрашивали они. Мигель не знал, что пятое. «Пятое, – сказал он, подумав, – это держаться крепко, ни шагу назад, пока не подойдут к нам мощные подкрепления, и Франко будет разбит наголову у ворот Мадрида». «Пока не подойдут мощные подкрепления», – радостно записывали комиссары в новые блокноты. «А если не подойдут? – думал про себя Мигель. – Если подойдут слишком поздно?»
Проезжая по улице Алкала, я сказал новому шоферу завернуть в переулок, где помещалась Альянса писателей. Тяжелые ворота старинного особняка были раскрыты настежь.
– Уехали все? – спросил я у привратника.
– Нет, не все…
– Как так?!
Внутри пустота, тишина. Мраморный бюст, как скелет, белел в полумраке. В зимнем саду никого, в салоне никого, в столовой никого.
Поднялся в бельэтаж. Открыл и закрыл одну за другой множество дверей, никого не встретил. Наверно, сторож ошибся.
Поднялся еще выше, в мезонин. Здесь раньше жило младшее маркизово поколение, юноши и девицы. Сейчас здесь тоже никого не было.
– Ола! – крикнул я, уже входя.
Слабый голос ответил издали.
Кинулся вперед, к самой последней комнате.
На неубранной постели сидели Рафаэль Альберти и Мария Тереса Леон. Перед ними на столике стояли две чашки с остатками кофе, и лежал маленький серебряный пистолет, знакомый по талаверской дороге. С этим пистолетом Мария Тереса останавливала в сентябре бегущих бойцов, останавливала и умоляла вернуться обратно на линию огня.
Они привстали, рука Рафаэля протянулась к пистолету. Движение прекратилось, когда он узнал меня.
– Ола! Ты здесь?! Что это значит?
– Вы здесь?! Почему вы не уехали?
– Мы не уедем. Мы остаемся.
Я их никогда не видел такими. Лицо Рафаэля втянулось. Его глаза, всегда рассматривавшие мир как спектакль, были жестки и не хотели больше ничего видеть. Мария Тереса глядела с изумлением, – ее потревожили, ее вывели из столбняка. Нежное лицо, в округлостях и ямочках, сейчас было неприятно гипсовым, как маска, которую с нее сняли в Москве. На московском съезде писателей кому-то пришло в голову снять гипсовые маски со всех литераторов-гостей. Этим очень увлекались, все устремлялись в скульптурную мастерскую, но маски оказались неприятные, они никому не понравилась, их поломали и затеряли.
– Какого черта вы остаетесь здесь?
– Нам больше некуда идти. Мы в своем городе, в своем доме. Мы будем обороняться, когда очередь дойдет до нас. Правда, недолго обороняться. – Он бледно улыбнулся, показав на серебряный пистолетик. – Три пули им, остальные две нам.
– А другие члены Альянсы?
– Почти все тоже остались в городе с таким же решением. Мы считали правильнее демонстративно погибнуть, чтобы показать всему миру пример массового самопожертвования перед лицом фашизма.
– Бред! Идиотство! Подумаешь, самопожертвование! Марокканский мясник зарежет тебя и Марию Тересу среди запыленных книг, подтяжек старого импотента маркиза и вонючих мраморных бюстов. Это очень трагично, то, что вы задумали, но совсем не так красиво. А по отношению к вашим товарищам, к Альянсе, это преступление.
Альберти сказал нерешительно:
– Это можно толковать по-разному.
Я рассвирепел:
– Почему по-разному? Если вам угодно пустить себе пули в лбы из вашей жалкой стрелялки – пожалуйста, я вам не указчик. Но будьте любезны сначала выполнить свой долг руководителей: в порядке антифашистской дисциплины и вообще в полном порядке эвакуировать весь состав мадридской Альянсы, литераторов, художников, композиторов, их жен и детей. Простите меня за нетактичность, но зло, которое может произойти, не ограничится убийствами и пытками антифашистской интеллигенции. Найдутся такие, волю которых фашисты сломят, заставят их подчиниться, раболепствовать, замаливать свои провинности, выслуживаться, – разве у вас есть гарантия, что не найдется таких? И причиной этому будет тот случайный факт, что им сегодня не помогли эвакуироваться из Мадрида. Кто за это отвечает?
Теперь они оба, неимоверно волнуясь, ходили по комнате. Мария Тереса ломала пальцы.
– Но ты сам! Ты требуешь, чтобы мы уехали, а ты, русский, останешься здесь…
– Ничего подобного! Я пока здесь потому, что… ну, потому, что у меня есть еще какая-то надежда. Может быть, город все-таки будет обороняться, Хотя бы даже некоторое время… А если все будет кончено, я не останусь здесь, я уеду. У меня нет никакого желания видеть физиономию генерала Франко.
– А мы… Мы тоже можем уйти последними?
– Конечно. Вас никто не торопит. Но сначала отправьте других. Увезите стариков, слабых телом, слабых духом, вам самим виднее, кого именно.
Их окаменение начало смягчаться.
– У нас есть только один маленький грузовичок…
– Мы достанем еще две машины в комиссариате. И моя третья. Отличный «Бьюик», сегодня подарили, в него можно посадить четырех академиков или одного нобелевского лауреата…
Мария Тереса улыбнулась сквозь слезы:
– Он и сейчас шутит.
– Вовсе не нужно всех таскать до Валенсии или до Куэнки. Надо довозить до Алкала де Энарес, это двадцать пять километров. Машины могут оборачиваться в один час. Вопрос, сколько у нас будет часов… Ну ладно, это видно будет.
Рафаэль подошел к телефону, на полпути с сомнением обернулся, все-таки снял трубку и набрал номер. Он сказал кому-то, уже почти деловым голосом:
– Решено эвакуировать значительную часть интеллигенции… Речь идет о спасении культурных кадров. Возьми лист бумаги, записывай имена, я тебе буду называть.
В пять часов пополудни фашистские части попытались обойти парк Каса дель Кампо. Их встретил здесь очень энергичный пулеметный и артиллерийский огонь (под псевдонимом артиллерии работали четыре танка). В Карабанчеле появилась марокканская конница. Два броневика открыли сильный огонь вдоль улицы от Площади боен. Конница отступила.
Более того – части, прикрывавшие Толедский мост, решили сделать контратаку и сделали. В сумерках, подкравшись через дворы к южной части Карабанчеля, дружинники взорвали ручными гранатами небольшой итальянский танк. Экипаж в нем был перебит. Сам танк дружинники просто на руках протащили сто шагов, затем подвезли грузовик и вытащили трофей через Толедский мост. Истерзанную и изломанную итальянскую машину, при неописуемых криках восторга, везли по улицам столицы.
Противник атаковал город на нескольких участках, но пока небольшими силами, по-видимому нащупывая, как стойко намерен и намерен ли сопротивляться гарнизон Мадрида, существует ли он.
Повсюду дружинники удержались на своих местах, у баррикад. Рохо определил командиров колонн на городских участках Барсело, Галан, Эскобар, Листер, Прада, Клаирак, Буэно. Это частью профессионалы-офицеры, частью командиры милиции, из Пятого полка.
Основной атаки, того, что можно было бы назвать штурмом Мадрида, фашисты до вечера не предприняли Очевидно, они подтягивают главные силы, чтобы завтра решительным толчком проникнуть в центр города.
Огромная волна беженцев постепенно перекатывается через город. Сейчас она, хоть и понемногу, минует восточную часть города. На валенсийском шоссе анархисты устроили дорожные патрули, кого хотят – пропускают, кого не хотят – не пропускают. Им очень нравится заградительная патрульная служба. Оказывается, вчера они задержали несколько видных сановников из высших правительственных органов, издевались над ними и чуть не расстреляли. Алькальда города Мадрида, знаменитого толстяка Педро Рино, они заставили вернуться в столицу. Перепуганный, он укрылся в здании иностранного посольства, – что за позор!
На боковых улицах, прилегающих к бульвару Кастельяна, было несколько кровавых стычек. Фашисты из «пятой колонны», устроившись на чердаках, подстреливают дружинников или просто прохожих. По одиночкам они стреляют из винтовок, по группам – из пулеметов. Они бросают небольшие бомбы, иногда просто ручные полевые гранаты. Нужно сказать, это очень деморализующий способ борьбы. Мы ехали по улице Гойи, и впереди, на перекрестке, примерно за полквартала, сверкнул взрыв, упали на мостовую люди, раздались стоны и крики. В поле все это гораздо проще. Здесь люди теряются, боятся выйти на улицу, а если выходят, то пробираются очень робко, прижимаясь к стенам. Но действия «пятой колонны» вызвали вспышки страшной ярости. Народ врывался в дома, из которых стреляли, не только делал повальные обыски во всех квартирах, но при этом убивал много людей, правых и виноватых, крушил и бил все, что попадалось под руку. Один дом даже подожгли. Кто-то догадался объявить обо всем этом по радио и предупредить, что так будет поступлено с любым домом и его населением, где будут обнаружены фашистские террористы и диверсанты. Пусть обитатели каждого дома сами проверяют себя – они несут поголовную и круговую ответственность.
Сразу, в два-три часа, в городе создался внутренний фронт. В тыловых кварталах организуется нечто вроде домовых комитетов бедноты, вернее – антифашистских комитетов. Они несут охрану, проверяют жильцов, сообщаются с районными властями. Какая-то судорога проходит по городу, хорошая судорога, – пожалуй, Мадрид в самом деле будет хорошо драться, квартал за кварталом. Оцепенение страха и обреченности ослабевает, оно сменяется порывом упрямства, гнева, непримиримости.
К семи часам на маленьком сером листочке вышел «Мундо Обреро». Объявление от редакции: «Сегодня мы приведены к необходимости уменьшить размер нашей газеты по причинам, далеким от нашего желания. Когда положение на фронтах Мадрида прояснится, «Мундо обреро» выйдет в своем обычном формате».
Заголовок над текстом: «Бойцы, отметьте девятнадцатую годовщину славной русской революции непреклонным сопротивлением!»
Телеграмма из Москвы; «СССР торжественно и весело празднует XIX годовщину революции. Города и колхозы по всей стране, приукрашенные и иллюминованные, приняли праздничный вид. Вечером повсюду прошли собрания, посвященные годовщине революции. В Большом театре в Москве состоялось торжественное заседание столичного совета совместно с партийными и профсоюзными организациями. В президиуме появились руководители партии и правительства, встреченные восторженными овациями, Калинин, президент Центрального Исполнительного Комитета, сделал подробный доклад об успехах СССР во всех областях. (Агентство Фабра)».
Еще телеграмма; «Фашистская угроза Бразилии». Еще: вчерашняя сводка военного министерства с подробностями мелких перестрелок на северном и арагонском фронтах.
Еще телеграмма: из Барселоны, сводка тамошнего военного советника, полковника Сандино, о том, что у Бухаралоса на нашу сторону перешло три солдата.
Объявления; «Посетите ателье мод Гутерес», «Каса Донато: вина, ликеры, вермут. Улица Галилея, 18», «Бар Бенито: кофе-крем, кофе-эспрессо».
Извещения: «Собрание профсоюза сторожей и швейцаров гражданских министерств состоится завтра, в десять часов утра, улица Абада, 9», «Найдены портфель и два удостоверения на имя Тимотео Луна. Спросить в профсоюзе работников банков и биржи».
Н-да, не густо… Хорошо, что все-таки газета вышла. Одновременно на улицах продается другой, ранее отпечатанный, тридцатидвухстраничный, специальный, иллюстрированный номер «Мундо Обреро», посвященный девятнадцатой годовщине советской власти.
А о нас что знают в Москве? Фашисты возвестили, что седьмого ноября в Мадрид вступили. Никакой информации отсюда нет. Поехал к телеграфу – закрыто, не работает. Из комиссариата соединился с междугородной телефонной станцией. Спросил, с кем есть связь.
Только с Барселоной. Отлично! Дайте! Попросил отель «Мажестик» – дали. Вызвал Лизу Кольцову, она на днях приехала в Барселону.
– Ты еще там, в Мадриде?
– Да. И поздравляю с праздником. – Она не стала больше расспрашивать.
– У меня карандаш в руке. Диктуй.
Передал кратко, по часам, сводку за протекшие 18 часов.
Она не переспрашивала. В конце сказала:
– Сейчас же передаю в Москву.
Редакция сейчас не работает – праздник. Но есть дежурные. Кому нужно – позвонит дежурным и будет знать, что Мадрид седьмого ноября был в руках народа.
Опять поехал к мостам. Редкий артиллерийский огонь. Число бойцов у всех баррикад сильно возросло. Паники не чувствуется. Наоборот, люди деловито и спокойно устраивают пулеметные гнезда, подвозят мешки с песком. Появилось несколько пушек, для них устраивают блиндажи. Часть бойцов, завернувшись в одеяла, спит на тротуаре.
В штабе застал необычайное возбуждение. Оказывается, ченный итальянский танк был командирской машиной. При убитом фашистском офицере, испанце, был найден оперативный приказ генерала Варела о взятии Мадрида. Подполковник Рохо ровным голосом перечитывал его во второй раз, останавливаясь, и ставил у каждого пункта птички красным и синим карандашами. Командиры колонн сидели на столах и стульях, жадно слушали.
Варела указывает задачу на день «Д»: «занять исходное положение дня атаки и штурма Мадрида, занять и удержать линию, прикрывающую наш левый фланг».
Он так формулирует идею маневра: «Атаковать противника на фронте между Сеговийским и Андалузским мостами с целью сковать его. Перевести ударную группу на северо-запад с задачей занять район между Университетским городком и площадью Эспанья, которая явится исходным пунктом для последующего продвижения в глубь Мадрида».
Для этого Варела дает задачи:
Своему левому флангу, «под непосредственным командованием полковника иностранного легиона», обеспечить фланг операции от «возможного наступления красных частей с севера и северо-запада», двигаясь в направлении Лагерь инженеров – ворота Родахос – высота Гарабитас – Новый мост (переправиться) – Круглая площадь – Клинический госпиталь Университетского городка. Начало движения – шесть часов.
Своей ударной группе – атаковать в лоб центральную часть города, для чего:
Колонне № 1 войти в Касса дель Кампо через проломы в стене, наступать под прикрытием колонны № 4 (левофланговой), перейти реку вброд, продолжать наступление через Западный парк, занять Образцовую тюрьму и казармы. Затем продолжать наступление до улицы Маркизы Уркихо. Обеспечить из Образцовой тюрьмы огневое взаимодействие с левым флангом, когда он достигнет Университетского городка. Держать под огнем все улицы впереди своего расположения.
Колонне № 3 войти в Касса дель Кампо с аэродрома Четырех Ветров. Пулеметной ротой разведать парк до южной стены, захватить ворота Ангела и Королевский мост. Переправиться через Мансанарес, построив понтонный мост. Атаковать казармы Монтанья, занять церковь Кармелиток на площади Эспанья, держать под пулеметным и артиллерийским огнем Королевский дворец и улицу Гран Виз.
Колонне № 2 атаковать Карабанчель Бахо, чтобы отвлечь внимание противника. Заняв Карабанчель Бахо, двигаться в направлении Сеговийского моста, не переходя его без приказа. Не ввязываться в решительный бой во избежание больших потерь, а лишь привлечь внимание противника для облегчения наступления первых трех колонн.
Колонне № 5 атаковать Толедский мост с задачей, аналогичной колонне № 2 (демонстративной).
Колонну № 9 и колонну № 6, состоящие из марокканских стрелков и пулеметчиков Ифни, гвардии сивиль, отрядов ракете, Варела оставляет как резерв, непосредственно себе подчиненный.
К этой части приказа есть много топографических деталей, я не успел их записать, пока Рохо читал вслух.
По артиллерии непосредственного сопровождения и непосредственной поддержки есть ссылка на особый приказ. Централизованная группа артиллерии получает задачу контрбатарейной стрельбы, стрельбы на запрещение по шоссе, выходящим из Мадрида, и по выходам Андалузского моста, также задачу усиления непосредственной поддержки ударных колонн и огня по непредвиденным целям. Указаны районы ее расположения – Вильяверде, высоты Гарабичас и аэродром Четырех Ветров. Группы стопятидесятипятимиллиметровых орудий открывают огонь по приказу Варела или полковника Ягуэ, остальные – по непосредственному требованию командиров колонн.
По авиации, танкам и броневикам – ссылка на особые приказы.
Каждая артиллерийская группа получает взвод зенитных пулеметов.
Далее идут подробные указания по связи – адреса командных пунктов по артиллерийскому снабжению и прочим видам боеприпасов, по интендантству, по военно-санитарной службе и прочие детали.
Приказ устрашающий, В нем нет никаких колебаний и вариантов. Речь идет о штурме и захвате Мадрида полностью, – даже то здание, в котором мы находимся, включено в боевую задачу дня. Противопоставить этой железной лавине почти нечего. Разрозненные, пестрые по составу, некомплектные, лоскутные колонны. Особеннона на направлении Касса дель Кампо. Здесь стоит колонна Эскобара, сборище случайных групп, случайно собранных при бегстве к стенам столицы.
И все-таки захват неприятельского военного приказа поднял настроение. Теперь по крайней мере известно, что нас ждет.
Какая-то заминка произошла у противника. Его колонны № 2 и № 5 – единственные, которые выполнили сегодня задачу у Сеговийского и Толедского мостов. Да и то – выполнили ли, еще как сказать. Они чересчур переусердствовали в выполнении фразы «не ввязываться в решительный бой во избежание больших потерь». Чего они испугались – наших двух броневиков и трех танков?.. Остальные колонны движения почти не обозначили.
Но в приказе у Варела штурм вовсе не назначен точно на седьмое ноября. Сказано – задача на день «Д». Несомненно, день «Д» теперь перенесен на завтра.
Рохо попросил не мешать ему. Он сел за столик лицом к стене и начал обдумывать приказ, время от времени подзывая к себе командиров колонн, советуясь с ними. Он тыкал карандашиком в приказ генерала Варела. Все-таки всем было приятно, что рабочие дружинники раздолбали итальянский танк и вынудили этот хамский приказ, где мадридскими улицами уже распоряжаются, как своими.
Вышел, поехал вверх, к площади Эспанья. Улица Гран Виз еще не была под пулеметным и артиллерийским огнем колонны № 3, предусмотренным в приказе Варела. В конце этой улицы, у входа в «Капитоль», горел замазанный синей краской фонарь, стояли люди.
– Что там?
– Идет русская картина «Чапаев».
Трудно было удержаться, не зайти. Огромный театр набит до отказа. Много женщин, а еще больше дружинников. Им бы, собственно, сейчас быть у баррикад…
Напряжение крайнее. Василия Ивановича только что настигли. Затрещал пулемет, в зале по привычке хватаются за оружие – до того у всех обострен рефлекс на выстрелы… Горящий дом стали громить пушкой, даже храброму Петьке стало не по себе.
«Амба, Василиваныч… Отступать надо!»
«Чапай… никогда не отступал».
И три тысячи человек в ответ кричат.
– Вива, Русиа, вива!
Точно так кричали арагонские бедняки, смотря «Чапаева» в деревне Тардиента, три месяца назад. Русские партизаны, русские моряки посмертно вдохновляют народы мира на борьбу с угнетателями.
Из комиссариата опять вызвал Барселону, передал последнюю на сегодня телефонограмму для Москвы:
«Через двадцать минут пробьет полночь. Мы сможем по праву сказать, что и в Мадриде провели праздничный день. Банды фашистов рвались сегодня в столицу. Но мадридские рабочие сорвали приказы фашистских генералов. Пусть ценой крови, но они отстояли сегодня Мадрид. Праздник трудящихся всего мира не был омрачен! На завтра, по некоторым сведениям, противник готовит большой штурм множеством колонн, с поддержкой сильных огневых средств. Но и боеспособность Мадрида возрастает с каждым часом».
Рохо уже составил приказ. Интернациональную бригаду решено ввести в действие, не дожидаясь подхода других обещанных правительством резервов. Пусть это не расчетливо и разбивает идею мощного кулака, где-то сосредоточиваемого на выручку столицы, – так ли еще это? – ждать больше нельзя.
Приказ мадридского командования на завтра много короче и скромнее приказа генерала Варела:
«Сведения о противнике. Противник проводил сегодня демонстративные атаки, подготовив генеральный штурм Мадрида.
Идея маневра: колонны центра и Каса дель Кампо удерживают всеми силами занимаемый ими фронт с целью задержать наступление противника.
Фланговые колонны правого фланга (Барселона), левого фланга (Буэно и Листер) атакуют противника во фланг и тыл.
Колонны резерва (Интербригада и Альварес Кове) преграждают доступ противнику на возвышенность Университетского городка, Западного парка и Росалес.
Задачи колонн:
Барсело. Атаковать во фланг и тыл колонны противника, наступающего на Каса дель Кампо. В распоряжение командира колонны поступает 3-я сводная бригада (Галан).
Клаирак. На рассвете развернуть колонну вдоль шоссе от станции Посуэло на Карабанчель, имея свой правый фланг на разветвлении этого шоссе от Посуэло де Аларкон на Карабанчель. Левым флангом держать связь с колонной Эскобар. В случае необходимости отхода отводить части в порядке через ворота Родахос к мосту Республики, который упорно оборонять.
Эскобар, Мена, Прада. Все три колонны объединяются под руководством полковника Альсугарай. Удерживать любой ценой занимаемый участок и задержать наступление противника.
Листер. Из восточной части района моста Вальекас атаковать на Вильявсрде.
Буэно. Из западной части района моста Вальекас атаковать на Карабанчель Бахо.
Энсисо. Размещается внутри Каса дель Кампо с задачей уничтожить противника, который ворвется в Каса дель Кампо.
Интербригада. Прикрывать подступ к высотам Университетского городка и Западного парка.
Альварес Коке. С батальоном штурмовой гвардии прикрывает бульвар Росалес и казармы Монтанья.
Танки. Придаются колонне Барсело.
Артиллерия. Пятнадцать минут подготовки, начиная с шести часов сорока пяти минут. Непосредственная поддержка – по требованиям командиров колонн, через начальника артиллерии. Его командный пункт в здании телефонной станции».
…Надо устроиться хоть где-нибудь поспать. Хоть три-четыре часа. Иначе можно совсем свалиться. Можно здесь, в штабе, или в комиссариате, на диване. Дорадо, новый шофер, предлагает поехать к нему домой, на окраину города. Там будет тесно, но чисто.
– Не стоит, товарищ Дорадо, беспокоить и волновать вашу семью. А что, если мы попробуем тот же «Палас»?
Едем к «Паласу».
Портье бесприютно пригорюнился за стойкой, среди хаоса санитарных носилок, плевательниц и ночных горшков, загромоздивших вестибюль. Он бледно улыбается, ему неловко за роскошный отель.
– Можно у вас поспать сегодня?
Я спрашиваю, как если бы в первый раз в жизни попал сюда.
– Вероятно, можно… Там у нас оставлен левый угол второго этажа, на всякий случай. Несколько апартаментов.
Что он подразумевает под всяким случаем? Не будем вдумываться.
– Хорошо, дайте апартамент. В какую они цену?
– Я не знаю теперь точно. Администрации больше нет… Даже не знаю, нужно ли теперь платить и кому.
Я выбрал апартамент сто десятый – кабинет, салон-столовая и спальня с двумя огромными кроватями.
– Товарищ Дорадо, мы будем спать вместе. Дверь забаррикадируем стульями. Кровати сдвинем. Оружие положим на постель, между нами. Как бы не проспать – в пять часов надо опять быть у мостов. Надеюсь, что до пяти нас не очень будут тревожить.
– У меня чуткий сои, я могу вас разбудить в любой час.
В дверь осторожно постучали. Портье притащил мой чемодан, сданный вчера, шестого ноября, на хранение. Разве это было вчера? Как будто год назад. Ну и денек, ёлки зеленые!
– Это излишне, чемодан мне пока не нужен… Ладно, оставьте его.
Мы начали раздеваться, потом передумали, сняли только башмаки, расстегнули ворот. Лучше спать одетыми.
– Вы еще не знаете, – сказал Дорадо, – я вам не сказал, ведь я коммунист, член партии. Раньше был социалистом, а не так давно вступил в Коммунистическую партию.
– Это замечательно! Эго меня очень радует, товарищ Дорадо! Это приятный сюрприз. Да, позвольте, мы сейчас выпьем по этому поводу!
Он вежливо улыбнулся.
– Не смейтесь, мы выпьем, и такого выпьем, чего вам никогда и не снилось! Да и мне не снилось.
Я открыл чемодан и вытащил оттуда тщательно завернутую бутылку бургундского вина разлива 1821 года, драгоценную бутылку из погребов герцога Альба, чей род знатнее и славнее испанского королевского дома Бурбонов.
Я обещал рабочей охране дворца Альба распить это вино при первой победе республиканских войск. Не рано ли?.. Нет, не будем дольше испытывать судьбу.
Мы сходили в ванную комнату и взяли два матовых стакана для зубного полоскания.
– Выпьем, товарищ Дорадо, мы, два коммуниста, по случаю праздника Седьмого ноября. А также за то, что этот день не стал днем «Д».
Он не понял. Я добавил:
– Выпьем в том смысле, что этот день провели все-таки в Мадриде, и в том смысле, что не боимся ни завтрашних, ни послезавтрашних и никаких будущих боев.
Мы стукнулись зубными стаканами, и шофер приветливо сказал:
– Очень рад с вами познакомиться.
