Уже через три недели после смерти Сталина, 26 марта 1953 г., была объявлена амнистия. К этому времени в лагерях находилось, как принято считать, 2,5 млн заключенных ( Топтыгин А . Лаврентий Берия. Неизвестный маршал госбезопасности. С. 353). Берия же предлагал амнистировать примерно миллион человек, а именно: осужденных на срок до пяти лет; осужденных за должностные, хозяйственные и некоторые воинские преступления; женщин, беременных или имеющих детей до 10 лет; несовершеннолетних в возрасте до 18 лет; пожилых людей и больных, страдающих тяжелыми неизлечимыми недугами. Кроме того, предлагался пересмотр законодательства, имея в виду заменить уголовную ответственность за некоторые хозяйственные, должностные, бытовые и иные менее опасные преступления мерами административного и дисциплинарного порядка, а также смягчить уголовную ответственность за некоторые преступления. Иначе, завершал свою записку Берия, через год-два число заключенных снова достигнет 2,5–3 млн человек (3 млн было в 1950 г.  – В. К. ). ( Кремлев С . Если бы Берию не убили… С. 79–80.)

А 28 марта вышло постановление о передаче исправительно-трудовых лагерей из ведения МВД в ведение Минюста, а всех предприятий ГУЛАГа – в состав отраслевых министерств. Добавим, что через девять месяцев после ареста Берия, в марте 1954 г. лагеря были возвращены в распоряжение МВД. Вновь места заключения будут переданы в Минюст только после крушения коммунистического режима в новой России, и то не сразу – в 1997 г. Подобные планы Берия подтверждает и Елена Прудникова (Берия. Последний рыцарь Сталина. С. 213–221). Но подтверждает это и исследователь из противоположного лагеря – Борис Соколов, который констатирует, что «Берия давно уже понял неэффективность подневольного труда заключенных и ратовал за разгрузку ГУЛАГа».

Подтверждает Б. Соколов и еще более важный проект Берия – об отмене статуса «режимных городов», изложенный в записке на имя Г.М. Маленкова от 13 мая 1953 г. ( Соколов Б . Наркомы террора. С. 358–359). Вообще, в период «ста дней Берия» планировалась реформа МВД и превращение его прежде всего в контролирующий орган, обеспечивающий объективной информацией. Но записка об отмене паспортных ограничений и режимных местностей – это преобразование поистине революционное. Приведем эту записку полностью (с небольшими купюрами) – настолько она важна.

Начав с того, что только «за последние десять лет получили паспортные ограничения не менее 3,9 млн человек, которые из-за этого не могут вернуться в режимные местности» ( Топтыгин А . Лаврентий Берия. С. 354), Берия продолжает: «В настоящее время в Советском Союзе паспортные ограничения распространяются на 340 режимных городов, местностей, железнодорожных узлов, а также на пограничную зону вдоль всей границы страны шириной от 15 до 200 километров.

…Вся страна пестрит режимными городами и различными запретными зонами, где запрещается проживать гражданам, имеющим судимость и отбывшим наказание. При существующем положении граждане, отбывшие наказание в местах заключения или ссылки и искупившие тем самым свою вину перед обществом, продолжают испытывать лишения и обречены на мытарство…

Наличие в стране широких паспортных ограничений создает трудности… не только для граждан, отбывших наказание, но и для членов их семей, которые в связи с этим также нередко бедствуют и испытывают материальные лишения… Установленные ограничения для свободного перемещения и проживания на территории СССР вызывают справедливые нарекания и недовольство со стороны граждан.

Следует отметить, что такой практики паспортных ограничений не существует ни в одной стране. Во многих капиталистических странах – в США, Англии, Канаде, Финляндии и Швеции – у населения паспортов вообще не имеется, о судимости никаких отметок в личных документах не делается…»

С. Кремлев, процитировав эту записку, добавляет, что если привести последнюю цитату без сообщения авторства, то записной «демократ», скорее всего, определит его как «самиздат», обличающий «опричника» Берию (кавычки Кремлева . – В. К. ) ( Кремлев С . Если бы Берию не убили… С. 81–82). Что же, с этим можно согласиться, только как, процитировав такое, можно по-прежнему считать Лаврентия Павловича продолжателем сталинской политики – ума не приложу.

Конец марта ознаменован также постановлением о ликвидации ряда ненужных или не очень нужных народному хозяйству объектов, таких, как упоминавшийся тоннель на Сахалине, самотечный канал Волга – Урал, продолжение строительства Каракумского канала…

Далее, 4 апреля 1953 г. был отдан приказ по МВД № 0068 об отмене «физических методов воздействия». Произошла реабилитация М.М. Кагановича (брата Л.М. Кагановича, бывшего наркома авиационной промышленности, впавшего в немилость к Сталину, разжалованного до директора завода и застрелившегося, не ожидая дальнейших последствий, еще весной 1941 г.), его преемника Шахурина, маршала артиллерии Н.Д. Яковлева, генерал-полковника И.И. Волкотрубенко, авиационного генерала Репина, бывшего заместителя министра вооружений Мирзаханова и др. Кроме М. Кагановича речь идет о людях, арестованных в 1952 г.

В тот же день, 4 апреля 1953 г., было прекращено «дело врачей». С. Кремлев считает, что врачи-де получили по заслугам, а реабилитировать их Лаврентия Павловича заставил великий и ужасный Хрущев, который иначе Берия мог бы и убить. А вот Елена Прудникова пишет, что «прекращение дела врачей Берия не простили» (Берия. Последний рыцарь Сталина. С. 211). Ну, кто и почему «не простил» – об этом речь впереди, а пока отметим: Прудникова не сомневается, что прекратил Берия.

Не сомневались и современники. Так, академики И.Е. Тамм и Я.Б. Зельдович, узнав о прекращении дела, прямо сказали: «А ведь это наш Лаврентий Павлович разобрался» ( Топтыгин А . Лаврентий Берия. С. 293). Кстати, тот же Алексей Топтыгин считает, что реабилитации членов «еврейского антифашистского комитета» (казнены в августе 1952 г.) помешал Маленков, только после его отставки в 1955 г. реабилитация таки состоялась (там же. С. 356).

Записка МВД о неблагополучном состоянии политической и хозяйственной деятельности на Западной Украине, в Западной Белоруссии и в Литве. Тут имели место кадровые перегибы, например, в Литве из 85 начальников районной милиции лишь 10 были литовцами. В Западной Украине из 311 руководящих работников только 18 были местными, из 1718 преподавателей вузов – только 320, в том числе ни одного ректора и только один из 25 проректоров ( Кремлев С . Если бы Берию не убили… С. 155; Топтыгин А . Лаврентий Берия. С. 369). Национальная политика Берия заслуживает отдельного анализа. Начать целесообразно с того, что Украину возглавил один из его соратников, украинец Павел Мешик. Помимо всего прочего, он впервые выступил на одном из пленумов ЦК КПУ на украинском языке ( Топтыгин А . Лаврентий Берия. С. 319).

Здесь надо остановиться и, сказав про предполагавшиеся и уже начавшие осуществляться реформы Берия столько хорошего, нельзя не влить и ложку дегтя в бочку меда. Не без перегибов была его национальная политика, возьмем, например, постановление «О введении республиканских орденов». Некоторые из мероприятий я лично считаю вредными, например о стопроцентной кореннизации администрации: в интервью, данном в феврале 1989 г. журналисту Николаю Барсукову, Д.Т. Шепилов говорит о том, что «Берия предлагал в Литве, Белоруссии и т. д. провести полную национализацию, убрав всех русских из органов управления, в первую очередь из органов внутренних дел» (далее он, кстати, говорит, что Хрущев был категорически против такого шага) ( Кремлев С . Если бы Берию не убили… С. 157). Отмена делопроизводства в Литве на нелитовском языке тоже вызывает вопросы; разве не этого же стали добиваться очень многие (почти все) лидеры новых государств после (отчасти – еще до) распада СССР? И правильно ли это? Алексей Топтыгин справедливо замечает, что от такого подхода недалеко до лозунгов из серии «Проклятые оккупанты, вон с литовской земли!» (Лаврентий Берия. Неизвестный маршал госбезопасности. С. 373). Но ведь и эти преобразования вполне в русле того, что делалось в СССР после 1985 и особенно после 1991 г.

Впрочем, в условиях еще не сформировавшихся национальных управленческих элит (они сформировались уже в 1960–1970-х гг.), твердой руки самого Берия и постепенных (как мы далее увидим, скорее всего рыночных) экономических преобразований, которые должны были скреплять страну куда крепче, чем политические, такая политика, если бы она и проводилась, вряд ли бы привела к таким последствиям, как политика руководства страны в том же направлении после 1985 г.

Кроме того, не следует забывать, что у Берия были и другие тенденции в его национальной политике. Например, вот запись от 3 мая 1953 г.: «Русский народ у нас вроде главный, а на самом деле его положение хуже других… На Украине легче, сытнее. Кавказ рай…» Интересно, что это говорит грузин Берия русскому Маленкову. Кавказ в то время действительно был раем, насчет Украины не знаю, в Средней Азии жилось куда хуже, чем в России, просто там, как отмечено в том же дневнике, «развитие слабое, им пока много не надо», однако во многом Берия был прав. Согласимся, что данное высказывание актуально звучит и сейчас!

Но необходимо рассмотреть еще один аспект. Сергей Кремлев говорит о том, что «объединительное, ассимилирующее воздействие русской цивилизации всегда было мощным», что ряд территорий вошел в состав России добровольно, что «все здоровое в геополитическом окружении России всегда тянулось к Москве» (Если бы Берию не убили… С. 148), и это верно, только не совсем. Такой взгляд справедлив в отношении евразийских народов – восточнославянских (с органически входящими в состав этих государств, например, финно-угорскими народами) и прилегающего к ним с юга степного пояса (из новых независимых государств СНГ сюда можно отнести Казахстан и Кыргызстан, остальные народы этого круга и сейчас входят в состав России). А вот остальные территории бывших Российской империи и СССР (за исключением разве что Армении и Грузии) назвать тяготеющими к России едва ли можно. Ту же Прибалтику, например… Если бы в итоге от Империи осталось только евразийское ядро, то что в этом было бы плохого? С сохранением дружественных отношений хотя бы с частью остальных стран бывшего СССР и бывшего соцлагеря…

Но с фантазиями этого типа, похоже, я слишком далеко зашел. При всей несомненной «продвинутости» бериевских проектов требовать от него такого «евразийского» подхода было бы слишком. Поэтому скажем еще о некоторых преобразованиях, которые намечались.

Так, Берия предложил перестать носить портреты «вождей» на демонстрациях: «Я говорю Георгию (тому же Маленкову . – В. К. ): „Ты один Маленков, зачем тебе еще сотня (портретов на демонстрации“ . – В. К.) Пожимает плечами» ( Берия Л.П. С атомной бомбой мы живем! С. 216). И в самом деле, 9 мая 1953 г. вышло постановление «Об оформлении колонн демонстрантов и зданий предприятий, учреждений и организаций в дни государственных торжеств и праздников». Было отменено ношение портретов вождей и провозглашение с трибун призывов, обращенных к демонстрантам. Отметим, что «послебериевское» руководство СССР до подобного неординарного шага додумалось только при Горбачеве, в 1987 или 1988 г., не помню точно.

Этот аспект кажется не очень важным, однако за ним кроется куда более существенная составляющая. Сергей Кремлев много пишет о том, что бериевские преобразования переводили реальную власть из ЦК КПСС в правительство СССР (Если бы Берию не убили… С. 72 и др.), и Елена Прудникова также говорит о планах «отстранения партии от власти» (Второе убийство Сталина. С. 364–369), однако, похоже, этим дело не ограничивается.

Та же Елена Прудникова заостряет наше внимание на том, что партию на XIX съезде переименовали из Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) (что можно интерпретировать как: единственная на весь Союз) в Коммунистическую партию Советского Союза (а это уже можно интерпретировать совсем иначе – как «просто одна из политических партий»). И действительно, Прудникова достаточно прозрачно намекает на то, что это переименование означало переход от одно– к многопартийности, ну, для начала хотя бы к двухпартийности. Она пишет, что могли, например, наряду с КПСС (для членов которой фактически обязательным был атеизм) создать, на первый случай, хотя бы «Христианско-коммунистическую партию» ( Прудникова Е . 1953. Роковой год советской истории. М., 2008. С. 311–312). Как бы то ни было, планировалось превратить СССР из «партийного» (т. е. управляемого ВКП(б) – КПСС, которая по Конституции не имела официальной власти до 1977 г., когда была провозглашена «руководящей и направляющей силой Советского общества») в конституционное государство с сохранением КПСС просто в качестве общественной организации ( Прудникова Е . Берия. Последний рыцарь Сталина. С. 400).

Кстати, Сергей Кремлев цитирует (Если бы Берию не убили… С. 74) речь Хрущева от 1 ноября 1957 г. – мол, «когда Ленин провозгласил «Вся власть Советам!», то «эсеры, анархисты и всякие прочие» стали приспосабливаться и говорить: власть Советам, но без коммунистов». Далее следует (у Хрущева) вывод: мол, и Берия вел к чему-то такому?

Скорее всего, Хрущев прав, только что тут плохого? Начнем с того, что на самом деле лозунгом антибольшевистских восстаний было не «Советы без коммунистов», а Советы без однопартийной диктатуры, то есть свободные их перевыборы с участием всех левых партий. И если Берия в итоге своих политических реформ планировал нечто подобное, то плохо ли это?

Понятное дело, что по крайней мере на первых порах многопартийность превратилась бы, скорее всего, в фикцию. В конце концов, во многих странах Восточной Европы в течение всех сорока лет правления коммунистов сохранялись формально и другие партии; даже в Китае всегда (и в годы «культурной революции» тоже) функционировали не то пять, не то восемь других партий. И это не мешало существованию коммунистической диктатуры. Однако большое значение имело то, что все эти «другие партии» послужили костяком для формирования реальной многопартийности, когда коммунистические режимы потерпели крах. Удайся «проект Берия», вероятно, и в нашей стране после 1991 г. (или раньше?) формирование реальной многопартийности пошло бы куда легче и быстрее… Подобную мысль в своих вышедших в конце 1990-х гг. мемуарах высказывает, например, известный генерал-разведчик Николай Леонов.