Очень важное значение имеют также – из тех преобразований, которые после Берия нашли свое продолжение только при Горбачеве – отношения со странами «социалистического лагеря». Отношения теперь, после смерти Сталина, становились более равноправными, без таких сцен, которые имели место, например, на встрече Тито и Сталина 11 апреля 1945 г., когда «подтянутый Тито в маршальской форме произносит перед Сталиным и Молотовым речь», при этом «имеет вид старательного студента, держащего ответ перед строгими преподавателями». Это при том, что, в отличие от большинства других коммунистических лидеров стран Восточной Европы, Тито не был посажен на свое место советскими штыками, а завоевал его сам, своей многолетней борьбой с немецкими оккупантами. И популярность его в своей стране была чрезвычайно высока. Удивительно ли, что «такая жесткая позиция Сталина заводила ситуацию в тупик, а Тито вела на Запад» ( Кремлев С . Если бы Берию не убили… С. 172–173)?

А вот после смерти Сталина Тито в марте 1953 г. выступил с заявлением о том, что «мы были бы рады, если бы они (руководители СССР . – В. К. ) признали допущенные ошибки по делу нашей страны». «Ошибки» – мягко сказано: П. Судоплатов вспоминает, что еще в конце февраля 1953 г. Сталин ставил ему практические задачи по организации покушения на Тито (цит. по: Топтыгин А . Лаврентий Берия. Неизвестный маршал госбезопасности. С. 377–378). Возможно, с этого убийства Сталин планировал таки начать мировую войну, как и предсказывал американский журнал «Кольерс».

А вот Берия явно придерживался курса на нормализацию отношений с Югославией, хотя Тито он и недолюбливал. Вот запись в его дневнике от 4 августа 1952 г.: «Он, может быть, и му…к, но это же другое государство. Коба по национальному вопросу перегибает» ( Берия Л.П. С атомной бомбой мы живем! С. 155). А Топтыгин А. прямо пишет, что арест Берия отсрочил нормализацию советско-югославских отношений ( Лаврентий Берия. Неизвестный маршал госбезопасности. С. 377).

Проводились и мероприятия по демократизации отношений с другими социалистическими странами, хотя иногда и не без толчков с их стороны. Так, 1–4 июня 1953 г. прошли какие-то выступления в Чехословакии (кстати, почему мы о них, в отличие, скажем, от германских выступлений две недели спустя, ничего не знаем?  – В. К. ), и Берия отменил после того неоправданное дублирование межгосударственных координационных органов по линии СЭВ и военно-координационного комитета и создал единый орган из представителей стран «соцлагеря». Еще раньше, 20 мая, было принято отдельное аналогичное постановление по ГДР – «О реорганизации аппарата Уполномоченного МВД СССР в ГДР», предусматривавшее, в частности, значительное сокращение бюрократического аппарата.

В то же время планировался перевод отношений со странами «соцлагеря» из идеологизированных в более прагматичные. Берия не смотрел на наши отношения со странами «соцлагеря» как на способ «подкармливать» страны «народной демократии», превращая их тем самым в нахлебников СССР (как сплошь и рядом было и до него, и после – до самого 1989 г.). Вот, например, А.И. Микоян рассказывал о том, что «у нас было многолетнее соглашение о поставках» (с чехами . – В. К.) . Далее речь заходит о том, что поставки срывались, в ответ на что «Берия взбесился… На каком основании, /спросил он/, такое разложение, такая поблажка чехам и так далее?»

Приведя это свидетельство, С. Кремлев уточняет, что когда чешские заводы «Шкода» были частными, то их владельцам и в голову бы не пришло сокращать поставки по сравнению с договорными обязательствами вдвое, да еще и в рамках долголетнего соглашения, обеспечивающего ритмичную и устойчивую загрузку производства. Частная «Шкода» вытянулась бы, а поставки обеспечила ( Кремлев С . Если бы Берию не убили… С. 169–170)! Это к вопросу о понимании Берия экономики, о чем речь впереди.

Выше говорилось о планах демократизации политической жизни в СССР. Так вот, в отношении ГДР тоже намечалось «поднять роль блока демократических партий и организаций», что в переводе на общечеловеческий язык означало: хватит гнобить народ, в нормальной политической борьбе доказывайте, чего вы стоите ( Прудникова Е . 1953 год. Смертельные игры. С. 226)!»

Возможно, что именно эти намерения в значительной мере и стоили Берия власти и жизни: отстранение от единоличной власти партийного руководства, создание многопартийности, но главное – сокращение аппарата. Когда лет десять назад В.В. Путин взял курс на сокращение чиновничьего аппарата уже в новой России, какой-то телекомментатор, помню, констатировал, что в России в ХХ веке было два правителя, при которых «поголовье» бюрократов хоть немного, но сократилось – Н.С. Хрущев и М.С. Горбачев. И для обоих это плохо кончилось… Теперь мы вынуждены констатировать, что был и еще один – Л.П. Берия. Только для него это намерение кончилось еще хуже…

Как бы то ни было, 27 мая 1953 г. была образована Комиссия Президиума ЦК по Германии в составе Берия, Булганина, Маленкова, Молотова и Хрущева, которая должна была выработать в трехдневный срок конкретные предложения исходя из того, что «основной причиной неблагополучного положения в ГДР является ошибочный в нынешних условиях курс на строительство социализма». Однако В.М. Молотов (единственный нечлен «четверки») сумел выхолостить постановление комиссии, вставив перед словосочетанием «строительство социализма» эпитет «ускоренное» ( Кремлев С . Если бы Берию не убили… С. 177). После же ареста Берия руководство СССР (С. Кремлев, верный своей традиции всех собак вешать на Никиту Сергеевича, говорит «хрущевцы», хотя в данном случае куда правильнее сказать «молотовцы») окончательно взяло курс на раскол Германии, причем, по его мнению, эта политика косвенно поддерживалась и Западом, точнее, американцами (там же. С. 186).

Впрочем, вполне возможно, США и Британия сознательно отдали Восточную Германию – цитадель прусского милитаризма – коммунистам, чтобы закрепить отставание этой части Германии, чтобы при будущем объединении страны «Запад» полностью подмял под себя «Восток» и таким образом ни о каком возрождении германского милитаризма больше никогда речи не шло. Если так, то они своего добились…

А теперь – самое главное. Ведь если сокращаются или вовсе упраздняются карательные функции ГУЛАГа, если готовится «Записка об отмене паспортных ограничений и режимных местностей» и так далее, наконец, если демократизируются отношения с союзными республиками и с союзниками, то возникают три вопроса: первый – как при отсутствии страха перед лагерями заставить людей работать, второй – как сделать так, чтобы в условиях свободы передвижения все не ломанулись в Москву и другие более благополучные города. А самый важный вопрос – третий: чем сплотить страну и спасти ее от развала в условиях «власти Советам, а не партиям»? В условиях большей самостоятельности союзных республик? В общем, как ни крути, речь идет о перспективах экономической реформы в стране.

Борис Соколов и Алексей Топтыгин говорят о том, что на одной из встреч с физиками-атомщиками в 1952 г. Берия в конце встречи разрешил задавать себе вопросы, и А.Д. Сахаров (через год ставший академиком) спросил: «Почему мы все время отстаем от США, проигрываем техническое соревнование?» Берия ответил: «Потому что… у нас все висит на одной «Электросиле», а у американцев сотни фирм с мощной базой». Б. Соколов добавляет, что Берия, очевидно, под конец жизни начал понимать, какие силы заложены в присущей капитализму конкуренции ( Соколов Б . Наркомы террора. С. 355; Топтыгин А . Лаврентий Берия. Неизвестный маршал госбезопасности. С. 291–292).

Добавим, что, помимо всего прочего, конкуренция была заложена и в производстве новейших видов супероружия. Есть серьезные основания думать, что, не считая его разработок в самих США, было несколько никак не связанных друг с другом суперкорпораций и в «секретных городах» в Южной Америке и в Антарктиде.

Об этом я когда-нибудь расскажу, а сейчас вот о чем. Раньше, по крайней мере до Великой Отечественной войны, и у Сталина в производстве вооружений конкуренция была. Вспомним, сколько разных конструкторских бюро занималось разработкой лучшего вида самолета (истребителя или бомбардировщика), танка, артиллерийского орудия и т. д. Собственно, в производстве обычных вооружений конкуренция и осталась, но вот в областях супероружия, по крайней мере судя по реплике Берия, «все держится на одной «Электросиле», ее явно не возникло… И это тоже, как мне представляется, говорит о том, что ум и хитрость вождю стали изменять…

Понимание пришло давно: еще в начале 1947 г. Лаврентий Павлович пишет в дневнике о невозможности эффективного планирования в таких громадных масштабах, как масштабы всей страны, тем более такой огромной: «У них («буржуев» . – В. К. ) план внутри завода, а у нас на огромную страну. (Можно бы еще добавить, что «буржуй» рискует своими деньгами, а советский чиновник из Госплана – государственными, т. е. ничьими . – В. К. ). Как планировать? Выход вижу в подборе кадров и предоставлении им самостоятельности (выделено мною . – В. К.) . И далее: «Верить надо в людей» ( Берия Л.П. С атомной бомбой мы живем! С. 31).

С. Кремлев ругает начатую в 1965 г. экономическую реформу А.Н. Косыгина, ставшую якобы могильщицей СССР, на том основании, что она ориентирована на поучение максимальной прибыли, тогда как основной экономический закон социализма по Сталину – «обеспечение максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества путем непрерывного роста и совершенствования социалистического производства на базе высшей техники» (цит. по: Кремлев С . Если бы Берию не убили… С. 109).

Однако сама постановка вопроса вызывает, скажем так, некоторое недоумение. Как отмечает М. Восленский, «тут (при разговоре об определении «основного экономического закона социализма» . – В. К. ) не подойдет снисходительная характеристика «Если и неверно, то хорошо придумано». И придумано-то плохо! Не подлежащее сомнению стремление капиталистов к прибыли побуждает их производить как можно больше товаров для удовлетворения потребностей населения (а конкуренция – изыскивать пути к тому, чтобы удешевлять себестоимость) ( Восленский М.С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М., 1991. С. 194), тогда как почти ни один из пятилетних планов по производству товаров народного потребления («группа Б») выполнен не был.

Чтобы не быть голословным, вот данные по выполнению этих самых пятилетних планов. Начнем, конечно, со сталинских времен. Первый план (1928–1932) был действительно выполнен, как объявила официальная пропаганда, за 4 года и 3 месяца, но при этом он был выполнен на 109 % по «группе А» (тяжелая индустрия), но не выполнен по «группе Б» ( Berchin I. B . Geschichte der UdSSR. Berlin (Ost), 1971. S. 378). Если так, то логично было не кричать о досрочном выполнении, а употребить оставшиеся месяцы на выполнение плана по «группе Б». Но об этом никто и не подумал – сама по себе достаточно красноречивая характеристика того, в каких целях затевали правители СССР индустриализацию.

Вторая пятилетка (1933–1937) дала аналогичные результаты ( Чунтулов В. Т . Экономическая история СССР. М., 1969. С. 254). В четвертой (1946–1950), по официальным данным, уровень промышленного производства на 73 % превзошел 1940 г., но вот «производство потребительских товаров не достигло довоенного уровня» ( Berchin I. B . Geschichte der UdSSR. S. 590).

Это все – сталинские пятилетки. Что касается послесталинских, то единственная пятилетка, в которой план по производству товаров «группы Б» был выполнен и даже перевыполнен – восьмая (1966–1970); М. Восленский полагает, что это произошло потому, что номенклатуру напугали чехословацкие события 1968 г. ( Восленский М.С. Номенклатура. С. 221), однако, как представляется, быстро задавленные мирные безоружные выступления особо напугать не могли, тут дело скорее в том, что как раз в эти годы осуществлялась разруганная нынешними сталинистами косыгинская реформа.

Косыгинская реформа была свернута после того, как в результате «войны Судного дня» на Ближнем Востоке (октябрь 1973 г.) подскочили цены на нефть. И вот после этого экономика СССР, а потом России стала превращаться в сырьевую, каковой остается и сейчас. Интересно, что С. Кремлев пытается обвинить в сырьевизации советской экономики Хрущева, однако приводимые им самим цифры и факты противоречат этой концепции. Так, экспорт природного газа составлял в 1960 г. всего 0,5 % от объема добычи, в 1970 г. – 1,67 %, а вот уже в 1980-м – целых 12,46 % ( Кремлев С . Если бы Берию не убили… С. 55–57 (подсчеты процентов мои по: СССР. Статистический справочник. М., 1982. С. 216 . – В. К. ). По нефти – доля ее в экспорте начала расти раньше, но еще и в 1970 г. доля всего сырья в экспорте СССР составляла всего 15,6 %. А вот к 1985 г. выросла до 53,7 % ( Гайдар Е.Т.  Долгое время. М., 2005. С. 337).

Но мы отвлеклись, речь идет все-таки о преобразованиях, намечавшихся Берия (и другими членами антисталинской оппозиции, но без Лаврентия Павловича, как мы вскоре увидим, все эти преобразования быстро «сдулись»).

Наконец скажем и о военных вопросах. С. Кремлев полагает, что при Берия на советское общество не давило бы чрезмерное бремя военных расходов, он ввел бы разбухающие запросы военно-промышленного комплекса в жесткие экономические рамки и не позволил бы тратить на оборону больше, чем того требовали интересы советского общества ( Кремлев С . Если бы Берию не убили… С. 124–127). Пора было привыкать к тому, что теперь и в атомные работы должен прийти режим экономии и оптимизации усилий. А привыкать к экономии, отвыкая от избыточных расходов, многим не хотелось. Сергей Кремлев также отмечает, что Берия и до этого (еще при жизни Сталина) «сдерживал любителей широких трат» (там же. С. 89).

Косвенным подтверждением правоты С. Кремлева может служить хотя бы выступление на «антибериевском» июльском (1953) Пленуме ЦК КПСС известного хозработника А.П. Завенягина: «После смерти Сталина /Берия/… вел игру в экономию, но есть вопросы, в которых мы не можем позволить себе чрезмерной экономии. А он говорил: к черту, вы слишком много денег на это бросаете, укладывайтесь в выдаваемые суммы» (цит. по: Топтыгин А . Лаврентий Берия. Неизвестный маршал госбезопасности. С. 347). Едва ли нужно объяснять, о каких отраслях, «в которых мы не можем позволить себе чрезмерной экономии», шла речь.

Итак, что мы видим?

В экономике – серьезный дрейф в сторону рыночных реформ.

В политике – достаточно широкую демократизацию, вплоть до тенденций к многопартийности.

В отношении гражданских прав и свобод – такой важный шаг, как отмена режимных городов.

В оборонных вопросах – принцип «разумной достаточности» (три с половиной десятилетия спустя именно этот принцип поставят во главу угла демократические лидеры; другой вопрос, что они перегнут палку с разоружением…)

И так далее.

И кто-то будет утверждать (в том числе и вопреки приводимым им самим фактам), что правление Берия означало бы куда более радикальный разрыв со сталинским прошлым, чем тот, на который решился Хрущев?

Единственное, что я могу допустить, это что при Берия преобразования могли пойти без официального осуждения «культа личности Сталина», как в Китае реформы Дэн Сяопина, означавшие по факту полный разрыв с маоизмом-сталинизмом, формально проводились в развитие «идей Мао». Но и в этом есть сомнения: К. Симонов, например, получив как член ЦК на руки постановление о прекращении «дела врачей», был потрясен тем, как Берия после прекращения «дела врачей» писал о репрессиях против них: вот вам, мол, ваш Сталин, смотрите, что он творил! ( Симонов К.М.  Глазами человека моего поколения. С. 263).

Да и потом, в Китае все преступления «культурной революции» свалили на «банду четырех» во главе с последней женой Великого Кормчего Цзян Цин (она сама на суде, приговорившем ее к смертной казни с отсрочкой приговора, сказала про такой подход: «бить собаку, забывая о хозяине»). Вопрос: на какую «банду четырех» мог свалить все преступления Берия? На Молотова, Кагановича, Микояна и Ворошилова? В принципе можно было и так, но ведь Дэн Сяопин, в отличие от Берия, сам в репрессиях не участвовал, наоборот, в годы «культурной революции» им подвергался. Короче говоря, и при Берия, скорее всего, осуждение «культа личности» имело бы место…

А вот «концептуальные преобразования» при живом Сталине, которые намечались, но не были доведены до конца по причине его смерти, вполне могли привести к фантасмагории в духе того, что описано Л. Млечиным. Например, Сергей Кремлев опровергает мнение, что в сталинском СССР преследовалась кибернетика, и утверждает, что как теория управления социумом кибернетика могла пригодиться разве что буржуазии, рассматривающей народ в качестве «социального быдла».

Ну, о том, кто рассматривает простых и даже не очень простых людей как «социальное быдло», говорит хотя бы дело майора Ульянича (См. Берия Л.П. С атомной бомбой… С. 80–81). По поводу «ленинградского дела» этот лектор политотдела 87-го стрелкового корпуса в декабре 1950 г. написал в частном письме: «Ленинград (т. е. партийные работники, выходцы из этого города. – В. К. ) насупил брови и требует, чтобы его понимали. Чувствуется, как струны натягиваются все сильнее и сильнее. (Прости, большего сказать не могу, не допрашивай, а догадывайся…)» Из письма не видно, чтобы его автор хоть как-то сочувствовал репрессированным ленинградцам. Более того, он пишет: «Вознесенский, Кузнецов, Попков (партийные деятели – «ленинградцы». – В. К. ) – усопшиеся». Проведем филологический анализ слова «усопшиеся» (усопшие-ся) и получим нечто вроде «умертвившие («усопшие») сами себя», что вполне можно интерпретировать как «сами виноваты».

Тем не менее за это письмо получил 8 лет лагерей. Из комментария Кремлева тоже не видна позиция майора по отношению к «ленинградскому делу», а говорится только, что срок он получил за то, что был «не очень умен и не умел держать язык за зубами». В 1954 г. был реабилитирован и служил в армии до 1961 г. А теперь – держитесь крепче! – Кремлев спрашивает: «Мы удивляемся, откуда пошел развал СССР. Вот от таких лекторов, как Ульянич, и пошел. В том числе…»

М-да… Разговорами «совков» о том, что, мол, СССР развалил Солженицын своим «Одним днем Ивана Денисовича», давно уже никого не удивить. Но утверждать, что в развале виноваты люди, которые всего лишь в частном письме намекают на политическую борьбу в верхах (что в нормальных странах принято обсуждать открыто) – это даже на таком фоне поражает. Ну, о такой мелочи, что вообще-то «сталинская» Конституция 1936 г. гарантировала советским гражданам тайну частной переписки, и упоминать как-то стыдно. Да мы и писали-то эту Конституцию не для наших людей, а для западных «лопухов» вроде Бернарда Шоу или Лиона Фейхтвангера, чтобы они продолжали симпатизировать коммунистической идее и лично товарищу Сталину.

Но и без того впечатление кошмарное. Если освободиться от эмоций, то в сухом остатке из перла Кремлева получим вот что: пока в СССР сажали на большие сроки за каждое неосторожно сказанное слово, «непобедимая сверхдержава» стояла; как сажать перестали, так менее чем за сорок лет развалилась. Или еще лаконичнее: СССР держался только на непрерывном терроре. Подчеркиваю: это не я и не другие критики Сталина сказали, это сталинист Кремлев так говорит! Ну и кто считает народ «социальным быдлом»?

А вот идея автоматизированной общегосударственной системы (ОГАС), подразумевающей сквозное, сверху донизу, управление народным хозяйством, предлагалась В.М. Глушковым (1923–1982) при позднем Сталине и раннем Хрущеве, но не получила поддержки. Например, предлагался перевод всей заработной платы на электронные деньги, что якобы поставило бы барьер на пути разворовывания страны: «для честного труженика такой контроль абсолютно не страшен, а вот для вора…» ( Кремлев С . Если бы Берию не убили… С. 100–104).

Ну и спросим: что, сейчас введение электронных платежей поставило заслон на пути разворовывания? Да и вообще, все это было бы справедливо при одном условии: править должны святые! А вот при правлении грешных людей едва ли будет такой же эффект! А при сохранении тоталитарного государства эффект мог быть просто страшный. Вполне возможно, сопоставимый с описанным Л. Млечиным.

Хотя после смерти Сталина в сочетании с преобразованиями в других сферах, которые намечал Берия, идея кибернетизации жизни могла иметь очень даже положительное значение. И не для того ли, помимо всего прочего, стремился Берия устранить Сталина, чтобы момент кибернетизации наступил в уже демократизированном (хотя бы отчасти) обществе?