«Церковь испытывает отвращение к крови». Специалисты по каноническому праву, начиная с XII в., без конца повторяли эту цитату из «Декрета Грациана». Она просто вошла в поговорку. В перво- источникеречьшлаоботказедуховенствапроливать кровь, т. е. применять смертную казнь, что абсолютно точно соответствовало заповеди Ветхого Завета: поп occides (не убий). И тем более кощунственным считалось проливать кровь духовных лиц. Хочется, однако, чуть слукавив, подчеркнуть буквальный смысл данного высказывания. Тогда получается, что ужас перед пролитием крови влек за собой лицемерную практику использования для разрешения конфликтов яда, особенно в период, когда власть крепла, а внутри нее росла роль тайных методов. В эпоху нквизиции или конклава, новые формы которого появились в 1241 г., князья Церкви тем более становились жертвами криминальных: расчетов, что они, как и яд, прятались от глаз людей. Случаен ли был тот факт, что слух об отравлении английского кардинала Роберта Самеркота, вызывавшего опасения соперников, распространился именно в связи с папскими выборами 1241 г.?

Угроза представлялась прелатам настолько непосредственной, что два первых трактата о яде, появившихся в Западной Европе, принадлежали духовным лицам. Один написал генерал ордена миноритов (францисканцев) Раймои Годфруа, избранный в 1289 г., второй — Папа Бонифаций VII или один из его преемников. В 1575 г. Амбруаз Паре писал, что «прелаты часто подвергаются отравлению, ибо их место вызывает зависть многих» («Трактат о ядах», глава VII). Итак, в центре историй об отравлении первыми оказались Папы, кардиналы, епископы. Они становились как жертвами, так и организаторами подобных преступлений.

Прелаты и яды

Зависимость епископов от пап и государей увеличивалась, однако их власть продолжала оставаться значительной, особенно в том, что касалось вопросов веры. Главы епархий, кроме того, получали довольно большие доходы, хотя и очень разные в зависимости от конкретного места. Понятно, что должность епископа часто становилась вожделенной, а тот, кто ее занимал, вызывал вражду. Весьма полезным оружием в подобных случаях оказывался яд: он позволял не проливать кровь безоружных лиц и обеспечивал видимость естественной смерти.

Традиция продолжается: Отравление епископов раздираемой интригами Церкви

Список отравленных или считающихся отравленными епископов велик. Разумеется, далеко не все включенные в него персонажи на самом деле погибли от яда. В конце Средневековья была весьма распространена склонность связывать неожиданную смерть высокопоставленных людей с внешними причинами, заговором. Возможно, это явилось следствием развития медицины, того, что телу, здоровью, а значит, и смерти стали уделять больше внимания. Итак, внезапные кончины епископов неизменно порождали разговоры о причинах и обстоятельствах смерти. Впрочем, ответственность редко возлагалась на конкретного человека, делались только намеки, что соперник открыл себе доступ к епископской кафедре.

Подобные случаи имели место повсюду в христианском мире. В 1259 г. в Датском королевстве скончался епископ Оркуса. Говорили, что он стал жертвой отравления с помощью гостии. В 1268 г. окончил свои дни епископ Зальцбурга Ладислас; его якобы отравили приближенные. Таких примеров, касающихся прелатов, множество. В 1335 и 1411 гг говорили об отравлении епископов Вюрцбурга, в 1322 г. — Фрейзинга, в 1371 г. — Утрехта, в 1385 г. — Констанцы, в 1386 г. — Камина в Померании, в 1390 г. — Пассау. В 1270 г. от отравленной гостии погиб польский епископ Ладислас. Такое святотатство, как использование хлеба жизни в качестве орудия убийства, было, по-видимому, весьма обычным делом после случая с епископом Магелонна, описанным в предыдущей главе.

Благодаря расследованию, проведеиному епископальной юстицией и двумя францисканскими следователями, нам хорошо известна история епископа Авиньона Бертрана Эмини. Этим прелатом были недовольны могущественные местные фамилии. Кто-то засматривался на завидную ави- нь0нскую кафедру, кого-тонеустраивалаполитика сторонника авторитарной линии Бонифация VIII, каковым являлся, по-видимому, Эмини. Как бы то ни было, в 1305 г. каноники организовали заговор с целью отравления епископа. Члены кафедрального капитула во главе со своим дуайеном прямо посреди епископского дворца обсуждали, сколько надо заплатить повару за исполнение преступления. Злодейский замысел был раскрыт, реализовать его не удалось. В акте расследования покушение, исходя из положения жертвы и modus operandi злоумышленников, квалифицировалось как «преступление против природьш. С точки зрения существовавших между заговорщиками и епископом связей дело признавалось «преступлением предательства». Члены капитула собирались убить человека, обладавшего над ними двойной властью: институциональной и домашней. Они нарушили долг верности как служители Церкви и как слуги. При всем том виновным удалось избежать наказания. И даже не потому, что отравление не состоялось — правовая система того времени уравнивала преступление и подготовку преступления. Дело в том, что обвиняемые пользовались поддержкой могущественных местных семей. Несчастного прелата перевели в 131О г. во Фрежюс, где он находился в большей безопасности. Очень может быть, что слухи об отравлениях епископов возникали как отклик на подобные дела.

Как бы то ни было, они возникали снова и снова. В 1313 г. ответственным за смерть епископа Шалонекого объявили его преемника Пьера де Латийи. После этого наступила некоторая передышка, однако князья Церкви продолжали оставаться преимущественными жертвами отравлений. В 1350 г. скончался кардинал Ганибалдус, отравленный «римлянами». В ноябре 1373 г. умер посланный во владения короля Наваррекого кардинал Ги де Булонь — и опять говорили о яде. Филипп Алансонский, архиепископ Ошский имел могущественного врага — короля Франции Карла V и жил в страхе перед отравлением. В 1375 г. он заказал своему врачу Франциско Казини из Сиены трактат о ядах. Вероятно, за неимением сочинения подобного рода скончался в 1388 г. епископ Лана Пьер Зелен де Монтегю. Незадолго до этого он выступил перед духовенством в Реймсе за освобождение Карла VI от опеки дядьев. Некоторые посчитали, что столь недвусмысленно выраженная позиция задела сторонников продолжения опеки над королем, и прелат якобы поплатился жизнью за свою прямоту. Так ли это было? Хронист Жан Жювеналь дез Юрсен писал, что «во вскрытом теле обнаружили яд», и добавлял, что отравленный приказал не преследовать убийцу, которого отлично знал. В данном случае клириков подозревали не как таковых, а как участников политического процесса.

Напротив, объектом покушений колдунов и колдуний становились как раз представители церковных властей как таковые. В XV в. церковная юстиция преследовала ведьм все ожесточенней. Прислужникам дьявола приписывалось оружие, которое заставляет вспомнить древние определения veneficium, т. е. отравление материальным ядом в сочетании с мистическим заклинанием. Цель средневековых venefici состояла в ослаблении господства Церкви и ее репрессивной силы. Епископ Оснабрюка погиб в 1436 г. от яда, состря- паиного дьяконом, дополнявшим его действие магией. Архиепископа Эмбрюна отравила, как считалось, шестидесятилетняя ведьма, использовавшая ядовитый порошок, приготовленный из лобковых волос и плоти ребенка. В 1461 г. умер дуайен церкви Нотр-Дам в Аррасе Жак Дюбуа, непримиримый гонитель вальденсов. Говорили, что причиной безумия, язв на теле и смерти архиепископа явились колдовство и яд.

В Риме XV в. о ведьмах ничего не было слышно. Тем не менее преждевременная смертьпрелатов случалась часто. Слухи возникаликак в городе, так и при папском дворе. Приближенный миланского герцога кардинал Вителлески в 1433 г. внезапно скончался в тюрьме, успев произнести всего лишь одно слово: veleno (по-итальянски — яд). Кардинал Сен-Сикст умер в 1474 г. — снова veleno. Кардинал Борджиа, епископ Мелфи — veleno. В 1503 г. окончили свои дни несколько прелатов. Джованни Мичиели, кардинал Сент-Анджело, епископ Падуи, Вероны и Виченцы скончался после двух дней мучительной болезни, сопровождавшейся сильной рвотой. Неожиданно умерли кардинал Джованни Лопез, епископ Капуй, и кардинал Джованни Батиста Феррари, епископ Модены. Кардинал Орсини скончался, находясь в заключении, что всегда порождает слухи. Вновь и вновь звучало: veleno, veleno, veleno. Папский престол в это время занимал Александр VI Борджиа. Ничего удивительного, что в 1510 г. в сочинении De cardinalatu Паоло Кортези целую главу посвятил предохранению кардиналов от ядов, а поэт дю Белле в «Сожалениях» изображал Рим как средоточие предательств, злодеяний, убийств, отравлений.

Высшие церковные иерархи не только подвергались отравлениям. Бывало, хотя и реже, чт0 епископы выступали отравителями или считались таковыми. В подобных случаях речь шла о сохранении или достижении высокого положения. Самые интересные дела относятся к первым десятилетиям XIV в. В это время выдвигалось множество обвинений против высокопоставленных лиц. Папа Бонифаций VIII придерживался идеи авторитарной теократической власти, важнейшим элементом которой должны были являться тесно связанные с Римом епископы. Воплощением этой системы стал Бернар де Кастане, епископ Альби. Он слыл отравителем архидиакона города и двух каноников в 1298–1307 гг., а улицы города полнились слухами, будто прелат «может отравить, кого хочет». Разнузданный произвол, допускавший широкое применение яда, а также и других способов убийства совершенным образом соответствовал представлению о «епископской тирании», в которой обвиняли Бернара де Кастане. Епископа- тирана изображали чуть ли не колдуном, имевшим сверхъестественную власть над жизнью своей паствы. Обвинения исходили от людей, связанных с еретической средой; они стремились убрать слишком рьяного борца с остатками катарекой ереси. И они достигли своей цели, ибо хотя пастырю удалось восстановить свою репутацию в результате расследования, но альбигойскую кафедру ему пришлось покинуть. Епископ перебрался в город Пюи.

Примерно в то же время разворачивалось дело Гишара, епископа Труа, разразившееся в 1308 г. Этот епископ, как выяснилось, являлся серийным отравителем с самого начала своей карьеры. Недавнее исследование протоколов дела продемонстрировало, как королевская власть выявляла его вину. Церковь, во главе которой ст0ял тогда весьма франкофильски настроенный Папа Климент V, играла роль формального поручителя. Большая часть приписываемых Гишару жертв принадлежала к королевскому окружению. Исключение составлял бедный приор из Провена, на место которого якобы метил отравитель. Если такой метод, как применение яда, а также порча с помощью колдовства как-то соответствовали его положению духовного лица, то сама невероятная озлобленность прелата абсолютно шла вразрез с его епископскими функциями. Гишар копил в себе ненависть, которая в конце концов находила выход в преступных отравлениях.

Епископу соседнего города Шалона Пьеру де Латийи приписывалось всего два убийства. Во- первых, его обвиняли в отравлении предыдущего епископа, после смерти которого в 1313 г. сожгли приготовивших для него яд женщин. Во-вторых, считалось, что Латийи отравил самого короля.

В 1317 г. арестовали епископа Кагора Гуго Жеро, «отвратительного предателя, замыслившего отравление Папы Иоанна ядом». В тот момент папские следователи уже подвергли проверке Управление в его епархии. Обеспокоенный епископ, видимо, решил, дабы избавиться от этого зла, Уничтожить источник, того, перед кем предстояло отвечать за все свои мерзости. В результате подРобного расследования обвиняемого изобличили в приготовлении «ужасного преступления» против Иоанна XXII и против одного из его племянников, в покушении на божественное и человеческое величие, сочетавшее в себе отравление и колдовство. В самом деле, кроме venena, епископ использовал магические фигурки из воска, призванные усилить действие яда, а в случае неуспеха заменить его. При этом сам яд готовился самым тщательным образом. Он представлял собой порошок, в состав которого входили ртуть, реальгар (сернистый мышьяк), животные и человеческие останки. Сохранилось письмо Папы от 17 сентября 1317 г., адресованное виконту де Ломаню. В нем понтифик высказывал подозрение, что в заговоре епископа Кагора участвовали и другие прелаты, и предполагал применение разных средств, в том числе неожиданных нападений вооруженных людей. Епископ Жеро стал истинным воплощением прелата-отравителя. Однако подобные фигуры имелись в обоих противоборствовавших лагерях. Это могли быть авторитарные ригористы, придававшие теократической власти большее значение, нежели сам понтифик. Но это точно так же могли быть примиренцы, снисходительные, не согласные с реформаторской ориентацией Рима. Непримиримость позиций толкала приверженцев разных партий к отравлению несогласных. Естественно, что те, кто страдал под управлением подобных епископов, без конца жаловался на употребление ими яда. Властям волей-неволей приходилось заниматься расследованиями. В 13171320 гг. такие жалобы внимательно рассматривал Иоанн XXII, а за десять лет до того — Климент V.

Напротив, Бенедикт XIII придавал обвинениям меньшеезначение. В феврале 1402 г. в Севильеумер Хуан Серрано, епископ Сигуэнсы. Его отравили с третьего раза, подмешав яд в пищу. Убийство в течение пяти месяцев готовил Гутьерре Альварес Т0ледский, архидиакон Гвадалахары. Он сам претендовал на кафедру, которую занимал Хуан Серрано. Убийца просидел в тюрьме до 1406 г., а затем с благословения Бенедикта XIII получил Прощение, свободу и, наконец, в 1439 г. — пост, о котором мечтал, невзирая на прочную — и заслуженную — репутацию отравителя.

Отрава и тиара

Чем выше былранг церковных иерархов, тем ожесточеннее велась борьба. Само папство после разрушительной схизмы из универсальной теократии превращалось в региональное княжество. Однако претензии на гигантскую власть сохранялись, что с XIII в. приводило к частому использованию яда. Наконец в XVI в. отравление стало своего рода символом кризиса Римской церкви.

Папы, которых травили..

В конце Средневековья и в эпоху Возрождения вероятность отравления главы католической церкви была чрезвычайно высока. Носители высшего духовного сана постоянно подвергались очень серьезной опасности. В 1570 г., например, против одного из кардиналов выдвинули обвинение, что он хотел посыпать ядом папскую кафедру. Однако Подобное положение сложилось гораздо раньше. ЕЩе в X–XI вв. отравления являлись распространенным явлением. Затем их стало меньше, а в XIII в. наступил новый всплеск если не отравлений, то разговоров о них. Иоанн XXII, раскрывший козни кагорекого епископа, жаловался: «О каком спокойствии в государстве можно говорить, какой правитель может чувствовать себя в безопасности, если сам римский понтифик и его двор подвергаются подобным покушениям»? Но ведь дело 1317 г. вписывалось в давнюю традицию. В отличие от многих утверждений об отравлениях, оно обладало некоторой доказательностью, но при этом воспроизводило примерно полувековую традицию обвинений в применении яда.

Понтификаты часто длились недолго, и тогда по поводу папских кончин возникали слухи. В 1276 г. умерли три Папы: Григорий Х, Иннокентий V и Адриан V. По мнению германских хронистов, вероятно предвзято оценивавших «козни» при римском дворе, все они погибли от яда. В 1280 г. при сходных обстоятельствах окончил свои дни Папа НиколайШ.Иопятьговорилиояде. Смертьв 1303 г. Бонифация VIII часто (и напрасно) приписывают пощечине, которую Папа получил в Ананьи от прибывшего его арестовать посланца Гийома Ногаре и Филиппа Красивого. Однако сам понтифик опасался отравления, и, возможно, не зря. В самом деле, хронист утверждал, что Бонифаций VIII так боялся яда, что в течение трех дней ничего не ел. Преемником умершего стал Бенедикт XI, который занимал папский престол всего восемь месяцев. Он скончался в 1304 г. после восьмидневной болезни, имевшей симптомы дизентерии. Немедленно распространился слух, что Папу отравили кардиналы, подкупленные королем Франции, а может быть, каким-нибудь францисканцем, ненавидевшим Папу-доминиканца, который был очень суров к францисканцам-спиритуалам. Говорили, что яд содержался в плодах фиг, которыми Папа с удовольствием лакомился, а может быть, ему подсыпали смертоносныи порошок, изготовленныи близким к францисканцам-спиритуалам медиком Арно де Вильнёвом. Так или иначе, предполагаемое отравление Папы воспринималось как ответ на его непреклонность и репрессивную политику, которая раздражала противников внутри или вовне Церкви. Заговорщики не столько мечтали о папском престоле, сколько хотели видеть на нем кандидата, более склонного к компромиссам.

Неудачное покушение на Иоанна XXII стало своего рода кульминацией отравлений начала XIV в. Этот старик оказался более живуч, чем ожидали в 1316 г., когда его избирали. Человек в высшей степени недоверчивый, вероятно, отдававший себе отчет, что многие разочарованы его неожиданным долголетием, авиньонский Папа полагал, что окружен врагами, вооруженными тайным оружием. Был ли то обоснованный страх, искреннее заблуждение или хорошо рассчитанная поза, но этот викарий Христа выглядел как потенциальная жертва отравления.

После покушения на Иоанна XXII вплоть до начала XV в. в источниках не встречаются дела об отравлении пап. Трудно сказать, подействовала ли таким образом жестокая казнь Гуго Жеро, или просто последующие Папы оказались более приемлемыми личностями. Сказанное не означает, что прошел страх. Сразу после восшествия на престол в 1362 г. Папа Урбан V заказал трактат о яде. Можно сказать, что Папа готовился к возвращению в Италию, но такое объяснение представляется слишком поспешным. Иоанна XXII чуть не отравили в Авиньоне, вдали от Рима. Интереснее то, что по нашим сведениям, великая схизма 1378 г. не повлекла за собой историй, связанных с ядом, хотя обвинить противную сторону в смерти Папы было очень легко. Дела об отравлениях появились вновь после преодоления кризиса.

В 1409 г. собор в Пизеизбрал Папу Александра V, что должно было способствовать воссоединению двух враждующих частей духовенства. Однако спустя одиннадцать месяцев, в мае 1410 г., Папа умер в Болонье, оставив Церковь расколотой уже на три части, поскольку обе соперничавшие стороны отказывались уступить главенство. В 1417 г., т. е. семь лет спустя после кончины Александра V, появилось утверждение, что понтифик, призванный объединить всех, погиб от яда одновременно со своим врачом. Слух этот ничем не подтверждался, что не мешало его эффективному распространению. В 1431 г. начался Базельекий собор, продолжавший реформы Церкви, начатые в 1414–1418 гг. собором в Констанце. Папа Евгений IV противостоял нараставшей враждебности собора и боялся отравления, помня об истории Александра V. Папа считал, что его самого отравили сразу после избрания, и требовал экспертизы, за которую заплатил врачу из Флоренции солидное вознаграждение. Спустя шестьлет, в 1437 г., когда разрывмеждупонтификом и собором стал свершившимся фактом, Евгений IV получил от венецианского врача Пьетро Томази небольшое практическое руководство с красноречивым заголовком: «Руководство по совершенной защите от яда>>. Итак, яд все время оставался рядом, господствовала подозрительность.

Она сохранялась и после того, как папство одержало верх над собором, все больше вмешивавшимся в борьбу итальянских правителей, в которой яд играл не последнюю роль. В 1455 г. (согласно хро- няке середины XVI в., т. е. источнику, по времени д0вольно далеко отстоящему от события), яд обнаружили в трупе Папы Николая V. Преемником его стал представитель семейства Борджиа, избранный Папой под именем Каликста III. В 1499 г. разразилось громкое дело, которое стремился максимально раздуть Папа Александр VI. Обвинялась Екатерина Сфорца графиня Форли, родственница миланских герцогов, которая якобы пыталась отравить Папу. Эта женщина владела запрещенной наукой; в 1508 г. она опубликовала сочинение Experimenta, трактат о косметике, содержавший среди прочих рецепты ядов. Будучи непримири- мымврагом сына ПапыЧезаре Борджиа, Екатерина Сфорца составила послание к Александру VI, в котором коварно предлагала соглашение. Пропитанное ядом, оно предназначалось для вручения Папе в собственные руки. Для того чтобы не пострадали гонцы графини, письмо было завернуто в красный лоскут и спрятано внутрь полого посоха. Однако исполнители, искавшие доступа к понтифику, завели неосторожный разговор с папским камергером. Последовал донос, разоблачение и казнь через повешение. Однако же весть о покушении активно обсуждалась. В дневнике Джироламо Приули утверждалось, что Екатерина Сфорца — самая храбрая женщина в Италии, и лишь случайность позволила Борджиа подвергнуть аресту свою несгибаемую противницу. Речь шла о жестокой и далекой от божественного борьбе между кланами Борджиа и Сфорца. Это IIe помешало, однако, Александру VI обратиться жителям Флоренции с посланием, в котором он заимствовал выспренний стиль Иоанна XXII. Там говорилось, что применение яда против викария Христа есть неслыханное страшное предательство — proditionem.

Яд продолжал оставаться актуальным при дворе пап XVI в. Дневники и депеши посланников при дворе Святого преетола отражали слухи, возникавшие в связи с кончинами понтификов. В 1521 г. умер после четырех дней болезни сорокашестилетний Лев Х, сын Лоренцо Великолепного. Говорили, что камергер Бернабо Маласпина подмешал яд в горькое вино, поданное Папе. Он сделал это по наущению короля Франции, которому не иравилось сближение Льва Х с императором Карлом V. Дело в том, что святой отец пожаловался на горечь вина, которое выпил, что и подтолкнуло церемониймейстера к мысли о яде. Он заявил, что несчастный Папа жаловался, будто его изнутри пожирает огонь, и был уверен, что отравлен. Кардиналы и в самом деле уже пытались отравить Папу путем «лечения у него фистулы» ядовитой мазью. Папа отличался великолепным здоровьем, которое мог победить только яд, поэтому Поль Джове, автор «Жизнеописания ЛьваХ» (1551 г.), был убежден в его отравлении. Он высказывал гипотезу, что яд содержали пилюли алоэ, прописанные от поноса. О злодеянии свидетельствовало вскрытие, произведенное, по-видимому, с целью расследования. Джове описывал усохшее и покрытое пятнами сердце, как будто источенное сверхъестественной силой. Камергера Маласпина арестовали, но потом, несмотря на очевидность убийства, отпустили в угоду французскому королю. Джове утверждал, будто Джулио Медичи запретил какие бы то ни было допросы, боясь скомпрометировать важное лицо.

В 1522 г. Папой избрали Адриана VI, наставника Карла V, первоклассного теолога, человек сурового нрава и сильной реформаторской воли. Он умер в 1523 г. после двух недель подозрительной болезни, причем труп сильно раздулся. Скоротечность правления, физические подробности смерти, а также политические обстоятельства, как обычно, способствовали слухам. Кончину Папы приписывали действию волчьего корня, который якобы подмешали в его пищу французские повара. Впрочем, все блюда папского стола предварительно тщательно проверялись, а обвинение исходило прежде всего от испанцев, горечь утраты у которых усиливалась неприязнью к французам.

С преемником Адриана VI, не похожим на скончавшегося Папу, произошла похожая история. Климент VII, заслуживший всеобщую ненависть, умер в 1534 г. «Хотя все подозревали, что врач дал ему boucon, расследования не последовало, и не было человека, который не благодарил бы его в сердце за ценную услугу христианскому миру и в особенности освобожденному городу Риму». Итальянизм boucon, к тому времени уже хорошо известней, означал кусок. В «Дневнике парижского буржуа времен короля Франциска 1» (1515–1536 гг.) уже говорилось о яде. Амбруаз Паре писал об отравленном факеле и опасности вдыхаемого яда, ибо ничто не проникает внутрь тела так легко, как воздух.

Марцелл 11 стал одним изредких пап, кто, надев тиару, сохранил свое собственное имя. Он праВил совсем недолго, ибо умер через двадцать один день после избрания в 1555 г. в возрасте 54 лет. Спустя месяц пополз слух, что хирург отравил Рану Папы. Агриппа д’Обинье полагал, что Папа умер, поскольку хотел реформировать Церковь, и его обширная программа вдохновляла далеко не всех.

Избранный в 1585 г. Сикст V, тот самый, что отлучил от Церкви Генриха 111 и восхвалял его убийцу Жака Клемана, умер, ненавидимый… ревностным католиком Филиппом 11 Испанским, ибо Папа сблизился с бывшим гугенотом Генрихом IV. Итак, эту смерть приписывали отравлению в результате заговора испанцев. Притом Папа писал о своих опасениях в отношении короля Филиппа испанскому послу Оливаресу. Страдая от невыносимых головных болей, он думал, что ему отравили мозг.

Следующий Папа Урбан IV занимал престол святого Петрадесятьдней, и его, конечно, тоже считали отравленным. Впрочем, этот случай лучше всего объясняется своего рода условным рефлексом, соединявшим краткое правление со слухом о яде. Он неизменно действовал даже в ХХ в. вплоть до внезапной кончины Иоанна Павла 1.

Итак, список понтификов, которых современники считали погибшими или чуть не погибшими отядав 1276–1590 гг., велик. В нем фигурируют не меньше девятнадцати пап из сорока девяти, включая антипап. Если же ограничиться сорока четырьмя понтификами, которых признала Церковь, то это почти половина. Такой рост числа отравлений по-своему отражал кризис папства. До середины

XV в. он провоцировался главным образом развитием авторитаризма Святого престола, вызывавшим сопротивление духовенства. Позже кризису способствовало все возраставшее вмешательство пап в политическую борьбу внутри Италии, что порождало могущественных врагов среди мирян.

Произошедший в эпоху Реформации раскол не зь^вал новой волны отравлений пап. На них покушаюсь как раз добрые католики, и руководствовались они чисто политическими причинами. Если в секуляризированной Церкви яд занимал какое-то место, так это потому, что отравление придавало человеческое измерение событию, которое в прежние времена осмысливалось как непостижимое и провиденциальное.

Угроза яда, которую разоблачал в 1317 г. Иоанн XXII, становилась навязчивой идеей, что заставляло пап принимать меры предосторожности. В такой атмосфере понтифики нередко проявляли любознательность в вопросах естествознания. При папском дворе входило в привычку читать специальные сочинения о токсических веществах, их особенностях, способах применения, противоядиях. Не случайно Папы два раза заказывали перевод написанного в 1198 г. по-арабски трактата о ядах аидалузекого еврея Маймонида, который после долгих странствий жил и служил врачом в Каире. Первый перевод был сделан Иоанном из Капуи для Бонифация VIII, второй — Арманго Блэзом для Климента V в 1307 г. Не случайно и то, что один из первых и самых знаменитых средневековых трактатов о ядах De venenis Пьетро д’Абано тоже написан по заказу Папы. Мы уже видели, что Урбан V, получил подобный трактат, написанный Гийомом де Марра, сразу после избрания.

Во всех этих сочинениях содержалась рекомендация иметь при себе предметы, предназначенные предотвращать преступления, определяя наличие ядов на столе, в подаваемых блюдах. Некоторое количество подобных предметов встречается в инвентарных описях папских сокровищ. Это лангье, металлическая или коралловая подставка для «змеиных зубов», вес которой мог достигать шести фунтов (название происходит от слова langue— язык; имелся в виду змеиный язык). Понтифики брали их взаймы или получали в качестве новогоднего подарка. В описи, заказанной в 1295 г. Бонифацием VIII в связи с его избранием на папский престол, в рубрике лангье насчитывалось пятнадцать предметов. В описи, составленной в связи с восшествием на престол Климента VI в 1394 г., насчитывается двенадцать лангье или arbores pro proba. Прикосновением такого предмета проверялись блюда папского стола. Бенедикт XIII вскоре после своего избрания также захотел посмотреть, сколько у него лангье, и насчитал их семь. В XV в. практическая и эстетическая ценность приспособлений, призванных защищать от яда, не уменьшалась. В 1464 г. лангье в форме дерева было обнаружено после смерти Пия 11.

Еще более ценным и обладавшим более универсальным действием, нежели змеиные зубы и язык, считался рог единорога, мифического зверя из средневекового бестиария. Однажды он якобы очистил воду в зараженном пруду, и этот случай символизировал искупление людских грехов Христом. Естественно, что Папы проявляли большой интерес к этому предмету. Неизвестно, когда возникла вера в чудесные свойства рога единорога. Амбруаз Паре писал, что о его достоинствах ничего не знали ни Аристотель, ни Гиппократ, ни Гален. В эпоху Средневековья верили, что от прикосновения рога единорога яд горячей природы закипает, а холодной природы — дымится. Реальные обереги представляли собой бивни нарвала, рога орикса или носорога, а иногда и более распространенных животных. В папской сокровищнице Бонифация VIII их насчитывалось четыре, а у его преемника — три. Бенедикт XIII хранил довольно большие lf увесистые куски «рога единорога». А в сокровищнице Григория XII (1416) он содержался в целом виде. Один немецкий торговец продал «рог единорога» Папе Юлию 111 (1550–1555) за гигантскую сумму в 12 000 экю. Амбруаз Паре высказывал по этому поводу большой скептицизм. Тем не менее именно этот знаменитый французский врач в ответ на насмешку какого-то посетителя, что рог из папской сокровищницы слишком мал, заметил, что драгоценный предмет уменьшился из-за слишком частого применения. Это был рог, купленный в 1520 г. Львом Х, что не помешало этому Папе быть отравленным.

Кроме всего прочего, Папы владели еще и драгоценными камнями: кварцами, хризопразами, рубинами. Согласно трактатам о ядах, камни меняли свой цвет, если находились вблизи ядов. В описи папских сокровищ 1353 г. числился кожаный сундучок, содержавший семь таких камней. В январе 1390 г. Климент VII купил у ремесленника из Комп^еня золотые кольца с маленькими камешками, для того чтобы определять наличие или отсутствие яда. Все перечисленные предметы были весьма недешевы. При этом они не являлись предметом коллекционирования, а постоянно применялись на практике.

С 1305–1307 гг. при папском дворе полагалось, чтобы повара и виночерпии пробовали пищу Перед лицом Его Святейшества. Правила церемониала зафиксировали избыточные меры преДосторожности. Разумеется, проба снималась с каждого блюда, которое передавалось конклаву кардиналов. То же самое делалось и с гостией, которой причащалея понтифик. Собственно, гостии готовилось три. Одна предназначалась для Папы, а две другие — для пробы. В присутствии Папы проверялось также и вино. В конце XV в. процедуру папского причастия описал церемониймейстер Иннокентия VIII Августин Патриций Пикколомини. Дьякон брал с дискоса одну гостию, предварительно прикоснувшись к ней и к двум другим (возможно, специальным предметом, лангье). Первую он давал съесть ризничему. Затем он брал одну из двух оставшихся и проводил ею по внутренней и внешней стороне диксоса и потира. После этого и ее съедал ризничий. Наконец, он пробовал вино и воду из священных сосудов. Только после всего этого дьякон передавал Папе диксос с гостией.

. . и Папы, которые травили

Викарии Христа и сами не останавливались перед применением яда в борьбе с противниками, как внутри Церкви, так и за ее пределами. Разумеется, обличители упадка духовенства или непомерных претензий понтифика, беспрестанно выдвигавшие обвинения в отравлении, могли преувеличивать. Однако не все подобные разоблачения являлись сочиненным в пылу полемики вымыслом.

Вслед за распрями второй половине XI в. яд сопровождал борьбу гвельфов и гибеллинов, т. е. папства против Штауфенов: германского императора и короля Сицилии Фридриха 11, а потом его потомков, вплоть до 1268 г. Фридрих 11 обвинял Папу Иннокентия IV в подлом использовании яда.

В 1249 г. к больному, как утверждалось, вследствие отравления императору приехал врач из Пармы, нанятый Римом. Под предлогом лечения он должен был убить монарха. Однако больного предупредили, и он проверял лекарства на заключенных. На следующий год Фридрих 11 все-таки умер, и его наследник Конрад IV не преминул обвинить папство. Тем не менее современные исследователи, начиная с Э.Канторовича, единодушны в том, что все разговоры о заговорах с целью отравления императора не находят подтверждения. Скорее всего, он умер от болезни.

В свою очередь, Конрада IV в 1252 г. тоже пытались отравить, и он с трудом выздоровел. В окружении Штауфенов говорили, что Рим опасался мести Конрада IV за отца. Таким образом, черный образ Папы, лишенного совести, в представлении гибеллинов обязательно включал в себя отравление. Партия гвельфов отождествлялась с ядом. Когда 24 августа 1313 г. император Генрих VII умер в окрестностях Сиены, которую он осаждал, естественно, возникли слухи. Сиена являлась городом гвельфов, и Папа Климент V подозревал- ея в том, что руководил преступными действиями предполагаемого убийцы: духовника государя доминиканца Бернардина де Монтепулчиано. Действительно, появление Генриха VII в Италии с целью восстановления императорской власти угрожало позициям Папы и его союзников. Императорский врач мог сколько угодно заявлять перед папскими властями, что отравления не было. Непримиримые враги Церкви все равно стояли на своем и в течение нескольких десятилетий поддерживали веру в «гвельфское» отравление германского государя.

В XV в. обвинения в применении яда вновь использовали во внутрицерковной борьбе. Это произошло в 1417 г. на соборе в Констанце, призванном прекратить соперничество трех имевшихся на тот момент понтификов. Собор обвинил Иоанна XXIII в отравлении предыдущего Папы Александра V, который скончался в 141 О г. В 1433 г. умер кардинал Вителлески, и появились обвинения в адрес Папы Евгения IV. Верно ли связывать их с зарождавшимся конфликтом между понтификом и Базельеким собором? Предполагаемая жертва считалась близкой к миланскому герцогу, что придавало делу внешнеполитический аспект. Кроме того, Вителлески отнюдь не являлся проводником «базельской линии». Напротив, он энергично выступал за наведение порядка в Риме, что могло, в конце концов вызвать беспокойство Папы.

Возникавшие беспрестанно, подобные слухи укрепляли в сознании людей убежденность, что Папа Римский вполне способен применить яд. Обычно это делалось от случая к случаю, когда диктовалось обстоятельствами. Систематически это средство стал использовать Александр VI, настоящий «серийный отравитель». Реальные или вымышленные коварные злодеяния этого Папы окончательно подорвали авторитет католической церкви. Он преследовал цели, никак не связанные со службой Святому престолу, действуя только в интересах семьи Борджиа. Автор книги о Борджиа Иван Клула (1987) полагает, что дурная репутация Александра VI и его сына как отравителей стала складываться после убийства в 1495 г. пленного брата турецкого султана, который являлся важной фигурой в международных отношениях. В последние три года правления Папы Борджиа таких дел было очень много. В 1500 г. прошел слух, что внезапно сраженный лихорадкой кардинал Джованни Борджиа пал жертвой Папы. Как раз в тот момент он собирался овладеть от имени Святого преетола Форли, что нарушало планы Чезаре Борджиа, кузена кардинала. В феврале 1503 г. умер содержавшийся в заключении кардинал Орсини. «Он выпил вино причастия!» — кратко записал в своем дневнике Буршар. И ни демонстрация тела по приказу Папы, ни свидетельства врачей не смогли развеять подозрение. В сообщении, посланном в Венецию, утверждалось, что Папа обратился к помощи врачей, «дабы доказать естественный характер вышеупомянутой смерти и то, что ни сила, ни яд не применялись». В апреле после двухдневной болезни и сильной рвоты скончался Джованни Микиели, кардинал Сент- Анджело и епископ Падуи и Виченцы. Опять возникло подозрение в отравлении, так же как и в отношении кардиналов Джованни Лопеза, епископа Капуи, Джованни Баттиста Феррари, епископа Модены. Франческо Гвиччардини так писал о сыне Папы Чезаре Борджиа в «Истории Италию): «Общеизвестно, что употребление яда вошло в обыкновение у его отца и у него самого. Они использовали отравление, не только мстя своим врагам или защищаясь от тех, кто вызывал подозрения. Они утоляли таким образом свою подлую жадность, грабя собственность богатых людей, кардиналов и других придворных. Они поступали так даже с людьми, которые никогда ничем их не оскорбили (как это было с очень богатым кардиналом Сент-Анджело); даже со своими друзьями или родственниками, даже с теми из ' них, кто (как епископы Капуи и Модены) были очень полезны и преданно им служили». Дож Джироламо Приули подтверждал, что, когда Папа и его сын встречались с могущественным и богатым кардиналом, они добивались приглашения на обед к несчастному, которому слуга Папы вручал яд, так что тот не мог его предварительно проверить. Патриций Пикколомини разъяснил эту циничную хитрость: в присутствии Папы не полагалось предварительно пробовать никакие блюда, кроме блюд Папы. Забавляясь этой опасной игрой, отравитель, в конце концов, сам погиб от яда. Он замышлял убийство кардинала Адриана Кастеллези де Сорнето и приказал отравить три бутылки вина. Слуга перепутал бутылки и принес Папе и его сыну Чезаре отравленное вино. Молодого Чезаре спасли врачи, а Папа скончался к великой радости Приули, который восхвалял Провидение, обратившее грех отравителя против него самого. Гвиччардини рассказывал, что в Риме собралась огромная толпа, желавшая поглазеть на ужасающий труп того, кто, как змея, сеял смерть ядом, коварного, властолюбивого и невероятно жестокого негодяя. Буршар сообщал, что останки выглядели отвратительно, но не рассказывал историю смерти Папы. Вполне возможно, что Александр VI умер от малярии. Однако слишком хорош был случай, позволявший приписать смерть Папы тому средству, с помощью которого он погубил столько людей.

Фигур, подобных Александру VI, после 1503 г. больше не встречалось в истории Церкви; этот Папа остался исключением. Конфессиональные споры и политическими распри усиливались. Папа Пий V выпустил специальную буллу, разрешавшую убийство врагов папской власти. Все это порождало новые обвинения Рима в использовании яда. Однако ни один понтифик не достигал такого масштаба преступлений. Нравы пап соотносились с нравами Нерона, это напоминало об эпохе упадка древнего Рима и совсем не соответствовало всеобъемлющим теократическим устремлениям папства XIII в., согласно которым отравление тирана являлось справедливым, если ставкой было спасение мира.

Внутри церкви или против нее: Яд двойного действия

Под «двойным действием» в данном случае понимается не высокая токсичность того или иного вещества, о которой сообщали средневековые фармакологические трактаты. Речь идет об использовании рассказов об отравлениях в пропаганде. Властям необходимо было сплотить людей вокруг правителя, сформировать определенное общественное мнение, что развивало «политическую коммуникацию». Яркие эмоциональные характеристики, клеймившие отравления, вроде формулы Иоанна XXII horrendum scelus (ужасающее преступление), употреблялись еще чаще, чем раньше. И может быть, в первую очередь их распространяла и использовала Церковь, наряду с другими средствами пропаганды. Число случаев, когда говорили о яде, увеличилось. По-видимому, они становились инструментом воздействия на умы, причем весьма эффективным, поскольку реальность отравления, так же как и применения магии или колдовства трудно как доказать, так и опровергнуть. Помимо всего прочего, римское право квалифицировало отравление как преступление особо тяжкое. Таким образом, обвиненные в нем люди выставлялись низкими подлецами. Подобные утверждения выполняли сразу несколько функций.

«Чистка»

В церковном сообществе обвинения в употреблении яда выдвигались против тех, кого стремились устранить или отодвинуть. В начале ХХ в. антиклерикальная историография рассматривала обвиняемых в отравлениях почти исключительно как жертв операций по чистке рядов, организовывавшихся властями. Так, например, соответствующие «разоблачения» Бернара де Кастане являлись частью общей политики Климента V, стремившегося ограничить влияние людей Бонифация VIII.

Еще более выразительным выглядит случай епископа Кагора Гуго Жеро. Духовное лицо обвиняли одновременно в применении яда и в колдовстве, т. е. в преступлениях в высшей степени тяжких. Враждебный Иоанну XXII германский хронист Иоанн Витодуран полагал, что Гуго Жеро осудили несправедливо в результате лживых обвинений и дурного сна Папы. Не заходя так далеко, можно сделать вывод, что обвинение протеже Климента V выражало волю кагорца Иоанна XXII нейтрализовать «гасконскую партию», верную его предшественнику. Речь шла также о стремлении наказать прелата, методы которого не нравились некоторым семьям Кагора, близким к Папе. Карьера Гуго Жеро к моменту начала дела была сильно подпорчена, и его просто добили. Епископа ожидала ужасная смерть: скорее всего, его сожгли живьем.

Обвинениеантипапы ИоаннаХХШтакжевписы- валось в логику чистки. В 1417 г. собор в Конетанце искал повода для его низложения и вспомнил об умершем семь лет назад Александре V. Тогда эту смерть никто не связывал с убийством. Напротив, бальзамирование Папы не выявило ничего подозрительного; тело долго оставалось выставленным. Правда, данный аргумент считался сомнительным. Он мог одинаково хорошо служить как утверждавшим, что наступила естественная смерть и не оставила следов на теле, так и думавшим, что останки выставили, чтобы усыпить подозрения в реальном, но невидимом преступлении. В любом случае то, что_ вменялось в вину антипапе, подходило к его личности, ибо он был жаден до власти и никак не желал отказываться от тиары. На одиннадцатой сессии собора было составлено обвинительное заключение против Бальтазара Коссы (как звали в миру Иоанна ХХШ). В статье двадцать девятой говорилось об отравлении. При этом обвиняемого отнюдь не приговорили к смерти. Впоследствии он стал архиепископом во Флоренции.

Впрочем, обвинения в использовании ядов, так же как и сами яды, не всегда оказывались одинаково эффективными. Им приходилось подчас уступить место более действенным способам борьбы. Доброе имя Бернара де Кастане восстановило послание Папы Климента V, снимавшее с него обвинения, отпускавшее грехи и даровавшее милость. Начиная процесс главы францисканцев-спиритуа- лов Бернара Делисье, Иоанн XXII попытался инкриминировать ему отравление Папы Бенедикта XI, скончавшегося за тринадцать лет до этих событий. Однако это обвинение в конце концов было отвергнуто.

Осталось рассказать еще об одном специфическом случае, когда мишенью стал не один человек, а целый орден. Он связан с последствиями смерти Генриха VII в 1313 г. Преступление совершил якобы проповедник-доминиканец Бернарден из Монтепульчано, так что в глазах соперников доминиканского ордена внутри Церкви он весь оказался запятнан. В конце XIV и начале XV в. эпизод получил новое развитие. В это время враждебность к ордену усиливалась из-за той роли, которую доминиканцы играли в инквизиции, а также из-за отрицания ими непорочного зачатия Богородицы. Обвинения, выдвинутые в 1390 г., хорошо вписывались в этот контекст. Составитель «Хроники монаха из Сен-Дени» излагал их скорее с осторожностью, чем с негодованием. Границы между ядом, которым несчастные горемыки отравляли источники Франции, как говорили, по наущению братьев-якобитов, и ядом инакомыслия оказывалась размытой. Так что очень возможно, что этот странный эпизод отражал враждебность и зависть к ордену, который не был так близок к народу, как францисканцы. В 1400–1430 гг. обвинение в отравлении императора стало главным оружием противников доминиканцев. Иаков из Эша в качестве «доказательства» вины приводил знаки бесчестья, которыми были отмечены члены ордена и которые свидетельствовали о святотатственном преступлении одного из них. Хронист отмечал, что после смерти Генриха VII «святой отец, кардиналы, епископы и легаты, принцы и сеньоры приказали, чтобы отныне доминиканцы не служили и не принимали тело Господа нашего правой рукой, а только левой рукой. Им запрещалось носить облачения до пят, а только до колен, для того, чтобы навсегда сохранилась память о вышеуказанном злодеянии, когда упомянутый проповедник отравил упомянутого императора». Ужасная клевета основывалась на особенностях доминиканской евхаристической литургии. Братья ордена святого Доминика с большим трудом очищались от нее, тогда как некоторые братья-минориты вполне сознательно извлекали из сложившегося положения выгоду.

Согласно тексту 1389 г., орден доминиканцев во Франции оказался на грани роспуска. Однако не следует приписывать кому-то из францисканцев стремления добиться его уничтожения. Достаточно было дискредитировать противников. Таким образом, данная история очень хорошо иллюстрирует пропагандистское использование обвинения в отравлении.

Пропаганда

В декабре 1574 г. в Авиньоне в возрасте 50 летумер кардинал Лотарингский Шарль де Гиз. Кардинал заболел за восемнадцать дней до смерти, у него очень сильно болела голова. «Согласно распространявшемуся слуху, емудали яд», — писал Пьер де л’Этуаль. Знаменитый автор подчеркивал здесь очень важный аспект всех дел об отравлениях: они позволяли манипулировать общественным мнением или, по крайней мере, как-то влиять на него. Такие слухи распространялись не столько для того, чтобы пробудить сочувствие к несчастным якобы попавшимся в ловушку жертвам, сколько для того, чтобы вызвать отвращение к предполагаемым отравителям, нанести ущерб их чести и репутации.

Внутри Церкви клеймить пап-отравителей начали с XV в. Это было фоном борьбы между понтификами и соборами. Для соборов подобное обвинение не являлось, конечно, главным. Скорее его использовали как аргумент, пусть поверхностный, но производивший впечатление. Он напоминал о том, что употребление яда можно ассоциировать с тиранией. Собравшиеся в Конетанце прелаты решительно не соглашались принимать сильную папскую власть, поэтому неудивительно, что они приписывали папам один из атрибутов тирана — кубок с ядом. А выразитель «примирительной» точки зрения Базельекого собора, швейцарский поэт, церковный деятель и дипломат Мартин Ле Франк в поэме «Защитник дам» восклицал: «В самом деле многие Папы / Под видом меда подносят яд». Впрочем, очень может быть, что в его сознании это была всего лишь метафора.

Отвратительные злодеяния Борджиа порождали несколько другую пропаганду. Зарождавшаяся Реформация подвергала скандальное папство позору и поруганию. В то же время, похоже, что обличения Александра VI исходили не от реформаторов, не от наследников стремившихся к компромиссу деятелей соборов XV в. По-видимому, их скорее инициировали знатные римские семейства, например Колонна, которые устали от безобразий Папы. Буршар приводил памфлеты, направленные против Борджиа. Они имели хождение в 15011502 гг. и, помнению автора дневника, печатались в Германии, где их мог читать молодой Лютер. В памфлетах перечислялись преступления, в том числе и отравления. Одна такая книжица летом 1502 г. попала в руки кардинала Модены, который прочитал ее Папе. Тот очень смеялся… Что ж, в разных ситуациях аргумент воспринимался по разному.

В реформаторской пропаганде Рим сопоставлялся с великой вавилонской блудницей, которая не изображалась по преимуществу отравительницей. В сознании Лютера Папа связывался с сатаной. Конечно, реформатор считал, что итальянцы владеют искусством ядов, однако в его полемических сочинениях мотив Рима-отравителя роли не играл. Начиная с 1520 г. Лютер критиковал папство с точки зрения экклезиологии, а с 1545 г. просто подвергал его грубым нападкам. Напротив, именно этот мотив был основным в тексте кардинала Бенно против Папы Григория VII. Его перепечатали во Франкфурте в 1581 г., протестантские типографии охотно брали этот памфлет, обличавший григорианское правление, как породившее все несчастья.

Во Франции в 1570–1580 гг. переживали расцвет памфлеты и брошюры, направленные против католической церкви или против Лиги. Их авторы не отказывали себе в удовольствии изобразить служителей Церкви чудовищами и преступниками. Дюплесси-Морне, например, использовал в полемике обвинение в отравлении и колдовстве, а следовательно, в общении с дьяволом, для того чтобы представить противника Антихристом. В тридцати девяти главах «Легенды об отце Клоде де Гизе», приписываемой Жану Дагоно или Жильберу Реньо, представлялась целая серия злодеяний аббата Клюни, связанных с ядом. Этот аббат провозглашал себя внебрачным сыном Клода Лотарингского, первого герцога де Гиза, и племянником кардинала Лотарингского. Впечатляющим был список приписанных ему жертв, убитых при пособничестве слуги Клода Гарнье, недаром прозванного «святым Варфоломеем». В их числе предполагаемый отец (или дядя) аббата, принц Конде, адмирал де Колиньи, граф де Порсьен, королева Наваррская. И это все — не считая преступных замыслов против Карла IX, его брата Генриха 111 и Генриха Наваррского. Изображение подобной криминальной активности должно было замарать имя Гизов, что подчеркивалось лицемерным посвящением текста Генриху Меченому.

Беспрестанно разоблачались лицемерие и тираноборческие теории иезуитов, «отравлявшие народ», как заявлял в 1694 г. генеральный адвокат Тулузского парламента. Протестанты же, особенно англикане, клеймили их за использование яда. Этьен Паскье, крупный юрист и сторонник французской галликанской церкви писал о них так: «До появления иезуитов мы в нашей Церкви и не ведали, что королей и принцев, наших государей, можно заманивать в ловушки и убивать. Этот товар поступил к нам из их лавки». Паскье выражал убеждение, что они не прекратят «распространять свойяд», если останутся во Французском королевстве. И в данном случае это, конечно, была метафора. Но в то же время автор задавался вопросом, не намеревался ли Пьер Барьер, прозванный Перекладиной(/а barre), покушавшийся в 1593 г. на Генриха IV по наущению некоего члена Общества Иисуса, использовать кинжал, «натертый каким- нибудь смертоносным и ядовитым составом». В сочинении «Катехизис иезуитов» Паскье рассказывал о множестве заговоров, например, как в 1597 г. члены Общества Иисуса готовили отравление английской королевы. Направленный иезуитами отравитель произносил формулу пожелания доброго здоровья королеве, натирая седло еелоша- ди ядом. При этом в мыслях он желал ей прямо противоположного. Очевидно, это было что-то вроде магических заклинаний, призванных активизировать яд замедленного действия. Вице-короля Ирландии графа Эссекеа планировали отравить, намазав ядом ручки его кресла. И это были не первые случаи. В тексте приводился рассказ об ужасной смерти графа Дерби в 1594 г. Иезуиты якобы отравили его, используя одновременно колдовство и наводя порчу в наказание за нежелание участвовать в их кознях против королевы.

Роль вопроса об отравлениях в жизни Церкви оказывалась столь значительной, что впору было бы говорить об отравлении общественного мнения, если бы такое определение не смешивало все обвинения и зловредные измышления. Но в любом случае все они выполняли определенную политическую функцию.

Итак, Ecc/esia поп abhorret а veneno (Церковь не испытывает отвращения к яду). Когда переживавшая кризис Церковь XIII–XVI вв. употребляла яд, это было не метафорическое отравление ядом ереси или ядом греха, хотя проповедники часто привлекали подобные образы. Речь шла о настоящем материальном яде. Понтификам, как и прежде, приходилось на себе испытывать его смертоносную силу, однако и сами они не гнушались пускать его в ход. Этот второй факт может показаться противоестественным. Еще Филон Александрийский сильнее осуждал отравителей, чем насильников, потому что сближал яды с колдовством. В XVI в. этой же идеи, что колдовство «имеет какие-то связи с ядом», придерживался Жак Гревен. Правда, Пьер де Бурдей Брантом (1540–1614) демонстрировал разницу между двумя составляющими venf/cium: «Кюре, ненавидит колдуна, который предается дьяволу, дабы получить яды и отравляющие вещества, способные умерщвлять людей. Он говорит, что следовало бы, не вступая в связь с дьяволом, обращаться только к аптекарю и покупать у него хорошие яды, которые называются именами. Он подмешивает их в еду и питье; короче говоря, убивает ими кого угодно, вовсе не предаваясь дьяволу». И все же в эпоху, когда восприятие Зла становилось все ярче и отчетливее, оружие, связанное с нечистой силой, вроде бы должно было исчезнуть из практики римской апостолической церкви. Однако, напротив, мы видим, что естественное доверие к духовному лицу коварно использовалось в целях убийства себе подобных.

Очевидно, что фактор применения яда ощутимо присутствовал как на вершине церковной иерархии, так и во всем корпусе духовенства. Вместе с тем его нельзя назвать решающим в развитии кризиса института Церкви. Протестанты клеймили богатство и роскошество высшего духовенства, его стремление к выгодным должностям, чересчур мирской образ жизни и связанный с этим абсентеизм, его злоупотребление духовной юстицией и неверную трактовку Божественного слова. Практику отравлений не критиковали. Она оставалась эпифеноменом, несколько преувеличенным богатством источников и улучшением коммуникации. В то же время некоторые дела об отравлении рассматривались как следствие выше перечисленных зол. Например, «токсикомания» Папы Александра VI Борджиа (если можно в данном смысле употребить это слово) в глазах его хулителей как раз символизировала жадность прелатов, развращенных земными благами, коррумпированных, усвоивших манеры светских владык и их свиты. И теперь стоит посмотреть, как часто употреблялся яд в этом мире за пределами Церкви.