В наши дни в вампира вас превратит все, что угодно.

У нас в школе проводятся эти глупые семинары по безопасности жизни и здоровья. Раньше это была программа «Скажи нет наркотикам», и, о Боже, если вы хотя бы искоса посмотрите на автобус, который отправляется в ту часть города, в вас ударит струя из пожарного шланга, полная «ангельской пыли», и вы ничего не можете с этим поделать, поэтому просто оставайтесь в своей комнате и даже не думайте о пиве. Вы хотя бы знаете, как выглядит «ангельская пыль»? Лично я понятия не имею.

Помню, как нам вешали лапшу на уши, говоря, что «ангельская пыль» заставит вас думать, будто вы умеете летать. Теперь это кажется смешным.

Во всяком случае, теперь есть списки. Точнее, два списка. На первом же занятии по основам безопасности жизни и здоровья учитель их всем раздает. Они всегда одни и те же, я их практически знаю наизусть. Один называется так: ОСНОВНЫЕ ПРИЧИНЫ. Второй вот такой: ГРУППЫ ВЫСОКОГО РИСКА. Так что на всякий случай, если ты, гребаный бездельник, прогулял тот учебный день, чтобы смотаться в ту часть города и присосаться к пожарному шлангу, давай, я их тебе перечислю:

ОСНОВНЫЕ ПРИЧИНЫ (ОП)

• Аморальное поведение

• Депрессия

• Черная кошка, переходящая дорогу беременной или кормящей матери

• Неправильное захоронение

• Животные (чаще всего черные), перепрыгивающие через могилу или труп

• Птица (чаще всего черная), пролетающая над могилой или трупом

• Бабочка, севшая на надгробный камень

• Употребление в пищу мяса животных, убитых волком

• Смерть до крещения

• Если захоронить труп на перекрестке

• Если не захоронить труп на перекрестке

• Прямое инфицирование

• Переливания крови, полученные в 2011–2013 годах.

ГРУППЫ ВЫСОКОГО РИСКА (ГВР)

• Лица, родившиеся с лишним соском, рудиментарным хвостом, избыточным оволосением, зубами или вперед ягодицами

• Лица, чьи матери встречали во время беременности черных кошек

• Лица, чьи матери потребляли при беременности недостаточно соли

• Седьмой ребенок любого пола

• Дети, зачатые в субботу

• Внебрачные дети

• Дети, вакцинированные от полиомиелита в 1999–2002 годах

• Дети, у которых диагностирован аутизм/обсессивно-компульсивное расстройство

• Беспорядочные половые связи юношества

• Лица с лохматыми бровями

• Лица с необычными родинками или родимыми пятнами

• Рыжие с голубыми глазами.

Честное слово, невозможно даже пройти по улице и не вампирнуться. И кто только придумал этот список? И чем он думал, составляя его? Так что, теперь половине выпускников получать аттестат, не высовывая носа на улицу? Плюс, сдается мне, они просто добавили в этот долбаный список пункт о беспорядочных половых связях юношества, потому что это, типа, их долг как учителей – следить за тем, чтобы никто не занимался сексом. Кто вообще сейчас употребляет слово «юношество»? Проблема с этими основами безопасности жизни и здоровья заключается в том, что, как и в случае с большой страшилкой «ангельской пыли», мы все знаем, где ее взять, если нам вдруг приспичит, так что все это дело просто… убей меня сейчас, чтобы я могла получить этот долбаный молочный коктейль.

Мой отец говорит, что это все из-за иммигрантов, наехавших из Румынии, Болгарии, Украины. Ну, не знаю. Я читала «Дракулу» и все такое. Лично мне это кажется не очень реалистичным. Вампиры – это такая штука, которая просто случается с тобой. Вроде выпускных экзаменов. Знаю, люди привыкли думать, что они все повелители ночи и все такое прочее, и, наверно, так оно и есть. Но с моей подругой Эмми это случилось на прошлой неделе потому, что ее дом неправильно обошла черная собака. Просто иногда случается всякая хрень, но не потому, что в Болгарии произошла революция.

Предполагаю, все дело в том, что скоро я закончу школу, и я просто жду, не дождусь, когда это случится. Перед колледжем будет целое лето, и это как целый миллион лет, а у меня рыжие волосы и голубые глаза, поэтому, в конце концов, что-то большое и черное усядется мне на грудь и будет сидеть там, пока я не умру. Я сказала Эмми:

– Это не твоя вина. Это вовсе не значит, что ты плохая. Это просто случайность. Обыкновенная случайность.

Как в лотерее.

Кстати, меня зовут Скаут. Да-да, моя мать в свое время прочла «Убить пересмешника». Пусть она думает, что обязательная программа по чтению в пятом классе требует глубокого изучения. У нее также проблема с сердцем, и ей приходится сидеть на диете с низким содержанием натрия, еще с тех пор, когда ей было столько лет, сколько сейчас мне, что означает, что она была беременна мной, так что спасибо, мамуля. С группами высокого риска птицам даже не нужно пролетать над вашей собственной могилой. Если вы находитесь рядом, она может быть чьей угодно могилой. Это как ударная волна. Мне рассказывали про одного чувака из группы высокого риска в соседнем городе. Так вот, он был седьмым сыном, у него были сросшиеся брови, и рыжие волосы, и он родился ягодицами вперед, и что же? Он вампирнулся сам по себе. Просто сидел на уроке английского языка и вдруг – бац. Вот что меня пугает больше всего. Как будто что-то уже сидит внутри тебя, и ты не можешь это остановить, или даже не знаешь, что оно там, но есть маленькие часики, и они все время тикают, как на том уроке английского языка.

Недавно я зависала с Эмми, пыталась быть ей верной подругой, как то полагается. На занятиях по безопасности жизни и здоровья говорят, что дети из группы высокого риска должны прекратить общаться со своими друзьями, если те вдруг превратятся в вампиров. Это как в одном из тех фильмов о школе, где царит насилие, и мы все будем чураться Эмми в понедельник, если на ней вдруг окажется чуть больше черного, чем обычно. Можно подумать, я когда-нибудь так поступлю.

– И как это? – спросила я. Потому что именно этого вам и не говорят. Какие бывают ощущения. «Ангельская пыль» – плохая штука, из-за нее люди прыгают с крыш домов. Да, а перед этим? На что это похоже? До того, как тебе захочется крови, и ты начнешь бродить по ночам. На что это похоже?

– Просто какая-то хрень. Мои волосы становятся черными. Я должна каждые две недели ходить к врачу сдавать анализы. Ну, я не знаю… меня, типа, тянет спать в грязи, что ли? Стоит мне устать, как в голову лезут мысли о том, как хорошо было бы выкопать во дворе яму, забраться в нее и спать там. Как когда-то я думала о ванне с гидромассажем.

– Ты еще… не пробовала?

– Ты про кровь? Да. Этан позволил мне сразу же. Он в этом хорош. – Эмми убрала с глаз челку. Она сильно накрасилась, наложила как минимум тонну тонального крема. В том году «Поцелуй солнца» был самым крутым оттенком. Скрывает бледность, но не превращает тебя полностью в умпа-лумпу. – Что? Что ты хочешь услышать? Что это мерзко, или что это кайф?

– Не знаю. Все, что угодно.

– Это… как пообедать, Скаут. Когда кто-то прилагает небольшие усилия, чтобы сделать тебе приятно, это кайфово. Когда едят здоровую пищу и хорошо моются, но только так, чтобы не оставался вкус мыла. Когда тебе разрешают. Но иногда это просто помогает тебе протянуть ночь. – Она закурила сигарету и посмотрела на меня так, будто хотела сказать «Почему бы мне сейчас это не сделать?».

– Ты слышала про Кимберли? Она вампирнулась в старом стиле – ее обратил этот странный тип из Загреба, и теперь она может летать. Черт, как же это несправедливо!

Эмми, даже вампирнувшись, не слишком изменилась. У нас был такой же самый разговор после того, как она лишилась девственности, – кстати, снова Этан постарался. Тогда она тоже говорила, мол, «это то, что оно есть» с дополнительной порцией «я теперь часть священного сестринства». Эмми всегда была хреновой подругой, но я знаю ее с тех пор, как играла с куклой Барби и в детский футбол, так что, подумаешь, верно?

Не знаю, наверно, это глупо, но между девушками, которые знают друг друга так долго, порой происходят странные вещи. Например, когда нам было тринадцать, мы учились целоваться и лизались друг с дружкой. Мы часами тусовались в моей комнате, а когда вы так запираетесь, в комнате потом все бывает вверх дном. Мы сидели, скрестив ноги, на моем розовом парчовом покрывале и целовались, потому что мы были одиноки, и мы ничего не знали, кроме того, что мы хотели стать старше и иметь бойфрендов, потому что у наших сестер они имелись, а ее губы были такими мягкими. Я даже не знала, что нужно использовать язык, вот такой наивной я была в тринадцать лет. Да и она тоже. Мы никогда никому об этом не рассказывали, потому что… ну, просто не рассказывали и все. Наверно, я говорю об этом сейчас, потому той ночью я позволила Эмми выпить моей крови, хотя я в группе высокого риска, а это примерно одно и то же.

Но после этого я видела ее редко. Было как-то неловко. Думаю, это обычное дело после окончания школы.

Люди расходятся.

Еще в седьмом классе, сразу после того, как начали появляться первые вампиры, могло показаться, будто все обязательные для чтения книги нарочно были про вампиров. Вот тогда я прочла «Дракулу», «Камиллу» и «Коринфскую невесту», «Вампира», «Землю за лесом» и «Варни-вампира». В общем, классику… нам говорили, что все современные книжки – это сплошь агитпроп, что бы это ни значило. Что довольно странно, потому что тогда во всем мире было, может быть, два-три десятка вампиров, а люди только и делали, что сочиняли и сочиняли про них книги. Хотя на самом деле статистически просто невозможно, чтобы этот парень, Стокер, сам когда-нибудь встретил вампира. Теперь же вокруг сплошные вампиры. Гугл говорит, что их почти столько же, что и обычных людей. У них есть виджет. Зато никто уже давно не писал о вампирах никаких книг.

Так что в последнее время я зависаю на кладбищах. Я ведь знаю, верно? В смысле, раньше? Да ни за что на свете. Вы видели, сколько стоят черный лак для ногтей и чулки в сеточку? И теперь для нас, кто в группе высокого риска, вроде меня, это все равно, что перерезать запястья в ванной с помощью бритвы для чувствительной кожи. Всем известно, что ты это несерьезно, но всегда есть шанс облажаться и отправить себя на тот свет. Если тебе не терпится вампирнуться, не нужно гоняться за этим. Во всяком случае, не стоит брать плохой стейк за двенадцать с половиной долларов, лучше найти парня на Бельфлер-стрит, который сделает это за меньшие деньги.

Итак, я одна из тех девушек. Можно подумать, вы этого еще не поняли. Как будто сами никогда не делали ничего постыдного. Во всяком случае, это мирно. Ну, вообще-то не совсем. Типа, скучно. Я ничего не делаю. Я сижу на холме и думаю о том, что там похоронена половина моей семьи. В любую секунду над кем-то из них могла пролететь черная птица. Интересно, видна ли она вам, эта волна родственной близости? Видите ли вы, какого она цвета. Так ее называет мисс Киннелли – волна родственной близости. Она ведет внеклассную группу для лиц высокого риска, в которую отец хочет меня запихнуть.

Он выбрал мисс Киннелли, потому что она расистская стерва, или, как он выразился, «проводит строгую политику в отношении приезжающих к нам восточных европейцев». Я попыталась было вякнуть, мол, «А как же мы, евреи? И разве Бабуля была не из Латвии или как там она называется?» А он мне, мол, «евреи – не славяне, главная проблема в славянах. Как ты думаешь, почему они еще до нас знали все о векторах групп риска?». И я тогда подумала: «Откуда тебе что-то знать о векторах групп риска? Твои брови, черт побери, не срослись на переносице!».

Во всяком случае, группа эта абсолютно бессмысленна. В основном мы говорим о том, кого мы знаем, о том, кто вампирнулся на этой неделе, и как это произошло. Или о том, как нам всем страшно, хотя, если продолжать говорить о том, как вам страшно, то в конечном итоге перестаешь бояться, что, по-моему, и было главной целью группы. Но, похоже, это не так, просто этим людям нравится щекотать себе страшилками нервы. Они взахлеб рассказывают о том, как это случилось с их другом или с его братом. Как будто за самый невероятный способ им положен приз.

Одна девушка говорит: «Нет, вы представляете, мой двоюродный брат выпил целых три бутылки водки и отрубился прямо в Stop & Rob, а проснулся вампиром!» И хотя это чушь собачья, и, скорее всего, в действительности так не бывает, по крайней мере, пока еще ни разу не было, все издают равнодушное «ахххх», как будто она всего лишь продекламировала им «Сказание о старом мореходе» Кольриджа. О, да. Мы проходили его на уроках. Оно даже не про вампиров, а про зомби, что вообще-то не одно и то же, но, видимо, оно из списка дополнительного чтения или типа того.

Так или иначе, мисс Киннелли вот уже сотню лет читает нотации о том, что аморальное поведение – это самый пагубный из всех сценариев причинно-следственных связей, потому что вы никогда не можете знать, где проходит эта самая «моральная черта». К тому моменту, когда она заводит песню о том, что «воздержание – единственный разумный выбор», мне уже хочется вонзить ей в глаза ее же собственные накладные ногти. Однажды я сказала: «Я слышала, что можно полностью вампирнуться, если выпить из стакана, из которого до этого пил он». И все ахнули, как будто я сказала это серьезно. Боже. Раньше я бы даже на три секунды не задержалась после школы с этими болванами. Но спортивная программа, похоже, накрылась окончательно.

И вот как-то раз Эйдан из моей группы по геометрии завел речь о том, чтобы сажать их на кол, как в старых фильмах. Все тотчас притихли. Но вообще-то в реале все не так, как в этих фильмах. Тело вампира никуда не денется, если с ним что-то сделать. Не испарится и не исчезнет. Он просто будет лежать, как любой мертвец, и вам придется его похоронить, а ведь в наши дни хоронить кого-то самостоятельно – это практически преступление. На любых похоронах всегда присутствует команда дезинфекторов. Это закон, он действует вот уже три года. К тому же, у нас не такой большой город. Все друг друга знают, и получается, что вы пытаетесь ударить ножом в сердце того парня, с которым когда-то играли в софтбол. Я бы не смогла так поступить. Они те же, что и прежде. Они все еще играют в софтбол. А мы – те, кто перестал играть.

Иногда, когда я сижу на холме рядом с мавзолеем Гринбаума, я думаю об Эмми. Интересно, она все еще собирается осенью в университет?

Наверное, нет.

В выпускном классе я какое-то время встречалась с одним парнем. Его звали Ной. Нормальный такой чувак. Супервысокий, играл в баскетбол, один из немногих видов спорта, в которые мы тогда еще играли. В спортивном зале, верно? Я помню, когда футбольные команды тоже перебрались в зал. Это было ужасно, кроссовки скрипели на полу, потому что тот был натерт воском. Раньше футбол был единственной игрой, которая мне действительно нравилась. Я обожала бегать по траве, на солнышке. Есть свой кайф в том, когда пинаешь мяч так, что он взлетает в воздух, потому что ты правильно поддела его. Я играла в футбол с четырех лет. Во всех лигах.

А затем его просто отменили. Мол, слишком опасно, да и недостаточно желающих девушек. Теперь нельзя просто так бегать по травке. Вы можете упасть. Порезаться. Ободрать коленку. Так что вместо беговых упражнений я вынуждена в миллионный раз читать «Землю за лесом» и сидеть в четырех стенах. Блин, да я превращаюсь в одну из этих заносчивых умниц-хипстерш!

Ах, да, Ной. Смотрите: девушки, играющие в футбол, встречаются с парнями-баскетболистами.

Мы на втором ярусе. Игроки в бейсбол где-то чуть ниже нас, за ними идет стрельба из лука и еще ниже – современные танцы. А затем все те, кто льют слезы у своих кабинок, потому что не могут попасть по мячу. Футболисты и их группы поддержки все еще на самом верху, хотя сейчас не 1957 год и мы не на Среднем Западе, где все еще играют в футбол. Но кое-что не меняется. Наверно потому, что по телеку по-прежнему показывают обычную среднюю школу. Это сетевая вещь. Никто не хочет показывать, как вампиры заполоняют собой общество, как ходят на свидания с шахматными вундеркиндами, пересыпая все это приколами в духе «мыльной оперы». Нет, на телевидении все по-старому. Поэтому мы ведем себя так, как будто все, что мы делали в шестом классе, важно, хотя на самом деле никто не играет в футбол, и нет никаких групп поддержки. Как будто мы остановились в развитии три или четыре года назад и никогда не станем старше.

Во всяком случае, я помню, как Ной каждый день выпивал две огромные бутылки диетической колы. Он приносил бутыль в класс и ставил ее рядом со своим столом. Когда мы целовались, у его губ был вкус кока-колы. Все думали, будто мы с ним спим, но на самом деле этого не было. Не то, чтобы я думала, что еще к этому не готова или что-то в этом роде. Просто секс больше не казался мне чем-то серьезным. Хотя, по идее, должен был. Мой отец говорит, что это определенно квалифицируется как аморальное поведение. Я же просто не думаю об этом.

Типа, какое мне дело, что Алексис позволила редактору школьного альманаха лечь на нее в фотолаборатории, или что она всего неделю спустя узнала, что вакцина от гепатита, которую ей вкололи перед поездкой в Испанию, была заражена, и теперь ей страшно, когда учитель роняет мел, потому что она вынуждена пересчитывать крошки? Все это не так уж и важно. Плюс, эта пара, с которой мы с Ноем иногда зависали, Дилан и Бетани, они оба вампирнулись, когда трахались, просто, раз – и все. Без всякого предупреждения, в один момент. Вскоре после этого мы расстались. Не видели особого смысла. К тому же, я больше не смотрю телевизор.

Но в последнее время я часто его вижу. Он вампирнулся в середине семестра. Думаю, он даже какое-то время встречался с Эмми. Я не против. Мне это даже понятно. У них было много общего. Я просто не хотела это знать. Во всяком случае, не скажу, что у меня имелись на него виды. Одну минуту я почти не думаю о нем, а в следующую мы за полночь сидим на качелях в парке Наррагансетт, пинаем ногами гравий и говорим о том, что он все еще пьет диетическую колу.

Но теперь у нее какой-то странный вкус.

– Раньше это была просто кола. А теперь я чувствую в ней один аспартам. Ну, или не сам аспартам, а химические вещества, из которых он состоит. Я нутром чувствую, что там есть аспартам. Но меня все еще ломает и трясет. Так что я дошел до одной банки в день.

Я бы не сказала, что Ной симпатичный. Баскетболисты редко бывают красавчиками, не то, что футболисты. Он слишком длинный и худой, и вся его вампирская сущность проявляется лишь в черных волосах и бледной коже. Когда-то у него были жутко красивые зеленые глаза.

– Как это случилось с тобой? – я отлично понимала, как глупо звучит мой вопрос. Но это было единственное, что пришло мне в голову. Как это случается? Можно подумать, как автомобильная авария. – Но если не хочешь, можешь не говорить. Если это… ну, ты знаешь, личное.

Ной пересчитывал кусочки гравия. Он не хотел, чтобы я знала, что он это делает, но он, когда их считал, шевелил губами. Вот почему обсессивно-компульсивное расстройство включено в список высокого риска. Потому что вампиры навязчиво пересчитывают все вокруг. Хотя мне кажется, что все наоборот. Вы не вампирнетесь потому, что у вас обсессивно-компульсивное расстройство. Расстройство возникает у вас потому, что вампирнулись.

– Да, нет, тут нет ничего личного. Просто это неинтересно. Помнишь, когда появился первый список высокого риска? Я сразу струхнул, потому что был зачат в субботу, и у меня есть родинка на бедре. Я был уверен, что вампирнусь раньше всех остальных. Но это случилось не так, как я думал, например, когда резко вампирнулась та третьеклашка, Анна Круз, и спецы из Центра контроля заболеваний выяснили, что это произошло потому, что ее мать – больная на всю голову кошатница. Мол, она даже дорогу не перейдет, если до нее там не пробежит черная кошка. Я думал, со мной так и будет. Как с Анной.

И я постоянно думал о том, как это будет. Вот идешь себе по улице, и тут – бац. Но все было не так. Однажды ночью я проснулся, и в мое окно заглядывала женщина. Она была старше. Правда, симпатичная. Она показалась мне… доброй, наверно.

– Сколько ей было лет?

– Как оказалось, она одна из самых старых в Калифорнии, их около шести, что ли? Ее звали Мария. Раньше она была анестезиологом в больнице.

– Вы с ней… были вместе? Или как?

– Нет, Скаут, мы с ней по большей части разговаривали. Потом оставалось только ждать, и она была такая милая. Она осталась со мной. Держала меня за руку. Хотя в этом не было необходимости.

Во всяком случае, я открыл окно, но не пустил ее внутрь. Я же не идиот. Я просто сидел и смотрел на нее. Сама знаешь, как они выглядят после первой пары лет. Вылитые волки, сильные, крепкие. И наконец, она сказала: «Зачем ждать?». И я подумал: «Черт, она права. Это произойдет рано или поздно». Я мог бы тянуть и дальше. Но если сделать это сейчас, по крайней мере, я могу больше не думать об этом. Поэтому я вылез. – Он усмехнулся, как будто пролаял. – Я ее не пригласил в дом. Она пригласила меня на улицу. Наверное, это смешно. Да ты сама знаешь, как это бывает. Не хочу вдаваться в подробности. Сначала это было очень грубо. Кровь на вкус – как кровь, ну ты знаешь? Как горячий сироп. Но потом все меняется. Я как будто слышал ее пение, хотя она все время молчала. В любом случае, когда просыпаешься следующей ночью, тебе больно. Ты как будто отлежал во сне руку, только в данном случае затекла не рука, а все тело. Моя мать была зла, как черт.

Я принялась отдирать облупившуюся краску на боку качелей.

– Я думаю об этом.

– О! Ты хочешь, чтобы я… – Боже, Ной всегда был так чертовски рад угодить. Он как щенок.

Я ответила не сразу. Сначала я долго молчала. Я полностью с ним согласна. Зачем ждать? Но, в конце концов, я только вздохнула.

– Нет, лучше не надо. Завтра у меня контрольная по биологии.

– Как скажешь. – Ной закурил сигарету, совсем как Эмми. «Ну и болван, – подумала я. – Этакий вампирнувшийся Ковбой Мальборо или типа того».

– Какой сейчас вкус у крови? – спросила я. Не смогла удержаться. Я все еще хочу знать. Я всегда хочу знать.

– Похожий на пение, – пробормотал он, не вытаскивая сигарету изо рта, и, не затягиваясь, выпустил дым.

На прошлой неделе к нам гости приехал мой дядя Джек. Он живет в Чикаго и работает в какой-то большой рекламной компании. Это он сотворил тот самый рекламный щит с детской одеждой, на котором дети обтянуты лентой с надписью «биологическая угроза». Моя мама приготовила обед, а это значит, что в нем не было соли, а дядя Джек этого не терпит. Он во все поездки берет с собой баночку соли «Мортон». Он также лично убедился, что у моего стейка вкус настоящей говядины.

– Подростки в твоем состоянии должны быть очень осторожны, – заявил он.

– Да, но я не беременна, дядя Джек.

– Тебе нельзя рисковать, Скаут. Ты должна думать о своем будущем. В наши дни слишком много кровянки.

Это наверняка расскажет вам все, что вам нужно знать о том, какой великий подхалим мой дядя. Он будет сыпать жуткими каламбурами, чтобы рассказать о чем-то таком, что, вероятно, убьет меня. Он утверждал, что, мол, тот список основных причин уже давно устарел. Вроде того как когда-то дети пользовались учебниками, в которых говорилось: «Когда-нибудь человек прогуляется по поверхности Луны». Примерно год назад некоторые из этих причин начали обрастать новыми. Теперь это не просто мясо животного, убитого волком, это может быть любой хищник, поэтому охота исключается. И не только для групп высокого риска.

Мы всегда соблюдали кашрут, поэтому для нас это не проблема, но вот многие другие запреты – это да. Например, секс. Послушать их, так можно подумать, что он с самого начала был в списке запретных вещей, но это вряд ли. Скорее, это придумали недавно. Если в старину в Венгрии секс мог в два счета превратить вас в вампира, то мы все к этому времени пили бы самогон.

Некоторые люди, те, что сущие придурки, называют это «кровянкой». Но никогда в присутствии людей из группы риска. Это считается грубым.

Мой дядя Джек – настоящий мудак. Я, кажется, уже сказала, что он работает в рекламе, не так ли?

– Моя фирма спонсирует «чистый» лагерь в Висконсине. Полностью безопасная для здоровья окружающая среда, полностью очищенная. Для группы риска это самое безопасное место. Господи, будь я в группе риска, это единственное место, которое я бы выбрал! Подумай об этом.

– У меня нет желания переезжать в Висконсин.

– Мы все равно будем волноваться за нее, Джек, – тихо сказала моя мать. – Пусть лучше она остается рядом с нами. Мы принимаем меры предосторожности, делаем ей уколы.

Дядя Джек сделал фальшиво-сочувственное лицо и засюсюкал так, как это делают старые люди, когда хотят показать, как они за вас переживают, хотя на самом деле им на вас плевать.

– Мое сердце просто разрывается по поводу тебя, Скаут, дорогая. Особенно, по поводу тебя. Тебе должно быть страшно, бедняжка! Мне кажется, сумей мы разобраться в векторах риска, и мы точно продвинулись бы вперед в этом деле. Совершенно очевидно, что европейское эмбарго не приносит никакой пользы.

– Наверное, потому, что это не румынский грипп, дядя Джек. Ведь невозможно блокировать воздух. К тому же, я не думаю, что это действительно началось там. Практически в каждой культуре есть легенды о вампирах.

Мать недоуменно выгнула бровь.

– Да ладно тебе, мам. Ничего другого не остается, кроме как читать. Я не тупая.

– Знаешь, Скаут, – продолжал дядя Джек противным «как-ты-смеешь-говорить-так-как-будто-ты-взрослая» голосом. – Здесь мы не видим, как люди откручивают себе головы и летают с торчащим наружу позвоночником, или железными зубами едят обрезки ногтей, так что, по-моему, можно с уверенностью сказать, что славянские регионы это наиболее вероятный источник.

– А СПИД пришел из Африки, верно? Разве не смешно, что ничего не приходит от нас? Мы никогда не делали ошибок. Мы просто жертвы.

Дядя Джек тихо отодвинул вилку, сложил руки на коленях и холодно посмотрел на меня. Его лицо оставалось пугающе спокойным.

– Думаю, столь дерзкий тон в адрес старших должен расцениваться как аморальное поведение, юная леди.

Мать застыла, не донеся стакан до губ. Я же просто встала и, громко топая, ушла. «К черту тебя и твои речи, понял?» Но уходя, я слышала его слова. Он хотел, чтобы я его услышала.

Ну и отлично, а я хотела, чтобы он услышал, как я топаю.

– Кэрол, я знаю, это трудно, но нельзя же так привязываться. В наши дни дети, вроде нее, – это пропащие люди. Группа риска? Да они уже почти готовые вампиры.

Проблема в том, что они живут вечно, и у них не может быть детей. Да-да. В этом вся проблема. Они не верят в американскую мечту. Они не будут плясать под чью-то дудку. Им наплевать, на каком автомобиле они ездят. Им наплевать, что там идет по телеку. Им достаточно знать, что в телеке их нет, так зачем брать в голову? Такие, как дядя Джек, не могут им ничего продать. Ну да, они пьют кровь, но можно подумать, никого не убивали, и никто не исчезал до того, как они появились. Во всяком случае, Ной говорит, что когда они новички, то в основном питаются друг другом.

Кровь – это кровь. Коровья, человеческая, оленья.

Они все думают, будто я этого не понимаю. Считают, что я просто тупая телка, которой кажется, что вампиры – это круто. А все потому, что все они выросли, читая эти глупые книжки, где какая-то деваха теряет голову от любви к мальчику-вампиру, потому что он такой глубокий и мечтательный, и он прожил века, ожидая ее. Брехня. Наверное, поэтому это дерьмо и запретили. Никто не хочет, чтобы их дочери вдруг решили, что это так круто. Но знаете что? У них нет телесных жидкостей. У них только кровь. Выводы делайте сами.

А потом возвращайтесь, когда наблюетесь, как следует. Никто не бегает на свидания с вампирами. Во всяком случае, я не тупая. Как можно быть тупой, когда половина ваших друзей выходит гулять только ночью. Тут все ясно. Скоро их станет больше, чем нас.

А потом, вскоре после этого, мы все будем такими.

Мы с Ноем часто ходили по ночам в парк. Никто нам там не мешал… во всяком случае, дети в парках больше не играют. Там просто пусто. К тому же летом было так жарко, что я просто не могла оставаться дома. Даже ночью я задыхалась от зноя.

Однажды Ной привел с собой Эмми. Я даже не психанула. Я знала, что они больше не встречаются. Сплетни никого не щадят, так ведь? Наверно, это жутко тоскливо – все время встречаться с обычной девушкой и объяснять ей про свои особенности. Они сидели вместе на сделанных из шин качелях и типа обнимали друг друга руками и ногами. Не трахались, просто сидели.

– Ребят, вам надо какое-то время побыть одним? – спросила я. Хорошо, признаюсь, я все же слегка психанула.

– Нет, Скаут, это не то, что ты думаешь, – ответила Эмми, вздохнув. – Мы просто согреваем друг друга. Холодно ведь.

– Ты шутишь? Сейчас вон какая жарища.

– Не для нас, – терпеливо сказала Эмми.

– Дело не только в этом, – добавил Ной. – Ты когда-нибудь видела фотки волчат? Как они сбиваются в кучу? Так вот, несколько дней, мы с нашими друзьями спали так. Это… так уютно.

Я уселась на пластмассового дракона, из тех, что раскачиваются взад-вперед на большой пружине, и пару раз покачалась на нем. Я не знала, что на это сказать.

– А что вы будете делать осенью?

Они просто посмотрели друг на друга, как-то глуповато посмотрели.

Ной закинул ногу на ногу Эмми. Это был самый несексуальный жест, какой я когда-либо видела.

– Мы подумали, не отправиться ли нам в Канаду. Многие из наших уезжают туда. Там есть работа. Например, на рыбацких лодках или типа того. В Гудзоновом заливе. Ночи там… по-настоящему долгие. Это безопаснее. Там есть целые города, в которых живут одни наши. Там все свои. И… Ты ведь слышала про Эйдана?

Эйдан – парень из группы, который думает, что он Ван Хельсинг.

Эмми немного пошмыгала носом и затянулась сигаретой.

– Ну, он типа встречался с Бетани?

– Что? Бетани вампирнулась год назад! С чего ему тогда прикасаться к ней?

Они одинаково пожали плечами.

– В общем, они возились в задней части его грузовичка, и он внезапно убил ее, – прошептал Ной, как будто сам в это не верил. – Она доверяла ему. Я имею в виду… Боже, он давал ей пить свою кровь! Это все равно как… Не знаю даже, как тебе объяснить, чтобы ты поняла, Скаут. Для нас это серьезно. Более интимно, чем просто трахаться. Это договор. Обещание.

Мы с Эмми переглянулись, но ничего не сказали. Есть вещи, о которых не хочется говорить.

Голос Ноя дрогнул:

– Он же вогнал ей в сердце кусок ограды своего отца. Его даже не стали арестовывать. Нет, ты представляешь, Скаут? Ему присудили штраф. Безнадзорная Утилизация Опасных Материалов.

– Похоже, самое время сделать отсюда ноги, – тихо сказала Эмми. Ее глаза вспыхнули в темноте, как у кошки.

– Ты могла бы поехать с нами, – сказал Ной полушутливый тоном. – Готов спорить, ты никогда не видела снега.

Ну, вы знаете, что он имел в виду.

– У меня есть стипендия. Я буду учительницей. Буду учить маленьких детей математике и прочему.

Ной вздохнул:

– Скаут, зачем тебе это?

– Потому что я должна что-то делать.

* * *

Всякий раз, когда у людей есть более пяти секунд, чтобы поговорить об этом, они всегда приходят к одному и тому же.

Почему так случилось? С чего это началось?

Вы помните телешоу, которое когда-то вам нравилось? Где-то в третьем сезоне произошло нечто такое потрясное и безумное, и вы просто должны были узнать ответ на ту загадку, кто убил девушку-студентку или как тот парень воскрес из мертвых? Вы не спали ночами, торчали в интернете, искали подсказки, и все равно вам пришлось ждать целое лето, чтобы все это узнать? Нет, вы были уверены, что разгадка вас разочарует, но вам все равно жутко хотелось ее знать. И, блин, у каждого имелась своя теория.

Такие дела. Все делают вид, будто это вопрос национальной безопасности, и все мы обязаны знать, но если серьезно, это уже никого не колышет. Как говорится, проехали. Это просто… желание узнать всю историю. Желание заглянуть в конец и все узнать.

Хотите знать, что я думаю? Вампиры были всегда. Мы это знаем. Их есть около десятка из числа тех, кто были еще до Наполеона или типа того. Их держат в специальной тюрьме в Небраске, и время от времени кто-нибудь устраивает шум по поводу их гражданских прав, правда, теперь уже не такой громкий, как раньше. Но что-то случилось, и внезапно возникли люди из группы риска и списки самых частых причин, а также «чистые» лагеря, и повсюду рекламные щиты дяди Джека, и мертвая Бетани в задней части грузовика, и, о, Боже, нам вечно твердили, будто «ангельская пыль» заставляет вас думать, будто вы умеете летать, и я больше никогда не буду играть в футбол, и причиной всему – рот Эмми в темноте, и звук ее двигающихся челюстей. Ни с того, ни с сего. Всего один день, и все меняется. Это как половое созревание. Сегодня ты играешь с игрушечной кухонной печкой, а завтра у тебя появляется грудь, и все смотрят на тебя по-другому, и у тебя начинаются месячные, но это секрет, которым ты не можешь ни с кем поделиться. Ты же даже не знала, что это скоро произойдет. Ты не знала, что по ту сторону этих выделений, этой кровавой мерзости у тебя между ног есть другой мир, просто ожидающий своего дня.

Хотите знать, что я думаю? Я думаю, что блеснула на контрольной по биологии. Я думаю, что в любой достаточно разнообразной популяции мутации происходят всегда. И если новая адаптация оказывается более жизнеспособной, то все эти белые бабочки, плавающие в лондонской саже, начинают чернеть одна за другой.

Видите? Я не тупая. Может, когда-то была тупой. Может, раньше, когда быть тупой было не стыдно. Потому что я знаю, что раньше была кем-то еще. Я помню ее. Раньше я была просто хорошей девочкой. Я умела ладить с другими детьми. Я знала, как поддеть ногой мяч, и это было именно так. Но я приспособилась. Это то, что ты делаешь, когда ты – обезьяна, а ветви дерева в этом сезоне чуть выше, чем в прошлом. Во всяком случае, это не имеет большого значения. Если вам легче от того, что вы будете думать, что Бог нас ненавидит, или что какая-то мутация порфирии передалась воздушным путем, или что в квантовом смысле наши собственные культурные мемы всегда были просто отголосками альтернативных матриц, а иногда, лишь иногда, возникает некий безумный гибрид, или что болгарская революция захлестнула другие страны волной инфицированных беженцев? Ломайте головы, сколько угодно. Но никаких причин нет. Почему малышка Анна Круз вампирнулась в мгновение ока, я же ждала все лето и гуляла в темноте с Эмми и Ноем, и со мной все в порядке, хотя у меня гораздо больше факторов риска, чем у нее? Это не важно. Это все случайность. Это не значит, что вы плохие или хорошие. Это просто означает, что вы или быстрые, или тормозные.

После захода солнца я пришла в парк Наррагансетт. Небо все еще было чуть светлым и в больших красных облаках. Я бы сказала, что это цвет крови, но вы же знаете, теперь буквально все заставляет меня думать о крови. Во всяком случае, было еще довольно светло, чтобы я увидела их еще до того, как свернула на автостоянку. Ной и Эмми, их тени на качелях. Я подошла к ним, и Ной разомкнул объятья.

– Я принес тебе подарок, – сказал он. Затем потянулся к рюкзаку и вытащил футбольный мяч.

Я широко улыбнулась. Он уронил мяч на землю и поддал его мне. Я легонько отбила его ногой в сторону Эмми. Та усмехнулась и убрала от глаз челку. Было жутко приятно пинать этот дурацкий мяч. Глядя на него, сиявшего в свете уличного фонаря, я чувствовала, как сжимается мое горло.

Эмми с силой ударила по мячу. Пролетев над моей головой, он упал в мокрую траву, и мы все со смехом бросились за ним. Мы пинали его, гоняли взад-вперед – удивительный, потрясающий звук, похожий на биение сердца, когда кроссовки ударяют по мячу, и эта трава, длинная и нестриженная, у нас под ногами, и кровавое, кровоточащее небо. Я подумала: «Вот она. Моя последняя ночь в этой жизни».

Я изо всех сил пнула мяч. Он взлетел в воздух, и Ной, как вратарь, поймал его обеими руками. Все еще держа мяч, как идиот, он посмотрел на меня и заплакал.

Они плачут кровью. Выглядит это жутковато. Когда они плачут, они похожи на монстров.

– Ну что, – сказала я. – Гудзонов залив?