Шиммель принял Николая Константиновича очень сдержанно. Поубавилось приветливости и у Фиша. Теперь он был сугубо официален.

— Как самочувствие, господин Никулин? — спросил Шиммель.

— Благодарю вас, господин подполковник, хорошее.

— Ну и славу богу, так, кажется, говорили в старое время в России?

На лице его появилась гримаса, и трудно было понять, что она изображала — доброжелательную улыбку или брезгливость.

— Многие и сейчас так говорят, — сдержанно ответил Никулин.

— Разве в России до сих пор верят в бога?

— Есть и верующие, а многие так говорят по привычке.

Шиммель явно не торопил Николая Константиновича с докладом. Отвлекая его внимание, он готовил неожиданный вопрос по существу. Метод, знакомый всем следователям мира, несмотря на свою тривиальность, нередко давал хорошие результаты, когда приходилось иметь дело с плохо подготовленными и слабонервными людьми, и Шиммель знал это.

Поболтав несколько минут о том о сем, Шиммель пригласил Николая Константиновича пройти в смешную с кабинетом комнату. Там был накрыт обеденный стол. Уловив вопросительный взгляд Никулина, Шиммель предупредительно ответил:

— О деле потом. Вы сегодня устали. Переход фронта, дорога — это нервы. Надо и отдохнуть. Признаться, и мы тоже устали. К тому же и время обеденное. Не так ли, господин Фиш?

Никулин понял маневр Шиммеля. “Попытается споить, — пронеслось в голове. — Старый прием”.

— Я, господин подполковник, дьявольски проголодался, — сразу же подхватил Фиш. — Уверен, что и господин Никулин не откажется. Я ведь так быстро приехал за ним, что он едва ли успел перекусить.

На лице капитана Фиша снова появилась радостная улыбка, как и при встрече с Николаем Константиновичем в штабе дивизии. Но, уловив холодный взгляд Шиммеля, он вновь сухо поджал губы.

Обедали почти молча. Изредка Шиммель задавал какой-нибудь вопрос или поднимал тост за фюрера, за победу великой Германии, за успехи Никулина. Приходилось пить. Шиммель не сводил глаз с Николая Константиновича и, когда ему показалось, что хмель начал действовать, перешел к допросу:

— Мне доложили, господин Никулин, что с вами грубо обращались солдаты, которые встретили вас. Но ведь вы сами виноваты. Почему перешли линию фронта не там, где мы условились? Зачем отклонились от маршрута? К тому же вы и опоздали… Это могло стоить вам жизни. Не так ли?

Никулин насторожился, почуяв ловушку. Когда контрразведчики разрабатывали для него легенду, то приготовили и версию для оправдания задержки. Нужно было сообщить немцам, что проход, по которому он собирался возвращаться, перекрыт. Там, дескать, расположилась какая-то часть. Вот он и свернул в лес. А там полно солдат. Пилили сосны, устраивали завалы. В лесу видел много техники, особенно танков. Разведать подробнее не удалось: русские чрезвычайно тщательно охраняют район от высоты Шварцкопф до излучины реки Черной.

Так Никулин и доложил. Внимательно выслушав его, Шиммель замолчал, испытующе глядя на Николая Константиновича. Сообщение о концентрации крупных сил в направлении города Котлы и было тем крючком, на который советское командование хотело подцепить фа­шистов.

Шиммель молчал, помешивая ложечкой кофе. Нику­лин старался по его лицу определить — поверил или нет. Но на лице абверовца словно застыла непроницаемая маска. Помалкивал и Фиш. Обед закончился в тягостном молчании. Наконец Шиммель поднялся из-за стола.

— Так что ж? Доклад вы уже начали, господин Ни­кулин. Продолжим, пожалуй, в кабинете.

Подполковник подошел к стене, завешенной плотным материалом, раздвинул занавес. Никулин увидел такую же карту, какая висела и в кабинете генерала Быстрова. Только надписи здесь были на немецком языке.

— Доложите о выполнении задания подробнее, — потребовал Шиммель.

Фиш взял со стола блокнот, поудобнее устроился в кресле возле карты и приготовился записывать.

Никулин внимательно рассматривал карту, делая вид, что вчитывается в отпечатанные латинским шрифтом названия. А сам тем временем продолжал обдумывать, как преподнести немецким разведчикам легенду, полученную в контрразведке.

— Вам, как я вижу, трудно читать наш шрифт. Охотно помогу вам, — сказал Шиммель.

Взяв со стола указку, он подошел к карте и, глядя прямо в глаза Николая Константиновича, неожиданно спросил:

— Как теперь выглядит Ленинград, господин Нику­лин? У нас очень противоречивые сведения об этом городе.

У Николая Константиновича екнуло сердце. Неужели выследили, узнали, что он был в Ленинграде? Вот почему так холоден Шиммель! “Спокойно, спокойно”, — приказал себе Никулин. И ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Простите, господин подполковник, — вежливо ответил он, — но на этот вопрос я не смогу ответить. В Ленинграде никогда не был.

— Вот как? Почему же майор Рудольф говорил мне, что вы родились и жили под Ленинградом? Я полагал, что вы хорошо знаете этот город.

— Что вы, что вы, говорить так майор Рудольф не мог. Вы запамятовали. Он вел со мной разговор о Москве, о Подмосковье. Ведь он мой земляк.

— Ах, так… А я почему-то думал, что вы родились где-то под Ленинградом. Я ведь тоже родился в России. И почему-то представил себе, что вы, как и я, родом из-под Петербурга, хотел поговорить об этом прекрасном городе, о его чарующих окрестностях…

Никулин чувствовал, что его одолевает зевота. Устал он до невозможности, хотелось спать. А тут Шиммель не спеша, со смаком, толкует о чем-то совсем не имеющем отношения к делу.

— Так где же вы перешли линию фронта? — быстро спросил Фиш, совершенно неожиданно для Никулина, прервав Шиммеля.

Николай Константинович даже вздрогнул, услышав резкий, как удар кнутом, выкрик Фиша. Погруженный в свои думы, он и не заметил, как пристально глядит на него Шиммель, как тщательно записывает каждое слово капитан Фиш.

Будто припоминая новые подробности, Николай Кон­стантинович начал рассказывать о некоторых “свежих” деталях, о войсках, настроениях, снабжении и прочих интересующих немцев вещах. Он принес абверовцам продовольственные аттестаты с отметками о полученных продуктах, о столовых, в которых питался. В них были проставлены и номера полевой почты частей, где он якобы становился на котловое довольствие. Словом, предусмотрительные чекисты сделали все так, как это полагается опытному агенту. Рассматривая аттестат, Шиммель поинтересовался:

— Это нашей работы аттестат или подлинный, русский?

— Подлинный, — ответил Никулин. — Получил при отъезде.

— Очень хорошо. Чем он отличается от тех аттестатов, которые даем мы?

Николай Константинович ждал этого вопроса. Он знал, что немецкую разведку интересуют подлинные советские документы и то, как заполняют их. Знали об этом и в нашей контрразведке. Поэтому ему и разрешили сообщить немцам об их ошибке, допущенной при изготовлении продовольственного аттестата офицера Красной Армии. Сведения, которые он сообщал, не составляли большой тайны, зато укрепляли авторитет Никулина в глазах немцев. И Никулин старался получше использовать свой козырь:

— Видите ли, господин подполковник, наши сотрудники допускают серьезные ошибки при заполнении продовольственных аттестатов и командировочных предписаний. Документы, которые были вручены мне перед отправкой в советский тыл, заполнялись небрежно, и это могло стоить мне жизни. С такими документами там лучше и не появляться. Или наши специалисты не знают всей канцелярской техники русских, либо делают ошибки с умыслом. Надо проверить это.

Никулин говорил резко, с возмущением, тоном человека, жизнь которого подвергалась опасности из-за небрежности второстепенных сотрудников абвера. Шиммель и Фиш поторопились его успокоить.

— Господин Никулин, мы расследуем это дело.

Шиммель еще раз внимательно осмотрел принесенный Николаем Константиновичем аттестат. Затем вынул из сейфа фальшивый и стал сличать его с подлинным. Они походили друг на друга, как близнецы, и Шиммель не удержался, спросил:

— Так в чем же здесь ошибка? Я не вижу…

— Господин подполковник, в аттестате не было отметки о выдаче мне дополнительного пайка, который полагается офицеру. Как только я появился на продпункте, чтобы стать на довольствие, меня сразу же спросили, почему в аттестате нет такой отметки. Пришлось сослаться на небрежность писаря. Все, правда, сошло благополучно. Мне поверили. Но в каком же положении я оказался? Не будь начальник продпункта таким ротозеем, я не имел бы чести сейчас находиться с вами. Я потом не знал ни минуты покоя, так и тянуло — бросить все и бежать за линию фронта. А вдруг этот кладовщик и не ротозей вовсе? Вдруг он сообщил о фальшивом аттестате чекистам, и они уже идут по моему следу, все ближе и ближе…

Николай Константинович наступал. Он понимал, что нужно действовать решительно, напористо, перехватить у своих противников инициативу, чтобы не дать им возможности ловить себя на слове, проверять. Он заметил, что Шиммелю это не понравилось. В конце концов именно Шиммель нес ответственность за подготовку всего необходимого для заброски Никулина в советский тыл. И вот теперь тот как бы ставил под сомнение репутацию лучшего специалиста по России, которая прочно утвердилась за Шиммелем в абвере. Поэтому Шиммель забеспокоился, попытался перевести разговор на другую тему:

— Господин Никулин, а что вы заметили…

— Извините, господин подполковник, я сейчас закончу мысль, — продолжал Николай Константинович. — В командировочном предписании почему-то не был проставлен шифр. Я вначале не обратил на это внимания. Но на русской стороне спохватился. Нам еще в разведшколе говорили о том, что в советских командировочных предписаниях ставится условный шифр: одна-единственная буква, которая дает возможность отличить своего от чужого. Без этого шифра мое командировочное предписание выглядело как грубая подделка. С такой фальшивкой я бы попался на первом же контрольно-пропускном пункте.

Никулин замолчал, всем своим видом выражая крайнее возмущение. Фиш, по всей видимости, был доволен таким поворотом беседы. От Николая Константиновича не ускользнуло, что Шиммель и Фиш по-разному расценивают его возвращение из советского тыла. Фиш считал это своим личным успехом. У Шиммеля возникли подозрения. Он стремился все детально проверить. В такой обстановке Фиш становился невольным союзником Никулина. Он решил немедленно воспользоваться этим и продолжал:

— В Валкской школе меня хорошо подготовили к переправе на ту сторону. Я от души благодарен за это майору Рудольфу и капитану Шнеллеру. Безукоризненно обеспечил мой переход через линию фронта капитан Фиш. Он сам и его люди отнеслись к заданию серьезно, со знанием дела. Они сделали все, что могли, для обеспечения безопасности моего перехода.

Фиш даже покраснел от удовольствия. Он пытался сохранить спокойствие и не показать своей радости Шиммелю, но на его лице было написано все. От зоркого глаза Никулина не ускользнула и сложная гамма переживаний на лице Шиммеля. Он решил “успокоить” абверовца.

— Я волнуюсь так, господа, не из-за себя. Из-за небольших неточностей в оформлении документов могло провалиться задание.

Сказав это, Николай Константинович замолчал.

— Господин Никулин, — вкрадчиво поинтересовался Шиммель. — А как вам удалось узнать шифр?

Этот вопрос не застал Никулина врасплох. Он заранее подготовил ответ на него.

— Я вышел на дорогу и останавливал младших по званию офицеров, придирался к ним под разными предлогами и требовал предъявить документы. К моему счастью, среди задержанных оказался один с командировочным предписанием. Я запомнил шифр и проставил его в своем документе.

— Хвалю за находчивость, — кисло улыбнулся Шиммель. — Из вас выйдет неплохой разведчик.

Капитан Фиш понял, что наступила пора помочь своему начальнику выбраться из неприятного положения, и поспешил переменить тему разговора.

— А как кормят русских? — спросил он.

— Кормят, надо сказать, вполне сносно, — ответил Никулин. — Солдатам готовят кашу гречневую, пшенную с салом или мясом, борщи варят. Офицеры получают дополнительный паек — галеты, масло, консервы.

— Да, в этом отношении у русских благополучно, — подтвердил капитан Фиш, посмотрев на своего начальника.

Николай Константинович закончил доклад. И Шиммель теперь уже просто, без былой настороженности переспросил, подойдя к карте и очерчивая карандашом небольшой квадрат:

— Значит, по-вашему, где-то в этом районе сконцентрированы двести двадцать седьмая стрелковая дивизия и сто сорок вторая отдельная морская бригада?

— Я доложил все, что мне удалось узнать.

— Вы не ошиблись?

— Не должно быть. Возможно, кое-что не сумел разведать, упустил, но времени у меня было очень мало.

— Вы, Никулин, принесли ценные сведения, — заключая беседу, сказал Шиммель. — Если все то, что мы нанесли на карту по вашему докладу, подтвердится, я представлю вас к награждению медалью “За верную службу”.

Отпустив Николая Константиновича, немецкие разведчики остались в кабинете вдвоем. Они понимали, что полученные ими сведения заинтересуют командование. Но можно ли им верить? Действительно ли в районе реки Черной идет концентрация русских войск? Откуда на “пятачке” появились дивизии, морская бригада? Придут ли еще войска и какие? На все эти вопросы “Абверкоманда-104” должна была дать точные и исчерпывающие ответы.

Нагнувшись над картой, Шиммель внимательно изучал маршрут, по которому шел Николай Константинович. Фиш перечитывал записи в блокноте. Придраться как будто было не к чему.

— Ваше мнение? — спросил Шиммель Фиша.

— Все выглядит вполне правдоподобно…

— И все же не будем спешить радоваться, — сказал Шиммель. — Займемся детальной проверкой.

Проверка… О ней постоянно твердили во всех инстанциях абвера. Недоверие к полученным сведениям, к людям, которые добывали их, — иначе и не могло быть в разведке, опирающейся на изменников, предателей, авантюристов и различного рода проходимцев. В абвере хорошо понимали, что доверять таким кадрам нельзя. Понимали это и Шиммель с Фишем. Они и хотели поверить Никулину, и боялись попасть впросак, доверившись ему.

— То, что Никулин явился днем позже условленного срока и линию фронта перешел не там, где указывалось в задании, — высказывал свои сомнения Шиммель, — дает основание полагать, что он перевербован советской контрразведкой. Он пробыл у русских как раз столько времени, сколько потребовалось бы для получения задания в Ленинграде и возвращения к нам. Вот посмотрите…

Шиммель принялся прикидывать в различных вариантах время, которое потребовалось Николаю Константиновичу для выполнения поставленной перед ним задачи. Рассчитывал, где и сколько тот шел пешком, где ехал на попутных машинах, останавливался на ночевки. Получалось, что Никулин должен был уложиться в отведенный срок. Но он опоздал на целые сутки…

— Не могу отделаться от мысли, что Никулин побывал в русской контрразведке, — признался Шиммель.

— Чтобы добыть такие сведения, времени требовалось много, — возражал Фиш. — Еще ни один агент не собрал столько данных за один переход через линию фронта, сколько Никулин. Это как-то объясняет опоздание. К тому же ему пришлось менять участок перехода.

— Вот это и подозрительно. Очень уж много он добыл сведений. Как бы их ему не вручили специально…

— Мы никогда не достигнем успеха, если с таким неоправданным подозрением будем относиться к донесениям наших агентов. Перейти фронт при большой концентрации войск нелегко. Я как начальник переправочного пункта это хорошо знаю.

— Господин Фиш, уж не завербовал ли вас Никулин по пути сюда, что вы так отстаиваете его? — съязвил Шиммель.

Начальнику разведки не понравилась убежденность, с которой Фиш защищал удачливого агента. Шиммель понимал, что Фиш доволен возвращением Никулина, видит в этом частицу и своих заслуг и, конечно, ожидает от начальника их признания. Он надеется, что командование абвера наградит лиц, принимавших участие в операции. Да, Фиш очень хотел получить награду и решил польстить начальнику, чтобы тот забыл о таких неприятных для него упреках Никулина.

— Я помню ваш рассказ, господин подполковник, о том, как в сорок первом году вы на Центральном фронте с группой офицеров абвера переоделись в форму советских солдат и несколько раз на трофейной автомашине пытались вклиниться в колонну отступающих русских войск, но не могли этого сделать из-за сильной их концентрации. Сосредоточение русских частей является помехой для перехода фронта. С этим нужно согласиться.

Шиммель самодовольно улыбнулся. Ему приятно было, что о его храбрости говорят в офицерских кругах абвера. Хотя трижды предпринятая попытка присоединиться к отступающим русским войскам сорвалась и поставленную задачу — вывезти на машине в тыл к русским несколько офицеров абвера — Шиммелю выполнить не удалось, тем не менее участие в таком “лихом деле” тешило его самолюбие, поднимало в глазах подчиненных.

— Доводы ваши очень резонны, дорогой Фиш. Но все же необходимо проверить и самого Никулина, и его данные.

— В пользу Никулина, господин подполковник, говорит тот факт, что он дал ценные советы по оформлению документов, проявил инициативу в раскрытии шифра командировочных предписаний. Вряд ли в этом заинтересована русская контрразведка. Какой им смысл раскрывать шифр? Он, конечно, часто меняется, но мы можем оформить документы и задним числом. Дескать, выехал в командировку, когда применялся иной шифр.

— Это подкупает в какой-то мере, — согласился Шиммель и подошел к карте. За ним последовал Фиш. — Ни­кулин перешел линию фронта вот здесь. Если он обнаружил “окно”, то надо этим воспользоваться и немедленно направить через него другого агента с той же задачей, что была и у Никулина. Если русские забросили к нам Никулина, то, надо полагать, проход они закрыли. Если же он обнаружил его сам, то “окно” может оставаться открытым долго. Ошибкой в системе обороны противника надо воспользоваться.

— Все ясно, господин подполковник, — отвечал Фиш.

— Никулина отвезите в Сиверский. Дайте ему отдохнуть. Проверку доставленных им данных произведу сам. Доложу в “Штаб Ваяли”, что агент Никулин прибыл.

…И началась проверка. Интенсивная воздушная разведка, служба радиоперехвата, наблюдатели на переднем крае — все как будто бы подтверждали сведения Шиммеля, а стало быть, и его агента Никулина. Однако генерал-фельдмаршал Кюхлер требовал уточнить даже мельчайшие детали донесения.

Начальник “Штаба Валли” командировал в Псков на помощь Шиммелю подполковника Бауна. Он также приказал начальнику разведшколы Рудольфу лично отобрать двух-трех особо доверенных агентов и готовить их к переходу линии фронта для сбора новых данных о концентрации советских войск на “Ораниенбаумском пятачке”.

Во второй половине августа 1943 года в “Абверкоманде-104” собрались “специалисты по России”: подполков­ник Баун, подполковник Рудольф и подполковник Шиммель. Баун и Рудольф только что получили очередные воинские звания.

Абверовцы были всерьез озабочены. Данным Никулина придали большое значение не только в штабе группы армий “Север”, но и в самом абвере. Адмирал Кана-рис потребовал от своих подчиненных немедленно и глубоко разобраться во всех обстоятельствах дела.

Докладывал Шиммель:

— Воздушная и радиотехническая разведки подтверждают данные Никулина. Вчера захвачен “язык” — матрос семьдесят первой бригады морской пехоты. На допросе он показал, что среди личного состава ходят усиленные слухи о прибытии новых подкреплений. Войска готовятся к наступлению. Командиры и политработники изучают местность в полосе предстоящего боя. Недавно к ним на передовую приезжали несколько генералов и адмиралов. Все это дает основание верить сообщению Никулина. Но вместе с тем у меня лично остается сомнение — не является ли все это хорошо подготовленным и разыгранным водевилем. Этого же опасается и командующий группой “Север”. Он предупредил меня, что не располагает достаточными силами, чтобы уверенно оборонять весь фронт. Он может собрать кулак лить на направлении главного удара русских. Верховное командование в помощи ему отказало. Концентрация войск в районе “Ораниенбаумского пятачка” оголит другие участки фронта, и тогда мы можем потерять Прибалтику. Такова обстановка.

— Это ясно, — заключил Рудольф. — Как ведет себя Никулин?

— Сейчас он в Сиверском. Я приказал Фишу организовать за ним наблюдение. Как вы знаете, там у насесть все необходимое для проверки агентов, направляющихся в советский тыл и возвращающихся оттуда.

— А каково ваше мнение о Никулине? — обратился Баун к Шиммелю.

— В общих чертах неплохое. Наблюдателен, осторожен, находчив, общителен. По сообщению Фиша, в настоящее время сошелся с нашим агентом Спасовым, которого мы специально используем для изучения Никулина. Спасов о Никулине отзывается неплохо.

— Я знаю его по разведшколе, — вмешался Ру­дольф. — Показал себя прилежным, сообразительным. Обладает силой воли и выдержкой. Перед отправкой в “Абверкоманду-104” для выполнения задания мы его специально проверяли, однако ничего компрометирующего не обнаружили.

— Из “Абверштелле-Остланд” мне сообщили, что Никулин в Рижском центральном лагере скрывал, что он офицер, и выдавал себя за рядового, — возразил Баун. — Удалось установить это. Совместно с другими укрывавшимися офицерами его направили в Саласпилсский лагерь. Это бросает на него тень.

— Так подходить к оценке нельзя, — ответил Ру­дольф. — В наших лагерях каждый борется за свою жизнь как может. Не будешь бороться — погибнешь. Это же ясно.

Совещание трех подполковников абвера длилось долго. Были обсуждены все стороны предстоящей проверки сведений, доставленных Николаем Константиновичем…

На советской стороне в это время тоже часто вспоминали о чекисте. На следующий день после его перехода через линию фронта генерал Быстров вызвал к себе подполковника Сосницына и капитана Маковенко.

— Чувствовал он себя хорошо, — докладывал Маковенко. — Просил передать, товарищ генерал, что постарается выполнить задание как можно лучше.

— Вы лично наблюдали за его переходом?

— Так точно, товарищ генерал. Дошел он благополучно. Все было сделано аккуратно, как и намечалось. Тут уж для своего друга постарался майор Богданов: все, что надо, подготовил и сам до ничейной земли сопро­вождал.

— Молодец Богданов, умница. Немцы не стреляли?

— Нет. В районе перехода на их стороне было тихо.

— Товарищ подполковник, — обратился генерал к Сосницыну, — как выполняется наш план? Что, по вашему мнению, нужно еще сделать?

— Я думаю, товарищ генерал, что если наш Никулин благополучно перешел линию фронта, то немецкая разведка постарается по проложенному им маршруту направить в наш тыл других агентов, чтобы проверить донесение Никулина. Если они пройдут благополучно, это повысит доверие немцев к Николаю Константиновичу. Если не пройдут, его будут подозревать. От агентов, несомненно, будут ждать подтверждения информации о прибытии на “пятачок” советских войск. Если сообщение Никулина не подтвердится, ему — конец.

— Что же вы предлагаете? — спросил Быстров. — Не пускать же нам вражескую агентуру к себе в тыл?

— Мы с Маковенко тут подумали, товарищ генерал, и пришли к выводу, что кое-чем Шиммеля надо порадовать. Иначе ничего не получится. Наши мысли мы изложили письменно.

Сосницын протянул генералу несколько мелко исписанных листов. Быстров внимательно прочитал их. В кабинете стояла тишина, слышался лишь шелест переворачиваемых страниц.

— Ну что ж? План продуман хорошо, — сказал Быстров, закончив чтение. — Утверждаю его и прошу ежедневно докладывать о ходе выполнения. Все должно быть сделано без сучка и задоринки, чтобы у “гостей” не появилось ни тени подозрения. Иначе не только нашим замыслам, но и планам командования фронта будет нанесен непоправимый вред.

— Мы хорошо понимаем, товарищ генерал, — за обоих ответил Маковенко, — что речь идет об очень серьезном деле.

Когда Сосницын и Маковенко вышли из кабинета, генерал Быстров позвонил начальнику финансового отдела.

— Нужно ускорить пересылку денежного аттестата семье того человека, о котором мы вели речь вчера. Что? Сегодня уже выслали? Благодарю вас.

Положив трубку, Быстров посмотрел на груду доку­ментов, ожидавших его. Все они были важные, секретные, срочные. Генерал пододвинул их к себе, секунду помедлил, потом позвонил в приемную и попросил никою не пускать к нему на доклад минут двадцать — тридцать, после чего достал чистый лист бумаги и сел писать письмо жене и детям Мокия Демьяновича Каращенко.

Закончив письмо, он по высокочастотному телефону связался с командующим. В трубке послышался ровный и тихий голос:

— Слушаю вас.

— Докладывает генерал Быстров. Товарищ командующий, ночью линию фронта перешел наш человек. Сейчас он у немцев и передает им дезинформационные данные.

— Хорошо. Разведчики тоже сумели подсунуть дезинформацию противнику. Я сейчас дам команду начальнику штаба. Надо подтвердить легенду.

— Об этом я и хотел просить вас, товарищ командующий.

— Тогда я прикажу вводить в действие все средства, предусмотренные планом….. Как себя чувствуете?

— Спасибо, товарищ командующий. Хорошо.

— Что нового по вашей линии?

— Думаю завтра кое-что доложить.

— Очень хорошо. Жду вас. До свидания.

В этот же день над рекой Черной появился немецкий самолет-разведчик. Штаб фронта и чекисты ожидали этого. Они предполагали, что немцы в первую очередь попытаются провести воздушную разведку района предполагаемой концентрации наших войск. Поэтому сюда были стянуты зенитно-артиллерийские части. Они получили задачу не пропустить ни одного самолета в указанный район. Сделав несколько безуспешных попыток пробиться через стену заградительного огня, фашист ушел на свой аэродром. Ночью он снова появился. На этот раз ему особенно не мешали. Но зато специально созданные команды жгли костры, имитируя большое скопление войск.

Узнав о полетах немецкого самолета-разведчика, генерал Быстров был очень доволен. Теперь у него были все основания считать, что дезинформация по назначению доставлена. Он тут же вызвал подполковника Сосницына и капитана Маковенко, потребовал доложить, какие новые меры они предполагают предпринять, чтобы помочь Никулину ввести фашистов в заблуждение.

Подполковник сообщил, что вместе с Маковенко он детально изучил район перехода Никулина через линию фронта. Решено на некоторое время оставить “окно” в обороне, чтобы через него пропустить агентуру Шиммеля к нам в тыл.

— Прошлый раз мы предположили, — говорил Сосницын, — что Шиммель пошлет по маршруту, которым ходил Никулин, других своих агентов. Считаю, что нужно дать им возможность пройти. Но на пути расставить специально выделенные части. Лучше всего оставить два-три отдельных батальона. Все остальные войска отвести в сторону от маршрута. Личный состав батальонов — офицеров и солдат проинструктировать, чтобы они выдавали себя за военнослужащих стрелковой дивизии и морской бригады. Это подкрепит нашу легенду. Агентов Шиммеля не задерживать, а дать им возможность свободно уйти к своим хозяевам.

Сосницын замолчал. Генерал Быстров задумался, потом спросил:

— А вы что предлагаете, товарищ Маковенко?

— Я согласен с этим вариантом. Агентов Шиммеля мы встретим и проводим целыми и невредимыми, если только их не прикончат сами немцы. За тех ручаться не могу. Но я высказывал и другие соображения. Было бы неплохо задержать тех, кто придет к нам с заданием абвера. Хорошо поработать с ними и вернуть Шиммелю с такими же дезинформационными данными, с какими ушел Никулин.

— Что ж, в обоих предложениях есть неплохие идеи, — резюмировал Быстров. — Но для подготовки всего того, что вы предлагаете, нужно время, а его у нас нет. К тому же нельзя посвящать в наши замыслы большой круг людей. Мне думается, предложение товарища Маковенко перевербовать агента Шиммеля для нас неприемлемо. Ведь для контроля он пошлет шпиона, проверенного в деле, преданного немцам. Где уверенность, что тот не продаст нас и наш замысел фашистскому командованию? Не нужно и войска привлекать к операции. Сделаем все силами самих чекистов. “Окно” в обороне нужно оставить открытым. Только установите там усиленное наблюдение. Немецкого агента должен встретить наш сотрудник в роли командированного офицера. Пусть все время сопровождает абверовца: им будет “по пути”. Че­кист должен заходить с немецким агентом в землянки и дома, где заранее разместятся наши люди под видом военнослужащих двести двадцать седьмой стрелковой дивизии и сто сорок второй отдельной морской бригады. Необходимо исключить всякую возможность общения абверовца с кем бы то ни было, кроме участников операции. Поводив шпиона по тылам, надо под строгим контролем отправить его на ту сторону. Он расскажет нем­цам о том, что видел, вернее, что мы ему покажем. Годится такой план?

— Очень трудно будет изолировать немецкого агента, — с сомнением сказал Сосницын. — Фронт… Здесь возможны всякие случайности. Могут быть и нежелательные встречи.

— Безусловно, какая-то доля риска остается, — согласился Быстров. — Но постараемся проникнуть в психологию агента. Как только он перейдет линию фронта, ему будет казаться, что на каждом шагу подстерегает опасность. Конечно, он ухватится за знакомство с “полезным” человеком. Ну, а все дальнейшее зависит от смекалки и расторопности нашего оперативного работника…

Чекисты уточнили детали предстоящей операции, распределили обязанности, назначили ответственных лиц. Когда все было решено, генерал Быстров сказал своим помощникам:

— Теперь, товарищи, не теряйте ни минуты. Абверовская лиса пошла в западню. Со дня на день надо ждать появления агентуры. Операцию по приему и проводам вражеских лазутчиков назовем “Гости”. Начинайте подготовку к приему “гостей”. Желаю успеха!