Джастин не сразу понял, почему первые два дня после посещения Музея виртуальной реальности так не похожи на другие — его почти оставили в покое. Не только друзья и помощники, не только обычные толпы поклонников, которые встречались на каждом углу, но и пресса. Он, правда, заметил несколько жужжащих медиаботов, но и те держались на почтительном расстоянии. Жаль, что воспоминания о музее не позволили ему от души насладиться долгожданным покоем, ведь больше у него в жизни таких двух дней не было — по крайней мере, таких дней покоя, которые не стоили ему невероятного времени, сил и средств.

Стараясь отвлечь его, Нила объяснила Джастину, как появились Законы виртуальной реальности и как возникла идея музея. Поскольку население Аляски меньше других пострадало от Большого Краха, Аляска осталась практически единственной силой на Земле. Аляскинцы, которые и раньше не позволяли себя дурачить, нашли распространение ВР ужасно глупым. Шло время, и все больше выживших в катастрофе видели в аляскинцах символ защиты и возрождения. Так возникла Аляскинская конфедерация. Ее территория стремительно разрасталась. Как только аляскинцы получали новые владения, они требовали, чтобы все тамошние жители испытали симуляцию, сходную с той, которую только что пережил Джастин. Нила объяснила: первое время через симулятор пропускали и детей, и взрослых.

— Но сегодня, — продолжала она, — такому испытанию подвергают только детей.

Очевидно, дети выходили из депрессии не так быстро, как взрослые, некоторым для того, чтобы прийти в себя, требовалось несколько недель. Нила гордилась собой, потому что уже через восемь дней была в состоянии обсудить свои переживания с психологом. Она решила, что Джастин оправится через пару дней, так как он достаточно силен и уверен в себе.

Джастину понадобилось минут десять. Едва выйдя из Музея виртуальной реальности, он повез Нилу в лос-анджелесский орпорт.

— Куда летим? — спросила Нила, изображая равнодушие.

— В Люксембург, — коротко ответил Джастин.

Он оплатил два билета до одного из старейших городов-государств Земной конфедерации. Нила больше вопросов не задавала, так как решила ему подыграть. Они летели частным рейсом, им пришлось подождать всего несколько минут, прежде чем орбитолет плавно взмыл в воздух. На сей раз, заметила Нила, Джастин не выражал ни радости, ни изумления, ни очевидного волнения, какое он испытывал во время предыдущих полетов. Что еще интереснее, он не стал заказывать никакую конкретную обстановку из каталога, а удовлетворился невыразительным интерьером, который устанавливался в орбитолете по умолчанию. Во время всего полета он держался отстраненно. «Слава богу, путешествие короткое», — подумала Нила.

Вскоре орбитолет снизился, вдали показалась средневековая крепость Люксембурга. Нила различила внушительные скалы в долинах Петруссе и Альцетте — почти идеальный природный рубеж. Орбитолет плавно приземлился за древними стенами. Выйдя, Нила и Джастин сразу пересели в летающее такси.

Джастин приказал водителю доставить их к развалинам городка под названием Галгенберг. По пути он продолжал о чем-то размышлять, с Нилой за все время полета они не обменялись и парой слов. Нила пришла в замешательство, которое, однако, не пересиливало ее любопытства. На Музей виртуальной реальности все реагируют по-разному. Он провел в виртуале шестьдесят с лишним часов, испытание могло закончиться параличом. Нила решила отвезти Джастина в Нью-Йорк и ждать, пока он выйдет из своего номера и будет готов разговаривать. Конечно, ни один из ныне живущих людей не посещал музей взрослым, поэтому она заранее была готова ко всему — даже к маленькой экскурсии, предложенной Джастином. Странное желание — зато они сегодня увидят хоть что-то интересное.

Наконец, они приземлились в безмятежном лесу Каттеном, на окраине когда-то заброшенного Галгенберга. Такси-флаер село на травянистый холм неподалеку от старой, замшелой набережной, по которой сверху вниз стекали белесые ручейки живицы. Впрочем, холмом место, куда они прилетели, мог назвать только человек несведущий. Джастин знал, что находится здесь на самом деле. Холм служил входом, ведущим в холодные, запутанные лабиринты старинного подземного форта. Теперь, всеми забытый, он тихо приходил в запустение. Они прибыли к когда-то знаменитым воротам форта Галгенберг, одной из немногих сохранившихся построек знаменитой линии Мажино, не выполнившей своего предназначения. Эти ворота с двумя выступающими бронебашнями были наземной частью старинной системы укреплений, не выдержавшей натиска нацистской Германии во время Второй мировой войны. Зато самому Джастину старинная подземная крепость на рубеже двух тысячелетий оказала неоценимую услугу…

— Что мы здесь делаем? — спросила Нила, не в силах больше сдерживать любопытство.

— Проверяем опытный полигон, — как и прежде, почти бесстрастно ответил Джастин.

Пройдя сквозь стенки флаера, он зашагал к холму. Нила быстро последовала за ним. Вечерело, и становилось прохладно. На вершине холма задувал пусть и легкий, но довольно свежий ветер, раскачивая пожелтевшую, пожухлую траву. Пройдя шагов двадцать, они увидели впереди бетонные блоки. Теперь уже не оставалось сомнений в том, что холм рукотворный. Стальная дверь оказалась приоткрыта. Джастин оглянулся на Нилу и толкнул дверь. Она со скрипом отворилась.

— Подожди меня здесь, — попросил он, входя в темный коридор. Через миг он высунул голову наружу. — У шофера есть фонарик?

— По-моему, нет. Но мне кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду, — ответила Нила. — Твой «опытный полигон» большой? Как далеко нам придется идти?

Джастин задумался:

— Точно не знаю, но футов на двести, то есть… метров на семьдесят — плюс-минус.

Нила кивнула и вернулась к флаеру. Джастин издали наблюдал, как она беседует с водителем, показывая на холм, возле которого он стоял. Шофер кивнул и достал из-под капота маленькую цилиндрическую трубку. Нила взяла ее, энергично встряхнула и вернулась к Джастину.

— Что за устройство? — спросил он.

— Наша версия фонарика. Ткните им в то место, которое хотите осветить, и оно само позаботится об остальном.

Джастин пожал плечами:

— Надолго его хватает?

Нила посмотрела, что написано на трубке.

— Этого — на три часа. Нам хватит?

— Более чем.

Они вошли в бункер. Пространство, в котором они очутились, походило на прихожую, где, видимо, надо было ждать, прежде чем спуститься в сам подземный форт. Стены были сложены из больших бетонных блоков, путь в глубь форта преграждала старая стальная дверь со штурвалом. Джастин покрутил штурвал. Запирающий механизм оказался исправен, правда, ужасно скрежетал. Джастин не без труда вращал массивный металлический диск, дверь заскрипела еще оглушительнее.

— Сюда бы масла не помешало, — заметил он, — но вообще для двери, которой четыреста лет, она сохранилась неплохо.

Джастин показал на старинный настенный держатель для карбидной лампы, несколько веков назад именно таким было освещение в подземных коридорах.

— Туда! — Он показал, откуда должен идти «свет».

Нила подошла поближе и осветила старинный держатель трубкой, взятой у шофера. Пространство вокруг держателя замерцало, стало видно на несколько шагов вперед. Джастин с восхищением оглядел полезную игрушку и молча показал на следующий держатель. Так они продвигались по коридору и вскоре очутились в настоящем лабиринте… Как ни странно, освещение туннеля было примерно таким, каким его могли видеть французские солдаты четыреста лет назад.

Подземные туннели оказались довольно широкими, Нила решила, что здесь достаточно места для четырех-пяти человек, идущих рядом. Пахло сыростью, сводчатый потолок, когда-то красно-коричневый, но крашенный белой краской, местами проржавел. Примерно на две трети высоты стен по туннелю бежали стальные трубы разного диаметра. И под ногами тянулись какие-то металлические полосы в углублениях. Когда они спустились чуть ниже, Нила обернулась и вдруг поняла, что металлические полосы — на самом деле железнодорожные рельсы.

— Для доставки артиллерийских орудий и боеприпасов, — пояснил Джастин, предвосхищая ее вопрос.

— Какова площадь этого… сооружения? — спросила Нила.

— Здешний форт один из самых крупных, он простирается миль на двадцать семь… то есть около сорока трех километров под землей. Но не волнуйся, так далеко мы не зайдем.

Через несколько шагов впереди показалась развилка. Они повернули направо и прошли еще шагов тридцать. Потом очутились в длинном, просторном коридоре. На следующей развилке повернули налево. Через десять шагов туннель снова раздваивался.

— Куда дальше? — спросила Нила.

— Сейчас вспомню… Давно это было! — Почесав затылок, Джастин сказал: — Налево! Точно, налево!

Они повернули в левый туннель, прошли еще немного и, наконец, остановились перед секцией стены, которую как будто повредило взрывом. Перед ними зияла дыра, а за ней Нила увидела еще одну металлическую дверь — она тоже открывалась вовнутрь и тоже была приоткрыта. Эта дверь отличалась от двух предыдущих. Присмотревшись, Нила увидела, что «повреждение» на самом деле представляло собой незаконченную конструкцию.

— Здесь находилось одно из твоих хранилищ!

— Поправочка, — возразил Джастин. — Сначала я собирался его здесь разместить, а потом передумал!

Он выхватил у Нилы светолуч, вошел в темное помещение и посветил над головой. Нила последовала за ним. Она решила, что здесь раньше был дортуар. Вдоль стен в два ряда стояли ржавые раскладушки. Джастина почему-то особенно заинтересовала крайняя угловая раскладушка. Он начал ощупывать пальцами стену над ней. «Может быть, ищет ключ?» — подумала Нила. Секунд через пятнадцать Джастин сел на ржавую сетку и вздохнул с облегчением. Он повернулся к Ниле. Даже при тусклом свете Нила заметила, как сильно он изменился. Если раньше его что-то беспокоило, грызло, то теперь все прошло.

— Я собирался разместить здесь хранилище на экстренный случай, — пояснил Джастин. — Туннелей так много, что возвести вторую стенку за дверью не составляло труда, кроме того, я решил, что мой тайник никто не найдет. Но со временем подземные форты привлекали все больше туристов. Я испугался, что на тайник случайно наткнется любознательный турист, явившийся взглянуть на старую дедушкину казарму… Хотя вход в туннель лежит вдали от основных туристических маршрутов, я решил не рисковать.

— Но ведь риск был не очень велик?

— Да, и все же я, как мне тогда казалось, нашел более надежные места для тайников, а недостроенное хранилище, как и некоторые другие, забросил.

— Тогда зачем мы здесь? — спросила Нила. — И что с тобой случилось? Ты снова похож на человека!

— Ты деликатно намекаешь, что до недавних пор я был невыносим? — осведомился Джастин.

Нила рассмеялась:

— Что ты, и не думала даже. Ты просто впал в уныние… но ничего, сегодня можно.

Джастин широко улыбнулся:

— Я должен был убедиться наверняка!

— В чем? Что твое недостроенное хранилище по-прежнему на месте?

— Нет, что сейчас я нахожусь в реальном, а не виртуальном мире!

Нила не сразу поняла, что он имеет в виду.

— А! Значит, ты боялся, что симуляция продолжается?

Джастин кивнул:

— Я ни в чем не был уверен. Вот и решил проверить.

— Не хочу тебя крахать, но…

— Крахать?

— О, прости, это такое жаргонное выражение. «Крахать» значит «расстраивать».

— Понял, — кивнул Джастин. — От «Большого Краха»?

— Верно… Так вот, не хочу тебя расстраивать, но все это, — она обвела рукой окружающее их пространство, — все-таки может оказаться виртуальной реальностью. Почему ты так уверен, что все настоящее?

Джастин улыбнулся, как кошка, поймавшая канарейку:

— Виртуальную реальность вначале требуется запрограммировать. Программы позволяют ВР учиться и включать в себя новые данные вплоть до мелочей, но воссоздать окружающее пространство из ничего она не может!

— Нет, может, — возразила Нила. — Причем внутри этого пространства все будет совершенно… реальным!

— Нет, Нила, оно только будет казаться реальным. Однако, если человек обладает какими-то знаниями, не известными программистам, он в состоянии проверить, насколько реален тот или иной мир!

Постепенно Нила начала понимать, что имеет в виду Джастин.

— Вот почему ты не стал осматривать места своего захоронения! Оно стало широкоизвестным…

— Вот именно! — кивнул Джастин. — Как и места всех моих хранилищ. Как и места, где я успел побывать после своего воскрешения. Программистам о них известно, следовательно, симуляторы могут их воссоздать. Мне нужно было такое место, о существовании которого не знает никто, кроме меня. Я решил, что лучше древнего форта не придумать.

— С чего ты взял, что туннель не создан симулятором? — возразила Нила. — В конце концов, сюда по-прежнему наведываются туристы. Как только станет известно, где ты побывал, изучат архивы и очень быстро воссоздадут это место в виртуале.

— Да, — кивнул Джастин, — но программисты воссоздадут бывшую линию Мажино лишь в общих чертах. Я вижу, что здесь все настоящее, вплоть до булыжников и ржавчины. Все точно такое, каким было, когда я еще собирался устроить здесь тайник!

Нила подперла рукой подбородок и покачала головой.

— Допустим, — ответила она, хотя Джастин все еще не убедил ее на сто процентов, — но за те триста лет, что ты пролежал в криокапсуле, многое могло случиться. Допустим, какая-нибудь группа туристов все же проникла сюда и заметила твой маленький неоконченный шедевр. И допустим, что симулятору стала доступна архивная запись…

Джастин очень оживился и жестом подозвал Нилу к раскладушке, на которой он сидел. Когда Нила подошла, Джастин ткнул в какое-то, как ей показалось, пятно на стене. Присмотревшись, Нила разглядела вырезанные на стене буквы. Надпись была старая и почти стерлась, однако она без труда прочла: «ДЖАСТИН КОРД».

— Если симулятор способен воспроизвести все это, — Джастин обвел помещение рукой, — да еще и вот это, — он показал на надпись, — и потом встроить все детали в программу, хотя я никому не рассказывал, что здесь такое, тогда… тогда, дорогая Нила, я признаю себя побежденным. И все же мне не кажется, что программа, пусть даже самая сложная, способна воспроизвести все до мельчайших подробностей на таком уровне. Уверяю тебя, я никому не рассказывал о том, что вырезал на стене свое имя! Так что… — он посмотрел вокруг, — мы в реальном мире! Теперь я уверен.

Нила захлопала в ладоши:

— Джастин, ты ничего не упустил! Ни одной мелочи! — Она застенчиво улыбнулась. — А теперь… может, пойдем отсюда?

— Конечно, — ответил Джастин. — Надеюсь, я больше никогда в жизни не столкнусь с симулятором, будь он неладен!

— Подумать только, — ответила Нила, — я чуть было не прошла через него во второй раз!

Джастин кивнул:

— Я и без того твой должник по гроб жизни!

Они вернулись ко входу. У них за спиной туннели и орудийные башни форта Галгенберг снова заволакивало мглой.

Выйдя наружу, они снова очутились на склоне холма. Солнце уже ушло за горизонт, но в слабом свете видны были флаер и водитель. Тот стоял, прислонившись к капоту, и наслаждался свободным временем. Ветер усилился, и заметно похолодало. Джастин внимательно посмотрел на Нилу. Он хотел кое о чем ее спросить, но понятия не имел, с чего начать.

— Я все еще вспоминаю те кристаллы, и иногда… даже вижу их во сне, — сказала Нила, посерьезнев. — Вот отчего все это так опасно! — Она зашагала к летательному аппарату. Джастин шел рядом. — Кстати, тебе известно, что у нас до сих пор существуют люди, подверженные виртуальной зависимости?

Джастин резко дернул головой и удивленно поднял брови:

— Как может кто-то нырять в виртуал после всего, через что вы прошли?

— Джастин, ты жил реальной жизнью и добился захватывающих успехов. Ты — такой же герой, как и любой персонаж ВР.

— Да ладно, — недоверчиво возразил он.

Нила покачала головой:

— Это правда. Миллиардер, который сделал себя сам, который бросил вызов самой смерти и ни разу не усомнился, не сошел с избранного пути, не отказался от задуманного! Единственный человек, который возродился на обломках старой цивилизации! Такой гордый, такой талантливый и цельный! Ты даже не понимаешь, какая ты редкая птица… да что там, ты — уникум! Нам всем до тебя далеко.

Джастин не спорил. Нет, он вовсе не заважничал, просто понимал, что Нила права. И потом, прогресс прогрессом, но человеческая психология в самом деле почти не изменилась…

— Нила, а как же дети?

Она не отвела глаз от его тяжелого, пытливого взгляда.

— Они должны пройти через это молодыми, — сказала она. — Джастин, после Большого Краха аляскинцы обнаружили, что виртуальная чума никуда не делась… то есть она прошла, но не совсем. Они, конечно, всеми силами пытались бороться с ней. Даже приняли антивиртуальные законы. Такие законы противоречили свободе выбора, но… угадай, что случилось потом!

— Они не работали, — сказал Джастин.

Нила кивнула:

— Подобные законы действуют, только когда все общество понимает их абсолютную необходимость.

Ее слова ошеломили Джастина.

— Но ведь тогдашнее общество еще не успело оправиться от Большого Краха! Какое им еще требовалось доказательство?

— Джастин, им ничего не требовалось, а хотели они многого. Выдвигали множество теорий и вариантов решения проблемы. Нашлись и такие, кто предлагали убивать на месте пойманных в виртуале или вообще обладателей симуляторов. Другие требовали ограничить пребывание в виртуале несколькими часами в день.

— Что же решили потом? Нашли компромисс?

— Ты только что провел в этом «компромиссе» шестьдесят с лишним часов.

Джастин испустил тяжкий вздох.

— Ученые установили, — продолжала Нила, — что программа оказывает самое мощное воздействие на детей от семи до девяти лет. Среди тех, кто посетил Музей виртуальной реальности в раннем возрасте, случаев рецидива ВР менее двух процентов. Как только все поняли, что целому поколению можно сделать своеобразную антивиртуальную прививку, Анкориджская ассамблея сделала посещение музея обязательным для всех граждан Аляскинкой федерации, а также распространила ее на жителей всех присоединенных и завоеванных территорий.

Джастин вытер ладони о джинсы, стараясь не обращать внимания на холод. Он удивился, что выдержал так долго и не дрожит, но потом вспомнил, что его немного «усовершенствовали». В прежней жизни он бы уже продрог до костей, а сейчас ему было лишь немного зябко.

— Ну хорошо, — сказал он, засовывая руки в карманы. — Мне кажется, я понимаю необходимость во всеобщей «промывке мозгов». Я даже отчасти понимаю, зачем вы подвергаете такому ужасному испытанию детей, но… Нила, аляскинцы, о которых ты мне рассказываешь, не очень-то похожи на тех охотников, рыболовов и, в общем, суровых северных парней, которых я знал в прошлой жизни. Новые аляскинцы стали… какими-то безжалостными и твердолобыми завоевателями!

— Джастин, — ответила Нила, безуспешно пытаясь смахнуть со лба пряди волос, с которыми играл ветер, — тех аляскинцев, которых знал ты, больше нет. Они умерли, изменились или были вытеснены миллионами беженцев, которые хлынули на Аляску с наступлением ядерной зимы. Представь себе, население штата увеличилось в пять раз, а в супермаркетах как раз закончились продукты! Аляскинцы тяжело трудились, охотились, ловили рыбу, занимались разными сомнительными делами, и все же им удалось сохранить жизнь подавляющему большинству переселенцев. Но сами они сильно изменились. Стали суровее, дисциплинированнее… Они по-прежнему были очень гордыми, но уже не теми, что были раньше. Эти люди уже не могли позволить какому-то диктатору захватить несколько ядерных боеголовок и построить собственную империю или, что еще хуже, развязать очередную ядерную войну. Поэтому они предлагали всем покоренным народам выбор: присоединиться к ним или раствориться.

— «Мы борги. Вы будете ассимилированы. Сопротивление бесполезно».

— Что? — спросила Нила.

— Ах да, — спохватился Джастин, сообразив, что Нила его совершенно не понимает. — Я вспомнил старый телесериал… «Звездный путь». — Он подумал: «С таким же успехом я мог бы говорить и по-гречески».

Лицо Нилы осветилось.

— Я о нем слышала!

— Значит, знаешь, кто такие борги?

— Да, и сейчас еще остались некоторые поклонники «Звездного пути».

Джастин рассмеялся.

— Неужели, — продолжал он, возвращаясь к основной теме, — никто не пытался сопротивляться?

— Пытались, — ответила Нила, — но воевали с аляскинцами в основном чокнутые диктаторы или самопровозглашенные пророки. С ними разобрались очень быстро. Более того, большинство уцелевших людей радовались, что положен конец безумию и отчаянию. Аляскинцы свято верили в ограничение государственной власти, в низкие и простые налоги и в максимальные права личности. Запрещалось лишь действием или словом задевать жизнь или благополучие других. Поэтому запретили, например, попрошайничать в виртуале или принимать участие в терактах. За двадцать лет остатки старого мира объединились в Анкориджскую конфедерацию.

Джастин поморщился. Что-то по-прежнему не давало ему покоя.

— Если аляскинцы вели себя так сурово, как ты говоришь, и практически завоевали весь мир, почему все так обернулось? Судя по твоим рассказам и по тому, что я прочел, развитие событий должно было неминуемо привести человечество к дикости или в лучшем случае к новой диктатуре. Ваш мир со всем этим как-то не согласуется.

Нила кивнула, понимая, куда он клонит:

— Ты ведь еще не дошел до Дамзаха?

— Я знаю, что он стал первым президентом Аляскинской федерации и погиб спустя всего три месяца после вступления в должность. По-настоящему основы вашего общества заложила преемница Дамзаха, поэтому я гораздо больше знаю о ней.

— Джастин, — озябшая Нила тоже сунула руки в карманы, — если хочешь нас понять, придется тебе для начала понять Тима Дамзаха. Он для нас то же, чем были для вас Линкольн и Вашингтон — только вместе взятые. Ты только что пережил испытание на симуляторе и понимаешь, насколько все было плохо. Но истина в том, что для выживших все было гораздо хуже. — Увидев, что ее слова дошли до Джастина, Нила продолжала: — Аляскинцы в самом деле двигались в сторону диктатуры и непременно установили бы ее, если бы не Тим Дамзах. Почти все его речи сохранились в записи, послушай их — ты многое поймешь.

— Ладно, — буркнул Джастин. Сколько же всего ему еще предстоит узнать!

— Он обладал силой предвидения… — благоговейно продолжала Нила. — Когда весь мир рушился и права человека почти всем казались недоступной роскошью, он напомнил нам о том, что необходимо соблюдать права личности. Он внушал выжившим: трудность не в том, что настоящей свободы не существует, но в том, что никто не знал еще, каково это быть по-настоящему свободным. Он любил повторять, что в китайском языке понятия «катастрофа» и «благоприятное стечение обстоятельств» обозначаются одним и тем же иероглифом. Дамзах учил, что пережитые человечеством страдания не напрасны. И наконец, он верил, что люди способны построить лучший мир, основанный на правах личности и личной ответственности, только если будут за него бороться.

— По-моему, все вполне разумно.

— Да, но представь себе, что в тот темный период истории мы с таким же успехом могли получить Гитлера или Ленина — а нам достался Тим Дамзах. Он вернул нам надежду и снова разрешил мечтать. Представь, его вера оказалась так крепка, что сумела потрясти мир. Наше общество создано по образцу, предложенному Тимом Дамзахом. Все сорок миллиардов человек, которые сыты, работают, развлекаются, у которых есть крыша над головой, — его дети.

Джастин ненадолго задумался.

— Теперь я понимаю, почему у вас повсюду его памятники, а города названы в его честь. Кажется, он погиб на пожаре?

— Героически погиб на пожаре, — уточнила Нила. Образ Дамзаха делался все больше похожим на святого. — Это случилось во время ядерной зимы, — продолжала Нила, — когда беженцы селились везде, где только можно было жить, в том числе в доме президента. Представь, что ты пытаешься спасти мир и добровольно пускаешь в свой дом еще четыре семьи. Никто так и не выяснил, почему начался пожар, но в то время все топили печи дровами, чтобы согреться. Пожары были обычным явлением, они вспыхивали то и дело.

— А нефть?

— В то время нефти было мало, и ее экономили для нужд промышленности. Известно, что президент снова и снова возвращался в свой горящий дом и вытаскивал оттуда людей. В последний раз он, к сожалению, так и не вышел…

Джастин заметил, что Нила вот-вот расплачется. Более того, она рассказывала так пылко, что можно было подумать, будто она лично знала Тима Дамзаха. Джастин понял, почему Тима Дамзаха, которого он когда-то знал и считал мелкой сошкой, здесь так обожествляют.

— Странно, — невозмутимо заметил он, — что идеи Дамзаха не умерли вместе с ним. После смерти Линкольна пришлось похоронить и мечту об объединении страны…

— Да, Дамзах погиб на пожаре, но к тому времени все уже знали, о чем он мечтал и на что надеялся. После смерти он стал героем-мучеником. Мы не могли… нет, не имели права подвести его!

— Значит, благодаря Тиму Дамзаху Аляска пришла к мировому господству? — Джастин неприязненно поморщился. — «Взлетит ли самолет?»

— Что? — растерянно спросила Нила.

— Извини, это старая фраза такая…

— Ясно… Нет, Джастин, ни о каком мировом господстве речь не идет. Скорее, Аляска объединила мир. Кстати, Аляскинская федерация правила совсем недолго. Как только все наладилось, аляскинцы перенесли столицу из Анкориджа в Женеву О.З.

— Извини, — перебил ее Джастин, — что такое «О.З.»?

— Объединенная Земля. Во всяком случае, аляскинцы с радостью устранились от управления миром.

Джастин рассмеялся:

— Зато швейцарцам, наверное, еще как понравилось стоять у руля!

— Швейцарцам? — озадаченно переспросила Нила. — Кто такие швейцарцы?

Джастин ссутулился.

— Швейцария исчезла, — вздохнул он, — зато «Звездный путь» живет… Логично!

Джанет Дельгадо выглядела как юная богиня-амазонка: высокая, гибкая, темнокожая, с густой гривой длинных черных волос. Глава славного юридического отдела GCI и в обычной обстановке умела держаться сурово и неприступно, но сейчас она взволнованно мерила шагами комнату — ни дать ни взять курица, которая боится, как бы у нее не выкрали яйца. Она находилась в Женеве, в невыразительном с виду учреждении, которое называлось «Бюро ревизий и исправлений». Именно здесь и сейчас в мозг Гектора Самбьянко запустили несколько миллионов нанороботов, чтобы выявить любую аномалию, достойную немедленного и бесповоротного «исправления». Предлогом для проведения психоревизии стал тот факт, что Гектор приобрел свой контрольный пакет. Психоревизия призвана была выяснить, не собирался ли он тем самым причинить ущерб своим акционерам.

Из раздумий Джанет вывел звук, который ни с чем невозможно было спутать, — жужжание медиабота. Она подняла голову и увидела, что ненавистный диск завис на уровне ее лица. Покосившись на дверь, Джанет увидела пышногрудую красотку репортера с азиатской внешностью, одетую по последней моде в комбинезон из кожи червя. Джанет подумала: «Скорее бы эта дурацкая мода на насекомых закончилась и забылась навсегда». Она отвела глаза в сторону, чтобы не видеть покрытый слизью, тускло поблескивающий комбинезон.

— Госпожа Дельгадо! — воскликнула красотка, пристально глядя на свою жертву. — Меня зовут Ева Нгуен. Я из еженедельника «Судебные новости».

— Я знаю, кто вы, — прошипела Джанет.

— Вот и хорошо, — ответила мисс Нгуен. — В таком случае не согласитесь ли прокомментировать сообщение, о котором нам стало известно совсем недавно?

Джанет неискренне улыбнулась:

— Я бы с радостью, мисс Нгуен, однако у меня множество важных дел. Позвоните моей секретарше, и она постарается выкроить в моем расписании время для интервью.

— Значит, вы можете подтвердить, — Ева как будто не слышала, что ей отказали, — что в данный момент Гектора Самбьянко подвергают психологической ревизии?

Джанет решила подыграть бойкой репортерше. Главное — не перестараться. Она изобразила крайнее изумление. К счастью, многолетний опыт, приобретенный в залах суда и на ступенях карьерной лестницы, обострил ее природные актерские способности.

— Хм… извините, с чего это вы взяли?

Ева Нгуен попалась в ловушку, искусно расставленную Джанет и Гектором. Она почувствовала, что совершенно невероятный, дикий намек, услышанный ею лишь несколько часов назад, имеет под собой основания. Тем не менее голову Ева не потеряла. Она отдала медиаботу приказ переключиться в режим фиксации. Хотя фиксация являлась более дорогим средством хранения данных, с ее помощью можно было лучше сохранить сведения, пересылаемые репортером. Даже если медиабот уничтожат — во многих организациях стояли глушилки или другая защита от СМИ, — данные сохранятся. Правда, вести беседу придется без медиабота, но Ева Нгуен решила рискнуть.

— Мне, например, — ответила Ева, — кажется немного странным, что одна из директоров GCI прилетела в Женеву одна, без помощников.

— Я не всегда путешествую с помощниками, мисс Нгуен, — возразила Джанет.

— Возможно. — Ева Нгуен, как акула, почуявшая кровь, все больше возбуждалась. — А еще мне случайно удалось узнать, что в поездке вас сопровождает один недавно избранный советник… — Ева многозначительно покосилась на вывеску «Отдел психологических ревизий», под которой красовался парафраз знаменитых слов Линкольна: «Разум, разделенный надвое, не может выстоять».

Молчание.

— По-моему, — продолжала Ева, — заинтересованным лицам захочется узнать, что здесь происходит!

— То, что здесь происходит, мисс Нгуен, вас совершенно не касается, — сухо парировала Джанет. — Уверяю вас, речь идет о сугубо личном деле. А сейчас, если позволите…

Ева Нгуен поняла: сейчас или никогда. Ледяным тоном она спросила:

— Вы хотите, чтобы все услышали вашу версию случившегося, или мне поделиться с читателями собственными предположениями? — Она, разумеется, не хотела наживать себе врага в лице ведущего юриста самой влиятельной корпорации на Земле, но такая возможность представляется всего раз в жизни, и, если она сейчас не схватит быка, точнее, корову за рога, она упустит свой звездный час.

Джанет улыбнулась про себя. Ева реагировала именно так, как они и рассчитывали. Пока у них с Гектором все получается.

— Как вы смеете мне угрожать? — сухо осведомилась она. Лицо ее превратилось в гневную маску. — Вы понимаете, с кем говорите?

— Еще бы! — воскликнула Ева. — И все же повторяю свой вопрос. Вы хотите, чтобы наши подписчики услышали вашу версию? Можете угрожать мне, госпожа Дельгадо, но репортаж непременно появится в вечернем выпуске.

Джанет не сдавалась, в упор глядя на нахалку. Ева Нгуен, наверное, не могла понять, что ответ, которого она так ждет, был заранее отрепетирован, продуман и составлен за несколько недель до их как бы случайной встречи.

— Ну хорошо, мисс Нгуен, — ответила Джанет после того, как некоторое время помолчала, прикусив губу. — Похоже, сейчас я в невыгодном положении… поэтому предлагаю вам сделку.

— Выкладывайте. Если это в моей власти, постараюсь вам угодить.

— Вы называете своего осведомителя, а я рассказываю вам все, что мне известно. — Джанет самодовольно улыбнулась, ведь именно она с помощью программы, изменяющей голос, стала «осведомителем» Евы.

Ева с невозмутимым видом ответила:

— Госпожа Дельгадо, по правде говоря, я не знаю осведомителя, но, даже если бы знала, я бы его не выдала!

— Тогда нам не о чем разговаривать, — ответила Джанет, — сделка отменяется. Извините!

— И вы меня извините, госпожа Дельгадо, — сказала Ева, проклиная про себя свое невезение. Она развернулась и зашагала к выходу. Медиабот плыл за ней.

Джанет начала про себя считать: «Три, два, один…»

— Подождите! — крикнула она.

Ева Нгуен круто развернулась:

— Да?

— Вы не можете обвинить меня в том, что я не иду вам навстречу.

— Конечно не могу! Тем не менее, госпожа Дельгадо, мы напрасно тратим драгоценное время. Повторяю вопрос. Как случилось, что глава влиятельного отдела GCI прилетела в Женеву в обществе недавно назначенного советника, который, судя по всему, подвергается психоревизии?

— Отвечу на ваш вопрос одним словом. — Джанет старалась говорить так, чтобы у репортерши создалось впечатление, будто ответ из нее вырвали силой. — Это… Корд!

— Джастин Корд?! — ошеломленно переспросила Ева Нгуен.

— Нет, Санта-Клаус! Разумеется, Джастин Корд!

Когда другие люди в приемной повернулись на крик, Джанет заговорила тише.

— Но ведь Гектор Самбьянко тоже не последний человек в GCI, — прошептала Ева, попадаясь на удочку. — Он отчитывается только перед советом директоров… Почему же…

Джанет перебила репортершу, чуть не плача, она вскричала:

— Мы не знаем!

Затем Джанет поманила Еву к себе и быстро-быстро зашептала, словно ей ужасно хотелось хоть перед кем-то выговориться. Ева Нгуен сочувственно кивала, слушая заранее отрепетированную речь.

— Корду принадлежит всего одна акция Гектора, и все же его требование подвергнуть Гектора психоревизии удовлетворили. Никогда не видела ничего подобного! Уверяю вас, Ева… Можно называть вас просто Евой?

Польщенная Ева кивнула, и Джанет продолжала:

— Я прошла через все инстанции, как мы ни бились, нам не удалось опротестовать иск! — Словно в подкрепление своих слов, она схватила Еву за руку. — Остановить запрос оказалось невозможно! Не-воз-мож-но! Требование психоревизии попало на самый верх и было удовлетворено… — Помедлив, она продолжала: — Через неделю!

Хотя формально все, что говорила Джанет, было правдой, она предпочла умолчать, что иск продвигали именно они с Гектором, изрядно встревожив остальных членов совета директоров. Пусть репортерша напишет о том, как затравили Гектора!

— Сейчас мы с вами разговариваем, а его подвергают ревизии, — доверительно продолжала Джанет, бросив взгляд на табличку «Зона выхода пациентов».

Ева невольно повернула голову в ту же сторону. Потом Джанет придала своему «признанию» последний штрих. Именно Гектор настоял на включении его в сценарий.

— Призрак Дамзаха! — едва слышно сказала она. — Если Джастин Корд способен так поступить с Гектором Самбьянко, то… ведь он способен поступить так с кем угодно! И даже… со мной!

Джанет поняла: ненадолго Ева забыла о том, что она — журналист. Ева стала обыкновенной женщиной. В ее глазах мелькнула лишь тень беспокойства, но этого было достаточно. Джанет поняла, что Ева попалась на крючок. Не зря они с Гектором столько трудились над ее «пламенной речью». Нужно было внушить представителям прессы, а через их посредство и всей Солнечной системе, что от нападок Человека вне корпорации не застрахован никто! И хотя Ева Нгуен вскоре взяла себя в руки, отравленная стрела попала в цель и яд начал свое черное дело.

И тут очень вовремя дверь распахнулась, и из «Бюро ревизий и исправлений» вышел ошеломленный Гектор Самбьянко. Шел он медленно, взгляд казался расфокусированным. Еве Нгуен не терпелось первой подойти к Гектору, и она не сообразила, что Джанет не случайно не последовала за ней.

— Мистер Самбьянко! — Ева сгорала от нетерпения. — Если позволите, пара вопросов…

Она умолкла, потому что Гектор смотрел как будто сквозь нее, не понимая, кто она и что она. Встретившись с его пустым, бессмысленным взглядом, Ева затихла. Она поняла, что ее худшие опасения о последствиях психоревизии подтвердились… На это и рассчитывал Гектор. Гектор отвернулся от застывшей Евы и рассеянно зашагал в другую сторону. Джанет, действуя по сценарию, мягко взяла его за руку, печально и многозначительно кивнула Еве и вывела Гектора из здания на глазах у ошеломленной репортерши, которая всегда славилась своей хваткой.

Дождавшись, пока они окажутся во флаере, вдали от посторонних глаз и ушей, Гектор разразился хохотом. Маска мигом слетела. Джанет поняла: Гектор гораздо талантливее, чем ей казалось.

— Ну, Джанет, — спросил он, — как думаете, она купилась?

— Еще как купилась, — ответила Джанет, бросив на него восхищенный взгляд. — А теперь будьте любезны, объясните, почему вам так не терпелось подвергнуться промыванию мозгов?

Как всегда, Гектор расплылся в обезоруживающей улыбке. Настал его звездный час. Он обожал разъяснять сложные схемы, которые он запустил в ход, чтобы добиться успеха. А сегодняшний день, отрепетированный и продуманный до мелочей, стал настоящим успехом. А если еще не стал, то будет через час-другой, когда одураченная Ева выпустит репортаж.

Гектор выждал несколько секунд. Взял из ледника в машине бокал, снял с полки бутылку и налил себе выдержанного виски.

— Джанет, дорогая моя, — начал он, — у многих людей есть какие-то фантазии, странные, так скажем, желания… Осуществить их в одиночку невозможно, как правило, для этого требуются помощники-добровольцы… И только когда эти причуды, фантазии или заскоки становятся настоящими отклонениями, не обойтись без психоревизии.

Джанет налила себе того же, что и Гектор.

— Неужели то, что нам пришлось испытать, вы считаете отклонением?

— Нет, Джанет. Что вы! Пусть я и мошенник, что охотно признаю, но играю я по правилам. Конечно, я немного переигрываю, а иногда и хожу по краю, но стремлюсь не отступать от принципов.

Ему показалось, что он не убедил Джанет.

— Если вспомните, — продолжал он, заметив ее недоверчивый взгляд, — перед тем, как меня вернули, я направлялся в двадцатилетнюю ссылку на облако Оорта. Я попытался убедить в своей правоте Керка Олмстеда и проиграл. Но хотел и был готов расплатиться. Если это не игра по правилам, дорогая моя, тогда я не знаю, что вообще такое игра по правилам.

Джанет рассеянно смотрела в окно. Гектор понял, что его слова постепенно доходят до нее.

— Мне повезло, — продолжал он. — Облаку Оорта и его обитателям придется пока обойтись без меня.

— Ладно, — ворчливо ответила Джанет, — и все же я пока не понимаю, зачем надо было приплетать ПР. Джастина Корда можно было дискредитировать сотней других способов.

— На самом деле нет, моя дорогая. Все считают Джастина просто совершенством — правда, вспыльчивым. Добровольно согласившись пройти психоревизию, я разыграл козырную карту.

— Какую?

— Невежество, конечно, — ответил он, опустив голову. Залпом допив виски, он уточнил: — Невежество широких масс.

Джанет восхищенно молчала.

— Джанет, Человек вне корпорации не может не проиграть. История, экономика и общество против нашего «героя» из прошлого. Я лишь ускоряю процесс и делаю все возможное для того, чтобы GCI извлекла выгоду из его падения.

— GCI в целом и Гектор Самбьянко в частности, — кивнула Джанет.

Гектор не удосужился ответить.

Джастин совсем забыл о требовании психоревизии для Гектора. Он вспомнил о нем, лишь получив факс из «Бюро ревизий и исправлений». Оборудование, конечно, изменилось, но принцип остался тем же — документ передавали посредством аппарата. Устройство выплюнуло послание — короткое, в одну строку, — в котором говорилось, что ревизия прошла успешно, никаких доказательств незаконных или опасных склонностей обнаружено не было и, следовательно, никакого исправления не потребовалось. Джастин отшвырнул бумагу в сторону и вновь взялся за книгу, которую читал, — широкоизвестный труд Александера Ченя «Большой Крах». Его гнев на Гектора Самбьянко давно остыл, Джастин почти не радовался, что отомстил человеку, превратившему его жизнь в ад. Он не знал, что помогло ему справиться с собой — гормонотерапия или общее довольство нынешним положением. Так или иначе, он с радостью отправил бы самого Гектора, как бумажку, которую только что получил, фигурально выражаясь, в мусорную корзину.

Примерно через час после того, как он выбросил полученное послание, ему одновременно стали звонить Элинор, Нила, Омад, доктор Джиллет и Мэнни. Он ответил на все звонки разом, но вначале ничего не мог разобрать — только взволнованный гул.

— Включи чертов тэжик! — проорал Омад, которому на время удалось заглушить остальных.

— Хочешь сказать — телик? — спросил Джастин.

— Один хрен! — прокричал Омад. — Короче, включай давай эту хреновину!

Джастин посмотрел на голодисплей. Он включался, если смотреть на него дольше секунды. Джастин сразу увидел на экране Гектора Самбьянко, от которого, похоже, осталась одна оболочка. Его выводила из «Бюро ревизий и исправлений» женщина-адвокат, которую Джастин запомнил по судебному процессу. Джастин почти сразу понял, что маятник качнулся в обратную сторону.

Репортаж вела стильная, подтянутая азиатка по имени Ева. Джастин внимательно слушал каждое ее слово.

— Гектор Самбьянко, — говорила Ева, — не был самым приятным человеком на нашей планете, но за что было подвергать его психоревизии? Что он такого натворил? Джастин Корд проявил неслыханные организаторские и юридические способности. Ему удалось в рекордно короткие сроки пройти все инстанции, отклонить все апелляции. И даже мощь и неограниченные ресурсы самой влиятельной в Солнечной системе корпорации не сумели ему противостоять…

«Черт, — подумал Джастин. — Я ведь только подписал иск. Если только Мэнни…»

— …Больше всего меня беспокоит, что мистер Корд как будто не боится ответных действий. Да и нет такого человека, который имеет право потребовать проведения такой же ревизии для самого мистера Корда. Джастин Корд поистине недосягаем! Он может сделать все, что хочет… с любым из нас! Вот почему я задаю вопрос, который еще совсем недавно сочли бы проявлением дурного вкуса. Когда Джастин Корд инкорпорируется?

Джастин тупо смотрел в голодисплей. Его друзья по связи что-то говорили, но их слова сливались для него в бессмысленный гул. Наконец, он вышел из ступора.

— Пожалуйста, замолчите все, — попросил он. — Прошу вас немедленно бросить все свои дела и как можно скорее лететь ко мне. Вы можете это сделать?

Все закивали в знак подтверждения и отключились.

«Здорово он меня сделал, — подумал Джастин. — Два очка в пользу Гектора!»

Джастин с озабоченным видом пересматривал отрывки репортажа «Судебных новостей» и несколько других сходных репортажей. Он повернулся к адвокату:

— Мэнни, поправьте меня, если я ошибаюсь, но психоревизия ведь должна была покончить с Гектором?

— Вы правы, — ответил Мэнни, как показалось Джастину, мрачновато.

— Тогда почему у меня такое чувство, будто меня обули?

— Потому что тебя действительно обули, — взволнованно сказала Нила.

— Джастин, — добавил Мэнни, — я составил иск, как вы и просили, и, откровенно говоря, забыл о нем. Судья должен был отклонить его в тот же миг, как увидел!

— Ну да, вы так говорили, — кивнул Джастин.

— Вот именно! Похоже, мы стали пешками в какой-то сложной внутренней игре GCI, и кто-то из членов организации воспользовался вашим запросом, чтобы отомстить Гектору. Правда, я так не думаю. Уж больно хорошо они рассчитали время.

— Что вы имеете в виду? — спросил доктор Джиллет.

— Уж больно быстро все произошло! — ответил Мэнни. — Иск прошел все семь инстанций с первого раза. Такое бывает только в одном случае: если за ПР активно ратуют обе стороны. Кто-то позаботился о том, чтобы иск попал к «своему» судье. Повторяю, наше требование не встретило ни одной — повторяю, ни одной! — преграды.

— Почему вы так уверены? — спросила Элинор.

— Потому что, — ответил Мэнни, — с тех пор, как я подал иск, еще и двух недель не прошло. В обычном случае он ходил бы по инстанциям не один месяц!

— Почему? — спросила Нила. — По вашим предположениям, Гектору мстит кто-то из руководства GCI. Может быть, они и ускорили процесс?

— Возможно, но маловероятно. Гектор слишком хитер и коварен и не допустил бы ничего подобного. Даже самому решительному его врагу непременно пришлось бы пробивать мощную систему укреплений… если бы Гектор не подставился нарочно! — Замолчав, Мэнни посмотрел в окно. Был полдень, и транспорта в воздухе было мало. Он проследил за полетом аэроголубя, который приземлился на карнизе. Такие голуби имелись в каждом престижном жилом комплексе. Настоящие, живые птицы не поднимались на такую высоту, а робоптички могли. — Нет, — продолжал он, — боюсь, причина такой скорости более коварна.

— Что же это за причина? — спросил Омад.

— На ПР настоял сам Гектор.

Омад расхохотался:

— Неужели он такой псих?

Мэнни пожал плечами.

Доктор Джиллет откашлялся:

— Мэнни, почему ни вас, ни Джастина не поставили в известность? Как можно провести психоревизию, не уведомив истца? Точнее… — Он замолчал и задумался. Его совет оказался крайне неудачным и привел к катастрофе.

Мэнни, который дипломатичностью не отличался, ответил на вопрос доктора будничным тоном:

— Не сомневаюсь, нас информировали. И если бы я удосужился проверить все свои почтовые ящики со спамом, я наверняка увидел бы там все шесть необходимых извещений. Но я не велел своему аватару отслеживать все документы, связанные с ПР, потому что, откровенно говоря, ничего и не ждал. И потом, зачем им утруждать себя и сообщать, что наша просьба выполнена? Ведь наши законные интересы, — Мэнни помолчал, углубившись в собственные мысли, — на самом деле были удовлетворены просто блестяще!

Доктор Джиллет обратился к Джастину:

— Мой милый мальчик, мне очень жаль. Если бы я представлял, в какую опасность заведет вас мой совет, я бы…

— Доктор, — перебил его Джастин, — вы не могли знать обо всем. И судя по тому, что вы мне говорили, раньше ничего подобного не случалось. Как можно винить вас в том, что вы не предвидели случившегося? Нет, я не понимаю только одного: как Гектор вышел сухим из воды. — Он повернулся к Мэнни: — Мэнни, вы считаете, что он сам подставился — точнее, сам все устроил. Но зачем?

— Понятия не имею, — ответил Мэнни. — Я разбираюсь в юридических тонкостях, но здесь что-то другое. Не хотелось бы мне подавать в суд на этого типа, если бы он имел возможность все подготовить по-своему!

Омад оторвался от миски с крылышками баффало — к этому блюду его приучил Джастин, и теперь он лакомился острыми куриными крылышками всякий раз, как навещал друга.

— А вы-то на что? — спросил Омад у Мэнни.

— О чем вы? — не понял адвокат.

— Слушайте, Мэнни… Джастин, — продолжал Омад, — я видел Гектора всего пару раз, но он умеет мутить воду. И теперь ясно, что просто так он не остановится. Джастин, он хочет, чтобы ты инкорпорировался, только и всего. Может, он тебя просто невзлюбил, а может, думает, что удержится на своем месте, только если ты инкорпорируешься… Какая на фиг разница? Он прет как танк и не успокоится, пока не получит своего. По-моему, он нарочно все придумал, чтобы выбить тебя из колеи. Может, завидует твоей популярности, вот и решил сбить с тебя спесь.

— Пройдя психоревизию? — спросила по-прежнему ошеломленная Нила. — Вам не кажется, что это немного слишком?

— Во-первых, все получилось, как он хотел, — ответил Омад, — и, во-вторых, неудачникам все сочувствуют. До сегодняшнего дня все считали Джастина Корда бедненьким Человеком вне корпорации, который противостоит нехорошей махине GCI. А теперь угадайте, что? Сегодня все представляют себе большого и нехорошего Джастина Корда против бедненького, выпотрошенного Гектора Самбьянко и далее, как ни странно, GCI.

Доктор Джиллет смертельно побледнел:

— Самбьянко — настоящий дьявол!

Нила стиснула зубы:

— Именно это я и говорила вам с самого начала!

Джастин поднял руку:

— Теперь нам требуется одно: придумать ответный удар. Что скажете, доктор Джиллет?

Доктор Джиллет безнадежно вздохнул. Наверное, подумал Джастин, доктор сейчас ругает себя, потому что именно он предложил подвергнуть Гектора психоревизии. Он не ожидал, что его, как ему казалось, безобидное предложение приведет к катастрофе. Джастин посочувствовал доктору. Еще больше он сочувствовал себе самому, ведь он привык полагаться на мнение доктора Джиллета. Но добрый доктор ему сейчас явно не помощник.

— Может, нам перейти в наступление? — предложил Омад.

— Ну да, — кивнул Джастин. — Ринуться в атаку?

— Не буквально, конечно, но… да, пригласить репортеров и рассказать, как все было, с нашей точки зрения. Мол, мы ничего не продвигали, только подали иск — и все. Скорее всего, он сам все и проделал втихую… — Омад помолчал. — Хотя, наверное, лучше его просто прикончить!

Все засмеялись.

Через секунду заговорила Нила:

— Предлагаю ничего не предпринимать.

Джастин смерил ее удивленным взглядом:

— Вот как? Позволить Гектору выйти сухим из воды после того, как он выставил меня Фредди Крюгером?

— Кто такой Фредди Крюгер?! — спросила Элинор, которая до сих пор тихо сидела в углу.

Джастин задумался.

— Ну… так, чтобы вы поняли… налоговый инспектор.

Элинор немного ожила.

— Да, вполне понимаю, что именно он сделал… — Она повернулась к Ниле: — Детка, почему ты считаешь, что ничего предпринимать не надо?

— А делать и нечего, — ответила Нила. — Победа в этом раунде осталась за Гектором. Но Гектору лучше всего удаются провокации. Если мы сейчас начнем суетиться, все решат, что нам есть что скрывать. Чем меньше мы сейчас будем оправдываться, тем скорее все, в том числе и журналисты, начнут искать ответы на свои вопросы в других местах… И кто знает? — Она лукаво улыбнулась. — Может, рано или поздно кто-то и докопается до истины!

— Скорее, придумают что-нибудь похуже, — буркнул Омад.

— По-моему, Нила права, — согласился Джастин, — но и в словах Омада есть смысл. Мы не можем вообще никак не реагировать на происходящее. Но все, что бы мы ни сказали, скорее всего, сыграет на руку Гектору… — Помолчав, Джастин продолжал: — Лучше всего общаться только с репортерами, которых мы знаем и которым доверяем — насколько вообще можно доверять репортерам. Будем надеяться, что они не исказят наши слова. Мэнни, постарайтесь раздобыть протоколы слушаний по психоревизии — во всех инстанциях. Происходит что-то странное, и мне хочется понять, в чем суть.

Мэнни рассеянно кивнул, но Джастин не сомневался, что его просьба будет исполнена. Он продолжал:

— Я уже не так бурно реагирую на Гектора. В следующий раз, когда придется иметь с ним дело, я не стану его недооценивать, что предлагаю сделать отныне и всем вам.

— Иными словами, — подытожила Нила, — дело еще не кончено.

— Не кончено, — согласился Джастин, вставая и завершая их импровизированное совещание.

Ирма Соббельже пыталась разобраться с психоревизией Самбьянко. Все как-то не складывалось. Она не верила Гектору, кроме того, от психоревизии, похоже, пострадал не Гектор, а Джастин. Вся история сильно попахивала постановкой. Ирма понимала: если она хочет докопаться до истины, действовать надо быстро. Правда, если ее подозрения оправдаются, вред, причиненный сейчас Джастину Корду, может оказаться непоправимым. Она собралась разыскать Джастина, но Джастин неожиданно сам связался с ней. И предложил не просто интервью. Он пригласил ее и ее команду провести весь день у себя в апартаментах. Многочасовые экскурсии, интервью — и, как обещал Джастин, разъяснение его недавних поступков. Ирма решила: пусть Джастин попробует ее очаровать, такую возможность упускать нельзя. Через тридцать пять минут редакция «Ежедневных земных новостей» в полном составе стояла у двери Джастина.

Репортаж получился отменным. Джастин и его старомодное пиво, Джастин и его старомодный кофе, Джастин и его каша на завтрак (подумать только — каша!), Джастин и его странные предрассудки, связанные с телевизором. От его пятнадцатиминутной лекции о розетках и шнурах питания все пришли в восторг. И все же Ирма с нетерпением ждала другого — обещанного интервью в конце дня. Она даже воспользовалась служебным положением в личных целях и вытеснила Майкла, чтобы побеседовать с Джастином один на один.

На закате, когда лучи заходящего солнца красиво просвечивали сквозь облака внизу, Ирма и Джастин направились в отдельную комнату и сели друг напротив друга. Между ними стоял небольшой стол. Оба пили кофе. По комнате плыл упоительный аромат свежеобжаренных кофейных зерен. Ирма не знала, откуда он исходит — из встроенной обонятельной системы или от настоящих зерен. Собственно говоря, ей было все равно. Главное, что аромат буквально завораживал.

— Джастин, позвольте сразу приступить к делу… — предложила она.

— Прошу вас, — с улыбкой ответил Джастин.

— Вся Солнечная система встревожена тем, что случилось с Гектором Самбьянко из GCI.

— Вся Солнечная система имеет полное право тревожиться. Скажу больше: я тоже сильно обеспокоен.

Такого ответа она не ожидала. Джастин как будто не собирался оправдываться. Странно! Она решила бросить пробный шар.

— Чем? Негативными откликами в прессе? — спросила она и стала ждать ответа, пристально глядя на своего собеседника.

Он что-то задумал, но что? Никто не любит признаваться в своих ошибках — точнее, никто из публичных людей. И все же Ирма решила, что она кое-чем обязана Джастину. Она и сама не знала, почему у нее возникло такое чувство, просто смолоду привыкла доверять своим инстинктам.

— Вы, конечно, понимаете, что наша беседа записывается?

— Да.

«Он понимает, что делает, — сказала себе Ирма, — так что заткнись и записывай все для потомства».

— Прошу вас, продолжайте. — Она взяла кофе, а остальное предоставила своему цифродругу.

Джастин чуть отъехал от стола, скрестил ноги в лодыжках и положил руки на деревянные подлокотники.

— Из-за того, что я подал иск о психоревизии, — сказал он, — вся Солнечная система считает меня неуравновешенным. Многие думают, что я нанес удар, пользуясь своей кажущейся неограниченной властью. Признаю, с экономической точки зрения я действительно неуязвим. И даже то, что меня спровоцировали, не столь важно. Не имеет значения даже то, что иск удовлетворили во всех инстанциях и, уверяю вас, без всякого давления с моей стороны. Видимо, кто-то наверху решил, что я способен навредить любому из них и в любое время, а они бессильны ответить мне тем же. — Джастин помолчал со скорбным видом. — И эти люди совершенно правы!

Ирма молчала. Джастин явно заготовил свою речь заранее. Ирма по опыту знала: в таких случаях лучше не перебивать.

— Ирма, я принял целый ряд важных решений, — продолжал Джастин, ставя ступни параллельно и чуть наклоняясь вперед. — Точнее, три решения. Будьте так любезны, передайте их своей аудитории…

— Конечно, Джастин, — ответила Ирма, застигнутая врасплох искренностью его просьбы. Как будто у нее был другой выход. Как будто она могла не публиковать его рассказ! Невероятно…

— Спасибо, — кивнул Джастин. — Во-первых, я публично приношу свои извинения Гектору Самбьянко. Как бы он меня ни провоцировал, я был не прав, потребовав его психоревизии, и сожалею о том, что утратил самообладание. Во-вторых, я обещаю вернуть Гектору Самбьянко ту единственную акцию, которую я купил ради презренной цели. Ведь это часть его самого, и я поступил неправильно, завладев ею. Если Гектор не захочет принять подарок, я продам акцию, а вырученные деньги переведу на счет, из которого намерен финансировать специальное расследование. Мне очень интересно, как система правосудия в его случае могла допустить такой неожиданный сбой — назначить ПР менее чем за неделю. Даже Председатель, пользуясь всеми юридическими силами GCI, не способен на такое. Как я, новичок, обладающий всего одной акцией, мог преодолеть все преграды, которые призваны защищать права граждан?

Ирма кивнула. Серьезность ее предположений подтверждалась.

— А третье решение? — напомнила она.

Она напрасно беспокоилась. Оказалось, что Джастин ничего не забыл. Он выглядел как человек, который во что бы то ни стало выложит непререкаемую правду.

— И в-третьих, — продолжал он, — недавно мне сообщили, что, поскольку у меня есть некоторые капиталовложения, я по умолчанию стал владельцем акций отдельных людей. Больше такого не повторится. Все акции я вернул. — Он немного помолчал, дожидаясь, пока Ирма как следует переварит сказанное, а потом заглянул ей прямо в глаза, чтобы она не усомнилась в серьезности его намерений. — Таким образом, я, Джастин Корд, торжественно клянусь: я не стану ничьей собственностью и сам не буду никем владеть. Свободный человек не должен владеть другими людьми, а я намерен остаться свободным. Поскольку владение людьми так же опасно, если не опаснее, чем рабство, я отказываюсь кем-либо владеть. Возможно, я останусь единственным свободным человеком в вашей системе, но я не позволю, чтобы свободу снова попирали — особенно чтобы ее попирал я сам.

Джастин откинулся на спинку кресла. Интервью окончено. Вызов брошен. Раз на кон в той игре, что ведут они с Гектором, поставлен сам принцип свободы, Джастин наконец нашел ту высоту, за которую он готов умереть.

Гектор внимательно смотрел интервью. В глубине души он страшно злился, потому что Джастину очень ловко удалось предотвратить свое так искусно спланированное падение в очередной взлет. Правда, в глубине души он мысленно аплодировал Джастину. И все же Гектору все больше делалось не по себе. Джастин делался все сильнее — и опаснее. А убивать его уже поздно. По крайней мере, так подсказывали анализаторы непредвиденных обстоятельств. Разумеется, произошедшее ничуть не умаляло того факта, что Джастин Корд постепенно превращался в активную угрозу для всей корпоративной системы — угрозу, которую надо снять. А для Гектора Самбьянко не было ничего дороже инкорпорированного мира, он считал его совершенным. Только инкорпорация позволяла каждому отдельному человеку понять, кто есть кто. Как можно в конечном счете с презрением относиться к тем, кто полагает, что они лучше его, и как дать им понять, что они для него — низшие существа? А ведь почти все безголовые дроны, с которыми ему до сих пор приходилось иметь дело, в самом деле были низшими существами! Только сами они этого не понимали.

Зато Джастин — высшее существо, но тоже ничего не понимает… Тем не менее его надо остановить, а способен на это только он, Гектор. Хотя он и заручился поддержкой Юриста, он понимал, что одной Джанет Дельгадо мало. Ему нужно больше власти, денег и информации. У Керка Олмстеда есть и первое, и второе, и третье… Гектору нужно лишь придумать, как все это у него отобрать.

Воспользовавшись своим преимуществом главы отдела спецопераций, Керк давным-давно прикрыл свои тылы. Подчистил прошлое, убрал все лишнее. Шантажировать его бесполезно. Все, кто ему дороги, либо надежно защищены, либо давно продали все свои акции Керку или его помощникам. Поставить на прослушку его кабинет тоже нельзя, а выманить сведения из его секретарши, которая служит у него лет тридцать, приблизительно так же сложно, как заставить монахиню добровольно расстаться с девственностью.

И все-таки Гектор нашел брешь… Он очень надеялся на главного помощника Керка по административным вопросам, неприметного тихоню, который боготворил босса, хотя Керк обращался с ним как с приблудным щенком, который клянчит у него объедки. Более того, Гектор ни разу не слышал, чтобы секретарь Керка получал наградные путешествия или премии, о которых всегда сплетничали и сообщали в квартальных отчетах. Чтобы убедиться наверняка, Гектор навел справки, и оказалось, что секретарь вообще не получает никаких премий и бонусов, платят ему минимальное для его поста жалованье и отпусков он не имеет. При помощи хитрой шпионской программы Гектор проверил финансовое положение помощника Керка и выяснил, что тот живет едва ли не впроголодь. Куда он девает деньги? Ни на один развлекательный канал он не подписан, ездит только по делам GCI, в сексуальных скандалах не замешан — ни с женщинами, ни с мужчинами. Судя по чекам за доставку пиццы, последние тридцать Марди-Гра он провел в своей скромной квартирке. Гектор недоумевал. Пусть Керк немного платит своему секретарю, но уж, наверное, достаточно, чтобы жить лучше бездомного с грошовым пакетом?

«Почему Керк его держит? — ломал голову Гектор. — Ни один человек, с которым обращаются как с дерьмом, на таком месте не задержался бы. У него нет ни друзей, ни хобби, ни интересов, ни пороков, ни родни. Похоже, он живет в своем крошечном…» Гектор улыбнулся, еще не додумав до конца.

— Есть! Понял!

Застать помощника врасплох оказалось несложно. Гектор позвонил ему, заявил, что у него распечатка одного документа, который требуется передать лично в руки Замдиру. Вскоре помощник Керка вошел к Гектору в кабинет и остановился у стола, переминаясь с ноги на ногу. Гектор закрыл дверь и активировал защитное поле. Сам по себе такой шаг нельзя было назвать подозрительным — Гектор поступал так всякий раз, как к нему кто-то входил. Он внимательно рассмотрел гостя. Среднего роста, щуплый, пострижен почти под ноль… Одежда практичная и очень простая, хотя в GCI принято было одеваться со вкусом. Впрочем, Гектор понимал, что внешний вид помощника Керка — не вызов, а последствие.

Внимательно осмотрев противника, он приступил прямо к делу:

— Эван, давно вы виртуально зависимый?

Гектор увидел, как зажглись глаза Эвана и как он быстро опомнился и покорно склонил голову. Гектор понял, что враг сломлен.

— Тридцать пять лет, — шепотом проговорил Эван.

— Сейчас сам угадаю, — сказал Гектор. — Керк обо всем узнал тридцать лет назад?

— Да, — ответил Эван. Плечи у него ссутулились.

— Надеюсь, вы понимаете, что отныне станете работать на меня.

Эван вскинул голову, как будто слегка удивившись, но сразу взял себя в руки:

— Да.

— Превосходно! — ответил Гектор. — Для начала предоставьте мне доступ ко всему, к чему есть доступ у вас, а потом догадайтесь об остальном. Когда Керк лишится власти — а он ее лишится, помяните мое слово, — вам дадут работу в каком-нибудь подвале и позволят проводить свой, так сказать, досуг без помех.

Эван слегка склонил голову в знак признательности. Он давно предвидел, что роковой день рано или поздно настанет — и тогда его зависимости будет положен конец. Этого он заранее боялся много лет. То, что роковой миг настал, но Самбьянко согласился не увольнять его, вполне его устраивало. Пусть титаны сами борются друг с другом. Ему-то что за печаль? Лишь бы оставили его и его миры в покое.

— По-моему, — продолжал Гектор, — рано или поздно вы попадетесь. Такие, как вы, всегда попадаются, но будьте уверены, вы попадетесь не из-за меня.

Эван снова кивнул в знак согласия.

— Если вы кому-нибудь расскажете о нашем уговоре, — Гектор положил ладони на столешницу и приподнялся с места, — ваша психоревизия будет быстрой и болезненной! — Сурово глядя на попавшую в капкан жертву, он добавил:

— Надеюсь, мы с вами понимаем друг друга.

Он не спрашивал.

— Да, — ответил Эван и после секундного колебания добавил: — Сэр.

Гектор улыбнулся. Эван вышел из его кабинета гораздо быстрее, чем вошел.

Вернувшись домой, Нила заметила на зеркале в прихожей записку от Джастина. При виде такого анахронизма она улыбнулась, но, прочитав записку, сразу посерьезнела.

— Эвелин, — обратилась она к цифродругу, — купи мне билет до Бостона.

— Нила, в этом нет необходимости. Мистер Корд арендовал три флаера сроком на год. Его аватар сообщил мне, что один флаер находится в вашем распоряжении. Ты доберешься до Бостона быстрее, чем на орбитолете, — вспомни, какие пробки всегда в районе Джулиани.

Минут через двадцать Нила стояла в вестибюле торгового комплекса, откуда открывался живописный вид на Бостонский залив. Из боковой пермастены вышел Джастин, он тепло приветствовал ее.

— Джастин! — воскликнула Нила. — Что происходит?

Он повел ее за собой. Нила заметила, что он сохранил странную привычку, проходя через пермастену, вытягивать вперед руку и касаться двери пальцами. Он как будто боялся, что стена не растает. По другую сторону Нила увидела просторный зал, заполненный людьми и дронами, которые работали вместе за большими столами или в отдельных кабинках. Здесь царили обычный гул и шум крупного предприятия. Несколько человек вскинули голову посмотреть, кто пришел, но сразу утратили к новому лицу интерес.

— Вот что происходит! — горделиво ответил Джастин.

Хотя Нила не особо верила в успех затеянного им дела, ее поразило, как Джастину быстро удалось создать свою организацию, причем как будто по инициативе снизу.

— Значит, ты все-таки решился. — Она недоверчиво покачала головой.

— Не я, — возразил Джастин, обводя пространство руками, — они!

Нила молчала, как ни странно, она не знала, что сказать. Она радовалась, что ее подопечный наконец окреп, но боялась последствий, к которым может привести его рвение.

— Нила, — продолжал Джастин, — как ты не понимаешь? Они вполне способны сбросить с себя иго человековладения и тем самым подготовить мир к следующему шагу!

— К какому? — не без сомнения спросила Нила.

— Как к какому? Разумеется, к отмене принудительной инкорпорации!

Нила не скрывала недоверия:

— Как по-твоему, сколько времени займет этот процесс?

— Ты как считаешь, себастьян? — спросил Джастин.

— Лет двести, по моим подсчетам, доктор Харпер.

— Почему так долго?

— Если ускорить процесс, — вмешался Джастин, не дожидаясь, пока его аватар перефразирует вопрос и ответит на него, — то пострадают люди. Я понимаю, что ваш инкорпорированный мир функционирует неплохо и какое-то время с ним ничего не произойдет. Такое положение вещей меня вполне устраивает. Поэтому я начал спонсировать политические партии, исповедующие сходные со мной взгляды.

— Например, Партию контрольного пакета? — спросила Нила.

— Да. Их мало, и они плохо организованы, но мозги у них повернуты как надо. Нила, повторяю, я стремлюсь покончить лишь с принудительной инкорпорацией… причем медленно, постепенно. История завалена трупами несогласных. Они погибли потому, что какие-то прекраснодушные идиоты считали, что их дело куда важнее, чем человеческие жизни, которые им полагалось оберегать. Так вот, я не Сталин и не Усама бен Ладен. Более подходящими образцами для подражания мне кажутся Ганди и Мартин Лютер Кинг.

Нила пожала плечами:

— Любопытный выбор… Но почему именно Бостон?

— Здесь истинная колыбель свободы, — тут же ответил Джастин.

Нила смерила его озадаченным взглядом:

— Не Вашингтон, округ Колумбия?

— Нет! — решительно ответил Джастин. — В столице почти все мои убеждения были растоптаны или унижены — и все во имя общего блага! Нет, ни в коем случае не Вашингтон! И потом, Бостон — истинная колыбель свободы.

— А как же тогда Филадельфия?

Джастин покачал головой:

— Там просто удобно было собираться. Именно в Бостоне американцы впервые начали борьбу за свою драгоценную свободу, и, во имя Господа, — продолжал он, ведя ее в свой кабинет, — именно здесь мы начнем бороться за нашу свободу!

Гектор просматривал последние сводки и составлял план нападения. Пришлось поручить его отделу спецопераций. Они собирали данные на всех важных и потенциально важных людей в системе и собрали внушительные досье на потенциальных нарушителей спокойствия и смутьянов. Гектор решил начать с малого. Надо внедрить одного из таких неуравновешенных психов, которого по чистой случайности не подвергали психоревизии, в партию Джастина и подтолкнуть его к самому краю. Возможно, ему даже удастся внушить, чтобы он пошел на крайние меры во имя движения против инкорпорации. Тогда Гектор сможет возложить вину за их поступки непосредственно на Джастина. Таким образом, он получит повод напасть непосредственно на Джастина. Разумеется, вести борьбу с Джастином лучше с поста Замдира. Гектор не сомневался: он скоро займет место Олмстеда. Или, наоборот, окажется так далеко от вожделенного поста, что ему будет уже все равно.

Начать лучше всего с некоего Шона Дугла, который, если верить досье, считался крайне неуравновешенным типом. Гектор не осмелился бы манипулировать отпрыском такого влиятельного и почтенного семейства, как Дуглы, но Шон был практически отщепенцем, родные отреклись от него. В последнее время Шон Дугл очень сблизился с Джастином. Громкая фамилия привлечет всеобщее внимание к любым выходкам Дугла, которые тот, с поощрения Гектора, совершит. Изучив досье Дугла, Гектор точно знал, на какую кнопку следует нажать. Жаль, пострадают невинные люди, но Гектор считал, что выбирает меньшее зло.

С первого взгляда Шон Дугл вовсе не выглядел ниспровергателем основ. Он казался молодым и здоровым. Правда, в том мире, где он вырос, внешность не играла особой роли. Одевался он кое-как — носил штаны и куртку, сшитые из заплат по моде двадцатилетней давности, сейчас так одевались разве что оголтелые сторонники самого Шона. У него были длинные волосы, и на животе скопился лишний жир. Дугл делал наносакцию, только когда живот становился заметен, а потом снова начинал переедать, но в современном мире с лишним весом справлялись быстро. Настоящее ожирение, как и налоги, и рак, осталось в далеком прошлом. Но не только странная внешность отталкивала от Шона людей. Все дело было в его предках. Семейство Дугл наживало богатство и полезные связи на протяжении нескольких поколений. Все прямые родственники Шона к двадцати одному году уже владели собственными контрольными пакетами.

Здесь Шон не был исключением. Его жизнь была распланирована заранее. Он посещал лучшие школы, ездил в самые экзотические путешествия по всей Солнечной системе, общался лишь с избранными. Конечно, Шону не требовалось усердно работать или отдавать обществу много сил, о нем позаботились его предки. Все ждали, что примерно на седьмом десятке он остепенится, женится на женщине своего социального круга. Будет купаться в роскоши, о которой большинство его современников только мечтали. Да, жизнь Шона Дугла обещала стать спокойной, обеспеченной, интересной и легкой.

Так и произошло бы, если бы не две маленькие загвоздки. Во-первых, Шон с раннего детства был очень умен и замкнут. Такие черты характера считались мелкими недостатками. Его аватар непременно свел бы его с похожими людьми в его социальном окружении. Вполне возможно, что он, с помощью своего мудрого аватара, нашел бы себе и подходящую жену, такую же умную и замкнутую, и они вдвоем зажили бы счастливо, хотя окружающие считали бы их чудаками. Скорее всего, они бы преподавали в университете, а может, купили бы себе остров и развлекались на нем как хотели. А во-вторых, одно событие очень сильно повлияло на молодого Шона и оставило в его душе неизгладимый след.

Шон влюбился.

Его настигла самая опасная и жестокая разновидность любви — любовь с первого взгляда. С того мига, как он увидел смеющуюся девушку с волосами цвета воронова крыла, он понял: вот она, его избранница! Разумеется, он ничего о ней не знал, но это ему нисколько не мешало. В конце концов, Шон привык получать что хочет. Он целыми днями предавался мечтам о любимой — так может мечтать только замкнутый четырнадцатилетний подросток. Прошла целая неделя, прежде чем он набрался храбрости выяснить, кто она такая.

Он обрадовался, узнав, что ее отец работает на их семью. Более того, его только недавно назначили старшим конюхом. В отличие от любовных романов прошлого, где богатая невеста выходит за трубадура, молодой, богатый застенчивый мальчик влюбился в дочку конюха. Ее звали Элизабет Рейнолдс, Шон восхищенно следил, как бесстрашно она управляется с лошадьми. Элизабет и сама казалась ему дикой лошадкой — необузданной и свободной. Разумеется, свободной в полном смысле слова она не была, ее родители были бедняками, владевшими минимальными двадцатью пятью процентами самих себя. Зато она была свободной во всех прочих отношениях. Как и ее отец, она прекрасно дрессировала лошадей, а поскольку дроны не умеют справляться с животными так же хорошо, как люди, из коневодства, как и из немногих других отраслей, людей не изгнали.

Шон, который прежде даже не знал, где у них в усадьбе конюшня, вдруг воспылал страстью к верховой езде. Каждый день он шел на конюшню и каждый день старательно упражнялся, чтобы улучшить форму. Через какое-то время он стал весьма искусным наездником, ему даже иногда позволяли чистить лошадей — большая честь, которую еще надо было заслужить. Как ни странно, такой привилегией Шон очень гордился в юности. Он заслужил право чистить конюшни, ухаживать за лошадьми и объезжать их. Никто не поднес ему этого права на серебряном блюде, он сам всего добился. Но конечно, настоящей наградой стала Элизабет. Шон виделся с Элизабет каждый день.

Влюбленность Шона доставила немало беспокойства его родителям, но поначалу они думали, что он перерастет свое увлечение. В конце концов, мальчик такого положения, как Шон, может рассчитывать на влечение к себе и мужчин, и женщин — представителей разных слоев общества. Но Шон никак не мог «перерасти» Элизабет. Он влюбился по-настоящему. И в таком возрасте, когда ровесников Шона напрасно заклинают хранить девственность, ему удалось остаться девственником в ожидании того дня, когда он сможет совершить акт любви со своей избранницей.

Первое время Элизабет льстило его внимание. Быть любимой мальчиком, который, когда вырастет, станет богатым человеком, — в этом имелись свои преимущества. Но то, что для Шона было полной и всеохватывающей любовью, для Элизабет было всего лишь детским романом. С возрастом она отдалилась от молодого человека, который по-прежнему был ею одержим. Нет, он не был ей безразличен, и она не хотела причинять ему боль, но на любовь, которую Шон к ней испытывал, она не могла ответить взаимностью — ни сейчас, ни когда-нибудь в будущем. Будь Элизабет расчетливее, интересуй ее деньги, контрольный пакет и замужество, ее жизнь была бы устроена. Но Элизабет была не такой.

Как только ей представился случай уехать, она покинула родительский дом. Ей предложили стажировку в «ТерраКо», корпорации по освоению других планет. Стажировку без шума организовали родители Шона — с одобрения отца Элизабет. Ни Шон, ни Элизабет ни о чем не подозревали. Правда, для Элизабет это не имело бы значения. Она увидела перед собой прекрасную возможность уехать из дома, начать жизнь, полную приключений. Элизабет передала новость Шону, лишь немного солгав, — она и не подозревала, какие последствия будет иметь ее маленькая ложь в будущем. Не желая ранить его, она не призналась в том, что и сама хочет уехать. Она сказала: ей придется уехать. Здесь ей помогла сама суть инкорпорации. Элизабет сказала, что не может не уехать, потому что не владеет своим контрольным пакетом. Конечно, Шон тут же предложил выкупить ее контрольный пакет, но Элизабет возразила: она сама хочет скопить денег и приобрести свой пакет. Бедняки часто бывают гордыми. И все же для влюбленного Шона, которого позже назовут «неуравновешенным», все было кончено. После отъезда Элизабет он потерял покой, и только одна искра надежды скрашивала его дни. Когда-нибудь Элизабет вернется.

Хотя в глубине души Шон понимал, что Элизабет его не любит, и даже знал, что она охотно встречается с другими мужчинами и женщинами, он не терял надежды. Он был убежден: пройдёт десять, двадцать, пятьдесят или даже сто лет, Элизабет захочется жить той жизнью, какую он сможет ей предложить, и тогда… тогда она вернется в его распростертые объятия. Пока что действия Шона Дугла всецело отвечали его воспитанию и положению. Он, правда, не стремился немедленно удовлетворить свои потребности и согласен был ждать, сколько придется, лишь бы получить что хочет. Поэтому он попрощался с любимой, уверенный в том, что Элизабет когда-нибудь вернется к нему и они заживут счастливо.

Через три месяца Элизабет вдруг пропала, потерялась. Ее перевели на сверхсекретный объект GCI на Нептуне. По договору она обязывалась проработать на GCI шестьдесят с лишним лет в очень опасных условиях. В обмен ей обещали контрольный пакет и крупные льготы. Такой контракт имел и другую цель: навсегда отрезать Элизабет от Шона. Однако Шон о ней не забывал.

На собственные средства в только что купленном имении он построил замечательную конюшню. Хотя такой поступок отдавал чудачеством, он распорядился, чтобы лошадям Элизабет позволили пастись и щипать травку. Ее родители не возражали, полагая, что, возможно, так Шон со временем привыкнет к отъезду Элизабет. Кроме того, Шон устроил в конюшне лизунец и желоб для воды, которые активировались только в присутствии лошадей. Кормили и чистили лошадей пожилые конюхи. Шон думал, что конюшня поможет ему думать о своей любви без неприятных, рвущих душу воспоминаний.

Он все глубже увязал в трясине, и никто ничего не мог с ним поделать. Он стал взрослым и владел суперконтрольным пакетом — семьюдесятью пятью процентами себя. Через два года после отъезда Элизабет он наконец расстался с девственностью. Он выбрал девушку, которая внешне напоминала Элизабет, но по характеру ничуть не была на нее похожа. Потом Шон испытывал такую вину за то, что, как он считал, предал свою любовь, что позже много лет не повторял попыток, и нормальной сексуальной жизни у него так и не было. Растерянный, он влачил жалкое существование, когда нечаянно наткнулся на списки крошечной политико-экономической организации, основанной студентами университета. Партия называлась Партией контрольного пакета.

Вот когда Шон Дугл наконец воспрянул духом. Если бы Элизабет не была бедной, она могла бы остаться с ним. Шон даже думать не хотел о том, что Элизабет, возможно, все равно ушла бы от него. Он получил ответ на свои вопросы. Существование обрело смысл. Инкорпорация украла у него Элизабет, и инкорпорация заплатит за это! Как ни печально, не будь Шон держателем собственного контрольного пакета, его «чудачества» и ярко выраженный депрессивный склад неминуемо привели бы его к психоревизии. Но Шон в том же инкорпорированном мире пользовался почти неограниченной свободой, поэтому его странности, свойственные многим богатым и знаменитым, пока терпели.

Шон прилепился к новой группировке, как наноробот к молекуле, и быстро стал лидером партии. Как и всех лидеров, его отличали глаза. Иногда от них невозможно было оторваться, а иногда невозможно было не отвести взгляд. Казалось, его глаза знают лишь два выражения. Они либо ярко горели, либо ласково теплились. Когда он пытался кого-то в чем-то убедить или привлечь на свою сторону, он произносил пламенные речи с пылающим взором. Теплились его глаза, когда он был спокоен, размышлял о какой-нибудь несправедливости или проблеме, которую, по его мнению, лишь он один способен решить. Его страстность помогла ему руководить крошечной партией, которую большинство его сограждан считали бессмысленной или в лучшем случае способной в очень небольшом количестве выпустить пар.

Политическая история группировки была короткой. Партия контрольного пакета образовалась всего лишь лет тридцать назад. Члены партии считали, что все люди должны иметь неотъемлемое право обладать собственным контрольным пакетом. Данная радикальная идея почти не пользовалась поддержкой у общества, а корпорации и правительство относились к ней неодобрительно.

Журналисты, не любившие Партию контрольного пакета, часто язвительно замечали: «Странно, что почти все члены партии, а руководство — вообще поголовно обладают собственными контрольными пакетами». С другой стороны, все маргинальные, немногочисленные политические партии выживали лишь ценой усилий людей отчаявшихся и богачей. В современном обществе, возникшем после Большого Краха, отчаявшихся было очень мало. Ядро Партии контрольного пакета составляли богачи.

Главное же заключалось в следующем. Государство так мало вмешивалось в дела людей, что заниматься политикой, как ее понимали в прошлом, стало бессмысленно. Налогами государство никого не облагало. И что бы ни решали идиоты, сидящие в Женеве, они имели право всего на пять процентов от каждого гражданина, и не больше. Государство люди считали вполне безобидным, а его действия — предсказуемыми. Семья оказывала несравненно большее давление на человека, чем государство, ведь родителям причиталось по двадцать процентов каждого ребенка. Почти все считали, что так и должно быть.

Кроме того, государственный сектор, в старину достаточно крупный, оказался либо урезан, либо вовсе отмер за ненадобностью. Например, государство больше не ведало такими сферами, как почта, здравоохранение, пособия по безработице и помощь в чрезвычайных ситуациях. Правоохранительные органы и органы юстиции, которые до Большого Краха находились в монопольном ведении государства, теперь по конституции могли быть и частными организациями. Из прежних политических партий выжили одни либертарианцы, однако их деятельность почти всецело сводилась к ограничению государственной власти. Противники либертарианцев в свое время откололись от них и образовали Партию ликвидаторов. В их политической платформе главенствовал тот принцип, что в инкорпорированном обществе потребность в правительстве как таковом изжила себя. В течение нескольких десятков лет ликвидаторы оставались малочисленными из-за своей зашоренности. Они без конца вступали в мелкие стычки с правительством. Поскольку инкорпорированное общество консервативно по самой своей сути, оно не принимало радикальных взглядов ликвидаторов, и им так и не удалось воплотить свои идеи в жизнь. Позиции партии несколько укрепились с приходом к власти некоего Шеннона Кенга. Под руководством нового лидера партия выработала другой, более мягкий подход. Вместо призывов к ликвидации правительства вообще ликвидаторы начали проталкивать идею о так называемых «зонах, свободных от правительства». Ликвидаторы считали, что идеальной зоной может стать целый континент, освоенный спутник планеты или планета. В такой зоне инкорпорированное общество будет существовать без государственного вмешательства и жить по модели, предложенной Дэвидом Фридманом. Согласно этому закону, все товары и услуги, в том числе закон как таковой, создаются в процессе саморегуляции на свободном рынке. Следом за Фридманом ликвидаторы призывали к построению анархокапитализма путем постепенной приватизации областей, захваченных государством, включая такие сферы, как законотворчество и самоуправление. Важно, что Фридман предложил свою модель задолго до введения принудительной инкорпорации. Мысль о зоне, свободной от правительства, очень нравилась широким массам. Партия ликвидаторов пользовалась все большей популярностью. Впервые за несколько веков возникла оппозиция. Тем не менее либертарианцы по-прежнему значительно опережали своих соперников.

Возможно, политическая борьба и появление новой оппозиционной партии показались бы интересными до Большого Краха. Однако в современном обществе наблюдать за соперничеством двух партий было примерно так же интересно, как присутствовать при обсуждении устава университетской шахматной секции. Народ в целом политикой не интересовался, и на партийных собраниях присутствовали только члены той или иной партии.

В такое вот политическое болото, отстав от ликвидаторов на световой год, ворвалась третья политическая группировка, получившая известность под названием «Партия контрольного пакета». Ее, почти в шутку, основали студенты колледжа, которым велено было разработать удачный проект для одного семинара. Кажется, целью проекта было добиться позитивных перемен в обществе. После долгих споров было решено, что основная цель предполагаемой партии — помочь тем, у кого не хватает времени или желания помочь самим себе. Молодые идеалисты решили: поскольку все их знакомые в богатых семьях и элитных школах владеют своими контрольными пакетами, будет хорошо, если того же добьются все остальные, — так зародилась партийная платформа. Будучи молодыми и действуя из самых лучших побуждений, они как-то упустили из виду то обстоятельство, что собственными контрольными пакетами располагают далеко не все. Кроме того, они не задумывались о том, что случится, если их программа когда-нибудь воплотится в жизнь. Основателей партии ничуть не смутили плохие оценки за их «проект». Они были полны решимости улучшить общество ради общего блага, даже если те, кому предназначалось это благо, совсем не сочувствовали им. В этом они напоминали преисполненных благими намерениями активистов в американских муниципалитетах на рубеже тысячелетий. Те активисты руководствовались примерно такой же логикой, как и наивные основатели Партии контрольного пакета. Они тоже жили в больших, просторных, светлых домах и квартирах, оснащенных всеми удобствами. Им тоже очень хотелось ввести законы, направленные на «общее благо». Их добрые намерения часто приводили к катастрофическим последствиям. Так называемые «малобюджетные дома докраховой эпохи» даже разбирались на экономических факультетах университетов как яркий пример неудачи: невмешательство государства вело не к удешевлению доступного жилья, а к распространению преступности.

Но к тому времени, как зародилась Партия контрольного пакета, проблемы, волновавшие общество до Большого Краха, уже забылись. То есть они остались зафиксированы на бумаге, однако никто не принимал их близко к сердцу.

Основатели Партии контрольного пакета с самого начала постановили: лучший способ выкупить свой контрольный пакет — воспользоваться механизмами государственной власти. Но мысль о расширении государственной власти настолько претила всему обществу, что крохотную партию долгое время никто не замечал. Члены Партии контрольного пакета как будто задались целью разозлить как можно больше народу. С задачей они справлялись блестяще, к возмущению и досаде своих родителей. Естественно, котировки акций самих партийцев резко снизились. Правда, счастливые обладатели суперконтрольного пакета, то есть верхи новой партии, могли не обращать внимания на реакцию общества. Однако подавляющее большинство населения не могло следовать их примеру, так как для них стремление бороться с частной собственностью в угоду государству означало полный крах карьеры. Следовательно, они навсегда лишались возможности приобрести контрольный пакет. Вот почему призывы Партии контрольного пакета были встречены прохладно, а ее ряды почти не пополнялись. Кроме того, простым труженикам противна была сама мысль о том, что они должны отдавать государству какую-то долю своих трудов и усилий — гораздо большую, чем предписанные законом пять процентов. После того как основатели Партии контрольного пакета объявили, что во имя их идей придется выделить государству десять, а не нынешние пять процентов каждого гражданина или возродить налоги, они встретили бешеный отпор. Серьезно настроенные богатые дилетанты очень страдали. Они не понимали, почему люди, которым они так хотят помочь, больше всего на свете мечтают избить их до полусмерти. Все изменилось только с приходом Шона Дугла.

Для Шона Партия контрольного пакета не была игрой или способом позлить родителей перед тем, как унаследовать семейный бизнес. Партия стала его страстным призванием. Шон Дугл так страстно и убежденно вещал о том, что каждый имеет право владеть собственным контрольным пакетом, что колебались даже самые закоренелые либертарианцы. Многие потом, правда, приходили в чувство, но не все. Некоторые становились истинными последователями новой идеи.

Первым делом исключительный оратор покончил с расколом в партии. Распри возникли из-за партийного курса. Точнее, из-за того, что лучше: ограничиться тем, чтобы у каждого был контрольный пакет, или провести в жизнь закон, который бы гарантировал всем держателям контрольного пакета, что они его ни за что не лишатся. Второй путь обладал явными преимуществами. Во-первых, на эту тему было приятнее теоретизировать. Во-вторых, данная идея не требовала пересмотра обязательного государственного пая и не подразумевала возвращения налогов. Впрочем, после нескольких пылких речей, произнесенных Шоном, фракция пришла к выводу, что оставлять людей порабощенными неправильно. Аргументы Шона не только позволяли членам партии почувствовать себя чище с идеологической точки зрения, они стали причиной того, что новая идеология завоевывала все больше сторонников.

Но уж своих сторонников Шон Дугл завоевал прочно. Он, как молитву, повторял одно и то же: во всем виновата инкорпорация. То есть буквально во всем. Ты беден, ты не можешь получить хорошую работу или учиться в престижном университете, твои акции стоят дешево, подружка тебя не любит из-за того, что твои акции слишком дешевы, у тебя умер пес, а тебе не по карману его воскресить? Список мог быть бесконечным, виновник оказался легкой мишенью, а пророк — исключителен.

Штаб-квартира Партии контрольного пакета располагалась в Сан-Франциско, в викторианском особняке, построенном несколько веков назад, правда, его бесчисленное множество раз перестраивали. Внешне дом воссоздали по историческим документам. Шон был убежден, что сам Марк Твен или даже сам император Нортон, человек, в 1859 году провозгласивший себя «императором Соединенных Штатов», не усмотрели бы в фасаде здания ничего не обычного для своего времени. Но Шон и пуристы из Партии контрольного пакета выбрали этот особняк для своей штаб-квартиры по другой причине. По натуре они были не реставраторами или бережными хранителями прошлого, а скорее разрушителями. Поэтому дом служил политической цели. И Шон, и его последователи охотно рассказывали всем, кто соглашался их выслушать, что данный особняк был создан свободным трудом, то есть неинкорпорированными рабочими. Вот почему он служил символом свободных людей, которыми, по их замыслу, должны стать их современники. Нашлись скептики, которые заметили: дом построили рабочие-китайцы, которых, скорее всего, избивали, которым скудно платили, которых обворовывали многочисленные бандиты и бюрократы. Но стойкие приверженцы Партии контрольного пакета не придавали подобным возражениям никакого значения. Однажды один журналист неосторожно сболтнул: любой из этих так называемых «свободных» рабочих прошлого с радостью пошел бы на все, и даже на убийство, лишь бы получить возможность жить в инкорпорированном мире со всеми его очевидными преимуществами. Однако его слова не произвели никакого эффекта.

Шон обратил самое пристальное внимание на средства массовой информации. Хотя он, в общем, презирал людей, которые так старательно потрошили его и его движение, он не мог не интересоваться тем шумом, который мало-помалу заражал всю систему. Кроме того, он, как и практически все остальные жители Солнечной системы, испытывал странное влечение к Человеку вне корпорации. Шон не знал и не мог знать, что в будущем он причинит Джастину Корду немало страданий. Пока Шон как завороженный смотрел в голодисплей и слушал признание Джастина Корда.

Там, в голодисплее, Джастин Корд произнес прописную истину. Шон искренне полагал, что истина открывается ему и только ему. Все стало совершенно ясно. Ясно до такой степени, что на лице Шона Дугла, за много лет превратившемся в суровую маску, появилась улыбка. Шон откинулся на спинку кресла и забормотал мантру, которая еще много лет не будет давать покоя руководителям инкорпорированного общества, как и всему миру.

— Один свободный человек… — шептал он себе под нос, — один свободный человек… один свободный человек…