Р. Дж. Коллингвуд — историк и философ (

М. А. Киссель

)

Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) оставил после себя немало произведений на самые разнообразные темы истории, философии, эстетики, религиоведения, политики, но главную книгу своей жизни он, как это нередко бывает, так и не успел завершить. Теперь эта книга появляется в русском переводе в том виде, в каком она была издана уже после его смерти профессором Ноксом, систематизировавшим рукописный материал и дополнившим его (в интересах полноты освещения вопроса) двумя ранее опубликованными статьями Коллингвуда.

За тридцать с лишним лет, истекших с момента первой публикации, «Идея истории» приобрела репутацию классического труда в современной немарксистской философии истории. В неутихающих философско-методологических дискуссиях по проблемам исторического знания постоянно фигурируют взгляды Коллингвуда, они становятся предметом полемики или встречают одобрение и поддержку. Справедливости ради надо сказать, что с этим автором чаще спорят, чем соглашаются, но и самые яростные его критики неизменно признают стимулирующее значение его идей. Но как бы ни были сомнительны, а в некоторых случаях и явно ошибочны собственные взгляды Коллингвуда, примыкавшего к традиции гегельянского идеализма, «Идея истории» все равно заслуживает внимания как интересный очерк из истории идей и особенно как мастерски сделанное резюме того течения буржуазной мысли, которое получило название «критической философии истории».

Литературная судьба Коллингвуда сложилась, так сказать, по закону загробного воздаяния: при жизни его идеи не встретили отклика у философов, находившихся под влиянием различных школ позитивизма и полупозитивизма, а именно они и задавали тон в интеллектуальной среде Великобритании 20—40-х годов, но зато последние 20 лет свидетельствуют о пробуждении глубокого интереса к его наследию. За это время увидели свет пять монографий о его творчестве, в Оксфорде вышел мемориальный сборник статей, появилось много журнальных публикаций, в университетах США, Канады, Франции и Австралии защищено около 30 докторских диссертаций. Центральное место во всех этих исследованиях занимает анализ философско-исторической концепции Коллингвуда.

В марксистской литературе уже сложился обоснованный подход к оценке этой концепции, ее положительных и отрицательных сторон. Английский философ-марксист М. Корнфорт первым обратил внимание на прогрессивные моменты социально-политических воззрений Коллингвуда, особенно заметные в его «Автобиографии».

Советские ученые, руководствуясь ленинскими принципами критики современного идеализма, отметили как методологические особенности концепции Коллингвуда, так и реальную проблематику исторического знания, получившую во многом неверное решение в трудах английского мыслителя. Вместе с тем они подчеркивали необходимость дальнейшей разработки философско-методологических проблем исторической науки на основе диалектико-материалистической методологии. «Философский идеализм, — отмечал В. И. Ленин, — есть одностороннее, преувеличенное... развитие (раздувание, распухание) одной из черточек, сторон, граней познания в абсолют, оторванный от материи, от природы, обожествленный».

Сотрудничество историков и философов в решении философско-методологических проблем исторического знания не только желательно, но и просто необходимо, ибо только при таком сотрудничестве можно надеяться на успешное осуществление диалектического принципа всестороннего рассмотрения предмета (исторического познания). Историк идет к философско-гносеологическим обобщениям от опыта практической работы в своей области, философ — с противоположного конца, от общей теории познания и методологии. Философа подстерегает опасность умозрительной дедукции, игнорирующей практический опыт, а историка — необоснованной поспешной индукции и, как говорил В. И. Ленин, «абсолютизации» какого-либо момента исторического познания. Диалектический же метод, как подчеркивал в свое время Ф. Энгельс, предполагает динамическое единство индукции и дедукции, взаимную коррекцию эмпирического обобщения дедуктивным выводом и наоборот. Насколько это сложно на практике, можно убедиться и на примере теории исторического знания Коллингвуда, деформировавшего собственный богатый опыт исторического мышления философскими постулатами идеализма.

I

Отец Р. Дж. Коллингвуда был ревностным приверженцем (одно время даже личным секретарем) и автором фундаментальной двухтомной биографии известного социального реформатора и теоретика искусства Джона Рескина (1819—1900). Идея целостного человека, которую пропагандировал Рескин, его эстетическая критика капитализма и расплывчатый религиозный идеал, далекий от доктринального вероисповедания, образовали тот духовный и интеллектуальный климат, в котором происходило формирование будущего историка и философа. Эстетическая доминанта мировоззрения Рескина как нельзя более соответствовала природным склонностям мальчика: Коллингвуд отлично рисовал, музицировал, пробовал сам сочинять музыку. Интерес к классическим древностям привел его в Оксфорд, где он увлекся также изучением философии (впрочем, знание античной философии составляло необходимый элемент полученного им классического образования). Успехи его в философии были настолько заметны, что когда Пемброкскому колледжу понадобился преподаватель философии, Коллингвуд, еще не закончив курса, был приглашен на эту должность.

Еще в детстве отец приохотил его к археологическим раскопкам. В университете он продолжил это занятие под руководством крупнейшего специалиста по древней истории Британии проф. Хаверфилда. В 1913 г. ему впервые поручают проведение самостоятельных раскопок римского форта в Эмблсайде. Одновременно с этим выходит его перевод с итальянского книги Бенедетто Кроче «Философия Джамбаттисты Вико». Выбор книги для перевода свидетельствовал о том, что философское осмысление истории становится главным делом начинающего ученого.

Здесь сразу возникает вопрос об идейных влияниях, теоретических истоках и формирующих воздействиях на учение Коллингвуда. Соблазнительна версия о его «крочеанстве». Она лежит на поверхности и подтверждается как будто рядом веских аргументов. Сам факт дружеского общения прославленного на всю Европу мыслителя, кумира итальянской либеральной интеллигенции, с молодым англичанином, переводчиком двух его работ, означал, по-видимому, возникновение отношения учитель — ученик. И действительно, зависимость эстетической доктрины Коллингвуда, изложенной в «Основаниях искусства» (1938), от философии искусства Кроче и Вико несомненна, да и в «Идее истории» разбор крочеанской доктрины завершает весь исторический раздел книги, тем самым создавая впечатление, что именно эта теория представляется автору последним словом философии истории.

Все это, однако, кажется убедительным лишь до тех пор, пока не обратишься к сравнительному анализу их воззрений. Тогда и выясняется, что найти крочеанские мотивы у Коллингвуда при совершенном несходстве их манеры философствования, различии интеллектуальных интересов и во многом не совпадающих философских выводах практически невозможно. Если и были эти мотивы, то они наряду с другими идейными воздействиями полностью растворились в ткани его собственного философского построения и сделались неузнаваемы — так обычно и бывает в случае самобытного мышления, которое превращает «чужое» в свое, подчиняя его своим целям и заставляя функционировать в ином смысловом контексте.

После того как примерно 20 лет назад началось тщательное исследование творчества Коллингвуда, первоначальные скороспелые оценки подверглись пересмотру, и в литературе установилось мнение, что на его мышление «больше всего влиял сам Коллингвуд». И даже в эстетике, больше всего отмеченной влиянием Кроче, появляется совершенно неожиданная — для крочеанца — «теория воображения», основанная на новой интерпретации учения об идеях Локка и Юма. Вообще надо сказать, будучи приверженцем гегельянской традиции, Коллингвуд постоянно стремился укоренить ее на почве английской классической философии с ее непременным эмпиризмом и рефлексивным методом анализа содержания опыта (рефлексия есть деятельность самосознания, или, прямо по Локку, «наблюдение, которому ум подвергает свою деятельность и способы ее проявления»).

Поэтому его гегельянство менее всего ортодоксально, и в нем почти не чувствуется отталкивающей современного человека догматики абсолютного идеализма (чего нельзя сказать, например, о «философии духа» Кроче). Но зато и понятие опыта Коллингвуд так переосмысливает, что оно становится тождественным гегелевской концепции развития мышления в процессе самопознания человека. Именно такое понимание лежит в основе его первого систематического сочинения по философии «Speculim mentis, или Карта знания» (1924). Само название трактата — излюбленная метафора основоположника английского эмпиризма и материализма Ф. Бэкона, его замысел, по собственному признанию автора, навеян «Трактатом о человеческой природе» Юма, а по идее выполнения он очень напоминает «Феноменологию духа» Гегеля, правда, без ее обескураживающей многозначности, порожденной удивительным богатством содержания.

Есть в этой книге и еще одно примечательное отличие: не в пример Гегелю Коллингвуд в иерархии форм знания специально выделяет историческое сознание как промежуточное звено между естествознанием и философией, которая, согласно основному гегелевскому воззрению, воплощает абсолютную истину. Естествознание постулирует существование внешнего мира — внешнего по отношению к познающему субъекту; история и философия открывают в этом внешнем собственное содержание духовной деятельности субъекта, хотя философия и «выше» истории в том отношении, что только она полностью устраняет иллюзию внешнего мира, тогда как историческое сознание еще признает независимое существование своего объекта.

Таким образом, уже в первом своем варианте теория исторического знания Коллингвуда несет на себе явный отпечаток метафизической системы абсолютного идеализма. И это влияние идеалистической систематики приводит по существу к принижению исторического знания, не говоря уже о естественных науках, которые по этой шкале стоят на ступеньку ниже, чем история. И этот вывод не преувеличение предвзятой критики, а неизбежное следствие аргументации абсолютного идеализма. Ведь если только философия представляет собой истинное знание в полном объеме, то все остальное — различные формы истины, смешанной с заблуждением, правда, в разных пропорциях. Что касается специально истории, то ее объект — прошлое как независимая от сознания реальность — оказывается иллюзорным с высоты философского знания, устанавливающего тождество субъекта и объекта, т. е. устраняющего различие между сознанием и внешней по отношению к нему реальностью.

В таком случае получается, что историческая наука как специальная область интеллектуальной деятельности основывается на «философской ошибке», на предпосылке «наивного сознания», верящего в реальность исторического процесса. Но как только философское сознание развенчивает эту наивность, историческое исследование теряет свою автономию и целиком превращается в философское. В конечном счете история сохраняет значение только как пропедевтика, введение в философию. Такой взгляд отнимает у исторической науки ее самоценность и мало чем в сущности отличается от традиционного скептически-нигилистического отношения к истории, узаконенного картезианским рационализмом.

Вывод, конечно, обескураживающий, особенно для человека, убежденного в высоком предназначении «ремесла историка», пользуясь выражением М. Блока, а такое убеждение всегда было свойственно Коллингвуду. Но конструкция абсолютного идеализма абсолютно герметична: ее постулаты срабатывают автоматически и «перемалывают» любой эмпирический материал согласно наперед заданной программе, в которой ничего существенного нельзя изменить. Избавиться от следствий можно, только порвав с постулатами и с абсолютным идеализмом как принципом философской интерпретации реальности.

В то же время собственный опыт Коллингвуда, историка и археолога, не мирился с результатами философской дедукции из принципов абсолютного идеализма, и все последующие модификации его философско-исторической концепции представляют серию попыток расширить рамки спекулятивной конструкции, чтобы отразить реальные черты исторического познания. Попытки эти оказались, как мы увидим, не совсем бесплодны, хотя и не увенчались полным успехом. Во всяком случае постоянное стремление связать философское осмысление истории с практикой исторического исследования не позволяет причислить Коллингвуда к плодовитому племени эпигонов, питающихся мудростью вчерашнего дня, невзирая на новую реальность настоящего.

Опасности спекулятивной философии, приносящей факты в жертву имманентной логике объясняющей схемы, Коллингвуд видел довольно отчетливо, по крайней мере в теории. Ведь философский метод есть рефлексия — размышления субъекта над опытом собственной деятельности и уяснение смысла этой деятельности самому себе. Философия естествознания, например, есть размышление над опытом познания природы, а философия истории — над опытом исторического исследования. Чтобы это размышление было плодотворным, должно быть соблюдено одно непременное условие: философу нужно обладать собственным опытом деятельности в той области, которая служит предметом его размышлений. В противном случае творческое мышление просто невозможно, ибо отсутствие собственного опыта работы толкает к заимствованию чужих мнений и аргументов без подлинного убеждения в их правоте, к приблизительности суждений и интеллектуальному дилетантизму.

Это не значит, разумеется, что вся предшествующая традиция ничего не стоит, просто любая ранее изреченная мысль должна быть заново опробована и сопоставлена с фактами собственного опыта мыслителя. Существенно, однако, иметь в виду, что «данные в философии никогда не бывают простыми фактами в смысле индивидуальных событий, индивидуальных предметов, индивидуальных действий и т. д., они всегда всеобщи... Эти данные устанавливаются не восприятием, но только мышлением. В случае философии слово „опыт“ приобретает специальный смысл, обозначая не опыт воспринимающего субъекта, а опыт мыслящего».

Стало быть, чтобы философская рефлексия была плодотворной, философ должен обладать опытом самостоятельного мышления в той области, которая служит предметом его исследования. Так, философское рассмотрение искусства — эстетика — предполагает отнюдь не заочное знакомство теоретика с художественно-образным мышлением и в его первозданно-творческой форме, и в виде сотворчества — воссоздания «чужого» эстетического опыта при освоении «готовых» произведений искусства.

Философия истории тоже не составляет исключения из правила: по-настоящему размышлять об особенностях исторического познания может лишь тот, кто вовлечен в исследование прошлого, освоил необходимую для этого процедуру и научился ее применять, кто овладел секретами профессии. Иначе говоря, философ, занимающийся этой темой, должен одновременно быть и историком, профессионально квалифицированным историком, хотя и не обязательно «институционализованным» в рамках этой профессии (т. е. он может быть любителем по своему социальному статусу, но профессионалом по навыкам работы).

Но этого мало. Можно быть каким угодно крупным историком, но совершенно неискушенным в философской рефлексии. Тогда результат будет не менее плачевным, чем в том случае, когда по наслышке разглагольствуют об исторической науке, не зная, что это такое на самом деле. Историк, не имеющий навыков философского мышления, склонен некритически заимствовать популярные в той или иной среде философские взгляды, сквозь призму которых он рассматривает и искажает собственный опыт работы. Искажает потому, что популярные взгляды чаще всего представляют собой устаревшую метафизику, возникшую в свое время для решения совсем иных проблем. Адекватное самосознание исторического мышления нуждается поэтому в критике философских предубеждений, расчищающей почву для построения правильной теории.

В общем человек, способный успешно работать в области философии истории, должен быть философски мыслящим историком, или, что то же самое, но с несколько иным акцентом, исторически мыслящим философом, и только гармоническое сочетание философского и исторического методов мышления позволяет достичь желаемого результата. Но в этом единстве решающее значение имеет опыт, опыт исторического мышления, потому что без него самая лучшая философия лишается эмпирической основы для своих обобщений и начинает работать вхолостую.

Выдвигая это требование единства опыта и философского обобщения, Коллингвуд имел основания надеяться, что его собственная деятельность в полной мере этому требованию соответствует. Параллельно с философской работой он продолжал исторические изыскания в области древней истории Великобритании. Помимо участия в полевых археологических исследованиях, он пробует свои силы в построении синтетической картины римской Британии, которая объединяла бы в единое целое увеличивающуюся массу накопленных данных. Промежуточной стадией на пути к этой цели были регулярно публикуемые им в журналах региональных археологических обществ Великобритании обзоры состояния исследований в этой области (например, обзор раскопок Адрианова вала).

В 1923 г. появляется и его обобщающая работа «Римская Британия», которую проф. Ричмонд назвал «шедевром» исторического синтеза. В 1930 г. он выпускает «Археологию римской Британии», в которой «впервые археологический материал был упорядочен в соответствии с типологическими принципами, и эта типология была в основном его собственным изобретением». Осуществляя замысел своего учителя Хаверфилда, замыслившего создать полный «Корпус латинских надписей для Британии», Коллингвуд разработал специальную технику воспроизведения надписей, в которой нашло применение его мастерство рисовальщика. Эта огромная работа была завершена уже после его смерти.

В 30-е же годы выходят и основные философские труды Коллингвуда: «Очерк философского метода» (1933), «Основания искусства» (1938), «Автобиография» (1939), «Очерк метафизики» (1940), «Новый Левиафан» (1942). Эти публикации усиливают интеллектуальную изоляцию Коллингвуда в позитивистски окрашенной атмосфере британской академической философии того времени. Неопозитивисты, претендовавшие на то, что им впервые удалось поставить анализ философских проблем на почву науки, внесли в философию радикально антиисторический стиль мышления. С их точки зрения, историко-философская традиция никакого научного значения не имеет, ибо философы прошлого не владели современными методами логического анализа «предложений науки» и потому не смогли даже правильно сформулировать интересовавшие их вопросы, не то что их решить.

«Научная философия» в неопозитивистском понимании обязательно требует особенного, сконструированного средствами математической логики «идеального языка» с особой семантикой и синтаксисом. Все, что не может быть выражено на этом «идеальном языке», с легким сердцем объявлялось «бессмыслицей». Отсюда — и неопозитивистская идея «революции в философии», происшедшей будто бы после изобретения «идеального языка». Стоит только в это уверовать, и можно отвергать традиционную философию, не вникая в нее, с блаженным ощущением освобождения от гнета вековых заблуждений. Ну, а эпигоны классической традиции вообще внимания не заслуживают.

Это и предопределило отношение к Коллингвуду со стороны его коллег-философов в Англии того времени. С ним просто не дискутировали, считая безнадежным ретроградом, недостаточно искушенным в методологии научного познания. Иначе, пожалуй, и быть не могло: ведь Коллингвуд отстаивал совсем иное понимание философии, опирающееся на диалектический историзм. Согласно этому воззрению, впервые разработанному Гегелем, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно измененном, чтоб не сказать неузнаваемом, виде.

В таком примерно духе и выдержаны основные философские произведения Коллингвуда. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Сам Гегель, как известно, не удержался на высоте диалектического метода и в полном противоречии с его рациональным смыслом постулировал завершение исторического процесса и вместе с этим — абсолютную законченность своей философской системы. В этом и заключалось, как показал Ф. Энгельс, основное противоречие гегелевских воззрений, в которых абсолютный идеализм одержал верх над диалектическим историзмом. Это же противоречие, как мы видели, выступило на поверхность и в первом крупном философском произведении Коллингвуда — «Speculum mentis».

В дальнейшем Коллингвуд попытался смягчить остроту возникшего здесь противоречия, и вся последующая его философско-историческая рефлексия пронизана стремлением согласовать философскую характеристику исторического знания с реальным опытом современной исторической науки, со всеми ее проблемами и трудностями. И если не всегда теория Коллингвуда-философа адекватно отражала практику Коллингвуда-историка, то во всяком случае неизменной оставалась его ориентация на обобщение реального опыта познания в противовес спекулятивной дедукции из априорных «первопринципов», чем довольно часто грешил философский рационализм. Эта ориентация на реальный опыт познания и делает «Идею истории» полезной и поучительной книгой.

Помимо теоретических проблем, философия откликается и на запросы действительной жизни. Недаром Гегель говорил, что философия есть современная ей эпоха, выраженная в мыслях. Его английский последователь не только усвоил, но и по-своему претворил эту истину в творчестве. Упадок современной западной цивилизации — одна из главных тем его размышлений. Диалектический историзм Коллингвуда непохож на философию олимпийского благодушия, убаюкивающего фальшивым оптимизмом «вечных истин», которые, мол, все равно остаются истинами, сколько бы ни противоречила им действительная жизнь.

Пропаганда оторванных от жизни идеалов — застарелый грех академического идеализма. В свое время правые гегельянцы превратили изречение своего учителя «все действительное разумно» в синоним осмеянного еще Вольтером «принципа»: «все к лучшему в этом лучшем из миров». Коллингвуд с необычным для оксфордского профессора пылом (в 1935 г. он занял кафедру «метафизической философии» в этом университете) вторгался в обсуждение животрепещущих социально-политических проблем современности, защищая оружием пера свои убеждения демократа и гуманиста.

В этом отношении особенно показательна его «Автобиография», написанная в канун второй мировой войны. Она вся пронизана сознанием социальной ответственности философии, горечью мыслителя и гражданина, отчетливо видящего политическую глупость и классовое своекорыстие руководителей западного мира, пасующих перед агрессивной наглостью фашистских заправил в надежде избавиться с их помощью от рабочего движения.

Приведем несколько цитат из этой работы, чтобы наша обобщающая формулировка не показалась преувеличением. Так, Коллингвуд пишет, что всю сознательную жизнь верил в британскую демократию, и эта вера сохранялась вплоть до военного мятежа в республиканской Испании. «Испанская гражданская война была первым прямым столкновением между фашистской диктатурой и парламентской демократией. Британское правительство сквозь дымовую завесу маскировки проявило себя сторонником фашистской диктатуры».

Второе событие в том же роде — предательство по отношению к Чехословакии, «когда британский премьер-министр летал последовательно в Бертехсгаден, Годесберг и Мюнхен, возвращаясь всякий раз с. приказами немецкого диктатора в кармане, во исполнение которых он изменил политику своей страны за спиной парламента и даже за спиной собственного кабинета». Бессилие традиционных институтов конституционного управления и перерождение (в фашистском духе) исполнительной власти сами по себе вызывают тревогу, но все это — не более чем частные проявления далеко зашедшей болезни всей западной цивилизации.

Как историк античности, Коллингвуд проводит популярную параллель с закатом греко-римского мира, но вовсе не для того, чтобы, как 20 годами ранее Шпенглер, предрекать неизбежное крушение современной цивилизации. Он апеллирует к свободной решимости человека понять, что происходит с ним и с обществом, в котором он живет, и найти выход из сложившейся ситуации. Альтернатива этому — медленная и неотвратимая деградация человека и цивилизации, потеря самоуважения и паралич практической деятельности, наступающий вслед за тем. Это и случилось некогда с античной культурой, которая погибла не от нашествия варваров, а умерла от болезни — «длительно развивавшегося и глубоко укоренившегося убеждения, что ее собственный образ жизни не достоин сохранения».

Сейчас, считал Коллингвуд, то же самое происходит с западным миром, где царит жажда развлечений, превратившаяся в маниакальную страсть, а труд, сельскохозяйственный и индустриальный, презирается и рассматривается лишь как средство существования и дохода, который можно обменять на наслаждения в период вожделенного безделья. Эти мысли напоминают социальную критику Рескина и даже Карлейля, но философски обобщенную и сконцентрированную на первопричине всех социальных болезней, а первопричина — это, по Коллингвуду, распространение враждебности разуму, т. е. иррационализм.

Иррационализм многолик, и симптоматика его чрезвычайно разнообразна. Прежде всего он проявляется на самом пороге сознания. В жизни индивидуума это тот самый пункт, где непосредственная эмоциональная жизнь переходит в самопознание, которое в своей первоначальной форме есть не что иное, как выражение человеком своих эмоций. Деятельность выражения и есть реально сущее, т. е. функционирующее сознание, начальный этап самопознания и тем самым — освобождения от давления стихийных психических сил. «Познание своих эмоций есть господство над ними, самоутверждение человека как их господина. Он еще, правда, не вступил на путь свободного самоопределения (оно начинается с выдвижения цели. — М. К.), но сделал необходимый шаг по направлению к нему».

Вся дальнейшая работа интеллекта основана на этой первой победе сознания, вот почему так важен данный момент духовной жизни человека и столь значительны последствия того, что на языке современной психологии называется «фрустрацией» — неудачной попыткой самовыражения. И дело даже не в самой неудаче, а в стремлении скрыть ее от самого себя — тогда возникает специфический феномен, который Коллингвуд именует «коррупцией сознания». «Коррупция сознания» и представляет собой изначальную и едва ли не самую распространенную форму иррационализма, ибо здесь сознание как бы «подыгрывает» своим эмоциям, вместо того чтобы их контролировать при свете разума. В этом случае и сам интеллект вовлекается в вязкое болото иррациональности, так что вся его сила тратится на изыскание средств для достижения целей, которые диктуются биологическими импульсами, а не свободно-разумным самоопределением субъекта.

Порабощение грубыми эмоциями коррумпированное сознание изображает (вернее — силится изобразить) как свободное решение и творческое самовыражение. Это не обычная ложь, так как ложь предполагает знание истины, но этого знания в данном случае как раз и не может быть, так как попытка самопознания потерпела неудачу. И все же факт фрустрации, хотя и не в отчетливо осознанной форме, «полупризнается» страдающим субъектом в том несколько насильственном переключении внимания с нежелательного предмета на «возвышающий обман» угодливо льстивых представлений о самом себе, в культивировании утешительных иллюзий, заботливо сохраняемых от столкновения с правдой.

Самообман и заблуждения нечистой совести в непостижимом лабиринте человеческой души — едва ли не вечная тема литературы, популяризированная французскими моралистами XVII в., а затем благодаря Дидро и Гегелю проникшая и в философию. У Коллингвуда интересно развитие этой темы в контексте его социального критицизма. Он обращает внимание на состояние современного западного искусства, ибо «искусство есть социальное лекарство от худшей болезни духа — коррупции сознания».

Глубокое падение западной цивилизации сказывается в том, что в ней господствует псевдоискусство: особая интеллектуальная техника провоцирования у людей наперед заданных эмоций, будь то секс, или шовинистические страсти, или что-нибудь другое в том же роде.

Все равно вместо творческого акта самопознания получается расчетливая эксплуатация «голой» (т. е. неосознанной) эмоции с целью добиться желаемого эффекта.

Превознося ремесленные поделки, которые говорят публике только то, что она хочет слышать, публика выражает свое нежелание разобраться в эмоциях, которые ее действительно обуревают. Не желает вникать в собственные чувства, потому что смутно предчувствует правду и боится ее, боится, ибо осознание ситуации потребует принятия ответственных решений, а плыть по течению и легче, и приятней. Плата за страх — душевное опустошение и парализующее чувство безразличия, распространение которого историки констатируют в Римской империи накануне ее окончательного крушения.

Но настоящее искусство еще живет и выполняет свою миссию. Пример его — «Бесплодная земля» Т. С. Элиота. Это не только выдающееся творение поэзии, считает Коллингвуд, но и подлинное откровение, раскрывающее тайны сердца глубоко больного западного мира в символе огромного значения. «Бесплодная земля» — грозное предзнаменование надвигающейся катастрофы, поэтическое пророчество, подтверждаемое философским осмыслением коллизий современного буржуазного общества.

Социально-психологическая атмосфера кризиса буржуазного образа жизни обрисована у Коллингвуда с большой глубиной и точностью, но его позитивная программа расплывчата и малоэффективна. Гуманистические зерна буржуазной культуры можно сохранить в современных условиях лишь в контексте более высокой системы ценностей, основанной на совершенно иной организации общества. Конечно, «вера в разум», которую Коллингвуд называет «абсолютной предпосылкой цивилизации», значит немало, но все-таки гораздо меньше, чем нужно, чтобы изменить мир. Для этого нужна материальная сила, которая могла бы воплотить гуманистические ценности в жизнь и защитить от натиска варваров.

Открыв материалистическое понимание истории, К. Маркс решил эту проблему соединения философского разума и его требований с объективной логикой исторического процесса, рождающего все необходимые предпосылки для преобразования мира на началах разума. Но наш автор остается в плену идеалистических заблуждений и потому не приемлет марксистского подхода к анализу кризисной ситуации. И все же нередкие у него проблески политического реализма позволяют ему понять, сколь велика опасность и как мало может сделать философская мысль сама по себе: «Судьба европейской науки и европейской цивилизации поставлена на карту. Серьезность несчастья как раз в том. что лишь немногие признают приближение беды вообще. Когда Рим был в опасности, спасло Капитолий гоготание священных гусей. Я по профессии всего лишь учительствующий гусь... вскормленный за столом занятий, но гоготание — моя работа, и я буду гоготать».

В «Автобиографии» он заявляет о своей симпатии к марксизму — «философии без перчаток», стремящейся сознательно к единству теории и практики, к философской истине, преобразующей мир. С презрением и гневом Коллингвуд пишет об академической манере, господствующей в британской университетской философии, рассматривать только чисто теоретические вопросы, далекие от повседневной жизни людей и принципиальных социально-политических проблем. Эта манера отличала как раз неопозитивистов: «Они гордились тем, что выдумали философию, настолько очищенную от грязного налета пользы, что, положа руку на сердце, могли сказать: она не имеет никакой пользы вообще; философию настолько специальную, что никто, кроме человека, ведущего жизнь чистого исследователя, не смог бы оценить ее, и настолько темную, что только полностью располагающий своим временем студент (и очень умный человек притом) смог бы понять ее».

В академической манере философствования он усматривает все то же трусливое бегство от реальности, которое характерно для «коррупции сознания», подготавливающей условия для торжества фашизма. Фашизм есть внешнее политическое выражение духа иррационализма: «Эта иррационалистическая эпидемия... заразив политику, заменит идеал упорядоченного мышления в этой области конвульсивным, интуитивным, эмоциональным мышлением, а вместо идеи политического лидера как политического мыслителя выдвинет идею лидера, фокусирующего и персонифицирующего массовые эмоции той народности, к которой сам принадлежит; вместо идеала разумного соглашения с мыслями лидера предложит идею эмоционального слияния с ним; и вместо идеи меньшинства, убеждаемого следовать за лидером,— идею непатриотических личностей... которых заставляют подчиняться эмоциональными средствами, а именно террором».

Когда писались эти строки, нарисованный портрет иррационалистического общества давно уже перестал быть «гипотетико-дедуктивной моделью» и стал социальной реальностью значительной части Европы. Но беспокойство философа вызывало то обстоятельство, что отмеченная им эпидемия вовсе не была локализована в странах фашизма, но распространилась повсеместно в капиталистических странах, поразив и так называемые западные демократии, хотя и не захватила там всего социально-политического организма.

Коллингвуд утверждает даже, что Англия находится на пороге фашистской диктатуры, так как правительство Чемберлена посредством закулисных махинаций «привело в бездействие демократические институты». Разложение парламентской демократии — таковы плоды, по мнению Коллингвуда, 30-летней «пропаганды иррационализма реалистами и логическими позитивистами». «Я знаю теперь, что мелкие философы времен моей юности, несмотря не декларированную ими отрешенность от практических дел, были пропагандистами грядущего фашизма. Я знаю, что фашизм означает конец ясного мышления и триумф иррационализма. Я знаю, что всю жизнь я, сам того не осознавая, был вовлечен в политическую борьбу, сражаясь против этого вслепую. Отныне я буду драться с открытыми глазами».

Отдавая должное боевому антифашистскому духу этого высказывания, нам все же следует сказать, что Коллингвуд глубоко заблуждается, когда видит в движении иррационализма решающую причину возникновения фашистской диктатуры. Иррационалистическое поветрие — не более чем симптом, проявление в сфере идеологии общего кризиса капитализма, порождающего в сфере политики тенденцию к фашизации политической надстройки.

Впрочем, оксфордскому философу не чуждо было и более глубокое понимание причин фашистской угрозы. Ему нельзя отказать в проницательности, когда он сквозь туман геббельсовско-розенберговской демагогии о «войне рас» за «жизненное пространство» для «нации» отчетливо различил классовую сущность «нового порядка». Гитлеровцы называют себя «национал-социалистами», но, отмечал Коллингвуд, если подлинный социализм надеется покончить с войной классов после победы рабочих, ведущей к уничтожению классовых различий, то фашизм надеется ее увековечить победой капитализма и подчинением рабочих.

Думается все же, что националистическая демагогия и расистские бредни тоже внесли свою лепту в формирование фашистской идеологии. В своем последнем произведении — социально-политическом трактате «Новый Левиафан» — Коллингвуд возвращается к анализу фашизма. Он был уже неизлечимо болен и взялся за перо, «когда впервые стало очевидно, что мы не знаем, за что сражаемся, а наши лидеры не в состоянии или не хотят разъяснить нам это». С началом второй мировой воины политическая слепота, апатия и двуличие правящих кругов капиталистического мира ничуть не поубавились, и непонимание смысла происходящего было таким же распространенным явлением, как и в дни Мюнхена.

Смертельная схватка с фашизмом не была обычной войной, вызванной соперничеством однотипных государств. Это была война за сохранение основ европейской цивилизации против варварства, грозящего вернуть человечество к «естественному состоянию» в гоббсовском смысле «войны всех против всех». Так в «Новом Левиафане» возникла диалектическая пара категорий — «цивилизация» и «варварство», — обозначающая противоположные тенденции исторического процесса.

«Цивилизация» означает процесс усиления собственно социального элемента общественной жизни, урегулирование разногласий на основе разума (это Коллингвуд называет «диалектикой политики»), а «варварство» — сознательную враждебность по отношению к этой тенденции, опору на подавление как перманентный принцип управления. Короче и проще: цивилизация — это мир внутри и между государств, а варварство — война. Это звучит как азбучная истина, словосочетание «фашистское варварство» давно уже вошло в обиход, но нужно учитывать, что до сих пор на Западе не прекращаются попытки представить войну Англии и США с фашистскими державами как «трагическое недоразумение» с обеих сторон или как фехтовальный поединок галантных кавалеров, одному из которых волею судеб пришлось отправиться на тот свет, к большому сожалению партнера и секундантов.

К тому же в общем употреблении понятие «варварство» приобрело эмотивное значение, в котором трудно что-либо распознать, кроме негативной реакции. Поэтому стремление Коллингвуда устранить неопределенность, подвергнув это понятие историко-философскому анализу, небесполезно. В конечном счете противоположность цивилизации и варварства — одна из сторон центральной для Коллингвуда антитезы разума и иррациональности, духовного и витального, человеческого и природного, свободы самоопределения и слепого подчинения. «Быть цивилизованным означает жить, насколько возможно, диалектически, т. е. в постоянном стремлении превратить всякий случай несогласия в соглашение. Известная степень принуждения неизбежна в человеческой жизни, но быть цивилизованным — значит сокращать применение силы, и чем больше мы цивилизованы, тем больше это сокращение».

В своей политической философии Коллингвуд встал в оппозицию к гегельянскому культу государства и выступил продолжателем классической традиции буржуазного либерализма в Англии. Верный своему методу диалектического резюмирования исторической традиции, Коллингвуд и здесь стремится обозначить контуры абсолютно существенного и сохраняющего значение в настоящем. Это ядро европейской политической мудрости он называет «классической политикой» (в этом контексте слово «политика» означает не саму политическую деятельность, а знание о ней), а самым видным ее представителем провозглашает Т. Гоббса, автора «Левиафана».

«Классическая политика», по Коллингвуду, основана на договорной теории общества, пользующейся абстракцией юридического лица — носителя свободной воли и субъекта договорных отношений. Благодаря этому Гоббс «сделал открытие, что факты общественной жизни не только комплексны, но и представляют собой поляризованный комплекс, нечто, обладающее двумя концами, — диалектику. Эти две противоположности суть „общество“ и „природа“, общество относится к той части политической жизни, которая состоит в установлении соглашения между умственно зрелыми людьми для совместного действия, а природа — ко всему остальному».

Прогресс цивилизации заключается в постепенном вытеснении природного элемента человеческой жизни общественным. Это асимптотический процесс, никогда не достигающий завершения. Противоположно направленный процесс — стремление вернуться вспять, к природному состоянию господства грубой силы — и есть варварство. Новая мировая война — открытый вызов варварства, пытающегося задушить дух сотрудничества, который составляет самую сущность цивилизации, а международный фашизм — новый исторический вид варварства. Коллингвуд, ссылаясь на исторический опыт, предрекает фашизму поражение в борьбе с духом мира, свободы и разума. Таково последнее слово мыслителя-гуманиста, для которого философия была не интеллектуальным спортом, а органом индивидуального и общественного самосознания. Не случайно так часто встречается в его произведениях мысль о том, что главным предметом современной философии должна быть история XX века.

II

Говорят, что настоящий философ всю жизнь разрабатывает одну, и только одну идею, из которой и вырастает все его творчество, как организм из семени. Вряд ли можно уложить в эту формулу всю историю философии, но нередко она оказывается справедливой. В данном же случае мы знаем точно, и знаем благодаря самому Коллингвуду, какая идея стала для нею лейтмотивом и программой теоретической работы на всю его жизнь. Это идея «сближения философии и истории».

Много раз он обращался к разъяснению этой мысли, в том числе и в первом параграфе Введения в «Идею истории», и кое-что действительно разъяснил, хотя и не до конца, ибо при интерпретации некоторых положений его доктрины до сих пор не утихают споры. В общих чертах содержание этой идеи кажется совершенно однозначным: история должна проникнуться философским самосознанием природы, метода и познавательных возможностей своих процедур, а философия в свою очередь — внести необходимые коррективы в свою теорию и метод, вобрав в себя опыт исторического мышления.

Философское осмысление практики исторического познания не может остаться без последствий и для самой философии — точно так же, как философское осмысление ньютоновского естествознания наложило неизгладимый отпечаток на всю традицию новой философии, начиная с Декарта.

Но по мере того как историческое мышление углубляется в философские основания своей собственной деятельности, претерпевает изменение и само понимание природы философии, которое все более проникается историзмом. «Сближение», таким образом, означает наведение моста с обеих сторон, со стороны истории и со стороны философии, а тем самым — коррелятивные изменения в интерпретации обоих видов познавательной деятельности. Такова общая идея и одновременно программа работы, выполнение которой охватило почти три десятилетия творческой деятельности Коллингвуда. Об основных этапах этой деятельности мы уже говорили. Перейдем теперь к анализу главного труда его жизни — «Идеи истории».

Львиную долю книги занимает исторический обзор основных этапов развития «идеи истории». Эволюция идеи истории показывает, насколько состояние исторической науки в тот или иной период зависело от философских предпосылок, молчаливо предполагавшихся или явно высказывавшихся историками. Коллингвуд выделяет три основные эпохи историографии: античную, христианскую и новую (последняя в свою очередь подразделяется на ряд периодов).

Античная историография черпала свои представления об общей природе исторического процесса и о человеке как действующем лице исторического процесса из соответствующих философско-мифологических предпосылок (античная философия исторически развивалась из мифологии и никогда не порывала с ней связи). Отсюда — и циклическая модель исторического изменения («миф вечного возвращения»), и упрощенно рационалистическая трактовка человеческих действий, и признание неизменной заданности характерологических свойств личности, то, что Коллингвуд называет «субстанциализмом» концепции человека.

Религиозно-философские установки христианства радикально преобразовали понимание человека, истории и человека в истории. Последствия этого преобразования оказали большое влияние на всю традицию европейского исторического мышления вплоть до ваших дней. Нет необходимости повторять здесь то, что читатель сможет прочитать сам, нам важно подчеркнуть лишь общую, сквозную идею, пожалуй, недостаточно рельефно выраженную в книге Коллингвуда просто потому, что автор не успел подготовить свою книгу к печати (об этом вообще не следует забывать при чтении).

Общая же идея состоит в том, чтобы проследить процесс изменения «абсолютных предпосылок» исторического мышления, абсолютных именно потому, что они безоговорочно принимаются историком как самоочевидное основание всего его дальнейшего труда, как общие рамки и принципы организации фактического материала. Чаще всего они даже не осознаются самим историком в этом своем качестве априорного оформления эмпирического содержания исследования, и анализ их выпадет на долю философа. Вот почему в «Идее истории» такое большое место занимает изложение разнообразных философских доктрин, особенно в историографии нового времени, ибо по этим доктринам можно судить, как изменялись «абсолютные предпосылки» христианской историографии, уступая место иному пониманию фундаментальных принципов исторического мышления. В конечном счете из этого процесса и выросло современное научное понимание предмета и метода истории.

Не особенно удачна терминология Коллингвуда (какие же это «абсолютные предпосылки», если они, как показывает в своей книге наш автор, претерпевают изменения в ходе исторического процесса), но справедлива его основная мысль: никогда на свете не было историографии, свободной от философско-мировоззренческих установок, господствовавших в обществе в ту или иную эпоху его исторического бытия. «Чистый опыт» без философской интерпретации, эмпирическое исследование, включающее в себя факты, и только факты, и ничего, кроме фактов, — все это призраки, порожденные методологической невинностью позитивистов, их совершенно неисторическим подходом к анализу познания.

Кажется, что историческое познание ближе всего подходит к идеалу позитивистов, но это только на первый взгляд: ведь кроме хроники событий каждое историческое повествование содержит схему изложения, хотя бы в самой рудиментарной форме. К тому же, повествуя о деяниях людей, историк, часто сам того не замечая, вдается в обсуждение природы человека как субъекта исторических деяний, а это уже философский вопрос независимо от того, поднимается он открыто или только подразумевается, молчаливо предполагается сухим сообщением событий. И даже когда история освобождается от религиозно-мифологической схематики мирового процесса (в новое время), она не превращается в чистую фактографию: просто одна группа предпосылок сменяется другой.

И Коллингвуд, как истый гегельянец, выдвигает задачу исследования самого процесса превращения одной группы исторических предпосылок в другую. Симптомом этого превращения служит обнаружение противоречий, или, как он сам предпочитает говорить, strains («напряжений», «натяжений»), внутри системы предпосылок. Они-то и свидетельствуют об исторических сдвигах в фундаментальных принципах миропонимания. «Одна фаза превращается в другую, потому что она находится в состоянии неустойчивого равновесия и содержит в себе семена изменения, и притом вполне определенного изменения. Ее структура не покоится, она всегда находится под напряжением... Если влияние Гегеля на историографию XIX века было в целом к лучшему, то это потому, что историческое исследование было для него прежде всего и главным образом изучением внутренних напряжений, вот почему он открыл путь таким блестящим достижениям, как анализ внутренних напряжений в экономическом обществе XIX века, анализ, который создал Марксу репутацию великого историка... Где нет напряжений, там нет и истории. Цивилизация... вырабатывается посредством некоторой динамической логики, в которой различные и на первый взгляд несовместимые формулы как-то умудряются поддерживать весьма непрочное сосуществование».

История, стало быть, представляет собой процесс, а не внешнюю последовательность единичных событий, механически сцепляемых между собой какой-либо надысторической закономерностью вроде «закона прогресса» или «эволюции», как это любили делать позитивисты прошлого столетия. Анализ процесса действительно требует «динамической логики», т. е. диалектики, рассматривающей явления в их изменении и развитии. То, что Коллингвуд называет «напряжением», лучше и точнее выражается понятием «борьба противоположностей», играющим главенствующую роль в методологии диалектического материализма. К. Маркс писал: «Сосуществование двух взаимно-противоречащих сторон, их борьба и их слияние в новую категорию составляют сущность диалектического движения». Развивая теорию материалистической диалектики, В. И. Ленин указывал: «Условие познания всех процессов мира в их „самодвижении“, в их спонтанейном развитии, в их живой жизни, есть познание их как единства противоположностей».

Но дело не только в терминологических неточностях при описании диалектики процесса. Гораздо существеннее то, что само понимание процесса у Коллингвуда идеалистическое, а это обстоятельство, как мы уже отмечали ранее, не дает возможности последовательно провести диалектический взгляд на мир. Величайший триумф марксизма в интерпретации общественного развития связан с идеей естественноисторического процесса. В этом понятии применительно к специфике человеческой истории реализован общий принцип материалистической диалектики, который В. И. Ленин сформулировал следующим образом: «развитие есть „борьба“ противоположностей». Развитие общества осуществляется в единстве и «борьбе» человека и природы. Это обстоятельство К. Маркс и отразил в понятии естественноисторического процесса.

«Естественным» этот процесс является потому, что, во-первых, основу человеческой истории составляет рост производительных сил, т. е. практическое отношение людей к природе, во-вторых, как природе, так и человеческой истории присущи объективные законы, и в-третьих, во всех антагонистических формациях эти законы действуют слепо, насильственно, разрушительно, за спиной людей, подобно силам природы. Но эти особенности, по К. Марксу, вовсе не лишают развитие общества его специфически исторического характера, ибо в истории действуют люди, наделенные сознанием и волей, и господствуют общественные, а не природные закономерности.

Эта действительно диалектическая точка зрения позволяет преодолеть позитивистский натурализм, не впадая в то же самое время в противоположную ошибку идеализма, абсолютно противопоставляющего историю природе. Это абсолютное противопоставление Коллингвуд называет «автономией истории» и видит в постепенном утверждении такой позиции общий результат многовекового развития «идеи истории». Отсюда вытекает и отрицание закономерностей исторического процесса, и чрезмерное сближение исторического познания с искусством, что дает основание упрекнуть Коллингвуда в том самом иррационализме, против которого он, как мы видели, неустанно выступал. Эти пороки философии истории Коллингвуда уже отмечены марксистской критикой.

По Коллингвуду, исторический процесс, само историческое бытие полностью совпадают с историческим сознанием. «Нет какого-то особого исторического процесса наряду со специальным способом познания его, а именно исторической мыслью. Исторический процесс сам по себе является процессом мысли и существует постольку, поскольку индивидуальные субъекты, составляющие части его, сознают себя таковыми». Немало усилий затратил наш автор, чтобы сделать максимально приемлемым или хотя бы правдоподобным этот экстравагантный идеалистический тезис. С этой точки зрения, любая концепция, призывающая различать объективные и субъективные факторы исторического процесса, будет выглядеть как «натурализм». В действительности же натурализм здесь ни при чем, ибо последовательное развитие идеалистического постулата тождества бытия и сознания приводит к непреодолимым затруднениям. Философия истории Коллингвуда — красноречивое тому подтверждение. Проследим ход его рассуждений.

Еще Гегель противопоставил исторический процесс монотонной повторяемости природных явлений. Эволюционная биология, а затем современная квантово-релятивистская физика подорвали основу этого противопоставления, но не уничтожили различия между природой и историей. Дело в том, что природа — процесс событий, а история — процесс человеческих действий. Мало этого, история отличается от природы не только как событие отличается от действия, но и по своему отношению к познающему субъекту. Событие в природе принадлежит внешнему миру и доступно наблюдению и даже воспроизведению при соблюдении определенных условий. Совсем не то историческое событие: ведь оно давно окончило свое существование и может быть воспроизведено лишь с помощью чего-нибудь вроде уэллсовской машины времени, которая пока что остается достоянием фантазии романиста. Как же можно познать то. что некогда было, а теперь безвозвратно ушло? Практикующий историк, лишенный философских запросов и погруженный в «догматический сон», вовсе не увидит здесь проблемы: события, конечно, в прошлом, но ведь кое-что осталось и дошло до нас, и на основе этих остатков мы и судим о прошлом. Но проблема как раз заключается в том, насколько такая практика соответствует высокому стандарту подлинной научной достоверности. Недаром еще Декарт — пропагандист нарождавшейся математической физики — отозвался об истории с плохо скрытым пренебрежением. И философски мыслящий историк не мог отделаться от неумолимого вопроса, заслуживает ли история названия науки или, в популярной кантовской манере, «как возможно» историческое познание.

Кантовская формулировка полезна еще и потому, что она до предела обостряет проблему: историческое познание невозможно, как невозможно познание «вещи в себе», ибо «вещью в себе», по Канту, является всякий предмет, о котором мы не можем иметь непосредственного чувственного опыта. Природный процесс мы можем наблюдать, а исторический — нет; стало быть, историческая наука невозможна. Сам Кант такого вывода не сделал, потому что анализ исторического знания его не занимал, но логика его позиции была ясна и однозначна: если взять за образец ньютоновскую науку о природе, то историю наукой считать нельзя.

Оспорить этот вывод можно было только в том случае, если бы удалось показать, каким образом объект исторического знания все-таки «дан» познающему субъекту. Ответ Коллингвуда — его концепция «априорного воображения», развитая во втором параграфе «Эпилегомен» к «Идее истории». Исторический объект не дан в восприятии, ибо восприятие знакомит нас лишь с мертвыми реликтами, которые становятся историческим знанием только после того, как подвергнутся компетентной интерпретации. Без интерпретации они ничего не говорят о прошлом и остаются ничего не значащими деталями бесконечно богатого внешнего мира. Восприятие есть непосредственное знание окружающей нас в тот или иной момент времени обстановки. Историк же мысленно переносится в совсем иное время с иными обстоятельствами. Переносится, как любили говорить в старину, «на крыльях воображения». Стало быть, прошлое живет в воображении. Весьма банальная увертюра философско-исторического исследования, на первый взгляд, бесплодный трюизм обыденного сознания, который скорее заводит анализ в тупик, нежели подвигает к решению вопроса. Ведь ссылка на воображение превращает историю в разновидность искусства. Недаром эллины связывали историю с музой.

Коллингвуд и не думает смягчать возникающую здесь аналогию, он, наоборот, доводит ее до кульминационного пункта: «Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чем они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной». И в этом отношении историческое воображение есть знание, «выводное и вполне обоснованное знание», характеризующее всякую науку. Специфика истории и заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье», т. е. историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределяющуюся и самообосновывающую форму мысли». Таким образом, возможность исторического знания заключена в том, что каждый человек в отдельности и все люди вместе наделены историческим сознанием как особым свойством всякого сознания вообще. Благодаря этому и может существовать историческая наука, т. е. «всецело обоснованное знание о том, что преходяще и конкретно». Историческое сознание — это и почва исторической науки, и в какой-то мере ее собственный продукт, ибо развитие исторического знания приводит к углублению исторического сознания. XX век отличается таким обостренным историческим сознанием, которого не знали прежние эпохи, и это результат небывалого расцвета исторических исследований. В то же время непонимание Декарта и иже с ним объясняется тем, что новое научное сознание было закономерно антиисторическим, ибо означало радикальный разрыв с прошлым во имя создания небывалого — новой науки о природе, экспериментально-математического естествознания. Должны были пройти века, чтобы историческая наука могла утвердить себя в общем сознании наравне со всем процветающим семейством естественных наук. Философия, по Коллингвуду, и нужна для того, чтобы осознать это обстоятельство и определить место истории на общей «карте знания».

Итак, историческое сознание есть «воображаемая картина прошлого». Причем воображение играет в историческом познании не декоративную роль, как это всегда почти признавалось, оно существует не для «раскрашивания» сухих сообщений источников и развлечения читающей публики. Его роль конституитивна, оно несет саму историческую конструкцию, и в нем оживает весь исторический мир. Но на этой стадии анализа никак нельзя остановиться, ибо это решение рождает новое недоумение, которое мы предложили бы назвать «парадоксом презентизма». Широко известный афоризм Бенедетто Кроче — «всякая истинная история — это современная история» — и можно рассматривать как формулировку этого парадокса, хотя итальянский философ усматривал в своем изречении резюме истинной теории историографии. Между тем оставалось совершенно неясным, как современность исторического исследования могла сочетаться с его историчностью, не означала ли формула Кроче поглощения исторического сознания современностью, полного растворения прошлого в образе мыслей историка, пишущего о прошлом. Теоретически крочеанское кредо могло означать, что прошлого в действительности не существует, а есть только настоящее и что, следовательно, историческое знание есть в сущности иллюзия. Отголосок такого неутешительного взгляда мы находим в раннем произведении Коллингвуда «Speculum Mentis». Проблема, таким образом, заключалась в следующем: как современная история может все-таки остаться подлинной историей, т. е. как в настоящем может ожить и возродиться подлинное прошлое, а не собственное мышление историка, выдаваемое за историческую реальность. Коллингвуд пишет в «Автобиографии», скольких мучительных раздумий ему стоила эта проблема и как он наконец нашел ее решение. В «Идее истории» это решение изложено в четвертом параграфе «Эпилегомен» под названием «История как проигрывание (reenactment) прошлого опыта». «Проигрывание» не в смысле поражения, а в смысле воспроизведения заново. (Мы предпочли буквальный перевод, хотя и содержащий по-русски некоторую двусмысленность, описательному эквиваленту «воспроизведение заново», потому что он точнее выражает смысл анализируемой нами концепции.)

Оригинальность подхода Коллингвуда нелегко распознать, потому что здесь, как и везде, он исходит из идеи диалектического развития традиции. Декадентское философское мышление, мышление «мелких философов», как он сам любил говорить, начинает с утверждения своей новизны и любой ценой старается обособить себя от прошлого. Вот почему оно, как правило, приводит к мнимым открытиям и после кратковременной шумихи предается забвению. Презрение к истории не остается безнаказанным. Напротив, истинное философское мышление начинается с «перемысливания заново» — с исторической реконструкции предшествующего процесса мысли как раз для того, чтобы понять, какая новая проблема возникает из столкновения нового опыта с прежними решениями. Новый философский взгляд всегда выступает, по Коллингвуду, как завершающая фаза «диалектической серии» ранее пройденных этапов, но это завершающая фаза лишь постольку, поскольку она представляет собой некоторый прогресс по сравнению с предыдущей. Однако философ «никогда не достигает абсолютного конца этой серии, потому что, как только он достигает определенного пункта, он уже приходит к осознанию новых проблем... Вечна и существенна не та или эта система, ибо каждая особая система есть не что иное, как промежуточный отчет о прогрессе мышления вплоть до того момента, когда появилась эта система, но сама необходимость мыслить систематически».

Жизнь философии есть вечное противоречие между систематизацией исторического опыта и новой реальностью, несущей с собой новые запросы, на которые должна ответить мысль, сломав рамки прежней системы и переосмыслив накопленное знание в соответствии с более глубоким пониманием. С каждой новой системой это противоречие разрешается, но тут же возникает вновь, ибо движение жизни неостановимо. Для той или иной философствующей индивидуальности ощущение завершенности знания совершенно закономерно, в нем выражено сознание прогресса в понимании философских проблем. Естественно, что новый взгляд рассматривается как абсолютная истина постольку, поскольку все предшествующие концепции приводятся в соответствие с ним, а для самого философа его точка зрения — кульминация интеллектуальных усилий всей жизни. Не стоит только думать, что субъективный предел понимания отдельной индивидуальности, каким бы мощным интеллектом она ни обладала, исчерпывает познавательные возможности философско-исторического самосознания.

С этих позиций и подходит Коллингвуд к обоснованию исторического знания в упомянутом четвертом параграфе «Эпилегомен». Сам текст не содержит почти никаких историко-философских отсылок, концепция «проигрывания прошлого опыта» как сущности исторического знания вводится сразу, без объяснения ее генезиса, что затрудняет, конечно, ее понимание. Поэтому некоторые пояснения будут, как нам представляется, небесполезны. Гегель коренным признаком истины считал тождество субъекта и объекта, мысли и предмета, достигаемое философией, которая во внешнем мире «прозревает» то же самое содержание, что и в субъективной реальности своего внутреннего мира каждый человек переживает и сознает. Это сознание философия и возводит на уровень объективности понятия, образующего общую основу и внешнего, «материального», мира, и внутреннего, психического. С философской точки зрения психическое в основе своей содержит нечто объективное, а физическое, материальное, наоборот, субъективное. Эту общую субъективно-объективную основу мира Гегель и назвал «понятием», которое, достигая самосознания, становится «абсолютным духом».

После того как общественное воодушевление, рожденное Великой французской революцией и наполеоновскими войнами, сменилось духом мирного индустриального прогресса на почве победивших буржуазных отношений, чары гегелевской системы рассеялись, и наступило господство позитивизма. Позитивисты в гегелевской диалектике не заметили ничего, кроме пустой словесной эквилибристики. Между тем когда в 80-х годах прошлого столетия возникло идейное движение, поставившее своей целью философское обоснование социально-гуманитарного знания («наук о культуре», или «о духе», как тогда выражались), В. Дильтей, наиболее глубокий мыслитель этого направления, неожиданно для самого себя снова столкнулся с гегелевской проблематикой. По Дильтею, историческое познание есть «понимание», а понимание в отличие от объяснения, практикуемого естествознанием, есть «переживание заново» того психического содержания, которое заключено в окаменелых остатках прошлого, доступных нашему созерцанию теперь Гносеологической предпосылкой понимания и является тождество субъекта и объекта, ибо «переживание заново» есть не что иное, как полное слияние исследователя со своим предметом. Но это значит, что в чужом сознании я нахожу свое, а в своем внезапно обретаю чужое, как ранее скрытое измерение меня самого, и, следовательно, «мое» и «чужое» становятся различными проявлениями общечеловеческого сознания. Так гегелевская «эквилибристика» оказалась приложимой к описанию реального процесса познания. Но оставался еще вопрос о гарантиях объективности «понимания», и здесь Дильтей обращается к авторитету психологии, правда не обычной, экспериментальной, а особой, «описательно-расчленяющей». Но это означало, по мнению Кроче, капитуляцию историзма перед психологизмом. Кроче отстаивал автономию исторического знания, но не сумел показать, каким образом прошлое может сохранить свою реальность в контексте настоящего.

Именно его имеет в виду Коллингвуд, когда следующим образом резюмирует дискуссию, возникшую в связи с крочеанским презентизмом: «История как познание прошлых мыслей (актов мысли)... невозможна без допущения, что познать чужой акт мысли означает повторить его для себя... Но постольку, поскольку мы проигрываем (re-enact) его, он становится нашим собственным актом; он становится субъективным и по этой причине перестает быть объективным, становится настоящим и перестает быть прошлым». Такова антиномия исторического понимания, которую и пытается разрешить Коллингвуд. Спасти концепцию понимания от презентистского субъективизма может только уяснение специфической природы мышления по сравнению с «потоком сознания» — непосредственной психической жизнью субъекта с его мимолетными впечатлениями, чувствованиями и эмоциями. Эта стихия непосредственности историческому знанию неподвластна, в своей субъективности она умирает сразу же после того, как одно впечатление сменяется другим, от впечатлений остаются лишь следы в памяти и ничего больше. Но воспоминание бессильно воссоздать прошлое впечатление в его первозданной свежести, это всего лишь бледная копия былого и невозвратного, имеющая действительно лишь субъективное значение для того человека, который вспоминает. Он, конечно, может сообщить об этом другим, поделиться своими воспоминаниями, но беда в том, что грань между воспоминанием и вымыслом в таких случаях становится неуловимой. У нас никогда не может быть уверенности в том, что это действительно было, что мы тогда на самом деле чувствовали то самое и так, как об этом сейчас рассказываем. Иначе говоря, свидетельства памяти должны подкрепляться документами, но в том-то и дело, что для переживаний нет документов, а есть в лучшем случае лишь поэтическое перевыражение, которое, конечно, тоже документ, но документ художественной литературы, а не историческое свидетельство. Поэтому «мы никогда не узнаем того, как благоухали цветы в саду Эпикура или что чувствовал Ницше, когда ветер играл его волосами во время прогулок по Альпам; мы не можем пережить триумф Архимеда или горечь Мария; но доказательство того, что эти люди мыслили в это время, находится в наших руках, и, воссоздавая их мысли посредством интерпретации документов, мы получаем достоверное знание о прошлом».

Мысль тем отличается от непосредственного переживания, что она двойственна, субъективно-объективна по своей природе, более того, в своей субъективности она не перестает быть объективной и, наоборот, в своей объективности не теряет качества субъективности. Это значит, что она никогда не может быть «просто» субъективной или только объективной, а всегда представляет собой и то и другое, вместе взятое. Именно эта двойственная природа мысли и делает возможным историческое познание, согласно Коллингвуду. В этом пункте средоточие всей его гносеологической концепции и его специфический вклад в «критическую философию истории», у истоков которой стояли его соотечественник Ф. Г. Брэдли и В. Дильтей.

Субъективность мысли — в ее контексте, т. е. прежде всего во всех смысловых связях, которые соединяют содержание воспроизводимой нами мысли с общим планом духовной жизни субъекта данной мысли, включая и эмоционально-аффективный аккомпанемент мышления. Ясно, что во всей своей целостности этот контекст невоспроизводим, но в этом и нет необходимости, ибо доступна воспроизведению важнейшая часть контекста, связанная с обоснованием данной мысли, или, пользуясь техническим философским языком, с ее «опосредствованием». Это различение непосредственности и опосредования, заключенное опять-таки в природе самой мысли, и спасает достоверность исторического знания. Коллингвуд поясняет свою мысль на примере знаменитого диалога Платона «Теэтет», посвященного теории познания. Историко-философский контекст диалога неясен, ибо мы до сих пор не знаем, с какими именно концепциями сенсуалистического толка сражается родоначальник античного идеализма. Однако это не мешает нам понять мысль самого Платона и воспроизвести ее в своем собственном сознании.

Дело в том, что «в своей непосредственности, взятые в органической связи с опытом, из которого они возникли, мысль Платона и моя мысль (о Платоне. — М. К.) отличаются друг от друга. Но в своем опосредствовании они одинаковы... Сам процесс рассуждения, отталкивающийся от определенных предпосылок и приводящий к совершенно определенному заключению, рассуждение, которое может быть проведено Платоном, или мной, или кем-либо еще,— вот что я называю мыслью в ее опосредствовании. В уме Платона этот процесс существовал в определенном контексте теоретической дискуссии; в моем уме, так как я не знаю этого контекста, он существует в другом контексте, в контексте дискуссии с современным сенсуализмом». Это различие в контексте и объясняет, почему, «перемысливая заново» аргумент Платона, я остаюсь самим собой, а не превращаюсь автоматически в платоника. Различие в контексте, иными словами, объясняет, почему историческое понимание есть знание, мое знание о Платоне, а не просто духовное слияние с точкой зрения великого мыслителя.

Как показывает анализ контекста, Коллингвуд старается уберечь концепцию исторического понимания от двух опасностей сразу: от психологического субъективизма прагматистов, с одной стороны, и от «логического атомизма» неопозитивистов и неореалистов, с которыми он постоянно ведет полемику в «Автобиографии», — с другой. И все же эта борьба на два фронта не увенчалась настоящим успехом: определенный крен в сторону субъективизма, как мы увидим, все-таки присущ учению Коллингвуда. Но сначала закончим экспозицию его концепции.

Никакая мысль не может быть адекватно понята в «вакууме», т. е. вообще без всякого контекста, как нечто совершенно объективное, изолированное от процесса мышления, в ходе которого она (эта мысль) только и возникает. Это, собственно говоря, старинный гегелевский тезис — лейтмотив Предисловия к «Феноменологии духа», своеобразной увертюре к его грандиозной философской симфонии. Из этого лейтмотива Коллингвуд извлекает кое-какие новые звучания, нужные ему для опровержения платформы «логического атомизма». Мысль не есть факт или событие, которое мы могли бы фиксировать как определенный элемент внешней среды. Чтобы могло возникнуть настоящее понимание, чужая мысль должна укорениться в моем собственном сознании как элемент моего собственного опыта, как момент моего акта мышления. Вот почему Коллингвуд и говорит о «про-игрывании прошлого опыта», а не о простом пассивном отпечатке, механическом воспроизведении некоего содержания. «Про-игрывание» означает, стало быть, мою способность, если можно так выразиться, «встать вровень» с мыслью, которую я стараюсь понять. Поэтому «историческое исследование показывает самому историку силы его собственного ума. Так как все, что он может познать исторически, ограничивается теми мыслями, которые он в состоянии заново для себя перемыслить, то самый факт появления этого знания показывает ему, что его ум способен мыслить теми способами, которые для этого нужны. И наоборот, всякий раз, когда он обнаруживает, что некоторые исторические проблемы непонятны, он открывает ограниченность своего собственного ума; он открывает, что есть категории, в которых он не может или больше не может, или еще не может мыслить». Так история оказывается в конечном счете «самопознанием разума» и принимает на себя функции традиционной «философии духа».

Описав полный круг, мы возвращаемся к исходному тезису Коллингвуда: «Вся история есть история мысли»,— но теперь уже мы знаем не только тезис, но и его обоснование в самых основных звеньях аргументации, то, что Коллингвуд называет «контекстом». Историческое сознание, историческое знание (наука) и исторический процесс означают для него в сущности одно и то же, только с различными смысловыми акцентами. Исторический процесс есть то, и только то, что может быть доступно историческому познанию, а познанию может быть доступно только сознание, мышление (для Коллингвуда это синонимы). Основной идеалистический тезис не постулируется догматически, но выдвигается как результат концепции исторического понимания. Отождествление исторического сознания с историческим бытием — необходимое, согласно Коллингвуду, условие возможности самого исторического знания. И наоборот, всякий подлинный ученый-историк обязан признать, что его единственным предметом исследования является «мысль», т. е. целесообразная деятельность людей в самых разнообразных формах, как это разъясняется в пятом параграфе «Эпилегомен». История изучает деяния людей, но не всякие действия являются предметом исторического познания, а только целесообразные: «особенность этих действий в том, что они обязательно осуществляются „с целью“, что обязательно должна присутствовать цель в качестве основы, на которой воздвигается вся структура действия и которой она должна соответствовать». Это уже не звучит так дико по-гегелевски («дико», разумеется, для слуха профессионального историка), как первоначальный тезис насчет «истории мысли» в его нерасшифрованном виде. В историческом познании без анализа целесообразной деятельности обойтись, конечно, нельзя. Вопрос только в том, можно ли весь исторический процесс свести к ней, достаточно ли одного знания человеческих целей, чтобы уловить связь и смысл исторических событий.

Идеализм Коллингвуда в понимании исторического процесса сразу выступает на поверхность, как только он переходит к обсуждению проблемы свободы (шестой параграф «Эпилегомен»). Для него история всегда была, есть и будет ареной человеческой свободы, исключающей объективную необходимость в точном смысле этого слова. И этот его тезис не следует понимать примитивно: свобода не синоним произвола и потому вовсе не исключает влияния исторических обстоятельств. Напротив, чем разумнее действует человек, тем лучше он учитывает требования ситуации. И Коллингвуд находит сильные слова для разъяснения своей позиции. «Для человека, собравшегося действовать, ситуация — хозяин, оракул и бог. И если он позволит себе пренебречь ситуацией, ситуация не станет пренебрегать им. Она не из тех богов, которые оставляют богохульство безнаказанным». Если взять это высказывание в его буквальном значении, то с ним вполне можно было бы согласиться, но уже на следующей странице выясняется, что «твердые факты ситуации» — образ мыслей, интерпретация обстоятельств действующим лицом. Такая точка зрения принципиально не позволяет проводить различие между объективными и субъективными факторами исторической ситуации, а если такое различие все же предусматривается, хотя бы терминологически, то оно всецело остается в рамках исторического сознания той или иной эпохи. Никто не спорит, что люди принимают решения, руководствуясь собственными оценками событий, а не позднейшим объективным знанием, ошибки, иллюзии и предрассудки органически вплетаются в ткань истории и вносят свою лепту в формирование облика прошлого. И все же сквозь все зигзаги и случайности пробивает себе дорогу историческая необходимость, познание которой и дает историку «нить Ариадны», позволяющую ориентироваться в безбрежном океане частных фактов и единичных явлений.

Этого-то и не хочет признать Коллингвуд, который всякое представление о закономерности автоматически зачисляет по ведомству «натурализма». Но каким образом тогда можно теоретически обосновать преемственность исторических эпох, единство исторического мира, которое (единство) он сам объявил необходимой предпосылкой исторического знания (см. параграф «Историческое воображение»)? У Гегеля события нанизывались на единый стержень абсолютной идеи, развивавшейся во времени и последовательно воплощавшейся в «дух народа», то одного, то другого в зависимости от этапа исторического развития. Один народ передавал эстафету прогресса другому, так шествовал в истории «мировой дух», пока не достиг наконец полного осуществления принципа свободы и не стал «абсолютным». Коллингвуд довольно рано распрощался с таким представлением: «мировой дух — просто мифология». Действительно, для рационалистической философии XX в. гегелевский взгляд был совсем уже неприемлем из-за своих явных теологических аллюзий. Но что останется от мировой истории, если отказаться от постулата мирового сознания — явно ненаучного допущения, и все же продолжать считать, что историческое сознание и историческое бытие одно и то же?

Приходится признать всеобщую историю, мировой исторический процесс в его целом атавизмом все того же «натуралистического взгляда» и наложить запрет на историческое обобщение, выходящее за пределы достоверных выводов о прошлом. Единственным всеобщим элементом, не позволяющим истории рассыпаться в груду изолированных фактов, остается само историческое сознание. Именно в нем индивидуальное расширяется до всеобщего, интегрируя в себе прошлый опыт, а всеобщее приобретает индивидуальность, возрождаясь в контексте другого сознания, сознания историка. В противовес неокантианскому определению истории как «науки об индивидуальном» Коллингвуд настаивает на том, что предметом истории нужно считать именно всеобщее. «Таким образом, неопределенная фраза, что история есть знание об индивидуальном, одновременно и слишком расширяет, и слишком сужает предмет истории: слишком расширяет, потому что индивидуальность воспринимаемых объектов, явлений природы и непосредственная сторона психической активности лежат за ее пределами... слишком сужает, потому что исключает всеобщее, хотя именно всеобщее в событии или характере делает его действительным и возможным объектом исторического исследования, если под всеобщим мы имеем в виду то, что выходит за пределы чисто локального и временного существования и обладает значением для всех людей во все времена... Поэтому индивидуальные действия и лица выступают в истории не благодаря своей индивидуальности как таковой, но вследствие того, что их индивидуальная природа является также и всеобщей».

Чтобы сделать это рассуждение менее абстрактным, проиллюстрируем его на примере. Допустим, мы вдумываемся в слова «жребий брошен». По преданию, их произнес Цезарь, решив начать еще одну гражданскую войну в республиканском Риме, но вправе ли мы утверждать, что смысл этой фразы уникален и неповторим? Ведь то же самое по существу совершается тысячи раз в самых различных ситуациях и на величественной сцене мировой истории, и в скромной обстановке жизни «частного лица» — всякий раз, когда человек принимает решение, способное перевернуть его прежнее существование. История, по Коллингвуду, есть процесс, в котором мысль Цезаря «оживает» в моем сознании, утрачивая свою мнимую уникальность и обнаруживая всеобщность, т. е. принадлежность человечеству вообще. В этом и состоит единство истории. Но в действительности это «единство» именно в кавычках, так как у нашего автора получается, что без историка нет и истории: «историк — интегральный элемент самого исторического процесса». Если бы это означало только то, что сам историк живет и действует в потоке истории, но, увы, это означает отождествление исторического процесса с его историографией.

У этой концепции есть и другая парадоксальная импликация: оказывается, историк улавливает в прошлом как раз вечное, непреходящее и всеобщее, то, что выходит за пределы однократного локального исторического бытия. Такая точка зрения с необходимостью вытекает из той концепции исторического понимания, которую мы только что довольно подробно разобрали. Она настолько противоречит общему убеждению историков, что кажется совершенно абсурдной. Но тщательный анализ позволяет понять, на какой реальной основе эта концепция возникла. Тезис Коллингвуда: «Вся история есть история мысли» — не что иное, как попытка построить всю историческую науку по образцу истории духовной культуры: истории философии, науки, искусства. Именно в этой области его дефиниция истории действует без всяких натяжек и обнаруживают рациональный смысл рекомендуемые им процедуры «проигрывания» процесса мысли и тем самым ее оживления в новом контексте. История духовной культуры действительно имеет своей целью аккумуляцию общечеловеческих духовных ценностей и «оживление» их в интересах ныне живущих поколений людей, чтобы превратить «классическое наследие» в реальную духовную силу современности. Духовные ценности и в самом деле ничего не значат сами по себе, если нет людей, способных понимать и защищать их всеми средствами, если это потребуется. Но нельзя же специфический способ сохранения культурной традиции отождествлять с природой исторического процесса Как такового! Экстраполяция методов изучения истории мысли в иные области исторического знания оказывается на редкость малоплодотворной. Возьмем, например, область социально-экономической истории. Здесь не обойтись без некоторых общих понятий типологического порядка, обозначающих структуры социальных отношений разного временного масштаба и различной степени распространенности. Вот в последнем параграфе книги Коллингвуда промелькнуло понятие «индивидуалистический капитализм». Каким образом оно возникло и каково его содержание? Ясно, что «перемысливание прошлого опыта» никакого ответа на этот вопрос не дает. То же самое относится и к абстракциям, обозначающим исторические эпохи. Концепция исторического понимания не открывает возможности для выработки или пересмотра типологических концептуальных средств познания прошлого. Поэтому автор «Идеи истории» чаще всего пользуется традиционным делением исторического процесса с помощью понятий «античность», «средние века», «новое время» и т. п., неопределенность содержания которых, по-видимому, его вполне устраивает.

Позитивисты прошлого столетия хотели превратить историю в придаток социологии, в кладовую сырья для глобальных социологических обобщений. Исторические факты позитивистам нужны были только для иллюстрации открытых ими «вечных законов», которые моментально превращались в призрак, как только их пытались более или менее серьезно проверить на историческом материале. Злоупотребления позитивистов вызвали к жизни противоположную односторонность — концепцию «автономии истории», в защите которой Коллингвуд зашел так далеко, что постарался оборвать все связи исторической науки со смежными дисциплинами и особенно с социологией. Поистине пиррова победа над историческим скептицизмом!

III

Идеалистическая философия истории не только на какое-то время заслонила принадлежащие Коллингвуду плодотворные обобщения практики исторического исследования — в кругах историков она создала ему незаслуженную репутацию «иррационалиста» и «агностика». «Агностиком» назвал его маститый А. Дж. Тойнби, и с тех пор этот эпитет не раз возникал на страницах книг и статей при упоминании имени Коллингвуда. Теперь мы можем сами судить, насколько такая оценка справедлива. Смысл и пафос разобранной нами концепции исторического понимания как раз и состояли в обосновании познаваемости исторического прошлого. Ради этого и был воздвигнут частокол парных понятий: субъективное — объективное, непосредственное — опосредствованное, живое прошлое — исчезнувшее событие,— сквозь который нам и пришлось продираться. Но и Тойнби тоже можно понять: «агностицизмом» он именует налагаемый Коллингвудом запрет на широкие исторические обобщения и на употребление общеисторических понятий, сконструированных в манере естествознания. Присмотримся к тем возражениям, которые вызвали у Коллингвуда первые три тома «Исследования истории» Тойнби, вышедшие в 1934 г.

Он утверждает, во-первых, что Тойнби внешними отношениями событий подменяет органическую преемственность в ходе исторического процесса: «...исторический факт, как он на самом деле существует и как его в действительности познает историк, всегда есть процесс, в котором нечто изменяется в нечто иное. Этот элемент процесса и есть сама жизнь истории». Акцент на процессуальности исторических явлений в отличие от примитивного событийного повествования составляет сильную сторону методологических воззрений Коллингвуда. Тем более, что это требование перешло и в практику его работы как историка, специалиста по древней истории Британии. В обобщающем труде «Римская Британия», первое издание которого было воспринято современниками как «шедевр», он изображает прежде всего сам процесс «романизации» Британии, ее вовлечение в орбиту римской цивилизации, а затем и противоположный процесс «варваризации» по мере упадка императорского Рима. Исходные условия проблемы он описывает так: «Что касается римской Британии, то у этого вопроса две стороны, британская и римская. Иначе говоря, ее можно рассматривать либо как эпизод в истории Англии, либо как часть римской империи. Если мы хотим правильно понять суть дела, то должны учитывать обе эти стороны... Без сомнения, римская оккупация была бы изолированным эпизодом английской истории, если бы в истории были такие вещи, как изолированные эпизоды».

Второй недостаток глобальной конструкции Тойнби он усматривает в схематизировании, основанном на компиляции из готового материала, что он называет «раскладыванием по ящикам» (pigeon-holing). Здесь мы попадаем в самое средоточие учения Коллингвуда о логике и методологии исторической науки. Ошибочное отнесение его к «интуитивистам» объясняется тем, что концепция исторического понимания рассматривается как учение об историческом методе. Между тем следует проводить строгое различие между логико-методологическим и философско-гносеологическим аспектами исторического знания в интерпретации Коллингвуда. Одно дело, если нас интересует процедура получения знания в исторической науке, способ обоснования и проверки полученных результатов. Это логико-методологический вопрос. Другое дело, когда нас интересует, как возможно познание прошлого вообще, как объяснить познаваемость исторического объекта и каковы, следовательно, гносеологические предпосылки деятельности историка. Ясно, что ответ на вопрос первого рода можно получить независимо от решения философско-гносеологического вопроса, ибо здесь речь идет, так сказать, об операциональном определении практики исторического исследования, о более или менее точном отображении фактически применяемой процедуры. Второй вопрос носит действительно философский характер, потому что касается уже не факта, а условия его возможности, того, что Коллингвуд называет «абсолютной предпосылкой» исторического мышления.

Адекватная реконструкция философии истории Коллингвуда невозможна без четкого расчленения двух только что намеченных аспектов, чего, повторяем, не сделал, вернее не успел сделать, сам автор. Но все же и в существующей редакции «Эпилегомен» это различие слегка намечено: так, третий параграф «Историческая достоверность» посвящен главным образом логике исторического метода, а следующие два — познаваемости исторических явлений. Завершают раздел, а вместе с ним и книгу в целом два параграфа, в которых исторический процесс рассматривается преимущественно с онтологической стороны, т. е. как духовная реальность человеческой свободы.

Правда, граница между историческим мышлением (гносеологический аспект) и историческим событием как манифестацией свободы (онтологический аспект) порой совсем неуловима, но это общее свойство гегельянской рефлексии, для которой практическое действие — всего лишь модификация мышления.

Теперь посмотрим, как выглядит методология истории в понимании Коллингвуда. Он опять-таки подходит к своему предмету исторически: история не всегда была наукой и долго не получала признания как наука. Очень и очень долго длилась фаза «компилятивной историографии», которая явно не отвечала критерию научного знания, а между тем именно она и представляла историографию от Геродота и до конца прошлого столетия. Компиляция как метод исторического исследования означает сводку готового знания, которое нужно только найти в «источниках» порывшись в них со всевозможной тщательностью, и, «пыль веков от хартий отряхнув», обнародовать в своем ученом труде.

Однако недаром с незапамятных времен ученость эрудита безошибочно отличали от подлинно научного знания, как сохранение унаследованных сведений, освященных авторитетом традиции, от приращения достоверного знания, основанного не на доверии к «свидетелям», а на проверке логикой и твердо установленными фактами. В сравнении с эрудицией, таким образом, настоящее знание отличается, во-первых, тем, что оно выработано самостоятельным усилием разума исследователя, а не получено в готовом виде от прошлого; во-вторых, оно обосновано теоретически, а не ссылкой на авторитеты; в-третьих, оно логически связано с остальной совокупностью научных положений, тогда как в исторической компиляции связь тематическая и хронологическая.

Отсюда и пренебрежительное отношение ученых, воспитанных в строгих правилах физико-математического естествознания, к историческим изысканиям, в которых видели лишь область общей литературы, в лучшем случае обладающей достоинствами художественной прозы, способной возбуждать патриотические чувства. При таком понимании ценность истории лежит в сущности за пределами ее самой и заключается в тех целях, которые с ее помощью могут быть достигнуты, будь то воспитание гражданина или, наоборот, истинного христианина, для которого сами исторические факты — лишь символ надвременных свершений или кладезь поучительных примеров для государственного мужа.

Позднее, начиная с XVII в., когда возникла идея «социальной физики», спустя два столетия оформившаяся в позитивистскую социологию, на историю стали смотреть как на кладовую фактов для социологического обобщения. И даже в этом случае статус самостоятельной науки за историей не признавали.

А между тем вопреки веками складывавшемуся предубеждению в самой истории происходили важные изменения, которым суждено было в конечном счете превратить невзрачное занятие «копииста» и архивариуса в настоящую деятельность научного мышления. И первой ласточкой грядущего переворота было рождение «критической истории», относящееся все к тому же XVII в., когда закладывались основы нового миропонимания, сменившего религиозную идеологию средневековья. Строгие методы исторического критицизма были выработаны, правда, много позже, к началу XIX столетия, в трудах Б. Нибура по древней истории римлян и Л. Ранке в курсе истории романских и германских народов.

Метод «критической историографии» существенно иной по сравнению с компилятивной. Историк не пассивно воспроизводит содержание исторического источника, а старается с помощью соответствующей техники установить достоверность имеющихся у него сообщений. В конечном счете он сам решает, принять или отвергнуть сообщение источника, он, стало быть, несет критерий истины в себе самом.

Так субъекту исторического познания возвращается необходимая ему самодеятельность, без которой вообще невозможно познание в какой бы то ни было сфере. Научное знание не дар небес, а результат собственных интеллектуальных усилий субъекта, который всегда сам решает, «что есть истина» в том или ином случае. Если же он передоверяет это решение кому-либо другому, отдельному индивидууму или целой корпорации, он моментально перестает быть ученым, часто сам того не замечая и с комической важностью претендуя на роль человека знания, тогда как он всего лишь хранитель догмы, «сказитель», но никак не ученый.

И тут мы в нашем свободном пересказе подошли к решающему пункту методологической доктрины Коллингвуда, где в наибольшей степени сказывается своеобразие его взглядов, которое, как ни парадоксально, менее всего подчеркивается в комментаторской литературе. Это его концепция «научной истории» как завершающей фазы эволюции историографии. И здесь самое главное — недвусмысленное и многократно повторенное автором признание научного характера истории. История есть наука, вернее сказать, она сравнительно недавно стала настоящей наукой, и случилось это «за последние пятьдесят лет» (писано в 30-х годах), т. е. в 80—90-е годы прошлого столетия. До того времени она еще не сформировалась в науку, и даже «критическая история», по мнению Коллингвуда, была лишь последней фазой компилятивной, так как она не изменила рабской приверженности историка к источнику и только предоставила ему свободу решения принять или отвергнуть данное сообщение.

Решающую роль в эмансипации историка от гнета внешнего авторитета писаной традиции сыграла археология. Именно ее Коллингвуд именует «методологической лабораторией» исторического мышления. Дело не только в массе новой исторической информации, которой мы обязаны археологическим раскопкам и которая позволила устранить ошибки рационалистического гиперкритицизма, возвратив значение исторического источника Библии и эпическим сказаниям древних народов вообще. Гораздо важнее то, что археологические изыскания позволяют моделировать процесс познания в исторической науке без затемняющих деталей, привносимых письменностью.

Здесь уж никак не скажешь, что историк просто заново рассказывает, повторяет содержание древних текстов. Ведь археолог по характеру своей деятельности очень напоминает естествоиспытателя: перед ним не пыльные архивы, которые нужно перетряхнуть, чтобы найти золотые крупицы готового знания о прошлом, он имеет дело с вещественной реальностью, немой хранительницей тайн, такой же, как и природа. Как и естествоиспытатель, он еще должен заставить эту реальность заговорить, т. е. распознать в ней следы социокультурной деятельности (здесь, разумеется, аналогия с естествознанием перестает работать).

Таким образом, как это ни может показаться странным для приверженца критической философии истории, Коллингвуд подчеркивает общность логико-методологической процедуры в естествознании и исторической науке.

Поскольку история является наукой, ее методология совпадает с методологией естествознания. Правила научного метода, сформулированные Бэконом и Декартом, в равной мере относятся и к естествознанию, и к истории. На эту тему Коллингвуд высказывался неоднократно и совершенно недвусмысленно. Логическая природа метода в обоих случаях одинакова. «Весь современный научный мир основан на предпосылке, что природа одна и что наука едина».

Научное мышление не находится по отношению к своему объекту в состоянии пассивной рецептивности, оно само, как говорил Бэкон, призывает природу к ответу, выпытывает у нее тайну (отсюда и само название: естествоиспытатель). То же самое относится и к исследованию истории. Историк только в той мере заслуживает звания ученого, в какой стремится мыслить систематически, добиваясь ответа на им самим поставленный вопрос и не довольствуясь тем, что уже содержится в документах.

Следовательно, историческая наука есть дело систематического мышления, а не бездумного повторения чужих суждений, хотя бы и выдержавших критическую проверку, или монтажа из готовых кусков. Но что такое систематическое мышление? «Здесь есть две стадии, первая — расчленение, вторая — расположение по порядку. Когда вопрос впервые возникает в уме, он обычно... представляет собой смешанную массу различных вопросов, которые... я задаю себе сразу. Но на них нельзя сразу ответить. Прежде чем ответить, их нужно расчленить и превратить клубок вопросов в перечень вопросов, в котором каждый пункт есть один, и только один вопрос... После расчленения очередь за упорядочением. Вопросы следует упорядочить, потому что возникновение одного вопроса зависит от того, что дан ответ на некий иной вопрос».

Теперь можно объяснить постоянные ссылки на Бэкона и Декарта, встречающиеся в работах Коллингвуда. От Бэкона идет требование привлечь природу «к ответу», «пытать» ее целенаправленно и систематически, не надеясь на случайную находку. Расчленение же проблем и их рассмотрение в логическом порядке как раз то, что Декарт считал необходимым элементом научного метода. Однако самое любопытное во всем этом одно ускользнувшее от внимания комментаторов обстоятельство: названные правила основоположники новой философии адресовали исключительно естествознанию, совсем не помышляя об истории!

У Коллингвуда эти общенаучные требования распространяются и на историческое познание, они-то и делают историю наукой. В общем ход мыслей Коллингвуда прямо противоположен логике рассуждений неокантианцев школы Виндельбанда—Риккерта: те констатировали методологическую несовместимость «наук о природе» и «наук о культуре» при одинаковом эмпирическом базисе обеих групп наук. Коллингвуд, напротив, отстаивает методологическое единство науки вообще без какого бы то ни было разделения их в данном отношении, в то же время отмечая своеобразие предметных областей, отражающееся на их структуре.

Как действует эта методология непосредственно в процессе исторического исследования, читатель может узнать из третьего параграфа «Эпилегомен». Здесь мы только хотим обратить внимание на аналогию между историческим исследованием и работой детектива, ломающего голову над разгадкой очередного преступления. Аналогия эта развернута самым подробным образом, ибо Коллингвуд придавал ей, по-видимому, важное значение, и нетрудно понять почему. Она позволяет наглядно продемонстрировать различие между историческим исследованием, которое проводит подлинный ученый, и исторической компиляцией, пусть даже включающей критику источников.

Мысль нашего автора можно пояснить и без помощи вымышленной детективной истории, которую он нам рассказывает в своей книге. Действительная история (это теперь все чаще и чаще вспоминают) преподносит порой такие сюрпризы, перед которыми отступает самое изощренное воображение. Наше время полно примеров политических убийств, совершившихся при весьма «таинственных», т. е. невыясненных, обстоятельствах. Одним из таких примеров мы и воспользуемся. Допустим, нас интересует, кто убил президента Кеннеди.

Здесь уже методы компилятивной историографии никуда не годятся. Во-первых, нет такого документа, в котором было бы прямо сказано, кто подлинный убийца и его сообщники, без которых это «мероприятие» не могло быть успешным. Организаторы политических убийств, естественно, не думают о нуждах историков и предпочитают не фиксировать свои замыслы в порядке установленного делопроизводства. Во-вторых, вообще неясно, где искать желанный «материал» и какого он должен быть рода: клочок бумаги или кадр кинопленки, а может, и другие вещественные улики, вовсе не содержащие прямого сообщения о происшедшем. Это может быть совсем неприметная деталь, тысячи раз уже попадавшая в поле зрения изыскателей, но не расшифрованная как улика, позволяющая прийти к выводу о том, кто виновник преступления.

Ответ на подобный вопрос был бы действительным открытием, новым знанием в подлинном смысле слова, а не находкой нового документа, в котором решение головоломки дано в письменном виде, готовом к употреблению в целях компиляции. Компилятор оперирует «блоками» готовой информации (вот почему Коллингвуд называет компиляцию «историей ножниц и клея»), сцепление материалов в его конструкции обеспечивается простой хронологической последовательностью, которая заранее «дана» и на которую факты «нанизываются». Это избавляет компилятора от изнурительного труда логической организации изложения, и не только изложения уже полученных результатов, а организации самого поиска, т. е. проведения собственно исследования. Иначе говоря, для компилятора изложение стоит на первом плане, более того, это вообще единственная его задача, поскольку исследования как такового процедура его работы не предусматривает. Здесь нет проблемы в научном смысле, а потому нет и исследования.

Параллель с расследованием уголовного дела служит одной цели: показать, что для научной истории не существует готовых исторических источников, а есть лишь «фактические данные» (evidence), которые становятся таковыми лишь в процессе исторической интерпретации, если исследователь умеет применять «логику вопроса и ответа». Любой элемент чувственно воспринимаемого историком настоящего, т. е. окружающей его социокультурной среды, может в принципе стать фактическим подтверждением для умозаключения историка, если только тот знает, какой вопрос задать, чтобы немой свидетель прошлого вдруг «заговорил». Но окончательный ответ венчает длительную процедуру розыска, длинную цепочку вопросов и ответов, и стоит только промахнуться в одном каком-нибудь звене, задать «не тот» вопрос, который требуется именно в данной ситуации, на данной стадии исследования, как весь процесс мышления либо отклоняется в сторону, либо начинает работать вхолостую.

Что значит «тот вопрос»? С методологической точки зрения можно указать только один его признак — «логическую эффективность», благодаря которой он позволяет продвинуть исследование на ступеньку дальше, какой бы маленькой она ни была, а не заводит в тупик. Мастерство исследователя, сила его мышления как раз и проявляются в неуклонном, систематическом продвижении к цели. «Счастливые случайности», которым в свое время придавал такое значение Гельвеции, играют «наводящую» роль только в той мере, в какой включаются в «железную» логику исследовательского мышления. В противном случае дары Фортуны остаются втуне.

Мы видим, что в рамках методологии Коллингвуд стоит на позициях рационализма и безоговорочного признания научного статуса истории. История после долгих веков презрения со стороны людей науки наконец-то усвоила методологические предписания Бэкона и Декарта и в этом отношении стала вровень с естествознанием! Это основная мысль «Эпилегомен»: свершилась «бэконовская революция», и история стала наукой.

В своих методологических размышлениях Коллингвуд отнюдь не одинок, примерно так думали многие передовые историки его поколения, например Марк Блок, который был тремя годами старше и выражал то же самое историческое сознание, боровшееся с окаменелыми предрассудками позитивизма. Вот как Блок критикует «теорию пассивности», против которой возражал еще Брэдли и критика которой составляет основное содержание параграфа «Исторические данные» в «Идее истории». Он пишет: «Знаменитая формула старика Ранке гласит: задача историка всего лишь описывать события, „как они происходили“... В ней можно скромно вычитать всего-навсего совет быть честным — таков, несомненно, смысл, вложенный в нее Ранке. Но также — совет быть пассивным». «Всегда вначале — пытливый дух. Ни в одной науке пассивное наблюдение не было плодотворным. Если допустить, впрочем, что оно вообще возможно» (это и отрицает Коллингвуд, ссылаясь на бэконовский принцип активности исследования).

Развивая ту же самую мысль, этот выдающийся медиевист продолжает: «При нашей неизбежной подчиненности прошлому мы пользуемся по крайней мере одной льготой: хотя мы обречены знакомиться с ним лишь по его следам, нам все же удается узнать о нем значительно больше, чем ему угодно было нам открыть. Если браться за дело с умом, это великая победа понимания над данностью».

«Победа понимания на данностью» — лучшего резюме для учения Коллингвуда о научной историографии в отличие от компилятивной не придумаешь. Вообще критика компилятивной историографии составляет наиболее ценный, на наш взгляд, момент философии истории Коллингвуда и к тому же, насколько мы знаем, уникальный в литературе буржуазного историзма. Для диалектико-материалистической теории познания принципиальное отстаивание активности научного мышления в процессе исследования всегда было одним из фундаментальных положений, но в атмосфере позитивизма с его примитивно-сенсуалистическим пониманием данности, эмпирии акцент на творческой самодеятельности субъекта вполне оправдан.

И все же, несмотря на ряд плодотворных предписаний, методологическая доктрина Коллингвуда неполна, а в сочетании с его идеалистической метафизикой способна даже отрицательно влиять на практику исторического мышления. Во-первых, его методология явным образом сконцентрирована на выявлении индивидуального агента исторического действия. Хотя во многих случаях это действительно очень важно, но в общем задача исторической науки гораздо шире и сложней. И нельзя даже сказать, что Коллингвуд этого не учитывал: мы уже приводили цитату из его книги, где говорится о необходимости исследовать процесс социального изменения в противоположность поверхностному событийному повествованию, принятому в традиционной политической историографии. В «Идее истории» он порицает Гегеля за то, что тот, преодолев в теории этот поверхностный способ рассмотрения исторического процесса, на практике, в лекциях по философии истории, сбился на проторенный путь односторонней политической историографии.

Во-вторых, подчеркивание познавательной активности субъекта очень легко может перерасти в субъективизм интерпретации, если не соединяется органически с материалистической теорией отражения. И действительно, как отмечает с должным пиететом по отношению к учителю проф. Ричмонд, Коллингвуд иногда под видом объективного повествования смешивал факты со своими домыслами, что резче всего проявилось в совершенно произвольной интерпретации легенды о короле Артуре. Конечная причина этого — идеалистический априоризм метафизики истории Коллингвуда, явно не согласующейся с подчеркиванием методологической общности истории и естествознания. Иначе говоря, методологическая доктрина Коллингвуда требует совершенно иной философско-гносеологической основы, чем идеалистический постулат «автономии истории».

Но как бы ни оценивать с современной точки зрения работы Коллингвуда по древней истории Британии, есть одна область исторического исследования, в которой его книги не устарели и по сей день. Это история идей. Здесь он был — без преувеличения — настоящим мастером. Его умение сжато, связно, ясно и впечатляюще выразить смысл идеи, проследить этапы ее развития в хаосе хронологической последовательности различных точек зрения, несомненно, бросится в глаза читателю. Разумеется, в науке ничего нельзя принимать на веру, и многие его построения требуют проверки и критики, но они, как правило, глубоки, интересны и способны пробуждать мысль.

Приведем пример из одной его книги, о которой мы еще не говорили. Есть давняя историко-философская проблема: Аристотель подверг критике платоновскую теорию идей, или «форм», но в то же время известно, что его критика повторяет ту, которая содержится в платоновском диалоге «Парменид», а кроме того, известно, что Аристотель в общем теорию идей Платона разделял, а не отвергал. Как совместить эти, казалось бы, абсолютно противоречащие друг другу данные? В учебниках по истории философии данная проблема чаще всего решается простым и весьма распространенным способом: сообщают только о критике Платона Аристотелем и умалчивают обо всем остальном, что этому противоречит и, следовательно, требует объяснения.

Коллингвуд по крайней мере предлагает объяснение, которое, если и не рассеивает всех сомнений, то во всяком случае выглядит как вполне обоснованная гипотеза: критика Аристотеля преследовала цель улучшить теорию идей Платона в том, что касалось соотношения между вечными формами вещей и верховным принципом мира. В итоге появилась концепция «неподвижного перводвигателя». «Платон в „Тимее“ представляет бога благодаря творческому акту его воли как действующую причину природы, а формы ввиду их статического совершенства — как ее целевую причину; Аристотель, отождествляя бога с формами, приходит к одному единственному двигателю со специфической самодовлеющей активностью самопознания... мыслящего эти формы как категории собственного мышления и, поскольку эта деятельность высочайшая и лучшая из всех возможных, вызывающего во всей природе желание ее и влечение — „низус“ — к воспроизведению ее в разной степени и соответственно наивысшим потенциям каждой вещи». Для нас важен, конечно, не бог и прочие аксессуары «философской веры», интересен анализ развития идей в истории философии, преемственность традиции и одновременно изменения в ее лоне, изменения, которые, накапливаясь, приводят к возникновению нового, резко отличающегося от предшествующего, но вместе с тем выношенного и взращенного временем.

Нашему читателю не может не импонировать призыв Коллингвуда к интеллектуальной честности и гражданской ответственности гуманитария, его защита диалектического способа мышления, хотя и на идеалистической основе, и отстаивание рационализма в исторической науке. В его работах поставлены важнейшие проблемы исторического знания, которые еще долго будут привлекать внимание исследователей.

М. А. Киссель

 

Примечания (

Ю. А. Асеев

)

Первое издание «Идеи истории» увидело свет в 1946 г., после смерти автора. В дальнейшем это сочинение переиздавалось в 1948, 1949, 1951 гг. Настоящий перевод сделан с оксфордского издания 1961 г.

Первое издание «Автобиографии» вышло в Оксфорде в 1939 г. Настоящий перевод сделан с лондонского издания 1944 г.

На русском языке произведения Р. Дж. Коллингвуда публикуются впервые.

Идея истории

Введение

1. Коллингвуд иронизирует над фрейдистскими концепциями исторического сознания. По Фрейду, «истерические пациенты страдают от воспоминаний», а невроз — это неспособность уйти от власти прошлого. Психотерапия в ортодоксальном фрейдизме — анализ психического прошлого пациента, преимущественно отдаленного, ушедшего в подсознание, но мучающего его и в настоящем. Во время работы Коллингвуда над «Идеей истории» (30-е годы) делались попытки перенести эту теорию невротических заболеваний на историческое сознание вообще. См., например: Маннгейм К. Рациональные и иррациональные элементы в современном обществе. Лондон, 1934. Коллингвуд, вообще крайне враждебно относящийся к любым психологическим интерпретациям как исторического процесса, так и исторического сознания, указывает на полный субъективизм фрейдистских концепций исторического мышления и в ходе дальнейшего изложения более не обращается к фрейдизму в историографии.

2. Эпистемология (греч.: наукоучение) — теория познания. Употребление термина «эпистемология» вместо «гносеология» или «теория познания» характерно для английской философской литературы.

3. Имеется в виду критика формально-схоластической логики средневековой науки с ее канонизацией дедуктивных силлогистических моделей мышления. Эта критика, ознаменовавшая собой начало философии нового времени (Бэкон, Декарт), была тесно связана с поисками нового, индуктивного и экспериментального метода познания природы.

4. Шарль Жан — профессор Эколь Нормаль, ученый секретарь Института семитологических исследований Парижского университета, составитель словаря семитских надписей.

5. «Оккультная сущность» — таинственная сущность вещей, находящаяся вне временно-пространственного мира явлений, но управляющая последним. Корни оккультизма в философии восходят к теории идей Платона и неоплатонической мистике. Подхваченный средневековой наукой, оккультизм явился тормозом на пути познания реального мира. Приводимое Коллингвудом положение: «Не следует умножать сущности без необходимости» — принадлежит английскому логику Вильяму Оккаму и вошло в историю философии под названием «бритвы Оккама».

Часть I

1. Моавитский камень — надпись, найденная в 1868 г. и хранящаяся в Лувре. Это — один из древнейших памятников, относящихся к истории Палестины. Моав — рабовладельческое государство, существовавшее с конца второго тысячелетия до н. э. до второй половины первого тысячелетия до н. э. на юге современной Иордании.

2. Геродот, I, 1.

3. Фукидид, 1, 1.

4. Там же.

5. Коллингвуд стремится доказать, что в древнегреческой философии движение, процесс считались непознаваемыми и рассматривались как предмет не точного знания, а всего лишь мнения. В утрированном виде эта точка зрения выражена у элеатов (Ксенофан, Парменид, Зенон), одной из школ греческой философии конца VI — начала V в. до н.э. Учение о непознаваемости движения у элеатов превращается в отрицание самого существования движения, которое для них является чем-то кажущимся, но не реальным.

6. Имеется в виду пятидесятилетие, отделяющее греко-персидские войны от Пелопоннесской войны. Коллингвуд ссылается здесь на известное высказывание Фукидида (I, 97) о недостоверности рассказов, описывающих события до греко-персидских войн.

7. В своем основном труде — «История упадка и разрушения Римской империи» (1776—1788) — Э. Гиббон с антиклерикальных позиций Просвещения анализирует причины упадка и падения Римской империи после правления Антонинов. Главную причину гибели Римской империи Гиббон видит в распространении христианской религии.

8. Главный труд английского историка античности Дж. Грота — 12-томная «История Греции».

9. Фукидид, I, 23.

10. Имеется в виду восстание на острове Керкире, союзнице Афин, на пятом году Пелопоннесской войны. См.: Фукидид, III, 69—82.

11. Мелийский диалог — изложение Фукидидом переговоров послов афинян с советом осажденной Мелы, спартанской колонии.

12. Кекропс — легендарный основатель Афин.

13. Имеются в виду авторы, писавшие местную, локальную историю или занимавшиеся конкретными историческими изысканиями, но не освещавшими всемирную историю в целом.

14. Т. е. Рим.

15. Сикофанты (греч.: доносчики, соглядатаи) — каста профессиональных обвинителей в афинских судах. Предъявляя иск какому-нибудь афинскому гражданину, они получали процент от конфискованного имущества, если суд решал дело в их пользу. Эта каста профессиональных жалобщиков широко использовалась афинской демократией в борьбе с чрезмерной концентрацией имущества или власти у отдельных лиц. С течением времени слово «сикофант» приобрело нарицательное значение клеветника, сутяги, человека, с помощью властей обделывающего свои грязные дела.

16. Хенгист — полулегендарный вождь первых англосаксонских завоевателей Британии. По преданию, был приглашен королем Британии Вортигерном для помощи в войне с пиктами. Предательски убив короля, Хенгист основал первое англосаксонское королевство на территории Кента. Имя Хенгиста упоминается во всех древнейших источниках по английской истории.

Часть II

1. Св. Августин — Августин Аврелий, Августин Блаженный (354—430) — епископ Гиппона (Северная Африка), богослов, один из крупнейших представителей патристики на Западе. Основной труд Августина в области христианской философии истории — «О граде Божьем» — заложил основы всей средневековой философии истории. Оказал также громадное влияние на идеологию раннего средневековья своими трудами по экзегетике Священного писания.

2. Евсевий Кесарийский — основоположник церковной истории, автор трудов: «Жизнь Константина», «Церковная история», «Приготовление к Евангелию» и др.

3. Иероним Стридонский — один из «отцов» западной католической церкви. Переводчик Библии на латинский язык. Перевод известен под именем «Вульгаты».

4. Амвросий Медиоланский — епископ Миланский, один из «отцов церкви». Автор книг по церковному праву, догматике, экзегетике.

5. Исидор Севильский — епископ Севильи, святой католической церкви. Автор популярной средневековой энциклопедии «Начала, или Этимологии».

6. Беда Достопочтенный — англосаксонский летописец, монах. Автор многочисленных работ по экзегетике Ветхого и Нового завета и «Церковной истории англов» — ценнейшего источника по истории Англии со времени римского завоевания Британии по VIII в. н. э.

7. «Flores Historiarum» — памятник английской средневековой историографии XIII в. Длительное время приписывался несуществовавшему Матвею Вестминстерскому. На самом деле написана Матвеем Парижским (ум. в 1259), монахом в Сент-Олбане. Последнее критическое издание памятника осуществлено в 1890 г. Упомянутые автором легенды см. в записях за 878, 1035 и 1057 годы.

8. Альфред Великий — король Англии, организатор борьбы с датскими и норманнскими вторжениями, законодатель, создатель административного и судебного устройства Англии в эпоху раннего средневековья. Имеется в виду легенда о пребывании короля Альфреда, скрывшего свое имя, в хижине пастуха после разгрома его войска и завоевания Уэссекса датскими викингами в 878 г. По легенде, чрезвычайно популярной в англоязычной культуре, король получил резкую отповедь от жены пастуха за подгоревшие по его вине пироги.

9. Леди Годива (Годгифу) — легендарная основательница Бенедиктинского монастыря в Ковентри (1043) По легенде, впервые упомянутой в «Англо-саксонских хрониках» (под 1057 г.), добилась освобождения жителей Ковентри от тяжелых налогов, согласившись проехать по Ковентри верхом, будучи обнаженной.

10. Кнут — король Дании, Англии и Норвегии. Восстановил утраченные датчанами завоевания Англии. Имеется в виду рассказ о последней, предсмертной речи Кнута, обращенной к волнам Северного моря. Драматически построенная сцена обращения Кнута к морю содержит слова, полные христианского смирения перед всевышним, повелевающим всеми стихиями и всеми, кто их населяет.

11. Ипполит — раннехристианский писатель-апологет, религиозный лидер одной из римских христианских сект, провозглашенный ею «антипапой». Известен своими работами, отстаивающими принцип троичности божества, и резкой критикой монотеистических ересей II—III вв. Главный труд Ипполита — «Философумена, или Опровержение всех ересей» (ранее ошибочно приписывали Оригену). Приводимое Коллингвудом положение — цитата из дошедшего до нас отрывка другого труда Ипполита — «Об антихристе».

12. Иоахим Флорский (1132—1202) — итальянский мыслитель, создатель мистико-диалектической концепции всемирно-исторического процесса, основоположник мессианистических движений итальянской религиозной мысли конца XII—XIII в. Деление мировой истории на три эпохи, соответствующие трем ипостасям божественной троицы, с ожиданием наступления эпохи Святого духа оказало большое влияние на средневековую и возрожденческую философию истории. Влияние Иоахима Флорского прослеживается и в настоящее время в мистических философско-исторических построениях, в частности в русской религиозной философии конца XIX — начала XX в. (В. Соловьев, Н. Бердяев).

13. Жан Боден — французский историк, правовед, публицист, теоретик абсолютизма. Здесь Коллингвуд имеет в виду его работу «Метод легкого изучения истории» (1566), в частности гл. VII: «Опровержение тех, кто учит о четырех империях».

14. Книга Даниила — одна из пророческих книг Ветхого завета. Периодизация всемирной истории по четырем империям дана в ее VII гл.

15. Вергилий Полидор — итальянский гуманист, автор «Истории Англии», в которой изложение доведено до конца правления Генриха VIII.

16. Уильям Кемден — английский историк, основатель кафедры истории в Оксфорде, один из видных деятелей так называемого «Елизаветинского Возрождения». Положил начало критической обработке источников в английской историографии.

17. См.: Декарт Р. Рассуждение о методе. Избр. произв. М., 1950, с. 263.

18. Джордж Бьюкенен — шотландский политический деятель, историк, церковный реформатор, автор ряда работ по истории Шотландии.

19. Гуго Гроций — голландский юрист, правовед, политический деятель. Исторические работы Гроция посвящены освободительной войне Соединенных Провинций против Испанской монархии.

20. Себастьян Тиллемон — французский историк, автор трудов по истории раннего средневековья и католической церкви первых шести веков ее существования. Главное его сочинение — «История императоров и других государей, правивших в течение первых шести веков» (1693—1712).

21. Болландисты — ученое общество иезуитов. Основано в XVII в. в Антверпене Ж. Болландом. Существует до настоящего времени. Основная его цель — критическое издание свода «Житий святых» (Acta sanctorum).

22. Джон Хорсли — английский историк, археолог, исследователь памятников римской Британии. Главный его труд — «Римская Британия, или Римские древности Британии» (1732).

23. См.: Юм Д. Трактат о человеческой природе..., кн. 1, ч. III, гл. 6. — Соч. В 2-х т. М., 1965, т. 1, с. 184.

24. Имеется в виду главное сочинение Локка «Опыт о человеческом разуме» (1690). См.: Локк Дж. Избр. философские произведения. М., 1960, т. 1.

25. Жан Мабильон — французский историк, известен трудами и публикациями документов по истории ордена св. Бенедикта. Один из основоположников латинской дипломатики и палеографии.

26. Антонины — династия римских императоров (96—192 гг.).

27. Блэз Паскаль — крупнейший французский математик и философ-моралист. Его философия сложилась под сильным влиянием янсенизма — реформаторско-морализирующего направления французского католицизма второй половины XVII в. Главные философско-этические работы Паскаля: «Письма провинциалу» и «Мысли» — сборник заметок и отрывков религиозно-нравственного содержания. Ссылаясь на Паскаля, Коллингвуд допускает неточность. У Паскаля в «Мыслях» сказано: «Если бы нос Клеопатры оказался короче, весь облик мира был бы иным».

28. См.: Юм Д. Указ, соч., т. 1, с. 81.

29. Там же, с. 82.

30. В латинских трактатах по практической арифметике, начиная с позднего средневековья, «тройным правилом» назывались пропорциональные отношения четырех чисел и способ вычисления неизвестного числа по трем известным: a/b = c/x. Говоря о применимости «тройного правила» к философии истории эпохи Просвещения, Коллингвуд имеет в виду, что она приравнивала познание природы к познанию духовных явлений: познание природы / природа = познание духа / дух.

Часть III

1. Издано в 1750 г. в Женеве. См.: Руссо Ж.-Ж. Избр. соч. В 3-х т. М., 1961, т. 1.

2. Уолтер Патер — английский эссеист, критик, историк, тесно связанный с движением прерафаэлитов в английском искусстве и эстетике. Коллингвуд имеет в виду работу Патера «Очерки по истории Ренессанса» (1873), содержащую специальный очерк о Винкельмане.

3. Томас Перси — епископ в Дроморе. Его сборник средневековых баллад «Реликты древней английской поэзии» (1765) явился крупным вкладом в развитие англосаксонской фольклористики и оказал большое влияние на зарождавшееся романтическое движение.

4. См.: Кант И. Соч. В 6-ти т. М., 1966, т. 6.

5. Александр Готлиб Баумгартен — немецкий философ школы Вольфа (докантовская метафизика), основоположник эстетики как специальной философской дисциплины. Принципы этой науки изложены в его двухтомной «Эстетике» (1750—1758). Баумгартен оказал большое влияние на Канта, введя, в частности, понятие «вещи в себе».

6. См.: Юм Д. Соч., т. 2, с. 819.

7. Термином «эмпатический» (от греч. эмпатия — вхождение внутрь, «вчувствование») в том направлении философии, к которому принадлежал Коллингвуд, обозначается проникновение историком во внутренний мир исторических деятелей, в дух описываемых событий.

8. Так обозначаются посылка и заключение в логическом выводе. Антецедент — то, из чего следует, консеквент — то, что следует.

9. Интеллигибельный (от лат. intelligibilis — рассудочный) — предмет, постигаемый только разумом.

10. Бенедетто Кроче — итальянский философ-идеалист, историк, публицист, политический деятель, профессор Неаполитанского университета. Его философия сложилась под сильным влиянием Гегеля, Вико, немецкой философии истории конца XIX в. с ее резко выраженным антипозитивизмом. Гипостазируя принципы исторического объяснения, Кроче кладет их в основу системы «абсолютного идеализма», превращая историю в единственную науку о подлинной реальности и отождествляя ее с историей духа. Философские и философско-исторические взгляды Кроче изложены в его четырехтомном труде «Философия как наука о духе» (1903—1913). Антипозитивизм и углубленная разработка принципов историзма у Кроче оказали большое влияние на западноевропейские гуманитарные науки. Марксистскую критику взглядов Кроче см.: Аббате М. Философия Бенедетто Кроче и кризис итальянского общества. М., 1959; Богомолов А. С. Неогегельянство в Италии. — В кн.: Современная буржуазная философия. М., 1972.

11. Леопольд фон Ранке — крупнейший немецкий историк, профессор Берлинского университета, официальный историограф Прусского королевства. Многочисленные труды Ранке охватывают историю нового времени почти всех западноевропейских стран. Лучшие работы посвящены истории папства в XVI—XVII вв. и Реформации в Германии. Наряду с Нибуром Ранке считается основоположником критического метода анализа источников (для новой истории). Философско-историческая концепция Ранке окрашена протестантским провиденциализмом. Будучи идеалистом, он выступал как теоретик так называемого «индивидуализирующего метода в историографии» с его исключительным вниманием к деятельности «великих людей» и недооценкой социально-экономических и структурных факторов исторического процесса. Марксистскую оценку философии истории и исторических работ Ранке см.: Вайнштейн О. Л. Леопольд фон Ранке и современная буржуазная историография. — В кн.: К критике новейшей буржуазной историографии. М.; Л., 1961.

12. Коллингвуд цитирует неточно. В Послесловии к 2-му изданию I тома «Капитала» К. Маркс писал: «У Гегеля диалектика стоит на голове. Надо поставить ее на ноги, чтобы вскрыть под мистической оболочкой рациональное зерно» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 22).

13. Календари королевских рескриптов и патентов (Calendars of closed and patent rolls) — годовая регистрация королевских рескриптов (административные распоряжения временного характера, скрепленные Большой Государственной печатью Англии) и патентов (указы более длительного срока действия), осуществляемая канцелярией лорда-канцлера с начала XIII в. Первоначально охватывали всю область государственного управления. С XVI в. содержанием рескриптов стали прежде всего имущественные бенефиции короны, P частности разрешение на «огораживание» общинных земель. В это же время «патенты» превратились в указы о назначении на государственные должности, пожаловании дворянства и титулов.

14. Теодор Моммзен — крупнейший немецкий историк античности. Широко известен своими работами по римскому праву, конституционной и общей истории Рима. Внес большой вклад в эпиграфику и источниковедение Рима.

15. Фредерик Уильям Мейтленд — английский историк, специалист по истории средневековой Англии и права. Издатель и комментатор ценнейших средневековых источников.

16. Бертольд Георг Нибур — немецкий историк античности. Считается основателем критического метода анализа источников в историографии XIX в.

17. Королларий — положение, непосредственно вытекающее из доказанного.

18. Здесь у Коллингвуда неточность. «История Рима» Моммзена не была доведена до конца (вышли первые три тома и пятый, посвященный римским провинциям), однако изложение событий римской истории доведено лишь до 46 г. до н. э., до победы Юлия Цезаря в битве при Тапсе. Битва же при Акциуме, в которой Антоний потерпел поражение от Августа, произошла в 31 г. до н. э.

19. Эдуард Фримен — английский историк, занимавшийся проблемами исторического познания, теоретик сравнительно-исторического метода. Его исторические работы посвящены средневековой истории Англии.

Часть IV

1. Под научным методом имеется в виду естественнонаучный.

2. Фрэнсис Герберт Брэдли — английский философ-идеалист, глава английского неогегельянства. В конце XIX в. выступил с резкой критикой доминирующей традиции английской философии — субъективного идеалистического эмпиризма Беркли Юма — Милля с позиций так называемого абсолютного идеализма с его учением о духовной природе подлинной реальности. Основная работа Брэдли — «Видимость и реальность» (1893) — возрождает идеи объективно-идеалистического трансцендентализма немецкой классической философии (Кант, Гегель). В последующем развитии английской философской мысли теория Брэдли явилась главным объектом критики со стороны эмпирически ориентированных реалистических и позитивистских школ (Дж. Мур, Б. Рассел, К. Вилсон). См. раздел «Мелкие философы» в «Автобиографии» Коллингвуда.

3. Тюбингенская или новотюбингенская школа — группа немецких протестантских богословов во главе с Фердинандом Бауром, связанная с Тюбингенским университетом. Критические исследования новозаветной литературы, осуществленные этой школой в 30—40-х годах XIX в., вызвали ожесточенную борьбу мнений в религиозной и философской мысли Германии, хотя сами представители школы и не стремились делать атеистических выводов из своих исследований.

4. Фердинанд Баур — немецкий теолог, глава новотюбингенской школы, основоположник критического и рационалистического метода анализа текстов новозаветной литературы. Давид Фридрих Штраус — немецкий теолог, философ-младогегельянец. Выявил мифологические элементы Священного писания. Происхождение новозаветных мифов объяснял с так называемой «субстанциальной» точки зрения, т. е, как порождение коллективного сознания. Впоследствии перешел к радикальной критике христианской религии, к отрицанию религии откровения вообще, к пантеизму.

5. Джон Стюарт Милль — английский философ-позитивист, логик. В XIX в. явился главным представителем субъективно-идеалистической и агностической традиции в английской философии (Беркли, Юм). Наиболее известное произведение Милля — «Система логики дедуктивной и индуктивной» (1843). Милль внес значительный вклад в разработку принципов индуктивной логики и эмпирических методов исследований в общественных науках.

6. Джон Кук Вилсон — малозначительный английский философ-неореалист, профессор логики в Оксфордском университете. Примкнул к критике «абсолютного идеализма» Брэдли, данной Дж. Муром, Б. Расселом и др. с позиций неореализма (общую характеристику неореализма см. ниже, прим. 7). В оксфордскую школу неореализма наряду с Вилсоном входили также Г. Причард и Г. Прайс.

7. Бертран Рассел — крупный современный английский философ, логик, математик, общественный деятель (один из учредителей Пагуошского движения). Автор отмечает один из этапов сложной философской эволюции Рассела — кембриджский период его деятельности (1898—1916), характеризуемый «восстанием» против английского неогегельянства и переходом на позиции так называемого неореализма. Неореализм восстанавливает гносеологическую противоположность субъекта и объекта в познавательном акте, независимость познаваемого от познающего. Однако признание объективного существования предмета при этом не сопровождается переходом на позиции материалистического монизма, что создает внутренние противоречия и непоследовательность в развитии школы, выявившиеся в дальнейшей эволюции философских взглядов Рассела. В состав кембриджской школы неореализма, в отличие от оксфордской тесно связанной с развитием точного естествознания, в начале века наряду с Расселом входили такие крупные представители английской философии, как Дж. Мур, А. Н. Уайтхэд. Свой кембриджский период Рассел описал в книге «Мое философское развитие» (1959).

8. Самюэл Александер — один из главных представителей в Англии «идеалистического эволюционизма». В главном своем произведении — «Пространство, время, божество» (1920) — он пытался построить иерархизированную систему бытия с качественно несводимыми друг к другу ступенями. Критику «идеалистического идеализма» с его теорией так называемой эмерджентной эволюции (эволюции, основанной на телеологическом понятии конечной причины) см.: Богомолов А. С. Идея развития в буржуазной философии. М., 1962, гл. 5.

9. Роберт Флинт — шотландский священник и философ, профессор этики и политической экономии в Университете Сент-Эндрю, затем профессор теологии Эдинбургского университета. Коллингвуд имеет в виду книгу Флинта «Философия истории в Европе» (1874, частично переработанное и дополненное издание — 1894).

10. Бернард Бозанкет — английский философ-неогегельянец. Первые его работы связаны с логикой, которая трактовалась в гегелевском духе как «ключ» к познанию процессов реальности. Большая часть трудов Бозанкета посвящена разработке эстетических, этических, социально-философских положений английского неогегельянства. Основные работы этого периода: «История эстетики» (1892), «Философская теория государства» (1899), «Мысли по этике» (1918).

11. Уильям Рольф Индже — английский священник, преподаватель философии в Кембридже, с 1911 г. — настоятель собора св. Павла в Лондоне. Автор ряда философских работ, написанных под сильным влиянием неогегельянства и платонизма. Кроме указанной Коллингвудом последней работы Индже, можно назвать: «Христианский мистицизм» (1899), «Философия Плотина» (1918).

12-13. Шарль Ланглуа — французский историк-медиевист, профессор Сорбонны, директор Национального архива. Автор (вместе с Сеньобосом) популярного в начале века «Введения в изучение истории», на которое и ссылается Коллингвуд, неточно приводя год издания — 1898 (на самом деле — 1899).

14. Шарль Сеньобос — французский историк, исследовавший различные области французской истории, в частности парламентскую и политическую историю.

15. Генри Томас Бокль — английский историк и социолог, автор знаменитой в XIX в. «Истории цивилизации в Англии» (1858—1861), представлявшей собой введение к неосуществленному труду по истории западноевропейской духовной и материальной культуры. В завершенной части работы сформулированы общие принципы анализа исторического процесса: географический детерминизм, прогрессистский эволюционизм, фритредерство и т. д.

16. Герберт Спенсер — английский философ, представитель биолого-эволюционного этапа развития позитивизма. Пытался строить общую систему философии, основываясь на эволюционных теориях своего времени, по преимуществу додарвиновских (эмбриология К. Бэра, эволюционное учение Ламарка и т. д.). Автор имеет в виду распространение Спенсером своего абстрактного эволюционизма на динамику человеческих сообществ и теорию исторического прогресса (прежде всего в «Основаниях социологии», 1877—1896). Само понятие исторического прогресса у Спенсера формально-описательно, лишено исторической необходимости и увековечивает специфические черты «манчестерского» (домонополистического) капитализма, подводя под них псевдокосмическую базу. Критику спенсерианства см.: Нарский И. С. Очерки по истории позитивизма. М., 1960, гл. IV; Кон И. С. Позитивизм в социологии. Л., 1964, гл. 2 и др.

17. Томас Генри Гексли — английский биолог-эволюционист, выдающийся пропагандист эволюционного учения Дарвина. Романизовские лекции — лекции, учрежденные английским биологом-эволюционистом Романизом в Оксфорде в 1891 г.

18. Вильям Стаббс — английский историк, епископ в Оксфорде. Работал в области истории англиканской церкви и государственного права Великобритании. Главная его работа — «Конституционная история Англии» (1873). Издатель ряда ценных документов по истории английского государства и церкви в средние века.

19. Джон Багнелл Бьюри — английский историк, профессор истории в Дублинском и Кембриджском университетах. Исторические труды его в основном посвящены Поздней Римской империи. Издатель и комментатор сочинения Гиббона.

20. Джон Актон — английский историк и политический деятель, профессор истории в Кембриджском университете, один из редакторов «Кембриджской истории нового времени». Основные работы Актона посвящены истории политической и религиозной свободы (веротерпимости), рассматриваемой с позиций викторианского либерализма.

21. В английском языке слово «наука» (science), как правило, обозначает науку естественно-математического цикла.

22. Майкл Джеймс Оукшотт — профессор политологии Лондонского университета. Его единственное историко-философское исследование — анализируемый Коллингвудом «Опыт и его формы» (1933). В дальнейшем занимался политологией и историей политической мысли Англии (цикл работ о Гоббсе).

23. Дизъюнкция — логическая операция, образующая сложное высказывание из объединения двух высказываний с помощью логического союза «или».

24. Арнольд Тойнби — английский историк, автор одного из самых капитальных трудов в западноевропейской философско-исторической мысли — 12-томного «Исследования истории» (1934—1961). Из многочисленных советских работ, в которых анализируются взгляды Тойнби на историю, см., например: Кон И. С. Философский идеализм и кризис буржуазной исторической мысли. М., 1959.

25. Мелхиседек (др.-евр. — «Царь мира») — загадочная фигура Библии (Бытие, XIV, 18—20). Называя некоторые общества мелхиседековыми, Коллингвуд характеризует таким образом отсутствие у них связи, родства с другими обществами. Мелхиседек, по Библии, достиг высокого положения в еврейской общине, хотя не принадлежал к «избранному» роду.

26. Рудольф Герман Лотце — немецкий философ (по образованию физиолог и врач), профессор философии в Лейпцигском, Геттингенском и Берлинском университетах. Предшественник неокантианского движения в философской мысли Германии в конце XIX в. «Микрокосмос» — одно из основных философских произведений Лотце. Автор ссылается на первый (из трех) том книги.

27. Иоганн Густав Дройзен — немецкий историк, профессор истории в Кильском, Йенском и Берлинском университетах. Исторические работы Дройзена посвящены эпохе эллинизма. В философско-историческом сочинении «Основы историки» (1858, 2-е изд. — 1943) Дройзен выступает как предшественник Риккерта и Дильтея (см. ниже), утверждая принципиальное различие между методами познания в естественных и гуманитарных науках.

28. Вильгельм Виндельбанд — немецкий философ и историк философии, основатель баденской школы неокантианства с ее резким противопоставлением в теоретико-познавательном плане естественных и гуманитарных наук. Из философско-исторических работ Виндельбанда наряду с указанной автором знаменитой речью «История и наука», вводящей разграничения «номотетических» (обобщающих) и «идиографических» (индивидуализирующих) наук, может быть указана «Философия истории» (фрагменты из литературного наследства, 1916). Марксистскую критику взглядов баденской школы неокантианства см.: Асмус В. Ф. — В кн.: Современная буржуазная философия. М., 1972, гл. I. В истории философии Виндельбанд — создатель так называемого «проблемно-исторического метода», очень сильно повлиявшего на всю философию истории Коллингвуда, в особенности на его теорию исторического прогресса.

29. Генрих Риккерт — немецкий философ, основатель (вместе с Виндельбандом) баденской школы неокантианства, профессор философии Фрейбургского, затем Гейдельбергского университета. В философии наряду с систематической разработкой теории ценности уделял большое внимание проблемам гносеологической специфики исторических (шире — историко-культурных) наук. Указываемая Коллингвудом работа «Границы естественнонаучного образования понятий» вышла в свет в 1896 г. Той же проблеме посвящена другая работа Риккерта — «Наука о культуре и наука о природе» (1889, 5—6-е изд. — 1929). О Риккерте см.: Асмус В. Ф. Маркс и буржуазный историзм М.; Л., 1933; Кон И. С. Философский идеализм и кризис буржуазной исторической мысли. М., 1959.

30. Георг Зиммель — немецкий философ и социолог, профессор философии в Страсбургском, затем в Берлинском университетах. Один из основоположников так называемой «философии жизни» в Германии в конце XIX в. По философским взглядам Зиммель близок к Ницше (пропагандистом которого он был в начале XX в.) и Бергсону. Философско-историческая проблематика творчества Зиммеля, анализируемая Коллингвудом, не получила у него дальнейшего развития. Указываемая автором работа «Проблема философии истории» (1892) имела, однако, очень большое влияние, выдержав шесть переизданий в Германии.

31. Вильгельм Дильтей — основоположник «философии жизни» с ее критикой абстрактно-спиритуалистической теории природы человека в немецком классическом идеализме, историк философии и духовной жизни Германии. В методологии исторического познания известен как создатель так называемой «понимающей» историографии, т. е. историографии, стремящейся постичь духовный мир исторических деятелей путем эмпатического сопереживания. Основное методологическое произведение Дильтея — «Введение в науки о духе» (1883).

32. Вильгельм Бауэр — австрийский историк, профессор Венского университета. Основные работы Бауэра посвящены истории культуры, прессы, общественного мнения.

33. Карл Лампрехт — немецкий историк, профессор истории в Марбургском и Лейпцигском университетах. Историк аграрных отношений в средневековой Германии, автор ряда методологических и философско-исторических работ: «Культурно-исторический метод» (1900), «Введение в историческое мышление» (1912). Взгляды Лампрехта на исторический процесс как на прогресс культуры (понимаемой в качестве целостности форм и продуктов коллективной человеческой деятельности), направленные против индивидуализирующего метода школы Ранке и его последователей, вызвали в конце века бурную дискуссию среди немецких историков. Отголоски этой дискуссии чувствуются и в оценках Коллингвуда. Лампрехт не является «крайним позитивистом», а некоторые его положения заставляют видеть в нем предшественника ряда плодотворных социо-культурных и структуралистических направлений современной западноевропейской историографии.

34. Пауль Барт — немецкий историк-позитивист. Для Барта характерно понимание истории как «конкретной социологии». Основная философско-историческая работа Барта — «Философия истории как социология» (1897).

35. Курт Брейзиг — историк культуры, профессор Берлинского университета. Для исторических работ Брейзига характерна тенденция к выявлению универсально-исторических законов развития культуры. Он сильно повлиял на становление концепции морфологии культуры Шпенглера. Основные философско-исторические труды Брейзига: «История культуры нового времени» (1901), «Ступени и законы мировой истории» (1905), «О бытии и познании исторических явлений» (1935—1944). Как и во многих других случаях, вызывает возражение стремление Коллингвуда отнести даже такого спекулятивного «системосозидателя», как Брейзиг, к числу «крайних позитивистов».

36. Эдуард Мейер — немецкий историк античности. Философско-исторические работы Мейера обосновывают принципы спекулятивно-морфологического подхода к историческому процессу, теорию цикличности истории с ее отрицанием исторического прогресса. Один из прямых предшественников О. Шпенглера в философии истории.

37. Освальд Шпенглер — крупный немецкий философ, один из основоположников современной зарубежной философии культуры. Философско-историческая концепция Шпенглера неоднократно подвергалась обстоятельной критике в советской литературе. См.: Кон И. С. Философский идеализм и кризис буржуазной исторической мысли. М., 1959. Как и в других случаях, вызывает возражение отнесение Коллингвудом Шпенглера к разряду «натуралистов». И по истокам своей философии (Ницше и немецкий неоромантизм последней трети XIX в.) и по складу мышления (антиэмпиричность, спекулятивность, апокалиптичность) Шпенглер ничего общего с натурализмом не имеет. В философии истории Шпенглера следует скорее видеть симптоматичное проявление «пророческих» и «эсхатологических» тенденций западноевропейской философии мысли XX в., принимающей иногда чисто религиозные формы (например, у Ясперса, Бердяева), иногда же внешне сциентистские, псевдонатуралистические формы (заигрывание с идеей культуры у Шпенглера и Тойнби).

38. Феликс Равессон-Мольен — французский философ-спиритуалист, археолог. Специалист по истории античной философии, автор цикла работ об Аристотеле и стоицизме. В основу собственной философии Равессон кладет освобождение от материалистических элементов учения Аристотеля об идеальной форме как о духовной субстанции мира.

39. Жюль Лашелье — французский философ и логик, профессор в Эколь Нормаль. Приход туда Лашелье ознаменовал собою конец эпохи господства во французской философии середины XIX в. эклектической и догматической философии В. Кузена. Философия Лашелье — критический идеализм, исследующий способности человеческого познания в духе кантовской традиции философии, но в отличие от Канта делающий онтологические выводы о духовной природе реальности: каким условиям должна отвечать реальность чтобы быть познаваемой. Главное произведение Лашелье — «Психология и метафизика» (1885).

40. Анри Бергсон — французский философ, профессор философии в Коллеж де Франс, Лауреат Нобелевской премии по литературе 1927 г. Один из самых влиятельных философов-иррационалистов XX в. Для «философии жизни» Бергсона характерна резкая поляризация органического и неорганического, учение о так называемой «творческой эволюции», резкая критика дарвинизма за якобы присущий ему механицизм. В области гносеологии Бергсон — один из основоположников современного интуитивизма с его противопоставлением «интуиции» как метода познания живого (в том числе и исторического) «геометризированному» рационализму, характерному для физико-математического естествознания. Излагаемые Коллингвудом положения бергсонианства взяты из докторской диссертации Бергсона «Непосредственные данные сознания» (1889), в которой анализируется время как форма существования жизни и сознания в противопоставлении пространству — основной характеристике неорганического. Среди многочисленных марксистских работ, дающих критический анализ философии Бергсона, можно назвать работу: Асмус В. Ф., Богомолов А. С. Антиинтеллектуалистический интуитивизм Анри Бергсона. — В кн.: Современная буржуазная философия. М., 1972.

41. Камилл Жюллиан — французский историк, профессор Бордоского университета и Коллеж де Франс. Специализировался по истории Поздней Римской империи и истории древней Галлии. Основная его работа — «История Галлии» (1907—1926) — рассматривает историю римской провинции Галлии как древнейшую историю Франции.

42. Эли Галеви — французский историк политической мысли. Автор работы «Возникновение политического радикализма» (1801—1904) и «Истории английского народа в XIX веке».

43. Под «главной проблемой французского спиритуализма» имеется в виду критика естественнонаучных методов мышления, рассматриваемых в качестве модели для любых форм познания, и разработка теорий сознания во французском идеализме XIX—XX вв.

/В комментариях 41—43 печатного издания произошел сбой. Примечание 43 явной привязки к тексту не имеет — bellabs/

Часть V

1. Под «механическими искусствами» — в отличие от «свободных» — в XVIII в. понимали ремесла и виды прикладного знания, тесно связанные с материальным производством.

2. Альфред Норт Уайтхэд — английский (впоследствии американский) философ-неореалист и математик, с 1924 г. — профессор философии в Гарвардском университете. Специализировался в области философии науки неореалистического типа, впоследствии перешел от нее к метафизике, реставрирующей некоторые идеи философии Платона. Для философии Уайтхэда характерно стремление к построению системы универсальных категорий, позволяющих описывать не только природные, но и социальные явления. Основные его работы: «Основания математики» (1910—1913) в соавторстве с Б. Расселом; «Наука и современный мир» (1926); «Процесс и реальность» (1929), а также цикл философских работ, в частности «Приключение идей» (1933). Марксистскую критику взглядов Уайтхэда см.: Концепция науки в буржуазной философии и социологии. М., 1973, с. 132—157.

3. Джордж Сантаяна — американский философ, представитель так называемого критического реализма, романист, литературный критик. Основные философские работы: «Жизнь разума» (1905—1911), «Скептицизм и животная вера» (1923), «Царства бытия» (1927—1940). Общую характеристику его критического реализма см.: Современная буржуазная философия. М., 1972, с. 337—342.

4. Релевантный — относящийся к делу, значимый аргумент в цепи рассуждений, доказательств.

5. В общем смысле термин «валидный» употребляется применительно к аргументу в доказательстве или же к доказательству в целом, когда хотят сказать, что они выдержали проверку на истинность.

6. Роман «Высота Вутеринга» (в русском переводе — «Грозовой перевал». М., 1964) принадлежит Эмилии Бронте.

7. Фридрих Август Вольф — немецкий филолог-классик. Его работа «Prolegomena ad Homerum» (Halle, 1795) заложила основу современного научного анализа гомеровских текстов. Вольф выдвинул идею необходимости создания «науки о древностях» (Altertumswissenschaft), понимаемой в самом широком смысле как изучение образа жизни древних греков и римлян.

8. Вильям Флиндерс Петри — английский археолог. Занимался изучением Стоунхэнджа в Англии, осуществил ряд раскопок в Египте. Профессор египтологии Университетского колледжа в Лондоне. Основатель Британского Археологического института Египта. Важнейшей работой Института, осуществленной под руководством Петри, считаются раскопки Мемфиса. Автор многочисленных работ по археологии Египта, Британии, Палестины.

9. Изменение доказываемого тезиса доказывающим, когда в ходе своего доказательства он приходит к неприемлемым для него выводам.

10. Томас Бекет, Томас Лондонский — архиепископ Кентерберийский. Канонизирован в 1173 г. как святой и мученик католической церкви. Убийство Бекета в кафедральном соборе во время службы по приказу Генриха II Плантагенета, канцлером которого он был в течение длительного времени, явилось одним из драматических эпизодов типичной для XI—XIII вв. борьбы светской и духовной власти за руководящую роль в государстве.

11. Сожженный Ньял — один из героев древнеисландских так называемых «родовых» саг, описывающих борьбу родовых кланов между собою.

12. Самюэл Батлер — крупный английский сатирик, романист, эссеист и критик поздневикторианской эпохи.

13. Отождествляя эстетику и теорию языка, Коллингвуд опирается на определение термина «эстетика» в немецком классическом идеализме (Кант). Для последнего эстетика — наука о форме и учение о чувственно данном. Чувственно воспринимаемой формой мысли является язык.

Автобиография

1. Имеются в виду «Начала философии» Р. Декарта (первая публикация на латинском языке в 1644 в Амстердаме). Учение о «вихрях» — основном космогеническом механизме декартовской физики — излагается в IV книге.

2. «Grundlegung zur Metaphysik der Sitten» — произведение Канта, вышло в 1785 г. В нем Кант впервые изложил принципы своей формально-универсальной этики, впоследствии развитые в «Критике практического разума».

3. Имеется в виду дискуссия о характере среднего образования, развернувшаяся между сторонниками классического образования, ориентированного на изучение древних языков и религиозное воспитание, и «модернистами», требовавшими всеобщего образования, реальной средней школы, трудового воспитания. К числу последних относились Дж. Мильтон, У. Петти и один из основоположников теории трудового воспитания — Дж. Беллерс. Отрицательная характеристика этой дискуссии, данная Коллингвудом, неверна.

4. Регби — закрытая мужская средняя школа-пансионат для детей привилегированных сословий с высокой платой за обучение. Основана в 1567 г. и тесно связана с Оксфордским университетом.

5. «Дунсиада» (Dunciad) — сатирическая поэма А. Попа, посвященная Дж. Свифту. Вышла в свет в 1720 г. Название поэмы от английского dunce — болван, тупица.

6. «Верхняя скамья» (Upper Bench) — последний, выпускной класс Регби,

7. Университетский колледж — старейший колледж Оксфорда. Вместе с Баллиол-колледжем и Мертон-колледжем образует так называемые колледжи «первой» группы, основанные в XIII в. Университетский колледж основан в 1249 г.

8. «Публичные школы» (Public Schools) — группа привилегированных средних учебных заведений, как правило, интернатов, с высокой платой за обучение для детей господствующих классов. Термин возник в XIX в. Ранее эти школы назывались «грамматическими». «Публичные школы» — самые старые средние школы в Великобритании.

9. Классический экзамен — устный экзамен на степень бакалавра по дисциплинам классической древности в Оксфорде.

10. «Школа великих» — цикл письменных контрольно-экзаменационных работ, предшествующих получению степени бакалавра в Оксфорде.

11. Томас Хилл Грин — английский философ-идеалист, профессор философии в Оксфорде. В 60—70-х годах XIX в. выступал против господствующего позитивистского ассоцианизма и натурализма Дж. Ст. Милля и Г. Спенсера. Современники называли школу Грина (Брэдли, Бозанкет, Мак Таггарт и др.) неогегельянской.

12. Александр Бэн — английский философ, психолог и педагог, профессор Абердинского университета в Шотландии. Известен своими работами по логике, этике, педагогике.

13. Генри Мансель — английский философ, профессор философии в Оксфорде. Философия Манселя — «сплав» формально-логической доктрины Аристотеля, агностицизма Канта и философии «здравого смысла» шотландской школы (Рид, Гамильтон). Метафизика (онтология) Манселя изложена в одноименной статье в 8-ом издании Британской энциклопедии.

14. Коллингвуд вольно перелагает знаменитый совет Юма выбросить в огонь все книги, которые не содержат описаний фактов и математических формул.

15. Здесь имеется в виду дядя известного историка А. Тойнби — английский реформатор и экономист Арнольд Тойнби, автор книги «Промышленная революция» (1884).

16. Джон Александр Смит — профессор философии в Оксфордском университете с 1910 по 1936 г. Главный редактор перевода полного собрания Аристотеля на английский язык.

17. Гарольд Генри Йоахим — английский философ, логик, историк философии, профессор логики Оксфордского университета, издатель ряда работ Аристотеля. В своих философских сочинениях противостоял господствующим логико-аналитическим направлениям английской философии первой половины XX в.

18. Джордж Мур — влиятельный английский философ, основоположник (вместе с Б. Расселом) так называемого неореализма и метода «логического анализа».

19. «Мемориал Альберта» — памятник Альберту, герцогу Саксен-Кобургскому, принцу-супругу королевы Великобритании Виктории, воздвигнутый в Кенсингтонском парке в Лондоне в 1863—1871 гг.

20. Резко отрицательное отношение Коллингвуда к современным методам и практике логических исследований («логический язык», «символизация») не может не вызвать возражений. Сам термин «пропозициональная логика» употребляется Коллингвудом в специфическом смысле. Под ним он понимает логику, фиксирующую отношения «готовых» результатов мышления и не включающую в себя анализ предпосылок их появления («вопрос», эвристические стратегии и т. д.). Пропозициональная логика в современной формальной логике — средство анализа логической структуры дедуктивной теории в целом, и как таковая она не только вполне законна, но и является мощным оружием современной вычислительной математики и кибернетики для логической организации информационных массивов.

21. «Парменид» — один из самых трудных для понимания диалогов Платона, посвященный проблеме соотношения единого и многого, множества реальных вещей и единой идеальной формы.

22. В своем главном философском произведении — «Процесс и реальность» (1929) — Уайтхэд рассматривает биологическое понятие организма как основную категорию философского мышления.

23. Пьер Шарль Вильнев командовал французским флотом в Трафальгарском сражении. План Вильнева состоял в отвлечении главных сил британского флота в Атлантику, форсированном переходе французских судов к Ламаншу и высадке экспедиционного корпуса Наполеона на территорию Англии.

24. Речь идет о событиях времен Пелопоннесской войны и об искусном маневре афинского полководца Формиона, одержавшего победу под Навпактом в 429 г. до н. э. См.: Фукидид, II, 83—84.

25. Имеются в виду онтологические проблемы философии истории.

26. Жак Буше де Перт — французский археолог-любитель. Находясь с 1825 г. в Абвиле (Прованс), он осуществил ряд раскопок в устье Соммы. О найденных им кремневых и каменных орудиях труда первобытного человека он рассказал в опубликованной в 1846 г. книге. Выводы книги, по сути дела утверждавшие законность новой области исторической науки — истории и археологии первобытного общества, были встречены с крайним скептицизмом. Только развитие эволюционных теорий в середине XIX в. укрепило за Буше де Пертом репутацию первооткрывателя первобытной культуры.

27. Артур Джон Эванс — знаменитый английский археолог. Известен прежде всего своими раскопками на Крите, открывшими существование доэллинской, так называемой Минойской, культуры.

28. Ганс Драгендорф — профессор классической археологии во Фрейбургском, Боннском, Базельском университетах. С 1911 по 1922 г. Генеральный секретарь немецкого Археологического института.

29. Фрэнсис Джон Хаверфилд — профессор истории в Оксфорде. Известен многочисленными публикациями по истории римской Британии.

30. Перси Гарднер — английский археолог, профессор археологии в Кембридже, затем в Оксфорде. Внес особенно большой вклад в нумизматику древней Греции.

31. Давид Джордж Хогарт — английский археолог, работал в Египте, на Крите (вместе с Эвансом), в Малой Азии. Особенно известен раскопками хеттских поселений и могильников в Малой Азии. В годы I мировой войны выполнял ряд дипломатических и разведывательных заданий британского правительства.

32. «Афинская полития» Аристотеля была найдена в 1890 г. в Египте. Впервые издана была в Лондоне в 1891 г.

33. Коллингвуд сравнивает отношение оксфордских историков классической Греции к древнегреческой археологии с конфликтом между двумя классиками английской литературы XVIII в. — Попом и Аддисоном. Высокомерный и мнительный Поп, обидевшийся на Аддисона, создал его сатирический образ в «Письме к доктору Арбатноту». Аддисон представлен в этом «Письме» под именем Аттика.

34. Норман Анджелл — английский журналист, политический деятель, пацифист, лауреат Нобелевской премии мира за 1933 г. Автор имеет в виду пацифистскую книгу Анджелла «Великая иллюзия» (1910).

35. Йеху — описанное Дж. Свифтом в «Путешествиях Гулливера» (ч. IV. Путешествие в страну гуигнгнмов) человекоподобное племя дикарей, отличающихся тупостью и агрессивностью.

36. Уильям Джемс — американский философ и психолог, профессор Гарвардского университета, основоположник (вместе с Ч. Пирсом) философии американского прагматизма. «Разнообразие форм религиозного опыта» — основное произведение Джемса по религиозной психологии.

37. Ограничение предмета психологии областью эмоционально-волевой сферы представляется совершенно неверным — «высшие» мыслительные процессы при этом отрываются от человеческой психики. В критике психологизма Джемса и психологизма вообще автор правильно подчеркивает несводимость общественного сознания к закономерностям индивидуальной психики. Однако при этом у него обнаруживается тенденция оторвать общественное сознание от индивидуального, представить его в виде некоей гипотетической сферы «духа». Определение психологии как науки об эмоциональных и волевых (мотивационных) проявлениях человеческой психики несостоятельно и противоречит реальному состоянию психологической науки в настоящее время.

38. Август Генри Питт-Риверс — английский военный и археолог. Произвел широкие археологические раскопки на территории собственных поместий в Южной Англии. Раскопки дали богатый материал по истории оружия и других предметов материальной культуры в римской Британии и Англии эпохи раннего средневековья.

39. Римская стена — стена, отделяющая северную, незавоеванную часть Британских островов от римской провинции Британия. Построена римскими завоевателями во II в. н. э.

40. Юлий Цезарь предпринимал походы в Британию в 55 и 54 гг. до н. э.

41. Имеются в виду «Записки о Галльской войне». О военных действиях в Британии рассказывается в кн. V.

42. Завоевательный поход римлян при императоре Клавдии происходил в 43 г. н. э.

43. Каледония — древнее название Шотландии.

44. Пикты — племя на севере Британии.

45. Карл Юнг — швейцарский психолог и психиатр, вначале последователь Фрейда, затем основоположник собственной версии психоанализа. Много занимался проблемами коллективного сознания и подсознательных механизмов его функционирования. Резко отрицательный отзыв Коллингвуда о психологии Юнга связан с тем, что как у Юнга, так и у самого Фрейда (в поздний период его деятельности) психотерапевтическая направленность учения отступает на второй план. Ее место занимают антиисторические спекуляции в области общей философии культуры.

46. Определяя мораль как теорию чистого действия, действия как такового, Коллингвуд, с одной стороны, опирается на этимологию этого слова, с другой, на философию классического идеализма XIX в.

47. Р. Дж. К. — инициалы Роб Джорджа Коллингвуда.

48. Далее (до конца «Автобиографии») автор дает краткую характеристику внешней и внутренней политики последовательно сменявших друг друга кабинетов английского правительства, начиная с конца англобурской войны (1902) до кануна второй мировой войны. Эта часть «Автобиографии» выражает личное отношение буржуазного демократа и антифашиста Коллингвуда к политике правящих классов Великобритании в эпоху монополистического капитализма. Его оценки этой политики в ряде случаев не совпадают с оценками марксистской исторической науки. Но они очень хорошо показывают политические настроения прогрессивных сил английского общества в годы, непосредственно предшествующие новой мировой войне: горькое разочарование в верности английских правительств идеалам парламентской демократии, крайне отрицательное отношение к политике попустительства фашистским агрессорам.

49. Под «южноафриканским урегулированием» кабинета Кэмпбелла — Баннермана (1906) Коллингвуд понимает предоставление двум бурским колониям — Трансваалю и Оранжевой — статуса самоуправления (после насильственного возвращения их в состав Британской империи в результате англо-бурской войны). Положительная оценка этого «урегулирования» Коллингвудом не разделяется советской исторической наукой, так как оно было осуществлено за счет коренного населения, положив начало политике апартеида.

50. «Социальное законодательство кабинета Асквита» — серия половинчатых реформ в области налогообложения, социального обеспечения, проведенных кабинетом либералов Асквита (1908—1916). Реформы (1909—1913) касались налогового обложения земельных собственников, регулирования заработной платы, пенсионного обеспечения и др. Коллингвуд правильно отмечает методы социальной демагогии, широко используемые либеральной партией в борьбе за голоса избирателей.

51. Дэвид Ллойд-Джордж — один из лидеров либеральной партии, с 1916 по 1922 г. — премьер-министр. Говоря об особо важной роли Ллойд-Джорджа в формировании политики сознательного обмана общественного мнения, Коллингвуд, вероятно, имеет в виду некоторые его личностные характеристики как политического деятеля — искусство оратора-демагога, сочетающееся с крайней неразборчивостью в достижении личных целей (взяточничество, стремление к власти). Блестящая характеристика Ллойд-Джорджа как политического деятеля дана В. И. Лениным (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 23, с. 106).

52. События 1931 г. в Испании — начало Испанской революции (1931—1939): создание республиканско-социалистической каолиции, ее победа на выборах, отречение Альфонса XIII от престола и бегство королевской семьи за границу, провозглашение Испании республикой.

53. Джеймс Рамсей Макдональд — один из лидеров лейбористской партии, премьер-министр 1-го и 2-го лейбористских правительств (1924 и 1929—1931).

54. Стэнли Болдуин — лидер консервативной партии. Неоднократно занимал пост премьер-министра, в частности с 1935 по 1937 г.

55. Имеется в виду консервативное правительство Невиля Чемберлена (1937—1940). Определение Коллингвудом этого правительства как «фашистского» в точном смысле этого слова неверно. Его надо отнести за счет крайнего недовольства прогрессивных слоев английской общественности преступной политикой «умиротворения» фашистских агрессоров, фактически развязавшей вторую мировую войну. В нем также отражено расплывчатое понимание сути фашизма у Коллингвуда, типичное для буржуазного демократизма в предвоенные годы.

56. Здесь и далее «британский премьер-министр» — Чемберлен.

57. Ссылаясь на возможный ущерб национальным интересам Чемберлен убедил членов кабинета не выносить ход переговоров о готовящейся мюнхенской сделке на обсуждение парламента. Фактически дипломатическая подготовка сентябрьских встреч Гитлера и Чемберлена осуществлялась без ведома кабинета в широком составе. Сохранялось в тайне и давление на Прагу с целью заставить ее уступить гитлеровскому шантажу.

 

Указатель имен

Август, Октавиан Клавдий (63 до н. э. — 14 н. э.), римский император (27. до н. э. — 14 н. э.) 207

Августин, Аврелий (354—430), католический святой, один из «отцов церкви», философ 46, 51

Актон, Джон Эмерик Эдуард Дальберг (1834—1902), английский историк и политический деятель 142, 268, 367, 394

Александр Македонский (356—323 до н. э.) царь Македонии (с 336), полководец и государственный деятель 32, 33, 37

Александер, Самюэл (1859—1938), английский философ 137, 201, 336, 347, 348

Альберт, Франц Август Карл Эммануил (1819—1861), герцог саксонский, принц-супруг королевы Великобритании Виктории (1840—1861) 338, 356, 365

Альфред (ок. 849 — ок. 899), английский король (871—899) 52, 68

Амасис, египетский фараон (569—526 до н. э.) 25

Амвросий Медиоланский (ок. 340—397), епископ Милана, один из «отцов церкви» 51

Анджелл, Норман (1874—1967), английский экономист и пацифист 373

Аристотель (384—322 до н. э.), древнегреческий философ и ученый 26, 43, 200, 218, 315, 318, 337, 356, 369, 459

Архимед (ок. 287—212 до н. э.), древнегреческий, ученый математик и механик 274, 283—284, 444

Асархаддон, царь Ассирии (680—669 до н. э.) 18

Асквит, граф Оксфорд и Асквит Герберт Генри (1852—1928), лидер либеральной партии, премьер-министр Великобритании (1908—1916) 331, 413

Асмус В. Ф. (1894—1975), советский философ 418

Байнес, Норман (р. 1877), английский византинист и историк античности 145

Барт, Пауль (1858—1922), немецкий философ и социолог 168

Батлер, Самюэл (1835—1902), английский писатель-сатирик 295

Бауэр, Бруно (1809—1882), немецкий философ-младогегельянец 118

Бауэр, Вильгельм (1877—1953), австрийский историк культуры 167

Баумгартен, Александр Готлиб (1714—1762), немецкий философ, основоположник эстетики 91

Баур, Фердинанд (1792—1860), немецкий протестантский теолог 130

Бах, Иоганн Себастьян (1685—1750), немецкий композитор 315

Беда Достопочтенный (672 или 673—735), англосаксонский летописец 51

Бекет, Томас (1118—1170), архиепископ Кентерберийский (с 1162) 283—284

Бергсон, Анри (1859—1941), французский философ 177—181, 189, 201

Беркли, Джордж (1685—1753), английский философ, епископ 47, 70, 71, 82, 334, 361

Бернхейм, Эрнст (1850—1942), немецкий история 168

Бетховен, Людвиг ван (1770—1827), немецкий композитор 315, 323

Блок, Марк (1886—1944), французский историк 422, 457

Богомолов А. С., советский философ 419

Боден, Жан (1530—1596), французский политический мыслитель, правовед и государственный деятель 57

Бозанкет, Бернард (1848—1923), английский философ-неогегельянец 137, 149, 330

Бокль, Генри Томас (1821—1862), английский историк и социолог 139

Болдуин, Стэнли (1867—1947), лидер консервативной партии, премьер-министр Великобритании в 1923—1924, 1924—1929, 1935—1937 гг. 415

Браунинг, Роберт (1812—1889), английский поэт 428

Брейзиг, Курт (1866—1940), немецкий историк и социолог 169

Брэдли, Фрэнсис Герберт (1846—1924), английский философ-неогегельянец 129—138, 145, 146, 227—229, 330—332, 334, 337, 347, 444, 457

Бутру, Эмиль (1845—1921), французский философ 178

Буше де Перт, Жак (1788—1868), французский археолог 368

Бьюкенен, Джордж (1506—1582), шотландский церковный реформатор, политик и историк 60

Бьюри, Джон Багнелл (1861—1927), английский историк античности 141—145, 149, 169, 237

Бэкон, Фрэнсис (1561—1626), английский философ и государственный деятель 10, 57, 58, 61, 63, 68, 71, 82, 226, 231, 240, 252, 256, 260, 335, 339, 342, 343, 369, 373, 421, 454, 455, 457

Бэн, Александр (1818—1903), английский философ и психолог 330

Вергилий Марон, Публий (70—19 до н. э.), римский поэт 328

Вико, Джамбаттиста (1668—1744). итальянский философ и историк 63—70, 75, 125, 247, 421

Вилсон, Джон Кук (1849—1915), английский логик и философ 136, 138, 332—334, 336—337

Вильнев, Пьер-Шарль (1763—1806), французский адмирал 362

Виндельбанд, Вильгельм (1848—1915), немецкий философ и историк философии 158—161, 163, 165, 183, 455

Винкельман, Иоганн Иоахим (1717—1768), немецкий историк искусства и археолог 85

Витгенштейн, Людвиг (1889—1951), австрийский философ и логик 363

Вольтер (Франсуа Мари Аруэ) (1694—1778), французский писатель и просветитель 5, 70, 74—76, 79, 90, 110, 427

Вордсворт, Уильям (1770—1850), английский поэт 338

Галеви, Эли (1870—1937), французский историк 181

Гарднер, Перси (1846—1937), английский археолог и нумизмат 369

Галилей, Галилео (1564—1642), итальянский физик 367, 374

Гегель, Георг Вильгельм Фридрих (1770—1731), немецкий мыслитель 5, 60, 107—122, 124, 128, 129, 158, 171, 201, 202, 251, 330, 347, 377, 422, 426, 427, 429, 436, 438, 442, 447, 458

Гексли, Томас Генри (1825—1895), английский биолог-эволюционист 141

Гельвеций, Клод Адриан (1715—1771), французский философ материалист, психолог 457

Генрих VII (1457—1509), английский король (1485—1509) 231

Гераклит (конец VI — начало V в. до н. э.), древнегреческий философ 200

Гердер, Иоганн Готфрид (1744—1803), немецкий философ и писатель-просветитель 84, 86—90, 99, 110, 125

Геродот (между 490 и 480 — ок. 425 до н. э.) древнегреческий историк 19—21, 24—34, 36, 38, 43, 53, 248, 256, 452

Гесиод (VIII—VII вв. до н. э.), древнегреческий поэт 20

Гиббон, Эдуард (1737—1794), английский историк-просветитель 28, 11, 78, 141

Гиппократ (ок. 460 — ок. 370 до н. э.) древнегреческий врач 31

Гоббс, Томас (1588—1679), английский философ и социолог 97, 103, 218, 357, 433

Гомер, легендарный древнегреческий эпический поэт 20, 66, 75, 328

Гоур, Чарлз (1853—1932), английский епископ и религиозный писатель 331

Грин, Томас Хилл (1836—1882), английский философ-неогегельянец 330—332, 349—351, 354

Грот, Джон (1813—1866), английский философ и историк 198

Грот, Джордж (1794—1871), английский историк античности 28, 32, 248

Гроций, Гуго де Гроот (1583—1645), голландский политический мыслитель, философ и историк 60

Дальтон, Джон (1766—1844), английский физик и химик 201

Данилов А. И., советский историк 418

Данте, Алигьери (1265—1321), итальянский поэт и философ 75, 325

Дарвин, Чарлз (1809—1882), английский естествоиспытатель 111, 124, 318

Декарт, Рене (1596—1650), французский философ, математик и естествоиспытатель 10, 58—61, 64, 65, 146, 221, 260, 299, 333, 335, 339, 342, 343, 434, 439, 440, 454, 455, 457

Демосфен (ок. 384—322 до н. э.), афинский оратор 328

Джеймс, Уильям (1842—1910), американский философ-прагматист и психолог 375

Джозеф, Хорас Уильям (1867—1943), английский философ-неореалист 138, 333, 370

Джонс, Генри (1852—1922), английский философ-неореалист 333

Дидро, Дени (1713—1784), французский философ и писатель 429

Дильтей, Вильгельм (1833—1911), немецкий философ и историк культуры 164—168, 183, 190, 442—444

Драгендорф, Ганс (р. 1870 г.), немецкий археолог 369

Драйден, Джон (1631—1700), английский писатель и поэт 327

Дройзен, Иоганн Густав (1808—1884), немецкий историк 159

Евклид (III в. до н. э.), древнегреческий математик 251, 271, 274, 285, 286

Евсевий Кесарийский (между 260 и 265—338 или 339), церковный историк 50—51

Елизавета I (1533—1603), английская королева (1558—1603) 222

Жюллиан, Камилл (1859—1933), французский историк Галлии 181

Жан, Шарль Франсуа (р. 1874), французский востоковед 14

Зиммель, Георг (1858—1918), немецкий философ и социолог 163, 164, 167, 183

Иероним Стридонский (330—419), переводчик Библии на латинский, один из «отцов церкви» 51

Изабелла Кастильская (1451—1504), королева Кастилии с 1474, Испании с 1479 222

Индже, Уильям Рольф, английский философ и священник 138

Иоахим Флорский (ок. 1132—1202), итальянский мистик и философ 53

Ипполит (ок. 165 — ок. 235), раннехристианский писатель-апологет 53

Исидор Севильский (560—636), средневековый энциклопедист, архиепископ 51

Исократ (436—338 до н. э.), афинский оратор 45

Йоахим, Гарольд Генри (1868—1938), английский философ-неогегельянец 331, 343

Кампанелла, Томмазо (1568—1639), итальянский философ, социалист-утопист 67

Кант, Иммануил (1724—1804), немецкий философ 59, 80, 90—103, 105—108, 112—114, 158, 185, 197, 198, 213, 218—229, 221, 230, 251, 308, 323, 329, 330, 337, 342, 347, 356, 361, 363, 439

Карлейль, Томас (1795—1881), английский писатель и философ 428

Катулл, Гай Валерий (ок. 87 — ок. 54 до н. э.), римский поэт 326

Квинтилиан (ок. 35 — ок. 96), римский оратор и теоретик ораторского искусства 38

Кейз, Томас (1844—1925), английский философ-неореалист 332

Кемден, Вильям (1551—1623), английский антиквар и гуманист 58

Кемош, царь Моава (IX в. до н. э.) 18

Кеннеди, Джон Фицджеральд (1917—1963), государственный деятель США 455

Кеплер, Иоганн (1571 —1630), немецкий астроном 92

Киссель М. А., советский философ 418, 419

Клавдий (10 до н. э. — 54 н. э.) римский император (41—54) 398

Клеопатра (69—30 до н. э.), египетская царица (51—30 до н. э.) 78

Кнут Великий (ок. 995—1035), норманский король Дании с 1018, Англии с 1016 и Норвегии с 1028 г. 52

Коллингвуд, Робин Джордж (1889—1943) 418—459

Кольридж, Самюэл Тэйлор (1772—1834), английский поэт и литературный критик 291

Кон И. С., советский философ 418, 419, 438

Кондорсе, Жан Антуан Никола (1743—1794), французский философ и социолог 78, 84

Конт, Огюст (1798—1857), французский философ-позитивист и социолог 123, 211, 251

Корнфорд, Фрэнсис Макдональд (1874—1943), английский историк античной литературы и философии 20

Корнфорт, Морис (р. 1909), английский философ-марксист 419

Крёз (595—546 до н. э.), царь Лидии (560—546 до н. э.) 25

Кроуфорд, Джон (1886—1957), английский археолог 400

Кроче, Бенедетто (1866—1952), итальянский философ 114—115, 182—195, 270, 420, 421, 440

Круазе, Альфред (1845—1923), французский историк античной литературы 20

Круазе, Морис (1846—1935), французский эллинист 20

Курно, Антуан Огюстен (1811—1877), французский математик, экономист и философ 143—144

Кэмпбелл-Баннерман, Генри (1836—1908), лидер либеральной партии Великобритании, премьер-министр (1905—1908) 412

Лампрехт, Карл (1856—1915), немецкий историк 168

Ланглуа, Шарль (1863—1929), французский историк 138

Лашелье, Жюль (1832—1918), французский философ 177—178

Лейбниц, Готфрид Вильгельм (1646—1716), немецкий философ и математик 62, 64, 93, 98, 175, 177, 185, 361, 362

Ленин Владимир Ильич (1870—1924) 419, 420, 437

Ллойд-Джордж, Дэвид (1863—1945), лидер либеральной партии Великобритании, премьер-министр (1916—1922) 413

Локк, Джон (1632—1704), английский философ 63, 70, 71, 80, 96, 97, 137, 196, 198—200, 209, 330, 421

Лотце, Рудольф Герман (1817—1881), немецкий философ и врач 158

Лукреций Кар, Тит (I в. до н. э.), римский поэт и философ 328

Людовик XI (1423—1483), французский король (1461—1483) 187, 188

Мабильон, Жан (1632—1707), французский историк 76

Макдональд, Джеймс Рамсей (1866—1937), основатель лейбористской партии, премьер-министр Великобритании в 1924, 1929—1931 415

Макдональд, Джордж (1862—1940), шотландский археолог 397

Маколей, Томас Бабингтон (1800—1859), английский историк, публицист и государственный деятель 230

Макьявелли, Никколо (1469—1527), итальянский политический мыслитель 56, 67, 182

Мальборо, Джон Черчилл (1650—1772), английский полководец и государственный деятель, герцог 222

Мансель, Генри (1820—1871), английский философ 330

Марий, Гай (ок. 157—86 до н. э.), римский полководец, консул 283, 444

Марк Аврелий (121—180), римский император (161—180) 33, 34

Маркс, Карл (1818—1883), 118—122, 251, 410, 411, 430, 436, 437

Матвей Вестминстерский — предполагавшийся автор «Flores Historiarum», памятник создан Матвеем Парижским (ум. в 1259 г.) 52

Мейер, Эдуард (1855—1930), немецкий историк античности 168—173

Мейтленд, Фредерик Уильям (1850—1906), английский историк-медиевист 123, 141

Месилим, царь Лагаша в Шумере (середина III тысячелетия до н. э.) 14

Меша, царь Моава (IX в. до н. э.) 18

Милль, Джон Стюарт (1806—1873), английский философ и логик 134, 186—188, 330, 411

Моммзен, Теодор (1817—1903), немецкий историк античности 123, 127, 369, 407

Монтескье, Шарль (1689—1755), французский философ, теоретик права 77, 79, 80, 191

Моцарт, Вольфганг Амадей (1756—1791), австрийский композитор 316, 327

Наполеон Бонапарт (1769—1821), французский император в 1804—1814 и в 1815 гг. 165, 212, 413

Негрин, Хуан (1894—1956), испанский государственный деятель, премьер-министр республиканской Испании (1937—1939) 415

Нельсон, Горацио (1758—1805), английский флотоводец 362, 386—387

Нерон (37—68), римский император (54—68) 233

Неттлшип, Роберт Льюис (1846—1892), английский философ-неогегельянец 330

Нибур, Бертольд Георг (1776—1831), немецкий историк античности 125, 453

Ницше, Фридрих (1844—1900), немецкий философ 283, 443

Новалис, Фридрих (1772—1801), немецкий поэт и философ, 171

Ньютон, Исаак (1643—1727), английский математик, механик и физик 92, 299, 318, 319

Оккам, Уильям (1285—1349), английский философ-схоласт и логик 16

Омри, царь Израиля (876—869 до н. э.) 18

Оукшотт, Майкл Джеймс (р. 1901), английский политолог 145—152, 173

Паскаль, Блез (1623—1662), французский религиозный философ и математик 78, 382

Патер, Уолтер (1839—1894), английский писатель и критик 85

Перикл (ок. 500—429 до н. э.), древнегреческий политический деятель, вождь афинской демократии 36

Перси, Томас (1729—1811), английский фольклорист, епископ 86

Петрарка, Франческо (1304—1374), итальянский поэт, гуманист 182

Петри Флиндерс, Уильям Матью (1853—1942), английский египтолог и археолог 251

Питт-Риверс, Август Генри (1827—1900), английский археолог и военный деятель 394

Пифагор (VI в. до н. э.), древнегреческий философ и математик 207, 250

Платон (427—347 до н. э.), древнегреческий философ 23, 24, 30, 36, 43, 64, 67, 95, 96, 200, 218, 260, 287, 288, 299, 315, 318, 329, 333, 342, 356, 357, 363, 444, 445, 459

Полибий (ок. 200 — ок. 120 до н. э.), древнегреческий историк 35—38, 44, 67

Полидор, Вергилий (ок. 1470 — ок. 1555), историк-гуманист 57

Поликрат (ум. ок. 523 или 522 до н. э.), тиран на о. Самосе с 540 до н. э. 25, 26

Поп, Александр (1688—1744), английский поэт 369

Причард, Гарольд Артур (1871—1947), английский философ и логик 333, 348, 349, 355

Равессон-Мольен, Феликс (1813—1960), французский философ-спиритуалист 175—177

Ранке, Леопольд фон (1795—1886), немецкий историк 118, 363, 453, 457

Рассел, Бертран (1872—1970), английский философ, логик и математик 136, 348, 351

Рескин, Джон (1819—1900), английский теоретик искусства и социальный реформатор 420, 428

Рид, Томас (1710—1796), английский философ 197

Риккерт, Генрих (1863—1936), немецкий философ-неокантианец 161—163, 165, 188, 455

Руссо, Жан-Жак (1712—1778), французский писатель и философ 84, 90, 103

Сантаяна, Джордж (1863—1952), американский философ и писатель 214, 215

Светоний, Гай Транквилл (ок. 70 — ок. 140), римский историк и писатель 233

Сеньобос, Шарль (1854—1942), французский историк 138

Синахериб, царь Ассирии (705—680 до н. э.) 18

Скотт, Вальтер (1771—1832), английский писатель 85

Скотт, Джордж Гильберт (1811—1870), английский архитектор, создатель мемориала Альберта в Лондоне 338

Смит, Джон (1864—1939), английский философ-неогегельянец 330

Сократ (470/469—399 до н. э.), древнегреческий мыслитель 30, 36, 40, 260, 299, 342—343, 348

Солон (между 640 и 635 — ок. 559 до н. э.) 208

Спенсер, Герберт (1820—1903), английский философ и социолог-позитивист 139, 214

Спиноза, Бенедикт (1632—1677), нидерландский философ 10, 62, 146, 171, 172

Стаббс, Уильям (1825—1901), английский историк-медиевист, епископ 141

Сципион Африканский, Младший (ок. 185—129 до н. э.), римский полководец 37

Тацит, Публий Корнелий (ок. 56 — ок. 117), римский историк 37, 39—41, 44, 45, 233, 256

Тернер, Уильям (1775—1851), английский живописец 327

Тиберий (42 до н. э. — 37 н. э.), римский император с 14 н. э. 45

Тиллемон, Себастьян (1637—1698), французский церковный историк 60, 61, 76

Тойнби, Арнольд (1852—1883), английский экономист и социальный реформатор 331

Тойнби, Арнольд (1889—1975), английский историк и социолог 152—158, 175, 251, 450, 451

Уайтхэд, Альфред Норт (1861—1947), англо-американский математик, логик, философ 201, 207, 284, 347—348, 351

Уилер, Роберт Мортимер (1890— 1976), английский археолог 395

Уоллес, Уильям (1844—1897), английский философ-неогегельянец 330

Уш, правитель шумерского города Уммы (середина III тысячелетия до н. э.) 14

Феодосий I (ок. 346—395), римский император (379—395) 269

Феокрит (конец IV — первая половина III в. до н. э.), древнегреческий поэт 328

Фердинанд II Арагонский (1452—1516), король Арагона с 1479, Сицилии с 1468, Кастилии с 1479 187, 222

Фихте, Иоганн Готлиб (1762—1814), немецкий философ 102—110, 113, 116

Флинт, Роберт (1838—1910), шотландский философ и теолог 137

Фома Аквинский (1225—1274), философ и теолог, систематизатор схоластики 47

Формион, один из выдающихся афинских полководцев в первые годы Пелопоннесской войны 363

Франк, Тенни (1876—1939), американский историк античности 392

Фрэзер, Джеймс Джордж (1854—1941), английский этнограф, историк 149

Фрейд, Зигмунд (1856—1939), австрийский психолог и врач 376

Фридрих II (1712—1786), прусский король с 1740, полководец 90

Фримен, Эдуард (1823—1892), английский историк 127, 139

Фюрно, Генри (1829—1900) английский издатель и комментатор Тацита 44

Хаверфилд, Фрэнсис Джон (1860—1919), английский археолог 370, 391, 392, 394, 402, 407, 420, 425

Хаммурапи, царь Вавилонии (1792—1750 до н. э.) 208

Хенгист (ок. 450), полулегендарный вождь первых англосаксонских поселенцев в Британии 44

Хенли, Уильям Эрнст (1849—1903), английский поэт и драматург 302

Хогарт, Давид Джордж (1862—1927), английский археолог 369

Хорсли, Джон (ок. 1685—1732), английский археолог 62

Цезарь, Гай Юлий (102 или 100—44 до н. э.) римский полководец и диктатор 49, 48—46, 45, 44 (пожизненно) 6, 53, 72, 73, 133, 165, 167, 203, 205, 229, 398, 448

Шекспир, Уильям (1564—1616) 231

Шеллинг, Фридрих Вильгельм (1775—1854), немецкий философ 108—110

Шиллер, Иоганн Фридрих (1759—1805), немецкий поэт и драматург, просветитель 101—102, 110

Шопенгауэр, Артур (1788—1860), немецкий философ-иррационалист 160

Шпенглер, Освальд (1880—1936), немецкий философ-иррационалист историк 173—175, 212, 251, 428

Штраус, Давид Фридрих (1808—1874), немецкий теолог и философ 130

Эванс, Артур Джон (1851—1941), английский археолог 369

Эйнштейн, Альберт (1879—1955) 318, 319

Элиот, Томас Стернз (1888—1965), английский поэт 429

Энгельс, Фридрих (1820—1895) 420, 426

Эпикур (341—270 до н. э.) древнегреческий философ 283, 443

Эсхил (ок. 525—456 до н. э.) древнегреческий поэт-драматург 328

Юнг, Карл Густав (1875—1961), швейцарский психолог и философ 403

Юм, Давид (1711—1776), английский философ и историк 47, 63, 70—76, 79—81, 85, 137, 185, 197, 211, 213 330, 389, 421, 422

Ящук А. И. советский историк 419

Chalom R. 419

Donagan А. 419

Johnston W. М. 419, 421

Kraucz М. 419

Mink L. О. 419

Richmond J. А. 425, 450, 458

Rubinoff L. R. G. 419