В этой книге я не стремился провести всеобъемлющий анализ природы и функций высшего образования или же разработать новые предложения по его финансированию. На самом деле я занимался критическим изучением ряда посылок и политических программ, связанных с университетами, и по ходу дела попытался указать на некоторые из более удачных отправных идей, а также на более приемлемый набор категорий, в которых можно было бы что-то обсуждать. Книга в основном была сосредоточена на той мысли, что университеты служат местом для попыток расширить и углубить человеческое понимание за счет методов одновременно упорядоченных и безграничных. Это начинание может принести ряд положительных побочных следствий – даже помощь студентам в развитии и тренировке их интеллектуальных способностей может в определенном смысле считаться как побочным следствием, так и главной функцией, – причем публичные обсуждения обычно сосредоточены на этих привходящих или случайных результатах. По этой причине эти выгоды были подвергнуты в книге несколько ироничному анализу, указывающему на то, что, возможно, мы позволили явно ощущающейся потребности в оправдании исказить или перевесить главную задачу, заключающуюся в верном описании. Наконец, особенно во второй части книги, были специально рассмотрены некоторые моменты последних десятилетий, когда определенное предложение или курс впервые поступали на обсуждение, и благодаря этому удается выявить преемственность обосновывающих их посылок и их пагубные последствия, тем самым подчеркнув неослабевающую потребность в критике, которая бы поставила выдвинутые посылки под вопрос. Критика, стоит повториться, не должна быть «чисто негативной»; она может быть инструментом, позволяющим более правильным принципам проникнуть в публичное обсуждение, вызывая больший отклик у читателей и убеждая их сильнее, чем аргументы, сформулированные в крайне абстрактных, систематических категориях.

Но хотя между предложениями, обсуждающимися во второй части, есть несомненная преемственность, эти главы свидетельствуют также о быстро ускоряющемся процессе изменений, происходящих по мере усиления целенаправленной атаки на автономию университетов. Например, значительная часть финансирования исследований ограничивается сегодня так называемыми национальными приоритетами, т. е. темами, которые, по мнению самого правительства, а не ученых, ими занимающихся, «стоит» исследовать, – и это уже говорит о том уровне прямого вмешательства, который был бы неприемлем еще 20 лет тому назад. Точно так же и навязывание коммерческих приоритетов и требование того, чтобы университеты служили нуждам бизнеса, отражают растущее влияние тех, кто, прикрываясь «экономикой», утверждает свой непререкаемый авторитет, отказывая в нем тем, кто представляет культуру, интеллект и образование. В этом контексте «импакт», вопреки мнению некоторых его академических защитников, не является скромной и вполне разумной попыткой продемонстрировать более широкую «социальную ценность» исследования: он представляет собой еще один ход в программе, которая в оценке академического и научного поиска отдает приоритет неинтеллектуальным критериям перед интеллектуальными, замышляя перенаправить будущие исследования на работу, приносящую измеримые экономические и социальные результаты.

Хотя это общее направление изменений отражает более глубокие социальные силы, чем временная принадлежность власти одной из главных партий, важно понимать и то, как меняется политический курс в зависимости от более поверхностных политических или электоральных обстоятельств. Важные изменения произошли уже после завершения черновой рукописи этой книги. В мае 2010 г. у Британии появилось новое коалиционное правительство во главе с консерваторами, и оно тут же встроилось в работу по проблеме университетов. Им были приняты основные предложения Доклада Брауна, обсуждавшегося в главе Х, что привело к революционному изменению принципов финансирования британских университетов, хотя пока объявлены не все подробности функционирования новой системы. С 2012 г. прямое государственное финансирование расходов на преподавание будет заменено косвенным частным финансированием в форме дохода от платы студентов за обучение (дополняемой сохраняющейся, но сокращающейся субсидией более дорогих естественнонаучных и технологических предметов). Правительство будет предоставлять кредиты для компенсации этой платы за обучение, каковые впоследствии будут выплачиваться выпускниками в форме налога, взимаемого после превышения определенного порога дохода. На данный момент никто – ни правительство, ни университеты, ни, конечно, общество – не может знать, к каким последствиям приведут все эти изменения. Здесь замешано очень много непроверенных посылок – о том, как возможные абитуриенты университетов ответят на перспективу более значительного долга, о поведении студентов в том случае, когда к ним будут все больше относиться как к клиентам, о решениях университетов касательно взимаемой платы и преподаваемых предметов, а также о многих других сопутствующих вопросах. Скорее всего, британские университеты станут еще более стратифицированными: те, что находятся на вершине репутационной иерархии, будут управлять еще большими доходами от исследований и платы за обучение, а также, вероятно, будут предлагать широкий спектр предметов, тогда как менее удачливые университеты, возможно, сосредоточатся на массовых профессиональных курсах. Что будет при этом режиме с искусствами и гуманитарными науками и какие «новые поставщики» могут выйти на рынок, продавая более дешевые и, возможно, более короткие курсы, заканчивающиеся получением диплома, – дополнительные неизвестные. Можно лишь сказать, что прямое государственное финансирование, поскольку оно уже отменено, вряд ли будет когда-либо восстановлено на прежнем уровне.

Но я хотел бы закончить, повторив еще раз, что обсуждение того, что́ в университетах есть важного и интересного, не должно ограничиваться стандартным вопросом их финансирования. Как я неоднократно подчеркивал, этот вопрос практически монополизировал актуальные публичные дискуссии, и есть опасность, во-первых, едва ли не бессознательно приобрести привычку описывать интеллектуальную деятельность исключительно в категориях, которые якобы «оправдывают государственное финансирование», а во-вторых, потерять способность отстраниться от оборонительной позиции, постоянной готовности к враждебному или неблагожелательному отклику на представленные аргументы. Одна из наиболее печальных черт сегодняшней дискуссионной атмосферы заключается в неявном предположении, заметном по комментариям некоторых журналистов и политиков, говорящем о том, что университеты – это такая роскошь, обоснование которой не выдержало бы пристальной проверки, и что многие академики немногим лучше тунеядцев из среднего класса, занимающихся своим хобби за общественный счет. Это было совершенно ясно – рассмотрим лишь один пример – по некоторым комментариям к затянувшемуся спору по «импакту», из которых следовала мысль, считающаяся самоочевидной: если кто-то против этих (плохо сформулированных и непродуманных) предложений, значит, он просто демонстрирует свое самомнение, полагая, будто общество обязано финансировать его деятельность независимо от того, обладает она какой-то ценностью или нет. Спор в таких категориях неизбежно оказывается бесполезным и изнуряющим. Нам надо начать с чего-то другого, и в этой книге я попытался предложить ряд более подходящих отправных идей.

Чтобы помочь делу, для начала, как я не раз указывал, стоило бы рассмотреть то, что мы ценим и чем восхищаемся в хорошей научной и исследовательской работе, а потом поразмыслить над условиями, которые, скорее всего, способствуют научным достижениям такого рода. Даже сегодня университеты – это не единственное место, где проводится такая работа, но они, бесспорно, представляют наибольшую концентрацию этих научных исследований. Возможно, что общество в своем восприятии университетов излишне сосредоточено на их преподавательской функции (т. е. прежде всего обучении студентов), видя в них просто более крупные и сложные варианты старших классов школы. Роль обучения, конечно, является основной для большинства университетов, но к ней они не сводятся. Крупные университеты – это сложные организмы, в которых поддерживается огромное число самых разных интеллектуальных, научных и культурных занятий, так что значение и ценность большей части в них происходящего невозможно ограничить национальными рамками или же сегодняшним поколением. Они стали важным инструментом – возможно, единственным действительно важным институциональным инструментом, – сохранения, понимания, расширения и передачи последующим поколениям интеллектуального, научного и художественного наследия человечества. Поэтому, размышляя об условиях, необходимых для их процветания, мы не должны занимать слишком близорукую или ограниченную местными условиями точку зрения.

Если мы примем более широкую точку зрения, это, возможно, поможет нам лучше осознать ограниченность критерия экономического роста как главной ценности. Рассмотрение истории и самого будущего университетов в долгосрочной перспективе заставляет нас ставить фундаментальные вопросы о цели «вклада в экономическое процветание страны». Например, сколько именно процветания нам нужно (и кто такие эти «мы»)? Можно ли считать, что к нему надо стремиться любой ценой? Для чего оно, в свою очередь, необходимо? И т. д. Любая серьезная попытка ответить на эти вопросы неизбежно приведет к неэкономическим ценностям. Большинство людей признают статус таких ценностей в собственной жизни – они заботятся о своих партнерах или детях не для того, чтобы получить больше прибыли, и точно так же они восхищаются прекрасным видом или чудом природы не потому, что последние увеличивают занятость, однако, как я уже указывал, теперь сложно отсылать к таким ценностям в публичной сфере, дискурс которой в основном оформляется сочетанием индивидуализма и инструментализма. Университеты – это не просто удобные места для означенных фундаментальных вопросов; они воплощают альтернативную систему ценностей, выступающую самим их основанием. Внимание к ценностям высшего порядка, возможно, поможет нам во всех нынешних сложных и отвлекающих обстоятельствах вспомнить о том, что мы – просто хранители, берегущие для современного поколения сложное интеллектуальное наследие, созданное не нами, так что не нам его и разрушать.