Среда, 14 июля 1977 г., Нью-Йорк

Коста Зеннокотти пристально смотрел на девушку, сидевшую напротив него за столом. Она продолжала говорить — быстро, взахлеб, бурно жестикулируя и время от времени корча гримасы, чтобы подчеркнуть ту или иную мысль. Господи! Он ненавидел себя за такие мысли, но она была самой сексуальной из всех женщин, каких он когда-либо видел.

— Коста, — она резко оборвала свой монолог. — Ты меня слушаешь?

— Разумеется, Лаки, — поспешно заверил он, сгорая от стыда. По сравнению с ним она совсем девчонка — двадцати семи или двадцати восьми лет от роду. Однако ума ей не занимать, и наблюдательности тоже. Наверняка она прочла его мысли.

Лаки Сантанджело. Дочь его лучшего — на всю жизнь — друга Джино. Шлюха, дитя. Независимая женщина. Искусительница. Коста знавал ее во всех ипостасях.

— Как видишь, — она порылась в сумочке и извлекла пачку сигарет. — Момент для возвращения отца крайне неподходящий. Во всех отношениях. Ты обязан его отговорить.

Коста пожал плечами. Иногда она ведет себя как настоящая дура. Кому, как не ей, дочери Джино, знать, что никакая сила не может помешать ему осуществить намеченное? Если на то пошло, они — Джино и Лаки — сделаны из одного теста и похожи так, как только могут быть похожи двое разных людей. Даже внешне она — вылитый отец. То же выражение агрессивной сексуальности на смуглом, с оливковым оттенком, лице; те же черные, глубоко посаженные и нередко горящие злобой глаза; такой же большой рот и полные, чувственные губы. Только нос у Лаки поменьше и поженственнее. У обоих вьющиеся, цвета черного янтаря, волосы: у Лаки они до плеч, а у Джино, в его семьдесят с хвостиком, покороче, но тоже еще пышная шевелюра.

Коста с сожалением дотронулся до собственной лысины. Проплешина, голый скальп, пустыня, которую не замаскируешь никакими парикмахерскими ухищрениями. А ведь ему всего шестьдесят восемь. Чего же можно ожидать, когда он будет в возрасте Джино?

— Ты поговоришь с ним? — потребовала девушка. — Да, Коста? Поговоришь?

Пожалуй, лучше умолчать о том, что в эту самую минуту самолет Джино кружит над городом и вот-вот пойдет на посадку. Так что Лаки очутится перед свершившимся фактом. Старик снова возьмет ситуацию в свои руки.

Господи Иисусе! Опять у них закрутится, а я — между двух огней!

* * *

В это время тремя этажами выше Стивен Беркли был всецело поглощен своей работой, благо тишина и покой офиса его друга Джерри Мейерсона давали такую возможность. Работа требовала полной концентрации мысли, поэтому пришлось во внеурочное время воспользоваться этими апартаментами. Замечательно! Ни телефонных звонков, ни посетителей, которые непременно осаждали бы его в собственном офисе — настоящем дурдоме, что днем, что ночью. Даже в его квартире телефон звонил не умолкая.

Он потянулся, бросил взгляд на часы и, убедившись, что уже половина десятого, чертыхнулся про себя. Как быстро летит время! Вспомнилась Эйлин — может быть, позвонить ей? Ему пришлось отменить совместный поход в театр, но она ничем не показала своего недовольства. Вот что ему особенно нравилось в Эйлин: ее ничто не могло застигнуть врасплох и тем более выбить из колеи, будь то пропущенный спектакль или предложение руки и сердца. Он-таки решился три недели назад — и она сказала «да». Стивен не удивился — от Эйлин не приходилось ждать сюрпризов, да и кому они нужны — после развода с Зизи?

Стивену исполнилось тридцать восемь лет, и его потянуло к упорядоченной жизни. Двадцатитрехлетняя Эйлин обещала стать прекрасной женой.

Стивен Беркли пользовался славой первоклассного юриста. Когда отношение к черным изменилось к лучшему, он «попал в струю» — с четырьмя годами колледжа и четырьмя курсами юридического факультета за спиной. С его энтузиазмом, знаниями, острым умом и располагающим к себе характером пробиться оказалось нетрудно.

На него также работала на редкость привлекательная внешность. Высокий — ростом выше шести футов, — с фигурой атлета, правдивыми зелеными глазами, шапкой курчавых волос и кожей цвета молочного шоколада, он обезоруживал окружающих тем, что, казалось, совсем не осознавал своей привлекательности. Это сбивало людей с толку. Приготовившись к проявлениям высокомерия, они с удивлением обнаруживали в нем подлинную доброту и участие — наряду с компетентностью.

Он методично рассортировал бумаги и аккуратно разложил по разным отделениям своего кожаного портфеля. Огляделся, выключил настольную лампу и пошел к двери. Сейчас он был занят одним сугубо частным расследованием и за этот день значительно продвинулся. Поэтому Стивен чувствовал — после дня упорного, кропотливого труда — приятную усталость. Хорошо выполненная работа приносила ему почти физическое наслаждение. Не то чтобы он чурался секса — нет, секс с подходящей девушкой — одно удовольствие. Просто с Зизи он стал тяжкой повинностью. Давай, давай, давай! Маленькая Зизи с лисьей повадкой хотела все двадцать четыре часа в сутки, и если его не оказывалось под рукой, находила другие способы убить время. Жалко, что он не послушался матери и женился на ней. Но кто прислушивается к материнским увещеваниям, когда приспичило?

Эйлин — совсем другое дело. Симпатичная девушка с несколько старомодными взглядами. Мама от всей души одобрила его выбор. «Женись!» — посоветовала она, и в ближайшее время он последует ее совету. Стивен в последний раз окинул офис взглядом и направился к лифту.

* * *

Дарио Сантанджело зажал рот рукой, чтобы не закричать. Над ним, пыхтя, трудился долговязый чернявый парень. Боль. Наслаждение. Сладкая боль. Невыносимое блаженство. Нет еще!.. Не пора!.. Он больше не мог сдерживаться и испустил ликующий вопль. Все его тело прошила сладкая судорога.

Смуглый парень немедленно извлек свой все еще твердый пенис. Дарио в изнеможении рухнул на кровать и перевернулся на спину. Партнер встал и посмотрел на него долгим и странным взглядом.

Дарио внезапно отдал себе отчет в том, что даже не знает его имени. Еще один безымянный молодой брюнет. Ну так что? До сих пор ему ни с кем не хотелось повторить попытку. Мать твою так! Всех вас — к такой-то матери! Дарио не удержался и захихикал. Таковы условия игры.

Он выбрался из постели и потопал в ванную. Парень молча смотрел вслед. Пусть пялится, от него не убудет. Все равно этому молодому животному не светит поиметь его еще раз.

Он заперся в ванной и пустил в биде теплую воду, потому что любил сразу же подмываться. Наслаждение наслаждением, но потом… Он предпочитал забывать об этом — до тех пор, пока не появлялся еще один черноволосый красавец.

Дарио присел на корточки над биде и тщательно вымылся с мылом, регулируя температуру воды от теплой до очень холодной. Под ледяными струями мошонка съеживалась, и в то же время он ощущал приятную свежесть и бодрость. Весь этот день он умирал от жары, чувствуя себя потным и липким. Хорошо бы его новый приятель не задержался. Может, дать ему деньги, чтобы поскорее отчалил? Обычно хватало двадцати долларов — они сматывались как миленькие.

Он облачился в махровый купальный халат и посмотрел на свое отражение в зеркале. Двадцать шесть лет, но никто ему столько не давал: самое большее девятнадцать. Высокий, стройный, с голубыми глазами тевтонца и прямыми светлыми волосами. Дарио походил на мать и ничем внешне не напоминал отца и сестру — эту стервочку Лаки.

Он отпер дверь ванной и вышел в спальню. Парень успел напялить на себя засаленные джинсы и рубашку с короткими рукавами и теперь стоял у окна к нему спиной.

Дарио открыл ящик комода и вытащил из тоненькой пачечки две десятидолларовые банкноты. Он взял за правило не хранить при себе много денег, дабы не вводить в искушение своих случайных партнеров.

Он покашлял, напоминая о своем присутствии. «Забирай гонорар и сваливай», — мысленно приказал он парню.

Тот обернулся. Уплотнение в брюках свидетельствовало о сохранившейся эрекции.

Дарио протянул ему деньги.

— Это тебе на проезд — туда и обратно.

— Мать твою! — неожиданно выпалил незнакомец, угрожающе помахивая невесть как оказавшейся у него в руке связкой ключей от номера.

Дарио почувствовал слабость в коленках. Он терпеть не мог насилие и всевозможные осложнения. Кажется, быть беде. Он предчувствовал это с тех самых пор, как этот парень без каких бы то ни было авансов с его стороны привязался к нему в толпе. Обычно инициатива исходила от Дарио — должно быть, потому, что, несмотря на светлые волосы и голубые глаза, никто не принимал его за педика. Он ничем не отличался от гетеросексуалов — благодаря тому, что следовал преувеличенно мужскому стилю в одежде и тщательно следил за походкой. Всегда был сверхосторожен. С таким отцом нельзя позволить себе ни малейшей расхлябанности.

Дарио медленно отступил к двери. В ящике письменного стола хранился крохотный курносенький пистолет двадцать пятого калибра. Гарантия на случай непредвиденных действий со стороны очередного случайного любовника.

Парень заржал и прогнусавил:

— Куда это ты намылился?

Дарио был уже возле двери.

— Брось валять дурака, — посоветовал его нечаянный партнер. — Я обо всем позаботился. Вот это — твои ключи. Ясно? Усекаешь, что это значит? Мы одни в запертой квартире, где глухо, как в заднице президента Картера. Бьюсь об заклад, у него тугая задница. Обожаю тугие задницы, приятель.

Он сунул руку в карман джинсов и вытащил устрашающего вида нож. Десять дюймов смертоносной стали.

— Ты же хотел, чтобы тебя проткнули, — ухмыльнулся он. — Так и быть, доставлю тебе удовольствие.

Дарио, точно вкопанный, застыл у двери. Сердце ушло в пятки; в голове мелькали беспорядочные мысли. Кто этот человек? Что ему нужно? Нельзя ли откупиться?

И, наконец, уж не подсуетилась ли в данном случае сестричка Лаки? Маленькая сучка — решила таким образом избавиться от него раз и навсегда!

* * *

Для своих шестидесяти с хвостиком Кэрри Беркли выглядела сногсшибательно. Два ежедневных сета в теннис помогали ей сохранить стройность фигуры и упругость мышц. Черные, гладко зачесанные назад и скрепленные парой тугих бриллиантовых заколок волосы позволяли лучше оценить форму лица — высокие скулы, слегка раскосые глаза и сочные губы. В молодости Кэрри трудно было назвать красавицей, хотя у нее всегда был сексуальный вид, — однако в зрелые годы, благодаря новой прическе, ненавязчивому макияжу и элегантной одежде она стала замечательно красивой женщиной. Роскошной. Респектабельной. Прекрасно владеющей собой. Черная леди, которой удалось пробиться в мире белых.

Сидя за рулем темно-зеленого «кадиллака», она медленно катила почти впритирку к тротуару, высматривая место для парковки. Поджатые губы свидетельствовали о том, что она еле сдерживает гнев. Столько лет ей удавалось хранить тайну! И вдруг — незнакомый голос в телефонной трубке, и вот она уже тащится по вечерним улицам Нью-Йорка, держа курс на Гарлем, где скрывалось ее прошлое, — а она-то надеялась, что оно навсегда оставило ее в покое!

Шантаж — вот название игры. Чистейшей воды шантаж.

Она затормозила перед светофором и закрыла глаза. Мелькнула мысль о сыне Стивена — преуспевающем и во всех отношениях благополучном молодом человеке. Господи, если бы он знал правду!.. Страшно подумать.

Сзади в нее чуть не врезался автомобиль, и она рывком сдернула машину с места. Для самоуспокоения потрогала лежащую рядом сумочку. Изящная сумочка, рождественский подарок Стивена. У него всегда был безупречный вкус, если не считать одного-единственного прокола — женитьбы на той потаскушке Зизи. Слава Богу, теперь она ушла из его жизни — хочется надеяться, что навсегда. Деньги — великая сила!

Кэрри со вздохом скользнула рукой в сумочку. Крохотный пистолет приятно холодил ладонь. Еще один защитник. Блеск металла студит горячие головы. Хорошо бы не понадобилось пускать его в ход! Напрасные мечты…

Она снова вздохнула.

* * *

Джино Сантанджело чувствовал себя крайне утомленным. Это был дальний перелет; последние десять минут тянулись особенно долго. Он пристегнул ремень и вынул сигарету. Сейчас ему хотелось одного: скорее встать ногами на добрую, старую американскую почву. Он слишком долго отсутствовал. Хорошо вернуться домой!

Мимо с улыбкой прошмыгнула стюардесса, бросив на ходу: «Все о'кей, мистер Сантанджело?» И так каждые десять минут. «Все о'кей, мистер Сантанджело?»; «Могу я предложить вам напиток?»; «Подушку?»; «Одеяло?»; «Журнал?»; «Не хотите ли подкрепиться, мистер Сантанджело?»… Вряд ли самого президента окружали таким вниманием.

— Я в полном порядке, — заверил Джино. Девушка была недурна, но непутевая — это он сразу определил наметанным взглядом.

— Скоро будем на месте.

Да. Скоро они будут на месте. Нью-Йорк. Его город. Его территория. Дом. Отдых в Израиле пошел ему на пользу. Приятная интерлюдия. Джино вздохнул. Скоро он будет дома. Займется детьми — Лаки и Дарио. Небольшое родительское внушение — вот что им сейчас нужно.

— Могу ли я вам что-либо предложить, мистер Сантанджело? — мимо проследовала другая стюардесса. Он покачал головой.

Скоро…

* * *

Лаки вышла из офиса Косты и заглянула в дамскую комнату. Придирчиво изучила свое лицо в зеркале и осталась недовольной. У нее усталый, измученный вид. Темные круги под глазами. Сейчас бы устроить себе каникулы где-нибудь на пляже. Но это — потом. Не раньше, чем все утрясется.

Она тщательно подкрасилась. Наложила румяна, блеск для губ, тени… Встряхнула путаной копной волос и пальцами подправила прическу.

На ней были джинсы, заправленные в парусиновые сапожки, и бледно-голубая рубашка с вечно расстегнутыми верхними пуговицами. Сквозь тонкую ткань просвечивали два соблазнительных полушария. Лаки вынула из сумочки и надела на себя несколько золотых цепочек. Потом добавила пару массивных золотых браслетов и огромные серьги в виде обручей.

Теперь не стыдно показаться на людях. Меньше всего ей хотелось возвращаться в пустоту своих апартаментов.

Она вышла из туалета, вызвала лифт, немного подождала, хмурясь от нетерпения и нервно постукивая каблучками своих двухсотдолларовых сапожек. Коста стареет. И куда, черт побери, подевалась его хваленая лояльность? На чьей он стороне? Ясно, не на ее, как бы он ни убеждал ее в обратном. Она же не идиотка.

Лаки бросила взгляд на часики от Картье. Девять тридцать. Два часа убила на старого маразматика! «Дерьмо собачье!» — слова сами сорвались с губ, и она оглянулась по сторонам: не слышал ли кто? Но в этот поздний час громадное административное здание казалось пустыней.

Наконец подошел лифт, и Лаки вошла в кабину. В голове по-прежнему сменяли друг друга разные мысли. Если Милый Папочка действительно собирается вернуться, чем ей это грозит? Смогут ли они договориться? Готов ли он выслушать ее? Может быть… В конце концов, она — Сантанджело, разве не так? Причем единственная из двоих детей Джино, у кого действительно имеются шарики. За семь лет она достигла многого — и, видит Бог, это стоило ей немалых трудов. Очень помог Коста. Но останется ли он ее соратником, когда вернется Джино?

Лаки еще сильнее нахмурилась. Мать твою! Джино. Ее отец. Единственный человек, которому она позволяла собой командовать. Но она давно вышла из этого возраста, и Джино придется признать тот факт, что он ей больше не босс. Ничего. Она не уступит. Независимость, контроль над ситуацией, власть — сильнейшие козыри! И все это останется при ней. Проглотит, никуда не денется!

* * *

Когда Лаки вошла в кабину, Стивен Беркли даже не поднял головы от газеты. Кому он нужен — бесполезный обмен взглядами, неизбежно влекущий за собой обмен светскими любезностями? «Ну и жарища!»; «Сегодня отличная погода!». Напрасная трата времени. Лаки тоже не обратила на него внимания.

Стивен продолжал читать газету, а Лаки — ломать голову над своими проблемами, как вдруг лифт сильно тряхнуло — еще немного, и содержимое их желудков выпрыгнуло бы наружу, — и погас свет. Они окунулись в чернильную тьму.

* * *

Дарио и черноволосый парень одновременно совершили прыжок, но Дарио оказался чуть-чуть шустрее и успел выскочить из спальни, захлопнув дверь прямо перед носом у противника. К счастью, ключ оказался в замке, и он без промедления повернул его, так что тот подонок тоже оказался в клетке. Черт бы побрал архинадежную систему безопасности! Заказывая ее, Дарио думал главным образом о том, как бы исключить проникновение непрошеных посетителей извне. И уж никак ему не приходило в голову, что он может оказаться пленником собственного жилища. И вот они оба угодили в ловушку. Что делать — вызвать полицейских? Курам на смех. Унизиться до признания, что какой-то случайный хахаль — к тому же мужского пола — напал на него с ножом? Все узнают, что он — голубой, и если это, не дай Бог, дойдет до его папаши!..

Нет, Дарио не стал вызывать полицию.

Что и говорить, Лаки на его месте быстро смекнула бы, что делать. Шустрая девчонка: и сверху, и снизу. Так ее перетак!

Из спальни донесся оглушительный барабанный грохот кулаками по двери. Дарио мигом вышел из оцепенения. Обшарив ящики стола, он с ужасом убедился в том, что исчез его пистолет двадцать пятого калибра. Выходит, у того подонка не только нож, но и пистолет, и он в любой момент может сбить дверной замок.

Им овладел дикий, животный ужас. И вдруг во всей квартире погас свет. Дарио почувствовал себя в западне — запертым в кромешной тьме вместе с невменяемым маньяком.

* * *

Кэрри Беркли поняла, что заблудилась. Улицы Гарлема, которые она когда-то знала, как свои пять пальцев, казались чужими и едва ли не враждебными. Из уютного, снабженного кондиционером мирка своего «кадиллака» она растерянно взирала на загаженные улицы. Из открытых водозаборных кранов на плавящийся в солнечных лучах асфальт вытекала вода; какие-то люди с видом сомнамбул подпирали стены или сидели на корточках на ступеньках полуразвалившихся хибар.

«Кадиллак» был ошибкой. Ей следовало нанять такси, хотя всем известно, что таксисты не решаются появляться в Гарлеме, особенно в такую жару, когда его жителями овладевают беспричинные злость и беспокойство.

Она вычислила нахождение супермаркета и подкатила к стоянке. Пожалуй, лучше всего будет оставить машину и проделать оставшуюся часть пути пешком. На улицах многолюдно, никто не сделает ей ничего плохого. Кроме того, ее охраняет черный цвет кожи. Можно спросить дорогу у кассирши супермаркета. Да, она правильно сделала, что оставила машину. Это не лишняя предосторожность — пусть даже она и позаботилась о том, чтобы заляпать номер грязью.

Кэрри вошла в супермаркет. Черная или не черная, она почему-то чувствовала повышенное внимание к своей особе. Надо было раньше сообразить, что она давно утратила способность сливаться с толпой, особенно такой, как эта. У нее чересчур шикарный вид. Аромат дорогих духов. Бриллиантовые заколки в волосах. Бриллиантовые сережки. Кольцо с бриллиантовым солитером — как она не подумала снять все это? Сзади, приноравливаясь к ее шагу, семенили двое парней. Кэрри ускорила шаг. Девушка за кассовым аппаратом лениво ковыряла в зубах.

— Скажите, пожалуйста, — начала Кэрри, но ей не удалось закончить фразу. Внезапно магазин погрузился во мрак.

* * *

Воздушная качка не вызывала у Джино неприятных ощущений. Ему даже нравилось, когда его мотало из стороны в сторону: тогда он закрывал глаза и представлял себе, что находится в моторной лодке в открытом океане или ведет «пикап» по каменистой местности. Он не понимал тех, кто боялся летать. Через проход сидела сухощавая блондинка. Она путешествовала одна и теперь не выпускала из рук небольшую фляжку, какие носят пристегнутыми к бедру. Время от времени она делала глоток-другой. Джино ободряюще посмотрел на нее.

— Это всего лишь летняя гроза, абсолютно не о чем беспокоиться. Вы не успеете и глазом моргнуть, как мы очутимся на земле.

Женщина опустила фляжку. Она была в зрелом возрасте, элегантно одета. Возможно, в свое время она славилась красотой. Джино гордился тем, что знает толк в женщинах. У него их было немало, и все — сливки сливок общества, элита элит; кинозвезды, шоу-герлз, светские дамы… Да, уж в этом-то он разбирается!

— Не могу больше терпеть, — пробормотала пассажирка. — Просто ненавижу эту качку!

— Садитесь рядом со мной, я подержу вас за руку. Вдруг полегчает?

Женщина сразу уцепилась за такую возможность. Она отстегнула свой ремень и на секунду заколебалась.

— Вы уверены?

Однако уже в следующее мгновение она, не дожидаясь ответа, пересела на свободное место рядом с Джино, пристегнула ремень и впилась в его ладонь напряженными пальцами с длинными, ухоженными ногтями.

Ну и пускай. К черту! Если ей от этого легче…

— Вы, должно быть, считаете меня круглой идиоткой, — пробормотала она. — Но мне гораздо спокойнее, когда я хотя бы дотрагиваюсь до кого-то живого.

— Понимаю. — За стеклом иллюминатора простиралось море огней. Ночной Нью-Йорк. Незабываемое зрелище!

— Эй! — внезапно воскликнул он.

— Что такое? — всполошилась его спутница.

— Ничего, — нарочито небрежным тоном ответил Джино. Не хватало, чтобы она совсем распсиховалась. Но это неминуемо случится, если она увидит то же, что и он.

Нью-Йорк исчез — прямо у него на глазах. Только что это был залитый огнями сказочный город, и вдруг на его месте — черная дыра. Море черноты. Ничего себе возвращение домой! О Господи!

 

Джино, 1921

— Прекрати сейчас же!

— Почему?

— Сам знаешь почему.

— Объясни еще разок.

— Нет, Джино! Я серьезно… Нет!

— Тебе же приятно.

— Нет. Нет! Ох, Джино!.. О-о-о!..

Вечно одна и та же история. «Нет, Джино! Не делай этого! Не трогай меня там!» И всегда — счастливый конец. Стоило ему добраться до волшебной кнопки, как они прекращали сопротивление, раздвигали ноги и вряд ли замечали тот момент, когда он убирал палец и замещал его своим чудесным итальянским пенисом.

Джино-Таран — вот как его прозвали, и совершенно справедливо, так как он взял гораздо больше крепостей, чем любой другой парень из их квартала. Неплохо для пятнадцати лет!

Джино Сантанджело. Симпатичный малый, за словом в карман не полезет. В настоящее время он обдумывает план побега из двенадцатой по счету семьи, которая его приютила. Он попал в Нью-Йорк в трехлетнем возрасте. Родители, молодая итальянская чета, наслушались россказней о том, как легко в Америке разбогатеть, и решили попытать счастья. Майре было тогда восемнадцать лет, Паоло — двадцать. Оба были преисполнены энтузиазма и готовы взять от Америки все, что она могла предложить.

Мучительные поиски работы. Наконец Майра устроилась на швейную фабрику. Паоло брался за любую работу — не всегда в рамках законности.

Джино не доставлял особых хлопот многочисленным, сменявшим друг друга женщинам, которые брались присматривать за ним. Каждый вечер в пять тридцать мать забирала его домой. Этого он ждал весь день.

Однажды — ему тогда было пять лет — она не пришла. Женщина, у которой он находился, пришла в негодование. «Где твоя мать, а? А? А?» Как будто он мог ответить. Он старался не плакать и терпеливо ждал. В семь приехал отец — с постаревшим, озабоченным лицом.

К тому времени женщина дошла до белого каления. «Платите сверхурочные, слышите вы? Уговор был, что в пять тридцать духу его здесь не будет!» Последовала короткая стычка. Обмен любезностями. Потом в ход пошли деньги. В свои пять лет Джино уже успел понять, что его отец — из породы неудачников.

— Где мамочка? — спросил он.

— Не знаю, — пробормотал Паоло, усаживая сына на плечи и торопясь вернуться в ту каморку, которую они звали своим домом. Там он покормил Джино и уложил спать.

В темноте было страшно. Джино отчаянно тосковал по матери, но понимал: плакать нельзя. Может быть, если он удержится от слез, мама к утру вернется.

Майра не вернулась. Вместе с ней исчез управляющий фабрикой, на которой она работала, человек значительно старше нее, отец трех дочерей. Когда Джино подрос, он разыскал этих девочек, одну за другой, и овладел ими. Это была единственно доступная для него, хотя и неудовлетворительная, форма мести.

После бегства Майры жизнь круто изменилась. Паоло постепенно становился все более озлобленным. В нем проявилась склонность к насилию, а Джино был удобным объектом. К семи годам мальчик уже раз пять побывал в больнице. Но он оказался цепким, выносливым парнишкой и быстро приспособился к ситуации. Нутром чуя приближение экзекуции, он преуспел по части игры в прятки. Когда под рукой не было ребенка, чтоб сорвать на нем злость, Паоло принимался избивать своих многочисленных подруг. Эта привычка привела его в тюрьму, а Джино впервые узнал, что такое сиротский приют. По сравнению с ним жизнь с отцом показалась ему настоящим раем.

Вскоре Паоло убедился в том, что уголовщина неплохо оплачивается, и начал браться за любую работу. Тюремная камера стала для него вторым домом, а Джино проводил все больше времени в сиротских приютах.

Когда Паоло выходил из тюрьмы, главным его интересом становились женщины. Он звал их сучками. «Всем им нужно только одно, — делился он с сыном. — Только на это и способны».

Джино нередко приходилось наблюдать и даже присутствовать при том, как отец, точно разъяренный бык, набрасывался на женщин. Это и возбуждало, и внушало отвращение. В одиннадцатилетнем возрасте он сам попробовал испытать то же, что и отец, с перезрелой шлюхой, которая жадно схватила свои двадцать центов и всю дорогу сыпала ругательствами.

В кругу восхищенных приятелей Джино небрежно пожимал плечами. Его самым близким другом стал жилистый паренек по имени Катто — он работал вместе со своим отцом на свалке, и от него всегда воняло. «Я тут ни при чем», — беспечно заявлял он. В их квартире не было ванны, а посещать публичную баню на Сто девятой улице означало двухчасовое ожидание в очереди. Заветной мечтой Катто стало подцепить девчонку с ванной.

Другим приятелем Джино был Розовый Банан Кассари, долговязый подросток, гордившийся своим огромным пенисом, который действительно напоминал розовый банан — отсюда и прозвище.

— Чем сегодня займемся? — спросил Джино.

Парни немного подискуссировали и, повернувшись к вожаку, выдали привычное решение:

— Чем скажешь.

— Я говорю, что мы немного позабавимся, — заявил Джино. Дело было субботним вечером, он только что трахнулся и был в превосходном настроении. Пускай в карманах у него не наскребется и десяти центов, а башмаки каши просят; пускай очередные опекуны терпеть его не могут — душа требовала развлечений. Имеет он право?

Они двинулись в центр города — свора плотоядных крыс во главе с Джино. Он усвоил особую важную походку и всегда шествовал с высоко поднятой головой — хозяин жизни! За ним тянулись восемь его корешей — с повадками мартовских котов, свистя и улюлюкая при встрече с девчонками: «Эй, сладенькая, хочешь отведать моей сладости?» — или: «Фу-ты, ну-ты, прелестная крошка, посадят меня за одни мысли!»

Джино первым обратил внимание на этот автомобиль: длинный, блестящий, кофе с молоком; его оставили на стоянке и — он с трудом поверил в такую удачу — забыли ключи зажигания. Секунда — и вся честная компания втиснулась в салон; Джино, естественно, — на водительское сиденье. Еще секунда — и машина молнией сорвалась с места. Месяц назад он бросил школу и устроился автомехаником, поэтому хорошо разбирался в автомобилях. Умение водить машину пришло как-то само собой: легкая заминка с переключением передач — и вот уже они плавно катят по шоссе в сторону Кони-Айленда.

На улицах почти не было прохожих. Дул ледяной ветер с океана. Но это не имело значения. Они побалдели на берегу, вдоволь набегались, взметая тучи песка, пригоршнями бросая его друг в друга. И оказались легкой добычей для патрульного полицейского, который терпеливо поджидал их с пушкой в руке возле краденого автомобиля.

Это был первый раз, когда у Джино случились неприятности с полицией. А поскольку именно он сидел за рулем — и охотно признался в этом, — основная тяжесть наказания пришлась на него. В нью-йоркской комиссии по делам несовершеннолетних нарушителей ему определили год в исправительной колонии для малолетних преступников — той, что в Бронксе.

Это было первое в его жизни лишение свободы. Его основательно застращали и посадили в каталажку. Братья-монахи, в чьем ведении находилось это заведение, оказались настоящими садистами. Днем их главной заботой была дисциплина, а ночью — упражнения с мальчиками. Джино с души воротило от таких порядков. У младших мальчиков не было шансов избегнуть своей участи.

Его определили в швейную мастерскую, и он возненавидел эту работу. Брат Филиппе управлялся со своими подопечными при помощи стального прута; уличенного в расхлябанности били палкой длиною в ярд. Когда настала очередь Джино, брат Филиппе предложил альтернативу. Джино плюнул ему в лицо. С тех пор для него не проходило трех дней без порки.

Через полгода пребывания Джино в исправительной колонии туда поступил тощий — кожа да кости — тринадцатилетний сирота по имени Коста. Он оказался лакомым кусочком для брата Филиппе; тот не стал терять времени даром. Ребенок запротестовал, но это не помогло. Другие мальчики бесстрастно наблюдали, как брат Филиппе тащит Косту в заднюю комнату. Вскоре оттуда послышались дикие вопли.

Джино бездействовал, как все. Прошло полтора месяца. Коста таял на глазах. Он и вначале был тщедушным, а тут и вовсе усох до толщины палки. Джино что было сил старался не встревать в историю. В этом аду, чтобы выжить, нужно было думать только о себе.

В следующий раз, когда выбор вновь пал на Косту, Джино весь сжался. Малыш хныкал и упирался, но брат Филиппе как ни в чем не бывало тащил его в заднюю комнату. Хлопнула дверь. Несущиеся оттуда вопли заставили всех вздрагивать.

Джино не мог больше терпеть. Он схватил с рабочего стола ножницы и бросился туда.

Открыв дверь, он увидел прижатого к столу Косту со спущенными брюками и трусами, а брат Филиппе с расстегнутой ширинкой приготовился во второй раз всадить свое копье в худенький зад ребенка. Эта мразь даже не побеспокоилась оглянуться — так велика была его похоть. Он, разрывая ткани, вторгся в нежную плоть мальчика. Коста заверещал, как резаный.

Джино действовал по наитию. Ножницы разорвали пиджак насильника и вонзились в его в предплечье.

— Убирайся отсюда, вонючий ублюдок! — завопил Джино. — Оставь его в покое!

Брат Филиппе был несказанно удивлен, к тому же близок к оргазму, поэтому он только попытался стряхнуть с себя налетчика. Это было его ошибкой. Джино совсем потерял контроль над собой. Сквозь багровую пелену ярости ему показалось, будто он атакует своего отца, которого винил во всех своих злоключениях — уходе матери, побоях, жизни во вшивых сиротских приютах.

Он стал изо всех сил колоть обидчика ножницами и не остановился до тех пор, пока этот грязный сукин сын не повалился на пол. Тогда только туман рассеялся, и он снова обрел способность видеть вещи такими, как они есть. Отвратительное зрелище!

 

Кэрри, 1913–1926

Долгое, жаркое лето в Филадельфии. Лурин Джонс села на кровати, которую делила с шестилетним братишкой Лероем. По ее миловидному черному личику катились слезы. Ей исполнилось тринадцать лет, и она вот уже семь с половиной месяцев как была беременна. У нее не было ни отца, ни денег, а мать Элла, худая, изможденная женщина, продавала ее тело за наркотики.

Рядом захныкал Лерой, и Лурин прилегла на кровать. Сон не шел к ней. Внизу собрались «друзья» матери; оттуда доносилась громкая музыка, которая потом сменилась специфическими звуками — пыхтением и постанываниями; слышались приглушенные вскрики и звонкие оплеухи.

Лурин заткнула уши комочками ваты и изо всех сил зажмурила глаза. Сон не скоро, но все-таки пришел. Всю ночь ее мучали кошмары. Она задыхалась… безумно хотелось кричать… наконец она услышала крик…

Она резко открыла глаза. Да. Кто-то и впрямь заходился в крике. Лурин вскочила с постели и, еще не успев открыть дверь спальни, почувствовала запах гари. Комната быстро наполнялась дымом.

Она начала задыхаться и, сообразив, что в доме пожар, ринулась наружу. Языки пламени уже лизали ступени. Снизу неслись душераздирающие вопли.

Как ни странно, она не ударилась в панику. По щекам струились слезы, но девочка знала, что нужно делать.

Она вернулась в спальню, закрыла дверь, отворила окно и крикнула столпившимся на улице людям, чтобы ловили ее брата. Затем вытащила Лероя из-под одеяла и вытолкнула в окно.

Дверь спальни была уже охвачена пламенем. Огонь стремительно приближался, но Лурин все же успела выпрыгнуть и тяжело грохнулась об асфальт. Там она долго лежала в луже крови, пока не приехала «скорая». «Спасите мое дитя, — прошептала Лурин. — Ради Бога, спасите мое дитя!»

Она скончалась по дороге в больницу.

Врач «скорой помощи» доложил дежурному врачу о ее беременности, и тот — молодой, энергичный — прослушал сердцебиение плода, слабенького, но живого. Он вызвал шефа, и тот подтвердил необходимость кесарева. Меньше чем через час родилась Кэрри.

Ее шансы на выживание были почти равны нулю. Она была так мала и слаба, что едва дышала. Принимавший ее врач был уверен, что она протянет самое большее сутки.

Но Кэрри — как ее назвали нянечки — отчаянно цеплялась за жизнь. Она пережила материно падение с высоты: околоплодные воды смягчили удар и помогли ей раньше времени появиться на свет.

Шла неделя за неделей, а она продолжала удивлять всех своей живучестью. Месяц за месяцем набиралась сил, становясь нормальным, здоровым ребенком. Настолько здоровым, что вскоре ей пришло время покинуть доброжелательную атмосферу больницы. Единственной проблемой стало то, что на всем белом свете у нее не было никого, кроме бабушки Эллы, которую в невменяемом состоянии вытащили из огня, и шестилетнего дяди Лероя.

Элла не пришла в восторг от еще одного голодного рта. Она долго препиралась со служащими больницы, утверждая, что этот ребенок не имеет к ней никакого отношения. Персонал был в шоке оттого, что крохотное существо, которое они выхаживали с такой любовью, попадет в руки этой ужасной женщины. Одна нянечка, добрая женщина по имени Сонни, мать троих детей, изъявила желание взять Кэрри к себе.

Элла тотчас дала согласие, и Сонни забрала девочку домой, чтобы заботиться о ней, как о собственной дочери. От девочки скрыли трагические обстоятельства ее появления на свет. Это была бедная семья, но недостаток денег искупался любовью.

В день ее тринадцатилетия в жизнь Кэрри вторглась Элла, и все изменилось.

Кто эта незнакомая, увядшая, вся в синяках и ссадинах женщина с запавшими глазами и сальными космами? Время, прошедшее после пожара, немилосердно обошлось с Эллой. Кому нужна ободранная шлюха с отдутловатым лицом? Какое-то время она еще держалась, а потом опустилась до положения уличной воровки. Все деньги тратились на наркотики. Она надеялась на Лероя, он рос диким парнем, и Элла забрала его из школы и заставила работать на себя. Пока она слонялась взад-вперед по комнате, мальчики зарабатывали на жизнь, подставляя желающим зад. В восемнадцать лет он дал деру. Элла осталась одна — жалкое подобие женщины, слабой, больной, не привыкшей трудиться.

Тогда-то она и вспомнила о внучке — как бишь ее называли? Кэрри… Кэрри… да, Кэрри. Если Лерой мог вкалывать на нее, почему бы этим не заняться отродью Лурин? В конце концов, они — кровные родственники.

И Элла пустилась на поиски.

* * *

Они переехали в Нью-Йорк в конце лета 1926 года — тринадцатилетняя девочка и ее бабушка. Элла решила, что там им светит больше денег, и потом, какого черта — она всегда мечтала жить в крупном городе, где с людьми случаются всякие чудеса.

Их ожидало чудо в виде грязной комнатенки и работа для Кэрри — скрести полы в кухне одного ресторана. Она выглядела старше своих лет — рослая, с большой грудью, блестящими черными волосами и прозрачными глазами.

Элла, которую в последнее время донимал кашель, решила, что у девочки неплохие перспективы — и, уж конечно, это не мытье посуды. Но приходилось ждать. Девочка оказалась строптивой, даже злой. Могла бы, кажется, оценить по достоинству тот факт, что бабушка разыскала ее и взяла к себе. Куда там — скольких трудов стоило разлучить ее с семейством, где она выросла! Вплоть до того, что они вызвали полицию, но Элла настояла на своих правах. Кэрри заставили уехать с ней. Слава Богу, это ее плоть и кровь. С этим пока еще считаются.

* * *

— Сколько тебе лет? — приставал к ней тучный повар.

Стоя на коленях и отскребая полы в зачуханной кухне, Кэрри бросила на него тревожный взгляд.

— Клянусь моей задницей, тебе еще нет шестнадцати.

Каждый день одно и то же. Она раз двадцать уверяла его, что ей шестнадцать лет, но он не верил.

— Итак? — он облизнул тонкие, похожие на двух червяков губы. — Что будем делать?

— А? — рассеянно отозвалась она.

— Что будем делать? Не сегодня-завтра хозяин пронюхает, что ты малолетка, и даст тебе под твой драгоценный черный зад.

Кэрри сосредоточила все внимание на полах. Может, тогда он ее оставит в покое?

— Эй, негритоска, я тебе говорю! — он наклонился к ней и понизил голос. — Но не бойся, я ему не скажу — если будешь хорошей девочкой.

Не успела она пошевелиться, как он уже залез ей под юбку. Кэрри вскочила, опрокинув ведро с мыльной водой.

— Не смейте меня трогать!

Он отступил, пухлое лицо побагровело.

Появился шеф-повар — плюгавый человечек, ненавидевший цветных. Голодные глазки уперлись в лужу.

— Немедленно подотри! — рявкнул он, глядя на стену поверх Кэрри, словно ее не существовало. — А потом убирайся отсюда, и чтоб я тебя больше не видел!

Тучный повар ковырял у себя в левом ухе.

— Глупая девчонка. Я бы не сделал тебе больно.

Кэрри медленно собрала на тряпку воду, ошеломленная тем оборотом, какой приняла ее жизнь. Ей хотелось плакать, но слез не было. Она выплакала все глаза с тех пор, как появилась эта мерзкая женщина, назвавшаяся ее бабушкой. И потом — Нью-Йорк… прощай, школа… тяжкий физический труд… «Тебя избаловали, — говаривала бабушка Элла. — Но теперь с этим покончено, моя девочка. Слышишь? Твоя мамочка все время работала: убиралась в квартире, заботилась о братике и получала от всего этого огромное удовольствие».

Кэрри не получала удовольствия. Она ненавидела бабушку, Нью-Йорк и свою работу. Мечтала вернуться в свою «настоящую» семью в Филадельфии.

А вот теперь ее уволили, и бабушка Элла будет кипеть от злости. И она не сможет утаивать цент-другой из найденных на полу в кухне. Это несправедливо!

Она вымыла пол, вышла из ресторана и остановилась посреди тротуара, размышляя, что теперь делать. Может, поискать другую работу, прежде чем бабушка Элла обо всем узнает?

В воздухе чувствовалось дыхание зимы. Кэрри замерзла: у нее не было пальто. Дрожа всем телом, она пошла вдоль улицы и остановилась возле закусочной; оттуда доносился запах горячих сосисок. Нюхать — вот все, что она могла себе позволить. Кроме того, сюда наверняка не пускают цветных.

В Нью-Йорке Кэрри узнала, что она цветная. Впервые услышала слово «ниггер» и научилась затыкать уши, когда ее дразнили. В Филадельфии аутсайдерами были скорее белые. Она жила в районе для цветных, ходила в школу для цветных. Почему эти белые решили, что они чем-то лучше? Она быстро пошла по тротуару. Встречные мужчины обращали на нее внимание. На девушке был свитер, плотно облегавший грудь. Мама Сонни обещала купить ей бюстгальтер, но когда она заикнулась об этом в разговоре с Эллой, та гневно сверкнула глазами: «Не мели чепуху, милочка. Нечего прятать титьки. Пока они будут вызывать у мужиков эрекцию, ты никогда не останешься без работы».

Но ведь это неправда! Если бы этот паршивый повар не положил на нее глаз, она бы не потеряла работу.

Кэрри очутилась перед итальянским рестораном — он так уютно выглядел. Ее била дрожь. Ветер пронизывал нехитрую одежонку; она с головы до ног покрылась гусиной кожей. Что делать? Рядом остановился бродяга, и на нее пахнуло дешевым ликером — это напомнило девушке о ждущей в грязной каморке Элле. Если войти и спросить, нет ли у них работы, что она потеряет? Не съедят же ее. Может быть, только обругают. В Нью-Йорке к таким вещам быстро привыкаешь.

Собравшись с духом, она проскользнула внутрь и тотчас пожалела об этом. У нее было такое ощущение, словно она не один час простояла под обстрелом глаз, хотя на самом деле прошло всего несколько секунд, прежде чем Кэрри увидела направляющегося к ней верзилу. Она приготовилась к худшему.

— Эй, — позвал он, — ищешь свободный столик?

Она не поверила своим ушам. Столик? Она? Цветная девушка в ресторане для белых? Он что, рехнулся?

— Я ищу работу, — пробормотала она. — Скрести полы, мыть посуду, еще что-нибудь…

— А, так ты ищешь работу? Пошли на кухню. Не знаю, есть ли там вакансия, но, во всяком случае, спросим.

Кэрри никак не могла поверить в его дружелюбие. Она опустила голову, а этот человек обнял ее за плечи и повел через весь зал. На кухне его встретила жена Луиза, а самого верзилу звали Винченцо. Они суетились так, словно им не было никакого дела до цвета ее кожи.

— Какая молоденькая, — кудахтала Луиза. — Еще совсем дитя.

— Мне шестнадцать лет, — солгала Кэрри, но, судя по тем взглядам, которыми они обменялись, ей не поверили.

Обманывать не хотелось, но бабушка Элла постоянно вбивала ей в голову: «Только попробуй сказать свой настоящий возраст — мигом упекут в заведение для испорченных девочек, которые отлынивают от школы». Это было нечестно: ведь не кто иной, как бабушка Элла, забрала ее из школы и сломала ей жизнь.

В маленьком ресторанчике работы не нашлось: у них и так уже было трое помощников. Но Винченцо поспрашивал знакомых и вернулся с хорошей новостью: их постоянному посетителю мистеру Бернарду Даймсу требовалась женщина для уборки, так что, если Кэрри не против, она может получить это место. Если она не против!

Винченцо представил ее мистеру Даймсу. Тот окинул девушку внимательным взглядом.

— Можешь приступить в понедельник?

Она кивнула: от волнения у нее отнялся язык.

Выйдя из ресторана, Кэрри совсем ошалела от счастья. Что сказать бабушке Элле? Правду — что она поступила на работу в частный дом и станет зарабатывать больше денег? Или соврать, что продолжает скрести полы в том же ресторане?

Как это ни претило ее честной натуре, а все же ложь показалась ей предпочтительнее. Так она сможет скопить немного денег для себя, а бабушке Элле отдавать прежнюю сумму.

* * *

Прошел месяц. Каждое утро Кэрри покидала жалкую каморку, где она жила с бабушкой Эллой, и ехала в роскошный особняк мистера Даймса на Парк-авеню. Так она поступила под начало экономки. Самого мистера Даймса она видала всего пару раз — он ласково улыбался и спрашивал, как идут дела.

У Кэрри было такое чувство, словно она давно и хорошо его знает. Каждое утро она застилала его постель, меняла шелковые простыни, скребла ванну, чистила обувь, стирала, гладила и вытирала пыль в его кабинете, попутно любуясь фотографиями знаменитостей в серебряных рамках.

Мистер Даймс был театральным продюсером. Миссис Даймс не существовало в природе, зато постоянно сменялись, сопровождая его в общественные места, роскошные блондинки. Они никогда не оставались на ночь — и в этом Кэрри была уверена. Для нее мистер Даймс был самым красивым, самым необыкновенным человеком на свете. Ему исполнилось тридцать три года, и он был очень богат.

Однажды экономка предложила Кэрри переехать к ним жить:

— В цоколе есть свободная комнатушка. Тебе наверняка будет удобнее.

Кэрри пришла в восторг.

— О, я с удовольствием!

— Значит, договорились. Перевози свои вещи и с понедельника можешь переселиться сюда.

Девушку охватило радостное возбуждение. Разумеется, она переедет! И бабушка Элла не найдет ее! Ведь она понятия не имеет о ее новой работе.

Жить на Парк-авеню казалось сном наяву. Иметь собственную комнату! Пять долларов в неделю! Скоро она отложит достаточную сумму на билет в Филадельфию, где ее настоящий дом.

Этот разговор состоялся в пятницу, оставалось как-то прожить выходные. Кэрри торопилась домой, обдумывая план побега. Бабушка Элла уже ждала. Она схватила жалкие гроши, протянутые Кэрри, и была такова.

Кэрри присела на кровать, чувствуя себя слишком уставшей для того, чтобы тащиться в ресторанчик на углу за цыпленком на ужин. С улицы в комнаты врывались оглушительные звуки джазовой музыки. Все, чего ей хотелось, это закрыть глаза и как можно дольше спать — чтобы скорее наступил понедельник!

Через два часа она почувствовала у себя на плече чью-то руку. Кэрри протерла глаза.

— В чем дело, бабушка?

Но это была не бабушка Элла, а рослый чернокожий парень с большими глазами и лохматой головой.

— Ты кто?

Парень ухмыльнулся.

— Не бойся. Я — Лерой. Вот, пришел к матери.

— Как ты вошел? — Впрочем, это и так было ясно. Тонкую, покрытую плесенью дверь ничего не стоило сорвать с петель.

— А ты, значит, дочь Лурин? Я слышал, мама сделала доброе дело и взяла тебя к себе.

Кэрри села на кровати. Бабушка Элла часто упоминала Лероя. «Этот чертов крысенок сбежал от собственной матери. Ну, пусть только попробует сунуться, я из него дух вышибу!»

— Ее нет. Лучше приходите завтра.

Лерой хозяином расселся на кровати.

— Детка, я не собираюсь никуда уходить. Устал, знаешь ли. Есть чего-нибудь пожевать?

— Нет.

— А, ч-черт! Мама в своем репертуаре. — Он окинул ее диковатым взглядом и задержался на полной груди, едва прикрытой тоненькой комбинацией. — А ты ничего. Мамаша наверняка зашибает на тебе бешеные бабки.

Кэрри натянула на себя простыню.

— Я работаю уборщицей. — Хоть бы он скорее убрался!

— Да ну? У какого-нибудь белого толстосума?

— Нет, в ресторане.

— В ресторане? Ч-черт! — Лерой откусил заусеницу. — Теперь будешь торговать собой. Папочка обо всем позаботится.

Девушку охватила паника. Как будто включилась сигнальная система: «Опасность! Опасность!»

Она попыталась соскочить с кровати, но он тотчас сграбастал ее и в два счета уложил обратно.

— И не рассказывай мне сказки, будто ты еще этим не занимаешься. — Одной лапищей он держал обе ее руки, а другой шарил по всему телу.

— Оставь меня в покое!

— Еще чего! Думаешь содрать с меня баксы? Нет уж, мне ты дашь и так, ведь я твой дядя, девочка моя.

Он рванул комбинацию. Кэрри изогнулась в тщетной попытке стряхнуть с себя грузного детину, но он пригвоздил ее к кровати, раздвинул ноги и грубо овладел ею.

Она вскрикнула не столько от жуткой боли, сколько от отчаяния, злости и сознания своей беспомощности.

— Эге! — У Лероя начался оргазм, но он не переставал ухмыляться. — Да ты и впрямь была целкой! Боже правый! Эта твоя штучка принесет мне кучу денег. Ч-черт! — Он кончил и слез с нее.

Кэрри лежала без движения, слишком испуганная, чтобы что-то сказать или сделать, чувствуя жжение между ног. Так вот что это такое! Вот чего добиваются мужчины! Это и есть секс?

Довольный собой, Лерой кружил по комнате, застегивая на ходу брюки и заглядывая во все углы.

— У вас есть деньги?

В мозгу Кэрри мелькнула мысль о нескольких долларах, которые ей удалось утаить от бабушки Эллы. Они были спрятаны в чулке под матрасом.

— Нет, — пролепетала она, надеясь, что бабушка Элла вернется наконец и накажет Лероя за то невообразимое, что он с ней сделал.

— Дерьмо собачье! Нет жратвы, нет баксов… Одно только и остается, — он неожиданно снова вскочил на нее, раздвинул ей ноги и всадил свое орудие. На Кэрри навалилась черная мгла.

— Давай, давай, крошка, получай удовольствие, — ржал Лерой. — А то мне не так интересно.

Когда Кэрри пришла в себя, то услышала голоса. Она чувствовала себя раздавленной и совершенно беззащитной.

Говорила бабушка Элла. Слава Богу, она вернулась! Кэрри попыталась сесть, но силы покинули ее.

— Ты сделал великое дело, — ликовала бабушка Элла. — Теперь, когда ты проложил дорогу, мы начнем делать настоящие деньги. Знаешь, малыш, я собиралась ждать до ее четырнадцати лет, но теперь… Ах ты, мой сладкий! Теперь у нас самая лучшая, самая молоденькая проститутка в городе!

 

Джино, 1921–1923

На протяжении трех недель брат Филиппе находился между жизнью и смертью. Джино об этом не зная. Он был уверен, что убил этого подонка, и, сказать по правде, не слишком беспокоился. Случай с ножницами сделал его героем.

Пока он сидел в следственном изоляторе, готовясь предстать перед судом, газеты раздули эту историю до небес. Заголовки кричали: «СТАРЫЙ РАЗВРАТНИК!», «ДЕТИ ЗАЩИЩАЮТ ДЕТЕЙ!» У жертв брата Филиппе не замедлили развязаться языки: теперь он был им не страшен.

На газетных фотографиях Коста таращил испуганные глазенки. Его история потрясла нацию, и вскоре его с помпой усыновил богатый адвокат из Сан-Франциско, Франклин Зеннокотти, собиравшийся увезти мальчика сразу после того, как он даст показания в суде.

Джино повезло: общественное мнение было на его стороне. И когда перед судьей встал вопрос, что с ним делать, он дал герою испытательный срок в шесть месяцев и отпустил на все четыре стороны.

В коридоре суда он столкнулся лицом к лицу с Костой, и тот, до сих пор не сказавший с ним и двух слов, вцепившись ему в рукав, с чувством проговорил: «Спасибо, Джино. Ты спас мне жизнь. Когда-нибудь я отплачу тебе».

Джино смутился, протянул руку и ухмыльнулся.

— Ерунда, малыш. Забудь об этом.

Он не без зависти смотрел, как Косту уводит приемный отец. Почему ему самому никто не предлагает новую жизнь? О нем тоже трещали газеты, однако никто почему-то не спешил усыновлять его.

Ах да, у него же есть отец. Сукин сын, который в настоящее время отбывает наказание. Джино бросил взгляд на клочок бумаги с нацарапанным на нем адресом отца. Тот снова был женат, и Джино предстояло жить с мачехой — он как-то видел ее в коридоре суда, тусклая блондинка с пышными титьками.

При мысли о титьках у парня началась эрекция. Он ровно девять месяцев просидел за решеткой и теперь чувствовал нестерпимый зуд. Самоудовлетворение было ему противно, особенно в тюрьме, где десятеро сокамерников на глазах друг у друга занимались тем же самым. Ему срочно требовалась бабенка.

Он подхватил свой задрипанный чемодан со всеми пожитками и отправился на поиски первоклассной телки.

Его воспламенившаяся плоть терлась о грубую материю штанов, но Джино не испытывал неудобств. Зато он на свободе! Сам себе хозяин! Сказочная удача!

* * *

Лежавший сверху мужчина попыхтел, покряхтел и кончил. Потом он слез и, старательно отводя взгляд от женщины, начал одеваться.

Женщину звали Вера. Это была та самая блондинка с роскошным бюстом, которая стала очередной женой Паоло. Она опустила подол юбки и в молчании наблюдала за тем, как клиент положил на стол деньги и ушел. Господи, как она устала! Слава Богу, для траханья не требуется особых усилий: раздвинь пошире ноги — и пусть он делает, что заблагорассудится.

У нее была трудная неделя. Свидание с Паоло в «Синг-Синге». Потом пришлось тащиться в суд и заявить, что она возьмет к себе его сына. Черта с два! Она пошла только потому, что Паоло настаивал. «Это не значит, что он будет с нами жить. Ты только пообещай, чтобы его снова не упекли в колонию. Если заявится, дай ему двадцать долларов, и пусть катится».

Вера скорчила гримасу. Двадцать долларов — как бы не так! Хватит с него и пятерки.

Она встала, убрала деньги и машинально ответила на стук в дверь.

Это явился один из ее постоянных клиентов, значит, можно не разговаривать. Она взобралась на кровать, задрала юбку и раздвинула ноги. Пока мужчина расстегивал брюки, она зевала.

* * *

Джино вприпрыжку бежал по улице. Он был так счастлив, что даже не обращал внимания на нестерпимый зной. Где-нибудь в районе сорока градусов — и ни ветерка. Он вспомнил своих приятелей. Там ли они еще? А Сюзи и все остальные девчонки, с которыми ему случалось перепихнуться? Какой-то из них повезет?

Он снова сверился с адресом. Да, это где-то здесь. Из открытого пожарного крана на асфальт вытекала вода; кругом приплясывали голые ребятишки. Какой-то старик ковырял в носу, сидя на крыльце многоквартирного дома. Номер шесть — на втором этаже. Он постучал раз, другой. Ответа не было. Тогда он открыл дверь.

Новоявленная мачеха трахалась на кровати. Ее не смутило его вторжение.

— Я занята.

Джино и сам видел. Он забросил в комнату чемодан.

— Ладно, зайду попозже, — и захлопнул за собой дверь. Какого черта?

Потом его осенило. Разумеется, она проститутка! Разве порядочная женщина вышла бы замуж за его отца?

Он доехал в метро до Кони-Айленда. Здесь было многолюдно, особенно на пляже. Джино пробирался между потными телами, высматривая знакомое лицо. Обычно они тусовались здесь в жаркую погоду. Так и не встретив ни одного знакомого, он разделся до трусов, нырнул и поплыл к деревянному плоту, на котором загорали две девчонки — очевидно, сестры. Увидев Джино, они захихикали.

Не прошло и часа, как они подружились, плавали и ныряли вместе. Джино прилагал бешеные усилия, чтобы не показать им свое вздыбленное сокровище. Это удавалось — до поры до времени.

Начало темнеть. Мамаши окликали детишек. Джино почувствовал, что больше не выдержит. Сестры засобирались домой.

— Сплаваем еще разок? — предложил Джино. — Потом я доставлю вас на берег.

Младшая настояла на том, чтобы ее высадили на берегу. Зато старшая проявила нерешительность. Ей было около восемнадцати, у нее были кудрявые, морковного цвета волосы и немного выступающие зубы.

Она стала толкать плот, брызгаясь и смеясь. Когда они отплыли довольно далеко от берега, Джино пропустил девушку вперед себя и, улучив мгновение, когда она налегла грудью на плот, схватил ее сзади. Она ахнула.

— Что ты делаешь?

Джино прекрасно знал, что делает. Стиснув в ладонях два упругих мячика, он действовал быстро и решительно. Главное — поскорее довести ее до такого состояния, когда ей уже не захочется его останавливать. Он энергично шевелил ногами в воде, а руками продолжал тискать ее груди. Девушка тихонько замурлыкала от удовольствия.

Готово. Он привлек ее к себе и впился поцелуем в соленые губы.

— Не надо, — пискнула она, когда он стал снимать с нее купальник.

— Надо, надо, — Джино нырнул и высвободил из купальника одну ее ногу. В воде было восхитительно. Как угодно будет восхитительно — после девяти месяцев тюряги!

Он снова нырнул с головой и поцеловал ее груди, а руками развел в стороны стройные девичьи ноги, стараясь отыскать волшебную кнопку.

— Джино! — ахнула она.

Он вынырнул, чтобы набрать в легкие побольше воздуху, и в тот же миг пропорол ее своим клинком. Давление воды несколько осложнило его задачу, но он дошел до такого состояния, когда ничто уже не могло удержать его.

Их тела переплелись в воде. Джино сообразил, что если он сейчас же не кончит, они рискуют утонуть. Выбор был за ним, и он предпочел кончить. Оба пробками выскочили на поверхность.

— Ты чуть-чуть не утопил меня, — пожаловалась она. — Я никогда прежде этого не делала.

— Делала, делала, — весело заверил он и вдруг заметил, что потерял в воде трусы. Он нырнул, но так и не нашел их.

Становилось прохладно. Кудрявая захныкала, что хочет домой.

— Я не могу найти трусы, — сказал Джино.

Девушка захихикала.

— Я посижу в воде, — предложил он, — а ты доставь мне одежду.

— Что я скажу сестре?

— Что их утащила акула. Что хочешь. Мне плевать.

Они приблизились к берегу. Кудрявая догнала сестру, и они, не оглядываясь, бросились бежать. Джино не верил своим глазам. Они бросили его одного — с голым задом и гусиной кожей. О Господи!

Он окинул пляж быстрым взглядом, глубоко втянул в себя воздух и совершил спринтерский бросок за своей одеждой.

* * *

— Кто там? — гаркнула Вера.

Для верности он постучал еще раз.

— Это я, Джино Сантанджело. Я могу войти?

Вера села на кровати. Она славно выспалась и совсем забыла об отпрыске своего мужа.

— Ага, можешь… наверное.

Он переступил через порог, и они уставились друг на друга.

Джино увидел перед собой смертельно уставшую блондинку лет тридцати с потеками краски на лице и большущими титьками.

Вера видела крутого парня с черными вьющимися волосами, темной оливковой кожей и глубоко посаженными черными глазами, которые казались старше него самого. Он ни капельки не походил на отца.

— Ты чего такой мокрый? — равнодушно поинтересовалась она.

— Купался в море.

— В одежде?

— Нет. Просто не захватил полотенце.

Они еще некоторое время молча взирали друг на друга.

— Тебе нельзя здесь оставаться, — сказала Вера. — Мы согласились, только чтобы тебя снова не зацапали.

— А я думал…

— Мне плевать, что ты думал. Это моя квартира, а не твоего старикана.

— Ну да, — с горечью констатировал Джино. — Тебе ведь нужно работать.

— Ну так что? — вспыхнула она. — Я хорошо зарабатываю. И не стыжусь этого.

Он взялся за свой чемодан.

— Где ты собираешься ночевать?

— Понятия не имею.

— Ну… — Женщина заколебалась. — Сегодня я жду еще одного козла. Переждешь на улице, пока он будет получать удовольствие, а потом можешь переночевать на кушетке. Только одну ночь, запомни.

Джино кивнул. Он промок, выбился из сил и не горел желанием шляться по улицам. Верино предложение провести здесь ночь пришлось весьма кстати.

* * *

Он прожил у нее полгода. Днем работал автомехаником все в той же мастерской, а вечерами вместе с прежней компанией пробавлялся мелким воровством, от которого никому не было вреда. А еще заботился о Вере: отшивал нежелательных клиентов и гулял с ней по воскресеньям — в ее единственный выходной.

Время от времени она навещала Паоло в «Синг-Синге». Один раз Джино составил ей компанию.

Паоло встретил его резким: «Принес погудеть?»

Джино впервые за целый год видел отца.

— Нет, — пробормотал он, чувствуя себя не в своей тарелке. Ему вспоминались побои, которые он когда-то терпел от этого тщедушного человечка в тюремной робе.

— Брось, Паоло, — вмешалась Вера. — Ты же знаешь, что сюда не разрешается приносить спиртное. Нас обыскивают — ей-Богу. Ты же знаешь, если бы было можно, я бы принесла.

— Сука! — процедил Паоло и повернулся к ним спиной.

— Он сегодня не в настроении, — прошептала Вера пасынку. — Не обращай внимания. В следующий раз будет приветливее.

Но Джино не собирался приходить в следующий раз. Так твою мать! Он вышел из того возраста, чтобы сносить издевательства. Пусть только Паоло посмеет еще поднять на него руку!.. Да уж, одного похода в «Синг-Синг» вполне достаточно.

Каждую неделю он отмечался в полицейском участке. Там с ним проводили пятиминутную беседу и — чудеса в решете! — всякий раз передавали письмо из Калифорнии. Кажется, Коста Зеннокотти считал своим долгом шаг за шагом посвящать его в перипетии своей жизни. И хотя Джино ни разу не потрудился ответить, письма продолжали регулярно поступать.

Странный пацан. С чего он взял, будто Джино интересует его жизнь? И какая жизнь? Школа, уютный дом, сводная сестра… Этот парень существовал в каком-то нездешнем мире. Когда миновал шестимесячный испытательный срок, он нацарапал Косте полуграмотную писульку, в которой сообщил номер своего абонентного ящика. Если пацану нравится строчить письма, зачем лишать его удовольствия.

Вечером накануне освобождения Паоло из тюрьмы он повел Веру в кино. Она совсем расклеилась и, когда они пробирались домой сквозь снегопад, висла на его руке.

— Слушай, малыш, — проговорила она. — Когда вернется Паоло, так дальше не пойдет. Понимаешь, о чем я?

Джино кивнул.

— Можно было бы попробовать, но… ты же знаешь своего отца.

Да, Джино знал. Паоло — тот еще подонок! Он бьет женщин, смешивает их с грязью. Вера не ангел, но Джино успел проникнуться к ней симпатией. Обоим было ясно, что, если Паоло позволит себе грубость по отношению к ней, Джино не будет стоять в стороне.

— Утром слиняю, — пообещал он.

— Мне будет не хватать тебя, — сквозь слезы произнесла Вера. — Если когда-нибудь я тебе понадоблюсь…

Он снова кивнул. За шесть месяцев Вера дала ему больше любви и ласки, чем отец за всю жизнь.

Утром он собрал свой чемодан и ушел, пока она еще спала. Новый механик, Зеко, сказал, что в доме, где он живет, есть свободная комната. Зеко был парень лет девятнадцати, очень смуглый и неряшливый. Никто не питал к нему особой симпатии, но комната есть комната, так что после работы Джино отправился вместе с ним в обветшалый дом на Сто девятой улице.

— Не дом, а помойка, — предупредил Зеко. — Ни центрального отопления, ни горячей воды, ни ванны…

— Так какого черта ты там живешь?

— Временно, пока не получу новую работу. Я вообще-то водитель дальних перевозок. Занимаюсь поставкой… Ну, ты знаешь чего.

— Сидел когда-нибудь? — поинтересовался Джино.

— Я-то? — загоготал Зеко. — Ну нет, меня голыми руками не возьмешь. — Он высморкался в рукав пиджака. — Слушай, давай обмоем твой переезд. Зайдем куда-нибудь, прихватим пару банок пива да пару девочек.

— У меня свидание, — солгал Джино.

— У нее есть подруга?

— Не спрашивал.

— Так спроси.

— Э… Ясное дело. В другой раз.

Комната оказалась хуже, чем он ожидал. Но Джино взял ее. Он не привык к хоромам. И, разумеется, не собирался ни на какое свидание — просто ему не улыбалось провести вечер с Зеко. Слизняк Зеко — так прозвали его на работе.

Каких-нибудь пять минут — и Джино освоился в новом жилище. Здесь были кровать, потертый ковер и облупившийся комод. Вот и все. Зато это принадлежало ему.

* * *

Местом встречи служила аптека Жирного Ларри на Сто десятой улице. Там Джино тусовался с приятелями.

— Куда запропастился слизняк Зеко? — спросил Розовый Банан.

Джино пожал плечами.

— Я живу с ним в одном доме. Но это не означает, что нас теперь водой не разольешь.

— Видал своего предка?

— Не-а. Пусть погуляет несколько деньков.

— За это время он успеет снова загреметь, — Розовый Банан загоготал, очень довольный своей шуткой; при этом он с шумом выпустил газ.

— Черт! — Джино зажал нос. — Не хватает мне Катто — теперь ты еще!

Розовый Банан снова заржал и вдруг заприметил хорошенькую маленькую блондиночку, чинно пившую лимонад. Он приосанился, однако Джино прочитал его мысли.

— А ну, осади. У меня самого встал на эту крошку.

Розовый Банан и Катто обменялись завистливыми взглядами. Еще одна добыча Джино. В чем его секрет?

Девушка допила лимонад и встала из-за стойки бара. Она была красива и знала это. Она с высоко вздернутой головой прошла мимо Джино и его корешей.

— Такая девочка — и без провожатых; быть беде! — сладким голосом пропел Джино.

Она притворилась, что не слышит.

— Эй! — резко окликнул он. — Ты что это проходишь мимо, будто я — куча дерьма на дороге?

Девушка покраснела и ускорила шаги. Розовый Банан загоготал. Джино хлопнул в ладоши.

— Ша! Сегодня я не в настроении гоняться за всякими соплячками. — Через пару минут до них донесся пронзительный визг с улицы. Джино выскочил первым, Катто и Розовый Банан следовали по пятам. Слизняк Зеко пригвоздил мисс Зазнайку к стене и шарил грязными лапами по всему ее телу. Девушка верещала, точно насмерть перепуганный кролик. Белая блузка порвалась; обнажились груди.

— Ты что делаешь, Зеко? — ласково спросил Джино.

— Не твое дело, гад! — прорычал тот.

— Да? Ну так будет мое.

Зеко сильнее прижал девушку к стене.

— Я не жадный. Сам позабавлюсь, потом твоя очередь.

— Оставь ее в покое, гнусный слизняк!

— Мать твою, Джино!

Никто не успел глазом моргнуть, как эти двое уже сцепились. В ход пошли кулаки, ногти, ноги; они повалились на землю.

Джино моложе и меньше ростом, зато сильнее. Одним хорошим ударом он рассек Зеко губу. Хлынула кровь.

— Ах ты, вонючий крысенок! — рычал Зеко. Ему удалось нагнуться и выхватить из-за голенища нож.

Оба были уже на ногах и бдительно кружили друг вокруг друга. К Катто и Розовому Банану присоединились другие зрители — толпа жаждала крови. Кто-то болел за Джино, кто-то за Зеко.

Джино ничего не слышал. Одним глазом он следил за ножом, а другим — за каждым движением противника. Внезапно Зеко сделал выпад, и лезвие пропороло Джино щеку. Хлынула кровь — больше, чем можно было ожидать от неглубокой раны.

— Мерзкий ублюдок! — взвыл Джино, весь во власти слепой ярости — как тогда, когда набросился на брата Филиппе. Перед ним снова был Паоло. Силы Джино удвоились. Он схватил руку Зеко с ножом и начал выкручивать — не обращая внимания на хруст, не слыша чьих-то воплей. Наконец Розовый Банан и Катто оттащили его от воющего Зеко.

— Ты наверняка сломал ему руку, — без особого сожаления заявил Катто.

С глаз Джино постепенно спадала черная пелена. Он помотал головой, чтобы скорее стряхнуть наваждение и вспомнить, кто он и где находится. Возле его ног корчился Зеко.

— В следующий раз башку оторву, — пообещал Джино и оглянулся, ища маленькую блондиночку, из-за которой разгорелся сыр-бор. Она удалилась — точно великосветская дама.

— Пошли в больницу, — предложил Розовый Банан. — Нужно привести харю в порядок.

Джино дотронулся до кровоточащей ссадины на щеке. Только шрама ему и не хватало.

— Пошли.

В больнице ему зашили рану. Джино не стал отвечать на вопросы.

Когда они уже собрались уходить, туда привели Зеко. Парни обменялись злобными взглядами, но не проронили ни слова. Закон улицы гласил: держи рот на замке. Ни один не решился его нарушить.

* * *

Прошло дней десять. Джино работал в мастерской. Когда он валялся под «паккардом», к нему пришли. Сначала Джино увидел ботинки. Двухцветные, из патентованной кожи. Очень прочные.

— Ты Джино Сантанджело?

— А кто его спрашивает? — он вылез из-под машины.

— Не имеет значения. Это ты?

У Джино сердце ушло в пятки. Над ним возвышался Эдди-Зверь, правая рука знаменитого Чарли Лючании.

Он сглотнул, пытаясь скрыть волнение, и поднялся, вытирая замасленные ладони о грязные штаны.

— Да, я — Джино Сантанджело.

Эдди-Зверь не стал терять время понапрасну. Резкий удар в солнечное сплетение согнул Джино пополам.

— Это за Зеко, — хладнокровно объяснил Эдди. — Он шлет тебе привет из госпиталя. Жалеет, что из-за сломанной руки не может лично засвидетельствовать свое почтение.

Джино выпрямился. Инстинкт самосохранения подсказал ему, что нельзя давать сдачи. Так что он просто стоял и пялился на Эдди. Потом сказал:

— Зеко не повезло. Он сам напросился.

Эдди захохотал.

— Мы слышали, что ты крутой парень. Пошли, мистер Лючани хочет с тобой потолковать.

У Розового Банана глаза вылезли из орбит.

— Я скоро вернусь, — нарочито беспечным тоном сказал Джино. — Уладь тут с боссом. Скажи, что я заболел или что-нибудь в этом роде.

— Возможно, ты не погрешишь против истины, — посулил Эдди.

Однако Джино больше не испытывал страха. Ничего с ним не случится. Наоборот, он предчувствовал большую удачу.

* * *

Чарли Лючания ждал на заднем сиденье черного «седана», припаркованного неподалеку. Он оглядел Джино с головы до ног и усмехнулся.

— Я много слышал о тебе, малыш. И хорошего, и плохого.

Джино молчал.

— У тебя есть характер — это хорошо. У меня у самого есть характер. Но тебе нужно научиться вовремя его проявлять. Понимаешь, что я имею в виду?

Джино кивнул.

— Я люблю, когда меня окружают друзья. Они приходят ко мне молодыми, я учу их и всячески поддерживаю. Они платят мне преданностью. Понимаешь, что я хочу сказать?

Джино снова наклонил голову.

— Сколько тебе?

— Семнадцать. — На самом деле ему оставался месяц до семнадцати.

— Прекрасно, прекрасно. — Лючания наклонился к нему. — Я поручил Зеко одну работу. Ты вывел его из строя. Я не стану тебя наказывать. Ты сам сделаешь для меня эту работу. В следующую среду. В восемь часов вечера. Эдди подробно тебе обо всем расскажет.

Лючания откинулся на спинку сиденья. Разговор был окончен.

Джино прочистил горло.

— Э… Послушайте. Я рад получить работу, но не хотелось бы снова очутиться за решеткой.

Чарли скользнул по нему ленивым взглядом.

— Хорошо водишь машину?

— Лучше всех.

— Значит, тебя не поймают.

— Давай-давай, гаденыш.

Вот когда Джино понял, что у него нет выбора.

 

Кэрри, 1927–1928

Мужчина воззрился на Кэрри, а она — на него огромными испуганными глазами.

Это был настоящий черный великан, ростом никак не менее шести футов. Но ее пугал не рост или вес, а размеры его пениса.

Ей уже пару раз приходилось «развлекать» его, и он разрывал ей промежность. Она жаловалась Лерою, плакала, истекала кровью, но он лишь смеялся над ней, как над малым ребенком. Кэрри не была ребенком. Она была узницей.

— Я плохо себя чувствую, — сказала она негру, часто-часто мигая, чтобы удержать слезы.

— Не может быть, — заявил он, снимая брюки. — Все леди превосходно себя чувствуют, стоит им увидеть, что у меня для них припасено.

Боже милосердный! За что ей такая жизнь? С той роковой ночи, когда Лерой изнасиловал ее, Кэрри держали под замком, ни на минуту не выпуская на улицу. Ее уделом стал нескончаемый поток мужчин. Лерой собирал деньги, а бабушка Элла приносила еду, свежие простыни и полотенца — когда не забывала это сделать.

Лерой снял соседнюю комнату, чтобы надежнее охранять ее. Кэрри превратилась в робота, чьей обязанностью было ублажать постоянно сменяющих друг друга мужчин.

Вначале она пыталась протестовать — тогда Лерой зверски избивал ее.

Негр снял брюки и длинные шерстяные подштанники и стоял над ней в одной рубашке, не прикрывавшей его огромную дубинку.

— В прошлый раз мне было больно, — отважилась она произнести. — Нет ли какого-нибудь другого способа?

Клиент немного подумал. Затем его тупая физиономия озарилась улыбкой.

— Могу потереться о твои маленькие титьки, а потом в рот, — предложил он.

Все лучше, чем между ног. Кэрри кивнула и сняла комбинацию. Она похудела, на теле выделялись синяки от побоев; руки и ноги превратились в палки. Остались только пышные груди; негр жадно сграбастал их и сунул между ними свое устрашающее орудие.

Кэрри закрыла глаза и жалела лишь о том, что нельзя заткнуть уши. Кряхтенье черного исполина было не совсем тем, что ей хотелось слышать. Лучше вспоминать прошлое, все хорошее, что было в ее жизни. Мама Сонни, Филадельфия, работала в доме мистера Даймса на Парк-авеню…

Теперь негр совал свою игрушку ей в рот. У той был вкус мочи и пота. Кэрри хотела воспротивиться, но было уже поздно: ей заткнули рот. Он толкал эту штуку взад и вперед, скребся о зубы, вызывая желание укусить.

Кэрри делала это впервые в жизни. Неужели он залезет ей еще дальше в горло и задушит ее?

Она захлебнулась, и он немного вытащил пенис, перенося все внимание на груди, которые тискал так, словно проверял на спелость две большие дыни. При этом он громко стонал и бормотал слова какой-то молитвы.

И вдруг ей в горло хлынула густая соленая влага. Кэрри подумала, что ее сейчас вырвет. Но ей удалось проглотить эту гадость. Негр вытащил пенис, и все было кончено.

Зато он не разорвал ей промежность. Это уже кое-что. Она должна радоваться, тем более что сегодня у нее день рождения. Ей исполнилось четырнадцать лет.

* * *

Через восемь месяцев скончалась бабушка Элла. Лерой потрудился сообщить об этом Кэрри только через три дня, когда она чуть не умерла от голода.

— Одевайся, — он швырнул ей старое замызганное платье.

— Я хочу есть, — взмолилась она. — Как ты мог запереть меня без пищи? Я же могла умереть.

— Заткнись, дура, — рявкнул Лерой. — Маму забрали на небеса, а ты только и думаешь, что о себе.

У нее округлились глаза.

— Бабушка Элла умерла?

— «Бабушка Элла умерла?» — передразнил он. — И мне здесь больше нечего делать. Я еду в Калифорнию. Солнце и сладкая жизнь — как раз для Лероя!

Кэрри по-прежнему не спускала с него глаз.

— Значит, я теперь свободна?

Лерой ухмыльнулся.

— Девочка, ты — мой билет в Калифорнию. Я тебя продам.

Кэрри отшатнулась.

— Ты не можешь этого сделать!

— Очень даже могу! И смотри у меня: будешь плохо себя вести, живо сверну твою тоненькую шейку!

Лерой и не думал шутить. Он одел Кэрри, скормил ей цыпленка, а потом схватил за руку и повел в один из близлежащих домов. Там дородная женщина ощупывала и тыкала в нее пальцем, словно выбирала мясо для ростбифа.

— Лисси, ты не пожалеешь об этом приобретении, — убеждал Лерой. Он сорвал с Кэрри платье. — Только взгляни на эти сиськи, эти ножки, эту сладкую штучку…

Кэрри съежилась.

— Откуда мне знать, как она будет себя вести? — подозрительно проговорила Лисси.

— Будет вести себя, как положено! — зло буркнул Лерой. — Она ничего больше не умеет делать. Просто давай ей есть и держи под замком. У тебя с ней не будет никаких хлопот.

— Ну, не знаю…

— Знаешь, знаешь. Девчонка совсем молоденькая. Ты на ней заработаешь целое состояние.

— Сколько ты хочешь?

— Мы же договорились — сотню долларов. Через несколько недель вернешь себе эти деньги — и даже с прибылью.

Лисси сузила холодные глазки.

— Пятьдесят, Лерой, это все, что я могу тебе предложить.

— Ч-черт!

— Бери или выметайся.

— Ну, хоть семьдесят пять.

— Полсотни.

— Шестьдесят! — взывал он.

Лисси сжалилась над ним.

— Пятьдесят пять — и по рукам.

Деньги перешли из рук в руки. После этого Лерой, даже не простившись, исчез за дверью.

Лисси смерила цепким взглядом фигуру девушки.

— Ты слишком тощая. Надо будет тебя откормить. Идем, покажу тебе твою комнату, да и ванна не помешает.

* * *

У Лисси ей жилось значительно лучше, чем у бабушки Эллы. Еда здесь была сытнее, клиенты респектабельнее, а комната, в которой Кэрри держали взаперти, удобнее прежней.

Здесь жили и другие девушки. Сначала ей не разрешалось с ними видеться, но через пару месяцев, когда затраты на ее приобретение с лихвой окупились, Лисси подобрела и предоставила Кэрри относительную свободу.

Отсюда можно было сбежать. Но Лерой был прав: ей некуда было идти. Она стала проституткой, этого клейма ничем не смоешь. С ним не поедешь в Калифорнию, не поступишь на работу к мистеру Бернарду Даймсу. Проституция стала ее жизнью, а раз так, сказала одна из девушек, почему бы не попытаться на этом заработать? Вскоре после этого Кэрри подступилась к Лисси.

— Я хочу иметь свою долю заработка.

Та рассмеялась.

— Долго же ты думала, девочка моя.

* * *

К пятнадцати годам Кэрри скопила изрядную сумму денег. Со своей аппетитной грудью, длинными черными волосами и восточным разрезом глаз она пользовалась успехом.

Когда она заявила Лисси, что уходит, та отнеслась к этому с пониманием. Грустно, но ничего не поделаешь.

Кэрри навестила Флоренс Уильямс, одну из популярнейших «мадам» Гарлема. Флоренс жила в благоустроенной квартире на Сто сорок первой улице вместе с тремя великолепными девушками. Едва взглянув на Кэрри, Флоренс тотчас предоставила в ее распоряжение отдельную комнату. Они условились, что Кэрри станет брать двадцать долларов за визит и выплачивать пять из них Флоренс в качестве квартирной платы.

Это была сказочная комната! Удобная кровать с белым покрывалом. Телефон. В углу — умывальник из китайского фарфора и кипа чистых полотенец. Горничная меняла их после каждого клиента.

Горничная! Кэрри не нравилась ее работа, но в последнее время она стала относительно терпимой.

Другие девушки были дружелюбно настроены, и, главное, две из них были белыми! Вскоре Кэрри убедилась, что и половина клиентов принадлежит к высшей расе. Это ее потрясло. Вот уж не думала, что и белым приходится за это платить. Такие солидные господа с уважаемыми профессиями, женами и всевозможными привилегиями! Когда Кэрри поделилась с товарками своими ощущениями, те расхохотались.

— Милочка, белые мужчины — свиньи почище похотливых ниггеров, — заверила ее Сесилия, высокая, надменная девушка, о которой вы ни за что бы не подумали, что она торгует собой. — Негры, по крайней мере, стараются, чтобы тебе было хорошо, хвастаются своим искусством трахаться. Тогда как белые… Они просто чокнутые. Свяжи их, поколоти хорошенько — вот тогда они довольны.

У Сесилии была кожа цвета сливочного масла, рыжие волосы и длиннющие ноги. Она говорила, слегка растягивая слова. Вторая белая девушка славилась огромными глазищами и привычкой лгать по любому поводу.

И наконец Билли — черная девушка, которую Кэрри втайне считала своей ровесницей, хотя обе заявляли, что им восемнадцать.

Кэрри восхищалась красотой и другими качествами подруги. Билли приехала сюда из Балтимора вместе с матерью и поступила в горничные. Потом она возненавидела свою работу; кончилось тем, что она оказалась у Флоренс Уильямс. «Еще чего — убирать за всякими белыми свиньями!» — возмущалась Билли. У нее был приятный и по-настоящему красивый голос — особенно когда она подпевала модным джазовым пластинкам. «Из тебя бы вышла отличная певица», — убеждала ее Кэрри.

— Ага, — соглашалась Билли. — Я могла бы достичь многого. Вот увидишь, я еще всех удивлю!

— Конечно. И я тоже. — Только Кэрри не знала, чем именно. У нее не было особых талантов. Она привыкла отдавать за деньги свое тело и чувствовала себя в безопасности. У нее не было желания выходить в чуждый мир, к чужим людям. Все равно одного взгляда на нее достаточно, чтобы догадаться, кто она такая.

Иногда Кэрри просыпалась среди ночи, проклиная бабушку и Лероя.

Но чаще запрещала себе даже думать об этом.

День сменялся ночью, а ночь — новым днем. Для Кэрри они ничем не отличались друг от друга. Она постоянно была погружена в полудремотное состояние. Деньги — и те не имели особого значения. Все клиенты были на одно лицо. Черные, белые, молодые, старые — безразлично.

Однажды Флоренс Уильямс вызвала ее для разговора.

— Малышка, тебе нужно переменить манеру поведения. Эти коты приходят, чтобы приятно провести время. Ты слишком равнодушна. Это их обижает.

Однажды вечером, когда у Кэрри был клиент, она услышала шум. Сердитые голоса Билли и кого-то из гостей. И медоточивый голос Флоренс, стремящейся все уладить.

Позднее Кэрри узнала, что Билли отказала клиенту, громадному негру по фамилии Рейниер. Рейниер был человек со связями. Накоротке с Бабом Хьюлеттом — фактически хозяином Гарлема.

Флоренс ужасно рассердилась.

— Эти парни на короткой ноге со всеми копами, — бушевала она. — Научитесь различать, кому можно сказать «нет», а кому нельзя.

Билли упорно не желала раскаиваться.

На другое утро, когда девушки сели завтракать, нагрянула облава. Копы вломились в дом и арестовали всех до одной. Через несколько часов Флоренс Уильямс и две белые девушки были отпущены, а Билли и Кэрри — нет. Им предъявили обвинение в занятиях проституцией и после жуткой ночи в изоляторе доставили в суд.

Когда Билли увидела судью, ей стало дурно.

— Мы с тобой попались, — шепнула она Кэрри. — Видишь эту старую выдру? Это судья Джин Норрис — настоящая сука!

По сравнению с Кэрри, Билли легко отделалась. Мать поклялась, будто ей восемнадцать лет. Судья заглянула в какой-то листок и объявила, что, согласно медицинскому заключению, подсудимую следует поместить в городскую больницу Бруклина.

Когда настала очередь Кэрри, судья смерила ее ненавидящим взглядом и обрушила на нее шквал вопросов. Кэрри ответила только на один, о возрасте: она упрямо твердила, что ей восемнадцать лет.

В конце концов разъяренная судья заявила:

— Не хочешь отвечать на мои вопросы — твое дело. Я могла бы отнестись к тебе по-человечески, а теперь не стану. Три месяца, Уэлфер Айленд.

Судья Норрис вполне оправдывала данную ей Билли характеристику.

 

Среда, 13 июля 1977 г., Нью-Йорк

— Господи! — воскликнула Лаки. — Что там еще такое?

— Не знаю, — ответил Стивен, который, прислонившись к стенке лифта, просматривал газету. — Возможно, генератор вышел из строя.

— Кто вы такой? — потребовала она, охваченная внезапным приступом подозрительности. — Если вы нарочно вырубили электричество, это вам не поможет. Не на ту напали! У меня черный пояс каратэ, и если что, вашим яйцам не поздоровится.

— Извините, мисс, — резко оборвал ее Стивен. — Вы стоите ближе к щитку управления. Почему бы вам не нажать на аварийную кнопку — вместо того чтобы закатывать речи?

— Миссис.

— Ах, прошу прощения, умоляю извинить меня. Миссис. Не будете ли вы так добры нажать на аварийную кнопку?

— Я ее не вижу.

— У вас нет спичек или зажигалки?

— А у вас?

— Я не курю.

— Ха! Как это я не догадалась? — Лаки рванула молнию на своей сумочке и стала рыться в поисках своей данхиллской зажигалки. — Черт! — она вспомнила, что оставила зажигалку в офисе Косты. — Ее нет.

— Чего нет?

— Моей зажигалки. Вы уверены, что у вас нет спичек?

— Абсолютно.

— Кто же ходит без них?

— Вы, например.

— Да. — Лаки нетерпеливо топнула ногой. — Черт возьми, ненавижу темноту!

Стивен вытянул руки и начал ощупывать стенки лифта. Когда он наткнулся на Лаки, она больно саданула ему ногой по коленке.

— Ох! Зачем вы это сделали?

— Я предупредила тебя, парень. Только посмей — и у тебя будут крупные неприятности.

— Ну, вы действительно — трудный случай. Я просто искал аварийную кнопку.

— Тем лучше для вас. — Она отошла в угол и опустилась на корточки. — Давайте поторапливайтесь. Я не выношу темноты.

— Вы уже говорили, — холодно отозвался он. Нога болела так, словно по ней шарахнули молотком. Наверняка будет багровый синяк.

Наконец он нащупал контрольную панель и стал нажимать на все кнопки подряд. Безрезультатно.

— Нашли? — рявкнула Лаки.

— Лифт не работает.

— Замечательно! Зачем тогда они делают эти аварийные кнопки, мать их так!

— Не обязательно ругаться.

— Тогда скажите, что делать.

Какое-то время они молча обдумывали ситуацию.

Вечно мне не везет, думала Лаки. Застрять в лифте вместе с каким-то маразматиком, который даже не курит!

Ну и ротик у дамочки, думал Стивен. Она, должно быть, думает, что делит лифт с каким-нибудь янки.

— Итак, — Лаки изо всех сил старалась говорить спокойно, — что вы собираетесь делать?

Интересный вопрос! Что они собираются делать?

— Сидеть и ждать, — ответил Стивен.

— Сидеть и ждать? — завопила она. — Ты чего, мать твою, пудришь мне мозги?

— Прекратите ругаться.

— Ах, извините, — полным сарказма голосом проговорила она. — Никогда больше не произнесу: «пудрить мозги».

* * *

Наверху, в своем шикарном офисе, Коста Зеннокотти шарил в комоде в поисках свечей. Потом он чиркнул зажигалкой Лаки, оставленной на его письменном столе, и подошел к окну. Перед ним простирался огромный город, освещенный одной только луной. Однажды так уже было — в 1965 году. Тогда все говорили, что полетели предохранители и авария никогда не повторится. И вот опять.

Он выругался про себя, представив себе сорок восемь лестничных пролетов, которые придется преодолеть, если будет нужно спуститься вниз. А может, и не придется. Может, на этот раз быстро устранят причину аварии.

Коста вздохнул и вернулся к комоду, где горели свечи. Его секретарша, девушка пессимистического склада характера, отвела специальную полку на случай подобных неожиданностей. Кроме свечей, там хранились одеяла, портативный телевизор на батарейках и шесть банок апельсинового сока. Умница! Завтра получит прибавку.

Коста достал одну банку и телевизор. Расслабил узел галстука и удобно устроился на кушетке.

Экран вспыхнул сразу, как только он нажал кнопку. Косте вдруг пришло в голову, что Лаки могла застрять в лифте. Но нет, она вышла от него за десять минут до аварии. Он переключился на канал новостей и приготовился к худшему.

* * *

— Ты что там делаешь, задница? — завопил смуглый парень, запертый Дарио в спальне. — Думаешь, если ты перережешь провода, это тебе поможет, мать твою. Эй, гад, ты слышишь? — Он забарабанил в дверь.

Дарио вновь воздал в душе хвалу декоратору, который настоял на замене хлипких внутренних дверей солидными дубовыми.

— В чем твоя проблема? — крикнул он, стараясь не показать страха. — Я думал, мы приятно провели время…

— Задница! — послышалось в ответ. — Гнусный педик!

Дарио искренне недоумевал.

— Если я гнусный педик, ты сам-то кто такой?

— Не пытайся меня затрахать! — Парень был явно на грани истерики. — Я не педик. Предпочитаю сочных телок!

Невзирая на темноту, Дарио почувствовал себя в безопасности. Прочная дубовая дверь не подведет. Маньяк будет торчать там до тех пор, пока не прибудет помощь.

— Тебя кто-нибудь подослал? — ледяным тоном спросил он.

— Мать твою! — выкрикнул чернявый. — Зажги свет! Темнота тебе не поможет.

Дарио ломал голову, кого бы позвать на выручку. Список был весьма ограничен: у него почти не было друзей.

— Зажги свет! — надрывался его противник. — Иначе я выломаю дверь и размозжу тебе башку!

* * *

Когда погас свет, Кэрри застыла на месте, не закончив начатой фразы. Она в отупении, с открытым ртом, стояла возле кассы супермаркета в Гарлеме.

— В чем дело? — взвизгнула кассирша. Ее слова утонули в общей суматохе.

— Спасайтесь, сестры! — завопила какая-то женщина.

Не успели глаза Кэрри привыкнуть к темноте, как два парня, вошедшие в супермаркет вслед за ней, встали по обе стороны и начали толкать ее друг к другу.

— Эй, что такая куколка делает в наших краях?

— Брось, детка! Тебе холодно? Что у нас между ножками — кофе с молоком?

И так, перебрасываясь ею, словно мячиком, они ее ограбили. Сорвали бриллиантовые сережки, порвав мочки ушей. Похитили кольцо с бриллиантом и бриллиантовые заколки. И все это время переговаривались хриплыми голосами. Кэрри оцепенела от ужаса. В памяти ожили страшные картины прошлого. Это было так давно — и как будто вчера.

— Оставьте меня в покое! — взвизгнула она. — Оставьте меня в покое!

Парни в последний раз дали ей хорошего пинка, выхватили сумочку и растворились в толпе.

* * *

Джино не стал ничего говорить соседке, чьи ногти по-прежнему впивались ему в ладони. Нью-Йорк под ними превратился в черную пустыню.

Он не удивился, когда уже начавший снижаться самолет изменил курс и вновь начал набирать высоту.

В салоне усиливался гул голосов. Джино был не единственным, кто заметил неладное.

Дама рядом с ним выпрямилась на сиденье.

— В чем дело? Господи! Эти двигатели опять тарахтят вовсю!

— Не паникуйте, — тихо посоветовал Джино. — Кажется, в Нью-Йорке небольшая авария.

Ее голос возвысился на целую октаву.

— Авария? — Женщина отпустила его руку и молниеносным движением вытащила свою фляжку. Отхлебнув из нее, она снова вцепилась в Джино; ее лицо приобрело пепельный оттенок. — Я плохо себя чувствую.

— Тогда нечего пить.

Она бросила на него злобный взгляд. Женщины, подумал Джино. Если они что-то и не выносят, так это критику.

* * *

— Мне душно, — пожаловалась Лаки. — Сколько мы уже тут торчим?

Стивен посмотрел на светящийся циферблат своего хронометра.

— Около двух часов.

— Два часа! Господи Иисусе! Так мы проторчим тут до утра.

— Очень может быть.

— Это все, что вы можете сказать? Должен же быть какой-нибудь выход!

— Подскажите.

— Дерьмо собачье! Тупорылый идиот!

Молчание.

Наконец Лаки не выдержала. Быть запертой в этой коробке, неизвестно на какой высоте, само по себе омерзительно, но с какой стати еще терпеть присутствие этого кретина?

— Как вас зовут? — осведомилась она.

— Стивен Беркли.

— А я — Лаки.

— Неужели?

— Я имею в виду, что это мое имя. Л-А-К-И. Ясно?

Хоть бы она заткнулась — можно попробовать уснуть и проспать до утра, когда их наверняка вызволят отсюда.

— Нет, я этого не вынесу! — Девушка встала и забарабанила кулаками по двери лифта. — На помощь! Помогите же кто-нибудь! Мы застряли в лифте! На помощь!

— Не поможет, — констатировал он. — Никто ничего не услышит.

— Откуда вы знаете?

— Время позднее. В здании почти никого нет.

— Черт! Как вы можете так говорить? Вы есть! И я — есть! Могут быть и другие.

— Не думаю.

— Конечно, вы не думаете!

Духота становилась нестерпимой. Стивен уже снял пиджак и расслабил узел галстука, но по нему градом лился пот. Интересно, Эйлин волнуется? Хотя с какой стати? Сегодня они не назначили встречу.

— Вас кто-нибудь ждет? — поинтересовался он.

— А?

— Ну, кто-нибудь станет вас разыскивать, если вы, скажем, не придете на свидание?

Да, вот это хороший вопрос! Гм… Как бы ответить? Свидание не свидание, но она собиралась прошвырнуться по кабакам. Кому есть дело, явится она или нет?

— С чего вы взяли, что я не замужем?

— Просто непохоже.

— Ну, и на что же похожа замужняя женщина?

— Только не на вас.

— Весьма интересно. А вы? Вы женаты?

— Разведен.

— Как же вы так оплошали?

Стивен проглотил слишком резкий ответ. Эта девчонка начинала действовать ему на нервы.

— Ну, так как же? — подначивала она.

— Я хочу спать, — сквозь зубы процедил Стивен. — Предлагаю последовать моему примеру.

— Спать? В этом миленьком гробу? Вы это серьезно?

— Вполне.

Лаки решила подзавести его. Что угодно, только бы убить время.

— У меня есть предложение получше.

— А именно?

— Почему бы нам не трахнуться?

Вопрос остался без ответа.

— Итак? — храбро спросила она.

— Когда лифт только-только остановился, — медленно произнес Стивен, — у меня сложилось впечатление, что главной задачей вашей жизни стало держаться от меня подальше.

— Естественно, но тогда я вас не знала. А теперь мы закадычные друзья.

— Не верю в такую дружбу.

— А вы поверьте. Мне двадцать семь лет. Я хороша собой. Бросьте, Стивен как-вас-там. Это будет настоящий кайф, обещаю!

— Вы проститутка?

Она засмеялась.

— Проститутка? Боже праведный!

— Если судить по вашему поведению, то оно так и есть.

— Понятно. Любая женщина, которой хочется трахнуться, проститутка. Вас воспитывали по старинке, да? Этакий симпатичный консерватор, предпочитающий, чтобы дамы придерживались условностей.

— Вам нужно лечиться.

— Xa! Это у вас комплексы! — Она немного помолчала, ухмыляясь в темноте. — Так вы не расположены трахаться?

— Определенно нет.

— Вы гомик?

— Нет.

— Значит, белая ворона. Большинство мужчин не упустили бы возможности трахнуться на халяву!

— Я не большинство. Кроме того, да будет вам известно, что я черный.

Она разразилась издевательским хохотом.

— Ну, и какая разница?

— Видите ли, — сказал с напряжением в голосе Стивен, — мне не хотелось, чтобы, когда включат свет, вы испытали шок. Это не значит, что я готов воспользоваться вашим любезным предложением, — поспешно добавил он.

— Вы открыли мне страшную тайну, только чтобы уберечь от тяжкого разочарования?

— Нет, надеялся таким образом от вас отделаться. Секс с прекрасными незнакомками не входит в число моих любимых занятий.

— Стыд-позор! Вы не представляете, от чего отказываетесь.

— Представляю. Между прочим, я не сплю с белыми женщинами.

— Черт, — прорычала Лаки. — Вы слишком самоуверенны. Ну, и почему же, позвольте спросить, вы не спите с белыми женщинами?

— Потому что они делятся на две категории.

— Какие?

— Вы действительно хотите знать?

— Иначе зачем бы спрашивала?

— О'кей. Они либо гоняются за легендарным огромным черным пенисом, либо до тошноты либеральны. Знаете ли — «Только посмотрите на меня: я сплю с негром! Разве я не героиня?»

Лаки развеселилась.

— Знаю этот тип. Но уверяю вас, я ни то, ни другое.

— Ну разумеется!

Несколько минут оба молчали.

Стивен спрашивал себя, с чего это он ей все выкладывает. Он рассказал ей о себе более чем достаточно. Когда зажжется свет и они вернутся к реальности, ему будет стыдно.

— Я тоже делю мужчин на две категории, — заявила Лаки. — Стоит мне с кем-то познакомиться, как я сразу вижу, к какому типу он относится.

— Ну и какие же это типы?

— Одни — это те, с кем я тотчас готова трахнуться. А о других мне сначала хочется узнать побольше. Их не так уж много.

Стивен усмехнулся.

— Судя по всему, у вас тоже комплексы. Еще немного — и вы поведаете мне о тяжелом детстве.

— Мой отец не из тех, что встречаются на каждом шагу. В сущности, я не имею права распространяться о нем, иначе мне уже не придется распространяться ни о чем другом.

— Почему? Он что, полицейский?

— Неважно, — Лаки встала и нетерпеливо топнула ногой в парусиновом сапожке. — Дерьмо собачье! И когда мы только отсюда выберемся?

— Сядьте и успокойтесь. Будете заводиться — делу не поможете.

— А я вот желаю завести вас! Вы против? По какой причине?

— По той, что нам предстоит долгая, душная ночь в лифте. Берегите силы.

— Вы правы. — Лаки вернулась в свой угол и расстегнула молнию на сапожках. Потом стащила с себя джинсы. — Уф! Вроде бы полегчало.

— Отчего?

— Разоблачайтесь. Я — уже.

— Мы, кажется, условились…

— Не ради секса, дурачок. Просто так намного прохладнее.

Стивен взвесил ее предложение. Но как это будет выглядеть, если их найдут голыми?

— Держу пари, я знаю, о чем вы думаете, — подколола она.

— О чем же?

— А вот о чем: если я сниму одежду, вдруг она набросится на мою девственную плоть?

Он не смог не засмеяться.

— Вы-таки чокнутая.

— На том стоим. Раздевайтесь. Обещаю не тронуть вас даже пальцем.

Интересно, как она выглядит, подумал Стивен. В кромешной тьме ему не видны были даже очертания ее фигуры. Он представил ее полноватой блондинкой с приятной улыбкой и выступающими зубами.

Лаки тоже стало любопытно, каков он из себя. Должно быть, ученый сухарь, в очках. Какой-нибудь Алекс Хейли, но уж никак не О. Дж. Симпсон.

— Вы ведь не поверили, что я всерьез предложила трахнуться?

Стивен замялся. Он как раз поверил.

— Разумеется, нет.

Лаки злорадно рассмеялась.

— Так вот — да. Ничто так не снимает напряжение, как полноценный трах.

* * *

Коста дремал на кушетке, когда вдруг ожил телефон. Он потянулся за трубкой и смахнул настольную лампу. Тогда только он сообразил, что все еще находится в своем офисе. Спотыкаясь о разные предметы, он подошел к письменному столу и снял трубку.

— Коста?

— Да. Кто говорит?

— Это я, Дарио. Я уже думал, что никогда тебя не найду. Звонил в клуб, потом к тебе домой, а потом подумал — может, ты задержался в офисе? Черт побери! Как я рад слышать твой голос!

Дарио. Коста нахмурился.

Тот обращался к нему только в тех случаях, когда ему что-нибудь было нужно.

Так и есть.

— Послушай, Коста, ты должен мне помочь. Я угодил в переплет. Нужно кое от кого избавиться.

— Это не телефонный разговор, — отрезал Коста.

— Не в этом смысле. Просто выдворить его из моих апартаментов.

— Да заткнешься ли ты наконец? — прошипел Коста, силясь представить себе, как можно истолковать эти слова, если их подслушивают. Каждую неделю нанятый им специалист тщательно проверял помещение. Но кто может дать гарантию?

У Дарио задрожал голос.

— Коста, я очень нуждаюсь в помощи. Со мной здесь маньяк, он пытается меня убить. В настоящий момент я запер его в спальне.

— Немедленно выбирайся оттуда! Снимешь номер в отеле, а утром свяжешься со мной. Посмотрим, что можно предпринять.

— Ты не понимаешь… — в голосе Дарио появились истерические нотки. — Я не могу выбраться наружу. Этот подонок завладел моими ключами. Я сижу взаперти.

Коста лихорадочно соображал.

— Полиция, — начал он, но Дарио резко оборвал его.

— Забудь об этом. Отец не простит огласку.

Ага! Картина ясна. На Дарио напал один из его сожителей.

— Я знаю одного человека, — сказал Коста. — Не клади трубку.

— Господи! — завопил Дарио. — Кажется, он выбрался из спальни! Коста! На помощь! Он… он… Господи!

Коста прижимал к уху мертвую трубку.

* * *

С широко открытыми от страха глазами и кровоточащими мочками ушей Кэрри с трудом пробралась в угол. Вокруг царил хаос. Ее длинные черные волосы распустились. К горлу подступила желчь. Ей казалось, что ее сейчас вырвет.

Послышался звон разбиваемого стекла. Мимо пронеслись две перепуганные женщины. Одна крикнула другой:

— Скорее на улицу!

Кэрри рванула за ними. И эти женщины, и остальные покупатели тащили с собой продукты — сколько смогли прихватить. В голове у Кэрри билась одна мысль: только бы добраться до автомобиля! Скорее прочь от этих мерзких трущоб!

— Сестра, прихвати-ка это, — какая-то бойкая толстуха сунула ей пачку бумажных полотенец. — Мне столько не утащить, а бросить жалко.

Кэрри тупо взяла полотенца и выбежала на улицу. Где же машина? Где она ее оставила? Да возьми себя в руки, дура ты этакая! Только бы выбраться из этого места!

Да. Автомобиль ждет на стоянке. Но предположим, она сядет за баранку и удерет — что тогда? Ведь ее привело в Гарлем важное дело. Защитить Стивена — вот что важнее всего на свете!

Она вдруг вспомнила, что положила пистолет в сумочку, а та осталась в руках у бандитов.

Кэрри прибежала на стоянку как раз вовремя, чтобы увидеть, как мимо нее в сумерках стрелой промчался замечательный темно-зеленый «кадиллак» — с открытыми окнами, стереомагнитофон включен на полную мощность, два молодых бандита удобно устроились на переднем сиденье. Ну конечно! Ведь ключ от машины тоже остался в сумочке.

Кэрри захотелось плакать, выть — все, что угодно. Вместо этого она стояла, как вкопанная, охваченная ненавистью и суровой решимостью: кто бы ни заманил ее сюда, поплатится жизнью!

* * *

— Мистер Сантанджело, — смазливая стюардесса наклонилась к нему и прошептала на ухо: — Во всем Нью-Йорке вырубили электричество. Поэтому командир решил лететь в Филадельфию, там нам дают посадку. Надеюсь, это не слишком расстроит ваши планы?

Он не успел ответить, как в динамиках послышался голос пилота — с тем же известием.

— Могу я вам что-нибудь предложить, мистер Сантанджело?

Джино покачал головой.

— Нет. Я в полном порядке.

Но это было не так. На самом деле он задыхался от злости оттого, что не может попасть в Нью-Йорк. Семь лет разлуки, а теперь еще это…

Его соседка, пошатываясь, вернулась из туалета.

— Нет, вы можете себе представить? — простонала она. — Мы летим в Филадельфию!

Да. Он вполне мог представить. Полный маразм.

 

Джино, 1923–1924

Работа, порученная ему Чарли Лючанией — доставка контрабанды на угнанной машине, — изменила всю его жизнь. Заменяя им Зеко, Лючания страховался от возможного прокола: если Джино и попадется, от него не потянется ниточка к нему, Лючании.

И вот Джино сидит за баранкой сверкающего «паккарда», дожидавшегося в условленном месте. С ним двое наемных головорезов.

Он страшно нервничал, но когда король о чем-то просит, вы не можете отказать ему. В конце концов, Джино сам вывел Зеко из строя — хотя это мерзкое пресмыкающееся заслуживало чего-нибудь посерьезнее сломанной руки.

В каком-то смысле Джино был польщен тем, что на него пал выбор. От сознания своей высокой репутации кружилась голова. Ясное дело, он не подведет. Всем известна склонность Чарли Лючании находить и пестовать юные дарования. «Империя держится на личной преданности, — говаривал он. — Заботьтесь о них смолоду, и они не всадят вам нож в спину».

Джино неплохо управлялся с «паккардом». Все сошло без сучка без задоринки. На другой день в гараже появился Эдди-Зверь и вручил ему пятьдесят хрустящих долларовых купюр. «Ты молоток, Джино. Жди, мы с тобой свяжемся».

Джино был потрясен. Полсотни баксов — только за то, что крутишь баранку? Черт, он никогда не держал в руках столько денег.

Ему захотелось отметить это дело, а что может быть лучше нового костюма? Он как раз видел подходящий в витрине швейного ателье — черный, с белыми лампасами. Самый шикарный из всех, какие попадались ему на глаза. И вот наконец-то он может позволить себе купить его.

Джино не мог дождаться конца рабочего дня: взял и смотался. Вслед неслись вопли Розового Банана: «Эй, Джино, что я скажу боссу?»

— Пусть засунет эту работу себе в задницу, — бросил он через плечо. Какого черта? Эдди-Зверь посулил: «С тобой свяжутся». С какой стати ишачить, ремонтируя чужие автомобили за несколько паршивых баксов в неделю, когда может иметь пятьдесят хрустящих бумажек за пару часов за баранкой?

Джино шествовал по улице с высоко поднятой головой. Он понял наконец, чего хочет от жизни. Денег. Больших денег. А этого не получишь, вкалывая от звонка до звонка. Чарли Лючания тоже начинал с нуля и не зевал, когда возможности плыли в руки, — и посмотрите на него сейчас!

Большой человек. Герой. Да, он крут, но если вы росли на улице, иначе невозможно.

Хозяин швейного магазина весьма неохотно снял с витрины костюм и оживился лишь после того, как Джино помахал у него перед носом пятьюдесятью долларами. Костюм оказался ему не по росту: пиджак длинноват, а брюки и вовсе на три размера больше. Джино придирчиво посмотрел на себя в зеркало и разочарованно протянул:

— Нет, не годится.

— Можно переделать, — предложил портной. Он видел деньги и жаждал обладать ими. — Приходите через неделю — костюм будет сидеть, как влитый.

— Сегодня вечером.

— Это невозможно.

Джино сощурил глаза.

— Сегодня вечером. Сколько за срочность?

Сделка совершилась, окончательно убедив Джино в могуществе денег.

Он валкой походкой вышел на улицу, чрезвычайно довольный собой. Теперь у него достаточно баксов, с которыми он может делать все, что вздумается: прожигать или откладывать.

Джино направил стопы к Жирному Ларри. Там было скучновато. Сидя в застекленном кабинете, он заказал двойной шоколадный коктейль.

Он не сразу заметил миниатюрную блондиночку, когда она, выставив острые грудки, прошла мимо его кабинета. Потом Джино вспомнил: мисс Зазнайка! Он потрогал уродливый шрам на щеке.

— Эй, ты!

Она остановилась, распахнув невинные голубые глазки.

— Я?

— Да, ты. — Джино показал на шрам. — Видишь, как мне досталось по твоей милости?

Она, не мигая, смотрела на него. Господи, до чего хороша! Джино почувствовал жгучее желание добраться до волшебной кнопки.

— Ты не хочешь сказать мне спасибо?

Она нахально тряхнула кудряшками.

— Огромное спасибо за то, что ты помешал одному из твоих друзей меня изнасиловать. — Нежный голосок не очень-то гармонировал с саркастической интонацией.

— Одному из моих друзей? Ты считаешь, это сделал один из моих друзей?

— Мне безразлично, как ты заработал этот шрам. — И она повернулась, чтобы идти дальше.

— Эй, ты! — завопил он, до глубины души уязвленный ее высокомерием. — Да ты знаешь, кто я такой?

Она мило улыбнулась.

— Такая же шпана, как и твои друзья.

И продефилировала к двум своим подружкам, поджидавшим у двери.

— Я — Джино Сантанджело! — крикнул он. — Д-Ж-И-Н-О! Запомни это имя, ты обо мне еще услышишь!

— Ну разумеется, — насмешливо уронила она и вышла.

Джино не верил своим ушам. Ну и вертихвостка! Это из-за нее он дал изуродовать себе лицо! Надо бы с ней позабавиться, выбить дурь.

Интересно, как ее зовут? Где живет? Чем занимается?

Джино допил свой коктейль. У него достаточно времени, чтобы все это выяснить.

* * *

Он еще ни разу не был в публичном доме. Просто, в отличие от своих приятелей, никогда не испытывал в этом нужды — на улице и без того хватало свежих розовых попок — и все к его услугам. Выбор был богат, и Джино широко пользовался предоставленными ему возможностями. Однако он был наслышан о девочках мадам Лолы. Настоящие профессиональные шлюхи, которые берут за сеанс по двенадцати долларов. Кругленькая сумма! Что же у них там такого, за пушистым мехом внизу живота?

Катто и Розовый Банан обычно таскались с дешевыми уличными проститутками, у которых был такой драный вид, что сам Дракула в ужасе бежал бы прочь. Трех баксов хватит за глаза — как раз на дозу убойного зелья. Сам Джино никогда не пускался в подобное путешествие. Но настоящий первоклассный бордель, с проститутками, берущими по двенадцати долларов… Нужно попробовать. Кроме того, у него свободный вечер.

Мадам Лола оказалась костлявой, очень смуглой женщиной с бегающими, залитыми кровью глазами и похожим на львиный зев ртом. Она оглядела Джино с головы до ног и выстрелила: «Да?»

Он вдруг увидел себя со стороны: замызганный комбинезон в пятнах грязи и автомобильного масла; въевшаяся в кожу грязь под ногтями. Возможно, следовало бы дождаться нового костюма. Но какого черта? От Веры он много знал о проститутках. Если ты при деньгах, наплевать, как смотришься. Джино пошарил в кармане и вытащил пачку банкнот. Мадам Лола так и вцепилась в них, но Джино не собирался давать ей себя одурачить.

— На какое время я могу рассчитывать за двенадцать баксов?

Она расхохоталась ему в лицо.

— Какое время? Сынок, да ты и сам больше двух минут не выдержишь. Туда-сюда — вот и все дела. — Она поманила его длинными, ярко наманикюренными ногтями. Они прошли через бисерный занавес в зачуханную комнату, где был спертый воздух и стояли обитые бархатом кушетки и маленькие столики, уставленные контрабандными напитками. Мадам Лола считала своим долгом воздать каждому гостю по заслугам.

В комнате никого не было. А он-то воображал стайку божественно прекрасных, как на подбор, девиц, которые возлежали бы на кушетках — выбирай любую!

— Садись, — предложила мадам Лола. — Сейчас пришлю девушку.

— Сначала я выпью.

— Тебе рано пить.

— Мне и трахаться рано, однако ты меня впустила. Так что давай сюда двойной «скотч».

Хозяйка борделя скривила стрекозиные губы.

— Тебе палец в рот не клади.

— Меня зовут Джино Сантанджело. Запомни это имя, ты обо мне еще услышишь.

— В самом деле? — с неподражаемым сарказмом произнесла она.

— Вот именно. За свои двенадцать баксов имею право выбора. Тащи сюда девиц!

* * *

Иметь дело с проституткой оказалось совсем не то, что с девчонками из их квартала.

Выбор Джино пал на маленькую хорошенькую блондиночку, равнодушную и деловитую. Она провела его в будуар, распустила тесемки кимоно, улеглась на кровать и раздвинула ноги.

Это вам не в подворотне или на крыше. Джино замешкался, потом снял штаны и удивился: он вовсе не пылал страстью. Напротив, его плоть была обескураживающе вялой и инертной.

— В первый раз, милок? — сочувственно проговорила шлюха.

— Ты что, смеешься?

— Тебе незачем стесняться.

Он — стесняется? Просто курам на смех! Джино-Таран. Впервые в жизни у него не встал.

Девушка села. У нее были маленькие грудки, на одной виднелся синяк. Она протянула руку к его пенису. Джино отшатнулся.

— Нет. Я хочу по-другому.

— Как? — подозрительно спросила она.

— Хочу ласкать тебя языком.

— Как это?

— Ну, языком… лизать… сосать…

Девушка насторожилась. Она провела в борделе шесть месяцев, и до сих пор от нее требовался лишь «нормальный» секс.

— Ложись, — скомандовал Джино, — и раздвинь ноги.

Она все еще сомневалась.

— Может, за это полагается сверх? Нужно спросить у Лолы.

— Не нужно, — доверительно посоветовал Джино. — Боюсь, что это стоит дешевле. Но я уплатил двенадцать баксов и не собираюсь требовать их назад.

— Сколько же тебе все-таки лет? — спросила она, принимая нужную позу.

— Достаточно. — Он глубоко втянул в себя воздух и нырнул в нее языком.

Странное ощущение. Джино вдыхал ее запах, узнавал ее вкус, а она лежала очень тихо, не шевелясь. Инстинкт помог ему найти волшебную кнопку, и Джино сразу понял, что попал в яблочко: девушка издала непроизвольный стон. Он прилежно работал языком. Уж если учиться чему-то новому, так без дураков. Ноги девушки обмякли, а влагалище из липкого стало горячим и влажным. Она все громче стонала. Кто-то постучал в дверь.

— У вас все в порядке? — послышался тревожный голос мадам Лолы.

— Отлично, — заверил ее Джино, — просто великолепно!

Девушка каталась по постели; Джино вернулся к своему занятию. Он открыл ее большими пальцами рук; это доставило девушке удовольствие. Затем он глубоко вонзил в нее язык и ощутил вибрацию внутри ее тела.

Теперь Джино и сам был готов к боевым действиям. Он приподнялся и всадил в нее пенис.

Девушка совсем потеряла контроль над собой и громко стонала. Они кончили вместе и рухнули рядышком на скомканную простыню. Через несколько минут к девушке пришло осознание случившегося; она застеснялась, вскочила с кровати и набросила на себя кимоно.

Джино был чрезвычайно доволен собой.

— Клево, да?

Она не выдержала и задала вопрос:

— Где ты этому научился?

— Здесь, с тобой, — ответил Джино, сползая с кровати и начиная одеваться. — Теперь можно попробовать с кем-нибудь порядочным.

* * *

Костюм сидел превосходно. Джино заплатил портному лишние несколько баксов за отличную работу. Он с удовольствием смотрел на свое отражение в зеркале. Здорово! Высший класс! Но с черной рубашкой было бы эффектнее. И новые туфли не помешают. Джино потрогал безобразный шрам на щеке, почувствовав при этом шедший от больших пальцев рук запах проститутки, и улыбнулся.

— Заходи в любое время, — горячо пригласил портной. — В любое время дня и ночи.

— Пожалуй. — Гордый и счастливый, Джино вывалился на улицу. Он чувствовал себя королем. Новый костюм. Мадам Лола. Оставшиеся доллары в кармане. В голове приятно гудело. Он не пойдет по стопам отца, затраханного гангстера, чьим единственным развлечением было истязать женщин. Не станет, по примеру Паоло, проводить лучшие годы за решеткой. Хватит с него исправительной колонии. У него не было никаких иллюзий относительно настоящей тюряги.

Но, с другой стороны, кому захочется всю жизнь валяться под чужими автомобилями? Вечно ходить в грязи и автомобильном масле? Только не Джино. Ему нужно много денег. А для этого не существует законных способов.

Паоло — безмозглый кретин, вот такие-то и попадаются. У него, Джино, совсем другие планы. Он хочет стать большим человеком, как Чарли Лючания. Пришло его время.

Работа, которую он выполнял для Лючании, — сущий пустяк, дуновение легкого ветерка. Всего-то и потребовалось, что пара головорезов с пушками, машина и водитель. Легкая добыча. Полсотни баксов — ему. Прочим, должно быть, вдвое больше. А в целом — огромная куча денег!

У Жирного Ларри на него сразу набросились Катто и Розовый Банан.

— Фу-ты, ну-ты, ты где это отхватил? — пропел Катто.

— Я тоже хочу, — Розовый Банан вытаращил глаза и стал щупать материю. — Мамочка, я хочу такую шмотку!

— Почему бы и нет, — авторитетно заявил Джино. — У меня есть идея. Все, что нам нужно, это пара стволов, краденая тачка — и дело в шляпе!

— Пара стволов, — Катто часто-часто заморгал. — Нет, это не для меня.

— Да мы не станем из них палить, — успокоил Джино. — Только припугнем — и все пойдет как по маслу.

Катто вытер нос рукавом.

— О чем ты говоришь, Джино?

— О деньгах. Больших деньгах. Чего мы здесь горбатимся? Почему не пойти и не взять, как делают другие?

Конечно, дело требовало стартового капитала. Проблема. После нового костюма и посещения борделя от его пятидесяти долларов осталось не так уж и много. Где раздобыть еще? Может, если объяснить Вере, что он задумал, она снабдит его деньгами? Естественно, он вернет с процентами.

Поздно вечером Джино решил нанести ей визит. Обещал же зайти, рассказать, как устроился. Если повезет, Паоло не будет дома.

Вера не работала, но, в стельку пьяная, валялась в постели. Единственным освещением служил проникавший в комнату свет уличного фонаря. В ответ на стук в дверь Вера крикнула:

— Входи, деньги на стол и забирайся на меня!

— Это я, — быстро сказал Джино. — Зашел посмотреть, как ты тут.

— Прекрасно. — У нее заплетался язык. — Просто превосходно. — Она пошарила за кроватью в поисках спиртного, потом отхлебнула из бутылки и добавила: — Кто там, черт побери?

— Конечно, я, Джино. — Он нащупал выключатель, щелкнул им и тотчас пожалел об этом. Зрелище было еще то! Грязная ночная рубашка сползала с одного плеча, обнажив грудь, всю в пятнах от свежих ожогов: в нее тыкали зажженной сигаретой. Лицо Веры представляло собой студенистую массу; глаза заплыли и превратились в щелки.

Она, словно в летаргическом сне, посмотрела на него и попыталась улыбнуться. Впереди не хватало нескольких зубов.

— Страхолюдина, да? — Ее глаза наполнились слезами; крупные капли покатились по распухшим, в синяках, щекам.

Ему не нужно было спрашивать, чьих это рук дело. Ясно было одно: ее нужно немедленно везти в клинику.

Он взял женщину на руки. От нее несло, как от пивоварни, и в довершение всего явственно ощущался запах мочи и пота.

— Эй, — тихо произнес Джино. — Я тебя на минутку оставлю, вызову «скорую».

— Я не могу оставить дом, — пролепетала она. — Паоло велел остаться здесь и зарабатывать деньги, много денег.

У нее закатились глаза, и она потеряла сознание.

* * *

В клинике начали было задавать вопросы, но Джино притворился дурачком. В мозгу созрел план. На сей раз это не сойдет Паоло с рук.

После того как его заверили, что с Верой все будет в порядке, он вышел из клиники и вернулся в ее жилище. Сел на стул и три часа ждал отца.

Паоло заявился в четыре часа утра. Джино вскочил и, прежде чем Паоло сообразил, что к чему, набросился на него. «Ты… вшивый… трус! — выкрикивал он, нанося удар за ударом. — Отыгрываешься… на женщинах… и детях!.. Сволочь!»

Спустя минуту до Паоло дошло. Он только что приятно провел время в местной пивнушке, где торговали запрещенными напитками, выдул бутылочку «скотча» и приковылял домой с намерением тотчас завалиться спать. А вместо этого на него посыпались удары. Как же так? Обычно все как раз наоборот: бьет он, а не его.

Он застонал от мощного удара по голове, и содержимое бутылки изверглось из его чрева вместе со съеденным перед тем паштетом.

— Падаль! — орал его обидчик. — Слышишь меня? Ты, вонючка!

Голос показался Паоло знакомым, но он все еще не узнавал его. Новый удар в челюсть свалил его с ног.

— Только попробуй еще раз тронуть ее! — посулил голос. — Ты у меня так легко не отделаешься!

После его ухода Паоло изрыгнул из себя остатки паштета. Вера — чертова сука! Завела себе хахаля. Дайте только добраться до нее — уж он ей покажет!

* * *

Джино прибежал в свою каморку и снял испорченный костюм. Он весь дрожал, но был в приподнятом настроении. Знаменательный день!

Он сел на кровать и начал, эпизод за эпизодом, восстанавливать в памяти главные вехи последних дней. Деньги. Маленькая блондиночка. Проститутка. Вера. Паоло. Планы сколотить шайку.

Он уставился на потолок, всей душой ненавидя щели, облупившуюся штукатурку, общий дешевый вид окружающей обстановки. Ему не пришлось изведать ничего лучшего, но он видел это лучшее в кино или гуляя по Парк- и Пятой авеню, любовался роскошными особняками и супер-автомобилями с личными шоферами. Он знал: где-то существует другая жизнь. И доступ к ней давали только деньги. Большие деньги.

* * *

Уже на следующий день он начал действовать. В окрестностях орудовало несколько уличных шаек, состоявших из подростков, которые рыскали вокруг, алкая свежей крови. Самыми прославленными были «Минутчики» — они снискали это прозвище тем, что проворачивали ограбление всего за одну минуту и моментально сматывались. Джино решил было примкнуть к ним, но у них уже был свой классный шофер по имени Валачи. Джино понял, что тут ему ничего не светит.

Ирландские шайки… еврейские… смешанные… несколько банд мелких рэкетиров… остальные промышляли вооруженными налетами.

Джино хотел участвовать в какой-нибудь малочисленной шайке, откуда при желании можно будет запросто слинять. Он много слышал о парне по имени Альдо Динунцио, который пробавлялся случайными заработками вместе с еще двумя ребятами. Альдо был чертовски хитер и во всех отношениях себе на уме; ходили слухи, будто у него в Чикаго есть кузен, почти такой же знаменитый, как Капоне. Джино предложил ему работать вместе.

Альдо был не прочь. У Джино уже была какая-никакая репутация. А главное — он отличный водитель.

Они ударили по рукам за чашкой кофе у Жирного Ларри, и Альдо познакомил Джино с планом предстоящей операции. Он знал склад меховых изделий, как будто нарочно ждавший, чтобы его ограбили.

— Нужно будет работать очень быстро, — объяснял Альдо. — Сорока на хвосте принесла, что сигнализация окажется неисправной. Ты, я, еще пара ребят — и деньги у нас в кармане. Правда, придется позаботиться о ночном стороже.

— Когда? — осведомился Джино.

— Сегодня вечером. Ты готов?

— Ясное дело.

Они обсудили подробности, и Альдо отчалил. Джино хотел наведаться в клинику, но тут как раз пожаловала мисс Зазнайка с двумя подружками. Она, как обычно, задрав носик, продефилировала мимо него и, заняв место в нише, уткнулась в меню.

Джино подошел к ее столику.

— Эй, что это с тобой? Что за манеры!

Девушка подняла на него наивные, округлившиеся глаза.

— Ты собираешься учить меня правилам поведения в обществе?

Одна из подруг прыснула.

— Синди!

— Хочешь, как-нибудь сходим в кино? — предложил Джино. На него вдруг нашла непривычная робость.

— С тобой?

— Нет, с Папой Римским.

— Я не хожу с незнакомыми.

— Конечно. Но какой же я незнакомый? Мы с тобой старые друзья, верно?

— Нет, неверно.

Он состроил гримасу.

— Да кому ты нужна? — и отвалил. Дура набитая! Строит тут из себя. Не знает, от чего отказывается.

Он обернулся на девушек и увидел, что они заливаются хохотом. Дуры. Малолетки. Должно быть, лет пятнадцати-шестнадцати. Сущие несмышленыши.

Он вспомнил вчерашнюю проститутку, что он с ней проделывал. Это было восхитительно. Но еще лучше, когда за это не нужно платить.

* * *

Джино отметил свой семнадцатый день рождения новым делом, на которое пошел вместе с Альдо. Легкие деньги. Почти за месяц он заработал полторы тыщи долларов — целое состояние! Он открыл счет в банке и положил полсотни баксов, а остальное спрятал в депозитном сейфе. Этими деньгами он распорядится с умом, а не профукает, как тот первый гонорар. Хватит с него костюмов. И шлюх. Нечего привлекать внимание местных копов, которые зачастили к Жирному Ларри с внезапными проверками. В районе развелась уйма банд и участились случаи вооруженных ограблений. Копы сбились с ног.

Чтобы легализоваться, Джино поступил на работу. Доставка лекарственных препаратов. Конечно, не аспирина, а наркотиков. Двадцать «зелененьких» за пустяковый рейс. Неплохо. И не слишком хорошо. Рискованная работенка. Если его сцапают…

А с другой стороны, всякая работа сопряжена с риском. Вон, Розовый Банан чинил автомобиль, и машина соскочила с домкрата. В результате сломанная нога, три сломанных ребра, и вообще чудом остался в живых. И ради этого горбатиться за двадцать пять долларов в неделю?

Джино навестил приятеля в больнице. После его ухода там остался лежать отнюдь не Мистер Паинька.

На личном фронте ничего не изменилось. Мисс Зазнайка по-прежнему время от времени наведывалась к Жирному Ларри, но Джино не собирался нарываться на оскорбления и держался от нее подальше. Ему и так хватало девчонок, которых он приводил к себе и демонстрировал им свои сексуальные способности. А в этом деле он был артистом. Ему обязательно нужно было сделать девчонку счастливой, иначе самому было неинтересно. Джино-Таран в своем репертуаре.

Он больше не ходил к Вере. Хотел, но передумал. До него дошли слухи, что она выписалась из больницы. По правде говоря, он боялся. До смерти боялся, что Паоло так зверски изобьет жену, что ему придется вмешаться. И он может потерять контроль над собой. В тот раз он подготовился и сохранил самообладание. Но если Паоло будет трезв и даст сдачи…

Поэтому он держался в стороне. Чего не знаешь, о том душа не болит.

Из Калифорнии продолжали регулярно поступать письма от Косты. Однажды он прислал фотографию. Коста, прежде щупленький коротышка, а ныне интересный юноша, был снят вместе с собакой и сводной сестрой. Джино порадовался тому, как все обернулось. Малыш попал в другой мир — такой же нереальный для Джино, как если бы он угодил на Луну.

Через два месяца после того, как ему стукнуло семнадцать Джино был арестован возле товарного склада в Бронксе — сидя за баранкой, он ожидал Альдо и еще двоих сообщников, грузивших тюки материи на специально прихваченную тележку.

— Кто-то навел, — шепнул Альдо, когда их везли в полицию в специальном фургоне. — Нутром чую. Кому ты говорил о деле?

Джино раздраженно мотнул головой.

— Что значит кому я говорил? Никому, глупая твоя башка. Лучше себя спроси.

А вообще-то у него душа ушла в пятки. Сидеть не хотелось. И на этот раз его ждала не какая-нибудь исправительная колония, а настоящая тюряга.

 

Кэрри, 1921–1928

Уэлфер-Айленд. Грязь. Запустенение. Крысы величиной с домашнюю кошку. Протухшие продукты. Переполненная камера. Проститутки со всевозможными болезнями. Клопы. Блохи. Вши. Побои. И лесбиянки, готовые наброситься на всякую, кто не может постоять за себя.

Кэрри пришлось туго. Через две недели она подверглась нападению со стороны самозваной «королевы» камеры, рыжей, косоглазой девки со злющими глазами.

Это произошло ночью. Кэрри тщетно пыталась уснуть на своих узких нарах в тесной, душной камере. Вдруг на нее обрушилось что-то тяжелое, и чьи-то руки схватили ее за грудь.

— В чем дело? — она отчаянно пыталась вырваться.

— Заткнись и не рыпайся, — предупредила Рыжая. — Сейчас я тебя уделаю пальцами лучше всякого мужика.

— Убирайся! — прошипела Кэрри.

Рыжая безмерно удивилась.

— Смеешься? Да здесь любая даст отрезать себе левую сиську за мое доброе отношение. — Она потеребила Кэрри сосок большим и указательным пальцами. — Я сделаю тебя счастливой.

Кэрри вывернулась и скатилась на пол.

— Оставь меня в покое, слышишь, ты? Просто оставь меня в покое!

— Тупорылая негритоска! Не знаешь своего счастья. Вот уж не думала, что доживу до такого дня, когда мне даст отлуп безмозглая негритянская шлюха.

— Я не сплю с женщинами, — как выплюнула Кэрри. Вот только не посмела добавить: тем более — с жирными, с дурным запахом изо рта и явно сидящими на игле.

— В первый раз всегда страшно, — ободрила ее Рыжая. — Хочешь испытать блаженство — не рыпайся. Ясно тебе, негритоска?

Кэрри вздрогнула.

— Найди кого-нибудь другого. Я не нуждаюсь.

Она понимала: этим дело не кончится. На следующий день камера объявила ей бойкот. Все знали, что она оскорбила «королеву», и этого было достаточно. Никто не хотел неприятностей, поэтому сокамерницы дружно делали вид, будто ее не существует. Уэлфер-Айленд и так — чистилище. Теперь же он стал настоящим адом.

Ночью Кэрри лежала на своих нарах, не в силах уснуть. Она чувствовала себя страшно одинокой. Какой смысл жить? Зачем ее сюда упрятали? Почему Бог обошел ее своими милостями? Она вновь и вновь перебирала в памяти годы своей жизни и думала о том, кто она и что она. Рыжая права: она всего лишь безмозглая негритянская шлюха, и ничего больше. Как бы покончить со всем этим?

Однажды в помывочной воцарилась необычная тишина. Девушки бросали на Кэрри странные взгляды и спешили побыстрее закончить свой туалет и убраться подобру-поздорову.

Кэрри терзали недобрые предчувствия. Но они сопутствовали всей ее жизни, так что не стоило обращать внимание. Она намылила карболовым мылом все тело, под мышками, между ногами… Страсть к чистоте стала своего рода манией.

— Привет, негритоска, — появилась Рыжая в сопровождении четырех девушек.

Это были первые слова, с которыми кто-либо обратился к Кэрри за все шесть дней, прошедшие с памятного инцидента в камере.

— Знаешь что, — Рыжая вылезла из своей тюремной робы, — я решила не держать на тебя зла, потому что ты дура. — Она сняла лифчик и погладила свои огромные груди. — Хочешь пососать?

Кэрри положила мыло на место и вышла из-под струи, падавшей на нее из душа.

— Не так скоро, милочка, — две приятельницы Рыжей преградили ей дорогу.

— Кладите ее на пол, — скомандовала их повелительница. — И раздвиньте ноги.

Кэрри поняла: сопротивляться бесполезно. Ее распяли на скользком кафельном полу и держали за руки и за ноги. Рыжая ухмыльнулась.

— А теперь, безмозглая негритоска, я по доброте душевной научу тебя кое-каким трюкам.

Они продержали ее в таком положении целый час, развлекаясь тем, что запихивали внутрь ее тела все, что попадалось под руку. Рыжая сидела в сторонке и мастурбировала. Потом они с гоготом удалились. Славная утренняя потеха.

Кэрри неподвижно лежала на полу. Сверху на нее капало из душа. Она мечтала умереть. С нее достаточно. Жизнь кончена, не имеет никакого смысла.

Двумя часами позже надсмотрщица нашла ее все в той же позе, посиневшую от холода, с кровотечением из влагалища.

— Боже милосердный! Кто это сделал?

Кэрри не проронила ни звука — все две недели, пока лежала в лазарете. Выписавшись, она так же молча прошла мимо остальных девушек. Те отводили глаза и по-прежнему не заговаривали с нею. Ей было все равно. Она научилась ненавидеть. Это было очень полезное и очень сильное чувство; интуиция подсказывала сокамерницам, что с ней лучше не связываться.

Кэрри приняла решение. Отныне она будет думать только о себе, станет самой крутой, самой прожженной и высокооплачиваемой негритянской шлюхой!

* * *

Кэрри отпустили студеной зимой. Она провела на острове шесть месяцев, вдвое больше первоначального срока, но она была не сильна в цифрах и не чувствовала времени. Она потеряла восемнадцать фунтов весу, от нее остались только кожа да кости. Волосы подстрижены из-за вшей; когда паром перевозил освободившихся девушек через Ист-Ривер, она вся дрожала от холода в своем летнем платьишке.

У нее было только десять долларов, но она надеялась, что Флоренс Уильямс сберегла ее собственность, включая маленькую коробочку, в которой хранились скопленные ею шесть сотен.

В доке, куда причалил паром, толпились сутенеры и сводники. Они придирчиво осматривали девушек, точно мясные туши, и тут же вербовали тех, что сулили прибыль. Власти об этом знали, но никому не было дела.

Шлюха всегда остается шлюхой. Полиция смотрела на это сквозь пальцы.

Какой другой шанс был у этих девушек? Кто предложит им мягкую постель, новую одежду, горячую пищу и возможность честного заработка?

Кэрри все это знала. На Уэлфер-Айленде заинтересованно обсуждали, кто попадет к какому своднику. Девушки писали коротенькие напутствия: «Если увидите «Драные Порты», дайте ему за меня под зад коленом!», «Встретите тощую крысу с желтым авто — всадите в него нож. Подлый ублюдок более чем заслужил это!»

Кэрри оглянулась по сторонам. Она знала, что выглядит как настоящая уродина и не может рассчитывать на внимание. Она вдохнула побольше воздуху и выпятила грудь. Результат не замедлил сказаться: к ней тотчас подкатился какой-то смуглый белый и прогнусавил:

— Ищешь работу, а, чернушка?

Ей не понравилось «чернушка», и она покачала головой.

— Брось, — уронил сводник. — На тебя больше никто не польстится.

Она сощурила глаза.

— Видел бы ты, что у меня между ног, ты бы так не говорил, беляк! — Она повернулась к нему спиной и увидела того, кого искала. Его ни с кем не спутаешь. Высоченный негр. Совершенно лысый. В белом костюме и меховом пальто. Кэрри немало слышала о нем на острове. Его звали Уайтджек, он подбирал девочек для Мей Ли, известнейшей мадам Гарлема.

Уайтджек стоял, облокотившись на сверкающий новенький автомобиль, и жевал длинную тонкую сигару. Его не устраивала ни одна девушка.

Кэрри так и подлетела к нему.

— Извините, мистер. Вы меня не покатаете?

Он окинул ее с головы до ног ленивым, незаинтересованным взглядом. Потом — с ног до головы — чтобы быть уверенным, что он ничего не пропустил.

— Поищи в другом месте, моя радость, — наконец протянул он.

— Мне только на прошлой неделе исполнилось шестнадцать, — затараторила Кэрри. — Красивая, черная, горячая и совсем молоденькая — как раз то, чего ищут старые шалунишки. Я не новичок — работала у Флоренс Уильямс.

— Сейчас о тебе не скажешь — красивая и горячая.

— Дайте мне шанс, — клянчила она, водя руками по всему телу. — Меня приодеть да подкормить, я принесу вам бешеные бабки. Позвольте мне попробовать!

— У нас с мадам Мей первоклассное заведение. Первоклассное! Иди, тряси задом в каком-нибудь другом месте.

Мольба на лице Кэрри сменилась яростью. Ненависть, которой она научилась на острове, клокотала у нее в груди и жаждала вырваться наружу. Но Кэрри сдержалась. Пожала плечами и повернулась, чтобы уйти.

Он остановил ее, положив руку ей на плечо.

— Хочешь работать горничной?

Кэрри стряхнула эту руку и пошла дальше. Горничной! Обхохочешься! В прошлое нет возврата!

— Эй, ты! — он догнал ее, и они пошли рядом. Она почувствовала интерес к своей особе.

— Ты в самом деле работала у Флоренс Уильямс?

— Поверь. Нас было четверо: я, Билли и две белых курочки.

— Гм. — Он выпустил ей в лицо кольцо сигарного дыма. — Надеешься понравиться мадам Мей?

Кэрри знала, что к чему.

— Понравлюсь тебе — понравлюсь и ей. Кто же не знает, что все зависит от тебя?

Он расплылся в улыбке:

— Умница.

Она вернула ему улыбку:

— И совсем молоденькая.

— Залезай в авто.

— Мигом, Уайтджек.

— Откуда тебе известно мое имя?

— Кто же на острове его не знает? Ты — большой человек.

Его улыбка стала шире.

— Знаешь, что и когда сказать.

— И знаю, когда нужно держать язык за зубами.

Уайтджек расхохотался.

— Ч-черт, наконец-то попалась бабенка, у которой неплохо подвешен язык.

Кэрри вторила ему счастливым смехом.

— Еще бы!

* * *

Ее отмыли, продезинфицировали, вывели вшей, накормили и подвергли тщательному медицинскому осмотру — снаружи и внутри. Потом облачили в розовый атласный халат, и она немедленно приступила к работе.

Мадам Мей была одного роста с Уайтджеком, сластолюбивая матрона в длинном светлом вьющемся парике, который контрастировал с ее кожей цвета черного янтаря. Она была «действующей» мадам и драла бешеные деньги за свои услуги. Ей было под сорок; она стала проституткой в двенадцатилетнем возрасте.

Кэрри не показалась ей хорошенькой, но она умела видеть сквозь внешнюю оболочку.

— Если ты хочешь, можно попробовать, — сказала она Уайтджеку (Кэрри не ошибалась на его счет). — Только держись подальше от ее штанишек. Я не намерена делиться.

Уайтджек принужденно засмеялся.

— Я и не думал, мамочка.

— Черта с два ты не думал!

— А, ч-черт! Неужели, по-твоему, после тебя у меня еще остаются силы возиться с кем ни попадя?

— По-моему, ты готов возиться с любой из живущих тварей — когда меня нет поблизости.

Кэрри была твердо намерена добиться успеха. Она не спешила заключить контракт, пока не встанет на ноги. Для начала ее устраивал половинный счет. Она забрала свой скарб от Флоренс Уильямс и была счастлива увидеть свой капитал целехоньким. Флоренс даже спросила, не собирается ли она вернуться, но Кэрри пришлось отклонить ее предложение. У мадам Мей дело было поставлено на более широкую ногу, и как только Кэрри освоилась, она начала работать в режиме «нон-стоп». Ее жизненной целью стали деньги. И она рассчитывала на заначку.

Клиентура мадам Мей была более разнообразной, чем у Флоренс Уильямс. Она держала дом открытым; вместе с Кэрри на нее работали десять девушек: еще две черных, пуэрториканка, три белых, толстая мексиканка, китаянка и хорошенькая карлица по имени Люсиль.

Кэрри пришлось немало потрудиться, чтобы заткнуть за пояс остальных девушек. У нее появилось честолюбие. Она станет лучше всех!

Все ее клиенты, начиная с самого первого, приходили снова и снова. Кэрри умела дать мужчине почувствовать себя мужчиной. Они являлись с жалкими висюльками между ног, проблемами и нытьем, а уходили от нее обновленными, посвежевшими и как следует трахнутыми.

Она ненавидела их всех до одного.

Они — все до одного — ее любили.

Люсиль единственная из всех девушек начала заговаривать с Кэрри. Остальных снедала зависть.

— Я здесь уже пять лет, — делилась Люсиль. — Уайтджек нашел меня в одном задрипанном шоу. Он был очень добр ко мне, пообещал, что здесь будет лучше, — и оказался прав!

В планы Кэрри не входило завязывать дружбу с кем бы то ни было, она собиралась полностью посвятить себя работе, но Люсиль чем-то походила на нее. Обе они были отверженными и годились только на то, чем занимались.

— Когда-нибудь я смоюсь отсюда, — откровенничала Кэрри, — и открою более шикарное заведение, чем это. Лучшее в Гарлеме.

— Это мы уже слышали, — захихикала Люсиль.

— А я добьюсь, — с жаром ответила Кэрри. Конечно, она добьется. Иначе зачем все это? Или быть лучше всех, или не жить вовсе.

Ее репутация росла, как на дрожжах. Список постоянных клиентов — тоже.

— Что в тебе есть такого, чего я не заметил? — шутя спросил однажды Уайтджек.

Кэрри раздвинула губы в дежурной улыбке, но глаза оставались холодными.

— Я же тебе говорила: красивая, черная, горячая и совсем юная. Знаешь ведь, что нужно белому хрену?

Уайтджек огляделся. Они были одни в гостиной. Он как бы между прочим сунул руку ей под кимоно.

— Да, девочка, ты оказалась звездой.

— Ясное дело. Я же тебе говорила.

Он все не убирал руку с ее груди.

— Надо было оставить тебя при себе. Снять где-нибудь уютное гнездышко…

Он все больше распалялся. Кэрри скользнула понимающим взглядом по утолщению у него в брюках. Его возбудившаяся плоть рвалась наружу. Раззадорить самого Уайтджека — это кое-что значит!

Кэрри облизнула губы. Она очень похорошела и знала это.

— Почему же ты этого не сделал?

Он начал ласкать ей грудь.

— Маленькие девочки не в моем вкусе.

— Я не девочка, Уайтджек. Я прошла огонь, воду и медные трубы.

— Да уж, — он привлек ее к себе, так что она почувствовала у себя между ног его упругую твердость.

В этот самый миг в гостиную вошла мадам Мей с двумя девушками.

Уайтджек молнией отскочил от Кэрри, но от мадам Мей, с ее глазами-бусинками, ничто не могло укрыться. Она смерила его убийственным взглядом.

— За это, мой милый, полагается платить. Хочешь развлечься с этой крошкой — деньги вперед! — с неподражаемым сарказмом заявила она.

К Уайтджеку вернулось самообладание.

— В тот день, когда я заплачу за это, женщина, я буду конченым человеком.

Мадам Мей трудно было сбить с панталыку.

— Ты сам это сказал, — и она мило улыбнулась.

Девушки прыснули. Звонок с улицы положил конец этой милой домашней сцене.

В гостиную ввалились трое молодых студентов. Мадам Мей встретила их, как родных, предложила выпить и сделала все, чтобы они чувствовали себя, как дома. Она продемонстрировала им своих питомиц.

— Выбирайте на свой вкус.

Кэрри нежно улыбнулась одному и увела за собой в спальню. Он страшно нервничал: красный, весь в поту — казалось, вот-вот даст деру.

— Как тебя зовут, малыш? — промурлыкала она.

— Ген-ри.

— Ах, Ген-ри! Сейчас мы с тобой замечательно проведем время. О'кей, Ген-ри?

Он нервно кивнул. Парню было лет восемнадцать, и он ни разу не был с проституткой.

Кэрри стала раздевать его, бурно восхищаясь его хилым телом. Когда очередь дошла до трусов, она вздрогнула. Тонкий, белый, словно червяк… Она вздохнула.

— У, Ген-ри, какой ты большой и сильный мужчина! Сейчас мы с тобой позабавимся так, как и не снилось. Да, малыш? Да?

 

Джино, 1924–1927

Девятого июля 1924 года, после пятинедельного пребывания в следственном изоляторе Бронкса, Джино Сантанджело предстал перед судом, был признан виновным в попытке ограбления и схлопотал полтора года тюрьмы. Он еще легко отделался. Альдо Динунцио отхватил срок два года. Обоих отправили в «Синг-Синг».

Альдо был уверен, что их кто-то выдал, и пылал жаждой мщения.

— Кому, так твою мать, ты говорил об операции? — приставал он к каждому из подельников. — Кто знал о складе?

Те двое так же, как Джино, отрицали свою причастность к утечке информации. Однако Альдо не отставал, и наконец выяснилось, что один из них похвастался перед сестрой.

Альдо был доволен. Наконец-то есть на кого списать неудачу! «Сука! — без конца повторял он. — Должно быть, она донесла копам. Дайте мне выбраться отсюда, и эта сука пожалеет, что родилась на свет!»

Джино пытался отговорить его, но безрезультатно.

— Как только я отсюда выйду, эта сука получит свое. Вот посмотришь.

Джино усвоил, что в тюрьме лучше всего держаться одному и избегать всевозможных осложнений. Он делил камеру со стариком, обвиненным в покушении на убийство. Они старались не откровенничать друг с другом.

Старик шумно мочился в оставленное для этой цели ведро и почти каждую ночь онанировал, когда Джино еще не успел уснуть. Это было омерзительно, но постепенно Джино научился не обращать внимания. Он старался забыть о сексе, о женщинах и их теплой, манящей плоти. Его замучила почти постоянная эрекция, но он не желал облегчаться, как все. У него бывали мокрые сны, после которых он чувствовал себя раздраженным и разбитым.

Отсутствие секса он переносил тяжелее всех прочих лишений и постоянно грезил обо всех тех женщинах, с которыми будет заниматься любовью, когда выйдет на свободу. Чаще других он представлял себе миниатюрную блондиночку, которую встречал у Жирного Ларри. С тех пор, как она дала ему от ворот поворот, он ни разу не заговаривал с ней, но был уверен в успехе. Дайте только добраться до чудо-кнопки, а там… О Господи!

Коста продолжал забрасывать Джино письмами, а однажды его навестила Вера. Она плохо выглядела — так и не вставила два выбитых Паоло передних зуба, а лицо опухло от пьянства.

— Ах ты, маленький ублюдок, — попеняла она. — Память короткая, да? Ни словечка за столько месяцев. Наконец-то я тебя разыскала.

Джино страшно смутился и не мог отвести взгляд от дыры на том месте, где должны были быть зубы.

— Очень мило с твоей стороны.

— Естественно. Зачем человеку мачеха, если она не может нанести один-единственный визит? Говорю тебе, Джино, больше я сюда ни ногой. С меня хватило, когда приходилось навещать Паоло. Увидимся, когда выйдешь. Ладно?

— Где старикан?

— Этот гад стянул все мои деньги и сделал ноги. Как раз, когда я выписалась из клиники. — Она показала на свой рот и жалко улыбнулась. — Должно быть, ему не понравился мой фасад.

— У меня есть баксы — если захочешь вставить зубы.

Вера непристойно захихикала.

— Спасибо, малыш, но я вот что тебе скажу: для дела так даже лучше. Теперь я могу вытворять такие вещи — даже не верится! — Она наклонилась к разделявшей их сетке. — Тебе тоже сделаю, когда выйдешь отсюда.

Джино засмеялся.

— Брось, Вера.

— Я пошутила. Хотела немножко взбодрить тебя. Я-то ведь знаю: вы тут ни о чем, кроме секса, не думаете. Туго тебе приходится?

— Еще бы!

— Ах ты, проказник. Как всегда. — Вера встала. — Ну, мне пора. Но, Джино, большое спасибо… ты знаешь, за что. Обо мне никто никогда не заботился. Приятное чувство.

— С чего ты взяла, что это я?

— Смеешься.

* * *

В «Синг-Синге» Джино определили в строительную бригаду, и хотя приходилось вкалывать до ломоты в спине, зато подвернулась интересная компания. Он завязал связи и многое почерпнул от старших товарищей, опытных уголовников, которые прошли огонь, воду и медные трубы и хорошо знали, что почем.

Время летело довольно быстро, а так как Джино примерно себя вел, то срок ему скостили до одного года.

При освобождении Джино пришлось перенести настоящий шок, когда ему передали приглашение приемного отца Косты Зеннокотти провести с ними каникулы. У него не было выбора. Прямо из тюряги — на поезд до Калифорнии. Даже не осталось времени с кем-нибудь переспать.

Он был страшно смущен. В сущности, он почти не знал Косту — только по письмам. Черт! Что же это за чудаки, если они приглашают в гости такого, как он?

* * *

Коста с нетерпением ждал на вокзале в Сан-Франциско вместе с приемным отцом, Франклином Зеннокотти. Он немного вытянулся, нарастил мясца на косточки и, хотя все же был маловат для своих шестнадцати лет, производил приятное впечатление.

— Не знаю, правильно ли мы поступили, — в двадцатый раз произнес Франклин.

— Брось, папа, — ответил Коста. — В свое время ты дал мне шанс, не правда ли? И смотри, что вышло.

Франклин не смог удержать улыбку. Коста прав. Посмотрите, что вышло. Мальчик оказался способнее своих товарищей. В школе он неизменно получал высшие баллы, а дома доставлял много радости приемным родителям. И все же одно дело — усыновить Косту, и совсем другое — пригласить на каникулы его друга-уголовника. Но ведь это только на месяц. Коста так просил — просто умолял.

— Папа, он спас мне жизнь, и если мы сможем чем-нибудь ему помочь…

До сих пор Коста ни разу ни о чем не просил, поэтому ему было невозможно отказать.

Итак, Джино Сантанджело предстояло провести каникулы в семье Зеннокотти, и Франклин от всей души молил Бога, чтобы не сбылись его предчувствия и этот поступок не обернулся роковой ошибкой.

* * *

Джино вышел из вагона с высоко поднятой головой — что должно было скрыть его нервозность. Он потрогал шрам на щеке и порадовался яркому солнечному свету. Затем снял куртку и, скомкав, сунул под мышку. Ему тотчас шибанул в нос запах собственного пота, и он поспешил снова надеть ее.

Он сразу узнал Косту, а этот сопляк — нет. Наверное, Джино здорово изменился, выглядел старше своих лет. Ему давали гораздо больше девятнадцати.

У него было время разглядеть Косту и мужчину рядом с ним. Какие же они… чистенькие. Это слово было единственным, какое пришло ему в голову.

Он храбро двинулся навстречу, и Коста наконец узнал его.

— Джино! — закричал он и, к его величайшему смущению, подбежал и заключил его в объятия. Черт! Может, прошлый опыт сделал парнишку голубым?

— Как я рад тебя видеть! — взволнованно поведал Коста. — Познакомься с моим отцом, — он подтащил Джино к Франклину Зеннокотти. Тот принужденно улыбнулся.

Джино понял его взгляд. Мол, ты не внушаешь мне доверия. С какой стати я должен с тобой разговаривать?

— Привет, — сказал он, протягивая руку. — Рад познакомиться.

По пути он узнал массу вещей, которые его абсолютно не интересовали. Соревнования по плаванию и теннисные клубы, и черт знает, что еще. Что действительно произвело на него впечатление, так это новенький сверкающий «кадиллак», который вез их с вокзала. Вот бы покрутить баранку!

Дом был прямо как в каком-нибудь голливудском фильме. Огромный, с колоннами и окантованными свинцом ставнями. Позади него расположился бассейн. Мать Косты засуетилась, угощая его лимонадом и пирожными и настаивая, чтобы он снял куртку.

Боже праведный! Ну и обстановочка!

Он цеплялся за свою куртку, слопал несколько пирожных, и Коста повел показать ему комнату. Джино извертелся на пятках, суя нос во все углы. Прекрасный вид из окна. Огромная кровать. Ванная с туалетом.

— Иисусе Христе! — то и дело восклицал он. — Да ты тут действительно катаешься, как сыр в масле, малыш.

— Откуда у тебя этот шрам? — выпалил Коста, просто чтобы что-то сказать.

Джино нахмурился.

— Что, очень заметно?

— Не то чтобы очень, — Коста уткнулся взглядом в ковер. Дернуло же его!

Джино фыркнул и подошел к зеркалу в ванной.

— Да, действительно. Чертовы врачи схалтурили.

— Да нет, почти не видно, — оправдывался Коста.

— Дерьмо собачье. Еще как видно!

— Ш-ш! Если мама с папой услышат, как ты выражаешься, они в два счета вышвырнут тебя на улицу.

Джино сощурил глаза. Ну и влип же он!

* * *

Оказалось, что он ошибался насчет Косты. Парнишка был невыносим. До того правильный, что аж тошно. И никакой не педик. Он даже ни разу не целовался, не говоря уж о чем-то еще. Джино чувствовал себя обязанным что-то предпринять. Кому пойдет на пользу — столько плавать и играть в теннис? Немного траханья внесет в жизнь Косты приятное разнообразие.

— Эй, — сказал он Косте, — где-нибудь поблизости обязательно должен быть бордель. — Ему самому срочно требовалась баба, иначе он не выложил бы это в столь откровенной форме.

— Бордель? — Коста залился краской.

— А, брось стесняться. Пошли вместе. Пойми, малыш: если я сейчас же не затрахаю какую-нибудь шлюху, я взорвусь — и все дела.

В Косте боролись любопытство и страх. Он знал неподалеку один публичный дом — возле верфи. Двое его друзей там побывали и рассказывали невообразимые вещи.

— Сегодня после ужина скажем, что идем в кино, — предложил Джино.

Коста пришел в нескрываемое возбуждение. За ужином мать встревожилась.

— Ты весь горишь, дорогой. Ты хорошо себя чувствуешь?

— Да, мама, очень хорошо, — быстро ответил Коста, бросая тревожный взгляд на Джино.

Франклин перехватил этот взгляд.

— Может, вам лучше не ходить в кино, а остаться дома?

— Нет-нет, — запротестовал Коста. — Со мной все в порядке.

Франклин промокнул рот салфеткой.

— Только не задерживайтесь слишком поздно. Я разрешил вам на весь этот месяц забыть об учебе, но это не означает, что нужно веселиться до упаду.

— Папа, да с тех пор, как приехал Джино, мы всего второй раз выходим на улицу!

Франклин строго посмотрел на приемного сына.

— Джино приехал в Сан-Франциско не затем, чтобы развлекаться, а чтобы мы могли дать ему представление о нормальной жизни в семье. Я уверен, он уже многое понял. — Он перевел взгляд проницательных глаз на Джино. — Разве не так? У тебя нет такого чувства, что ты научился уважать других людей и заботиться о них?

— Я всегда заботился о других, — парировал тот.

— О тех, кого грабил?

— Ну… Я же их не знал. Взрослые парни… Они-то знают, что к чему, и всегда готовы к тому, чтобы их пощипали.

Франклин бросил быстрый взгляд на Косту.

— Видишь, сынок, как рассуждают… деклассированные элементы. Я надеялся, что с нашей помощью Джино посмотрит на вещи по-другому. Поймет, что никто не хочет, чтобы его пощипали, как он выражается. Любой уважающий себя бизнесмен трудится в поте лица своего…

— Дерь…

— Прошу прощения? — холодно осведомился Франклин.

Джино поперхнулся.

— Что-то попало в дыхалку.

Коста резво вскочил на ноги.

— Нам пора идти.

* * *

Публичный дом возле верфи принес Джино разочарование. Он с первого взгляда понял, что хорошего ждать не приходится.

Его худшие опасения подтвердились, едва он взглянул на женщину, открывшую им дверь. У нее была прыщавая кожа, потрескавшиеся губы и плохо сидевший парик. Она подмигнула парням и затащила их внутрь дома.

— Два симпатичных богатеньких джентльмена хотят хорошо провести время, а? — Ее линялое платье явно знавало лучшие времена; груди обвисли.

— Десять баксов с носа. Кто первый?

— Э, погоди, — запротестовал Джино. — Где девочки?

— Здесь работала еще одна — пару месяцев назад. Она вышла замуж. Осталась только я, малыш. — Женщина положила руку ему на плечо. — Ты будешь первым?

Он стряхнул ее руку.

— Нет, не я.

Женщина повернулась к Косте.

— Деньги на стол, я должна убедиться.

Коста неуклюже полез в карман.

— Погоди-ка, — сказал Джино. — Мне нужно потолковать с моим другом. — Он повернулся к женщине спиной и быстро зашептал: — Давай рвать когти. Кому нужна эта кляча?

Коста вспыхнул.

— Мне.

— Иисусе Христе! — Джино расхохотался. — Ну, если уж так приспичило.

Коста достал, наконец, деньги. Проститутка схватила его за руку и потащила в соседнюю комнату.

Через несколько минут она вышла, оправляя юбку.

— Ну что, теперь ты?

— Как-нибудь в другой раз.

На улице оба схватились за животы.

— Как ты мог — с этой свиньей?

Коста сиял.

— Все нормально, Джино. Ей-Богу. Вряд ли я решился бы с кем-нибудь помоложе и покрасивее. А так — я ни капельки не стеснялся. И, знаешь, мне понравилось.

Джино хлопнул его по плечу.

— Еще бы.

В субботу они с Костой купались в море возле верфи. А вернувшись, увидели в холле девушку — самую красивую из всех, кого Джино приходилось встречать. Хрупкую, с очень светлыми, почти белыми волосами и ясными голубыми глазами.

— Это моя сестра Леонора, — сказал Коста.

Впервые в жизни Джино отреагировал на девушку не нижней частью тела, а головой. Она была такая… нежная. Ни на кого не похожая. И думалось о ней так, как ни о ком другом.

— Рада познакомиться с тобой, Джино, — она протянула ему тонкую руку. — Коста нам все уши прожужжал.

— Ага. — Больше ему ничего не приходило на ум. Он вылупился на нее, как какой-нибудь сопляк. Кажется, это был знаменательнейший момент его жизни.

За две недели он видел ее всего пару раз. Леонора училась в пансионе для юных леди и возвращалась домой только на уик-энд. Откуда тут было взяться любви? И однако, это была любовь.

Они ни разу не виделись наедине. Даже не поговорили толком. И все-таки она знала о его чувствах, он был уверен в этом. Иногда он ловил на себе ее взгляд за обеденным столом; нежные губы трепетали; крохотная ручка отбрасывала локон со лба.

Джино не вожделел к ней — то было совсем иное чувство. Ему хотелось заботиться и оберегать ее. Может быть, даже жениться на ней.

Дьявол! Такая мысль вызвала у него усмешку. Вы только посмотрите на этого уголовника без какой бы то ни было реальной перспективы в жизни. После оплаты услуг адвоката, которого он нанял для ведения своих дел, у него еще оставалось две тысячи долларов. Не Бог весть какое состояние, но все-таки кое-что. И у него есть честолюбие. Неважно, каким путем — законным или не очень, — но он добьется успеха. И тогда настанет день, когда он захочет, чтобы Леонора всегда была рядом.

Наконец ему представился случай открыть ей свои планы. Еще две недели — и поезд умчит его в Нью-Йорк. Миссис Зеннокотти прониклась к нему симпатией. Правда, со стариком Зеннокотти несколько другая история. О да, он вежлив, даже великодушен, но глаза выдают его истинное отношение. Он ждет не дождется, чтобы Джино как можно скорее исчез из его жизни. Это написано у него на лице.

* * *

Леонора Зеннокотти понимала, что чувствует Джино, когда смотрит на нее. Это пугало и одновременно приятно волновало.

— По-моему, он хороший, — делилась она с лучшей подругой Дженнифер. — Но он никогда ничего не говорит — просто таращится с другого конца стола. Что мне делать?

Дженнифер находила ситуацию в высшей степени романтичной.

— Жалко, что на меня никто не таращится, — сетовала она. — Коста даже не знает о моем существовании.

— Да брось ты — Коста! Он моложе тебя. Как ты можешь им интересоваться?

— Только на семь месяцев моложе, и он мне очень нравится. Ты же знаешь.

— Тогда поехали к нам на уик-энд. Будет настоящий кайф.

Леонора взяла с собой Дженнифер, и в этот же вечер за обеденным столом имела место интенсивная перестрелка взглядами. Мэри и Франклин Зеннокотти и не подозревали о страстях, пылавших в груди тинейджеров. У главы семейства разболелась голова, и он удалился в свою комнату еще до того, как подали кофе; Мэри не замедлила последовать за ним.

Так Джино в первый раз оказался в обществе Леоноры без неусыпного контроля старших.

— Как дела? — заикаясь, спросил он. — Как учеба?

Она облизнула бледные губы.

— Спасибо, хорошо. А ты как? Нравится в Сан-Франциско?

— Джино в полном восторге, — ответил за него Коста.

Леонора усмехнулась. С приездом Джино Коста сильно изменился — в лучшую сторону. Плохо, однако, что он взял моду отвечать за приятеля.

Дженнифер первой нарушила наступившее молчание.

— Что, если нам искупаться в бассейне? Мне лично очень жарко.

— Ага, — согласился Джино. — Отличная идея.

— Папа будет против, — начала Леонора, но Коста перебил ее:

— Папа не узнает. Он принял свои таблетки от головной боли. Так что, если мы будем не слишком шуметь…

— А почему, собственно, в бассейне? — удивился Джино. — Можно пойти на пляж возле верфи, тогда не надо будет беспокоиться, как бы не наделать лишнего шума.

— Да-да! — обрадовалась Дженнифер. — Идемте!

— Нам не разрешают уходить из дома, — пожаловалась Леонора.

Джино не мог отвести от нее глаз.

— Неужели тебе не хочется познакомиться поближе?

Она была охвачена трепетом и поэтому легко уступила.

— Сейчас, только схожу за купальником. Идем, Дженнифер, я одолжу тебе один из моих. Переоденемся у меня в спальне, а сверху наденем платья.

— Вот и умницы, — одобрил Джино.

Полчаса спустя они уже барахтались в мутной воде дока.

— Здорово! — взвизгивала Дженнифер. — Коста, давай в догонялки!

Джино приблизился к Леоноре. Она заколола волосы на макушке, и они пошлепали по воде вдоль рядов рыбацких лодок.

— Я не очень-то силен по части слов, — начал он, — но хочу, чтобы ты знала о моих чувствах.

У Леоноры участился пульс.

— Да?

— Видишь ли… Господи, откуда мне знать, что такое любовь? Но… Полагаю, это что-то вроде инфекции, и я ее подцепил. — Он взял Леонору за руку. — Честное слово.

— Понимаю, — пролепетала она. — Я, кажется, тоже.

Джино захлебнулся от счастья. Никогда в жизни он не испытывал ничего подобного.

Он бережно взял обеими ладонями ее лицо и поцеловал Леонору в губы.

Он старательно избегал телесного контакта, но, возвращая поцелуй, девушка крепко прижалась к нему, и он почувствовал мягкую грудь, теплые бедра и понял, что она, должно быть, тоже ощутила его отвердевшую — несмотря на холодную воду — плоть.

— Я люблю тебя, — бормотал он между поцелуями. — Люблю, люблю, люблю тебя!

— Я тоже, Джино. Ох, я тоже!..

Его руки сами нашли ее груди, и она его не оттолкнула. После выхода из тюрьмы он еще ни разу не был с женщиной, но ведь это Леонора! Джино полностью сохранил контроль над природными инстинктами.

— Нет! — выдохнул он. — Я так не хочу!

— Почему, Джино? Будем делать все, что хотим! — Она страстно поцеловала его. — Со мной никогда еще так не было.

К ним подбежали, брызгаясь, Коста и Дженнифер.

— Мне скучно, — посетовала Дженнифер. — Я думала, мы поплаваем наперегонки.

— Само собой, — сказал Джино.

— Конечно, — немного задыхаясь, произнесла Леонора.

— Давайте, вы первые. А потом мы.

— Нет, вы первые.

— Лучше пошли домой, — скучным голосом предложил Коста. Он видел, как при их приближении Джино с Леонорой отпрянули друг от друга, и чувствовал себя не в своей тарелке. Друг явно злоупотребил ситуацией.

— Да, пошли, — легко согласился Джино. — Становится прохладно, а вода довольно противная.

Все четверо выбрались на берег.

— Забыли захватить полотенца, — простонала Леонора.

Пришлось надеть платья, свитеры и брюки прямо на мокрое тело. Всю дорогу до дома они тряслись от холода. Коста с Дженнифер ушли вперед. Джино покровительственным жестом обнял Леонору за плечи.

— Слушай. Мы только недавно познакомились, но я знаю: у нас все будет по-хорошему. Я это сразу понял, с первого взгляда.

— Я тоже. Сразу почувствовала, что ты родной и близкий. Как никто, даже родители.

— Я не ангел, — признался он, — и делал много такого, чего не следовало. Но вообще-то я не плохой. Просто до сих пор до меня никому не было дела.

— Мне есть до тебя дело, — тихо сказала она.

Он сжал девичье плечо и твердо произнес:

— Мы поженимся, это точно.

Коста оглянулся на них.

— Эй, поторапливайтесь!

— Как же нам быть? — прошептала Леонора. — Папа ни за что не разрешит.

— Не волнуйся. Мы поженимся. Даю тебе честное слово.

— Они скажут, я еще слишком молода. А у тебя нет денег и…

Джино снова взял в ладони ее лицо.

— Перестань. Просто перестань, о'кей? Мы обязательно поженимся. Может быть, не сейчас, но как только я встану на ноги. Придется немного подождать. Это будет нелегко, но мы выдержим. Правда?

Ее прекрасные голубые глаза счастливо сияли.

— Конечно, Джино.

Он наклонился, чтобы вновь прильнуть к ее губам.

Коста увидел, что они делают, и, подбежав, бросился их разнимать.

— Иисусе Христе! — воскликнул он, пользуясь излюбленным выражением Джино. — Чем это вы занимаетесь?

Его сводная сестра захихикала.

— Мы влюблены, братишка, влюблены!

— Не может быть!

— Как замечательно! — обрадовалась Дженнифер.

Джино глупо улыбнулся.

— Я намереваюсь жениться. Можете вы себе это представить?

— Не могу, — отрубил Коста. — Не знаю, что на тебя нашло. Должно быть, ты спятил.

Джино стоял на своем.

— Вы бы нас лучше поздравили. Коста, я — твой лучший друг, а Леонора — сестра. Ты должен прыгать до небес от счастья.

— Джино, — твердо произнес Коста. — Подумай своей головой. Что скажет папа?

Друг заносчиво тряхнул черными кудрями.

— Не будем пока им говорить. Я вернусь в Нью-Йорк, заработаю кучу денег и приеду за Леонорой. Никто не станет возражать, если я разбогатею.

Коста ошеломленно покачал головой. Он не верил своим ушам, и ему было страшно. Происходящее чревато серьезными осложнениями. Он трезво смотрел на жизнь и понимал, что, стоит только отцу что-нибудь заподозрить, он тотчас отправит Джино в Нью-Йорк — первым попавшимся поездом. Навсегда вышвырнет из Сан-Франциско и из их жизни.

Джино, Леонора и Дженнифер приплясывали на ходу; с них ручьями лилась вода.

— Идемте, — строго сказал Коста.

— Ну и зануда же ты, — упрекнул Джино. — Тебе что, не нравятся приключения?

— Только со счастливым концом, — мрачно ответил Коста. Он вдруг показался себе гораздо старше своих шестнадцати лет.

— Будет тебе счастливый конец, — пообещал Джино. — Я — Джино Сантанджело и уж если что-то знаю, то знаю. Можешь поверить, это так и есть.

Коста кивнул.

— Хочу надеяться. — Но в глубине души он знал, что его друг заблуждается.

* * *

Джино вернулся в Нью-Йорк весь во власти честолюбия. Впервые в жизни ему было ради чего стараться. Его ждет Леонора. Будущее в их руках.

Остаток каникул в Сан-Франциско пролетел, как волшебный сон, хотя за это время они с Леонорой почти не оставались наедине. Однако глазами они сказали друг другу столько, сколько другие не успевают сказать за всю жизнь.

Даже до Косты начало доходить, что это серьезно.

Накануне отъезда Джино ухитрился проникнуть в спальню Леоноры, и они долго строили планы на будущее. И целовались — сначала целомудренно, а затем все более страстно.

— Можешь взять меня, если хочешь, — выдохнула Леонора. — Я еще не… ну, ты понимаешь. Но с тобой, Джино… Я не хочу, чтобы ты… с другими женщинами. У мужчин бывают потребности…

Он заставил себя отстраниться.

— Ничего, я подожду.

— Но, Джино, в этом нет нужды. — У Леоноры пылали щеки. — Мы же любим друг друга, а если двое любят, в этом нет ничего плохого. Ведь так?

Он смотрел на нее, такую красивую, нежную, соблазнительную, и чувствовал, что у него вот-вот лопнут брюки.

— Нет ничего плохого, — подтвердил он. — Но нам есть что беречь.

Кто бы мог подумать, что Джино-Таран впадет в сентиментальность?

Сам он — в последнюю очередь.

В Нью-Йорке он первым делом снял другую комнату, в двух кварталах от своего прежнего жилья и тоже недалеко от свалки. Но он приходил только ночевать, а утром снова уходил на работу. Приходилось экономить каждый доллар и каждый цент. У него все еще оставался счет в банке — там лежало семьдесят пять баксов. Но основной капитал — больше двух тысяч новенькими, хрустящими бумажками — хранился в депозитном сейфе. Джино поставил перед собой задачу заработать много больше, только тогда он получит право на Леонору. Франклин Зеннокотти ни за что не отдаст ему свою дочь, если Джино не сможет обеспечить ей привычный образ жизни.

Его следующим шагом было отправиться к Жирному Ларри и узнать, что тут творится. Народу было полно, однако он не встретил никого из знакомых — одних желторотых юнцов за молочными коктейлями.

— Где наши? — спросил он Жирного Ларри.

Тот бросил вороватый взгляд по сторонам.

— Многое изменилось. Зайди с черного хода и стукни два раза.

Джино присвистнул. Жирный Ларри тоже начал приторговывать запрещенными спиртными напитками. Он зашел с черного хода, спустился по небольшой лестнице, ведущей в бывший подвал, и очутился в слабо освещенном баре. Четверо музыкантов наигрывали джазовые мелодии; между столиками сновали длинноногие полураздетые официантки. Должно быть, переоборудование подвала влетело Жирному Ларри в копеечку.

За одним из столов восседал Розовый Банан в шикарном костюме в полоску, с сигарой в толстых губах и стаканом дешевого ликера в руке, из которого он поил устроившуюся у него на коленях маленькую блондинку.

Да уж не мисс Зазнайка ли это? Теперь она выглядела гораздо старше благодаря помаде и перманенту, — но все такой же заносчивой. Мисс Зазнайка. Девушка, которая полностью владела его мыслями, пока он не встретил Леонору. Теперь она стала больше походить на женщину — и дешевку.

— Эй, Розовый Банан! — Джино начал пробираться к ним.

Старый приятель вскочил на ноги.

— Джино! Когда тебя выпустили? Как дела?

Джино скорчил гримасу.

— Ну, что тебе сказать, старина? Если коротко, то я бы не рекомендовал это место для проведения летних каникул.

Розовый Банан заржал и заключил Джино в объятия.

— Сейчас закажу тебе выпивку, и ты все расскажешь.

— Прошу прощения, — резко вклинилась мисс Зазнайка, дергая Банана за рукав.

— Ах да. Джино, ты помнишь Синди?

— Само собой. Она всегда была такая ласковая — как же мне забыть?

Синди уставилась на него.

— Ага, вспомнила. Джино Сантанджело. Д-Ж-И-Н-О. Не ты ли обещал, что я о тебе еще услышу?

— Точно, куколка, — он перестал обращать на нее внимание и повернулся к Банану. — Ну, ты даешь! Видно, у тебя неплохо идут дела. Когда мы виделись в последний раз, ты валялся на больничной койке с парочкой переломов. Что произошло?

Розовый Банан постучал себя по голове.

— Просто я поумнел. Помнишь, что ты сказал мне в больнице? Кому нужно копаться в чужом дерьме! Я поразмыслил и решил, что ты прав. И теперь я — большой человек, Джино. Можешь мне поверить. Большой человек.

Они сели, и Розовый Банан щелкнул пальцами, подзывая официантку.

— Чем же ты занимаешься? — допытывался Джино.

Приятель опустил глаза.

— Оказываю кое-какие услуги… разным важным шишкам.

Джино молчал. «Услуги»… Это может означать все что угодно. Не стоит давить на Банана. Они обсудят это с глазу на глаз, без Синди, которая теперь жарко дышит в затылок.

— Мы с Синди живем вместе, — сообщил Банан. — В хорошенькой квартирке на Сто десятой улице.

— Да, у вас тут действительно большие перемены. Вот уж от кого не ожидал, так это от тебя.

— Это еще почему? — окрысилась Синди.

Она погрубела, но была все так же хороша.

Джино пожал плечами.

— Не знаю. Просто мне так казалось. — Не скажешь ведь, что Банан отнюдь не тот человек, который мог заарканить приличную юбку. Он решил сменить тему. — Больше не ходишь в школу, а, крошка?

Синди облизнула ярко накрашенные губы.

— Я всегда ее ненавидела, так же, как и дом моих родителей. Взяла вот и бросила и то, и другое сразу. Мне семнадцать лет, что хочу, то и делаю. Это моя жизнь, не так ли?

Семнадцать. Столько же, сколько Леоноре. Но какая между ними разница! Синди — прожженная, размалеванная, доступная. И Леонора — нежная, красивая, нетронутая.

— Видишься с Катто? — спросил он Розового Банана.

— Катто! — Банан с отвращением выплюнул это имя. — Дурак набитый! Все еще сосет мамкину титьку!

— Что ты хочешь сказать?

— Что он болван. Сам не знает, чего хочет. Так до сих пор и вкалывает со своим стариком на свалке. И называет это чистыми деньгами. Плевал я на него!

— Я хочу танцевать! — потребовала Синди.

— Подожди, еще потанцуем.

— Я хочу сейчас!

Розовый Банан заколебался.

— Ладно, пошли.

Джино наблюдал за тем, как они идут на круг. Потом окинул взглядом все помещение бара. В углу Жирный Ларри беседовал с человеком, в котором Джино узнал Эдди-Зверя. Здесь же расположились еще несколько бандюг. Нетрудно будет завязать нужные связи.

Он потягивал «скотч» и смотрел, как танцуют Синди и Розовый Банан.

Бывшая мисс Зазнайка устроила целый спектакль, отчаянно виляя задом и выпячивая маленькие грудки. По-прежнему соблазнительная. Но ему начхать. У него есть Леонора — она стоит дюжины таких, как Синди.

* * *

На другой день Джино пошел проведать Катто. Тот жил в полуразвалившемся многоквартирном доме, в трех комнатах, вместе с отцом, матерью и четырьмя братьями и сестрами. Джино всегда был здесь желанным гостем.

Он поцеловал измученную заботами мать Катто.

— Миссис Боннио, Катто дома?

— Джино! Когда ты вернулся?

— Вчера. Я был в Сан-Франциско.

— А я думала, что в тюрьме, разбойник ты этакий! — она любовно погладила его по голове и крикнула: — Катто! Иди, посмотри, кто пришел!.. Останешься ужинать?

Явился Катто. Он сильно сутулился, и от него все так же воняло.

— Джино! Ах ты, бродяга! Мы по тебе соскучились.

Они обнялись. Вонь не смущала Джино: он вырос среди подобных запахов.

Ужин здесь был семейным ритуалом, и Джино чувствовал себя совсем как дома. Потом они с Катто потолковали о прежних временах. Джино спросил:

— Что случилось с Бананом? Весь цветет и пахнет. Как получилось, что он зашибает бабки, а ты нюхаешь дерьмо на свалке?

Катто посуровел.

— А ты разве не слышал?

— О чем?

— О том, почему он цветет и пахнет?

— Если бы слышал, так не спрашивал бы. — Но Катто не успел открыть рот, как Джино уже знал, в чем дело.

— Он убивает людей, — просто сказал Катто. — За деньги. Ему дают пятьсот баксов и предлагают с тобой разделаться. И все — ты покойник.

Джино молчал. Не то чтобы он был в шоке. Насилие давно стало частью жизни. Но Розовый Банан — киллер? Это не укладывалось в голове.

Катто сплюнул.

— Я с ним больше не вожусь. И тебе не советую, если у тебя есть голова на плечах.

Голова головой, а друг другом. Кто знает, что его ждет в будущем и когда человеку может понадобиться помощь старого кореша?

* * *

Старик закашлялся и выплюнул мокроту в скомканный платок.

Джино не отрывался от листа бумаги, аккуратно копируя написанное стариком:

«Милая Леонора, моя бесценная любовь!..»

Это было четвертое письмо за многие недели. В свое время, испытывая жгучий стыд за свою безграмотность, Джино обратился к этому старику, мистеру Пуласки, чтобы тот научил его орфографии и пунктуации. Благо комната мистера Пуласки была как раз над его новым жилищем. Это обходилось Джино в несколько долларов за письмо. Кроме того, общаясь с мистером Пуласки, он узнавал много нового.

Леонора прислала два ответных письма на надушенной розовой бумаге, и Джино всюду носил их с собой. Коста тоже писал, всякий раз умоляя не забывать о последнем разговоре с Франклином Зеннокотти перед отъездом из Сан-Франциско. Джино прекрасно помнил эту душеспасительную беседу. Франклин завел его в свой кабинет и прочел лекцию о том, как он должен распорядиться своей жизнью. Нарушать закон невыгодно, и все такое прочее.

Нарушать закон очень даже выгодно — в этом Джино убедился на собственном опыте. Вернувшись в Нью-Йорк, он быстро сумел добавить к двум тысячам в депозитном сейфе еще столько же. Только-то и дела, что крутить баранку краденого автомобиля. Один раз они ограбили банк, другой — меховой склад. Непыльная работенка! Оба раза он был очень осторожен, потому что ему меньше всего улыбалось снова загреметь в каталажку.

Его репутация одного из самых ловких и опытных «водил» Нью-Йорка неуклонно росла. Джино обращался с машиной, как с женщиной — чрезвычайно искусно. Но его амбиции простирались дальше карьеры водителя, тем более что эта работа — на открытом воздухе и крайне опасна. Чего он действительно хотел, это поучаствовать в какой-нибудь контрабандной операции — вот где настоящие деньги! Его кумирами стали такие парни, как Мейер Лански, Багси Сигель и особенно Лючания. Все они начинали с нуля, а посмотрите-ка на них сейчас!

— Закончил? — спросил мистер Пуласки.

— Ага. — Джино заклеил конверт и порылся в заднем кармане брюк в поисках денег.

— На следующей неделе в то же время?

— Само собой.

— Можно позавидовать твоей девушке.

Джино был польщен.

— Вы так думаете?

— Сейчас мало кто пишет такие письма.

— Правда? — Джино ухмыльнулся. — Все очень просто, папаша. Я люблю ее.

Старик пощелкал искусственными зубами.

— Как это приятно — любить! Мы с женой были женаты шестьдесят два года, прежде чем она умерла, — у него дрогнул голос. — Она говорила, что устала жить, так что все к лучшему. Я каждую неделю бываю на ее могиле.

Джино достал из кармана лишних два доллара.

— Купите ей от меня цветов, папаша.

Старик растрогался.

— Спасибо. Она больше всего любила лилии.

— Вот и замечательно.

Джино вразвалку шел по улице. Как всегда после того, как они писали Леоноре, у него было приподнятое настроение. Кроме того, великий Лючания снова назначил встречу. Значит, его дела идут в гору.

* * *

На этот раз встреча состоялась не на заднем сиденье «кадиллака», а в закрытом для посторонних баре Жирного Ларри. Лючания ложкой ел мороженое, а Эдди-Зверь и еще двое крепких парней стояли на стреме.

— Присаживайся.

Лючания был настроен дружелюбно и сразу перешел к делу. Ему опять понадобились местные рекруты, и он поинтересовался, не хочет ли Джино вступить в его организацию.

Конечно, Джино был польщен, хотя и знал, что в тот же день несколько других ребят получили такое же предложение.

— У меня свои планы, — признался он.

Лючания поднял брови.

— Хорошо иметь честолюбие, пока не стоишь ни у кого на дороге.

Джино покачал головой.

— Ни в коем случае. Мои планы просты.

Да. Его планы просты. Всего-навсего единолично завладеть империей бутлегеров. Ему казалось, что он знает способ добиться успеха.

Альдо Динунцио вышел из тюрьмы и рвался в бой. Джино давно его дожидался.

— У тебя — связи, у меня — идеи.

— Погоди говорить о деле. Мне нужно сначала поквитаться с той сукой, из-за которой нас сцапали.

— Конечно, конечно. Но как ты можешь быть уверен, что это она?

— Уверен, так твою мать! — рявкнул Альдо. — Если ты со мной, так пошли.

Джино решил сопровождать приятеля в надежде помешать ему совершить поступок, в котором он потом будет раскаиваться. Он нуждался в Альдо и не хотел, чтобы того снова упекли за решетку. Двоюродный брат Альдо, Энцо Боннатти, стал большим человеком в Чикаго, и Джино рассчитывал на сотрудничество.

Альдо разыскивал девушку по имени Барбара — она работала в банке, жила с родителями и братом в маленьком, чистеньком домике в Малой Италии и была помолвлена с полицейским.

— Поганый коп! — костерил его Альдо. — Ему я тоже оторву яйца!

Они отправились к банку и подождали на улице до закрытия. Альдо останавливал каждую девушку и задавал вопрос: «Ты — Барбара Риккадди? Ты? Ты?»

Она оказалась седьмой по счету — высокая, с каштановыми волосами, веснушчатым лицом, в очках и чересчур длинной юбке. На вопрос Альдо она нахально заявила:

— Да, это я. А ты, полагаю, Альдо Динунцио? Я слышала, что ты хочешь со мной сделать, и позволь тебе сказать…

Альдо был ошарашен. Он впервые в жизни встретил такой отпор. Девушка закончила свой монолог и пошла прочь, высоко задрав голову, ничуть не испуганная и торжествующая.

— Боже милостивый! — воскликнул Альдо. — Вот что я называю настоящей женщиной!

К счастью для Джино, Альдо Динунцио теперь тоже горел желанием добиться успеха!

 

Кэрри, 1928

Проблема заключалась в том, чтобы держать Уайтджека на расстоянии. На самом же деле это была никакая не проблема, потому что Кэрри чувствовала, что ей этого вовсе не хочется. С какой стати? Только потому, что на нем стоит клеймо: «Личная собственность мадам Мей»? Да мадам Мей была последней, перед кем у Кэрри тряслись поджилки! Старая ведьма! На днях ей стукнет сорок, это уже преклонный возраст.

Кроме того, Кэрри осточертело отдавать половину заработка. Пора линять отсюда. А чтобы слинять, ей нужен был Уайтджек.

Конечно, он распускал руки только в отсутствие мадам Мей.

— Что с твоими яйцами, босс? — вызывающе спросила однажды Кэрри. — Боишься, что Большая Мама их оттяпает?

Уайтджек ухмыльнулся. У него были превосходные зубы, хотя улыбку портил единственный золотой — как раз посередке. Результат давней размолвки с мадам Мей. Они уже десять лет были вместе — с того самого дня, когда он зашел к ней в бордель отметить свое двадцатилетие.

Тут-то она его и подцепила. А теперь ему пудрит мозги эта малышка Кэрри.

Она все еще тощая, как оголодавший кролик. Однако у нее самая соблазнительная грудь в этой части Гарлема. И чем она так завораживает своих клиентов, что они потом не хотят никаких других девушек? Что там у нее за капкан такой между ногами? Длинный сластолюбивый приятель внизу живота твердил Уайтджеку: нужно самолично убедиться!

— Уж как-нибудь сам позабочусь о своих яйцах, — миролюбиво молвил он. — Но, Бог ты мой, что случилось с твоим ротиком? Что-то ты разболталась с тех пор, как полгода назад поступила сюда работать. Тогда ты была таким худющим цыпленочком, который никому не смел сказать: «Бу-у-у».

— У меня «случилось» не только с ротиком, босс. Пожалуй, я скоро отсюда съеду.

— Ты говорила мадам Мей?

— Нет. Зачем? Уж меня-то она не держит на привязи, как некоторых!

Ну, эта сучка его достала! Вечно подчеркивает, что он альфонс.

— Меня тоже.

— Ха! — засмеялась Кэрри. — Большой Мистер Уайтджек. Босс. Знаем, знаем, кто тут настоящий мужчина!

Он рассвирепел.

— Ни хрена ты не знаешь!

— Ха!

Он схватил Кэрри за руку.

— Не распускай губки, девочка! Ни те, ни другие!

— Только не говори, что я тебя завожу, мистер Ледышка!

Он понимал, что ходит по краю пропасти, но что за ад! Надо же усмирить эту сучку! Уайтджек впился поцелуем ей в рот, энергично работая языком. Кэрри всем телом прижалась к нему, в своем тоненьком кимоно.

Он был близок к тому, чтобы утратить контроль над собой, но остатки разума твердили: как бы не влипнуть в историю! Большая Мама в отъезде, но по дому бродят свободные девушки — вдруг они заглянут сюда? Ч-черт! Кто же надеется на сохранение тайны в борделе?

— Давай, босс, давай его сюда! — продолжала дразнить Кэрри. — Я же знаю, что он только того и ждет! — Она начала расстегивать пуговицы у него на брюках. Уайтджек не сопротивлялся, а терпеливо ждал, пока его приятель не вырвется на свободу. Ну, он ей даст прикурить! Трахнет так, как ее еще никто никогда не трахал! Он начал заниматься этим в десятилетнем возрасте, так что Кэрри получит первоклассный хрен с двадцатилетним стажем. Повезло девочке!

— О, малыш!.. О-о-о!.. — Кэрри стонала от наслаждения. — Какой ты… замечательный!

Она сбросила кимоно и вся отдалась во власть Уайтджеку. Они продолжали стоять, но он уже был внутри нее. И это было что-то!

Все на свете перестало для них существовать. Все-про-все на этом мерзопакостном свете!

А потом началось извержение вулкана — мощными, горячими струями!

Он кончил так, как не кончал уже много лет.

Ч-черт! Кэрри абсолютно права: пора рвать когти — им обоим!

* * *

Кэрри затянулась длинной тонкой сигаретой. Сладкий дым заполнил легкие. Марихуана. Некоторые называют ее наркотиком, а для Кэрри это прежде всего — расслабленность и покой. По ее губам блуждала мечтательная улыбка. Она передала сигарету Уайтджеку. Тот затянулся и передал дальше.

Они возлежали на кушетках: Кэрри, Уайтджек, пара музыкантов и карлица Люсиль, настоявшая на том, чтобы они взяли ее с собой, когда решили отколоться от мадам Мей.

Но какой это был спектакль!

Мадам не смогла легко и изящно отнестись к потере Уайтджека.

— Поганый толстозадый ниггер, сукин сын, проститутка! — яростно вопила она; платиновый парик растрепался. — Только попробуй уйти от меня — и ты конченый человек! Слышишь? Тебе конец!

Уайтджек не искал неприятностей. Почему бы им не расстаться друзьями?

— Заткнись, женщина, — миролюбиво начал он.

— Не смей затыкать мне рот! — взвизгнула она. — Я знаю тебе цену, Уайтджек! Вижу тебя насквозь! Если сейчас ты бросишь меня ради этой черномазой малолетки, этой потаскухи, ты больше никогда не переступишь порог этого дома! А когда пресытишься ее тощей задницей, ты еще приползешь на брюхе за чем-то стоящим. Слышишь, черномазый ублюдок?

— Слышу. И весь квартал слышит.

И Уайтджек отказался от попыток расстаться по-хорошему. Быстренько уложил свои двадцать три костюма и объявил Кэрри десятиминутную готовность.

Мадам Мей продолжала бушевать в холле — руки в боки, парик съехал на сторону.

— Дебил! — выплюнула она в сторону Уайтджека. Тот невозмутимо совершал рейсы к автомобилю с чемоданами в руках. — Лысый гад! Сволочь! Никуда не денешься! Ты еще приползешь, и я с удовольствием пну тебя ногой в твою поганую морду!

Все было не так, как рисовала себе Кэрри. Ей требовалось время, чтобы все хорошенько обдумать. И уж конечно, она не ожидала, что Уайтджек так сразу и выложит мадам Мей, что между ними произошло.

Однако он рассудил, что Кэрри дорогого стоит, а раз так, то и нечего тянуть кота за хвост. Впереди — еще десяток чудесных лет с Кэрри, а уж она постарается, чтобы ему было хорошо. Он много лет не испытывал ничего подобного. Малютка стоит больших денег! Вместе они сколотят целое состояние!

Да, это вам не фунт изюма — отбить у мадам Мей любовника! К тому же Уайтджек был опытным сутенером, и Кэрри нуждалась в его профессиональных услугах. Сколько баксов они заработают вместе!

Они отбыли в белом «олдсмобиле» Уайтджека, а карлица Люсиль бежала за ними и орала: «Возьмите меня!» Почему бы и нет? Все трое ликовали. Свобода!

С тех пор прошло два месяца. Все это время они только и делали, что развлекались. Славные, ленивые деньки — и еще более ленивые ночи! Кэрри была выбита из колеи. Уайтджек научил ее наслаждаться жизнью. А если в ее жизни чего-то и недоставало, так именно радости, наслаждения. И отдыха. Она планировала сразу приступить к работе, но у него возникли другие идеи. Он снял для всей троицы квартиру и заявил: «Мы собираемся устроить себе маленькие каникулы. Недельку-другую — но так, чтобы по-настоящему от-дох-нуть!» Для Кэрри, которая до сих пор ничего не видела, кроме борделя да Уэлфер-Айленда, это был совершенно новый мир. Уайтджек поставил перед собой задачу расширить ее кругозор.

Он знал толк в одежде и каждый вечер тщательно выбирал из своих двадцати трех костюмов, тридцати рубашек и пятнадцати пар обуви. Перед тем как одеться, принимал ванну, добавив туда несколько капель дамских духов. Затем брился и смазывал лысый череп чистейшим оливковым маслом. Одевшись сам, следил за той же процедурой у Кэрри и Люсиль. Уайтджек добивался того, чтобы они выглядели сногсшибательно. Для этой цели он тратился на модные платья, шелковые чулки и туфли на высоких каблуках, учил девушек пользоваться косметикой. Они отбывали из дома в белом «олдсмобиле».

Излюбленным местом Уайтджека была Сто тридцать третья улица. Его хорошо знали в ресторанах и притонах, где играл джаз. Каждый день, благодаря своей щедрости, он обзаводился новыми друзьями.

Обычно Кэрри тихонько сидела рядом с ним, жадно впитывая новые впечатления. Это был мир, о существовании которого она даже не подозревала. А когда Уайтджек приобщил ее к наркотикам, она познала истинное блаженство. Наркотики давали ответы на все вопросы, помогали отвлечься от убогой действительности и придавали дополнительный блеск приятному времяпрепровождению.

Каждый вечер вся троица выезжала развлекаться и только под утро возвращалась домой. Иногда Кэрри с Уайтджеком занимались любовью. Это всегда было потрясающе — верх блаженства, даже для Кэрри, которая привыкла смотреть на секс как на тяжелую, грязную работу, источник средств к существованию.

И вдруг у нее появился свой мужчина — рослый плешивый негр с проницательными глазами и ласковым голосом!

И вдруг она забыла о работе и окунулась с головой в новый, сверкающий мир!

И вдруг она полюбила!

— Кэрри, — обратилась к ней сквозь розовую дымку Люсиль.

— Что, милочка?

— Уайтджек хочет, чтобы мы как следует разогрели этих двоих мальчиков.

— Что-что?

Люсиль показала на развалившихся на кушетках музыкантов.

— Кажется, для нас снова начинаются трудовые будни.

Кэрри закатила глаза.

— Для тебя, милочка, — может быть, но что касается меня, то вряд ли. Такая жизнь теперь не для меня. Уайтджек этого не допустит.

Люсиль смущенно заерзала на кушетке и понизила голос.

— Он просил тебе передать.

— Это какое-то недоразумение, — Кэрри зевнула и потянулась. — Ты не поняла.

Заиграла пластинка неподражаемой Бесси Смит; чудесная, сладострастная музыка заполнила зал. Кэрри не хотелось двигаться, вообще что-то делать.

— Вот, — один из музыкантов вернул ей сигарету. Она благодарно приняла, сделала глубокую затяжку и повернулась к Уайтджеку. Его и след простыл.

— А ты действительно высший класс! — сказал музыкант помоложе. — Я давно положил на тебя глаз, только не был уверен, что повезет подобраться к сладенькому. Думал, ты с Уайтджеком, но он сказал, мы можем делать все, что пожелаем.

Кэрри попыталась сесть. У нее шумело в голове.

— Послушай, — пробормотала она. — Ты, наверное, не понял.

— Брось. Я дал ему двадцать баксов.

До Кэрри начало доходить. Люсиль сказала правду. Они снова примутся за работу.

Но Уайтджеку следовало самому сказать ей об этом, а не удирать, как вор в ночи!

Любовь.

Дерьмо.

Любовь — дерьмо!

Музыкант не спеша стянул с ее плеч красное шелковое платье, на прошлой неделе купленное для нее Уайтджеком.

— Ух ты, какая!..

Не принимай близко к сердцу, твердила она себе. Вспомни, сколько мужчин за деньги пользовались твоим телом.

Но Уайтджек должен был, по крайней мере, спросить ее согласия; это должно было стать ее собственным решением, черт возьми!

Музыкант присосался к ее груди, и ему не довелось узнать соленый вкус ее слез. Было два часа дня.

Ровно два часа назад Кэрри исполнилось пятнадцать лет.

 

Джино, 1926–1927

Бутлегерский бизнес Джино Сантанджело и Альдо Динунцио стремительно шел в гору. Они начали с малого, вложив собственный капитал и доставив из Канады несколько грузовиков высококачественного виски — не идя на риск сделки со случайными людьми, а лично крутя баранку. Впрочем, они привлекли нескольких ловких ребят для охраны груза. С поставками проблем не возникло, но пришлось преодолеть долгий и трудный путь от канадской границы до самого сердца Нью-Йорка. Их подстерегало море опасностей. Аварии. Угоны. Внезапные проверки со стороны полиции.

Все это Джино не раз обдумал и взвесил, и его грузы всегда доходили по назначению.

Они с Альдо славно сработались. Во всем доверяли друг другу. И постепенно обзавелись надежными соратниками. Быстро пролетел год. Джино исполнилось двадцать, но он казался старше — и внешностью и манерами. Важный вид снискал ему уважение всей округи. На них с Альдо смотрели снизу вверх, оказывали им королевские почести.

В их банде Розовый Банан был исполнителем. Вооруженный до зубов, он сопровождал грузы, в два счета вышибая дух из всякого, кто становился у них на пути. Такая работа была по нем! Джино считал это противоестественным, зато в интересах дела. Банан по-прежнему крутил любовь с белокурой сластолюбивой Синди, прозванной Липучкой.

Изматывающие рейсы в Канаду и обратно способствовали росту напряженности и нагнетанию страстей. Члены шайки Сантанджело начали грызться между собой — плохой знак! Джино понял: виной всему опасные перевозки — и начал искать другие способы.

Ни для кого не являлось секретом — в сухом законе существовали лазейки; одной из них служило официальное разрешение перевозок спиртного «в медицинских целях». Его можно было принимать по назначению врача. Поэтому некоторые компании обзавелись государственной лицензией на законную торговлю спиртными напитками.

Кузен Альдо, Энцо Боннатти, контролировал несколько таких компаний в Чикаго и окрестностях. Ходили слухи, будто его влияние простирается значительно дальше.

— Почему бы нам не организовать встречу? — уговаривал Джино своего компаньона. Он давно мечтал познакомиться с Боннатти.

Альдо, напротив, избегал своего двоюродного брата.

— Он — человек со странностями. Никогда не знаешь, чего ожидать.

— Со странностями! — усмехнулся Джино. — Он же твой родич! Большой человек! Не хуже этого мерзавца Капоне. Брось, Альдо, пусти в ход родственные связи!

Наконец Альдо уступил, и после серии телефонных звонков они с Джино отбыли в Чикаго.

В поезде Альдо быстро уснул, а Джино долго смотрел в окно, припоминая прошлое. А что, все обернулось не так уж плохо. Ему удалось отложить немало денег. Скоро можно будет ехать за Леонорой. Он по-прежнему каждую неделю писал ей с помощью мистера Пуласки. Ее ответы приходили редко и были так ужасны, что он уже не обижался, если она долго не отвечала.

Его послания были полны любви и планов на будущее.

Ее письма напоминали детский лепет — о школе, о домашних делах и почти никогда не касались этого будущего.

Джино находил этому объяснение. Она не хочет загадывать далеко вперед, потому что считает, что на осуществление их мечты уйдут многие годы. Какой сюрприз ее ждет, когда он скажет, что будущее — уже за углом!

Он приискал квартиру, за которую внес солидный задаток, — небольшую, зато в фешенебельном районе, недалеко от Парк-авеню. Леоноре должно понравиться. Она сама ее обставит. Единственное, что он купит к ее приезду, это огромную и очень мягкую двуспальную кровать.

Джино застонал. Кровать. Секс. Женщины.

Прошло столько времени! Но он дал Леоноре слово, а слово Джино Сантанджело крепче стали.

Он показал квартиру Вере, и она пришла в восторг.

— Джино, твоя крошка будет счастлива! Ничего лучше я еще не видела!

Вера была по обыкновению пьяна, но его это не смущало. Пусть пьет, если это помогает ей влачить день за днем. Он предлагал ей деньги, чтобы она могла перебраться в приличную комнату, но она отказалась.

— У меня уйма постоянных клиентов, я не могу их бросить.

Конечно, это только предлог. До Джино дошли слухи, что Паоло снова сидит, так что Вера предпочла остаться там, где он сможет потом найти ее.

— Я не отвечаю, если вы снова сойдетесь и с тобой что-нибудь случится, — предупредил Джино.

— Ясное дело, малыш. Я сама о себе позабочусь.

Ага — как в прошлый раз. Оставалось надеяться, что Паоло не слишком скоро отпустят.

* * *

Когда они приехали в Чикаго, шел снег. Крупные хлопья падали на лицо и одежду, становясь каплями.

— Стоило тащиться в такую даль, чтобы нарваться на такую мерзкую погоду, — ворчал Альдо. Правда, однако, заключалась в том, что он не любил далеко уезжать от Барбары Риккадди, с которой у него был бурный роман. После их первой встречи он целый год преследовал ее, но безрезультатно: она, со своим острым язычком, посылала его куда подальше.

Однако постепенно он умаслил ее до такой степени, что она расторгла свою помолвку с копом и начала встречаться с ним. Барбара немилосердно шпыняла Альдо по поводу и без повода, но он был даже рад этому.

— Первая настоящая женщина в моей жизни! — хвастался он, и на его лице появлялась загадочная, отрешенная улыбка.

Они взяли такси и доехали до отеля, где Энцо назначил им встречу. Администратор предложил им подняться в лифте на пятый этаж. Там двое телохранителей Энцо подвергли их тщательному обыску.

Альдо страшно оскорбился.

— Он мой кузен, так вашу мать! За кого вы меня принимаете? Ага, вам нужна моя пушка — подавитесь! — он протянул парням маленький пистолет двадцать пятого калибра. Однако они продолжали обыск и наконец добрались до спрятанного за голенищем шестидюймового охотничьего ножа.

Альдо пожал плечами.

— Ну и что? По-вашему, я намеревался зарезать своего двоюродного брата?

В глазах Джино Альдо был чем-то похож на белку. Ему стукнуло двадцать, но он не вышел ростом, был мелок костью, суетлив, с выступающими зубами и неумеренной страстью к обжорству. Джино почему-то представлял к Энцо примерно таким же, но он ошибся.

Энцо Боннатти оказался рослым двадцатидвухлетним парнем с прямыми черными волосами и глубоко посаженными глазами. Он был красив зрелой, мужественной красотой и пользовался славой крутого парня. Говоря о Капоне, не забывали упомянуть Боннатти. Они постоянно спорили между собой за сферы влияния в Чикаго.

Боннатти официально поздоровался с новоприбывшими за руку и подал знак одному из телохранителей принести напитки.

— Итак, — произнес он, садясь в кресло, — какого дьявола вы заявились в Чикаго?

Джино объяснил. Альдо молча сидел рядом.

Энцо выслушал. Нельзя сказать, будто он нуждался в двух птенчиках из Нью-Йорка, не представлявших никакой реальной силы. Зато он нуждался в своих людях, которым мог бы довериться. Чем выше он поднимался, тем опаснее становился путь. Затянувшаяся вражда с Капоне превратила его жизнь в ад. Он даже не мог сходить в сортир без того, чтобы телохранитель не проверил унитаз.

Альдо был кровным родственником. Правда, они не виделись десять лет, с тех пор, как он уехал в Нью-Йорк. И все-таки кровная связь что-нибудь да значит.

Дело, предложенное Джино, имело свои плюсы. Можно было, не ударив палец о палец, отхватить кругленькую сумму. Парочка телефонных звонков. Замолвить за них словечко…

— Слушай, Джино, не обижайся, но мне нужно потолковать с Альдо один на один.

— Само собой. — Джино встал. С начала разговора прошло два часа, и он почувствовал: толк будет.

Один из телохранителей, Сальваторе, отвел Джино в забронированный для них номер.

— Нажмешь вот на эту кнопку, — дружелюбно объяснил он, — и получишь все, что захочешь, вплоть до девочек. Бесплатно.

Энцо понимал, что к чему!

Джино разлегся на роскошной двуспальной кровати и закинул руки за голову. При поддержке Энцо Боннатти они смогут повести крупную игру. Не успеешь глазом моргнуть, как они сравняются с такими воротилами, как Лючания, Мейер Лански, Сигель и Костелло.

Для Джино не было загадкой, почему Лючания вечно охотился за новичками. Свои, преданные люди — вот в чем он нуждался. В этом нуждаются все. И Боннатти им поможет. Альдо — его двоюродный брат и вряд ли всадит нож между лопатками.

По крайней мере, вероятность этого меньше, чем если иметь дело с чужими.

* * *

Альдо вернулся в номер с улыбкой до ушей.

— Дело в шляпе! — радостно заорал он. — Ты был прав, хитрая бестия! Он приглашает нас поужинать — кое-что отметить! Жалко, что я не прихватил с собой Барбару.

Джино ухмыльнулся.

— Я так и думал, что приманка сработает. Помнишь, я еще год назад предлагал тебе нас познакомить.

— Предпочитаю действовать наверняка. Только так — если ты сам успел кое-чего добиться — не приходится пресмыкаться.

— Начинаются большие дела, парень. — Он подумал, что скоро можно будет вызывать Леонору. Деньги потекут рекой — полная гарантия!

Торговать разрешенным товаром из Чикаго — да на этом можно сколотить целое состояние!

* * *

«Сатин-клуб» был одним из шикарнейших заведений Чикаго, где подавали запрещенные напитки. Здесь была отборная клиентура: политики, служащие социальной сферы, высокопоставленные чиновники и, конечно, красивые женщины.

Джино и Альдо очутились в компании Энцо, Персика и двух ее подруг.

За соседним столиком расположились пятеро телохранителей, тоже с девушками.

Энцо приготовил гостям сюрприз. Сногсшибательные чикагские потаскушки! Откуда ему было знать о Леоноре с Барбарой? Ни Джино, ни Альдо не испытывали ни малейшего желания возиться с чикагскими шлюхами.

— Как вам нравится это местечко? — проворковала Персик. От ее голоса запросто могло свернуться молоко.

— Потрясающе! — ответил Джино.

Он не кривил душой. Ему еще не доводилось бывать в подобных ресторанах. Интерьер производил неизгладимое впечатление. От запаха дорогих сигар и дамских духов кружилась голова. Вот это жизнь! Привести бы сюда Леонору! Она запросто даст сто очков вперед любой из здешних красоток — и безо всякой штукатурки.

— Вам повезло, мальчики, — захихикала Персик. — Скоро вы услышите, как я пою. Это что-то!

— Вот именно — «что-то»! — ухмыльнулся Энцо.

— Брось свои шуточки! — девушка надула губки и поднялась с места. — В конце концов, тебя в первую очередь привлекло мое пение.

Энцо подмигнул Джино и впился бесстыдным взглядом в ее роскошный бюст.

— Разумеется, моя прелесть. Разумеется.

— Пошли, девочки, — позвала она подруг. — Скоро наш выход. Увидимся с мальчиками позднее, за бутылочкой шампанского. Вы же знаете, какая у Персика жажда после выступления!

Энцо проводил ее нежным взглядом.

— Тупа, как пробка. Все они такие. Любите их — и бросайте их. Трахайте — и давайте деру! Вот мой девиз.

Джино подумал, что когда-то это было и его девизом. До Леоноры.

После небольшого фортепьянного вступления на подмостки вышел ЭмСи, отпустил несколько пошлых шуточек, промурлыкал любовную песенку и представил хористок.

— Ни фига себе! — ахнул Альдо, мгновенно забыв о Барбаре при виде высыпавших на эстраду девиц в серебристых чулках и боа из перьев, почти не скрывавших отборных бюстов.

У Джино началась эрекция. Да и кто бы мог выдержать — при его образе жизни?

Последней появилась Персик, неотразимая в облегающем платье с блестками, сидевшем на ней, как вторая кожа. Она пропищала популярную песенку «Я хочу танцевать шимми, как моя сестричка Кейт».

Джино сразу понял, что голос тут ни при чем. Все сидевшие в зале не отрывали глаз от ее роскошного тела. Энцо с довольным видом посасывал «гавану».

— Это кое-что, правда, малыш?

Альдо поцеловал кончики пальцев.

— Да уж, кузен, вы умеете подцеплять их на крючок. Я бы сказал…

Ему не дали закончить фразу. В зал безо всякого предупреждения ворвались несколько человек с автоматами и открыли огонь по всему помещению. Просто поливали посетителей ресторана, как поливают розы.

Началось нечто невообразимое: беготня, крики и безжалостный свист пуль, вонзающихся в человеческие тела.

Энцо со скоростью молнии перевернул столик и прикрылся им, как щитом. Альдо был ранен в руку. Джино повезло: инстинкт самосохранения еще до первого выстрела бросил его на пол.

— Чертовы выродки! — завопил Энцо. — Покажите этим ублюдкам!

Его люди открыли ответный огонь. Но двое уже валялись мертвыми, а у оставшихся было мало шансов справиться со сворой вооруженных автоматами гангстеров.

Джино подтащил Альдо поближе к себе: там было безопаснее.

Энцо выхватил револьвер и начал стрелять из-за столика. Он бросил Джино пистолет.

— Покажи гадам!

Громче всех выла какая-то женщина.

— Мой муж! Мой муж! Господи, ему размозжили голову!

Джино поймал на лету пистолет и прицелился. До сих пор ему не приходилось пускать в ход огнестрельное оружие, но Розовый Банан объяснил ему, что нужно делать.

— Ты попал! — завопил Энцо. — У него полезли кишки!

Налетчики отступили. Прекратились автоматные очереди. На поле брани осталось двое гангстеров: одного убил Джино, а другой, раненный в обе ноги, полз к двери.

Энцо ни секунды не колебался. Хлопок — и раненый дернулся, крикнул и затих.

— Пошли, — быстро сказал Энцо. — Пока не нагрянули копы.

Джино встал и оглянулся по сторонам. Ну и зрелище! Повсюду — битое стекло. И трупы…

Энцо как будто прочитал его мысли.

— Ничего не поделаешь. Хватай Альдо и давайте рвать когти. Увезешь его обратно в Нью-Йорк.

Альдо ухватился за приятеля, и тот начал прокладывать себе дорогу к выходу. Энцо бросился вместе с ними к своему автомобилю.

— Гони! — приказал он водителю, и тот моментально нажал на газ.

— Все в порядке, босс?

— Только не благодаря тем кретинам. Как можно было не попасть в Большого Макса и Шотти?

— Фактор внезапности, — авторитетно заявил шофер. — И пальба. Я сразу, как вы учили, прыгнул в авто и рванул к запасному выходу. Правильно сделал, да, босс?

— Правильно, — грозно произнес Энцо. — Гони во всю мочь. Этим ребятам нужно срочно убраться из города. — Он повернулся к Джино. — Ты молодец! Мне нравится твой стиль. И твоя реакция.

Джино кивнул. Он боялся открыть рот — как бы невзначай не пукнуть от страха. Они подкатили к вокзалу, и Энцо чуть ли не силком вытолкал их из машины. Ему нужно было скорее развязать себе руки.

— Отведешь Альдо в туалет и поможешь привести себя в порядок. Возьми мой пиджак. — На прощанье он тепло пожал Джино руку. — Я с тобой еще свяжусь. Мы неплохо поработаем вместе. Мне нравится твоя выдержка. Даже очень!

Джино снова кивнул. Стоя под снегопадом, они с Альдо проводили лимузин взглядами.

— Мне плохо, — захныкал Альдо. — Почему мы не вернулись в отель?

— Энцо прав: нужно немедленно уносить ноги. Чем меньше людей нас тут увидят, тем лучше.

— Я хочу в больницу!

— Пошли. — Джино слегка подтолкнул приятеля. — Не бойся, мы тебя вылечим.

— Ты что, заделался эскулапом?

— Брось сучиться. Это всего лишь царапина. Если бы пуля засела в руке, ты бы сейчас не так хныкал.

— Дерьмо собачье! Знаток, мать твою!

В туалете Джино снял с Альдо пиджак и с облегчением убедился, что был прав: рука не пробита, пуля скользнула по поверхности. Он сорвал со стены полотенце и несколько раз обернул вокруг больной руки друга. — Это поможет тебе продержаться до дому.

Альдо продолжал вредничать.

— Мне нужно в больницу. Если бы Барбара была здесь, она бы отвела меня.

— Ага. Барбара оторвала бы тебе яйца и поджарила на сковороде. Давай, надевай рубашку, и пошли искать наш поезд.

Альдо напялил окровавленную сорочку и прикрыл сверху пиджаком Энцо; тот оказался великоват. Альдо пошарил в карманах и вдруг вытащил пачку долларов.

— Ты только глянь! — В пачке было никак не меньше двух тысяч сотенными купюрами!

— Должно быть, забыл вынуть, — предположил Джино.

— Или нарочно оставил.

— Нет уж. Нужно будет вернуть. Положи на место.

Но в глубине души он знал: Энцо не случайно оставил деньги. В конце концов две тысячи баксов — подходящая плата за убийство человека!

В Нью-Йорке, очутившись в безопасности, Джино подверг ревизии свои планы на будущее. Жизнь коротка, он только что убедился в этом. И газетные заголовки не замедлили снова напомнить ему о происшедшем:

«ПЯТНАДЦАТЬ УБИТЫХ! РАЗБОРКА МЕЖДУ ГАНГСТЕРАМИ В ЧИКАГСКОМ ПРИТОНЕ!»

Он сам мог сейчас лежать в чикагском морге. Год без траханья!

Молокосос, покорно ожидающий свадьбы! Ждать — поганое слово. Джино Сантанджело больше не будет ждать!

Он направился прямиком к мистеру Пуласки. Старик был плох. В отсутствие Джино на него напали на улице. Грабители забрали золотые часы, единственную из его вещей, которая представляла какую-то ценность, и жалкие три доллара. Взамен ему сломали два ребра и избили до посинения.

— Кто это сделал? — потребовал Джино. — Вы их знаете?

Мистер Пуласки скривился. Он был слишком стар и слишком устал, чтобы нарываться на лишние неприятности.

Джино склонился над его постелью с безумным взглядом.

— Скажите мне, кто эти подонки!

Старик вздохнул.

— Некоторые не понимают… Пусть бы мне вернули часы…

— Кто они?

— Парнишка Моррисонов… Его товарищ… кажется, его называли Джейкобом… Еще двое… я их не знаю…

Его голос совсем ослаб. Мистеру Пуласки было восемьдесят три года.

И вот как изменился мир! Больше нет того уважения… Не далее как позавчера какая-то козявка остановила его на улице и предложила вступить с ней в интимную связь. Совсем девчонка — лет пятнадцать, может быть, даже четырнадцать…

Мистер Пуласки широко распахнул глаза.

— Ты хочешь написать письмо Леоноре?

Однако Джино уже не было в комнате. Он уверенно шагал по улице. Он знал тех двоих — Терри Моррисона и Джейкоба Коэна. Сопляки лет по четырнадцати. Они жили по соседству и вечно строили какие-то козни. Он собственноручно вытрясет из них душу, даст хороший урок, заставит вернуть мистеру Пуласки часы, а уж потом позаботится о письме.

Ну и денек! Мало с него причитаний Барбары Риккадди! Оказывается, это он виноват в ранении Альдо! Как только она его не оскорбляла! Порола всякую чушь о дурном влиянии. Если бы не он, Альдо ни за что не позволил бы втянуть себя в противозаконные действия! И все это время Альдо корчил рожи за ее спиной! Ее острый язычок только что не кастрировал их обоих.

В первую очередь он направился к Коэнам, жившим в том же доме, что и семейство Катто. Джино давно не видел старого приятеля. Катто не одобрял его образ жизни, и они отдалились друг от друга. Что ж, если Катто нравится копаться в дерьме, это его личное дело. Джино предлагал ему шанс, но этот болван, этот навозный жук отказался. Что смешнее всего, он считает его, Джино, навозным жуком и болваном. Обхохочешься!

На стук ответила худая, изможденная женщина.

— Что тебе нужно?

— Джейкоб дома?

Ее стеклянные, безо всякого выражения, глаза тускло блеснули.

— Он в школе.

Джино прошмыгнул мимо нее в тесную комнатенку.

— Черта с два!

На полу, среди мусора, ползал малыш. На диване храпел Джейкоб. Джино пинком разбудил его.

— Какого… — Джейкоб сел и вылупился на него.

— Нужно потолковать, — заявил Джино. — Пошли на зады.

Джейкоб взглянул на мать. Та отвела глаза. Она не дура. Джейкоб пошел в папашу — только и жди неприятностей.

— С чего ты взял, — вызверился Джейкоб, — будто я желаю с тобой разговаривать?

Черные глаза Джино превратились в щелки.

— С того, что я так сказал, мать твою! Пошевеливайся!

* * *

Часом позже Джино вернулся к мистеру Пуласки.

— Держите, — он протянул старику золотые часы.

Старческие, все в темных пятнах и с взбугрившимися венами, руки мистера Пуласки стиснули часы.

— Ты хороший мальчик, Джино. Кое-что понимаешь.

Да. Он понимал. Только история Джейкоба Коэна сильно отличалась от того, что рассказал старик. Он заявил, будто мистер Пуласки уже несколько месяцев пристает к его двенадцатилетней сестре. Девочка не придавала значения, думала — он малость того. Но однажды он средь бела дня подкрался к ней прямо на улице и выпустил струю на ее единственное платье. Старый козел заслуживал небольшого урока, не правда ли?

Ну, как вам это нравится? Джино проверил версию Коэна и убедился, что тот говорит правду. Во всей округе Джино оказался единственным, кто не знал, что мистер Пуласки — гнусный, похотливый старикашка.

Перед лицом этого факта избиение Джейкоба и его дружков больше не казалось насущной необходимостью. Джино ограничился тем, что вывернул им карманы и отобрал часы.

— Написать для тебя письмо? — слабым голосом предложил мистер Пуласки.

— А вы сможете? — заволновался Джино. — Понимаете, это должно быть длинное письмо. Я хочу вызвать ее сюда. Мы поженимся. Прошу вас сотворить шедевр. Сможете, папаша?

— Конечно, Джино, — торжественно пообещал тот. — Это будет самое романтичное письмо из всех, которые мы создали вместе.

Естественно. Кто сказал, что паршивый старый козел не способен настрочить возвышенное любовное послание?

 

Кэрри, 1928

Уайтджек оказался на редкость скользким типом. У него была миленькая привычка ничего не подтверждать и не опровергать, а только цедить сквозь зубы: «Ч-черт!» — как будто это было универсальным ответом на все вопросы.

Но Кэрри не могла долго злиться. Ведь, кроме него, у нее никого не было. Он — ее мужчина, пусть даже хочет, чтобы она снова торговала собой. Ничего не поделаешь. По крайней мере, в скупости его не упрекнешь: с тех пор, как они уехали от мадам Мей, он исправно платил за троих — без единого звука.

Однако теперь деньги вышли, поэтому только справедливо, что они с Люсиль должны снова зарабатывать — единственным доступным для них способом. Он вряд ли планировал это с самого начала.

Отношение к ней Уайтджека оставалось прежним. Он все так же занимался с Кэрри любовью — когда был в настроении. Правда, если это случалось сразу после клиента, она шла на это весьма неохотно. Не такое уж большое удовольствие — изображать пылкую страсть, со вздохами, стонами и всем, что он так любил, — в то время как у нее болит внизу живота, она смертельно устала и мечтает только об одном — немного поспать.

— Да что с тобой, женщина? — возмутился однажды Уайтджек. — Ты была самой страстной во всей округе. А теперь — бесчувственное бревно!

— Просто я переутомилась. Работаю больше, чем у мадам Мей, а получаю меньше. Я думала, у нас будет свой дом, нормальная жизнь…

— На дом нужно заработать. Я не виноват, что эта стерва Мей сняла все деньги со счета в банке, прежде чем я успел вытребовать свою долю.

— Я не знала! — воскликнула Кэрри.

Уайтджек торжествовал.

— Теперь ты видишь, женщина: я не достаю тебя своими проблемами, так какого черта ты лезешь ко мне со своими? — Он встал с постели и потянулся. — Прошвырнемся в город?

Кэрри вздохнула. Она бы с удовольствием, но скоро придет клиент, а она поставила перед собой цель снова создать постоянную клиентуру.

— Я не могу, поезжай один.

— Естественно, поеду. Нужно подыскать какую-нибудь девушку, чтобы могла время от времени подменять вас с Люсиль. — Он сгреб со стола оставленные предыдущим клиентом деньги. — Как насчет роскошной белой платиновой блондинки? Она будет выгодно оттенять вас с Люсиль. Втроем вы сможете закатывать обалденные шоу. Будем кататься в деньгах, как сыр в масле.

— Что еще за шоу?

— Шоу, детка, это когда три курочки занимаются между собой любовью. Какого черта, ты наверняка тысячу раз проделывала это на острове.

У Кэрри похолодело внутри.

— Я не стану этого делать.

Он сказал — беззлобно, с прежней дружелюбной интонацией:

— Ты проститутка, моя дорогая, и будешь делать все, что тебе говорят.

Кэрри смотрела, как он одевается. После его ухода она легла ничком и рыдала до тех пор, пока не выплакала все слезы. Она не слышала, как пришла Люсиль, и вздрогнула, почувствовав на спине ее ласковую руку.

— Ты думала, Уайтджек — Прекрасный Принц? — сочувственно произнесла подруга. — Он сутенер, детка, а мы — его проститутки. Нужно не дуться, а поддерживать друг друга. Когда тебе захочется плакать, подумай — каково мне!

Кэрри села и уставилась на нее.

— Ты не понимаешь, — с надрывом сказала она. — Просто ты и не знала лучшей жизни. А у меня все могло быть по-другому, если бы меня не изнасиловал собственный дядя. Он держал меня взаперти и впускал ко мне мужчин по очереди, а бабушка в соседней комнате собирала деньги. Мне было тринадцать лет! И теперь мне ничего не осталось, кроме этой жизни.

Люсиль заморгала.

— Когда мне было шесть лет, папа заметил, что я больше не расту, и продал меня в бродячий цирк. К одиннадцати годам я уже обслуживала каждого вонючего урода из труппы. Уайтджек нашел меня, когда мне было шестнадцать. Можно сказать, что он спас мне жизнь. Буквально выкрал из той выгребной ямы и вернул волю к жизни. У мадам Мей был рай земной по сравнению с тем, что я видела раньше!

Кэрри моментально забыла собственные горести.

— Эти несколько месяцев с тобой и Уайтджеком, — продолжала Люсиль, — лучшие в моей жизни. Вы обращаетесь со мной как с равной, а не как с какой-то уродкой. Я на все готова ради Уайтджека. Он добрый человек. И ты, дорогая, должна ценить его отношение. Он добр к нам обеим.

Кэрри кивнула. Так оно и есть.

— Так чего же ты ревешь? Потому что ты шлюха? — Люсиль с вызовом мотнула головой. — Ну так что? Я тоже шлюха, и меня это ничуть не волнует. Уайтджек — сутенер, и ему до лампочки. Брось, милочка, вытри слезки и принимайся за работу.

Кэрри слезла с кровати и подошла к зеркалу. Ужас! Глаза распухли, по всему лицу разводы от косметики. Зато у нее полегчало на душе.

Работа есть работа.

— Вот и умничка. Давай, приводи себя в порядок. Тот парень, который должен сейчас прийти, не захочет иметь дела с карлицей. Видишь? Я говорю «карлица», и ничего мне не делается. Ты скажешь: «проститутка» — и от тебя не убудет.

Кэрри слабо улыбнулась.

— Спасибо тебе.

— Не за что.

Кэрри принялась наводить красоту. Она ушла от мадам Мей в надежде стать хозяйкой собственной судьбы. Но чего можно было ожидать? Что Уайтджек устроится на работу и женится на ней? С чего бы такие нежности? Пара месяцев пылкой любви, первой в ее жизни, и она забыла все свои честолюбивые планы. Уайтджек прав: нужно зарабатывать деньги.

Так она и сделает. Любой ценой.

Она не станет выяснять отношения. В последнее время он и так сыт ею по горло: канючит — спасу нет. Но теперь все будет по-другому.

Кэрри быстро и по высшему классу обслужила клиента и с воздушным поцелуем выпроводила на улицу.

— Приходи еще, дорогой. В следующий раз будет еще лучше.

— Само собой! — горячо выпалил тот. И бросился бежать — к своей жене и троим детишкам.

Кэрри умылась, зачесала, по новой и идущей к ней моде, волосы назад и взяла сигаретку из запасов Уайтджека. Наркотик помог расслабиться.

Она поставила на радиолу пластинку Бесси Смит и разлеглась на кровати.

Вскоре она уснула и только на следующее утро, в десять часов, обнаружила, что Уайтджек так и не вернулся.

 

Джино, 1928

Отправив Леоноре решающее письмо, Джино почувствовал, что у него камень свалился с души. Он долго ждал и теперь был близок к осуществлению своей мечты.

Мистер Пуласки вылез вон из кожи. Письмо получилось таким восторженным, что Джино не сразу решился поставить под ним свою подпись. Только бы Леонора не потребовала, чтобы он повторил все это устно. Не хотелось бы ее разочаровывать.

Он представил себе ее лицо в момент чтения. Ее лицо… Тонкое, красивое, целомудренное…

Вместе с письмом Леоноре он отправил еще одно — ее отцу, в котором вежливо, официально просил ее руки. Если все пойдет по плану, скоро он отправится в Сан-Франциско. Его женитьба стала вопросом нескольких недель.

Тем временем дела шли своим чередом. Боннатти сдержал слово и связался с ними. Им предстояло перебросить груз — разрешенные спиртные напитки — от одной компании в Трентоне, штат Нью-Джерси. Боннатти лично обратился к Джино по телефону: «Переправишь этот товар — считай, регулярные поставки тебе обеспечены. Достанешь транспорт и свяжешься с управляющим. Никаких денежных расчетов. Когда доставишь товар, дай знать моему человеку. В конце месяца сам загляну».

— Вы слишком доверчивы, — пошутил Джино.

Энцо не поддержал его шутливый тон.

— Естественно. Я полагаю, ты дорожишь своими яйцами и не хочешь, чтобы тебя за них подвесили.

Джино расхохотался.

— Только сначала заберите те две тысячи баксов, которые вы забыли в пиджаке. А заодно и сам пиджак — его почистили и отутюжили.

— Деньги — за дело.

— Какое?

— Брось придуриваться, Джино, сам знаешь, за какое.

— Эй, Энцо. Не подумайте, что я не ценю. Просто хочу, чтобы вы не заблуждались на мой счет. Я не собираюсь работать на вас. С вами другой разговор. Поняли, что я хочу сказать?

Пауза. Слышался только легкий треск на линии. Наконец Энцо спросил:

— Как насчет Альдо? Ему тоже не нужны те деньги?

— Альдо волен поступать, как знает. Он помог мне связаться с вами, мы — компаньоны, но я хочу, чтобы вы знали: я — не наемный работник. О'кей?

Настала очередь Энцо заржать.

— Я слышал, что ты — крутой парень. Да-да. О'кей, я согласен. Можешь вернуть мне деньги, если тебе от этого легче.

Джино с Альдо купили огромный сарай в районе Сто десятой улицы и стали держать там ящики со спиртным перед отправкой, а также пару фур и подержанный «форд». На борту каждой фуры вывели надпись: «Перевозки Динунцио».

Старенький «форд», на вид совершенная развалюха, имел внутри двигатель, которому мог бы позавидовать любой «роллс-ройс». Джино лично установил его. Он был классным механиком — особенно что касалось старых машин.

Можно сказать, в свои двадцать один год он неплохо преуспел! Грех жаловаться. Конечно, он еще не достиг потолка, не сравнялся с Лючанией, но уверенно шел вперед, и никто — это уж точно — не смог бы его остановить.

Он решил лично вести фуру из Трентона. В последнее время угоны машин стали обычным делом, а лишиться товара означало бы предстать перед Энцо. Джино помнил о яйцах.

В сопровождающие он взял Розового Банана. Альдо управлял «фордом». Все трое были при оружии и постоянно начеку. Но все сошло без сучка без задоринки.

Развезя товар благодарным клиентам, Джино, Розовый Банан и Альдо завернули к Жирному Ларри отметить. Заведение, некогда бывшее аптекой, а потом задрипанным баром, превратилось в модный ресторан — сюда наезжали даже светские дамы со своими кавалерами.

— С корабля на бал! — воскликнул Розовый Банан. Он откусил заусеницу и щелкнул пальцами, подзывая официантку. Усталая рыжеволосая девушка показала на столик в дальнем конце зала.

— Ты что это нам предлагаешь? — возмутился Розовый Банан и ухватил девушку за лямку передника, чтобы не улизнула. — Где Ларри?

— Извините, сэр, мистера Ларри сегодня нет.

— «Мистера Ларри нет!»— передразнил он. — Да я знал «мистера Ларри», еще когда он был жалким подавалой и его звали Боровом.

— Не заводись, Банан, — мягко посоветовал Джино. — Давай опрокинем по маленькой и дадим ходу.

Приятель скривил мясистые губы.

— О'кей, Джино, не беспокойся. Я не позволю запихнуть нас в зад.

Официантка струхнула. Она только недавно начала здесь работать и еще не встречалась с Розовым Бананом, но сообразила: дело пахнет керосином.

— Отпустите, пожалуйста, я позову управляющего.

— Нет уж, — заявил Розовый Банан. — Обойдемся без него.

Сказать тебе, кто я такой? Я — мистер Пинки Кассари, и меня устроил бы вон тот столик, — он показал на свободный столик как раз перед эстрадой. — Шевелись, моя прелесть. — И он шлепнул девушку пониже спины.

Она бросила на него оскорбленный взгляд, но, видимо, рассудив, что работа дороже, послушно привела их к тому самому столику — на нем красовалась табличка «Занято». Пусть управляющий сам разбирается.

Они расселись и заказали выпивку. Джино сказал:

— Ну и скандальный же ты тип, Банан.

Тот огрызнулся:

— Сам знаю. Ну так что?

— А то, что нарвешься на неприятности.

— Ха! Мне море по колено!

— Ты так думаешь?

— Я это знаю!

Джино без особой убежденности кивнул. У него были самые мрачные предчувствия относительно Розового Банана. Убийства ударили ему в голову.

Вернулась официантка вместе с Жирным Ларри. Тот сильно изменился и уже не был добродушным толстяком, некогда подававшим молочные коктейли. Он облачился в дорогой, плохо сидевший на нем костюм; волосы обильно смазаны бриолином; по толстым щекам катится пот. Он с комическим отчаянием выбросил вперед обе руки.

— Пинки, мальчик мой! Что же ты со мной делаешь?

Розовый Банан громко шмыгнул носом, вытер его тыльной стороной руки и подмигнул своим спутникам: «Держись, парни, сейчас начнется потеха!»

— Откуда мне было знать, что ты пожалуешь? — укоризненно молвил Жирный Ларри. — Иначе ты безо всяких отхватил бы этот столик. Но ты же видишь: зал переполнен, а столик заранее заказала одна дама из высшего общества. Она уже две недели регулярно наведывается сюда. Это ее постоянное место.

Розовый Банан зевнул.

— Дерьмо собачье.

— Бросьте, ребята, — прошипел Жирный Ларри. — Сматывайте удочки.

Глаза Розового Банана вдруг стали жесткими и холодными, как сталь.

— Сматывать удочки, Боров? Я правильно расслышал?

Жирный Ларри растерялся. Мало того, что он платит рэкетирам, так еще должен иметь дело с местной шпаной.

Розовый Банан угрожающе задвигался.

Джино решил вмешаться. У него не было ни малейшего желания попадать в историю.

— Это и есть та дама? — он показал на высокую, закутанную в лисий мех женщину — она стояла в дверях, обозревая зал. Рядом переминался с ноги на ногу какой-то шибздик.

По лицу Жирного Ларри градом катился пот.

— Да, это она.

— Так пускай составит нам компанию. Мы не возражаем, правда, ребята? — Джино подмигнул Розовому Банану. — Имеем кое-какое начальное образование.

Жирный Ларри быстро соображал. Не идеальный вариант, но, вероятно, единственно возможный. Что он скажет миссис Дюк? Простите, мэм, тут у меня трое парней не желают освобождать место; надеюсь, вы не откажетесь разделить с ними столик? Миссис Дюк будет счастлива! В последние пару недель она является сюда каждый вечер — всякий раз с новым кавалером. Ритуал остается неизменным. Появление в зале за десять минут до начала представления, а через десять минут после окончания — отъезд. Жирный Ларри бросил потуги угадать, в чем тут дело. Не может же она интересоваться шестеркой высоко задирающих ноги хористок со скрипучими голосами и бездарным комиком, отпускающим сальные шуточки? И тем не менее продолжает исправно являться. Но что же все-таки делать? Может, лучше отказать ей, чем схлопотать ночью пулю в зад — с Банана станется?

Жирный Ларри заковылял к даме. Она вопросительно подняла брови.

— Что, Ларри, возникли проблемы?

Он обожал ее манеру произносить «Ларри». Высший класс!

— Я тут сплоховал, миссис Дюк. Глупая новая официантка не заметила табличку…

— А их нельзя пересадить? — миссис Дюк явно забавлялась его замешательством.

— Некуда, миссис Дюк. — Владелец ресторана вытащил из нагрудного кармана платок и вытер лицо. — Здесь слишком людно.

— Вы хотите сказать, что для меня здесь нет места? — в голосе богатой клиентки зазвенел металл.

— Нет, что вы, — запинаясь, пробормотал Жирный Ларри. — Если бы вы согласились разделить столик…

— Кажется, у меня нет выбора. — Дама прошла мимо Жирного Ларри; ее спутник, нервный молодой человек, следовал за ней по пятам.

— Клементина, вы уверены? Почему бы нам не отправиться в другое место?

Джино, Альдо и Розовый Банан с интересом смотрели, как дама приближается к их столику. Никто не ожидал, что она согласится.

— Надо же было тебе открывать свою широкую пасть! — простонал Альдо. — О чем мы с ней будем говорить?

— Не думаю, что она жаждет с нами побеседовать, — огрызнулся Джино. — Просто следи за собой, и все.

— А я не собираюсь! — рявкнул Розовый Банан. — Не собираюсь следить за собой ради какой-то задаваки!

— Добрый вечер, джентльмены. — Она уже стояла рядом, переводя взгляд холодных зеленых глаз с одного на другого. — Если не ошибаюсь, нам предстоит провести вечер вместе. Может, вы немного подвинетесь? Нам понадобится еще один стул.

Все трое вытаращили глаза.

— Это очень любезно со стороны джентльменов, не правда ли, Генри?

На шее у Генри, прямо над воротничком, красовался огромный багровый фурункул.

— Да, Клементина, — напряженным голосом произнес он.

Розовый Банан вдруг вскочил и щелкнул пальцами.

— Стул, быстро! — Он толкнул Альдо. — Эй, подвинься!

Альдо подавил желание выругаться. Толчок пришелся как раз на больную руку, и ему показалось, будто все шестнадцать стежков шва лопнули и из раны вот-вот хлынет кровь.

Миссис Клементина Дюк одарила Банана улыбкой и протянула руку.

— Клементина Дюк. — У нее оказался ярко выраженный акцент уроженки Новой Англии. — А это — Генри Муфлин-младший. — И она энергично пожала руку своему новому знакомому.

— Мистер Пинки Кассари, — выдавил из себя Розовый Банан.

— Очень приятно, мистер Кассари. — Она повернулась к Альдо.

— Альдо Динунцио.

— Весьма рада. — Миссис Дюк перевела взгляд на Джино. Он не отвел своего. Никто ничего не заметил, но их взгляды зацепились друг за друга.

— Джино Сантанджело, — четко выговорил он.

— Красивое имя. — Они смотрели друг на друга чуточку дольше, чем требовала ситуация.

Миссис Дюк первая отвела взгляд и повернулась к Генри.

— Закажи шампанское, дорогой. Думаю, что тебе понравится этот кабак. Здесь на редкость нездоровая атмосфера.

Джино не сводил взгляда с этой женщины. В ней было что-то этакое…

Он не мог выразить словами. Она была старше любого из их компании. Где-нибудь лет тридцати с хвостиком, но прекрасно выглядела. Зеленые глаза широко распахнуты и опушены длинными ресницами. Легкие тени придавали им чувственное выражение. Нос был, пожалуй, длинноват, зато совершенной формы. Она казалась высокомерной и одновременно крайне сластолюбивой. Уголки тонких губ слегка опущены… Короткая стрижка; прямая челка. Стройное, мускулистое тело под дорогим атласом платья.

Взгляд Джино задержался на проступающих сквозь тонкую материю сосках. Женщина заметила это и усмехнулась. Она наслаждалась тем возбуждением, в которое ее неизменно приводила атмосфера этого жуткого притона.

С каждым вечером оно возрастало. Она предчувствовала, что ее здесь ждет нечто из ряда вон выходящее, такое, что разбудит в ней пресыщенную чувственность.

Джино Сантанджело. Какое необычное имя. Молодой человек с огненным взглядом и, должно быть, таким же неукротимым темпераментом. Немного не вышел ростом, но в постели это не имеет значения. Она отметила большие пальцы рук — длинные, толстые — верный признак того, что между ног у него подвешено кое-что стоящее. Ей понравились его глаза — жесткие, бескомпромиссные, они казались старше него самого. Густые черные волосы — нужно только подсказать ему, что лучше не портить их бриолином: все равно не слушаются. Четкая линия носа. Полные, чувственные губы, на которых время от времени вдруг вспыхивает чудесная улыбка. Даже шрам на щеке, и тот, вместо того, чтобы испортить его красивое лицо, добавляет ему значительности.

— Клементина, — Генри Муфлин-младший тянул свой бокал, чтобы чокнуться с ней. Она помогла ему, слегка привстав на стуле. Господи. Она уже готова.

— Жирный Ларри сказал, вы бываете здесь каждый вечер? — заговорил Розовый Банан, который перед тем несколько минут усиленно соображал, как начать разговор с такой изысканной дамой. Клементина наклонила голову.

— Совершенно верно. — Розовый Банан ей совсем не понравился: слишком долговяз и похож на гангстера; в нем есть что-то нечистоплотное. Банан продолжал поддерживать светский разговор:

— Недурной кабак. Конечно, если вам не неприятно забираться в эту глушь. Я-то, конечно, завсегдатай. Прыг в открытое авто — и сюда!

Альдо поперхнулся шампанским. Какое еще открытое авто?

— А вы? — Клементина устремила взгляд загадочных зеленых глаз на Джино.

Он смущенно пожал плечами. Нельзя думать о другой женщине. Но от этой у него встал. Это все чертовы соски. Нет уж, он никогда не позволит Леоноре рядиться в такие платья. Пусть даже не пытается.

— Я много где бываю. Нью-Йорк — мой город.

Зеленые глаза дразнили.

— Еще бы!

— И мой, — встрял Розовый Банан. — Здесь самый кайф. — Он свирепо посмотрел на Альдо, которого разбирал смех.

— Чем вы занимаетесь? — она по-прежнему не сводила глаз с Джино.

— Всем, чем хотите, — Банан не оставлял попыток пустить пыль в глаза. — Нет такой работы, чтобы была мне не по зубам.

— В самом деле? — Клементина скользнула по нему пренебрежительным взглядом, словно он был собачьей какашкой в канаве, и снова повернулась к Джино. — А вы? Что вы делаете?

Хоть бы она перестала пялиться! Ясно, чего дамочка добивается, но он не может ей этого дать. Нужно как-то остановить ее.

— Я работаю на морском торговом судне. Вот так. Через несколько дней отправляюсь в Сан-Франциско с грузом для папаши моей невесты. Там и поженимся. — Если уж это ее не остановит, значит, она непробиваемая.

Розовый Банан нахмурился.

— Какое торговое судно? Кажется…

Джино пнул его под столом ногой.

— Гм, — Клементина задумалась. — Мой муж интересуется морскими перевозками. Возможно, вам стоило бы с ним познакомиться.

Джино не поверил своим ушам.

Генри Муфлин-младший — тоже. Он пригласил Клементину Дюк поужинать, потому что считал ее самой обольстительной, самой желанной женщиной в мире. Он ни за что не ожидал, что она пожелает закатиться в дешевый притон и будет строить глазки низкорослому бандиту. Генри ринулся в бой.

— Клементина, дорогая, пожалуй, с нас достаточно. Я знаю ресторан пошикарнее.

— Заткнись, Генри.

Фурункул у него на шее еще более потемнел.

— Хотя… постой-ка. — Она порылась в сумочке. — Ага, вот она. — Женщина достала визитную карточку и протянула Джино. — Если вас может заинтересовать деловая встреча с моим мужем, позвоните, и мы все обсудим. Я принимаю от одиннадцати до двенадцати почти каждый день. — Она улыбнулась. — Позвоните по возвращении из Сан-Франциско. Можно и перед отъездом.

У Розового Банана отвисла челюсть. Чертова сука! Чертов Джино! Ему это не нужно, однако само плывет в руки. Что они в нем находят?

Джино сунул карточку в карман. Что это делается?

Клементина поднялась из-за столика.

— Так вы заедете? — Их взгляды снова встретились. Она облизнула тонкие губы и ласково улыбнулась всем троим.

— Спасибо за то, что пригласили нас к своему столику. Я превосходно провела время.

Генри Муфлин-младший резво вскочил на ноги, едва не опрокинув при этом столик.

— Осторожно, студент, — угрожающим тоном произнес Банан.

— П-прошу прощения. Клементина, я т-только рассчитаюсь…

— Забудьте об этом, — быстро сказал Джино. — Шампанское — за мой счет.

Миссис Клементина Дюк удалилась, даже не сказав «спасибо». Джино и не нуждался.

В дверях ей преградил путь Жирный Ларри.

— Миссис Дюк, вы уходите до начала представления? Вы же всегда оставались смотреть шоу. — Его пухлые щеки дрожали от возмущения. — Если эти подонки вас оскорбили…

— Напротив, Ларри, я прекрасно провела время. Ваши друзья очаровательны.

— Да? — от удивления Жирный Ларри открыл рот.

— Разумеется.

Розовый Банан не мог прийти в себя.

— Дерьмо собачье! Вот это штучка, скажу я вам! Горяча, как пистолет. Глаза так и зовут в постель.

— Только не тебя, — засмеялся Альдо. — Джино-Таран в своем репертуаре.

Банан зарычал. Он никак не мог взять в толк, почему все предпочитают ему Джино. А ведь Синди уверяет, что тот не идет с ним ни в какое сравнение.

— Чертов Таран! — он с отвращением выплевывал слова. — Он, наверное, уже забыл, что там у баб между ног и какого оно цвета. Дерьмо собачье!

Теперь зарычал Джино.

— Заткни свою поганую пасть!

— Кто говорит? — взвился Розовый Банан.

— Эй, вы, забияки, хватит собачиться, — вмешался Альдо. — Давайте посмотрим шоу. Барбара не каждый вечер спускает меня с цепи.

* * *

Коста Зеннокотти сидел в кабинете своего отца в Сан-Франциско и смотрел в окно, пока Франклин читал нотацию. Это продлится еще минут десять. До сознания Косты с грехом пополам доходили ключевые слова: «уважение», «любовь», «честолюбие», «верность»… Франклина хлебом не корми. Впрочем, Косту это ничуть не раздражало. Он знал, что все эти слова идут от чистого сердца и проникнуты заботой о его, Косты, благе.

Франклину Зеннокотти не было нужды беспокоиться за сына. Коста безмерно любил и уважал своих приемных родителей. Ему было знакомо честолюбие, а его верность не знала границ. Именно верность привела его в кабинет отца. Верность дружбе с Джино Сантанджело.

Коста испросил и получил разрешение съездить в Нью-Йорк. Это будет нелегкое предприятие, но он справится. Через два часа он уже будет сидеть в поезде. И теперь отец читал ему последние наставления о том, как вести себя в огромном городе. Не то чтобы Коста ехал в какие-то джунгли. Было условлено, что он поживет пару недель в доме сестры Франклина и ее мужа. Потом он вернется в Сан-Франциско и начнет работать юрисконсультом в фирме своего отца.

Будущее было надежно распланировано. Коста не возражал. Он хотел того же, чего и родители, чувствовал себя на всю жизнь обязанным и старался делать так, чтобы они могли им гордиться. Особенно после того, что выкинула Леонора. Мама до сих пор не может успокоиться.

Леонора. Какой же она оказалась сучкой! Морочила голову его другу Джино. Получала нежные письма и хохотала вместе с подружками. И в то же время таскалась со всеми подряд. По ночам убегала из дома. В колледже прикидывалась пай-девочкой. Должно быть, у нее бешенство матки — а посмотришь в эти огромные голубые глаза — сама невинность!

Однажды Коста спросил ее:

— Почему ты не дашь Джино понять, чтобы больше не писал?

— Это еще зачем?

— Ну… — Коста замялся. — Полагаю, это было бы честно. Ведь он считает тебя своей девушкой.

Она широко распахнула глаза.

— А может, так оно и есть? Откуда тебе знать?

Он знал — и немало. Знал, что в городе она пользуется репутацией гулящей девки. Несколько знакомых парней утверждали, что спали с ней. Он также знал, что если Джино узнает, он сойдет с ума.

Косте было ужасно стыдно, но он сделал одну вещь: прокрался в спальню Леоноры, когда ее не было дома, и прочитал несколько писем Джино. Они не оставляли сомнений относительно его чувств и намерений.

Коста не знал, что делать. Конечно, это не его дело, но он был верен дружбе и не хотел, чтобы его друг страдал.

Наконец все решилось само собой. Прелестная Леонора, образец невинности, забеременела. Мэри и Франклин Зеннокотти были в шоке.

Едва успев опомниться, они потребовали, чтобы немедленно состоялась свадьба. К счастью, будущий отец ребенка оказался отпрыском уважаемой в городе семьи. И вот всего через две недели Леонора, сияя, шла к алтарю в белом шелковом платье.

Перед отбытием в свадебное путешествие она небрежно уронила:

— Пожалуй, сообщи своему приятелю Джино, чтобы больше не писал мне своих дурацких писем.

На другой день пришли два письма сразу: Леоноре и Франклину. Коста узнал почерк на конвертах и спрятал их в карман. Позднее он прочитал эти письма в уединении своей спальни и понял: есть только один путь. Он должен лично открыть Джино глаза. Незавидное положение, но это все-таки лучше, чем написать. Вот что погнало его в Нью-Йорк.

Естественно, он не сообщил родителям истинную причину: возможно, тогда бы они его не отпустили. Поэтому он разглагольствовал о музеях, парках и картинных галереях. «Мне необходимо развеяться, устроить себе каникулы», — твердил он родителям, и они, как ни странно, верили. Франклин отсчитал сотню долларов и передал Косте.

— Тебе там будет хорошо, сынок. Моя сестра и ее муж — замечательные люди и позаботятся о тебе. Постарайся отнестись к ним с должным уважением.

— Да, сэр, — слово «уважение» вернуло Косту к реальности. — Разумеется, сэр.

* * *

Раз в неделю, в условленное время, Джино навещал Веру. Ему осточертело заставать ее за работой, и он потребовал, чтобы она устроила себе выходной в среду. Она послушалась, и они стали проводить этот вечер вдвоем. Обычно они шли в кино, а потом в аптеку — съесть по гамбургеру и выпить по молочному коктейлю. Это была странная пара: стареющая дешевая проститутка и ладный парень, излучающий энергию.

— У меня достаточно денег, чтобы ты послала их ко всем чертям, — предлагал он каждую среду.

— Деньги тебе самому пригодятся, Джино, — отвечала Вера. — Куда мне девать свободное время? Кроме того, — она лукаво улыбалась, — мне как бы даже нравится моя работа.

Джино не мог себе представить, как Леонора отнесется к Вере, но был убежден, что должен их познакомить. Может быть, они и поладят. Он хорошенько объяснит Леоноре, и она поймет, просто не сможет не понять, что в жизни существует не только безмятежное семейное счастье, как у них в Сан-Франциско.

Всякий раз, когда Джино думал о Леоноре, им овладевало возбуждение. Скоро он станет женатым человеком — тянуть дальше некуда. Подумать только — он станет женатым человеком!

Джино Сантанджело.

Леонора Сантанджело.

Мистер и миссис Сантанджело.

— Эй! — он хлопнул в ладоши. — Как ты думаешь, красиво звучит Леонора Сантанджело?

Вера кивнула.

— Просто замечательно.

 

Кэрри, 1928

Уайтджек отсутствовал неделю.

Сначала Кэрри за него беспокоилась, потом начала злиться.

— Этот человек вполне может о себе позаботиться, — увещевала Люсиль, — так же, как и мы с тобой. Подожди, он скоро вернется!

— Почему ты так думаешь?

— Ах, милочка, я абсолютно уверена. Не бросит же он свои двадцать три костюма.

Люсиль оказалась права, и в одно прекрасное утро он вернулся — полный свежих сил и излучающий обаяние.

— Где ты был? — воскликнула Кэрри.

Уайтджек поднял руку в предостерегающем жесте.

— Тихо, женщина! Я раздобыл нам роскошную белую платиновую блондинку. Помнишь, мы говорили?

— Я думала, ты решил приползти на брюхе к мадам Мей.

Он расхохотался.

— Этой ведьме? Ты шутишь, женщина?

— Мог бы предупредить. Я волновалась.

Он взвесил на ладони ее грудь и, распахнув халат, поиграл с соском.

— Не думал, что обязан отчитываться.

— Ах, Уайтджек! — Кэрри вновь почувствовала себя в безопасности.

Ей захотелось сделать ему приятное.

— А мы с Люсиль за эту неделю заработали триста баксов. — Она обняла Уайтджека и всем телом прижалась к нему. — Все для тебя, милый.

Он легонько оттолкнул ее.

— Давай-ка одевайся и собери вещи. Мы переезжаем.

— Куда?

— Я снял тут неподалеку квартиру попросторнее.

— Как же? Ты ведь говорил, что у нас нет денег.

— Это мое дело. Мы начинаем новую жизнь.

* * *

Толстяк с сигарой весь сиял, окидывая приятелей добродушным взглядом. Их было человек тридцать; все уже знали. Собрание богатых пожилых бизнесменов, только что плотно пообедавших и насладившихся отборными винами. Это была холостяцкая пирушка по случаю отставки одного из них — Артура Стайвесанта. Ужин давал его приятель-толстяк. Попыхивая сигарой, он дал сигнал к началу небольшой потехи.

— Джентльмены! — возвестил он, не в силах унять волнение в голосе. — У меня для вас небольшой сюрприз. Нечто особенное, такое, чтобы этот вечер надолго запомнился нам всем. — Он кивнул негру, сидевшему за полупрозрачной занавеской в конце зала. — Начинайте представление.

Уайтджек шлепнул Кэрри пониже спины.

— Я не хочу этого делать, — захныкала она.

Он выкатил глаза.

— Кажется, мы много говорили на эту тему. Шевелись, говорю! Если тебе не понравится, больше не будем.

Она неохотно вышла из-за занавески.

Мужчины в зале одобрительно зашептались и стали обмениваться немного смущенными улыбками. Из незримой радиолы полилась музыка. Нью-йоркский рэгтайм. Кэрри начала танец. На ней было облегающее алое платье, приспущенные шелковые чулки, туфли с ремешками и на высоких каблуках и гофрированные подвязки. Под платьем у нее ничего не было.

Уайтджек наблюдал, как она, покачивая бедрами, двигается между столиками. Недурно. Он шлепнул крупную белую женщину.

— А ну-ка, Долли, покажи малышке, как это делается.

Та ухмыльнулась, показывая лошадиные зубы.

— Не сомневайся, Уайтджек, — и выкатилась из-за занавеса, упоенно тряся огромными грудями и бедрами, кое-как втиснутыми в тесное оранжевое платье.

Уайтджек покачал головой и усмехнулся. Долли оказалась настоящей находкой. Это она просветила его насчет того, как делать деньги, устраивая частные шоу со стриптизом. «С какой стати такому ловкачу, как ты, возиться с какими-то паршивыми клиентишками? — заявила она, когда они познакомились в одном притоне. — Достань приличных девушек, и я гарантирую тебе грандиозную программу».

Всю неделю они вели переговоры. Долли обрадовалась, узнав о Кэрри и Люсиль. «Пиковая дама и карлица! — в экстазе воскликнула она. — Да мы сколотим целое состояние!»

Уайтджек, не теряя времени, перевез Кэрри, Люсиль, все свои двадцать три костюма и прочие пожитки к Долли, занимавшей слишком большую квартиру.

Кэрри не выказала особого восторга.

— Я думала, у нас будет свой дом.

— Может, и будет. А может, и нет. Прежде всего нужно попробовать реализовать задумку Долли.

— Ты с ней спишь?

— Конечно же, нет, — он погладил Кэрри по волосам. — Зачем мне какая-то старая потаскуха, когда у меня есть такой бутончик, как ты?

Шлюхи! И в шестнадцать, и в шестьдесят. Только одно на уме. Уайтджек подтолкнул Люсиль, и она выскочила из-за занавески, чтобы присоединиться к Кэрри и Долли.

Зрители ревели от восторга. Напряжения как не бывало. Жалкие импотенты. Черным мужчинам не требуется подобный допинг. Уайтджек наблюдал за Долли. Что значит профессионалка! Она довела их до точки кипения. Кэрри с Люсиль немного уступают ей, но это ничего не значит. Когда они все с себя снимут, никто не станет обращать внимания на их кислые физиономии.

Уайтджек зевнул. Надо бы утрясти вопрос с Долли. Она недовольна его отказом разделить с ней ложе. «Это еще почему? Что, черномазая имеет исключительные права?»

— Потерпи денек-другой, — попросил он. — Ч-черт! Ты получишь свое — не успеешь глазом моргнуть!

— Да уж, поторопись!

Придется лишить Кэрри удовольствия. А это чревато осложнениями. Однажды завладев Уайтджеком, женщины нипочем не желали его отпускать.

Девушки начали раздеваться. Уайтджек снова зевнул. С ума сойти — платить пятьсот долларов только за то, чтобы полюбоваться тремя комплектами сисек и задниц!

Ч-черт! У некоторых весьма своеобразное понятие о приятном времяпрепровождении!

 

Джино, 1928

После того, как Джино и его команда блестяще провернули дельце в Трентоне, штат Нью-Джерси, Боннатти не стал терять время и поделился с Джино и Альдо еще кое-какими связями.

— Мы расширяемся, — поведал Джино приятелям — Альдо и Розовому Банану. — Нужно будет подключить еще нескольких надежных ребят.

Розовый Банан ковырял в носу.

— Я могу привести сколько угодно.

— Знаю я, кого ты можешь привести. Продадут при первом удобном случае.

— Откуда ты знаешь?

— Я сам займусь вербовкой, — объявил Джино. — Может, кого-нибудь из Сан-Франциско.

— Что-то долго ты туда собираешься, — подколол Банан.

Джино потер старый шрам на лице.

— Скоро поеду, — он сгорал от нетерпения, со дня на день ожидая ответа от Леоноры или ее отца.

— Это мы уже слышали, — оскалился Розовый Банан. — Как бы тебя не обвели вокруг пальца.

— Слушай, ты, задница. Джино Сантанджело никто не обведет вокруг пальца. — Джино встал и впился тяжелым взглядом в лицо приятеля.

Альдо перевел взгляд водянистых глаз с одного на другого. Они все хуже ладят между собой, того и гляди грянет гром.

Розовый Банан вытащил палец и исследовал содержимое ноздри.

— Тогда какого дьявола тянешь?

— Я не тяну, дубовая твоя башка!

Банан захихикал.

— А я говорю, она водит тебя за нос.

Альдо решил вмешаться.

— Сколько ты думаешь пробыть в Сан-Франциско?

— Не знаю. Недельку-другую.

— Как насчет Энцо? Он в курсе?

— Пошел он, твой Энцо! — рявкнул Джино. — Я не обязан отчитываться перед ним всякий раз, как иду в сортир.

— Ты его компаньон. Вдруг ему что-нибудь потребуется, когда тебя не будет в городе?

— Ты останешься вместо меня. — Джино окинул приятелей критическим взором. Парочка кретинов. Альдо трясется перед собственным двоюродным братом, а Банан туп, как пробка. — Слушайте, мне пора идти. Завтра увидимся, — он вышел из гаража, где они договорились встретиться, и потопал валкой походкой прочь. Леонора. Что она себе думает — до сих пор не удосужилась ответить на его письмо? Отсрочка убивала Джино.

— Привет!

Он поднял глаза и остановился.

— Привет, Синди.

Куда только делась ее беззаботность?

Джино хотел продолжить путь, но она положила руку ему на рукав.

— Как ты?

Он покачался на пятках.

— Лучше всех. А ты? — Как понимать, что она не цепляется, как всегда, с подколками?

— Ничего, все в порядке, — в это самое мгновение из ее глаз выкатились две крупных слезы и побежали по щекам. — Ох, Джино! Я так несчастна!

Он оглянулся — на них никто не смотрел.

— Иисусе Христе! Что приключилось?

Девушка плакала навзрыд.

— Пинки. Я хочу уйти от него, но не могу. У меня нет денег, и я не могу вернуться домой. Я его ненавижу. Просто не знаю, что делать. Пожалуйста, помоги мне!

«Пожалуйста, помоги мне!» И это та самая девчонка, которая с самого начала приносила ему одни неприятности? Маленькая секс-бомба, с мыслью о которой он столько раз мастурбировал! Джино потрогал шрам и вспомнил, как он ему достался. По ее вине. А она даже не сказала «спасибо».

— Эй, — быстро произнес он. — Успокойся.

— Ты не представляешь, в каком я отчаянии.

— А, брось, Синди.

Она ухватилась за его руку.

— Если бы ты хотя бы дал мне немного денег, чтобы сесть на поезд и куда-нибудь смотаться! Видишь ли, — она сделала драматическую паузу, — он обещает убить меня, если я попробую уйти.

Джино расхохотался.

— Дерьмо собачье!

Синди продолжала рыдать.

— Нет, это правда. Он показывал мне ружье. Сказал, что если я не буду принадлежать ему, то и никому другому.

Драма на Сто десятой улице, в три часа дня. Джино пожал плечами. Он ничем не может ей помочь. Разве что снабдит деньгами для побега.

Он облизнул губы и пристально посмотрел на плачущую девушку. Она явно на пределе. Конечно, это одна из шуточек Банана — обожает поприкалываться, а Синди-Липучка до сих пор вроде бы не жаловалась.

— Э… Синди… Мне нужно подумать.

Она перестала реветь.

— Ох, Джино! Правда?

Он кивнул.

Они громко шмыгнула носом и поискала в сумочке платок.

— Какой же я была дурой, что связалась с ним. Но сначала мне казалось, что он неплохой. Он хорошо со мной обращался. Дарил разные вещи… — Она храбро посмотрела Джино в глаза. — Хотя на самом деле мне всегда нравился ты.

Он захохотал.

— Брось, Синди, я не нуждаюсь в лести.

Девушка широко распахнула наивные голубые глаза.

— Клянусь тебе, это правда!

— Послушай, мне пора идти.

Она кивнула и вдруг прижалась к нему.

— Я хочу тебе кое-что показать.

— Что?

— Ты не поверишь, — она перешла на шепот. — Я до смерти боюсь. — Синди расстегнула блузку и продемонстрировала часть груди. Джино так и вылупился. Есть на что посмотреть!

— Видишь ожог?

— Какой еще ожог? — Он присмотрелся повнимательнее и увидел над левым соском зловещую алую метку.

— Это Пинки прижег сигаретой. Я хотела, чтобы ты знал, на что он способен.

Скотина! Точь-в-точь как Паоло!

— Сколько тебе нужно?

— Не знаю. Наверное, несколько сотен. Этого хватит доехать до Калифорнии? Может, устроюсь на работу…

Джино кивком выразил согласие.

— Завтра вечером мы идем к Жирному Ларри, — сказала Синди. — Если ты дашь мне денег, послезавтра меня здесь уже не будет.

— Считай, что ты их уже получила.

— Честно?

— Честно.

Она нежно поцеловала его в щеку.

— Спасибо, Джино. Ты настоящий друг.

* * *

Коста приехал в Нью-Йорк рано утром в понедельник. Доктор и миссис Сидни Ланца встретили его на Центральном вокзале. Сначала они отнеслись к Косте с предубеждением и были приятно удивлены его внешностью и манерами. В свое время вся родня восстала против решения Франклина усыновить мальчика с сомнительным прошлым. И вот перед ними — красивый, обходительный юноша.

Их дом на Бикмен-плейс не отличался особой роскошью и уж во всяком случае уступал резиденции Зеннокотти в Сан-Франциско. Однако многое в доме говорило о состоятельности хозяев: дорогие картины, фотографии в серебряных рамках, полированная мебель красного дерева…

Доктор Ланца был практикующим врачом, поэтому две комнаты отвели под кабинет и приемную.

— Доктор — очень занятой человек, — поделилась с гостем миссис Ланца. — Трудится в поте лица своего и получает большое удовлетворение. Лечить людей — занятие, угодное Господу. Всевышний тщательно подбирает служителей своих.

Франклин Зеннокотти забыл упомянуть, что Ланца были набожными людьми.

Коста кивнул.

— Постараюсь не путаться под ногами.

— Я уверена, что ты с уважением отнесешься к нашим порядкам. Будешь сам убирать за собой постель и вовремя являться к столу. Доктор терпеть не может, когда опаздывают.

— Разумеется, — поспешил заверить Коста. — Обещаю не опаздывать, конечно, когда я буду дома. Я хочу хорошенько познакомиться с городом. Обойти художественные галереи, музеи… и все такое.

Миссис Ланца скривила тонкие губы.

— Я попросила бы тебя накануне ставить меня в известность. Порядок в доме не должен страдать от твоих приходов и уходов.

— Конечно, миссис Ланца. Я не причиню вам ни малейшего беспокойства.

Она скрестила руки на плоской груди.

— Мы в этом уверены, молодой человек.

Коста слабо улыбнулся. Две недели с миссис Ланца — не слишком приятная перспектива!

— Я собирался сегодня вечером кое-куда сходить.

— Только не сегодня, пожалуйста. Я уже заказала обед и ужин на всех, и мне бы не хотелось перекраивать распорядок дня.

— Конечно, миссис Ланца, я понимаю.

На самом деле он ничего не понял. И не мог дождаться, когда наконец сможет увидеться с Джино.

* * *

— Ну что? — спросил мистер Пуласки. — Все еще нет ответа?

Джино покачал головой.

Старик закрыл глаза и прижал пальцы к вискам.

— Должно быть, почта плохо работает. Я бы на твоем месте не стал волноваться.

— Кто сказал, что я волнуюсь? — Джино вскочил со стула и начал нервно мерить комнату шагами. — Просто боюсь, как бы письмо не затерялось в дороге. Знаете, папаша, я вот что думаю. Не махнуть ли мне прямо туда?

Старик открыл глаза и посмотрел в окно, на оживленную улицу. После нападения он только пару дней как начал вставать, но все еще боялся выходить на улицу. Там найдется много охотников до его денег, золотых часов и даже его жизни.

— Что вы мне посоветуете? — спросил Джино, раскачиваясь на пятках.

— Насчет чего?

— Ехать или не ехать в Сан-Франциско? — выкрикнул Джино. Старик совсем выжил из ума. Наверное, те парни вышибли из него мозги.

— Я бы советовал тебе недельку-другую подождать, — сказал мистер Пуласки, вновь ухватив нить разговора. — Однако… — Он остановился, забыв, что хотел сказать.

— Что? — обеспокоенно спросил Джино, вбивая кулак правой руки в левую ладонь.

— Я думаю, — мистер Пуласки вдруг почувствовал резкую боль и закатил глаза. — Я д… — Боль раздирала на части его тщедушное старческое тело. Он закашлялся и не заметил, как при этом у него пошла горлом кровь, стекая на подбородок. Мистер Пуласки устремил на Джино невидящий взгляд и подумал о своей любимой жене. Даже едва не произнес вслух ее имя. Однако новый приступ боли разорвал ему грудь, и он рухнул в кресло.

Паника охватила Джино.

— Мистер Пуласки! Папаша! В чем дело? — он схватил старика за плечо. — Очнитесь, папаша! Очнитесь!

Он нагнулся и заглянул мистеру Пуласки в лицо. Глаза и рот старика были открыты. Но это уже было не лицо, а маска смерти.

— Ох, нет! — забормотал Джино. — Иисусе Христе! Нет!

Он встал перед умершим на колени и покачал у себя на груди его голову. Из его глаз — впервые за много лет — покатились слезы. Мистер Пуласки был славным старикашкой. Никому не причинил зла. За что?

Джино вытер глаза тыльной стороной ладони и поднялся на ноги.

Леонора никогда не познакомится с автором любовных писем, которые она получала каждую неделю на протяжении целого года. Более того, мистер Пуласки никогда не увидит Леонору.

— Ах, черт, папаша! — вырвалось у него. — Неужели ты не мог подождать?

* * *

В семь часов утра в доме на Бикмен-плейс подавали завтрак: горячую овсянку, густое, сладкое какао и большие ломти хлеба.

Коста ел весьма умеренно. Миссис Ланца была недовольна.

— Плотный завтрак дает человеку силы для трудов праведных — хороший врач всегда внушает это своим больным. Правда, дорогой?

В восемь Коста вышел из дома. Наконец-то он свободен! Он полной грудью вдыхал нью-йоркский воздух. Здесь пахло иначе, чем в Сан-Франциско. Воздух был жестче, со множеством примесей. Когда-то это был его родной город, но Коста старался не вспоминать об этом. Настоящая жизнь началась в тот день, когда Франклин Зеннокотти увез его в Сан-Франциско. О том, что было до этого, Коста предпочитал забыть. Он только знал, что обязан жизнью Джино Сантанджело. Если бы не Джино, он кончил бы свои дни в исправительной колонии.

Исправительной!.. Курам на смех!

* * *

Джино провел поганую ночь, проворочавшись под одеялом. Обычно он спал сном младенца, но иногда тяжелые мысли не давали ему уснуть всю ночь напролет. Сегодня было то же самое.

Стук в дверь не сразу дошел до его сознания, а когда наконец дошел, Джино взглянул на часы и рассвирепел. Полдевятого утра.

— Да? — рявкнул он.

Коста уловил раздражение в голосе друга и подумал: может быть, прийти в другой раз? Но ведь он проделал такой длинный путь, чтобы сообщить Джино кое-что важное. Уйти означало бы только оттянуть момент истины.

— Это я, Коста Зеннокотти!

— Коста? Какого хрена ты тут делаешь?

Джино открыл дверь, хлопнул друга по плечу и втащил в свою конуру.

— Эй! — воскликнул он. — Любому другому я расквасил бы физиономию. Поднимать меня в такую рань! Но я рад тебя видеть. Почему не сообщил о своем приезде?

Коста много раз прокручивал в уме начало разговора. Но сейчас у него все перепуталось. Он понял, что лучший путь к цели — прямой и честный.

— Это касается Леоноры, — выпалил он. — Я не хотел, чтобы ты узнал об этом из письма.

— О чем об этом? — к лицу Джино прихлынула кровь.

— Она вышла замуж, — тихо сказал Коста. — Вышла замуж за другого.

 

Среда, 13 июля 1977 г., Нью-Йорк и Филадельфия

— У меня во рту как будто ночевала пара бомжей, — пожаловалась Лаки. — Сколько мы уже здесь торчим?

Стивен поднес часы близко к глазам и уставился на светящийся циферблат.

— Пять часов десять минут сорок девять секунд.

— А кажется, пять месяцев! Никогда я так погано себя не чувствовала, за всю мою дерьмовую жизнь!

— Я же говорил вам, расслабьтесь. Это все, что мы можем сделать.

— Помнится, — холодно произнесла Лаки, — я смотрела какие-то фильмы, в которых люди застревали в лифте, и они всегда находили выход.

— Да? — точно с такой же ледяной интонацией процедил Стивен. — И что же они делали?

— О Боже! Откуда мне знать?

— Вы сами об этом заговорили.

— Заговорила, потому что понадеялась, что вы что-нибудь придумаете. Мне следовало быть умнее.

— Вы смотрели те фильмы — не я.

— От вас всегда столько же толку?

Стивен разозлился.

— Чего вы от меня хотите, черт побери?

— Фу! Как вы выражаетесь?

Он бы с удовольствием ее придушил. Обхватил большими, сильными ручищами то, что представлялось ему цыплячьей шейкой, и сжимал до тех пор, пока у нее не захрустели бы позвонки.

— Вспомнила! — радостно завопила она. — «Отель»! Это старая лента, несколько месяцев назад шла по телевизору. Герой каким-то образом вылез на крышу лифта и поднялся по канату.

— Забудьте об этом, — прорычал Стивен. — Если вы думаете, что я полезу по канату на сорок-такой-то этаж, вы очень ошибаетесь.

Она саркастически усмехнулась.

— Слабо, да?

— Зато вы у нас силачка!

* * *

Коста в сердцах швырнул трубку на рычаг. Дарио. Вечно с ним что-нибудь случается. Такой симпатичный парень — белокурый, стройный, идеально сложенный… Извращенец.

Если бы Джино узнал правду о своем сыне!

Коста выругался про себя. Его не так-то легко вывести из равновесия, но Дарио это всегда удавалось.

Он немного поразмыслил, затем снял трубку и набрал номер. Ответил женский голос.

— Рут, дорогая, — ласково произнес он. — Это Коста Зеннокотти. Как поживаешь?

Она начала пространно жаловаться на затемнение. Он перебил ее.

— Сэл у тебя?

— Минуточку.

— Мистер Зеннокотти, это Сэл. Что я могу для вас сделать?

Коста дал адрес Дарио.

— Только это срочно. Придется выломать дверь: там возникла проблема с ключами. Устраните поломку и действуйте по обстоятельствам. Завтра поговорим о плате. — Он положил трубку. Дарио повезло. Сэл запросто справится с любой экстремальной ситуацией. Правда, может быть, уже поздно. Но кто пожалеет о Дарио? Только Джино.

Возможно…

* * *

— Мать твою! — торжествующе воскликнул чернявый парень, когда ему удалось наконец проломить дверь чугунной статуэткой, обнаруженной в ванной. — Ты где, мать твою? — Он наморщил лоб, усиленно выискивая в темноте гостиной Дарио. — Где ты, гад? Это тебе не поможет!

Дарио бесшумно пробрался в кухню и сжал в руке нож.

— Ну, я до тебя доберусь! — посулил его противник.

* * *

Кэрри пешком пробиралась по темным улицам Гарлема. У нее создалось впечатление, будто все жители квартала вышли на улицу в расчете на поживу. Двое мужчин тащили дубовый комод. Молодой парень сгибался под тяжестью телевизора. Тащили включенные транзисторы и магнитофоны. Теперь на нее никто не обращал внимания. Она стала такой же, как все: темнокожая, с всклокоченной гривой и размазанным макияжем; из разорванных мочек ушей сочилась кровь.

Кэрри понимала, что выглядит, как смертный грех, но это уже не имело значения. Ее несла вперед ненависть; лютая, вышедшая из-под контроля злоба гнала на поиски обидчика.

Еще два дня назад ей так хорошо, так спокойно жилось. И вдруг телефонный звонок. Приглушенный голос сказал, что если она себе не враг, то должна быть на мясном рынке на Сто двадцать пятой Западной улице в половине десятого вечера в среду.

— Кто это? — шепотом, чтобы в соседней комнате не услышал Эллиот, спросила она.

— Если не хочешь, чтобы открылось твое прошлое, приходи, куда сказано, — настаивал приглушенный голос. Потом шантажист отключился. Она даже не поняла, мужчина это или женщина.

Вконец обезумев, она бежала по улицам Гарлема. Кто-то охотился за ней. Она должна выяснить, кто это!

И посчитаться!

* * *

Гигант-авиалайнер совершил мягкую посадку. Как только он подкатил к конечному пункту, соседка Джино резко изменила свое поведение — вырвала у него руку так, будто он заразный, и щелкнула пальцами, подзывая стюардессу.

— Мою норку! — потребовала она.

Стюардесса кивнула.

— Сию минуту, мадам, — и склонилась к Джино. — У вас есть чем добраться до Нью-Йорка, мистер Сантанджело?

— Откуда? Я же не рассчитывал сесть в Филадельфии.

Девушка захихикала.

— Конечно. Подумать только!

— Вы можете организовать машину?

— Естественно. Но вам лучше переночевать в Филадельфии. Весь Нью-Йорк сидит без электроэнергии, и никто не знает, надолго ли это.

Джино раскинул мозгами. У него забронирован номер в «Пьере», но стюардесса права: если во всем городе нет света, глупо стремиться туда.

— Можете порекомендовать приличный отель?

Девушка улыбнулась.

— Конечно, мистер Сантанджело. Я и сама собираюсь там остановиться.

* * *

Лаки забылась неглубоким, тревожным сном. Стивен с облегчением вздохнул. Без ее постоянного нытья вынужденное пребывание в этом черном, похожем на материнское чрево ящике даже не лишено своей прелести.

Можно полностью расслабиться. Забыть обо всем на свете. Некоторые платят за такой вид психотерапии бешеные деньги.

Лаки пробормотала что-то нечленораздельное.

Вообще-то он не сердится на нее за грубость. Просто она напугана.

Ха! Чтобы дамочка с таким язычком чего-нибудь испугалась!

— В чем дело? — она вдруг резко проснулась и начала протирать глаза. — Господи Иисусе! Мы еще здесь?

— Конечно.

— Я сейчас описаюсь, — таким тоном, будто это он виноват.

Стивен не нашел что сказать.

— Мне хочется писать, — злобно повторила она. — Прямо сейчас.

— Мне очень жаль, — саркастически заметил он, — но создатели лифта не предусмотрели в нем туалет.

— Мерзавец!

Стивен заткнулся. Пусть беседует сама с собой.

Духота становилась непереносимой. Кондиционер не работал, и лифт превратился в печку. Стивен разделся до трусов, но все равно тело покрылось густой, липкой пленкой пота, как в сауне.

Он вспомнил, как во время медового месяца они с Зизи отправились в сауну. Маленькая Зизи. Динамит. Пять футов два дюйма похоти. Мама оказалась права.

— Фу! — воскликнула Лаки. — В последний раз я делала в штаны, когда мне было два года.

— О Господи!

— Не очень-то задирайте нос. Вас ждет то же самое.

* * *

Дарио было слышно, как маньяк носится по комнате, круша мебель и сыпля ругательствами.

У него бешено стучало сердце. Что он сделал такого ужасного? Да, он голубой — так что? Это не преступление. Он всегда хорошо с ними обращался. Платил, если они давали понять, что не отказались бы от денег.

Боже! Только потому, что он сын сукина сына Джино Сантанджело, вся его взрослая жизнь превратилась в одну большую ложь. Дарио вздрогнул и зажмурился. Гангстер может настигнуть его в любую минуту, и все будет кончено.

* * *

Кэрри никак не могла отыскать мясной рынок на Сто двадцать пятой Западной улице. Она металась взад-вперед вместе с толпой; ее нещадно толкали. Если бы хоть знать, кого она ищет! Она посторонилась, чтобы избежать столкновения с двумя парнями, тащившими стальные решетки из ювелирного магазина. Немного дальше мальчишки выбили стекла в магазине хозяйственных товаров, и жители района ринулись хватать все, что попадалось под руку. Какая-то девчонка заорала своему парню: «Сожги его к чертовой матери! Толпа пришла в неистовство: «Жги! Жги! Жги!»

Кэрри поспешила убраться. За пятьдесят лет ничего не изменилось.

Гарлем по-прежнему кишит крысами.

Наконец она различила в полумраке очертания мясного рынка. Здесь тоже было полно людей, набивавших сумки говядиной, курами — всем, что попадалось под руку.

Кэрри оглянулась по сторонам. Ее явно никто не ждал.

Кого же я все-таки ищу?

Ей ничего не оставалось, как замереть на месте и ждать. Посмотрим, кто подойдет.

* * *

— Сколько тебе лет, Джил? — поинтересовался Джино.

— Двадцать два, — ответила хорошенькая стюардесса, стоявшая перед ним в костюме Евы.

— Двадцать два, значит?

— Опыта мне не занимать, — и она захихикала.

— Конечно, — согласился он.

Пять минут назад она появилась в его номере — и вот пожалуйста, стоит перед ним в чем мать родила и готова в любую минуту прыгнуть в постель, как будто нет ничего более естественного. Может быть — для нее. Но что происходит с ним самим?

Джино смертельно устал, до отвала набил брюхо; мочевой пузырь властно напоминал о себе; дико хотелось спать.

Это была ее затея. После ужина она заявила: «Я хочу зайти к вам, посмотреть, все ли в порядке».

Очутившись в номере, она первым делом ринулась в спальню и вышла оттуда абсолютно голая. Недурное тело. Ему доводилось видеть и получше, и похуже. Слишком худа, на его вкус.

— Скажи: что может быть нужно такой молодой, красивой девушке, как ты, от такой старой развалины, как я?

— Мистер Сантанджело! Это вы-то развалина? Слава о вас гремит по всему миру!

Интересно, она оскорбится, если он откажется?

— Иди ко мне, — хорошо поставленным голосом стюардессы проговорила Джил. — Давай, снимай штаны.

— Мне шестьдесят девять лет, — пробормотал Джино, желая воздействовать на нее и в то же время сбрасывая два года, потому что невыносимо признаться, что тебе перевалило за семьдесят.

— Мое любимое число! — воскликнула она, возясь с молнией у него на брюках.

У него началась вялая эрекция. Вот уже несколько недель не барахтался в постели с какой-нибудь бабенкой. В семьдесят один год это перестает иметь значение. Не то чтобы он заделался импотентом. Просто теперь, чтобы завести его, требовалось что-то особенное.

— Какой большой! — пропела девушка.

Джино посмотрел на нее сверху вниз. Кого она хочет обмануть? Пенис не достиг и половины длины.

— Хочешь, возьму в рот? — деловито предложила она.

На фиг она ему нужна! Он снова застегнул брюки.

— В чем дело? — встревожилась Джил.

— Просто не хочется.

— А, брось. Дай мне пять минут времени, и ты у меня полезешь на стенку.

— У меня дочь на пять лет старше тебя.

— Ну и что?

— А то, что я не хочу. Этого достаточно?

Девушка никак не могла решить: обидеться или свести все в шутку?

Наконец она юркнула в ванную и меньше чем через минуту появилась в форме стюардессы.

— Мистер Сантанджело, — холодно заявила она, — вы опасный соблазнитель, — и промаршировала к двери.

Джино потянулся за сигарой.

Их много, а он один.

 

Джино, 1928

Джино исключительно тяжело воспринял известие о замужестве Леоноры.

Просто не мог поверить. Отчаянно сопротивлялся фактам, которые Коста раз за разом обрушивал на него, пока они не возымели действия.

Когда до него дошло, что это все-таки правда, он чуть не потерял рассудок. Коста еще не видел друга в таком состоянии. Джино диким зверем метался по комнате, сыпал проклятиями, стучал о стены кулаками и так отчаянно рыдал, что Коста готов был провалиться сквозь землю.

Может, лучше тихонько уйти? Джино явно не нуждается в нем, даже не замечает его присутствия.

В то же время интуиция подсказывала Косте, что он может понадобиться. Нужно понять Джино: ведь для него это равносильно известию о ее смерти. Да. Лучше бы она умерла. Джино не мог перенести, что Леонора оказалась предательницей. Его Леонора! Лучше бы угодила под трамвай, утонула или скоропостижно скончалась от болезни. Это еще можно было бы понять. Но измена? Уму непостижимо!

Джино потребовался целый час, чтобы начать соображать, на каком он свете. Он чувствовал себя опустошенным, выбитым из седла — как после удара в солнечное сплетение.

Коста скорбно смотрел на него из своего угла. Наконец настала очередь Джино сконфузиться.

— Эй, малыш, — выдавил он из себя, — ты проделал весь этот путь только затем, чтобы сообщить мне об этом?

Коста кивнул и вынул из кармана два письма, которые утаил от домашних.

— Я позволил себе вскрыть конверты и оставить их у себя. Эти письма пришли уже после свадьбы. Я подумал: в подобных обстоятельствах, может, ты предпочтешь, чтобы тебе их вернули? Надеюсь, это было правильное решение?

— Да, разумеется. Ты абсолютно прав. — Джино затолкал письма в ящик стола и, стоя к Косте спиной, глухо спросил: — Ты, конечно, прочел их?

— Нет.

Джино вздохнул.

— В сущности, мне наплевать. Лучше бы прочел. — В его голосе появились жесткие нотки. — Иисусе Христе! Каким же я был идиотом! — Он повернулся к Косте, глаза горели безумным огнем. — И кто же, черт возьми, оказался счастливчиком? Какой-нибудь ублюдок с солидным капитальцем, которого выбрал папочка?

— Да, — солгал Коста. — Он из богатой семьи. Мама и папа в восторге от этой партии.

— А Леонора?

— Делает, что велят.

— Скажи мне, как его фамилия! Я вышибу из него дух! Коста понял: нужно спасать положение.

— Кажется, она влюблена в него.

— Ах так, — силы совсем покинули Джино. — Ты уверен?

Коста нервно кивнул.

— Ну что ж… Если она его любит… Но почему она не поставила меня в известность? И ты?

Коста пожал плечами.

— Я понятия не имел о том, что делалось за спиной.

Джино угрюмо припомнил ее последнее письмо. Когда бишь оно пришло? Семь, восемь недель назад? Да, что-то около того. Письмо как письмо — никаких особых нежностей, но он уже привык: все ее письма были по-девчоночьи пустыми. Да, пустыми. Он не придавал этому значения, потому что знал: если бы не старый мистер Пуласки, его письма были бы точно такими же.

— Значит, ничего не поделаешь, — хрипло проговорил он.

Коста беспомощно развел руками.

— Мне очень жаль.

— Она знает о твоей поездке? Это она тебя послала?

Коста отрицательно покачал головой.

— Просто не знаю, что делать, — сокрушенно молвил Джино. — Должно пройти какое-то время. Понимаешь, я строил всю свою дальнейшую жизнь с расчетом на то, что мы поженимся. Все, что я делал, делалось ради Леоноры. Буквально все!

Коста понимающе кивнул.

Джино взволнованно кружил по комнате.

— Не могу сказать, что мне есть от чего задирать нос, но ведь начинать-то пришлось с нуля! — Он задрал рубашку и продемонстрировал Косте грудь, всю в шрамах и ссадинах. — У каждой из этих отметин своя история. — Он показал на небольшой бесцветный рубец. — Когда мне было шесть лет, отец пересчитал мне ребра. Вот это — следы от его побоев.

Не будь я крутым сукиным сыном, мне бы ни за что не выжить. Папаша обожал срывать на мне злость, а когда я вышел из детского возраста, принялся за своих женщин. — Он горько усмехнулся. — У меня было кресло в первом ряду. Он трахал их у меня на глазах — а потом посылал в нокаут. Вот когда я твердо решил: я буду жить по-другому. — Джино вздохнул. — Не знаю, поймешь ли ты — Леонора стала для меня символом лучшей жизни. Я сразу почувствовал, как только ее увидел. — Ему вдруг стало стыдно. — Иисусе Христе! Зачем тебе все эти излияния? С какой стати я тут перед тобой исповедуюсь?

Коста мягко коснулся его руки.

— Потому что я твой друг. Когда выговоришься, всегда становится легче.

— Пошли отсюда. — У Джино уже глаза лезли на лоб от беспрерывного кружения по комнате.

— Куда мы пойдем?

— Не знаю. Может, сходим, сыграем в биллиард… заскочим в кино… Просто мне нужно уйти отсюда. — Джино заправил рубашку в брюки. — Сегодня в полдень похороны. Пойдешь со мной?

— А кто умер?

— Один знакомый. Старик, который сделал мне много хорошего.

— Прими мои соболезнования.

— Так уж устроен мир. — С минуту Джино стоял, устремив невидящий взгляд мимо Косты, словно прощаясь и с мистером Пуласки, и с Леонорой. Для него они оба умерли. — Только что ты есть, и вдруг тебя нет, и никому нет дела. Ладно, малыш, пошли на улицу.

Как-то прошел день. Джино старался выбросить Леонору из головы и сосредоточиться на других вещах.

Очень помог биллиард. Он, как всегда, выиграл.

Еда оказалась менее эффективной. Кофе был слишком крепок, а пирожок комом осел в желудке.

Разговоры с Костой о его планах на будущее. Смертная скука. У парня одна учеба на уме.

Похороны мистера Пуласки. Тоска зеленая. За гробом шли только они с Костой. Задрипанный букет цветов, купленных у уличной торговки.

И наконец кино. «Багдадский вор». Старье, Джино смотрел его уже в четвертый раз, но ему нравился Дуглас Фербенкс. Коста смотался посреди сеанса.

— Ну, я побежал, а то миссис Ланца меня убьет.

Джино снова оказался предоставленным самому себе. Он досмотрел картину и выбросил второй пирожок в уборную. Леонора. В мыслях он то и дело возвращался к ней. Тут уж ничего не поделаешь. Джино добрался до парка, сел на скамейку и вперил взгляд в быстро темнеющее пространство перед собой. Сколько он так сидел — неизвестно.

Он потерял счет времени. Как могла она так поступить? Причинить ему такие ужасные страдания!

Неужели у нее нет сердца? Леонора. Светлые волосы, ласковые голубые глаза, спелое тело… Леонора. Бессердечная стерва. Неблагодарная тварь. То ли он плакал, то ли нет — Джино и сам толком не знал. Единственное, в чем он был уверен, это что он еще долго, очень долго не позволит себе так страдать из-за женщины. Если вообще когда-нибудь позволит. Всем им нельзя верить, даже таким, как Леонора. Впредь он будет обходиться без обязательств перед ними. И без любви.

Кто-то пнул его по ноге и сиплым голосом с ирландским акцентом произнес:

— Ты что здесь делаешь? А ну вали отсюда, или я арестую тебя за бродяжничество.

Джино вскинулся и уставился на полицейского.

— Бродяжничество? Это что, шутка?

— С чего ты взял? — коп угрожающе замахнулся дубинкой.

Джино поднялся на ноги. Дерьмовые копы! Гнусная шайка паразитов!

Банда Сантанджело регулярно платила отступные целому взводу. На всякий случай он убрался из парка. Кому нужны лишние неприятности?

* * *

Розовый Банан был в стельку пьян. Он терся о Синди на танцевальном пятачке и орал прямо ей в ухо какие-то песни.

— Пинки! — отбрыкивалась она.

— Шлюха! — прошипел он и еще сильнее облапил ее, ухватив обеими руками за мягкое место.

Она украдкой поглядела на дверь. Где же Джино?

— Пошли домой, — пьяно пробормотал Банан. — Так уж и быть, доставлю тебе удовольствие.

— Мне от тебя ничего не нужно! — огрызнулась она.

— Да ну? — он грязно ухмыльнулся. — А тряпки? А побрякушки? А меха?

— Что-то я до сих пор не видела ни мехов, ни драгоценностей, — сварливо заявила Синди.

— Веди себя хорошо, куколка, ты только хорошо себя веди, — в этот момент Банан споткнулся и чуть не грохнулся на пол. Синди презрительно фыркнула.

— Я пошла, — и направилась к столику, где сидела свора его друзей. Как же она их всех ненавидит!

Розовый Банан поплелся за ней. Его она ненавидит больше всех. На искусно накрашенные глаза девушки навернулись слезы. Она угодила в собственный капкан, и единственным, кто мог ей помочь, был Джино. А он даже не удосужился прийти.

Банан потной рукой цапнул ее за колено. Она поспешила положить ногу на ногу, чтобы он не продвинулся дальше. Знает она его штучки. С него станется — у всех на глазах залезть ей под юбку. Ведь она его собственность!

— Вы посмотрите, кто пришел! — внезапно заорал Розовый Банан. — Джино Сантанджело собственной персоной!

Джино небрежно кивнул всей честной компании. От окружавших Банана головорезов трудно быть ждать чего-нибудь хорошего.

— Что новенького? — Банан рыгнул. — Когда наш следующий вояж?

Джино свирепо уставился на него. Банан слишком распускает язык.

Синди бросила на Джино благодарный взгляд.

— Не знаю, Пинки, когда твой следующий вояж, а я советовал бы тебе держать язык за зубами, не то жди неприятностей.

Банан загоготал и обвел взглядом своих прихлебателей.

— Мой босс, знаете ли! Важная шишка! Живет в выгребной яме и обожает наводить шорох на всю округу. Не замечает, что творится под самым носом.

Джино едва заметно усмехнулся. Все. С Бананом покончено. Он встал.

— Ты куда это? — осклабился Розовый Банан. — Домой, дрочить над письмом любимой?

Джино холодно посмотрел на него и неожиданно мирно произнес:

— Знаешь что? Подавишься ты своим длинным языком.

Глаза Синди беспомощно заметались между этими двоими. Она соскользнула со стула.

— Я в дамскую комнату, дорогой.

Банан не обратил на нее внимания.

— Ах, так?

— Да, так, — твердо ответил Джино.

Их взгляды встретились; оба пылали ненавистью. Наконец Розовый Банан опомнился и принужденно рассмеялся.

— Шучу, старина. — Что-то в глазах Джино заставило его отступить.

— Ясное дело.

— Оставайся, выпьем с нами.

— Не-а. Я ищу Альдо.

— Я его не видел.

Джино снова окинул взглядом сидящих за столом. Отбросы общества.

И Розовый Банан тоже. Одного поля ягода.

— Пока.

— До завтра, — теперь Банан рвался угодить.

— Ага, до завтра. — Джино пробрался к выходу. За дверью поджидала перепуганная Синди.

— Держи свои деньги.

— Я чуть не умерла со страху, — она в отчаянии повисла у него на руке.

— Завтра сядешь на поезд и умотаешь.

— Завтра может быть поздно, — с дрожью в голосе вымолвила она. — Пинки грозился убить меня. С него станется.

— С какой стати ему тебя убивать?

— Считает, будто я сплю со всей округой.

— А. Ну и что же ты — спишь?

— Конечно же, нет. Ох, Джино! — девушка обняла его. — Умоляю тебя, забери меня отсюда — прямо сейчас. — Все ее маленькое тело сотрясали рыдания.

Джино ощутил тепло ее бедер и грудей и моментально отреагировал.

Ему нужна женщина. Ох, как ему нужна женщина! И никакая Леонора больше его не остановит. Боль в паху становилась нестерпимой.

Синди почувствовала его растущее возбуждение и еще крепче прижалась к нему.

— Возьми меня к себе, Джино, — прошептала она. — Пусть нам обоим будет хорошо. Завтра я сяду на поезд до Калифорнии. А сегодня хочу быть с тобой.

Он решился.

— Давай выбираться отсюда, пока он не спохватился и не вздумал тебя искать.

— Ты не пожалеешь, — выдохнула Синди.

* * *

Теплая, ласковая, сладкая… Все, о чем он мечтал.

У нее было влажно под очаровательным треугольником светлых волос, и она мурлыкала, как котенок.

Идеальная грудь с набухшими, медовыми сосками! Острые зубки, слегка покусывавшие его плоть, когда она взяла ее в рот.

Он вытворял, что хотел, с ее покорным телом.

Да, Джино перепробовал много женщин, но эта оказалась слаще всех. Кульминация длилась добрых пару минут — во всяком случае ему так показалось. Наконец хлынула лава и затопила благодарные недра женщины.

Синди ахнула и застонала от блаженства. А когда он ткнулся головой у нее между ног и высосал свой собственный нектар, она не удержалась и закричала от восторга.

Она переменила позу, чтобы ласкать его горячим языком. Он очутился над ней на карачках и без конца входил и выходил из ее умелого рта. А когда снова кончил, она благодарно проглотила все до капли, словно это был божественный напиток.

Джино лежал без движения и пытался угадать, сколько же прошло времени. Потом встрепенулся, по очереди взял в рот ее соски и засунул ей пальцы между ног, а она лежала тихо, наслаждаясь каждым мгновением, пока не забилась в сладких судорогах.

Но ему показалось недостаточно. Синди не возражала. Джино перевернул ее на живот и вошел в нее сзади, по-собачьи. Третий оргазм заставил обоих содрогнуться. Только после этого Джино почувствовал себя удовлетворенным. Он скатился с Синди и лег на спину. Напряжение покинуло его тело.

Он с глубокой грустью подумал о Леоноре. Потом погладил Синди по голове.

— Это действительно было что-то!

Она похотливо захихикала.

— Я же тебе говорила, разве нет?

— Что именно?

— Что ты не пожалеешь!

 

Кэрри, 1928

Опиум. Это вам не марихуана. Уносишься в заоблачную высь и паришь легким облачком надо всем и всеми.

Кэрри никогда еще не была такой счастливой. А все Уайтджек. Это он дал ей попробовать на одной вечеринке — как когда-то марихуану. «Твоя премия, детка!» — пробормотал он на гулянке в Чайнатауне.

Сначала она испугалась: какая-то непонятная трубка, чаша с огнем и кругом люди, возлежащие на кушетках.

— Что-то не хочется.

— Брось, женщина. У тебя был трудный вечер. Это поможет запомнить одно хорошее. Можешь мне поверить.

Она поверила и затянулась — раз, другой. Все вокруг стало просто замечательным! Ее охватила сладкая истома.

Что сталось с ее мечтой о том, чтобы стать хозяйкой собственной судьбы?

Ее заменила любовь.

К сутенеру.

И кто же он ей теперь? Уайтджек по-прежнему оставался ее мужчиной.

Взял в свои руки их совместное дело. И пичкает ее наркотиками, к которым она прямо-таки пристрастилась. Но эта страсть начала пугать ее.

Наркотики сделались существенной частью ее жизни. Накурившейся, ей было море по колено.

Но бывало и такое: Кэрри просыпалась по утрам с мыслью о самоубийстве — довольно часто за эти годы. Уайтджек мгновенно чуял неладное и глушил ее тоску новыми, более сильными дозами.

Тогда она с легкостью забывала плохое и вновь отдавалась блаженству.

Вокруг милые, улыбающиеся лица… ее все любят…

И Уайтджек. Ее мужчина. Высокий, сильный и властный. Для него она горы свернет.

Однажды ее растолкала Люсиль.

— Кэрри, ты знаешь, я люблю вас обоих: и тебя, и Уайтджека. Но этот человек тебя погубит. Тебе нужно лечь в клинику.

Кэрри спросонок уставилась на подругу.

— В клинику? О чем ты говоришь?

— О твоей жизни.

Кэрри захихикала было — и вдруг разразилась слезами. Люсиль прижала ее к своей груди.

— Я увезу тебя отсюда. Давай-ка быстренько одевайся, пока Уайтджек с Долли спят. Правда, милочка, тебе нужно уехать.

— Вот как? — в дверях стоял Уайтджек. — Никуда она не денется. Я напущу на нее копов. Они живо водворят ее обратно на остров — стоит мне рассказать, что я знаю.

— Мне плохо, — захныкала Кэрри. — Дай мне чего-нибудь…

Уайтджек метнул свирепый взгляд на Люсиль.

— Выметайся.

Та испуганной мышью прошмыгнула мимо него.

— В чем, собственно, дело? — участливо спросил Уайтджек. — Что беспокоит мою малышку?

Кэрри наморщила лоб. Что-то было не так, но она не могла вспомнить, что именно. Клиника… Люсиль собиралась в клинику. Да. Наверное, Люсиль заболела.

— Я тут кое-что припас для тебя, — утешал Уайтджек. — Кое-что за-меча-тельное! Давай свою милую ручку. Мигом очутишься в раю.

Кэрри вздохнула. Рай. Звучит великолепно. Она протянула руку. Уайтджек туго обмотал ее шелковым шнуром, чтобы проступили вены. Достал из кармана халата шприц для подкожного впрыскивания. Наполнил его героином. Теперь не нужно мотаться в Чайнатаун всякий раз, когда ей требовалась доза опиума, или швырять деньги на чудодейственный белый порошок — кокаин. Героин — вот что ей нужно. Он, Уайтджек, имеет доступ, и, стало быть, теперь она полностью зависит от него.

И потом, ведь он делает ее счастливой. Помогает отправиться в волшебное небытие, где всем легко и приятно.

Кэрри улыбнулась. Она сидела перед ним в чем мать родила, и это начало действовать на Уайтджека, но они только что вернулись с вечеринки, где Кэрри танцевала, занималась стриптизом, а потом любовью — с Люсиль, Долли, кем-то из зрителей. А чуть позже они вчетвером сцепились в единый клубок. Если сейчас он предастся с ней любви, она не заметит разницы.

В комнату вошла Долли и недовольно посмотрела на обоих.

— Ты идешь спать?

Взгляд Уайтджека заметался от одной женщины к другой. Не так уж трудно сделать выбор. Ему всегда нравились крупные, сильные женщины, а у Долли хватит сил на двоих.

Кэрри проводила их мутным взглядом. Ей не хотелось оставаться одной. Она выползла из-под одеяла и поплелась к окну. Оно оказалось открытым, и ей не составило труда спуститься на улицу по пожарной лестнице. От холода по всему телу побежали мурашки, но Кэрри не обратила внимания. Один раз она оступилась и чуть не грохнулась с лестницы. На земле она тотчас наступила на стекло. Хлынула кровь, но Кэрри только захихикала.

Между двумя контейнерами для мусора устроил себе убежище какой-то бродяга. Прижимая к груди бутылку с драгоценным зельем, он тупо смотрел, как мимо ковыляет голая девушка, и думал, что это действие алкоголя.

Кэрри вышла из скверика на улицу и начала пританцовывать. Ее заметили двое парней, стоявшие в подворотне.

— Ни фига себе! — воскликнул один. — Ты ее тоже видишь или это обман зрения?

— Ясно, вижу.

Они обменялись многозначительными взглядами, а затем посмотрели по сторонам. Улица была пустынна.

— Кажется, нам повезло на халяву. Бежим!

Догнав Кэрри, они встали по бокам от нее.

— Привет, мальчики! — обрадовалась она.

Парни снова оттеснили ее в сквер и повалили на землю. Старший расстегнул штаны и принялся за дело.

Кэрри испустила глубокий вздох.

— Ты такой краси-и-вый!

Младшему стало не по себе. Он привык к тому, что девушки кусались, царапались и только потом уступали.

Старший ухмыльнулся.

— Твоя очередь, Терри.

— Что-то не хочется.

— А, брось. Это же бесплатно, и потом, она такая горячая.

Терри неохотно расстегнул брюки. Эрекции не было, но ему было стыдно перед приятелем. Он распростерся над девушкой и сделал вид, будто получает удовольствие.

— Все? — спросил Джейкоб.

— Секундочку! — Терри сымитировал оргазм и слез с Кэрри. Оба поглядели вниз, на бессмысленно ухмылявшуюся девушку.

— Сбежала из психушки, — решил Джейкоб. — Давай рвать когти.

И они ринулись прочь. Тем временем приковылял старый пьяница — посмотреть, что за шум. Кэрри лежала возле кучи мусора.

— Привет, — пробормотала она, простирая к нему руки. — Хочешь позабавиться с маленькой Кэрри?

Бродяга не верил своему счастью. Он бережно поставил бутылку на землю и стащил грязные штаны. Кэрри радостно приняла его.

— У, какой ты большой! Просто чу-у-удо!

* * *

Ее разбудил утренний шум — крики детей, звон молочных бутылок, собачий лай. Потом она ощутила неудобство от долгого лежания на земле. Она вся дрожала.

Какое-то время Кэрри думала, что видит это во сне. Она лежит в сквере… совсем голая… и совсем светло… Потом она вдруг встрепенулась и села. Ее охватил ужас. Где Уайтджек? Долли? Люсиль? Как она здесь очутилась? Что происходит?

Кэрри подтянула колени к груди, чтобы скрыть наготу, и откатилась к стене. У нее раскалывалась голова. Болело сердце. В горле пересохло. На глаза навернулись слезы. Она изо всех сил заморгала, чтобы удержать их. Что она здесь делает? Думай, Кэрри, думай!

В памяти смутно всплыла вечеринка. Все было как в тумане. Уайтджек сделал ей укол, и она добросовестно исполнила свой номер. Кэрри лихорадочно вскочила и тотчас прислонилась к стене. Только теперь до нее дошло, что это стена ее дома.

Рядом послышался шум. Это храпел бродяга, развалившись на спине рядом с контейнером для мусора. Кэрри содрогнулась.

Он повернулся во сне; бутылка выскользнула из рук и разбилась. Кэрри вскочила на ноги и тотчас почувствовала острую боль в ступне. Все же она сообразила подняться вверх тем же путем, каким спустилась. К счастью, окно так и осталось открытым.

Только очутившись в своей спальне, она позволила себе разрыдаться. Ей стало по-настоящему страшно. Она потеряла контроль над собой. Наркотики помутили ее рассудок. Это начало распада личности. И гибели.

Даже не прикрывшись, Кэрри вихрем ворвалась в комнату Долли.

Они спали рядышком — пышная белая блондинка и чернокожий верзила Уайтджек. Ее мужчина. Теперь он каждую ночь проводит с Долли.

— Просыпайтесь, вы! — заорала Кэрри. — Слышите? Подъем!

— Ч-черт! — пробормотал Уайтджек, с трудом разлепляя веки. — Заткнись, женщина! Ч-черт!

— В чем дело? — Долли заворочалась в постели, словно белый кит, выброшенный на сушу. — Что еще случилось?

— Я провела ночь на улице! — вопила Кэрри. — Прямо на улице!

— О чем ты говоришь? — проворчал Уайтджек. — Совсем спятила?

— Вышвырни ее отсюда! — потребовала Долли. Вбежала Люсиль.

— Что происходит?

— Откуда я знаю? — прорычал Уайтджек. — Она совсем рехнулась.

— Ничего я не рехнулась, — выла Кэрри. — Ты день и ночь накачиваешь меня наркотиками, так что я уже не знаю, на каком я свете. Я спала на улице, голая. Слышишь ты? Голая, голая, голая! — она яростно выплевывала слова.

Уайтджек выбрался из постели и заключил Кэрри в объятия.

— Тебе приснилось. С тобой все в порядке. Просто приснилось, вот и все.

Кэрри растерялась.

— Правда?

— Ну конечно. Идем со мной, я сделаю так, что все плохие сны забудутся. — И он увел ее из спальни Долли.

Та повернулась на бок и продолжала дрыхнуть. Люсиль покачала головой. Она много чего повидала на своем веку, и ей было ясно: Кэрри плохо кончит.

Ничего не поделаешь.

 

Джино, 1928

Первая проснулась Синди. Опершись на локоть, она рассматривала спящего Джино. Тот лежал на животе, ей был виден его красивый профиль. Во сне он казался совсем юным — обычно его старил жесткий взгляд угольно-черных глаз. Синди давно решила разделить с ним ложе, и вот — ап! — ее желание исполнилось.

Она вздрогнула от возбуждения. Какой он искусный любовник! Конечно, после Розового Банана любой покажется Прекрасным Принцем. Впрочем, ее сексуальный опыт не ограничивался Пинки. Было еще несколько парней — они ничем не отличались от него. А у Джино есть подход к женщине. Он чувствует женщину, как самого себя, и прекрасно знает, что делать со своими руками, языком и пенисом.

Синди повела плечами и подумала, что надо бы его разбудить. Но он так сладко спал, что ей стало жалко его тревожить.

Она ни за что не рассчитывала на столь легкий успех; ведь всем известно, что он помолвлен с девушкой из Сан-Франциско и до сих пор был свято верен своей любви. И вот все переменилось.

Синди бросила еще один взгляд на спящего Джино и попыталась угадать: что он решит насчет нее, когда проснется? Неужели даст денег и посадит в поезд до Калифорнии? Хотелось надеяться, что нет. У нее пропала охота уезжать. Но и трудно ожидать, что он оставит ее у себя.

Она любовно погладила одну из своих изумительных маленьких грудей и играла с соском до тех пор, пока он не отвердел и не встал торчком. Потом сделала то же самое с другим. От одной мысли о том, что рядом лежит Джино, внизу живота стало тепло и влажно. Синди склонилась над ним и потерлась грудью о его спину. Он пошевелился, но не проснулся.

Синди продолжала тереться грудью. Наконец он, по-прежнему с закрытыми глазами, повернулся на спину — пенис торчком и в полной боевой готовности. Синди насадила себя на него и понеслась вскачь; у нее раскраснелись щеки и участилось дыхание. Огненная вспышка — и она кончила.

Джино все так же лежал, смежив веки; пенис оставался твердым.

Синди скатилась с него и рассмеялась.

— Эй, Джино, как ты мог это проспать?

Он не откликнулся. Тогда Синди наклонилась и, присосавшись к нему, моментально довела его до исступления. Тогда только он соизволил открыть глаза. Взъерошил свои черные волосы и пропел:

— Доброе утро!

— Я думала, ты никогда не проснешься, — весело сказала она.

— Я все это время бодрствовал.

Синди усмехнулась:

— Скажем так: одна твоя часть бодрствовала.

— Тебе понравилась эта часть?

— О да!

Джино спрыгнул с постели и устремился к двери.

— Ты куда?

— В уборную — это дальше по коридору. Не уходи.

Можно подумать, что она собиралась! Синди встала и принялась изучать свое лицо в осколке зеркала на старом комоде.

Сидя в уборной, Джино подводил итоги. Нужно признаться, он превосходно себя чувствует! Вот уж не ожидал, что в ближайшие дни, недели, месяцы, годы ему может быть хорошо с женщиной. Воспоминание о Леоноре вызвало спазм в желудке. Но он больше не будет доверчивым молокососом — никогда в жизни!

Начиная с сегодняшнего дня он станет хозяином своей жизни. У него куча денег и приемлемое жилье. Он больше не будет откладывать деньги — чего ради?

Когда он вернулся в свою комнату, Синди с надутыми губками сидела на кровати.

— Девочка голодна. У тебя найдется, чем ее покормить?

* * *

Джино одевался в одном углу комнаты, Синди — в другом. О будущем не было сказано ни слова.

Синди нервно кусала губы. Ей вовсе не улыбалось быть отправленной в Калифорнию. Она предпочитает остаться. Они снова занимались любовью. Его было не остановить, пер, как таран — вот откуда такое прозвище! Но после любви — никакого серьезного разговора, только игривое подтрунивание — пока его взгляд не упал на часы и он не воскликнул: «Я опаздываю!» И они продолжали одеваться.

Синди натянула шелковые чулки и закрепила дешевыми розовыми подвязками. Украдкой поглядела на натягивавшего брюки Джино. Он поймал ее взгляд и подмигнул. Но как появиться на улице в таком виде? На ней было вчерашнее вечернее платье из розового атласа, с очень глубоким декольте.

— Эй, — уронил Джино, — ты собираешься путешествовать в таком наряде?

Она сделала беспомощный жест рукой.

— Я не могу забрать свои вещи. Если Пинки заподозрит, — у нее дрогнул голос. — Ох, Джино. Что мне делать? — В горле застряли слова. Синди перестала одеваться и глубоко задумалась.

— Я думал, ты торопишься успеть на поезд.

Синди потупилась.

— Это было до того, как…

Он передернул плечами.

— Да?

— Все правильно, — еле слышно вымолвила она. — Но мне расхотелось. Я мечтаю остаться с тобой.

— Послушай, — начал Джино, но она не дала ему договорить.

— Нет, это ты послушай. Я знаю, ты скоро женишься. Но я просто хочу побыть с тобой — пару недель. Ничего серьезного. Просто хорошо проведем время. А потом я уеду — без всяких упреков. Просто сяду в поезд и укачу. Что ты об этом скажешь?

Он понятия не имел, что сказать.

Вообще-то ему не о чем волноваться. Две недели с Синди и ее сочным телом — небольшая жертва. Жаль, что раньше она была с Розовым Бананом.

— Иисусе Христе! — он немного покачался на пятках. — Просто не представляю.

— Твоя невеста не узнает, — затараторила она. — Мы сохраним это в тайне. Разве у тебя нет еще одной квартиры — в деловой части города?

— Откуда ты знаешь?

— Слухами земля полнится.

Да. Он не очень-то держал язык за зубами.

— Переберемся туда, — взволнованно убеждала Синди, — и никто ничего не узнает. Это совсем другой район. Даже Пинки не пронюхает.

Что ж, котелок у нее варит будь здоров. Какого черта… Всего-то пару недель… Что он теряет?

— Вот что, детка, оставайся здесь, а я проверну кое-какие дела. А потом сядем в такси и съездим посмотрим, что да как.

— Ох, Джино! — Синди бросилась ему на шею. — Ты просто прелесть!

— Эй! — он оторвал от себя ее руки. — Только на пару недель. Заметано?

Она широко распахнула невинные голубые глаза.

— Ну конечно. Можешь в любой момент вышвырнуть меня на улицу.

— До тех пор, пока мы понимаем друг друга…

— Правда? — она слегка покусала ему мочку уха. — Ох, Джино, мы прекрасно понимаем друг друга, разве не так? — Ее рука добралась до ширинки и начала расстегивать пуговицы.

— Стоп! — он шаловливо шлепнул ее по руке. — Мне некогда. — Он посмотрелся в зеркало и энергично встряхнул густой черной шевелюрой, прежде чем смазать ее бриолином. — Увидимся, детка.

Синди помахала ему из окна.

Джино Сантанджело, как же легко ты купился! Пару недель? Ха! Ты хотел сказать — до тех пор, пока хочет маленькая Синди!

* * *

Альдо жевал чеснок, это была одна из его малосимпатичных привычек.

— Нельзя же просто взять и сказать, что мы в нем больше не нуждаемся. Ты ведь знаешь Пинки, он нас мигом заложит.

Джино сидел на кузове старого «форда».

— Да пошел он! — он энергично сплюнул. — Мне нет никакого дела.

Альдо озабоченно мерил гараж шагами.

— Мы все время были вместе. С самого начала.

— Э, нет. Мы просто наняли его для охраны. До того нам прекрасно работалось вдвоем.

— Так-то оно так. Но, по-моему, он считает себя компаньоном.

Джино аж зарычал от злости.

— Иисусе Христе! Неужели ты согласен и дальше с ним работать? Согласен, да?

— Нет, но я просто…

— Мандражируешь, — закончил за него Джино.

Альдо пожал плечами.

— Попробуй сказать Пинки, что ты в нем больше не нуждаешься, — неприятностей не оберешься.

— Слушай, он вовсе не наш компаньон. Мы просто платим ему деньги. Мы его наняли. А теперь собираемся уволить. Ясно?

— Должно быть, ты прав…

— Еще бы! Голову на отсечение! Банан нечист на руку. Якшается со всяким сбродом. В придачу у него слишком длинный язык. Я не собираюсь загреметь по его милости.

Альдо почти согласился.

— Ты сам ему скажешь?

— И незамедлительно.

Часом позже явился Розовый Банан. У него был такой вид, словно он только что вывалился из постели какой-нибудь проститутки. Так оно и было. На нем был вчерашний костюм, и от него несло выдохшимся одеколоном. Он не поздоровался, а прямо с порога прорычал:

— Ну, так какое будет задание? Быстро выкладывайте: когда, где, и я пойду немного подрыхну. Ночью попалась такая горячая сучка, совсем заездила.

Альдо переминался с ноги на ногу.

Джино сохранял хладнокровие.

— Понимаешь, Пинки. Мы против тебя ничего не имеем, но вот посоветовались и решили, что так дальше не пойдет.

Розовый Банан сузил налившиеся кровью глаза.

— Как не пойдет?

Джино обвел рукой гараж.

— Ну, все это…

— О чем ты говоришь?

— Я тебя увольняю, — спокойно произнес Джино.

Пинки не верил своим ушам.

— Черта с два ты меня увольняешь.

— Да. Черта с два я тебя увольняю. — Они очутились лицом к лицу. Джино ткнул Пинки в живот и сказал: — Ты сильно изменился в худшую сторону. Я не желаю рисковать свободой из-за твоего брехливого рта.

— Ага! — взревел Пинки. — Связался с Боннатти, и я уже стал не нужен?

Джино смерил его тяжелым, холодным взглядом.

— Понимай, как хочешь.

— Чертов импотент! Только попробуй меня уволить, и ты пожалеешь! Ах, ах, шайка Сантанджело! Обхохочешься! Да без меня вы — ноль! Ты лишишься всего своего товара прежде, чем молоко в титьке скиснет!

Джино посмотрел в сторону.

— Исчезни.

— Не смей говорить мне «исчезни»!

Пинки был дюйма на четыре выше и на двадцать пять фунтов тяжелее, но, первым нанеся удар, получил весомую сдачу. Джино тотчас снова очутился на ногах, развернулся, на полпути отразил новый удар и нанес встречный — прямо в переносицу. Что-то хрустнуло; хлынула кровь.

Пинки поднес руку к лицу.

— Ах ты, подонок! Сломал мне нос! — Кровь сочилась сквозь пальцы и капала на пол гаража.

— Это тебе за Синди! — прорычал Джино. — Она передавала тебе привет.

Пинки не слушал — он пятился к двери.

— Ну, ты еще получишь! — посулил он, пытаясь при помощи носового платка остановить кровотечение. — Ты у меня еще получишь!

— Я весь дрожу!

— Да уж стоило бы! — крикнул напоследок Банан и исчез за дверью.

Джино ликовал.

— Ну, я же говорил, что все будет о'кей!

Альдо не разделял его торжество.

— Зачем тебе понадобилось лезть в драку?

Джино смерил и его жестким взглядом.

— Тоже захотелось?

— Не пугай, я пуганый. Что там насчет Синди?

— Она его бросила, а он вроде еще не знает.

— И куда она делась?

Джино слегка смутился.

— Кажется, умотала в Калифорнию. Слушай. Надо бы звякнуть Энцо.

— Ага, — согласился Альдо и вдруг спросил: — Как Леонора? Получил письмо?

— Нет еще. — Джино обнял приятеля за плечи. — Знаешь что? Чем дольше она тянет, тем больше меня берут сомнения. Жениться… Черт! Все-таки я ее плохо знаю…

Альдо изумленно вытаращил глаза.

— Я не ослышался?

Джино напустил на себя глупый вид.

— Странно, да? Видишь ли, я целый год состоял с ней в переписке, но если бы мы сейчас встретились… Это трудно объяснить. У меня такое чувство, что я просто навоображал черт знает что, а она обыкновенная девчонка — менструация и все такое прочее.

— Так ты не женишься?

— Этого я не говорил. Просто начал сомневаться…

Альдо продолжил жевать чеснок.

— Кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. Иногда я тоже подумываю жениться на Барбаре, а потом страх берет.

— Вот-вот, — подтвердил Джино. — Это самое. — Он искоса посмотрел на Альдо. Почва подготовлена, и зерно брошено в почву. Через недельку-другую он скажет: «Черт побери, я, кажется, передумал», — и никто не удивится.

* * *

Миссис Ланца настояла на том, чтобы показать Косте город.

Усталость сразила ее на полпути к зоопарку. «Господи! — запричитала она, опускаясь на скамейку. — Все, Коста, с меня довольно».

Он издал несколько подобающих случаю нечленораздельных звуков. В ответ миссис Ланца разразилась целым монологом: как она жаждала показать ему весь город, да сердце пошаливает, придется возвращаться домой. Коста вывел ее из парка, посадил в такси и воздал хвалу звездам за освобождение.

Он ринулся в метро и скоро уже был возле дома, где жил Джино. Быстро взлетел по лестнице и замолотил в дверь.

Открыла миниатюрная блондинка.

— Ты кто?

Он уставился на нее. Девушка была чрезвычайно хороша собой.

— Я — Коста, близкий друг Джино. А вы кто?

Она облизнула полные накрашенные губы.

— А я — Синди, его очень близкая подруга. — Она вызывающе подмигнула Косте, а голубые глаза — немного темнее, чем у Леоноры, — мигом оценили его всего, с головы до пят. — Не очень-то ты похож на его друга, малыш.

Коста вспыхнул.

— Я не малыш!

— Меня не проведешь.

Он устыдился своего смущения и нарочито сурово произнес:

— Джино дома? Я зашел навестить его.

Синди разразилась смехом.

— Зашел навестить Джино? Ох, умора! «Заходят» к девушкам, дурачок, а не к мужчинам!

Коста потерял дар речи. Мысли смешались. Что она здесь делает? Только вчера он был свидетелем бурного отчаяния Джино при известии о замужестве Леоноры. Неужели он ловко притворялся?

— Когда вернется Джино? — упрямо спросил Коста.

Синди равнодушно пожала плечами.

— Понятия не имею.

Он потоптался на пороге.

— Можно мне его подождать?

— Нет, — жеманно ответила она. — Мало ли кто ты такой.

— Я друг Джино, Коста Зеннокотти. Мы договорились встретиться раньше, но я задержался.

— А знаешь что? — она снова подмигнула. — С тобой приятно поболтать. Откуда ты взялся?

— Из Сан-Франциско, — начал Коста и вдруг оборвал фразу, заслышав шаги на лестнице.

Появился сияющий Джино.

— Коста! Где ты пропадал? Мы же договорились на двенадцать.

— Я…

— Вижу, ты уже познакомился с Синди. — Джино вдруг сообразил, как это выглядит со стороны, и неуклюже пояснил: — Подруга попала в беду, пришлось выручить.

Все трое ввалились в тесную комнатушку. Косте сразу бросилась в глаза разобранная постель с измятыми простынями. Он перевел взгляд на платье девушки.

— Слушай, детка, — сказал ей Джино. — Побросай-ка пока мои вещи в чемодан. Я прогуляюсь с Костой, а потом мы отсюда съедем.

Она пригладила платье.

— Хорошо. Но мне нужно переодеться. Не могу же я разъезжать по городу в таком виде.

— Не волнуйся. Позже прибарахлимся. — Он обнял Косту за плечи, и они вышли.

На улице Джино сразу заговорил:

— Слушай, малыш, буду с тобой откровенен. Да, я с ней трахнулся вчера. Впервые с тех пор, как познакомился с Леонорой. — Он невесело усмехнулся. — Как тебе это нравится? Джино-Таран превратился в сосунка Джино. Но теперь я намерен наверстать упущенное. Хватит с меня!

— Понимаю, — смущенно начал Коста.

— Черта лысого ты понимаешь! Я сам себя не понимаю! Единственное, о чем я тебя прошу, это держать язык за зубами. Мне важно оставаться помолвленным.

— Конечно. Буду нем, как рыба.

— Да уж, иначе башку оторву.

Коста обиделся.

— Можешь мне доверять. Неужели ты меня еще не знаешь?

Джино несколько секунд сверлил его взглядом.

— Пожалуй, — и он шутя ткнул Косту пальцем в живот. — Пошли, малыш, у нас сегодня переезд. Поможешь.

* * *

Оставшиеся дни пролетели, как на крыльях. Коста проводил все время с Синди и Джино, помогал им обставлять квартиру, ходил с ними в кино, давал советы при покупке одежды на Пятой авеню и вообще повсюду таскался с ними. Изредка Джино ненадолго пропадал в родном квартале, встречаясь с приятелями. В его отсутствие Синди развлекала Косту, пародируя кинозвезд. Особенно ей удавались великая Долорес Костелло и божественная Лилиан Гиш.

Каждый вечер к шести часам он был обязан возвращаться к Ланца.

— Но это же идиотизм! — поразился Джино. — Предупреди старую каргу, что задержишься.

Но у Косты не хватало духу. Однако в последний вечер Джино не потерпел отговорок.

— Ну их к свиньям! Какого черта, что они тебе сделают? Мы едем в город — и никаких!

Коста не стал спорить, и это был самый лучший вечер за все время его пребывания в Нью-Йорке. Он повторил свой подвиг с драной шлюхой из Сан-Франциско, трахнув на полу гостиной девушку из бара. Это было восхитительно! Коста притащился в дом на Бикмен-плейс только к завтраку.

Миссис Ланца с каменным лицом встретила его в прихожей; рядом стояли его уложенные чемоданы.

— Я обо всем сообщу твоему отцу! — и она хлопнула дверью ему в лицо.

Коста отправился прямиком к Джино и оставался там чуть ли не до самого отхода поезда. На прощанье Синди обняла и расцеловала его.

— Нам будет не хватать тебя, малыш, — сказала она, подражая Джино.

В дороге Коста с наслаждением перебирал в памяти впечатления от поездки. Его не пугало предстоящее объяснение с Франклином и даже возможное наказание. Оно того стоило.

Единственное, что его тревожило, это то, что он не открыл Джино правду о беременности Леоноры. Но так ли уж это важно? Когда она родит, он выждет несколько месяцев, а уж потом сообщит приятелю. Джино лучше не знать всех обстоятельств. Косте ни за что не хотелось причинять ему лишние страдания.

* * *

Синди потянулась и захихикала.

— Наконец-то одни. Как же мы теперь без малыша? — она разлеглась на кровати; сквозь прорези халата были видны стройные ноги.

Джино погладил ее по ноге.

— Да уж… найдем, чем заняться.

Синди снова захихикала и задрала халат до пояса. Джино провел рукой от бедра до треугольника густых золотистых волос. Она замерла и ахнула, когда он двинулся дальше.

— О! Джино, как мне нравится, когда ты так делаешь! Как хорошо!

— Да ну? — он перевел дыхание. — Ну-ка расскажи мне об этом, детка!

Она вся трепетала.

— Обожаю твой язык, рот, руки! О-о-о! Джино… О-о-о!.. — Синди выгнула спину и кончила.

— Рассказывай дальше.

Она перевернулась на живот.

— Не могу, мне так хорошо! Мне еще никто так не делал.

— Да что ты? — Джино был польщен.

— Пинки никогда не лизал меня там. Он говорил, что все девушки грязные, и отказывался ласкать меня ртом.

Возбуждения как не бывало. Джино чертыхнулся.

— В чем дело?

Он скатился с кровати.

— Какого черта ты талдычишь о Пинки?

— Извини.

— Я не желаю знать, что он любил делать и что не любил!

— Извини.

— Пинки! Иисусе Христе! Как ты могла вообще связаться с ним — в голове не укладывается!

— Извини.

— Ты когда-нибудь кончишь извиняться?

— Ох, извини.

Он потопал в ванную. Чертов Розовый Банан! И что только он, Джино Сантанджело, делает с одной из его подстилок?

Джино посмотрел на свое отражение в зеркале, наполнил раковину водой и прополоскал рот.

Когда Синди скользнула в ванную, Джино брился. Она прильнула к нему и заворковала:

— Теперь очередь девочки… — и потянулась рукой.

Он оттолкнул ее.

— Перестань. У меня деловая встреча.

У Синди хватило ума отстать.

Закончив бриться, Джино пошел в спальню переодеваться. Он накупил себе кучу шмоток и теперь выбрал черный костюм в широкую белую полоску, темно-коричневую рубашку, галстук в горошек и темно-коричневые лакированные туфли.

— Какой ты красавчик! — подлизывалась Синди. — С кем у тебя встреча?

На такие вопросы Джино не отвечал. Может, пора вспомнить о Калифорнии?

— Я могу поздно вернуться. Пока, — и он исчез за дверью.

Синди подождала, пока он не оказался за пределами слышимости, и только тогда дала себе волю.

— Скотина! Решил сматывать удочки, да? Подлый ублюдок!

Только от маленькой Синди не так-то легко отделаться. Маленькая Синди найдет способ стать для него незаменимой. Не так уж это трудно. В сущности, несмотря на весь его гонор, к Джино легко подобрать ключ. Пинки всегда это говорил.

* * *

Джино доехал до Парк-авеню и немного постоял, изучая визитную карточку с вензелем. «Миссис Клементина Дюк, я решил нанести вам визит вежливости».

Он еще раз проверил адрес. Шикарный особняк в районе Шестидесятых улиц, между Парком и Мэдисон-сквер.

Стоял отличный, солнечный, морозный день. Джино решил прогуляться пешком. Он глубоко засунул руки в карманы нового пальто из верблюжьей шерсти и вызвал в памяти прошедшие несколько недель. Все о'кей! Синди помогла ему наверстать упущенное в смысле секса — и не как-нибудь! Она, точно дикая кошка, падка на всякие эксперименты. Сначала это здорово возбуждало. Потом он привык к тому, что она всегда под рукой, всегда готова раздвинуть ноги. Время от времени не помешало бы и сказать «нет».

И все-таки… Скоро она уедет. А ведь она, сама того не зная, помогла ему пережить страшное время. Они вместе радовались, обставляя его квартиру. Какой-никакой, а дом. Прежнее жилье вспоминалось теперь как паршивая дыра с тараканами, рухлядью вместо мебели и ванной в дальнем конце коридора — если повезет и она окажется незанятой.

Пару раз заглянула Вера. Правда, они с Синди не очень-то поладили. Впрочем, его это не беспокоило. У Веры теперь новый бзик: говорить о Паоло как о каком-то герое. Это выводило Джино из себя.

— Что ты будешь делать, когда он выйдет на свободу и вышибет из тебя мозги?

— А, брось, Джино, люди меняются.

Ага. А пиписки растут на деревьях.

Мудрый Боннатти сдержал слово, открыв для Джино все свои связи. Собственные неприятности в Чикаго побуждали его искать новых контактов на Востоке. Альдо и Джино стали его ближайшими сподвижниками. Он намекнул, что, когда приедет в конце месяца, их ждут великие дела.

Тем временем Джино успешно заправлял поставками спиртного из Нью-Джерси. Он был постоянно готов к проколам: ситуация с угонами машин никогда еще не была такой серьезной, — но им пока везло. Джино принял в шайку нового охранника по имени Ред, который недавно приехал из Детройта и казался вполне надежным. Не псих вроде Розового Банана. Последний прочно ушел на дно. Лишь однажды Альдо столкнулся с ним у Жирного Ларри, и Банан пробурчал что-то насчет скорой расплаты. Нагнал на Альдо страху! Что касается Джино, то он только посмеялся.

— Гнусный ублюдок, только и силен, что пастью. Он не посмеет начать что-то такое, чего ему не хватит пороху довести до конца.

— Ага, — жалобно протянул Альдо. — Пастью да автоматом! Между прочим, Жирный Ларри передавал, что тобой интересовалась та богачка, миссис Дюк. Дело у нее к тебе или что. Зайдешь?

— Да. — Джино зайдет. Теперь его некому остановить.

Он наступил на кучу собачьего дерьма и ругался все время, пока отскребал от него свои лакированные туфли.

Миссис Клементина Дюк, я уже лечу!

 

Кэрри, 1928

Однажды Уайтджек объявил:

— Будем делать фильм.

— Фильм? — Кэрри округлила глаза. — Настоящий?

— Ясное дело, — ухмыльнулся Уайтджек. — Разве я не говорил?

Он только забыл упомянуть, что это будет порнофильм, из тех, которые снимают ручной камерой, в обжигающем свете прожекторов. А также о том, что Кэрри уготована роль звезды — ей предстояло в течение двадцати минут ублажить четверых мужчин.

Не то чтобы Кэрри шибко возражала. К тому времени Уайтджек так накачал ее наркотиками, что она была согласна на все, что угодно.

— Как она естественна! — обрадовался режиссер. — Нужно подобрать хорошего кобеля.

Уайтджек хмыкнул, постоял в сторонке, но в конце съемки закатил скандал, потому что приятель-режиссер, коротышка с масляной физиономией, чуть не надул его при расчете.

— Ты, сволочь! — бушевал Уайтджек. — Живо гони всю сумму, или от тебя мокрого места не останется!

Тот заплатил.

— Пошел ты, ниггер, со своей паршивой шлюхой!

Уайтджек прижал коротышку к стене и едва не сделал инвалидом. Но вовремя спохватился, что овчинка не стоит выделки, схватил Кэрри за руку и уволок подальше от этого места.

Так закончилась ее кинематографическая карьера.

* * *

— Она нам слишком дорого обходится, — науськивала Долли.

— Зато и приносит прибыль.

— Ясное дело. Но как ты думаешь, надолго ли ее хватит? Ты вообще-то давно смотрел на нее в последний раз? Худая, как щепка, глаза-блюдца, руки сплошь исколоты. Пора от нее избавляться.

— Как это?

— Кто-нибудь увидит тот фильм, и нам крышка. Сколько ей — шестнадцать? Мы из-за нее еще наплачемся, если кто-нибудь донесет, что мы с ней вытворяем. Загремим, как пить дать.

— А кто пронюхает? У нее нет никого родных. — Уайтджек задумчиво потягивал кофе. Долли вечно придирается к маленькой Кэрри, это действует ему на нервы. Кэрри его обожает, а ему каждый день требовалась солидная порция восхищения.

— Послушай-ка, черномазый. — Долли поднялась из-за кухонного стола и подбоченилась. — Хочешь — оставайся с ней. Только в таком случае скажи до свидания нашей сделке. Я не намерена рисковать.

Уайтджек внимательно изучал свои ногти.

— Ты мне угрожаешь, женщина?

— Просто предупреждаю. — Долли отступила. Ей нравился Уайтджек и весь их бизнес, но не настолько, чтобы загреметь в тюрягу из-за какого-то порноролика. — Я запросто найду тебе другую девушку. Есть одна на примете. Ей двадцать лет, а смотрится на четырнадцать, не чета твоей бродяжке. Чернее тебя и горячее кучи навоза. Хочешь посмотреть?

Уайтджек проявил интерес:

— Кто такая?

Долли ухмыльнулась про себя. Она успела усвоить: путь к сердцу Уайтджека лежит через его игрушку. Для сутенера у него слишком мягкий характер.

— Моя находка. Так что скажешь, черномазый?

Он отхлебнул еще кофе и решился. Долли права. Кэрри накличет на них беду.

— Ну, и что с ней делать?

Долли не дрогнула.

— Устроим несчастный случай. Где-нибудь подальше отсюда.

— Брось, — запротестовал Уайтджек. — Почему бы нам просто не оставить ее на крыльце какой-нибудь больницы?

— Ге-ни-аль-но! Да как только эта малолетняя шлюха очухается, нас сразу потащат в полицию.

— Кэрри нас не выдаст.

— Да? Ты можешь поручиться?

Он покачал головой.

— Обыкновенный несчастный случай, — настаивала Долли. — Она попадет под трамвай или под поезд метро… спрыгнет с Бруклинского моста. Выбирай.

Уайтджек вскочил из-за стола.

— Я? Не собираюсь!

Глаза Долли превратились в колючие льдинки.

— Ах, ты не собираешься?

— Нет.

— Тогда я сама это сделаю.

Они впились друг в друга взглядами. Уайтджек любил женщин с характером, но эта стоит целой банды. Она и впрямь способна на убийство! По спине Уайтджека забегали мурашки.

— Когда?

Долли пожала полными плечами.

— Да хоть сегодня.

— Нет, только не сегодня. В эти выходные намечается большая гулянка, некогда возиться с новенькой.

— Тогда в следующий понедельник. Начнем новую жизнь.

— Ладно, в понедельник, — Уайтджек заглянул Долли в глаза, как бы пытаясь уловить признаки колебания.

Не тут-то было! Она ответила ему ледяным взглядом.

— Еще кофе?

У него заурчало в желудке. Он сделал над собой усилие, чтобы не дрогнул голос.

— Ага. И яичницу.

Долли усмехнулась. Ясно, он наделал в штаны. Презренный черномазый трус. Но она все-таки привязалась к нему. Чем скорее маленькая Кэрри уйдет с дороги, тем лучше.

 

Джино, 1928

Откровенно говоря, Джино еще не видел в Нью-Йорке такого шикарного особняка — только в кино. Впечатляющая махина за высокой оградой. На один фасад угрохали прорву денег. Джино был потрясен. Кто такая эта миссис Клементина Дюк? Денег у нее куры не клюют, это точно. Кто же ее муженек? А где он? Он позвонил и, достав расческу, тщательно пригладил волосы, смотрясь в зеркальную поверхность отполированной дверной ручки. Нужно предстать перед миссис Дюк в наилучшем виде.

* * *

Ну не абсурд ли это? Она, Клементина Дюк, тридцатисемилетняя светская львица, и вдруг помешалась на каком-то уличном хулигане! Великий Боже! Да ему не больше девятнадцати-двадцати! Вот уже несколько недель она постоянно думает о нем, несколько раз заглядывала к Жирному Ларри. Его не было. Наконец она проглотила гордость и попросила Жирного Ларри передать Джино Сантанджело, чтобы он ей позвонил.

— Кстати, чем он занимается? — как бы между прочим поинтересовалась она.

— Бутлегер, — был ответ.

Вот и прекрасно! Они могут стать партнерами.

* * *

— Ну, как твоя невеста? — вежливо спросила она.

— О'кей. А что?

— Просто интересно, когда ты собираешься в Сан-Франциско.

Он неловко переступил с ноги на ногу.

— Не скоро. Нужно здесь закончить кое-какие дела. Я… э… отложил свадьбу.

Клементина кивнула.

— Ты слишком молод жениться.

— Вы так думаете?

— Конечно. Тебе наверняка не больше…

— Мне двадцать два. А вам?

Ничего себе! От неожиданности Клементина залилась краской.

— Джентльмен никогда не спрашивает, сколько даме лет.

— Да? Разве я когда-нибудь говорил, будто я джентльмен?

Она взяла себя в руки.

— Может, пора начать вести себя как джентльмен?

— Да ну? — он насмешливо смотрел на нее. — Это с какой же стати?

В это время вошел лакей и аккуратно поставил на стол перед миссис Дюк серебряный поднос.

— Дэвис просил напомнить, мадам, что в час пятнадцать у вас деловая встреча.

— Спасибо, Скотт.

Тот удалился. Клементина принялась разливать чай.

— Я бы предложила тебе чего-нибудь покрепче, но, кажется, это по твоей линии?

— Кто вам сказал?

— Не бойся, я не служу в полиции, или в ФБР, или еще где-нибудь.

— Надо же. А я-то думал, что у вас под юбкой прячется Эдгар Гувер.

— А ты забавный.

— Люблю, когда у людей хорошее настроение.

— В таком костюме тебе ничего не грозит.

Он насторожился.

— Что с моим костюмом?

Клементина поняла, что задела его самолюбие, и мягко произнесла:

— Немного кричащий.

Много она понимает! Чертова баба! Он рассмеялся, чтобы дать ей понять: его не прошибешь.

— Ну и что с того? Зато сразу видно, что это я иду!

— Они бы и так это поняли, — Она протянула ему чашку. — Ну ладно, Джино, перейдем к делу.

Он откровенно скользнул взглядом по ее фигуре.

Богатая стерва! Ничего у нее не выйдет!

— Мы с мужем часто устраиваем разные вечеринки. В этой самой комнате, — она повела рукой, — а еще чаще — на нашей загородной вилле в Уэстчестере.

Джино кивнул. Дамочка баснословно богата.

— Наши гости обожают на славу повеселиться.

Ясное дело. Джино подавил в себе желание расхохотаться.

— Хорошая музыка, танцы, — она сделала многозначительную паузу, — и, разумеется, хорошее вино.

Естественно. Какое же еще — для мистера и миссис Дюк?

— Признаюсь откровенно, в прошлом у нас бывали… э… неприятности. Разбавленное виски и прочая бурда. Сама не представляю, как мы выжили.

— Однако выжили.

— Как видишь, — Клементина встала и оправила юбку. — Мистер Сантанджело… Джино… ты не хотел бы стать нашим поставщиком на постоянной основе?

— Э…

— Не по мелочам, — перебила она. — Самое меньшее двадцать четыре ящика в месяц. Естественно, высшего качества по высшим ценам, — Клементина прошлась по комнате; он не отрывал взгляда от ее ног. — Я понимаю, для тебя это слишком маленький заказ, но я буду тебе очень обязана. Уверена, мой муж в долгу не останется.

— Чем занимается мистер Дюк?

— Сенатор Дюк… Разве я не говорила?

Джино проглотил комок. Сенатор Дюк. Иисусе Христе! Ну и вляпался!

— Послушайте, — сказал он, — алкоголь, который я перевожу, высшего качества, лучше не бывает. Я… почту за честь снабжать вас с сенатором.

Она захлопала в ладоши — прямо как девочка. Не очень-то это вязалось с ее обликом.

— Вот и чудесно! Я так рада!

Джино поднялся на ноги. Клементина направилась к нему. В туфлях на высоких каблуках она была примерно одного с ним роста. Она остановилась в нескольких дюймах от него.

— Мне кажется, мы сможем быть друг другу полезными, — тихо произнесла она, сверля его зелеными глазами.

— Ага, — неуверенно промямлил Джино, не в силах понять, то ли она делает ему авансы, то ли что. Он бы непрочь. Классная штучка!

Клементина резко повернулась и отошла к своему креслу.

— В эти выходные, — сказала она, устраиваясь поудобнее, — у нас намечается вечеринка. Понадобится два ящика «скотча», шампанское, джин, бренди…

— Составьте список. Я не подведу.

— Да-да, сейчас, — она взяла свой бювар, нацарапала карандашом и, оторвав листок, снова встала и подошла к нему. — Здесь адрес. Постарайся доставить товар к субботе. В любое время.

Он быстро пробежал глазами список.

— Это не ловушка?

Клементина залилась веселым смехом.

— Как такое могло прийти тебе в голову?

— У меня богатое воображение. Так что зарубите на носу. Всякий, кто подставит Джино Сантанджело, свернет себе шею. Поняли, что я хочу сказать?

— О да.

У Джино возникло ощущение, будто над ним смеются.

— Мне пора.

Клементина взглянула на часы.

— Да, мне тоже.

— Так по рукам?

— Да. Полагаю, что да.

— Как насчет оплаты?

Она облизнула блестящие тонкие губы.

— Я приглашаю тебя к нам на званый ужин в субботу. Будет весело. Ты не пожалеешь.

Она что, спятила? Приглашает его в гости, хочет познакомить с мужем-сенатором и прочими шишками!

— Ага. С удовольствием.

— Приезжай в наш особняк в Уэстчестере. К восьми часам. А если захочешь остаться на ночь, у нас полно спален для гостей.

Джино кивнул. Иисусе Христе! Он идет на вечеринку, где будут разные шишки! Он — Джино Сантанджело!

— Кстати, — добавила Клементина, — ты должен явиться в вечернем костюме. У тебя есть смокинг?

Он снова кивнул. Интересно, что это такое?

Клементина раздвинула губы в улыбке.

— Тогда до субботы. — Она вдруг наморщила свое аристократическое лицо. — Чувствуешь? Чем-то пахнет.

Он ухмыльнулся.

— Ага. Собачьим дерьмом. Вляпался прямо перед вашим домом. А в чем дело? Вы решили, что это я наложил в штаны?

Клементина смутилась.

— Разумеется, нет. Я подумала, может, Скотт опрыскивает растения… ядохимикатами…

Джино осклабился.

— Не-а. Это собачье дерьмо. А знаете, что говорят? — он подмигнул. — Вступишь в дерьмо — повезет! Думаю, это хороший знак для нас, миссис Дюк.

— Зови меня Клементиной.

— Ясное дело. Почему бы и нет?

* * *

Джино отправился на встречу с Альдо. Тот ждал его на крыльце.

— Слыхал о пожаре?

— Где?

— У Катто. Вся семья сгорела.

Джино решил, что ослышался.

— Что-что?

— Ага. Они не успели выскочить. Спаслись только Катто да его старикан — они затемно уехали на свалку. Ужасно, да?

— Ты видел Катто?

— Не-а.

— Я иду туда. — Джино бросился бежать. Они с Катто не виделись целый год, но какое это имеет значение — перед лицом такого страшного горя?

Возле горящих домов стояли пожарные машины. Тротуар был омыт водой и усыпан осколками стекла. Люди в ночном белье сидели в дверях и на ступеньках.

Женщины молча всхлипывали, а мужчины неуклюже их утешали.

Джино засунул руки глубоко в карманы своего верблюжьего пальто и огляделся в поисках Катто.

— Мистер Сантанджело, извините за беспокойство, — кто-то тронул его за рукав. Он резко обернулся и очутился лицом к лицу с Джейкобом Коэном, тем самым парнишкой, с которым он имел дело по поводу мистера Пуласки.

— Да? В чем дело? — Джино стряхнул с себя его руку.

— Видели бы вы это пламя! — воскликнул Джейкоб, размазывая копоть по лицу. — До самого неба! Я думал, весь город сгорит.

— Как тебе удалось спастись?

— Выпрыгнул из окна.

— А твои родные?

— Они все погибли.

Мальчик не плакал — лишь ковырял в носу.

— На следующей неделе мне стукнет пятнадцать. Не хочу, чтобы меня отправили в приют. Я могу сам о себе позаботиться.

Джино вздохнул. Паренек напомнил ему его самого в этом возрасте. Живучий, как крыса.

— Что тебе нужно, Джейкоб?

— Полсотни баксов, чтобы убраться отсюда и снять комнату. Я выкарабкаюсь. Мне никто не нужен.

— В приюте о тебе будут заботиться. А потом, в шестнадцать лет, тебя отпустят.

— Бросьте, мистер Сантанджело. Вы прекрасно знаете, что я не гожусь для школы. Одолжите мне денег, я верну с процентами. Через пару месяцев.

Джино нахмурился.

— Просто не знаю.

Джейкоб склонил голову набок.

— Мистер Сантанджело, я неглупый и вполне самостоятельный парень. Неужели я вас подведу?

Джино порылся в карманах, нашел бумажник и вытащил пять двадцатидолларовых бумажек.

— Вот тебе сотня. На полгода. Не забудь о процентах.

Джейкоб не верил своему счастью. Он схватил деньги и приготовился бежать дальше, но Джино остановил его.

— Знаешь семейство Боннио?

— Ясное дело.

— Ты не видел Катто?

— Видел. У его папаши инфаркт. Его забрали в больницу. Катто поехал с ним.

Джино выхватил из бумажника еще двадцатку и заткнул Джейкобу за пояс.

— Это тебе на карманные расходы. Без процентов.

— Спасибо.

Джино проводил мальчика глазами. Что-то с ним станется? Но это его проблемы. Джино развернулся и зашагал в больницу.

* * *

Синди изнывала от скуки. Она убралась в квартире — ну, не так, чтобы как стеклышко, но все-таки. Она не служанка. Все остальное время она проторчала перед зеркалом, примеряя наряды.

Она никогда не страдала ложной скромностью — знала, что красива. Мужчины так и бегают, стоит только поманить этаким особенным взглядом. Наивные голубые глаза. Пухлые розовые губки. Остается выпятить соблазнительные маленькие грудки — и готово, они у твоих ног.

Мужчины. Неотесанные чурбаны. Зато девушки — большие умницы.

Синди кое-что знала о жизни.

Она совершила перед зеркалом пируэт и решила, что могла бы стать кинозвездой. Она им ни в чем не уступает!

Пресытившись этим занятием, она плюхнулась на кровать. Еще можно попробовать стать международной шпионкой. Этакой роковой женщиной, прыгающей из одной постели в другую. Маленькая Синди обожает это занятие!

Она громко захихикала.

По всему телу разлилась страстная нега — от пальцев ног до изящной завитой головки. Синди сунула руку между ног. Возбуждение возросло.

Она знала, что ей нужно, и никто ей не указ. Живя с Пинки, она ежедневно занималась самоудовлетворением. Этот подонок не заботился о чувствах женщины. Просто доставал свою игрушку и совал, куда надо.

Синди моментально освободилась от одежды. Жалко, нет Джино: этот лучше всех знает, что делать со своим хозяйством.

Болван! Где он шляется — как раз тогда, когда он ей нужен? Сегодня, впервые за все время, как она с ним, ей захотелось заняться своей собственной маленькой игрой.

Теперь уже обе ее руки очутились между ногами. Синди послала всех подальше — и Пинки, и Джино, и всех остальных. Очень они ей нужны, сопляки паршивые!

* * *

Возле больницы Джино столкнулся с выходящим оттуда Катто и раскрыл объятия, но приятель оттолкнул его.

— Ну, как папаша?

— Умер, — безо всякого выражения ответил Катто.

Джино не поверил своим ушам.

— Умер? Он был здоров, как бык!

Катто, не говоря ни слова, пошел прочь, Джино за ним. Он не находил, что еще сказать.

Это была странная пара: худой, долговязый Катто в латаных штанах и Джино в элегантном дорогом пальто.

— Что думаешь делать? — участливо спросил он.

Катто молчал.

— Деньги есть?

Идиотский вопрос! Откуда они у мусорщика? Иисусе Христе! От него до сих пор разит всякой дрянью.

— Слушай, переезжай ко мне. У меня квартира в районе Сороковых.

Катто резко мотнул головой.

— Тебе же некуда податься.

— Откуда ты знаешь? Мы сто лет не видались. Что ты вообще можешь обо мне знать?

— Мы же друзья…

— Друзья, дерьмо собачье! Ты спутался с Пинки, мне ты больше не друг!

— С Пинки покончено. Ты был прав насчет него.

— Ага. Теперь у тебя в банде другие наемные убийцы.

— Наемные убийцы! Не валяй дурака! — Жениха моей сестры пришили гангстеры. Какая разница — твои или не твои? Все вы одним миром мазаны. Знать тебя не хочу!

Джино почувствовал себя уязвленным.

— Послушай…

— Ты носишь оружие? Под полой этого обалденного пальто?

— Ну, есть кое-что, но я им никогда не пользовался. — Тут Джино вспомнил Чикаго. А, черт, с какой стати оправдываться? — Иисусе Христе! Я прибежал к тебе на помощь, как только узнал о твоей беде. На хрен мне твои дерьмовые обвинения? Я думал, мы друзья — по старой памяти… Извини, что побеспокоил. — Он резко остановился, поднял воротник пальто, пригладил волосы и двинулся в обратном направлении.

— Эй, Джино! Извини. — Катто догнал его. — Спасибо, что пришел. Не думай, будто я не ценю…

Они стояли на проезжей части лицом друг к другу.

— Ладно, — Джино отступил на тротуар. — Что думаешь делать?

— Сяду на поезд и смотаюсь отсюда. К черту на рога.

— Деньги нужны?

— Не-а. — Катто дотронулся до своего кармана. — У меня достаточно. — На самом деле у него было пятнадцать долларов двадцать два цента.

— Могу я для тебя что-нибудь сделать?

— Есть одно…

— Выкладывай.

— Если бы ты взял на себя похороны…

— Заметано.

— Спасибо, Джино.

— А, брось. — Он потоптался на месте и вновь почувствовал идущий от Катто запах. — Ладно, увидимся.

— Ясное дело, — и Катто заторопился прочь.

Джино смотрел ему вслед. Когда Катто скрылся из виду, он отправился к Жирному Ларри и заказал двойную порцию мороженого с подливой из жженого сахара.

На столик упала чья-то тень. Джино не торопясь поднял глаза. Рядом возвышался Розовый Банан в окружении приспешников.

— Как дела, Пинки? — непринужденно спросил Джино.

— Не твоя забота! Ты вроде путаешься с моей бабой?

Джино ухмыльнулся.

— Вот не знал, что она твоя. Но если ты так говоришь…

Пинки побагровел от злости.

— Паршивый гад! Думаешь, ты такой ловкий, да? Тебе это даром не пройдет!

Джино поднялся из-за стола.

— Кто же осмелится встать у меня на пути?

Пинки сощурил глаза.

— Как-нибудь встретимся в темном углу…

— Да? Я весь дрожу! — Джино стал пробираться к выходу. Что, черт побери, он делает в этом вшивом квартале? Хоть нос затыкай.

* * *

— Милый, — позвала Синди, прихорашиваясь перед зеркалом.

— Что? — Джино в это время сражался с галстуком.

— Знаешь, чего бы мне хотелось?

Галстук никак не хотел завязываться.

— Ну?

— Научиться водить машину.

— Фу, пакость! — в сердцах воскликнул он. — Эта тряпка сведет меня с ума!

Синди подбежала и в два счета завязала галстук.

— Можно, а?

— Водить? Это еще зачем?

— Ну, просто мне хочется, — серьезным тоном произнесла она. — Это так интересно! И потом, я смогу тебе быть полезной. Взять хотя бы сегодняшний вечер. Вам с Альдо нужно куда-то ехать. Двое парней с грузом спиртного. Стоит полиции вас остановить — и вам крышка! А если за рулем женщина…

А что, в этом что-то есть. Правда, ей было невдомек, что груз уже доставлен в Уэстчестер — они провели эту операцию на рассвете. А во-вторых, она не знала, что в этот самый момент Альдо празднует помолвку с Барбарой Риккадди. Ну, и в-третьих, что Джино едет в Уэстчестер на званый ужин к миссис Дюк в качестве приглашенного.

— Недурная идея, — протянул он. — Пожалуй, я дам тебе несколько уроков. — Он облачился в смокинг и с удовольствием посмотрел на себя в зеркало. Костюм был куплен в первоклассном магазине на Пятой авеню. Цена оказалась будь здоров, но овчинка стоит выделки.

— Когда? — не отставала Синди.

— Скоро, — рассеянно уронил он, поворачиваясь к зеркалу спиной. — Ну, как я, а, детка? О'кей?

— Блеск, Джино! Просто блеск!

 

Вечеринка, 1928

— Хочу укольчик в руку, — клянчила Кэрри.

— Не волнуйся, — успокаивал Уайтджек. — У папочки целый шприц чудесного героинчика. Скоро будешь ловить кайф.

Кэрри нетерпеливо заерзала на кровати. Она неважно себя чувствовала. Сукин сын Уайтджек заставляет ее ждать. Выцарапала бы ему глаза, если бы не зависела от его уколов!

Она продолжала метаться, с закатанным рукавом кимоно, оголившим левую руку.

— Давай скорее!

Уайтджек наполнил шприц. Совсем выжила из ума маленькая Кэрри. Бросается на наркотики, как голодная собачонка на кость. Долли права: если от нее вовремя не избавиться, жди неприятностей.

— Ну вот, — промурлыкал он.

Кэрри протянула руку, натягивая жгут. Четко обозначились вены. Руки были испещрены точками от уколов, зато игла стала входить почти безболезненно.

Она громко застонала.

— С минуты на минуту тебе станет хорошо, — заверил Уайтджек. — Оторвешь свою ленивую задницу от постели, сделаешь прическу, намажешь свое милое личико, и мы все вместе отправимся на чудесную вечеринку. — Он вытащил иглу.

Кэрри свернулась клубком. Уайтджек стоя наблюдал за ней.

Постепенно ее тело расслабилось, с Кэрри произошла разительная перемена. С лица сошло напряжение — будто слетела маска. Она заулыбалась и протянула к нему руки.

— Иди сюда, мой сладкий. Устроим свою собственную вечеринку — только ты да я.

До чего же ей хорошо! Уайтджек — просто чудо!

— Вставай, — отрывисто приказал он. — Даю тебе полчаса, — и он вышел из спальни.

Кэрри слезла с кровати и закружилась по комнате, дрожащим голосом напевая «Ты — сливки в моем кофе».

Вбежала Люсиль и захлопнула за собой дверь.

— Ты что, не понимаешь, что они с тобой делают?

— Что? — беспечно поинтересовалась Кэрри, продолжая танцевать.

Люсиль тревожно покосилась на дверь.

— Нужно сматывать удочки. Они хотят от тебя избавиться.

Кэрри захлебнулась смехом.

— Люсиль! Вот подожди, я скажу Уайтджеку!

Карлица мигом сникла и до крови прикусила нижнюю губу.

— Я пошутила.

— Разве? — дразнила Кэрри.

— Ну конечно, — Люсиль изобразила улыбку. Ей было страшно, и она не представляла, что делать. Ей удалось подслушать разговор Долли с Уайтджеком насчет Кэрри. Но как помешать им с ней разделаться? Теперь и ее собственная жизнь под угрозой.

— Мы едем на вечеринку, — сообщила Кэрри. — Разве это не замечательно?

— Хочешь, помогу тебе расчесать волосы? — Люсиль глотала слезы.

— Это будет просто чудесно!

Люсиль взяла щетку и принялась за работу.

* * *

Джино мчался по городу в стареньком «форде». Он давно мечтал приобрести новый автомобиль, но как-то руки не доходили. Пусть пока будет «форд».

Жалко, если миссис Дюк его не одобрит.

Он ожидал увидеть что-нибудь сногсшибательное, но действительность превзошла все ожидания. Перед его восхищенным взором предстал сказочный замок посреди шести акров сочной зелени и лесонасаждений.

Он миновал массивные чугунные ворота и устремился туда, где мелькало море огней. Вдоль всей дорожки стояли автомобили: сверкающие «роллс-ройсы», матово отливающие бронзой «дузенберги», роскошные «пирс-эрроуз», «корд» и черно-белый «мерседес-бенц», за который Джино без колебаний убил бы человека.

Очень ему нужна их гулянка! С него вполне хватило бы провести вечер, любуясь машинами.

Джино припарковал свой «форд», вылез и зашагал к месту увеселений.

* * *

Клементина Дюк слыла архи гостеприимной хозяйкой. Она знала, как доставить гостям море удовольствия, заставить расслабиться и почувствовать себя как дома. Дом был полон цветов, изысканной еды, удобной мебели и слуг, угадывающих любое ваше желание.

Вопреки тому, что Клементина сказала Джино, к услугам гостей были великолепные алкогольные напитки, импортные сигары для мужчин и шоколадные конфеты для дам.

Она умела сводить между собой кинозвезд, политиков, литераторов и мастеров джаза. Все охотно знакомились и наслаждались новым обществом. Здесь завязывались многочисленные романы.

Но главная прелесть вечеров Клементины Дюк заключалась в полной непредсказуемости. Чего только она не придумывала! Купание нагишом в огромном мраморном бассейне. Марафоны чарльстона. Частные просмотры порнофильмов. Знаменитые джазовые оркестры. Все это впервые — у миссис Дюк!

— Клементина, милочка, что у тебя сегодня в загашнике? — выпытывала одна из приятельниц.

— Погоди, Эстер, увидишь, — последовал загадочный ответ.

Эстер, сверкая кольцами, захлопала в ладоши; ее пышная, просвечивающая сквозь тонкий шифон грудь заходила ходуном.

— Что-нибудь неприличное! Ох, как мне хочется! И когда же?

— Скоро. — Клементина поймала себя на том, что то и дело оглядывается. Где Джино?

* * *

— Какого черта тащиться за город? — ворчала Долли, сидя рядом с Уайтджеком — тот вел машину. — В городе мы точно с таким же успехом виляем задницами.

— Ч-черт! — выругался он. — Ты когда-нибудь прекратишь канючить? Десять раз тебе объяснял, что это не простая вечеринка. Соберутся очень важные шишки. Нам светит кругленькая сумма.

— Ага. А если они догадаются?

— О чем ты говоришь, женщина? — Уайтджек повысил голос. — Попомни мое слово: сегодня мы не будем делать ничего, кроме стриптиза.

— Ага. А вдруг кто-нибудь станет выпытывать, сколько ей лет? — она ткнула пальцем в Кэрри, тихонько сидевшую рядом с Люсиль на заднем сиденье. — Или почему у нее руки исколоты?

Уайтджек резко свернул на обочину и затормозил. Скрестил руки на груди и вперил взгляд в пространство перед собой.

— Я из кожи вон лезу, чтобы тебе угодить. Будешь и дальше капать на мозги — разверну машину к чертовой матери, и мы вернемся в город.

* * *

Джино замешкался в холле, чтобы бросить взгляд на свое отражение в огромном венецианском зеркале. М-м… Вроде ничего смотрится. Вполне на месте — в отложном воротничке и дорогом смокинге.

Он мигом оценил обстановку. Возле одной стены расположился бар. Каких только напитков тут не было! Гостей обслуживали двое барменов в накрахмаленных белых куртках и брюках в полоску. Через раскрытую дверь виднелась часть роскошной гостиной с французскими окнами, выходящими на затененную террасу. Все вокруг кричало о сказочном богатстве. Джино глубоко втянул в себя воздух и улыбнулся. Хорошо!

К нему подскочила высокая рыжая девушка с мелкими кудряшками.

— Почему вы не пьете?

— Еще не освоился.

Она с любопытством вылупилась на него.

— Здесь изумительное шампанское. Вы непременно должны попробовать.

— Ага. — Он отошел. В его планы не входило дать увлечь себя высоким разрезом на юбке. Но это нужно видеть. Альдо лопнул бы от злости, если бы поглядел на все эти юбки. Ножки первый класс!

Он выхватил бокал шампанского у пробегавшего мимо официанта. Леонора была бы здесь на месте.

Так ее растак! Жалко, что он этого не сделал.

Сколько можно о ней думать? Он же пообещал себе, что с этим покончено. И так убил на нее целый год жизни.

* * *

Клементина заметила его сразу же, как только он вышел на террасу.

— Извини, Бернард, — обратилась она к популярному театральному импресарио. — Нужно поздороваться с новым гостем.

Бернард Даймс наклонил голову в знак согласия и повернулся к своей элегантной спутнице.

Клементина быстро пересекла террасу, не позволяя никому задержать себя, и очутилась рядом с Джино прежде, чем он успел ее заметить.

— Как тебе нравится наша вилла?

Он вздрогнул и пролил несколько капель шампанского, но быстро овладел собой.

— Клевый притон.

— Ну, какой же это притон?

— Для меня — да, — его взгляд инстинктивно метнулся к окончаниям ее груди. Ага. Все на месте. Она не могла их не выставить. Джино впервые видел женщину с постоянно торчащими сосками.

Она взяла его под руку.

— Идем, я тебя познакомлю.

Джино растерялся. Не хватало, чтобы его водили, как щенка на выставке.

— Как-нибудь потом, — он высвободил руку и залпом опорожнил бокал. И поморщился от отвращения.

Клементина мигом подозвала официанта.

— Принесите мистеру Сантанджело «скотч»… — она мягко взяла у Джино бокал и, не сводя с него пристального взгляда зеленых глаз, пробормотала: — Тебе идет смокинг.

— Да? — Джино чувствовал себя идиотом. Что ей сказать? Сроду не умел поддерживать светскую беседу и не собирался учиться.

* * *

Эстер Беккер захихикала и ткнула сенатора Освальда Дюка пальцем в живот.

— Кажется, нас сегодня ждет нечто особенное?

Освальд без улыбки посмотрел на нее. Она ему никогда не нравилась. Лживая, самодовольная пустышка.

— Понятия не имею. Это все Клементина.

— Ах да, ты же предоставил ей полную свободу действий. — Эстер устремила на Освальда близорукие голубые глаза. — Это вполне в духе времени, у вас настоящий современный брак, — она ухмыльнулась, демонстрируя неровные зубы. — Ах, если бы Гордон позволял мне хотя бы десятую долю того, что позволено Клементине! Как подумаю, чего бы я натворила, Оззи, — может быть, даже с тобой! — Она снова захихикала.

Освальд представил себе жуткое зрелище — голую Эстер — и едва не вздрогнул.

Она еще шире раздвинула губы в идиотской ухмылке.

— С кем это Клемми?

Освальд проследил за ее взглядом и увидел на террасе свою жену, занятую беседой с молодым черноволосым парнем. Он предложил Эстер руку.

— Идем, посмотрим, дорогая.

* * *

Джино только что взял у официанта полный бокал «скотча», когда Клементина прошептала:

— Сюда идет мой муж. Постарайся ему понравиться. Он может быть тебе очень полезным.

Джино был сбит с толку. Стоит почти вплотную к нему и посылает такие сигналы — только безнадежный идиот не заметит, а теперь вот вздумала знакомить его со своим мужем. Что делается на свете!

Он не успел сообразить, что к чему, как ее муж оказался рядом. Клементина без тени смущения, словно это самое обычное дело, начала знакомить всех между собой.

Должно быть, он ее неправильно понял.

— Рад познакомиться, — сказал сенатор Дюк, протягивая вялую правую руку. — Клементина много говорила о вас.

Много говорила? Джино пожал руку сенатора и перевел взгляд на девицу рядом с ним. Его внимание тотчас привлекли свободно болтающиеся груди под тонким шифоном. Это еще кто такая? И что за выставка титек?

Клементина слегка подтолкнула его.

— Вам с Освальдом нужно обсудить кое-какие дела, а потом будете развлекаться.

— Вот именно, — подтвердил сенатор. — Прошу в мой кабинет.

Клементина и ее приятельница проводили мужчин взглядами.

— Гм, — промурлыкала Эстер. — Где ты его откопала?

— Секрет.

* * *

— Ч-черт! — воскликнул Уайтджек. — Ну и местечко!

На Долли сказочная вилла не произвела никакого впечатления. Она видывала и не такое.

Кэрри тихонько напевала про себя. Одурманенная наркотиком, она существовала в своем особом мире.

Люсиль сочла за лучшее поддакнуть.

— Ух ты! Просто захватывает дух!

— Ясное дело. Я же обещал вам нечто особенное.

— И сдержал слово, — Люсиль затормошила Кэрри. — Милочка, посмотри, какая красота!

Кэрри тупо уставилась в окно. Красиво, конечно, но она ничего другого и не ожидала. И вообще все вокруг просто ве-ли-ко-лепно!

Долли забарабанила пальцами по приборному щитку.

— Куда тут идти? — Скорей бы отработать и дать деру. Нет хуже этих великосветских пирушек, где одни алкаши да потаскухи. Уайтджек в этом ничего не смыслит. Только и думает, как бы подняться еще на одну ступеньку.

* * *

Сенатор Освальд Дюк — просто болван, это Джино понял сразу. Даже не стал торговаться. «Сколько я тебе должен?» И когда Джино на счастье прибавил лишние две сотни, взял да и выложил наличными. Джино спрятал деньги в карман. Интересно, как он до сих пор не разорился?

— Знаешь, Джино, — сказал вдруг сенатор, — иногда я нуждаюсь в небольшом одолжении.

— Вот как?

— Самому как-то не с руки.

— Например?

— Ну, — Освальд Дюк небрежно махнул рукой, — всякое случается. Кто-то должен мне деньги и нуждается в небольшом напоминании. Или бывший служащий начинает шантажировать. В общем, пустяки, неизбежно сопутствующие жизни общественного деятеля. — Он достал коробку отличных сигар и угостил Джино. — Если ты готов время от времени приходить мне на выручку, буду рад… рад… ну, скажем, стать твоим финансовым советником.

— Э?..

— Не буду ходить вокруг да около. Ты бутлегер, имеешь дело с наличными. Так?

Иисусе Христе! Неужели старпер связан с ФБР? Джино счел за лучшее отмолчаться.

— Наличные, — продолжал сенатор, — весьма удобная вещь, но что ты будешь делать, если начнут задавать вопросы налоговые власти?

Да. Тут ничего не скажешь. Сенатор закурил сигару и многозначительно посмотрел на Джино.

— Я могу помочь тебе отмыть деньги. Таким образом ты перейдешь в стан легальных дельцов. Это тебя интересует?

Джино кивнул. Да. Это его интересует.

* * *

Рядом с Клементиной неожиданно материализовался дворецкий Скотт.

— Мадам, приехали… э… как их… артисты. Я отвел их в голубую комнату для гостей, как вы приказывали.

Клементина кивнула. В зеленых глазах вспыхнули искры.

— Дайте им подкрепиться.

— Да, мадам, — старый лакей поклонился и исчез. На своем веку он много чего повидал, но эта группа… Знает ли мадам, что они из себя представляют? Он глубоко вздохнул. Скорее всего, да. Она сама какая-то странная.

* * *

— Ну не томи, — приставала Эстер Беккер. — Клемми, ну не будь такой вредной! Открой тайну: что за сюрприз?

Клементина загадочно улыбнулась.

— Могу сказать только одно: это будет верх неприличия.

Эстер пришла в восторг.

— Обожаю непристойности!

Клементина скользнула взглядом по ее свободно болтающимся грудям.

— Да.

* * *

Кэрри балдела от марихуаны, которой Уайтджек по доброте душевной снабдил ее. Густой сладковатый дым заполнил легкие. Полный кайф!

Долли задумчиво изучала свое отражение в зеркале. Каждый платиновый локон на месте.

— Когда наш выход? — приставала она к Уайтджеку.

Тот чувствовал себя на седьмом небе. Разлегся на широченной двуспальной кровати, в белом костюме и белых туфлях, и блаженно посасывал из бутылки «скотч» высшего качества.

— Не все ли равно?

— Мне — нет! — отрезала Долли. — Впереди длинная дорога. И смотри, чтобы они заплатили до шоу, а не после.

— Оставь деловую часть мне, — Уайтджек потянулся за бутербродом с копченой семгой.

Деловая часть! Можно подумать, он в ней что-нибудь смыслит!

* * *

Вечер, как обычно, удался. Клементина отошла в сторонку и наблюдала за тем, как гости играют в карты. Начали накрывать на стол. Буфетная стойка ломилась от деликатесов. Чего тут только не было — поджаренная ветчина, цыплята, холодная индейка, отбивная и огромный свежий лосось.

Клементина сама составила меню, заказала лучшие сорта мяса, а теперь без конца фланировала в кухню и из кухни, пока оба повара с помощниками готовили блюда. То, как жадно гости поглощали закуски, доставило ей несказанное удовольствие. А после обеда их ждет представление.

Она еле заметно усмехнулась. Пышная белая блондинка. Молодая негритянка. И карлица! Идеальное сочетание! Несколько дней назад, вернувшись с вечеринки у Артура Стайвесанта, Освальд рассказал ей об этом трио, и она загорелась.

Клементина облизнула губы в предвкушении триумфа. Об этом приеме долго будут судачить в городе.

* * *

Отделавшись от сенатора, Джино вышел на террасу. Не успел он освоиться, как рядом опять возникла рыжая дылда.

— Ты что, — потребовала она, — один из знакомых гангстеров Клемми? Ни фига себе!

— Слушай, детка, — лениво проговорил Джино, — хочешь перепихнуться?

Девица стала красной, как помидор.

— Как ты смеешь?

Джино наслаждался.

— Нет?

— Ах ты, свинья! — Тем не менее она и не подумала отойти.

— А в чем, собственно, дело? Не любишь трахаться?

У девушки широко распахнулись глаза, а длинный нос задергался от возмущения.

— У тебя с головой не все в порядке, если ты говоришь такие вещи леди!

— Вот уж не заметил, что ты — леди. — В этот момент он заметил Клементину, и ему стало скучно препираться. — Пока, детка!

Он весело махнул рукой и поспешил к хозяйке дома, стоявшей в окружении гостей, среди которых он вдруг узнал Чарли Лючанию. Иисусе Христе! В голове у Джино заметались самые разные мысли. Например, какого дьявола она связалась с ним, если водит дружбу с Лючанией? Это ж подумать только — они с Лючанией на одном приеме!

— А, Джино! — воскликнула миссис Дюк. — Я хочу познакомить тебя кое с кем из моих друзей.

Джино перехватил удивленный взгляд Лючании и гордо выпрямился.

— Привет, Чарли! — он фамильярно похлопал Лючанию по плечу. — Ну, и как оно?

* * *

Скотт вручил Уайтджеку запечатанный конверт и вознамерился уйти.

— Эй, старик! — рявкнул негр. — Не спеши, надо пересчитать.

Слуга неодобрительно засопел.

— Уверяю вас, здесь вся сумма.

Уайтджек прищурился.

— Тогда почему ты против того, чтобы я проверил?

— Ради Бога, сэр. — Скотт застыл у двери. Уайтджек надорвал конверт и принялся пересчитывать новенькие, хрустящие сотенные.

Кэрри бочком подкралась к нему и затопталась рядом. Подошла Люсиль и увела ее.

— Подожди немного, дорогая.

Крупная блондинка, сидя перед трюмо, презрительно фыркнула.

Скотт отвел глаза от странных гостей и подумал, что надо бы продезинфицировать комнату. От этих людей воняет.

* * *

Эстер Беккер прицепилась к Бернарду Даймсу и его спутнице.

— Одному Богу известно, что за сюрприз нам приготовила Клементина. Говорят, что-то дико непристойное. Просто ума не приложу. А вы?

Бернард Даймс пожалел, что не остался дома и не лег спать. У него начиналась простуда, дался ему этот прием. Не то чтобы он скучал на вечеринках у Клементины Дюк, нет. Просто на них нужно быть в форме, а он ужасно себя чувствует. Бернарду Даймсу можно было дать между тридцатью и сорока годами. Это был высокий человек с небольшими залысинами, аристократическими чертами лица и тонкими, точно нарисованными карандашом усиками. Он пользовался славой знаменитого театрального продюсера, а Эстер Беккер и ее муж вкладывали в его постановки немалые деньга. Поэтому он не мог, как бы ему ни хотелось, стряхнуть ее с себя. Вместо этого он улыбнулся и сделал вид, будто ему страшно весело. Бернард Даймс был состоятельным человеком, но еще в юности усвоил правило: ни при каких условиях не вкладывать капитал в собственное дело.

* * *

— Сейчас будет небольшое шоу, — шепнула Клементина, — а потом не уходи — я хочу с тобой поговорить.

Джино и не собирался сматывать удочки.

Она сжала его руку и удовлетворенно оглядела зал. Все идет как по маслу.

Джино ликовал. Быть на одной ноге с Лючанией! Тот отнесся к нему по-приятельски. Кто бы мог ожидать?

К тому же он познакомился с дамой Лючании, долговязой — не менее шести футов — рыжей девицей из кордебалета. Дайте только рассказать Альдо — ни за что не поверит. А беседа с сенатором Дюком! Он обещает вложить его деньги в дело и таким образом отмыть. Само собой, нужно будет проверить. Джино считал себя стреляным воробьем, его на мякине не проведешь. Да и зачем старому олуху его гроши? У самого куры не клюют.

Гости заняли свои места за столиками.

— Прошу прощения, — выдохнула Клементина. — Я скоро.

* * *

Стоя по одну сторону занавеса, Уайтджек прислушивался к оживленному гулу по другую его сторону. Наконец он ухмыльнулся и шлепнул Долли пониже спины.

— Чувствуешь, мамочка, ажиотаж?

Она оправила слегка задравшееся платье из алого атласа.

— Слышу, черномазый. Но учти — только один номер. Стриптиз. И баста. Ты ведь предупредил их, да?

В глазах Уайтджека загорелся гнев.

— Кого я должен был предупреждать? Этого болвана? — он показал пальцем на державшегося на безопасном расстоянии Скотта. — Нам уплачено вперед. Что хотим, то и делаем.

— Так не забудь, — Долли перевела взгляд на радиолу в углу. — Только одна пластинка. — Она повернулась к товаркам и пришла в ярость.

— Ты только посмотри — она же спит на ходу!

— Не беспокойся, у меня с собой доза кокаина. Понадобится — дам. Все будет в ажуре.

Долли поморщилась и, сильно ткнув Люсиль пальцем в бок, прошипела:

— Присматривай за ней! И помните: только один номер!

— Конечно, — подобострастно ответила карлица. Белая великанша внушала ей ужас. Люсиль повернулась к Кэрри. — Повторяй за мной. Все будет хорошо.

Кэрри бессмысленно кивнула. Она не соображала, где она и даже кто она. Все, чего ей хотелось, это закрыть глаза и плыть туда, где ее никто не мог потревожить.

* * *

Клементина сунула нос за занавес и столкнулась лицом к лицу с Уайтджеком. Он одарил ее тем, что считал чарующей улыбкой. Она вздрогнула. Ее не предупредили, что придется иметь дело с громилой-негром с клыкастыми зубами и абсолютно лысым, как отполированным, черепом.

Она окинула взглядом всех трех женщин — самое экстравагантное трио, какое ей доводилось видеть.

— Как только будете готовы…

Широкая улыбка разрезала пополам физиономию Уайтджека.

— Мы всегда готовы, мэм.

Клементина кивнула и поспешила ретироваться. Колоритнейшие типы! Это превосходит ее ожидания.

Уайтджек причмокнул.

— Мамочка! Ты обратила внимание, сколько на этой бабенке всего понавешано?

Долли пропустила эту реплику мимо ушей.

— Давай-ка быстро делать свое дело и мотать отсюда — прежде чем ты начнешь лизать ей зад.

Уайтджек вытащил из кармана пакетик с белым порошком и стодолларовую купюру. Свернув ее в кулек, высыпал туда порошок и принялся поддразнивать Кэрри:

— Иди к папочке, детка. Он даст тебе кое-что вкусненькое.

Кэрри тупо воззрилась на него. Долли подтолкнула ее. Уайтджек поднес кулек к ее носу, и она машинально втянула в себя белый порошок.

— Вот и умничка!

Уайтджек запустил радиолу. Полились звуки рэгтайма. Он вытолкнул Кэрри из-за кулис.

Она качнулась на высоких каблуках и лишь с трудом удержала равновесие. Однако вместо того, чтобы начать танцевать, она принялась избавляться от одежды.

— Ч-черт! — простонал Уайтджек. — Да она начала прямо с конца. — Он сгреб в охапку Люсиль и вытолкнул вслед за Кэрри. — Заставь ее танцевать!

Карлицу встретили взрывом смеха — особенно веселились дамы. Вот когда Кэрри поняла недовольство Люсиль разнополой аудиторией. Укрывшиеся за мехами и драгоценностями женщины были настроены исключительно враждебно.

Кэрри успела стащить платье и, заложив руки за спину, пыталась расстегнуть кружевной бюстгальтер.

— Танцуй, Кэрри, ради всего святого, танцуй! — прошипела Люсиль.

До Кэрри дошло, и она начала раскачиваться — совсем не в такт мелодии. Сама Люсиль энергично виляла бедрами. Это был самый нелепый дуэт, какой только можно себе представить. Аудитория смущенно захихикала. Клементину бросило в жар. Ничего себе артисты! Просто ужас! Что с негритянкой? Она еле держится на ногах. А карлица танцует так, словно речь идет о жизни и смерти.

— Слушай, Клемми, — прошептала Эстер, — что все это значит?

— Все еще поправится.

— Надеюсь. Душераздирающая сцена!

Клементина кипела от ярости. Пятьсот долларов — за что? Ее бессовестно надули. Ну, Освальд, я до тебя доберусь! С ума он сошел, что ли? Превознес этих идиотов до небес.

Наконец вышла Долли — пышнотелая платиновая блондинка, кое-что смыслившая в таких вещах. Ей удалось немного спасти положение. По крайней мере, она умеет двигаться — в несколько бурлескной манере.

— Это отвратительно, — прошептал своей спутнице Бернард Даймс. — Клементина сошла с ума. Это больше похоже на пьяную оргию, — он нахмурился. В трагической фигурке юной негритянки ему почудилось что-то знакомое, словно он уже где-то встречал ее.

Девушки начали раздеваться: сначала в сторону полетели лифчики, потом круглые подвязки и наконец, абсолютно синхронно — трусики.

Джино оглянулся по сторонам. Ничего себе! Все эти толстосумы таращатся на трех драных шлюх, за которых он не дал бы и двадцати центов. Где только миссис Дюк их подцепила?

Он посмотрел на голых женщин и не почувствовал ничего, кроме скуки.

Зажег сигару, ранее предложенную сенатором, и искоса взглянул на Клементину. Она была на грани истерики.

Негритянка оказалась ближе своих подруг к их столику. Она сняла все, кроме чулок, и ее полные груди вызывали удивление — по контрасту с худым телом. Она начала снимать второй чулок и вдруг рухнула на пол, широко раскинув ноги.

— Боже! — воскликнула Клементина.

Публика зашумела.

Пышная блондинка как ни в чем не бывало продолжала покачивать бедрами в такт рэгтайму. Карлица остановилась было, но ледяной взгляд белой толстухи вернул ее в чувство.

Джино сорвался с места, сгреб черную девушку в охапку и поволок к выходу. Не мог он оставить ее лежать на полу. Скотт помог ему вынести девушку в холл.

— Здесь есть врач? — спросил Джино. — Ей плохо!

— Кажется, есть, — сухо ответил лакей, стараясь не смотреть на голое женское тело у своих ног.

— Отнесем ее в спальню, — решил Джино, снимая смокинг и укрывая им больную девушку.

— Нужно спросить мадам, — начал Скотт, но Джино перебил его:

— Я сказал, в спальню!

Скотт понял: с ним лучше не спорить.

Они снова подхватили распростертую на полу Кэрри и отнесли в голубую спальню для гостей, а там положили на кровать. На лбу у Скотта появилась испарина.

— Позовите врача, — приказал Джино.

— Сейчас, сэр, спрошу миссис Дюк. — Еще не хватало, чтобы этот… этот… командовал!

— А ну шевелись, потому что, если ты немедленно не найдешь врача, она умрет. Так и передай своей хозяйке.

Скотт моментально исчез за дверью.

Джино пощупал девушке пульс и вдруг заметил следы уколов, крошечные красные точки. Сердце еле билось. Он приподнял ей веко и увидел безумный зрачок. В девушке еле теплилась жизнь, а ведь она еще совсем ребенок — лет шестнадцати, семнадцати.

Кто-то накачивал ее наркотиками и заставлял зарабатывать на жизнь стриптизом. Джино почувствовал, как в нем поднимается мутная волна гнева. Невыносимо смотреть на столь юное существо в таком состоянии.

Где, мать вашу, врач?

* * *

Когда Кэрри упала, Уайтджек чертыхнулся, но не остановил музыку и почувствовал облегчение, когда Кэрри унесли.

Номер закончился под жиденькие хлопки. Голая Долли шмыгнула за занавес и сплюнула.

— Ну, толстозадый ниггер! Доигрался! Что теперь будем делать?

Уайтджек терпеть не мог слово «ниггер», особенно применительно к себе.

— Заткни свою поганую пасть, белая подстилка! И прикройся! Сейчас же забираем Кэрри и делаем ноги.

Долли грязно выругалась и стала натягивать трусы.

* * *

— Вот доктор Рейнольдс, — Клементина ворвалась в спальню в обществе седовласого мужчины.

Джино встал с кровати.

— Девушка совсем плоха, док.

— Вы врач? — мягко спросил тот.

— Только когда никого больше нет поблизости.

Клементина положила ему на руку свою ладонь.

— Подождем за дверью.

Джино метнул на врача жесткий взгляд.

— Она наркоманка. Посмотрите на руку.

Клементина вывела его из спальни и тяжело вздохнула.

— Самая ужасная из всех моих вечеринок.

— А, бросьте. Нормальная пирушка. И чего можно было ожидать от этих жалких стриптизеров? Или вы думали, они из балета?

— Я знала, что они стриптизеры, но думала, что высшего класса. Во всяком случае, мне так представили. Я умираю от стыда. Выставила себя на посмешище!

— А, ерунда. Дерьмо собачье!

Клементина стиснула его руку.

— Вот что мне в тебе нравится. Прямота и бесстрашие.

В ее глазах опять заплясали зеленые огоньки, и он не остался равнодушным.

— Клементина…

— Где моя маленькая сестричка? — послышался зычный голос, и появились Уайтджек, Долли и Люсиль. Позади плелся Скотт.

Джино загородил собой вход в спальню.

— Твоя сестричка? — свирепо переспросил он, мигом сообразив, кто такой Уайтджек.

— Ясное дело! — бушевал тот. — Я хочу ее видеть!

— Там сейчас врач, мистер… — с вопросительной интонацией произнесла Клементина.

Уайтджек не потрудился представиться.

— Ей не нужен никакой врач. Просто у нее иногда бывают обмороки. Ничего серьезного, — и он попытался прошмыгнуть мимо Джино.

— Миссис Дюк ясно выразилась, что там врач, — холодно отчеканил Джино. — Так что придется потерпеть.

Их взгляды встретились, и Уайтджеку стало не по себе.

— Понятно. Но вы зря теряете время. Мы посадим ее в машину, отвезем домой, к маме, и завтра она будет как огурчик.

— Ага, — отрубил Джино. — И готова к новому путешествию.

— Что такое? — зарычал верзила-негр.

Тут вмешалась Долли.

— Ну ладно, я только взгляну на нее, возьму вещи и завтра мы за ней приедем.

Джино кивнул. Неглупая баба. Смекнула: дело пахнет керосином, вот и жмет на педали.

Клементина заглотила наживку.

— Вы же не можете оставить ее здесь.

Джино удивленно посмотрел на нее.

— Почему? Девчонка того и гляди откинет копыта, а вы собираетесь выбросить ее на улицу?

— Брат хочет забрать ее домой.

— Ха!

Уайтджек принял угрожающий вид.

— Не знаю, кто ты такой, но…

Долли его перебила:

— Лучше подождем в машине. Зачем нам лишние неприятности?

И потащила Уайтджека вниз по лестнице. Люсиль последовала за ними. Замыкал шествие Скотт.

Клементина растерялась.

— Джино, что происходит?

— Они быстренько смываются.

— Почему?

— Потому что с минуты на минуту оттуда пулей вылетит врач и завопит насчет наркотиков, и что она несовершеннолетняя и по ним тюрьма плачет!

— Ты хочешь сказать, что ее накачали наркотиками?

— Убежден.

— Собственную сестру?

— Клементина, не будьте дурой. Она ему такая же сестра, как я ваш брат.

Она немного помолчала.

— Понятно.

Показался врач.

— Девушка наркоманка. Ей дали слишком большую дозу. Ее нужно срочно госпитализировать.

— О Боже! — воскликнула Клементина. — Пусть кто-нибудь позовет Освальда. Он что-нибудь придумает.

— А, пустяки, — возразил Джино. — Вызовите «скорую», только и всего.

— Невозможно! Я не могу допустить огласку! Только представь себе: «Наркоманка на званом ужине у сенатора!» Нет, это невозможно.

Джино кивнул. Она права.

— Послушайте, — раздраженно вмешался доктор Рейнольдс, — девушке очень плохо. Ее нужно немедленно доставить в больницу.

— Я сам отвезу, — решил Джино.

— Но там решат, что это ты довел ее до такого состояния, — забеспокоилась Клементина.

— Это уж мое дело, — отрезал он. — Помогите донести ее до машины.

— Спасибо тебе, Джино, — благодарно шепнула Клементина. — Ты не пожалеешь о своем решении.

 

Среда, 13 июля 1977 г., Нью-Йорк и Филадельфия

— Наверное, у меня галлюцинации, — хныкала Лаки. — Или я схожу с ума. Перед глазами стоит огромная мягкая кровать и стакан холодного апельсинового сока. — Она заерзала на полу лифта. — У меня вся задница в синяках. А у вас?

Стивен не ответил.

— Спасибо, хорошо, — кривляясь, произнесла она за него. — Ха! Естественно, тоже — не дубленая же она у вас? Но Бог не велит жаловаться.

Стивен молчал.

— Интересно, — разглагольствовала Лаки, — от лифта бывают пролежни?

Стивен по-прежнему хранил молчание.

— Эй, сукин сын, ты почему не отвечаешь?

Тишина.

— Ну, ты и задница! — она встала и потянулась. Нужно держать себя в руках. Господи! Наверное, вот так бывает в одиночной камере. Неудивительно, что заключенные время от времени устраивают бунты.

Лаки снова в изнеможении опустилась на пол. Одежду она давно сняла и теперь, свернув, подложила под себя. Ха! Хорошенькое будет зрелище, когда их завтра утром будут вызволять отсюда! Пожарники — или кто там еще — будут в восторге. «Голая белая женщина в лифте с нефом!» Или еще почище: «Дочь знаменитого Джино Сантанджело, Лаки Сантанджело, найдена голой в обществе чернокожего в лифте!» Джино, мать его так! Какого дьявола она о нем вспомнила?

Потому что он возвращается, вот какого. А я ничего не могу предпринять в этом дерьмовом лифте!

* * *

Маньяк, изрыгая проклятия, ворвался на кухню.

— Ну, я до тебя доберусь, задолиз паршивый! Оторву яйца и буду играть ими в теннис!

Дарио выставил перед собой в темноте острый кухонный нож и остался сидеть, скрючившись, в своем углу.

— Эй, педик, я же знаю, что ты здесь! — захихикал парень. — Сейчас поджарю тебе зад и слопаю!

* * *

Кэрри в изодранном платье битый час проторчала у входа на мясной рынок на Сто двадцать пятой Западной улице. Наконец ей стало ясно: никто не придет. Авария спутала шантажисту карты.

В Гарлеме начались пожары: горели грузовики, надрывались сирены. Пока пожарные тушили огонь, неуправляемая толпа забрасывала их бутылками и жестянками из-под консервов.

Кэрри похолодела от ужаса. Она различила в темноте, как группа парней тащит в аллею молоденькую девчонку. Какой-то старик со стереоприемником упал неподалеку от нее: его пырнули ножом, из раны хлестала кровь. Двое мужчин вырвали у него приемник.

Кэрри бросилась бежать.

* * *

Отделавшись от стюардессы, Джино поднял телефонную трубку.

— С кем вас соединить? — спросила телефонистка.

Он собирался назвать номер Косты в Нью-Йорке, но передумал. Лучше не надо. Зачем обнаруживать себя перед фэбээровцами? Телефон Косты наверняка прослушивается.

— Спасибо, ничего не нужно.

Джино встал, расстегнул брюки и во второй раз за вечер стащил их с себя. При этом он усмехнулся. Кто бы мог подумать, что Джино-Таран прогонит голую бабу? Джино-Таран… Давно уже его так не называли.

Он надел пижаму, сунул под подушку пистолет и включил телевизор.

Джонни Карсон.

Вот теперь он точно в Америке!

* * *

— Эй, — пробормотала Лаки. — О чем вы думаете? Мы же задохнемся в этом гробу! Я — так точно.

— Воздуха-то хватает, просто он горячий.

— Ага! Вы-таки обрели дар речи! Слава Иисусу!

Стивен вздохнул и переменил позу.

Да, Лаки, моя задница тоже ноет, и ломит поясницу, и ноги затекли, и хочется писать, и жажда такая, что можно убить человека…

Вслух он произнес:

— Почему вы думаете, что нам будет легче, если мы начнем разговаривать? У нас нет ничего общего. Терпеть не могу праздную болтовню.

— Большое спасибо! Для спора все-таки нужны двое.

— Поэтому-то я и стараюсь молчать.

— Я вам не нравлюсь?

— Леди, я вас не знаю и знать не хочу.

— Почему?

— Опять двадцать пять!

Лаки зевнула.

— Вы меня знаете.

— Что вы хотите сказать?

— Я же вас знаю!

— Откуда?

Она усмехнулась и воспроизвела уличный выговор:

— По запаху чую!

Ей удалось-таки смутить его! Опять воцарилось молчание. Но, Боже мой, какая же тут вонища! Это их общие испарения, его и ее.

— Простите, — тихо сказала она. — Должно быть, я схожу с ума. Сколько прошло времени?

Стивен молчал.

* * *

Дарио затаил дыхание. Маньяк подкрался ближе, на расстояние вытянутой руки. Руки Дарио, сжимающие нож, стали влажными от пота.

Его противник медленно, неуклонно подбирался к своей жертве.

* * *

Кэрри угодила прямо в объятия грубо остановившего ее полицейского.

— Куда торопишься, негритоска?

Она уж и забыла, когда ее так называли, и теперь тупо уставилась на стража порядка. И вдруг, размахнувшись, отвесила наглецу пощечину. Тот ошалел от изумления.

— Ну и ну! Да будь я последний сукин сын…

Кэрри вырвалась и бросилась наутек, но она была уже немолода, и он быстро настиг ее.

— Ты арестована, сука! — щелкнули наручники. — За оскорбление при исполнении служебного долга.

— Это недоразумение, — пролепетала Кэрри. — Я — миссис Эллиот Беркли.

— Да ну? А я — Долли Партон. Меня не разжалобишь.

Он втолкнул ее и в без того переполненный полицейский фургон, где Кэрри пришлось даже не сидеть, а стоять плечом к плечу, бедром к бедру с прочими задержанными.

— Стыд-позор! — завопил высоченный негр. — Я только-то и взял, что пару тапочек. Другие хватали лакирки по шестьдесят долларов. А я только пару тапочек!

Красивая пуэрториканка, закрыв глаза, причитала: «За что? За что?»

На уме у Кэрри вертелся тот же вопрос.

* * *

Примерно в половине третьего кто-то забарабанил в дверь люкса Джино Сантанджело в Филадельфии.

Он не сразу понял, где находится. Взглянул на часы, накинул на себя шелковый халат, сунул в карман пистолет и подошел к двери.

— Кто там? — При этом он думал: «Какого черта я здесь делаю, один, в этом гнусном отеле в Филадельфии?»

Это же Америка. Здесь не очень-то пошастаешь сам по себе. Особенно если ты — Джино Сантанджело.

 

Джино, 1934

Клементина Дюк оказалась права. Джино ни разу не пришлось пожалеть о решении, принятом в тот знаменательный вечер в октябре 1928 года на званом ужине у сенатора и миссис Дюк. Это был поворотный пункт в его биографии.

Теперь, шесть лет спустя, лежа на кровати в голубой комнате для гостей, он припомнил все, что тогда произошло.

Он отвез маленькую негритяночку в больницу и оставил там, а сам смылся, прежде чем они очухались и начали задавать вопросы. Что было дальше — ее проблема. Она была не единственной хромой собакой, о которой он позаботился в этой жизни.

В знак благодарности уже на следующей неделе Клементина Дюк пригласила его в свою городскую резиденцию потолковать о делах. Поужинать, сказала она. Но он быстро смекнул, что на уме у нее был совсем не ужин.

Ему не забыть тот вечер. Они были одни в доме: ни слуг, ни сенатора. Клементина зажгла свечи и благовония.

Она в прозрачном белом пеньюаре. Пресловутые соски, как два устремленных на него глаза. Она легонько сжала его руку.

— Ты, конечно, догадываешься, что мой муж — гомосексуалист?

— Как-как?

— Гомосексуалист. Это значит, что его не волнуют мои молочно-белые бедра, сжимающие его, прямо скажем, грузноватый живот. Напротив, он питает слабость к мальчикам. Их плоским тугим задам. Предпочтительно совсем молоденьким. Предпочтительно черным.

— Вы хотите сказать — извращенец?

— Да уж, твой уличный жаргон куда выразительнее.

— Иисусе Христе! — Джино присвистнул. — Не иначе, вы меня разыгрываете. Извращенцы не женятся.

— Да? Скажи это моему мужу. Боюсь, что он оспорит это утверждение.

— Почему вы мне об этом сказали?

— А ты как думаешь? — она по-кошачьи сощурила глаза и потянула его руку к своей груди.

Джино не потребовались дальнейшие приглашения. В конце концов, под всей своей классовой чешуей Клементина Дюк — всего лишь баба. Он уделал ее будь здоров — прямо в той комнате со свечами.

Она и вздыхала, и стонала, а в момент наивысшего наслаждения громко выкрикнула его имя. А через несколько секунд улыбнулась и сказала:

— Я так и думала, что ты способный мальчуган. Немного неотесанный, но это легко исправить. Ты еще очень молод.

Джино был оскорблен в лучших чувствах. До сих пор никто не жаловался.

— Эй, что значит — неотесанный?

— Я тебе объясню.

И она объяснила. Шаг за шагом она провела его через все стадии любовной науки. В сущности, ему пришлось делать то же самое, но гораздо медленнее и нежнее.

— Вместо того, чтобы сосать мои соски, попробуй их полизать, — предложила она. — Вот сейчас я полижу твои — ведь приятно? Когда ты находишься внутри меня, расслабься. Не накачивай меня, точно насос, а окунись в волны чувственности.

— Волны чего?

— Похоти. Дай волю своим карнальным желаниям.

— Эй, говори по-английски!

Клементина рассмеялась.

— Карнальным — значит плотским. Мне кажется, ты больше заботишься об удовлетворении женщины и забываешь о собственном удовольствии.

— Я получаю удовольствие будь здоров.

— Ну да — один бешеный оргазм. А я хочу, чтобы он совпал по времени с периодом моего возбуждения и насыщения.

Он шлепнул ее по гладкому белому заду.

— Ни черта не понял.

— Еще поймешь.

Так оно и вышло.

Спустя несколько месяцев они так идеально приноровились друг к другу, что Джино не мог дождаться встречи. Вот когда он понял, что Клементина имела в виду. Даже вызубрил кое-какие термины. Либидо. Гедонизм. Карнальный. Их траханье превзошло все ожидания. Каким бы спецом по этой части он ни считал себя в прошлом, теперь-то ему стало ясно: это были всего лишь цветочки.

Встречи с сенатором после занятий любовью с его женой будили в Джино угрызения совести.

— Не будь смешным, — уговаривала Клементина. — Ему плевать: у него свои интересы. Кроме того, он тебе очень симпатизирует, считает толковым парнем. Пока мы соблюдаем приличия… — Тут-то она и выложила свой план. Он должен жениться на Синди. — Я никогда не стану к ней ревновать, — заявила она, познакомившись с девушкой. — Держи ее при себе. По крайней мере, я хоть буду знать, что ты нормально позавтракал.

Синди обеспечивала не только завтрак. Постепенно она стала незаменимой. Она готовила, стирала, убирала, следила за его одеждой и главное — аккуратнейшим образом вела записи его дел. Кроме того, она была все так же хороша собой.

За эти бурные шесть лет Джино поднялся на вершину. Естественно, не без помощи друзей.

Его друзья. Чарли Лючания. Теперь его звали Счастливчик Лючано — после того, как ему повезло вернуться оттуда, откуда не возвращаются. При этом малость сократили его фамилию — для удобства произношения.

Энцо Боннатти. После печально известной резни в день Святого Валентина, четырнадцатого февраля 1929 года, он бежал из Чикаго и обосновался в Нью-Йорке. В тот день девятеро его телохранителей были захвачены в гараже на Северной Кларк-стрит и расстреляны в упор из автоматов членами конкурирующей банды. Ходили слухи, будто Энцо несет ответственность, но предательство так и не удалось доказать.

Альдо Динунцио, добросовестный исполнитель, прирожденный вор. Женившись на Барбаре Риккардо, он немедленно угодил под каблук. Отец двоих детей в ожидании третьего.

И сенатор Освальд Дюк, первый и всемогущий друг Джино.

Без сенатора — кто знает, кем стал бы Джино Сантанджело. Еще одним гангстером, делающим деньги на контрабанде спиртного. Мелкой сошкой, прожигателем жизни, транжирящим заработанное на костюмы, авто, оргии и женщин.

Сенатор Дюк, как и обещал, помог Джино отмыть деньги. Взял несколько тысяч отсюда, несколько тысяч оттуда и поместил в солидное предприятие.

Поначалу Джино было не по себе. Он привык к наличным — чтобы они лежали в депозитном сейфе и он мог в любой момент до них добраться.

— Верь Освальду, — внушала Клементина. — Он сделает тебя очень богатым человеком.

Постепенно, видя рост своего капитала, Джино проникся доверием к чете Дюков. Даже попробовал воспротивиться, когда весной двадцать девятого Освальд стал настаивать на продаже акций и переброске капиталов за границу.

Тем не менее Джино уступил, а потом злился, видя, как проданные акции резко поднялись в цене. «Черт! — жаловался он сенатору. — Какого дьявола вы заставили меня продать их?»

— Терпение, мой друг, — успокаивал Освальд.

И точно — 29 октября 1929 года биржа лопнула, разорив немало держателей акций. То было начало Великой Американской Депрессии. Которая не коснулась Джино Сантанджело. Он по-прежнему процветал.

С того дня он беспрекословно следовал советам сенатора. Конечно, не без того, чтобы время от времени выполнять кое-какие поручения. Так, сущие пустяки. Сенатор дружески клал ему на руку свою ладонь и говорил: «Прошу тебя, мой мальчик, позаботься об этом лично». Так Джино и поступал.

Это были самые разные услуги. От угрозы кастрировать молодого чернокожего джазиста, если он еще когда-либо побеспокоит сенатора, до избиения задрипанного газетного репортеришки, который вознамерился опубликовать не слишком лестную для сенатора статейку.

Эти маленькие одолжения были так редки и несущественны, что Джино не придавал им значения. Какая разница, о чем просит сенатор? В конце концов, Джино трахает его жену и с его помощью делает большие деньги. Что еще нужно?

Энцо Боннатти перебрался в Нью-Йорк как раз вовремя. Когда лопнула биржа и началась паника, так называемые Благословенные Двадцатые подошли к концу. Деньги, ранее бывшие в изобилии, оказались в большом дефиците. По всему городу закрывались кабаки, где нелегально продавалось спиртное. В результате была развязана невиданная по жестокости война между шайками. Денег стало мало, и охота за ними приняла ожесточенный характер.

Главная война велась между двумя гангстерами старой школы — Джузеппе Джо Массерией и Сальваторе Маранцано. Молодые волки — Счастливчик Лючано, Энцо Боннатти, Вито Дженовезе и Фрэнк Костелло — стояли в сторонке, выжидая, когда представители старой гвардии прикончат друг друга.

Джино держался особняком. Правая рука Энцо, позднее его компаньон.

Война длилась несколько лет и закончилась убийством Массерии в апреле 1931 года и Маранцано — несколькими месяцами позже.

После ухода со сцены «стариков» Счастливчик Лючано оказался на коне. А также его сообщники.

Лючано поставил перед собой задачу придать организованной преступности новый характер. С этой целью он мечтал основать американский синдикат, учредил комитет и назначил себя председателем. Он прилагал бешеные усилия, чтобы добиться для всех членов комитета одинакового права голоса.

Включенный в оргкомитет Джино одобрял стиль работы Лючано, восхищался его размахом, кругозором и деловой хваткой. Этические нормы его не волновали.

— Этот человек — убийца, — как-то поведала Клементина. — На его совести смерть Массерии. Он пригласил старика поужинать, и там, в туалете, наемные убийцы закололи Массерию — по его приказу. Место Лючано — в тюрьме. Я отказываюсь принимать его у себя.

Джино не мог не усмехнуться. Можно подумать, для кого-то имеет значение, получит ли он приглашение на вечеринку Клементины Дюк. А вообще-то он любил с ней беседовать. Для так называемой представительницы слабого пола она неплохо разбиралась в бизнесе. Даже получше своего мужа.

Задолго до отмены сухого закона в декабре 1933 года Освальд предупредил об этом Джино, так что к тому времени он уже вовсю раскручивал другие дела: азартные игры, ростовщичество и рэкет. Вопреки давлению со стороны Энцо, он не стал заниматься проституцией и наркотиками. Из-за этого в январе 1934 года их интересы разошлись, и они пошли каждый своим путем. Впрочем, они остались друзьями. Альдо предпочел остаться с Джино — тот ценил его лояльность. Им всегда хорошо работалось вместе.

Старый враг Джино, Пинки Кассари по кличке Розовый Банан, влип в грязную историю и был вынужден убраться из города — это безмерно обрадовало Альдо. Он жил в постоянном страхе, что однажды Пинки осуществит акт мести.

Несмотря на депрессию, дела у Джино шли полным ходом. Рэкет охватывал всех — от таксистов до управляющих банками — и дарил острые ощущения. В подчинении у Джино находились пятьдесят боевиков, собиравших дань и доставлявших деньги в пять сборных пунктов — обычно это была задняя комната какого-нибудь магазинчика.

Помимо средств, передаваемых сенатору Дюку для выгодного помещения, Джино набивал деньгами депозитные сейфы в различных банках.

Он понимал: нельзя сорить деньгами, не будучи в состоянии указать источник обогащения, поэтому в 1933 году приобрел ночной клуб — на деньги, якобы выигранные на скачках. После отмены сухого закона заведение подверглось капитальному ремонту. Джино обзавелся лицензией и закатил помпезное открытие. Он назвал клуб «Клемми» и получал баснословные барыши.

Он уговорил-таки Веру бросить занятия проституцией и устроил ее в «Клемми» гардеробщицей. Это дало ей постоянный источник средств к существованию и возможность скопить немного денег к выходу Паоло из тюрьмы. Тот схлопотал очередной пятилетний срок за разбойное нападение — всего через неделю после освобождения. За эту неделю он и не подумал навестить жену. «Должно быть, был очень занят», — оправдывала его Вера. Теперь она твердо знала, что Паоло — не жалкий уголовник, а великая страсть ее жизни.

— Дура ты набитая, что ждешь его, — убеждал Джино.

— У тебя своя жизнь, а у меня своя, — отвечала она.

Естественно, Клементину успех «Клемми» приводил в восторг. Ее частые появления там послужили примером для прочих сливок нью-йоркского общества, а владелец и управляющий клубом Джино Сантанджело стал небольшой знаменитостью. Женщины были от него без ума. Такой оборот заставил Клементину призадуматься. Его женитьба на Синди показалась наилучшим выходом из положения.

— Она слишком много знает. Налоговая инспекция и так постоянно рыщет вокруг да около — ты просто обязан принять меры. Женись — тогда она не сможет свидетельствовать против тебя, если до этого дойдет дело.

— Пожалуй, ты права, — откликнулся Джино.

И вот он нежится на кровати в голубой комнате для гостей на вилле Дюков, с сигарой в зубах, в день своей женитьбы.

Время оказалось бессильным перед маленькой Синди. Оно лишь добавило блеску глазам да драгоценностей. Сукину сыну Джино не откажешь в щедрости. Хотя это в порядке вещей. Многие ли из ее подруг стали бы мириться с его двойной жизнью? Вот уж нет — весьма и весьма немногие!

Ну ладно. Она сошлась с ним по доброй воле, ничего не скажешь. Но это не значит, что он может ее обманывать. Притворяться помолвленным, когда на самом деле его цветочек из Сан-Франциско давным-давно замужем. Синди узнала об этом уже после рождения ребенка, через десять месяцев после того, как сошлась с Джино. Позвонил Коста.

— Передай Джино, у Леоноры родилась дочь.

Синди и не подумала откладывать.

— Джино, милый, твоя невеста родила. Я полагаю, ваша помолвка расторгнута?

Он побелел, как мел, и без единого слова вышел на улицу. Больше они об этом не говорили. Но и так было ясно: он не женится.

Синди продолжала наращивать свое влияние. Дела Джино шли в гору, и она твердо решила соответствовать. И преуспела в этом.

Остался один-единственный шаг — пожениться. И можно будет затянуть счастливую песенку, точно жаворонок. Но что-то не получалось. У Синди было такое чувство, будто ее использовали и вышвырнули на свалку.

Джино Сантанджело никогда не будет принадлежать ей одной. Он продался этой потаскухе Клементине Дюк — с потрохами.

* * *

Коста Зеннокотти осторожно постучался в дверь голубой комнаты для гостей.

— Да? — послышался голос Джино. — Войдите!

Коста вошел — старательно удерживая на весу поднос с двумя бокалами, бутылкой вина и блюдом крекеров. Джино сел на кровати.

— Это еще что за бурда? Я просил что-нибудь покрепче.

— Миссис Дюк сказала, что ты любишь это вино.

— Пошла она!

Коста поставил поднос на столик.

— Мне не хотелось пререкаться.

Джино стало смешно. И что в Клементине такого, что внушает молодым людям благоговейный трепет?

— Ладно, плесни, — сказал он, изучая свои тщательно отполированные ногти. — Чего ждешь?

Коста подчинился. Он только накануне приехал в Нью-Йорк, чрезвычайно польщенный тем, что Джино попросил его стать шафером на свадьбе. Они не виделись с того самого приезда Косты в двадцать восьмом году, и, хотя вели оживленную переписку, Косту поразила происшедшая в друге перемена. Впрочем, ему было трудно определить, в чем, собственно, дело. Джино всего двадцать восемь лет, но в нем появилась некая значительность — обычно она приходит к сорока-пятидесяти годам. Это уже не крутой нью-йоркский парень. От головы до пят — преуспевающий бизнесмен. Жених!

Он больше не смазывал курчавые черные волосы бриолином, а позволял им свободно виться. И, кажется, даже стал выше ростом. Коста не знал о вставленных в шитые на заказ туфли супинаторах.

Костюмы Джино носил только отличного качества — шитые на заказ тройки. Шелковые импортные сорочки, спортивные куртки из превосходного кашемира. Ничего кричащего.

Даже драгоценности подбирались с большим вкусом. Бриллиантовая булавка в галстуке. Массивные золотые запонки под стать дорогим часам от Картье. На мизинце — перстень с бриллиантовым солитером.

О прошлом напоминал только шрам на лице. Да еще жесткое выражение глаз, из-за чего он временами по-прежнему казался диким зверем, от которого не знаешь, чего ожидать.

Коста посмотрел на часы.

— Осталось полчаса. Как самочувствие?

— Отличное, малыш.

— Волнуешься?

— С какой стати? Мы прожили шесть лет.

Коста кивнул. Да, конечно. С тех самых пор, как Леонора вышла за другого.

Джино как будто прочитал его мысли.

— Ну, как там Леонора?

У Косты дернулся левый глаз.

— Прекрасно.

Ему не хотелось говорить правду: что Леонора пьет, гуляет направо и налево и совсем не уделяет внимания маленькой дочери.

— А ее дочь? Сколько ей?

— Почти шесть лет. Прелестна, словно куколка.

Джино проглотил комок и постарался, чтобы не дрогнул голос.

— Еще бы. Как ее зовут?

— Мария.

Джино вытащил сигару.

— Красивое имя. Надо бы, не откладывая в долгий ящик, сделать Синди ребенка.

— Да уж, пора.

Джино встал и критическим взглядом окинул приятеля. Отличный малый. Красивый. Холеный. Типичный выпускник юридического колледжа, круглый отличник. Теперь он работает в фирме своего отца.

— А ты — уже обзавелся девушкой?

Коста скорчил гримасу.

— Ты что, не читаешь мои письма?

— Ясно, читаю.

— Тогда почему спрашиваешь? Я еще полгода назад писал, что помолвлен с Дженнифер Брирли.

— Должно быть, то письмо затерялось на почте. Как она на мордочку?

— Джино! Ты же ее знаешь! Подруга Леоноры — помнишь, когда ты гостил у нас?.. Помнишь?

— Да… ясное дело… симпатяга… — он совсем забыл эту Дженнифер. Абсолютно! — И когда же свадьба?

Коста посерьезнел.

— Не знаю. Нужно повременить, пока я твердо не встану на ноги. Может, через год, два.

— Слушай, ты помнишь ту халупу? Сроду не забуду, с каким выражением лица ты оттуда вышел. Как будто впервые в жизни попробовал мороженое. Держу пари, больше ты туда не наведывался.

Коста ухмыльнулся.

— Ты проиграл.

— Иисусе Христе!

Стук в дверь положил конец воспоминаниям. Коста открыл.

На пороге стояла Клементина — очень элегантная в бледно-розовом костюме фирмы «Шанель» с черной отделкой.

— Можно?

— Конечно, миссис Дюк.

— Зовите меня Клементиной. — Она прошла мимо Косты к Джино. — Привет. Ну как — жених готов?

— К чему?

Она провела языком по тонким губам.

— Разумеется, к свадьбе.

— Сколько у нас времени?

— Двадцать пять минут.

— Слушай, Коста, — небрежно уронил Джино, — сделай мне одолжение, возвращайся через двадцать минут. Мне нужно сказать Клементине несколько слов на ушко.

— Как скажешь. — Коста бросил на ходу восхищенный взгляд на хозяйку и ретировался.

— Малыш в тебя втрескался, — констатировал Джино.

Клементина подошла к трюмо и придирчиво вгляделась в свое умело подкрашенное лицо.

— Неужели?

— Руку на отсечение, — Джино последовал за ней и обнял ее сзади. — Я тоже в тебя влюблен — по-своему. — Он всем телом прижался к ней, так что она почувствовала его эрекцию.

— Джино!

Он начал расстегивать брюки.

— Дай-ка трахну тебя в последний раз в качестве холостяка.

— Не глупи! У нас нет времени. Я навела марафет. Джино, не здесь! Это невозможно!

— Нет ничего невозможного, — он завозился с крючками у нее на юбке. — Не ты ли меня учила?

До Клементины начало доходить, что он не шутит.

— Но это же смешно!

— Да ну? — он стащил с нее юбку, бросил на кровать и взялся за шелковые розовые панталончики.

— Осторожно… мой макияж…

— Нагнись над столом. Тогда я ничего не испорчу.

Она послушалась. Всем ее существом овладело предвкушение. Джино вошел в нее сзади — медленно, смакуя каждое мгновение, как будто у них была в запасе вечность.

— О-о-ох! — вырвалось у Клементины. — Да уж, ты хороший ученик!

— У меня была превосходная учительница.

Двигаясь внутри нее, Джино подумал о предстоящей свадьбе и своем желании иметь детей.

И — впервые за много месяцев — позволил себе подумать о Леоноре.

Он кончил бурно, как никогда, словно исторгнув из себя прошлое.

Сегодня он женится. Пусть это станет началом новой жизни.

 

Кэрри, 1928–1929

Она словно провалилась в некую дыру. Больницы. Нянечки. Лица. И голоса.

Ей все равно. Пусть сгорят в аду!

— Как вас зовут, дорогая?

— Чем вы занимаетесь?

— Сколько вам лет?

— Кто это с вами сделал?

— Как вас зовут?

— Где вы живете?

— Где ваша мать?

— Где ваш отец?

— Сколько вам лет?

Вопросы. Вопросы. Вопросы. До тех пор, пока голоса начинали сливаться в крик, а лица — в одно безликое — и наконец наступала тишина.

Каждый день одно и то же.

И ломота во всем теле, и рвота, и стоны, и судороги.

Крик. Агония. Снова и снова — крик, пока в один прекрасный день ее не завернули во что-то белое, жесткое и не увезли из больницы.

Совсем другой мир. Комната, где никому не было дела, кричит она или нет, рвет ли на себе волосы, расцарапывает лицо.

Никаких вопросов.

И снова — агония, судороги, сплошная, нескончаемая пытка.

Она превратилась в животное: вырывала у санитара еду, жадно запихивала в глотку куски хлеба, как собака лакала воду из привинченной к полу миски.

Целых два года к ней не возвращалась память. Полная отключка.

И вдруг она проснулась в три часа ночи и вспомнила, что ее имя — Кэрри. Почему же она не дома, с папой и мамой? Она подскочила к запертой двери и стала звать на помощь, но никто не пришел. Она была растеряна и смертельно напугана. Что с ней?

Утром, когда санитар принес еду, она поспешила навстречу.

— Почему я здесь нахожусь? Где я?

Санитар спешил. Эти психи у него в печенках. Никогда не знаешь, что они выкинут.

— Ешь побыстрей! — приказал он, ставя миску на пол.

— Я не хочу есть! — взвыла Кэрри. — Я хочу домой!

Через несколько часов пришел врач.

— Ты, кажется, начала разговаривать?

У нее округлились глаза.

— Естественно.

— Кто ты? Как тебя зовут?

— Меня зовут Кэрри. Я живу в Филадельфии вместе с моей семьей. Мне тринадцать лет.

— Тринадцать? — врач высоко поднял брови.

Она расплакалась.

— Да, тринадцать. Я хочу домой, к маме Сонни! Хочу к маме…

* * *

Кэрри не отпустили, а продолжали держать в этом странном доме. Теперь, когда она больше не была животным, ей стали поручать работу. Убираться в комнате, мыть полы, готовить пищу. Вечером она, как мешок с песком, валилась на свою койку в переполненной палате. А годы шли.

Раз в месяц ее навещал врач.

— Сколько тебе лет?

— Тринадцать.

— Где ты живешь?

— Со своей семьей, в Филадельфии.

Ничего не менялось.

Кэрри не понимала, что происходит. Плакала и потом засыпала. Тосковала по школе, братьям и сестрам, по своим друзьям. Почему ее держат в этом странном месте?

Кругом были сумасшедшие. Просто кошмар. Кэрри старалась держаться от них подальше.

Ей тринадцать лет, и нужно держать с ними ухо востро. Мало ли что может случиться.

 

Джино, 1937

— Эге, — воскликнул Джино. — А ты девочка ничего! Ты это знаешь?

Рыжая старшая официантка по имени Би не клюнула на удочку.

— Мистер Сантанджело! Вы говорите это всем девушкам.

Он в притворном ужасе заломил руки.

— Кто, я? Ты шутишь?

Би позволила себе улыбнуться. Потом тряхнула чудесной рыжей гривой.

— У вас определенная… репутация.

— Надеюсь, хорошая?

— О да.

— Рад слышать, рад слышать. — Он встал из-за массивного дубового стола и потянулся. Его влекло к этой девушке, но он не собирался лезть вон из кожи. — Сколько ты на меня работаешь, Би?

Девушка вздрогнула. От холода или от страха перед увольнением?

— Три месяца, мистер Сантанджело.

— Тебе нравится твоя работа?

— Это прекрасный клуб.

— Получила прибавку к жалованью?

— Нет еще.

Вот оно что. Либо прибавка, либо увольнение.

— Как насчет того, чтобы я отвез тебя сегодня домой и мы это обсудили?

— Да.

Он ухмыльнулся.

— Вот как — «да»? — его взгляд лениво скользнул по ее фигуре. — Как насчет «Да, с удовольствием»?

— Да, с удовольствием, мистер Сантанджело.

Его ухмылка стала шире. Девушка недурна. Эти роскошные волосы. Молочно-белая кожа. Полные груди…

— Вот что: в двенадцать зайдите ко мне в кабинет.

Девушка повернулась, чтобы уйти.

— Кстати, Би. Заколите волосы на макушке. А теперь ступайте. Мне нужно сделать несколько звонков.

Джино с удовольствием наблюдал, как ее мощный зад исчезал за дверью. Толстые задницы были его слабостью: есть за что ухватиться. Клементина была плоской, как доска, а у Синди был маленький, кругленький задик, как у мальчика.

Синди… Они уже три года женаты, а детей все нет. Это выводило его из себя. Она клялась, что не предохраняется, так какого черта?

Вошел Альдо. Ему теперь тридцать один год, и он раздобрел, как пудинг.

— Когда ты сбросишь хоть несколько фунтов? — грубо спросил Джино.

— Люблю покушать. Страшная вещь!

— Если тебя когда-нибудь подстрелят, твоя туша растечется по полу жирной лужей.

— Что я могу поделать, если Барбара отменно готовит?

Джино зевнул. Нет, он не создан протирать штаны за письменным столом, подсчитывая барыши. Он нуждается в действии, некоторой доле риска. В последнее время все его действия свелись к возне с бабами. И все-таки ему повезло. С сенатором Дюком за спиной он мог чувствовать себя в относительной безопасности.

У него появились друзья чуть ли не на самом верху. Хотя это еще не гарантия. В прошлом году глава синдиката, Счастливчик Лючано, угодил за решетку по обвинению в сводничестве. Естественно, Лючано никогда не был уличным сутенером. Он возглавлял крупный бизнес, составной частью которого являлась организованная проституция. Так или иначе, бедняга схлопотал от тридцати до пятидесяти лет за решеткой. Это нагнало на всех страху. Если уж Лючано влип — кто следующий?

Джино предпочитал думать, что уж его-то не тронут, поскольку после разрыва с Боннатти большая часть его бизнеса носила легальный характер. Он почти не прибегал к насилию. Конечно, время от времени его наемники пускали в ход угрозы, но это так — мелочи жизни.

— Готов к путешествию? — полюбопытствовал Альдо.

— Да. Завтра утром отбываем. Синди не вылезает из магазинов.

— Бабы! Их хлебом не корми.

— Кому ты говоришь! — Джино угробил целое состояние на тряпки и парикмахеров, меха и драгоценности. Да уж, Синди влетела ему в копеечку! Ну так что? Он может себе это позволить. Сейчас он стоит больше миллиона — если считать основной капитал. Благодаря сенатору Дюку. Благодаря Клементине.

В последнее время ему все больше хотелось вырваться на волю. Миссис Дюк по-прежнему потрясающе смотрится, но он сыт по горло.

Так просто она его не отпустит. Джино выискивал предлоги. Она давала ему отсрочку. Он говорил — не могу. Она спрашивала: а когда сможешь?

Он чувствовал себя загнанным в угол. Ему тридцать один год. У него есть жена. Любовница. Несколько побочных связей. И однако он менее свободен, чем когда ему было шестнадцать лет и он гонял по улице.

Ему хотелось большего, но он не знал чего.

— Фриско пойдет тебе на пользу, — заметил Альдо, поудобнее устраиваясь в кресле. — Ты перерабатываешь. Даже не находишь времени заскочить к нам поужинать. Барбара обижается.

— Скажи — после возвращения.

— Ловлю тебя на слове. Ты же знаешь, какая она мастерица по части спагетти и мясных фрикаделек, — Альдо поцеловал кончики пальцев. — Да уж, моя супружница — повариха первый сорт!

Джино демонстративно уставился на огромное брюхо приятеля, выпирающее из брюк.

— Охотно верю.

Альдо расхохотался.

— Доброе пузо — добрый человек.

— Жирный зад!

— Джино, прошу тебя!

— Жирный зад!

В дверь постучали.

— Кто там? — рявкнул Джино.

— Это я, босс. — Голос принадлежал Джейкобу Коэну, ныне известному под кличкой Джейк-Бой. А чаще просто Бой, хотя ему скоро стукнет двадцать четыре года. Он получил это прозвище из-за того, что рано стартовал в качестве уголовника. Получив в нежном возрасте стодолларовый заем Джино, он не мешкая приступил к работе. Угонял автомобили. Грабил прохожих. Промышлял разбоем.

Когда ему исполнилось шестнадцать, Джино взял его к себе. К двадцати годам Джейк уже был известным рэкетиром и, выполняя поручения хозяина, не забывал о собственных интересах.

— Входи! — крикнул Джино. — Что за церемонии?

Вбежал сияющий Джейк.

— Не хотел вас беспокоить, босс. Говорят, теперь новое правило, нужно стучать.

— Что еще за правило?

Альдо заволновался.

— Я посчитал это хорошей идеей.

— Какого… — начал Джино и расхохотался, вспомнив, как на прошлой неделе Альдо вошел в кабинет как раз тогда, когда он обрабатывал девушку из сигаретного киоска. — Ты абсолютно прав.

— Вдруг нагрянет Синди… или миссис Дюк.

— Сдаюсь, — улыбнулся Джино. Может, ему как раз и хотелось, чтобы они застали его на месте преступления? Может, тогда они отпустили бы его? Сорваться с крючка. Снова обрести свободу!

Джейк вывалил на стол содержимое вместительной сумки.

— По-моему, Гамбино — знаете кондитерскую на углу Сотой и Пятидесятой? — слегка приворовывает.

Джино вздернул бровь.

— Ты уверен?

Джейкоб поскреб макушку.

— Вполне. Или он, или его жена — она единственная имеет доступ к деньгам.

— Сделай ему предупреждение — одно-единственное.

— Ясно, босс.

Джино поднялся из-за стола.

— Джейк, я завтра уезжаю — всего на одну неделю. Возникнут проблемы — обращайся к Альдо.

Джейк метнул взгляд в сторону толстяка и кивнул. С какой стати Джино его унижает? Ведь всем известно, что Динунцио — пустое место. Боится собственной тени. И как только Джино его терпит? Загадка. Сидит тут, не может оторвать жирный зад от кресла. Ага, оторвал — собрал деньги и запер в сейф. А кто добывает деньги? Настоящие ребята, такие, как Джейк.

— Больше никаких проблем? — осведомился Джино.

Джейк снова поскреб макушку и подумал: «Уж не подцепил ли я насекомых от той последней девчонки?»

— Никак нет, босс.

— Скоро увидимся.

* * *

Клементина Дюк холодно посмотрела на мужа.

— Я тебе не верю. Как можно было отмочить такую глупость?

Освальд устремил невидящий взгляд в окно. У него дрожал голос.

— Я никогда от тебя ничего не утаивал. Ты всегда знала, кто я и что я.

Она ехидно засмеялась.

— Нет, Освальд. Помнится, мне понадобилось добрых два года, чтобы узнать правду. — Она взяла у него со стола сигарету «Кэмел» и закурила. — Вот, значит, как. Ты нашел выход?

— Джино Сантанджело. Он мне многим обязан. Я вправе рассчитывать на маленькое одолжение.

Клементина задумчиво выпустила кольцо дыма.

— Не такое уж маленькое.

— Конечно. Но он обязан мне всем, что у него есть. Он не откажет.

— Ты уверен?

— В противном случае я его уничтожу.

Клементина облизнула сухие губы. Освальд по-своему так же беспощаден, как любой гангстер. Все дело во власти — она испортит любого.

— Когда ты хочешь с ним поговорить?

— Сразу после его возвращения из Сан-Франциско. Тогда будет как раз подходящий момент.

Она молча кивнула.

* * *

Сидя на заднем сиденье черного «кадиллака», Би старалась держаться как можно дальше от Джино. Вел машину Ред; рядом с ним устроился Косой Сэм.

Джино пыхтел сигарой, наполняя машину дымом. Никто не смел жаловаться.

Би заколола волосы на макушке. Она страшно нервничала. Не то чтобы она была неопытной девушкой — у нее были любовники, но… Джино Сантанджело… босс… женатый человек. Привык использовать женщин и выбрасывать за ненадобностью, откупившись какой-нибудь побрякушкой.

Би вовсе не улыбалось быть использованной и выброшенной. Но разве она может рассчитывать, что для нее будет сделано исключение?

— Иисусе Христе! — воскликнул Джино, кладя конец ее размышлениям. — Ты не предупредила, что живешь у черта на куличках.

— Еще каких-нибудь два квартала.

— Хорошо бы, — он зевнул и лениво подумал: интересно, овчинка стоит выделки? Новый день. Новая баба. Все они одинаковы.

Зато завтра все будет по-другому. Он едет в Сан-Франциско, чтобы стать шафером на свадьбе Косты. Завтра он увидит Леонору.

Интересно, как это на него подействует? Что почувствует он и что она? Первым его побуждением было отказаться. Однако Синди настаивала.

— Ты не можешь так поступить. Он же был шафером на нашей свадьбе, и ты обещал отплатить ему тем же.

Да. У него не было выбора. Кроме того, пришло, наверное, время встретиться с Леонорой. Для страховки он решил взять с собой Синди.

— Приехали, — сказала Би.

Ред затормозил перед многоквартирным кирпичным домом.

— Пойдете внутрь, босс? — спросил Косой Сэм.

— Ага. — А что, по мнению этого кретина, он собирается делать? Покрыть такое расстояние ради удовольствия посидеть в машине?

Телохранитель выбрался наружу и открыл заднюю дверцу. Вышла Би, а за ней Джино.

Он последовал за ней на крыльцо и вошел в квартиру на первом этаже. Простенько, но со вкусом.

— Ты живешь одна?

Девушка чуточку замялась и ответила:

— Да.

Джино обошел комнату.

— Приготовь-ка мне «скотч». У тебя есть лед?

— Нет. Так же, как и «скотча».

* * *

Синди вернулась мыслями в то время, когда она помогала Джино готовиться к открытию «Клемми». Она ежедневно встречалась со строителями и декораторами. Сама подбирала женский персонал: старших официанток, гардеробщиц, продавщиц сигарет. Никаких проституток. Просто хорошеньких девушек, которые будут в поте лица своего зарабатывать на хлеб. При ней Джино и не думал заглядываться на других. С него хватало костлявой Клементины.

Синди с самого начала, скрепя сердце, смирилась с этой связью. Хватило ума понять, что ничего не поделаешь. Кроме того, привилегия знакомства с сенатором и миссис Дюк перевесила отрицательные стороны. Ей было ясно: со временем Джино пресытится и вернется к ней. Она не предвидела, что он предпочтет систематически пользоваться услугами всего женского персонала клуба. К тому времени она, Синди, лишь изредка заглядывала туда — людей посмотреть и себя показать. Миссис Джино Сантанджело за своим персональным столиком. Вокруг увивалось несколько идиотов, которые, хотя и обнюхивали ее, как кобели сучку, однако никак не могли решиться на что-то большее; слишком боялись Джино. Все, на что они отваживались, это легкое ухаживание.

Синди беспокойно заворочалась на своей королевской кровати. Миссис Джино Сантанджело. Тряпки. Драгоценности. Фешенебельная квартира на верхнем этаже небоскреба на Парк-авеню. Однако некому согреть ее в объятиях. Любить, черт побери! И ничего не поделаешь — конечно, если она хочет оставаться его женой. Потому что Джино выдвинул одно условие. Супружеская верность. Вот так. Синди взяла с ночной тумбочки стакан воды и подумала о предстоящем путешествии. Вот уже несколько недель она с нетерпением ждет этой поездки. Они вдвоем — вдали от Нью-Йорка, ночного клуба… и всего остального. Может быть, тогда он поймет, что сколько бы он ни бегал за юбками, а настоящий лакомый кусочек ждет его в собственной постели.

Хлопнула входная дверь. Синди взглянула на часы. Час ночи. Рановато для Джино. Сейчас она спустится на кухню, приготовит ему мороженое и отнесет в кабинет, где он привык спать.

Нет. Лучше его не беспокоить. Бывало, она выходила к мужу в роскошном дезабилье, пытаясь вызвать к себе интерес — тщетно. Синди перевернулась на живот и зажала рот рукой, чтобы не разрыдаться. Спать, приказала она себе. Спать!

Она уже засыпала, когда в спальню прокрался Джино и заполз под одеяло. Его руки зашарили под ее ночной рубашкой. Она ощутила спиной желанную твердость. Синди обуяла радость.

— Ох, Джино!

Не успела она выдохнуть последние звуки его имени, как он ворвался в нее. Некогда внимательный любовник, теперь он заботится только о своем удовольствии.

Синди почувствовала себя уничтоженной. Он наверняка не смеет так вести себя со своими бесчисленными подружками. И Клементиной Дюк.

Ублюдок! Если он не изменится, пусть пеняет на себя. Да! Она ему покажет! У нее созрел план, как поставить паршивого эгоиста Джино на колени!

 

Кэрри, 1937

В начале тридцать седьмого года Кэрри выпустили из психлечебницы, где она провела девять томительных лет.

Она больше не думала о себе как о тринадцатилетней девочке. Память возвращалась медленно, по частям, и наконец настал момент, когда все обрывки соединились в одно целое. Теперь она помнила все: от мамы Сонни до бабушки Эллы, от Лероя до Уайтджека.

В мозгу быстро, как кинолента, промелькнули воспоминания о недолгой связи с Уайтджеком. Вот она вместе с ним и Люсиль покидает заведение мадам Мей. Джаз-банды. Марихуана. Полный кайф. А затем — пустота.

Конечно, это все наркотики. Теперь она знала, что с ней произошло. Врачи — особенно доктор Холланд, который в последние два года был ее лечащим врачом, — рассказали ей о наркомании. По выходе из больницы ей предстоит битва не на жизнь, а на смерть.

Ему пришлось целый год добиваться того, чтобы ее отпустили. «Эта девушка не сумасшедшая! Ее просто держат в качестве дешевой рабочей силы!» И наконец руководство клиники уступило.

Кэрри исполнилось двадцать три года. Она превратилась в худенькую миловидную женщину с полной грудью, длинными черными волосами и грустными глазами.

В день, когда ее выписали, на ней было плохонькое серое пальтишко — результат благотворительности, — а также коричневая юбка и желтый свитер. Она стянула волосы густым узлом на затылке. Никакой косметики.

В ее сумочке лежали двадцать пять долларов и листок бумаги с адресом женщины, пообещавшей устроить ее на работу.

Доктор Холланд простился с ней у ворот клиники.

— Кэрри, тебе будет трудно. Жизнь вообще трудная штука. Но я очень хочу, чтобы ты постаралась. А когда будет особенно тяжело, я всегда приду тебе на помощь, помогу разобраться. Договорились?

Она безучастно кивнула. Доктор хороший человек. Думает, делает ей добро, выпуская в огромный, холодный мир — тогда как единственным, чего ей хотелось, было забиться в какой-нибудь укромный уголок и никого не видеть.

Она чувствовала себя совершенно опустошенной. Автобус подвез ее в центр. Здесь все изменилось. Может, лучше бы ей остаться там, где была. По крайней мере, там можно ни о чем не думать.

В автобусе на нее уставился какой-то мужчина. Она запахнула пальто и отвернулась. Мужчины казались ей врагами.

Дворецкий открыл перед ней дверь дома на Парк-авеню.

— Меня зовут Кэрри, — пробормотала она и вдруг сообразила, что это рядом с резиденцией Даймса, у которого она когда-то работала. — Я новая служанка.

Дворецкий принял важный вид.

— Почему не вошла с черного хода?

— Извините. Я не подумала.

Он почмокал губами и впустил ее.

— Иди за мной.

Кэрри прошла вслед за ним в просторную кухню. У плиты колдовала немолодая негритянка.

— Миссис Смит, — обратился к ней дворецкий, — это Кэрри, новая служанка. Оставляю ее на твое попечение. Должно быть, миссис Беккер пожелает взглянуть на нее.

— Ясное дело, мистер Бил. — Женщина повернулась к Кэрри и спросила: — Уже когда-нибудь работала в господском доме, лапочка?

Кэрри кивнула.

— Ну, тогда ты знаешь, что это не сахар.

* * *

Она опять служит в доме у богатых людей. Знакомая рутина. Стелить постели. Вытирать пыль. Скрести полы. Чистить туалет. Ползать на четвереньках по мраморным полам. Мыть и гладить.

Рабочий день Кэрри начинался в шесть утра и кончался порой в десять часов вечера. Ей платили сто долларов в месяц — это верхний предел для служанки, живущей в доме.

Работа ее не тяготила. Она помогала отвлечься от тяжелых мыслей. Раз в месяц у Кэрри был выходной. Она не знала, как им распорядиться, и чаще всего оставалась дома.

Она редко видела своих хозяев. По словам миссис Смит, мистер Беккер был очень богат, а фотографии миссис Беккер то и дело появлялись в светской хронике. «Как-нибудь я покажу тебе ее гардеробную — у нее никак не меньше тридцати пар обуви!»

Уайтджек! Это имя моментально всплыло в памяти. У него было примерно столько же пар туфель.

Уайтджек. Высокий, крутой мэн с лоснящейся лысиной. Неотразимый Уайтджек. Кэрри вспомнила о его двадцати трех костюмах, и каким он был щеголем, и как улыбался.

Уайтджек. Он чуть не убил ее.

Интересно, где он сейчас, что поделывает и есть ли у него женщина?

Что она сделает, если снова встретится с ним?

Убьет мерзавца!

 

Джино, 1937

На холостяцкой пирушке у Косты Джино чувствовал себя не в своей тарелке. Он сидел за столом и угрюмо наблюдал за происходящим. Собрались в основном товарищи Косты по колледжу.

Когда по традиции из громадного торта показалась обнаженная девушка, они пришли в такой восторг, что Джино стало смешно. Можно подумать, эти молокососы никогда не видели голой бабы! Он довольно быстро вычислил мужа Леоноры и украдкой наблюдал за ним. Любовь его жизни вышла замуж за форменного идиота. Эдвард Филип Грационе. Кретин, работающий в фирме своего отца, белобрысый, с хлопающими глазками. Впрочем, неплохое тело классного футболиста — как выяснилось, тем-то он и славился в колледже.

Джино не терпелось увидеть Леонору. Чуть не вспотел от одной мысли. Это привело его в бешенство. Давно пора успокоиться!

Да ведь он и успокоился. Просто хотелось поскорее убедиться, как на него подействует эта встреча.

* * *

— Дженнифер, не шевелись! — прикрикнула Леонора. — Как, по-твоему, я смогу туже затянуть корсет, если ты все время дергаешься?

— Извини, я исправлюсь, — невеста Косты, Дженнифер Брирли, замерла в центре спальни, пока Леонора шнуровала корсет. — Слишком туго. Мне будет трудно дышать.

— Обойдешься, — жестко ответила подруга. — Как ты думаешь, мы заслужили по бокалу шампанского?

— В одиннадцать часов утра?

— Это же день твоей свадьбы. Давай я сбегаю за бутылочкой.

Дженнифер погрустнела. Бедная Леонора! В последнее время она все больше пьет.

Через пять минут вернулась торжествующая Леонора с бутылкой шампанского и двумя фужерами.

— Вуаля! — она ловко откупорила бутылку, наполнила фужеры и протянула один Дженнифер. — За твое семейное счастье!

Дженнифер только пригубила, зато Леонора в несколько здоровенных глотков опорожнила свой фужер и снова наполнила его.

— Надеюсь, ты знаешь, на что идешь, — на этот раз в голосе Леоноры сквозила горечь.

— Я выхожу замуж за любимого человека.

Леонора фыркнула.

— Любовь недолговечна. Вот погоди, как только ты станешь его собственностью…

— Я не собираюсь становиться собственностью Косты, так же, как и он моей. Просто мы хотим быть вместе.

— Ух! — Леонора выдула еще один фужер шампанского. — Поговорим об этом через пару лет, когда вы выбросите любовь на свалку за ненадобностью. Жена — собственность мужа — если, конечно, она это допускает.

— Перестань, Леонора! Сейчас не время для подобных споров. Я понимаю, что у вас с Эдвардом все идет вкривь и вкось, но это не значит, что любой брак обречен.

— Да, конечно, — Леонора снова взялась за бутылку. — Сейчас вернусь, — и она выбежала из спальни, не желая, чтобы Дженнифер видела ее слезы. В конце концов, это свадьба ее лучшей подруги и незачем ее портить.

Весь день она думала о Джино Сантанджело. Интересно, какой он стал? Сильно ли изменился? Все такой же смуглый, угрюмый и очень красивый?

Или время проехалось по нему так же, как по ней?

Леонора отдавала себе отчет, что она уже не та девушка, в которую он когда-то влюбился. Глядя в зеркало, она подмечала морщинки, разрушительные следы времени, опустившиеся уголки губ… Почему, ну почему она не дождалась его? Неужели из-за писем? Уж больно они были слащавые, просто до тошноты. Или дело в том, что ей было из кого выбирать? Ну, вот и выбрала. Одного, другого, третьего…

И наконец — Эдвард. Мария. Выпивка. Любовники.

Леонора нахмурилась. Джино Сантанджело. Ее девическая мечта. Что в нем было такого?..

* * *

— Ах, сукин сын, — засмеялся Джино. — Неужели ты вправду женишься?

Коста ухмыльнулся.

— Вправду женюсь, — их лимузин мчался по направлению к церкви. — Пора. Да и Дженнифер — потрясающая девушка.

— Если ты на ней женишься, значит, так оно и есть.

— Не то чтобы она была сногсшибательной красоткой. Как Синди…

Джино расхохотался.

— Синди! Сногсшибательная красотка! Малыш, да стоит мне приказать, она будет целовать тебе пальцы ног!

— Дженнифер создана для меня, — серьезно продолжал Коста. — Она самая лучшая девушка на свете. Сам не знаю, почему мне потребовалось столько времени, чтобы это понять, — ведь она ближайшая подруга Леоноры.

Леонора. Сейчас они приедут в церковь, и Джино ее увидит. Он проглотил комок и уставился в окно.

* * *

Синди ехала в церковь на такси. На ней был белый шелковый костюм, идеально подчеркивавший все ее аппетитные округлости, а сверху — белое лисье боа. Светлые волосы по последней моде коротко подстрижены, их венчала крохотная белая шляпка. Синди знала, что выглядит, как кинозвезда. Случись Кларку Гейблу бросить на нее взгляд, ни за что бы не устоял.

— Выходишь замуж, крошка? — спросил водитель.

— Я из приглашенных, — надменно ответила она. И, заплатив по счетчику, направилась ко входу в церковь.

Это же надо — явиться на свадьбу на такси! Джино обязан был позаботиться о лимузине. Когда она заикнулась, он сказал, что совсем выпустил из виду.

У входа ее остановил служитель.

— Жених или невеста?

— Что? — она как можно шире распахнула невинные голубые глаза.

— Жених или невеста?

Синди пожала плечами. Тогда к ним подошел еще один служитель, похожий на молодого греческого бога.

— Вы гостья со стороны жениха или невесты?

— А что? — спросила Синди, пытаясь угадать, как он выглядит без одежды.

— Нам нужно знать, по какую сторону от прохода вас посадить.

— Ах вот что! Я — старинная приятельница Косты.

Греческий бог взял ее под руку.

— Повезло ему!

* * *

Дженнифер царственной походкой шествовала вдоль прохода, опираясь на руку своего отца. Это был ее день. Впереди выступала посаженная мать Леонора, а перед ней — три подружки невесты, в том числе девятилетняя Мария.

Это была поистине королевская процессия, и никто не заметил, что Леонора некрепко держится на ногах.

* * *

Коста весь вспотел, дожидаясь в первом ряду. Хотелось в туалет. Или закурить. Или выпить.

Рядом стоял внешне спокойный Джино. Ему потребовалась вся его выдержка, чтобы не оглянуться. Его интересовала, конечно же, не невеста, а Леонора, которая, как он знал, состояла в ее свите.

— Я что-то неважно себя чувствую, — пробормотал Коста.

— Все будет хорошо, малыш. Не падай духом!

В поле их зрения появились Дженнифер и ее отец. Коста двинулся навстречу. Джино — за ним. У него все похолодело внутри. Леонора! Все такая же!

Она стояла к нему в профиль, слегка вздернув голову; розовое платье слегка обрисовывало линию груди, талию и мягкими складками ниспадало на пол.

У Джино пересохло в горле. Он с трудом отвел от нее глаза и стал смотреть перед собой. Начался обряд венчания.

* * *

Дальше все было как в тумане. Свадебный обед и банкет. Шампанское. Прекрасное угощение. Речи. Тосты.

Франклин Зеннокотти бросил на него недоверчивый взгляд. Мэри Зеннокотти одарила его материнской улыбкой.

Синди флиртовала напропалую, как дорогая кокотка; все молодые люди, включая мужа Леоноры, ухлестывали за ней.

Коста с Дженнифер никого не замечали, они держались за руки и обменивались загадочными улыбками.

А вот и она.

Леонора.

Уже не девушка — двадцативосьмилетняя женщина.

Джино — небрежно: — Как поживаешь?

Леонора — еще более небрежно: — Прекрасно. А ты?

Джино: — Неплохо.

Леонора: — Я очень рада.

Молчание. Долгое-долгое молчание.

Джино — озабоченно: — Говорят, у тебя прелестная дочь?

Леонора — легко: — Да. Ее зовут Мария.

Новое молчание.

Джино: — А у меня вот нет детей.

Леонора: — Да что ты?

Они стояли недалеко от танцевального пятачка, где кружились пары.

Джино: — Давай потанцуем. Шафер и посаженная мать.

Леонора: — Ну что ж.

Она оказалась легкой, как перышко. Он вел ее, держа на безопасном расстоянии, чувствуя себя одновременно и счастливым, и ужасно глупым, и очень несчастным. Что ей сказать? И ответит ли она? Надо ли выставлять себя на посмешище? Ведь он — Джино Сантанджело. Важная шишка. Может иметь любую женщину, какую захочет. В Нью-Йорке его уважают и боятся. Сенаторы, судьи, политики — кого только нет среди его знакомых! Попутно он трахает их жен.

— Хватит, — резко сказала Леонора. — Я хочу пить.

— Конечно.

Они двинулись по направлению к столикам.

— Леонора?

— Да? — В голубых глазах стыли льдинки.

Мать твою! Даже не потрудилась что-то объяснить, извиниться, как сделала бы любая светская дама.

— Что тебе принести?

— Ничего. Попрошу мужа. — Она резко высвободилась из его объятий и пошла прочь.

Его как будто лягнула лошадь — прямо под дых. Какая муха ее укусила? Смотрела так, будто он дерьмо на дороге. С ненавистью и презрением. Что он ей сделал? Молился на нее, как сосунок!..

— Привет! — рядом остановилась маленькая девочка.

Девятилетняя копия своей матери.

— Ты кто — Мария?

— Да.

Прелестное дитя. Те же глаза. Те же волосы.

— Откуда вы знаете мое имя?

Джино улыбнулся.

— Кто же тебя не знает?

— Правда?

— Конечно.

— Вот и хорошо. Я хочу пригласить вас на танец. Шаферу положено танцевать со всеми подружками невесты, — она застенчиво протянула ему руку. — Теперь моя очередь.

— С удовольствием.

И они пошли танцевать.

 

Кэрри, 1937

— Мистер Бернард Даймс, его дом напротив, в понедельник устраивает званый ужин. Обычно миссис Беккер отпускает нас помочь на кухне. Хочешь подзаработать? — миссис Смит тревожно посмотрела на Кэрри. — Почему ты молчишь? Нужно предупредить экономку.

Кэрри не знала, что ответить. Готова ли она сделать шаг в прошлое? Но… лишние деньги не помешают. Она и так откладывает каждый доллар, хотя и не знает зачем.

— Хорошо.

По крайней мере, хоть какое-то разнообразие.

Она полгода проработала у Беккеров и еще никуда не выходила, разве что на рынок, да один раз навестила доктора Холланда. Он остался доволен.

— Нью-Йорк, со всеми его соблазнами, стал для тебя тяжелым испытанием. Кажется, ты его выдержала с честью.

Так ли? Можно ли считать затворничество победой?

Может, она просто пасует перед искушением?

Может, и стоило бы выйти на улицу, сходить в кино, обойти ближайшие магазины? Она так и сделает. Когда будет готова.

* * *

В понедельник в пять часов вечера миссис Смит и Кэрри отправились к Даймсу. По такому случаю миссис Смит надела свое лучшее цветастое платье. Что касается Кэрри, то она осталась в форме служанки, а длинные волосы заплела и заколола на затылке.

— Ты что ж, так и не принарядишься? — упрекнула ее миссис Смит.

— Это моя рабочая одежда.

Экономка мистера Даймса, миссис Черч, встретила их на пороге кухни. К величайшему облегчению Кэрри, это оказалась не та женщина, которую она знала.

Кухню переоборудовали и отделали заново. Но все равно Кэрри разволновалась, вспомнив, какой она была тогда невинной молоденькой девушкой.

На кухне кипела работа. Молодая шведка в форме официантки ждала, когда можно будет относить блюда. Здесь же суетились два бармена и служанка. Шеф-повар колдовал над слоеным пирогом.

Кэрри поручили мыть посуду.

В семь часов начали прибывать гости. Сверху доносились музыка и смех. Оба бармена и официантка убежали в столовую, но то и дело возвращались — посплетничать о знаменитых гостях. Росла гора грязной посуды. У Кэрри покраснели руки, горячая мыльная вода разъедала пальцы.

В половине одиннадцатого явился дворецкий. Обвел всех взглядом и остановился на Кэрри.

— Умеешь подавать пальто?

— Что?

— А, не беда. Уж наверное, справишься не хуже той девчонки. Пошли.

Она вытерла руки о посудное полотенце и поднялась вместе с дворецким по знакомой лестнице.

— Сюда, — он слегка подтолкнул ее в гардеробную. — Я буду говорить, что нужно делать, а ты поторапливайся.

Это все-таки легче мытья посуды.

* * *

Эстер и Гордон Беккер уходили одними из последних.

— Чудесный вечер, дорогой Бернард!

Тот улыбнулся.

— Спасибо. Я рад, что вы остались довольны.

— О да — и я, и Гордон. Правда, милый?

Гордон не сразу понял, о чем она говорит. Его внимание привлекла черная девушка, подававшая пальто. Где он мог ее видеть?

— Кэрри! — воскликнула Эстер. — Ты все еще здесь? Хотела бы я знать, в каком виде ты завтра утром выйдешь на работу!

— Кто она? — удивился Гордон.

Эстер расхохоталась.

— Наша служанка. Вы только посмотрите на него — не узнает собственных слуг! — ее двойной подбородок так и затрясся над мощной грудью.

Гордон тоже рассмеялся.

— Кто же узнает слуг? Они приходят и уходят.

В голове у Бернарда Даймса шевельнулось смутное воспоминание. Кэрри? Словно звенящий вдали колокольчик. Знакомое лицо. Кэрри? Его всегда раздражало, когда он не мог вспомнить, где видел человека.

— Позвольте ей задержаться, — попросил он Эстер.

— О, разумеется. Я пошутила. Ничего страшного, если и недоспит, правда?

Кэрри решила искать другую работу.

* * *

Позже, когда отбыл последний гость, Бернард Даймс сидел в кабинете с бокалом своего любимого бренди. Он вызвал дворецкого.

— Роджер, та девушка, которая помогала подавать пальто, еще не ушла? Позовите ее сюда.

— Да, сэр. Она очень старательная. Нам бы такую служанку.

— Вот как? Может быть, попросить миссис Беккер отпустить ее?

— Отличная идея, сэр. Бернард развеселился.

— Вы меня удивляете. Переманивать слуг — вроде бы не ваше хобби.

Роджер остался невозмутимым.

— Да, сэр. Но иногда ничего другого не остается.

* * *

На кухне миссис Смит, пьяно пошатываясь, собирала в бумажный пакет оставшуюся закуску. Двое барменов собирали пустые бутылки. Официантка-шведка переоделась в ярко-оранжевое платье и лениво перелистывала дамский журнал. Шеф-повар, ее муж, убирал кухонную утварь. Кэрри относила чистую посуду в буфет.

К ней подкатился один из барменов:

— Хочешь повеселиться?

Она без всякого выражения уставилась на него.

— Ну так как же?

Кэрри покачала головой.

Он собирался продолжать атаку, но тут появился дворецкий.

— Кэрри, тебя хочет видеть мистер Даймс. Прямо сейчас.

 

Джино, 1937

Поездка оказалась не из приятных. Чертова свадьба. Чертов отель, где ему приходилось подолгу бывать тет-а-тет с Синди. Наконец, после особо бурной ссоры, они возвратились в Нью-Йорк — чуть ли не врагами.

Синди кипела от возмущения. Джино ясно дал понять, что она — лишь одно из его приобретений, наподобие костюма и автомобиля. Естественно, он не сказал этого прямо, но она поняла. Он только и делал, что издевался: мол, на свадьбе она выставила себя на посмешище. Что он понимает? Да там каждый мужик кончил в штаны от одного только взгляда на нее!

— Не нужно было выряжаться в белое, — поучал Джино.

— Это еще почему?

— Потому что это привилегия невесты.

— Да? Кто сказал?

— Я. И требования этикета.

— Этикета! Вот не подозревала, что тебе известно это слово!

Бац! Он впервые за все годы поднял на нее руку.

Синди тигрицей набросилась на мужа, кусаясь и царапаясь. Джино стряхнул ее с себя и ушел, предоставив ее собственным горьким размышлениям в этом паршивом отеле. Сам пошел в бар и надрался. На него не похоже. Обычно он знал меру. Но сейчас Джино был в смятении. Чертова Синди — вертит задом перед каждым встречным, как дешевая потаскушка. Чертов Франклин Зеннокотти — до сих пор смотрит на него, как на уличного хулигана.

И конечно, Леонора. Он думал, что давно покончил с этим. И вот они встретились. Те же глаза, волосы, тело… и все та же застарелая боль.

А она — вся лед и презрение, как будто не она, а он причинил ей зло. Просто уму непостижимо!

Скорей бы уехать в Нью-Йорк!

* * *

Альдо, по своему обыкновению, жевал дольку чеснока.

— Ну, слава Богу, ты вернулся.

Джино диким зверем кружил по кабинету.

— Иисусе Христе! Я всего на несколько дней отлучился — и застаю здесь такой бардак! Ты способен сам что-нибудь решить?

Альдо залился краской.

— Кто же мог ожидать? Все шло как по маслу.

— Естественно. Я не зря подмазываю всех подряд, — Джино ударил кулаком по столу. — Где, мать твою, Бой?

— Он совсем плох. Его отделали будь здоров.

— Чертов идиот. Как могло случиться, что он поехал без охраны?

— Он всегда так ездит.

Да. Джейкоб Коэн. Джейк. Бой. Обожает играть в независимость. Крутой парень. Может быть, даже слишком.

— Повтори все сначала, — потребовал Джино.

— Но я уже все рассказал.

— Ну?

Альдо перестал спорить. Джино весь кипел — вот-вот взорвется.

— Обычно он собирает дань по субботам. Обычно. Оставляет машину возле кондитерской на Сто пятнадцатой улице…

— Кондитерской Гамбино?

— Именно. Ну вот, едва он вошел внутрь, как сзади на него напали трое.

— Он что, их не заметил?

— Нет. Напали сзади, хорошенько его отдубасили, забрали деньги, весь мешок, и смылись.

— Куда?

— Что-что?

— В каком направлении они побежали?

— Понятия не имею.

— Шестьдесят кусков моих денег — и ты понятия не имеешь?

— Я знаю только то, что сказал Бой.

— Он сразу приперся сюда?

— Да. Из него ручьями вытекала кровь, и он весь трясся. Я велел Реду отвезти его домой.

— И дать ему пустышку и стакан горячего молока?

Альдо вконец растерялся.

— Бой работает с нами семь лет, ты же его знаешь.

— Я знаю только то, что хотя бы раз в неделю должен сходить по-большому, — вот все, что я знаю.

До Альдо начало доходить. В словах Джино есть резон.

— Но с какой стати этот чертов жиденок…

— Спокойно! — рявкнул Джино. — Если он нас обворовал, это еще не дает тебе права называть его жидом — так же, как меня — паршивым макаронником. Или я отделаю твою башку, как бейсбольную биту! Заруби это себе на носу. Иисусе Христе! Бой все подстроил. Говоришь, это случилось вчера? Хочешь пари — он вовсе не отлеживается в своей норе, дожидаясь моего возвращения. — Джино сделал короткую паузу. — Нет. Даю голову на отсечение, Бой ушел на дно с моими шестьюдесятью кусками. А ты, ослиная задница, ему пособил.

Альдо молча переваривал сказанное.

— Я должен сам убедиться, — Джино вышел в приемную. — Сэм, Ред, поехали. Хочу нанести визит Бою — цветы и все такое прочее.

Оба его телохранителя обменялись понимающими взглядами. Бой мог втирать очки Альдо — он же тупарь. А вот они сразу усекли; это подстроено. Всякий, кто посмел бы приблизиться к Джейку на сто ярдов с недобрыми намерениями, рисковал схлопотать пулю. Джейк — стрелок номер один во всей округе. Они-то знают. И Джино. Самое время — просветить этого недоумка Альдо.

* * *

Естественно, Джино оказался прав.

Квартирная хозяйка Джейкоба Коэна сказала, что он переехал. Ни с того ни с сего. Не оставив нового адреса.

— Такой хороший мальчик, — промурлыкала она. — Тихий, никаких с ним хлопот, вовремя вносил плату…

— И вы не представляете, куда он мог деться?

Женщина покачала головой.

— У него была подружка?

Она скривила губы.

— Мои жильцы имеют право на личную жизнь.

Джино дал ей двадцатку.

— У него было много девушек. Все время разные.

— Ни одной постоянной?

— Нет. Они приходили и уходили, — она шмыгнула носом. — Такому прекрасному молодому человеку незачем закабаляться раньше времени.

Джино кивнул. Пусть только Джейкоб Коэн ему попадется — он поджарит на сковородке его яйца и скормит голубям.

Никому еще не удавалось обокрасть Джино Сантанджело. Ни одному человеку.

* * *

— Так ли уж необходимо туда тащиться? — ныла Синди.

— Необходимо, — отрезал Джино. С тех пор, как они вернулись из Сан-Франциско, он постоянно был мрачнее тучи.

— И что, придется остаться на весь уик-энд?

— Придется.

Ему и самому не хотелось ехать на прием к сенатору и миссис Дюк. Но они отмечают двадцать седьмую годовщину своей свадьбы, так что не отвертишься. Клементина лично позвонила и настояла, чтобы они приехали. Ох уж эти серебряные колокольчики в ее голосе: «Джино, если вы не приедете, я начну думать, что ты меня избегаешь. Вы с Синди и так пропустили предыдущую вечеринку, а одного тебя я не видела три недели. Было бы горько думать, что ты от меня прячешься. И Освальд будет недоволен».

Скрытая угроза? Джино рассмеялся. Никаких угроз! У него просто разыгралось воображение. Даже если он решит навсегда порвать с этой парочкой, ничего они ему не сделают.

Однако сенатор Дюк слишком много знает. О рэкете. О побочных доходах от клуба. Об азартных играх. Много о чем. Если сенатор Дюк пожелает упрятать его за решетку, будет достаточно одного звонка в таможенную службу.

Да. Все-таки они компаньоны.

Последняя вечеринка, решил Джино. Он в последний раз сделает им одолжение. И прямо там объяснится с Клементиной. Мол, так и так, мы прекрасно провели время, но… что-нибудь в этом роде.

Это был не единственный камень на его душе. Чертов Джейк — сбежал с его деньгами. Ищи ветра в поле. Но ничего. За вознаграждение в шесть тысяч баксов граждане родную мать продадут.

Как в воду канул. Маленький ублюдок. Ничего, еще вынырнет на поверхность — тогда-то его и сцапают.

— Что мне надеть? — спросила Синди.

— На твое усмотрение.

— Красное шелковое?

— Ты в нем смотришься дешевой проституткой.

— Спасибо. Ты мастер комплиментов.

— Тогда какого черта спрашиваешь?

Больше не буду, решила она. Надену, что хочу, хотя бы и красное. Пусть даже я буду выглядеть дешевой проституткой.

Вслух она спросила:

— Есть новости о Бое? — она прекрасно знала, что нет, ей очень уж захотелось подколоть Джино.

— Нет, — рявкнул он. — Я поехал в клуб.

— Может, мне тоже попозже появиться?

— Нечего. У меня деловая встреча.

— С кем?

Он бросил на нее грозный взгляд. Синди пожала плечами. Она знала, когда лучше не заедаться.

Так или иначе, все идет по плану. Скоро она возьмет вожжи в свои руки.

* * *

В «Клемми» было полно народу. Полный успех.

Джино задержался в гардеробе, чтобы потолковать с Верой. Она немного похорошела и даже была трезва. Глаза сияли.

— Угадай, какая у меня новость?

— Что еще за новость?

— Он выходит на свободу.

— Да? — ему не нужно было спрашивать, о ком речь. У Джино засосало под ложечкой.

— Чудесная новость, да?

Он тупо кивнул. Что он мог сказать? Что, будь его воля, старый хрыч до конца своих дней оставался бы за решеткой?

Вера сжала его локоть.

— Джино, я знаю, между вами никогда не было особой любви…

Мягко сказано!

— Но сейчас пришло время помириться. Паоло сильно изменился. Столько сидеть — кто угодно задумается. — Она сделала глубокий вдох и выпалила: — Он тобой восхищается. Только о тебе и говорит. Прямо гордится.

Еще бы. Паоло знает, с какой стороны хлеб намазан вареньем.

— Я подумала, — продолжала Вера, — что вам есть о чем поговорить. Ему нужно подыскать работу — что-нибудь честное. Теперь, когда слинял Джейк…

Джино понял.

— Забудь об этом.

— А, брось. Все-таки он твой отец. Неужели у тебя нет родственных чувств?

— Сказать по совести — никаких.

— Когда он выходит?

— Через две недели.

— И ты его примешь?

— Конечно.

Джино покачал головой.

— Дура ты, Вера, И знаешь, чем все это кончится? Рано или поздно он вышибет из тебя дух.

— Говорю тебе, он стал другим человеком.

— Посмотрим. Только пусть держится от меня подальше. Знать его не хочу.

Она вытаращила глаза.

— У тебя что, совсем нет сердца?

— Нет. А как, ты думаешь, я всего добился? — он повернулся и пошел в зал. Цепкие черные глаза ничего не упускали. Вон за столиком Би еще с одной старшей официанткой и двумя парнями. Она поймала его взгляд и отвернулась.

Мелькнуло воспоминание о том, как она стояла перед ним в одних чулках и туфлях на высоких каблуках. Крупное, белое, гладкое тело. Могла бы предупредить о триппере и до того, как раздеться. Красивая, пухлая грудь…

Он подошел к старшей официантке по прозвищу Америка. Черные, как вороново крыло, волосы и ноги от подмышек. Однажды он уже удостоил ее своим вниманием. Нельзя сказать, чтобы она произвела на него неизгладимое впечатление, но — сносно. Он наклонился к ней и прошептал:

— Сегодня после смены подвезу тебя домой. В полночь зайдешь ко мне в кабинет.

Девушка просияла.

— Да, сэр! — очевидно, ее воспоминания о том вечере оказались ярче.

Бабье. Двадцать центов за дюжину. Все они одинаковы — что в дешевом тряпье, что в шелках от Дживенчи…

* * *

Синди назло нацепила красное шелковое платье — с огромным декольте, открытой спиной и разрезом на юбке. Светлые кудряшки обрамляют кукольное личико. Сбоку в прическе — искусственный алый цветок.

Джино воздержался от комментариев, ограничившись достаточно красноречивым взглядом.

А ей наплевать! Она беззаботно тряхнула кудряшками и продолжала флиртовать со всеми подряд.

Клементина, в шикарном черном платье, увела Джино в сторонку.

— Поговори со своей женой. Наша маленькая Синди держится вызывающе.

— Да? — безо всякого выражения протянул Джино и оглянулся на жену. — Пускай себе развлекается.

Клементине стоило большого труда скрыть раздражение.

— Тебе бы следовало побеспокоиться. Она тебя компрометирует. Делает из тебя идиота.

— Ну, если так, что сказать о вас с Освальдом?

Клементина проглотила комок. Джино по-прежнему ей небезразличен.

— Это другое дело.

— Почему?

— Сам знаешь почему.

— Ага. Потому что он извращенец?

— Не говори так.

— Раньше тебе нравилось это слово.

— А тебе нравилось встречаться со мной. Джино, что произошло?

Он пожал плечами.

— Меня не было в городе.

Да. Но он и по возвращении из Сан-Франциско избегал ее. Такого с Клементиной Дюк еще не случалось. Она не стала развивать эту тему.

— Дай сигарету.

— Не держу. Как насчет сигары?

Самовлюбленный ублюдок! Если бы не они с Освальдом, он продолжал бы шляться по улицам. Они дали ему все. В том числе положение в обществе.

Она вдруг поняла, что любит его. Да. Любовь — не персиковое мороженое. Любовь — это ревность, собственническое чувство и щемящая боль в сердце.

Он ее больше не хочет. Это так же верно, как то, что Освальд — гомосексуалист.

— Джино, — жестко произнесла она. — Освальд хочет обсудить с тобой одно важное дело. Зайди к нему в кабинет завтра в десять часов утра. Это… очень конфиденциальное дело. Я уведу Синди за покупками.

Он был крайне удивлен. Что еще случилось?

— Конечно, зайду.

— Что ж… Пойду занимать гостей. Ты меня, конечно, извинишь?

Он проводил ее взглядом. По-прежнему сногсшибательна…

В отдалении маячила Синди. Самая красивая на вечеринке.

Почему же он не испытывает к ним ни малейшего влечения? Может, все дело в том, что он слишком рано начал? Имел слишком много женщин и вот наступило пресыщение? Даже мимолетные интрижки приелись. Когда-то любовь была увлекательной игрой. Теперь же — одна морока. Да. Он умирает от скуки.

Может быть, он сам виноват.

Джино чертыхнулся и подумал о Джейке. О том, что он с ним сделает. Однако у парня явно есть шарики в башке. Джино ценит такие вещи.

Он даст Бою хороший урок. И примет обратно.

* * *

— Почему бы нам не поужинать вместе? — в третий раз предложил Генри Муфлин.

Синди склонила набок голову и кокетливо поглядела на него.

— Просто я не хочу, чтобы Джино сделал из тебя отбивную.

— Но это же смешно! — воскликнул Генри. Это был уже не тот сопливый юнец, который тенью ходил за Клементиной Дюк. Ему тридцать один год. Он давно избавился от прыщей и унаследовал от отца немалое состояние.

— Да ты храбрец, Генри! — промурлыкала Синди, наслаждаясь тем, как его взгляд скользит по ложбинке между ее грудями.

— Я вполне с-серьезно, — настаивал он. Несмотря на лечение, у него осталось небольшое заикание. — Я х-хочу пригласить вас на ужин. Только и всего. Что тут плохого, если я пообещаю вести себя паинькой?

Синди вспомнила о спрятанном дома под матрасом отчете нанятого ею частного детектива. «Мистер Сантанджело покинул ночной клуб «Клемми» в своем автомобиле примерно в двенадцать часов десять минут ночи. С ним были двое мужчин: один сидел за рулем. Четвертой оказалась высокая черноволосая дама. Они проследовали…»

— Ну так как же? — не отставал Генри.

— Да, — решительно ответила Синди и сама удивилась собственной храбрости. — Почему бы и нет?

Генри просиял. Жена Джино Сантанджело согласилась поужинать с ним!

Он закажет столик в отеле «Плаза». Цветы. Шампанское. И номер наверху — так, на всякий случай. А еще лучше — заказать угощение прямо в номер.

— В понедельник? — спросил он.

— Во вторник. — Интересно, во что это она собирается влипнуть?

— Превосходно.

Синди захихикала.

— Надеюсь!

* * *

Джино нервно мерил шагами кабинет сенатора. Припомнилась их первая беседа — в этом же кабинете. Тогда он счел Освальда болваном. Ага! Он так же глуп, как лиса!

Джино машинально взял со стола серебряный ножичек для вскрытия конвертов и взвесил на ладони. Наконец появился сенатор.

— Вчерашний прием прошел на все сто! — с наигранной беспечностью похвалил Джино.

Освальд кивнул. У него появились тяжелые мешки под глазами, и он был не расположен к светской болтовне.

— Слушай, Джино. Все, о чем я просил тебя в прошлом, были сущие пустяки.

Джино положил ножичек на место. Ему не понравилось такое начало: и слова сенатора, и то, как он словно сплевывал их через плечо, избегая встретиться с ним взглядом.

— Согласен, — осторожно выговорил он.

— Я часто давал понять, что настанет время для большого… одолжения.

Джино был начеку.

— Насколько большого?

— Очень большого.

Воцарилось молчание. Джино первым нарушил его.

— Говорите.

Сенатор прочистил горло.

— Я хочу, чтобы ты убил человека. Лично.

 

Кэрри, 1937

Бернард Даймс занимал вращающееся кожаное кресло у себя в кабинете, где Кэрри когда-то вытирала пыль. Она обежала комнату быстрым взглядом, отмечая немногочисленные перемены. Серебряные рамки по-прежнему на своих местах; из них смотрят знаменитости. На большом письменном столе — кипа газет, которые никому не дозволяется трогать.

Он крутнулся в кресле, чтобы в упор посмотреть на нее.

— Мне остаться, сэр? — осведомился Роджер.

— Нет-нет. Все в порядке. Я позвоню, если что-нибудь понадобится. — Бернард махнул рукой, отпуская дворецкого. — Садитесь, Кэрри.

Она села туда, куда он показывал, и сложила руки на коленях.

— Мы знакомы, не правда ли? — мягко спросил Бернард.

Она удивленно подняла глаза.

— Да.

— У меня очень хорошая память на лица. Однажды увидев человека, я его уже не забуду. А если вдруг не могу вспомнить, места себе не нахожу. Так где же мы встречались?

— П-прошу прощения?

— Где?

— Здесь, — ответила она.

— Как здесь?

— Да, сэр. Я когда-то работала в вашем доме.

— В самом деле? Когда же?

— О, много лет назад. Я была совсем девчонкой.

Он растерянно вздернул брови.

— Нет, не здесь… Где-то еще.

— Я работала в вашем доме.

Он все еще сомневался.

— Мистер Даймс. Это было в двадцать шестом году. Мне пришлось оставить службу… по семейным обстоятельствам.

Он нахмурился.

— Да-да, — разволновалась Кэрри. — Неужели не помните? Я познакомилась с вами в итальянском ресторане. Хозяин представил меня вам, и вы приняли меня на работу. Вы должны вспомнить!

Он вспомнил худенькую девчушку, совсем не похожую на сидевшую перед ним молодую женщину. У этой женщины были гладко зачесаны и заплетены волосы, она была не накрашена и бедненько одета, но Бернард Даймс не зря проработал двадцать три года театральным продюсером: он знал толк в женской красоте.

— Значит, за столько лет вы так и не нашли ничего лучшего?

Кэрри изучала рисунок на ковре.

— Должно быть, так.

— В чем дело, Кэрри? У вас нет честолюбия?

Она удивленно взглянула на него. Он обращался с ней, как с человеком.

— У меня есть честолюбие, — ответила она, — но не так-то легко найти работу.

Бернард сказал:

— Должно быть, вы правы. Но вы очень красивая девушка и достойны лучшей участи.

Кэрри пожала плечами.

— Я знаю.

Бернард задумчиво посмотрел на нее и вдруг, движимый импульсом, встал, подошел к Кэрри и протянул ей визитную карточку.

— Завтра в десять утра приходи в Шуберт-театр. Кажется, там есть вакансия хористки. Ты ведь не собираешься всю жизнь ходить в служанках, верно?

Она покачала головой.

— Не волнуйся, я сам улажу с Беккерами, — он позвонил в колокольчик, вызывая дворецкого. — Роджер, проводите Кэрри.

Она вышла в шоке. Бернард проводил ее взглядом, сам ничуть не менее ошеломленный таким поворотом событий. Он попросил ее зайти, потому что никак не мог припомнить, где ее видел. И теперь ему было трудно разобраться в своих чувствах. Эта молодая женщина излучала скрытую сексуальность, которая не оставила его равнодушным. Почему бы и не дать ей шанс в жизни?

Бернард закурил сигарету, пуская дым в потолок. Его по-прежнему что-то беспокоило. Он видел ее где-то еще — не только, когда она работала в его доме.

Он порылся в воспоминаниях, но так и не нашел разгадку. Однако со временем он вспомнит. Как всегда, когда он долго о чем-нибудь думал.

* * *

Директор поковырял спичкой в зубах.

— Где ты ее откопал?

— Она работает в доме одного знакомого.

— Девушка недурна.

Они рассматривали Кэрри из темноты оркестровой ямы. Она же стояла на сцене, ослепленная огнями рампы, нервничая и потея, одетая в позаимствованное трико.

— Что тебе сыграть, милочка? — спросил молодой пианист.

— Не знаю.

— Что будешь делать вначале: петь или танцевать?

— Э… танцевать.

— Как насчет «Пенни с небес»?

— Как насчет рэгтайма?

— Ага, вот теперь ты заговорила на нашем языке! — он увлеченно заиграл отрывок из «Жестокосердой Ханны». Кэрри начала танцевать.

— Боже мой! — воскликнул директор театра. — Она движется так, словно исполняет стриптиз!

Бернард выпрямился в кресле.

Действительно.

Вечеринка у Клементины Дюк.

Уэстчестер, двадцать восьмой год.

Он знал, что в конце концов вспомнит!

 

Джино, 1937

Машина в руках Джино виляла из стороны в сторону. Сидевшая рядом с ним Синди подобрала под себя ноги и недовольно спросила:

— Слушай, ты пьян или что?

— Что за бред?

— Ты ведешь машину, как сумасшедший.

— Чертов сенатор! Думает, он может играть людьми. Я не марионетка.

— Кто сказал, что ты марионетка?

Джино бросил взгляд исподлобья. Сказать ей? Нет. Ей незачем знать о его унижении. Сенатор Дюк говорил с ним, как с уличным бандитом. Думал, Джино обрадуется: «Конечно, сенатор, я по первому вашему слову убью человека, скажите только, когда и где!» Подонок! А он-то считал, что они друзья. Смех, да и только!

— Никто, — буркнул Джино.

— Ясно, никто, поэтому мы и сбежали из гостей. Твоя вертихвостка была в бешенстве!

— Ага, — Джино зевнул. — А Джин Харлоу не красит волосы.

Дальше они ехали молча. Джино злился и на себя, и на других. В сущности, он не сказал «нет». Выслушал и ответил: «Я мог бы это организовать».

— Нет, Джино, — ответил сенатор. — Ты сделаешь это сам. Никто больше не должен знать.

Черт! Он позволил обойтись с собой как с дешевым киллером. Он бизнесмен, а не уголовник, живущий за счет пистолета. И все-таки он молча слушал, как Освальд освещает подробности. Естественно, шантаж. Естественно, на сексуальной почве. Долгая история.

Сенатор Дюк не выразился прямо: «Если ты не сделаешь это сам, я тебя уничтожу». Но эти слова висели в воздухе.

А по плечу ли Джино такая задача? Возможно. Конечно, он был круглым идиотом, что позволил сенатору так много знать о своей разносторонней деятельности. Но как можно было этого избежать? Сенатор был директором большинства принадлежащих Джино компаний; его юрист вел всю легальную документацию. Его брокер занимался инвестициями. Единственное, чего сенатор не знал, это депозитные сейфы по всему городу.

Ну, и что теперь? Убить какого-то педика-шантажиста? Чтобы Освальд Дюк приобрел над ним еще большую власть?

Или рискнуть и наплевать на его предложение?

Ну и неделька!

* * *

Дела шли из рук вон плохо.

На следующий день на троих его сборщиков напали прямо на улице. Двое ранены, один убит. Еще пятнадцать кусков убытка. Тут явно не обошлось без Джейка-Боя.

Джино не стал долго думать, а назначил вознаграждение за его голову.

Никому не позволено делать дурака из Джино Сантанджело!

Днем позвонил сенатор Освальд.

— Ну, ты решил?

— Да, — ответил Джино. — Не волнуйтесь, я все устрою.

Он устроит. Но — по-своему.

Вечером он отпустил Реда и Косого Сэма, вывел из подземного гаража под клубом старенький «форд» и отправился по данному Освальдом адресу. Автомобиль бежал, как в сказке. Еще бы. Джино с любовью возился с ним целый месяц.

Это оказалось в районе Виллиджа. Дыра дырой. Он оставил машину в квартале от нужного места и пошел туда. Проверил на дверях подъезда табличку с фамилией Кинсейд З. Второй этаж.

Было два часа ночи, однако в доме вовсю гремел джаз.

Он постучал. Дверь немедленно открыл молодой негр. Как будто его ждали.

Джино ногой толкнул настежь дверь и ворвался в квартиру. Парнишка в страхе отшатнулся. У него были завитые волосы и глаза наркомана. Ярко-алая помада и цветастое кимоно.

— Ты — Зефра Кинсейд?

— А кто спрашивает? — фальцетом взвыл мальчик.

— Ну? — Джино впился в него колючими черными глазами.

— Да, — пролепетал хозяин квартиры.

— Письма!

— Какие письма?

Джино шагнул к нему и взял рукой за подбородок, а коленом уперся парню в живот.

— Мне… нужны… письма… сенатора! Живо!

— Хорошо, — в глазах парня метался ужас. — Сейчас достану.

Джино со вздохом отпустил его. Интуиция никогда его не подводила. Нет никакой нужды убивать этого жалкого урода. Достаточно напугать его до смерти, а потом погрузить в поезд — и пусть катится куда подальше.

Парень дрожа подошел к шкафу в углу. Джино лениво подумал: и где только сенатор его откопал? Как пересеклись дороги сенатора и этого подростка-педика?

Мальчик открыл шкаф, и вдруг оттуда выскочил жуткий призрак — в парике, шесть футов ростом. Маньяк с мясницким ножом в руке прыгнул на Джино.

На какую-то долю секунды Джино оказался парализованным страхом. И как раз в это мгновение бандит всадил ему нож в предплечье.

 

Четверг, 14 июля 1977 г., Нью-Йорк и Филадельфия

Лаки то просыпалась, то снова проваливалась в сон. Она утратила всю свою агрессивность и хотела только одного — поскорее выбраться отсюда. Они со Стивеном провели в лифте девять долгих часов; за это время воинственный дух ее покинул. Она чувствовала себя невероятно грязной. Во рту пересохло. Губы запеклись. Раскалывалась голова. В животе урчало. Хотелось рвать, и в то же время она умирала от голода.

— Вы не спите? — спросила она, с трудом разлепив губы.

— Не спится, — ответил Стивен.

— Мне тоже.

Ему было жалко и девушку, и себя. Он злился, что в 1977 году в Нью-Йорке можно на много часов застрять в лифте — и ничего не поделаешь.

— Что вы сделаете, когда выберетесь отсюда? — спросила Лаки.

Стивен не мог не улыбнуться. Совсем как маленькая заблудившаяся девочка: сидит и ждет, чтобы ее спасли.

— Приму ванну.

Она засмеялась.

— Я тоже. Долгую, горячую — буду нежиться в ванне и потягивать охлажденное белое вино. И пусть играет музыка. Донна Саммер или Стив Уандер.

— Как насчет Милли Джексон или Айзека Хейза?

— Это ваш любимый тип музыки?

— Конечно.

— Правда?

— Вас это удивляет?

— Вот не ожидала, что вам нравится музыка в стиле «соул».

— А чего вы ожидали?

— Ну, не знаю. Может быть, Херба Элперта, Барри Манилова.

— Благодарю покорно!

— Вот бы у нас здесь была музыка!

— Марвин Гей.

— Эл Грин.

— Вилли Хатч.

— Отис Рединг.

Они оба рассмеялись.

— Послушайте, — воскликнула Лаки, — а у нас есть кое-что общее!

— Вы когда-нибудь слушаете старых исполнителей? Билли Холлидей, Нину Саймон?

— Конечно. Я их обожаю.

— В самом деле? — и они начали, словно старые друзья, обсуждать достоинства эстрадных певцов, да так увлеченно, что не сразу расслышали, как кто-то крикнул сверху в шахту лифта:

— Здесь есть кто-нибудь?

— Эй! — Лаки вскочила на ноги. — Кажется, нас обнаружили!

Стивен тоже вскочил.

— Мы здесь! Нас двое! Вытащите нас отсюда!

* * *

Дарио весь напрягся, скрючившись на полу кухни. Все, что ему было слышно, это безумный бред маньяка, подбиравшегося все ближе, ближе к торчащему из потного кулака Дарио лезвию.

— Козел… хренолиз… ублюдок!..

И наконец этот подонок напоролся на нож! Дарио даже не пошевелился. Парень просто напоролся на нож.

Тишина.

Дарио выпустил рукоятку ножа. Его тошнило. Неужели он убил человека?

* * *

Кэрри выпало испить полную чашу позора. Ее доставили в участок в заблеванном фургоне вместе с дурно пахнущей яростно копошащейся человеческой массой, состоящей в основном из подонков. Эллиот сказал бы: отбросы общества. А как он расценит тот факт, что и она очутилась здесь?

Кэрри закрыла глаза и постаралась не думать об этом.

Нетрудно вообразить его благородные черты, искаженные гневом и изумлением. «Какого дьявола ты потащилась в Гарлем? Это выше моего разумения!»

Она сказала, будто едет навестить Стивена. «Я ненадолго». Стивен живет в трех кварталах от них. Эллиот, как обычно, смотрел по телевизору какой-то фильм и лишь рассеянно махнул рукой.

Сколько она отсутствовала? Несколько часов. Эллиот наверняка вне себя от возмущения. Скорее всего, он позвонил Стивену, узнал, что она не появлялась… Оба они кипят от возмущения.

Она отчаянно напрягла мозги, чтобы сочинить удобоваримую версию. И наконец сочинила. Комар носу не подточит!

* * *

— Кто там? — тупо повторил Джино.

— Мистер Сантанджело, это я, Джил. Я решила: вдруг вы передумаете?

Иисусе Христе! Бабы неисправимы! Два тридцать ночи, а она стучится к нему в номер.

— Забудь об этом, — прорычал он.

— Откройте дверь — только на минуточку! — канючила она. — Мне нужно кое о чем вас спросить. Умоляю!

Вечно он тает, стоит как следует попросить. Джино опустил пистолет в карман халата и повернул ключ в замке. Возможно, в нем заговорила похоть. Почему не доставить девушке удовольствие?

— Послушай, детка, — начал он и, не закончив фразы, грязно выругался, когда перед его лицом вспыхнула фотокамера.

* * *

С лифта удалось снять крышу, и человек в спецовке посветил фонариком вниз. Луч на мгновение задержался на лице Лаки.

— Ради Бога! — воскликнула она, закрывая глаза рукой.

Луч фонарика высветил Стивена, поспешно натягивающего брюки.

— Эй, погаси эту штуку, — крикнул он. — Мы девять часов проторчали в кромешной тьме, и теперь глаза не выносят света.

Человек в спецовке издевательски засмеялся и выключил фонарик.

— Да, уж у вас видок! Мы только что вытащили десять человек из лифта в Шерман-билдинге. Ну, там была и вонища!

— Вы можете помочь нам выбраться?

— Для этого я здесь.

— Тогда кончайте трепаться и беритесь за дело. Вы из пожарной охраны?

— Не-а. Пожарники нарасхват. В городе черт знает что творится. Я из аварийной службы лифтов.

— Неужели во всем городе нет электричества?

— Вот именно.

Лаки путалась в одежде.

— Вытащите нас отсюда! — прошипела она. — Скорей!

— Эй! — крикнул механику Стивен. — Что вы собираетесь делать? Выламывать дверь?

— Не получится. Вы застряли между этажами. Почему-то лифты всегда застревают между этажами.

— Как же…

— Сейчас спущу веревку.

— Господи! — выдохнула Лаки. — Я боюсь!

— Вы что, хотите, чтобы мы обвязались веревкой? — крикнул Стивен. — Будете вытаскивать через крышу?

— Точно. Выдерну, как гнилой зуб. Пара пустяков.

К Лаки вернулась ее сварливость.

— Я бы не сказала, что выдернуть зуб — пара пустяков.

— Можете оставаться там, леди. Ждите, пока не включат электричество. Мне без разницы.

— Не будем спорить, — решил Стивен. — Раз он говорит, что вытащит, значит, вытащит.

— Мало ли что он говорит. Кто он, собственно, такой?

— Слушайте, — терпеливо уговаривал Стивен. — Я лично намерен выбраться. Если вам здесь понравилось, можете оставаться.

— Чудесно. Просто замечательно. Хотите бросить меня в беде?

— Эй, ребята! — крикнул сверху механик. — Я ведь могу уйти. Я обслужил в этом здании шесть лифтов. Может, еще где-нибудь томятся люди.

— Бросайте веревку, — угрюмо откликнулся Стивен.

* * *

Дарио не успел подняться, как парень, точно мешок с песком, обрушился на него. Дарио вскрикнул от ужаса и, весь дрожа, принялся выбираться из-под его туши.

Он убил человека. Нужно немедленно позвонить Косте!

В окна квартиры лился лунный свет. Это помогло Дарио найти дорогу к телефонному аппарату. Он, как безумный, схватил трубку и начал накручивать диск.

И вдруг услышал какое-то царапанье.

Кто-то пытался проникнуть в квартиру.

* * *

В полицейском участке оказалось нелегким делом привлечь к себе внимание. В сущности, кто она такая? Еще одна черномазая в куче остальных. Но Кэрри удалось взять себя в руки и твердым голосом изложить свою версию.

— Позвоните, пожалуйста, моему мужу, — так она закончила свой рассказ, — чтобы он мог за мной приехать.

Полицейский кивнул головой. История была довольно проста, ее легко проверить. К счастью для Кэрри, он позвонил, и уже через час явился Эллиот Беркли со своим адвокатом. Как Кэрри и ожидала, он был в бешенстве. Еще четверть часа — и она с извинениями отпущена на свободу.

— Боже милостивый! — бушевал Эллиот, когда они ехали домой. — Улицы кишат преступниками, а они хватают ни в чем не повинных людей. — Он погладил жену по коленке. — Через что только тебе пришлось пройти! Ты в порядке?

— Вот только уши…

— Не беспокойся, мы сейчас же едем к доктору Митчеллу, он тебе поможет. Господи, как же я волновался!

Кэрри подумала: интересно, каков будет следующий шаг шантажиста? Эллиот купился на ее легенду. Впрочем, она была наполовину правдива. У нее действительно угнали автомобиль. Напали и ограбили. Единственным вымыслом было то, что те двое парней влезли в машину, когда она остановилась перед светофором. Они под дулом пистолета заставили ее поехать в Гарлем, а там выбросили из машины. Звучит вполне правдоподобно.

Эллиот медленно ехал по неосвещенным улицам и ворчал:

— Кромешный ад! Ты только посмотри на прохожих — они точно с цепи сорвались! Хорошо еще, что тебя арестовали. Это все-таки безопаснее, чем оставаться на улице. Сброд! Они заслуживают своей участи!

Эллиот никогда не относил себя к либералам.

Кэрри представила, что будет, если он узнает о ее прошлом, и по всему телу побежали мурашки.

* * *

— Какого… — взревел Джино, пытаясь захлопнуть дверь.

— Только одно интервью, мистер Сантанджело! — настаивал хриплый мужской голос, пока его обладатель держал дверь ногой. — Прошу вас! Несколько вопросов!

Джино разглядел стюардессу Джил и рядом с ней — кого-то с фотоаппаратом. Оба под мухой — это видно невооруженным глазом.

— Убирайтесь оба к такой-то матери! А ну, убери свою вонючую ногу, прежде чем я ее тебе сломаю!

Парень с камерой отступил.

— Ты же сказала, он будет только рад, — злобно прошипел он, обращаясь к Джил.

Она пьяно дернула плечом.

— Я обещала привести тебя к нему, а не что он поцелует тебя в задницу!

Репортер сделал последнюю попытку:

— Мистер Сантанджело, ответите на мои вопросы, и вам не придется завтра давать интервью дюжине моих коллег.

Джино захлопнул дверь прямо перед его носом. Он слишком стар для подобных штучек.

 

Джино, 1937

Первая мысль: я убит!

Его погребли под собой волны кромешного мрака.

Боль. Это еще терпимо.

Ткнуть громилу в парике коленом под яйца!

Медленно падает парик. Бандит складывается пополам.

Парень в цветастом кимоно прыгает Джино на спину.

Черные волны ярости.

Из раны сочится кровь.

Горлом выходит звериный вой.

Размазать цветастое кимоно по стене! Хищный оскал из-за яркой помады.

Удар!

Еще удар!

Обоих!

Выхватить пистолет!

Иначе они расплющат его!

Нажать на спуск. Раз! Другой!

Мертвая туша.

Кто-то вцепляется ему в лицо.

Дикая боль там, где шрам. Когти рвутся к глазам.

Снова нажать на курок.

Хватит одного раза…

* * *

Би крепко спала на одной стороне широкой, мягкой постели. Рядом посапывал ее семилетний сын Марко.

Стук в дверь квартиры сначала показался ей частью сна. Она в лодке. Ярко светит солнце, и вдруг — акула. Бьется о борт лодки. Бьется…

Она резко села на кровати. Быстрый взгляд на часы — два тридцать ночи. Би посмотрела на Марко. Малыш мирно спал, посасывая кулачок. Она выбралась из-под одеяла, набросила на плечи халат и босиком пошлепала к двери.

— Кто там? — сердитым шепотом.

— Впусти меня!

Голос был смутно знаком, но все-таки…

— Кто там?

— Джино Сантанджело.

Холодок под ложечкой. Неужели в тот раз она его недостаточно напугала?

— Открой эту чертову дверь! — прорычал он.

Би не знала, что делать. Впустить и снова попытаться перехитрить? Или прогнать и потерять работу?

Этого нельзя допустить! Би нерешительно отодвинула засов и не успела как следует отворить дверь, как в прихожую ввалился Джино.

— О Господи! Что с вами случилось?

Он был весь в крови. Лицо превратилось в кровавое месиво. Пиджак пропитался кровью.

На какую-то долю секунды ее охватила паника. Потом рассудок одержал верх, и она втащила его внутрь, так чтобы можно было запереть дверь.

— Дай чего-нибудь выпить, — простонал Джино.

— У меня ничего нет.

— Ах да, помню, — он слабо улыбнулся. — Ты — та самая девушка без выпивки…

— Вам нужен врач, — решительно произнесла она. — Кому лучше позвонить?

Джино снова застонал.

— Не нужно… никаких врачей. Ты сама… обо мне позаботишься…

— Но я не умею.

— Сумеешь. Я не так плох… как кажется.

Она плотнее закуталась в халат. Что если он умрет прямо здесь, на полу?

— В вас стреляли?

— Нож, — с трудом выговорил он. — Н-ничего. Помоги снять одежду.

Би взмолилась, вспомнив о спящем в соседней комнате Марко:

— Мистер Сантанджело, позвольте мне кому-нибудь позвонить… Мистеру Динунцио или вашей жене. Они решат, что нужно делать. А я…

— Никаких звонков, — перебил он. — Пять тысяч баксов… позаботишься обо мне… И держи язык за зубами.

Пять тысяч долларов! В уме она уже тратила эти деньги. Образование для Марко. Новая одежда им обоим. Маленький автомобиль. Каникулы…

— Что нужно делать?

* * *

Синди проснулась рано утром и с досадой обнаружила, что Джино до сих пор не удосужился вернуться домой. «Ну и что?» — подумала она. Зато каждую пятницу она будет получать донесения обо всем, что он делает. И если она все-таки решится на развод, у нее на руках будет достаточно козырей. Он ответит за каждую из своих шлюх! Синди захихикала. Джино считает себя очень хитрым. Ну, так она хитрее! Факт!

Она принарядилась — ей предстоял завтрак с Генри Муфлином-младшим. До сих пор она выполняла основное условие Джино — никаких измен!

Условие! Только и знает, что отдавать приказы!

Ну, так с нее довольно. Она приняла защитные меры и собирается хорошенько повеселиться.

Если Джино не понравится, тем хуже для него.

* * *

Он медленно приходил в себя. Первым, что он почувствовал, была пульсирующая боль в плече. Случайно дотронувшись до лица, Джино обнаружил что-то вроде наждачной бумаги. Эти сволочи разодрали старый шрам. Простыня вокруг плеча пропиталась кровью. В ясном свете дня Джино понял, что срочно нуждается в медицинской помощи — хотя бы затем, чтобы врач наложил швы.

Он попытался сесть, но черная волна боли вновь свалила его. Это еще чудо, что ему удалось выбраться из квартиры Зефры Кинсейда живым. Для этого пришлось убить. Иначе кокнули бы его самого.

Черт бы их всех побрал! Гнусное задание Освальда Дюка выполнено, даже перевыполнено. Два трупа вместо одного! Вот они, эти письма — связка из десяти или двенадцати писем, спрятанная под подушкой. Каждое написано отчетливым почерком сенатора Дюка. Джино затолкал их в карман и поковылял прочь. Из-за закрытой двери по-прежнему рвались грохочущие ритмы джаза. Никто ничего не слышал. Он кое-как доплелся до своей машины, втиснулся на сиденье за рулем и понял, что у него не хватит сил вернуться в город. К счастью, он вспомнил, что где-то рядом, всего в двух кварталах отсюда, живет старшая официантка с триппером, по имени Би. Ему с грехом пополам удалось доехать до ее дома.

— Доброе утро, — сказала Би, входя в комнату. — Как вы себя чувствуете?

Он припомнил ее доброту — в ответ на обещанные пять тысяч баксов.

— Как будто меня переехал поезд.

— Гм, — она окинула его серьезным взглядом. Если бы он мог посмотреть на себя со стороны, он понял бы, что его метафора — не слишком большое преувеличение. У него заплыли и почернели глаза. Все лицо исполосовали шрамы; старый являл собой страшное зрелище. Губы распухли.

Би старалась не думать о его плечевом ранении. Когда минувшей ночью она разрезала его пиджак и рубашку, кровь хлынула толчками; Би не сдержала крика.

В комнату вбежал Марко.

— Мамочка, что случилось? Кто этот дядя?

Джино молча перевел взгляд с Би на мальчика и обратно.

— Это мамин друг, дорогой, — успокоила она. — Иди спать.

Малыш неуверенно ретировался. Позднее она перенесла его на кушетку, а на кровать уложила Джино. Сама же провела ночь в кресле.

Утром Би поспешила отправить мальчика в школу, прежде чем он успел засыпать ее вопросами. Она надеялась, что к его возвращению Джино уже не будет.

— Я хочу, чтобы ты сделала для меня несколько звонков.

— Да, конечно.

— Не говори ничего по телефону. Никаких подробностей.

— Понимаю.

— Вызови сюда Альдо Динунцио. Скажи, что он мне срочно нужен, и дай свой адрес.

— Хорошо.

— Пусть привезет с собой дока Гаррисона.

Би записала номер.

— Можете положиться на меня.

* * *

И он положился на нее — целиком и полностью. На протяжении следующих десяти дней вся его жизнь зависела от этой женщины. Она купала его, кормила, днем и ночью выхаживала и следила за его выздоровлением.

Джино отличался лошадиным здоровьем. Через десять дней он уже мог вернуться домой. Врач сказал, что любому другому потребовались бы многие недели. «Вы потеряли слишком много крови. Откровенно говоря, вам неслыханно повезло, что вы выжили».

Да. Ему повезло. Никто не знал, что произошло в ту ночь. Даже Альдо. «Я решил навестить Би, — объяснил ему Джино, — и на улице на меня напали двое бандитов. Они даже не знали, кто я такой. Ограбили и убежали».

Би не нуждалась в объяснениях, и ему это нравилось. За эти десять дней они стали большими друзьями. Она оказалась отменной поварихой и недурно играла в карты. Мальчик тоже оказался хорошим парнем и развлекал Джино школьными анекдотами.

— А где его отец? — спросил как-то Джино.

Би покраснела.

— У него никогда не было отца.

— А, брось. Значит, ты не была замужем? Ну и что? Был же какой-то парень?

— Да. Какой-то парень. Ему было пятьдесят два года, а мне пятнадцать. Старая история. Он меня изнасиловал. Он был приятелем моего отца, и мне никто не поверил. Меня выгнали из дома. Я приехала в Нью-Йорк.

— И неплохо устроилась.

— Я выкарабкалась, скажем так. И воспитала сына. Банально, не правда ли?

— Конечно. Истина всегда банальна.

Джино не приставал к ней в смысле секса, хотя по мере выздоровления стал испытывать влечение.

— У тебя в самом деле была венерическая болезнь?

Би улыбнулась.

— Нет. Я солгала, чтобы вы отстали.

— Вот как? А почему?

— Кому нужно быть одной из многих?

Джино страстно захотелось сгрести ее в охапку и завалиться в постель, но он сдержался. Они добрые друзья, зачем все портить?

На следующий день после своего отъезда он прислал ей в конверте пятнадцать тысяч долларов и небольшую записку: «Какому-то обормоту достанется классная сиделка! Пять — как обещал, десять — открыть банковский счет для Марко».

Би была тронута до слез. Джино Сантанджело не причинил ей зла. И она постаралась упрятать в самые дальние уголки памяти двойное убийство, происшедшее в их районе в ту самую ночь.

* * *

Первый обед с Генри Муфлином. Весьма интересно.

Второй. Волнующе.

Третий. Потрясающе.

Четвертый. Секс в огромных количествах.

Ух ты! Полный экстаз! Генри Муфлин-младший влюблен, и Синди наслаждается жизнью!

Он — богатая светская марионетка, готовая отдать в ее руки все нити управления.

Он осыплет ее драгоценностями, мехами и прочими подарками.

Он утопит ее в шампанском и насытит икрой.

Пусть только она разведется с Джино и выйдет за него замуж.

Она взвесила все «за» и «против».

Джино пренебрегает ею. Генри ее обожает.

Джино трахается направо и налево. Генри обещает верность до гробовой доски.

Джино смотрит на нее сверху вниз. Генри возводит ее на пьедестал.

Джино — не настоящий джентльмен. У Генри аристократизм в крови.

Конечно…

Джино — сильный, красивый и крутой.

Генри — задохлик.

У Джино — деньги и власть.

У Генри только деньги.

Джино, если захочет, может быть идеальным любовником.

Генри еще многому предстоит учиться.

Ну, так она его научит. В чем дело? Это будет одно удовольствие научить его пользоваться своими пальцами, языком и немного хилым пенисом.

Синди приняла решение, во многом обусловленное тем обстоятельством, что, по словам Альдо, Джино пришлось срочно уехать из города. Впрочем, согласно тайным донесениям ее агента, Джино все это время блудил в доме одной из своих шлюх в Виллидже.

Она перечитала донесение. В ту ночь Джино посетил двух шлюх в Виллидже. Очевидно, одной оказалось недостаточно. От первой он вышел, еле держась на ногах — очевидно, вдрызг пьяный, — и тотчас отправился к другой. Та оказалась настолько аппетитной, что он обосновался у нее в доме на целую декаду. Подонок! Ну что ж, она больше не станет терпеть издевательства. Потребует развода и выйдет за Генри. Чем скорее, тем лучше.

* * *

Дома Джино ждали бесчисленные записки, требующие, чтобы он немедленно связался с сенатором Дюком.

Его довез Альдо. Было пять часов вечера, но в доме не оказалось никого, кроме горничной.

— Где Синди?

Альдо пожал плечами и отвел взгляд в сторону. Он не собирался брать на себя почетную миссию — просветить Джино, что его жена таскается по всему городу с другим. Скоро сам узнает.

— Эй! — крикнул Джино горничной. — Где миссис Сантанджело?

Девушка застыла у порога. На хозяина было страшно смотреть.

— Я… не знаю, сэр. Она не оставила записки.

Он зарычал на Альдо:

— Ты предупредил ее о моем возвращении?

— Да. Может быть, если бы ты сам позвонил… Она не проявила восторга…

— Плевать мне на ее восторги! Она моя жена и обязана быть дома.

Альдо неловко потоптался на месте. Может, подготовить Джино?

— Послушай, — начал он.

— Я плохо себя чувствую. Пойду прилягу. Ты принес отчет?

Альдо протянул кипу документов.

— Что слышно о Бое?

— Ничего. Ушел в глухое подполье. Но когда-нибудь ему придется вынырнуть на поверхность. Не волнуйся, мы его достанем.

— А кто волнуется?

* * *

Обед был превосходен. Генри заказал в номер холодного омара, охлажденное шампанское и клубнику со сливками.

Генри Муфлин-младший засыпал номер алыми розами, поставил романтическую музыку и запасся маленькой черной бархатной коробочкой, которую так и не разрешил Синди открыть вплоть до окончания обеда.

— Ну Генри! — пропищала она. — Ты жесток!

Он был счастлив.

— А ты так добра ко мне, любимая!

Она слопала омара, залпом осушила бокал шампанского, одну за другой затолкала в рот клубничины.

— Ну, мой сладкий! Теперь девочка может открыть коробочку?

— О да. Может.

Синди, точно голодная собачонка на кость, набросилась на коробочку; голубые глаза сияли. У нее было полным-полно драгоценных украшений, но девушке всегда мало.

Синди открыла коробочку и ахнула. Прямо глаза полезли на лоб при виде увесистого кольца, гордо покоившегося на ложе из черного бархата. Огромный рубин в старинной оправе из бриллиантов и изумрудов! Невероятно! Это превосходит все, что у нее было до сих пор.

— Господи, Генри! — выдохнула она. — Господи!

— Тебе н-нравится?

— Нравится? Нравится? Да я просто с ума схожу! — Синди вскочила и, заключив его в объятия, одарила пылким поцелуем. Он зарделся от радости. Было не так-то легко вырвать из аристократических рук его матушки семейную реликвию. Синди надела кольцо на палец и восхищенно помахала рукой в воздухе. Это настолько воодушевило Генри, что он тотчас с огромной скоростью начал срывать одежду со своего тощего безволосого тела и вскоре стоял перед Синди в костюме Адама, с не особенно мощной, но все же достаточной эрекцией.

Она не могла оторваться от кольца и все пыталась угадать его стоимость.

— Синди! — взмолился Генри. Она совсем забыла о его присутствии.

— Агу! Мой дитеночек Генри хочет поиграть?

— Да!

— Сейчас мой ненаглядный Генри посидит и посмотрит маленькое шоу. — Она легонько толкнула его в кресло, поставила пластинку и под звуки песенки «Меня согревает любовь» начала снимать шмотку за шмоткой.

Генри был в восторге.

* * *

Один в своих шикарных апартаментах, Джино перечитал письма сенатора Дюка. Этот человек мог быть финансовым гением, но в личной жизни идиот идиотом.

Двенадцать писем за двенадцать недель.

Двенадцать компрометирующих писулек, адресованных Зефре Кинсейду и сочиненных сенатором Освальдом, когда он отдыхал на юге Франции после того, как сломал ногу во время катания на яхте.

По письмам можно было воссоздать всю историю их отношений. Сенатор откопал Зефру Кинсейда во время полуночных скитаний в компании гомосексуалистов. Мальчик был очень юн, сенатор — очень богат.

Недельный роман. Встречи в подозрительном отеле на Вест-сайд, где не задают вопросов. Три года пылкой страсти. В самом начале юноше было пятнадцать лет.

Сенатор старался удержать своего сожителя. Но по мере превращения юноши в мужчину охладел к нему.

Остальное было нетрудно себе представить. Шантаж. Сенатор позвонил Джино и попросил оказать ему услугу. И Джино выполнил обещанное.

Двойное убийство не стало объектом внимания большой прессы. В конце концов обе жертвы были черными. Джино перечитал редкие заголовки типа: «Смерть наркоманов». Небольшая потеря для общества.

Он взглянул на часы и почувствовал, что начинает закипать. Девять часов, а Синди все еще нет. Он позвонил в «Клемми» — ее там не было. На звонок ответила Вера и начала доставать его насчет работы для Паоло после выхода из тюрьмы. «Ему понадобится твоя поддержка».

Ага. Окажет он ему поддержку, ждите! Точно такую, какую Паоло оказывал ему самому, когда он был маленьким. Он встал и поплелся в ванную, чтобы рассмотреть перед зеркалом свое лицо. Док Гаррисон вскрыл старую рану и зашил по новой. После того, как вытянули черную нитку, получилось не так уж страшно. Со временем совсем заживет, заверил док.

Царапины по всему лицу тоже постепенно заживали, хотя видок у него был по-прежнему тот еще. Джино провел рукой по черным кудрям и сощурил глаза. Иисусе Христе! Если бы он сейчас пробовался на роль гангстера в кино, она была бы ему гарантирована.

Джино стало смешно. Нет, он ни о чем не жалеет. Прирожденный победитель.

Письма сенатора аккуратной стопкой лежали на кровати. Джино взял их и запер в сейф. Черта с два старина Освальд их получит. Черта с два. Они станут его страховкой на случай, если сенатору понадобится еще одно маленькое одолжение.

Клементина улыбнулась Беккерам, помахала Бернарду Даймсу и в десятый раз за день свирепо прошептала на ухо Освальду:

— Как ты думаешь, почему он нас избегает?

Освальд пошел за новой порцией бренди, предварительно прошипев:

— Понятия не имею.

Они были на премьере новой музыкальной комедии и обменивались любезностями со знакомыми в баре во время антракта.

Это были нелегкие десять дней. Джино выполнил задание, но как сквозь землю провалился.

— Ему пришлось срочно уехать по делам, — сообщил Альдо.

— Мистера Сантанджело нет дома, — отвечала горничная.

— Откуда мне знать, где он? — фыркнула Синди. — Я всего лишь его жена!

— Он никуда не денется, — прошептала Клементина.

Освальд выразил согласие.

— Но зачем ему понадобилось причинять нам такое беспокойство?

— Не знаю, дорогая. Это просто из рук вон.

— Ты прав.

Клементина подумала: что она будет делать без Джино? Без его сильного тела. Умелых рук. Черных глаз. Того, как он искусно доводил ее до оргазма.

— Привет! — перед ними возникла Синди — видение в розовом крепдешине и крашеной розовой лисе. На пальце у Синди сверкало знаменитое кольцо с рубином — подарок Муфлина.

— Д-добрый вечер, Клементина, сенатор, — пробормотал Генри; на его щеках алел румянец.

Клементина перевела взгляд с одного на другую. Эта дрянь с ума, что ли, сошла? Джино ни в коем случае не позволит, чтобы она выставляла его на посмешище.

Она холодно ответила на приветствие:

— Синди. Генри.

— Чудесная постановка, не правда ли? — восторгалась Синди, прикладывая руку с кольцом то к одной, то к другой щеке, чтобы все видели рубин.

— Да, очень, — сухо откликнулась Клементина. — Не знаете, когда вернется Джино?

Синди ухмыльнулась. С ума сойти — высокомерная миссис Дюк спрашивает ее. Он надул их обеих. Синди небрежно повела плечами.

— Вы же знаете Джино. Он появляется и исчезает, когда захочет. Наверное, закатился куда-нибудь с одной из своих шлюх. — Какое наслаждение видеть, как дернулась эта дамочка из высшего света!

Клементина была вне себя от бешенства. Маленькая дрянь! Интересно, как бы ей понравилось, если бы она узнала, что Джино женился на ней по ее, Клементины, настоянию? Она демонстративно повернулась к Синди спиной. Та захихикала и драматическим шепотом сказала Генри:

— Старуха злится, потому что ты со мной.

Генри был невероятно польщен.

— Ты правда так думаешь?

— Конечно!

* * *

Перевалило за полночь. Синди все не было.

Джино метался по комнате, изрыгая проклятия. Час. Два. Три часа ночи.

Наконец он уснул, но и во сне продолжал изобретать для нее кару одну свирепее другой. Он беспрестанно ворочался и то и дело просыпался, чтобы посмотреть, который час. Ему снились Леонора, Би, Джейк-Бой и Зефра Кинсейд. Наконец в семь часов утра он проснулся с ноющей болью в животе и плече.

Горничная принесла черный кофе, свежий апельсиновый сок и свежие газеты. Он нежился среди роскоши, но постоянно возвращался мыслями к убогой квартирке Би, где на завтрак давали горячие булочки и чай с молоком. Читали Скотта Фицджеральда. Только у Би Джино впервые открыл книгу этого писателя. Прочитал «Великого Гэтсби» — от корки до корки. И еще раз. Читать оказалось приятно. Почему он не делал этого раньше? Джино отождествлял себя с Гэтсби, одинокой, загадочной фигурой.

Зазвонил телефон. Напряженный голос Клементины.

— Слава Богу, ты вернулся.

* * *

Синди и Генри спорили.

— Но я хочу жить вместе с тобой! — настаивал он.

— Нет.

— Я не боюсь твоего мужа.

— Рада это слышать. Но я тебя уверяю, он заставлял дрожать не таких, как ты. Он подлый грубиян и ведет грязную игру.

— Но, Синди…

Она вскочила с постели и всем телом потянулась.

— Ничего, мой сладкий, я нашла на него управу. Я тоже умею вести грязную игру, — она заплясала голышом в номере отеля, любуясь кольцом, которого теперь не снимала.

Генри сел на постели.

— Мама ждет не дождется, когда я вас познакомлю. Я думал, будет удобно в следующее воскресенье…

Она бросила на него торжествующий взгляд.

— Утром скажу Джино, а после обеда перееду. Быстренько разведусь. Обещаю тебе.

— П-прекрасно. Иди ко м-мне, любимая. Еще один разок перед уходом.

Синди захихикала. Можно подумать, что ему еще никогда не делали минет. Она вскочила на постель и, отвернув одеяло, полюбовалась его хиленькой эрекцией. Странный член, честное слово. Длинный, тонкий и как будто весь сделан из мякоти. Такой уж он есть, она в этом не виновата. Синди нежно взяла его в рот.

Генри простонал:

— О, Син… О…

* * *

Джино в задумчивости повесил трубку. С горящим взором развернул газету и перелистал несколько страниц в поисках колонки светской хроники Уолтера Уинчелла.

Так и есть. Клементина сказала правду. Черным по белому. Чтобы все видели. И читали. И ухмылялись.

«Жена знаменитого владельца ночного клуба Джино-Тарана Сантанджело, Синди Сантанджело, минувшим вечером осматривала достопримечательности и посетила премьеру в театре музыкальной комедии в компании Генри Муфлина-младшего».

Все. Этого более чем достаточно.

Он в бешенстве швырнул газету на пол.

* * *

В полдень Синди заявилась домой. Осторожно ступая в туфлях на высоченных каблуках, вошла в квартиру, с головы до пят закутанная в розовый лисий мех.

Горничная нервно поклонилась.

— Мистер Сантанджело дома, мэм. Он в спальне.

— Спасибо, — Синди сделала царственный жест рукой. — Вы свободны, — я отправилась в спальню, чтобы дать бой зарвавшемуся супругу. Однако при виде Джино она оторопела. — Что с тобой?

— Угодил в автомобильную катастрофу.

— Черт! — Синди подошла поближе и уставилась на него. — У тебя жуткий вид.

— У тебя тоже малость помятый. Где ты была?

Она сбросила с плеч лисье манто.

— Ха! Сам исчезает на целых десять дней, а теперь — где была! Ну, ты и наглец! — она села перед трюмо и аккуратно сняла шапочку из лисьего меха.

— Синди, — тихо, почти шепотом позвал Джино. — Ты это читала? — он швырнул ей газету. Та приземлилась у ее ног, раскрывшись на том самом месте, где была колонка Уолтера Уинчелла.

С минуту Синди думала, что не станет поднимать газету, но любопытство пересилило.

Она медленно прочла посвященный ей столбец. Откровенно говоря, чтение всегда давалось ей с некоторым трудом. Увидав свое имя, Синди не удержалась от самодовольной улыбки. Она прославилась! Вот это да!

Кончив читать, она аккуратно положила газету на ночную тумбочку. Может, завести альбом для вырезок?

Ее хладнокровие довело Джино до белого каления.

— Ну? Как ты это объяснишь? И где ты шлялась всю ночь?

— Я была с Генри, — спокойно ответила она. — И собираюсь снова встретиться с ним сегодня вечером.

Джино не верил своим ушам.

— Не может быть!

— Может! И ты меня не остановишь!

— Ах, нет? — он начал вставать с кресла.

— Нет! — Синди тоже встала и дерзко смотрела на него, руки в боки, наглая усмешка на губах. — Если, конечно, ты не враг самому себе.

— Что-что? — он разразился хохотом. Ну и нахалка! С кем она, ради всего святого, вздумала шутить? Маленькая Синди. Держись подальше от больших мальчиков!

— Джино Сантанджело, у меня на тебя целое досье, — заявила она. — Д-О-С-Ь-Е.

— О чем ты, мать твою?

По ее лицу пробежала тень триумфа.

— Я наняла частного детектива, чтобы он за тобой следил. Мне все известно. Ха! Десять дней в Виллидже у какой-то толстозадой шлюхи! Черным по белому. При разводе советую быть со мной подобрее, иначе ты потеряешь все. Слышишь?

В голосе Джино зазвенел лед.

— Ты… за мной… следила?

— Конечно, — она вызывающе тряхнула головой. — Так что теперь я хозяйка положения! И еще. Пока тебя не было, здесь шныряла налоговая инспекция. Они еще толком ни в чем не разобрались, но если ты не будешь хорошо себя вести, я покажу им все банки в городе, где ты имеешь депозитные сейфы. И копии бухгалтерских книг, — она тряхнула платиновыми кудряшками. — Джино, я хочу с тобой развестись. У меня собран на тебя компромат, так что, надеюсь, ты не станешь чинить препятствия?

 

Кэрри, 1938

Кэрри не могла поверить своему счастью. Она получила место хористки в новом мюзикле Бернарда Даймса. Уже второй раз в жизни он пришел к ней на помощь.

Он сам сообщил Беккерам, что она от них уходит, и лично отвез ее в маленькую квартирку в Виллидже, где ей предстояло жить еще с одной девушкой.

— Почему вы обо мне заботитесь? — спросила она.

— Потому что каждый человек заслуживает в жизни шанс, а у меня такое чувство, что у тебя их было не слишком много.

Ей хотелось обнять его. Вместо этого она сказала:

— Постараюсь вас не подвести.

Это случилось в декабре, а теперь август. Шоу имеет успех, и Кэрри счастлива. Ей нравится работа, она старается вовсю, и ей симпатична Голди, с которой она делит жилье. Единственное, в чем между ними нет согласия, это парни. У Голди пруд пруди любовников. Кэрри не хочет ни одного.

— Ты ненормальная, — подначивала Голди. — Как ты обходишься без мужчины?

— У меня был парень, — солгала Кэрри. — Он умер.

Голди прониклась сочувствием и на время оставила Кэрри в покое. Но лишь на время. У каждого из ее парней имелся друг, которому требовалась девушка, и Голди всякий раз старалась привлечь Кэрри, но та отказывалась. Ночные клубы, притоны, вечеринки — не для нее. Конечно, искушение нужно побеждать, а не избегать его. Но так она чувствовала себя увереннее.

Каждый субботний вечер Бернард Даймс заходил за кулисы. Обычно с ним была какая-нибудь элегантная дама, но это не мешало хористкам сходить от него с ума.

Голди его обожала.

— Это самый красивый мужчина из всех, кого я знаю, — вздыхала она.

— Такой… джентльмен. Ах, если бы он пригласил меня поужинать!

Перед мысленным взором Кэрри прошла вереница парней ее подруги — двадцатилетних, мускулистых, спортивного вида.

— Вроде бы это не твой тип.

— Да, — согласилась Голди, — он не такой, как все. Держу пари, он и любовью занимается как-то особенно.

Во время еженедельных посещений он неизменно находил доброе слово для Кэрри. Как у нее идут дела? Все ли в порядке? Он вообще был в курсе дел всех девушек в труппе. Так он узнал, что Голди ищет соседку по квартире. Кэрри немного побаивалась Даймса. Он такой важный. В любой ситуации — хозяин положения. И уж во всяком случае, хозяин собственной судьбы.

Она ловила себя на том, что слишком много думает о Бернарде Даймсе. Неужели ее постигла общая участь?

Бернард Даймс — с его деньгами, положением в обществе и красивыми, элегантными приятельницами… Он никогда не обратит на нее внимания!

* * *

В это время Бернарду Даймсу было сорок пять лет. Удачливый холостяк, а в сущности, очень одинокий человек. У него была тьма знакомых, но очень мало настоящих друзей. Секса хватало, но его требования к женщинам были слишком высоки, и мало кто отвечал этим требованиям.

Вообще говоря, красивые женщины занимали большое место в его жизни. Если они были к тому же и умны, эрудированны — тем лучше. Бернард давно убедился, что элегантная, остроумная спутница способна повысить его шансы, если требовались деньги на новую постановку. Каждая из подруг его обожала. Все они мечтали выйти за него замуж. Что касается Бернарда, то он исключал для себя такую возможность. Что нового даст женитьба? Он и так всегда имеет их под рукой.

И вот в его жизнь вошла Кэрри — темнокожая беспризорница с экзотическим типом красоты, бездонными выразительными глазами и шелковыми, черными, как смоль, волосами — так и хотелось представить, как они рассыплются по мужской груди…

Сначала он мучился: где я мог ее видеть? Случайный интерес. Потом, поговорив с ней, проникся участием. Хотел помочь.

И вдруг — воспоминание. Она — стриптизерка с вечеринки Клементины Дюк, несчастная наркоманка, потерявшая сознание в разгар позорного шоу.

Чтобы не смущать Кэрри, он не упоминал об этом. Но от экономки Беккеров узнал, что она поступила к ним после многолетнего лечения в клинике.

Ему очень хотелось расспросить ее о жизни. Такая грусть светилась в ее чудных глазах! Почти безнадежность. Ему хотелось узнать ее поближе.

Каждую субботу, приходя в театр, он думал: сегодня приглашу ее поужинать. Но так и не решился. Он вежливо улыбался, спрашивал, все ли благополучно, и терзался мыслью: какова она в постели?

Впервые в жизни Бернард Даймс любил.

И впервые жизнь подбросила ему ситуацию, к которой он не мог подобрать ключа.

* * *

В субботу у Голди был день рождения. Ей исполнился двадцать один год. Она собиралась отпраздновать его со своим приятелем Мелом, а тот привел с собой приятеля, Фредди Лестера. Дело было после спектакля; девушка, предназначенная Фредди, вывихнула ногу и корчилась на кушетке.

Голди просительно посмотрела на Кэрри.

— Умоляю тебя!

Кэрри искала и не находила удобного предлога, чтобы отказаться.

Все-таки у Голди день рождения. И пора, наконец, доверять себе — нельзя до смерти прожить затворницей.

— О'кей, — неохотно согласилась она.

— Мы сказочно проведем время! — ликовала Голди. — Мел самый веселый парень, с каким я когда-либо встречалась. А Фредди, по его словам, красавчик, каких поискать.

Кэрри кивнула. Красавчик. Любимое слово ее подруги. Красавчик. В постели это не имеет значения.

— Позволь, я позабочусь о твоем наряде, — и Голди начала перебирать свои шмотки. Дело было в гримуборной, которую они делили еще с четырьмя девушками. — Сюзи, можно, Кэрри наденет твою юбку? А ты, Мейбл, одолжи ей туфли с ремешками. Пож-жалуйста!

Голди умела убеждать. Кончилось тем, что Кэрри облачилась в обтягивающую черную юбочку Сюзи и обнажающую плечи белую блузку Голди; она также надела шикарные шпильки Мейбл.

— М-м! — Голди немного отступила назад и окинула ее критическим оком. — Превосходно! Исключительно сексуально и в то же время со вкусом. Высший класс! Вот только нужно ли тебе завязывать волосы узлом на затылке? Почему бы не распустить их?

Действительно, почему бы нет? Кэрри испытывала приятное волнение. Она расчесала длинные, до пояса, черные волосы и украсила белым цветком.

— Здорово! — воскликнула Голди. — Только держись подальше от Мела!

Деликатный стук в дверь возвестил о приходе Бернарда Даймса. Он одарил всех девушек улыбками и вручил Голди сверток. Она развернула его и заохала, хотя в свертке, как всегда, была коробка шоколадных конфет.

— Уй, какая прелесть! Большое спасибо! — и она похлопала перед ним длиннущими искусственными ресницами.

Бернард перевел взгляд на Кэрри. Как она преобразилась! Но, видимо, это неспроста. Собралась на какую-нибудь вечеринку? Досадно, потому что как раз сегодня он собирался пригласить ее поужинать. Ну что ж.

Он ждал много месяцев, подождет еще неделю. Какая разница?

* * *

Мел нетерпеливо переминался с ноги на ногу у служебного входа в театр.

Его приятель Фредди, красивый и самоуверенный молодой человек, сказал:

— Надеюсь, в ней не меньше шести футов. Я всегда питал слабость к дылдам.

— Какая тебе разница? — засмеялся Мел. — Если она такая же, как моя Голди, пара бокалов шампанского — и она твоя.

— Умираю от нетерпения. Два дня не трахался.

Появились девушки.

— Не забудь попросить шампанского, — наставляла Голди. — Это сразу покажет, что ты — птица высокого полета.

Парни двинулись навстречу.

— Привет, мальчики, — сладеньким голоском Мей Уэст вымолвила Голди.

— С днем рождения, красотка, — сказал Мел, хватая ее в охапку и смачно целуя в рот.

Кэрри с Фредди осторожно поглядывали друг на друга.

— Противный мальчишка! — завопила Голди, отталкивая Мела. — Съел всю мою помаду! — Она улыбнулась Фредди. — Привет. Я — Голди, как будто ты и так этого не знаешь. А это — Кэрри, не девочка — мечта! Счастливчик!

По лицу Фредди было незаметно, что он считал себя счастливчиком. Он небрежно кивнул Кэрри, и вся четверка двинулась к машине Мела.

Мел открыл дверцу. Голди села впереди, а Кэрри — на заднее сиденье. Мел с Фредди продолжали стоять снаружи.

Кэрри услышала их приглушенный разговор.

— В чем дело? — поинтересовался Мел.

— Господи Иисусе! — раздраженно ответил его приятель. — Что ты мне подсунул какую-то засранку!

— Ну так что? В темноте все кошки серы. Брось, поехали! — и они забрались в машину.

Кэрри с несчастным видом уставилась в окно. «Засранка»! «Все кошки серы»! По ее щекам покатились соленые слезы, и она еще больше повернулась к окну, чтобы их не заметили.

Голди с Мелом беспечно болтали на переднем сиденье. Фредди молчал. Наконец он прочистил горло и произнес:

— Значит, вы с Голди проживаете вместе?

— Да, — ответила Кэрри, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно. Нельзя, чтобы он догадался, что ее задело его высказывание. Хорошо бы отделаться от него.

— У меня болит голова. Лучше я поеду домой.

Голди не хотела слушать.

— Ни в коем случае! В кои-то веки удалось тебя вытащить! Правда, Мел?

— Ясное дело!

Кэрри ничего не оставалось, как смириться.

* * *

Они начали с небольшого кабачка на Пятьдесят второй улице. Там играл джаз. Шампанское лилось рекой.

Голди была счастлива. Когда Кэрри заикнулась о фруктовом соке, она категорически заявила:

— Слушай, цыпленок. Сегодня мой день рождения, и я намерена повеселиться на полную катушку. Если ты будешь сидеть тут с постной миной, испортишь мне праздник. Ну-ка выпей бокал шампанского. И выдай улыбочку!

Кэрри подчинилась. Она уже успела забыть вкус шампанского, хотя в свое время Уайтджек покупал его ящиками. Один бокал не повредит. Нужно как-то продержаться один вечер.

За первым бокалом последовал другой, третий. Потом они поехали в ночной клуб, где было такое изумительное пенистое пиво, что она выдула не менее четырех кружек. Это же пиво, какой от него может быть вред?

К тому времени, когда четверка заявилась в «Клемми», они были уже здорово под градусом. Кэрри и Фредди успели сделаться лучшими друзьями, смеялись и танцевали. Она не возражала, если его рука невзначай касалась ее груди, и чувствовала себя удивительно легко и свободно. Впервые за много лет Кэрри могла сказать, что живет полной жизнью.

— А ты клевая девочка! — повторил Фредди.

В ответ Кэрри обвила руками его шею и заглянула ему в глаза. «Засранка» выветрилась из памяти.

— Спасибо! — давно ей не говорили ничего подобного!

— Нет, я серьезно, — настаивал Фредди — как будто она собиралась спорить! — Вполне серьезно!

— Эй! — крикнула Голди. — Видишь того парня? Это Джино Сантанджело, владелец клуба. Я с ним переспала однажды. Это что-то!

Кэрри посмотрела в ту сторону.

— У меня бывали и не такие, — похвасталась она.

— Кэрри! — с притворным ужасом воскликнула Голди. — Сроду тебя такой не видела!

— Ты много чего не видела!

Голди ущипнула Мела.

— Она прямо секс-бомба!

Тот ухмыльнулся.

— Кэрри, хочешь заработать пятьдесят баксов?

— Что у тебя на уме, малыш?

— Спорим на пятьдесят баксов, что тебе слабо закадрить мистера Джино Сантанджело?

— Да? — у Кэрри появился азартный блеск в глазах. — Прощайся со своими денежками.

Прежде чем ее успели остановить, она уже была на ногах и, покачивая бедрами, прокладывала себе путь в толпе.

Голди в изумлении зажала рот рукой.

— Господи, Мел, что ты наделал? Это на нее совсем не похоже.

Он грязно ухмыльнулся.

— Брось, куколка, она проделывала это тысячу раз, не меньше.

— Не может быть, — настаивала Голди в розовой дымке опьянения. — Она не из тех…

Мел заткнул ее рот поцелуем и начал нашептывать, что он собирается с ней делать чуточку позднее. Голди забыла о Кэрри и сосредоточилась на себе.

Фредди строил пьяные гримасы.

— Ну, спасибо, старина, удружил! — но его внимание уже приковала стройная блондинка в двух столиках от них.

Кэрри предоставили самой себе.

 

Джино, 1938

Джино сидел за своим персональным столиком. В центре внимания. Отовсюду к нему устремлялись знакомые — засвидетельствовать почтение.

На нем были темный костюм-тройка, белая шелковая сорочка, со вкусом подобранный галстук. Черные волосы тщательно приглажены. На пальце поблескивал перстень с огромным бриллиантом. Только шрам на щеке придавал ему чуточку зловещий вид, да еще суровое выражение черных глаз, из-за чего одна курочка сравнила его с Рудольфом Валентино. Джино понравилось.

Он уже год не снимал траура. Как же иначе? Знак уважения к дорогой покойной жене Синди. Она оступилась и выпала из окна их квартиры на двадцать пятом этаже. Кошмарный случай. В это время Джино даже не было в городе: он проводил время в Уэстчестере со своими близкими друзьями, сенатором и миссис Дюк.

Ужасная катастрофа. Страшный удар. И вот он вдовец в тридцать два года.

Джино закатил пышные похороны и не менее пышные поминки. Синди была бы довольна.

К несчастью, Генри Муфлин-младший не смог почтить это мероприятие своим присутствием: он попал в тяжелую автомобильную катастрофу и теперь поправлял здоровье в Европе. Поговаривали, будто Европа ему так понравилась, что он и слышать не хотел о том, чтобы вернуться в Штаты.

На той же роковой неделе случился пожар в офисе частного детектива Сэма Лоуренса. Он сгорел заживо вместе со всем архивом. По случайному совпадению, Сэм Лоуренс оказался тем самым частным детективом, которого нанимала Синди. Джино счел уместным послать венок. Синди наверняка оценила бы этот жест.

Джино потягивал «скотч» и разглядывал идущую к нему через весь зал цветную бабенку. Экзотический тип красоты. И такие груди, что могли бы остановить уличное движение.

Она с улыбкой остановилась возле его столика.

— Мистер Сантанджело?

— Да.

— Я слышала, вы тут хозяин. Мне просто захотелось сказать вам, какое это классное заведение.

Джино нравились смелые женщины. Иногда.

— Садись, выпей чего-нибудь.

Кэрри села. Она была на седьмом небе. Пьяна как раз настолько, чтобы считать, что весь мир у ее ног.

— Шампанского?

— Естественно.

Он щелкнул пальцами.

— Бутылку лучшего шампанского!

— Сию минуту, мистер Сантанджело.

Джино продолжал изучать незнакомку. В ней было что-то редкое, необычное. Один бокал шампанского, и он увезет ее к себе.

Один бокал шампанского, и она согласится поехать.

* * *

— Сделай это еще раз, — стонала Кэрри. — О… пожалуйста!

Он орудовал языком. Терпеливо и рассчитанно водил туда-сюда. Давно уже он не проделывал этого ни с одной женщиной. Но эта оказалась такой сладкой! И пылкой! Как будто у нее много лет не было мужчины. Это разбудило в нем необыкновенно сильное желание.

Не то чтобы в его жизни не хватало секса. Взять хоть Би — всегда под рукой. Теплая и надежная. Одна певичка в клубе — чрезвычайно сексуальная, но он подозревал, что она принимает ванну не так часто, как следовало бы. И, разумеется, многочисленные случайные связи с кем попало — от хористок до богатых светских дам.

Кэрри застонала громче. Джино прекратил ласкать ее языком и взобрался на нее. Она обвила его стройными коричневыми ногами и задвигалась в такт.

Он чуть не увлекся. Но это длилось несколько секунд, не больше.

Обычно он наблюдал за происходящим как бы со стороны. Даже во время оргазма.

Девушка была уже на грани. Долгий, неистовый процесс. Она вся пульсировала под ним, и он тоже кончил.

А теперь хорошо бы она смоталась домой. Он встал.

— Ну и ну. Бьюсь об заклад, тебя этому не учили в средней школе.

В крови у Кэрри все еще играло шампанское. Она чувствовала себя сильной, могущественной и счастливой. Джино Сантанджело не использовал ее, так же как и она его. Это было взаимное наслаждение.

Она лениво потянулась, чувствуя себя так, словно заново родилась на свет. Словно кто-то пришел и вытряхнул из нее все напряжение последних лет.

— Мой автомобиль ждет внизу, — весело сказал Джино. — Шофер отвезет тебя, когда будешь готова. И вот тебе маленький подарок. Купи себе что-нибудь подходящее.

Он протянул ей сотенную. Он всегда давал женщинам деньги — такой уж у него был бзик, и они предпочитали не спорить. Даже светские дамы засовывали деньги в кошелек, а на другой день мчались к Тиффани или Картье купить себе что-нибудь на память о Джино Сантанджело.

Кэрри вскочила.

— Ты, сукин сын! По-твоему, я — шлюха?

— Нет, конечно.

— Как же ты посмел? Как ты посмел?!

Должно быть, нарвался на ненормальную. Она дикой кошкой сорвалась с постели и, путаясь в одежде, продолжала орать.

— Послушай, — миролюбиво сказал Джино, — если бы я считал тебя шлюхой, дал бы в соответствии с таксой. Это подарок.

— Мать твою! — вопила разъяренная Кэрри, — да если бы я была проституткой, то обошлась бы тебе гораздо дороже! — и, швырнув деньги ему в лицо, выскочила наружу.

Джино изумленно покачал головой. Женщины. Никогда он их не поймет.

 

Кэрри, 1938

Кэрри проигнорировала автомобиль Джино вместе с шофером и отправилась пешком по Парк-авеню, всхлипывая на ходу. «Засранка», — стучало в голове. В недрах души закипала черная ярость.

О чем она думала, направляясь к Джино Сантанджело? Кто, если не шлюха, подойдет к мужчине, сядет за столик, а через полчаса разделит с ним ложе?

«Засранка. Шлюха», — горело в мозгу. Она так старалась стать порядочной женщиной! И вот одна ночь — и она там же, где была. Почему Голди ее не остановила? Зачем она поехала с ней и ее вшивыми приятелями?

Пройдя несколько кварталов, она решила взять такси. Водитель бросил на нее двусмысленный взгляд и буркнул:

— Я не еду в Гарлем, моя прелесть.

Кэрри ответила ему ледяным взглядом.

— Я тоже, моя прелесть.

Шофер обиделся и всю дорогу до Виллиджа хранил холодное молчание.

Она заплатила по счетчику и поднялась по лестнице.

В комнате Кэрри с отвращением увидела на своей кровати Фредди Лестера. Она не поверила своим глазам.

Фредди спал. Кэрри растолкала его и злобно прошипела:

— Убирайся отсюда!

— А, брось, милашка, — пьяно пробормотал он.

— Слезай с моей кровати!

— Почему бы тебе не прилечь рядом со мной? Я целую ночь ждал.

— Почему бы тебе не сдохнуть?

Он схватил ее за руку.

— Э, девочка, будь поласковее.

— Пусти!

Фредди оказался на удивление сильным малым. Он запросто повалил ее на кровать.

— Я закричу! — бушевала Кэрри.

— Только попробуй, — он зажал ей рот тяжелой потной ладонью.

Другой рукой он сорвал с нее юбку и трусики.

Кэрри оцепенела. Силы оставили ее.

Фредди принял это за знак согласия, выпростал пенис и начал всаживать в нее. Кэрри издала булькающие горловые звуки. Он снова зажал ей рот.

— Да у тебя тут горячо и влажно, как в ванне! — веселился он. — Нравится, детка, да?

Она превратилась в камень. Когда Фредди отнял руку, не стала звать на помощь, а подождала, когда он кончит, и спокойно произнесла:

— Тридцать баксов, мистер. Гони тридцать баксов.

Фредди выпучил глаза.

— Что?

— Трахнул проститутку — давай плати, — грубо заявила Кэрри. — Тем более что трахнул засранку. Плати, или я позову на помощь и скажу, что ты меня изнасиловал.

Он заплатил.

* * *

Кэрри не стала долго думать и на следующий же день съехала от Голди. Позвонила в театр и сказала управляющему, что не вернется. С одним-единственным чемоданом она отправилась на поиски отдельной комнаты — безуспешно. Наконец, после того как не одна квартирная хозяйка захлопнула дверь у нее перед носом, она поняла, что нужно делать. Села на городской автобус и покатила туда, где все было знакомо. Гарлем показался ей еще более зловещим, чем прежде. Но все-таки это были ее родные места. Она нашла комнату и погрузилась в спячку. У нее достаточно денег, чтобы два месяца ничего не предпринимать. Потом она примет решение.

Через полтора месяца до Кэрри дошло, что она беременна. Это был взрыв бомбы, гром среди ясного неба: ведь она считала, что никогда не сможет понести. «Ты бесплодна», — твердил Уайтджек. И вот теперь она беременна и даже не знает, кто отец ребенка. Джино Сантанджело. Фредди Лестер. Любой из них. Она не представляла, что делать и к кому обратиться.

 

Джино, 1939

Би что-то пробормотала сквозь сон и придвинулась поближе. Она спала с голым задом — так нравилось Джино. Би занимала все ту же квартиру в Виллидже. Впрочем, не обошлось без перемен. Во-первых, Джино купил весь дом и приказал расширить квартиру, так чтобы была отдельная спальня для Марко и большая кухня, где она готовила его любимые блюда. Общий вид остался прежним. Мило и уютно. А так как у Джино никогда не было настоящего дома…

Он сохранил за собой постоянную резиденцию в центре города — квартиру под самой крышей небоскреба, примерно такую, как та, в какой он жил с Синди. Пригласил дизайнера и отделал бархатом. Бывал он здесь чрезвычайно редко.

Он купил — пополам с Освальдом — административное здание недалеко от Уолл-стрит и поставил легальный бизнес на широкую ногу, в то же время не пренебрегая нелегальными способами делать деньги.

Приобрел винно-водочную компанию. Две прачечных. Грузовой парк и несколько автомобильных салонов. Все они процветали. Не так уж плохо для уличного мальчишки, который только и знал, что пинки под зад.

Каждый день он являлся в свой офис, просматривал «Уолл-стрит джорнэл», диктовал секретарше несколько писем и отбывал в «Клемми», где у него тоже был кабинет — гораздо уютнее.

У него было три лимузина для увеселительных поездок. Шестьдесят костюмов. И роскошная библиотека, где он понемногу превращался в интеллигентного человека. «Гэтсби» оставался его любимой книгой.

В его сейфе хранились неосторожные письма Освальда Дюка — постоянным напоминанием о его уязвимости и страховкой против дальнейших «мелких одолжений».

Освальд выразил ему свою признательность. Клементина — другое дело. Она отказывалась признавать тот факт, что их связь исчерпала себя. Куда только делась ее элегантная, уверенная повадка — она постоянно его преследовала. Роли переменились. Когда он познакомился с Клементиной, она была на вершине жизненного успеха, а он — желторотый юнец, алчущий всего, что она могла предложить. Теперь он наверху. И уж конечно, десять лет сексуальных услуг — достаточная плата. Почему бы ей не кивнуть грациозно головкой и не остаться доброй приятельницей?

Он положил руку на пышный белый зад Би.

— Просыпайся!

Она открыла глаза и улыбнулась. Большие белые груди будили в Джино сексуальные фантазии.

— Заколи волосы.

Она послушно встала. Джино нравилось, что она никогда не затевает споров.

Обнаженная Би прошествовала к трюмо и начала закалывать на макушке свои роскошные рыжие волосы. Джино лежал и наблюдал за ней. Потом сбросил с себя простыню и полюбовался собственной эрекцией.

Они оказались готовы в один и тот же миг.

Би заперла дверь спальни и, соблазнительно виляя бедрами, подошла к кровати. Там она опустилась на колени и, взяв его в рот, принялась медленно, методично сосать, а Джино сидел на краю кровати, глядя широко открытыми глазами в пространство перед собой.

Через пятнадцать минут он пришел в состояние полной боевой готовности. Его пальцы запутались в ее густых волосах, отыскивая и отбрасывая прочь шпильки, так что как раз в нужный момент ее роскошная рыжая грива покрыла средоточие его страсти.

Что значит точный расчет!

* * *

— Звонила Вера, — сообщил Альдо.

— Вера? Когда она вернулась?

Альдо пожал плечами.

— Не знаю, она не сказала. Просила позвонить.

Джино выругался про себя. Два года молчания означали, что все в порядке. Он дал Вере двадцать тысяч баксов и велел убираться в Аризону вместе с Паоло.

— Я не хочу его видеть, — откровенно сказал он Вере. — Никогда. Ясно тебе?

— Да, Джино.

— Забирай его в Аризону, и начинайте новую жизнь, купите себе небольшой магазинчик или что-нибудь в этом роде. Пустите корни.

— Да, Джино.

— Если захочешь написать, я не против. Но если от тебя не будет писем, я буду считать, что у вас все о'кей.

Она взяла деньги и испарилась. Ни словечка. Ни даже открытки. И вот она вернулась. Как, черт побери, это понимать?

— Поступил остаток долга от Боя. Сегодня утром — вместе с процентами.

Джино улыбнулся.

— Да что ты?

Когда он поместил объявление о вознаграждении за поимку Боя, за этим последовал телефонный звонок. Джейка видели в одном ресторанчике в Лос-Анджелесе. Выследили. Стреляли и промахнулись. Неожиданно позвонил сам Джейк. «Джино, я понимаю, что поступил как последняя сволочь. Поверь и отзови свое объявление. Я верну тебе все, до единого доллара. С процентами».

Умный парень. Джино всегда это говорил. Он дал Бою шанс.

— Ты с ума сошел? — вылупился Альдо.

— Посмотрим.

И вот теперь Джино видит, что не ошибся. Все деньги возвращены, и Бой навеки его должник. Приятно. Даже очень.

— Где остановилась Вера?

Альдо дал номер занюханной гостиницы на Ист-сайд.

Джино зажал трубку подбородком и набрал его.

* * *

Она лгала по телефону, лжет и теперь. Он научился распознавать такие вещи.

— Вера, — тихо сказал он, — неужели ты хочешь, чтобы я поверил, будто двадцать кусков растворились вместе с грязью в какой-то задрипанной химчистке?

Они вместе обедали в гриль-баре «Уолдорф Астории». Вера в поношенном голубом костюме, с реденькими прямыми волосами и отечным лицом.

Она прилежно изучала скатерть.

— Ей-Богу, Джино. Нам не повезло. Мы вложили все деньги в химчистку. Но дела пошли из рук вон плохо.

— Какие дела?

— Ну… химчистка… новое оборудование… и все такое, — невнятно ответила она, не отрывая глаз от скатерти.

Джино вздохнул. Что толку ее допрашивать? Он готов держать пари, что никакой химчисткой и не пахло. Паоло не проработал честно ни одного дня в жизни.

— Папа очень старался, — добавила она, запинаясь, и подняла на него полные мольбы глаза. — Нам бы еще немного денег — чтобы продержаться.

— Вот, значит, зачем ты пожаловала. За деньгами.

Она виновато заерзала на стуле.

— Я знала, что, если тебе хорошенько объяснить…

— Где Паоло?

— Э… — ее глаза с лопнувшими кровеносными сосудиками беспокойно заметались то в одну, то в другую сторону. — Он… э… я подумала, так будет лучше… уважая твои чувства…

— Он в городе?

Вера взяла со стола салфетку и принялась нервно комкать.

— Он изменился. Совсем другой человек. Я бы не стала тебя обманывать. И потом… помни — он твой отец.

Какого черта ему это помнить?

— Значит, он здесь?

— Ага, — Вера выхватила у официанта бокал «скотча» и в один присест осушила его. — Он хочет с тобой увидеться. Ты — его единственный сын.

Конечно. А если бы единственный сын не был богат и могуществен, захотел бы этот ублюдок с ним увидеться? Черта с два!

— Я тебя предупреждал, — устало молвил он, — что даю двадцать кусков затем, чтобы никогда больше его не видеть.

Она как будто и не слышала.

— Он уже два года не был в тюрьме. Хорошо себя ведет. Хорошо обращается со мной.

Еще бы. После того, как Джино дал ей двадцать кусков.

— Чего ты от меня хочешь?

— Чтобы ты дал папе шанс.

— Не смей произносить это слово!

— Какое?

— «Папа» и все это дерьмо. Чтобы я больше не слышал!

— Тебе никуда не деться от того факта, что он — твои папа, — твердо заявила Вера. — Я же дала ему еще один шанс. Почему ты не можешь?

Джино последовал ее примеру и тоже опрокинул в глотку бокал «скотча». Вера почувствовала слабинку.

— Я тебя никогда ни о чем не просила. Дай этому человеку шанс. Ради меня — встреться с ним.

Джино кивнул — сам не зная почему.

— О'кей — я с ним встречусь.

Ее отекшее лицо озарилось радостью.

— Я знала, что ты меня не подведешь.

— Я сказал, что встречусь с ним — это все. Это не значит, что я собираюсь обниматься и целоваться с ним и забуду старое.

Вера встала.

— Сейчас приведу его.

— Что?

— Он в вестибюле. Я знала, что ты меня не разочаруешь.

Она слиняла раньше, чем он успел ее остановить. Джино чертыхнулся про себя, провел пальцем по шраму на щеке и почувствовал, что покрывается липким потом.

Он подал знак официанту и опрокинул в себя еще бокал «скотча» — в память о последней встрече с Паоло. Когда это было? Шестнадцать, семнадцать лет назад? Давным-давно. Он был мальчишкой, но даже тогда большим мужчиной, чем его отец. Он с удовольствием припомнил, как отделал Паоло.

Джино устремил взгляд на вход в гриль-бар. В этот самый момент там возникла Вера. Не с Паоло, а с каким-то плюгавеньким старикашкой, хромым и плешивым, с редкими сальными волосами, зачесанными поперек лысины. Когда они подошли ближе, Джино понял, что это все-таки Паоло.

Но что с ним сделали годы! Его отец был крепким, жилистым мужчиной с густыми каштановыми волосами и правильными чертами лица. У стоявшего перед ним человечка была обрюзгшая физиономия пьянчужки. Неожиданно эта физиономия расползлась в улыбке. Он хлопнул Джино по плечу и сказал:

— Привет, сынок! Давненько не видались!

«Привет, сынок!» Джино не верил своим ушам. «Привет, сынок!» Да что он тут, гад, устраивает, что за спектакль?

— Паоло, — резко сказал он, дернув плечом. — Садись.

Паоло сел. Вера тоже.

— Ну, сынок, — начал Паоло.

— Никаких «сынков»! — ледяным тоном обрезал Джино.

Паоло продолжал улыбаться.

— Джино! — взвыла Вера. — Вы не должны больше ссориться!

— Ничего, ничего, я понимаю, — великодушно произнес Паоло.

Джино сверлил его жестким взглядом черных глаз.

— Что тебе нужно? Еще денег — чтобы их профукать?

— Мы обанкротились, — с достоинством ответил Паоло.

— Да? — Джино обессиленно вздохнул. — Тебе, значит, нужна работа? Ты ее получишь. Но денег ты из меня больше не вытянешь. Я тебе кое-что подберу. Но смотри — один неверный шаг — и кончено. Ясно тебе?

Паоло метнул на него злобный взгляд. Вера поспешила вмешаться.

— Он стал другим человеком. Джино, ты увидишь. Ты не пожалеешь! — она дернула Паоло за руку. — Правда, милый?

Тот пьяно лыбился.

— Ну!

Джино встал.

— Значит, договорились. Завтра вечером приводи его в «Клемми», — он подозвал официанта. — Накормите их обедом и пришлите мне счет.

— Да, сэр.

Джино покинул ресторан.

На улице он остановился и сплюнул на тротуар.

Паоло всегда вызывал у него желание плеваться.

 

Кэрри, 1939

Аборт. Дорого и опасно. И потом… Вправду ли она этого хочет?

Да.

Грязная каморка. Все ее сбережения. Старая негритянка со ржавыми шпильками. Боль и унижение. Ей в глотку льют какой-то мерзкий самогон — чтобы не орала.

Снова в своей комнате — разбитая, одинокая. Кровотечение. Потом опять ничего, кроме отчаяния. Она все еще беременна! Редкие вспышки в мозгу. Обратиться к Джино Сантанджело? Фредди Лестеру? Ни за что!

Убить себя? Возможно. Кэрри поиграла этой мыслью. Самоубийство. Крайняя мера. Всегда под рукой.

У нее осталось двадцать три доллара — и еще одно существо внутри. Нельзя просто лежать и ждать. На свете не существует прекрасных принцев, чтобы приехали за ней в Гарлем на белом коне. Она победила наркотики. Неужели теперь она сломается?

Ей всего двадцать с небольшим. Кэрри решила жить.

Медленно тянутся месяц за месяцем. Трудности с устройством на работу. У нее было несколько мест. Певичка в грязном кабаке. Официантка. Старшая официантка в дешевом клубе. Отовсюду пришлось уйти, потому что рано или поздно каждый босс давал понять, что в ее обязанности входит секс с ним.

Денег хронически не хватало, зато живот пух, как на дрожжах. Как ни странно, вместе с ребенком росли надежды на будущее. Их будущее. Она больше никогда не будет одна. Удивительное чувство! Ей удалось устроиться на постоянную работу кассира в один ресторан. На этот раз к ней никто не приставал. Беременность стала бросаться в глаза. И она назвалась миссис Браун, чтобы отпугнуть претендентов.

В ночь на семнадцатое мая тридцать девятого года Кэрри доставили в «Больницу Всех Святых» города Нью-Йорка. Здесь она в три часа ночи восемнадцать минут родила мальчика весом восемь фунтов. Роды чуть не стоили Кэрри жизни. Она назвала его Стивеном.

 

Джино, 1939

Отголоски войны в Европе сотрясали Америку. Гитлер оккупировал Польшу. Англия и Франция находились в состоянии войны с фашистской Германией. Рузвельт провозгласил нейтралитет Америки, но кто знает, что таит будущее?

Сенатор Освальд Дюк и Джино Сантанджело сели за стол, чтобы наметить пути обогащения в новой ситуации.

Освальд выдвинул предложение о покупке нескольких инструментальных и электромеханических заводов, которые в критический момент можно было бы без труда переоборудовать для производства военной техники и вооружений. Джино с ним согласился. Освальд также предложил купить завод промышленного каучука, ряд газоснабжающих станций и создать на складах по всей стране запасы кофе, сахара и консервированных продуктов. «Никогда не знаешь заранее, — сказал он. — А это — продукты массового потребления; если война будет разрастаться, они окажутся в дефиците».

Джино был согласен со всеми его предложениями. Освальд никогда еще не ошибался и обладал даром предвидения.

В канун Нового, 1939 года Джино закрыл двери «Клемми» для посторонних и закатил шикарный банкет для своих. Явились все приглашенные. Это был лучший прием года.

Только не для Джино. Для него это был худший прием за многие годы.

Произошли две вещи, которые вывели его из душевного равновесия.

Во-первых. Клементина Дюк выплеснула ему в лицо содержимое своего бокала и во всеуслышанье выкрикнула: «Убийца!»

Его так и подмывало поставить свою отметину на ее идеальной фарфоровой коже и дать ей хорошего пинка под зад. Вместо этого он вытер лицо, ухмыльнулся, показывая, что не придает этому значения, и сказал: «Миссис Дюк опять нализалась, ребята. Продолжайте веселиться».

Гости столпились вокруг него, оттеснив Клементину с белым лицом фурии. Освальд немедленно увез ее домой.

Второй неприятный инцидент был связан с Паоло. Джино устроил его на побегушках: сбегать туда, принести это, — и до сих пор все шло нормально. Но в этот вечер, заглянув за кулисы, Джино застал Паоло со спущенными штанами, обрабатывающим ошеломленную хористку.

— Что здесь происходит? — с легкой угрозой в голосе спросил Джино, стараясь не смотреть на отвислый зад отца. Девушка громко заверещала:

— Ох, мистер Сантанджело! Простите, пожалуйста! Он сказал, что если я этого не сделаю, то потеряю работу, потому что он ваш отец.

Паоло натянул штаны и поспешил смыться.

Джино внимательно посмотрел на девушку. Новенькая, еще совсем подросток. Ни одна из старой гвардии не клюнула бы на такую наживку.

— Никогда не делай того, что не хочется, — с расстановкой произнес Джино. — Никогда. Тебе ясно?

Он отправился на поиски Паоло, но так и не нашел. Внутри у него все кипело. Он излил гнев перед Би:

— Сукин сын, так его мать!

По окончании банкета они уединились в своем гнездышке; она заколола чудесные рыжие волосы на макушке и сделала то, что всегда доставляло ему наибольшее удовольствие. Это не помогло — впервые в жизни.

* * *

Джино долго лежал без сна рядом с теплым телом Би, прислушиваясь к ее сонному дыханию. Оно также действовало ему на нервы. Уснешь тут — когда творится такой бесстыжий рэкет.

Он выбрался из постели и поплелся на кухню. Открыл холодильник, положил на тарелку с верхом мороженого.

Вспомнилась Клементина: жесткий взгляд, горькие складочки возле рта и этот пьяный выкрик: «Убийца!»

Сука! С чего она взяла, будто это сойдет ей с рук? Придется поговорить с Освальдом.

Убийца! Доказательств не было. Газеты, правда, пошумели в связи с гибелью Синди. Он забросал их протестами своего адвоката. В конце концов, он — безутешный вдовец! Более того, у него железное алиби.

Шакалы. Вечно набрасываются на него по тому или иному поводу. Мало того, налоговые власти дышат в спину, так теперь еще и репортеры. Они, видите ли, жить не могут без сенсаций, а он — самый подходящий объект. Можно себе представить, как они распишут вчерашний банкет:

«Джино-ТАРАН И ЖЕНА СЕНАТОРА»

Он не наелся мороженым, так же, как Би не смогла насытить его любовью. Положил еще. Отправляя ложку за ложкой в рот, вспомнил Паоло. Как он мог позволить Вере уговорить себя дать этому вонючему ублюдку работу? Тайна, покрытая мраком. Не прошло и полутора месяцев, как этот тип прожужжал всем уши, что он — отец Джино Сантанджело: чтобы легче было трахаться. Гениально!

А где, кстати, Вера? Ее-то он пригласил на банкет. Что с ней? Джино начал тревожиться. Они уже несколько недель не виделись.

— Привет! — на кухню, с трудом продирая глаза, забрел Марко. — Можно и мне мороженого?

— Иди спать, малыш. Мама задаст тебе хорошую трепку.

— А, ничего. Она обещала купить мне в подарок бумажные шляпы и воздушные шарики. Купила?

Джино взъерошил малышу волосы.

— Да, Марко.

— Где они? Можно посмотреть?

— Нет, — твердо ответил Джино. — И говори потише, а то разбудишь маму.

— Ну пожалуйста!

— Нет. Садись, поешь мороженого и уматывай.

Мальчик подсел к столу.

Джино поставил перед ним тарелку с мороженым. Би будет в бешенстве. Вечно он балует ребенка! Да. Возможно, одной из причин, почему Джино любит здесь бывать, как раз и был Марко.

— Эй, — сказал он. — Как насчет того, чтобы завтра сходить в кино? Я много слышал о «Почтовой карете». Джон Уэйн. Ковбои с индейцами. Как ты думаешь?

— Ой, правда?

— А как же. Сходим вдвоем, только ты да я.

Мальчик просиял и продолжил набивать рот мороженым.

— Слушай, — сказал Джино. — Я сейчас оденусь и ненадолго отлучусь. Скажешь маме, что мне нужно провернуть кое-какие дела — чтобы никто не мешал. В полдень я за тобой заеду. Давай заканчивай здесь и отправляйся спать. Четыре часа утра, шуточное дело!

Он быстро оделся. Четыре или не четыре, а он сейчас же поедет к Вере, посмотрит, как она там. Давно нужно было это сделать.

Кстати, и расскажет о Паоло и той девушке. Если уж и это не подействует!..

Ничто не доставило бы ему такого удовольствия, как если бы Вера дала Паоло от ворот поворот. За это Джино готов был предоставить ей любую работу, какую пожелает. Самой Вере он ни в чем не мог отказать!

Он оделся попроще и, беззвучно насвистывая, вышел из квартиры Би в Виллидже. Под ложечкой чувствовался холодок — признак беды. Но Джино не обратил внимания. У кого не заболел бы живот после двух больших тарелок мороженого?

* * *

Гостиница, где они жили, была той еще дырой! Блошиный заповедник на Ист-сайд с покосившейся неоновой вывеской: «Имеются свободные номера». Еще бы!

В эти дни, в канун Нового года, город был наводнен приезжими. Неряшливые толстозадые тетки с большими сумками. Подвыпившие мужчины с налитыми кровью глазами.

Джино вылез из своего старенького «форда». К нему тотчас подскочила уличная проститутка.

— Хочешь развлечься, малыш?

Он, даже не взглянув, прошел в вестибюль. Портье с длинным, заостренным носом спорил с подвыпившей парочкой.

— Десять баксов, или можете выметаться.

— А, брось, Пит, — заскулила женщина. — Мы же только на часок.

Остроносый стоял на своем.

— В канун Нового года двойная плата. Не нравится — скатертью дорога!

Кавалер пошарил в кармане и швырнул на стол две мятых пятидолларовых бумажки. Портье одной рукой сгреб деньги, а другой пошарил в поисках ключа. Парочка направилась к лестнице, на которой даже не было ковровой дорожки.

— Вам чего? — Острый Нос уставился на Джино.

— У вас проживают мистер и миссис Паоло Сантанджело?

— А кто спрашивает?

Джино не удостоил его ответом. Вместо этого он вынул из бумажника двадцатку.

— Мне нужен ключ.

Острый Нос ни секунды не колебался. Он был малый не промах, когда речь шла о деньгах. Одним мановением руки он схватил купюру и отдал ключ.

— Подниметесь по лестнице, лифт не работает. Я вам ключа не давал.

Джино кивнул. Изнутри этот клоповник производил еще более гнетущее впечатление. Джино поднялся по ступенькам. Вонь такая — любого стошнит. Он не стал стучать — просто повернул ключ и вошел.

Он ожидал чего угодно, только не того, что представилось его глазам.

Вера на корточках сидела на кровати — в чем мать родила. Тусклый свет с потолка высвечивал зловещие синяки на ее бедном, исстрадавшемся теле. На руках и грудях багровели свежие рубцы. Из перебитого носа капала кровь. В руках у нее был револьвер тридцать восьмого калибра — она целилась в Паоло. При этом она истерически всхлипывала и выкрикивала: «Я… тебя… убью! На этот раз — убью!»

Паоло в одних трусах и грязной майке стоял в изножии кровати. В правой руке он держал тяжелый кожаный ремень с устрашающего вида пряжкой. В налитых кровью глазах застыл ужас.

Ни тот, ни другая не заметили Джино.

— Ублюдок! — взвизгнула Вера и нажала на спуск.

Пуля вошла Паоло аккуратно между глаз. Он сделал шаг назад и упал с выражением крайнего удивления на лице.

— Ублюдок! — снова крикнула Вера, но, прежде чем она вторично нажала на спуск, Джино в два или три прыжка преодолел расстояние до кровати, повалил ее и начал вырывать револьвер.

— Что ты делаешь, Вера?

— Джино! — она разрыдалась. — Ох, Джино… Господи!

Ему на мгновение показалось, будто это — всего лишь кошмарный сон. Сейчас он проснется и увидит рядом с собой Би — ее теплую грудь, податливые бедра.

Как случилось, что он среди ночи стоит в этой мерзкой клоаке, под ним распласталась голая Вера, а его отец на полу истекает кровью?

Если бы он вошел минутой раньше! Если бы успел остановить ее!

Паоло мертв. Не об этом ли он мечтал всю жизнь?

Джино сполз с кровати, сжимая в руках револьвер. Вера, рыдая, каталась по кровати.

Джино уставился на мешок с костями, когда-то бывший его отцом. Попытался вспомнить хоть один светлый миг, связанный с этим человеком. И не смог. Он нагнулся над Паоло — сердце не билось.

— Джино, зачем ты это сделал? — внезапно взвизгнула Вера. — Зачем ты это сделал, Джино?

— Успокойся, — тихо попросил он, лихорадочно соображая, как бы вытащить ее отсюда. — Ничего я не делал.

— Да, — зашипела она. — Это ты убил его! Вышиб из него мозги! Ты виноват, ты! — она вопила в полный голос: — Ты убил его, Джино! Ты, ты, ты!

И снова разразилась рыданиями.

Джино невидящим взглядом уперся в потолок. Что же теперь делать?

* * *

В канун Нового года Маргарет О'Шонесси и Майкл Фланнери отпраздновали свою помолвку. Он презентовал ей дешевое кольцо с поддельным изумрудом и ключ от гостиничного номера.

— Вот, я обещал — и веду тебя в гостиницу! — похвалялся он.

Подогретые пивом, они ринулись в номер.

Интерьер произвел на Маргарет гнетущее впечатление. Но когда Майкл начал снимать с нее одежду, она забыла обо всем на свете.

— Целую ночь вместе! — радовался он. — Если тебе в первый раз будет неприятно, повторим еще и еще раз.

Ей было приятно, но они все равно повторили — еще и еще, пока не упали в изнеможении на мятые простыни и начали строить планы на будущее.

Примерно в половине четвертого они уснули.

Через четверть часа в соседней комнате послышался шум. Маргарет тотчас проснулась. Ссорились двое: мужчина и женщина. Она не разбирала фраз, но время от времени до нее доносились отдельные слова: «Сука… Грязная шлюха!.. Терпеть тебя не могу!», потом все стихло.

Маргарет понадеялась, что парочка в соседнем номере угомонилась, но не тут-то было. Мужчина взвыл: «Я вышибу из тебя мозги, стерва!», послышался свист ремня.

Маргарет села на кровати. Майкл по-прежнему сладко спал.

Что делать — разбудить его? Шум стоял ужасный. Женщина орала благим матом — видно, ее истязали.

Она осторожно ткнула Майкла под ребро. Он и не подумал проснуться. Спал как убитый. Маргарет укрылась одеялом и концами подушки заткнула себе уши.

Все без толку. Женщина надрывалась все громче, и все слышнее становились звуки ударов ремнем по коже.

Маргарет твердо решила на этот раз разбудить Майкла. Это оказалось несложным делом.

— Ну, Майкл Фланнери, меня могут сто раз изнасиловать и убить, а ты и не подумаешь проснуться! — обиженно заявила она.

— В чем дело, малышка? — виновато спросил он.

— Тс-с! Слушай!

Майкл сел на кровати.

— Что?

Шум за стеной затих.

— Там, в соседней комнате, дрались и ругались — просто ужас как. Наверное…

— Я убью тебя!

Майкл подскочил на постели.

— Ублюдок! — завопила женщина в истерике. — Ублюдок!

Майкл Фланнери запутался в брюках.

— Маргарет, оставайся здесь, а я вызову полицию.

— Не оставляй меня!

Но он уже исчез за дверью.

— Господи, — забормотала Маргарет, — спаси и помилуй!

Она торопливо напяливала на себя одежду. Сроду ей не было так страшно. Ясно, что это Божья кара за блуд до свадьбы.

— Зачем ты это сделал? — взвыла женщина за стеной. — Зачем ты это сделал, Джино?

Впоследствии Маргарет О'Шонесси много раз пришлось повторять эти слова — единственные, какие она запомнила.

 

Кэрри, 1941

— Как тебя зовут, крошка? — толстяк в костюме горчичного цвета почесал у себя между ног и похотливо уставился на нее.

— Кэрри, — ответила она, стараясь не выдать свою гадливость. «Крошка»! Ей двадцать восемь лет, у нее растет сын, а этот — «крошка»! Он продолжал чесаться — словно ее и не было в комнате.

— Ладно, я беру тебя на работу. Жалованье небольшое, но у такой красивой девушки не будет проблем с чаевыми. И не только, — он подмигнул. — Все будет зависеть от тебя.

У Кэрри было сильное желание сказать: подавись ты, туша, своей вшивой работой! Но вместо этого она залебезила:

— Спасибо, мистер Уордл. Мне приступать сегодня же?

Он на мгновение забыл про зуд в паху и погладил ее по плечу.

— Да, моя прелесть. Очень хорошо. Надень что-нибудь, чтобы было видно твои хорошенькие грудки.

Она вышла из его зачуханного кабинета, прошла через заплеванный зал для танцев и села на автобус до дома.

Дом.

Всего одна комната для нее и Стивена в меблирашках в центре Гарлема.

Дом.

Без ванной. Крысы бегают по ночам. Сырые стены.

И все-таки дом. Ей два года как-то удавалось сводить концы с концами.

Это было нелегко. После тяжелых родов она чувствовала себя совсем обессиленной. Но отлежаться не удалось. Две недели в больнице — и она снова очутилась на улице — с жалкой мелочью от благотворительного фонда и грудным младенцем на руках. Кэрри нашла Стивену няню и заступила на свое прежнее место кассира в ресторане. Это длилось недолго. Теперь, когда ее фигура вернулась в норму, у босса появились определенные идеи. Это был пожилой человек с костлявыми желтыми руками, внушавшими ей непобедимое отвращение, и женой, следившей за ним не хуже ястреба. Однажды он затащил ее в заднюю комнатку и всю ощупал своими желтыми руками. В тот же день она потребовала расчет.

Два года скитаний с одного места на другое. Всюду хозяин, всюду одна и та же история. И что только в ней было такого, что заставляло мужчин с такой силой желать ее? Или это цвет кожи делал ее доступной в их глазах? Кэрри не могла понять. Она гладко зачесывала назад волосы, не пользовалась косметикой, бедненько одевалась. Ничего не помогало.

И наконец Кэрри пришло в голову, что она ведет себя, как последняя идиотка. Если мужчины так сильно ее хотят, пусть платят за это. Одна ночь проститутки принесет ей больше денег, чем ее недельное жалованье.

Но как себя заставить? Снова перестать быть личностью — только вещью, куском мяса?..

Раньше ей помогали наркотики.

Теперь это исключено. У нее растет сын, и уж если ему суждено иметь мать-проститутку, то, по крайней мере, она избавит его от матери-наркоманки.

Оставалась последняя возможность — поступить жиголеттой в «Фан Палас». Во-первых, ее устраивала работа в ночные часы — значит, днем она могла посвящать себя Стивену. Во-вторых, днем можно было устроиться только уборщицей либо служанкой к какой-нибудь белой неряхе.

Конечно, она снова становится объектом домогательств со стороны мужчин, но что с того? Отшивать их на переполненной танцплощадке легче, чем в каком-нибудь укромном уголке.

Бойкая мексиканка Сюзита учила:

— Если он слишком близко прижимается, дай ему коленкой в пах! Раз-два — вот так! Живо отскочит.

Кэрри убедилась в ее правоте. Молниеносное движение коленкой оказалось эффективнее сотни «нет».

Сюзита подрабатывала на стороне. Если клиент не внушал ей отвращения, она оказывала «дополнительные услуги».

— По крайней мере, я могу выбирать, — делилась она с Кэрри. — Почему бы и тебе не делать то же самое? Лишние деньги не помешают. Тем более, это легкие деньги. Пойдешь только с тем, с кем захочешь.

Кэрри покачала головой.

Сюзита хмыкнула:

— Ты еще передумаешь.

Через три недели после этого разговора Стивен подцепил какую-то непонятную вирусную инфекцию. За одну ночь из крепкого двухлетнего малыша он превратился в скелетик. Кэрри забегала по врачам, но никто не мог поставить точный диагноз.

По прошествии нескольких недель ей предложили поместить ребенка в клинику на обследование. Кэрри дошла до ручки. Раньше ей как-то удавалось сводить концы с концами. Теперь на нее посыпались счета, счета, счета. Честной жиголетте они оказались не по карману.

Предложение Сюзиты оставалось в силе. Она повела Кэрри в отель и представила портье.

— Тебе понравится, Кэрри. Это не такая уж плохая работа. Много-много денег.

Кэрри с отсутствующим видом кивнула.

В тот вечер она особенно тщательно нарядилась. Даже мистер Уордл не остался равнодушным.

— Я бы и сам не прочь станцевать с тобой, куколка!

Она пожала плечами. Если и приниматься за старое, то на своих условиях. Она будет выбирать, как Сюзита.

В тот вечер, однако, выбирать особенно было не из кого. В конце концов она остановилась на смешном коротышке в очках, непостижимым образом державшихся на кончике носа.

— Как насчет того, чтобы прогуляться в отель? — спросила она, когда они ступили на круг и отдались томному танго. — Здесь совсем недалеко.

Он притворился, будто не слышит, но еле заметный нервный тик свидетельствовал об обратном. Еще пара танцев — и он отважился спросить:

— Сколько?

Кэрри представила стопку счетов и выпалила:

— Двадцать пять.

— Да, — выдохнул он.

Коротышка подождал ее после танцев. Кэрри смертельно хотелось убежать, оставив его стоять — в этих дурацких очках. Или одурманить себя чем-нибудь… Они молча направились в отель. Портье подмигнул и спросил десять долларов. Коротышка не стал спорить. Служащий протянул Кэрри ключ и вновь подмигнул. Не забыть дать ему пять долларов чаевых.

В комнате было почти светло — напротив то и дело вспыхивала неоновая вывеска. На узкой кровати — грязное покрывало. Ковер с дыркой.

Оба были неимоверно смущены. Кэрри собралась с духом и потребовала деньги. Он протянул пятнадцать долларов.

— Двадцать пять, — быстро сказала она.

— Но я уже отдал десять за комнату.

— Двадцать пять или никаких…

Он достал еще десятку. Кэрри стянула через голову платье, расстегнула бюстгальтер, стащила трусики.

Он отвернулся и снял брюки. Она легла. Как в старые времена. Он осторожно взобрался на нее. У него оказался такой крошечный пенис, что она почти не почувствовала. Пять минут — и все кончено. Коротышка оделся и был таков.

Кэрри лежала на спине и смотрела в потолок. Все сначала. Памятный день седьмого декабря. В этот день японцы бомбили Пирл-Харбор. На другое утро Америка объявила войну Японии.

Америка объявила войну, а Кэрри вновь стала проституткой.

* * *

Эту работу она досконально знала изнутри. Всей душой ненавидя ее, тем не менее Кэрри действовала в высшей степени профессионально. И, как когда-то, к ней потянулись клиенты. Кто был с ней однажды, уже не хотел никого другого.

Сюзита была в восторге.

— Ну, ты шустрячка! Уважаю!

Владелец «Фан-Паласа» мистер Уордл не был в восторге. Однажды вечером он зазвал Кэрри в свой грязный кабинет и сказал:

— Ты используешь мою территорию для своих штучек. Ладно. Я хочу свою долю.

— Возьми свою работу и подавись.

— Ты уволена, детка.

— Я сама увольняюсь. Немедленно.

Стивен начал поправляться. Ему было вредно оставаться в их тесной, сырой конуре. Он нуждался в чистом, сухом помещении с небольшой террасой, где можно было бы дышать свежим воздухом. Кэрри предложила Сюзите снять квартиру на двоих и открыть свое дело. Та согласилась. Через несколько дней Кэрри нашла подходящее помещение в районе Тридцатых. Здесь был отдельный уголок для Стивена. Она нашла ему няню — шестнадцатилетнюю чернокожую девушку.

Город кишел солдатами, матросами, офицерами — и всем хотелось развлечься. Большинство дожидалось отправки в Европу и жаждало хорошенько кутнуть напоследок. Война — идеальное время для подобного бизнеса. Деньги сыпались, как из ведра. Вскоре к ним присоединилась еще одна девушка, высокая, рыжеволосая Силвер.

По прошествии некоторого времени у них был один из известнейших публичных домов в городе.

 

Джино, 1947

— Все взяли, Сантанджело? — спросил надзиратель.

— Да. Все.

— Тогда до свидания.

Да. До свидания. Кому угодно хватит под завязку — семь лет тюрьмы за преступление, которого не совершал. Семь лет унылого, монотонного существования. Скверная пища. Никаких женщин. Только садисты-охранники да тюремные бунты. И некуда приложить свою энергию и способности.

Джино потрогал шрам на щеке и двинулся на выход.

Надзиратель был тот еще сукин сын. Он прекрасно знал, что к воротам тюрьмы саранчой слетится пресса, но отказался выпустить Джино под покровом ночи. Сволочь.

Но Джино стерпит. Справится с ситуацией. Тюрьма не сломала его. Здесь выживают сильнейшие, а он оказался сильнее всех.

Он твердым шагом, с высоко поднятой головой шел к воротам. Однако у него похолодело внутри, и дико хотелось кое с кем поквитаться. Например, с чертовой сучкой Маргарет О'Шонесси, этой писклей, хлопающей дурными круглыми глазками. Главная свидетельница обвинения на знаменитом процессе Сантанджело.

«СЫН УБИВАЕТ ОТЦА!»— кричали заголовки. Пресса осудила его еще до того, как успел остыть труп Паоло. Семь долгих лет у него в ушах стоял писк Маргарет О'Шонесси: «Я слышала, женщина кричала: «Джино, зачем ты это сделал?»

И эта идиотка Вера. К тому времени, как приехали полицейские, она полностью уверила себя в том, что это он, Джино, спустил курок. Невероятно!

Все правильно. Когда по вызову Майкла Фланнери явились копы, он стоял над мертвым телом отца, сжимая в руке орудие убийства. Правда и то, что вначале он не рассказал все как есть, а по какой-то непонятной причине старался выгородить Веру. Однако постепенно сменил тактику и дал правдивое описание происшедшего. Никто не поверил — ни один человек! Его задолго до суда признали закоренелым убийцей, киллером. Кто же еще мог покуситься на жизнь родного отца?

Он нанял адвокатов — целую кучу высокооплачиваемых мерзавцев. Они соглашались — за бешеные деньги — взять на себя его защиту, но ни за что не соглашались верить. А это важнее всего.

Друзья стушевались. Дюки смылись в Южную Америку, дав указание уполномоченным немедленно порвать все деловые связи с Джино Сантанджело. Это его как раз устраивало. Он, в свою очередь, проинструктировал своих представителей выкупить долю Освальда Дюка. Потребовались огромные суммы наличными, пришлось продать часть имущества, но он на это пошел.

* * *

Коста любовно посмотрел на жену. В свои тридцать девять лет из веснушчатой девушки Дженнифер превратилась в интересную матрону. Она была на несколько месяцев старше мужа, а на вид ей можно было дать и того больше. Она излучала доброту и душевное тепло.

Коста ни разу не пожалел, что женился на ней, даже невзирая на отсутствие детей — это печалило обоих.

— Мы отвезли его домой, — ответил он на вопрос Дженнифер. — Конечно, репортеры лезли во все щели, но он не обращал на них внимания.

Работа Косте нравилась. С тех пор, как он приехал в Нью-Йорк, чтобы иметь возможность защищать Джино, он только однажды взял неделю отпуска — слетать в Сан-Франциско, объявить отцу, что он остается на востоке и открывает собственную практику. Франклин Зеннокотти пришел в бешенство.

— Твой дом — здесь, — бушевал он. — Со временем к тебе перейдет вся моя фирма. Чего тебе не хватает?

Косте ужасно не хотелось быть неблагодарным, но он больше всего нуждался в самоутверждении. Кроме того, он чувствовал себя ответственным за судьбу Джино. Дело нужно было довести до конца. То, как на него набросилась пресса, было ужасно. Джино-Таран Сантанджело. Главарь банды. Закоренелый преступник. Даже после признания Веры газеты вовсю намекали, что она подкуплена. На самом деле Коста не истратил на подкуп ни единого цента. Однако все эти годы не давал ей проходу, умоляя сказать правду.

Он также взял на себя деловую часть, все крупные сделки. В его уверенных руках легальный бизнес Джино процветал. Правда, он отказался иметь дело с теневой стороной его бизнеса, оставив «Клемми», рэкет и казино на попечение Альдо. А когда Альдо призвали в действующую армию и отправили за океан, этим, с согласия Джино, занялся Энцо Боннатти.

— Мне повезло, — говаривал Джино, сидя в тюрьме. — По крайней мере я знаю, что о моих делах есть кому позаботиться. А когда выйду, снова приберу все к рукам.

Через год клуб прикрыли — постарался отдел по борьбе с наркотиками. Боннатти прислал Джино свои извинения. Тот был взбешен, но что он мог поделать?

Примерно в это же время с войны в Европе вернулся Альдо. Он прострелил себе ногу, чтобы избежать участия в дальнейших боевых действиях.

— И знаешь, что я тебе скажу, — похвастался он во время свидания. — Оно того стоило! Теперь я вшивый герой!

Косту не тронули из-за обострения астмы, а Энцо решил проблему при помощи кругленькой суммы, которую он знал, кому дать. «У меня плоскостопие», — отвечал он, если его об этом спрашивали. Однако желающих было немного.

— Би тоже была среди встречающих? — спросила Дженнифер.

— Разодетая в пух и прах и счастливая, словно жаворонок.

— Еще бы! Эта женщина — святая. Ждать все эти годы — а ведь он ей даже не муж!

Коста не мог не усмехнуться.

— Ну, я бы не стал причислять к лику святых Би.

* * *

— У тебя задница растолстела.

— Да что ты?

— Точно.

— Ты так говоришь, потому что давно ее не видел.

— Это ты так думаешь.

Он ухватил ее за пышные ягодицы и перевернул на живот.

— Джино! Опять?

Он что-то буркнул и вошел в нее сзади.

Приподняв ее массивный белый зад, он начал делать мощные толчки. Взад-вперед — точно насос. Это уже третий раз, но наслаждение оказалось ничуть не менее острым.

Они весь вечер провалялись в постели, одни в квартире, только телефон трещал не умолкая, так что Джино не выдержал и отключил его.

— Слушай, — сказал он, когда все было кончено. — Может, нам стоило бы подумать о том, чтобы пожениться?

Би не ответила.

— Эй! — окликнул он. — Где охи, ахи и вопли: «Ох, Джино, я всегда об этом мечтала!»

Би разлепила губы.

— Я всегда об этом мечтала. Сам знаешь.

— Ну, так и в чем проблема?

— В любви.

— В любви?

— Да. Я тебя люблю, а ты меня нет.

— Брось, детка. Я только что трахнул тебя три раза подряд. Если это не любовь, тогда что она вообще такое?

Женщина вздохнула.

— Ты не понимаешь. Трахаться — еще не значит любить.

— Слушай. Мы уже не один год вместе. Я даю тебе все, что ты хочешь, верно?

— Да, конечно, но…

— Я отправил Марко в лучшую школу. Он стал парень что надо. Единственное, чего ему не хватает, это братишки или сестрички. Ты следишь за моей мыслью?

— Ты хочешь, чтобы мы поженились и завели детей?

Он соскочил с кровати и возбужденно забегал по комнате.

— Точно! Почему бы и нет? Мы не становимся моложе — ни ты, ни я. В тюрьме я много об этом думал. У нас будут вот такие дети!

Би приподнялась на локте и широко улыбнулась.

— Да.

— Ну конечно же, да! Я их прямо-таки вижу! Симпатяжки с рыжими гривами и толстыми задницами.

Она рассмеялась.

— У тебя еще могут быть дети? Еще не поздно?

— Мне тридцать два года. Стоит перестать предохраняться, и я начну рожать, как крольчиха.

Теперь они оба смеялись.

— Сделаем все, как положено, — объявил Джино. — Завтра отправимся к Тиффани, и я куплю тебе кольцо с самым большим бриллиантом. Отпразднуем помолвку. Хочешь? И как только ты забеременеешь, поженимся.

Би надулась.

— Ты хочешь сказать, что сначала я должна забеременеть?

— Да. Но это я тебе обещаю. Поработаю на славу. Нас ждет море удовольствия!

* * *

На другой день Джино заявился в свой офис, прямо-таки лучась энергией. У него было такое замечательное настроение, что он даже улыбнулся и помахал рукой представителям прессы, караулившим возле дома и перед входом в административное здание.

Накануне позвонил Коста и сказал, что у Франклина инфаркт.

— Я лечу на Побережье.

— Не волнуйся. Сам справлюсь.

Мисс Марчмонт, исключительно толковая секретарша Косты, принесла необходимые папки. Он правильно поступил, отделавшись от Дюков. Все дела, которые они когда-то начали вместе, шли весьма удачно.

Вообще-то он чувствовал себя не совсем уютно, торча в кабинете, куда то и дело забегала одна из семнадцати секретарш. Система Косты работала, как часы. Каждое дело вел отдельный исполнитель. Сам Коста осуществлял общее руководство.

Семь лет тюрьмы, подумал Джино, и я богаче, чем был. Вот чудеса!

Его немного смущало кислое выражение лица мисс Марчмонт.

— Уф! — отдувался он после двух часов работы с документацией. — Вроде бы все посмотрел, что нужно. Если понадоблюсь, я в «Риккардди».

И сбежал. Он не создан для высиживания в офисе. И потом, он не мог дождаться встречи с Альдо.

Верный шофер и телохранитель Ред довез его до ресторана. Все эти годы Ред работал на Боннатти, но как только узнал об освобождении Джино, попросился на старую работу. Он был классным водителем. Шесть кварталов — и он оторвался от «хвоста» — преследующих Джино репортеров.

— Молодчага! — похвалил шеф.

— Терпеть не могу этих стервятников! Только и делают, что катят бочку на честных людей.

— Ага, — согласился Джино и сделал в уме зарубку: выяснить, сколько Ред получает, и подумать о премиальных.

«Риккадди» был маленьким итальянским ресторанчиком, втиснутым между химчисткой и конторой гробовщика. Альдо купил Барбаре это помещение в сорок пятом. Прекрасное поле для приложения талантов. Барбара готовила и пекла, а ее брат работал за стойкой. Джино был здесь впервые.

Альдо встретил его у дверей. Они обнялись и расчувствовались. Выскочила Барбара — вся в слезах.

— Джино! Как хорошо, что ты вернулся, просто замечательно!

Его ввели в ресторан. Кругом были друзья и знакомые — они стоя, широко улыбаясь, приветствовали Джино. Энцо Боннатти. Дженнифер. Би. И Марко, красивый семнадцатилетний парнишка.

— Иисусе Христе! Что творится?

— Ничего-ничего, — пробормотала Барбара.

На стене красовался плакат: «Добро пожаловать, Джино!»

Он был счастлив и страшно смущен. Переходил от одного к другому, пожимал руки, целовался и пил вино под льющиеся из радиолы звуки итальянской оперы. Наконец он отвел Би в уголок:

— Почему не предупредила?

Она только улыбнулась и стиснула его руку.

Четверо ребятишек Альдо и Барбары носились по залу, обслуживая столики. Все они были крестниками Джино — славные сорванцы! Барбара держала их в ежовых рукавицах. Подавалось фирменное блюдо — спагетти с мясными фрикадельками.

Джино сидел за одним столиком с Энцо, Альдо и еще несколькими друзьями. Он почмокал губами.

— Барбара, ты лучшая в мире повариха.

Никто не спорил.

Позднее мужчины закурили сигары и заговорили о делах. Это была их общая забота. Конечно, все семь лет Джино был в курсе: тюремный телеграф давал ему больше информации, чем «Санди Нью-Йорк Таймс». Но все равно приятно было вновь находиться у руля, знать, что другие прислушиваются к твоему мнению.

Энцо и Альдо только что вернулись со съезда в Гаване, где председательствовал недавно вышедший на волю Счастливчик Лючано и где собрались крупнейшие руководители нелегального бизнеса со всех Соединенных Штатов. Шла речь о сотрудничестве, о том, чтобы положить конец многолетним распрям, соперничеству и вендетте, которая приводила к ненужной огласке.

— Ты бы посмотрел на Розового Банана! — сказал Альдо. — На нем было навешано бриллиантов побольше, чем на витрине ювелирного магазина.

Пинки Кассари, по кличке Розовый Банан, ныне заправлял в Филадельфии — король наркодельцов, проституток и наемных убийц.

Джино не проявил особого интереса. Разговор перешел на другие темы. Мало-помалу компания распалась.

Джино отбыл в девять часов, сытый и довольный. Разговор оказался исключительно полезным, а Альдо с Энцо прекрасно присмотрели за бизнесом, пока его не было. Он унес с собой несколько мешков денег — более трехсот тысяч долларов — и знал, что ближайшее будущее сулит новые поступления.

Би нежно льнула к нему.

— Как я рада, что ты вернулся, Джино!

Он и сам был рад.

 

Четверг, 14 июля 1977 Г

Стивен обвязал Лаки под мышками и, сцепив руки, подставил их так, чтобы она, встав на импровизированную ступеньку, могла дотянуться до открытого люка наверху лифта. Она все время ныла.

— Господи! Помогите! Я вам все-таки не акробатка!

Стивен подтолкнул ее. Скрючившись над ним, она взвыла:

— Ой, я боюсь!

— Не беспокойтесь! — раздалось сверху. Спустившись до их уровня, механик проверил крепость веревки и крикнул вверх:

— Тащи ее, Джордж!

Джордж послушался. И Лаки, словно марионетку, подняли аж на сорок седьмой этаж. Там Джордж с двумя помощниками уставились на нее.

— Уф! — выдохнула она. — Сделайте одолжение, снимите с меня эти веревки.

Они сняли.

— У кого-нибудь есть попить? — спросила она.

Один из механиков указал на ближайший фонтанчик с питьевой водой. Она наклонилась и выдула целых три бумажных стаканчика тепловатой воды. Затем окинула взглядом освещенный свечами холл.

— Света еще нет?

Ее не слушали: механики были заняты освобождением Стивена. Лаки взяла свечу и направилась в дамский туалет. Там она поставила свечу на умывальник и посмотрела на себя в зеркало.

— Ну и лахудра!

Она сполоснула лицо. Боже, как приятно!

Теперь ей хотелось только одного: скорее добраться домой, принять ванну и отсыпаться — никак не меньше недели!

* * *

Дарио застыл на месте. Кто-то пытался проникнуть в его квартиру. Он перестал накручивать диск и ощупью поискал оружие. Наткнувшись на массивную бронзовую статуэтку, он схватил ее и притаился за дверью.

— Кто там? — спросил он грозно.

Царапанье не прекратилось.

Дарио замахнулся.

Дверь вдруг резко распахнулась. Но не успел он нанести удар, как кто-то схватил его, опрокинул и пригвоздил к полу. Рядом грохнулась бесполезная статуэтка.

— Какого… — начал Дарио, но почувствовал холодок от уткнувшегося ему в переносицу пистолетного дула и умолк. Кто-то целился в него.

Он снова пленник в своей квартире.

* * *

После того как доктор Митчелл позаботился об ушах Кэрри и дал ей успокоительное, Эллиот отвез ее домой.

Они с трудом поднялись на свой семнадцатый этаж, сопровождаемые мальчишкой с фонариком, который подрабатывал, помогая жильцам. Доллар за подъем. «Свободное предпринимательство», — пошутил Эллиот и дал ему пятерку.

Начало действовать успокоительное. Кэрри почувствовала сонливость.

— Нужно позвонить Стивену, — пробормотала она.

— Забудь пока о Стивене, — резко возразил Эллиот. — Марш в постель.

У Кэрри не было сил спорить.

* * *

Джино не мог уснуть. Дурацкий инцидент с фотографом и идиоткой-стюардессой выбил его из колеи.

Ничего себе — врываются среди ночи и начинают щелкать. Что стало с правом на неприкосновенность личности? И вообще правами человека?

Он изо всех сил старался снова забыться сном, но в мозгу лихорадочно метались мысли о Лаки, Дарио и старом друге Косте. Соскучился он по ним всем! Особенно по Лаки, своей красавице-дочке. Особенно по дикарке Лаки!

Семь лет — солидный срок. Чересчур даже большой.

Наконец он уснул.

* * *

Лаки вышла из дамской комнаты как раз в тот момент, когда Стивена доставили на сорок седьмой этаж.

Когда спасители сняли с него веревки, он благодарно похлопал их по спине и выразил свою признательность.

Лаки так и вылупилась на него. Он состоит в лиге О. Дж. Симпсона, это сразу бросается в глаза. Даже в тусклом, мерцающем свете свечей.

— Привет! — воскликнула она. — Рада вас видеть!

Стивен был ничуть не меньше удивлен. Куда делась воображаемая полная блондинка с выступающими зубами? Перед ним стояла стройная молодая женщина с шапкой буйных черных кудрей и строгими глазами. Весьма соблазнительная, надо признаться.

Он усмехнулся.

— Я же говорил, все будет в порядке.

— Да уж.

— Вы совсем не такая, как я представлял.

— Вы тоже. Эй, как нам отсюда выбраться?

— Валяйте по пожарной лестнице.

Стивен повернулся к Джорджу.

— Отсюда можно спуститься только пешком?

— Конечно — если у вас нет желания вылететь в окошко.

— Спасибо, ребята. Я высоко ценю вашу помощь.

Джордж пожевал нижнюю губу.

— Как высоко?

— Очень высоко. Правда.

— Дайте им денег, — прошипела Лаки. — И пошли отсюда.

— О! — Стивен порылся в заднем кармане и достал десять долларов. — Выпейте за мое здоровье.

Джордж принял банкноту и с отвращением протянул механику.

— Десять баксов за хлопоты. Этого хватит на две бутылки пива — на четверых!

Лаки быстро открыла сумочку и выудила две по пятьдесят.

— Вот, парни, — она схватила Стивена за руку. — Шевелитесь, ради всего святого!

Когда за ними захлопнулась дверь запасного выхода, Стивен остановился и буркнул:

— Вы меня удивляете.

— То есть?

— Дать столько денег. Им и так платят за работу. Они не заслуживали и той десятки.

— Бросьте вы — заслуживали, не заслуживали. Эти люди нас спасли, вытащили из той черной дыры — настоящая Калькутта. Я бы ничего для них не пожалела.

— Десятки достаточно, — упрямо твердил Стивен.

— Совершенно смехотворная сумма. Просто оскорбление.

Он уставился на девушку. Соблазнительная или нет, но она все так же несносна.

— Ну? — потребовала Лаки. — Мы собираемся спускаться или подеремся прямо тут?

— Вы можете делать все что угодно. Слава Богу, мы не сиамские близнецы.

Лаки хмыкнула. Один из интереснейших мужчин, каких она видела. Но упрям, как осел.

— Отлично. В таком случае до свидания.

Она повесила сумочку через плечо и начала спускаться.

Стивен стоял на бетонной площадке. Сквозь зарешеченные окошки пробивался тусклый утренний свет.

— Да, кстати, — крикнула Лаки. — У вас расстегнута ширинка.

Стивен глянул — точно! Вот язва!

* * *

Дарио не смел пошевелиться. Он по-прежнему чувствовал кожей дуло пистолета и боялся пукнуть от страха.

— Ты кто такой? — послышался чей-то голос.

Кто он такой! Да что происходит?

— Я — Дарио Сантанджело.

— Докажи! — однако его противник немного ослабил хватку. Вместо дула в лоб Дарио уперся луч фонарика. — Предъяви доказательства!

Доказать? Но как?

— Я… Я здесь живу, — ему вдруг пришло в голову, что это может быть частью заговора. Как только они убедятся…

Нет уж, это слишком! Если ему суждено погибнуть, так тому и быть. Он с яростным ревом вскочил на ноги.

* * *

Кэрри забылась тяжелым, наркотическим сном. Ее всю ночь преследовали кошмары, и утром она проснулась вся в холодном поту.

Эллиот спал в отдельной спальне через холл.

Она хотела включить настольную лампу, но убедилась, что электричества все еще нет. Болели мочки ушей. Ныла каждая косточка.

Кэрри надела халат и пошлепала на кухню. Там возле плиты стояли часы на батарейках. Шесть сорок пять. Она открыла холодильник и налила себе тепловатого апельсинового сока. Цивилизация! Даже нельзя поджарить парочку тостов!

Интересно, еще слишком рано звонить Стивену? Как правило, она делала это каждое утро в половине девятого. Можно ли сделать исключение?

И что она ему скажет? Поведает о вчерашнем приключении? Он упадет в обморок. В каком-то смысле Стивен еще консервативнее Эллиота.

Боль в левой руке. Когда она впервые пожаловалась несколько месяцев назад, доктор Митчелл сказал, что это артрит. «Ничего не поделаешь, миссис Беркли, вы уже не желторотый цыпленочек».

Спасибо, доктор Митчелл. Ей шестьдесят четыре года, а выглядит она на сорок восемь. И никогда не думала о себе как о пожилой женщине.

Артрит! Может, так и начинается старость? Старушка, которая не может ни согнуться, ни разогнуться…

Журнал «Вог» также не считал ее старухой. Недавно они отдали целую полосу под ее фотопортрет. Надпись под фотографией гласила: «Шестьдесят с хвостиком — и по-прежнему в расцвете сил». А статья начиналась так: «Миссис Эллиот Беркли, обладательница редкой, экзотической красоты и одна из самых гостеприимных хозяек нашего времени…»

Кэрри заметила, что рука, держащая стакан с соком, дрожит. Она поставила стакан и пошла бродить по своей «оригинально и с большим вкусом обставленной десятикомнатной квартире».

Может, снова лечь спать? Нет, она ни за что не уснет.

Когда шантажист нанесет следующий удар? До тех пор она будет трястись от страха.

* * *

К девяти часам утра Джино принял душ, оделся и был готов убираться к чертям из Филадельфии. Он провел с Костой краткую беседу по телефону. Пусть Коста ждет его в «Пьере».

Управляющий отелем принес ему свои извинения.

— Мистер Сантанджело, мне бесконечно жаль, что так вышло. Лимузин к вашим услугам. Могу я еще что-нибудь для вас сделать?

Он прошел вперед к вращающейся двери. Снаружи уже поджидала свора репортеров и фотографов.

— Черт! — ругнулся Джино. — Это еще что такое?

— Вы — сенсация, мистер Сантанджело, — извиняющимся тоном объяснил управляющий, провожая почетного гостя к машине.

Джино, насколько мог, закрыл лицо руками.

— Короткое замыкание в Нью-Йорке — вот это сенсация. Или Джеки Онассис. А я — просто старый человек, который хочет мирно доживать свои дни у себя на родине.

Но, конечно, никто не поверил.

 

Кэрри, 1943

В тот день Кэрри исполнилось тридцать лет.

Сюзита, Силвер и еще две девушки испекли грандиозный торт с тридцатью зажженными свечами. Кэрри хотелось плакать. Это был первый в ее жизни торт по случаю дня рождения.

Маленький Стивен путался у всех под ногами в своем белом шелковом костюмчике. Девушки не сердились, а, наоборот, старались приласкать его или сказать что-нибудь приятное. «Ну, разве он не прелестнейший малыш в мире?»

Он и вправду был прелестен: молочно-шоколадная кожа, черные курчавые волосы, курносый нос и огромные зеленые глаза. Кэрри с нежностью посмотрела на ребенка. Стивен придал ее жизни смысл, и она твердо решила, что у него будет все самое лучшее.

Их заведение находилось под защитой. Каждую неделю они отдавали сборщику львиную долю выручки. Когда два года назад вежливый молодой человек сделал ей такое предложение, Сюзита надоумила Кэрри не заедаться с мафией. И хотя первым ее побуждением было послать его подальше, она последовала совету.

— Давай! — Сюзита водрузила Стивена на стол рядом с тортом. — Спой мамочке «С днем рождения», будь хорошим мальчиком.

Одна из девушек щелкнула фотокамерой. Стивен улыбнулся, демонстрируя недостающие молочные зубы, и шепеляво затянул песенку.

На глазах у Кэрри выступили слезы. Она в который раз благословила судьбу за то, что не знает отца ребенка. Зато он полностью принадлежит ей одной.

* * *

Бернард Даймс сидел в полутемном зале и наблюдал за актерами. Репетиции нового шоу шли полным ходом.

Режиссер объявил десятиминутный перерыв и подошел к Бернарду. Они обменялись впечатлениями относительно костюмов и игры актеров, а заодно обсудили кое-какие подробности предстоящих гастролей в Филадельфии.

— Да, кстати, — вспомнил режиссер, — вчера у меня было презабавное приключение.

— Что такое? — вежливо поинтересовался Бернард.

— Черт! Даже не знаю, как тебе сказать.

Бернард отхлебнул кофе из тонкого бумажного стаканчика.

— А впрочем, что тут такого, — продолжал его приятель. — Ты и так знаешь о моих грешках.

Бернард Даймс улыбнулся. Да уж. Кто не знает о грешках режиссера?

— Я поехал в бордель на Тридцать шестой улице. Мне там очень хвалили одну темпераментную — просто огонь — мексиканочку. Она как раз специализируется по тому виду спорта, который мне по душе. И угадай, кто хозяйка борделя?

— Кто?

— Та чернокожая девочка, которая несколько лет назад работала у нас хористкой. Она вдруг сбежала. Жила вместе с Голди. Помнишь?

— Кэрри? — у Бернарда заныло под ложечкой.

— Вот-вот! Кэрри. Я ей говорю: какого черта такая славная девчушка делает в таком месте? И знаешь, что? Она сделала вид, будто не узнает меня. Как тебе нравится?

— Ну, а как мексиканочка? — нарочито безразличным тоном спросил Бернард.

— Прямо дикая кошка! А что? Кажется, это не в твоем вкусе.

— У меня есть знакомый денежный туз, которого можно расколоть на кругленькую сумму, если я смогу организовать для него подходящее развлечение.

— Правда? Кто же?

— Оставь мне финансовую сторону. Просто запиши адресок.

Режиссер бросил на него проницательный взгляд, но тем не менее выполнил просьбу. Бернард опустил карточку в карман и не прикасался к ней до самого возвращения домой. Там он внимательно прочитал и запомнил адрес, решив, что никогда им не воспользуется.

Все эти годы он не мог забыть Кэрри.

От Голди они не добились толку.

— Понятия не имею, почему она сбежала. Мы провели чудесный вечер с моим парнем и его красавчиком другом. Нет, она девушка со странностями.

Да. Странная. Не такая, как все.

Бернард решился. Сел в свой автомобиль и поехал на Тридцать шестую улицу. Припарковался недалеко от нужного дома и стал наблюдать. Бежали минуты. Шли часы. В дом входили и выходили из него разные люди. В основном мужчины — неиссякаемым потоком.

Он до рассвета находился на своем наблюдательном посту — пока не заболела шея и не заныло все тело. Только тогда он медленно поехал домой.

* * *

Уроки Флоренс Уильямс и мадам Мей не прошли даром.

Мадам должна быть доброжелательной, но строгой. Смотреть на мужчин как на самых дорогих гостей. Знать их вкусы и привычки, любимую марку сигар или сигарет, любимые напитки и излюбленные сексуальные фантазии. Должна уметь порекомендовать подходящую девушку. Встречать клиентов с распростертыми объятиями.

Мадам не спит с клиентами, разве что в виде одолжения. Трахнуть мадам — все равно что отхватить престижный столик в дорогом ресторане.

Сюзита ничего не имела против того, чтобы Кэрри взяла бразды правления в свои руки.

— Так даже лучше. Тебе — заботы, мне — развлечения.

Кэрри постаралась поставить дело на профессиональную основу. Ее девушки были чистоплотны, старше шестнадцати лет и преданы работе — это явилось одной из причин, почему заведение скоро завоевало отличную репутацию.

После первого столкновения с полицией Кэрри научилась откупаться, и больше ее не беспокоили. Казалось, мир держится на взятках. Она выплачивала огромные суммы полицейским и рэкетирам, но оставалось тоже порядочно. Кэрри сняла еще одну маленькую квартирку в том же доме и поселила там Стивена с няней. Чем дальше он будет от ее работы, тем лучше.

Каждое утро в двенадцать часов она брала его на прогулку. Он сидел в удобной легкой коляске, свежий, как бутончик. Они прогуливались по Пятой авеню, рассматривали витрины магазинов. Стивен любил эти вылазки, и она никогда их не пропускала. В конце концов, в нем — смысл ее жизни.

* * *

Бернард Даймс пристрастился проводить время в машине неподалеку от здания на Тридцать шестой улице. Он сам не знал, зачем ему это нужно, но не мог бросить. Хватался за любую возможность. Утром перед репетицией. По пути домой. После ужина. Приезжал и сидел в машине. Сидел и все.

Что с ним? Может, он сошел с ума? Ему за пятьдесят, а в душе он чувствовал себя пятнадцатилетним. Стеснялся подойти и поздороваться. И не мог уйти.

— Бернард, дорогой, ты в последнее время какой-то рассеянный, — заметила очередная холеная блондинка. — Тебя что-то беспокоит?

Да. Его кое-что беспокоило. Он полюбил человека, о котором почти ничего не знает. Его очаровали грустные восточные глаза и изящная черная фигурка. Просто околдовали.

* * *

Кэрри улыбнулась Энцо Боннатти. Это уже второй визит. В первый раз они друг другу понравились. Она приготовила ему «скотч» — в точности, как он любит. Два кубика льда и чуть-чуть воды.

Он лежал одетый на ее кровати и рассказывал о своей жене Франческе. Очевидно, он любил ее. По его словам выходило, что Франческа молода, добра, красива и большая умница. Но в таком случае почему он сейчас не с ней? Жизнь научила Кэрри не задавать вопросы. Просто слушать, кивать головой и время от времени произносить: «Понятно».

Энцо начал описывать сексуальную технику своей жены, и ему стало тесно в брюках. Франческа — идеальная жена. Идеальная мать. Совершенное тело. Совершенная вагина. Но она не желает брать в рот.

Кэрри уже знала, когда нужно расстегнуть молнию у него на брюках и взять его в рот. Это все, что ему было нужно. Ни больше, ни меньше. Энцо Боннатти не платил ни цента. С какой стати? Ведь он контролирует все публичные дома в этой части города.

— Ты — девочка что надо, — сказал он, когда Кэрри вернулась от умывальника. — Умница. Только хорошая проститутка глотает.

— В другой раз, — быстро ответила она.

— С чего ты взяла, что будет другой раз?

— Я… надеюсь.

Он засмеялся.

— Я хочу, чтобы ты толкала для меня наркотики. Так, понемногу. Ниггерам и студентам.

Кэрри почувствовала отвращение.

— Э… мистер Боннатти… Не думаю, что я за это возьмусь.

— Возьмешься, — с обманчивой мягкостью возразил он.

— Лучше не надо, — Кэрри начала терять почву под ногами.

— Надо. Я подошлю к тебе парня с товаром. Только нужно знать, кому предлагать. Прятать в надежном месте.

Кэрри страшно огорчилась.

— Не дай Бог налет — и я окажусь в тюрьме за хранение наркотиков.

Энцо поднялся.

— А я-то думал, что ты умница. Если и будет налет, тебя предупредят заранее. Успеешь спрятать концы в воду.

Она тупо кивнула. Пора сматывать удочки.

— У тебя симпатичный малыш, — сказал Энцо, словно прочитав ее мысли. — У меня у самого растут парни. За ними только глаз да глаз. Мало ли что может случиться.

Откуда он знает о Стивене? В Кэрри закипала холодная ярость.

Энцо подошел к двери.

— Даже не думай водить меня за нос, цыпочка. Мне нравится, как ты работаешь. Продолжай в том же духе, и твой ребенок будет жив и здоров. Ты тоже.

Подонок! Она снова в ловушке!

— Мне бы и в голову не пришло, мистер Боннатти, — тусклым голосом произнесла она.

— Естественно. Я же сказал, что ты умница.

* * *

Да, это она! Легкая походка, длинные черные волосы. Катит коляску с малышом. От волнения Бернард чуть не врезался в другую машину. Он медленно-медленно поехал за Кэрри. Она то и дело останавливалась перед какой-нибудь витриной. Расстояние между ними сокращалось. «Заговори с ней! — нашептывал внутренний голос. — Скажи что-нибудь — все равно что!»

Он дотронулся до ее плеча. Она резко обернулась.

— Кэрри! — воскликнул Бернард. — А я-то думал — ты или не ты?

Она вымученно улыбнулась.

— Мистер Даймс…

— Надо же, какая встреча! — не переигрывает ли он?

Глаза Кэрри заметались, как бы ища, куда бы улепетнуть.

— Ну, как твои дела? Кто этот маленький джентльмен? — он склонился над коляской.

Кэрри была ошеломлена. Бернард Даймс! Через столько лет!

— Это мой сын. Э… Я поэтому и ушла. Вышла замуж…

Он скользнул взглядом по ее руке. Обручального кольца не было.

— Поздравляю.

— Спасибо.

Неловкое молчание. Как же ему хотелось сказать: «Я хочу быть с тобой!» Она же смотрела так, словно из всех людей на земле меньше всего хотела увидеть именно его.

— Может, поужинаем вместе? — он натянуто улыбнулся. — Мне бы очень хотелось.

Она покачала головой.

— Я же сказала: я замужем. Но все равно спасибо.

— Может, вы с мужем захотите побывать на премьере? Сейчас мы на шесть недель уезжаем на гастроли, но после этого…

Кэрри не слушала. Ей было впору провалиться сквозь землю. Господи! Если бы он знал!..

— Мне пора идти.

— Конечно, — сказал Бернард Даймс, не отводя от нее взгляда. — Если я тебе когда-нибудь понадоблюсь… Мой адрес прежний.

— До свидания, — и она побежала прочь, толкая перед собой коляску.

— Мамочка! Слишком быстро! — захныкал Стивен.

Кэрри сбавила скорость. Мысли путались в голове. Бернард Даймс ее хочет, она прочла это по его глазам. Бернард Даймс такой же, как все. Не совсем… Очень богат…

— Конфеты! — потребовал Стивен. — Пожалуйста, мамочка!

Кэрри остановилась перед кондитерской и купила шоколадных конфет. Давая их Стивену, проворчала:

— Это вредно для зубов.

— Вледно! Вледно! — залепетал малыш.

Кэрри вздохнула. Бернард Даймс, как другие, хочет обладать ее телом. Чем он может помочь? Сейчас ее больше всего тревожат наркотики. Энцо Боннатти передал первую партию. Так что теперь она не просто шлюха и мадам, но еще и «толкач» — распространитель наркотиков.

Она посмотрела на Стивена, его перепачканную шоколадом мордочку, и холодная рука страха сжала ей сердце. Нужно что-то делать. Но что?

 

Джино, 1948–1949

Джино сдержал слово: купил Би самое дорогое обручальное кольцо с бриллиантом, какое только смог найти. И стал ждать, когда она забеременеет. Ждать… ждать… ждать…

— Доктор сказал, может пройти несколько месяцев, — объясняла она. — Не всегда получается сразу. Нужно знать, когда этим заниматься.

Заниматься любовью в специально отведенные часы? Это его не вдохновляло. Чем с большим энтузиазмом Би маршировала в постель со словами: «Сейчас самое подходящее время!» — тем меньше ему хотелось.

— Я не машина для траханья! — рычал он. — Когда хочу, тогда и делаю!

Би мрачнела.

— Доктор сказал…

Убить бы этого чертова доктора! Однажды утром Би готовила на кухне завтрак. По утрам она выглядела не блестяще: лоснящаяся кожа, нечесаные волосы…

Марко сидел за столом, читал «Я, член суда присяжных» Мики Спиллейна. Джино выбил у него книгу из рук.

— Я не затем ухлопал целое состояние на твою учебу, чтобы ты тут почитывал всякую пошлятину.

Марко покраснел.

— Джино, это хорошая книга.

— Читай Фицджеральда, Хемингуэя, других приличных авторов!

— Сколько тебе яиц? — будничным голосом спросила Би — совсем как жена.

Джино обвел уютную кухоньку взглядом и почувствовал, что с него хватит. Что, собственно, он тут делает?

Би повернулась к нему, чтобы повторить свой вопрос насчет яиц, и на ее лицо упали солнечные лучи. Она смотрелась постаревшей и утомленной. Если уже сейчас так…

— Нисколько. Ничего не хочу. У меня срочная работа.

И ушел из ее квартиры и из ее жизни. Больше он ее не видел, хотя продолжал оплачивать счета и оставил ей кольцо с бриллиантом. Через пару лет до него дошли слухи, что Би вышла замуж за бухгалтера и уехала с ним жить в Нью-Мексико. С Марко завязалась переписка.

* * *

Вот уже год как он вышел из тюрьмы. Порвал отношения с Би. Дела идут лучше некуда. Любая красотка готова раздвинуть ноги — по первому требованию. Джино решил наслаждаться жизнью.

Лас-Вегас пришелся ему по душе. Когда-то это была паршивая дыра. Первооткрывателем явился Багси Си-гель, построивший здесь в декабре сорок шестого отель «Фламинго». Он был убит в июне сорок седьмого. Его застигли в тот момент, когда он пытался улизнуть с кассой шайки. А за такие дела существовало только одно наказание.

Через год после падения Сигеля Мейер Лански финансировал здесь строительство другого фешенебельного отеля «Буревестник» и казино. Отели росли, как грибы.

У Джино было такое чувство, что в Лас-Вегасе становится все горячее. Где еще столько солнца, песка и узаконенных азартных игр? И всего несколько часов езды от Лос-Анджелеса. Джейк-Бой стал здесь видной фигурой. Он поднялся там, где упал Багси Сигель. Красавец, щеголь, близкий друг звезд экрана.

Голливуд… Это имя окутано романтическим ореолом. Для многих — сказка, а для Боя — дом родной. Роскошный особняк в центре Беверли-Хиллз. Пальмы в саду, а в постели — старлетка Пиппа Санчес. Джино прибыл ранним благоухающим утром. Бой встретил его в белоснежной «лагонде» и повез прямо к себе домой. Там Джино жил в специальном крыле для гостей. Все как в Голливуде: мраморные полы, белая мебель, в ванной краны из золота. Джино прибыл затем, чтобы на месте убедиться, стоит ли финансировать строительство нового отеля в Вегасе. Джейк, конечно, быстро шел в гору, но все же ему было не по плечу справиться с этим в одиночку. Он отчаянно нуждался в поддержке Джино. «Это будет самый большой и самый шикарный отель, — распалялся Джейк. — Я хочу назвать его «Мираж». Приглашу на открытие звезд Голливуда. Это будет лучший отель в мире». Джино одобрял энтузиазм и стиль Боя. С течением лет они стали друзьями. Бой даже несколько раз навестил Джино в тюрьме. «Всем, что у меня есть, я обязан тебе. Если бы ты не дал мне ту сотню баксов…»

Пиппа позвала нескольких подруг и расположила их в живописных позах вокруг бассейна.

— Выбирай! — небрежно заявил Джейк. — Блондинка, брюнетка, рыжая… Не знаю твоего вкуса.

Джино окинул взглядом эту выставку обнаженной плоти, чисто символически прикрытой купальниками.

— Вроде бы все ничего.

Джейк рассмеялся и чмокнул губами.

— Послушайся моего совета, возьми блондинку. Она неподражаема.

Джино вспотел в своем костюме-тройке.

— Я бы принял душ и немного отдохнул.

Джейк вспомнил хорошие манеры.

— Конечно, конечно. Я пришлю тебе девушку с чем-нибудь выпить. А потом посидим возле бассейна. Ты же, наверное, хочешь загореть?

— Я хочу делать дело, — последовал лаконичный ответ. — Что ты успел предпринять? Я бы взглянул на участок — чем скорее, тем лучше.

— Это уже устроено. Тайни Мартино одолжил мне свой личный самолет. Утречком полетим. Переночуем во «Фламинго», а на следующее утро вернемся.

— Тайни Мартино? — это имя произвело на Джино впечатление. Он много раз видел Тайни Мартино на экране. Би считала его даже лучшим комиком, чем Чаплин. — Он летит с нами?

— Может быть, может быть. Он настоящий друг. Обещал быть на открытии «Миража».

Послушать Джейка, так подумаешь — отель уже построен и готов к приему гостей. А Джино даже еще не видел проекта.

Навстречу, покачивая бедрами, шла Пиппа Санчес, невысокая мексиканка с соблазнительным, гибким телом и шапкой темных кудрей. На ней были белый купальник и белые босоножки на шпильках. Она эффектно загорела. У себя в Мексико она считалась звездой первой величины, а в Голливуде — старлеткой по контракту. Джейк-Бой с ума по ней сходил.

— Итак, — она драматическим жестом протянула руку, — вы и есть знаменитый Джино Сантанджело, о котором я столько слышала.

Джино пожал ее руку.

— Он самый.

Она изучала его внимательным взглядом из-под густых шелковых ресниц.

— Рада познакомиться.

У нее был слегка хрипловатый голос.

— Взаимно.

Интересно, подумал Джино, выбор включает в себя и эту? Он бы не отказался.

Должно быть, Джейк прочитал его мысли.

— Пиппа — моя девушка. Мы вместе с… сколько, дорогая?

— Год… или два, — небрежно ответила она.

— Как-нибудь оформим отношения.

— Ясное дело. А свиньи будут играть в чехарду у тебя на заднице.

— Актрисы! — воскликнул Джейк. — Держись от них подальше, Джино.

— Вот-вот, — согласилась Пиппа. — Держитесь от нас подальше. Мы кусаемся.

Джино улыбнулся. Ему нравились бабенки, которые за словом в карман не лезут.

* * *

Это был шестой приезд Косты в родной город после похорон. Смерть отца поставила его перед нелегкой проблемой. Что делать? Остаться в Нью-Йорке и защищать интересы Джино? Или вернуться в Сан-Франциско, чтобы заботиться о матери, Леоноре и семейной фирме?

Нельзя сказать, чтобы Дженнифер облегчила ему выбор.

— Поступай, как считаешь правильным. Если ты вернешься во Фриско, навсегда останешься сыном Франклина Зеннокотти. А если мы поселимся в доме твоей матери, она будет во всем зависеть от тебя. И уж конечно, Леонора не потерпит вмешательства в ее дела. Ей тридцать восемь лет. Если она не может жить без выпивки и… мужчин, ты ее не остановишь. Муж — и тот бессилен…

Скорее всего, Дженнифер была права, но Косту не оставляло чувство вины. Он испытывал его всякий раз, когда навещал мать. Это стало одной из причин, почему он одобрил намерение Джино завести бизнес в Лас-Вегасе. Можно будет чаще наведываться на Побережье.

В эту последнюю поездку он отправился без Дженнифер и был этому рад, потому что планировал заглянуть в Лос-Анджелес, увидеться с Джино. Он думал об этом, сидя рядом с матерью в автомобиле. Они ехали к Леоноре, на традиционный семейный обед.

Леонора и ее муж Эдвард жили в доме, похожем на ранчо. Дверь открыла служанка в черной униформе и провела их в отделанную дубовыми панелями гостиную. Леонора расположилась за стойкой. Она сильно располнела. На ней были брюки и блузка. В руке — бокал с мартини. Коста уже не представлял ее себе без бокала.

За стойкой Эдвард мрачно колол лед. Он тоже раздался вширь; красивое лицо стало одутловатым. Всякий бросивший на них взгляд сказал бы, что когда-то это была очень красивая пара. Когда-то…

— А, нью-йоркский гость, — резко заметила Леонора. — Как это тебе удается так часто вырываться? Неужели твой дружок-уголовник тебя отпускает?

Коста не обращал внимания. Она только и делает, что отпускает шпильки в адрес Джино, получая от этого извращенное удовольствие.

Эдвард вышел из-за стойки и протянул руку.

— Как дела? — спросил Коста, пожимая ее.

— Банковские дела — смертная скука. У меня одна светлая мысль плюнуть и провести остаток жизни на поле для гольфа.

— Вот как, — саркастически заметила Леонора. — А я-то думала, что ты как раз этим и занимаешься.

В этот момент вошла Мария — хрупкая двадцатилетняя девушка. Она напомнила Косте Леонору в том же возрасте, только у Марии был совсем не такой характер. Скромная, сдержанная, очаровательно несовременная…

— Добрый вечер, дядя, бабушка, — она сердечно расцеловала обоих.

— Боже! — воскликнула Леонора. — Неужели ты снова останешься к обеду? Ты что, не ходишь на свидания? Да у меня в твоем возрасте толпился целый хвост у дверей!

— В ее возрасте ты уже была замужем, — поправил Коста.

— Не лезь не в свое дело! — Леонора погрозила дочери пальцем. — Это что-то ненормальное.

На щеках Марии вспыхнул румянец.

— Я-то нормальная!

— Ты мне не хами! — взвилась Леонора. — Слышишь, Эдди? Что она себе позволяет!

— Заткнись, — коротко сказал тот.

Леонора передразнила:

— «Заткнись»! Да она так и проторчит до конца своих дней у себя в комнате, а если и будет изредка выползать, то чтобы нагрубить мне. А тебе, видите ли, нет дела!

— Леонора, прошу тебя!

Мария метнула виноватый взгляд на Косту и бабушку. Ей было стыдно за выходки своих родителей.

— У Дженнифер грандиозный план, — выпалил Коста. — Как насчет того, чтобы Мария приехала к нам погостить этак на месячишко? Кстати, и отметит двадцать первый день рождения.

Лицо девушки озарилось радостью.

— Нет! — рявкнула ее мать. — Якшаться там с твоими дружками-гангстерами? Не позволю!

— Ну мама! — взмолилась Мария. — Пожалуйста!

— Она не будет якшаться с гангстерами, — терпеливо объяснил Коста. — У Дженнифер множество подруг — всеми уважаемых светских дам, а у них — исключительно порядочные сыновья.

Леонора скривила губы.

— Я сама ни разу не была в Нью-Йорке.

— Потому что не хотела, — буркнул Эдвард.

— Может, нам всем вместе поехать?

— Я не могу бросить дела. Отца хватит кондрашка.

— Ну, посмотрим, — нехотя выдавила из себя Леонора.

Коста одними губами сказал Марии: «Все будет о'кей». Она одарила его благодарной улыбкой.

— Где, черт возьми, обед? — выпалила Леонора. — Кажется, пора гнать в три шеи эту тупицу, которая только изображает из себя служанку!

Коста вздохнул. Еще один миленький вечер у Леоноры.

* * *

Солнце пустыни немилосердно жгло им затылки, когда они осматривали участок, выбранный Джейком под строительство «Миража».

— Как только поступят деньги, начнем возводить фундамент. У меня купчая на землю. Проект. Договоренность со строителями. Одно твое слово — и все тотчас закрутится. Беспроигрышная сделка. Все равно что строить банк, — захлебывался от восторга Джейк.

Джино уже решил. Он примет в этом участие. Но пусть Джейк еще помучается.

— Проект у тебя с собой?

— Конечно, — Джейк щелкнул пальцами, к нему тотчас подбежал один из его охранников. — Тащи из машины мой портфель.

Он взял Джино под руку, и они пошли по голой земле.

— Вот здесь будет бассейн — размерами с олимпийский. Может быть, даже два — для ребятишек. Мамочки с детишками будут нежиться на солнышке, пока папочка станет просаживать семейное состояние.

— Согласен.

Подбежал телохранитель с портфелем. Бой резко рванул застежку и вытащил чертежи. Сел на корточки и начал расстилать их на земле. Джино остановил его.

— Не стоит. Потом посмотрим.

Джейк открыл было рот:

— Я думал, ты хотел взглянуть, — но не закончил фразу. Встал и отошел, предоставив телохранителю убрать проект.

Джино уже шагал прочь. Взволнованный Джейк догнал его.

— А здесь я думаю расположить теннисные корты.

— Теннисные корты? Не думаю, что это хорошая идея.

— Почему?

— Если у них будет слишком богатый выбор, они не пойдут к столам. Солнце, вода и азартные игры — и ничего лишнего.

— Ты прав. Ничего лишнего.

— Ну, разве что вечернее представление. Звезда с именем. В качестве приманки.

— И красивые девушки.

— Проститутки?

— Не-а. Официантки — чтобы подавать напитки, которые бы утешили их после проигрыша. Шоу-герлс. Несколько проституток — но высшего класса.

— Точно. Отборная гвардия.

— Сам подберу.

— Иисусе Христе! Ну и пекло!

— Хочешь, вернемся в машину?

— Почему нет? Я посмотрел все, что нужно.

Джейк весь вспотел — не столько от жары, сколько от волнения. Когда они удобно устроились на заднем сиденье, он не выдержал:

— Ну? По рукам?

Джино улыбнулся.

— Вчерашняя блондинка недурна, но у меня бывали и получше.

— Будет тебе получше. У Пиппы есть еще подруги, которых ты не видел.

— Пиппа.

— Что?

— Твоя эксклюзивная собственность?

Джейк дрогнул.

— Вроде того. Мы вместе с… — у него на лбу проступили крупные капли пота. — Конечно… если хочешь… чувствуй себя, как дома.

Джино ухмыльнулся.

— Назовем это краткосрочным займом. На одну ночь. Как?

Джейк скривил губы в болезненной улыбке.

— Идет.

— Когда ты дал деру с моими шестьюдесятью кусками, это тоже был заем, не так ли?

Джейк мрачно кивнул. Пиппа Санчес была единственной женщиной в его жизни, к которой он что-то чувствовал. Остальные — так, шлюхи.

— Значит, я беру Пиппу напрокат. На одну ночь. По-моему, это справедливо. Вот и будем квиты.

— Конечно, Джино, что за разговор, — напряженным голосом произнес Джейк. Чертов ублюдок взял его за яйца, это было ясно обоим. — Она твоя — целиком и полностью.

 

Кэрри, 1943

Она взволнованно кружила по комнате. Думала, с этим давно покончено. В кладовке, на задней полке, спрятаны наркотики. Одна мысль об этом вызывала у Кэрри сладострастную дрожь.

Знал ли Боннатти о ее прошлом наркоманки? Если да, то как он мог поручить ей продавать их? Возможна ли такая жестокость? Или такая наивность?

Конечно, он не знал. Прошлое было ее монопольной тайной. Или она ошибается?

Вечерело. Начали прибывать первые клиенты. По заведению разливался голос Фрэнка Синатры. С тех пор, как девушки совершили коллективную вылазку на его концерт в театре «Парамаунт», они просто помешались на этом певце, и теперь встречи и проводы гостей неизменно шли под его песенки.

Сама Кэрри предпочитала блюз. Бесси Смит или Билли Холидей. Она часто спрашивала себя: уж не та ли это Билли, с которой она работала у Флоренс Уильямс? Однажды она увидела в журнале фотографию. Ее бросило в жар. Та самая девушка! Кэрри ни с кем не поделилась своим открытием. Начни она хвастаться направо и налево: «Знаю я Билли Холидей — вместе были в публичном доме!» — кто бы ей поверил? Вошла Сюзита.

— Там какой-то чудак спрашивает тебя. Этакий котище. Я его не впустила. Говорит, твой старый приятель. Похож на сутенера.

— Сейчас я его отошью, — Кэрри пригладила узкое желтое платье и вышла из спальни.

Она рассмотрела «сутенера» сквозь глазок на входной двери. Худой, долговязый чернокожий в нелепом полосатом костюме и огромной шляпе. Среди их клиентов было немного негров. Обычно они не поощряли цветных: это вызывало неудовольствие белых клиентов. Исключение делалось для музыкантов.

Кэрри приоткрыла дверь, не снимая цепочки.

— Чем могу тебе помочь, дорогой? — проворковала она. Иногда вежливость действовала на них вернее, чем ругань. Если коту нужна кошечка, пусть топает к мадам Зое на Девяносто четвертую улицу. Там его встретят с распростертыми объятиями.

— Мне нужна Кэрри.

— Это я, милок, но у меня все расписано на много месяцев вперед. Но я знаю одно местечко…

Он напряженно вглядывался в нее сквозь темную щель.

— Кой черт? Ты — Кэрри? — в голосе посетителя слышалось крайнее изумление.

— Ну конечно. Послушай…

— А я — Лерой! — радостно возвестил он. — Помнишь меня, детка? Я твой дядя!

Ей показалось, что она вот-вот упадет в обморок. Свалится на пол — и конец. Лерой. Этого не может быть. Лерой. Совершенно невозможно. Лерой. Он наверняка давно отдал концы.

Одно его имя вызвало чудовищные воспоминания, повергло Кэрри в панику. Лерой. Сукин сын. Мерзавец.

— Не знаю, о чем ты говоришь, — спокойно ответила она. Сердце так гулко стучало в груди, что ей казалось — он может услышать.

— Лерой! — пропел он. — Твой дядя, детка!

— Вы ошиблись, мистер. Лучше уходите, пока я не позвала копа.

— Можешь звать всех копов на свете. Я остаюсь.

Кэрри лихорадочно соображала. Неужели это действительно он? А если даже и так, откуда он может знать, что это она? Они не виделись шестнадцать или семнадцать лет, тогда она была еще совсем ребенком.

— Выметайтесь, мистер.

— Это еще почему? Я хочу девочку. У меня есть деньги. Я заплачу.

— Я скажу вам адрес. Мои девушки заняты.

— Я подожду.

— Нет, нельзя.

— Сказал — подожду!

Упрямый, гад. Да, это Лерой. Ей никогда не забыть его самодовольного ржания.

Подошла Сюзита.

— Позвать охранника?

— Да.

Что он может сказать такого, что бы ей повредило? Она захлопнула дверь прямо у него перед носом и пошла вместе с Сюзитой вызвать по телефону кого-нибудь из банды Боннатти.

— Он говорит, что знает тебя? — с любопытством спросила мексиканка.

— Да.

— И что — вы встречались?

— Сроду его не видела.

Сюзита захихикала.

— С виду — обычный сутенер.

— Да, — согласилась Кэрри. Должно быть, так оно и есть. Подлый сутенеришка. Ее дядя. Единственный родственник. Обхохочешься! Она прошла в гостиную и налила себе выпить.

Сюзита караулила у входной двери до тех пор, пока не увидела в глазок, как пришли парни Боннатти и силой утащили Лероя.

— Больше не придет. Они вытрясут из него душу.

* * *

Шли недели. Кэрри начала забывать о Лерое. Просто была слишком занята, чтобы думать о том, что он шляется где-то неподалеку. Хорошая трепка нагнала на него страху. Он всегда был трусом. Вот бы его раздавили, как таракана, и сбросили в Ист-ривер. Тому, кто толкнул тринадцатилетнюю девочку на путь проституции, нет места на земле. Пусть только попробует сунуться — она сама убьет его! Эта мысль привела Кэрри в возбуждение. Недавно она купила у одного из клиентов маленький пистолет, и он всегда был поблизости. Это вселяло в нее уверенность. Кто бы ни пользовался ее телом, она оставалась хозяйкой положения. Какая-нибудь белая туша пыхтела, взгромоздившись на нее, — хоть важная шишка, хоть нет, но в эти минуты он был в нескольких дюймах от смерти. Заряженный пистолет хранился под кроватью. Кроме Кэрри, об этом никто не знал. Даже когда она ублажала Боннатти — одного из могущественнейших преступников Нью-Йорка, — пистолет всегда был у Кэрри под рукой.

Если бы он только знал! Энцо Боннатти, который и шагу не мог ступить без трех телохранителей! Энцо Боннатти, который заставлял пробовать каждое свое блюдо, прежде чем приступить к нему лично. Энцо Боннатти. Свинья. Все они свиньи. Все до одного. Всем не терпится окунуться в свои грязные забавы.

* * *

Сука! Ясно — это она. Ее походка. И пышные титьки. Конечно, она уже не та сопливая девчонка, но он узнал ее будь здоров. Он же не задница.

Сначала он заколебался. Никак не мог разглядеть ее в дурацкую щель. Стерва! Даже не открыла дверь и не впустила его в свой бордель. В чем дело, Кэрри? Черный хрен стал для тебя недостаточно хорош? Он-то помнит то время, когда у тебя было только это — и в огромных количествах!

Это же всем известно: черный хрен больше белого. Лучше пахнет. И дольше служит.

Лерой крякнул. Он следовал за Кэрри по улице, соблюдая дистанцию. Она не должна знать, что за ней ведется слежка. Спору нет: Кэрри стала красоткой. Ножки, как пистончики, и волосы до самой задницы. Черт! За целый год напасть на ее след стало его самой крупной удачей.

Лерой выплюнул жвачку и заменил ее свежей. Хорошо, что несколько недель назад он отправился в тот притон курнуть травки в обществе ребят из джаза. Естественно, разговор зашел о бабах, и пока он расхваливал живой товар — шестнадцать лет, шведка, работает быстро, как молния, — кто-то вспомнил о борделе Кэрри на Тридцать шестой улице. Мол, за тамошними девчонками мужчины так и бегают: красотки и умеют все на свете.

Кэрри. Не такое уж распространенное имя. Он узнал, что она черная. Кэрри. Вот повезло!

Теперь, когда он ее выследил… Да. Верное дело.

Лерой присвистнул. В последнее время дела шли не очень чтоб очень. За десятью безоблачными годами в Калифорнии, где он торговал живым товаром, последовали шесть лет тюрьмы в Сан-Квентине — там ему пришлось самому ублажать тамошнюю публику. После освобождения он быстренько смылся из штата и двинул в старый добрый Нью-Йорк. В одном дешевом ресторанчике недалеко от Таймс-сквер он обнаружил мисс шведку и прибрал к рукам — она зарабатывала на жизнь для них обоих на улицах Гарлема. Не совсем тот образ жизни, о котором он мечтал. В Калифорнии у него был штат в десять девушек; он раскатывал на «кадиллаке». Ему тридцать шесть лет. Пора позаботиться о будущем. Насколько он мог понять, маленькая племянница Кэрри и есть это будущее. В конце концов, не он ли научил ее всему тому, чем она теперь зарабатывает на жизнь. Так что она у него в долгу.

Кэрри задержалась перед витриной магазина, и он спрятался за какую-то толстуху. Сука! Из-за нее его отдубасили. Она за это заплатит. Ему не очень-то по вкусу, когда какие-то белые пижоны делают из него отбивную котлету. Обидно, черт побери!

Она приползет к нему на коленях, будет целовать ему ноги, даже сосать яйца, если он захочет.

У него созрел план. Все будет о'кей.

Кэрри оторвалась от витрины и пошла дальше, толкая перед собой голубую коляску с хорошеньким малышом.

Сзади, посвистывая, шел Лерой.

Конец первой книги